Приближаясь к дому, Андрей чувствовал, как им всё сильнее овладевает тревога. Это началось, едва он сел в электричку – первое смутное предчувствие он приписал своей ложной мнительности. Но тревога крепла; понукаемый ею, он несколько раз пытался дозвониться бабушке – безрезультатно. Спрыгнув с подножки вагона на пыльный перрон, ощутив под ногами твердь – асфальтовый покров гатчинской земли, Андрей одновременно ощутил, что тревожное предчувствие обрело новое качество, и даже в биении собственного пульса ему слышалось внутреннее предзнаменование несчастья. «Фу ты, ерунда какая!» – он в сотый раз пытался отбросить дурные мысли, но те возвращались, и Андрей ускорял шаг, чувствуя, как к горлу подкатывает удушливый ком бессилия.

Он вошёл в подъезд, поднялся по лестнице, нащупал в кармане ключ от квартиры, и, вставляя его в дверной замок, всё пытался унять предательскую дрожь в пальцах. Дрожь сама по себе была для Андрея явлением непривычным, а здесь она оказалась столь сильной, что ключ лишь с третьей попытки вошёл в замочную скважину.

Открыв дверь, Андрей вошёл в прихожую и буквально застыл на пороге: в квартире был настоящий разгром.

– Бабушка! – позвал он, и сам услышал, что зов его вышел хриплым криком о помощи, бессильным клёкотом раненой птицы. Ответа не было.

Секунда – и он уже в бабушкиной комнате, среди разбросанных вещей, словно хозяйка покинула её, спасаясь бегством.

– Бабушка! – вне себя от тревоги и бессилия снова закричал он. Так ребёнок, потерявшийся в джунглях мегаполиса, зовёт невидимую мать.

Ответом ему стал протяжный звонок в дверь. В два прыжка Андрей очутился в прихожей, распахнул дверь – перед ним стояла Лидия Матвеевна, женщина лет шестидесяти из соседней квартиры.

– Андрюша, – сказала она взволнованно. – Ты не кричи, я слышала, как ты кричишь, за стенкой даже слышно. Не паникуй, успокойся… С Елизаветой Петровной случилось несчастье, но… Тише, тише, – быстро проговорила она, увидев, как меняется лицо Андрея по мере того, как до него доходит смысл её слов; ей даже показалось, что Андрей сейчас схватит её за грудки и примется трясти, вне себя от бешеной ярости, и она не сможет закончить начатую фразу. – Тише… Андрюша, ничего страшного, бабушка жива, но она в больнице. Правда…

– Что с ней? – спросил Андрей, мучительно пытаясь взять себя в руки, не желая срываться в присутствии другого, постороннего ему человека.

– Обокрали вас, ограбили… А Елизавету…её ударили по голове, она, видимо, застала жуликов на месте преступления… Я толком не знаю. Я на рынок ходила, внимания-то не обратила, голова другим была занята… Возвращаюсь, а дверь-то ваша приоткрыта. Ну я сунулась, смотрю – Елизавета Петровна на полу… на пороге комнаты… Сама в комнате, а тапки в коридоре… Ну, я звонить…

Слушая рассказ соседки, Андрей медленно осознавал произошедшее. Лидия Матвеевна клятвенно уверяла его, что удар был несильный и жизни бабушки ничего не угрожает, – она быстро пришла в себя. Говорила, что на скорой её увезли лишь в силу почтенного возраста и что, будь Елизавета Петровна помоложе, – скорее всего, о госпитализации даже речь бы не шла, потому что у нее разве что небольшое сотрясение мозга. Чувствовалось, однако, что соседка изо всех сил пытается успокоить Андрея, и это его настораживало – после первоначального шока он уже овладел собой настолько, что мог насторожиться.

– Так… Лидия Матвеевна, – наконец заговорил он, его голос звучал теперь более спокойно, и соседка выдохнула с явным облегчением. – Милиция была?

– А как же. Я первым делом вызвала скорую, а потом милицию. Приехали, осмотрели, меня допросили, Елизавету Петровну… Она-то как раз и сказала, что застала в квартире двоих парней, замешкалась, на помощь позвать не успела, всё произошла очень быстро, а что именно произошло – твоя бабушка сама толком не поняла, только в себя пришла уже на полу лёжа. Думаю… Да что тут думать, по голове её сразу шмякнули и по быстрому смылись…

– Значит, двоих… А внешность?

– Да не запомнила она, не успела… Её сразу по голове… Ты посмотри, что пропало-то у вас? Елизавета Петровна… Она говорила, это твоя комната… Ну, где они были…

– Да? – встрепенулся Андрей и увлёк соседку в свою комнату, куда ещё не успел заглянуть.

В комнате Андрея всё оказалось перевёрнутым вверх дном. На полу смутные следы от грязных ботинок. С утра было сухо, от того и «смутные» – автоматически отметил про себя Андрей.

– Вот ведь сволочи! Креста на них нет! – с чувством произнесла Лидия Матвеевна, осматриваясь. – Ты, Андрюша, это… не переживай… Елизавету Петровну в травматологию увезли… Ты позвони в отделение, там тебе доктора всё расскажут, что да как…

Её старомодное «доктора» вместо «врачи» прозвучало по-доброму неуместно и трогательно – слово-успокоение.

– Ты погляди, что пропало у вас? А завтра зайдёшь к следователю, Елизавета Петровна так и сказала лейтенанту, мол, у Андрея надо бы спросить, когда он приедет, а сама она навскидку и не ответит, что пропало. А может, и ничего не пропало, они-то, жулики, видать по-тихому хотели обчистить квартиру, а она их спугнула, – они по голове её ударили, чтобы только уйти без помех.

– Но как же они вошли? В квартиру как попали? – вслух размышлял Андрей.

– Вроде, отмычкой открыли дверь… Так лейтенант сказал, по крайней мере. Да что ты думаешь, опытному жулику ваш замочек вскрыть – три минуты. Долго ли умеючи…

Андрей кивнул, соглашаясь. Потом Лидия Матвеевна ответила ему ещё на несколько вопросов. Да-да, она уходила последней, замок защёлкнула снаружи, – это Елизавета Петровна её попросила. Увидев, что Андрюша немного успокоился, она удалилась к себе, пробормотав напоследок что-то обрывочно-успокаивающее. Он пропустил мимо ушей последние необязательные слова соседки, и, услышав, как дверь её квартиры приглушённо хлопнула, некоторое время рассеянно слушал тишину, стоя в коридоре, прислонившись к стене. Прострация, в которой он пребывал, была обратной стороной недавнего напряжения, мысли – глухие, как хлопки соседских дверей, блуждали в его голове, не желая принимать упорядоченный вид. Андрей прошёл в комнату и осмотрелся. Ничего существенного вроде не пропало. Он вдруг отчётливо представил, как бабушка лежит без сознания в его комнате на полу… Бедная его бабулечка! Он снова ощутил резкий прилив беспокойства, иглы тревоги с новой силой вонзились ему в сердце.

Андрей опрометью бросился к телефону. Номер справочной службы райбольницы отыскался в тоненькой книжице, содержавшей все жизненно важные телефоны Гатчины и презентованной, помнится, во время последней предвыборной кампании – на форзаце брошюрки красовалась эмблема одной из политических партий. Волнуясь, набрал справочную, узнал телефон отделения травматологии и позвонил туда.

– Здравствуйте. К вам в отделение поступила Елизавета Петровна Иванова…

– Минуточку… – отозвался в трубке молодой женский голос. Возникла пауза, в тишине по ту сторону провода угадывался шелест перелистываемых страниц. – Да, поступила.

– В каком она состоянии? – нетерпеливо спросил Андрей.

– Вам нужно позвонить в травматологию. У них телефон… Хотя, вот дежурный врач как раз идёт…Ольга Михайловна, подойдите, пожалуйста, – позвала девушка.

– Здравствуйте… – Новый голос явно принадлежал женщине постарше, причем, уверенной в себе и обладающей полномочиями. – Кто? Елизавета Петровна Иванова? Да-да, она у нас в травме. Состояние стабильное. Сотрясение мозга средней тяжести. – Ольга Михайловна на секунду замолчала, после чего неожиданно спросила: – Андрей? Это ты, Андрей?

– Да… – озадаченно признался он. – Это я.

– Вот ведь как бывает… – Женщина вздохнула. – Ты меня помнишь? Олю Тучкову помнишь?

Как он мог забыть Олю Тучкову!.. То, что они давно не встречались, даром, что живут в одном городе – ещё не повод забыть подругу бесшабашной студенческой юности. Тут же ему припомнилось, что бабушка не раз передавала ему приветы от Оленьки Тучковой, с которой невольно пересекалась то тут, то там. К тому же, Елизавета Петровна в своё время подтягивала девушку по немецкому – язык тевтонцев давался ей почему-то с превеликим трудом. Оля приходила к ним домой, точнее, на занятия, и хотя Андрей занимал в общежитии своё законное койко-место, он никогда не упускал случая навестить бабушку – в один из таких «наездов» они с Олей и познакомились. Позднее неожиданно столкнулись в одной компании, отмечавшей бог весть какой радостный повод, и с не меньшей радостью обнаружили массу общих знакомых – как очередное свидетельство тесноты мира, напоминавшего то самое общежитие, где жил Андрей и куда в аккурат на Татьянин день явилась студентка-медичка Оля Тучкова под руку с актуальным на тот момент ухажёром-художником, обитавшем – еще одно совпадение! – на его, Андрея, этаже. Со временем ухажёр-художник актуальным быть перестал, а вскоре Андрея призвали в армию, так что их с Олей общение прервалось, да и с концами. Как-то потом не получалось пересечься, даром что Андрей после армии осел в Гатчине – единственный раз не в счёт, он тогда очень спешил, да и она, судя по всему, торопилась; приветы, правда, через бабушку передавались регулярно. Да, теперь Андрей ясно вспомнил – бабушка как-то говорила ему, что Оля Тучкова хирург в райбольнице… А он как обычно пропустил это мимо ушей, что в наш перегруженный информацией век дело, в общем, неудивительное.

Всё это стремительным калейдоскопом пронеслось перед мысленным взором Андрея, вслух же он сказал:

– Оленька, привет! Конечно, я тебя помню. Ещё бы не помнить! Только ты теперь, кажется, серьёзная стала, важная, – Ольга Михайловна…

– Ну, надо же, даже отчество не забыл! – усмехнулась она. – Когда Елизавету Петровну привезли, я ее сразу осмотрела, поговорили даже немного, в основном, о тебе. Она беспокоилась очень. Я как раз эти сутки дежурю, так что понаблюдаю за ней, не волнуйся! Она у нас женщина крепкая, так что, надеюсь, проблем с выздоровлением не возникнет. Правда, ударили её от души, как говорится, но могло быть и хуже. У нее был легкий шок, а так… всё нормально.

– Оля, я могу её навестить? – спросил Андрей.

– Конечно. Свидания ежедневно, с трёх до пяти…

– А сегодня, сейчас?

– Ну, приходи, если хочешь. Только имей в виду, я назначила ей успокоительное, так что она, скорее всего, уже спит.

– Спасибо, Оленька, дорогая ты моя! Уже бегу!

И он действительно выбежал из квартиры, плюнув на беспорядок – не до того. Главное сейчас убедиться воочию, что с бабушкой всё в порядке. Увидеть её, пускай спящую, даже не подозревающую об его присутствии, но такую родную и единственную. Он знал, что не сможет успокоиться до тех пор, пока не посетит больницу – всё равно, какие бы заверения ему ни давали, приступы тревоги будут возвращаться, накатывать волнами, внутри которых гнездится червяк сомнения по имени «А вдруг?» Когда речь заходит о близком, родном человеке – можно доверять только собственным впечатлениям, только себе и своей интуиции. Даже если бабушка будет спать.

Сентябрьский вечер качал в тёмной воде небес утлую лодочку месяца. С того времени, как Андрею в галерее Большого дворца трижды являлся призрак графа Кутасова, луна понесла значительный ущерб. Она убывала, согласно вечному закону мироздания, и уже близился день, когда умрёт старый месяц, и новый народится ему на смену. Не стоит сожалеть о старом, как не жаль отлетевшего в небытие лета – глупо грустить о том, что от века заведено и пребудет до века.

Андрей шёл пешком, напрямую шагал через дворы, и его ботинки то звонко цокали на растрескавшейся коже асфальта, то неслышно ступали по голой, как в день сотворения, поверхности земли.

На велосипеде куда быстрее, – мысленно сетовал Андрей и клял себя за то, что и в этом году не дошли у него руки купить себе двухколёсный агрегат для местных передвижений. И ускорял шаг, спешил, торопился скорее добраться до места. Надо было такси взять, – запоздало подумал он, пройдя две трети пути. Но ведь известно – хорошая мысля приходит опосля…

Оля Тучкова, она же Ольга Михайловна, действительно, выглядела теперь куда солиднее, чем в незабвенные дни её борьбы с немецкими глаголами. Она располнела, её походка приобрела вальяжность, и даже её слова и жесты, казалось, обрели дополнительный вес. Она выдала Андрею халат и провела в палату, где тихо-мирно посапывала бабушка: лицо её разгладилось, дышала она глубоко и безмятежно, – если бы не повязка на голове, не скажешь, что женщина больна, она просто спит.

– Я же говорю, успокоительное… – шёпотом пояснила Оля и добавила, когда Андрей, обретший, наконец, толику душевного равновесия, прикрыл за собой дверь палаты. – Всё в порядке. Серьёзной опасности нет. Сотрясение вот только, да и то, думаю, лёгкое. Среднюю тяжесть я поставила, перестраховавшись, всё-таки возраст… Так что кончай психовать, а то и тебе укольчик вкатим! Пойдём, присядем, поговорим, раз уж пришёл. С Елизаветой Петровной я достаточно регулярно общаюсь, а с тобою только приветами обмениваюсь, подозреваю, что односторонними, – это даже хуже, чем виртуальное общение.

Они говорили о том о сём, не слишком углубляясь в подробности; между делом выяснилось, что Оля пять лет как замужем, дочурке четвёртый пошёл, муж – менеджер, работает, разумеется, в Питере – у Парка Победы. Андрей согласился, что место неплохое – в офис, расположенный где-нибудь в Озерках добираться было бы куда труднее.

– Как там… – Оля назвала имя художника, того самого, под ручку с которым она приходила к ним в общежитие. – Не в курсе, как поживает?

– Портреты рисует, – удовлетворил её любопытство Андрей. – На набережной стоит, где туристов погуще. Правда, – поправился он, – это пока тепло, и пока гости северной столицы попадаются на улицах. А чем занимается зимой – не знаю, тайна сия велика есть… – и Андрей обезоруживающе улыбнулся. Он действительно понятия не имел, чем Олин «экс-актуальный» промышляет в холодное время года, так что ничуть не кривил душой.

– Он делает из этого тайну?

– Нет. Просто я не знаю. Не расспрашивал его насчёт «несезонных» и прочих «демисезонных» занятий. Как-то повода не было. Теперь есть повод – при встрече устрою товарищу допрос с пристрастием.

– Только не ссылайся на меня как на лицо заинтересованное.

– Как так? А кого мне указать в этом качестве?

– Да хоть… Ленку…

Андрей промолчал. Он в упор не помнил, какая именно «Ленка» имелась в виду.

Потом Оля с настойчивым любопытством расспрашивала Андрея про ограбление, но ему не хотелось говорить на эту тему – он и не стал говорить, сославшись на собственное незнание деталей. Поговорили немного о пустяках, и Андрей откланялся. Выйдя из корпуса, он облегченно перевел дух и уверенно зашагал домой, словно, наконец-то, обретя под ногами твердую почву.

Инвентаризацию раскуроченного набегом воришек имущества Андрей провёл, надеясь лишь на свою память – никаких описей наличного барахла, понятное дело, в их доме не водилось. И первым неприятным сюрпризом для него стало исчезновение «подарка Кутасова» – листа, извлеченного из хитроумной рамы. Вторым же – пропажа распечатанной на фотопринтере «восстановленной» версии послания из тайника, а также (до кучи) всех «моментальных» фотокопий исходного текста. Наконец, из комнаты бабушки пропали два серебряных кубка, всегда стоявших на видном месте, – единственные по-настоящему ценные вещи у них в квартире, разумеется, после книг. Всё это наводило на весьма невеселые размышления. Было похоже на то, что кубки вообще забрали «для отвода глаз». Хотя, конечно, не было никаких гарантий, что залезшие к ним в квартиру гаврики, работая на заказ, попросту совместили приятное с полезным, прихватив кубки – «подкалымить» дело святое.

Больше вроде бы ничего не пропало. По крайней мере, бабушкино золотишко (два колечка, серьги и брошь), лежавшее на видном месте в хрустальной вазе, осталось нетронутым, DVD- и CD-плееры жуликов тоже не прельстили, да и компьютер со всей периферией остался целёхонек. Грабители явно охотились за его находкой.

Итак, они (с Виктором и Агриппиной) не единственные, кто движется по неверному азимуту догадок к неведомой пока цели. У них появились серьёзные соперники-конкуренты, нацеленные на поиск неизвестно чего – не исключено, весьма ценного. Проникновение в квартиру, да ещё с нападением, говорит о том, что они, во-первых, на верном пути! Во-вторых, опережают соперника хотя бы на один шаг. И, наконец, в-третьих, соперник весьма опасен и, вероятно, не остановится ни перед чем. Из этого следует, что необходимо быть осмотрительнее и проявлять повышенную осторожность, а также – то, за чем идёт охота, в чьих-то глазах имеет чрезвычайно высокую стоимость.

Значит, бабушка пострадала из-за него. Андрей почувствовал укол нечистой совести, но сразу отбросил такого рода рефлексии, ведь ввязавшись в игру, он уже сделал выбор, и было бы высшей глупостью отказаться от участия теперь, когда ему брошен вызов – и какой наглый вызов! На смену шёпоту нечистой совести шла кипучая энергия ярости – это как в бою. И, разумеется, установка «ни шагу назад!» не отменяет военной хитрости и не противоречит ей – Андрей чувствовал себя уверенно, и всё его внутреннее волнение теперь было азартом воина, умелого и смелого бойца.

Сейчас мы опережаем противника на два шага, размышлял Андрей. Ну, на два с половиной – потому что им только еще предстоит разгадать первую загадку. То есть у нас имеется определенное преимущество. Но и у них перед нами тоже есть преимущество: они знают, с кем имеют дело, а мы – нет. Им известно кто я, где я живу и, похоже, даже чем занимаюсь, – в то время как я могу лишь догадки строить на их счет!..

Но если пораскинуть мозгами, кто за последнюю неделю пересекался со мной в сфере, так сказать, непознанного? Кто мог догадаться о чем-то или же напасть на какую-то роковую тайну восемнадцатого века?.. Он задумался. Ну, Витьку и Агриппину отметаем сразу! Остаётся… остаётся… вернее, остаются – Фридрих фон Берг и Сигурд Юльевич. Неужели Сигурд? Нет, он на такое не способен, слишком интеллигентен, чтобы нанимать грабителей. А вот за Фридриха я бы не поручился… Этот на все пойдет, если ему понадобится. Есть, есть у него двойное дно! Кажется, за мной и следить-то начали сразу после того, как у меня состоялись с этим чокнутым профессором две презанятные беседы. Хотя имя, регалии и учёная степень у него, по всей вероятности, подлинные…

Андрей уснул перед самым рассветом, когда звёздные поля в горних высях заволокли серые дождевые тучи с Финского, словно на живое лицо кто-то по ошибке накинул креповое покрывало небытия. Он спал, а рассветный дождь моросил, и рассвет пробивался робко – потайной, локальный, скорее похожий на случайную январскую полынью, чем на апрельский буйный ледолом.