Атос, Портос, Арамис и д, Артаньян

«Один за всех, и все за одного», – с этим девизом бесстрашные и неунывающие герои самого знаменитого романа Александра Дюма «Три мушкетера», бряцая шпагами, балагуря и распевая песни, много лет назад вошли в наши квартиры – прямо с телеэкрана, из стремительно ставшего всенародно любимым сериала Георгия Юнгвальд-Хилькевича. С тех пор образы Атоса, Портоса, Арамиса и д, Артаньяна прочно связаны в нашем сознании с лицами замечательных актеров, сыгравших в этом фильме роли отважной четверки, – Вениамина Смехова, Валентина Смирнитского, Игоря Старыгина и, конечно же, Михаила Боярского. Все они были очень талантливы, чертовски обаятельны в своих роскошных мушкетерских плащах, еще так молоды и с явным удовольствием жили на экране жизнью своих героев… Однако мало кто знает, что великий французский романист, создавая свою великолепную четверку, пожалуй, первую «команду» в современном понимании этого слова со времен аргонавтов, использовал черты реальных исторических персонажей.

Атосу, самому старшему, умудренному опытом и таинственному из четверых героев романа, дал имя человек, проживший всего 28 лет и погибший, как истинный мушкетер, со шпагой в руке. Прототипом Атоса является мушкетёр Арман де Силлег д’Атос д’Отевьель (Дотюбьель), родившийся в коммуне Атос-Аспис близ испанской границы. По иронии судьбы, родителями прототипа высокородного графа де ля Фер – Атоса не были потомственные дворяне. Его отец происходил из купеческого рода, получившего дворянство, а мать, хоть и приходилась двоюродной сестрой капитан-лейтенанту королевских мушкетеров гасконцу де Тревилю, была дочерью уважаемого буржуа – торговца и выборного присяжного заседателя. Подлинный Атос смолоду служил в армии, однако счастье улыбнулось ему только в 1641 г., когда он смог пробиться в ряды элиты королевской гвардии – стал рядовым роты мушкетеров военного дома короля (так с чисто бурбонской роскошью официально именовалось это подразделение, формальным командиром которого являлся сам монарх). Вероятно, не последнюю роль здесь сыграли родственные связи: де Тревиль, как-никак, был троюродным дядей реального Атоса. Впрочем, кого попало в личную охрану короля не брали даже при наличии «мохнатой гасконской лапы»: молодой человек слыл храбрецом, хорошим солдатом и носил мушкетерский плащ вполне заслуженно.

Мушкетеры на старой гравюре

22 декабря 1643 г. близ парижского рынка Прэ-о-Клер произошла роковая для Атоса «разборка» между королевскими мушкетерами и гвардейцами кардинала. Парижан подобными историями было не удивить: молодые дворяне, служившие в гвардейских частях, считали чем-то вроде правил хорошего тона отстаивать престиж своего полка в спонтанных лихих потасовках. Нередко эти кровавые, но беззлобные стычки заканчивались совместным перевязыванием ран и приятельским распитием дюжины доброго бургундского. Однако между некоторыми родами оружия, как, например, между ближними телохранителями соперничавших за главенство в государстве короля Людовика XIII и кардинала Ришелье, лежала настоящая ненависть, взошедшая на крови многочисленных жертв с обеих сторон. Стычка у Прэ-о-Клер носила именно такой безжалостный и бесчестный характер. На сей раз «не по понятиям» повели себя гвардейцы Ришелье, всемером подкараулившие одного из лучших бойцов среди королевских мушкетеров – Шарля д’Артаньяна (того самого!), направлявшегося куда-то по своим делам. Опытный рубака, д’Артаньян оказал отчаянное сопротивление, однако ему пришлось бы несладко, если бы в это время в одном из питейных заведений поблизости не развлекались Атос и его товарищи. Сакраментальная формулировка: «Пацаны, наших бьют!» существовала и в XVII в., хотя, вероятно, звучала она тогда несколько иначе. Мушкетеры, предупрежденные ночным сторожем, случайным свидетелем потасовки, яростно бросились на помощь. Большинство гвардейцев были убиты или тяжело ранены на месте, остальные обратились в бегство. В схватке получил смертельную рану и один мушкетер – наш Атос. Он был похоронен на кладбище парижской церкви Сен-Сюльпис, в регистрационных книгах которой сохранилась запись о «препровождении к месту захоронения и погребении преставившегося Армана Атоса Дотюбьеля, мушкетера королевской гвардии». Существует история, согласно которой д’Артаньян когда-то спас жизнь Атосу во время одной из уличных схваток, и Атос сполна вернул ему долг чести, отдав свою за спасение д’Артаньяна.

Считается, что Александр Дюма также наделил каждого из своих мушкетеров чертами кого-то из близких ему людей. Так вот, в Атосе – графе де ла Фер из романа – современники опознали первого соавтора и наставника Дюма, литератора Адольфа Левена, по происхождению действительно шведского графа. Сдержанный и холодноватый в общении, подобно Атосу, Левен был для Дюма надежным и преданным другом, воспитателем его сына. Добавим, что при этом Левен был известен в кругах парижской богемы как большой любитель выпить – еще одна черта знаменитого мушкетера.

Прототип добродушного обжоры и наивного силача Портоса, старый вояка Исаак де Порто, происходил из рода беарнских дворян-протестантов. Бытует мнение, что его дед Авраам Порто, поставщик птицы ко двору короля Генриха Наваррского, заслуживший придворный титул «офицера кухни», был принявшим протестантизм евреем и бежал в либеральную Наварру из католической Португалии, где на его братьев по вере и по крови происходили жестокие гонения. В частности, такой версии придерживался израильский писатель Даниил Клугер (кстати, выходец из Крыма), посвятивший Портосу приключенческий роман «Мушкетер». Родившийся, вероятно, в 1617 г., в поместье Ланне в долине реки Вер, Исаак де Порто был в семье младшим из троих сыновей. Следовательно, он имел менее всего шансов рассчитывать на наследство. Карьера военного являлась для него самой близкой «дорогой в свет», и он ступил на нее в шестнадцати– или семнадцатилетнем возрасте. В 1642 г. он фигурирует в реестре чинов полка Французской гвардии военного дома короля как гвардеец роты капитана Александра дез Эссара, той самой, в которой, согласно фабуле «Трех мушкетеров», начинал службу д’Артаньян.

Относительно перевода подлинного Портоса в ряды королевских мушкетеров существуют различные мнения. Французский историк Жан-Кристиан Птифис, автор книги «Истинный д’Артаньян», считает, что «о его вступлении в мушкетеры ничего не известно, и можно задать себе вопрос, вступал ли он вообще в эту роту». Тем не менее гвардейцы дез Эссара традиционно поддерживали с мушкетерами приятельские отношения, и это подразделение рассматривалось как источник потенциальных кандидатов в ближние телохранители короля.

Исаак де Порто много и храбро воевал. В частности, он был участником знаменитого сражения при Рокруа 1643 г., в котором принц Конде нанес поражение испанцам. Полученные им в сражениях раны давали себя знать, и он вынужден был покинуть активную службу и блестящий Париж. Вернувшись на родину, прототип Портоса после 1650 г. занимал гарнизонную должность хранителя боеприпасов гвардии в крепости Наварранс и продолжал служить Франции. То обстоятельство, что подобные посты обычно занимали проверенные, но утратившие годность к строевой службе по состоянию здоровья офицеры косвенно свидетельствует и о боевых заслугах потомка безвестного португальского еврея, и о тяжелых последствиях полученных им ранений. Впоследствии он также исполнял обязанности секретаря провинциальных штатов (парламента) в Беарне: в отличие от своего литературного прототипа, Исаак де Порто был неплохо образован. Прожив долгую и честную жизнь, реальный Портос скончался в начале XVIII в., оставив на своей малой родине скромную память заслуженного ветерана и хорошего человека. Его надгробие в часовне Сен-Сакреман церкви Св. Мартина в южнофранцузском городе По сохранилось по сей день. В образе Портоса Александр Дюма с легкой иронией и подлинным уважением вывел многие черты своего отца, боевого генерала эпохи Наполеоновских войн, прославившегося не только большой физической силой и военными подвигами, но также щепетильным отношением к вопросам чести и веселым нравом.

Утонченный щеголь Арамис, которого равно занимали вопросы богословия и моды, был написан Александром Дюма с реально существовавшего мушкетера Анри д’Арамица. Также уроженец Беарна, он принадлежал к старинному дворянскому роду, поддерживавшему гугенотов. Его дед прославился во время религиозных войн во Франции, отважно сражаясь против короля и католиков, и был произведен в капитаны. Однако отец реального Арамиса, Шарль д’Арамиц, «завязал» с мятежными и протестантскими традициями семьи, приехал в Париж, принял католицизм и поступил на службу в роту королевских мушкетеров. Он дослужился до чина «маршала де лож», звучащего для иностранного читателя очень громко, однако соответствовавшего всего лишь армейскому сержанту. Так что родившийся около 1620 г. и выросший в семье мушкетера Анри был, можно сказать, наследственным телохранителем короля. Набожность этого персонажа отнюдь не является вымышленной чертой. Подобно многим новообращенным, отец Арамиса был ревностным католиком и после увольнения из гвардии избрал стезю церковного служения, став светским аббатом (управляющим делами аббатства, не имевшим духовного звания) в беарнском аббатстве Арамиц. Юный Анри был воспитан в католическом духе и, насколько известно, действительно смолоду увлекался вопросами богословия и религиозной философии. Впрочем, не с меньшим рвением овладевал он фехтованием, верховой ездой и тому подобными рыцарскими искусствами, и к двадцати годам уже считался у себя на малой родине мастером клинка.

Скульптура д’Артаньяна на памятнике А. Дюма

В 1640 или 1641 г. капитан-лейтенант мушкетеров де Тревиль, стремившийся укомплектовать свою роту земляками-гасконцами и беарнцами, связанными с ним и друг с другом родственными или соседскими узами, пригласил приходившегося ему кузеном молодого Анри д’Арамица на службу. В гвардии прототип Арамиса прослужил, вероятно, около семи или восьми лет, после чего вернулся на родину, женился на девице Жанне Беарн-Боннас из хорошего дворянского семейства и стал отцом троих детей. После смерти своего отца он вступил в сан светского аббата аббатства Арамиц и занимал его всю оставшуюся жизнь.

Неизвестно, насколько увлекали реального Арамиса вопросы изменчивой моды и изящной словесности, равно как и политика, однако к вопросам чести он относился крайне щепетильно. Известно, что в апреле 1654 г. он вновь отправился в Париж, чтобы «защитить свое доброе имя», вероятно, от придворных клеветников. Тогда, не будучи уверен, что вернется живым, он составил по этому поводу завещание. Однако, по-видимому, удача способствовала ему, и через два года он вернулся в Беарн и вновь предался служению светского аббата и мирным обязанностям мужа и отца. Скончался Анри д’Арамиц в 1674 г. в окружении любящей семьи и многочисленных друзей.

Александр Дюма наделил литературного Арамиса некоторыми чертами своего деда, образованного аристократа, известного модника и женолюба. В отличие от безупречно благородного Атоса и добродушного Портоса, Арамис предстает в цикле романов о «великолепной четверке» весьма противоречивым персонажем, не чуждым интриг и коварства. Возможно, писатель так и не смог простить деду незаконнорожденного статуса своего отца, сына темнокожей красотки-горничной с Гаити.

И, конечно же, отдельного рассказа заслуживает блистательный и отважный д’Артаньян, самый молодой из четверки, сделавший, как и его исторический прототип, головокружительную карьеру на поле чести и при королевском дворе. Жизнь и подвиги реального Шарля Ожье де Бац де Кастельмор (позднее д’Артаньян) известны нам не только по сохранившимся историческим документам, но и по увидевшему свет в 1700 г. биографическому роману «Мемуары д’Артаньяна» французского новелиста Гасьена де Куртиль де Сандра.

Подлинный д’Артаньян родился в 1611 г. в замке Кастельмор в Гаскони. Происхождение будущего мушкетера было в эпоху верховенства дворянских титулов более чем сомнительным: его дед был мещанином, присвоившим себе дворянство после женитьбы на дворянке. Учитывая, что аристократические титулы во Французском королевстве не передавались по женской линии, можно сказать, что наш герой был самозваным дворянином или не был дворянином вообще. Именно потому с юных лет он должен был научиться защищать свое место под солнцем со шпагой в руках, компенсируя безрассудной храбростью и гордым нравом недостаток «голубой крови». Около 1630 г. молодой человек отправился покорять Париж, где был принят на службу кадетом (рядовым дворянином) в полк Французской гвардии, в уже упоминавшуюся выше роту капитана дез Эссара. В память о военных заслугах его отца король Людовик XIII повелел юному гвардейцу именоваться дворянской фамилией его матери д’Артаньян, происходившей из обедневшей ветви старинного графского рода. В 1632 г. отцовские военные заслуги оказали кадету д’Артаньяну еще одну услугу: боевой товарищ отца, капитан-лейтенант мушкетеров да Тревиль, посодействовал его переводу в свою роту. Вся последующая военная карьера д’Артаньяна была так или иначе связана с мушкетерами короля, и именно их он вел в бой много лет спустя, когда у стен Маастрихта его сразила роковая пуля…

Подлинный д’Артаньян, будучи, несомненно, храбрым и исполнительным солдатом, тем не менее обладал и рядом менее рыцарственных талантов, позволивших его звезде ярко засиять среди современников. В частности, хитрый и практичный гасконец умел ловко выбирать себе покровителей и всегда оказываться на стороне победителя. Несмотря на участие в десятках отчаянных уличных схваток с гвардейцами кардинала, он отнюдь не был безупречно предан королю, а хорошо понимал, на чьей стороне сила. Реальный д’Артаньян был одним из немногих мушкетеров, сумевших снискать покровительство всесильного кардинала Мазарини, главного министра Франции. В результате, когда последний в 1646 г. под столь знакомым отечественному читателю предлогом «сокращения военных расходов» распустил роту королевских мушкетеров, роскошные голубые плащи которых явно мозолили глаза его преосвященству, д’Артаньян отнюдь не попал в опалу. Долгие годы он выполнял при Мазарини обязанности доверенного лица и личного курьера, успешно совмещая с ними службу новому восходящему солнцу Франции – молодому королю Людовику XIV. Преданность смекалистого, готового на все ради исполнения воли своего повелителя и умевшего держать язык за зубами вояки была щедро отмечена чинами, и в 1655 г. он был произведен в капитаны Французской гвардии. Вскоре д’Артаньян стал именовать себя графом, хотя официально этот «самозахват» титула был одобрен королем только после его смерти. Впрочем, дерзкий гасконец мало считался с мнением света и всегда был готов отстаивать свои подлинные или мнимые заслуги на дуэли.

Преданность мушкетерскому братству вновь привела его в роту королевских мушкетеров, воссозданную в 1658 г., где он получил чин второго лейтенанта, т. е. заместителя фактического командира. Притом, что новый капитан-лейтенант мушкетеров племянник Мазарини герцог Неверский мало внимания уделял делам службы, д’Артаньян был подлинным командиром этой элитной роты, слава и престиж которой под его надежной рукой засияли еще ярче. В 1661 г. д’Артаньян получил довольно скандальную известность своей неприглядной ролью в аресте министра финансов Николя Фуке, которого мстительный и капризный монарх приревновал к его роскоши и богатству. Тогда бравый лейтенант мушкетеров с сорока своими вооруженными до зубов подчиненными едва не упустил немолодого штатского человека и сумел схватить его только после отчаянной погони по улицам Нанта. Изменчивая Фортуна не всегда сопутствовала д’Артаньяну и на административном поприще. За заслуги в сражениях против испанцев, у которых Людовик XIV оспаривал южнонидерландские земли, король в 1667 г. назначил новопроизведенного капитан-лейтенанта своих мушкетеров и самопровозглашенного графа д’Артаньян губернатором только что отвоеванного французами города Лилль, известного не только своими первоклассными тканями, но и вольнолюбием жителей. Найти общий язык с «заносчивыми простолюдинами» из хорошо сплоченных цехов лилльских ткачей д’Артаньяну-губернатору так и не удалось, а все попытки управлять «железной рукой» встречали единодушное и упрямое сопротивление горожан. Подчиненные офицеры гарнизона, тяготившиеся авторитарным стилем командования д’Артаньяна, отчаянно интриговали, чтобы «свалить» непопулярного губернатора, и втихаря смеялись над его гасконским акцентом и солдатской привычкой браниться, прозвав «господин Черт Побери».

Незадачливый мушкетер был, наверное, несказанно рад, когда в 1672 г. разразилась Франко-голландская война и ему было позволено «бросить проклятое губернаторство» (как говаривал иной литературный персонаж – Санчо Панса). Из рук короля он получил свой последний воинский чин – звание «полевого маршала», что примерно соответствовало современному генерал-майору. Вместе со своими бесстрашными мушкетерами, сопровождавшими короля на театре боевых действий, д’Артаньян в последний раз окунулся в заставлявший кипеть охладевшую кровь немолодого воина водоворот походов и сражений…

Увы, ненадолго. 25 июня 1673 г. под стенами осажденного Маастрихта по приказу одного из «придворных» полководцев, английского герцога Монмута (по другим данным, молодой герцог был здесь ни при чем и честно вел людей в бой, а приказ отдал генерал от инфантерии де Монброн), французские гвардейцы предприняли безрассудный маневр и заняли покинутый голландцами равелин, находившийся прямо между двух ключевых крепостных бастионов. Разумеется, при попытке восстанавливать разрушенные валы французские солдаты были обнаружены, попали под убийственный обстрел с городских укреплений, а защитники Маастрихта большими силами пошли на вылазку. Потеряв множество людей, французы были выбиты из равелина. Д’Артаньян ранее категорически противился этому плану: «Вы рискуете тем, что множество народу погибнет ни за что». Но, увидев отступление своих, старый воин не выдержал позора и бросился вперед, увлекая за собой боевой отряд своей мушкетерской роты и гренадеров Пикардийского полка. Их пример воодушевил дрогнувших гвардейцев, и они вновь устремились на врага. Закипело жестокое сражение, в котором голландцы были отброшены обратно в город, но при этом погибли 27 мушкетеров, а почти все остальные были ранены. Всего этот бой стоил французам более 450 человек убитыми и ранеными. Д’Артаньяна нашли простертым на окровавленной земле среди тел его погибших солдат. Мушкетная пуля, попавшая ему в голову, прервала эту бурную и исполненную приключений жизнь…

Французская армия искренне оплакивала смерть испытанного генерала. Д’Артаньян умел понимать нужды простых солдат, по мере сил заботился о своих подчиненных и был любим ими. Один из его офицеров сказал позднее: «Лучшего француза трудно найти!» Король же проводил своего верного паладина посмертным словом иного рода: «Я потерял д’Артаньяна, которому в высшей степени доверял и который годился для любой службы». Тело старого воина было предано земле на кладбище небольшой церкви Св. Петра и Павла близ городской стены, к которой он так стремился в своем последнем бою. Сейчас там возвышается бронзовый памятник, запечатлевший сурового офицера в боевых доспехах, властным движением взявшегося за эфес тяжелой шпаги, – подлинного д’Артаньяна, а не его литературный прототип, обессмертивший это имя.

После д’Артаньяна остались вдова, Анна Шарлотта Кристина, урожденная де Шанлеси, знатная шаролезская дворянка, с которой он прожил 14 лет, и два сына, оба носившие имя Луи и сделавшие впоследствии славную карьеру военных.

«Не исключено, что д'Артаньян был знаком с Атосом, Портосом и Арамисом… – писал биограф этого выдающегося человека Жан-Кристиан Птифис. – Однако в отличие от того, что написано в романе, их совместные приключения длились недолго; возможно, им хватило времени лишь на то, чтобы нанести тут и там пару хороших ударов шпагой да поразвлекаться в веселых компаниях в кабаках “Юдоли плача” и трактирах возле рынка в Сен-Жерменском предместье». Так или иначе, Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян навсегда стали для многих наших соотечественников собирательным образом веселой и отважной Франции, и их запомнят именно так: шагающими плечом к плечу, едущими стремя к стремени или сражающимися спиной к спине. «Один за всех, и все за одного!»

 

Родина Портоса – Пикардия

Все, кто читал нестареющий роман Александра Дюма-отца «Двадцать лет спустя», помнят эпизод с путешествием д'Артаньяна в Пикардию, на родину добродушного гиганта Портоса. В этом прекрасном и на редкость живописном краю Портос владел тремя замками, самым большим из которых был замок Пьерфон. Дюма «украл» для своего любимого героя знаменитый рыцарский замок, который, конечно, никогда никакому барону дю Валлону не принадлежал. Замком Пьерфон – гордостью Пикардии – владел сначала герцог Людовик Орлеанский, который получил его в 1392 г. от своего брата, Карла VI. В те времена Пьерфон и его окрестности входили в состав графства Валуа. Людовик Орлеанский предпринял грандиозную перестройку замка, осуществленную Раймоном дю Темплем, а также королевским архитектором Жаном Ле Нуаром и Жаном Обеле.

Замок Пьерфон

Строительство замка завершилось уже после убийства его хозяина – трагического события, произошедшего на Храмовой улице в Париже. Людовик Орлеанский, брат безумного короля Карла VI, из-за которого началась Столетняя война, был любовником жены Карла – ветреной Изабо Баварской. Но Людовик не собирался хранить верность своей любовнице, пусть даже и королеве. Изабо утешилась в объятиях герцога Бургундии Жана Бесстрашного, но неверному любовнику все же отомстила. При дворе поговаривали, что именно Изабелла уговорила своего безумного мужа дать согласие на убийство брата.

Еще одним знаменитым хозяином замка Пьерфон был Франсуа-Ганнибал д, Эстре, брат прекрасной Габриэли, возлюбленной «Доброго короля» Генриха IV. В начале правления Людовика XIII Франсуа д, Эстре примкнул к партии «недовольных», а потом, когда эта партия проиграла, заперся от королевского гнева в своем замке. Кардинал Ришелье прислал к Пьерфону войска, и один из прекраснейших замков Франции был разрушен. Восстановили Пьерфон уже при Наполеоне III. Спасти Пьерфон императору посоветовал писатель Проспер Мериме, считавший этот замок образцом рыцарского жилища. К тому времени Пьерфон запечатлел на своих полотнах сам Коро. Спасением замка занялся сам Виолле-Ле-Дюк, отреставрировавший Собор Парижской Богоматери, Шартрский собор и средневековый центр города Каркассона.

Почему же Дюма отдал Пьерфон именно Портосу? Да потому что этот замок – воплощение силы и мощи рыцарства, и, стало быть, под стать гиганту и силачу Портосу. Так и возник барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон – настоящий пикардийский Геркулес.

Пьерфон и поныне – само могущество и сила. Созерцание этого замка заставляет вспомнить многих бесстрашных рыцарей – и реальных, и книжных. Представьте себе толстые, шестиметровые стены, мощные башни, просторный прямоугольный двор… Про Пьерфон говорят, что он – еще более готический, чем сама готика. И более рыцарственный, чем само рыцарство.

В Пьерфоне есть Зал героинь и Зал рыцарей круглого стола – оба с огромными каминами, в которых сгорают целые деревья, тяжелой, даже громоздкой, мебелью, гобеленами на всю стену. Все здесь под стать не обычному человеку, а именно такому гиганту и силачу, как Портос. Но кто бы еще, кроме барона дю Валлона, с его широченными плечами и монументальной фигурой, мог бы спать на этих огромных кроватях и сидеть у этих великанских каминов? Пьерфон производит впечатление «замка великанов». Здесь все чересчур, как бы слишком… Стены замка украшены огромными барельефами мифологических чудовищ, охраняющих покой Пьерфона. Такие чудища могут отпугнуть кого угодно… И даже туристы посматривают на них с трепетом.

В Пьерфоне я все время чувствовала себя Дюймовочкой в гостях у великанов. Да и сама Пикардия – край сильных и смелых людей. Соседний с Пикардией регион – Иль-де-Франс. Поля и леса этого края гигантов омываются с севера Соммой, с юга – Сеной, а с востока – Уазой. Здешние леса – это остатки огромного Галльского леса, который когда-то простирался от Парижа до восточной границы Франции. В Пикардии находится Компьенский лес – уникальный памятник дикой, но в то же время не чуждой забот человека природы.

Кстати, само название региона говорит о том, что в нем живут сильные, смелые и даже воинственные люди. Оно происходит от слова «пика». Местные жители прекрасно владели не только сельскохозяйственными орудиями, но и пиками и прочим оружием. Наемники из Пикардии сражались и за короля Франции, и за герцога Бургундии, и за многих других государей Европы. Пикардия гордилась своими воинами, и именно поэтому Дюма сделал этот регион родиной мушкетера Портоса, который один мог справиться с десятью гвардейцами кардинала.

Самым прекрасным и романтичным владением Пикардии французы считают замок принцев Конде Шантильи, о котором уже неоднократно шла речь в этой книге. А самым интересным для туристов городом – Компьен. Тот самый, у стен которого попала в плен к бургундцам спасительница Франции Жанна д, Арк.

А еще Пикардия – край фестивалей исторической реконструкции и представлений марионеток. Пикардийские марионетки известны на всю Европу. Самую знаменитую марионетку зовут Лафлёр, что значит – цветок. Этот «цветочек» мужского пола одет в ливрею слуги XVIII в., сшитую из прекрасного амьенского бархата. У молодца и хитреца Лафлёра есть красавица жена Сандрина и лучший друг Чот Блез. Жизненное кредо Лафлёра: «Пей, гуляй, отдыхай!» Этот мудрый и жизнерадостный девиз совпадает с жизненными устремлениями большинства пикардийцев.

Пикардийская марионетка

Все они – весельчаки и добряки, как Портос, и так же раскатисто и громогласно смеются. Лафлёр – человек храбрый и справедливый, хотя и дерзкий. Именно таким был описанный Дюма силач-мушкетер, и таковы мужчины-пикардийцы. Хотя и не все из них отличаются баснословной силой Портоса, но веселы, храбры и жизнерадостны – почти все. Ибо все они – за редким исключением – хотят походить на Лафлёра, красу и гордость этого сильного и буйного края!

 

Шампань-Арденны: шипучие вина и «королевский напиток»

Рассказывая о регионе Шампань-Арденны, нельзя не упомянуть о шампанском. Об этом напитке радости и королей. Об игристых винах в хрустальных бокалах и нежных губках, к которым прикасается искрящаяся влага… Эта глава – о рождении шампанского и прекрасном уголке Франции – Шампань-Арденны, в котором этот напиток увидел свет.

Однажды мне довелось побывать на дегустации шипучих вин в одном из винных бутиков славного города Реймса – столицы департамента Шампань-Арденны. Бутик назывался Mumm, а компания c таким названием производит около 8 миллионов бутылок шипучих вин в год. Французы называют такие бутики – винотеками, то есть «библиотеками вин». А что? Заходишь и «читаешь» вина, только не перелистывая страницы, а откупоривая бутылки…

В этой «винотеке» мне рассказали, как возник напиток, прославивший регион Шампань-Арденны, расположенный на северо-востоке Франции. Кстати, на севере этот регион граничит с Бельгией, на юго-западе – с Бургундией, а на западе – с Иль-де-Франсом и Пикардией. Шампань – это уголок земли, самим Господом Богом предназначенный для выращивания винограда. Обрывистые склоны Кот д, Иль-де-Франс служат естественной защитой для виноградников, расположенных на западных склонах гор вокруг прекрасного города Реймса.

И вот, жил да был в этом виноградарском регионе славный монах-бенедиктинец Дом Пьер Периньон (1638–1715). Он стал закупоривать недобродившее молодое вино в бутылки и так мало-помалу разработал технологию производства шипучих вин. Он даже изобрел специальную бутылку, пробку и проволочку для шампанского.

Дом Пьер Периньон представляется мне до странности похожим на брата Горанфло из романа Дюма «Графиня де Монсоро». Добродушный пузан Горанфло был гениальным дегустатором или «великим питухом», как он сам себя называл. Горанфло мог по одному только глотку вина определить год его изготовления, сорт и место, где расположен виноградник. Дом Пьер Периньон, возможно, внешне и не походил на брата Горанфло, но обнаруживал такие же поразительные способности!

Монах Периньон мог по вкусу ягод определить не только виноградник, где были сорваны эти ягоды, но и конкретную лозу. Он составлял так называемые «купажи виноматериалов», поступавших из разных виноградников Шампани. В итоге купаж (или смесь) оказывался лучше, чем его отдельные компоненты.

Дом Пьер Периньон заметил, что многие вина Шампани прекращают свое брожение зимой и возобновляют его весной. Эту особенность вин региона сейчас называют «шампанизацией». Из таких недобродивших вин и возникло шампанское. Годом рождения этого «напитка радости», без которого сейчас не обходится ни одна свадьба, считается 1688-й.

Предприимчивый монах передал свой секрет еще одному бенедиктинцу, Дому Рюинару, а тот поделился технологией изготовления шампанского с племянником Николя. Именно Николя Рюинар осоновал первую торговую марку шампанского. В наши времена за право считаться Домом шампанского № 1 сражаются компании Ruinart и Gosset.

Очень скоро шампанское стало напитком королей. Оно пришлось по вкусу фаворитке Людовика XV, маркизе де Помпадур, которая отличалась отменным вкусом и поддерживала многие полезные начинания во Франции: от севрской фарфоровой мануфактуры до производства шелков. Маркиза стала пить шампанское и нахваливать его королю. В итоге ни одна церемония при дворе не обходилась без «напитка радости»!

Ныне погреба аббатства О-Вилле, где трудился Дом Пьер Периньон, принадлежат знаменитой компании Moet & Chandon. Одно из популярных шампанских этой компании называется «Дом Пьер Периньон».

Итак, я попробовала очень сухое шампанское (extra brut), брют (brut) и сухое (sec), полусухое (demi-sec) и полусладкое (doux). В «очень сухом» шампанском сахара нет вообще, в сухом (брюте) – его от 0,3 % до 1,5 %, в сухом – от 2,5 % до 5 %, в полусухом – от 5 % до 8 %, в сладком – от 8,5 % до 12 %. Шампанское прекрасно сочетается с морепродуктами, белым мясом и шампиньонами.

Друзья-французы угощали меня королевскими креветками, поджаренными с чесноком, приправами и майонезом и поданными под особым соусом. Так вот с этими огромными креветками, чьи «усищи» вызвали у меня удивление и восторг, прекрасно сочетается полусладкое шампанское. Особенно если вкушать все это на террасе кафе, расположенного в каком-нибудь старинном здании века семнадцатого или восемнадцатого, с прекрасным видом на Реймсский собор!

В Реймсе немало винных кабачков и винотек, и все они очень живописны. Различаются «винные подвалы» и винотеки на «нулевом этаже» старинных зданий. Есть еще специализированные магазины, где вам не только предложат богатый винный ассортимент, но и запакуют вина в изящные картонные коробки разных цветов и перевяжут шелковыми ленточками.

Демонстрация напитков в винном подвале

Я помню, как купила в реймсской винотеке 10 бутылок шипучих вин, и милый продавец по имени Николя элегантнейшим образом упаковал их в розовые и оранжевые картонные коробки и стильно перевязал пышными лентами, отороченными кружевами. Я привезла домой эти произведения искусства, и мне было даже жалко их распаковывать. Но домашние «уговорили» не только быстро и с резким хрустом распаковали мои коробки и срезали ленты, но и «приговорили» эти 10 шикарных бутылок за два дня!

Хорошая вещь – она, конечно, и пьется легко… Так что шипучим винам из Реймса была отдана высокая честь, равно как и пурпурному «Бержераку» из Бордо, и розовым тонким винам из Лиона, и нежному божоле из Иль-де-Франса. Словом, старое доброе вино – это символ прекрасной и нежной Франции, где даже монахи были виноделами! Я думаю об этом, рассматривая винные пробки, оставшиеся от привезенных из Франции многочисленных бутылок. На каждой из этих пробок что-то вытеснено – где королевская лилия, где замок, а где и сама лоза. И они по-прежнему сохраняют тонкий, еле уловимый, но сводящий с ума запах моей любимой страны.

Где ты, belle и douce France, помнишь ли ты обо мне? Я так надеюсь, что помнишь, ну хоть самую чуточку! Вспомни, любовь моя, а я не забуду тебя никогда и изо всех сил постараюсь быть к тебе ближе! Ты уже стала моей второй, духовной, родиной, и это ощущение глубокого внутреннего родства я пронесу через всю свою земную жизнь, а, может быть, и дальше – в вечность…