Комната профессора. Архип Архипович возится у пульта управления своей машины. Входит Гена.
А.А.: А, Геночка! Входи, входи! Ты как раз вовремя. Машину я отрегулировал, и уж теперь можешь быть уверен: мы с пути не собьемся, попадем туда, куда наметили.
Гена: А куда вы наметили?
А.А.: Вот тебе и раз! Я ж тебе обещал устроить встречу с Тарасом Скотининым!
Гена: (без особого энтузиазма). А-а! Я про это и думать забыл! (С надеждой.) Архип Архипыч, а может, в вашей машине опять что-то испортится, а? Вот бы она нас по ошибке к Шерлоку Холмсу занесла!
А.А.: Нет, брат, на этот раз никакой ошибки не произойдет. Но ты не огорчайся! Обязательно побываем как-нибудь и у Шерлока Холмса. Я тебе это твердо обещаю.
Гена: А сейчас, значит, к Скотинину?
А.А.: К нему.
Гена: (вздохнув). Ну ладно! Так уж и быть! К Скотинину так к Скотинину!
Усадьба господ Простаковых. Гена и Архип Архипович появляются тут в тот момент, когда госпожа Простакова грозно распекает кого-то из своих слуг.
Простакова: Я кому сказала! Сей же час кликнуть ее ко мне!.. Что?! Захворала?.. Бредит?!.. Ах она бестия! Бредит!.. Как будто благородная!..
Гена: (он не удержался, чтобы сразу же не вмешаться). Что ж, по-вашему, бредить могут только благородные? А остальным у вас тут даже и болеть не разрешается?
Простакова (изумленно): Да ты сам-то кто таков? Ты-то как в доме моем объявился? Сейчас велю гнать тебя отсюда взашей!
А.А.: (тихо). Ох, Гена! Ну надо ж было тебе прямо с места в карьер! (Пытаясь спасти положение.) Вот, значит, как, сударыня, вы принимаете гостей?
Простакова: Какой он мне гость! Пожаловал неведомо к кому, неведомо кто…
А.А.: Видите ли, мы…
Но госпожа Простакова, не дослушав объяснений Архипа Архиповича, вдруг обомлела от собственной догадки.
Простакова: Ах, мой батюшка! Да не будешь ли ты дядюшкой нашей Софьюшки, которого мы заждались?
А.А.: Я, собственно, сударыня, прибыл сюда затем, чтобы…
Простакова (не слушая): Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так ли надо встретить отца родного, который у нас один, как порох в глазе! Батюшка! Прости меня! Я дура!
А.А.: (не удержавшись, чтобы не съязвить). Охотно вам верю, сударыня, но, право, не стоит так…
Простакова: Где муж? Где сын? Как в пустой дом приехал!.. (Льстиво) А что я на недоросля твоего накричала, так ты уж за то на меня не серчай, мой батюшка!
Гена(оскорбленно): Какой я вам еще недоросль?.. Архип Архипыч, это что такое? Это вы ей, что ли, наябедничали? Один раз за всю жизнь человек двойку схватил, так его уже сразу недорослем обзывать!
А.А.: Пожалуй, и в самом деле, сударыня, не стоит называть его недорослем. У нас это слово приобрело несколько иной смысл…
Простакова: А-а, так это, стало быть, твой казачок? Так я сейчас велю его на кухню проводить. Там его и покормят. Девка! Палашка!
Гена: На кухню? Это с какой стати? Чего я там не видал?
А.А.: (тихо). Ты уж, Геночка, пожалуйста, с ней не спорь.
Простакова: Митрофанушка! Где ты там? Поди, свет мой, обними дядюшку!
Появляется Митрофан. В руках у него самодельный змей, склеенный из географической карты.
Митрофан: Я на голубятне был, матушка!
Простакова (профессору): Ты уж не обессудь, мой батюшка! Дитя ведь еще совсем неразумное! Когда ж и голубей погонять, если не сейчас… А что это у тебя в руках, мой друг? Не бойся, покажи дядюшке!
Митрофан: Это, вишь, змей.
А.А.: Ого! Знатная штука!
Простакова: Он у меня с самых малых лет такой затейник! Всегда чего-нибудь эдакое удумает…
А.А.: А где ж это он такой бумаги славной достал? Ба, да никак это карта Африки! Вот уж не думал, что в эдакой глуши смогу я увидеть столь высокоученый предмет.
Простакова: Мы, батюшка, люди простые, науки не больно жалуем. Но для родного дитяти нам ничего не жаль. Уж коли надо, так надо! За деньги ее для нашего Митрофанушки из самой Москвы выписали!
А.А.: А он ее, значит, сразу в дело употребил?
Митрофан (сокрушенно): Одна беда: не летает!
Гена: Да как же он у тебя полетит, если он без хвоста? Хвост надо приладить! Понял? Хвост!
Митрофан: Поди ж ты… А мне и невдомек! Стало быть, хвост?
Простакова (умиленно): Видали? С полунамека все понял! Он у меня разумом скор. Все науки превзошел, мой батюшка!
А.А.: Да уж вижу. (С сожалением разглядывает географическую карту.) Особенно, видать, он силен в географии.
Простакова (тихо): Слышь, Митрофанушка! Это что за наука такая?
Митрофан (огрызнулся): А я почем знаю.
Простакова: Как, батюшка, назвал ты науку-то? Еоргафия?
Гена (не вытерпев): Да не еоргафия, а ге-о-гра-фия! Это наука о разных странах, о горах, реках… О Земле, в общем. Неужели не знаете? Эх вы!
Простакова: Батюшка, прикажи своему казачку, чтобы не грубил! У меня таких-то на конюшне секут… Да скажи, сударь мой, к чему бы эта еоргафия служила на первый случай?
А.А.: Ну, скажем, если надо куда-то ехать, так по крайней мере будете знать, как и куда.
Простакова (недоумевающе): Батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это их дело. Это-таки и наука-то не дворянская! Нет, сударь мой, все вздор, чего не знает Митрофанушка! Дай я тебя обниму, разумник ты мой!..
Пока она нежно обнимает и обчмокивает своего оболтуса, профессор весело и тихо обращается к Гене.
А.А.: Ну как? Познакомился? Теперь, я думаю, ты бы двойку уж не получил.
Гена: Да я ж вам говорил: я на Тарасе Скотинине срезался! А про этих я и так все знаю.
А.А.: Прямо-таки все? Ну-ка, интересно, что ты знаешь про госпожу Простакову?
Гена: Пожалуйста! (И, задумавшись лишь на мгновение, Гена начинает быстро бубнить.) Госпожа Простакова – образ огромной обобщающей силы она – главное лицо комедии…
Госпожа Простакова сперва с опаской прислушивается к тому, как Гена бормочет бессмысленно зазубренные им фразы. Но чем дальше, тем больше проясняется ее лицо. Она явно польщена.
Простакова (самодовольно): Ишь ты, главное лицо… Это верно. Как не главное-весь дом на мне держится. И силы мне тоже не занимать стать… Я вижу, мой батюшка, казачок-то у тебя выучен старших почитать. А я уж было, когда он мне давеча согрубил, посечь его сбиралась…
Гена: Так я вам и дался!
А.А.: Гена, я же тебя просил не спорить с ней больше. Ты лучше продолжай.
Гена (неохотно): Пожалуйста… (Бубнит) Госпожа Простакова убежденная закоренелая крепостница, она враждебно относится к просвещению, степень ее умственного развития выразительно и ярко отражается в ее речи…
Простакова (еще более довольна): Вестимо так, ярко!
А.А.(с иронией, которой Гена, впрочем, пока что не замечает): А я и не думал, Геночка, что ты так хорошо все это знаешь. Ну, а что тебе известно про господина Простакова?
Гена (все в том же тоне): Тупой-робкий-безвольный-муж-госпожи Простаковой…
Простакова (со вздохом): Ох, опять верно. Как есть тупой! Бьюсь с ним, бьюсь, а все без толку… Одно у меня утешение – Митрофанушка!
Гена(с готовностью): Митрофанушка?.. Митрофан тоже образ огромной обобщающей силы… Яркий тип маменькиного сынка выросшего и сложившегося в среде крепостнического поместного дворянства… (Переведя дух, с еще большей частотой.) В буквальном переводе с греческого имя Митрофан означает являющий свою мать имя это недаром стало нарицательным…
Простакова (она совсем разнежилась): "Являющий свою мать!" Истинно! Поди ко мне, друг мой Митрофанушка! Дай я тебя расцелую, нарицательный ты мой… А казачку твоему, мой батюшка, жалую я кафтанчик с Митрофанушкиного плеча. Он совсем новый, только один рукавчик оторван…
А.А.(весело): Ну, Гена, ты просто молодец! Я даже и не подозревал в тебе таких обширных познаний. Скажи, а содержание комедии ты знаешь так же… гм… глубоко, как и ее действующих лиц?
Гена (ему уже море по колено): А как же! Идейное содержание комедии делится на четыре темы…
А.А.: Делится, говоришь?
Гена: Ну да! Делится!.. Первое – тема крепостного права и его растлевающего влияния на помещиков и дворовых… Второе – тема отечества и службы ему… Третье – тема воспитания… И четвертое… Сейчас вспомню… Ага! Четвертое – тема нравов придворного дворянства… (С торжеством.) Вот!
А.А.(лицемерно): Просто ума не приложу, как это при таких познаниях ты ухитрился получить двойку?
Гена: Так я ж вам говорил, я бы нипочем не срезался, если б не этот… Тарас Скотинин…
Все это Гена проговорил отчасти самодовольно, а отчасти тоном оскорбленного праведника, как вдруг над ухом его раздается такой громовой рык, что Гена, вскрикнув, зажимает уши.
Рык: Я!!!
Гена: Ой! Прямо уши заложило! Вы чего орете?
Он видит перед собой приземистого, низколобого человека в кафтане и парике, который взирает на испуганного Гену.
Низколобый: У меня такой обычай: кто вскрикнет – Скотинин! А я ему – я!.. Я служивал в гвардии и отставлен капралом. Бывало, в перекличке как закричат: Тарас Скотинин! А я во все горло: я!!!
Гена (опять зажимает уши): Да не надо так громко! Вы мне что-нибудь сказать хотите?
Скотинин: Так точно! (Укоризненно.) Для каждого ты доброе слово сыскал, один я обойден!
А.А.: Видите ли, мы как раз затем сюда и явились, чтобы с вами познакомиться. Мой молодой друг попал в затруднительное положение как раз потому, что ничего не смог про вас сказать…
Гена (он окрылен своим успехом): Как это так – ничего? Я много чего могу про него сказать!
А.А.: Вот оно что? Ну так скажи, сделай милость!
Гена (начинает бубнить): Тарас-Скотинин-типичный-представитель…
Скотинин (польщен): Это так! Мы, Скотинины, все как есть представительные.
Гена: Погодите, я не кончил… Типичный-представитель-мелких-помещиков-крепостников…
Скотинин: Ме-елких? Это кто ж на меня поклеп эдакий взвел?
Гена: Это в учебнике так написано. Можете сами проверить: учебник Флоринского для восьмого класса.
Скотинин (гордо): Я грамоте, слава богу, не учен. Дядя мой, Вавила Фалалеевич, о грамоте и слышать не хотел, а какова была головушка!
Гена (с невольным уважением): Что, головастый был?
Скотинин: Еще б те не головастый! Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны ворота. Как хватит себя лбом о притолоку – индо навзничь. Я хотел бы знать, есть ли на свете ученый лоб, который бы от такого тумака не развалился; а дядя, протрезвясь, спросил только, целы ли ворота… Вот те и мелкий! Нет, у нас в роду мелких не бывало!
А.А.: (тихо, Гене). Ну как, Геночка? Видал, каков он собой, Тарас Скотинин? Для первого знакомства, пожалуй, хватит.
Он включает машину, и наши герои вновь оказываются там, откуда они отправились в свое путешествие: в кабинете профессора.
Гена: Ну, Архип Архипыч, теперь-то уж, после того как я с ними со всеми лично познакомился, меньше пятерки у меня не будет!
А.А.: (самым невинным тоном). Да я, признаться, и сейчас удивлен, что тебе двойку поставили. Ты ведь даже про Тараса Скотинина так хорошо все рассказал…
Гена: (по-прежнему не чувствуя подвоха). Вы еще нашего учителя не знаете! Это такой придира! Я ему все слово в слово, как вам, про этого Тараса Скотинина говорил. Все черты его характера назубок перечислил. А ему все мало! Спрашивает: "А кем он Митрофану приходится? А с госпожой Простаковой в каком родстве состоит?" Представляете? А я откуда знаю? Это ж надо так придираться!
Профессор слушает Гену с притворным сочувствием: у него, как видно, уже созрел план дальнейших действий.
А.А.: Я и не подозревал, что ваш учитель такой придира. Знал бы, так, пожалуй, подольше задержался бы с тобой там, у господ Простаковых.
Гена: Верно! Надо было задержаться! Я ведь так и не узнал, кем этот Тарас Скотинин Митрофану приходится!
А.А.: И отца Митрофанушки мы с тобой даже не повидали… Да, брат, чувствую я, что придется нам с тобой еще раз прокатиться к господам Простаковым.
Гена: (со вздохом). Ничего не поделаешь, придется…
И снова Архип Архипович и Гена оказываются в старинной помещичьей усадьбе. Хозяева этого дома, правда, мало напоминают господ Простаковых. Но знакомство нашего Гены с персонажами фонвизинского "Недоросля" было так мимолетно, что он совершенно уверен: перед ним отец и мать Митрофанушки. Будем и мы их так называть, – даже если сразу догадаемся, кто они такие на самом деле.
"Простаков": Скажи-ка мне, матушка, сколько лет нашему недорослю?
"Простакова": (словоохотливо): Да вот пошел семнадцатый годок. Он родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Герасимовна, и когда еще…
"Простаков" (перебивая ее): Добро. Пора ему на службу!
"Простакова" (не в силах удержаться от слез): Ой, мое дитятко! Куда ему служить? Дитя ведь еще совсем малое, да и здоровьем слабое!
"Простаков": Полно реветь!.. Давеча спросил я, где он околачивается. Доложили, что мусье дает ему урок. Я взошел в его комнату. И что ж? Пьяница басурман спит на его кровати сном праведника. А наш бездельник прилаживает мочальный хвост к змею, который он смастерил из той карты, за которую столько денег было плочено…
Гена: Слышите, он сообразил, как приделать хвост! Помните, я ему говорил? Оказывается, этот Митрофан не такой уж тупица!
А.А. (тихо): Ты, Геночка, про Митрофана пока забудь. Ты лучше к его отцу приглядись. Как ты про него говорил? Тупой, робкий, безвольный? По-моему, он не такой уж робкий…
"Простаков" (сурово): Я кому сказал? Не реветь!.. А ну, подай мне перо и бумагу! Надобно писать к будущему начальнику нашего недоросля… Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни!
"Простакова": Не забудь, батюшка, поклониться и от меня князю. Я, дескать, надеюсь, что он не оставит сынка нашего своими милостями.
"Простаков": Что за вздор! С какой стати стану я писать князю?
"Простакова": Да ведь ты сказал, что изволишь писать к его начальнику?
"Простаков": Ну?
"Простакова" (робко): Да ведь сынок-то наш записан в Семеновский полк!
"Простаков": Записан! А мне какое дело, что он записан? Чему научится он, служа в Петербурге? Мотать да повесничать? Нет, пускай послужит в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон. Где его пашпорт? Подай сюда!
"Простакова" (покорно): Сейчас!
Слышен звук отпираемого замка. И в тот же миг, словно встрепенувшийся при этом многообещающем звуке раздается дребезжащий, пьяненький голос.
Дребезжащий голос: Мадам, же ву при, водкю!
Гена: Ой, а это еще кто? Смешной какой!
А.А.: А это иностранец. Учитель их сына.
Гена(обрадованно): А-а, Вральман! (И он опять бодро бубнит заученные фразы.) Учитель-проходимец, человек-с-лакейской-душой… Учил-потакая-лени-Митрофана-и-пользуясь-невежеством…
Голос учителя (умоляюще): Мадам! Же ву при, водкю!
"Простаков": Уберите прочь этого пьяницу! Да позовите сына… (Торжественно.) Ну, сын, вот тебе письмо к Андрею Карловичу, моему старинному товарищу и другу. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством. Прощай! Служи верно кому присягаешь и помни пословицу: "Береги платье снову, а честь смолоду".
Недоросль прощается с родителями. Звучат поцелуи, всхлипывания; горестные причитания матери. Но профессор включает свою машину, и все эти звуки мгновенно смолкают. Архип Архипович и Гена снова одни.
А-А.: Да, Геночка, что-то тут явно не то! И Простаков как будто не такой уж робкий, да и Простакова – нельзя сказать чтобы грубая и необузданная…
Гена (подозрительно): А почему вы так говорите, как будто меня подловили? Я-то тут при чем? Я что ли учебник писал?
А.А.: Нет, за то, что написано в учебнике, ты, разумеется, никакой ответственности не несешь. Но что правда, то правда. Я тебя и в самом деле подловил.
Гена: Как это?
А.А.: А очень просто. Эти люди, которых мы с тобой только что видели, вовсе не родители Митрофанушки.
Гена: А кто ж они?
А.А.: Это отец и мать Петруши Гринева, героя "Капитанской дочки".
Гена (как утопающий, хватается за соломинку): А Вральман как же?
А.А. (безжалостно): Да какой же это Вральман? Это был француз Бопре, Петрушин учитель!..
Гена (он сильно сконфужен): Да, это вы меня здорово купили!.. Как же я их перепутал? Просто ума не приложу!.. Они же совершенно – ну вот нисколечко! – не похожи! Смешно даже сравнивать: этот пентюх Митрофан – и Петруша!
А.А.: Ну вот! Теперь ты кидаешься в другую крайность! А, скажем, профессор Василий Осипович Ключевский… Знаешь такого?
Гена: Вы что, смеетесь? У меня ни одного знакомого профессора, кроме вас, нету.
А.А.: Да нет, я имел в виду не личное знакомство. Василий Осипович, к сожалению, давно умер. Это был крупнейший русский историк. Ключевский не только сравнивал Петрушу Гринева с Митрофаном, но даже утверждал, что Пушкин и Фонвизин изобразили одно и то же социальное явление.
Гена: Что это значит? Я не понимаю.
А.А.: Сейчас поймешь. И Пушкин и Фонвизин показали обыкновенного дворянского недоросля, то есть сына помещика средней руки. Только Фонвизин написал на него, как говорил тот же Ключевский, злую карикатуру, а Пушкин дал – ну, что ли, более добродушный его портрет. Послушай, что пишет Ключевский о "судьбе наших Митрофанов",.. Сейчас, минуточку… Я тут заложил страницу… Ага, вот! (Читает.) "Судьба наших Митрофанов..," Нашел. "Это – пехотные армейские офицеры, и в этом чине они протоптали славный путь от Кунерсдорфа до Рымника и до Нови. Они с русскими солдатами вынесли на своих плечах дорогие лавры Минихов, Румянцевых и Суворовых…"
Гена (радостно): А-а! Понял! Пушкин, значит, правду написал, а Фонвизин исказил…
А.А. (в ужасе): Боже, что за жаргон! Почему именно исказил? Ведь Фонвизин-сатирик! Он написал комедию. Он выпятил уродливые, смешные стороны явления. Но ведь он не выдумал их, они были! Значит, он написал правду. Просто у него были другие задачи, не такие, как у Пушкина…
Гена: Странно все-таки! Такие разные люди – Петруша и Митрофанушка… А вы говорите, что и то и другое – правда…
А.А.: В литературе, Геночка, еще и не такие странности бывают. Очень часто бывает даже так, что два писателя изображают не то чтобы одно явление, а просто одного и того же человека, а выходят у них герои – ну ни капельки не похожие. И не то что непохожие, а прямо-таки противоположные друг другу. У одного-мрачный злодей, а у другого-жалкий трус.
Гена (уверенно): Ну, уж такого никак не может быть!
А.А.: Еще как может! Если хочешь, в следующем нашем путешествии я тебя с такими героями познакомлю. А сейчас я должен тебя упрекнуть. Ты ведь меня обманул!
Гена (он искренне изумлен): Я? Когда это?
А.А.: Ну как же! Ведь ты говорил, что тебе чуть ли не напрасно двойку поставили, что ты всех героев "Недоросля" ну прямо назубок знаешь, а стоило мне тебя слегка разыграть, и сразу выяснилось, что ты "Недоросля" просто даже и не читал!
Гена (тоном оскорбленного благородства): А когда это я вам говорил, что читал? Я учебник читал. А в нем все сказано: кто типичный представитель, а кто образ обобщающей силы… (Ликуя.) Ну ничего! Теперь мне и учебник читать незачем! Эх, и повезло же мне, что я с вами повстречался!
А.А. (слегка озадаченно): Весьма польщен. Но только мне не совсем понятно, почему знакомство со мной избавляет тебя от необходимости читать книги?
Гена: Как-почему? Да зачем же мне теперь читать? Что я, в лоб раненный? Мы же для того и путешествуем в эту вашу Литературию, чтобы, не читая, можно было пятерки получать…
А.А.: Вот как ты меня понял? Любопытно!.. Ты, брат, рассуждаешь совсем как Госпожа Простакова!
Гена: Я? Как эта дуреха? Ну, знаете…
А.А.: Конечно! Ведь это она говорила про географию: зачем, мол, ее учить, если извозчик и без географии довезет куда надо. А ты, значит, и мою машину решил в такого извозчика превратить? Ну, спасибо! Ай да Геночка! Ай да Митрофан!
И профессор, глядя на озадаченную физиономию Гены, который уже понял, что он и в самом деле сморозил глупость, не может удержаться от смеха…
Гена (угрюмо): Ну и что тут смешного? Нашли тоже с кем сравнивать…
Профессор никак не отсмеется.
Смейтесь, смейтесь… Обидели – и рады…
А.А. (отсмеявшись): Ты знаешь, Геночка, действительно рад.
Гена: Неужели вы такой злой?
А.А.: Нет! Совсем не злой! Дело в другом… Современники Фонвизина рассказывали, что в Митрофанушке он вывел одного своего знакомого мальчика, Сашу Оленина. Тот, понятно, таким смешным на самом деле не был, а вот писатель решил его высмеять.
Гена (его еще мучит обида): Ну и что этот Оленин?
А.А.: Очень обиделся!
Гена: Ага, вот видите…
А.А.: Да, он очень обиделся. Так обиделся, что стал учиться, учился в Страсбурге, в Дрездене, стал превосходным художником и одним из образованнейших людей России. Его даже президентом Академии художеств назначили. Вот до чего его обида довела!
Гена (потрясен): Да-а… Президентом – это здорово!
А.А.: Ну, сам понимаешь, президентом Академии не всякий станет. Тут одной обиды мало. Тут и талант нужен и ум. Но сатира для того и существует, чтобы, преувеличив недостатки, изобразив их в смешном и даже отвратительном виде, помочь людям от них избавиться. Так что иногда полезно обидеть человека!
Гена: Это вы что, на меня намекаете?
А.А.: А что ж, и на тебя. Но не только. Смотри, двести лет прошло с тех пор, как Фонвизин создал своего Митрофана, жизнь изменилась до неузнаваемости, никаких помещиков и недорослей и в помине не осталось, а ты обиделся. Принял насмешку на свой счет. Вот это и называется: образ огромной обобщающей силы. Это и называется: бессмертие искусства!