Глава 1

Встреча в Василькове

Потемкин и София встретились словно путники, которые долго шли навстречу друг другу в сожженной южным солнцем степи. Они уже давно внутренне готовились к этой встрече и ожидали ее ежеминутно. София, как платья, меняла города и страны, приближаясь к тому, кто был уготован ей судьбой. Потемкин, словно письмо, сжег свою прежнюю душу на огне свечи – и этой свечой была любовь к Екатерине. Его новая душа родилась в то самое мгновение, когда смелая польская дама, оказавшаяся гречанкой, обратилась к нему на языке Гомера. Григорий Александрович смотрел на вторую Софию с улыбкой человека, который обрел новую душу, и приглашал любимую войти в эту душу, как в храм. И она отвечала ему – благодарным, растроганным взглядом византийской царевны с острова Хиос, которой вернули самую сладкую мечту юности.

В Василькове их любовь, словно река, нашла выход к морю. К гостеприимному Греческому морю, о котором Григорий грезил в смоленских лесах. К тому самому морю, которое омывало скифские и греческие берега. Влюбленный и окончательно потерявший голову князь посвятил последнюю из Палеологов в разработанный им Греческий проект, который до этих пор был известен только императрице Екатерине.

Они были рядом – ближе не бывает: ее голова на его плече, руки сплетены, тела пропитаны солнечным дыханием страсти. Теплая украинская ночь вплывала в комнату, источая ароматы трав и жасмина. В Василькове, в ставке Потемкина, рождалась новая судьба Эллады – князь говорил с Софией по-гречески, мешая слова любви с политическими прожектами. И только имя любимой он произносил по-русски, тепло и мягко, – Софьюшка.

– Софьюшка, душа моя, – рассказывал Потемкин, – Греция станет свободной, ежели Россия сокрушит Оттоманскую Порту, овладеет причерноморскими землями и Крымом. Причерноморские земли уже в наших руках, а Крым… Его завоевание впереди.

– Учитель, называвший себя графом Сен-Жерменом, предупреждал меня, что нас свяжет мечта о Греческом море. – София спешила рассказать Григорию о долгом, пропитанном полынью пути, который привел ее в Российскую империю. – Тайное общество греческих патриотов, именуемое Гетерией, во всем будет помогать тебе. Но не разнятся ли твои прожекты с планами государыни Екатерины?

– Императрица Екатерина хочет возложить корону возрожденной Византии на голову своего внука – Константина. – Впервые, рассказывая об этой части греческого плана, Потемкин отказывался верить в его правдоподобие.

Корона Византии принадлежала отнюдь не Константину, а последней из Палеологов, той самой второй Софии, о которой еще в Москве рассказывал ему Сен-Жермен.

– Но сие не должно случиться, – решил за себя и Софию князь. – Корона Византии по праву принадлежит тебе!

– Мне не нужна корона, друг мой, – мягко прервала его София. – Я хочу лишь послужить матери-Элладе. Я дала клятву у алтаря древнего города Борисфен.

– А не была ли ты, Софьюшка, в подземных лабиринтах не менее древнего города Ольвия? Или Борисфена – как его еще называли… – спросил заинтригованный князь. – Мой отец некогда прошел ольвийской подземной дорогой и принес оттуда монеты…

– Одну из которых, с надписью ΟΛΒΙΟ, ты до сих пор носишь на груди, – продолжила за любимого София. – Сколько раз мысленно я держала эту монету в руках! Я увидела тебя в огне алтаря – и это было единственное мгновение из будущего, которое мне позволено было запомнить!

– Кто он, этот человек, который называет себя Сен-Жерменом, Монфера и Ракоци? – Потемкин снял с шеи ту самую монету и вложил ее в горячие ладони Софии. – Что ты знаешь о нем?

– Он – друг и тайный руководитель Гетерии, – ответила гречанка. – Больше я о нем ничего не знаю. Нет, знаю еще одно… Он собственными глазами видел падение Константинополя, а с тех пор прошло не одно столетие…

– Не может быть… – полудетская убежденность Софии в бессмертии Сен-Жермена растрогала, но не убедила Потемкина. Хитроумный Одиссей помолчал несколько минут, а потом сказал, лукаво улыбаясь: – Бродить по земле столетиями мог лишь Вечный Жид, но тот, кого ты называешь Учителем, едва ли прожил столько… У нашего друга есть какие-то неясные нам цели и планы, он помог мне однажды, когда я хотел навсегда уйти от мира… Но я, Софьюшка, служу России, а не нашему второму Агасферу. И ты служишь Элладе, а не ему.

– Я помню об этом, друг мой. – София молитвенно прижалась губами к ольвийской монете. – Скажи мне, как послужить Элладе дальше? И все же граф Сен-Жермен знает обо всем наперед – поверь, ему станет известен каждый наш шаг!

– Будущее в Божьей власти, Софьюшка, – голос Потемкина был твердым и полным силы – и София прильнула к этой силе словно к водам целебного источника. – Сен-Жермен – наш друг, но он не всеведущ.

– Слава Всевышнему, мы теперь на одном пути… – София по-прежнему сжимала в руках ольвийскую монету, как будто этот изъеденный временем кусок металла сохранял тепло матери-Эллады. – Скажи, друг мой, что теперь будет с нами?

– Ты останешься со мной, Софьюшка, – решил за любимую Потемкин. – А твоему мужу я дам чин генерала и отошлю его в Каменец-Подольскую крепость. Лучше бы тебе развестись с ним.

– А сын? – грустно улыбаясь, спросила София. – Ты не знаешь, у меня есть сын. Юзеф отнял его у меня и отослал в Каменец-Подольский.

– Генерал Витт вернет тебе сына. Мне этот шляхтич не посмеет отказать! – Потемкин решительно не понимал, как можно бояться чванливого, как индюк, но ничтожного Витта, о котором он уже успел составить самое неприятное впечатление. – Ничего не бойся, Софьюшка. Я с тобой.

Эти простые и нежные слова бальзамом пролились на душу Софии. Ни капли страха не осталось в ее душе – только любовь, щедрая, как матерь-Эллада, и горячая словно пропитанная солнцем греческая земля. Вместе с любовью София Скарлатос Маврокордато Панталес де Челиче снова обрела родину.

 

Глава 2

Ревность императрицы Екатерины

Государыня Екатерина Алексеевна отчаянно, болезненно ревновала. С тех пор как доброжелатели-шпионы донесли ей о красавице гречанке, появившейся в ставке князя Потемкина в Василькове, Екатерина потеряла сон и покой. Голос Потемкина по-прежнему раскачивал ее душу, словно веревка – тяжелый и гулкий колокол, и Екатерина не могла смириться с тем, что этот некогда самый близкий на земле человек называет Софьюшкой прыткую греческую девицу, которой нужно было запретить въезд в Российскую империю. Они давно уже привыкли изменять друг другу и были скорее соратниками, чем любовниками. Но Екатерина, охотно подносившая к глазам надушенный платок, когда нужно было не заметить очередную интрижку князя, теперь решительно отказывалась не замечать графиню Витт.

Императрицу почти не беспокоила племянница князя Сашенька Браницкая, питавшая к дядюшке отнюдь не родственные чувства. Она снисходительно наблюдала за другими пассиями ее Циклопа, – все это было забавно, но не более. Но София Витт внушала Екатерине вполне понятное беспокойство, и дело было даже не в красоте гречанки, а в том, что за ее спиной белоснежным, сияющим абрисом вставала сама Эллада. С женщиной Екатерина могла бороться, но соперничать с беломраморной греческой легендой было немыслимо трудно.

Когда императрица узнала, что Потемкин посвятил Софию Витт в Греческий проект, ее охватил неподдельный гнев. Греческое море, о котором грезила когда-то Ангальт-Цербстская принцесса, поверившая авантюристу по имени Сен-Жермен, это море, которое они с Потемкиным отвоевали для России, не должно было принадлежать никому другому. Екатерину занимала не поверженная Греция, а величие России и ее собственное. Но Потемкин любил Элладу, которую ни разу не видел. Любил только потому, что его отец прошел однажды мерцающим ольвийским тоннелем и принес оттуда монету с надписью ολβιο. И теперь он говорил по-гречески с женщиной, которая называла себя графиней Витт и, казалось, напрочь забыл о том, что мечта о Понте Эвксинском еще совсем недавно соединяла его с Екатериной.

София стала для Потемкина долгожданным воплощением его давней мечты. Потерявший былую теплоту эллинский мрамор ожил под руками нового Пигмалиона, и сама Эллада указала князю на его новую любовь. Страсть к Екатерине некогда сожгла его душу. Он скоро понял, что женщина, в день дворцового переворота взметнувшая над головой блестевшую на июньском солнце саблю, по-настоящему любит только власть. С империей, а не со слабовольным племянником государыни Елизаветы обвенчалась некогда принцесса Фике, и империи она осталась верна. Потемкин был достойным партнером по русской игре, рядом с ним государыня могла скакать рядом по торным дорогам жизни, но тщетно Григорий искал в сердце своей богини трогательную весеннюю нежность.

Нежности не было, оставалась страсть, основанная на власти, но Потемкину мучительно недоставало простой человеческой теплоты, которую он обрел рядом с Софией. Влюбленный князь не замечал, что каждый его шаг становится известен Екатерине. Государыня смаковала каждую пикантную подробность «греческого романа», но едва ли не наибольшее раздражение императрицы вызвало путешествие, которое Потемкин совершил вместе с Софией…

 

Глава 3

София и Потемкин в Борисфене

София и Потемкин стояли у алтаря древнего города Борисфен, известного Европе как Ольвия – Счастливая. Жаркие ковыльные холмы, руины некогда защищавших город стен, небесно-голубая линия лимана, слитая с небом воедино, – все это окружало счастливую пару, словно эпилог их былых одиноких странствий. Еще недавно турки использовали руины древнего греческого города в качестве каменоломни… Казалось, всего лишь несколько мгновений назад София стояла на этом холме рядом с Леруа и к ним со стороны моря поднимался странный человек, называвший себя графом Сен-Жерменом. Тогда в огне алтаря София увидела свое будущее, но смогла запомнить только лицо суженого, стоявшего теперь рядом с ней…

– Григорий, – тихо сказала гречанка, – неужели твои войска отвоевали эту землю для России?

– Если бы земля Борисфена по-прежнему была турецкой, мы бы не стояли на этом холме… – рассмеялся князь. Впрочем, улыбка недолго озаряла единственный глаз Циклопа. Следующие слова Григория Александровича прозвучали тяжело и скорбно.

– Ныне перед русской армией лежит иная твердыня – крепость Озю, в которой ты была с Леруа, – продолжил Потемкин. – Знаю, штурм будет тяжким, и много русской и турецкой крови прольется. Но Россия ныне – единая заступница для православных народов, страдающих под гнетом Оттоманской Порты. Греки из крепости Озю должны помочь нам взять эту твердыню…

– Они помогут, Григорий! – горячо воскликнула София. – Наши братья из Гетерии станут твоими верными слугами, если ты поможешь им освободить Элладу. Они проникнут в крепость Озю с подметными письмами. Я была в крепости и, кажется, помню каждый ее камень… Только возьми меня с собой, в лагерь русской армии…

Потемкин крепко обнял свою гречанку, а потом сказал нежно, но твердо: «Нет, Софьюшка, я не возьму тебя с собой… Кровь, смерть и слезы – не для тебя. Я был в армии в прошлую войну, я возьму на себя новые грехи, а ты будешь ждать меня на отвоеванных землях…»

– Ты не сможешь мне отказать, Григорий! – в голосе Софии зазвучала старая, годами разъедавшая душу, боль. – Моего отца убили турки – это было в повстанческом лагере, в горах Пелопоннеса. Мою мать и отчима люди султана сожгли заживо, и я видела их обгорелые тела. Я должна была погибнуть той ночью, но нашла приют в посольстве Речи Посполитой. Люди Гетерии, защищавшие меня, сложили головы на базарной площади Истамбула! Я дала клятву служить Элладе у этого алтаря! Ты не можешь запретить мне быть рядом с тобой, в русском лагере у крепости Озю…

– Софьюшка, я предложу крепости сдаться… Если турецкий паша откажет нашим парламентерам, русская армия пойдет на штурм. Но не раньше, чем трижды прозвучит просьба о мире… Будь рядом со мной, если сердце твое сможет вынести кровь, смерть и муки. – Потемкин уже не отказывал, а всего лишь предостерегал.

Разве мог он отказать дочери Скарлатоса Маврокордато де Челиче, которая с самого детства знала свое предназначение? Провидение привело Софию к нему, но не только ради их любви, а ради общих судеб Греции и России. Спорить с Провидением было не в правилах князя, оставалось лишь быть рядом, пока война и смерть не разлучат их.

Потемкин преклонил колени перед алтарем Борисфена, смял горячие, терпкие травы, ощутил, как горько пахнет полынью знойная, холмистая земля. София встала на колени рядом с ним… Земля Борисфена благословляла их, и Софии с Потемкиным на мгновение показалось, что снова вспыхнул огонь на алтаре и встало в этом огне их будущее… Потемкин увидел страшный, кровавый штурм крепости Озю, освобожденные причерноморские и крымские земли, а потом, через много лет, свою внезапную смерть в бессарабской степи – на руках у друзей и Софии. Гречанка увидела себя на коленях перед умирающим Григорием, а потом – долгую жизнь без него. Она резко, судорожно прижалась к любимому, как будто боялась, что это мгновение станет последним. Глухо шумел внизу небесно-голубой лиман, и море также страстно прижималось к небу и словно просило о милости.

– Я не покину тебя, – тихо сказал Софии Потемкин. – Поверь, я буду с тобой всегда. Душой и телом. Как сейчас – у этого алтаря.

София не смогла сдержать слез. Она плакала впервые с тех пор, как бежала из Константинополя – с душой, полной ненависти и скорби. Снова стало живым и горячим ее сердце, словно навсегда стянутое льдом неверия. Горькие слезы текли по ее щекам. С растроганной и нежной улыбкой смотрел на эти слезы русский вельможа, с детства носивший на груди стертую временем и забвением монету из древнего греческого города Борисфен. Им предстоял путь в крепость Озю…