– Проснулась? – Вэл улыбнулся Дхинджер, глядя на нее через решетку, разделяющую их балконы.

Он уже давно встал, позавтракал и теперь курил, развалившись в шезлонге и блаженно щурясь на солнце. Его длинные волосы успели выгореть и приобрели платиновый оттенок, выгодно оттеняя загар, покрывший его плечи за эти несколько мексиканских дней.

Джин едва успела, подняться с постели и умыться. Она накинула короткий белый халатик и прошлепала босыми ногами на балкон, чтобы впустить в свою душу немного солнца. Пожелав Вэлу доброго утра, она потянулась, сладко зевнула и устроилась в шезлонге в метре от него, благодарная за то, что этот доброжелательный и в доску свой человек ни капельки не смущал ее.

Она открыла неведомое прежде удовольствие свободы, когда ты можешь не стесняясь зевнуть и выйти на балкон босиком и в коротком халатике. Вряд ли она могла бы позволить себе такое в Далтонморе.

Утро было настолько чудесным, а состояние – блаженным, что Джинджер захотелось замурлыкать и потереться о смуглое плечо своего визави. Если бы не спасительная решетка, она бы так и сделала, а потом бы долго мучилась от рефлексии по поводу собственной несдержанности.

Блаженно вытянувшийся в шезлонге Вэл, подставляющий обнаженный торс утренним лучам, взволновал ее, как начинали волновать все больше эти ежеутренние свидания на балконе – со взглядами, брошенными через разделяющую их металлическую решетку, с ничего не значащими словами, с полусовместным чаепитием – каждый на своей половине…

Он поправил солнечные очки, сдвинутые на лоб, чтобы лицо равномерно принимало ласку горячих лучей, и Джинджер залюбовалась игрой света на выбеленных солнцем прядях его волос, потревоженных этим жестом. Она с сожалением думала о той незримой решетке, которая разделяла их по жизни, той чугунной ограде, что украшена увесистой табличкой со словами «Он тебе не ровня».

Но почему, почему? – в сотый раз прашивала себя Джинджер. Он не бродяга, не наркоман…

Даже не простой рабочий. Вполне преуспевающий представитель среднего класса с неплохими, насколько она могла судить, перспективами. Но для женщины, бывшей замужем за сыном сенатора, этого было слишком мало.

Вот именно – бывшей, напомнила себе она.

Я уже выпала из их круга, мне противны эти жалкие людишки, которые растеряли истинные ценности за внешним лоском! Что со мной, неужели я хочу вернуться в их фальшивый мирок? Неужели меня задевает то, что они осудят меня за мой выбор, если я позволю себе сблизиться с Вэлом?

Хочу, задевает, отвечала одна половина ее существа. Нет, ни за что! – вопила вторая. Наверное, будь я принцессой крови, я бы относилась к этому иначе, с досадой призналась себе Джин. Я бы плюнула на этикет и государственную необходимость и сбежала с заезжим менестрелем. Но мне так хотелось выбраться из грязи, и я сама выбрала себе судьбу!

Но твоя судьба уплыла у тебя между пальцев, напомнил ехидный внутренний голос.

Алекс-то – тю-тю.

Но остается еще вариант с Вашингтоном!

Неужели бывший тесть не протянет руку помощи страдающей и покинутой красавице-невестке? Неужели он не поможет ей устроиться в жизни? А там, глядишь, подвернется выгодная партия…

Неужели она позволит, чтобы в ее планы вмешался чумазый шалопай, свалившийся с яблони?

При взгляде на Вэла решимость Джинджер мгновенно улетучивалась. Все-таки он давно уже не был чумазым шалопаем…

– А у меня для тебя есть сюрприз, – объявил Вэл, когда Джинджер покончила со своим утренним чаем. – Я переговорил вчера с Энрике, и он позволяет нам сегодня покататься на своей «Барракуде».

– Серьезно? – обрадовалась Джинджер. – Вот здорово! Мне вчера так понравилось, и я не прочь продолжить уроки вождения.

– Обычно он подрабатывает, катая по выходным и вечерами туристов, а сам, бывает, выходит в залив на рассвете. Но сегодня Рикки целый день на работе, и тримаран – в нашем полном распоряжении хоть до самой темноты. Но выходить на воду, пока жара не спадет, не очень хочется. Так что на пристань мы пойдем после обеда, а сейчас предлагаю культурную программу.

– Какую?

– Можно заглянуть в крепость Сан-Диего. Там сейчас музей, а раньше она защищала город от пиратов. Помнишь, я тебе рассказывал?

– Как же, помню. От пиратов, которые прятали сокровища на острове Ла Рокета, – отчиталась Джинджер. – Пойдем. Я хочу посмотреть, нет ли в музее пиратского золота, с которым связаны ужасные легенды и проклятия.

– Какой же музей без легенд и проклятий? – возмутился Вэл. – Одни туристы чего стоят!

Они – настоящее проклятие любого музея. Как там было бы хорошо и спокойно, если бы не посетители…

Утомленная экскурсией и поездкой по жаре, Джинджер буквально застонала от наслаждения, оказавшись в прохладе кафе.

Чтобы солнце не напекло ей голову, Вэл поделился с Джин своей запасной банданой, и теперь в этих ярко-красных косынках они напоминали двух пиратов, вернувшихся после набега на крепость и обогащенных целыми сундуками впечатлений.

Жара притупляла аппетит, и Джин вполне хватило салата из морепродуктов, а на закуску – апельсинового десерта с корицей и горьким шоколадом. Вэл взял себе энчиладас – кусочки курицы с сыром, традиционно завернутые в кукурузную лепешку с непременным соусом.

– Кажется, по возвращении домой мы будем высыпать себе в тарелку по банке перца, – сказала Джинджер, наблюдая, как Вэл не морщась поглощает свой обед.

Он согласно кивнул и ответил:

– Боюсь, во время прогулки ты пожалеешь, что не взяла себе что-нибудь посерьезнее салата.

Кататься мы будем долго, а на воде просыпается безумный аппетит.

– А, не волнуйся. Возьмем с собой сандвичи и чай, – беззаботно махнула рукой Джин.

– Залезай! – кивнул Вэл своей спутнице, стоя в воде в подкатанных джинсах и удерживая готовую к прогулке «Барракуду».

Он уже проверил, все ли в порядке, хорошо ли подкачаны баллоны тримарана, на всякий случай бросил на трамплин весло, и теперь их маленький экипаж был готов к отплытию.

Джинджер легко пробежала по балке, в одной руке сжимая сумку Вэла и балансируя другой, в которой были зажаты ее пляжные тапочки. В сумке были нехитрый ужин, термос и пара ветровок. Джин помнила, как озябла вечером накануне, хотя ей всю жизнь казалось, что замерзнуть в тропиках просто невозможно.

– А мы не напоремся на камни? – внезапно забеспокоилась она, едва успела расположиться на трамплине.

– Я взял у Энрике карты и просмотрел их.

Он отметил все опасные участки, куда ходить не стоит, – попытался успокоить ее Вэл.

– Эй, на «Барракуде», привет! – раздался веселый голос Висенте Альмансио. Он как раз подошел к причалу на своем «Кальенте» и спрыгнул в воду, чтобы пришвартовать катамаран.

Едва успев поздороваться в ответ, Джинджер вдруг спросила:

– Скажите, Висенте, а что делать, если поднимется шторм? Как в фильмах о древних мореплавателях: гром, молния, ливень, все рушится, паруса рвутся, мачта – крак! – и пополам!

Что делать тогда? Подавать на берег сигнал «SOS» с помощью карманного фонарика?

– Милая, что за мысли? – удивился Вэл. – С чего вдруг? Да и какой ливень – здесь триста шестьдесят солнечных дней в году…

– Значит, остаются еще пять дождливых, – резонно возразила Джинджер. – Не знаю, мне вдруг стало так тревожно. Как бы вы стали спасаться, Висенте?

– В отличие от древних мореплавателей, у меня есть вот что… – усмехнулся Висенте и приподнял край парусины, накрывавшей какой-то агрегат. – Когда мне надо двигаться быстро, я спускаю парус и завожу мотор. Очень удобная система. Я подсмотрел ее у русских через Интернет, когда решил немного усовершенствовать свой «Кальенте». Не так романтично, как паруса, зато надежно в плане скорости.

– А на «Барракуде» такого нет, – вздохнула Джинджер. – Что же нам делать?

– Не волнуйтесь вы так, – ободряюще улыбнулся Висенте. – Штормового предупреждения не было. Погода прекрасная, на небе ни облачка. Поверьте старому морскому волку, неприятностей не предвидится.

Мягко покачиваясь на волнах, «Барракуда» несла их все дальше от причала, вдоль берега с его пляжами, мимо островков, избегая опасных мест, пролагая себе путь по зеленоватой воде.

Джинджер все уверенней чувствовала себя у руля, внимая рассказу Вэла об азах мореплавания. Она уже усвоила, что такое «ходить галсами», и росла в собственных глазах не по дням, а по часам.

Наконец ей наскучило это занятие, захотелось просто поваляться на трамплине и поболтать ногами.

Джинджер вытянулась во весь рост и ощутила животом, как пружинит под ее телом туго натянутый трамплин. И как волны в приятной, но пугающей близости от нее ворчат, недовольные, что дерзкие людишки смеют кататься на их спине, и не думая погружаться в пучину, как положено всякому тяжелому телу, от рождения чуждому водной стихии.

Да будут благословенны древние, использовавшие тайные свойства природы, чтобы обмануть саму природу, и построившие лодку! Славьтесь, шумеры, придумавшие парус! Пусть океанские лайнеры, белеющие на горизонте, несут в своих огромных жадных чревах тысячи пассажиров! Джинджер с Вэлом хорошо и на маленьком тримаране.

Она стянула шорты и топ, оставшись в бикини, перевернулась на спину и раскинула руки, готовая обнять целое небо в порыве благодарности за то теплое, светлое счастье, которое испытывала в этот момент. Тонкие голубоватые стекла солнечных очков защищали глаза Джинджер от слепящих лучей, попутно окрашивая мир в еще более яркие цвета, чем на самом деле.

Но ей все равно приходилось жмуриться, смешно морща носик.

Неожиданно Джин, блаженствующую с закрытыми глазами в состоянии полунеги, полудремы, накрыла тень. Она ощутила это сквозь опущенные веки – мир в одну секунду из оранжевого стал серым. Она замерла, пытаясь понять, что произошло, – глаза открывать не хотелось, как не хотелось выныривать из уютного мира гармонии и счастья, в котором она оказалась.

Джинджер догадалась, что это Вэл встал над ней, загораживая солнце. Ей даже почудилось, что она различает его еле слышимое дыхание – в шести с лишним футах от нее, как раз на расстоянии его роста. Стоит, любуется ее загорелым телом и думает, что она даже и не подозревает об этом…

Волнение мягко толкнулось в солнечное сплетение Джинджер, заставив ее слегка задрожать. Она осторожно передвинула ногу, чтобы согнуть ее более зрелищно, но сделать это будто бы случайно.

Молчание и неподвижность Вэла начинали ее нервировать. Что он хочет? Неужели сейчас-то между ними и произойдет то, чего она втайне желала, но считала глупой ошибкой физиологии, идущей вразрез со здравым смыслом?

Сможет ли она сказать «нет», когда эти сильные руки с красивыми длинными пальцами коснутся ее разгоряченной солнцем кожи? Да и надо ли отказывать себе в удовольствии, в мечтах о котором просто боишься себе признаться?

Мучимая противоречиями, Джинджер закусила губу. Она так устала пытаться что-то решить… Она вообще ненавидела и не умела принимать решения. Пусть все идет так, как идет.

Если сила желания Вэла заставит Джинджер переменить свое к нему отношение – что ж, да будет так!

Но тень так и висела над Джинджер, и ничего не происходило. Наверное, Вэл так боится получить ее отказ, что не решается перейти к решительным действиям. Если так, то почему он не воспользовался ее слабостью тогда, после вечера в «Текиловом раю»? Неужели потому, что Джинджер была нетрезва, и Вэл не хотел, чтобы все произошло помимо ее осознанной воли?

А теперь им овладела робость, которая свойственна порой даже самым лучшим из мужчин…

Джин решила его немного подбодрить и призывно потянулась, выгнувшись всем телом и демонстрируя мышцы, окрепшие от регулярного плавания и прогулок по городу. Не дождавшись реакции, она призывно шепнула одними губами:

– Ну же… Иди ко мне! – А? Ты что-то сказала? – раздался рассеянный голос Вэла с противоположной стороны тримарана.

Джинджер вздрогнула и подскочила, раскрывая глаза широко, как только что прозревший котенок.

Краска стыда залила ее лицо. Вэл курил, сидя у руля и задумчиво глядя вдаль, словно забыл о существовании на «Барракуде» еще одной пассажирки. Направление ветра изменилось, и повернувшийся парус загораживал Джинджер солнце, создавая над ней тенек.

– Я говорю, иди сюда, перекусим, – поспешно выпалила Джин, надеясь, что Вэл был достаточно увлечен своими мыслями и не заметил ее оплошности. – Ты был прав, зря я взяла такой символический обед перед прогулкой.

Она притянула к себе сумку, достала оттуда пластиковый контейнер с салатом, свертки со снедью и принялась раскладывать на салфетках сандвичи с курицей, сыром, соусом и томатами.

Сидя друг против друга, они с аппетитом перекусили, запивая еду предусмотрительно захваченной минеральной водой – отведать горячего чая в жару никто из них не решился, хотя оба слыхали, что это как раз весьма освежает.

– О чем ты так задумался, что не сразу услышал, как я тебя зову? – поинтересовалась Джинджер, чтобы окончательно избавиться от последних крошек чувства неловкости, которые скребли ей душу.

– Размышлял, каково здесь жить постоянно, – признался Вэл. – Меня всегда интересовало, что случается, когда город-праздник превращается для тебя в обитель серых будней.

– Думаешь, дни в Акапулько можно назвать «серыми»? – возмутилась Джинджер. – Каждый день видеть такую красоту, иметь домик с террасой, выходящей на залив… Да если бы мне здесь было чем заняться, я бы в два счета сюда перебралась!

– Вот именно. Святую истину глаголешь.

«Каждый день»… Красота приестся, а нереализованные планы останутся. Мне, например, хочется еще многое сделать в своей профессии, а здесь не так много интересных проектов. И потом…

Вэл задумчиво смахнул крошки с салфеток в контейнер от салата и продолжал:

– Когда в городе живешь, а не гостишь, начинаешь видеть его изнанку. Нищету, необустроенность, сломанные судьбы, несбывшиеся мечты… Здесь надо быть либо великим писателем, либо прирожденной горничной. То есть либо иметь настолько сильные талант и амбиции, которые смогут смести все преграды, либо не иметь никаких.

– «Красота приедается», – с обидой в голосе передразнила его Джинджер, которая по праву считала себя красивой женщиной. – Тогда тебе надо жениться на уродине. С каждым днем будешь привыкать, говорить себе: «А не так уж она и страшна…» И ваши отношения будут становиться все лучше и лучше день ото дня.

Вэл фыркнул.

– Женишься же не на красивом личике, – возразил он. – Если женщина дорога тебе только внешностью, то да, она скоро наскучит тебе, как и ты ей. Глубинно привлекает другое – какой-то внутренний надрыв, искра в глазах… Еще что-то. У каждого свое. Иногда тебе кажется, что человек гораздо глубже и тоньше, чем кажется, и при этом глубоко несчастен. – И у тебя складывается ощущение, что ты можешь ему помочь, заставить раскрыться, вытянуть на свет все лучшее, что живет там, внутри, и никак не может родиться… И в этом обрести единение, в этом разрешении от бремени, этих совместных муках и общем творении…

Произнося эту тираду на едином дыхании, почти не подбирая слов, словно думал об этом целую вечность, Вэл трижды упомянул слово «глубина» с таким надрывом, как будто ему доводилось тонуть в ком-то, но так и не получилось выплыть. Интересно, кого он имел в виду?

– Ты хочешь сказать, что способен полюбить кого-то из жалости? – переспросила Джинджер.

– Не из жалости! – горячо поправил ее Вэл. – Как тебе объяснить? Ну… словно ты вдруг обнаружил, что золотая статуэтка в музее, которую все считали просто очень красивым и дорогим предметом искусства, является еще и… Например, каким-нибудь магическим артефактом или тайником, в котором хранятся древние письмена. И у тебя возникает особое чувство – ведь все просто любуются ею, а ты знаешь, что у нее есть тайна, и пытаешься ее разгадать…

– …а потом разгадываешь и теряешь к ней всякий интерес, – иронично закончила за него Джинджер.

– В случае со статуэткой – может быть…

Наверное, я привел не слишком удачный пример… – Вэл стушевался. – С людьми же все по-другому… М-да.

Он отвернулся, словно пожалел, что сболтнул лишнее.

– Слушай, – вернулась к незаконченной теме Джинджер. – А что тебя навело на мысли о несбывшихся мечтах и сломанных судьбах жителей Акапулько? Почему ты считаешь, что в курортных городах все так трагично? Мне показалось, что, например, Энрике вполне счастлив.

Он так вкусно расписывал свое наслаждение жизнью, что я втайне начала мечтать о вилле где-нибудь здесь, на берегу.

– Энрике? Да, он вполне научился быть довольным своей жизнью, хотя мечтал путешествовать по всему миру, а вынужден целыми днями работать в отеле и вечерами подрабатывать, чтобы прокормить семью. Не такой уж он романтик, каким старается выглядеть. Подозреваю, что он бежит на свою «Барракуду» не из любви к парусам, которые у него в печенках сидят, а от домашней суеты, от капризов детей, окриков Исабелы, собирающей в школу старших и воспитывающей младшего…

– Да? А я думала, он просто фанатик океана… – растерянно проронила Джинджер.

– Может, и так… Может, и фанатик, – вздохнул Вэл. Ему не хотелось спорить. – Вот кто действительно несчастлив, так это Исабела, – продолжил он прерванную мысль. – Она ведь весьма неплохо танцует и поет, в юности играла в местной самодеятельности и мечтала стать актрисой, и ей все пророчили большое будущее. Она даже собиралась уехать в Голливуд, но ее семья так и не скопила денег на дорогу. И потом, она прекрасно понимает, что на много километров от Лос-Анджелеса все придорожные забегаловки забиты официантками, посудомойками и уборщицами с внешностью кинозвезд, которые дарят ослепительную улыбку каждому, кто хоть мало-мальски похож на продюсера, в надежде на чудо. А многочисленные школы актерского мастерства и липовые агентства обирают этих несчастных наивных девушек, суля им радужные перспективы и просто жируя за их счет.

– И Исабела даже не стала пытаться как-то пробиться? – удивилась Джинджер.

– Ну почему же, – усмехнулся Вэл. – Она пыталась. Все, что ей удавалось, – это устраиваться в ночные клубы, кафе и рестораны певицей или танцовщицей. Естественно, все это кончалось тем, что хозяин делал ей грязное предложение и, получив отказ, увольнял. В одном из баров, где Исабела пела по вечерам, она познакомилась с Энрике и вскоре стала сеньорой Мартинес. Все ее родные ликовали пуще, чем если бы она все-таки встретила голливудского продюсера. Считается, что Исабела вытянула счастливый билет.

– И чем она занимается теперь? – спросила Джинджер, проникаясь сочувствием к талантливой, но неудачливой красавице Исабеле.

– Воспитывает детей, – пожал плечами Вэл. – Иногда танцует на праздниках. Говорит, что мечтает открыть школу танцев для туристов. Ведь им безумно нравятся сальса, самба, румба и фламенко, и никто из них толком не умеет их танцевать, а на дискотеках хочется блеснуть каждому. Но ей не с кем оставить малыша, который еще не скоро пойдет в школу. По-моему, она просто боится что-то менять в своей жизни. Ведь на доход от школы можно было бы нанять няню.

Я бы помог им чем мог, но Мартинесы очень гордые, и предложение денег может их обидеть.

– А как же жена Висенте? – спросила Джинджер. – Она тоже несчастлива?

– Анхедика? Нет, у Анхелики все в порядке, Она приехала в Акапулько из маленького городка, практически все жители которого трудились на заводе по производству текилы и мескаля. Анхелика до сих пор с трудом выносит запах агавы…

Однажды, измученная грохотанием конвейера и тяжелым нудным трудом, она просто вышла на улицу и пошла все прямо и прямо… А когда устала идти, подняла вверх большой палец и остановила первую попавшуюся попутную машину. Семейная пара ехала в Акапулько.

Добрые люди согласились подвезти Анхелику и накормили ее обедом. Она устроилась горничной в ближайший отель – ей платили гроши, но дали маленькую комнатку.

Потом она познакомилась с Висенте, стала Анхеликой Альмансио и перебралась жить к нему.

Нашла место горничной в более дорогом отеле, дослужилась до кастелянши и считает свою работу интересной и необременительной.

– Ее ты и имел в виду, когда говорил, что здесь надо иметь амбиции горничной, чтобы быть счастливым?

– Я не совсем это хотел сказать. Скорее, речь о том, как тяжело, когда ты не можешь по каким-то причинам реализовать свои способности и стремления. Неважно, что мешает, – сложившийся уклад, свои страхи и комплексы… Не обязательно это касается людей из бедных семей, которым не хватает средств на воплощение задумки… Вот, например, женщина, которая может позволить себе многое, но боится неудачи и того, что ее не поймут…

– Мне кажется, мы говорим уже не об Исабеле. Эй, ты не на меня ли намекаешь? – возмутилась Джинджер.

– На тебя, – спокойно произнес Вэл.

– Да? – делано рассмеялась она. – Ну и какие же это у меня «нереализованные стремления»?

– Не знаю, – признался он. – Но чувствую, что ты не пустой человек и у тебя еще найдется, что сказать людям.

Джинджер была обескуражена таким заявлением. Она открыла рот, чтобы возразить, но не находила, что сказать. Высказывание Вэла одновременно принижало и непомерно возвышало ее: обижали слова «нереализованные», «еще найдется что сказать»… Словно до сих пор она молчала и не стоит ни гроша. А как же ее знаменитый салон, как же сам факт, что она из немытой девчонки с ранчо превратилась в светскую львицу и одну из первых дам города – пусть это и в прошлом, но чего-то же стоит?!

Но само предположение, что она способна на большее, пугало, как незаслуженная лесть. Джинджер казалось, что в ней нет того потенциала, о котором с таким пиететом отзывался Вэл…

Стоп… А его слова о непознанной глубине, о тайне золотой статуэтки? Неужели это все о ней?

Джинджер замерла, пытаясь понять, было ли это завуалированным признанием в любви…

Крак-пшшш!

Мерзкий звук перепугал ее до смерти. Тримаран сильно тряхнуло, так что Джинджер едва не полетела кувырком за борт, но успела за что-то уцепиться. Вэл, которого отделяла от нее импровизированная скатерть, не успел бы ее подхватить.

Серый обломок скалы не высунул из воды даже кончика своего острия, скрытый волной, словно он специально затаился в ожидании жертвы, как коварный аллигатор.

«Барракуда» налетела на него, пущенная беспечным кормчим в свободное плавание. Да и не будь Вэл так увлечен разговором с Джинджер, вряд ли он заметил бы вредную каменюку, притаившуюся в безобидном на первый взгляд месте залива и не нанесенную на самодельную карту Энрике Мартинеса.

Пока Джинджер сидела, оглушенная внезапной встряской, Вэл оправился от шока и спрыгнул в воду, дабы оценить масштаб разрушений.

– Все, приехали, – сказал он с досадой, нашаривая ногой плоскую поверхность на скале, о которую можно было бы опереться.

– Что случилось? Мы сели на мель? – предположила Джинджер, которая о вероятных неприятностях, поджидающих мореплавателей, имела смутное представление, почерпнутое из приключенческих романов.

– Если бы «сели», – скривился Вэл, рассматривая обломки. – Мы наткнулись на камень, сломали руль… – Он наконец смог опереться об уступ на подводной части скалы, слегка приподнять кормовую часть тримарана, снять его с острия и спустить «Барракуду» на воду. Раздалось тихое, едва слышное шипение.

– О, черт! Еще и баллон пропороли! – Вэл был зол на себя за потерю бдительности так, что и описать невозможно.

Он выплюнул жевательную резинку, которой решил воспользоваться после обеда и которую по чистой случайности умудрился не проглотить в момент толчка, и попытался залепить ей дырочку на баллоне, оказавшуюся, по счастью, совсем крошечной.

Жвачка никак не желала приставать к мокрой прорезиненной ткани. Наконец Вэлу удалось забить ею опасное отверстие.

– Я могу чем-то помочь? – слабым голосом поинтересовалась до смерти перепуганная Джинджер.

– Ничего, пока справлюсь. Только отползи на правую сторону к носам и откренивай собой судно. Пробоина-то слева, – буркнул Вэл и спохватился, поняв, что испуганное сопение Джинджер грозит перерасти в самый что ни на есть детский рев. – Да не волнуйся ты так, нам еще повезло. Дырка немного выше уровня воды. Надеюсь, накачки баллона хватит, чтобы до берега добраться. Здесь не так и далеко.

– А как мы будем править? Руль-то сломан!

– Ползи к носам, бери весло и греби между баллонами, а я посмотрю, не слишком ли быстро выходит воздух, – скомандовал Вэл. – Потом поменяемся.

– Как «греби»? Я не умею, – пожаловалась Джинджер.

– Ох, горе ты мое, – вздохнул он. – Ничего, как-нибудь научу. Тогда иди сюда и держи жвачку, чтобы не вылетела, а я буду грести.

Они поменялись местами. Вэл всей тяжестью навалился на край тримарана, противоположный пострадавшему, заставляя похудевший баллон приподняться, и принялся орудовать маленьким легким веслом. Нехотя и с ленцой «Барракуда» развернулась к берегу, как большая сонная черепаха.

– Удачно здесь оказался этот мыс, – успокоительным тоном произнес Вэл. – Мне казалось, что мы заплыли гораздо дальше… Сейчас причалим к его верхушке. Ты посторожишь тримаран, а я пойду до ближайшего причала за помощью.

– Вот я знала, чувствовала, что что-то случится, – пожаловалась Джинджер. – Помнишь, я спрашивала, что делать, если терпишь кораблекрушение? Ну почему я не прислушалась к собственной интуиции?

– И что бы ты тогда сделала? Осталась дома? – удивленно повернулся к ней Вэл. – И пропустила бы захватывающее приключение? Ну подумай, Джин, когда тебе еще доведется попасть в кораблекрушение, и не на каком-нибудь там помпезном теплоходе, а на настоящем парусном судне, пусть и таком маленьком?

– Да, пожалуй, ты прав, – согласилась Джинджер. – Хотя это и не настоящее приключение.

Так, маленькая неприятность. Думаю, через час мы уже будем стоять с виноватым видом перед Энрике и объяснять ему, как это нас угораздило. Неудобно, конечно, получилось…

– Ничего, я договорюсь обо всем в местном парусном клубе и оплачу ремонт, – заверил Вэл. Самое смешное, что мы врезались в этот дурацкий камень за пять минут до момента, когда я наметил поворачивать обратно. Скоро темнеть начнет… Надеюсь, мне удастся найти спасателей до темноты.

Берег все приближался, и вместе с ним росли надежды на то, что «Барракуда» не затонет и ее не придется потом доставать со дна при помощи водолазов.

– Что-то жвачка нас не очень спасает, подала голос Джинджер. – Боюсь, баллон все худеет и худеет.

Вэл обернулся.

– До берега точно хватит, – утешил он. – А вот до нашего причала – точно нет. Ничего, что-нибудь придумаем.

Вот и суша… Стена зелени и узкая песчаная полоса, уступленная морю буйными тропическими зарослями. Вэл спрыгнул в воду и вытащил носы тримарана на берег. После чего намертво принайтовал судно к толстому и крепкому стволу дерева.

Воздух отравился из проколотого баллона, и теперь тот напоминал шкуру очень большого зверя, поверженного в неравной борьбе с целым отрядом охотников. «Барракуда» норовила завалиться на раненый бок; мокрая борозда, оставленная на песке килем гондолы, напоминала след, тянущийся за брюхом выброшенного волной на берег кита.

– Устраивайся поудобнее и жди меня, – предложил Вэл приободрившейся Джинджер. – Надеюсь управиться быстро, но если что – не волнуйся: причал или спасательная станция могут оказаться дальше, чем мы предполагаем.

– Хорошо, – согласилась она и улыбнулась:

– Уже не волнуюсь. Ты же не растерялся – я вижу, у тебя все под контролем.

– Конечно, под контролем, – кивнул он с ответной улыбкой на устах. – Я же за тебя отвечаю.

Они встретились взглядами и хотели сказать друг другу что-то еще, но оба смутились и отвели глаза.

– Ладно, я скоро, – махнул рукой Вэл, вытащил из сумки ветровку, чтобы защитить кожу от разнообразных тропических колючек, и, натянув ее, углубился в заросли.

Вернулся он не скоро, а очень скоро. С самым обескураженным выражением лица, какое только возможно.

– Мужайся, Джин, – объявил он подозрительно веселым тоном. – Мы не на мысе. Мы на острове.