– Эге-гей! Уроды!

Гришу будто подменили: это был совсем другой человек. Казалось, его рана мгновенно затянулась, боль прошла, душа преисполнилась желанием битвы на смерть, а не на жизнь. Едва взглянув на Гришу, Агриппина тихо охнула и остолбенела – в каждой руке тот держал по гранате, третью гранату ухитрился засунуть в карман штанов, откуда торчала чека, тускло блестевшая в рассеянном жёлтом свете.

Казалось, секунда-другая – и вооружённый Гриша кинется в пляс, завертится безумным волчком, а затем ринется выделывать причудливые па брейк-данса. Андрей представил себе его лягушачьи прыжки – раз-два-два-три… два-три… Юродивый брейкер будет извиваться, невзирая на засевшую в мякоти плеча пулю – это виделось Андрею смонтированным с финальными кадрами гремевшего на излёте 80-х фильма «Курьер»; хоп – и Гриша вертится на голове, а эсэсовцы со шмайсерами наголо аплодируют ему, выкидывая руку в нацистском приветствии: «Зиг! Хайль!»

– Эй! Черти! Я здесь! Идите за мной! – вопил юрод, не жалея голосовых связок. – Будет вам Гитлер капут! Сдохнете все как один!

Он развернулся и, забыв искать здоровой рукой точку опоры, двинулся обратно – в ту сторону, куда удалились немцы.

– Гриша, вернись! – обреченно закричал вслед ему Андрей.

– Вернусь! – пообещал тот и растворился в темноте.

Его истошные крики, очевидно, донеслись до адресатов, потому как с той стороны, куда они прошагали, что-то двигалось, приближаясь.

– Бежим скорее! – выкрикнул Виктор. – Он отвлечёт их внимание!

И Андрей внутренне согласился: Гриша сделал свой выбор.

Агриппина, введенная было в ступор эффектным Гришиным появлением, речами его и стремительным исчезновением – он исчез прежде, чем его полубезумные фразы отворили ей обрывки смысла, в них заключённого – наконец тоже пришла в себя и ухватила Андрея за рукав.

– Бежим скорее… – повторила она и, не оглядываясь, бросилась вперед.

За те несколько секунд, что Андрей сверялся с «правильной» картой и со старинной схемой, на которой был нарисован заветный крестик, луч от фонарика Агриппины удалился на значительное расстояние. Виктор бросился следом за ней. Торопливо сложив карты, Андрей устремился за ними, удаляясь от точки, где два движения разобьются друг о друга, и одно погаснет, а может быть, столкнувшись, погаснут оба.

Позади, сухо и отчетливо, прозвучали хлопки выстрелов – первый, второй, третий… И вдруг стены тоннеля дрогнули, посыпалась красная крошка кирпича; все трое ощутили упругий толчок взрывной волны – ощутили на долю секунды позже, чем услышали грохот взрыва и страшный, истошный псиный-человечий вой. Со всех ног они устремились вперед, уходя от возможной погони.

– Скорее! Не останавливайтесь! – кричал Виктор в каком-то внезапном азарте, позабыв про все свои травмы. Но вдруг он споткнулся обо что-то мягкое, возникшее на его пути, и полетел кувырком.

– Какого черта, Виктор! – заорала Агриппина. – Теперь синяк будет!

– Ох, ты, господи… – бормотал Ниссен, поднимаясь на ноги, – извини, пожалуйста, не заметил… Ты затормозила слишком резко…

– Хватит препираться! – остановил их Андрей. – По-моему, мы на месте!.. Это где-то здесь…

И забыв обо всем на свете, они принялись шарить фонариками вдоль стен.

– Нашел! Нашел! Вот оно – место Икс! Я его нашел! – захлебываясь от восторга, орал Виктор.

И действительно, часть стены тоннеля, которую он освещал своим фонарём, представляла собой необычное зрелище: вместо красного кирпича стену закрывало старое-престарое панно, которое, казалось, готово было рассыпаться от времени. Они остановились перед ним, пытаясь разглядеть изображение. Люди в красных мантиях и восьмиконечные кресты, пылающие в небе над их головами, и что-то еще, чего, увы, уже невозможно разобрать, сколько ни напрягай зрение, разбросано было по этому удивительному панно.

Первым пришел в себя Андрей. Он прикоснулся к краю панно и слегка нажал на него – полотно отъехало в сторону, открыв их взорам небольшую комнату, тоже выложенную красным кирпичом. Посредине нее стоял миниатюрный столик, наподобие церковного аналоя, на котором под широким и тоже старинным, пусть грязным, донельзя сырым платком или простым отрезом ткани (от древности не разберёшь) лежал какой-то предмет. Андрей осторожно ступил внутрь комнаты, приподнял кусок ткани и отбросил его в сторону. На столе покоился красный футляр. Андрей кивнул Агриппине, и та направила луч фонарика на футляр. Он взял его в руки и откинул крышку. В этот момент рука девушки дрогнула, и луч фонарика скользнул по лежавшему на бархатной подушечке предмету. В электрическом желтоватом свете холодно свернуло лезвие кинжала – острое, точно лезвие бритвы. Да разве найдётся бритва на этом свете, способная соперничать остротой своей с кинжалом, заточенным самим Одином – повелителем Асгарда, радушном хозяином, сидящем во главе стола на бесконечном пиршестве эйнхерий, покуда не положен конец пиршеству, и волк Фенрир не порвал свою цепь, и не ринулся, свирепый, пожирать радостный диск солнца!.. Если Рагнарёк впереди ещё – значит, Один сидит во главе стола рядом с Фригг, женой своею. Значит, могуч Один, и никакая сила в этом мире не способна затупить лезвие его священного кинжала…

Агриппина с Виктором застыли, как заворожённые, – их взгляды очарованы игрой света на острие – гипнотической игрой, что уносит их чувства далеко, в суровые края викингов, в давние века, и бородатые скальды окружают их – скальды, чьи слова – не простые слова, а кёнинги – никто из сынов Бальдра не скажет, к примеру, «радуга» – произнесёт бархатным голосом: «Мост богов», – а то и ещё красивее, изысканнее выразит простое, как бритва Оккама, понятие.

Время, казалось, отступило, застыло вместе с ними, невластное. Но вот встрепенулся Андрей, а вслед за ним и Агриппина с Виктором отрывают взгляды от чудесного лезвия, гипнотические чары рассеиваются, и мысли этого мира – текучие, ночные, сиюминутные – возвращают себе власть над их движениями и поступками. Им неведомо, сколько времени прошло с того момента, как дрогнули стены и дикие вопли огласили Гатчину Подземную, заставляя оглянуться, принуждая сердца сжиматься в истошном порыве сострадания. Ибо пока не узнаешь, не разберёшь, негодяй наказан по заслугам – или невинный корчится от боли, обоим сострадаешь одинаково.

Но Андрей, Агриппина и Виктор вновь зачарованы, вновь будто впали в транс, теперь уже разглядывая затейливую рукоятку кинжала; на ней вырезаны руны, и каждый интуитивно прозревает их значение – и в этот момент прозрения погружается в новую воду, – и снова гипноз, и время течёт незаметно, и нет ни подземелья, ни врагов, ни прошлого – но есть лишь вечность и трепет перед ней, и восторг от её прикосновений.

А время течёт, струится – здесь, в Мидгарде… Но кто следит за временем по ту сторону семицветного моста Биврёст?.. Кто за пределами Срединного мира заботится об этой текучей субстанции, когда в запасе у Одина – Вечность, и Рагнарёк наступит лишь по её истечении…

Никто из них не мог бы сказать, сколько времени – десять минут, полчаса или час – прошло в мире реальном. Кинжал Одина владел ими, они владели Кинжалом – и ничто более не имело значения.

Реликвия, соединённая с руническим текстом, даёт великую силу… – припомнил Андрей слова Сигурда Юльевича. Или это ему говорила Агриппина?.. А Сигурд призывал к уважительному обращению с артефактом, дескать – «не уподобляйтесь несмышленым детям… Ребенок играет с пультом телевизора и видит разноцветные картинки… Когда имеете дело с рунами, вспомните про такого ребенка и постарайтесь быть осторожнее…» Да, нужно быть осторожнее… И обратить силу во благо, но никак не во зло…

– Что, голубчики, попались?! – прервал их гипнотическое упоение пронзительный, переходящий на визгливые ноты, голос. – В проёме нарисовался пистолет, а за ним вырос и профессор Фридрих фон Берг, прямиком из Дрездена, собственной персоной. Щека его была окровавлена, рукав разорван от запястья до локтя. Он окинул их торжествующим взглядом. И тут же глаза его впились в открытый футляр с Кинжалом. – Спасибо за проделанную работу! – произнес он с сардонической усмешкой. – Без вас нам пришлось бы туго! А теперь, руки за голову, выходим по одному – и без глупостей!..

Потом, когда каждый из троих вспоминал этот момент, никто из них не мог объяснить, почему не ощутил ни страха, ни беспокойства, ни даже удивления. Словно все происходило так, как и должно было происходить. Необъяснимый покой и чувство безопасности владело ими. Как странно, сказал себе Андрей, – оказывается, Фридрих прекрасно владеет языком Пушкина и Баркова! А передо мной комедию ломал – ни словечка по-русски, – приходилось с ним на языке Гёте и «Раммштайна» объясняться… На него вдруг накатила волна азартного ёрничества.

– Салам Алейкум, сынам Аненербе! – громко поприветствовал он Фридриха, отчего тот вздрогнул, как от удара, и побагровел. Ну, никак не ждал фон Берг подобной реакции от интеллигентного искусствоведа, на которого нацелен пистолет, вернее, два – второй держал в руке подручный профессора, наголо бритый, накачанный детина с бычьей шеей.

Впрочем, и этот русский ученый, и стоявшие рядом с ним людишки уже не имели для Фридриха фон Берга никакого значения. Всё его внимание занимал заветный футляр с бесценной реликвией. Он сделал шаг вперед, и глаза его вспыхнули злобной радостью. Его переполняло чувство невыразимого торжества. Он словно бы даже увеличился в размерах, сделался выше и значительней. Сейчас он был триумфатором и вещал как истинный триумфатор.

– Вот она, власть над миром! Вот он – божественный залог возрождения Рейха и Великой Германии! Явление миру «белокурой бестии» – сверхчеловека – уже не за горами!..

На несколько мгновений Фридрих фон Берг замер в позе величественного монумента, затем бросил своему подручному:

– Этих придется убрать – свидетели нам ни к чему! – И саркастически усмехаясь, обратился к неподвижным фигурам, сгрудившимся вокруг футляра. – Прошу извинить, господа – вынужденная мера! – Он звонко передернул затвор и вскинул оружие, целясь Андрею в голову. Бритоголовый взял на мушку Виктора.

И тут случилось невероятное.

Кинжал, спокойно лежавший в футляре с откинутой крышкой, внезапно пришёл в движение. Он словно ожил. Перемена была мгновенной и разительной: странное свечение охватило лезвие, – в тяжелом, спертом воздухе подземелья засверкали зелёные искры, затрещали разряды электричества. Послышался низкий пугающий гул, как в трансформаторной будке, и прежде, чем кто-либо успел что-нибудь сообразить, кинжал, точно ракета, взмыл в воздух и с быстротой молнии вонзился в горло фон Бергу, стремительным точным ударом перерезав ему глотку. Фридрих захрипел, заваливаясь на бок. Тело дрезденского профессора еще не успело достичь земли, а светящееся лезвие уже вспороло горло его бритого спутника. Еще мгновение – и кинжал уже в футляре, – но свечение не прекратилось, наоборот, сделалось ярче и интенсивней. Росло напряжение силового поля, тяжёлый трансформаторный гул был разлит в пространстве.

Два трупа лежали в дверном проёме крест-накрест, перегородив выход. Агриппина и Виктор заворожено смотрели поочерёдно то на трупы, то на светящийся кинжал, через силу осознавая произошедшее; рассудок отказывался предложить сколь-нибудь связное объяснение стремительной и жестокой расправе.

Первым опомнился Андрей. Он захлопнул крышку красного футляра и попытался вытолкнуть трупы наружу, в коридор, чтобы освободить выход. И в этот момент подземелье сотряс сильнейший взрыв. Стены и потолок заходили ходуном. Инстинктивно Андрей вытолкнул в коридор ошеломлённого Виктора и, схватив за руку Агриппину, повлек её прочь, подальше от тайной комнаты. Думать было некогда. Оттуда, где только что прогремел взрыв, нарастая, доносился новый звук, не похожий на прежние, который накатывал, приближался куда быстрее, чем звук шагов бегущего человека – быстрее движется только взрывная волна. А под ногами уже захлюпала вода – догадка, молниеносно пришедшая ему в голову, подтверждалась!.. Увлекая за собой Агриппину и Виктора, он изо всех сил бежал по коридору, – скорее, предчувствуя, нежели понимая, что следом за ними, сметая все на своем пути, несётся поток воды, смешанной с грязью, обломками досок и камней, – несётся их смерть. Они убегали от потока, в неосознанной надежде отыскать другой выход, в надежде спастись.

А вода уже нагнала их, хлестала, кружила, стараясь сбить с ног, захлестнуть с головой. Прогремевший взрыв разрушил перемычку между подземельем и озером. Водяная фантасмагория внезапно стала реальностью, и в этой реальности Андрей вдруг увидел крутящийся на гребне потока изуродованный труп Гриши и ещё чей-то, вероятно, подручного Фридриха, того, что истошно кричал после первого взрыва.

Волна накатывала за волной, и сопротивляться им, передвигаться в вертикальном положении с каждой минутой становилось труднее. Андрей потерял из виду Виктора, он искал его глазами и не находил; крепко держа Агриппину, он помогал ей устоять на ногах.

Но вот им навстречу ринулся обратный поток – вероятно, набравшая скорость вода наткнулась где-то на глухую стену и, отражённая этой преградой, отскочила, как теннисный мяч от бетонного ограждения. Как ни странно, фонарик продолжал гореть, и Андрей попытался отыскать глазами Виктора – но увидел только изуродованный труп Гриши: тело юрода-взрывника находилось в точке, где сшибались встречные потоки, образуя водоворот, и Гриша вертелся, как гуттаперчивая кукла, – и мёртвый, он танцевал брейк. Сбитые с ног этим обратным потоком, Андрей с Агриппиной отчаянно барахтались в воде, стараясь оставаться на поверхности, изо всех сил борясь за жизнь. В кромешной темноте течение несло их неизвестно куда, крутя и болтая, как щепки, норовя шибануть о стену, приложить по темени острым булыжником или обломком дерева. Уровень воды продолжал подниматься. Вот он уже почти достиг потолка тоннеля, казалось, всё кончено, – но Андрей, напрягая последние силы, удерживал над водой голову Агриппины. А потом вода сомкнулась над их головами…

Неужели конец?.. Вот так просто?! Промелькнуло у него в мозгу. Задержав дыхание, он отдался потоку, не отпуская руку девушки, намертво вцепившись в её запястье. Она тоже больше не сопротивлялась. И вдруг Андрей почувствовал, что течение замедлилось и теперь их подхватила какая-то другая сила, и тащит, тащит с возрастающим ускорением. В глазах у него темнело, он с трудом удерживался, чтобы судорожно не вдохнуть в себя воду – тогда смерть неминуема. И в эти самые последние мгновения, перед тем как его разум окончательно погас, он вдруг ощутил себя пробкой, вылетающей из бутылки с шампанским, – и судорожно, со всхлипом вдохнул воздух, и задышал, упиваясь этой возможностью, до предела наполняя легкие кислородом, приходя в себя. Агриппина!! Она была с ним рядом, на поверхности озера, и так же судорожно, отчаянно вбирала ртом воздух – он так и не отпустил её руку, словно они теперь навсегда были спаяны одной цепью.

Они вынырнули на поверхность озера всего в десятке метров от берега, и Андрей устремился к нему, увлекая за собой девушку. Он плыл из последних сил, одной рукой грёб сам, другой – поддерживал Агриппину. Но берег, казалось, не приближался. И тогда силы окончательно его покинули. Он стал погружаться в воду – и вдруг ноги его нащупали долгожданное дно. Задыхаясь, на четвереньках, они выползли из воды и, обессиленные, растянулись на траве. Агриппина жива – подумал Андрей и отключился.

Он пришёл в себя оттого, что его били по щекам. Открыл глаза – и увидел мокрое лицо склонившейся над ним девушки.

– Все, хватит! – сказал он, поймав её руку, занесенную для очередной пощечины. – Я в порядке.

Потом они сидели спина к спине, мокрые, продрогшие, стуча зубами от холода и пережитого стресса. И когда через несколько минут сначала услышали равномерно повторяющиеся всплески, а затем увидели плывущую к берегу человеческую фигуру, в которой узнали Виктора, их это не удивило и даже не обрадовало – после перенесенного стресса не осталось никаких эмоций.

Похоже, Виктору повезло больше, то ли он вообще не сопротивлялся потоку воды, то ли его вынесло на поверхность озера быстрее, но ему явно удалось сберечь силы. Выбравшись на берег, он по-собачьи встряхнулся и молча уселся рядом с ними. Отдохнул несколько минут и принялся собирать хворост для костра. На их счастье, во внутреннем кармане куртки у Андрея нашлась зажигалка в рабочем состоянии – и вскоре пламя уже весело играло на берегу, его языки лизали темноту ночи.

Выжали одежду и, набросив куртки, придвинулись к огню, держа над пламенем костра штаны и футболки, от которых поднимался пар. Можно было отогреться и даже обсудить происшедшее. Понемногу каждый из них приходил в себя.

– Слушай, Андреас, – вдруг встрепенулся Виктор, поеживаясь на ветру и придвигаясь ближе к огню, так что языки пламени лизнули его брюки. – А Кинжал-то где? Ты его держал в руках, когда началось это… наводнение…

– Ну, держал, – флегматично подтвердил Андрей.

– А дальше?

– Не знаю… Не помню… Когда это началось, я сразу схватил за руку Агриппину. А Кинжал… Да, бог с ним, с Кинжалом – главное, живы остались!

Виктор только вздохнул и тут же вскрикнул, выхватывая из костра уже тлеющие брюки. Андрей натянул подсохшую футболку и, собравшись теперь подсушить мокрые брюки, машинально опустил руку в карман. Да так и замер – рука нащупала что-то твёрдое и массивное. Он с трудом извлёк из кармана красный футляр и с изумлением уставился на него.

– Ума не приложу, когда я его туда сунул!..  – Он с удивлением переводил взгляд с футляра на карман и обратно. – Футляр большой – карман маленький, он в принципе не мог там поместиться… Может, ткань намокла и растянулась?

– Какая разница, – махнул рукой Виктор. – Вот она, наша реликвия, – целёхонька! – И мудро добавил: – Ты, Андреас, пытаешься найти рациональное объяснение там, где этого делать не следует.

– Ну возможно, возможно, – скептически отозвался Андрей. – А дощечка с рунами где? В машине осталась?

– А вот и нет! – И Агриппина ловким жестом фокусника извлекла дощечку из внутреннего кармана своей курточки. – Сама не знаю, зачем взяла…

Как завороженные, они смотрели на дощечку. Отблески пламени упали на её поверхность, высветив древние руны. Андрея внезапно охватило глубокое чувство, похожее на священный трепет. Виктор, казалось, был взволнован не меньше, он несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, унять сердцебиение – но бесполезно.

– Открой! – вдруг приказал Агриппина изменившимся голосом, кивнув на футляр.

И Андрей послушно, словно под гипнозом, отбросил красную крышку. По сверкающему лезвию зазмеились огненные отражения.

Держа дощечку в руках, Агриппина стояла возле костра. Она была торжественно-величава. Её прекрасное лицо сделалось отстраненным и спокойным. Рыжие волосы окружали голову светящимся ореолом. Андрей не в силах был оторвать от нее взгляд – это была не его Агриппина. Это была древняя языческая жрица, в отблесках разгоревшегося пламени явившаяся им на берегу Черного озера. Он готов был броситься к её ногам, исполнить любое её повеление.

А она, словно не замечая их восторженного состояния, нараспев принялась читать руны. По мере того как она произносила их названия, мужчин всё более охватывал священный ужас. И вот уже Агриппина в третий раз начала выкрикивать-пропевать вырезанное на дощечке заклинание – и голос ее окреп и зазвенел в черной вышине над притихшим озером.

– Pertha, – гортанно крикнула она.

И Андрей услышал уже знакомый «трансформаторный» гул – гудение внезапно возникшего силового поля. И снова – голос Агриппины, приобретший вдруг какой-то новый тембр.

– Gebo.

Андрей увидел свечение. Кинжал светился – как и в подземелье, но теперь свечение было иным – более живым, и каким-то… всеобъемлющим.

– Eihwaz, – выдохнула-пропела Агриппина.

Она стояла, выпрямившись, расправив плечи, и Андрею показалось, что она стала выше ростом, а секунду спустя – что девушка оторвалась от земли и висит в воздухе, опираясь подошвами на узенькую – не более пяти сантиметров – воздушную полоску. И тут он увидел, что Кинжала в футляре нет – магическая реликвия выплыла из своего древнего обиталища и поднялась в воздух. Но движение это было торжественным и плавным – совсем иным, нежели в подземелье, перед стремительной атакой на горло фон Берга.

Агриппина, между тем, продолжала:

– Uruz.

Свечение становилось всё ярче. Кинжал описывал круги над их головами, постепенно увеличивая скорость. И Андрей, и Виктор неотрывно следили за его траекторией, которая непрерывно менялась, становясь всё более сложной и причудливой. На их глазах вершилось древнее таинство.

Агриппина священнодействовала.

– Fehu…

Кинжал танцевал в воздухе – то взмывая по крутой спирали в небо, то опускаясь почти до самой земли. Его форма непрерывно менялась: сверкающая льдистая снежинка, огненная ласточка, алмазный мальтийский крест, золотой полумесяц, серебряное зеркальце Венеры…

И вдруг неожиданно для самого себя Андрей начал мысленно произносить сокровенную молитву, обращаясь одновременно и к Богу Единому, и к древним языческим божествам, и к непостижимым Высшим Силам.

«…Пускай каждый научится сострадать ближнему своему. Пускай никто не обидит слабого. Пускай не останется на планете сирых и голодных. Пускай человек человеку снова станет другом, товарищем, братом. Пускай любящие сердца соединятся, чтобы никогда не расставаться…»

– Wungo.

Андрей почувствовал лёгкое головокружение, и вдруг понял с неимоверной ясностью: все те желания, что он успеет загадать в течение этих волшебных мгновений – непременно сбудутся. Он должен попытаться изменить мир, сделать его чище и добрее!..

«…Пускай среди людей ценится красота души и величие Духа, а не богатство. Потребитель пусть уступит место Творцу. Пусть исчезнут границы между странами и людьми – стальные решётки, кодовые замки, несгораемые сейфы и таможни…»

– Ansuz.

Яркой кометою блистая, Кинжал Одина рассекал пространство ночных видений. То вдруг становился листиком кленовым и медленно падал, причудливо кружась, а то – плыл корабликом по-над озёрной гладью. Боковым зрением Андрей увидел Виктора – тот плотно зажмурил глаза и покачивался, точно в ритм музыке, играющей в невидимых наушниках.

– Teiwaz.

«Любите друг друга! Не делайте зла! Да будет так!!»

– Algiz!

А Кинжал Одина, круживший над ними со всё возрастающей скоростью, претерпевал новые метаморфозы: метеор – античный божок – венок из одуванчиков – серебряная ладья – белоснежный лебедь… И вдруг небо вспыхнуло и погасло – и тотчас раздался оглушительный взрыв. Кинжал Одина разлетелся на тысячи огненных осколков – и пролился на озеро сверкающим дождём. Одна из огненных искр коснулась плеча Андрея, вызвав мгновенную жгучую боль. Почти одновременно вскрикнули Агриппина и Виктор.

Над озером снова воцарилась непроглядная темь. И абсолютная тишина, такая, от которой готовы лопнуть барабанные перепонки. Красный футляр был пуст.

Галлюцинация… Наваждение…

Лишь несколько минут спустя до них, ошеломленных, стали доходить привычные земные звуки – треск сучьев в поникшем уже пламени.

– Что это было?! – высказал Виктор общую мысль.

– Кинжал Одина вернулся в Асгард. Не место ему здесь, ибо человек слаб. Время ещё не пришло, – сказала Агриппина – как отрезала. Точно вычеркнула из прошедшего те несколько минут, когда Кинжал Одина двигался по мановению её голоса.

Молча расселись вокруг костра и уставились на огонь. Андрей подбросил охапку сучьев, и пламя, поначалу пригаснув под их темной массой, загудело, разгораясь, а потом весело взметнулось вверх.

– А самого интересного ты не видел! – повернулся к Виктору Андрей. – Когда Кинжал уходил…

– Это почему? – изумился тот. – Все я видел.

– С закрытыми глазами? Это что-то новое!

– С закрытыми… Не знаю… не помню… А действительно, я смотрел с закрытыми глазами, – задумчиво согласился он. – Но странно – я видел всё, каждое его превращение… И не улыбайся! Я по-другому смотрел – не как обычно. Ну, как тебе объяснить?..

– Ничего не надо объяснять, – буднично сказала Агриппина. – Ты смотрел внутренним зрением…

Озеро, на берега которого привела их череда невероятных событий, окрестили Черным не зря. Даже в яркий солнечный летний день вода в нем черна, точно сажа. Что уж говорить об осенних ночах…

Тучи – серая ватная пелена на чёрном небе – давно рассеялись, звёзды горели ярко и таинственно, навевая мысли о непреходящем… Луна, похожая на медную щербатую тарелку, царила в ночи, и яркие капельки планет и ниточки созвездий составляли свиту властелины. Время двигалось лениво, вразвалочку, и его монотонные тик-таки бесследно исчезали в озёрной глубине. Но впечатление это было обманчивым – близился рассвет. Задремал, пригревшись у огня, Виктор. Тесно прижавшись, Андрей с Агриппиной смотрели на пламя, не отводя глаз от магической игры огненных языков.

– Так ты полагаешь, Андрюша, вторая граната взорвалась сама по себе? – спрашивала Агриппина.

– Вполне возможно. Думаю, все произошло примерно так: первую гранату Гриша бросил сразу и упал на землю, чтоб осколками не посекло – ну, это как водится, – а потом схватил вторую, выдернул чеку и норовил метнуть, да не успел – подстрелили его. Может, сразу наповал, а может, не сразу, суть не в этом. Рука у него конвульсивно сжалась, и он – мертвый уже или умирающий – так и держал гранату до конца. Преследователей наших, очевидно, было трое, и одного тяжело ранило – помнишь, как он выл?

Агриппина судорожно повела плечами.

– Еще бы! До сих пор этот жуткий вой в ушах стоит!

– Фридрих с оставшимся подручным просто его пристрелили – чтобы не возиться, а сами побежали по коридору, откуда на них Гриша вылетел…

– Пожалуй, так оно и было, – после долгой паузы произнесла девушка. – А гранаты у Гриши откуда? С войны остались?

– Нет, – невольно усмехнулся Андрей, – гранаты современные, это я успел заметить. В девяностые годы можно было танк по дешевке купить – не то что гранаты. Были бы деньги!

– Ну а тот взрыв, последний – что разрушил перегородку между подземельем и озером?!

– Похоже, сдетонировал весь Гришин арсенал…

Андрей подбросил в огонь охапку сучьев – к небу взметнулся столб искр.

– Одного не пойму, – задумчиво сказал он. – Почему Кинжал не причинил нам никакого вреда, а фон Берга с его напарником прирезал, точно мясник пару свиней?..

– Ну, это-то как раз понятно! – отозвалась Агриппина. – Мы не собирались использовать его во зло. Не стремились к власти над миром или богатству. Действовали бескорыстно.

– По-видимому, так… А откуда ты знаешь, что Кинжал вернулся в Асгард?

Она чуть отодвинулась и заглянула ему в глаза, потом улыбнулась загадочно: «Просто знаю – и всё».

– Спасибо, это многое объясняет…

– Не иронизируй!

– А что мне ещё остается?.. Теперь Кинжал утрачен навсегда.

– Не утрачен, а – обретён, – очень серьезно произнесла Агриппина. – Кинжал Одина возвратился к своему хозяину, потому что срок его пребывания в Мидгарде подошел к концу. Зато теперь здесь, в Гатчине, образовался центр магической Силы, который – уверяю тебя – очень скоро себя проявит…

Андрей невольно повел плечом, тем самым, которого коснулся сверкающий осколок распавшегося Кинжала – там ощущалось лёгкое жжение. Он ещё понятия не имел, что в этом месте уже проступила, точно на бледной фотографии, руна Gebo, означающая «дар». Как пока не догадывалась Агриппина о руне Pertha – «руне тайны» – появившейся на её бедре. Не говоря уже о сладко дремлющем Викторе, на левой стороне груди которого проявилась, словно огненным стилом начертанная, руна Солнца.

Бог Один пометил своих избранников.

Налетевший с озера порыв ветра качнул на Агриппину с Андреем высокое пламя, так что обоим пришлось резво отпрыгнуть в сторону. Андрей рассмеялся:

– Смотри-ка, а Виктора костер пощадил!..

Они снова придвинулись к огню.

– Пора возвращаться с небес на землю, – с сожалением произнес Андрей. – Сыт по горло мистикой и приключениями! Диссертацию забросил, программа лекций-семинаров не выполняется – не знаю уж, как в институте появлюсь…

– А я в редакции… – вздохнула Агриппина.

– Зато ты можешь книгу написать о нашей эпопее. Прославишься и обогатишься.

– Грех смеяться над рядовым журналистом!.. И потом, никто не поверит…

– Скептиков отправляй ко мне на расправу.

– Тогда давай писать вместе!

– Почему бы и нет?..

– А Бедного Витю возьмём?

– В соавторы? Ни за что! Он притягивает неприятности.

Она тихонько засмеялась: «Это я уже заметила…»

Негромко вздыхала озерная вода. Где-то рядом, в кустах, прошуршал невидимый зверек. Девушка склонила голову на плечо Андрею и прошептала ему прямо в ухо:

– Сегодня ты спас мне жизнь…

– А ты – мне. Когда налетел поток, я боролся за нас двоих, – мои силы будто удвоились.

– Спасибо, родной, – она поцеловала его в висок. – Спасибо за то, что ты у меня есть…

Снова налетел холодный, пронизывающий до костей ветер. Подобно огромной сумасшедшей птице, он внезапно ринулся с небес на землю, наклоняя деревья и закручивая жгутами сухую траву. Ветер был настолько силён, что прибил к земле пламя радостно полыхающего костра, так что оно едва не погасло.

Сейчас или никогда! – вдруг подумал Андрей. Он поднялся на ноги и севшим от волнения голосом торжественно обратился к девушке:

– Агриппина, ты будешь моей женой?..

Несколько мгновений она недоумённо смотрела на него, потом внезапно расхохоталась.

– Ну, ты… ты… даешь! Выбрал самое подходящее место и время!..

– А? Что? – встрепенулся Виктор. – Что случилось?

– Вот он, – Агриппина тоже вскочила на ноги и театральным жестом указывала на Андрея. – Только что сделал мне предложение…

– Сделал предложение… – повторил вслед за нею Виктор. – А ты – что?

– А я… – она выдержала эффектную паузу, – я его приняла!

– Давно пора, – зевая во весь рот, подытожил Виктор. – Я уж и не надеялся, что он решится!..  – Он придвинулся поближе к костру. – Во дают… – только качал он головою, наблюдая, как Андрей, подхватив девушку на руки, кружит её по небольшой поляне.

Костёр догорел – лишь одна зола чернела, отмечая выжженный круг. Опустел берег Чёрного озера. Перед уходом путники предусмотрительно залили водой тлеющее кострище.

А над землей уже плыл рассвет, утренний воздух был чист и прозрачен. Небо на востоке окрасилось пурпуром. Детали ландшафта обрели удивительную ясность, точно на картине Брейгеля-старшего. Деревья, их ветви, даже листья на ветвях, до самого последнего, карликового листочка, были выписаны предельно чётко. Предметы складывались в осеннюю мозаику, полную неизъяснимого очарования, ласкающего взгляд, врачующего душевные раны, навевающего странную печаль.

Андрей и Агриппина шли, держась за руки, соприкасаясь плечами, ощущая себя единым целым. За ними, повесив голову и что-то бормоча себе под нос, тащился Виктор. Вдруг, словно повинуясь какому-то зову, он обернулся – и просиял, выпрямился, преобразился внутренне, коснувшись взглядом озаренного первыми лучами восходящего солнца Приоратского дворца. «Боже, какая красота, – молитвенно прошептал он, – какая дивная красота…»