— К берегу! — скомандовал провод– ник-амурец. Мужики уперлись шестами. Под днищем плота зазвенела галька, заскрипел песок. Тяжелые бревна взбороздили с разбега воду и песок, остановились. Мужики молча и со страхом смотрели на берег. Черный какой-то, дикий. Весь каменный, неживой. Данила, сунув топор за пояс, с ружьем в руке прыгнул с плота. Воды по щиколотку, через три широких шага он выбрел на сухой песок.. Мужики угрюмо смотрели вслед. Данила повернулся к ним, крикнул с отчаянием в голосе:

— Ну же! Смелее! Два года добирались сюда. Сжились с дорогой, притерпелись. Наш край. Сегодня 5 августа 1907 года. Запомните начало новой жизни! Мужики начали покидать плот, перетаскивать на сушу детишек, птицу, утварь, а Данила уже полез на высокий берег. На плотах остались четверо братьев: Илья, Карп, Аким и Ефим, крепкие и работящие, как все в роду Ковалевых. На них положиться можно. И он, Данила Ковалев, всегда был непоседливым. Взобравшись на крутой обрыв, Данила вломился в чащу. Стояла духота, воздух был влажный, прелый, под ногами хлюпало. Крупные желтые муравьи, с громадными, как у жуков, головами, бегали по верхушкам трав. Часто попадались пеньки, трухлявые, развороченные медведями, расклеванные дятлами. Он выбрал прямую бескорую сушину — сухостойную березку, легко срубил. Неподалеку стояли сухие ели, Данила поколебался — от них жару меньше, — но выбирать не приходилось, скоро стемнеет. За время двухлетнего изнурительного переезда выяснилось, что старики, которые в общине заправляли делами, теперь оказались растерянными, неумелыми. Тут знание обычаев не помогало, и Данила все чаще делал по-своему. В другое время за такое своеволие быть бы ему битому кнутами принародно, но на плотах старый уклад нарушался, и хотя старикам вроде бы подчинялись, но их знание жизни в двухлетнем путешествии на далекую реку Амур ничем помочь не могло. Они были в том же положении, что и молодежь. В вожаки незаметно выдвигался тот, кто быстрее осваивался на новом месте. Плоты закрепили, а нехитрое имущество переселенцы перетаскали на берег. Коров и коней держали у воды, несмотря на насмешки амурца: мужики увидели медвежьи следы и еще, сказывают, в этих краях водятся огромадные тигры, коим корову или коня на один кутний зуб! Илья и Карп разожгли костер. Жена Ильи, которая прибыла на втором плоту со свекром, крепкая статная Настя, умело сварила в чугунном котле кулеш со старым салом. У Ильи было трое вечно голодных воробышков. Накормить их досыта не всегда удавалось. И все же они росли не по дням, а по часам, быстрые, широкогрудые, смышленые. Данила с братьями, еще неженатые, помогали старшему чем –могли. В свою очередь Настя кормила их, обстирывала, чинила одежду. Только Ковалевы поужинали по-человечески. Остальные пожевали сухарей, а кто и сухарь не смог донести до рта. Завалились под пологи, а кто уснул мертвецким сном прямо тут же у костра. Утром просыпались тяжело, с удивлением. Не было привычного плеска воды, не воняло рыбой. Это уже не Амур и не Уссури — приток Амура, а твердый сухой берег Имана, который впадает в Уссури. Можно бы забраться и дальше в верховья реки, плоты проходят, но лето на исходе. Надо попробовать пустить корни тут. Если повезет, то здесь вырастет село, а то и город. Данила с братьями спал непривычно долго. Затем наскоро поглотал, обжигаясь, горячую кашу, схватил ружье и ушел.

Далекие сопки и темная тайга были охвачены утренним туманом. Тяжелые волны косматых облаков ползли над рекой, касаясь воды. Противоположного берега не видно, будто стоят на берегу моря. Мужики, шлепая по мокрому песку, бродили вдоль берега, по отмелям, осматривали заливчики, рассуждали насчет рыбы. Если не врут, то рыбачить тут привольно: невод не порвешь о коряги, а рыбы, особенно в нерест, бывает немало.

— Эй, — закричал Данила, — вы хлеб приехали сеять или в рыбаки идти? Пошли смотреть места для раскорчевки. Мужики, будто только и ждали команды, разом полезли на высокий берег, цепляясь за корни, хилые кусты. Данила пошел вперед, кося глазом на послушно бредущих за ним людей. Вожаком никогда не был, ходил всегда в одиночку, но сейчас, как видно, не нашлось ни старшего, ни смелого. Они взобрались на невысокую сопку. Вдоль берега тянулась широкая полоса, где рос редкий смешанный лес. Высились ясени, тополя, рядами шли лиственницы, редкими башнями стояли исполинские кедры. Часто виднелись поляны, заросшие высокой травой. Дальше поднималась стена черного непроглядного леса с его буреломами, чащами и зверьем.

— Там, — сказал Данила, — никуда не денешься, придется расчищать землю. Велика матушка Расея, но готовых земель не осталось. Потом польешь, и хлеб поднимется. Главное, вода сюда не доберется. Вода в амурских реках поднимается высоко, сами слыхали, а тут берег высокий. Эту воду можно спустить, канавы прокопаем быстро.

— А земелька?

— Должна быть хорошая. Глядите, какая трава растет! Спустимся, проверим. Он опять удивился, как послушно мужики полезли за ним вниз на другую сторону сопки. Самые опытные из них ковыряли землю, качали головами. Вроде бы и земля в самый раз, чернозем на пять пальцев, но больно мокрая. К вечеру второго дня Илья и Карп первыми отмерили себе участок в сто сажен вдоль берега и принялись за раскорчевку. За ними и другие, спеша захватить получше, начали отмерять участки, которые смогли бы обработать. Братья Ковалевы во главе с их отцом Захаром Ильичом обмотались тряпьем, чтобы не так докучала мошка, вошли с топорами в чащу. В полдень измученные поселенцы сползались к общему костру. Трое женщин в большом котле сварили гречневую кашу, вкусно пахло салом. Ребятишки наловили рыбы, такой крупной, что старшие переглядывались с удивлением и интересом. Одной рыбой можно прокормиться! Данила подумал, что непривычного здесь много. От налогов освобождены, земли бери сколько захочешь, бери лес, воду, рыбу. Молодежь освобождена от рекрутчины навсегда. Платить ни за что не надо. По крайней мере первые 15 лет. Кто брал государственную ссуду, тот начнет отдавать частями только через десять лет без процентов. На старом месте нестыдно быть бедным, мол, начальство виновато. Оно обдирает налогами. Там все нельзя. Зато тут все можно, но ежели ты ленив, то не на кого пальцем тыкать. Вроде и хорошо, а если глянуть на лица, не всем нравится. Отвыкли решать сами. Не хотят стать миллионщиками на свой риск, спокойнее получать похлебку в жестяной миске из рук барской кухарки. …От зари до зари рубили и жгли тайгу, корчевали пни. По вечерам складывали огромные кучи срубленных ветвей, разжигали костры. Огонь полыхал всю ночь, а днем ребятня таскала ветки. Костер горел изо дня в день, а переселенцы, забыв про святые воскресенья, рубили, чистили, жгли и корчевали. Через две недели по Иману прошел баркас, оттуда на берег подали, как и записано в договоре, за казенный счет на каждую семью по корове и коню. Непривычно быстро на бабьих огородах под горячим августовским солнцем взошли лук и редиска. Бабы плакали от радости, ползали на коленях, разгребая землю пальцами, поправляя каждый росток. Мужики тоже поздно вечером, шатаясь от усталости, сползались к бабьим грядкам, с нежностью смотрели на зеленые всходы. Успели до морозов, хоть что-то успели. На берегу выкопали три землянки. Стены и крыши укрепили бревнами и досками, бывшими настилами плотов, сложили из сырой глины земляные печки, вдоль стен поставили широкие нары из сухих лесин. Тесновато, но тепло. Свет проникает в окошки со стороны Имана. Для скотины копали землянки попросторнее. Данила с братьями вырыли целую пещеру, отгородив ее от жилья молоденькими стволами сосенок и досками. Вроде бы отпала самая страшная забота —

о жилье на зиму, но работы оставалось невпроворот. Даже малые дети с утра выходили на будущую пашню. Уже на третий-четвертый день начали таскать матерям туески смородины и малины. К концу второй недели зачернела черемуха, сладкая приправа к пирогам, а на лесных полянах стало синим от голубицы. Однажды вода в протоке словно закипела. Мужики вытянули шеи, не веря глазам: огромные рыбы шли бок о бок. Некоторых выжимало наверх, они ехали над водой, прыгая, стараясь пробиться к воде, но падали на спины и головы своих сородичей.

— Говорили о таком чуде, — прошептал дед Захар, — не верил. Какое богатство! Что ж вы стоите, дьяволы? Хватайте, ловите! Мужики, разгорячась, кинулись к воде. Стоя по колено в реке, били палками* рыбу, поддевали ее вилами, бросали на берег. Рыба была тяжелая и жирная. Людей сбивало с нбг, и, хотя у рыб были огромные хищные пасти, ни одна не куснула, они как бы не замечали людей, а перли вверх по течению, забирались в протоки, искали мели.

— Да ить с такой рыбой, — бормотал ошарашенный Карп, — и на лодке речку не переплывешь. Как лесосплав! Рассказать про такое в России — не поверят!

— Или перебросить бы такое богатство в наши края, — добавила Настя добросердечно, — сколько там народу голодает.

— Под лежачий камень вода не текет, а каравай за лодырем не гоняется. …Через пару дней Данила с Ваняткой прошли вдоль реки вниз, забрели в мелкую протоку, мальчишка испуганно вскрикнул. Данила заторопился за ним. Ванятка топтался на отмели, поднимая попеременно ноги. Он стоял по щиколотку в красной крупной икре. Данила зачерпнул горсть, поднес к глазам. Икринки были непривычно крупные, янтарно-пурпурные. Ванятка закричал удивленно:

— Ее тут видимо-невидимо! Вон до мыса и дальше. Волны выплескивали икру на берег, она прямо на глазах ссыхалась под жаркими лучами солнца, в тени влажно блестела, похожая на яркие бусинки. Данила и Ванятка шли по икре, теплая вода плескалась по щиколотку, а в отдельных местах доходила до коленей. Данила брезгливо выбрался на сухой берег. В этом сумасшедшем. расточительстве было что-то страшное, пугающее.