В жизни моей порой наступают костюмочно-галстучные периоды, когда я вынужден гладко бриться, делать на голове ровный пробор, вооружаться запонками, портфельчиком и широкой улыбкой и заходить в кабинеты к большим высокопоставленным людям.

Вот и эта поездка в Астану была обусловлена необходимостью улыбчивых встреч с чиновниками. Я сидел в строгом деловом облачении в стерильном пассажирском месте самолета, грустно улетающего из Алматы, смотрел в черное небо за окном и медитировал на всякие темы. Костюм и галстук вызывали вспышки воспоминаний о моей прошлой жизни — о брокерской работе в большом швейцарском банке, о красивых вещах, о кокаиновых вечеринках, о роскошных стрип-клубах в пышных городах мира; о женщинах, чью жизнь оплачивали очередные бизнесмены. Многие мои знакомые удивляются: зачем я, неглупый в принципе молодой человек, покинул тот богатый, комфортный мир и занимаюсь сейчас совершенно другими бесполезными штуками? Многие надеются, что я, словно Микки Рурк или Роберт Дауни-младший, еще совершу под всеобщие аплодисменты свой блистательный come-back из бродяжьей алкогольной и наркотической клоаки в сферу бизнеса. Однако, когда наш самолет хорошенько тряхануло мощными воздушными потоками зоны турбулентности, я твердо решил для себя, что больше не вернусь в тот мир никогда.

По обыкновению, как только я прилетаю в северную столицу страны Казахстан, у меня сразу же появляется острое желание оттуда съебаться. Этот раз не стал исключением. Как только на выходе из аэропорта ко мне подбежал очередной чимкентский таксист в синей олимпийке, мне захотелось повернуть назад и сесть на ближайший рейс обратно в Almighty. Ебаный в рот, все таксисты в Астане — чимкентцы, все таксисты в Алматы — чимкентцы, кто, блядь, остался в Чимкенте?

Поразмышляв на эту, несомненно, глубокомысленную и жизненно важную тему, я устроился в салоне старой Audi 100, которую в народе называют «селедка», и отправился в отель, никем не видимый. «Селедка» неслась по ровной трассе в сторону города, мимо недавно посаженных деревьев, массивных и неуклюжих зданий новых больниц и университетов и столпившихся плотно немытых людей на автобусных остановках. Повсюду были развешаны флаги Белоруссии — белорусский батька iz in da house? Помню, что когда в первый раз я ехал по этой дороге, я только-только разорвал отношения с одной весьма потрясающей женщиной. Помню, что очень сильно в то время мучился.

И вот начали появляться на неровном горизонте Левого берега псевдо-грандиозные офисные здания-ханжи, одинаковые жилищные комплексы из бетона и стекла, будто кукольные, поражающие своей угловатостью и неловкими формами. Астана и раньше-то была диспропорциональной дурой с чудовищно раздутым телом, но сейчас ко всему прибавилось еще и ощущение некой праздничности. Словно молодая провинциалка с грубо и безвкусно нанесенным макияжем, расселась, раскинулась разноцветная столица в важной позе, расхорохорилась и в ус не дует.

Жаркое майское солнце нещадно нагревало своими лучами ветреный город, пахнущий глубоким сном, дешевым китайским ремонтом и канализацией. Город на скорую руку. Оно и видно — вместо европейской монументальности недорогая азиатская косметика, вместо уютных улочек широкие, продуваемые пространства пустых площадей и скверов. В таком ветреном месте имело бы смысл сделать улицы поуже и поставить дома поплотнее, однако это отменило бы всю упомянутую торжественность и грандиозность.

Свернув на улице Кунаева, мы оказались в новом административном центре столицы. Из окон «селедки» я наблюдал за каменными хуторами-министерствами, скучившимися вокруг твердыни президентского дворца. Как некогда в средневековье кварталы купцов и кустарей собирались вокруг высившейся на скале могущественной крепости феодала, жмутся к Акорде в подавленном ужасе и священном страхе государственные департаментские небоскребы. Астана узурпирует страх в свою пользу и на улицах этого города действительно видится куда меньшее количество бездомных и совершается куда меньшее количество преступлений, чем в Алматы. Пустота улиц Левобережья незримо наматывает на образ столицы невидимые вибрации страха.

Проехав в общей сложности совершенно не большое расстояние, наша «селедка» пришвартовалась у ворот гостиницы «Риксос», и я нехотя отдал за поездку пять тыщ казахских денег. Водителю не дали проехать к самому входу гостиничного комплекса, ибо на пропуске в отель в это время творилось странное безумие. У будки охранника толпилась вооруженная автоматами славянского вида команда в военной форме цвета хаки. На крыше «Риксоса» можно было разглядеть с дюжину снайперских силуэтов. Плечистые молодые люди в черных костюмах и с рациями в руках то и дело сновали вокруг розовато-синего, имперского здания отеля.

— Блядь, белорусский батька все-таки решил остановиться в МОЕМ отеле! — злобно прошипел я.

Обшманав меня и еще несколько человек с ног до головы, суровые охранники наконец пропустили всех внутрь. В обширном царственном холле немолодая уже самка исполняла на белом рояле фортепьянную версию композиции сэра Элтона Джона «Sorry Seems To Be The Hardest Word». Вокруг на мягких диванах сидели пузатые, в белых рубашках бизнесмены и эксцентричные иностранные миллионеры. Вдоль холла были расставлены миниатюрные горшки с алыми азалиями. Ощущение страха, царившего снаружи, здесь спокойным образом пропадало.

На небольшой террасе отеля на железном стуле со стаканом воды в руках сидел крупный морщинистый человек, с которым я должен был встретиться. Он на днях прилетел из Франции, без багажа, только «Financial Times» под мышкой.

— Здравствуйте, г-н Лопатта! — подошел я к нему, улыбаясь и протянул руку.

— О, здравствуй, Ержан! Какой прекрасный город Астана! Я очень впечатлен, очень впечатлен! Сколько новых красивых зданий всего за пятнадцать лет! Шикарно! Это лучше, чем Дубаи, мой молодой друг! Какое проявление воли! Фантастика!

Г-н Лопатта — старый французский аристократ, алкоголик и один из учредителей компании, в которой я работаю. С ним я, усталый путник, должен был провести следующие два дня в Астане. — Признаюсь, г-н Лопатта, я люблю жить в старых городах. Наша столица только начинает жить, и это мне не по вкусу. К тому же здесь безумно холодно, — насмешливо сказал ему я.

— О, да, это ведь как у Бодлера: «В дебрях старых столиц, на панелях, бульварах, где во всем, даже мерзком, есть некий магнит…» Ты знаешь, что сегодня в Астане произошел теракт? Это очень, очень плохо. Для Казахстана и для региона в общей сложности. М-да, печальные новости, — энергично отвечал Лопатта.

В день моего приезда в Астану в городе действительно произошел небольшой кровавый инцидент. За несколько часов до моего прилета на пустыре переулка Шынтас двое неизвестных взорвали себя в машине марки «Ауди-100». Может быть, именно поэтому я так ясно и четко ощутил атмосферу страха на столичных улицах? Говорят, мозги этих юных граждан, как в романах Чейза, разлетелись белой массой от места взрыва на несколько метров вокруг.

Поговорив еще немного, мы разошлись по своим номерам, договорившись о встрече через пару часов. И начался обыкновенный бизнес. Официальные деловые визиты, обеды, ужины, походы по министерствам и душным государственным кабинетам. В течение двух, то жарких, то дождливых астанинских дней все это мне так сильно напоминало мою прошлую жизнь, что время от времени меня начинало тошнить.

Однако, помимо постыдной чиновничьей рутины, мне все-таки удалось посетить несколько разрекламированных столичных достопримечательностей, благо, г-н Лопатта оказался любопытным старичком. Байтерек не произвел на меня абсолютно никакого впечатления — какой-то приземистый и небольшой. Хан Шатыр также не прошел мой контроль, оказавшись, при всей своей архитектурной изысканности, банальным торговым центром. Где-то в узких стеклянных тоннелях астанинского океанариума я на минуту потерялся среди красивых, драконоподобных рыбин, однако и это очарование быстро сдулось порывистым, холодным северным ветром. Мне понравилось то, что в Астане есть ярко выраженная перспектива: если встать на крыльце Хан Шатыра, то сквозь Дом министерств увидишь Байтерек перед аллеей поющих фонтанов, а за ним сквозь резиденцию президента угадывается Дворец мира и согласия, выполненный в форме пирамиды. Над крышами домов вдруг появлялись голубые, чистейшие небеса. На этом впечатления заканчиваются, все остальное показалось мне античеловечным. Неужели я просто избалованный гондон?

После обеда мы с г-ном Лопаттой посетили Астанинский экономический форум. Мы послушно просиживали на всех панелях и выступлениях, от политических лидеров и влиятельных мыслителей до бизнесменов и изобретателей, каждый из которых считал себя пророком новой экономической эпохи. Меня все это не очень-то впечатляло — сладкий энтузиазм энергичных людей и иностранцев в дорогих костюмах, которые взрывали мозг захватывающим бизнес-жаргоном: «меритократия», «трансформация», «прорыв»… «Сейчас самый важный этап в развитии страны!» — кричали с трибун они. Много говорилось о производстве собственных смартфонов, электромобилей и «воздушных мельниц». Будущим интернета была блог-платформа Yvision. Алматы должен был стать финансовым центром Центральной Азии. Мы все должны были перейти в новую красивую инновационную эру эффективных бизнес-моделей и экономической независимости. Народ искал новую коллективную иллюзию. Только разделять с этими парнями коллективный оргазм по поводу будущего, несмотря на пышность церемоний, не сильно хотелось.

Вечером мы ужинали в высотном китайском ресторане на вертящейся крыше «Пекин Паласа» вместе с молодым сотрудником квазигосударственной национальной компании при Министерстве экономики, спорта, здравоохранения и финансов, занимавшимся внедрением и совершенствованием государственной программы ГПФИИРЖДЗ-2255. С г-ном Лопаттой нам нужно было подписать важную сделку, поэтому мы щедро поили его вином. После пятого бокала молодой сотрудник немного расслабился, распустил галстук и начал откровенничать, сбавив протокольный тон:

— Знаешь, Ержик, а ведь я Йель окончил… «Болашаковец» я.

— Серьезно? Я тоже в Штатах заканчивал. Рад, что вернулся?

— Ну, как тебе сказать, чтобы не обидеть… Честно? На хуй мы тут никому со своим американским образованием не нужны! Тут нужны «свои» люди, которые без всяких вот этих рассуждений об общей цели и смысле, будут выполнять черную работу. А ведь я Йель окончил. Йель! — тут его глаза наполнились какой-то праведной злобой.

— Понимаю, — еще громче произнес я, мне почему-то хотелось его поддержать.

— Я, когда возвращался, думал, сейчас поменяю тут все. Вот сейчас применю свои идеи, талантливость и способность мыслить. Хуй! Мне так и сказали: «Ты нам со своими знаниями тут воздух не порти. Будешь тихо сидеть и задания наши выполнять. Будешь рыпаться — посадим». Не нужны мы тут!

— Очень интересно, — сказал вдруг оживившийся г-н Лопатта. — И как же вы тут, работая на государство, с такими мыслями справляетесь?

— Бухаю, — мрачно ответил сотрудник квазигосударственной национальной компании при Министерстве экономики, спорта, здравоохранения и финансов.

— А будет возможность, уеду. Я вообще-то прекрасный математик и мечтаю на Google работать. Вот там и применю свои знания. Я ведь Йель окончил. ЙЕЛЬ!!!

Слушая исповедь нашего собеседника, я внимательно всматривался в разлегшуюся своими сиськами и ягодицами вокруг Астану, пытаясь понять, чего же в ней не хватает. А затем я понял: в ней не хватает гор. В Алматы уютно, как в старой и обветшалой квартире апашки с аташкой. И пусть в этой квартире старомодная мебель и ободранные стены, пусть в ней присутствуют облупленные жилые кварталы, набитые неприятными жильцами, пусть ее прокурили несметные орды бандитов и художников, однако в ней все знакомое и согревающее, без раздражающей помпезности и инноваций.

Я не шутил, когда говорил г-ну Лопатте о том, что предпочитаю старые дебри. Астана, город-перспектива, напоминала мне излишне прибранный, дисциплинированный, рациональный дом, в котором и жизни-то не слышно. Человеку же, на самом деле, нужны эмоции и страсти.

Есть ли в Астане странные люди богемы и культуры? Не знаю, я их не видел. По дороге в аэропорт я думал о том, что в этом городе чувствуется застой. И тут, как назло, наша машина застряла в пробке из-за перекрытого движения на главной улице города. Где-то впереди проносились с бешеной скоростью крупные черные автомобили с мерцающими мигалками и хлопающими флажками. В который раз мой путь переезжал все никак не хотевший покидать Астану белорусский батька.