Трагедии

Расин Жан

Ифигения

 

 

(пер И.Я.Шафаренко и В.Е.Шора)

 

Предисловие

[148]

Едва ли есть сюжет, более любезный поэтам, чем принесение в жертву Ифигении. Но по поводу отдельных весьма существенных обстоятельств этого жертвоприношения поэты расходятся во взглядах. Одни, как например Эсхил в «Агамемноне», Софокл в «Электре», а вслед за ними Лукреций, Гораций и многие другие, настаивают, что кровь дочери Агамемнона Ифигении пролилась на самом деле и что она умерла в Авлиде. В этом легко убедиться — достаточно прочесть в начале первой книги Лукреция:

Aulide quo pacto Trivia! virginis arara Ipliianassai turparunt sanguine foede Duclores Danaura, etc. [153]

И у Эсхила Клитемнестра говорит, что ее муж Агамемнон, недавно умерший, встретит в преисподней дочь свою Ифигению, которую некогда принес в жертву.

Другие поэты, напротив, уверяют, что Диана, пожалев юную царевну, похитила ее в ту самую минуту, когда жертвоприношение должно было совершиться, и перенесла в Тавриду, а на месте Ифигении оставила лань или какое-то другое животное. Такой версии придерживались и Еврипид, и Овидий, включивший этот сюжет в свои «Метаморфозы».

Существует и третья версия предания об Ифигении, не менее древняя, чем обе предыдущие. Многие авторы и среди них Стесихор, один из древнейших и наиболее известных лирических поэтов, вполне допускали, что некая царевна, носившая имя Ифигении, действительно была принесена в жертву, но считали, что это была другая Ифигения, дочь Елены и Тесея. Елена — утверждают они — не осмеливалась признать ее своей дочерью, так как боялась сознаться Менелаю в том, что до него состояла в тайном браке с Тесеем. Павсаний («Коринф», с. 125) приводит слова поэтов, придерживавшихся такого мнения, и называет их имена, а сверх того добавляет, что в Аргосе так думали все.

И, наконец, отец поэтов Гомер был настолько далек от мысли, что Ифигения, дочь Агамемнона, была принесена в жертву в Авлиде или перенесена в Скифию, что в девятой книге «Илиады», где описываются события, происходившие через десять лет после появления греков у стен Трои, повествует, как Агамемнон выражает Ахиллу желание выдать за него дочь свою Ифигению и сообщает ему, что она осталась дома, в Микенах.

Я привел здесь все эти столь разноречивые мнения и, в частности, эпизод, рассказанный Павсанием, потому, что именно ему я обязан удачной находкой — образом Эрифилы: без него я никогда бы не взялся за мою трагедию. Можно ли даже помыслить, чтобы я осквернил сцену чудовищным убийством столь добродетельной и прелестной юной особы, какой следовало изобразить Ифигению. И можно ли предположить, чтобы я довел пиесу до развязки лишь с помощью «богини из машины», посредством чудесного превращения, которому, пожалуй, поверили бы во времена Еврипида, но которое в наше время показалось бы совершенно бессмысленным и неправдоподобным.

Во всяком случае, могу прямо сказать: я был очень доволен, когда нашел у древних авторов вторую Ифигению, которую я волен был изобразить такой, как мне хотелось: попав сама в беду, к коей она стремилась толкнуть соперницу, она безусловно заслуживает наказания, но при этом все же вызывает известное сочувствие. Таким образом, развитие действия пиесы заложено уже в самой ее завязке, и достаточно было первого представления, чтобы понять, какое удовольствие я доставил зрителям, спасая в конце пиесы добродетельную царевну, судьба которой волновала их на всем ее протяжении, — и спасая ее не с помощью чуда, в которое они никогда бы не поверили, а совсем иным путем.

Имеет свое основание и мотив похода Ахилла на остров Лесбос, который он завоевал и с которого привозит Эрифилу перед тем, как появиться в Авлиде. Эвфорион Халкидский, поэт, хорошо известный древним и с почтением упоминаемый Вергилием (Эклога X.) и Квинтилианом, («Об образовании оратора», кн. X.) рассказывает об этом походе Ахилла. В одной из своих поэм, как указывает Парфений, он говорит, что Ахилл осуществил завоевание острова Лесбос до того, как присоединился к греческому войску, и что там он даже встретил некую царевну, которая воспылала к нему любовью.

Вот те главные отклонения от скупого рассказа Еврипида, которые я себе позволил. Что же касается страстей, то здесь я старался следовать ему самым строгим образом. Я признаю, что обязан Еврипиду многими местами в моей трагедии, заслужившими одобрение публики, и признаю это тем охотнее, что ее похвалы лишь укрепили меня в почтительном восхищении древними авторами. По тому, какое впечатление производило на нашем театре все, что я позаимствовал у Гомера или у Еврипида, я с удовольствием убедился, что здравый смысл и разум одни и те же во все времена. Вкус Парижа оказался схож со вкусом Афин: моих зрителей волновало то же самое, что некогда вызывало слезы у самых ученых греков и заставляло их говорить, что среди всех поэтов Еврипид — самый трагический, "τραγικώτατος", то есть что он удивительно умеет вызывать страх и сострадание — главные эффекты, на которых зиждится трагедия.

После всего этого меня весьма удивляет, что с недавних пор мои современники выказывают такое отвращение к столь великому поэту по поводу его «Алкесты». Здесь идет речь отнюдь не об «Алкесте», но я в самом деле слишком многим обязан Еврипиду, чтобы не проявить хоть некоторую заботу о его памяти и чтобы упустить случай примирить его с этими господами. Я убежден, что поэт представляется им таким безнравственным лишь потому, что они плохо прочли произведение, за которое строго его осуждают. Чтобы доказать, что у меня есть основание так говорить, я выбрал самое важное из их возражений. Я говорю «самое важное», ибо они повторяют его на каждой странице, даже не подозревая, что и оно может быть оспорено в свою очередь.

В «Алкесте» Еврипида есть одна чудесная сцена, где умирающая Алкеста, чувствуя, что жизнь из нее уходит, обращает к мужу прощальные слова. Адмет, в слезах, умоляет ее собрать все силы и не сдаваться. Алкеста, перед глазами которой уже стоит смерть, говорит так:

Харонову ладью я вижу пред собою И взмах его весла над черною рекою; Я слышу кормчего. "Не медли! — он кричит. — Тебя здесь ждут. Иди! Спускайся к нам в Аид!"

Мне бы хотелось лучше выразить в этих стихах прелесть, которою они полны в оригинале, но смысл их все же передан точно. И вот как наши господа поняли это место. К несчастью, им в руки попало одно злополучное издание Еврипида, где издатель в латинском тексте забыл проставить сбоку "Al.", означающее, что здесь начинается речь Алкесты. Рядом со следующей строчкой стоит "Ad.", показывающее, что далее ей отвечает Адмет. Именно из-за этого недоразумения нашим критикам и пришла в голову более чем странная идея — они вложили в уста Адмета и те слова, которые Алкеста обращает к мужу, и те, которые она слышит из уст Харона, и на этом основании предположили, что Адмет, хотя он находится в полном здравии, «уже видит Харона, явившегося за ним»; таким образом, в то время, как на самом деле в этом пассаже Еврипида Харон нетерпеливо торопит Алкесту и требует, чтобы она не медлила и шла к нему, эти господа поняли текст так, будто там испуганный Адмет уговаривает Алкесту умереть поскорее, боясь, что в противном случае Харон вместо жены схватит его самого. По их словам, "... он увещевает ее быть мужественной, не проявлять трусости и умереть добровольно и прерывает прощальную речь жены, чтобы поторопить ее умереть". Их послушать, так Адмет недалек от того, чтобы самому ей в этом помочь! А такие чувства им кажутся чрезвычайно грубыми и низменными; это и естественно — нет человека, который в подобном случае не возмутился бы! Непонятно только, как они могли приписать такое Еврипиду! В действительности, даже если бы другие издания, где это злополучное "Al." стоит на своем месте, не обличали злосчастного издателя, введшего публику в заблуждение, уже следующих стихов и речей, которые произносит Адмет в этой сцене, более чем достаточно, чтобы не дать читателям впасть в столь нелепую ошибку, ибо там Адмет, и в мыслях не держа ускорить смерть Алкесты, восклицает, что «все смерти вместе были бы для него менее мучительны, чем видеть жену в таком состоянии». Он умоляет Алкесту взять его с собой, ибо не сможет жить, если она умрет: вся жизнь его в ней, и он существует лишь для нее.

Не более удачливы наши критики и в других своих возражениях. Так, например, они говорят, что Еврипид изобразил двух престарелых супругов, что Адмет — старый муж, а Алкеста — царица уже в возрасте. Но Еврипид позаботился о том, чтобы опровергнуть их предположения, — для этого довольно одного стиха, где хор говорит, что Алкеста совсем молодой, в расцвете сил, умирает за своего молодого супруга.

Критики ставят в упрек Алкесте еще и то, что у нее двое детей брачного возраста. Непонятно, как они умудрились не прочесть нечто совершенно противоположное в сотне разных мест пьесы, особенно в том прекрасном пассаже, где автор описывает умирающую Алкесту и рядом с ней двоих маленьких детей, «с плачем цепляющихся за ее платье», — детей, которых она поочередно берет на руки и целует?

Все остальные замечания критиков столь же основательны. Но я думаю, что и приведенных мною достаточно для того, чтобы защитить Еврипида от их нападок. Я советую господам критикам с меньшей легкостью осуждать произведения древних авторов: такой человек, как Еврипид, право, заслуживает, чтобы его хотя бы изучили, прежде чем предавать проклятью. Не мешало бы им вспомнить мудрые слова Квинтилиана: "Следует быть чрезвычайно осмотрительным и сдержанным в оценке произведений великих людей из боязни, как бы нам не случилось, что нередко бывает, осудить то, чего мы просто не поняли; а если уж доведется впасть в какую-то крайность, то меньший грех — восхищаться в их писаниях всем подряд, чем хулить в них многое", — "Modeste tamen et circumspecto judicio de tantis viris pronuntiandum est, ne, quod plerisque accidit, damnent quae non intellagunt. Ac si necesse est in alteram errare partem, omnia eorum legentibus placere quam multa displicere maiuerim".

 

Действующие лица

Агамемнон.

Ахилл.

Улисс.

Клитемнестра — жена Агамемнона.

Ифигения — дочь Агамемнона.

Эрифила — дочь Елены и Тесея.

Аркас,

Эврибат — слуги Агамемнона.

Эгина — служанка Клитемнестры.

Дорида — наперсница Эрифилы.

Стража.

Действие происходит в Авлиде, в лагере Агамемнона.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Агамемнон, Аркас.

Агамемнон.

Аркас, Аркас, проснись! К тебе в ночи бессонной Пришел властитель твой, несчастьем потрясенный.

Аркас.

Как! Это вы, мой царь? Но что вас привело Сюда в столь ранний час? Еще не рассвело, И, скованная сном, безмолвствует Авлида. Что потревожило великого Атрида? Нарушил ваш покой во тьме неясный гул, Иль вам почудилось, что ветер вдруг подул? Но нет! Спят воины, спит ветер, море дремлет...

Агамемнон.

Влажен, кто радостно судьбу свою приемлет И, скромным жребием довольствуясь, живет, Ни царских почестей не зная, ни забот!

Аркас.

Такую речь от вас услышал я впервые. Уж не случились ли событья роковые, Что вы подъемлете горе печальный взор? Благоволила к вам удача до сих пор. Счастливый муж, отец, владыка всемогущий, Вы правите страной богатой и цветущей; Течет в вас кровь богов [169] , и браком Гименей С Олимпом вашу связь [170] скрепил еще сильней; И, в довершение, среди героев главный, Бестрепетный Ахилл, воитель достославный, Желает вашу дочь супругою назвать И, Трою покорив, там свадьбу пировать. Флот двадцати царей у вас в повиновенье, И стоит первому Борея дуновенью Наполнить кораблей могучие крыла, Чтобы победа вновь вам лавры принесла. У всех встречаются препятствия порою. Да, небывалый штиль мешает нам, не скрою; Три долгих месяца нас сковывает он И преграждает путь судам на Илион. Но все мы — смертные, и нами боги правят; Надеюсь, что и здесь они нас не оставят. Однако... Государь, вы плачете? О чем? В руках у вас письмо. Что сообщают в нем? Печального оно уж не таит ли смысла? Над вашими детьми опасность вдруг нависла Иль над супругою? Что с ней? Я трепещу...

Агамемнон.

Нет, нет, ты не умрешь! Нет, я не допущу!

Аркас.

О боги!

Агамемнон.

Получив известие такое, Любой отец, мой друг, лишился бы покоя! Аркас, ты помнишь день, когда мои суда Все вместе собрались, чтоб дружно плыть сюда, И ветер, паруса на мачтах надувая, Гнал корабли вперед, к победе призывая? Уже мы видели противников своих, Мы в бой рвались. Но вдруг попутный ветер стих, И стали корабли. Отваги гневной полны, Гребцы хоть веслами пытались вздыбить волны — Увы, напрасный труд! Среди недвижных вод Стоял беспомощный и неподвижный флот! Пытаясь объяснить, что значит чудо это, Мы с братом у богов пришли просить совета, Но то пророчество, что жрец нам произнес, Не в силах и сейчас я повторить без слез.

"Знай, коль стремишься ты к победе вожделенной:

Лишь юной девы смерть, в чьих жилах кровь Елены,

Откроет, славный царь,

На Трою путь судам прямой и невозбранный.

Кровь Ифигении да обагрит Дианы

Божественный алтарь!"

Аркас.

Кровь вашей дочери?

Агамемнон.

Сколь был я потрясен, Ты понимаешь сам. Как будто жуткий сон Меня оледенил. В отчаянье бездонном Предался я слезам, проклятиям и стонам. Свет для меня померк. Я был уже готов, Рискуя головой, ослушаться богов, Вступить в борьбу с судьбой, коварной и превратной, И войско тотчас же отправить в путь обратный. Но тут Улисс явил свой осторожный нрав: Он говорил сперва, что я бесспорно прав, Дал мне излить в словах пыл первого порыва, А после речь повел хитро и терпеливо О том, что греческий подвластный мне народ, Избрав меня царем, себе награды ждет. Дочь тяжко отдавать, — сказал он, — но и всею Элладой для нее я жертвовать не смею, И мне ли, позабыв победы и бои, Бесславно стариться в кругу своей семьи! Тут, — признаюсь, Аркас, — решил я, что не вправе О долге забывать, о чести и о славе. Бездействующий флот на зеркале морей, И судьбы Греции, и сан царя царей, И гордость — странно все в моей душе смешалось И пересилило родительскую жалость. Я уступил и, хоть мучительно страдал, На жертву страшную свое согласье дал. Но и приняв — увы! — столь тяжкое решенье, Осуществить его нельзя без ухищренья: Дочь вырвать надо нам из материнских рук Так, чтоб не вызвать в ней сомненье иль испуг. Тут мысль одна меня внезапно осенила — Ей написать письмо от имени Ахилла. И вот тогда я дочь в Авлиду пригласил, Ей изложив в письме, что ждет ее Ахилл, Чтоб с нею в брак вступить перед осадой Трои.

Аркас.

Ужели вам навлечь не страшно гнев героя? Иль мните вы, что он, славнейший из людей, Смолчит, увидев смерть возлюбленной своей, И ваш обман с письмом не примет за бесчестье?

Агамемнон.

Нет, но к его отцу пришло тогда известье, Что на него идет соседей дерзких рать, И первенца Пелей послал врагов прогнать. Я думал, что, пока поход Ахилла длится, В Авлиде без него успеет все свершиться, Но уж таков Пелид, что, на мою беду, Он недругов, как вихрь, сметает на ходу. Он их разбил шутя, и не успели вести О том дойти до нас, как сам он — здесь, на месте! Но даже не Ахилл сейчас меня страшит, А то, что дочь моя к погибели спешит. Она, в неведенье счастливом пребывая, Летит к своей любви; в Авлиду прибывая, Ждет встречи с женихом и брачного венца И, может быть, за все благодарит отца! Я ж, зная, что жену и дочь увижу вскоре, Дрожу от ужаса, от боли и от горя; Любимое дитя мне бесконечно жаль, и нестерпимая гнетет меня печаль. Но нет, не верю я, что боги в самом деле К убийству дочери меня склонить хотели, И если на нее я руку подниму, То кара страшная грозит мне самому. Слова оракула — всего лишь испытанье: Не могут небеса принять ее закланье! Ты предан мне, Аркас. Теперь нас всех спасти Способен ты один. Скорее к ним лети. Есть опыт у тебя, и хитрость, и терпенье. Вручая им письмо, не пожалей уменья, Чтоб их остановить и воротить назад. О том, какие им опасности грозят, Не говори, но сам не упускай из виду, Что стоит дочери ступить ногой в Авлиду — Она обречена: здесь бдительный Калхас [171] Бедняжку оторвет безжалостно от нас. Ахейцы за жрецом всегда идут послушно, И эту казнь они допустят равнодушно, А видя, что я дочь жрецу не отдаю, Они взбунтуются и свергнут власть мою. Пойми, что ты меня от многих бед избавишь, Коль осторожность, ум и рвение проявишь. Итак, немедля в путь! И помни об одном: Про нашу тайну знать должны лишь мы вдвоем. У Ифигении пусть мысль не возникает, Что тут коварный враг ее подстерегает, Да и царицу-мать в неведенье оставь. От ярости ее, Аркас, меня избавь! Письмо гласит, что я обижен и встревожен: Мне сообщил Ахилл, что будет брак отложен До времени, пока он сам не даст мне знать, И потому велю я им вернуться вспять. А на словах добавь, что холодность Ахилла Не без причин, что в ней виновна Эрифила, Та пленница, что им была привезена, Когда на Лесбосе закончилась война. Об остальном молчи. Известий ждать я буду, И пусть тебе успех сопутствует повсюду. Пора. День близится. Огни зари зажглись. Но кто там? Сам Ахилл! О, боги! С ним Улисс.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Агамемнон, Ахилл, Улисс.

Агамемнон.

Ахилл? Так скоро здесь мы вас не ждали, право! Что для других труды, для вас одна забава! Вы только начали задуманный поход, Как враг рассеялся и вас победа ждет. Пред вашим именем Фессалия склонилась, И сдаться Лесбосу пришлось на вашу милость. Сильнейший, вижу я, вам не опасен враг: Завоевать страну — и то для вас пустяк!

Ахилл.

Второстепенные не стоит славить войны, Коль впереди есть цель, что более достойна Награды, сладостной для сердца моего И высшее ему сулящей торжество. Здесь среди эллинов молва распространилась О том, к чему давно моя душа стремилась: Все говорят, что вы решились наконец Вести со мною дочь под свадебный венец И вскоре, чтобы стать супругою моею, Она должна быть здесь. Но верить я не смею.

Агамемнон.

Кто вам сказал, что дочь должна сюда прибыть?

Ахилл.

А почему должно вас это удивить?

Агамемнон (Улиссу).

Неужто мог ему мой замысел раскрыться?

Улисс.

Что ж, у Атрида есть причина удивиться. Как может звать сейчас к утехам Гименей? Не помнят греки дня печальней и мрачней: Войска в унынии, а воды — без движенья; Затишье нам грозит позором пораженья; Ждут боги жертв, и жертв, быть может, дорогих; И в час, когда наш долг — подумать о других, Когда алтарь вот-вот зальется чьей-то кровью, Один Ахилл средь нас весь поглощен любовью! Быть может, ждете вы, чтобы, назло богам, Царь Агамемнон здесь устроил праздник вам? Ужели страсть вам долг пред родиной затмила? Нет, я не узнаю воителя Ахилла!

Ахилл.

Предоставляю вам — до некоторых пор! — Вести о родине пустой и шумный спор. Когда во Фригии [172] на землю кровь прольется, Увидим, кто из нас усерднее печется О чести родины! Достойные цари, Пусть жертвенная кровь омоет алтари; На внутренностях жертв о будущем гадайте, Смягчайте гнев богов и ветер вызывайте, Но не противьтесь мне в намереньях моих: Не прогневит богов осуществленье их. Напротив, я, гордясь своей супругой милой, Троянцев стану бить с учетверенной силой, И я не допущу, чтоб самый храбрый грек Спустился до меня на илионский брег!

Агамемнон.

О, боги, как мне жаль, что вы столь грозной силе Своей немилостью дорогу преградили! Но чем воинственней блистательный герой, Тем с большею смотрю я на него тоской!

Улисс.

Да, очень жаль, — увы! — и мне.

Ахилл.

  Что вы сказали?

Агамемнон.

Придется отступать. Мы слишком долго ждали, Чтоб ветер наши вновь наполнил паруса. Коль так разгневаны на греков небеса, Что не преодолеть стихий сопротивленье, Зачем дразнить судьбу, бросаясь в наступленье?

Ахилл.

И чем же нам грозит столь явный гнев небес?

Агамемнон.

Вы сами знаете, отважный Ахиллес, Что вам предсказано. Дано разрушить Трою Лишь первому из всех, славнейшему герою; Но обольщаться нам надеждами нельзя: Хоть вам начертана высокая стезя, Хоть славны вы своей отвагою и силой, Но должен ваш триумф закончиться могилой, И прежде, чем падет надменный Илион, Ахилл у стен его сам будет погребен.

Ахилл.

Так, значит, все цари, что отомстить стремятся За вашу честь, домой с позором возвратятся, А вертопрах Парис, признательный судьбе, Елену с торжеством оставит при себе?

Агамемнон.

На самом деле все не так уж безотрадно. Противник пострадал от ваших рук изрядно: Повержен Лесбос в прах, уже не встать врагу, И слышен стон на всем Эгейском берегу; Троянцы видели багровый дым и пламя, Десятки мертвых тел к ним принесло волнами; В сраженье вами взят еще один трофей, И Трое уступить его всего больней — Там плачут над судьбой другой, своей, Елены, Лесбосской пленницы, отосланной в Микены. Молчанье гордое, и благородный вид, И красота — все в ней бесспорно говорит, — Хоть не раскрыт досель секрет ее рожденья, — О том, что царского она происхожденья.

Ахилл.

Тут слишком все хитро и слишком много слов! Нам не дано постичь намеренья богов. Угроза смутная меня не остановит, И если славу здесь Фортуна мне готовит, Я смело в бой вступлю. Мне объяснила мать [173] : Сказали Парки [174] ей, что я смогу избрать Одно из двух — иль жить в безвестности унылой, Иль рано умереть, блеснув геройской силой. Прожив бесславные, хоть долгие года, Из мира этого уйду я без следа. Сомненья чужды мне, я рассуждаю здраво. Мои оракулы — отвага, честь и слава. Бессмертными нам жизнь отмерена в веках, Но ключ к бессмертию у нас самих в руках! Зачем внимать богов двусмысленным приказам, Коль с ними мы в бою сравняться можем разом? Так совершим же то, что предназначил рок, Чтоб не напрасно жить нам отведенный срок! Итак, на Илион! Я одного на свете Прошу у вышних сил: послать попутный ветер. А если вы стоять решите на своем, С Патроклом [175] ринемся в сраженье мы вдвоем! Но нет, свои войска вы поведете сами, А я почту за честь лишь следовать за вами. И с Ифигенией я вас не тороплю. Сейчас не до любви? Ну что ж, я потерплю. Ведь именно теперь, сражаясь с вами вместе, Тем самым буду я служить моей невесте. Покинуть вас, мой тесть, мне было б не к лицу, Не приведя войну к победному концу.

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Агамемнон, Улисс.

Улисс.

Итак, вы слышали? Ахилл любой ценою Намерен выступить и брать осадой Трою. Его боялись мы. Благодаря богам Он нам против себя дает оружье сам.

Агамемнон.

Увы!

Улисс.

Я удивлен. Что значит это слово? Ведь все равно для вас исхода нет иного. Куда б отцовские вас чувства ни влекли, Вы за ночь изменить решенья не могли! Все в нетерпении. Вы дали обещанье Дочь в жертву принести. На этом основанье Калхас уверенно оповестил царей, Что милость явит нам сегодня же Борей. Но коль ахейский стан увидит, что обманут, Все главного жреца винить за это станут; Тут ваши замыслы разоблачит Калхас, И возмущение обрушится на вас. А если весь народ восстанет, разъяренный, — Кто знает, что ему окажется препоной, А что сметет с пути он в ярости слепой? Остерегайтесь встреч с разгневанной толпой! Ведь вы, не кто иной, пред свадьбой Менелая, Когда толпа его соперников, пылая Любовью к дочери Тиндара, у дворца Шумела, требуя ответа у отца, Кому же он отдаст прекрасную Елену, — Вы, сами вы тогда достойно и степенно Ахейским женихам сумели дать понять, Что их священный долг — Елену охранять [176] , И кто б из них потом ни стал ее супругом, Они должны навек поклясться друг пред другом, Что будут почитать супружеский союз, Ничем не посягнув на святость этих уз. С тех пор печемся мы о вашей вящей славе. Свои дома, детей, любимых жен оставя, Мы снарядили флот, избрали вас вождем И, верность вам храня, в Авлиде ветра ждем. Вся эллинская рать от праздности устала, И вот теперь, когда надежда заблистала, Когда любой из нас в решительном бою Готов и кровь пролить, и жизнь отдать свою, Когда богами нам обещано прощенье, Вы перед жертвою отпрянули в смущенье? Иль паши корабли три месяца стоят Здесь только для того, чтобы отплыть назад?

Агамемнон.

Величие души нам без труда дается, Когда чужая кровь, а не родная льется! А если бы ваш сын, ваш юный Телемах Был обречен принять клинка смертельный взмах, Вы, сыном жертвуя цветущим и любимым, Могли бы не роптать и быть неколебимым? Нет, вы не стали бы покорно ждать конца И поспешили бы остановить жреца. Не стану отрицать, Улисс, я дал вам слово, И если дочь моя — я повторяю снова — В Авлиду явится, ей гибель суждена. Но если вдруг в пути задержится она Иль мать ей в Аргосе прикажет оставаться, То вправе я тогда считать, что, может статься, Какой-то менее других жестокий бог Вступился за нее, продлив ей жизни срок. Прислушивался к вам и так, скажу по чести, Я слишком...

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Агамемнон, Улисс, Эврибат.

Эврибат.

  Государь!

Агамемнон.

  Ну, что? Какие вести?

Эврибат.

Царица прибыла. Сейчас и дочь, и мать Спешат сюда, чтоб вас скорее увидать. Они и раньше бы предстали перед вами, Но ехали они столь темными лесами, Что провожатый их не знал, куда вести, И поезд свадебный во мгле свернул с пути.

Агамемнон.

О небо!

Эврибат.

Прибыла как пленница Ахилла В их свите юная рабыня Эрифила. Она печалится, не осушает глаз И хочет, чтоб судьбу ей предсказал Калхас. О том, что здесь они, всем стало вмиг известно, И лагерь греческий ликует повсеместно. Все чествуют семью любимого царя И громко славят вас, согласно говоря, Что вам, славнейшему из всех царей Эллады, Бразды правления вручить ахейцы рады, Что боги к вам вполне заслуженно щедры И расточают вам богатые дары, Что дочь — один из них, и самый драгоценный, А вы — счастливейший отец во всей вселенной [177] .

Агамемнон.

Да, да, я понял все. Довольно, Эврибат! Ступай, скажи, что я их появленью рад.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Агамемнон, Улисс.

Агамемнон.

О небо, ты меня преследуешь всечасно! Предотвратить беду старался я напрасно. Ах, будь я в этот миг хотя бы волен сам Дать выход горестным стенаньям и слезам! Но мы, цари, — рабы! Печальна наша участь: Терзаясь ужасом, отчаянием мучась, Чужими лицами всегда окружены, При них бесстрастный вид мы соблюдать должны.

Улисс.

О, царь, я сам — отец, и вашу неудачу Так больно видеть мне, что я едва не плачу. Нет, нет, я вас отнюдь не склонен осуждать И сердцем чувствую, как вы должны страдать. Но можно ли богам выказывать обиду? Коль вашу дочь они доставили в Авлиду, Так, значит, суждено. Верховный жрец Калхас Немедленно ее потребует у вас. Пока мы здесь одни, слез от меня не прячьте И, не стыдясь, дитя любимое оплачьте, Но помните, какой блистательный исход Нам ваше мужество из бедствий принесет: На крыльях парусов ахейские герои, Как птицы, полетят к стенам надменной Трои, И город будет взят, и старый царь Приам, Поверженный, придет просить пощады к вам; Елена вновь войдет в покои Менелая, А Троя, эллинов соперница былая, Сравняется с землей, прославив навсегда Царя, который спас ахейские суда!

Агамемнон.

Я вижу тщетность всех уловок и усилий. Как ни боролся я, но боги победили, И смерти дочери моей не избежать. Но надо попросить Калхаса подождать, Пока не будет мной удалена царица. Тогда — берите дочь, и пусть обряд свершится.

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Эрифила, Дорида.

Эрифила.

Не будем им мешать. Уйдем скорее прочь. Пусть мужа и отца обнимут мать и дочь, Пусть встречей радостной спокойно насладятся И предо мной своим довольством не гордятся.

Дорида.

Но кто и чем сейчас обиду вам нанес? Вы словно ищете причин для новых слез. Я понимаю вас: чужбина душу ранит. В неволе свет не мил — кто с этим спорить станет! Но — смею ли сказать? — в те роковые дни, Когда, лишенные защиты и родни, В плену, невесть куда, на корабле мы плыли, Вы столько горьких слез в отчаянье не лили, Хоть на глазах у вас тогда все время был Виновник ваших бед, безжалостный Ахилл. Так почему же вас не радует нимало, Что наконец судьба вам улыбаться стала? Ведь Ифигения безмерно к вам добра. Она лелеет вас, как нежная сестра. Благодаря ее участью и заботам Все окружают вас любовью и почетом. Пришло желанье вам в Авлиде побывать — И вот уже вы здесь. О чем же горевать?

Эрифила.

Ужель ты думаешь, мой друг, что Эрифила Средь радостей чужих свою печаль забыла, И невдомек тебе, что их счастливый вид Мне причиняет боль и душу бередит? Путь Ифигении безоблачен и светел: Здесь любящий отец ее с улыбкой встретил, Царица-мать всегда к ней нежности полна. А я? Почти с пелен повсюду я одна, И жизнь моя любым опасностям открыта. Родители, детей опора и защита, Еще в младенчестве покинули меня Под именем чужим; с тех пор судьбу кляня, Не зная, кто они, скитаюсь я по свету. Сказали мне, что я проникну в тайну эту В мой смертный час...

Дорида.

Слова оракулов темны, Но все же вы родных разыскивать должны. И думается мне, что это предсказанье Иное, может быть, имеет толкованье: Под именем чужим живете вы давно, Но будет подлинным оно заменено, И в этот сладкий миг, простясь с судьбой постылой, Вы перестанете быть прежней Эрифилой — Все ваши горести исчезнут без следа!

Эрифила.

О нет, меня везде преследует беда. Ведь твой отец, один на всей земле причастный К той тайне роковой, увы, погиб, несчастный, Убит и погребен под грудой мертвых тел. Он раньше ничего сказать мне не хотел И лишь обмолвился, что тайну я открою В назначенный мне час, когда прибуду в Трою, А в жилах у меня струится кровь царей. О, как мечтала я попасть туда скорей! Но злобная судьба иначе рассудила: На Лесбос грянули воители Ахилла, И он, неистовый, как налетевший шквал, Всех на своем пути крушил и убивал. Все сразу рухнуло, и я с моей гордыней Вдруг стала пленницей, ничтожною рабыней. Мне прав моих теперь уж не отвоевать — Лишь слезы ярости могу я проливать!

Дорида.

Да, тот, кто вас лишил надежд, родных, покоя, Казаться должен вам жестокосердым вдвое! Но здесь находится премудрый жрец Калхас. Прибегните к нему. Он не отринет вас. С ним боги говорят. Доверье их открыло Калхасу смысл всего, что будет и что было [178] . Наверно, знает он, и кем вы рождены. А от опасностей вы здесь ограждены: Дочь Агамемнона, едва лишь свадьбу справит, Свой кров и дружбу вам охотно предоставит. Давно ль она сама клялась передо мной, Что не оставит вас, Ахиллу став женой?

Эрифила.

Да что мне этот кров! Нет для меня страданья Невыносимее их бракосочетанья!

Дорида.

Как!

Эрифила.

Ты удивлена тем, что с теченьем дней Я становлюсь мрачней, печальней и бледней? Дорида, милая, мои невзгоды зная, Дивись скорей тому, что до сих пор жива я. Томясь среди чужих, без имени, в плену, Ношу в моей душе я боль еще одну, Наигорчайшую: отчизны покоритель, Виновник бед моих, жестокий похититель, Тот, кто увез меня от царского венца, Убийца твоего несчастного отца, Злодей, по чьей вине и ты страдаешь тоже, Он для меня, увы, всех на земле дороже!

Дорида.

Что вы сказали!

Эрифила.

Ах, пыталась я молчать: Стыд на мои уста накладывал печать. Но нет, не совладать мне с мукою сердечной! Я выскажу ее и замолчу навечно. Мне некого винить: Ахилл меня жалел И лишь раздул огонь, который в сердце тлел. Да, боги, у меня отняв почет и славу, В моем злосчастии нашли себе забаву. Без дрожи и сейчас я вспомнить не могу, Как, среди пламени, свирепому врагу Попалась я. В тот миг я сразу помертвела, Затмился свет в глазах, оледенело тело, Я стала, словно труп, недвижной и немой. Потом очнулась я, и взор туманный мой Увидел, что рука кровавого злодея Мой стан сжимает. Я, очей поднять не смея, Старалась избегать, как смерти, как огня, Случайной встречи с тем, кто полонил меня. Я на корабль взошла, лелея мысль о мщенье. Ахилл внушал мне страх, а больше — отвращенье, И долго от него я отводила взор, Но вдруг столкнулись мы. Тут горестный укор, Готовый с уст моих, как гневный крик, сорваться, Застыл... Я стала им невольно любоваться. Он с виду не жесток казался и не дик; Дышал величием его победный лик. О том, что он мой враг, в тот миг я позабыла. Я поняла, увы, что влюблена в Ахилла. Да, цель моя с тех пор — открыто признаюсь — Разрушить их любовь, расстроить их союз.

Дорида.

Нет, лучше прекратить бесплодные попытки! Здесь огорчения у вас и так в избытке. Бегите прочь скорей от страсти роковой. В Микенах, может быть, найдете вы покой.

Эрифила.

Бежать? Нет, пусть мои невзгоды и несчастья Им лягут на душу хотя бы малой частью И день вступления в давно желанный брак, Столь радостный для них, им омрачат хоть так! Теперь ты поняла? Не гордость, не стремленье Скорей установить мое происхожденье Меня сюда влекли. И я душой тверда: Брак состоится? Что ж, уйду я навсегда. Позор своей любви я унесу с собою И унижение на дне могилы скрою. Не стану узнавать, чем славится мой род: Он обесчещен мной, и он со мной умрет.

Дорида.

Да, тяжко вам, и я вас от души жалею!

Эрифила.

Молчи! Вот царь идет с соперницей моею.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Агамемнон, Ифигения, Эрифила, Дорида.

Ифигения.

Зачем, отец, едва настал свиданья час, Стремитесь вы скорей опять покинуть нас? Когда увидела вас мать моя, царица, Я, чтобы дать любви супружеской излиться, Держалась в стороне, почтительность храня. Но разве не дошел черед и до меня?

Агамемнон.

Да, да, дитя мое, приди в мои объятья.

Ифигения.

Ах, счастья моего не в силах описать я! Как рада встрече я и как за вас горда: Великолепия такого никогда Еще властители земные не знавали! Мне, правда, многое уже передавали, Но лишь теперь, когда я, оказавшись тут, Сама увидела, как вас ахейцы чтут, Я убедилась, сколь вы взысканы судьбою. Великого отца, наверно, я не стою.

Агамемнон.

Ты стоишь более счастливого отца.

Ифигения.

Но блеску вашему и славе нет конца, И можно ли, приняв почетное правленье, Не видеть в том к себе богов благоволенья?

Агамемнон (в сторону).

Не дать ли ей понять, что близится гроза?

Ифигения.

Отец, вы от меня отводите глаза [179] , Я слышу тяжкий вздох, знак затаенной боли... Я не ослушалась ли в чем-то вашей воли?

Агамемнон.

Нет, нет. Но не легка, дитя, моя стезя: От государственных забот уйти нельзя, И тяготит меня безмерной власти бремя.

Ифигения.

Мы вместе наконец! Но быстро мчится время: Нам скоро долгая разлука предстоит. Хоть на мгновение — ну есть ли в этом стыд? — Свой позабудьте сан. О, не смотрите гневно! Я просто ваша дочь, а вовсе не царевна. Дочерней ласкою, наверно б, я смогла Снять облако забот с отцовского чела. Мы из Микен скорей прибыть сюда старались. Вы были так нежны, когда мы расставались, Но трудно вас узнать на этом берегу.

Агамемнон.

Ах, если б...

Ифигения.

  Что, отец?

Агамемнон.

  Нет, нет, я не могу.

Ифигения.

Да сгинет Илион, причина всей тревоги!

Агамемнон.

С нас кровью греческой за Трою взыщут боги.

Ифигения.

Но вам Олимп несет столь щедрые дары...

Агамемнон.

Олимп ко мне жесток стал с некоей поры.

Ифигения.

Я слышала, Калхас, чтобы снискать прощенье, Готовит жертву...

Агамемнон.

О, коль жертвоприношенье Произойдет...

Ифигения.

  Когда?

Агамемнон.

  Скорей, чем я хочу!

Ифигения.

А право быть на нем, отец, я получу? И вы там будете, и я, с царицей вместе?

Агамемнон.

Увы!

Ифигения.

  Итак?

Агамемнон.

Да, ты достойна этой чести. Прощай!

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Ифигения, Эрифила, Дорида.

Ифигения.

Что думать мне, что делать надлежит? Не знаю отчего, но все во мне дрожит, Мысль обращается невольно к страшным бедам, А тот, о ком молюсь, — он вам, о боги, ведом!

Эрифила.

Чего боитесь вы? Ведь царь обременен Таким числом забот! И, если принял он Вас суше, чем всегда, то нет еще причины Ни для горючих слез, ни для лихой кручины. А что же делать мне, злосчастной? Каково Мне жить, коль с детских лет родного никого Со мною рядом нет и в горькое мгновенье Мне не к кому припасть, нуждаясь в утешенье? Вас приласкает мать, коль к вам отец суров, Да и жених найдет немало нежных слов.

Ифигения.

Не стану спорить я, о, друг мой Эрифила: Меня б утешило присутствие Ахилла, Его любовь ко мне и славы ореол. Жену примерную во мне бы он обрел. Но где он? Где он сам? Все, право, непонятно. Он так нетерпелив, — хоть это мне приятно! — Что попросил отца призвать меня сюда, Где наготове ждут ахейские суда, — А без Ахилла кто ж разрушит Трои стены? С царицей тотчас мы покинули Микены И прибыли. Но вот мы здесь уже полдня, А мой Ахилл еще не навестил меня. Невольно я ищу его повсюду взглядом. Подчас мне кажется, что здесь он где-то, рядом, Но нет! Толпой чужих людей окружена, Его не вижу я. Быть может, не нужна Ему я более? То был каприз героя? Его влечет война? Его заботит Троя? Но что же делать мне и как себя вести? Печален мой отец. При мне произнести Он имя жениха как будто избегает... Все так загадочно и так меня пугает! Ужель война могла убить все чувства в них, И вслед отцу ко мне стал холоден жених? Нет, даже думать так я права не имею! Ведь греков поддержал он доблестью своею Лишь из любви ко мне. Не связан клятвой он, Как прочие цари, отцу не подчинен, И если действовать согласен неуклонно, Чтоб сокрушить валы и стены Илиона, То хочет для себя награды лишь одной: Дочь Агамемнона назвать своей женой!

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Клитемнестра, Ифигения, Эрифила, Дорида.

Клитемнестра.

Дитя, какой удар семейной нашей чести! Нам надо уезжать. Пришли дурные вести. Понятно, почему отец твой нас встречал С растерянным лицом, был холоден и вял: Он не пришел еще в себя от оскорбленья. С Аркасом он послал для нас уведомленье, Но сбились мы с пути, не встретил нас Аркас, И в руки мне письмо попало лишь сейчас. Крепись, о дочь моя! Письмо нам возвестило, Что изменились вдруг намеренья Ахилла, И до победы брак отсрочить он решил. Не слишком твой жених любовью дорожил!

Эрифила.

Что слышу я!

Клитемнестра.

Но ты бледна, как мрамор, стала! О, слабость женская царевне не пристала! Да, прежде, видя, что его к тебе влечет, Я приняла его. Оказан был почет Ему как жениху. Я от тебя не скрою: Мне льстило дочь отдать столь славному герою. Но он не должен был и не имел причин Забыть свой долг, хоть он самой Фетиды сын. Быть может, чувство в нем потом еще воспрянет, Но Ифигения ждать милости не станет! Не плачь, дитя мое! Уедем поскорей! Покинем этот стан воинственных царей. Хоть сам Ахилл в бою и знаменит как воин, Пойми, что он тебя отныне не достоин. Итак, готовься в путь. Послала я гонца О происшедшем здесь уведомить отца. ( Эрифиле. ) А вас, притворщица, никто не понуждает За нами следовать. Вас ныне ожидает Кров, много более приятный, чем у нас, И здесь вам нужен был отнюдь не жрец Калхас.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Ифигения, Эрифила, Дорида.

Ифигения.

Как будто все вокруг густым покрылось мраком! С Ахиллом я уже не сочетаюсь браком, А прочь должна бежать от жгучего стыда, И не к Калхасу вы приехали сюда...

Эрифила.

Я не могу понять, о чем вы говорите.

Ифигения.

Не можете? О нет, скорее — не хотите! В пучине горестей и страхов я тону. Вы не оставите сейчас меня одну? Без вас покинуть я не мыслила Микены. В желанье быть со мной вы так же неизменны?

Эрифила.

С Калхасом для меня столь важен разговор...

Ифигения.

Что ж не спешили вы к нему до этих пор?

Эрифила.

О, в Аргос ваш отъезд решен в одно мгновенье.

Ифигения.

Но этот миг один рассеял все сомненья. Теперь я знаю то, что предпочла б не знать: Ахилл и вы... Смешно мне вас с собою звать. Вам нужно, чтобы я покинула Авлиду.

Эрифила.

Вы мне наносите глубокую обиду. Ужели повод я подозревать дала, Что я неискренна и вам желаю зла? Ахилл, по чьей вине я плачу и стенаю, Меня лишил всего.

Ифигения.

Он дорог вам, я знаю! Он все крушил мечом, он все палил огнем, Но как любили вы рассказывать о нем, Живописать войны ужасные картины: Гора кровавых тел, и пепел, и руины, И в пламени, в дыму, среди обломков — он! Тот образ в памяти у вас запечатлен. Обилье ваших слез и жалоб повторенье Мне уж давным-давно внушали подозренье. Но я, жалея вас, сомнения гнала И лишь добрее к вам и ласковей была, О вас заботилась, невольный страх скрывая, Как о родной сестре... Ошибка роковая! То, что свою любовь вы утаить смогли, Еще простительно: стыдливость вы блюли. И даже, может быть, я вам простить могла бы, Что вы его любовь похитили: мы слабы. Но то, что знали вы прекрасно наперед, Какой меня позор и униженье ждет, И, не предупредив, позволили пуститься Мне в это странствие, чтоб вместе с ним глумиться Над тем, как я его, неверного, ищу, — Вот этого я вам вовеки не прощу!

Эрифила.

Вы на меня взвели такие обвиненья, Что, право, слушать их нельзя без удивленья. Ведь как меня судьба сурово ни гнала, Я к поношению привычна не была. Увы, влюбленные почти всегда ревнивы, Но, видно, ревностью совсем ослеплены вы! Кто ж мог предположить, по правде говоря, Что предпочтет Ахилл вам, дочери царя, — Пусть даже чувствуя к своей добыче жалость, — Рабыню, что ему на Лесбосе досталась?

Ифигения.

Что ж, радуйтесь, пришло и ваше торжество. Тем глубже и острей боль сердца моего. Свое несчастное рисуя положенье, Стремитесь вы мое удвоить униженье. Но не спешите так! Отец мой — царь царей. Он любит дочь свою, и он поймет скорей, Чем я сама, как честь оборонять мне надо; Он для меня — пример, опора и ограда. Так вот чем вызван был его печальный вид! Он знал заранее, что мне здесь предстоит, И мучился — я в том не усомнюсь нимало. А я еще его речами донимала!

 

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Ахилл, Ифигения, Эрифила, Дорида,

Ахилл.

Вот неожиданность! Ужель вы вправду здесь? В том уверял меня ахейский лагерь весь, Но Агамемнон счел приезд ваш невозможным И так настаивал на противоположном...

Ифигения.

Отбудем мы домой уже к исходу дня, Своим присутствием вас, царь, не бременя!

 

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Ахилл, Эрифила, Дорида.

Ахилл.

Исчезла! Не глядит и словно избегает! Уж не во сне ли я? Все это повергает Меня в отчаянье. Скажите, я могу Просить вас?.. Или мне, как лютому врагу, Вы не поможете и в малости ничтожной? Ведь я вам помогал... Ответьте, если можно, Уж не случилась ли нежданная беда? Зачем царевна вдруг приехала сюда?

Эрифила.

А кто, как не Ахилл, скучая по невесте, Просил ее сюда прибыть с царицей вместе И свадьбу...

Ахилл.

Я просил? Не верю я ушам! Я только что ступил на эту землю сам [180] .

Эрифила.

Но сказано в письме, доставленном в Микены, Что вы желаете царевну непременно Здесь видеть... Или ваш охладевает пыл?

Ахилл.

Я пламенней влюблен, чем до разлуки был, И если бы я мог, — по правде вам отвечу — Уже давно бы сам помчался им навстречу. Но вот мы свиделись — и вдруг бежит она! Чем вызван гнев ее, и в чем моя вина? Все смотрят на меня враждебными очами, А Нестор и Улисс туманными речами Корят меня за пыл и тщатся мне внушить, Что брак с царевною я должен отложить. Здесь сети странные вокруг меня плетутся. Быть может, за спиной все надо мной смеются? Нет, я заставлю их ответить напрямик!

 

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Эрифила, Дорида.

Эрифила.

Какой убийственный удар меня постиг! Она любима им и все же недовольна. О, унижение! Как горько мне, как больно! К опасной, может быть, я подхожу стезе, Но ясно чувствую, что скоро быть грозе. Да, туча темная вдруг небосвод закрыла. Здесь все царевне лгут, таятся от Ахилла; В большой тревоге царь — боится он за дочь... Ах, если б я могла их недругам помочь, Мне это было бы хоть малым утешеньем... Расстаться с жизнью? Пусть. Но — насладившись мщеньем!

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Агамемнон, Клитемнестра.

Клитемнестра.

Поспешный наш отъезд был уж совсем решен: Рыдала горько дочь; мой дух был возмущен Изменой жениха и низменным обманом. Но в этот миг, сочтя такое бегство странным, Весьма встревоженный, явился к нам Ахилл И, в верности клянясь, остаться умолил. Он жаждет, чтоб сейчас, немедля, состоялось То, с чем он медлил сам, как это нам казалось, Грозится раздавить железною пятой Тех, кто его чернил столь гнусной клеветой, И, если он найдет виновника злословья...

Агамемнон.

Ну что ж, его слова на веру взять готов я. Меня смутивший слух ошибкой признаю И с вашей радостью соединю мою. Коль Ифигению его любовь пленила, Пусть жрец Калхас введет в мою семью Ахилла. Царевну к алтарю я сам препровожу, Но нечто важное я раньше вам скажу. Прошу вас, о моя супруга и царица, Окинуть взором то, что в лагере творится: Толпятся лучники, гребцы и моряки, Звенят готовые к сражению клинки, Все дышит яростью, все ждет кровопролитья... Желал бы женщин прочь отсюда удалить я. Мы — воины, мужи. Но недостойно вас Являться зрелищем для любопытных глаз; Пусть дочь проследует до алтаря со свитой, А вы останьтесь здесь, от праздных толп сокрытой.

Клитемнестра.

Нет, что-то, кажется, я поняла не так. Оставить дочь одну перед вступленьем в брак? Пуститься в странствие до берегов Авлиды, Чтоб материнской тут лишить ее эгиды? А кто ж, по-вашему, как не царица-мать, Дочь в руки жениха обязан передать? Кто тут ей ближе всех, кто даст совет мудрее?

Агамемнон.

Поймите же, вы здесь не во дворце Атрея, А в стане воинов...

Клитемнестра.

Где все для вас — рабы, Где вы — единственный вершитель их судьбы, Властитель всех земель, а не одной Авлиды, И где войдем в родство мы с отпрыском Фетиды. В каком дворце, какой правитель бы обрел Триумф блистательней и ярче ореол?

Агамемнон.

Во имя тех богов, кем был наш род основан, Я внять моим словам вас призываю снова. На то причины есть!

Клитемнестра.

Послушна я богам, Но ради дочери и я взываю к вам. Упорствуете вы в решенье слишком скором.

Агамемнон.

Царица, вижу я, вы глухи к уговорам: От мыслей пагубных я вас не смог отвлечь, Не убедила вас супружеская речь, В отцовской просьбе мне вы отказали сразу — Так повинуйтесь же монаршему приказу!

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Клитемнестра.

Клитемнестра.

Что б это значило? И почему царю Не хочется, чтоб дочь вела я к алтарю? Быть может, новый сан, его вознесший ныне, Исполнил дух его невиданной гордыни, И пред ахейцами стыдится он меня, Затем что ветреной Елене я родня? Иль Клитемнестру он считает недостойной?.. Но все равно должна я с виду быть спокойной. Роптать не следует — приказ супруга свят. А свадьбе, как и я, он, полагаю, рад. О, Ифигения! Ты счастье заслужила, И сами небеса дарят тебе Ахилла. Но вот он...

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Клитемнестра, Ахилл.

Ахилл.

Мне судьба в стремлении моем Благоприятствует. Я встретился с царем. Не хочет он вникать в расследованье дела, Но к алтарю велел вести царевну смело И молвил коротко, что вскоре будет там. Царица, до сих пор не рассказали вам, Что ваше здесь одно с царевной появленье Нам тотчас принесло богов благоволенье? Народу объявил ликующий Калхас: Смягчились боги к нам, Нептуна гнев угас. Он только жертвы ждет, чтоб вздыбить пышной пеной Морскую гладь, послав нам ветер вожделенный. На Трою корабли повернуты давно, Трепещет парусов тугое полотно, А я... Ах, если бы Фортуна пожелала Помочь моей любви, она бы задержала Нептуна милости и ветра легкий бег. Как жаль мне покидать счастливый этот брег! Но даже в этот миг, от страсти пламенея, До битвы погашу я факел Гименея.

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Ахилл, Клитемнестра, Ифигения, Эрифила,

 Эгина, Дорида.

Ахилл.

Царевна, наконец настал желанный час. Нас ждут у алтаря отец ваш и Калхас. Там в преданности вам я поклянусь пред всеми.

Ифигения.

Ахилл, пока у нас еще осталось время, Мне разрешила мать давнишний ваш зарок Просить вас выполнить, как верности залог. Известно вам, Ахилл: со мной жила в Микенах Царевна юная. Среди лесбийских пленных Знак крови царственной несла она одна. Каким несчастьем жизнь ее омрачена, Не мне вам объяснять, — ведь вы его причина. Но боль утрат и плен — лишь только половина Ее невзгод. Увы, на совести моей Обида, что в сердцах я причинила ей. Теперь мой первый долг усилия утроить, Дабы судьбу ее как следует устроить. Снимите же с нее позорный рабства гнет. Пусть наконец и ей луч радости блеснет. Мне дорог этот день, и я бы так желала, Чтоб и с ее очей завеса слез упала! И рядом видеть я хочу у алтаря Не только воина и грозного царя, Но победителя, средь эллинов по праву Стяжавшего себе великодушьем славу. Герой, обязанный рождением богам, Сумеет снизойти к поверженным врагам.

Эрифила.

Я многое терпеть должна по воле рока: Я ваша пленница. Но чересчур жестоко Здесь до сих пор меня насильственно держать: Хоть этой муки я могла бы избежать.

Ахилл.

Я мучил вас?

Эрифила.

О, да! Поймите, как мне больно Жить в стане вражеском и наблюдать невольно Противников триумф, веселье и успех, Тая свою печаль средь праздничных утех. Легко ли мне внимать отчизны поношенью И видеть эллинов, стремящихся к сраженью, И знать, что, если брак ваш будет заключен, Погибнет в пламени мой бедный Илион? Дозвольте сироте безродной, безымянной Дожить свой краткий век в безвестности желанной, Вдали от вас, от битв, от празднеств и побед, Оплакивая тех, чей затерялся след!

Ахилл.

О, разумеется! Противиться не стану. Как это вашему приличествует сану, Чтоб искупить свою невольную вину, Я перед алтарем свободу вам верну.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Ахилл, Клитемнестра, Ифигения, Эрифила, Эгина,

 Аркас, Дорида.

Аркас.

Все к церемонии торжественной готово. Отец невесту ждет у алтаря святого И мне велел... Но нет, нарушу я приказ! Царевну защитить я умоляю вас!

Ахилл.

Что ты сказал?

Клитемнестра.

  Меня предчувствие тревожит.

Аркас (Ахиллу).

О, кроме вас, никто ее спасти не может.

Ахилл.

Но от кого?

Аркас.

Увы! Молчать я дал зарок И тайну страшную хранил, покуда мог. Но жертвенник готов, священный нож сверкает... И, пусть меня на смерть признанье обрекает, Я выдам тайну вам. Пора!

Клитемнестра.

  Я вся дрожу!

Ахилл.

Не бойся, говори. Тебя я огражу.

Аркас.

Вы — мать ей. Вы — жених. Но сами вы, поверьте, Ведя ее к отцу, ведете к верной смерти.

Клитемнестра.

Не верю!

Ахилл.

  Что? К отцу опасно дочь вести?

Аркас.

Дочь собирается он в жертву принести.

Ахилл.

Как?

Клитемнестра.

  Собственную дочь?

Ифигения.

  Отец?

Эрифила.

  О что за новость!

Ахилл.

В отце немыслима подобная суровость. Невероятная, чудовищная весть!

Аркас.

Мне тяжко вам, Ахилл, такой удар нанесть. Возвещено царям через жреца Калхаса, Что в море мертвый штиль продлится вплоть до часа, Пока царевны кровь алтарь не обагрит. Без этого судам на Трою путь закрыт.

Клитемнестра.

Кровь дочери моей? Неслыханная плата!

Ифигения.

О, боги, чем же я пред вами виновата?

Клитемнестра.

Так вот из-за чего не по сердцу царю, Чтоб вместе с дочерью пошла я к алтарю!

Ифигения (Ахиллу).

Для этого нас ждут?

Аркас.

Царь действовал обманом. А жертвы лжи — вы все, со всем ахейским станом.

Клитемнестра.

Ахилл, лишь к вашим я могу припасть стопам.

Ахилл (поднимая ее).

О, государыня!..

Клитемнестра.

Да, я взываю к вам. Забудьте о моем высоком положенье. Несчастной матери пристало униженье, И если скорбь моя вам тоже не чужда, Пред вами я склонюсь без ложного стыда. О, вы не только мне окажете услугу! У вас хотят отнять любимую супругу. Ведь я, не ведая задуманного зла, Навстречу вам ее доверчиво везла. Лишь вы, кто ни пред кем не испытал боязни, Способны помешать бесчеловечной казни — Никто другой на то решиться бы не мог. Вы для невесты все: отец, защита, бог! Негодование я вижу в вашем взоре И дочь вручаю вам. Но возвращусь я вскоре. Пойду к коварному супругу моему. Своею яростью я пыл его уйму И, может быть, внушу ему ту мысль благую, Что жертву следует жрецу искать другую. А не уступит он, как то бывало встарь, Я вместо дочери возлягу на алтарь.

 

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Ахилл, Ифигения.

Ахилл.

Речь государыни меня ошеломила. Когда б так говорил тот, кто не знал Ахилла!.. Как — даже ради вас! — могла царица-мать Униженно мои колени обнимать И умолять меня к ее слезам склониться? Всем этим, право же, я мог бы оскорбиться. Иль ей неведомо, что я безмерно рад, Борясь за вашу жизнь, своей рискнуть стократ? Я козни против вас, как вызов мне, встречаю: За тех, кто дорог мне, я честью отвечаю. Сейчас моей любви наносится урон. Мне мало вас спасти: я слишком разъярен, Чтоб заговорщикам не отомстить коварным, Которые тайком готовили удар нам.

Ифигения.

Ах, не спешите так! Послушайте, молю...

Ахилл.

Нет, оскорблений я ничьих не потерплю. Царь знает, кто за честь его семьи вступился, Кто первый требовал и для него добился Главенства средь царей, соперников его, Кто подготовил здесь вот это торжество И завершит его победой над спаленным, Разрушенным дотла надменным Илионом, Награды для себя не требуя иной, Как чести вас назвать возлюбленной женой. В ответ на искренность и дружбы проявленье Я вижу злобу, ложь и клятвопреступленье, Попытку заговор в туман речей облечь И хитростью меня в свой замысел вовлечь, Чтоб, к алтарю придя для бракосочетанья, Я стал пособником свирепого закланья, Как будто я взмахнул их жертвенным мечом И не супругом был для вас, а палачом! А если б я попал в Авлиду днем позднее, Чем стал бы он для вас, тот праздник Гименея? Доверие к своим гонителям храня, Вы б к алтарю пошли, чтоб встретить там меня, И, беззащитная, от ужаса стеная, Погибли под ножом, Ахилла проклиная? Обманывать врага дозволено врагу, Но лжи союзникам простить я не могу. Я вправе у царя потребовать ответа: Предательством мое достоинство задето, И, если надо мной дерзнул глумиться он, Напомню я ему, что я еще силен.

Ифигения.

Пусть даже вы в своем негодованье правы, Но, если любите по-прежнему меня вы, То можете сейчас мне это доказать: Царь, коего вы так хотите наказать И уличить во лжи, клеймя пред целым светом, — Отец мне. Да, Ахилл. Подумайте об этом!

Ахилл.

Он ваш отец? Скорей на палача похож Отец, свое дитя толкающий под нож!

Ифигения.

Я дочь его. И пусть он отягчен виною, Он — мой родной отец, всю жизнь любимый мною. Кто как не он растил и пестовал меня, Берег и опекал до нынешнего дня? С младенческих пелен пред ним благоговея, Поверить не могу о нем дурной молве я, И, как сегодня боль моя ни велика, От гнева на него я все же далека, А вы, ведя здесь речь рассерженную вашу, Мне горькую, Ахилл, испить даете чашу, И муку эту я безропотно терплю Лишь потому, что вас уже давно люблю. Ваш приговор отцу жесток и беспощаден. Не верю я, что он так зол и кровожаден, Чтобы на гибель дочь бестрепетно вести. Отец бы спас меня, когда бы мог спасти. Прибыв сюда, я бед еще не ожидала, Но на его глазах вдруг слезы увидала: Он глубоко страдал. И груз его скорбен Вы отягчаете враждебностью своей.

Ахилл.

Так вот что вас теперь сильней всего тревожит! Безжалостный отец ежеминутно может Ножом, что поднял жрец над вашей головой, Вам нанести удар кровавый, роковой; Я защитить хочу вас преданной рукою, А вы заботитесь лишь о его покое! Я груб, меня корят, мне закрывают рот, А он — предмет любви, сочувствия, забот, И, за него дрожа, еще меня боятся! Нет, для такой любви не стоило стараться.

Ифигения.

Я мало вас люблю? Несправедлив упрек! Я, правда, чувство к вам скрывала долгий срок, Но что теперь таить? Вы жизни мне дороже. Вы сами видели, я встретила без дрожи О скорой смерти весть. А вот зато, когда, Чтоб с вами встретиться, я прибыла сюда И слышу вдруг, что вы успели измениться И, охладев ко мне, раздумали жениться, — Мгновенно для меня затмился белый свет. Зачем мне жить без вас? В том, право, смысла нет. Любовью вашей я гордилась так безмерно, Что этим небеса разгневала, наверно.

Ахилл.

Живите для меня, коль вами я любим!

 

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Ахилл, Клитемнестра, Ифигения, Эгина.

Клитемнестра.

Ахилл, не удалось мне повидаться с ним. Мое отчаянье, мой гнев его пугает: Со мною встречи он упорно избегает И стражу всю вокруг успел предупредить, Что доступ к алтарю мне нужно преградить. Все кончено, увы! За дочь мне не вступиться.

Ахилл.

Я сам к нему пойду и, верьте мне, царица, Найду его. Я с ним еще не говорил.

Ифигения.

О, боги! Матушка! Куда же вы, Ахилл?

Ахилл.

К царю. Но удивлен я вашими словами. Неужто спор опять начать придется с вами?

Клитемнестра.

Не медли, дочь моя! Что хочешь ты сказать?

Ифигения.

Я умоляю вас Ахилла удержать. Он возмущен отцом, хоть я с ним не согласна. Встречаться им сейчас не нужно и опасно: Отец в своих правах отцовских уязвлен, Ахилл — волнением и гневом распален, И если будет он, как здесь, нетерпеливым, Их столкновение чревато страшным взрывом. Не лучше ль подождать? Не бойтесь, я тверда. Там не найдя меня, отец придет сюда, А здесь увидит он страдальческие лица Жены и дочери и, может быть, смягчится. Он с казнью, может быть, еще повременит И жизнь мою для вас обоих сохранит.

Ахилл.

Пусть так. Предпримем же еще попытку эту. Надеюсь, внимет царь разумному совету. Тут надобно воззвать и к сердцу, и к уму На пользу вам и мне и не во вред ему. Не станем же вступать в пустые словопренья: Нам нужно действовать, не тратя ни мгновенья. Царица, полностью располагайте мной. На время нужно вам уйти к себе в покой. Не бойтесь ничего. Пока из рук Ахилла Не выпал меч, — пока в них не иссякла сила, Царевна будет жить. И, заверяю вас, Предсказываю я вернее, чем Калхас.

 

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Эрифила, Дорида.

Дорида.

Поверить не могу, хоть и была при этом! Что может быть для вас в ней зависти предметом? Царевна через час должна быть казнена. В расцвете лет на смерть она обречена. Чему завидовать? Теперь вам жить беспечно...

Эрифила.

И все же я с тобой вполне чистосердечна. Да, к Ифигении я зависти полна. Ее судьба легка. Счастливица она! Ты видела, как весть о жертве поразила Неколебимого, бесстрашного Ахилла? Всю жизнь он лишь другим внушал смертельный страх, А тут я видела испуг в его очах. Не ошибаюсь я. Увы, в том нет сомненья: Он испытал и боль, и ужас, и смятенье. Всю жизнь стремлением к победе одержим, Не знавший жалости к стенаниям чужим, Вспоенный матерью, — чтоб был других суровей, — Не молоком ее, а львиной алой кровью [181] , Ахилл вдруг зарыдал и стал стены белей. И все из-за нее! Прощу ль я это ей? Ее жалеть? За что? Тут жалости нет места. Теперь ему стократ милей его невеста. Я счастлива была б подобною ценой Добиться от него слезинки хоть одной! Она умрет? Не верь! Задетый за живое, Ее возлюбленный отважней станет вдвое. Он, кто всегда и всех умеет победить, Сумеет и ее от смерти оградить. Мне кажется, что смысл дурного предсказанья Лишь в том, чтобы мои усилились терзанья, А к ней его любовь и нежность возросли. Ведь в жертву до сих пор ее не принесли: Хоть жертвенный огонь у алтаря пылает, Но имени пока никто не называет. А если царь молчать уговорил жреца, Он, значит, убежден еще не до конца, Еще колеблется... А что он здесь застанет? Мать в горе, дочь в слезах... Любое сердце ранят Всеобщий стон и плач и громкие мольбы. Да и с Ахиллом царь не выдержит борьбы. Царевна не умрет. Все это страх напрасный. Лишь я одна была и остаюсь несчастной. Вот разве, если бы...

Дорида.

  Что вам пришло на ум?

Эрифила.

Не стану более я гнать ревнивых дум. Глухая ненависть в моей душе клокочет. Ослушаться богов царь Агамемнон хочет? Нет, о кощунстве я весь стан оповещу, Непослушания богам не допущу!

Дорида.

Кровавый замысел!

Эрифила.

Да, я жрецу открою Намеренья царя. Спасу я этим Трою. Подумай: если бы мне удалось одной Междоусобною их возмутить войной, Чтоб долг пред родиной в них злоба заглушила И Агамемнон стал противником Ахилла, — Я отомстила бы врагам моим сполна, И Троя гордая была бы спасена!

Дорида.

Шаги! Сюда идут. Ах, то сама царица. Чтоб не встречаться с ней, вам нужно удалиться.

Эрифила.

Уйдем. Обдумаем, какой мне сделать шаг, Чтоб грекам повредить, ее расстроив брак.

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

[182]

Клитемнестра, Эгина.

Клитемнестра.

Оставь меня одну. Я буду осторожна, При Ифигении же это невозможно. Она, не дрогнув, весть о жертве приняла И, более того, спокойна и светла, Решившись ради всех на смертное страданье, Для палача еще находит оправданье! А он сюда придет и будет, может быть, Пытаться предо мной свое коварство скрыть. О, вот он! Но теперь меня он не обманет. Посмотрим, как супруг оправдываться станет.

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Агамемнон, Клитемнестра, Эгина.

Агамемнон.

Царица, я вам рад. Но странно: вы одна? А где же ваша дочь, и почему она Так медлит выполнить отцовское веленье? Ее там ждут. И жрец, и люди в нетерпенье. Ужель до алтаря ей не дойти без вас? Иль вам мои слова не передал Аркас? Что вы мне скажете?

Клитемнестра.

Что дочь вполне готова. А вы? Последнее ли вы сказали слово?

Агамемнон.

Кто? Я?

Клитемнестра.

  Все решено, и нет пути назад?

Агамемнон.

Алтарь в цветах, и жрец готов свершить обряд, Как боги требуют. И вы об этом знали.

Клитемнестра.

Но вы, супруг мой, мне о жертве не сказали.

Агамемнон.

О жертве? Как! Что вы имеете в виду?

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Агамемнон, Клитемнестра, Ифигения, Эгина.

Клитемнестра.

Скорее, дочь моя, сюда! Тебя я жду. Благодари отца за нежное участье. Собственноручно он твое устроит счастье.

Агамемнон.

Не понимаю! Как со мною говорят? Царевна вся в слезах, потуплен грустно взгляд... Что здесь произошло? Царица тоже плачет... Аркас!.. Я предан...

Ифигения.

Нет, все было здесь иначе. Не огорчайтесь, вас никто не предавал. Я знаю хорошо, кто жизнь мне даровал, Я вам принадлежу и вашему приказу — Любому! — подчинюсь без колебаний, сразу, С такой же радостью и без душевных мук, С какою принят был мне избранный супруг. Коль нужно для отца, поверьте, я сумею Под жертвенный клинок свою подставить шею И кровь невинную безропотно отдам, Считая, что лишь долг тем возвращаю вам. Но если за мою покорность и почтенье Сочтете вы меня достойной снисхожденья И горю матери замыслите помочь, Отважусь я сказать: я все же ваша дочь. Жизнь улыбалась мне. Нет у меня причины Во цвете юных лет желать себе кончины И в час, когда ждала я брачного венца, Класть голову самой под острый нож жреца. Я старшая у вас [183] . Когда я называла Вас словом сладостным «отец мой», вы, бывало, Смеялись и меня ласкали больше всех. Вас радовал мой вид, мой лепет, детский смех; В ответ старалась я примерным поведеньем Показывать, кому обязана рожденьем. С великой гордостью я слушала всегда О том, как покорял отец мой города, И ныне, радуясь, что вы возьмете Трою, Обдумывала, как вам празднество устрою. В беспечности своей я не ждала никак, Что кровь моя нужна, как первый к битве знак. Но нет, не думайте, что ужас перед смертью Толкнул меня воззвать к отцову милосердью. Не дрогну я, от слов своих не отрекусь: О вашей чести я достаточно пекусь. Когда бы мне одной опасность угрожала, Свои бы чувства я легко в узде держала. Но связана с моей печальною судьбой Судьба других людей, любимых нежно мной. Жених мой, царь Ахилл, герой и храбрый воин, Который славою и родом вас достоин, Как счастья, ожидал торжественного дня, Когда супругою он назовет меня. Теперь он знает все, и страх его снедает. Пред вами мать моя в отчаянье рыдает... Простите дерзость мне, но я не для себя О милости прошу, а только их любя.

Агамемнон.

Мне горько, дочь моя! Я недоумеваю, Чем столь жестокий гнев Олимпа вызываю. Но имя названо в пророчестве не зря: Должна пролиться кровь — кровь дочери царя. Я слез твоих и просьб отнюдь не дожидался. Не стоит говорить, как я сопротивлялся, Как, не жалея сил, тебя я ограждал. Я отменил приказ, который раньше дал, Готовый твоему безоблачному счастью Сан в жертву принести и поступиться властью. К царице послан был с моим письмом Аркас, Но он, как ни спешил, в пути не встретил вас. Заставив поезд ваш во мгле свернуть с дороги, Мне вас предупредить не разрешили боги, И тем свой яростный они явили гнев, Усилия отца несчастного презрев. Пойми, что власть моя отнюдь не безгранична. Народ покорствует и чтит царя обычно До той поры, пока царь не попал в беду; Тогда он восстает и рвет свою узду. Придется уступить — иного нет исхода: На ставке ныне честь прославленного рода. Но знай, мое дитя: час гибели твоей Для твоего отца — час тысячи смертей! Прощай и будь тверда. Тобою все гордятся. Жестокости своей пусть боги устыдятся, А жрец и те, кто ждет тебя у алтаря, Пусть, видя кровь твою, узнают кровь царя.

Клитемнестра.

О, вы Атреева не посрамили рода [184] — Бесчеловечная сказалась в вас природа. Для дочери родной вы стали палачом. Теперь и мать ее пора пронзить мечом. Злодей! Так вот оно, то жертвоприношенье, К которому от вас мы ждали приглашенья. Да как, не онемев, могла рука у вас Подняться утвердить чудовищный приказ? И перед кем теперь с печалью лицемерной Вы тщитесь показать, что вы отец примерный? С кем воевали вы, спасая дочь свою? Где кровь, что пролита из-за нее в бою? Где те сражения, в которых на обломках И на телах врагов, радея о потомках, Вы доблести своей оставили печать? Лишь это бы меня принудило молчать. Оракул требует ее невинной крови? Кто толковал его? Калхас? Да разве внове, Что смысл пророчества бывает искажен? Кто мне поручится, что верно понят он? Коль Афродита к вам теперь неблагосклонна, Есть у Елены дочь — царевна Гермиона. Пусть платит Менелай кровавою ценой За счастье свидеться с неверною женой. Он слеп, он одержим безумною любовью, А мы за то платить должны своею кровью? [185] Иль вы надеялись, что согласится мать Безропотно дитя закланию предать? Да стоит ли сама прекрасная Елена, — Пусть красота ее, и правда, несравненна, — Тех жертв, что за нее в боях принесены? Ведь сами были вы не раз возмущены Ее поступками до брака с Менелаем. Известно всем, как скрыть мы это ни желаем, Что у отца она похищена была И целый год в связи с Тесеем прожила, А маленькая дочь, плод этого союза, Была покинута как лишняя обуза. Но дело ведь не в ней и не об этом речь. Не так уж важно вам и честь семьи сберечь. Гордыня вас влечет: всех эллинов возглавить, Из двадцати царей быть первым, всеми править, Бразды правления держать в своих руках — Вот что вам дорого! Вас вынуждает страх Дочь в жертву принести, нарушить клятву другу. Не это ли себе вы ставите в заслугу? Да, зависти своих соперников боясь, Идете вы на то, чтоб наша кровь лилась, — Лишь пусть не думают короны домогаться! И впрямь такой цены не трудно испугаться. Какой отец ее платить бы захотел? Но вы, вы превзошли жестокости предел. Представьте: злобный жрец, клинком вооруженный, Склонясь над девою, его рукой сраженной, И грудь ей раскроив, туда направит взгляд, Дабы определить, что боги говорят, А мать, покинувши безжизненное тело Той, кто еще вчера жила, любила, пела, Согбенная бедой, одна назад пойдет По розам, что бросал пред дочерью народ? Нет, не бывать тому! Вы нашу дочь спасете, А нет — обеих нас тут в жертву принесете. Ни грекам, ни жрецу, супруг мой, и ни вам Я Ифигению на гибель не отдам. Согласья моего, не пробуйте добиться — Я зубы в ход пущу и когти, словно львица. Беги же, дочь моя! Ведь матери приказ Последний, может быть, исполнишь ты сейчас.

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Агамемнон.

Агамемнон.

Царица в ярости: и вопли, и проклятья... А впрочем, меньшего не мог и ожидать я. Ах, если бы я знал, что дочери родной Возможно жизнь спасти любой другой ценой! Но боги требуют свершения их воли, А я, ее отец, я изнемог от боли.

 

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Ахилл, Агамемнон.

Ахилл.

Какой-то странный слух ушей моих достиг. Я не могу ему поверить ни на миг И даже повторить его решаюсь еле: Вы, будто, умертвить родную дочь хотели, И якобы принять готовится сейчас Ее из ваших рук безжалостный Калхас. Решили, говорят, вы действовать обманом; Я поведу ее пред всем ахейским станом К святому алтарю, чтоб наш союз скрепить, А там ее должны предательски убить. Я жду ответа, царь. Надеюсь, слух позорный — Лишь чей-то вымысел, чудовищный и вздорный?

Агамемнон.

Отчетом никаким я не обязан вам И дочери судьбу решать намерен сам. Ей сообщат в свой срок отцовское решенье. Откроется и вам оно из сообщенья, Что войску сделают.

Ахилл.

Но раньше я успел Узнать, какой вы ей готовите удел.

Агамемнон.

Коль вам известно все, зачем вопросы ставить?

Ахилл.

Зачем? О небеса! Кто б мог себе представить, Что вам кромешное злодейство нипочем, Что дочери своей вы стали палачом? Иль полагали вы, во всем одобрю вас я И умертвите дочь вы с моего согласья? А честь, любовь и долг? Мне ими пренебречь?

Агамемнон.

Звучит воинственно и дерзко ваша речь. С кем говорите вы? Допрос ваш непристоен.

Ахилл.

С кем вы играете? Я тоже царь и воин.

Агамемнон.

Кто печься поручил вам о семье моей? Я знаю сам, без вас, как поступать мне с ней. Вы не приходитесь еще пока мне зятем.

Ахилл.

Но в скором времени я должен буду стать им. Нельзя обманывать посулами царя. Что мне обещано, обещано не зря И будет отдано — пусть не по доброй воле. Дочь ваша, государь, вам не подвластна боле, И за свои слова вам должно отвечать. Не для того ль, чтоб здесь нас с нею обвенчать, Вы Ифигению и вызвали в Авлиду?

Агамемнон.

Пеняйте на себя вы за свою обиду; Вините эллинов, вините их вождей, Но помните притом и о вине своей.

Ахилл.

Я виноват?

Агамемнон.

Да, вы! Завоеваний жажда С богами ссорила вас, воин, не однажды. Мой страх разгневать их вас кровно оскорбил, И ослепляет вас неудержимый пыл. Могли бы сделать вы ее судьбу иною, Но вас сильней всего влечет в поход на Трою. Я сделал все, что мог, чтоб вас назад вернуть; Теперь вам смерть ее откроет к славе путь.

Ахилл.

О небо! Как стерпеть такое оскорбленье? С меня достаточно и клятвопреступленья. Мне, значит, жизнь ее была не дорога? Такой ценой хотел я покорить врага? А что мне сделала, скажите, Троя эта? Я не послушался отцовского совета И просьбой матери бессмертной пренебрег. А для чего? Зачем? Какой мне в этом прок? Троянским племенем никак не оскорбленный [186] , Спешу приблизить я конец, мне предреченный. Не объявляли ведь троянцы мне войны, И у меня никто не похищал жены. Так для кого же я иду на бой кровавый? Вам это невдомек? — Для вас, для вашей славы! Я не обязан вам решительно ничем, Но греческим вождем вас сделал между тем И добровольно сам под ваше стал начало. Лесбийских воинов рука моя сражала За вас, когда еще просили вы царей Созвать и снарядить отряды поскорей. А что собрало нас, всех греков, воедино? Жену вернуть под власть супруга-господина — Вот мы чего хотим. Что ж, только брат ваш прав [187] , Мстя за попрание своих законных прав, А я свою любовь и защитить не смею? И то, что учинить намерены вы с нею, Безропотно снести мне предлагают? Нет! Я ей и только ей дал верности обет И не давал отнюдь обетов Менелаю. О Трое больше я и слышать не желаю. Пускай жену свою он вызволяет сам. Без Ифигении я не помощник вам.

Агамемнон.

Ну что ж, покиньте нас [188] . Я вам не помешаю. От вашей клятвы я вас ныне разрешаю. Достаточно других проявят должный пыл, Чтоб лавры, коими прославленный Ахилл Надменно пренебрег, украсили чело их. Кому в накладе быть, герой, из нас обоих? Ведь будет все равно разрушен Илион, Хоть вашей помощи бесценной я лишен. Судьей над греками себя вы возомнили; Послушать вас, вы им вождем бы лучшим были; Не в меру доблести раздулась ваша спесь: Пред вами этот мир склониться должен весь! Добро с упреками есть то же оскорбленье. Мне ваших доблестей нужней повиновенье. Прощайте. Нам ваш гнев не причинит вреда. Все связи с вами рву я ныне навсегда.

Ахилл.

И все ж мы связаны одной, последней нитью. Она препятствует еще кровопролитью: Чту Ифигении родителя я в вас, Иначе б вас никто от гибели не спас, — Как всякого, кто мне посмел бы вызов бросить, — Хоть в ваших волосах и серебрится проседь. Но знайте: нужно вам мой труп перешагнуть, Чтобы кинжал пронзил моей невесте грудь.

 

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Агамемнон.

Агамемнон.

Теперь-то смерть ее и стала неизбежной. Ты погубил ее любовью слишком нежной, Которой устрашить пытался ты меня. Увы! Теперь она не проживет и дня. Довольно рассуждать. Докажем твердость нашу. Мое достоинство весов склонило чашу. Его угрозы мне решимость придают: Мне страх, коль сжалюсь я, людской припишет суд. Эй стража!

 

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Агамемнон, Эврибат, стража.

Эврибат.

  Государь, мы здесь.

Агамемнон.

О, что сказать им? Ужель явить себя пред всеми гнусным татем, Жизнь похищающим у дочери своей? С кем я веду войну? Я царь или злодей? Сейчас придется мне увидеть мать, которой Супруг ее в беде не может быть опорой; Он сам теперь палач, убийца, душегуб: Ее не убедить, будь ласков я иль груб. Дочь не отдаст она, и разве только силой Ахейцы оторвут ее от девы милой. Нет, дрогнут и они: как не уважить мать? Однако власть свою царь должен утверждать. Ахилл грозится нам, Ахилл нас презирает? Пустое! Дочь царя без стона умирает, Покорная отцу. Все убедятся в том. Но что я говорю? О долге столь святом, Как долг родителя, забыть тщеславья ради? Мечтать о купленной такой ценой награде? О лаврах, что всегда мне будут жечь чело? О, боги, смилуйтесь! Свершить я должен зло, Казнящее меня страшней, чем ваша кара. Нет, я не допущу смертельного удара, Что нанести хотят предательски ей в грудь. Поддаться жалости не совестно ничуть... Но так ведь выкажу я слабость, а не силу И дам торжествовать надменному Ахиллу: Решит он, что меня нетрудно устрашить. Нет, нет, назло ему царевна будет жить — Не для него! Зови ж царицу-мать с царевной Ко мне, мой Эврибат.

 

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Агамемнон, стража.

Агамемнон.

О боги! Коль ваш гневный, Суровый приговор не будет отменен, То вашей воле нет на сей земле препон. Земные судьбы все решаются на небе. Надежда отягчит ее печальный жребий. Но жертва такова, что роковой приказ Услышать должен я еще хотя бы раз.

 

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Агамемнон, Клитемнестра, Ифигения, Эрифила,

 Эврибат, Дорида, стража.

Агамемнон.

Препоручаю дочь я вам, моя супруга. Не бойтесь ничего. Оправьтесь от испуга. Но вы должны отбыть из этих мест сейчас. Я страже охранять велю обеих вас, И воины мои вас не дадут в обиду. В строжайшей тайне вы покинете Авлиду, Пока еще Улисс, как и Калхас, молчит. Нельзя, чтоб ваш побег случайно был открыт До времени, когда вы будете далеко. Пусть думают, что я, покорный воле рока, Удерживаю дочь, а вас решил услать. Бегите ж! Пусть мне дочь не скоро увидать Дадут бессмертные! О том сейчас молю я. Да удовлетворит их то, что слезы лью я! С царицей, воины, ступайте.

Клитемнестра.

  О, супруг!

Ифигения.

Отец!

Агамемнон.

Смотрите же, чтоб не проведал вдруг Безжалостный Калхас о дерзком бегстве вашем, А я подумаю, что в лагере мы скажем, Чтоб подозрительность Калхаса обмануть И совершение обряда оттянуть.

 

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Эрифила, Дорида.

Эрифила.

Бежим, Дорида, прочь. Не по пути нам с ними.

Дорида.

Куда же мы пойдем?

Эрифила.

Я помыслами злыми Обуреваема... Погибнуть ли самой Иль погубить ее? Да, ярость движет мной. Ахилл взял верх. Нельзя терпеть ни дня, ни часу Такой позор! Пойдем, откроем все Калхасу.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

 

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Ифигения, Эгина.

Ифигения.

Пусти меня! Пойду богов утишить гнев. Мне жизнь хотят сберечь, их приговор презрев, Но непокорство им лишь бедами чревато: Ты видишь, что уже постигла нас расплата. Взгляни на мать мою — какой ужасный вид! Все греки против нас, к побегу путь закрыт. Чтоб не покинули мы здешние пределы, На нас со всех сторон направлены их стрелы. Телохранителей моих прогнали прочь, А мать лишилась чувств. Но мне она помочь Не в силах все равно, и лучше я исчезну Без ведома ее, как будто кану в бездну. Да ведь и сам отец, — хоть сделал все, что мог, Дабы спасти мне жизнь, — на смерть меня обрек.

Эгина.

Отец ваш? Как же так? Он вдруг переменился?

Ифигения.

Отец горячностью Ахилла оскорбился, И мне он ненависть велит к нему питать. А сердце мучится: оно не хочет знать, Что мне запрещено сказать ему хоть слово.

Эгина.

О, госпожа моя!

Ифигения.

Увы, судьба сурова! Безжалостней богов ко мне родной отец. Ну, что ж, я покорюсь. Умру. Всему конец. О, боги! Сам Ахилл!

 

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Ахилл, Ифигения.

Ахилл.

Идите вслед за мною. Не слушайте угроз. Явитесь пред толпою, Вкруг вашего шатра теснящейся сейчас. Не бойтесь. Верьте мне, она пропустит вас, Сама расступится, хоть меч мой в ножнах будет: Один мой вид ее немедленно остудит. Сюда спешит Патрокл, вступить готовый в бой. Сынов Фессалии ведет он за собой, Отборных воинов, среди которых каждый Выказывал свою отвагу не однажды. Рать фессалийская вас в отдаленье ждет: Она сегодня ваш незыблемый оплот. Преследователям мы противопоставим Сплоченные ряды и твердо им объявим, Что доступ запрещен к Ахилловым шатрам. Вы плачете? Моим не внемлете словам? Но ведь слезами вам не отвести угрозы. Родитель ваш жесток: презрел он ваши слезы.

Ифигения.

Мне это ведомо, увы, и потому Удар смертельный я безропотно приму.

Ахилл.

Хотите смерти вы? Оставьте речи эти! Иль о торжественном связавшем нас обете Успели вы забыть? И вам уж дела нет, Что станет пуст без вас, немил мне белый свет?

Ифигения.

С велением богов нам спорить не по силам. Долг смертных — принимать, что властный рок судил им, Не будет без меня вам белый свет немил: Я умереть должна, чтоб счастлив был Ахилл. Нельзя не думать вам о том, какую славу, Троянцев одолев, пожнете вы по праву. За это жизнь моя большая ли цена? Отец хотел, чтоб я была пощажена, Но слава не взойдет могучим урожаем, Коль кровью жертв алтарь не будет орошаем. Я лишь помеха вам. На благостных богов Не сетуйте, Ахилл. Излейте на врагов Ту горечь, что сейчас вам душу наполняет. Приам уже дрожит, а Трою страх терзает: За кровь из жил моих, за ваши слезы ей Придется заплатить своею кровью всей И морем вдовьих слез в опустошенном граде. Спокойно встречу смерть я вашей славы ради, Надеясь лишь на то, что тень моя порой В воспоминаниях вам явится, герой, Что смерть моя рассказ позволит величавый Впоследствии сложить о днях побед и славы. Прощайте ж навсегда, достойный сын богов!

Ахилл.

Нет, не приемлю я прощальных этих слов. Напрасно тщитесь вы внушить мне убежденье, Что ваш родитель прав и что бесплодно рвенье Того, кто отдал вам навек свою любовь. Меня прельщаете вы славой вновь и вновь, Для коей ваша смерть как будто бы условье. Напрасно! Не предам, как трус, свою любовь я. Смерть ваша на меня бесчестье навлечет, Спасенье — принесет мне славу и почет. Не умереть, а жить, уйти со мною вместе — Вот требованье к вам моей любви и чести!

Ифигения.

Ослушаться отца, чтобы остаться жить, И навсегда позор тем самым заслужить? Презреть дочерний долг, отцовские седины?

Ахилл.

Я будущий ваш муж и господин единый. Мне это званье дать отец ваш сам был рад. Он у меня его не отберет назад. И коль обязаны отцу вы послушаньем, Считаться надо вам и с тем его желаньем. Что было истинно родительским, а вас Заботит не отца, а деспота приказ. Но действовать пора. Боюсь, что промедленье...

Ифигения.

Гнев ослепляет вас. Хотите принужденье Вы применить, чтоб я пошла за вами вслед, И тем к одной беде прибавить много бед? Нет, нет, не растопчу святых отцовских прав я. Погибели страшусь я меньше, чем бесславья. Оставьте же меня одну с моей судьбой. Настолько не смогла я властвовать собой, Чтобы не слушать вас, хотя грешно и это. Но отвратить меня от моего обета Вам не удастся, нет! Я честь свою спасу, Своей рукой себя я в жертву принесу. Сумею не принять я помощи обидной, Сулящей мне удел ничтожный и постыдный.

Ахилл.

Ну что ж, покорствуйте решению отца, Коль смерть вам кажется заманчивей венца Но о какой же вы толкуете обиде? Так можно говорить, лишь страстно ненавидя Того, кто сам готов на смерть для вас пойти. Теперь уж ничего нет на моем пути, И ярости моей ничто сдержать не может. Спешите ж к алтарю, явлюсь туда я тоже. Коль алчущим богам потребна кровь людей, Еще их алтари так не купались в ней, Как от моей руки то нынче совершится. Но жизни вместо вас верховный жрец лишится, Я размечу костер, и бревна поплывут В крови, что палачи из жил своих прольют! А если суждено средь общего смятенья И вашему отцу пасть жертвою отмщенья, То знайте: жизнь свою приносите вы в дар, Чтоб на него навлечь губительный удар.

Ифигения.

Послушайте меня!.. Ах, он ушел, жестокий! Так исполняйте же свой замысел высокий, О, боги! Пусть скорей я буду сражена, Пусть утолю ваш гнев собою я одна!

 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Клитемнестра, Ифигения, Эврибат, Эгина, стража.

Клитемнестра.

За дочь готова я с несметной ратью биться, А вами предана трусливо мать-царица.

Эврибат.

О, государыня! Отдайте лишь приказ — Мы в битву ринемся и все умрем за вас. Но нам не справиться с неисчислимым войском, Мы можем только пасть в сражении геройском. С разрозненной толпой нетрудно воевать, Но ослепленную и яростную рать Не одолеть в борьбе — она жрецу подвластна, А он безжалостен: его молить напрасно. Бессилен перед ним сам царь. Что ж делать нам? Как многочисленным не уступить врагам? Ахиллу, самому отважному Ахиллу Невмочь переломить могучую их силу. Сразиться жаждет он за вас, но кто бы мог Сдержать неистовый, стремительный поток?

Клитемнестра.

Нет, страха не внушит мне нечестивый пыл их. Дитя у матери никто отнять не в силах. Вцеплюсь обеими в нее руками я, И пальцы разомкнет мне только смерть моя. Скорей моя душа отделится от тела [189] , Чем я стерплю... О, дочь! Того ли я хотела?

Ифигения.

Ах, матушка моя! В какой зловещий час, Причина стольких слез, на свет я родилась! Увы, не изменить вам наш удел постылый: Земные против нас и неземные силы. Ужель вы вступите с народом гневным в спор, Когда он и отцу идет наперекор? А если против них вы выступите даже, То силой разлучат нас эллинские стражи. Смиритесь же, молю! Мне легче умереть, Чем надругательство над матерью узреть. Да, выкуп должен быть Элладою получен, А вы бегите прочь! Ваш жребий злополучен, Несчастье велико, и боль в душе остра. Так пусть зловещий дым от моего костра Глазами вашими не будет созерцаем! Пусть с вами обе мы отца не порицаем За смерть мою...

Клитемнестра.

  Но он Калхасу предал нас!

Ифигения.

Ах, не его вина, что он меня не спас!

Клитемнестра.

Он обманул меня посулами пустыми!

Ифигения.

Он лишь вернул богам дарованное ими. Союза вашего я — не единый плод: Умру я, но Орест меня переживет. Пусть матери он дочь заменит хоть отчасти, Но ей не принесет печали и несчастий [190] , Как я, его сестра. Молю о том богов! Чу! Нарастает гул тревожных голосов... О, матушка! Меня еще раз обнимите! Готова к смерти я. Ну, Эврибат, — ведите!

 

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Клитемнестра, Эгина, стража.

Клитемнестра.

Пойду и я туда, и; как я ни слаба... Да что ж это? Кто я? Царица иль раба? Мне преграждают путь! Вам кровь нужна, злодеям?

Эгина.

Куда стремитесь вы? Ведь мы о вас радеем.

Клитемнестра.

Ах, мне неведомо самой, что я творю. В пустом метании бесплодно я сгорю. О, сколько раз еще мне умирать до гроба?

Эгина.

А знаете ли вы, чья предала вас злоба? Какую на груди пригрели вы змею, Из-за кого вы дочь теряете свою? Была обласкана царевной Эрифила. За это ваш побег она жрецу открыла.

Клитемнестра.

Исчадье адово! Мегеры гнусной дочь! Страшней чудовища не изрыгала ночь! И не умрет она? Наказана не будет? Нет, смерть ее мой гнев безмерный не остудит! О, море, поглоти несчетные суда! Пусть войско эллинов исчезнет без следа! О, ветры! Эллины на вашу лень роптали? Угнав их корабли отсель в морские дали, Обрушьте вашу мощь на весь проклятый флот. Пусть по морским волнам одна щепа плывет! О, солнце, видишь ты венчанного злодея? Когда-то лить лучи на гнусный пир Атрея Не пожелало ты и покатилось вспять [191] , Но сын — страшней отца: отпрянь назад опять! О, небожители! О наша злая участь! Дочь в жертвенном венце, тоской предсмертной мучась, Лежит, покорная велению отца, И ждет, когда ей грудь пронзит клинок жреца. Быть может, он уже в ее крови ступает... О, варвары! Калхас кровь бога проливает, Кровь громовержца... Вот! Уже грохочет гром!..

 

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Клитемнестра, Аркас, Эгина, стража.

Аркас.

Да, Зевс сейчас ведет за вас борьбу со злом. Все то, о чем богам вы вознесли моленье, Бестрепетный Ахилл приводит в исполненье. Прорвался к алтарю с людьми своими он, И роковой обряд пока не совершен. Вкруг Ифигении он выставил охрану: Не подступиться к ней теперь жрецу-тирану. Слышны удары, брань, мечи подъяты ввысь... В печали ваш супруг: его слова сбылись. Чтоб схватки не видать с собратьями-врагами И слез не выдать, он закрыл лицо руками. Коль царь безмолвствует, должна царицы речь Там громко прозвучать. Пусть ляжет в ножны меч, И пусть остынет гнев ахейцев разъяренных. Ахилл, дабы из рук своих окровавленных Дочь в руки вам отдать, желает видеть вас. Не бойтесь ничего.

Клитемнестра.

Бояться мне, Аркас? Что устрашит меня? Пред чем я побледнею? Куда не ринусь я за дочерью своею? Но ах! Идет Улисс... Увы, мертва она!

 

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Улисс, Клитемнестра, Аркас, Эгина.

Улисс.

Нет, ваша дочь жива. Богам принесена Положенная дань, а дочь возвращена вам.

Клитемнестра.

Жива? Хвала богам! И о суде их правом Приходит известить меня не кто иной, Как сам Улисс?..

Улисс.

Хотя и был поддержан мной Супруг ваш против вас. Упорствовал я долго. Страдая сам, я все ж был тверд из чувства долга. Когда же гнев богов улегся, вам принесть Я первым поспешил столь радостную весть.

Клитемнестра.

О, радость! Ах, Улисс! О, дочь моя родная! О, чудо! За кого молить богов должна я?

Улисс.

Я сам так потрясен и так безмерно рад, Что после стольких бурь несу вам мир и лад. Страшней для эллинов не помню я минуты: Уж тягостный дурман междоусобной смуты Им заволок глаза кровавой пеленой, Уж пахло в воздухе раздором и войной; Царевна, ваша дочь, от ужаса застыла, Увидев, что весь стан готов смести Ахилла, А сам Ахилл, ее единственный оплот, На войско эллинов, поднявши меч, идет; Со свистом к небесам уже взметнулись стрелы, И заалела кровь, и небо потемнело, — Как между нами вдруг явился жрец Калхас. Подобен грому был его могучий глас, Когда он возвестил, сверкая властным взором: "Остановитесь все! Конец бесплодным спорам! Мне знаменьем богов была объяснена Причина гнева их и жертва названа, Которой суждено расстаться с жизнью бренной: То — Ифигения, рожденная Еленой. Похитил некогда Тиндара дочь Тесей. Елену он увез; и от союза с ней Младенец родился; его от всех скрывали, Но Ифигенией царевну ту назвали. Уже тогда я знал, что дочь Елены ждет Безрадостная жизнь и роковой исход. Теперь, гонимая своей судьбою гневной, Под именем чужим, рабыней, не царевной, По манию небес она явилась к нам. Вот — Ифигения, чья кровь нужна богам!" Так говорил Калхас. Весь лагерь, потрясенный, Следил за пленницей, Ахиллом привезенной. Она была бледна, и только мрачный взор, Казалось, торопил смертельный приговор. Мгновение назад царевна Эрифила О вашем бегстве вслух ахейцам объявила. Хоть многим было жаль ее коротких дней, Но так как гнев богов был связан только с ней, А к Трое путь один, то все ахейцы хором Вскричали, что они согласны с приговором. Но не сумел Калхас заклать Елены дочь. Она вскричала: "Нет! Не приближайся! Прочь! [192] Раз я рождением обязана герою, Путь к сердцу для клинка я без тебя открою!". Презренья полный взгляд успела нам метнуть И, нож схватив, себе его вонзила в грудь. Чуть показалась кровь и алтаря коснулась, Над ним ударил гром, и почва содрогнулась, И ветер загудел, как звонкая струна, И в море поднялась высокая волна, И пена завилась шумящими клубами, И вспыхнуло само над жертвенником пламя, Сверкнула молния с разверзшихся небес, И, в довершение неслыханных чудес, Ахейцы говорят [193] , что в облаке тумана Спустилась к алтарю бессмертная Диана, А с ней курений дым столбом поднялся ввысь — Знак, что к богам мольбы ахейцев вознеслись. Толпа рассеялась. По доброте душевной Вздыхает ваша дочь над умершей царевной. Все радуются: царь, народ и сам Калхас. Ликующий Ахилл ждет с нетерпеньем вас. Остались позади тревоги и страданья, И больше нет преград для бракосочетанья.

Клитемнестра.

За верность, преданность, за благородный пыл, Как мне вознаградить тебя, о мой Ахилл?

«Ифигения», д. V, явл. 6. Гравюра Флипара по рис. Жака де Сэв.