Все люди в мире делятся на две категории: на тех, кто любит, когда его по утрам будит любимый человек ударом подушки по голове — и на всех остальных.

До недавнего времени Дима принадлежал ко «всем остальным» по множеству причин. Например, у него не было любимого человека, который будил бы его по утрам. Нет, ну, конечно, маму он любил, и она частенько расталкивала его мычащую «яужевстал» тушку, но то ведь — мама. То ведь — святое! А вот любимой у него не было. До недавнего времени.

А ещё до недавнего времени он ненавидел в принципе утро. Потому что был совой. Потому что вёл геймерский и ночной образ жизни. Потому что только ночью он мог остаться с самим собой наедине. С собой — и с собственным миром.

Да и потом — утро добрым не бывает!

До недавнего времени.

Теперь же каждое утро у него стало блаженством. И открывать глаза стало приятным и даже ожидаемым (ага, и во сне) событием.

Всякий раз это было по-разному.

Иногда его губ качался острый влажный язычок любимой.

Иногда в голову прилетала подушка или на матрац запрыгивала необузданная, почти дикая «кошка».

А иногда сначала в ноздри проникал умопомрачительный запах только что смолотого и заваренного кофе. Или к ноздрям пробивался не менее умопомрачительный запах ещё скворчащих на масле блинчиков или кусочков бекона, например.

Да, есть свои плюсы в том, чтобы жить с любимой.

Спросите, мол, как это «жить»? Ну так вот уже полмесяца, как Дима съехал с квартиры родителей на съёмную.

Сказать, что новость о том, что он переезжает жить на вольные хлеба, для родных была шоком — просто промолчать. Мама сказала категорическое «нет», ведь «Деточка не готов к самостоятельной жизни!» Папа сказал категорическое «да!», ведь «Деточка не готов к самостоятельной жизни!» Катька встала на сторону папы, но по другой причине: многозначительно подмигивая Диме обеими глазами за спинами спорящих родителей, она как бы намекала на то, что квартирка у родича будет иногда ей ну очень нужна!

Точку в жарком споре поставила, как ни странно, Инга. Она умудрилась явиться ровно на пике бушующих страстей, причём принесла с собой что-то очень вкусно пахнущее. Краткий диалог двух женщин, умеющих готовить (Катька не в счёт) привёл к компромиссу: Инге выдаётся сын на испытательный срок. Прибежит, мол, с претензиями, что плохо кормят — значит, так тому и быть, и этот внезапный переезд считать не иначе как авантюрой.

Конечно, с такой постановкой вопроса, вернуться домой мог бы только полный неудачник. Да и в самом деле, сколько можно сидеть на шее у родителей? Пора становиться самостоятельным!

Дима решил, что он достаточно созрел для такого решительного шага. Это был невероятно трудный и важный для него шаг. Что там говорить! Он ведь настолько привык к тому, что не нужно заботиться о еде, об уборке, стирке, глажке и т. д и т. п., что совершенно не умел ничего делать по хозяйству. Как у них дома было? Лампочку заменить — и то папина работа, а не его. Кто в доме хозяин? Папа. Он на себя все эти хозяйственные штучки забрал. Кто в доме кулинар? Мама. Все вон из кухни, это моя территория! И так далее. Перегнули с ним палку. Слишком из него белоручку вылепили, слишком он был зависимым от них. Это он понял только на новом месте.

Ну, комнату свою «на старом месте» он сам убирал, конечно. И яичницу пожарить тоже ума хватало. Когда не забывал о ней в пылу гильдейской битвы. Но уже чуть сложнее… Например, забившаяся во второй день на съёмной квартире раковина ввела его в ступор — и на такую мелочь пришлось вызывать сантехника. Отсутствие мусоропровода (мусор надо было выносить в мусорные баки, стоящие во дворе) тоже чуть не привели к «системной ошибке сознания». Он минут десять стоял с мусорным пакетом на площадке и искал, куда же засунули люк мусоропровода? Пока, наконец, спускающийся сверху пенсионер с таким же, как у него, чёрным полиэтиленовым пакетом не промаршировал, многозначительно хмыкнув, вниз. Дима за ним проследил, подглядывая из-за угла, словно за шпионом каким. Или вот разгребал завалы на балконе, а там мыши! Испугался, моментом ускорился — и только в таком состоянии смог собрать весь тот хлам, что скопился за много лет — и выкинуть его. Естественно, эта уборка было оговорена с хозяином заранее. Впрочем, если бы и не было оговорено — Инга всё равно вышвырнула бы ту рухлядь, что собралась на и так страшненьком балконе. Причём, прямо с балкона и вышвырнула бы. Она такая.

Решение пожить вместе они приняли сообща. Так, во всяком случае, думал Дима. Она на него не давила, ну нисколечки! Наводящие вопросы были, не без этого, но ведь решение жить отдельно от семьи, а главное — с ней, Ингой — он принял сам. Хотелось в это верить.

Опять же — «жить сообща»… тут есть свои нюансы. Она не всегда с ним жила. Например, никогда не ночевала. Бывало, вообще отсутствовала сутки — полтора. А так, в общем-то — вместе, да. Естественно, это смотрелось бы ненормально — в «нормальных» семьях. Нормальных парах. С точки зрения родителей, например. Они же с Ингой были не совсем нормальными. Да что там — совсем ненормальными! И жили «вольным содружеством». Никто никого не контролировал. Дима не знал, что там Инга делает с Психом. Или кем-то ещё. Она же никогда не интересовалась, не флиртует ли он ещё с кем-то. Это было странно, да — с точки зрения, опять же, родителей, например. Да кто им скажет? И потом: никто и не требовал отчёта. Взрослые люди, сами за себя в ответе.

Спустя какое-то время мама Димы вынуждена была признать, что «сыночка подрос», и не так уже скептически относилась к «этой авантюре». Она несколько раз внезапно делала визиты, пытаясь застигнуть врасплох их «сладкую парочку». Вот тут и сказывалось преимущество ускоренных по сравнению с обычными людьми. Ну вот скажите, возможно ли за минуту прибраться в комнате? Пока мама, чертыхаясь на отсутствие лифта (дом был пятиэтажный, и потому лифта тут не предусматривалось), поднималась по ступеням, таща, как всегда, неподъёмную сумку с харчами и гостинцами, Дима с Ингой в четыре руки расставляли и рассовывали по местам разбросанные вещи, заправляли кровать, выносили мусор и прочее, прочее. Забавно бы смотрелось со стороны, да ещё и с точки зрения и «временного пласта» нормального человека сие действо: вдруг обстановка в квартире становилась размытой, там словно происходил неслышный взрыв: вещи внезапно срывались с тех мест, где в беспорядке валялись и направлялись на закреплённые за ними местечки. Ну или в кладовую. Разобранные постели по мановению волшебной палочки заправлялись за несколько секунд. На кухне мокрым веником пыль и крошки собирались за ещё несколько секунд, ставился чайник на плиту, накрывался стол. В общем, несколько раз моргнёшь — и вместо привычного для молодёжи бедлама комната сверкает почти идеальной чистотой. Идеальной — нельзя, иначе ругать будет не за что, а это — подозрительно. В общем, ни разу маме не удалось подловить молодых, и она, наконец, оставила эти попытки. Иногда наведывалась с мужем почаёвничать, да и Дима с Ингой не раз в ответ радовали визитами.

А ещё Суперпупс уволился с работы.

«Рвать — так рвать!» — решил он, и здесь тоже сделал крутой вираж. Вообще, для него это уже давно был решённый вопрос, не хватало только «дружеского пенделя», чтобы подать на расчёт. Работа тяготила его, сковывала по рукам и ногам. Он с его способностями хотел больше свободы, хотел полностью вживаться в роль Суперпупса. А приходилось, дабы у родителей не возникло подозрения, ходить на работу и отсиживать положенное время. Подглядывать и каверзничать надоело, в игры он уже не играл, с сослуживцами отношения были не то что натянуты, а просто — никакие. Даже с генеральным директором. Бывший «корешок», теперь же просто «босс» и сам тяготился Димой. Слишком наплевательски стал относиться к работе столь разительно изменившийся за последнее время друг. Уже и укорял его, и выговор выписывал. А тому чуть ли не всё равно! Заменил бы, да вдруг совесть не позволяла. Думал, может, одумается? Может, временные жизненные неурядицы? А тут вдруг тот в один день возьми — и хлопни ему на стол заявление по собственному желанию. И тут же откуда-то привёл сменщика, который впоследствии оказался куда как лучше предшественника. А напоследок Дима «накрыл поляну» отходную, на которую пригласил всю фирму. Славно погудели, даже жалко вдруг стало, что вот — уходит. Некоторые женщины и вновь — Ирэн — даже всплакнули. Ещё бы! За несколько последних месяцев Дима изрядно изменился как внешне — стал мускулистым мачо вместо рыхлого ботана. Так и внутренне. Стал более ответственным, решительным. Мужественным. То есть у него появилось то, чего так недоставало и что в принципе служит катализатором для женщин. Появилось — и уходит. Ну обидно же! Расстались, впрочем, хорошо.

А чтобы у семьи не возникло вопросов, мол, чем же теперь на жизнь будет зарабатывать их чадо, Дима уверил их, что нашёл много лучшую и намного лучше оплачиваемую работу. В качестве доказательства тут же выложил на стол кипу денег, мол, аванс. Мол, частным фитнесс-тренером стал, а у кого именно — про то, мол, знать не обязательно. Главное — платят достойно.

Так что теперь Дима был вольным, ничем и никем не связанным. Только добровольными, самому себе навязанными моральными обязательствами. «Служил» «ангелом-хранителем» пожарных, по возможности громил наркодиллеров. Правда, те вовсю уже тихарились и несколько раз устраивали самые настоящие подставы. Не будь Дима ускоренным и не имей чуточку параноидальное отношение к тому, что его обязательно «пасут», то обязательно попал бы в ловушку. Ну или по крайней мере запятнался бы по самое не хочу. И телекамеры тут были, и снайпера, и в паре кварталов от подставных наркодиллеров — усиленные наряды милиции. В общем, труба. Впрочем, такое не особо смутило Диму. Теперь он разыскивал тех же распространителей в ночных клубах. Внутри и снаружи их. «Золотой молодёжи» всегда нужен был допинг, и она всегда за него готова была платить, и платить хорошо.

Суперпупс рассказал Инге, откуда у него деньги и почему именно так он их добывает. Он акцентировал внимание на том, что его действия направлены не против обычных людей, а против преступников. Инга почему-то совсем этим не прониклась. Однажды она напросилась на «дело», и Дима, недолго и немного поколебавшись, её взял. Она не мешала, просто смотрела. К огорчению Димы, она не видела в его действиях чего-то хорошего. Да и плохого, впрочем, тоже. Просто пожала плечами:

— Каждый добывает средства на существование так, как может.

— Но я же, — Дима вновь попытался ей что-то доказать, — делаю мир чище! Свободней от наркотиков и наркодиллеров!

— Глупыш, — невесело улыбнулась Инга. — Ты думаешь, что, уничтожив пару-тройку десятков «доз», сумеешь изрядно навредить их наркосистеме? Да из-за твоих действий они ничуть не проиграют! Наоборот — взвинтят ещё цены, чтобы оправдать риски. И нарики будут покупать, куда они денутся! Только вот чтобы покупать привычные для них дозы, им придётся находить больше денег, а значит они будут больше нападать, отбирать, красть. Тут бить нужно по крупным игрокам. По главе наркокартеля. Да и потом. Ну, в героической, кровавой борьбе, — она коверкала голос, пыжилась и жестикулировала, подражая юмористам, — ты победишь гидру, отрубив ей голову. Но, как помнишь, у гидры тут же вырастало две новых головы. Свято место пусто не бывает. Сместишь одного урода — на его место тут же выдвинется другой. Это же такой прибыльный бизнес! Ну, допустим, в ещё более кровавой борьбе ты уничтожишь буквально всех мафиози в этом городе! Думаешь, что будет через полгода-год? Ещё худший рассадник. Ведь сейчас сферы влияния и деятельности среди бандитов разобраны, устаканены. Ты их разрушишь — начнётся хаос.

— Так что, — с потерянным видом спросил Дима, — всё напрасно?

— Глупы-ы-ыш! — ласково протянула она. — Я не хочу говорить банальных фраз, потому ограничусь простой истиной: «делай, что должен, и будь, что будет».

Её реакция изрядно потрясла Димины основы. Он не думал, что она будет порицать то, чем он занимается, укорять, пытаться отговорить. Инга ведь сама занималась тем же, причём приходилось действовать, по её редким репликам и реакциям, намного круче и жёстче. Не думал, что и — поддержит. Что в его действиях уж такого особенного, достойного восхваления? Действительно, при его-то способностях и возможностях отдача — минимальная, если вообще заметная. А вот тут и наступило потрясение: он впервые задумался о цели своих действий. О теперешней бессмысленности его «охот». Зачем они? Деньги добыть? Ну так их хватает разве что на карманные расходы. Или вот на коммунальные платежи. Чего он ещё своими нападениями и мелкими кражами добивается? Да вроде бы и ничего. От мажоров он и так ничего не хотел, а наркодиллеры разве что поверили в эдакого робингуда или ниндзю-конкурента, который не сможет долго их водить за нос. Кажется, всё? Ну, и всё, получается. Да-а-а, он не Бэтмен с его системой оповещения и не мультимиллионер и гений Железный человек с его лабораториями, возможностями и публичностью. Он, получается, никто и звать его никак. Сам загнал себя в норку и оттуда иногда погавкивает, считая свои действия чем-то значимым. То ли дело — Инга и та организация, в которую её затащили. Просто ли бандиты или всё же у них есть цель? А если есть, то — какая? Что это такое, кто они там? Инга молчит, на эту тему распространяться не желает. Может, с ними и получится свершать что-то значимое, весомое? Пусть и они грабят, он ведь занимается тем же, но они, видать, не просто так? В смысле — тут всё несколько сложнее?

А Инга упорно не желала его знакомить со своими «угнетателями». Оно, может, и правильно, но вот что-то зудело «внутрях». Пару раз Дима пытался проследить, куда вечерами возвращается его девушка, но оба раза потерпел фиаско. Несмотря на то, что он ускорялся в два раза больше её, она всё равно его замечала. На первый раз ограничилась журением, а вот во второй раз так саданула коленкой под зад, что копчик болел потом целую неделю! «Не, ну её нафиг, лучше не злить. Когда придёт время — сама поведёт на встречу», — так думал Дима. И ждал.

Впрочем, скучать с Ингой не получалось.

У неё было столько увлечений! Столько необычных для нормального человека хобби! И даже самые привычные занятия она умудрялась обставить таким образом, что приходилось только завидовать её находкам. Вот, например, фотография. Инга увлекалась фотографированием. Более того — она даже зарабатывала на своих работах. Легко могла бы стать очень известным фотохудожником, но вот незадача: ей нельзя было выделяться, становиться узнаваемой и публичной. И ей не нужны были по большому счёту деньги. Так, оплатить ВИП-аккаунты, проплатить какую-нибудь покупку в Интернете, и только. Всё остальное можно было взять где угодно. Сколько угодно. И когда угодно. По большому счёту.

Ну так вот. Фотография. Инга вовсю использовала свои способности ускорять внутреннее время — и тем самым замедляться относительно мира внешнего. Всё, что она снимала в своём ускоренном состоянии, получалось замедленным — если Инга снимала видео и невероятно чётким — если это были фотографии. Даже если то, что фотографировала Инга, двигалось. Особенно если оно двигалось. Фотоаппарат в её руках или на треноге, если только она сама касалась прибора и заключала в своё временное поле — пребывал тем самым в «её времени». Тут совсем не нужно было навороченных и дорогих аппаратов, достаточно было и приличной полупрофессиональной «зеркалки». Техника работала отлично; свет, составляющий всё видимое вокруг, всё равно летел со скоростью, на много порядков превосходящей способности ускоренных. Так что ничто не препятствовало делать чёткие снимки предметов, явлений, объектов, находящихся в движении. Там, где обычный человек не успевал просто среагировать, и даже у робота получались размытые и нечёткие снимки, Инга была на коне. Если бы она была журналистом или учёным — цены бы ей не было. Да вот не повезло миру: её совсем не привлекали лавры журналистики.

И тем не менее, она была художником. Фотохудожником. Иногда она продумывала сюжет, долго возилась с антуражем, скрупулезно подготавливала картинку. Но когда делала снимки и выводила их на монитор нетбука — Дима ахал от увиденного.

Она не пользовалась фотошопом. В редких случаях — чтобы убрать со снимков и намёки на свою фигуру или даже тень. Стопроцентный инкогнито! Когда очередная серия снимков появлялась на странице её сайта, она почти всегда выкладывала и исходники, потому что всегда появлялись скептики, утверждающие, что всё это не взаправду, а подрисовано или сколлажировано. Несколько часов горячих споров, выводы экспертов — всё правда, и вновь споры. Ведь не бывает такой чёткости или такого стечения обстоятельств. Иначе — магия…

О, Дима их понимал. Он уже дважды принимал участие в её фотосессиях. В первой фотосессии они пробрались на монастырскую пасеку, взбудоражили пару ульев, а потом из еле-еле машущих крыльями пчёлок складывали слова, висящие прямо в воздухе. Это было непросто: насекомые всё норовили разлететься, так что приходилось их частенько «возвращать в строй». А во второй раз они пошли на речку на пляж — и лепили водяных человечков из «желе воды». Это было ещё тяжелее, ведь вода, пусть постепенно, не сразу, но ускорялась до их состояния, так что приходилось «лепить» пассами, при помощи палочек и ложек. Инга в очередной раз удивила: она всё это делала уже не впервые, а потому наловчилась. Они рисовали ландшафтные картинки из брызг. По минному полю бежали водяные человечки, а вокруг них вздымались водные взрывы, дробя солнечный свет на радугу. Комки воды как дымящие болиды, падали с высоты, оставляя за собой след из капелек. Это было очень необычно и красиво. И вновь — фурор среди фотохудожников, тысячи копий, куча предложений сотрудничества.

И это только фотография! А ещё и… ой, сколько всего.

Насмотревшись на её художества, Дима аж обзавидовался её придумкам. Даже стал иногда подражать. Использовать, так сказать, «творческий подход» в чудачествах и проделках. Например, однажды он увидел, как парень курит и плюёт себе под ноги. Видать, давно тут стоял ждал: всё вокруг оплевал, валялось несколько окурков. Дима решил над ним подшутить — и проучить одновременно. Он спрятался за ближайшим мусорным контейнером и зорко следил за тем, что делает этот гопник. Тот только «цыкнет» слюной сквозь зубы — Дима тут же ускоряется и узконаправленными воздушными потоками (да просто дул на слюну) направлял плевок ни много ни мало — на ноги гопнику. Раз, другой раз. Тот в мат, ругается на ветер, плюёт в другую сторону — и снова себе на колени попадает. Двухэтажный мат, окурок в сторону. Но вдруг окурок меняет траекторию и планирует аккурат в туфлю. Трёхэтажный мат, мини-гопак, еле достал почему-то постоянно ускользающий «чинарик», бросил в мусорный бак — а вот тут долетело без проблем, никакой ветер почему-то не помешал. Плюнул с досады в ту же сторону… вновь себе на штаны попал. Многоэтажный мат — и больше ни одного плевка. То ли слюна кончилась, то ли запас матов исчерпался.

Инга знала и умела многое.

Она учила его правильно двигаться, будучи ускоренным. Как нужно передвигаться по улицам, в лесу, по воде, в воде при малом ускорении. Какие мышцы задействовать в первую очередь, а какие расслаблять. В повороте, в прыжке, в падении, во внезапном торможении. Она двигалась идеально, ведь была ускоренной с рождения. О движении она знала буквально всё. Дима учился у неё, и это вот учение ему очень нравилось.

Она научила его замедляться. Оказывается, есть такие моменты в жизни, когда замедлиться самому тоже полезно, нужно, а порой — и очень приятно. Например, в момент оргазма.

О да, они занимались сексом. Хотя, с точки зрения Димы — они занимались любовью, а с точки зрения Инги — они просто трахались. В первый раз всё как-то спонтанно получилось. Они дурачились, бросались подушками и смотрели на медленные танцы пылинок и перьев в солнечных лучах, а потом свалились на остатки перины, Инга запрыгнула на него — и вдруг впилась своими губами в его. Сопротивляться было бесполезно. В сущности, она его тогда чуть ли не изнасиловала. Только вот ему это было ой как приятно. Да что там «приятно» — она же лишила его девственности!

Ох, что потом творилось! Накопленная за долгие года и не растраченная страсть у него, неуёмное желание у неё — они нашли друг друга. Они занимались сексом где угодно и когда приспичит. Порой несколько часов подряд, прерываясь только для того, чтобы сменить презерватив или позу. Иногда гасали голыми по улице или супермаркету, особенно задерживаясь в мебельных отделах. Оба были молодыми, жадными до ласк и переполненными сексуальной энергией.

Наверное, именно этого Диме раньше не хватало особенно для того, чтобы самоутвердиться и чувствовать себя более полноценно, что ли. Потому что теперь он начал замечать, что чувствует себя не то что «более уверенно», а «наравне» с другими мужиками. «Теперь я с вами одной крови — вы и я» — как бы говорил его взгляд. Раньше этот самый взгляд был или понимающе-приниженным, то есть «да, да, чувак, ты-то в теме, а я нет, и ты об этом знаешь, и я». Или надменно-кричащий, обманный: «Да я сотню, тысячу женщин имел! Да я всё об этом знаю!» Ага, из фильмов соответствующего содержания, мечтаний, снов. Теперь же не нужно было скрывать или обманывать. Жить стало проще, веселей и похотливей, что ли. Дима настолько разошёлся в своих любовных утехах и наслаждениях, что однажды забавы ради решил «снять» «левую» девушку. «Развести на секс», как говорят. А что? Он так давно о таком мечтал и не мог просто потому, что сам себе запрет ставил. И вот, когда препон больше нет — да море по колено! К счастью, он подкатил не к «однодневке», в массе околачивающихся в ночных клубах, а к девушке с принципами. Уверовав, что он на самом деле секс-машина, весь такой из себя привлекательный, мускулистый, и потому девушки просто обязаны будут к нему под ноги штабелями ложиться, он тут же пошёл на штурм. Вульгарные намёки, развязный тон, недвусмысленные жесты… и внезапно послан по всем известному адресу, да ещё и пощёчину схлопотал. Эта хлёсткая оплеуха отрезвила его возомнившую тушку. Дима понял, что его стало попросту заносить. Понял, что ему открылась ещё одна грань жизни, подумал, что на этой грани он мало что сделал, что мог и вот сейчас самое время реализовать… Но чётко дали понять, что всегда нужно оставаться человеком, а тварью он стать всегда успеет.

А ещё они с Ингой чудили. Хотелось творить всякие чудачества и милые глупости — они и творили. Хотелось идти наперекор системе и жить так, как хочется — они отрывались по полной.

Однажды приоделись в самых дорогих бутиках города, не срезали даже бирок и ценников — и в таком гламурном прикиде заявились на свадьбу бомжей, одарили всю ту компанию ящиком водки и корзиной колбасы, стали их лучшими друзьями. Пусть на час, на день, до завтра. Отталкивающая атмосфера, прескверная компания — на первый взгляд, а на деле получилось, что за одним столом они сидели с бывшими доцентами и всамделишными поэтами. Потом они поменялись одеждой с тамошними женихом и невестой — и на следующий день в ещё более нелепом прикиде заявились в самый крутой ресторан города. Их тормознули ещё на входе (и не мудрено — запашок от одежды ощущался за квартал, наверное). Инга полезла рукой в разодранную сумку и выудила пачку долларов. Думали, что деньги везде дорогу пробьют, но в итоге их чуть не замели в полицию: пока главный распорядитель, морща носик, витиевато выспрашивал у парочки, какие места они желают, к ним на всех порах неслись пара машин с группой захвата: им сообщили, что в ресторан хотят проникнуть бомжи с явно украденными деньгами. Ускорились почти в самый последний момент, всё равно пробрались в ресторан, перевернули половину столов и спустили штаны охранникам на входе.

А то однажды они похитили тележку с мороженым (впрочем, расплатившись с продавцом сполна), притащили её на пляж — и раздали всем желающим, пока не растаяло лакомство.

Или вот… да много всего. Чудить они любили.

Но самым бесшабашным и безбашенным их увлечением стали… прыжки с небоскрёбов. Да, вот так вот получилось, что Дима, с детства, как и подавляющее большинство людей, боялся высоты, а тут вот — прыжки с парашютом. Он прекрасно помнил, к чему привёл его самый первый прыжок в ускоренном состоянии, и с тех пор не рисковал углубить, так сказать, свой опыт в этом направлении. А тут вот как-то Инге рассказал об этом…как она смеялась! До слёз прямо. Даже обидно стало: он ей, понимаешь, свои страхи и уроки жизни рассказывает, а она его на смех поднимает. Но девушка лишь поблагодарила за хорошее настроение, которое он ей этим рассказом дал, потом всё снова свелось почему-то к сексу, а вот на следующее утро… На следующее утро она пришла, выхватила его из кровати — и потащила в ближайший клуб. Так называемую дроп-зону. Там обучали прыжкам с парашютом. Пока туда ехали — уговаривала. Когда приехали, Дима и сам уже решил: раз уж начал круто менять свою жизнь, нужно и страхи свои ломать. А их много внутри сидит! Что ж, начнём со страха высоты.

Клуб оказался не какой-нибудь шарашкиной конторой. Тут не подписывали задним числом и не закрывали на что-то не сданное или неподходящее глаза: в конечном итоге они отвечали за жизни обучаемых ими людей! Так что тут всё было более чем серьёзно. Медкомиссия, бумаги, подписи. Немалые деньги. Инструктаж, пробные прыжки на земле с вышки, учёба, как приземляться, как открывать парашют, за что тянуть, а что не трогать и т. д. и т. п. У них была даже аэродинамическая воздушная труба, в которой можно было в костюме виндсьют парить, опираясь на воздушные потоки.

В первый раз прыгать было до жути страшно. И неважно, что на него навесили оборудования как на ёлку. Оборудования, которое само раскроет парашют, если он впадёт в ступор или забудет. Датчиков, приборов, даже камеру нацепили. Неважно и то, что вместе с ними обязательно летел инструктор. Инга уже давно прыгала, умела это делать, но прилежно вела себя как первоклассница, ничуточки не насмехалась, молодчинка такая, над страхами Димы. Она летела в самолёте вместе с Димой, Они строго-настрого условились, пока Суперпупс не научится не бояться высоты и правильно прыгать с парашютом, не входить в ускорение. «Зато потом… — и тут Инга подмигнула. — Не пожалеешь!»

Ему было так страшно, что он чуть не обмочился, а потом долго не мог заставить себя сделать шаг наружу на высоте четыре километра и даже начал молиться… но на половине текста «Отче наш» оборвал себя — и сиганул рыбкой. Страх, ужас, паника! Но вдруг внутри что-то лопнуло как мыльный пузырь, и сквозь вой ветра в ушах словно кто-то сказал: «Соберись! Это не сон, твоя жизнь — в твоих руках! Невозможно будет вновь загрузиться. Расслабься! И… сейчас!» Инструктор подал условный знак, прибор пипикнул — и Дима дёрнул за кольцо. Рывок, натяжение, над головой — купол парашюта, а под ногами, далеко-далеко — земля. Радость девятым валом затопляет дальние уголки души. Радость от того, что он — не умрёт! Что он — летит, мать её за ногу! Летит! Улыбка до ушей, бабочки щекочут в груди, смех и крик наружу. А вокруг него спиралью летает Инга и орёт, орёт ему что-то неразличимое, но явно в тему настроению. Он так засмотрелся и размечтался, что чуть не успел отреагировать на посадке. Успел в последнюю очередь, и потому избежал всяческих переломов и вывихов. А там, валяясь на такой мягкой траве, смотря в глаза плюхнувшейся ему на грудь Инге, он сказал: «Ещё хочу!» А она улыбнулась ему в ответ и ответила: «Я научу тебя! После них — учить тебя буду я!»

Не всё так просто, конечно. Основной курс, ещё прыжки, кульбиты в воздухе, один отказавший в полёте парашют, падение в озеро. Но в самый последний с самолёта прыжок они без инструкторов сигали, и вот тут Инга уже в полёте сказала: «Ускоряйся!» Он ускорился… Они летели к земле не 5–6 минут, как обычно, а целых полчаса. Вот где был кайф! Вот где было непередаваемое ощущение и вот для чего нужно было жить! А потом они ускорились ещё в самолёте — и падали без парашютов не минуту, а целых пять, потом и десять. О, если бы Дима был поэтом, он написал бы об этих минутах целую поэму. Куда там наркотикам, то есть той травке, что они уже попробовали! Куда там алкогольной эйфории! Вот же, вот же самый смак жизни!

Закончив обучение, они стали прыгать с небоскрёбов. Ночью, с приборами ночного видения, со специальными парашютами и даже в костюмах белок-летяг. Конечно, не сравнить по времени это парение-падение с прыжками с самолёта, но всё равно, это был такой непередаваемый кайф, что стоил возни с укладкой парашюта, похищения ключей от чердачных помещений у охраны небоскрёба, кросса по подворотням с полицейскими наперегонки. Само биение пульса жизни ощущалось перед, во время и после этих прыжков.

Да, жизнь била ключом.

Но не может всё идти хорошо слишком уж долго.