Утро вечера мудренее – чистая правда, клянусь. Наутро, прихлёбывая кофе, Андрей и Виктор смеялись так, что стёкла дребезжали.

– И как это я так? – весело недоумевал Андрей. – Видел же я эти руны! Не помню где, но видел, и неоднократно. Руны – вполне узнаваемая штука. Дожил! От усталости у землекопа невольного в мозгах сделался паралич, я отправил Скандинавию со всеми её шведами, финнами и норвежцами из солнечной системы прочь, в иную галактику – позор на мою седую голову! Стыд и позор!

– А я-то, я-то хорош… – только крутил головой Виктор.

– Витя, тебе-то не так позорно – не вспомнить рун! Инженер, технарь – ты можешь за всю жизнь их в глаза не увидеть.

Виктор саркастически смеялся.

– Ну, ты даёшь, Андреас! Инженер, значит неграмотный? Может и книжек не читать, он технарь, ему простительно?

– Тебе, фон барон всё простительно. Расслабься. Маху мы вчера дали! Мы с тобою…

– Воистину! Дали маху.

Андрей отправился домой, он сегодня собирался в Питер. Бабушка носу не казала из комнаты, была на редкость неразговорчива, апатична. Такое редко случалось, и Андрей на всякий случай спросил, просунув голову на её территорию:

– Бабуля, у тебя всё нормально?

– Да, не волнуйся. У меня всё в порядке. В холодильнике бери ветчину, масло, огурцы, помидоры – завтракай… У меня к тебе, внучок, единственная просьба – сообщай мне предварительно, если не придёшь ночевать. Всегда звонил, сообщал, и приучил меня к этому. Теперь я беспокоюсь, если долго тебя нет вечером и звонка от тебя нет.

– Виноват, Ба, исправлюсь, – поспешно согласился он.

А внутри него крепло некое беспокойство, суть и причину которого Андрей не мог пока что выщемить из ленты ежедневных событий. Потом, уже по дороге в Питер, вернее, ещё на станцию, у него возникло глупейшее ощущение, будто за ним наблюдают. Несколько раз он неожиданно оглядывался, пытаясь установить источник этого неприятного ощущения, однако его окружали неприметные, серые, невзрачные, обычные на вид люди, явно спешившие по своим делам и смотревшие куда угодно, только не на него. Однако тревога и внутреннее напряжение не покидали, словно внутри него, независимо от сознания, вдруг загорелась и настойчиво мигала красная лампочка – сигнал опасности. Этот человек, в плаще и тёмных очках, – вроде я его уже видел! Встрепенулся он. Точно, когда от Ниссена домой шёл – не этот ли типчик за мной пристроился?.. Похоже, у меня начинается паранойя, констатировал он.

Иногда мелочи расставляют тебе подспудные ловушки, забирая в плен твоё сознание, искажая реальность до неузнаваемости, – например, этот человечек, ставший твоей тенью; плюгавенький ходит поблизости, шпионит, и ты его видишь раз, другой, третий… Фиксируешь частности, а общей картинки не получается, поэтому нервничаешь, выходишь из себя, боишься – сам не знаешь, чего или кого: ножа в спину, карманника в метро или обманутого в марте мужа, спроси кто – не ответишь. Мужчина повернул направо и нырнул под арку, скрывшись из глаз. Надо взять себя в руки, – подумал он, а то так и в психушку недолго загреметь. Наверное, дает о себе знать бессонная ночь…

Андрей невольно отметил, насколько увеличилось на улицах Питера и в метро количество молодых людей. Неизменная примета осени – учебный год вступил в свои права, побуждая студентов всех видов и мастей бежать, ехать, а кого и лететь на крыльях любви к знаниям (дай бог, чтобы не безответной) в вузовские аудитории, на лекции-семинары.

Да и сам он – человек ещё молодой, направляясь учить своих подопечных уму-разуму, становится такой же каплей в общем потоке, как и каждый из них; и его лепта есть в том осеннем чувстве, с которым в первые дни сентября, когда учебная суета ещё не стала привычной, обыденной, не утратила праздничного привкуса (эти два ощущения, праздника и непривычности, связаны, как однояйцевые близнецы), сталкиваемся все мы.

Университетский вестибюль в первый день занятий напоминал Вавилон эпохи столпотворения. Сегодня у Андрея одна-единственная пара. Не стоит бросаться с места в карьер в учёбу, входить в ритм занятий надобно постепенно – дальше, конечно, его стратегия будет другой – минимизировать число присутственных дней, забив их что называется под завязку. Но сегодня – первый семинар, вводное занятие, и Андрей всегда проводил его в щадящем режиме, не желая сразу «нагнетать рабочую атмосферу», не перегружая эти два академических часа, а уж потом постепенно, в семестре, набирая полные обороты. Нужно уметь спешить медленно, как утверждает старинная мудрость. Поэтому первое занятие прошло в спокойной дружеской обстановке; преподаватель и студенты встретились и разошлись довольные друг другом.

Заскочив в столовую, он подкрепился парой бутербродов с кофе и отправился в библиотеку. Перекинулся несколькими фразами с легкомысленной Симочкой, поздравил с началом нового учебного года серьезную Августу Афанасьевну и попросил ее поискать литературу по скандинавским рунам. Знавшая тематику его диссертации, Августа Афанасьевна несколько удивилась – но что с них взять, с этих преподавателей, почти все с приветом! – и она скрылась где-то в лабиринте книжных стеллажей, чтобы появиться через некоторое время с единственной тощенькой книжицей. Положила книжицу на барьер и пожала плечами: больше по этой теме нет ничего. Да и откуда взяться – все-таки мы не историки, удивительно еще, что хоть что-то обнаружилось. Андрей кивнул, расписался за взятую литературу и сел за стол. Полистал книгу, повествующую о скандинавской истории, с одной небольшой главкой о зарождении скандинавской письменности, где упоминалось, что она была рунической. Увы, мне! – сказал он себе, придется тащиться в центральную библиотеку. Хотя… какого черта! Нет, самая умная мысля всегда приходит опосля… Какого лешего я не залез сразу в Интернет?! В нагрудном кармане у него вдруг завибрировал мобильник. Он взглянул на номер, и горячая волна радости затопила все его существо – Агриппина!!! Он выскочил из читального зала в коридор.

– Куда ты опять пропала? Я уже извелся, весь день вчера названивал – абонент недоступен. Признавайся, чем занималась?..

– Дорогой, а ты никак ревнуешь? – вкрадчиво спросила она и чуть хрипловато рассмеялась. – Не сердись, я такая балда рассеянная, просто забыла зарядить трубку. И весь день удивлялась: ни одного звонка! А потом забегалась, интервью делала с одним противным дядькой, он нам рекламу обещал, а мне, соответственно, процент капнет. Так вот от дядьки этого так устала, что заявилась домой, расшифровала текст, приняла ванну – и в постельку… Ты правда не сердишься?

– На тебя невозможно сердиться, – вздохнул он. – У меня тут такие события разворачиваются, а ты изволишь быть недоступной!

– События? Как интересно… И что же такого замечательного с тобой приключилось?

– Расскажу. Но только при личной встрече. Не доверяю нынче телефонам.

– О, даже так?

– Именно так. Как ты думаешь, чем я занимаюсь в данный момент?

– Понятия не имею. Наверное, торчишь в своем институте и достаешь несчастных школяров.

– Что верно, то верно! – рассмеялся он. – Только со своими бурсаками я уже расправился, а сейчас пытаюсь расшифровать одно преинтереснейшее послание из прошлого.

– То самое? Опять?

– Господи, Агриппина, мы с тобой уже сто лет не виделись! – невольно воскликнул он. – У нас какой-то телефонный роман получается.

– А разве есть что сказать в формате нетелефонном? – Ему показалось, что она улыбается. – И потом, разве Елизавета Петровна не разгадала тот исторический ребус? Или решение оказалось неверным?

– И решение было верным, и исторический ребус разгадан. Вот только… дальше я согласен общаться с тобой только в формате визави!

– Иначе никак?

– Никак!

– Андрей… – заныла она, – ну что случилось? Не томи душу! Неужели ещё одна записка от Него? – она сделала на последнем слове ударение, не желая, очевидно, произносить слово «призрак».

– В общем, да… Только не совсем записка.

– И опять шифр? – она была страшно заинтригована.

– Ну, как тебе сказать?.. Не знаю, есть там шифр или нет, потому что послание написано руническим письмом.

– Класс! – восхитилась девушка. – А нельзя ли поподробнее?

– Только при личной встрече, – твёрдо заявил он.

– Если вы настаиваете, сэр, – протянула она, – тогда в половине первого на метро «Невский проспект». Идет? Или у тебя ещё занятия будут?

– Нет, на сегодня я свободен. Впрочем, – он понизил голос до шепота, – для тебя я всегда свободен.

– Приятно слышать… Значит, на «Невском».

– Я буду ждать тебя в сквере у Казанского собора – вдруг опоздаешь.

– Договорились, в сквере возле Казанского. В крайнем случае, полюбуешься на фонтан, если застряну в пробке… – И она отключилась.

Андрей положил мобильник в карман и постарался напустить на себя серьёзный вид, приличествующий солидному преподавателю престижного петербургского вуза, что удалось ему не без труда: звонок Агриппины привел его в состояние эйфории, и блаженная улыбка никак не желала покидать его лица. Собравшись с силами, он возвратился в читальный зал и с благодарностью вернул книгу в надежные руки Августы Афанасьевны, с которой, как ни странно, у него сложились неплохие отношения, в то время как большинство его коллег за глаза прозвали ее библиотечным Цербером. Затем он поспешил на кафедру, где накинул куртку и, прихватив свою черную, уже несколько потертую за прошлый год папочку, направился к метро.

День выдался ясный, но прохладный. Расположившись на скамейке возле собора, Андрей и в самом деле непроизвольно принялся разглядывать струи фонтана, – как и предрекла Агриппина. Вокруг сновали толпы туристов, которые, прихватив бутылочки с пивом или водой и что-нибудь пожевать, устраивались на соседних скамейках передохнуть от бесконечной ходьбы по его любимому городу, обменивались впечатлениями, жевали, смеялись, целовались или даже ругались. Его это нисколько не беспокоило. Он смотрел в синее, не испорченное ни одним облачком небо, подставлял лицо лучам ласкового солнышка и наслаждался ожиданием, предвкушая Её появление. Собственные переживания настолько захватили его, что он даже не заметил, как она пересекла сквер, подошла к нему вплотную, слегка наклонилась и подула ему в ухо – ау! Он вздрогнул от неожиданности, но тут же засмеялся, схватил девушку в охапку и усадил рядом. Попалась! Она откинулась на спинку, прикрыла глаза и замерла так на несколько мгновений, подставляя лицо солнышку. Потом прошептала: «Как хорошо…» – и, вздохнув, открыла глаза. Взглянула на него, взяла под руку, прижалась крепко-крепко: «Я так рада тебя видеть, я соскучилась, нет, я тоскую…» – и положила голову ему на плечо. Андрей был на седьмом небе от счастья. Но тут к их скамейке подтянулось шумное семейство из мамы с папой и парочки ребятишек, которые бухнулись рядом с ними и тотчас затеяли бурную возню.

– Такой кайф испоганили, – разочарованно протянула Агриппина. Она вскочила на ноги и потянула Андрея за руку. – Идемте, сэр, нас ждут великие дела…

Андрей поднялся и невольно залюбовался девушкой – до чего же хороша! В черной блестящей обтягивающей куртке она выглядела просто потрясающе. Рыжие пышные волосы обрамляли по-петербургски бледное лицо, словно светящийся ореол. Зеленые глаза сверкали, как… как два изумруда. Скоро стихи начну сочинять, подумал он обреченно, шагая следом за ней к припаркованной неподалеку машине.

По дороге он довольно подробно пересказал ей события последних дней. Времени было предостаточно, повсюду их поджидали пробки. И правда, в городе слишком много машин! – подумал он, продолжая свое довольно оригинальное повествование. Рассказал о знакомстве с фон Бергом, о ночных раскопках и, конечно же, о самом результате этих самых раскопок – таинственном ларце с дощечкой внутри и еще каким-то странным планом, назначение которого пока ни ему, ни Виктору разгадать не удалось. Агриппина слушала его рассказ с горящими глазами, перебивая эмоциональными восклицаниями, то ли полного восторга, то ли сожаления, что ее-то там не оказалось. Впрочем, периодически повествование приходилось прерывать, потому что Агриппина внезапно выдавала фразы типа: «Куда прёшь, козёл, не видишь – поворачиваю!» Или же умудрялась показать язык какому-нибудь наглому владельцу джипа, прущему напролом. Когда Андрей, наконец, добрался до того момента, как они стали разглядывать дощечку, и он с устатку решил, что видит перед собой таинственное послание инопланетян, Агриппина от хохота едва не выпустила руль, так что ехавший позади фольксваген чуть не влетел в них и возмущенно загудел.

– Ты давай осторожней! – воскликнул Андрей. – А то до дома не доберемся! Ну, значит, к утру-то я отошёл от бурно проведенной с Виктором ночи, вернее, в себя пришел, и понял, что это руническое письмо. Только времени уже не было заняться расшифровкой, надо было в институт ехать. Пришлось оставить до лучших времен, тем более что в этом деле я не силён – специализация другая, – закончил он с усмешкой.

Поочерёдно преодолев все пробки, они, наконец, выбрались из центральной части города и, уже не встречая на пути серьёзных препятствий, вырвались на оперативный простор и покатили по проспекту Просвещения. Какое-то время Агриппина молча вела машину, словно раздумывая над услышанным, потом вдруг сказала:

– А знаешь, возможно, я смогу тебе помочь! По крайней мере, попытаюсь…

Он удивлённо посмотрел на нее. Не поворачивая головы и не отрывая взгляда от дороги, она продолжала.

– На сто процентов не обещаю, но попробую. Видишь ли, я немного знаю руны… – На мгновение повернула к нему голову и усмехнулась: – И не надо на меня таращиться, словно я с луны свалилась! Я действительно немного знаю руны.

– Но откуда?

– Да от своей прабабки-колдуньи! – она искоса и лукаво глянула на него.

Андрей изумлённо воззрился на нее: неужели говорит серьезно? Она молча наклонила голову и усмехнулась, словно прочитав его мысли. Потом сделала аккуратный поворот и припарковалась возле универсама – дома шаром покати. Андрей вышел вслед за ней из машины и обреченно подумал: вот только колдуний нам и не доставало!..

Поднявшись на четвертый этаж, они, наконец, оказались дома. «Тащи сюда!» – воскликнула Агриппина, и Андрей послушно отнес сумки с провизией в кухню, где она сноровисто рассовала большинство пакетов и пакетиков по полкам холодильника. «Садись сюда и не мельтеши под ногами», – указала ему на табурет хозяйка, и он послушно пристроился на табурете, с удовольствием наблюдая, как она ловко расправляется с полуфабрикатами, бросая на шипящую сковородку котлеты, нарезая овощи для салата и одновременно мурлыкая что-то себе под нос.

– Ну вот, кушать подано! – удовлетворенно сообщила Агриппина, оглядывая накрытый стол. – Иди, вымой руки – и прошу…

А когда он возвратился из ванной, она уже вовсю уплетала аппетитно пахнущие блюда.

– Извини, я голодная, как собака, – проговорила с набитым ртом. – Чего стоишь столбом – пробуй, давай! Вкусно.

И он тоже принялся за еду, действительно, на редкость вкусную. Когда пили чай, зеленый, с цветками жасмина, аромат которого, как выяснилось, обожала Агриппина, он не выдержал и поинтересовался:

– Если серьезно – откуда ты знаешь руны? Исключая, конечно, прабабку-колдунью, с усмешкой прибавил он.

– Оттуда и знаю, от прабабки, – она укоризненно глянула на него. – Она у меня ингерманландка, это один из финских этносов, не очень большой. Тебе, вообще-то, следовало бы знать, что ингерманландцы переселились в район современного Петербурга и современной Гатчины еще в XIV веке, после Шлиссельбургского мирного договора. Обитали, в основном, в мелких поселениях. Моя прабабка жила как раз в Гатчинском районе, и я девчонкой у неё часто гостила. Женщина она была исключительная, даже необыкновенная! Между прочим, я такая рыжая в неё. Она и в старости смотрелась прекрасно, и фигура, и лицо выглядели не по возрасту молодо. Хорошо помню большой деревянный дом с печкой типа русской, с котлом на палке, в котле вечно что-то варилось. В доме сумрачно, только кошки бесшумно шастают, и сплошь черные. Меня к ней на лето первый раз привезли, когда мне было года три. Ох, и напугалась я тогда – до сих пор помню охвативший меня страх, – когда ее увидела. На ней была старинная одежда: длинная рубаха с широкими рукавами, которые она поддергивала до локтя, с застежкой на груди и пестрая длинная юбка, кажется, клетчатая, а поверх что-то типа лифа без рукавов или кофты. В её внешности не было ничего страшного, но что-то такое от неё исходило, чего я, маленькая, жутко перепугалась. Сейчас я определила бы это нечто как личную силу.

Потом я часто у неё гостила летом. И хотя она была строгой – меня любила без памяти, наверное, потому что я на неё была похожа. Других своих правнуков и внуков баба Аня не слишком-то привечала.

– А почему Анна, если она ингерманландка, да еще того… колдунья?

– Ты чего такой дремучий? – поразилась его невежеству Агриппина. – Они же в большинстве своём были лютеранами. Колдунья – в некотором роде, побочный промысел. Из поколения в поколение передавался по женской линии. Ты лучше не перебивай, а то не буду рассказывать!

– Всё-всё, молчу, – поднял он вверх руки, словно сдаваясь.

– То-то же… – назидательно произнесла она и продолжала. – В деревне прабабку побаивались, хотя относились с большим уважением. Да и как не относиться, если она была прекрасной знахаркой, лечила травами и отварами разными и людей, и скотину. При этом всегда бормотала какие-то молитвы да заклинания. Заклинания эти были записаны у неё в старинной книге очень странными значками, – словно рисуночки какие-то. Когда я подросла, стала спрашивать у бабы Ани, что это за значки такие? И она как бы играючи объясняла мне их значение. Это были руны. Она использовала их не только для лечения, но и для ворожбы, что мне нравилось гораздо больше. К ней по вечерам часто приходили местные женщины или барышни на выданье, просили погадать на мужа или на женихов. Она доставала колоду карт с рунами, раскидывала определенным образом и рассказывала им что да как в их жизни произойдет. И самое удивительное – редко ошибалась. Эти женщина потом опять приходили, рассказывали что-то типа: «Вот ты мне говорила, Аннушка, предупреждала, а я ведь не послушала…» или «Всё я сделала, как ты советовала, – и словно отрезало, не бегает больше мой-то к Верке!»

– Вот оно что, – протянул Андрей. – Так ты, значит, умеешь гадать по рунам?

– Чего греха таить – иногда балуюсь! – рассмеялась Агриппина. – Давай-ка переберёмся в комнату, нечего на кухне торчать. – Она поднялась и направилась по коридору в свою небольшую комнату, села на диван и жестом пригласила его присесть рядом, а когда он устроился, вдруг воскликнула: – А чего мы, собственно, ждем? Открывай-ка бутылочку… – резво вскочила и достала из стенки пару бокалов. – Разливай, веселее слушать будет. – И когда бокалы были наполнены, продегустировано светлое вино (довольно приятное, мускатного вкуса), она облизнула по-детски губы, поставила бокал на столик и заговорила снова. – Ты о северных колдунах что-нибудь слышал, или для тебя это тёмный лес?

– Как-то не слишком во все это верю, – он пожал плечами.

– Ну, тогда я тебе ещё немного про бабу Аню расскажу. Если у кого-то в селе скотина пропадала – бежали к ней за помощью. Она что-то такое шептала и писала на бересте (обязательно на бересте!) и человек тот относил бересту в лес, чтобы передать лешему свою просьбу. Самое забавное, что потом корова или лошадь довольно быстро находилась. Ещё почему-то считалось, что на свадьбе обязательно должна присутствовать баба Аня, и её приглашали со всеми возможными почестями. Люди верили, что от неё зависит счастье молодых, – она оградит их от злых духов и от порчи. Звали её присутствовать при родах. Тогда бабушка приготовляла воду от порчи, причём, брала её из реки и обязательно по течению. Затем производила своеобразный обряд: брызгала воду на роженицу, на каменку в бане, обязательно из-под левой ноги, ну, и тэ пэ. Чтобы, например, приворожить парня, девушка шла к моей бабке и та готовила ей любовный напиток из осоки, крапивы и пиканов. Девица потом должна была положить в это зелье локон волос любимого человека и в полночь (непременно в полночь!) оставить эту смесь в щели его дома. При этом надо было приговаривать: «Как осока режет, вонзайся в его сердце, как от крапивы больно, пусть заболит его сердце, как пиканы желательны, пусть он меня пожелает…»

– И как, помогало? – не удержался от шутливого замечания Андрей.

– Представь, помогало! – обиделась за свою прабабку Агриппина. – Если не веришь, могу на тебе испытать…

– Да я и так давно привороженный, – приобнял он девушку, – куда больше-то?..

– Ладно, так и быть, прощаю, – серьёзно сказала она, не приняв его шутливого тона. Помолчала немного, словно что-то припоминая, потом пригубила вино и продолжала: – В последний раз мы с бабой Аней виделись, когда мне исполнилось тринадцать. Она тогда сильно заболела и, видно, уже знала, что смерть скоро её приберёт, – и позвала мою бабку Марию к себе проститься. Да наказала, чтобы та непременно меня привезла. В доме уже находились два её сына, братья моей бабы Маши, но из правнуков никого кроме меня бабка Анна не позвала. Она лежала на своей белоснежной, с кружевами по краю простыней, постели, на высоких подушках, и баба Маша подвела меня к ней поближе. Бабка Анна сделала ей знак рукой, чтобы она вышла, и мы остались вдвоем. Выглядела она очень плохо: худая, с потемневшим лицом, но глаза горели ярко, как в молодости. Она долго вглядывалась в моё лицо, потом протянула мне худую изработанную руку, я взяла ее руку – она была очень горячая. Я тогда заплакала, очень её стало жалко, но бабка Анна жестом приказала мне замолчать и сказала: «Не плачь, Агуша, тело мое уйдет в землю: прах к праху, – так заведено от века, но дух мой будет жить и будет тебя охранять. Помни об этом. И вот что ещё, возьми-ка этот камушек и всегда храни его при себе, как память обо мне. Только смотри не потеряй, а то большое несчастье может получиться. Да никому про этот камушек не говори – это будет наша с тобой тайна. Хорошо, деточка?» Я взяла камушек, гладенький, пёстренький, похожий и по размеру, и по расцветке на перепелиное яичко, и зажала его в кулачке. «А теперь поцелуй меня на прощание и иди, я устала, – сказала она, прикрывая глаза. – И не забудь про наш уговор!» «Не забуду, бабушка, – пообещала я». Потом взяла скамеечку, встала на неё и поцеловала бабушку в потемневшую сухую щеку. «Вот и ладно, – произнесла она почти шепотом, а теперь иди, деточка, иди, – мне пора в путь…» И я ушла. А через полчаса баба Аня умерла. Зато камушек-то у меня остался. С тех пор я с ним никогда не расставалась.

– Впечатляет, – сказал Андрей сочувственно, его «достал» проникновенный рассказ девушки. – Но прощание у вас было какое-то странное. Зачем она тебе камушек подарила? Это что – нечто вроде амулета?

– Не совсем… – загадочно отозвалась Агриппина. – Я камушек тот долго хранила в отдельной коробочке – всё-таки память о прабабке, а потом со временем про него позабыла. Но когда мне исполнилось пятнадцать, со мной стали происходить разные не совсем обычные вещи, быть может, я потом тебе об этом расскажу, не сейчас. В общем, через какое-то время я поняла, что камушек этот не простой, и даже не амулет заговоренный, а – бери круче! – это был камушек силы. Да-да, представь себе! Перед смертью моя прабабка передала мне всю свою колдовскую силу. Вот так-то, господин искусствовед! – последнюю фразу она произнесла уже более легкомысленным тоном, вероятно, чтобы не слишком нагружать Андрея.

– Да, дорогая, с тобой не соскучишься… – покрутил он головой. – Так я, стало быть, связался не с кем иным, как с потомственной ингерманландской ведьмой, – подытожил он. – Просто нет слов!..  – и он широко развел руками.

– Ну, если ты лишился дара речи, давай ещё выпьем по паре глотков для поднятия духа – и вперёд, разгадывать твои письмена. Нет-нет, мне на самом деле пару глотков, иначе ничего не получится… – остановила она его жестом. – Себе можешь хоть полный бокал наливать, а мне предстоит поработать.

Они посидели молча, смакуя вино, потом Агриппина решительно поставила свой бокал на столик и повернулась к Андрею:

– Показывай свои письмена!

Он сходил в прихожую за папкой, которую оставил на полке у зеркала и вернулся в комнату, держа в руках заветную дощечку. Сел на диван рядом с Агриппиной и осторожно протянул ей подарок от графа Кутасова. Она внимательно всмотрелась в странные каракули.

– Да, это, несомненно, руны, – задумчиво кивнула она. Потом встала, подошла к стенке, достала из ящика чистую бумагу, карандаш и снова села. – Что бы это могло значить? – сосредоточенно бормотала она, склонившись над дощечкой. – Эта руна означает «тайна», а вот эта – «дар», или иначе – «дар богов»… – Она аккуратно перерисовала значки на листок столбиком и против каждого из них надписала значение.

Он молчал, с интересом наблюдая за всеми её манипуляциями.

– Так, так… И что же у нас получается? – произнесла она, наконец, поднимая голову и глядя на него сверкающими зелеными глазищами. – А получается, уважаемый, у нас примерно следующее… Только, Андрей, не смотри на меня, пожалуйста, как на дельфийского оракула, – мешаешь сосредоточиться. К тому же, должна тебя немного разочаровать: я знаю значения рун, которые используются при гадании. На самом деле рунических систем существует множество. Поэтому договоримся следующим образом: я делаю перевод, как умею, а потом, завтра, допустим, мы навестим одного занятного человечка, который этими самыми рунами занимается профессионально. Уверена, он нам поможет, у него ко мне слабость.

– И сколько же этому человечку лет? – подозрительно спросил Андрей.

Агриппина громко рассмеялась, откинувшись на спинку дивана. Хохотала так, что даже слезы на глазах выступили, и она стала поспешно промокать их салфеткой: потекла туш с ресниц и под глазами появились черные следы.

– Этому человечку всего-навсего семьдесят шесть!..  – выговорила, немного успокоившись. – Я знаю его с детства. Давай-ка продолжим… Вот эта означает «могущество», далее идет «богатство», потом – «радость», «озарение», следующую не помню, а вот эта, несомненно, – «защита от врагов». Весьма необычное сочетание, доложу я вам! Совершенно очевидно, что это некое магическое заклинание…

– Почему ты решила, что это именно заклинание? – оживился Андрей.

– Потому что! Надо знать руническую магию, – важно заявила она. – Видишь, – показала пальцем на дощечке, – в каждой строке знаки рун одни и те же. Это может означать только одно: перед нами магическое заклинание. Скандинавские колдуны считали, что заклинание необходимо повторять определённое число раз: три, двенадцать, семьдесят два, – в разных магических системах по-разному, иначе оно не подействует. Это, во-первых. И, во-вторых, – здесь начертаны очень сильные руны. – Она посмотрела на него и вздохнула. – Ясно, короткий ликбез для профанов. Руны обладают различной степенью силы. Есть очень сильные, их называют «старшие», есть более слабые в магическом смысле, которые называются «младшими». Так вот здесь использованы только «старшие». Если прочитать текст в соответствии с моими «великими» познаниями, то выходит примерно следующее: тайна дарует власть, богатство, радость, озарение, незнаючтоещё и защиту от врагов. Или, быть может, скрытность дарит власть и так далее. В общем, не понятно, но здорово!

Теперь она смотрела на Андрея с любопытством, может, ему это о чём-нибудь говорит, но сразу же поняла по озадаченному выражению его лица, что для него это точно такая же абракадабра, как и для неё.

– Да, не слишком понятно… – растерянно подтвердил он. – А не может быть примерно так: тайный дар власти, могущества и тэдэ? – выдал он новую версию. – Впрочем, это тоже ничего не объясняет. А если перевести таким образом – боги дарят тайну власти, ну и далее по тексту?

– Нет, так нельзя, – твердо сказала Агриппина. – Руны читаются одна за другой, в том порядке, как они начертаны. – Она лукаво взглянула на него. – Андрюша, может, хватит на сегодня тайн и загадок? Говорят, утро вечера мудренее… – И она потянулась, как большая, рыжая кошка. Давай я позвоню сейчас профессору и договорюсь о встрече, а потом… – она не соизволила уточнить, что именно потом, но Андрей понял её без слов, и голова у него сладко закружилась. Он даже не слышал, о чём собственно Агриппина говорила с профессором, такие соблазнительные картинки мелькали в его воображении, и очнулся только тогда, когда она потрясла его за плечо: – Ты где витаешь?

– А? Что? – встрепенулся он, возвращаясь с небес на землю.

– Ты завтра в три свободен? – спросила она и, когда он утвердительно кивнул, продолжила телефонный разговор – Да-да, сможем, обязательно подъедем… Спасибо, Сигурд Юльевич!

Она положила трубку, снова с удовольствием потянулась, а потом обняла его за шею и что-то замурлыкала, зафыркала ласково возле его уха. От подступившей к горлу нежности Андрей буквально захлебнулся и, схватив девушку в охапку, зарылся лицом в её пушистые волосы. Дальнейшее сохранилось в его памяти отдельными урывками. Ему казалось, будто он находится не в обычной панельной хрущёвке, неподалёку от проспекта Просвещения, но каким-то чудом в мгновение ока перенёсся в иную, магическую реальность – в зачарованный замок посреди густого леса; и теперь вокруг него танцуют, порхают в воздухе и поют на разные голоса прелестные феи, легкомысленные эльфы и другие представители древних мифов. Это был фейерверк ощущений. Провал в параллельный мир. Искривление реального пространства. Это было воздействие Агриппины. Это была Колдовская Любовь.