— Ты не замерзла, милая? — участливо спросил Майк, помогая Кэрол снять дубленку.

— Немного, — зябко поежившись, призналась она.

— Сейчас я поставлю чайник. Или лучше сварить кофе?

— Ты умеешь варить кофе? — с радостным удивлением переспросила Кэрол.

Ей всегда казалось, что это так волнующе и сексуально, когда мужчина умеет варить кофе и жарить мясо. У нее было ощущение, что в этом есть что-то от священнодействия, мистического шаманского обряда.

— Конечно, — отозвался Майк. — Я еще и обедом тебя накормлю. Мама довольно рано научила меня готовить, чтобы я мог сам о себе позаботиться, когда они в рейсе.

— Кстати, давно хочу тебя спросить, — припомнила Кэрол. — От Сайленсити до ближайшего аэропорта два часа езды. Неужели они мотаются каждый раз в такую даль?

— Папа в юности жил в Чикаго. Но когда они с мамой познакомились и поженились, она не захотела уезжать из Сайленсити. И папа с ней согласился.

— Да? Почему? — удивилась Кэрол, которая не понимала, как можно из крупного города добровольно перебраться в такую глушь.

— Каждый раз на работе они сталкиваются с таким неимоверным количеством народа, что по возвращении из рейса им хочется лишь тишины и покоя. Особенно это относится к маме, которая все время полета должна обслуживать капризничающих пассажиров, непрестанно улыбаться, улаживать любую ситуацию… Их лица снятся ей в кошмарах. В свой первый выходной она иногда отключает телефон и просит всем говорить, что ее нет дома. И только потом начинает скучать по людям и выходить в свет.

Кэрол сочувственно покивала.

— И у отца также, — продолжал Майк. — Можешь себе представить, какое это напряжение — каждый рабочий день быть ответственным за сотни жизней — пассажиров, экипажа, тех, кто под ними внизу, на Земле… И не иметь права на ошибку. После такой работы нужен полноценный отдых. Так что они предпочитают проехать лишние несколько миль, лишь бы быть избавленными от шума и суеты большого города. Папа говорит, что ни разу не пожалел, что переехал в Сайленсити, и, по-моему, он говорит это искренне, а не для того, чтобы утешить маму.

— Кстати, а когда они прилетают? — уточнила Кэрол.

— Послезавтра, — отозвался Майк, вешая ее дубленку в шкаф.

Так, значит, сегодня его родителей не будет и они останутся совсем одни, осенило Кэрол. Дрожь волнения пробежала по ее телу — они еще ни разу не оставались с Майком вдвоем в пустой квартире.

Собственно, она еще ни разу не была в его доме. Они виделись в колледже или в клубе, иногда по вечерам или по выходным Майк навещал дом Смитов на Дримгроув-стрит — например, Рождество они встретили в кругу ее семьи, а Стрейнджерсов-старших поздравили в «Пляшущем еноте».

Но в этот январский день Майк неожиданно предложил:

— Хочешь взглянуть на мое обиталище? Ведь ты еще ни разу не видела, как я живу.

Репетиции в этот день не было, занятия закончились довольно рано, и Кэрол решила принять его предложение: ее давно мучило любопытство. Ей не терпелось взглянуть на дом, в котором живет ее любимый молодой человек, чьи поцелуи украдкой согревали ее с той самой ночи Хеллоуина, которую они встретили вместе.

Но дальше поцелуев они не заходили, хотя каждый раз, когда Майк сжимал Кэрол в объятиях, дыхание влюбленных учащалось и взоры затуманивались. Она чувствовала, что нежные прикосновения Майка будят в ней неведомое, удивительное начало, доселе дремавшее и надежно укутанное розовым флером романтических грез.

Теперь она понимала, что реальная любовь гораздо больше, глубже и материальней, чем ее детские представления, и очертания этой настоящей любви едва начали проступать перед ее мысленным взором, как постепенно проявляется изображение на фотоснимке.

Кэрол знала, что Майк уже обладает некоторым опытом «взрослой» любви, и иногда, перед сном, будучи предоставленной сама себе, терзала себя глупой незрелой ревностью к той, кто была его возлюбленной.

Ее предшественница Кармен, роковая красотка, уверенная в себе и наверняка искусная обольстительница, рисовалась ей коварной ведьмой, которая украла для себя кусочек Майка, и иногда Кэролин мучили комплексы по поводу того, не покажется ли она сама Майку пресной, скучной и бесцветной в сравнении с этой особой.

Но по трезвом размышлении она говорила себе, что глупо ревновать к прошлому. Ведь Кармен уже нет рядом с Майком, а она, Кэрол, почти каждый день оказывается в его объятиях и ощущает сладкий вкус его теплых губ. И иногда ей казалось, что она вот-вот будет готова идти дальше в смелости их пока еще невинных ласк.

И вот они вдвоем здесь, дома у Майка. Кэрол не могла не задать себе вопрос, чем это обернется для них обоих, насколько далеко они зайдут, пользуясь этим неожиданным для нее уединением. Она смутилась и опустила глаза.

От внимания Майка не ускользнуло ее замешательство. Он улыбнулся и обнял ее, слегка наклонившись и коснувшись губами ее ушка, порозовевшего от мороза.

Неужели он прямо сейчас накинется на меня, мелькнуло в голове у Кэрол, и она зажмурилась, решая, готова ли принести Майку эту жертву. Но он ласково и шутливо потерся носом о ее щеку, ведя ее в сторону кухни и заметив:

— Ммм… Какие у тебя холодные уши. Чашку кофе, погорячее и немедленно!

— Вы правы, доктор, — иронически согласилась Кэрол, маскируя собственное смущение. — Ваш рецепт мне весьма по вкусу.

— Его вкус ты оценишь, когда попробуешь мой фирменный кофе с корицей, — возразил Майк и принялся колдовать у плиты.

Кэрол устроилась на удобном гнутом стуле и принялась осматриваться.

В отличие от семейства Смитов, Стрейнджерсы жили не в отдельном коттедже, а в большой квартире в самом центре городка. Конечно, у нее еще не было возможности оценить масштабы этой квартиры, но простор ощущался еще в холле.

Кухня была оформлена со вкусом, но имела не слишком обжитой вид. Так обычно бывает в домах очень занятых хозяев, которые не слишком много времени поводят у семейного очага.

Серебристая мебель, бытовая техника, все, что необходимо, чтобы приготовить пищу, — продуманно, чисто, но не более того. Ни картинок, ни украшений интерьера — сразу видно, что никто не торчит здесь часами изо дня в день. Из кухни в соседнюю комнату было проделано раздаточное окошко — очевидно, семейство имело обыкновение вкушать пищу в столовой.

По кухне пополз изумительный аромат свежесваренного кофе. Майк приготовил посуду и ловко наклонил турку, разливая напиток по чашечкам. Пока разогревался заранее приготовленный обед, они сидели за маленьким столиком на кухне и наслаждались горячим кофе.

— Ммм… Чудесно, — блаженно полуприкрыв глаза, потянула Кэрол. — Ты здорово варишь кофе.

Она почувствовала, что согревается. На кухне моментально стало уютнее, словно кто-то опустил на окнах мягкие занавеси и включил лампу под бархатным абажуром.

— Я рад, что тебе понравилось, — благодарно кивнул Майк и поднялся, чтобы достать из духовки мясо с гарниром. — Надеюсь, обед тоже не покажется тебе слишком гадким.

— Гадким? Да я сейчас захлебнусь слюной от предвкушения. Такой аппетитный аромат! Это что?

— Телятина с грибами и овощами в белом соусе.

— Вот это изыски, — удивилась Кэрол. Неужели он специально вчера приготовил обед, чтобы сегодня поразить ее своим кулинарным искусством?

— Мама учила меня готовить те блюда, которые подаются пассажирам первого класса, — пояснил Майк. — Если у меня ничего не получится с музыкой, я подумываю пойти в повара.

— Да, ты не пропадешь, — улыбнулась Кэрол. И я с тобой не пропаду, мысленно добавила она. Если, конечно, мы будем вместе.

Он разложил мясо по тарелкам, достал пару вилок и через раздаточное окошко поставил обед на стол в столовой.

— Пойдем, — пригласил он Кэрол. — Отведаешь моей стряпни.

В огромной комнате-студии — столовой, а по совместительству гостиной — было гораздо уютнее. В интерьере царили теплые оттенки, словно в противовес серебристой поверхности самолетного фюзеляжа, голубизне неба, синеве летной формы, светлым нюансам цвета облаков… Взгляд летчика и стюардессы словно бы отдыхал на мягком колере бежевых обоев, песочного паласа на полу, нежно-оранжевых штор и портьер на двери, абрикосовой обивки мебели.

Кэрол и Майк расположились за большим полукруглым столом, одной стороной примыкающим к стене, общей с кухней, и приступили к трапезе.

Блюдо оказалось не менее вкусным, чем обещал его аромат. Белоснежные зубки Кэрол с наслаждением вонзались в небольшие кусочки сочного, нежного, отлично прожаренного мяса и аппетитного гарнира. Майк, расправляясь со своей порцией, успевал любоваться тем, как она ест: аккуратно, без излишней торопливости, но с явным удовольствием, смакуя пищу, получая удовольствие от процесса.

Насытившись, Кэрол поблагодарила своего возлюбленного кулинара. Майк, польщенный ее высокой оценкой своих способностей, сварил еще по чашечке кофе и принес блюдо с заварными пирожными, которые, он знал, очень нравятся Кэрол.

Теперь, когда Кэрол оторвалась от тарелки с вкуснейшей пищей, она могла, как следует оглядеться. Пространство вместительной и симпатичной столовой-гостиной было поделено пополам огромным диваном, обращенным спинкой к обедающим. По бокам от дивана несколько мягких на вид кресел приглашали к отдыху и расслаблению. Большая компания могла собраться вместе в этом уголке, что-то оживленно обсуждая или просто смотря телевизор.

— Ты слышал, завтра вечером по «Нью Мьюзик Ченнел» будет концерт «Роллинг стоунз»? — припомнила она. — Прямая трансляция. Это турне в поддержку их нового альбома. Как бы я хотела там побывать… Но до нашего городка такие монстры рока, конечно же, не доезжают… Хорошо хоть, можно по телику посмотреть.

— Да? А во сколько? — оживился Майк.

— Начало в семь. Знаешь, я иногда мечтаю, как мы с тобой накопим денег и поедем в большой город, и там сможем попасть на настоящий концерт на огромном-преогромном стадионе. Там будет миллион народа — и мы с тобой, вдвоем, понимаешь? — поделилась сокровенным Кэрол.

— Так зачем же дело стало? Приходи смотреть передачу ко мне, — с улыбкой предложил Майк. — Это будет почти, как если бы мы побывали там с тобой вдвоем.

Кэрол обрадовалась. Это же была ее мечта — делить радость впечатления с любимым. Пусть они с Майком не могут попасть на настоящий концерт «роллингов», по крайней мере, они увидят и услышат это вместе по ТВ.

— Отлично, — кивнула она. — Обязательно приду.

Очевидно, родители Майка тоже были заядлыми меломанами. Кэрол заприметила, что кроме телевизора в комнате имеется еще и музыкальный центр с хорошими колонками и немаленькая фонотека.

— У вас уютно, — умиротворенным тоном произнесла она, откусывая кусочек пирожного. — Знаешь, я никогда не жила в квартире. У нас всегда был коттедж. Правда, когда я была маленькая, мы жили в другом доме, поменьше.

— У своего дома, конечно, есть преимущества, — кивнул Майк. — Например, у вас есть сад. Но и у нас тоже есть сад. Хоть и маленький. Жаль, что сейчас зима и я не могу продемонстрировать его тебе во всей красе…

— Сад? Где, во дворе? — заинтересовалась Кэрол, доедая пирожное и делая последний глоточек кофе.

— Нет, не угадала, — помотал головой Майк. — Пойдем, покажу.

Они встали из-за стола и направились к двери. Но Кэрол не удержалась от любопытства и по пути свернула к небольшому журнальному столику, стоящему между диваном и креслом. Ее внимание привлекли несколько семейных фотографий, стоящих там, в красивых рамках.

Она вспомнила, как познакомилась с родителями Майка. Они тогда были в карнавальных костюмах, голову миссис Стрейнджерс украшал черный парик, и Кэрол тогда даже задумалась, в кого же вышел мастью златокудрый Майк.

Но уже при второй встрече загадка разрешилась: Рэйчел Стрейнджерс оказалась натуральной блондинкой. Кэрол с восхищением и даже немного с завистью смотрела на медово-золотистые локоны мамы Майка.

Теперь же в ее руках оказалась фотография, на которой смеющаяся Рэйчел и сияющий Бен — оба в парадной форме — держат на руках веселого белобрысого толстощекого карапуза, в котором очень трудно было признать сегодняшнего подтянутого Майка.

— Какой ты был смешной, — со смесью умиления и веселья хихикнула Кэрол.

— Зато посмотри, какой здесь серьезный, — возразил Майк.

На втором фото ему было лет десять на вид. Майк в белой концертной рубашечке и с бантом на шее сидел на высоком стуле и держал в руках гитару. Вид у него был крайне сосредоточенный, по всему видно — человек осознает важность момента и ответственность всего мероприятия.

— Это я во время школьного концерта. У нас был какой-то праздник, и меня попросили выступить. Мое первое официальное выступление — до этого я играл только в клубе да дома родителям, а тут собрались все: ученики, учителя, директор… — комментировал Майк. — Я до сих пор помню, как волновался тогда, накануне долго не мог уснуть.

— А сейчас, Майк? — заинтересованно спросила Кэрол. — Сейчас ты волнуешься перед выступлением?

Ей всегда было интересно — каково это: выходить на авансцену, своей спиной прикрывая остальную команду, лицом к лицу со зрителем. Она весь концерт сидела, почти спрятавшись за свою ударную установку, и все равно ощущала, как струйки пота стекают по спине, а пальцы становятся настолько влажными, что она боится, как бы палочки не выскользнули из рук.

А вокалист? Он стоит и поет под прицелом десятков, сотен, тысяч, миллионов глаз, незащищенный, неприкрытый, по сути, ни сценическим костюмом, ни гитарой, ни стойкой микрофона. Он словно обнажен перед этими взглядами. Ничего не скроешь: ни фальшь, ни непрофессионализм, ни дутую пустоту внутри. А значит, их просто не должно быть.

— Волнуюсь, — без стеснения признался Майк. — Очень волнуюсь. И надеюсь, что буду волноваться всегда, сколько бы раз я не выходил на сцену.

— Надеюсь? — удивилась Кэрол. — Я думала — это наоборот то, что надо преодолеть.

— Мистер Шадоуз рассказывал, что даже на пике славы у него подгибались колени перед началом выступления. Но он подчеркивал: «Я боялся не своей публики. Если боишься публики — значит, ты не артист. Я боялся, что не смогу донести до нее что-то важное, что выступлю впустую, как паяц, а не как музыкант с большой буквы, и слушатели уйдут с концерта такими же, как и пришли, не став чуточку лучше, мудрее, одухотвореннее…»

А я боюсь публики, призналась себе Кэрол. Она любила музыку, но боялась быть в центре внимания. Хотя, конечно, ей льстило, когда у нее за спиной шептались: «Смотри, смотри, это она! Та самая барабанщица» или когда публика аплодировала и одобрительно свистела во время их выступления на вечеринках колледжа.

Однокурсницы смотрели на нее как на местную диковинку, подходили, спрашивали: «А давно ты играешь?», «А, правда, что Джим-Джей твой парень?», «А что у тебя со Стрейнджерсом?»… Это внимание отчасти льстило, отчасти раздражало, и уж во всяком случае, выходя на сцену, она не думала о том, станет ли после ее выступления мудрее Молли или Мадлен.

И размышления мистера Шадоуза, озвученные Майком, были для нее откровением. Она думала о том, чтобы хорошо сыграть, но о том, чтобы музыка вызывала переворот в чьей-то душе… Это показалось Кэрол перебором. Наверное, я все-таки не артист, заключила она.

— Итак, ты хотел мне что-то показать? — напомнила она Майку, отгоняя от себя тревожные мысли о собственной творческой состоятельности. — Ты говорил о саде?

— Да, сад. Наш маленький сад, — спохватился Майк. — Ты непременно должна это увидеть.

Они покинули столовую, прошли по гладкому паркету коридора и завернули за угол. Ответвление коридора заканчивалось полукруглым окном и балконной дверью.

Майк подошел к этому окну и поманил пальцем Кэрол. Она приблизилась и глянула сквозь стекло.

Просторная лоджия была оборудована под маленький летний сад. Сейчас она стояла занесенная снегом, но все равно можно было разглядеть заснеженные кадки с заботливо укутанными на зиму растениями, кашпо под горшочки с цветами, убранные до наступления теплых дней… И даже покрытую теперь снежинками садовую скамейку под проволочной аркой, по которой, по задумке садовода, должны тянуть свои зеленые щупальца красивые вьюнки.

— Да… — зачарованно протянула Кэрол. — Как здесь, наверное, красиво летом.

— Еще как, — согласился с ней Майк. — Весной сама увидишь. Вот в этих кадках — розы. Красные, чайные, белые, розовые. А там обычно растет дикий виноград. Еще мама выставляет, когда тепло, горшочки с этими… как их… Бегонии или петунии… В них я плохо разбираюсь. А розы мне нравятся.

— И мне больше всего нравятся розы, — призналась Кэрол.

— Да, я помню твой розовый куст в вашем саду, который ты мне показывала.

— А помнишь тот букет, который ты подарил мне на день рождения? Я тебе не рассказывала? Одна розочка проросла, и я посадила ее у себя под окном. По-моему, она прижилась. Если она благополучно перезимует, то весной у меня будет твой розовый куст, — поделилась Кэрол.

Майк обнял Кэрол за плечи и притянул ее к себе.

— Будет здорово, если это случится. Тогда ты будешь думать обо мне каждый раз, как выглянешь в окно.

Я и так постоянно думаю о тебе, хотелось сказать ей. Но Кэрол промолчала, нежно прислонившись виском к плечу Майка и глядя вместе с ним на заснеженный садик на балконе и вид, открывавшийся за ним.

Они стояли, с высоты четвертого этажа любуясь уголком двора, где гуляли собаки и их чинные хозяева и играли дети, цепочками следов на хрустящем январском снегу, крышами соседних домов с металлическим кружевом телевизионных антенн…

— Хорошо здесь, — задумчиво произнесла Кэрол. — Люблю зиму. И лето, и весну, и осень. Мне не важно, какое время года, в каждом сезоне есть для меня что-то свое притягательное.

— И мне не важно… Когда ты рядом, — неожиданно признался Майк и вдохнул запах ее волос. — Мне хорошо с тобой всегда и везде.

Она медленно повернула к нему лицо, смущенная и обрадованная его откровенностью. Они не говорили друг другу подобных слов, выказывая взаимное расположение при помощи нежных взглядов и ласковых осторожных касаний. И лишь теперь, в этот солнечно-белый январский день, стоя у двери занесенного снегом балкона, Майк посмотрел ей в глаза и тихо, одними губами, произнес:

— Любимая…

Она счастливо вздохнула, позволив его губам найти ее губы, и доверчиво раскрыла для него свои объятия, обвив руками шею. Майк целовал и гладил ее, то обнимая за талию, то нежно проводя по плечам, то легко пробегая ладонями по стройным упругим бедрам.

Ей казалось, что в этом неспешном танце его ласковых рук ее тело, еще недавно бесплотное и полупрозрачное, почти немощное в своей призрачности, обретает реальные очертания, становится живым, полнокровным, получает звериную гибкость и упругость, о которых она только догадывалась, но не ощущала доселе.

Его прикосновения становились все смелее, а ее ощущения — все четче: минуту назад Кэрол казалось, что все происходящее относится не к ней, что это безымянная актриса на черно-белой пленке отвечает на поцелуи возлюбленного, стоя у морозного стекла перед балконом, — волосы разметались по плечам, пальцы поглаживают светлые локоны на затылке юноши, глаза прикрыты в трепетном ожидании… И вот она уже осознает, что все это происходит не с кем иным, как с ней, Кэролин Смит, во плоти, в нетрезвом от счастья рассудке и без памяти от любви и нежности.

И все-таки от балконного стекла нещадно веяло холодом. Даже жаркие объятия любимого не в силах были победить реальность январского мороза. Кожа Кэрол покрылась мурашками, девушка дрожала, хоть и не хотела обращать внимания на холод, небольшую и досадную помеху их поцелуям.

Это не могло укрыться от внимания Майка.

— Ты замерзла, милая? — спросил он. — Пойдем в комнату?

Она кивнула. Обнявшись, влюбленные покинули свой укромный уголок, и коридор вывел их к дверям комнаты Майка с красной табличкой на ней: «Нажать при аварии». Очевидно, табличка висела здесь просто так, шутки ради, но Кэрол почудился в этой надписи скрытый смысл. Если житейская буря настигнет ее, она хотела бы прийти сюда и толкнуть эту дверь, чтобы здесь искать помощи у Майка…

И в этот момент зазвонил телефон.

Кэрол вздрогнула и отшатнулась от Майка, словно кто-то вошел в комнату и застал их двоих в объятиях друг друга. Она даже автоматическим движением запахнула блузку на груди, как если бы кто-нибудь мог ее увидеть.

Майк с улыбкой, но без насмешки посмотрел на нее. Его порой трогала эта старомодность воспитания его подруги, которой словно не коснулась современная свобода взглядов на секс. Если бы почитатели «Поющих скелетов» услышали, что эта рыжая рокерша по сути — робкая, застенчивая девочка, они бы не поверили… Но это было так.

И Майку приходилось это уважать, хотя со временем он рассчитывал убедить Кэрол, что в отношениях между двумя любящими друг друга людьми нет места скованности и стеснению. «Монашенка с другими, сексуальная тигрица с любимым» — это идеал женщины, о которой мечтают многие мужчины, но Майку пока что встречались только крайности. Со временем он хотел бы видеть любимую более раскованной, но Майк понимал, что, пока Кэрол неопытна и боязлива, говорить с ней об этом рано.

— Ну, что ты, малыш, — ласково прошептал Майк. — Это же всего лишь телефон. Я — балда, забыл включить автоответчик. Ну, ничего, после десятого звонка он сам включится. Если там дождутся, конечно.

— Разве ты не возьмешь трубку? Надо ответить, — пробормотала Кэрол, которой стало неловко из-за собственной зажатости. В самом деле, почему она ведет себя как ребенок, которого застали за похищением варенья из буфета? Стоило так пугаться… И вообще, она же с Майком, любимым и любящим, нежным и доброжелательным, и в том, что происходит между ними, нет ничего предосудительного…

Между тем звонки не прекращались.

— Не будем мы брать трубку, — шутливо наморщил нос Майк. — Нас нет ни для кого, кроме друг друга.

И он нежно, но настойчиво возобновил ласки.

Кэрол пыталась сосредоточиться на его поцелуях, но у нее это плохо получалось. Настырный аппарат, висящий на стене над кроватью, все надрывался и надрывался, и девушка начала испытывать легкое раздражение. Майк словно не слышал звонков. Ну что ему стоит снять трубку, только руку протянуть! Хотя в тот же момент ей было приятно, что мужчина готов забыть ради нее обо всем внешнем мире.

Наконец раздался щелчок и сработал автоответчик. «Привет, вы позвонили в квартиру семьи Стрейнджерс, — раздался приятный голос небесной красавицы Рэйчел. — К сожалению, сейчас нас нет дома или мы не можем подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте свое сообщение, и мы постараемся связаться с вами. Приятного вам дня!»

От этого голоса Кэрол снова стало не по себе. Как будто мама Майка в комнате, а они тут лежат полураздетые на кровати. Но еще более неловко и неприятно ей стало, когда в динамике послышались женские всхлипы:

— Майк, ты дома? Это Шейла. Я так волнуюсь, так волнуюсь… Ты новости смотрел? Какой ужас! Майк, скорее все разузнай и позвони мне, пожалуйста, дорогой!

Неизвестная дама рыдала и взывала к помощи Майка, да еще и называя его «дорогим». Кэрол не могло это понравиться.

Услышав сообщение, Майк замер, изменился в лице и начал судорожно шарить по дивану в поисках телевизионного пульта.

— Можно спросить, кто такая Шейла? — по возможности ровным тоном поинтересовалась Кэрол, но голосок у нее все равно получился довольно стервозным. Ей совсем не понравилась мысль о том, что ее возлюбленный у нее за спиной может крутить роман с какой-то нервической особой.

— Шейла — это подруга моей матери, — коротко пояснил Майк, не обращая внимания ни на тон Кэрол, ни на то, что она застегнула блузку и отодвинулась от него: он был слишком встревожен.

От волнения он так и не смог найти пульт, соскочил с дивана и нажал кнопку на телевизоре, а потом принялся переключать каналы, ища новостной.

Мелькнул знакомый логотип в углу экрана — информационный канал, всегда передающий самые свежие сообщения и самые горячие сюжеты. На синем фоне студии девушка-диктор в сером пиджаке смотрелась очень элегантно. Ее лицо казалось спокойным, словно речь шла о светской вечеринке.

— …И сейчас мы с вами узнаем подробности, — сообщила она милым голоском. — Итак, наш корреспондент из Акапулько сообщает…

Картинка сменилась: на фоне здания аэропорта стоял деловитый корреспондент с микрофоном, за спиной которого, вдали, поднимались в небо клубы черного дыма.

— Как вы уже знаете, жуткая авиакатастрофа разразилась сегодня в 15.38, — начал свой репортаж телевизионщик. — Напомню, что «Боинг-747» начал заходить на посадку, и в этот момент у него по неизвестной пока причине загорелся один из двигателей, как можно заключить из показаний очевидцев. Самолет рухнул прямо на взлетное поле, и, если бы поблизости оказались другие воздушные суда, трагедия могла приобрести еще больший масштаб. Но пилотам удалось дотянуть до самого дальнего края поля, где не было ни техники, ни людей. Тем не менее, количество жертв велико, точные цифры пока не называются, но можно предположить, что это не менее 120 человек. В настоящий момент пожарные еще продолжают бороться с огнем, надежды на то, что кто-то мог выжить, довольно слабы. Официальные лица заявляют, что расследование причин катастрофы…