Глава 1

Он знал, что снова влез не в свое дело, но отступать было уже поздно. С ним и в детстве такое бывало: он мог принять вызов и тут же пожалеть об этом. Говорят, на ошибках учатся. Если б так и было, люди давно бы избавились от глупости. Жизнь уже многому пыталась научить его, но почти все уроки вскоре забывались. Итак, он снова попал в трудное положение; теперь все придется делать самому.

Он постучал в дверь еще раз, но не слишком настойчиво. За стеной скрипнуло кресло, и хриплый голос нетерпеливо ответил:

— Войдите!

Войдя в комнату, он стал по стойке “смирно” возле стола. Подбородок вздернут, руки вытянуты по швам, носки развернуты под сорок пять градусов.

“Как робот, — подумал он, — и впрямь как робот”. Адмирал флота Маркхэм скользнул по нему медленным взглядом из-под густых бровей.

— Ты кто?

— Офицер–разведчик Джон Лиминг, сэр.

— Ах, да, — взгляд Маркхэма на мгновение остановился.

— Немедленно застегнуть брюки, — последовал приказ.

Лиминг смущенно опустил глаза.

— Извините, сэр, молния сломалась.

— А ты не додумался зайти к портному? Именно для этого на базе существует мастерская. Или твоему командиру нравится, когда его подчиненные ходят в таком виде. Что это ты себе позволяешь?

— Прошу прощения, сэр. У меня не было времени. Это случилось минуту назад, — объяснил Лиминг.

— Правда? — адмирал нахмурясь откинулся в кресле. — Идет война между галактиками. Для того, чтобы добиться победы, мы должны полностью доверять евое–му космическому флоту. И никуда не годится, если флот идет в бой с расстегнутыми брюками.

Так как адмирал явно ждал ответа, Лиминг сказал:

— При всем уважении к вам, сэр, я не думаю, что это так уж важно. В бою человеку все равно, что у него с брюками. Главное — остаться в живых.

— Конечно, — кивнул Маркхэм. — Но меня волнует другое — ведь и более важные вещи могут не соответствовать уставу. Если наши добровольцы не избавятся от гражданских привычек в мелочах, они обязательно проиграют в главном. Такие ошибки могут стоить жизни.

— Да, сэр, — ответил Лиминг, пытаясь понять, к чему он клонит.

— Возьмем, например, новый корабль, еще не прошедший испытания, — продолжал Маркхэм. — Если он ведет себя так, как и было задумано конструкторами, то все в порядке. А если нет… — Он не закончил фразу и, помолчав, добавил: — Мы объявили набор добровольцев в дальние патрули разведки. Ты пришел первым. Я хочу знать — почему?

— Если есть работа, которую нужно выполнить, то кто-то же должен это сделать, — уклончиво ответил Лиминг.

— Это ясно. Но я хочу понять: почему ты пошел добровольцем. — Он помолчал, а потом настойчиво потребовал: — Говори! Я не стану наказывать парня, идущего на такой риск, если он скажет мне правду — какой бы она ни была.

Увидев одобрение адмирала, Лиминг начал:

— Я люблю действовать. Люблю работать один. Ненавижу муштру на базе. Меня от нее тошнит. Смирно, вольно, грудь вперед, живот убрать, ботинки начистить, постричься, не смотри на меня как ненормальный, отставить разговоры… Я квалифицированный пилот–разведчик, а не манекен для словесных упражнений всяких ораторов в форме. Я хочу заниматься делом, которое мне нравится, вот и все.

Маркхэм не высказал недовольства. Напротив, он с пониманием кивнул.

— Большинство из нас тоже так думает. Земляне непоседливы. Ты думаешь, мне интересно быть здесь, за столом, когда разворачивается главное сражение? — Не дожидаясь ответа, он прибавил: — Я не хочу терять времени на тех, кто пошел добровольцем от несчастной любви или для того, чтобы потом хвастать направо и налево. Мне нужен опытный пилот, одиночка и непоседа.

— Да, сэр.

— Думаю, ты подходишь. У тебя пилотское удостоверение первого класса. Но дисциплинарная карточка никуда не годится.

Адмирал бросил ледяной взгляд на Лиминга.

— Два раза не выполнен приказ, два случая дерзкого поведения и неповиновения. Один раз ты стал в строй в фуражке, надетой задом наперед. Зачем тебе все это было нужно?

— Настроение было — хуже некуда, сэр, — объяснил Лиминг.

— Да? Но тогда ты — как камень на шее. Без тебя на базе все вздохнут спокойно.

— Так точно, сэр.

— Как ты знаешь, мы и наши союзники сражаемся с крупным космическим Сообществом, во главе которого стоят латиане. Масштабы вражеских сил нас не беспокоят. Там, где мы уступаем в количестве, мы превосходим их в умении и эффективности. У нас огромный и быстрорастущий боевой потенциал. В конце концов мы этих латиан разобьем в пух и прах.

Лимингу надоело поддакивать, и он воздержался от комментариев.

— У нас есть одна серьезная проблема, — продолжал Маркхэм. — У нас нет точной информации о тылах противника — я имею в виду тылы в глубоком космосе. Мы знаем, на какую ширину тянется Сообщество, но неизвестно, как далеко оно уходит в звездное пространство. Хотя враг тоже не имеет о нас такой информации; но это уже не наше дело.

Лиминг снова не ответил.

— Длительность полета обычного боевого корабля не дает разведчику возможности глубоко проникнуть в тылы Сообщества. Мы справимся с этой проблемой, когда захватим две–три их базы на планетах, близких к фронту, — вместе с ремонтным и заправочным оборудованием. Но мы не можем ждать так долго. Нашей разведывательной службе нужны точные данные как можно скорее. Ясно?

— Так точно, сэр.

— Отлично! Итак, мы создали новый сверхскоростной корабль–разведчик. Я не имею права объяснять тебе все принципы его устройства, кроме одного: в нем нет цезиевых ионных двигателей. Его силовая установка строго засекречена. Поэтому он не должен попасть в руки врага. В крайнем случае пилот обязан уничтожить корабль, даже если это было бы равносильно его собственной смерти.

— Полностью уничтожить корабль, пусть даже небольшой, гораздо труднее, чем кажется на первый взгляд, сэр.

— Только не этот, — возразил Маркхэм. — В его силовом отсеке заложен мощный заряд взрывчатки. Пилоту нужно только нажать кнопку — и двигатель разнесет на мелкие кусочки.

— Понятно, сэр.

— Заряд — это единственное взрывающееся вещество на борту. У корабля нет ни пушек, ни управляемых ракет, ни другого оборудования. Это очень легкая машина, в которой ради скорости пожертвовано всем лишним; его единственное спасение — быстро умчаться подобру–поздорову. А на это, уверяю тебя, корабль вполне способен. Включай все двадцать двигателей — и никто в нашей галактике не сможет за тобой угнаться.

— Неплохо звучит, сэр, — одобрительно заметил Лиминг, облизывая губы.

— Это отличный корабль. Он просто должен быть таким. Единственное, чего мы не знаем, — достаточно ли он хорош, чтобы вынести все трудности долгого, очень долгого полета. Самая ненадежная часть любого космического корабля — это дюзы. Рано или поздно они выгорают. Меня беспокоит именно это. На новом корабле дюзы защищены специальной внутренней обшивкой; теоретически они должны выдержать многие месяцы работы. Но на практике может и не получиться. Понимаешь, что я имею в виду?

— Ни ремонта, ни запчастей на территории врага и никакого способа вернуться обратно, — кивнул головой Лиминг.

— Правильно. Причем корабль должен быть уничтожен. И с этого момента пилот, если останется в живых, окажется один, совсем один в просторах вселенной. Шансов вновь увидеть человечество у него практически нет.

— Бывает и хуже. Я бы лучше остался живым неизвестно где, чем трупом здесь. Пока жив, всегда надеешься.

— Ты все еще готов рискнуть?

— Так точно, сэр.

— Тогда пеняй на себя, несчастный, — с мрачным юмором произнес Маркхэм. — Иди по коридору, седьмая дверь направо. Скажи полковнику Фармеру, что тебя, прислал я.

— Есть, сэр.

— Но сначала попробуй все же застегнуть брюки. Прямо сейчас, при мне.

Лиминг покорно повторил попытку. Молния застегнулась, как по взмаху волшебной палочки. Он изумленно глядел на адмирала с выражением оскорбленной невинности.

— Вот так-то лучше, — многозначительно сказал Маркхэм. — Я ведь сам начинал с рядовых и еще не забыл такие проделки. Меня не проведешь!

Полковник Фармер из военной разведки оказался тучным мужчиной с красным лицом. Несмотря на несколько глуповатый вид, он был весьма проницателен. Когда Лиминг вошел в кабинет, полковник рассматривал огромную карту звездного неба, висевшую на стене. Фармер резко обернулся, словно ожидал удара в спину.

— Тебя не учили стучаться перед тем, как войти?

— Учили, сэр.

— Так почему же ты не постучал?

— Забыл, сэр. Я думал о разговоре, который только что у меня был с адмиралом Маркхэмом.

— Это он тебя прислал?

— Так точно, сэр.

— Ты и есть тот самый пилот дальней разведки? Не думаю, что командир Крутт расстроится, когда ты уйдешь от него. Ты ведь его головная боль.

— Нет, сэр, просто у него никак не получается сесть на меня верхом.

— В армии приходится привыкать к подобным вещам.

— Извините, сэр, я не согласен. В армию идут, чтобы воевать с врагом, а не для чего-нибудь другого. Я не малолетний преступник, и не нуждаюсь в том, чтобы командир или кто-нибудь еще меня перевоспитывал.

— Здесь вы с ним расходитесь. Он любит дисциплину. — Фармер улыбнулся своим мыслям и добавил: — Крутт не только по фамилии, но и нравом крутой. — Некоторое время он разглядывал собеседника, потом продолжил более серьезно: — Ты выбрал себе нелегкую работу, парень.

— Это меня не беспокоит, — заверил его Лиминг. — Рождение, свадьба и смерть — тоже нелегкое дело.

— Но ты рискуешь никогда не вернуться.

— Ну и что… Мы все когда-нибудь отправимся в путь, из которого нет возврата.

— Не стоит говорить об этом с таким мрачным удовольствием, — заметил Фармер. — Ты женат?

— Нет, сэр. Каждый раз, когда к этому подходит, я забираюсь в кровать и отлеживаюсь, пока не пройдет охота.

— Господи! — закатив глаза, простонал Фармер.

— А как вы хотели? — с раздражением спросил Лиминг. — Пилот–разведчик работает один. Он — как жук в консервной банке; ему хочешь не хочешь приходится заставлять себя обходиться без многого, особенно без общения. Удивительно, какие лишения может выдержать человек, если очень постарается.

— Ладно, — успокоил его Фармер и повернулся к карте. — Вот эти светлые точки — передовая противника. Звездная туманность за ней не исследована. Сообщество может оказаться значительно слабее, чем мы думаем, или, наоборот, оно может быть гораздо мощнее, так как его влияние распространяется далеко вглубь галактики. Есть только один способ выяснить, с чем нам придется столкнуться, — провести разведку в глубоком тылу противника.

Лиминг не отвечал.

— Мы отправляем корабль–разведчик вот в этот район, где занятые противником миры находятся далеко друг от друга. Здесь оборона Сообщества несколько рассредоточена, а средства обнаружения встречаются ре–десо. — Фармер указал на темное пятно на карте. — Учитывая скорость нашей новой машины, мы надеемся, что у противника не хватит времени, чтобы тебя опознать. Мы считаем, что ты можешь без труда проникнуть в тыл неприятеля.

— Надеюсь, — кивнул Лиминг, сообразив, что от неге ожидают ответа.

— Единственное опасное место находится вот здесь. — Фармер на дюйм передвинул палец, показывая на яркую звезду. — В этой системе, принадлежащей латианам, находится не меньше четырех больших баз космического флота противника. Если здесь встретятся их патрули, они могут перехватить тебя — скорее случайно, чем нарочно. Поэтому мы вышлем эскорт, чтобы прикрыть тебя в начале пути.

— Хорошо, сэр.

— Если эскорт вступит в бой, ты не должен вмешиваться. В любом случае это бесполезно, ведь на твоем корабле нет оружия. Воспользовавшись тем, что противника отвлекут, ты исчезнешь из зоны обстрела и проскочишь через передовые позиции Сообщества. Ясно?

— Так точно, сэр.

— Дальше ты должен проявить личную инициативу. Запомни: для нас неважно как далеко тянутся миры с разумной жизнью; можно очень долго лететь и не добраться до конца. Но нам нужно знать — насколько далеко за передовой находятся миры, поддерживающие регулярную связь с Сообществом. Если встретишь планету, которая работает на Сообщество, немедленно передай на базу все, что сумеешь узнать.

— Есть, сэр!

— Когда убедишься, что обследовал глубокий тыл противника, тут же возвращайся. Если возможно, сохрани корабль. Если нет, придется превратить его в груду металлолома. Ты ни в коем случае не должен оставлять его в открытом космосе, топить в океане и тому подобное. Корабль должен быть уничтожен. Маркхэм тебе говорил об этом?

— Так точно, сэр.

— Отлично. На сборы тебе дается сорок восемь часов. Потом ты должен прибыть в десятый космопорт. — Фармер протянул руку. — Желаю удачи.

— Вы думаете, она мне пригодится? — улыбнулся Лиминг. — У вас ведь на лице написано, что вы очень сомневаетесь, что мы когда-нибудь еще увидимся. Но я вернусь. Хотите пари?

— Нет, — ответил Фармер, — я никогда не спорю, мне очень не везет. Но если уж ты вернешься, я сам позабочусь о твоем отдыхе.

— Ловлю на слове, — предупредил Лиминг.

Вернувшись в свою маленькую комнатку, он увидел, что ее уже занял какой-то парень, который теперь смущенно глядел на Лиминга.

— Ты Лиминг?

— Да.

— Я — Дэвис, Джек Дэвис.

— Рад познакомиться, — кивнул Лиминг, и, достав чемоданы, начал бросать в них рубашки, воротнички и носовые платки.

Сидя на кровати, Дэвис сообщил:

— Мне сказали, что я могу занять твою комнату, так как ты сегодня уезжаешь.

— Так и есть.

— Далеко собрался?

— Точно не знаю, но, возможно, очень далеко.

— Ты рад, что уезжаешь?

— Еще бы! — Лиминг изобразил восторг.

— Я не осуждаю тебя, — произнес Дэвис и мрачно задумался. Потом сказал: — Я приехал сюда пару часов назад и доложил о себе дежурному офицеру Базы. Таких деспотов поискать, — и он выдал краткое, неприукрашенное описание командира Крутта. — А как его зовут?

— Чепуховер, — с готовностью сообщил Лиминг.

— Ух ты! Какая необычная фамилия…

— Ничего подобного. — Закрывая чемодан, Лиминг надавил на крышку коленом, защелкнул замок и взялся за второй. — Это имя, старо как мир. Ты, конечно, уже слышал о Чепуховерах, так ведь?

— Приходилось…

— Ну, так в этой дыре их предостаточно.

— Пожалуй, ты прав. Чепуховер только раз взглянул на меня и тут же заорал: “Постричься!” — Дэвис уныло погладил ежик на макушке. — Вот я пошел и постригся. Что это за Космический Флот? Только появишься — и сразу же стричься. Как ты думаешь, что было дальше?

— Тебе выдали щетку и расческу.

— Вот именно, — он снова потер макушку, — только вот зачем?

— По той же причине, по которой они делают все остальное, — МПМ.

— МПМ? Что это еще?

— Это девиз ребят из резерва. Тебе придется повторять его по сто раз на день. Мысли пачкают мозги.

— Понятно, — сказал Дэвис, принимая озабоченный вид.

— Есть только один способ избежать всего этого — поссориться с Круттом. Тогда он избавится от тебя, правда, после того, как изрядно попортит нервы.

— Крутт? А кто это?

— Чепуховер, — быстро поправился Лиминг. — Ребята за глаза зовут его Круттом. Если не хочешь беды, никогда не зови его Круттом в лицо. Он любит, чтобы к нему обращались “мистер Чепуховер”.

— Спасибо за подсказку, — поблагодарил ничего не подозревающий Дэвис.

— Не за что. Привстань-ка с кровати, мне нужно достать пижаму.

— Извини, — Дэвис встал, затем снова примостился на кровати.

Положив пижаму в чемодан, Лиминг закрыл его и внимательно осмотрелся.

— Ну, вот и все. А война, оказывается, затянулась из-за отсутствия исправных застежек на брюках. Эту информацию я получил из самых верхов. И я отправляюсь ускорить победу. Так что вам остается лишь считать дни.

Он направился к двери, держа в каждой руке по чемодану.

Вновь приподнявшись с кровати, Дэвис смущенно пробормотал:

— Удачной посадки.

— Спасибо.

Первым, кто встретился Лимингу в коридоре, был командир Крутт.

Слишком нагруженный, чтобы отдать честь, он по–уставному сделал равнение налево, на что Крутт ответил коротким кивком. Пройдя мимо Лиминга, Крутт вошел в комнату. Из-за двери послышался его громкий хриплый голос:

— А, Дэвис! Ты уже устроился? Сегодня ты мне не понадобишься, так что можешь приводить здесь все в порядок перед моим вечерним обходом.

— Так точно, мистер Чепуховер!

— Что–о-о?!!

Лиминг схватил чемоданы и постарался быстрее исчезнуть.

Корабль был просто заглядение — диаметром с обычную разведывательную ракету, но раза в два длиннее. Инструкция делала его похожим не на одноместное поисковое судно, а скорее на небольшой крейсер. Казалось, он доставал носом почти до облаков.

Внимательно разглядывая корабль, Лиминг поинтересовался:

— А еще есть такие?

— Три, — ответил главный инженер космопорта Монтичелли. — Они спрятаны в других местах под усиленной охраной. Есть строгий приказ использовать эти корабли только по очереди. Пока ты не вернешься, мы не имеем права отправить еще один корабль.

— Значит, я в списке под номером один, да? А если я не вернусь? Если мне придется уничтожить машину, а вы ничего не узнаете?

Инженер пожал плечами.

— Это дело не мое, а Военного Совета. Я только подчиняюсь командам сверху, а это тоже не так-то просто.

— Хм! Может, они установили какой-то срок, в который я должен уложиться? А если к этому времени я не вернусь, они будут меня считать пропавшим без вести?

— Они ничего тебе об этом не сказали?

— Нет.

— Тогда нечего и волноваться. Жизнь и так слишком коротка. А во время войны она для многих становится еще короче. — Монтичелли хмуро посмотрел на небо. — Каждый раз, наблюдая взлет корабля, я не знаю, увижу ли его вновь.

— Правильно, перед стартом нужно поднять настроение, — съязвил Лиминг. — Да вы просто весельчак!

— Извини, парень, я и забыл, что на этот раз летишь ты, — усмехнулся инженер и кивнул в сторону соседнего здания: — Там у нас стоит копия носовой кабины, специально для тренировок. Около недели ты будешь изучать новые приборы и правила пользования субпространственной связью. Можешь начинать, когда захочешь.

— Главное, что меня беспокоит, — это автопилот, — сказал Лиминг. — Он должен быть абсолютно надежным. Нельзя неделями лететь без сна, а если ты не можешь полностью довериться кораблю, то тут уже не вздремнешь. Хороший автопилот — все равно, что добрая фея.

— Послушай, сынок, если бы автопилот мог не только держать курс, но еще и думать, и сам передавать сведения, мы бы отправили корабль без тебя. Но ты не волнуйся, — Монтичелли снисходительно похлопал собеседника по плечу. — Тут установлена лучшая модель. Автопилот позаботится о корабле, даже если ты устроишь себе медовый месяц, и космос совсем вылетит у тебя из головы!

— Я вижу тут единственное сходство, — бросил Лиминг. — В обоих случаях мне пришлось бы поднапрячься.

Он пошел к зданию и следующую неделю почти не выходил из тренировочной кабины.

Корабль взлетел через час после заката солнца. Черный бархат ясного неба был усеян звездами. Трудно было представить, что где-то далеко на невероятном расстоянии отсюда движутся в космической тьме бесчисленные обитаемые миры, между которыми осторожно пробираются корабли Сообщества, в то время как флоты Земли, Сириуса, Ригеля и других союзников несут патрульную службу по всему необъятному фронту.

Длинные цепочки дуговых фонарей слегка подрагивали под легким ветерком, пролетающим над огромным полем космопорта. За барьерами, ограждавшими площадку, стояла группа людей: отсюда, с высоты, Лиминг не мог их как следует разглядеть. Наверное, они собрались понаблюдать за взлетом. Он скорчил гримасу и представил, как корабль падает, и вся эта толпа как ошпаренная несется в укрытие. Ему не пришло в голову, что в случае аварии он вряд ли сумел бы насладиться этим зрелищем.

Из маленького динамика, расположенного на стене кабины, раздался голос:

— Пилоту приготовиться!

Он нажал на кнопку. Что-то щелкнуло, корабль взревел и содрогнулся. Огромное круглое облако пыли и пара прокатилось по бетону и скрыло из виду барьеры. Невообразимый рев и вибрация продолжались. Лиминг сидел спокойно, внимательно наблюдая за пультом управления. Стрелки двадцати указателей поползли вправо, дернулись и замерли. Все двадцать кормовых дюз были готовы к работе.

— Пилот, все в порядке?

— Так точно.

— Можете стартовать. — Пауза. — Ни пуха, ни пера!

— К черту!

Перед тем, как плавно подать на себя рукоятку тяги, он еще с полминуты продувал дюзы. Дрожь корабля усилилась, рев постепенно перешел в вой, иллюминаторы кабины затуманились, и небо потускнело.

Целую секунду, показавшуюся Лимингу вечностью, корабль покачивался, стоя на хвосте. Затем медленно пополз вверх: фут, ярд, десять ярдов. Вой перешел в визг. Внезапно скорость подъема резко возросла, словно корабль хорошенько подтолкнули сзади. Он рванулся ввысь. Сто футов, тысяча, десять тысяч. Корабль пронзил облака и устремился в ночное небо. Иллюминаторы очистились. Вокруг сияли мириады звезд, огромным шаром висела луна.

Динамик слабо проскрипел:

— Отличная работа, пилот.

— Я всегда работаю отлично, — отозвался Лиминг. — До встречи в сумасшедшем доме.

Ответа не последовало. Внизу понимали, что он ощущает чувство безграничной свободы и безнаказанности, так называемый “взлетный хмель”. Ему было подвержено большинство пилотов — когда родная планета оставалась за кормой корабля, а впереди виднелись только звезды. Симптомы заключались в язвительных замечаниях и ругани, которые градом сыпались с небес на землю.

— Пойди постригись! — орал в микрофон Лиминг. Он так и покатывался от смеха в своем кресле, пока корабль набирал скорость. — И вычисти комнату до блеска! Тебя учили, как отдавать честь? Мысли пачкают мозги.

Земля по–прежнему хранила молчание. Но внизу, в космопорте, в башне управления полетами, дежурный офицер повернулся к Монтичелли и сказал:

— Знаешь, мне кажется, Эйнштейн не довел дело до конца.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня есть гипотеза — по мере приближения к скорости света умственные способности человека стремятся к нулю.

— Может, в этом что-то и есть, — признал Монтичелли.

— Свинина с бобами, свинина с бобами, господи, опять свинина с бобами, — быстро затихая, визжал динамик в башне управления. — Раздевайся, потому что я хочу проверить твое зрение. Теперь вдохни. Крутт, от которого все мрут, а…

Дежурный офицер отключил связь.

 

Глава 2

Эскорт присоединился к нему в Сирианском секторе. Встреча произошла неожиданно, в то время, когда он спал, как убитый. Сигнал вызова включил сирену, пронзительный вой которой заставил его немедленно вскочить. Несколько секунд он в недоумении осматривал кабину: пол вибрировал под его ногами, в голове отдавалось мерное тиканье автопилота.

— Зен кайд вит? — проскрипел динамик. — Зен кайд вит?

Это был кодированный запрос о принадлежности его корабля.

Устроившись в уютном кресле, Лиминг повернул ручку передатчика, который выбросил в пространство короткую серию цифр. Затем он протер глаза и посмотрел на экран переднего обзора. Невооруженным глазом он смог увидеть только мириады звезд, мерцавших в темноте.

Лиминг включил инфракрасные датчики. Теперь по экрану параллельно курсу корабля полз ряд светящихся точек. Вторая группа кораблей, выстроившихся клином, виднелась далеко впереди. Конечно, он увидел не сами суда, а тепловое излучение, которое исходило от раскаленных добела дюз и шлейфов выхлопных газов.

— Кифа! — раздалось из динамика: это означало “все в порядке”.

Лиминг снова залез в кровать, натянул на голову одеяло, предоставив автопилоту вести корабль. Минут через десять он уже начал дремать: ему пригрезилось, что он спит в открытом космосе, где до него уже никто не доберется. Вдруг из динамика раздалась назакодированная команда: “Сбавь ход, пока мы тебя не потеряли!” Лиминг подпрыгнул, как ужаленный, сел и недоуменно уставился на передатчик. Кто-то только что говорил с ним голосом, каким отдают команды на плацу. Или ему пригрезилось? Лиминг подождал немного, но ничего не произошло, и он снова прилег. Динамик тут же нетерпеливо прокричал: “Ты что, не слышишь? Сбавь скорость, пока мы тебя не потеряли!”

Раздраженный Лиминг вылез из-под одеяла, сел за пульт управления и неторопливо приступил к работе: из переднего тормозного двигателя выпустил две струи пара, которые тут же пролетели вдоль бортов корабля; у кормовых дюз уменьшил тягу. Он наблюдал за приборами до тех пор пока не убедился в том, что стрелка ушла далеко влево, а значит опасность катастрофы, к счастью, миновала. Тогда он вернулся в кровать и снова закутался в одеяло. Ему казалось, что он раскачивается в небесном гамаке и наслаждается волшебным покоем, но из передатчика снова донесся крик:

— Еще, еще убавь скорость!

Он сбросил одеяло, доплелся до пульта и убавил скорость еще раз. Затем, наклонившись к передатчику, произнес страстную речь. Местами она состояла из междометий, а также включала в себя обширный экскурс в основные функции человеческого организма. Насколько он знал, среди его изумленных слушателей должны были находиться два контрадмирала и с дюжину коммодоров. Если так, то он неплохо их просветил. В ответ Лиминг не услышал ни резких окриков, ни возмущенных начальственных голосов, За подобные упражнения в ораторском искусстве на большом боевом корабле ему бы дали сорок нарядов вне очереди и отправили бы под трибунал. Но в космическом флоте существовало негласное мнение, что разведчики, месяцами лишенные общества, на девяносто процентов становятся готовыми клиентами для психиатра. При исполнении служебных обязанностей они могли говорить все, что им вздумается, что, как правило, они и делали. Великолепно, когда тебя официально считают ненормальным.

В течение трех недель конвой сопровождал Лиминга в таком мрачном молчании, которым обычно окружают в семье больного родственника. Все это время он сгорал от нетерпения, так как максимальная скорость конвоя была гораздо меньше, чем у его корабля, и необходимость подстраиваться под них вызывала у Лиминга ощущение автогонщика, следующего за похоронной процессией.

Главным виновником неторопливости их шествия был Сирианский линкор “Воссун”, огромный и неуклюжий, который плелся, как заплывший жиром гиппопотам, Всем остальным более быстрым крейсерам и истребителям приходилось плестись вместе с ним. Лиминг не знал названия этого корабля, но понимал, что перед ним линкор, так как на инфракрасном экране он напоминал светящуюся горошину в окружении огненных булавочных головок. Каждый раз, когда Лимингу попадалась на глаза эта горошина, он отпускал в ее адрес крепкое словечко. Однажды, в очередной раз облегчая таким образом душу, он услышал, как динамик снова включился и впервые за много дней произнес:

— Понк!

— Понк? Что это еще за понк?

Насколько он помнил, это слово означало что-то очень важное. Он быстро пролистал книгу кодов и отыскал: “Враг в поле зрения”.

На его экранах неприятеля не было видно. Наверное вражеские корабли находились вне зоны обнаружения его локатора и были замечены летящим далеко впереди авангардом из четырех эсминцев.

— Волна Ф, — раздался приказ из динамика.

Значит, готовясь к сражению, они поменяли частоту сигнала. Лиминг повернул ручку настройки многоволнового приемника с деления “Т” на деление “Ф”. Из динамика быстро понеслись лаконичные донесения кораблей конвоя.

— Резервная группа, влево двадцать, отклонение двенадцать.

— Есть!

— Конец связи.

— Есть!

На экранах пять светящихся точек быстро отделились от основной группы и ринулись вперед. Четыре из них были обычными крохотными точками, а пятая посредине — размером с половину горошины. Крейсер и четыре истребителя покидали поле боя с благородной целью отрезать неприятеля от его ближайшей базы.

В космическом пространстве, где скорости были колоссальные, а расстояния — невообразимые, эта тактика никогда не срабатывала, что, однако, не мешало обеим сторонам применять ее при каждом удобном случае. В зависимости от вашего настроения это можно было рассматривать или как неиссякаемый оптимизм, или как неизлечимую глупость.

Небольшой отряд с максимальной скоростью летел в засаду, надеясь затеряться в обманчивом звездном лабиринте, пока приближающийся противник не разгадает их нехитрый маневр. В это время “Воссун” со своим сопровождением продолжал двигаться прежним курсом. Впереди, почти у предела радиуса действия локаторов эскорта, четыре эсминца развивали наступление, даже не пытаясь рассредоточиться или изменить курс.

— Две группы по десять истребителей сходятся под углом сорок пять градусов вправо, уклон спуска пятнадцать, — доложили истребители, идущие в авангарде.

— Тип? — затребовал “Воссун”.

— Пока не ясно.

Шесть часов молчания, затем:

— Две группы идут тем же курсом, похоже, что в каждой из них находится по два тяжелых крейсера и восемь мониторов.

Это было предположение, основанное на том, что чем ярче светится объект на инфракрасном экране, тем больше размеры корабля. Лиминг смотрел на свои экраны, хорошо понимая, что вражеские суда действительно могли быть боевыми кораблями, как считали наблюдатели, но они могли с той же вероятностью оказаться и эскортируемыми транспортами. С начала космических войн тихоходные грузовики часто ошибочно принимали за мониторы.

Медленно, невыносимо медленно двадцать еле заметных точек выползли на его экраны. Теперь локаторы противника вполне могли обнаружить и его корабль, и остальные боевые суда конвоя. Четыре передовых эсминца латиане заметили уже давно; но скорее всего столь небольшие силы не вызвали беспокойства либо были приняты за своих. Интересно понаблюдать за реакцией этих растяп, когда они врежутся в мощную эскадру противника.

Однако Лимингу не удалось полюбоваться этим зрелищем. Динамик пронзительно завизжал: “Опасность сверху!”, и его глаза автоматически метнулись к экранам верхнего обзора. Они были усеяны массой быстро увеличивающихся точек. Лимингу показалось, что на эскорт пикируют шесть или восемь десятков кораблей, но пересчитывать их он не стал. С первого взгляда было ясно, что вражеские орудия нацелены ему прямо в переносицу.

Лиминг вцепился в рычаги управления. В следующее мгновение его стройный и тонкий, как спица, корабль задрал нос к зениту и на полной мощности ринулся вверх. Перегрузка вдавила Лиминга в кресло, и его желудок сделал попытку обернуться вокруг позвоночника. Он представил себе, какой эффект произведет на неприятеля его стремительный рывок, и усмехнулся. Итак, сначала враг обнаружит таинственное исчезновение его корабля из-под своих прицелов, а затем этот корабль промчится сквозь их строй с невиданной скоростью. Если повезет, то они могут подумать, что и остальные корабли союзников могут выполнить такой же маневр. Каждого капитана космического флота неотступно преследует кошмар: ему на хвост садится другой, более скоростной корабль. Дюзы, пылающие огнем, — самое слабое место любого судна: никак не удается установить надежную защиту в двигательном отсеке.

Лиминг упорно двигался вперед. Выбранный курс должен был в конечном итоге привести его прямо в тыл атакующего противника. Он внимательно следил за приборами. Сплоченная группа латианских кораблей уже в течение четырех часов приближалась к эскадре союзников; еще немного — и враги окажутся в зоне обстрела.

Но тут их нервы сдали. Непонятная тактика кораблей, продолжавших спокойно двигаться вперед в то время, как нечто со скоростью кометы мчалось в их тылы, заставила латиан заподозрить ловушку. Подозрительность и непоколебимая вера в коварство противостоящей стороны являлись единственным, в чем Сообщество никогда не испытывало недостатка. Поэтому корабли латиан внезапно повернули вправо и разошлись в разных направлениях, как лепестки распускающегося цветка. Вероятно, их локаторы искали другой, более мощный флот, скрывающийся в невидимой засаде.

Капитан одного из латианских легких крейсеров внезапно понял, что новый курс приведет его в зону досягаемости ракет, которыми, как он предполагал, был оснащен странный сверхскоростной корабль Лиминга. Он попытался спастись, еще раз изменив курс, и попал под прицел орудий “Воссуна”. Линкор дал залп, и его ракеты поразили крейсер противника. Сверкнул взрыв чудовищной силы, и тепловая волна ослепила все инфракрасные экраны.

Новая вспышка озарила звездную пустоту далеко за пределами досягаемости орудий и ракет эскорта.

Через несколько минут высокий пронзительный голос, искаженный статическим электричеством, доложил, что уничтожен одинокий вражеский эсминец. Эта неожиданная потеря, произошедшая за пределами основного поля боя, подтвердила неприятелю, что “Воссун” и сопровождающие его корабли — не что иное, как приманка в мышеловке, за которой может скрываться нечто гораздо более внушительное. Корабли латиан продолжали расходиться широким конусом, пытаясь одновременно обнаружить скрытую угрозу и не попасть в ловушку. — “Точь–в-точь как косяк испуганных рыбок”, — пробормотал Лиминг. Для сверхскоростного истребителя, способного догнать и расстрелять корабли врага один за другим, уничтожение рассеявшегося флота не было бы трудной задачей. Но приходилось мириться с тем, что его безоружный разведчик мог лишь напугать врага, в то время как сам Лиминг посылал в адрес латиан проклятия. На какое-то время он совершенно забыл о своей главной задаче, не говоря уже о строгом приказе ни в коем случае не вмешиваться в космический бой. “Воссун” не замедлил напомнить ему об этом резким выговором:

— Пилот–разведчик, куда вас несет?

— Вверх и обратно, — холодно ответил Лиминг.

— От вас больше вреда, чем пользы, — съязвили на “Воссуне”, оставив его подвиги без оценки, — не суетитесь и летите дальше, пока все идет хорошо.

Лиминг закричал в микрофон:

— Вы думаете, я не знаю, что только мешаю всем? Попробуй плюнь на построении — тут же под трибунал. Помни, парень, командиру ВСЕГДА нужно отдавать честь! Смирно, когда говоришь со мной! Сломанные молнии на брюках — это саботаж! Выше ногу, сонная тетеря, — раз, два, левой, но–о!

Его слушатели продолжали хранить молчание. Лиминг взялся за рычаги; теперь он летел параллельно эскорту, но гораздо выше. На нижнем экране он увидел, как сопровождающие его корабли начали разворачиваться по плавной дуге, готовясь лечь на обратный курс. Это означало, что конвой покидает его, отправляясь домой. Перепуганный враг, до сих пор не рискнувший войти в зону обстрела, наверно, принял этот маневр за очередную хитрость, и продолжал упорно воздерживаться от атаки.

Корабль Лиминга быстро удалялся от эскорта, и вскоре огоньки кораблей сопровождения исчезли с экранов. Впереди и справа показались две новые вражеские группировки. Они двигались на большой скорости близко друг к другу; скорее всего это были два торговых конвоя, которые пытались держаться поближе к крейсерам прикрытия. Лиминг наблюдал за тем, как они удаляются, с глубоким сожалением. Если б только у него было оружие, он налетел бы на это шествие и уничтожил пару транспортов, так, что экипажи крейсеров не успели бы оглянуться. Но теперь он на полном ходу миновал передовую линию кораблей противника и, следуя инструкции, направился к неисследованным далям. Внезапно на его кормовом экране одна за другой мелькнули две вспышки, Далеко позади погибли еще два корабля, но определить, чьи они, было невозможно. Лиминг попытался это выяснить, настроившись на частоту конвоя и послав непрерывный запрос: “Что происходит? Что происходит?”. Ответа не было. На экране вспыхнул третий взрыв. Лиминг был уже совсем далеко, но, отправив в эфир кодовый номер своего корабля, вновь попытался наладить связь. Никакого ответа.

Если битва еще не окончена, они скорее всего слишком заняты, чтобы отвечать ему. Лиминг много дал бы за возможность вернуться назад, принять участие в сражении и добавить к космическому мусору обломки двух–трех латианских кораблей. Однако, как справедливо заметили с “Воссуна”, его безоружный корабль был бы только помехой.

С досадой покусывая нижнюю губу, Лиминг согнулся в пилотском кресле и устремил хмурый взгляд на передний экран. Его корабль стрелой мчался в темноту враждебного космоса. Через определенное время он вышел из зоны досягаемости радиосигналов эскадры союзников. Теперь ему уже никто не может помочь.

С первой планетой все оказалось очень просто. Противник был уверен, что ни один корабль союзников не сумеет проникнуть так далеко без дозаправки и смены дюз. Наверное, поэтому любой корабль, обнаруженный неподалеку, считался своим или, в крайнем случае, нейтральным. На подходе к обитаемой системе локаторы врага обнаружили Лиминга, но никому и в голову не пришло отправить радиовызов, который непременно выявил бы чужака, так как пароля Лиминг не знал.

Ему удалось подобраться к этой системе, пристроившись к небольшому конвою, который возвращался назад со звездного фронта. Лиминг долго летел за вражескими судами, пока не понял, каким курсом они следуют. Но он не мог терять дни и недели, плетясь у них в хвосте; поэтому, обогнав караван, Лиминг помчался вперед и наконец приблизился к обитаемой планете — пункту назначения конвоя.

Изучить этот мир оказалось нетрудно. Он дважды облетел планету по экватору на небольшой высоте, позволяющей вести визуальное наблюдение. Для того, чтобы составить себе полное представление о ее месте в Сообществе, уровне развития и промышленном потенциале, не нужно было исследовать всю ее поверхность. Того, что он увидел, сделав два витка, было вполне достаточно для разведывательной службы союзников. Он увидел три космопорта, два из которых были пусты, а в третьем стояли восемь торговых судов и три боевых корабля Сообщества. Многое указывало на то, что этот мир густо населен, вполне цивилизован и обладает значительной военной мощью” Его можно было с уверенностью отнести к сторонникам Сообщества.

Вернувшись в открытый космос, Лиминг настроился на специальную волну и по дальней связи передал всю собранную информацию вместе с данными о приблизительных размерах планеты, ее массе и координатах.

— Я снизился и облетел вокруг этой планеты, — сообщил он и, прикрыв микрофон ладонью, рассмеялся. Ему на память пришла точно такая же ситуация, которая послужила поводом к небольшому конфликту во время его первого экзамена. Тогда, отвечая на вопрос о способах изучения вражеских миров, он написал: “Я должен осторожно приблизиться к незнакомой планете и затем очень быстро облететь ее”. Листок вернулся обратно с пометкой: “Почему?” Лиминг ответил: “Находиться там слишком долго было бы вредно для моего здоровья”. Это стоило ему десяти баллов и бесстрастного комментария: “Неправильно и неостроумно”. Но, несмотря на это, экзамен он сдал.

Ответа на сообщение не последовало, впрочем Лиминг и не ждал его. Он мог без всякого риска отправлять информацию, но обратные сигналы, направленные с территории союзников в тыл врага, обязательно возбудили бы подозрения. Радиосвязь была узконаправленной, и разведка латиан только и ждала случая перехватить и попытаться расшифровать сообщение противоположной стороны. Но вряд ли посты перехвата обратят внимание на сигналы, отправленные с дальней окраины необъятного пространства, контролируемого Сообществом.

Следующие двенадцать населенных планет он нашел точно так же, как и первую: определяя направление межзвездных трасс и следуя по ним до конечных пунктов. Каждый раз он отправлял информацию и каждый раз ответом ему было гробовое молчание.

Внезапно он понял, что тоскует по звуку человеческого голоса; он летел уже достаточно долго для того, чтобы люди перестали внушать ему отвращение. Многие дни он был заключен в громыхающей консервной банке своего корабля. Дни переходили в недели, недели — в месяцы, и понемногу его стало одолевать одиночество. В самом деле, куда ни глянь — звезды без конца и края, и планетам нет числа, и ни одной живой души! Теперь для него было бы счастьем услышать даже противный голос Крутта, отчитывающий его за действительные и мнимые провинности, а сладкие воспоминания о перепалках с начальством приводили его в восторг.

Труднее всего Лимингу приходилось в те дни, когда корабль летел по инерции: тишина, бесконечная, безбрежная, едва не лишала его рассудка. Пытаясь нарушить безмолвие, он принимался петь во весь голос или спорить сам с собою вслух. Но это приносило мало утешения; его вокальные таланты не поддавались никакой критике, а спор он не мог ни выиграть, ни проиграть.

Ночами он содрогался от кошмаров. Иногда ему снилось, что автопилот сломался, и корабль на огромной скорости мчится прямо на раскаленное солнце. Он просыпался в холодном поту и перед тем, как вновь погрузиться в сон, быстро, но тщательно проверял все приборы, Случалось, что его будил грохот включавшихся двигателей; он без движения лежал в трясущейся кровати, прислушиваясь к их протяжному реву.

Несколько раз в сонных видениях он бежал куда-то по громыхающим, вибрирующим темным коридорам, ощущая за спиной стремительный топот ног. Но вот вопрос: имелись ли у его преследователей ноги? Он с криком просыпался — за мгновение до того, как его должны были схватить… схватить чем-то похожим на руки, но он знал, что эти ужасные конечности не были руками.

Возможно, все тяготы и лишения дальнего полета переносились бы легче, если бы он пользовался бортовой аптечкой, наполненной удивительными лекарствами, предназначенными для лечения всех мыслимых и немыслимых болезней души и тела. Только кто знает, помогут они или нет. Если нет, то все эти снадобья не стоят и ломаного гроша. А если да… тут возникла другая проблема. У Лиминга были причины опасаться, что лекарства военных медиков способны выявить у него эйфорию.

Однажды перед сном он все-таки рискнул проглотить так называемую “нормализующую таблетку”. Судя по инструкции, она гарантировала избавление от кошмаров и счастливые, увлекательные сны. В результате он провел десять безумных часов в гареме турецкого султана. Сны были настолько увлекательными, что он проснулся выжатым как лимон, и больше никогда не притрагивался к этим таблеткам.

Он выслеживал очередной торговый караван в надежде обнаружить тринадцатую планету, когда тишину нарушил живой голос. Лиминг двигался далеко позади и выше группы судов, экипажи которых, чувствуя себя в абсолютной безопасности в глубоком тылу, не обращали никакого внимания на радары и не догадывались о присутствии чужого корабля. Лениво прокручивая ручку настройки приемника, он случайно обнаружил частоту, на которой велись переговоры между транспортными судами.

У неведомых существ были громкие, гортанные голоса, а их речь на слух очень напоминала земную. Лиминг воспринимал эти таинственные звуки как диалог, который в его сознании превращался в знакомые слова.

Первый голос:

— Майор Сморкун поставил пудинг в печь.

Второй голос:

— Когда Сморкун поставил пару свеч?

Первый голос:

— Вчера поставил пудинг, как всегда.

Второй голос:

— Клянусь, приятель, это ерунда.

Первый голос:

— Пусть съест его скорей зеленый кот.

Второй голос:

— Зачем майору жечь голодный скот?

Следующие десять минут собеседники вели язвительный спор о зеленых котах и голодных скотах, не забывая упомянуть несчастного Сморкуна, его пудинг, гусей и свечи. Лиминг взмок от напряжения, пытаясь вникнуть в аргументы и контраргументы сторон. Наконец, в голове у него что-то щелкнуло, и, настроив свой передатчик на нужную волну, он закричал:

— Эй, вы! Не пора ли вам в конце концов разобраться с этими котами и скотами?

Наступила мертвая тишина. Ее нерешительно прервал первый голос.

— Гнорф, пару свеч и пудинг в печь?

— Ни в коем случае! — крикнул Лиминг, не давая бедному Гнорфу возможности похвастать своими талантами в области запекания свечей в пудинге.

Затем еще пауза, после которой Гнорф обиженно предложил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— А не вымазать ли тебе этим пудингом рот?

— Съешь-ка свечку, идиот! — отпарировал Лиминг, веселясь.

— Слишком толстая, — комментировал первый собеседник.

— Могу себе представить, — согласился Лиминг.

— Шпиц шприц? — Внезапно поинтересовался Гнорф, как бы спрашивая: “Кто там?”.

— Майор Сморкун, — отозвался Лиминг.

По каким-то ему неведомым причинам это имя вызвало долгие споры. Собеседники в подробностях обсудили прошлое бедняги Сморкуна, коснулись его будущих перспектив, но постепенно разговор снова переключился на зеленых котов и голодных скотов.

В какие-то минуты спор разгорелся вокруг таких важнейших проблем, как намерение Сморкуна запечь в пудинге дюжину свеч. Наконец, они достигли в этом вопросе взаимного согласия и перешли к анализу способов бить баклуши. Первый утверждал, что это лучше делать днем, второй настаивал на понедельнике,

— О, господи! — вздохнул в микрофон Лиминг.

Эти звуки должно быть напомнили спорящим, что кто-то находится неподалеку, потому что они внезапно прервали обсуждение, и Гнорф вновь поинтересовался:

— Шпиц шприц?

— Да, ну тебя, лопух, — снова развеселился Лиминг.

— Кто опух? Я опух, энк? — судя по интонации, Гнорф встревожился не на шутку.

— А то кто ж еще! — подтвердил Лиминг. — Энк!

Кажется, это переполнило чашу терпения неведомых собеседников, так как их голоса пропали, а с ними исчезли и гул радиопомех. Похоже было на то, что Лиминг, сам того не подозревая, умудрился сказать что-то из ряда вон выходящее.

Вскоре приемник снова ожил, и теперь уже другой гортанный голос запросил на скверном, но беглом космоарго:

— Чья коабл? Чья коабл?

Лиминг не отвечал. Долгая пауза, затем повтор:

— Чья коабл?

Лиминг не отзывался. Запрос не был закодирован, значит, враг и не подозревал, что где-то поблизости может быть чужой корабль. Караван продолжал безмятежно двигаться вперед, не меняя курса и не проявляя никаких признаков тревоги. Скорее всего, у них не было мощных локаторов, и они просто не могли обнаружить Лиминга. Запрос “Чей корабль?” был сделан скорее наобум, для очистки совести — перед тем, как начать поиски шутника среди своих.

Получив точные данные о курсе противника, Лиминг быстрее молнии промчался мимо него и через некоторое время приблизился к тринадцатой планете. Он изучил ее, отправил информацию домой и взялся за поиски следующей. Это не заняло у него много времени: очередной обитаемый мир находился в ближайшей солнечной системе.

Время шло, Лиминг исследовал уже значительную часть территории, принадлежащей Сообществу. Закончив изучение пятнадцати планет, он почувствовал искушение вернуться на базу для отдыха и техосмотра. Ох, как надоел ему этот полет! Он мечтал ощутить ароматы Земли, вдохнуть свежий воздух и пообщаться с людьми. Но корабль был в отличном состоянии, да и топлива было использовано всего пятнадцать процентов. К тому же Лиминга тешила мысль о возможном продвижении по службе: чем качественнее он выполнит работу, тем больший триумф ждет его по возвращении. Эти веские доводы заставили его продолжить полет.

Он обследовал семьдесят две планеты и достиг заранее запланированной точки, глубоко в тылу врага. Отсюда он должен отправить закодированное сообщение в сторону Ригеля, окруженного постами союзников.

С интервалом в два часа Лиминг передавал единственное кодовое слово “ГЖИ” — “Готов продолжать. Жду инструкций”. На это он мог получить один из двух кратких ответов: или “ВОРС” — “Информации достаточно. Возвращайтесь немедленно”, или “ЖМИ” — “Нам нужны дополнительные данные. Продолжайте разведку”.

Но вместо этого он принял отрывистый звуковой всплеск — краткую серию чисел. Они так быстро сменяли друг друга, что понять их на слух он не смог. Лиминг записал сигналы и прослушал их на медленной скорости. Потом заглянул в книгу шифров и с ее помощью прочел: “47926. Пилоту–разведчику присвоено звание лейтенанта. Действительно со дня получения”.

Лиминг долго изучал радиограмму, перед тем как снова передать “ГЖИ! ГЖИ1”. С удивлением он услышал в ответ “ПСТ!”. Он сделал еще попытку и вновь получил “ПСТ!”. Это двусмысленное междометие привело его в недоумение. Тщательно обдумав ситуацию, Лиминг пришел к выводу, что столкнулся с происками какой-нибудь радиостанции Сообщества, включившейся в игру с целью его запугать. Теоретически противник вряд ли мог это сделать: ведь Лиминг использовал гораздо более высокие частоты, чем диапазон, которым пользовались латиане. К тому же и его сигналы, и ответные были закодированы. И тем не менее кто-то это сделал.

Своим далеким слушателям в окрестностях Ригеля он сообщил интересные подробности о выдающихся способностях майора Сморкуна, истребившего в один присест пудинг со свечами: пусть-ка теперь попробуют разобрать, что к чему. Пусть эти глупцы усвоят, что теперь они имеют дело не с простым пилотом–разведчиком, а с настоящим лейтенантом. Если же это известие перехватит враг, то он, пожалуй, на какое-то время прекратит военные действия, чтобы раз и навсегда разобраться с фокусами таинственного Сморкуна.

Сделав вывод, что домой его не зовут, Лиминг продолжил полет. И лишь через четыре дня, листая от нечего делать книгу шифров, он случайно натолкнулся на слово “IICT!”, которое означала “На ваше усмотрение”.

Он решил, что было бы очень неплохо вернуться домой, имея на счету семьдесят две обнаруженные и обследованные планеты, но если их будет круглое число, а именно — сто, то результаты покажутся гораздо более впечатляющими. Тогда его произведут не меньше, чем в космические адмиралы, а это значит, что он сможет приказать полковнику Фармеру постричься, а командиру Крутту — начистить пуговицы. Он будет расхаживать повсюду, звеня медалями: рядовые и кадеты станут почитать его как святого, а тыловики за глаза станут называть нелестными именами.

Это было так соблазнительно, что Лиминг тут же настроился на желаемый результат — сто планет, и ни на одну меньше! И словно для того, чтобы дать ему возможность поскорее искупаться в лучах собственной славы, в следующей солнечной системе оказались сразу четыре вражеские планеты, что увеличило счет до семидесяти шести. Вскоре Лиминг довел его до восьмидесяти, затем до восемьдесят одной. Первые признаки надвигавшейся катастрофы обнаружились, когда он приближался к восемьдесят третьей планете.

 

Глава 3

На экранах его радаров светились две точки. Они были крупными, но определить, военные это корабли или торговые, Лиминг не мог. Суда шли строем, направляясь в те места, где он еще не был.

Применив свою безотказную тактику, Лиминг какое-то время просто летел за ними, чтобы выяснить, к какой звезде они направляются, а затем обогнал их. Он настолько вырвался вперед, что их сигналы уже пропали с экранов приборов, как вдруг одна из дюз выкинула свою внутреннюю обшивку миль на сорок назад. Он понял это, когда на пульте управления зазвенел сигнал тревоги, стрелка указателя мощности прыгнула вправо на полшкалы, а стрелка соответствующего термометра поползла к красной отметке, обозначающей температуру плавления.

Лиминг поспешно отключил подачу топлива к вышедшему из строя двигателю. Давление в нем немедленно упало до нуля; температура поднялась на несколько градусов, а потом начала медленно падать.

В хвостовой части корабля находилось двадцать огромных цилиндрических двигателей, окруженных восемью рулевыми, сравнительно небольшого диаметра. Отказ одного двигателя еще не был катастрофой. Это означало только пятипроцентное снижение скорости. На Земле ему говорили, что можно пожертвовать даже восемью двигателями, если они расположены симметрично: тогда его скорость снизится до уровня латиан–ских эсминцев.

С точки зрения технического превосходства над врагом беспокоиться было пока не о чем. Он все еще двигался так быстро, что рядом с ним корабли противника казались космическими черепахами. Беспокоило то, что внезапная авария отражающей обшивки одного из основных двигателей являлась показателем общего состояния дюз. Он понимал, что следующий двигатель мог сгореть в любую минуту, а за ним вскоре и остальные.

В глубине души он чувствовал, что пора возвращаться домой, пока все еще не так плохо.

С другой стороны, Лиминг подозревал, что добраться до Земли он уже не сможет, так как он слишком долго жег двигатели и залетел чересчур далеко. Похоже, корабль скоро выйдет из строя — он был так уверен в этом, насколько вообще можно быть в чем-то уверенным.

Но гибель корабля необязательно означает гибель пилота, даже если ему придется, как заблудшей овечке, скитаться по враждебным мирам. Предчувствие, говорившее Лимингу о том, что кораблю недолго осталось существовать, уверяло его также в том, что самому пилоту ничто не грозит. Он прямо-таки сердцем чуял, что доживет еще до того дня, когда сможет взглянуть на полковника Фармера сверху вниз.

Итак, отказавшись от соблазна повернуть обратно и поспешить к Ригелю, он упрямо держал курс к восемьдесят второй планете, достиг ее, исследовал и передал информацию. Затем Лиминг отыскал оживленную трассу между этой планетой и соседней солнечной системой; он снова двинулся в путь в надежде отыскать планету номер восемьдесят три и прибавить ее к своему списку.

Второй двигатель потерял обшивку на полпути к ней, а третий — перед самой целью.

Тем не менее, он облетел эту планету и направился в открытый космос, собираясь передать полученные данные, но до этого дело не дошло. Одновременно сгорели обшивки еще пяти двигателей, и ему пришлось немедленно снизить скорость, пока оставшиеся без термозащиты дюзы не расплавили весь хвост.

Судя по тому, как корабль упорно не желал лететь прямо, неисправные двигатели находились по одну сторону его продольной оси. Теперь Лиминг мог лететь только по дуге, которая со временем превратится в окружность, замыкающуюся вокруг планеты, оставшейся позади. Кроме того, судно начало медленно вращаться. От этого Лимингу казалось, что все звездное небо кружится у него перед глазами. В отчаянии он старался выправить курс при помощи рулевых двигателей, но это вызвало только сильную вибрацию, которая в сочетании с вращением чуть не свела Лиминга с ума. Теперь огненный выхлоп за кормой его судна напоминал вытянутую спираль.

Корабль продолжал двигаться по кривой, пока восемьдесят третья планета снова не появилась в бортовых иллюминаторах. Еще два двигателя выбросили назад длинные светящиеся облака раскаленной космической пыли. Планета стремительно надвигалась. Вышел из строя еще один двигатель.

Было ясно, что как средство передвижения корабль был приговорен, и лучшее, на что Лиминг мог рассчитывать, — это посадить его в целости и сохранности, чтобы спастись. Он собрал все силы, чтобы выполнить эту ответственную задачу. Хотя корабль был не в лучшем состоянии, им еще можно было управлять; рулевые двигатели работали отлично, а в исправности тормозных и носовых он не сомневался.

Когда планета заполнила экран переднего обзора и на ее поверхности стали видны горы, холмы и долины, Лиминг включил оставшиеся главные двигатели и, удерживая корабль с помощью рулевых на прямом курсе, стал понемногу убавлять скорость. Продольное вращение прекратилось, и темп спуска начал замедляться, но его руки, судорожно вцепившиеся в рычаги Управления, покрылись каплями пота.

Было ясно, что приземлиться в нормальном положении, то есть на хвост, ему не удастся. Мощности двигателей явно не хватало, чтобы развернуть машину носом вверх и опуститься на огненном столбе регулируемого реактивного выхлопа. Корабль был в том ужасном состоянии, которое диспетчеры космопортов называли “слабый хвост”., а это означало, что пилоту придется сажать корабль на живот — причем на той скорости, которая позволила бы до последней минуты сохранять управление.

Лиминг не отрываясь смотрел на экран, на котором холмы увеличивались, долины раздвигались, а туманные зеленые пятна превращались в хорошо различимые верхушки деревьев.

Планета разворачивалась перед ним, как под гигантским микроскопом. Стараясь выровнять машину перед посадкой, он включил четыре главных двигателя и нижние рулевые.

Нос корабля приподнялся: он проскочил над долиной и перепрыгнул через надвигавшийся холм на высоте нескольких сот футов. Через две минуты, пролетев пятимильную лесную полосу, Лиминг увидел шеренгу решетчатых мачт с радиоантеннами, большое селение у реки и еще один лес, за которым расстилалось огромное болото. Как раз то, что нужно! Прочитав короткую молитву и включив тормозные двигатели на полную мощность, он ввел машину в пологий вираж. Несмотря на этот ловкий маневр, первый удар о землю выбросил его из кресла и кинул прямо на металлическую стену кабины. Корабль со скрипом и кряхтеньем еще скользил вперед, а Лиминг был уже на ногах. Тело его было покрыто множеством синяков, но до более серьезных травм дело, к счастью, не дошло.

Пробравшись к пульту управления, он выключил тормозные двигатели и электропитание. Через несколько секунд корабль потерял скорость и остановился. Наступила полная тишина, о которой Лиминг за последние тревожные недели уже успел позабыть. Она буквально давила на барабанные перепонки: каждый вдох казался ему оглушительным свистом, каждый шаг сопровождался громким металлическим лязгом.

Он подошел к шлюзу и взглянул на показания анализатора атмосферы. Давление наружного воздуха не превышало пятнадцати футов на квадратный дюйм, и состав его был похож на земной — с несколько увеличенным содержанием кислорода. Пройдя шлюз, Лиминг встал на край люка и увидел в полутора десятках футов под собой поверхность планеты.

Он не мог опуститься по автоматическому трапу, так как тот должен был опускаться от шлюза к хвосту, а сейчас корабль находился в горизонтальном положении. Конечно, он смог бы повиснуть на руках и спокойно прыгнуть вниз, но обратно ему уже не взобраться: прыгать в высоту на четырнадцать футов он не умел. Единственное, чего ему сейчас не хватало, это обычной веревки.

— Они продумали все, — громко сетовал Лиминг, ощущая вполне объяснимое желание излить досаду. — Они продумали все на свете. Поэтому на двадцать футов веревки у них ума не хватило. Значит, мне остается только ее вообразить, а это означает, что я начинаю сходить с ума. Каждый, кто разговаривает сам с собой, — не в своем уме. Сумасшедший может говорить все, что придет в голову. И когда я вернусь, я им выскажу, и говорить буду долго!

Немного успокоившись, он вернулся в кабину и начал безрезультатные поиски чего-нибудь, что могло бы заменить веревку. Он уже собирался разрезать одеяло на полосы и связать их, как вспомнил об электропроводке, соединявшей пульт управления с двигательным отсеком. Несмотря на спешку, ему понадобилось полчаса, чтобы освободить провода нужной длины от клемм и вырвать их из стены.

Все это время нервы Лиминга были на пределе; он чутко вслушивался в доносившиеся снаружи звуки, ожидая появления врагов. В этом случае пришлось бы включить взрывное устройство и взлететь на воздух вместе с кораблем. Главное, чтобы машина не попала в руки противника; его собственная жизнь по сравнению с этим значила не так уж много.

Конечно, Лиминг не горел желанием превратиться в окровавленный фарш, разбросанный по всей округе, и поэтому работал быстро. Когда он привязал один конец кабеля к замку люка и опустил другой на землю, вокруг еще никого не было видно.

Он опустился в густую мягкую растительность, немного похожую на вереск. Подбежав к корме и взглянув на двигатель, он понял, что ему очень повезло. Одиннадцать главных дюз уже лишились своей обшивки, а остальные девять были в таком плачевном состоянии, что явно не смогли бы выдержать больше двух–трех дней непрерывной работы.

О том, чтобы отремонтировать или хотя бы взлететь и перебраться в более удобное место, не могло быть и речи. Его многострадальный корабль и так поставил рекорд, проделав путь через значительную часть галактики, мимо чужих солнц и неведомых планет. Теперь это уже в прошлом. Лиминг с грустью опустил голову. Уничтожение такого корабля казалось хладнокровным убийством, но другого выхода не было.

Только сейчас он бросил взгляд на мир, в который попал. Небо было серого цвета, который переходил в пурпурный с тусклой белой дымкой на восточном горизонте. Солнце, уже прошедшее зенит, казалось больше и красней земного: его лучи слегка обжигали кожу, но Лимингу это было приятно. Растения, похожие на вереск, покрывали равнину, тянувшуюся к востоку до горизонта, где едва виднелись первые ряды деревьев. Он увидел гигантский шрам, нанесенный лесу спуском его корабля. В полумиле к западу мелкий кустарник тоже сменялся огромными деревьями.

Лиминг вновь оказался в затруднении. Тот, кто не подумал о веревке, не учел и другого: если сейчас взорвать корабль, то вместе с ним пилот лишится многих вещей, необходимых для выживания, — прежде всего большого запаса консервов. Чтобы спасти этот груз, Лиминг должен вытащить его из корабля, перенести в безопасное место и спрятать куда-нибудь, где бы его не нашли вражеские патрули.

Идеальным местом для тайника был ближайший лес. Но, чтобы сохранить все необходимое снаряжение, пришлось бы переносить вещи по частям, рискуя наткнуться на врага вдали от корабля. Бели он станет, как и предполагал, кочующим с места на место беглецом, то, быть может, ему без труда удастся найти достаточно еды, чтобы прожить здесь долгие годы.

Но уверенности в этом не было. О приютившем его мире он пока не знал ничего — кроме того, что в нем существует разумная жизнь и что планета является частью Сообщества, то есть союзником латиан. Единственное, что ему оставалось, это предполагать, что местная форма разумной жизни, как и все остальные известные расы, более или менее похожа на людей.

Понимая, что нужно торопиться, он не тратил много времени на обдумывание ситуации. Пришла пора действовать, а не размышлять.

Лиминг немедленно взялся за работу. Он начал выбрасывать из шлюза коробки и банки, одну за другой, и занимался этим, пока не очистил всю кладовку.

Патрулей врага, к счастью, еще не было, и Лиминг стал по частям перетаскивать груз к вершине. Гнетущее беспокойство заставляло его прилагать слишком много усилий: каждый раз он пытался унести с собой больше, чем мог взять. Дорога к лесу была усеяна оброненными банками, которые приходилось подбирать, возвращаясь к кораблю.

Так как обратно он мчался бегом, останавливаясь лишь для того, чтобы подобрать упавшие вещи, то до корабля он добирался почти выдохшимся и уже наполовину нагруженным.

Наконец, вспотев от усилий, он закончил работу, снова забрался в корабль и в последний раз посмотрел, что бы еще захватить с собой. Свернув одеяла, он увязал их в водонепроницаемую накидку; такой узел удобно нести за спиной. С сожалением Лиминг бросил взгляд на передатчик. Конечно, он мог бы отправить радиограмму с сообщением о том, что потерпел аварию на планете номер восемьдесят три, и дать ее координаты. Но это ему ничего не давало. Ни один корабль союзников, кроме специальных разведчиков, не смог бы добраться в такую даль без дозаправки и смены дюз. И даже если б какой-то корабль умудрился совершить такой длительный перелет, у него оставалось бы не так много шансов найти и подобрать одинокого землянина, скрывающегося во враждебном мире.

Убедившись, что ничего стоящего на корабле не осталось, он надел непромокаемый комбинезон, взял под мышку узел и со вздохом нажал красную кнопку на краю пульта. Лиминг знал, что между включением и взрывом должно пройти две минуты, так что времени оставалось немного. Миновав шлюз, он спрыгнул вниз, тяжело упал в кусты и изо всех сил побежал к лесу. К тому времени, когда он достиг деревьев, ничего еще не произошло. Укрывшись за стволом толстого дерева, он ждал взрыва.

Секунды ползли одна за другой. Никакого результата. Что-то было не так. Возможно тот, кто не подумал о веревке, забыл и о запасе взрывчатки. Время от времени он выглядывал из-за дерева, думая, не вернуться ли ему, чтобы проверить, подключен ли кабель к взрывному устройству.

И тут корабль взлетел в воздух. Он взорвался с оглушительным грохотом, от которого покачнулись деревья и содрогнулись небеса. Вверх взметнулся огромный столб дыма, огня и бесформенных обломков. Взрывная волна, гнавшая горячий воздух, достигла ствола дерева, за которым прятался Лиминг; на мгновение он почувствовал, что задыхается. Затем пошел ливень из кусков покореженного металла, падавшего на землю.

Испытывая некоторый трепет, Лиминг выглянул из-за дерева и увидел дымящуюся воронку, окруженную двумя–тремя акрами выжженной земли. И тут он совершенно ясно понял, что смотрит на остатки своего корабля, а до его Земли — многие миллионы миль. Когда враги наконец появятся, они, конечно, станут искать пропавший экипаж. Беглый взгляд, брошенный мельком на этот мир всего за один виток вокруг экватора, отметил, что здесь существует высокоразвитая цивилизация. Лиминг увидел космопорт с пятью торговыми судами и одним легким крейсером Сообщества. Правда, все корабли были устаревших конструкций. Хотя было очевидно, что местные жители достигли высокого уровня, и вполне могут сообразить, сколько будет дважды два. Сравнительно небольшая глубина воронки и широко разбросанные обломки доказывали, что корабль не потерпел аварию, а был взорван после благополучной посадки. Жители ближайшего селения могут сообщить, что между появлением корабля над их крышами и последовавшим за этим взрывом прошло довольно много времени. Потом установят, что в этом районе не пропадал ни один корабль Сообщества. Исследование обломков выявит чужеродные материалы. Отсюда неизбежный вывод: корабль принадлежал врагу, а его команда в целости и сохранности где-то скрывается.

Он решил, что лучше уйти подальше от места взрыва, пока патрули не начали обследовать все вокруг. Возможно, ему на роду написано быть схваченным, но его задача — постараться оттянуть этот черный день. Главное в жизни — еда, питье и крыша над головой, причем самое главное — все-таки еда. Именно это и задержало его отступление. Зато теперь пищи ему хватит на несколько месяцев.

Но одно дело — иметь пищу, и совсем другое — сохранить ее. Во что бы то ни стало, он должен найти тайник, к которому мог бы время от времени возвращаться — с уверенностью, что спрятанным вещам ничего не грозит. Он пошел вглубь леса, продвигаясь широкими зигзагами в поисках надлежащего места для временного тайника. Видимость была отличной, так как местное солнце поднялось высоко, а деревья не слишком мешали обзору.

Он искал тут и там, ворча про себя и награждая нелестными словечками тех, кто комплектовал снаряжение разведывательного корабля. Если бы у него была лопата, он бы уже выкопал тайник и спрятал вещи. Но лопаты не было, а копать землю голыми руками было бы слишком долго.

В конце концов ему попалось что-то вроде пещеры между толстыми корнями огромного дерева. Далеко не лучший вариант, но выбирать не приходилось. К тому же он забрался в самую чащу. Это давало надежду на то, что найти его тайник будет непросто. Подумав немного, он отыскал тяжелый камень и изо всех сил бросил его в пещеру. Оттуда не послышалось ни визга, ни воя, ни рычания. Пещера была пуста.

Еще час Лиминг потратил на то, чтобы перенести сюда свой запас продуктов и тщательно его сложить. Себе он оставил лишь недельный паек. Когда все было закончено, он замаскировал вход комьями земли и ветками. Теперь он был уверен, что даже полк вражеских солдат, прочесывая лес, вряд ли найдет его тайник.

Сложив недельный запас пищи в небольшой рюкзак и привязав к нему одеяло, Лиминг быстро зашагал на юг, придерживаясь опушки леса. Конкретный план действий он еще не составил, но понимал, что нужно поскорее уйти от этого места, пока не обнаружена воронка от взрыва и патрули не начали прочесывать окрестности. Он думал, что его не будут искать долго, а скорее поверят в гибель экипажа.

С другой стороны, поиски еще не начались, и такое длительное отсутствие интереса к его личности удивляло Лиминга. Во всяком случае, он решил, что вернуться за едой через неделю будет относительно безопасно.

Он шел уже три часа и оставил позади с десяток миль, когда, наконец, заметил первые признаки активности неприятеля. Он устало брел между лесом и заросшим кустами торфяным болотом, когда из-за горизонта появилась черная точка, стремительно выросла в размерах и беззвучно пронеслась над ним; через несколько секунд он услышал пронзительный вой.

Двигаясь на такой скорости и высоте, пилот вряд ли смог его заметить. Лиминг остановился в тени дерева и спокойно наблюдал, как самолет промчался в северном направлении. Тот снова превратился в крохотную точку, затем вернулся и начал кружить на месте. Лимингу показалось, что самолет кружил над местом взрыва.

Было ясно, что сообщение об аварии передали куда-то в центр. Теперь, отыскав место катастрофы, самолет дал радиограмму и начал кружить над ним. Когда на базе получат сообщение о гибели корабля, начнется большой переполох; быть может, местное начальство примет его на свой счет и станет выяснять, откуда он тут взялся. Если повезет, то это займет некоторое время — пока они не поймут, что имеют дело с чужаком, скорее всего — врагом, который проник в глубокий тыл Сообщества.

В любом случае, теперь они станут искать уцелевший экипаж с особым рвением. Лиминг решил, что пришло время уйти поглубже в лес, под прикрытие деревьев. Правда, идти придется медленнее, но зато его будет труднее отыскать. В путешествии по лесу таились две опасности, но ничего другого не оставалось делать, как мириться с обеими.

Во–первых, он мог сбиться с пути, пойти по кругу и в конце концов вернуться к месту посадки корабля; тогда он попадет прямо в руки тех, кто его ищет. Во–вторых, Лиминг рисковал встретиться с неизвестными формами дикой жизни — какими-нибудь плотоядными животными с хорошим аппетитом. У него было очень эффективное средство защиты от хищников, но использовать его Лиминг не хотел. Это был пневматический пистолет, стреляющий разрывными капсулами с жидкостью, обладающей ужасным запахом. Любого живого существа, вдохнувшего этот аромат, вывернуло бы наизнанку; та же участь может постигнуть и стрелка, если он не учтет направления ветра.

Какой-то гений на Земле пришел к выводу, что трон царя зверей занимал не лев, и не горилла, а небольшое кошкоподобное создание — старина Джо Скнус. Каждая его битва с врагами сводилась к победоносному отступлению с поднятым хвостом. Другой гений создал отвратительную жидкость, в семьдесят раз более мерзкую, чем запахи старины Джо. В результате Лиминг оказался перед выбором: или убегать от зверя изо всех сил, с риском очутиться все же у него в желудке, или вывернуть свой — за компанию с этим несчастным созданием.

Однако свобода стоит любого риска, так что он углубился дальше в лес и продолжал свой путь. Примерно через час он услышал шум множества вертолетов, пролетавших над его головой на север. Судя по звуку, их было довольно много, но он не увидел ни одной машины, так как верхушки деревьев заслоняли большую часть неба.

Лиминг понял, что вертолеты везут поисковые группы к месту взрыва.

Через некоторое время одинокая машина с громким жужжанием медленно проползла над лесом так низко, что поток воздуха от ее винтов заставил трепетать верхушки деревьев. Вертолет двигался неторопливо, и его гул напоминал бодрое жужжание вентилятора. Лиминг замер, прижавшись к шероховатому стволу дерева; треск мотора постепенно удалялся. Вскоре он почувствовал усталость и решил отдохнуть у заросшего лишайником пригорка. Лимингу казалось, что он слишком быстро теряет силы; поразмыслив, он сделал вывод, что эта планета крупнее Земли или обладает большей массой. Он чувствовал, что вес его увеличился по сравнению с земным процентов на десять или чуть больше. Но возможно, он просто потерял форму после длительного заточения в корабле. В любом случае, ему придется идти медленнее и он сможет пройти за день меньшее расстояние.

И тут вдруг он понял, что день на этой планете гораздо длиннее, чем на Земле. Заходящее солнце стояло градусах в сорока над горизонтом. Судя по длине дуги, по которой двигалось это солнце, местные сутки равнялись тридцати–тридцати двум часам. Ему придется приспосабливаться к такому режиму — дольше спать и дольше идти. Хотя это будет не так уж легко.

“Полная изоляция. Господи, какой кошмар”, — подумал он, поглаживая выпуклость над левым карманом своего комбинезона. Эта выпуклость была там всегда, так что он уже почти забыл о ней. Если же и вспоминал, то думал, что такое же есть и на всех других комбинезонах. А для чего она — известно только профсоюзу портных. Вдруг его осенило, что кто-то однажды, показывая ему на эту выпуклость, объяснил, что там находится аварийный комплект.

Вытащив карманный нож, Лиминг подпорол подкладку и вынул небольшую плоскую коричневую пластмассовую коробку. Рядом с ее ободком была узкая щель, не толще волоса, но ни замочной скважины, ни кнопки, ни ручки он не нашел.

Лиминг всеми возможными способами пытался открыть коробку, но не мог. Он попробовал вставить в щель лезвие ножа, чтобы взломать коробку, однако нож соскользнул, и он лишь поранил себе большой палец. Облизывая его, он свободной рукой пытался найти за подкладкой какие-нибудь инструкции.

Единственным результатом его поисков была грязь под ногтями.

Помянув Бога, дьявола и умников из генерального штаба, он в раздражении бросил коробку на землю. То ли удар был официально утвержденным способом ее открывания, то ли возымели действие его проклятия, не замок открылся. Лиминг тут же принялся тщательно исследовать ее содержимое в поисках надежды на выживание. Он нашел маленький, с горошину пузырек, украшенный черепом с костями, в котором плескалась желтая маслянистая жидкость. Судя по всему, это был яд — на крайний случай. Если бы даже там не было черепа с костями, все равно инстинкт подсказал бы Лимингу, что там вряд ли находится приворотное зелье.

После этого на свет появилась вытянутая узкая бутылочка, содержимое которой напоминало грязноватую слизь. На ней красовалась этикетка с впечатляющим перечнем витаминов, белков и других полезных для организма веществ. Когда принимать это снадобье, в каких дозах и как часто — нужно было решать самому пациенту или жертве.

Затем он вытащил маленькую запечатанную баночку без всяких опознавательных знаков. Распечатать ее было невозможно, так как она была без крышки. Внутри могло быть все что угодно — от лососины до гуталина или шпаклевки. Если бы ему надо было зашпаклевать иллюминаторы, чтобы оградить себя от происков врага, он ни за что бы не расстался с таким ценным предметом снаряжения.

Отбросив ее в сторону, Лиминг достал следующую баночку. Она была длиннее, уже и, к счастью, имела крышку. Отвернув ее, он увидел внутри головку разбрызгивателя. Он встряхнул баллончик, и на ладонь ему брызнул мелкий порошок, похожий на перец. Ну что ж, это будет полезно, если ему придется сбивать со следа гончих собак, которые, конечно, должны водиться на всех планетах галактики. Лиминг осторожно понюхал ладонь. Порошок пахнул точь–в-точь как молотый перец. Он громко чихнул, вытер руку носовым платком и произнес пару ласковых слов в адрес специалистов космобазы. Результат не замедлил сказаться. Платок воспламенился прямо у него в кармане. Лиминг поспешил вынуть его, бросить на землю и затоптать ногой. Снова открыв баллончик, он высыпал из него несколько крупинок на засыхающее дерево. Через минуту оно запылало, стреляя искрами. При этом от него шел ужасный дым, так что огонь пришлось немедленно загасить.

Экспонат номер пять говорил сам за себя, если, конечно, вы обладаете ясновидением. Это была очередная бутылочка с бесцветной жидкостью и этикеткой, на которой значилось: две капли на сто фунтов безуглеродной жидкости. Особо зловещий смысл этому таинственному предписанию придавал опять-таки череп с костями. Рассмотрев бутылочку, Лиминг решил, что жидкость может быть или ядом, или сногсшибательной приправой из китайского ресторана. Очевидно, если вам предстоит встреча с двадцатидвухтонным носорогом, то ваша задача — рассчитать необходимую дозу и влить ее в несчастное животное, не забыв растворить в безуглеродной жидкости. После такого подвига можно не волноваться за свою жизнь. Носорог, без сомнения, упадет замертво или заснет.

Под номером шесть была миниатюрная фотокамера, которую можно было спрятать в кулаке. К проблеме выживания она никакого отношения не имела. Должно быть, в этот набор ее включили для совершенно других целей. Вероятно, земная разведслужба решила, что тот, кто выберется из враждебного мира, захочет увезти с собой на память сувениры в виде фотографий. Что ж, приятно думать, что кто-то обладает подобным оптимизмом. Лиминг положил камеру в карман не столько для того, чтобы ею воспользоваться, сколько потому, что она была прекрасным показателем развития земной техники, слишком ценным, чтобы его выкинуть.

Седьмой, последний дар оказался самым желанным и, на его взгляд, единственно стоящим: это был компас со светящейся стрелкой. Лиминг аккуратно спрятал его во внутренний карман.

После некоторых раздумий он решил сохранить баночку с самовозгорающимся порошком, а остальное выбросить. Он закинул яд и бутылочку с неаппетитным содержимым подальше в кусты. За ними последовала банка с подозрительной шпаклевкой. В результате раздался чудовищный взрыв, поднялся стОлб пламени, и огромное дерево, вырванное с корнями, взлетело футов на двадцать вверх.

Взрывная волна бросила Лиминга на землю, но он успел вскочить вовремя, чтобы увидеть, как над верхушками деревьев поднялась струя дыма, похожая на указующий перст. Конечно, она была видна издалека, не хуже, чем аэростат с полотнищем, на котором трехметровыми буквами было написано: “Вот он я!”

Лимингу оставалось одно: поскорее уходить отсюда. Схватив вещи, он изо всех сил побежал на юг. Он удалился уже мили на две, когда позади раздался бодрый шум вертолета. Чуть позже он услышал гул ещеодной машины, которая, очевидно, приземлилась там, где он слегка попортил пейзаж. Должно быть, в лесу как раз освободилось место, так как баночка со взрывчаткой очистила достаточное пространство.

Он пробовал бежать быстрее, но ему приходилось пробираться сквозь кусты, вскарабкиваться по крутым холмам, пересекать овраги и ложбины, причем все это время Лимингу казалось, что на ногах у него сапоги сорок пятого размера.

Солнце заходило, тени удлинялись, и ему вновь пришлось остановиться для отдыха. Он безумно устал и не имел ни малейшего представления о том, сколько он прошел. Идти прямо Лимингу никак не удавалось, а блуждая между кустами, он не мог сделать правильного вывода о пройденном расстоянии. Тем не менее, никаких посторонних звуков не было слышно, хотя планета была наполнена жизнью. Он чувствовал себя так, словно он был единственным существом во всем космосе.

Отдохнув, Лиминг снова шел до темноты, которую едва рассеивали бесчисленные звезды и две крошечные луны. Тогда он перекусил и лег спать на укромной полянке, завернувшись в одеяло и положив рядом пистолет со зловонными капсулами. Кто его знает, какой зверь мог бы подкрасться к нему среди ночи, но у Лиминга уже не было сил думать об этом. Что бы там ни было, а человеку непременно нужно поспать, даже если он рискует проснуться в чьем-нибудь желудке.

 

Глава 4

Убаюканный тишиной и усталостью, Лиминг проспал двенадцать часов. Но сон его был тревожным. Дважды он просыпался, чувствуя, что рядом, в темноте, кто-то подкрадывается. Лиминг лежал не шелохнувшись, сжимая пистолет и пристально вглядывался в ночную тьму, пока вновь не засыпал. Проснувшись во второй раз, он увидел в небе пять лун, самая маленькая из которых с легким свистом быстро двигалась по небу. Зрелище было столь мимолетным и неправдоподобным, что он так до конца и не понял, то ли действительно видит его, то ли досматривает очередной сон.

Он хорошо выспался, но до рассвета было еще далеко. Чувствуя прилив бодрости, Лиминг сложил одеяла, взглянул на компас и продолжил путь на юг. Он шел вперед, иногда спотыкаясь о невидимые в темноте корни деревьев и проваливаясь по колено в неизвестно откуда взявшиеся ручьи. Пожалуй, при свете звезд и луны он бы еще смог идти по полю. Но не по лесу. Лиминг с сожалением остановился: не было смысла мучиться, пробираясь в полумраке по лесу, время от времени забредая на совершенно темные участки. Ему все Же удалось найти еще одну поляну, и он остановился, нетерпеливо ожидая утра.

Когда на горизонте появились первые проблески зари, что-то прошуршало в кустах, ярдах в ста от него. Он нервно вскочил, держа перед собой пистолет, прислушиваясь к посторонним звукам. Кусты шуршали, опавшие листья шелестели, ветки трещали — где-то рядом пробирался невидимый зверь.

Судя по неторопливо удалявшемуся тяжелому топоту, животное было вялым и грузным. Ничего не видя в темноте, Лиминг не мог понять, проходит ли за кустами целое стадо или одно животное — страшное существо вроде огромного червя, предка анаконд и удавов. Но, к счастью, оно не захотело познакомиться с ним поближе, и мирно удалилось. Наконец, рассвело, и Лиминг мог продолжить путь на юг. Он шел до полудня, пока не достиг огромной каменистой впадины в скале, очень похожей на заброшенную каменоломню. По краям она заросла деревьями, а дно покрывали невысокие кусты, между которыми извивался прозрачный ручеек. Сверху нависли лианы; их яркая зелень выделялась на серой поверхности камня.

Лиминг насчитал в скале шесть расщелин, которые, наверное, вели в пещеры поменьше. Оглядевшись по сторонам, он решил, что отыскал прекрасное убежище. Конечно, он не собирался отсиживаться здесь до старости, справедливо полагая, что долгое нахождение в одном месте вряд ли пойдет ему на пользу. Однако здесь можно на время затаиться, переждать вызванную его появлением тревогу и подумать, что делать дальше.

Спуск по крутой, почти отвесной скале на дно впадины оказался вовсе не легким делом. Но Лиминг был доволен: то, что нелегко сделать ему, будет не менее трудно для других, и отпугнет любой патруль, который может появиться в этих местах. Правда, он не подумал, что поисковая группа может легко спуститься на дно на вертолете.

Вскоре он нашел подходящую пещеру, сложил вещи и блаженно растянулся на сухом песке. Теперь самое время подумать о горячей пище. Передохнув, Лиминг набрал сухих веток, разжег небольшой костер, налил воды в походный котелок и сварил из своих запасов густой суп. Он проглотил его вместе с витаминизированным хлебом и, наевшись до отвала, был в хорошем настроении.

Затем он немного побродил по своим владениям, тянувшимся акра на четыре. Вокруг на восемьдесят футов высились скалистые стены, над которыми еще футов на двести поднимались кроны гигантских деревьев. Если бы корабль приземлился здесь в обычном вертикальном положении, никто не смог бы его найти долгие годы — разве что случайно заметить сверху. Лиминг пожалел, что не знал об этом месте раньше; он обязательно попытался бы приземлиться здесь и сохранить корабль, который можно было бы использовать как дом, а при необходимости — и как крепость. Неприятелю пришлось бы потрудиться, чтобы извлечь его из прочного металлического корпуса; к тому же у него были в полной сохранности рулевые и тормозные двигатели, а боевая мощность не уступала нескольким артиллерийским батареям.

В земле повсюду виднелись какие-то ямы. Такие же отверстия он нашел и у подножия каменных стен. Чем-то они напоминали кроличьи норы. Если бы их обитатели были похожи на кроликов, то можно было бы значительно пополнить запасы продовольствия.

Опустившись на четвереньки, Лиминг заглянул в две–три норы, но ничего не смог увидеть. Он нашел длинную тонкую палку и ткнул ее в нору, но безрезультатно. В конце концов, он притаился невдалеке и просидел не двигаясь часа два. Вдруг из норы появилось что-то, похожее на толстого лохматого паука. Существо заметило его, и тут же скрылось. Возможно, оно и было съедобно, но одна мысль об этом вызывала тошноту.

Вдруг он понял, что, несмотря на множество деревьев, он не видел и не слышал ничего похожего на птиц. Если нечто подобное и обитало в лесу, то оно вело ночной образ жизни. Кроме того, здесь совсем не было насекомых, что его весьма радовало. В любом незнакомом мире насекомообразные были серьезной угрозой для жизни странствующего землянина. На Гипатии, например, жили жуки–крикуны, которые летали со скоростью шестьсот миль в час. Такой жук на лету мог пронзить насквозь человека, космический скафандр и все что угодно не хуже пули, выпущенной из пистолета сорок пятого калибра.

Невдалеке от скал Лиминг увидел густые заросли растений, похожих на земной папоротник. Их огромные листья источали неприятный аромат. Он собрал большую охапку, кинул ее на сухой пол пещеры, а сверху расстелил одеяла. Теперь у него была постель, самая мягкая и удобная со времен детства.

Хотя Лиминг тянул время, как мог, остаток дня оказался свободным. Он исследовал каменоломню вдоль и поперек, поел, навел порядок в пещере, выполнил множество полезных, но необязательных дел, а солнце все еще не собиралось заходить. По его подсчетам, до наступления темноты оставалось еще часов шесть. Собственно, ничего не мешало Лимингу лечь спать прямо сейчас, но тогда пришлось бы бодрствовать посреди такой же долгой ночи. Привыкнуть к чужому времени всегда нелегко.

Он сел у входа в пещеру и стал размышлять, чем бы заняться в ближайшее время. Для начала придется потратить несколько недель, чтобы перенести запас продовольствия из тайника у места взрыва. Потом, используя пещеру как базу, нужно совершить вылазки по всем направлениям и собрать максимум сведений об этой планете.

Если его исследования покажут, что он может жить в этом мире, то наступит время дальних путешествий. Он будет осторожно осматривать все вокруг и в конце концов найдет космопорт. Может быть, ему улыбнется удача, и он сумеет похитить заправленный топливом вражеский корабль и улететь отсюда.

Конечно, это пустые мечты, шанс на успех — один из тысячи… скорее из десяти тысяч… но может же ему выпасть счастливый билет! Да, остается только найти свой шанс и заставить его сработать! Но, даже если он и сумеет захватить подходящий корабль, все равно остается много проблем. Ни одно судно не сможет долететь отсюда до ригелианского сектора без дозаправки горючим и смены дюз. Значит, посередине пути ему нужно будет увести еще один корабль. С другой стороны, то, что сделано один раз, всегда можно повторить… Впрочем, у него так мало шансов увидеть родную Землю, что сейчас не стоит об этом и думать; лучше довериться судьбе, помня старую поговорку: “Пока живешь — надейся”.

Незадолго до сумерек у него над головой пролетел реактивный самолет, напомнив, что на планете существует разумная и довольно активная жизнь. До сих пор абсолютная тишина и полное отсутствие птиц и насекомых делали ее похожей на курорт для заблудившихся пилотов. Укрывшись под нависающим карнизом пещеры, он проследил, как небольшое пятнышко пересекло небо и исчезло где-то на юге. Чуть позже он лег спать.

Рано утром над ним один за другим пролетели восемь вертолетов. Двигаясь цепью на расстоянии ста ярдов, они проплыли футах в пятидесяти от верхушек деревьев. Было совершенно непонятно, что пытались разглядеть пилоты под густыми ветвями, но поиск, несомненно, продолжался.

“Трудитесь, трудитесь”, — подумал Лиминг, лениво наблюдая за проплывавшими над его убежищем машинами. Очевидно, они получили приказ осмотреть местность, хотя вряд ли им удастся заметить что-нибудь интересное. Наверняка пилоты радовались временной свободе, и отпускали шуточки по поводу того ненормального, который отправил их сюда. Можно спорить на что угодно, что сам он никогда в жизни не видел леса с вертолета, однако благодаря своему чину имел полное право судить, каким именно способом нужно искать блох в собачьей шерсти. Мысли пачкают мозги — это справедливо в любой части космоса. Лиминг считал, что войны не заканчиваются победой умников, они завершаются победой той стороны, где дураков больше. А кроме того, войны продолжаются довольно долго, так как дурость обеих сторон примерно одинакова.

К концу четвертого дня у него челюсти сводило от зевоты. Ничего не скажешь, всю жизнь мечтал отсиживаться в пещере. Придется браться за дело. Нужно скорее встряхнуться и для начала перепрятать запас продовольствия. Он чувствовал, что пора начинать переброску тайника в новую пещеру, подальше к югу.

На рассвете он двинулся в путь и как можно быстрее зашагал на север. От быстрой ходьбы он так воспрянул духом, что еле удержался от желания засвистеть на ходу. Его марш–бросок и так наделал достаточно шума, нет смысла и дальше привлекать внимание патрулей, которые, быть может, уже ищут его по лесу.

Приближаясь к месту посадки, он пошел медленнее. Здесь, как нигде, нужно быть начеку — кто знает, сколько вражеских патрулей находится неподалеку. Когда до тайника было уже рукой подать, он крался, перебегая от дерева к дереву, при этом все время останавливаясь, чтобы осмотреться и прислушаться.

Лиминг убедился, что тайник в целости и сохранности, и у него стало легче на душе. Все припасы были на месте, в полной неприкосновенности.

Кажется, враг не появлялся ни здесь, ни даже в радиусе пятидесяти миль. Приободрившись, он решил подойти к опушке леса и еще раз осмотреть место взрыва. Интересно, хватило ли у них ума собрать обломки корабля, чтобы выяснить их происхождение. Конечно, толку от такой информации немного, но Лиминга мучило любопытство, а кажущаяся безопасность притупила его бдительность.

Медленно и осторожно, словно кошка, подкрадывающаяся к птичке, он добрался до окраины леса и оказался ярдах в двухстах от места, где он ожидал увидеть воронку. Проскользнув под прикрытием деревьев еще дальше, он замер и, забыв обо всем на свете, устремил взгляд на останки корабля. Вокруг по–прежнему валялись искореженные обломки металла, так что невозможно было сказать, исчезло что-нибудь или нет.

Оглядевшись по сторонам, Лиминг с удивлением обнаружил, что в четверти мили от него, у края леса, выстроились в ряд три вертолета. Машины были явно пусты, и вокруг никого не было видно, но экипаж находился где-то неподалеку. Волосы у него зашевелились, и он попятился назад в лес. Но не успел сделать и пары шагов, как за спиной раздался шорох листьев, в позвоночник ему уперлось что-то твердое и хриплый гортанный голос произнес:

— Смудж!

Досадуя на собственную глупость, Лиминг обернулся. Перед ним стоял гуманоид, на голову ниже его самого, зато раза в два толще. Мощный, приземистый, в униформе мышиного цвета, в железной каске; сжимая в руках некий опасный предмет, напоминающий ружье. Кожа незнакомца была покрыта чешуйками, как у ящерицы; над лишенными век глазами выступали роговые наросты. Он смотрел на Лиминга холодным немигающим взглядом кобры.

— Смудж! — повторил толстяк, подтолкнув его ружьем. Подняв руки, Лиминг попытался улыбнуться и быстро сказал на космоарго:

— Не нужно. Я друг, я свой.

Никакого эффекта. То ли собеседник не понимал космоарго, то ли понял, что ему нагло врут. Во всяком случае, выражение крокодильей физиономии не изменилось, и в глазах ничего не мелькнуло. Он пронзительно свистнул. Лиминг заметил, что при этом губы его не шевельнулись, — казалось, звук идет прямо из горла.

На его зов из соседнего леса выскочило еще десятка два солдат. Земля дрожала под ногами, пока они, неуклюже переваливаясь, спешили на помощь. Столпившись вокруг Лиминга, они без всякого любопытства смотрели на него. Затем послышалось что-то похожее на тот странный разговор, в котором он принимал участие во время полета.

— Позвольте мне проинформировать гуся!

— Молчи, не видишь, сколько ног у порося?

— Я свой, я друг, — снова произнес Лиминг с подобающим случаю достоинством.

Это заявление заставило собеседников сразу умолкнуть. Они все как один смотрели на него змеиными взглядами, а самый большой из них осведомился:

— Шпиц шприц?

— Я разведчик Сообщества, прилетел к вам издалека, — уговаривал их Лиминг, как будто клялся на невидимой Библии, — я требую немедленного освобождения.

Его речь снова не произвела впечатления. Никто не улыбнулся, не бросился к нему с поцелуями. Стало ясно, что они ни слова не знают на космоарго. Совсем темный народ, и к тому же ни одного офицера на всю команду.

— Нет, вы послушайте… — начал он, опуская руки.

— Смудж! — прокричал взявший его в плен здоровяк, угрожающе выставив ружье.

Лиминг снова поднял руки, злобно глядя на солдат. Теперь они начали быстро обмениваться мнениями. В разговоре почему-то часто упоминались сыр и запальные свечи. Достигнув какого-то соглашения, они обыскали Лиминга, отобрав все что только можно, в том числе и подтяжки.

Потом его отвели к вертолетам. Подчиняясь грубой силе, он мрачно плелся вперед, поддерживая руками сползающие брюки. Считалось, что брюки должны держаться сами собой, подтяжки были так, на всякий случай. Но за время полета Лиминг заметно похудел, так что талия его уменьшилась.

Подчиняясь команде, он залез в вертолет и быстро повернулся в надежде захлопнуть дверь, оставив конвоиров снаружи, и постараться взлететь. Но не тут-то было. Один солдат лез за ним по пятам, и когда Лиминг обернулся, тот уже протискивался б кабину. За ним следовало еще четверо. Пилот сел в кресло и включил двигатель.

Лопасти винта дрогнули и закрутились, постепенно набирая обороты. Машина раза два подпрыгнула, оторвалась от земли и взмыла в багровое небо.

Путешествие оказалось недолгим. Пролетев над равниной, покрытой лесами и болотами, они снизились над большим селением, которое Лиминг видел всего несколько дней назад. Вертолет мягко сел на бетонную площадку позади унылого здания, показавшегося Лимингу чем-то средним между казармой и сумасшедшим домом.

Солдаты вошли в здание, провели пленного по коридору и втолкнули в каменный мешок. Захлопнулась тяжелая дверь с маленьким решетчатым окном. В замке повернулся ключ. Через минуту в окошке показался один из конвоиров.

— Мы еще покажем Мордотройду, где раки зимуют, — обнадежил он Лиминга.

— Спасибо, — отозвался тот. — Очень любезно с вашей стороны.

Толстяк удалился. Лиминг обошел свою камеру раз десять, потом устроился на голом деревянном настиле, который, вероятно, должен был одновременно служить и стулом, и кроватью. В камере не было даже окна, чтобы выглянуть наружу, да и вообще никакого отверстия, кроме двери. Опершись локтями о колени, Лиминг закрыл руками лицо.

Господи, как же это он попался! Ну, что ему стоило захватить побольше еды и поскорее исчезнуть? Казалось бы, такое везенье, тайник цел — ну, и будь доволен, хватай вещи и беги. Нет, надо было везде лазить и попасть прямо в ловушку. Вероятно, нервное напряжение от долгого полета или какое-то вещество в составе здешней атмосферы ударило ему в голову. Как бы то ни было, он попался — теперь они зададут ему перцу.

Впрочем, что толку гадать о будущем. Он знал, что Сообщество уже захватило несколько сот пленных, в основном — жителей дальних планет, застав их врасплох. Судьба их была неизвестна. Ходили слухи, что каждый народ, входивший в Сообщество, имел свои понятия о правилах обращения с пленными. У кого они были более, у кого менее гуманными. Так как про жителей этой планеты он вообще ничего не знал, то об их тактике оставалось только догадываться — или же, как в его собственном случае, испытывать ее на себе.

Ходили разговоры — правда, никто не знал, сколько в них было правды, — что латиане, например, считают настоящими военнопленными только тех, кто попадается безоружным, а если у пленника есть оружие, то его расстреливают на месте. Даже нож может быть поводом к немедленной расправе, если только его лезвие длиннее среднего пальца руки владельца. Хотя может оказаться, что эти сведения — чистый вымысел. Космическая служба с давних времен считалась клумбой для выращивания неисправимых лгунов.

Лиминг не знал, сколько он так просидел. Часы у него отобрали, а определять время по солнцу он не мог. Через некоторое время охранники открыли дверь и жестом скомандовали ему выходить. Лиминг вышел и увидел в коридоре второго охранника. Один двинулся впереди, другой следом за пленным. Так они прошли через все здание и оказались в просторном кабинете.

Его хозяин, представляющий собой тип истинного начальника, сидел за столом, заваленным вещами, которые забрали у пленника. Лиминг подошел к нему, все еще поддерживая руками брюки. Охранники с отрешенными лицами встали по обе стороны двери.

Сидящий за столом произнес на хорошем космоарго:

— Я майор Клавиз. Обращаться ко мне следует почтительно, как к большому начальнику. Ясно?

— Да.

— Ваше имя, чин и личный номер?

— Джон Лиминг, лейтенант, 47926.

— Биологический вид?

— Землянин. Вы когда-нибудь видели землян?

— Вопросы здесь задаю я, — жестко сказал Клавиз, — а ваше дело отвечать на них. — Он помолчал, чтобы его слова лучше дошли до пленника, а затем продолжил: — Вы прибыли сюда на корабле, построенном на Земле, так?

— Конечно, — бодро согласился Лиминг.

Наклонившись вперед, Клавиз многозначительно спросил:

— Где вы пополняли запас топлива?

Лиминг молчал: мысли его лихорадочно кружились. Конечно, никто не поверит, что он добрался сюда без единой дозаправки. Они уверены, что ему помогли на какой-то планете, входящей в Сообщество. Теперь от него требуют выдать предателей. Чудесная возможность посеять раздор в рядах противника, но, увы! — для него она неосуществима. Ведь он только проводил разведку вражеских территорий, и не приземлялся ни на одной из планет. Так что, теперь даже ради спасения собственной жизни он не сможет сказать ничего конкретного ни об одном из народов, населяющих планеты Сообщества, которые встретились на его пути.

— Только не пытайтесь делать вид, что вы не знаете, — с издевкой предупредил Клавиз.

— И не знаю, и не знаю, — ответил Лиминг. — Мне известен только номер планеты — XI3173. Но я себе даже не представляю, как вы ее называете или как они себя называют.

— Утром мы вам покажем подробные карты звездного неба, и вы точно покажете, где она находится. А пока советую вам хорошенько постараться все припомнить. — За этим снова последовала пауза, сопровождаемая немигающим змеиным взглядом. — Вы причинили нам немало беспокойства. Мне пришлось прилететь сюда, так как здесь никто кроме меня не знает космоарго.

— А как же латиане?

— Мы не латиане, и вы это прекрасно знаете. Мы — занги. Мы не станем робко подражать своим союзникам. Сообщество — это объединение свободных народов.

— Я понимаю, что вы так считаете, но у кого-то может быть другое мнение.

— Меня нисколько не волнуют другие мнения. И я не стану обсуждать с вами проблемы межзвездной политики. — Осмотрев разбросанные по столу вещи, Клавиз вытащил из них перечницу. — Во время захвата у вас нашли этот контейнер с зажигательным порошком. Его проверили, так что мы все знаем. Зачем вы носили его с собой?

— Он входит в мой аварийный комплект.

— А зачем в аварийном комплекте зажигательный порошок?

— Чтобы развести костер, сварить еду или просто согреться, — сказал Лиминг, мысленно проклиная неведомого изобретателя комплекта.

— Не верю. Разве вам не подошла бы зажигалка?

— Зажигалки ломаются или в них заканчивается заправка.

— Порошка тоже не хватает навечно. Вы лжете. Он вам нужен для диверсии.

— Устраивать несколько поджогов за миллионы миль от дома? Если уж мы сражаемся с Сообществом, то делаем это с большим толком.

— Может, так оно и есть, но меня далеко не удовлетворило ваше объяснение.

— Если я скажу правду, вы все равно не поверите.

— Позвольте мне самому судить об этом.

— Хорошо. Порошок был включен в комплект только потому, что кому-то из больших начальников это показалось гениальной мыслью.

— А отчего он так решил?

— Просто потому, что любая его мысль обязана быть гениальной.

— Не понимаю.

— Я и сам толком не понимаю. Зато ему все ясно, а это — главное.

— Только не для меня, — отрезал Клавиз. — В любом случае, мы проведем анализ порошка. Очевидно, от соприкосновения с воздухом он не воспламеняется, иначе носить его с собой было бы слишком опасно. Для того, чтобы воспламениться, он должен соприкоснуться с горючим веществом. Корабль, начиненный таким грузом, может уничтожить массу посевов. И если поджоги будут продолжаться систематически, то по всей планете начнется голод. Не так ли?

Лиминг не ответил.

— Я думаю, что одна из причин, по которой вы здесь, это — испытание порошка в военных целях.

— Да мы могли бы с таким же успехом испытать его у себя в пустынях, а не везти через всю галактику.

— Испытание на территории врага — это совсем другое дело.

— Если бы я вез его сюда, чтобы совершить несколько поджогов, то наверное захватил бы тонн сто, а не несколько унций.

Клавиз не нашел, что возразить, а поэтому решил перейти к следующему лежащему на столе предмету.

— Как я понимаю, это миниатюрная камера. Отличный прибор и сделан искусно. Но ведь съемка с воздуха проще, быстрее и эффективнее, да и заснять можно гораздо больше, чем такой малюткой. Не понимаю, зачем она вам?

— Я тоже, — признался Лиминг.

— Так зачем же вы носили ее с собой?

— Просто жалко было выбрасывать.

Ответ был принят. Взяв камеру, Клавиз положил ее себе в карман.

— Это я могу понять. Она прекрасна, как жемчужина. Отныне она является моей собственностью. — Он ухмыльнулся. Судя по всему это должно было означать улыбку победителя. — Военный трофей! — потом с брезгливой снисходительностью взял подтяжки и отдал их Лимингу. — Можете взять себе. И наденьте сейчас же. В моем присутствии пленный должен быть одет прилично. — Он молча подождал, пока Лиминг справится с брюками, затем продолжил: — Еще у вас нашли компас со светящимся циферблатом. На мой взгляд, это единственная полезная вещь.

Лиминг хранил молчание.

— Кроме, пожалуй, вот этого, — Клавиз взял в руки пистолет с ядовитыми запахами. — То ли настоящее оружие, то ли просто так. — Он пару раз нажал на курок, но ничего не произошло.

— Что это такое?

— Оружие, естественно.

— Как его использовать?

— Для начала оттянуть ствол назад.

— И так нужно делать каждый раз?

— Да.

— Значит, это пневматический пистолет?

— Да.

— Трудно поверить, что ваше начальство снабдило вас таким примитивным оружием, — засомневался Клавиз.

— Не нужно недооценивать этот пистолет, — ответил Лиминг. — У него есть свои преимущества. Ему не нужны патроны. Из него можно стрелять почти бесшумно. К тому же, как средство устрашения он ничем не хуже любого другого пистолета.

— То, что вы сказали, похоже на правду, — признался Клавиз, — только я сомневаюсь, все ли вы мне сказали?

— Попробуйте — убедитесь сами, — ответил Лиминг. От одной мысли о подобном испытании его чуть не вывернуло наизнанку.

— Именно это я и хотел сделать.

Перейдя на родной язык, Клавиз что-то сказал одному из охранников.

С некоторой неохотой тот поставил свое ружье возле стены, прошел через комнату и взял в руки пистолет. Под руководством Клавиза он опустил оружие стволом в пол и надавил на него. Под нажимом ствол вошел внутрь, потом снова выдвинулся. Направив ствол в сторону, охранник отпустил курок. Послышалось шипение. Из дула вылетела крохотная капсула и разбилась о стену. Ее содержимое мгновенно превратилось в газ. Секунду Клавиз рассматривал мокрое пятно. И вдруг ему ударил в нос ужасный запах. Он позеленел, согнулся пополам, и его так вывернуло наизнанку, что он чуть не упал со стула.

Зажав нос левой рукой, Лиминг правой схватил со стола компас и ринулся к двери.

Выстреливший из пистолета охранник в это время уже катался по полу, изо всех сил пытаясь вывернуться наизнанку. Так что до остальных ему не было никакого дела. Второй страж выронил ружье, прислонился к стене и издал целую серию ужасных звуков. Никто их этих троих не смог бы сейчас не то что помешать побегу, но даже слова сказать.

С зажатым носом Лиминг распахнул дверь, пулей пронесся по коридору и выскочил наружу. Услышав его топот, из помещения выбежало еще трое охранников. Но они тут же остановились как вкопанные и окатили друг друга содержимым своих желудков.

На улице Лиминг наконец отпустил нос. По дороге к вертолету, который доставил его сюда, он, как рыба, жадно глотал свежий воздух, так как в казарме, да и вообще в поселке в любую минуту могла подняться тревога, а убежать ногами он не надеялся. Единственным шансом на спасение был вертолет. Примчавшись к нему, Лиминг вскочил в кабину и запер дверцу. За управление незнакомой машиной он не беспокоился, так как во время полета внимательно следил за действиями пилота. Все еще тяжело дыша, он завел мотор. Закрутились лопасти. Нервы у Лиминга были натянуты, как пружины. Из пропитанного вонью входа еще никто не появлялся, но кто-то выскочил из соседних дверей, находящихся поодаль. Выскочивший явно не подозревал, что случилось что-то из ряда вон выходящее. И поэтому был безоружен. Однако он быстро догадался, что застрекотавший вертолет захвачен неприятелем. Он закричал, замахал руками, но винт продолжал увеличивать обороты. Тогда солдат кинулся обратно в дом и выбежал с ружьем. Машина, подпрыгнув несколько раз, наконец взлетела. Внизу громыхнул ружейный выстрел. В пластиковой обшивке кабины появились четыре пробоины. Что-то вонзилось Лимингу в мочку уха, потекла кровь. Тахометр на приборной доске разлетелся на кусочки. Пару раз что-то тяжело, как молотом по наковальне, ударило по двигателю, но он продолжал работать. Вертолет исправно набирал высоту. Нагнувшись, Лиминг посмотрел вниз сквозь продырявленный фонарь кабины. Ранивший его солдат вставлял в ружье новую обойму. Когда вертолет, поднявшись на пятьсот футов, стал медленно ходить, грянул второй залп. Раздался резкий свист, и от хвостового винта отлетел обломок металла, но, к счастью, потеря оказалась единственной.

Лиминг еще раз взглянул на землю. Рядом со снайпером в небо смотрели еще с полдюжины солдат. Но стрелять больше никто не пытался: все равно беглеца уже не достать.

Он все еще смотрел в их сторону, когда вся компания кинулась обратно в дом через незагазованный вход. Лиминг догадывался, куда они направились: скорее всего, в радиорубку.

Поднявшееся было настроение резко упало. Пока он в небе один, но это по всей видимости ненадолго. Главное, чтобы ему хватило времени отлететь подальше, приземлиться и вновь продолжить путь по лесу.

 

Глава 5

Что и говорить, побег дался ему нелегко. Во многом его положение даже ухудшилось. Раньше, тайком разгуливая по лесу, он мог спокойно поесть и выспаться. Теперь же весь этот мир знал, что сбежавший землянин на свободе. Глаз на затылке у него нет, так что наблюдать в полете за всем небом он не сможет. И даже они не спасли бы его, если бы сзади появилась какая-нибудь сверхскоростная машина, типа реактивного самолета. Если он сумеет незаметно приземлиться, то все равно придется бродить по лесу безоружным.

Он мысленно проклинал себя за то, что так поспешно выскочил из кабинета Клавиза. Судя по всему, стрелявший охранник упал прямо на пистолет и накрыл его своим телом. Но у него хватило бы времени оттащить лежащего и снова завладеть оружием. Да еще у двери валялись два ружья, любое из которых можно было захватить с собой. Конечно, Лиминг понимал, что тогда единственной его заботой было не сделать ни одного вздоха, пока не выберешься на свежий воздух. И все же он наградил себя Орденом Дурака.

Да, он мечтал об одном — уйти подальше от тошнотворного зловония, но даже при таком быстром отступлении не мешало бы забрать оружие с собой. С другой стороны, и в вертолете могло оказаться что-нибудь полезное. Летя на высоте две тысячи футов, он старался видеть все небо впереди, сзади, слева и справа над собой, но при этом еще поглядывал вниз. Так что исследовать содержимое кабины он пока не мог. С этим придется подождать до посадки.

Вот он уже летит над лесом, по которому недавно бродил. И тут он вспомнил: ведь когда его схватили и увезли, здесь оставалось еще два вертолета. Может, они уже улетели на свою неведомую базу. А может быть, все еще находятся здесь, готовые подняться по сигналу тревоги.

Удвоив внимание, он продолжал осматриваться по сторонам. Машина летела над лесом. Минут через двадцать у горизонта возникла крохотная точка. На таком расстоянии он не мог понять, что это: вертолет, реактивный самолет или еще что-нибудь. И надо же, именно в этот момент двигатель зачихал и выпустил тонкую струйку дыма. Лопасти винта, мгновение поколеблясь, снова закрутились.

Вспотев от волнения, Лиминг всматривался в далекую точку. Мотор вновь сбился с ритма и выпустил облако дыма. Точка немного выросла в размерах, но двигалась она под углом и, похоже, направлялась не в его сторону.

Тут мотор закашлял, винты стали вращаться медленнее и вертолет начал снижаться. Время от времени из-под обшивки вырывались клубы дыма, запах которого напоминал горелую рыбу. “Если пуля пробила маслопровод, — подумал Лиминг, — долго мне не протянуть”. Пора снижаться, пока машина не потеряла управление.

Спускаясь, он с помощью хвостового винта пытался войти в вираж и найти в густом лесу подходящее для посадки место. Он снизился до тысячи, затем до пятисот футов, но просвета все еще не было. Оставалось только использовать верхушки деревьев как амортизаторы и надеяться на лучшее.

Переключив хвостовой винт на обратный ход, чтобы прекратить движение вперед, он упал на огромное дерево, которое, казалось, может выдержать целый дом. Однако внешность оказалась обманчивой. Огромные ветви, слишком хрупкие, чтобы выдержать вес машины, тут же обломились. Под их душераздирающий треск машина начала скачками проваливаться сквозь крону; при этом Лиминг чувствовал себя, как в бочке, громыхающей вниз по крутой лестнице.

Последний этап падения был самым долгим, и завершился в густых зарослях кустарника, которые и смягчили удар. Лиминг выбрался наружу весь в синяках, с разбитой скулой. Задетое пулей ухо кровоточило. Он посмотрел вверх. В растительности над его головой образовалась большая дыра, но он сомневался, что враг ее обнаружит — разве что с бреющего полета.

Вертолет лежал на боку. С поломанных винтов свисала кора деревьев и ветки кустарника. Он поспешно осмотрел кабину в поисках чего-нибудь нужного. Оружия он не нашел. Зато обнаружил двадцатидюймовый металлический гаечный ключ. Он захватил его с собой, решив, что это все-таки лучше, чем ничего. Под двумя задними креслами он нашел аккуратные емкости, наполненные местной едой, очень специфической и не очень аппетитной на вид. Но сейчас он был так голоден, что съел бы даже мертвого козла, облепленного мухами. Он попробовал круглый бутерброд из чего-то, видом и вкусом напоминавшего пресную лепешку, смазанную тонким слоем белого жира. Ему удалось проглотить этот шедевр местной кулинарии и удержать его в желудке. Теперь Лиминг почувствовал себя веселее. Насколько он мог судить, этот жир извлекли из беременных ящериц, но ему было уже все равно. Желудок требовал добавки, и он съел еще два бутерброда. В вертолете их было много, а еще Лиминг нашел довольно большой запас странных сине–зеленых кубиков. Скорее всего, это были прессованные овощи. Была еще банка опилок, запахом напоминающих молотый арахис, а вкусом — жуткую смесь говяжьего фарша и водорослей. И пластмассовая бутыль с какими-то белыми таблетками неизвестного назначения.

Решив на всякий случай не связываться с таблетками, Лиминг высыпал их в траву, но бутылку решил сохранить — для воды. Вторая банка тоже пригодится: прочная, удобная. Он будет ее использовать как кастрюлю. Теперь у него есть и еда, и какое-то оружие; не в чем только перенести. В карманы все не спрячешь.

Пока ломал голову над этой проблемой, в полумиле к востоку по небу протарахтел какой-то летательный аппарат. Когда его уже не было слышно, что-то с воем промчалось параллельно ему в полумиле к западу.

Преодолев искушение кинуться к месту, лучше укрытому от взгляда сверху, он достал из ящика с инструментами что-то вроде пилы и срезал им обшивку с кресла. Из нее получился хороший мешок, немного неуклюжий, без лямок и ручек, но подходящего размера. Наполнив его своими вещами, Лиминг в последний раз обыскал покалеченный вертолет и увидел, что циферблат альтиметра закрыт увеличительным стеклом, Ободок вокруг него был прочным и неподатливым, так что Лимингу пришлось немало потрудиться, чтобы вытащить линзу.

Под кожухом двигателя он нашел канистру с жидкостью для очистки ветрового стекла. Это была легкая металлическая бутылка емкостью примерно с кварту. Открыв ее, он вылил содержимое и наполнил канистру горючим из бензобака. Это последнее приобретение поможет ему быстро развести огонь. Пусть Клавиз подавится зажигалкой и перечницей. Теперь у Лиминга было кое-что получше. Линза не изнашивается и не портится, Он так обрадовался этой находке, что даже не подумал, что ночью от линзы нет никакой пользы.

В миле от него снова завыли невидимые реактивные самолеты. Они по–прежнему летели параллельно друг другу, но теперь в обратном направлении. Судя по всему, облаву ведут методично. Другие машины, наверное, бороздят воздух где-то рядом. Не обнаружив поблизости пропавшую машину, патрули вскоре догадаются, что она где-то приземлилась, и начнут высматривать ее с небольшой высоты, то есть поведут тщательные розыски с бреющего полета.

Теперь, когда он готов к переходу, его мало беспокоило, что с воздуха вот–вот обнаружат дыру в листве, а с нею и упавший вертолет. Пока успеют высадить десант, он уже уйдет далеко и затеряется в чаще. Его волновало одно: не оказалось бы у противника специально обученных тварей, которые смогут его выследить. Ему совсем не хотелось встретиться с зангастанским сухопутным осьминогом или кем-нибудь вроде этого. Еще разыщет его по запаху и обовьет во сне скользкими щупальцами! Такая участь гораздо больше подошла бы кое–кому из оставшихся дома, на Земле. Эти крикуны наверняка бы онемели.

Но пора было уже приниматься за дело. Взвалив мешок на плечи, Лиминг двинулся в путь. К ночи он отошел от брошенного вертолета мили на четыре. Больше он не сумел бы пройти, даже если бы очень захотел. Света звезд и трех маленьких лун не хватало, чтобы разглядеть дорогу. Все это время оживление на небе продолжалось. Суматоха прекратилась только с наступлением ночи.

Лучшим ночлегом, который ему удалось найти, оказалось пространство между корнями большого дерева. Из камней и дерна он смастерил что-то вроде ширмы, достаточно высокой, чтобы скрыть костер от тех, кто находился на земле.

Закончив работу, он набрал сухих веток, сучьев и листьев. И тут-то, когда все для костра было готово, он вдруг понял, что огонь развести не удастся. В темноте от линзы никакой пользы. Она хороша только днем, когда светит солнце.

Неудача вдохновила Лиминга на длинный поток изощренных ругательств, после чего он отправился на поиски, и в конце концов нашел палку с заостренным концом. Он с усердием принялся энергично вращать ее в трещине сухого бревна. Там понемногу собирался древесный порошок. Так ему пришлось работать двадцать семь минут подряд, налегая на палку всем своим весом. Наконец, древесная пыль затеплилась и от нее пошел тонкий дымок. Лиминг поспешно сунул в тлеющий огонек щепку, смоченную вертолетным топливом. Пламя вспыхнуло мгновенно. Он так обрадовался, будто в одиночку выиграл сражение.

Теперь у него есть настоящий костер. Потрескивание пламени и вьющиеся над костром искры придали одиночеству некоторый уют. Выложив смесь из говядины и водорослей на глянцевитый лист размером с пол–одеяла, он на три четверти наполнил жестянку водой и поставил ее на огонь. В воду он бросил часть смеси с листа и овощной кубик, надеясь, что из этого получится неплохой суп. Ожидая, пока все сварится, он набрал еще дров, сложил их под рукой, сел поближе к костру и съел бутерброд с жиром.

После того, как суп прокипел на медленном огне, Лиминг снял его, чтобы потом, когда остынет, можно было есть прямо из банки. Когда, наконец, он снял пробу, суя оказался гораздо вкуснее, чем он думал. Варево было густым, крепким и немного пахло грибами. Лиминг съел все до дна, вымыл банку в ближайшем ручье, высушил ее возле костра и снова наполнил смесью с листа. Выбрав из своих запасов самые крупные сучья, он подкинул их в костер, чтобы огонь горел как можно дольше, и прилег неподалеку.

Он хотел часок–другой подумать над своим положением и выработать план действий, но уже через пять минут убаюкивающее тепло и сытость в желудке совсем разморили его. Лиминг лежал, растянувшись посреди чащи. Над ним нависло огромное дерево. Вокруг виднелись могучие корни, а рядом горел костер. Сам Лиминг, чуть похрапывая, спал самым глубоким и долгим в своей жизни сном.

Так он отдыхал десять часов, и поэтому проснулся среди ночи. Открыв глаза, он увидел сквозь кроны деревьев мерцающие звезды, показавшиеся ему на мгновение невероятно далекими. Отдохнувший, но озябший, он сел и посмотрел под ноги. От костра ничего не осталось. Все сгорело дотла.

Лиминг горько пожалел, что пару раз не проснулся, чтобы подкинуть дров. Но спал он крепко, будто принял снотворное. Может быть, что-то из местной пищи подействовало на земной организм усыпляюще.

Придвинувшись к костру, он ощупал землю — еще совсем теплая. Тогда, протянув руку, он поворошил горячий пепел. Зажглись три–четыре искорки, палец обожгло. Схватив ветку, Лиминг опустил ее в банку с горючим, а затем ткнул в тлеющую золу. Она вспыхнула как факел. Вскоре он снова грелся у костра. Жуя бутерброд, он принялся обдумывать свое положение. Первое, что пришло ему в голову, — он совершил большую ошибку, когда обыскивал вертолет. Снять только одну обшивку с кресла! Если б у него была хоть капля здравого смысла, он снял бы все, и тогда у него были бы замечательные спальные принадлежности. И теперь ему будет по ночам плохо без одеял, если только он не сможет все время поддерживать огонь. А то завернулся бы в чехлы и дремал себе в тепле.

Проклиная свою глупость, Лиминг подумывал, не вернуться ли к вертолету, чтобы исправить ошибку. Но все же решил, что это слишком большой риск. Один раз он уже попался, вернувшись на место преступления. Нужно быть полным дураком, чтобы снова попасться на ту же удочку. Придется какое-то время обходиться без одеял или их замены. А будет дрожать от холода — сам виноват. Для того мудрое, дальновидное Провидение и создало глупцов, чтобы переносить трудности. Так что, сам заслужил. Попал впросак — плати отсутствием элементарного удобства.

Конечно, даже самый дальновидный человек может случайно попасть в ловушку или стать жертвой непредвиденных обстоятельств. Случай всегда работает наобум — то за тебя, то против. Но все равно, чем сильнее тебя бьет, тем быстрее работай головой, чтобы выпутаться из беды. Преграды для того и существуют, чтобы их преодолевать, а не орошать слезами.

Лиминг напряг мысли и сделал сразу несколько выводов. Во–первых, остаться на свободе — это еще не все. Ведь он не хочет провести остаток дней в бегах, да еще на чужой планете. Надо как-то выбираться отсюда, как говорится, послав прощальный поцелуй.

Во–вторых, выбраться отсюда и вернуться на Землю можно только на звездолете. Поэтому нужно решить непростую задачу — всего–навсего угнать подходящий летательный аппарат. Первый попавшийся не годится, ни торговый, ни пассажирский лайнер. Здесь нужен целый экипаж. А Лимингу подойдет одно–двухместный разведчик, с полными баками, подготовленный к долгому полету. Таких машин достаточно. Но одно дело — найти, совсем другое — угнать.

В–третьих, даже если каким-то чудом удастся захватить корабль и затеряться в космосе, то он, решив одну большую проблему, тут же сталкивается еще с одной. Корабль не долетит до Ригеля, а тем более до Земли, без ремонта и дозаправки. Ни одна из планет Сообщества ему не поможет, разве что ему повезет, и он встретит каких-нибудь наивных глупцов. Единственный выход из ситуации — тайно опуститься на планету, бросить отслуживший корабль и угнать новый. А если и этот не выдержит полета до конца, то придется садиться еще раз и захватывать третий.

Перспектива, конечно, безрадостная, шанс — один из миллиона. Тем не мене, случалось, что выпадал такой шанс. Почему бы ему не выпасть и в этот раз?

Был еще один выход, но его Лиминг отбросил как нереальный. Можно было затаиться, надеясь, что война скоро закончится, и его отпустят домой. Только неизвестно, когда это будет. Лиминг понимал, что это может произойти и тогда, когда он будет уже глубоким стариком, и лет через пятьдесят после его смерти. Все войны похожи: бывает, кажется, что они никогда не закончатся и трудно даже представить, что можно жить в мире.

Тут его философские размышления прервал чей-то глухой кашель. Из темноты на него смотрели четыре зеленых глаза. Подскочив к костру, он схватил горящую ветку и бросил в зверя. Описав огненную дугу, она упала в кусты. Глаза моргнули и исчезли. Раздался глухой шорох. Тяжелое животное быстро удалилось. Постепенно шум затих. Лиминг не понял, был там один зверь или два, ходил он или ползал, и вообще, что это было — зангастанский вариант тигра, рыскающего в поисках добычи, или всего–навсего его любопытная буренка. В любом случае, зверь исчез во мраке.

Облокотившись о ствол дерева, он до рассвета поддерживал огонь, настороженно поглядывая вокруг. Когда взошло солнце, Лиминг позавтракал жестянкой супа и бутербродом. Затоптав угли, он собрал вещи и двинулся на юг. Это направление уведет его от центра поисков, но, к сожалению, удалит на много миль от тайника с настоящей земной пищей. С другой стороны, путь на юг приближает к экватору, на котором, облетая планету, он заметил три космопорта. А где порты, там и корабли.

Не прошло и часа с восхода солнца, когда у него над головой промчался реактивный самолет. Чуть позже, едва не задев верхушки деревьев, медленно пролетели четыре вертолета. Лиминг, припав к земле, лежал под кустами, пока они не скрылись из виду. Потом снова двинулся в путь, и тут его чуть было не обнаружили с легкого геликоптера, который следовал за вертолетами. Он, вовремя услышав шум винтов, спрятался за трухлявым бревном. И постарался слиться с пейзажем. Когда аппарат пролетел над его головой, он спиной ощутил поток воздуха от его винтов. Ветви ближайших деревьев заколыхались, роняя сухие листья. Лимингу пришлось собрать всю свою волю, чтобы не шелохнуться, пока пара немигающих глаз шарила по земле.

Но пилота удалось провести, и геликоптер удалился. Лиминг встал, посмотрел на компас и пошел дальше, яростно проклиная все геликоптеры, их создателей и пилотов. Они летали медленно, имели небольшой радиус действия и вмещали одного человека. Но опасность была в том, что они летели почти бесшумно. И если бы беглец позабыл о бдительности, увлекся своими мыслями, то он не заметил бы приближения машины, пока не почувствовал бы поток воздуха от ее винтов. Судя по тому, что поиски начинались с раннего утра, можно было предположить, что его побег сильно разозлил какого-то крупного начальника. “Вряд ли это Клавиз, — подумал он. — Майор занимает не такое уж высокое положение. За дело взялся кое-кто повыше чином и влиянием. И он наверняка сделал козлов отпущения из бедняги Клавиза и охранников казармы”. Устало продолжая путь, он гадал, что теперь ожидает Клавиза. Похоже, все что угодно. Могут сварить в кипящем масле, а могут разжаловать в рядовые. В чужом мире трудно мерить дисциплинарные взыскания земными мерками.

Одно совершенно ясно: если его, Джона Лиминга, еще раз схватят, о нем позаботятся получше — могут спеленать, как мумию, или придумать что-нибудь еще. У него был один–единственный шанс вырваться на свободу, и он использовал его на сто процентов. Другого ему никто не даст. У любого народа беглецов считают опасными смутьянами, заслуживающими особого обращения.

Весь день упорно шел на юг. Раз шесть ему приходилось прятаться, пока то одна, то другая машина не скрылась из виду. К наступлению сумерек он все еще не выбрался из леса. Воздушная разведка прекратилась. Ночь прошла точь–в-точь, как предыдущая: Лиминг также жалел о том, что нет одеяла и мучился с разведением костра. Наевшись, он сидел у огня, дав приятный отдых усталым ногам и теряясь в догадках, почему врагу не пришло в голову организовать ночные полеты. Хоть костер и скрыт от наземных преследователей, но е самолета его увидеть проще простого. Ясно, что невозможно мгновенно загасить пламя.

На следующий день не было ничего нового. Кажется, полеты прекратились. Во всяком случае, Лиминг не видел ни одной машины. Может быть, его преследователи по каким-то, только им известным причинам сосредоточили поиски в другом месте. Лиминг беспрепятственно прошел довольно большое расстояние. Когда солнце поднялось выше, он с помощью линзы развел бездымный костер и приготовил еду. Пообедал он плотно. Местная пища, пресная, но сытная, не наносила его организму никакого вреда. Осмотрев остатки провизии, он увидел, что еды хватит еще дней на пять–шесть.

На следующий день, к вечеру, он достиг южной границы леса и вышел на широкую дорогу. За ней лежали вспаханные поля с редкими постройками, которые он принял за фермы. Милях в четырех над долиной поднималось нагромождение каменных зданий, окруженных высокой стеной. С такого расстояния ему не удалось понять, что это — крепость, тюрьма, больница, сумасшедший дом, секретный завод или нечто невообразимое, что занги предпочитают скрывать от посторонних. Что бы это ни было, выглядело оно довольно зловеще. Интуиция подсказывала держаться отсюда подальше.

Отступив ярдов на двадцать обратно в лес, он нашел густо заросшую лощину, присел на бревно и пересмотрел свои планы. Теперь, когда перед ним до самого горизонта, а может быть, и дальше тянулась равнина, по которой, наверное, раскиданы города и поселки, нечего и думать передвигаться в дневное время. На планете, населенной приземистыми квадратными существами с чешуйчатой кожей, худощавому светлокожему землянину так же легко затеряться, как медведю в церковном хоре. Его узнают с первого взгляда, особенно если по радио и телевидению уже передали его приметы вместе с сообщением о розыске.

В Сообщество входило около двадцати народов, половину которых занги и в глаза не видели. Но они приблизительно представляют себе, как выглядят их собратья по оружию. И беглого землянина сразу опознают. Шанс обмануть врага, выдав себя за неопытного союзника, ничтожно мал. Даже если бы ему и удалось ввести в заблуждение кучку крестьян, все равно — его бы скорее всего задержали и отправили на проверку к начальству.

К этому времени лес ему уже успел надоесть: нескончаемые деревья, глушь, ни одного живого существа. Но теперь он показался надежным убежищем, с которым приходится расставаться. Дальше придется идти ночами, а спать днем, если, конечно, удастся найти подходящее укрытие. Перспектива не из приятных.

Ясно одно. Если он хочет добраться до космопорта и угнать корабль, придется идти, несмотря ни на опасность, ни на рельеф. Иначе ему остается сидеть в лесу, всегда настороже, делать небольшие вылазки в поисках пищи и жить отшельником до самой смерти.

До конца долгого дня оставалось еще несколько часов. Пока не стемнело, он решил поесть и немного вздремнуть. Сказано — сделано. Лиминг достал линзу, разжег небольшой костер и приготовил себе банку горячего супа с парой бутербродов. Потом свернулся калачиком в куче гигантских листьев и закрыл глаза. Ласково пригревало солнце. Он уже задремал, когда по находившейся рядом дороге проехало несколько машин.

Проснувшись, он выругался в их адрес, закрыл глаза и снова попытался уснуть. Но вскоре его вновь разбудил грохот проезжавших грузовиков.

Так продолжалось до тех пор, пока в небе зажглись звезды и две из пяти маленьких лун не бросили призрачный свет на окружающий пейзаж. Наблюдая за дорогой, он стоял в тени дерева, ожидая, пока местные жители лягут спать, если, конечно, они и в самом деле ложатся, а не свисают сверху, как летучие мыши.

За это время еще несколько небольших грузовиков проехало мимо него. Освещая путь оранжевыми фарами, они выпускали клубы белого дыма и пыхтели, как игрушечные паровозики. Лиминг решил, что у них паровые двигатели, которые, скорее всего, работают от котлов на дровяном топливе. Но проверить догадку пока не мог.

При других обстоятельствах его ничуть не заинтересовала бы, как действуют зангастанские грузовики, но сейчас это было очень важно: он мог попытаться угнать машину, и таким образом облегчить себе путь. Вот только он, первоклассный космический пилот, не имел никакого представления о том, как водить машину с паровым двигателем. Режьте его на куски — все равно придется признаться, что он не умеет ездить даже на велосипеде.

Размышляя над проблемами своего образования, он, решил, что надо быть полным дураком, чтобы мечтать угнать машину, задумчиво глядя в темноту. Человек действия сам идет навстречу своей удаче, а не ждет, когда ее принесут на блюдечке с голубой каемочкой.

Поругивая себя, он отыскал в темноте подходящий гладкий камень и стал ждать приближения жертвы. Однако первая машина проехала в обратном направлении по противоположной стороне дороги. Прошло больше часа, прежде чем показались еще две, но они тоже шли по дальней стороне шоссе, одна за другой. На той стороне не было ни деревьев, ни кустов — никакого укрытия. Оставалось одно: терпеливо сидеть на месте, надеясь на удачу.

Ему показалось, что прошла уже целая вечность, когда вдали, наконец, появились два оранжевых огня. Фары увеличивались, свет их становился все ярче, и Лиминг застыл, готовый действовать.

Точно рассчитав момент, он выбежал из-за дерева, с силой бросил камень и отскочил назад в темноту. В спешке и волнении он промахнулся. Камень пролетел всего в дюйме от ветрового стекла и упал на дорогу. Водитель, не заметивший ничего, кроме промелькнувшей неясной тени, беспечно гнал машину дальше, не зная о том, что его только что чуть было не убили.

Отпустив несколько замечаний, скорее выразительных, чем содержательных, Лиминг подобрал камень и снова встал на свой пост. Следующий грузовик промчался одновременно с другим, ехавшим в обратном направлении. Лиминг снова укрылся за деревом. Машины разминулись почти напротив него. Злобно проводив взглядом удаляющиеся огни, он вновь стал на свое место.

Было уже поздно, и движение по дороге почти прекратилось. Лимингу пришлось ждать довольно долго, пока с его стороны не показался свет фар. В этот раз он действовал тщательнее и прицелился точнее. Прыгнув вперед, он метнул камень и отскочил. Глухо треснул прозрачный пластик, и в ветровом стекле появилась дыра. Гортанный голос прокричал что-то насчет индюшачьей ноги, что на местном наречии, вероятно, было страшным ругательством. Проехав еще ярдов двадцать, грузовик остановился. Из кабины вылез огромный квадратный гуманоид и побежал к задней части машины. Наверное, он подумал, что кого-то сбил. Лиминг только этого и ждал, и встретил его с гаечным ключом наперевес. Водитель его даже не увидел. Зайдя в машину, занг получил ключом по голове и, без единого звука, повалился на землю. На какое-то мгновение Лиминг испугался, что тот умер. Хотя, одним зангом больше, одним меньше — невелика разница. Его волновали собственные проблемы. Даже земляне не спешили бы оправдать пленника, совершившего при побеге убийство.

Но, судя по исходящим от жертвы булькающим и хрюкающим звукам, умирать она не собиралась. Перетащив тело с обочины под дерево, Лиминг обыскал водителя, но брать было нечего. Пачка местных денег была не в счет — все равно потратить их он не сможет.

Тут на горизонте появилась приземистая цистерна с топливом. Ожидая ее приближения, Лиминг сжал в руке ключ и приготовился, в зависимости от обстоятельств, драться или бежать. Однако машина спокойно протарахтела мимо, не проявив никакого интереса к стоящему на обочине грузовику.

Забравшись в кабину, Лиминг осмотрелся и обнаружил, что машина приводилась в движение вовсе не паром, как он подумал сначала. Двигатель все еще не работал, но в нем не было ничего, хотя бы отдаленно напоминающего топку. Единственным намеком на источник энергии был сильный запах спирта, смешанного с ароматизированным маслом.

Он нажал первую попавшуюся кнопку — фары погасли. Он нажал еще раз — они зажглись. От нажатия следующей кнопки раздался пронзительный кошачий вой. Последовавшая за ней кнопка не произвела никакого эффекта, и Лиминг решил, что она приводит в Движение стартер. Немного повозившись с управлением, он понял, что единственная педаль — это ножной тормоз, а рычаг на рулевом колесе заставляет машину двигаться назад и вперед со скоростью, пропорциональной углу отклонения. Не было ничего похожего ни на ручку коробки передач, ни на переключатель фар, ни на ручной тормоз. В общем, это была смесь ультрасовременного и доисторического.

Убедившись, что он сможет вести машину, Лиминг нажал на рычаг. Грузовик двинулся вперед, быстро разогнался и поехал с вполне приличной скоростью. Он еще передвинул рычаг — скорость увеличилась. Слева проносился лес, справа — равнина, а дорога казалась желтой лентой, летящей под капот грузовика. Вот это жизнь! Откинувшись в кресле, он в полном восторге запел разудалую песню.

Дорога раздваивалась. Лиминг миновал город. В пути ему не раз попадались одиночные машины, но он по–прежнему ехал спокойно, без всяких препятствий. Осталась позади высокая каменная стена, окружавшая группу зданий, похожих на те, которые он уже видел раньше. Вглядываясь в темноту, он пытался рассмотреть, охраняется ли стена сверху. Но для этого пришлось бы остановить машину и вылезти из кабины, а он этого делать не хотел. Он предпочел, пока не поздно, как можно быстрее уехать из этих мест подальше.

Лиминг уже несколько часов, не останавливаясь, ехал на полной скорости. Вдруг в небе расцвел огромный бутон и, как багряное пятнышко, взлетел на фоне звездного неба. Это перо описало огромную дугу, становясь по мере приближения все ярче и крупнее. Это был космический корабль. Где-то за горизонтом, чуть правее, должен быть космопорт. Может быть, там, совсем рядом, стоит полностью снаряженный корабль–разведчик и так просится в полет. При этой мысли Лиминг облизнулся.

Двигатель работал прекрасно. Машина проехала по окраине большого леса. Он запомнил место на тот случай, если ему вскоре придется бросить грузовик и снова идти пешком. Опыт последних дней привил ему большую привязанность к лесам. Во враждебном мире только они сулили свободу и уединение.

Дорога постепенно сворачивала влево, все больше приближая его к месту, где он ожидал увидеть космопорт. Грузовик стремительно пронесся через четыре деревушки — тихие, темные, погруженные в глубокий сон. Дорога снова раздваивалась. Но на этот раз он оказался в затруднении. Какой путь ведет к космопорту?

Поблизости стоял дорожный указатель, но надпись на незнакомом языке ничего не говорила Лимингу. Остановив машину, он вышел и, насколько это было возможно при тусклом освещении, попытался выбрать нужное направление. Судя по состоянию покрытия, правым ответвлением пользовались гораздо чаще. Ли–минг выбрал эту дорогу и завел машину.

Прошло уже довольно много времени, но космопорта все еще не было видно, и Лимингу показалось, что он ошибся. И тут впереди, у горизонта, в небе появилось слабое зарево. Оно исходило откуда-то из-за холма, который сглаживался по мере приближения к нему. Лиминг въехал на перевал и в неглубокой долине увидел множество прожекторов, освещающих здания, бетонные платформы, пусковые шахты и четыре узких длинных корабля, вертикально застывших на поле.

 

Глава 6

В пору было бы запрыгать от радости. Но Лиминг вдруг почувствовал тревогу и усталость. Осуществление побега казалось теперь совсем не таким простым делом, как он думал, — что-то обязательно сорвется.

Свернув на обочину, Лиминг затормозил и выключил свет. Затем изучил обстановку более внимательно. С такого расстояния корабли казались слишком крупными и допотопными для боевых судов. Скорее всего, это грузовики, которые используют на случайных рейсах.

Если допустить, что они в полной исправности и готовы к полету, тогда опытный и хладнокровный пилот вполне сумел бы поднять такой корабль в воздух даже в одиночку. А если бы там оказался автопилот, то можно было бы продержаться несколько дней, а может, и недель. Без помощи автоматики он наверняка свалится от усталости задолго до того, как доберется в какое-нибудь подходящее место. С разведчиком такой проблемы не было бы. Все одноместные корабли, как правило, начинены электроникой. Лиминг подумал, что команда такого сравнительно небольшого аппарата должна состоять не меньше чем из двенадцати, но не больше чем из двадцати человек.

К тому же, он видел, что один из кораблей только приземлился. Значит, по крайней мере один из них еще не заправлен и не готов к полету. И кто знает, какой именно… Но все равно корабль в руках стоит десяти в небе. При одном виде застывшего на старте корабля у пилота чешутся руки.

Ему не хотелось расставаться с грузовиком, да и вообще он любил рисковать. Все это вместе взятое привело Лиминга к мысли, что нет никаких причин подкрадываться к кораблю, пересекая пешком залитый светом космопорт. Гораздо лучше захватить врага врасплох — въехать в ворота, остановиться прямо у корабля и забраться по трапу, пока никто не сообразил, что происходит.

А уж внутри, закрыв шлюз, он окажется в относительной безопасности. Чтобы извлечь его оттуда, им понадобится куда больше времени, чем ему будет нужно для изучения незнакомой системы управления и подготовки к старту. Он засядет в этой металлической крепости, и первый же выхлоп из дюз расчистит вокруг площадку радиусом в пару десятков ярдов. Его можно остановить только одним способом — подтащить тяжелую артиллерию, продырявить или опрокинуть корабль. Но к тому времени, когда они подкатят большие пушки, он уже будет пересекать орбиту ближайшей луны.

Утешаясь такими мыслями, Лиминг вывел грузовик на дорогу и набрал скорость. Но в то же время в глубине души он прекрасно понимал все безумие своей затеи. Ведь он может напороться на пустую, незаправленную ракету, которая не сможет взлететь. Тогда обозленным зангам останется только сидеть вокруг и ждать, пока он сдастся или умрет от голода. Нечего и мечтать, что они окажутся тугодумами и дадут ему возможность перебраться на другой корабль.

Стрелой промчавшись по долине, грузовик сделал поворот и устремился к главным воротам космопорта. Они были почти закрыты, но между створками оставалось расстояние шириной в ярд. По одну сторону стоял вооруженный часовой, а за воротами виднелась сторожка охранников.

Когда часовой увидел грузовик, с ревом несущийся прямо на него, он в полном изумлении широко раскрыл глаза. И отреагировал, как типичная тыловая крыса. Вместо того, чтобы прицелиться из автомата, он выскочил на дорогу и изо всех сил принялся открывать ворота. Створка, в которую он упирался, распахнулась как раз вовремя, чтобы пропустить бешено мчавшийся грузовик. Тут часовой возмутился: почему водитель не сказал ему ни “привет”, ни “прочь с дороги”, ни что-нибудь столь же любезное. Охранник неуклюже исполнил боевой танец, сопровождая пляску злобными выкриками.

Сосредоточившись на ведении машины и больше ни на что не обращая внимания, Лиминг объехал космопорт по периметру, направляясь к месту стоянки кораблей. Кучка покрытых чешуей солдат, попавшихся ему на пути, бросилась врассыпную, пытаясь увернуться от колес.

Из ангара выехал низкий автокар, нагруженный топливными баками, и остановился посреди дороги. Водитель соскочил со своего места и попытался убежать подальше, когда грузовик, едва не перевернувшись, вильнул в сторону.

Выбрав самый крайний корабль, куда врагам пришлось бы дольше добираться, Лиминг затормозил у его кормы, выскочил из кабины и поднял голову. Где же трап? Обежав вокруг, он нашел его с противоположной стороны и, как перепуганная мартышка, стал карабкаться вверх. Это было сомнительное удовольствие — все равно, что взбираться по заводской трубе. На полпути он остановился, чтобы передохнуть и осмотреться. К кораблю бежала сотня фигурок, которые с такой высоты казались совсем крохотными. За ними ехали четыре машины и что-то похожее на бронетранспортер. Он полез дальше, стараясь карабкаться как можно быстрее и в то же время соблюдая осторожность. Он был уже так высоко, что каждое неловкое движение могло оказаться роковым.

По мере приближения к верхнему шлюзу его беспокойство нарастало. Еще несколько секунд — и он будет недосягаем для выстрелов. Но враг тоже не дремлет, и хоть сейчас может начать обстрел. При одной мысли, что в последний момент его может достать шальная пуля, сердце Лиминга сжалось, и он постарался лезть быстрее. Он быстро преодолел последнюю дюжину ступенек трапа, добрался до шлюза, и вдруг в него уперся какой-то металлический стержень. С удивлением глянув вверх, Лиминг увидел, что смотрит прямо в дуло ружья довольно большого калибра.

— Шатси, — приказал владелец ружья, указывая вниз. — Амаши!

На мгновение у Лиминга мелькнула безумная мысль — повиснуть на одной руке, а другой схватить противника за ногу. Он уже было приготовился к броску, однако, либо охранник оказался слишком нетерпелив, либо разгадал его замысел, тот больно ударил Лиминга по пальцам.

— Амаш! Шатси–амаш!

Медленно и неохотно Лиминг начал спускаться вниз. С каждой ступенькой его отчаяние росло. Одно дело, если бы его схватили в начале погони. Но теперь, когда все уже почти позади, когда успех так близок! Ведь ему почти удалось убежать — вот что обиднее всего!

На этот раз его упрячут как следует и удвоят охрану. И если даже ему удастся снова убежать, шансы покинуть планету теперь равны нулю. Если на каждом корабле окажется вооруженный охранник, то каждый раз, забравшись до шлюза, он будет вновь попадать в ловушку. Видно, он застрял на этой проклятой планете надолго, пока ее не захватит земной десант или пока не закончится война. Любого из этих событий можно дожидаться десятилетия или века.

Спустившись вниз, он шагнул на бетонную площадку и обернулся, ожидая удара в живот или в лицо. Но увидел вокруг сборище чешуйчатокожих солдат с совершенно непроницаемыми лицами. С ними был офицер, казавшийся скорее удивленным, чем озлобленным. Посмотрев на Лиминга немигающим взглядом, он выдал поток непостижимой тарабарщины, закончив его на вопросительной ноте. Лиминг развел руками и пожал плечами.

Офицер повторил попытку. Лиминг снова пожал плечами и изо всех сил постарался изобразить раскаяние. Сообразив, что установить контакт не удастся, офицер что-то крикнул в толпу. Тут же появились четыре вооруженных конвоира, втолкнули пленника в бронетранспортер, захлопнули дверь и повезли его неизвестно куда.

Приехав на место, они повели его в какой-то каменный дом и заперли в комнату, приставив для компании двух часовых. Еще двое стерегли дверь. Сидя на жестком стуле, Лиминг целых два часа глядел на стену и вздыхал. Охранники, согнувшись на стульях, молчали, не спуская с него немигающих глаз.

Наконец, солдат принес еду и питье. Лиминг проглотил пищу и потратил еще два часа на изучение стены. Все это время он напряженно размышлял. Гуманоиды, видно, не осознавали, что поймали землянина. Судя по их поведению, они явно не понимали, с кем имеют дело.

До некоторой степени их можно понять. На стороне союзников сражаются тринадцать планет: из них — четыре гуманоидные расы и еще три — внешне очень похожие. Сообщество, в свою очередь, случайный и не очень прочный конгломерат, насчитывающий как минимум двадцать планет, жители трех также напоминали землян. Ожидая указаний начальства, эта странная крокодилья публика просто не могла разобраться, кто перед ней — друг или враг.

Тем не менее, они были настороже. Лиминг мог себе представить, что происходит, пока он тут сидит. Скорее всего, офицер взял телефонную трубку, или как это там у них называется, и позвонил в ближайший гарнизон. Местный командир быстренько отфутболил его в военный штаб. Про рапорт Клавиза там уже и думать забыли, и десятизвездная шишка передаст запрос на главную радиостанцию. Оператор отправит телеграмму трем союзникам–гуманоидам с вопросом: не затерялся ли в этом районе след их разведчика?

Когда придет отрицательный ответ, они поймут, что в их космическую империю залетела редкая пташка. Им вряд ли это понравится. Тыловикам, окопавшимся далеко от линии фронта, обычно достаются трофеи без всяких забот. Они мечтают об одном: чтобы и дальше все шло тихо и мирно. Внезапное вторжение неприятеля туда, где его никто не ждет, нарушит привычный образ жизни и, несомненно, вызовет раздражение. Так что на воинские почести рассчитывать не приходится. К тому же они могут подумать: сегодня пробрался один разведчик, завтра жди целую армию. Кто же хочет получить удар с тыла?

Когда новость дойдет до Клавиза, он примчится во весь дух и напомнит, что Лиминга ловят уже не в первый раз. Ну и что с ним в конце концов сделают? Лиминг терялся в догадках. Ведь раньше он просто не давал им времени как следует развернуться. Вряд ли его сразу расстреляют. Если у них развитая цивилизация, то они сначала устроят перекрестный допрос, а потом посадят в тюрьму. А если нецивилизованная — тогда разыщут Клавиза или кого-нибудь из своих союзников, знающих язык Земли, и, не останавливаясь ни перед какими жестокостями, вырвут из пленника все нужные сведения.

В давние времена, когда конфликты ограничивались одной–единственной планетой, существовало защитное средство, так называемая Женевская Конвенция. В ней предусматривалось существование независимой инспекции в лагерях для военнопленных, доставка им из дома писем, посылок с продуктами. Теперь ничего этого нет. У пленника всего два способа защиты: собственные силы и слабое утешение, что соотечественники могут отыграться на захваченных в плен врагах. Причем второе — скорее мечта, чем реальность. Ведь отыграться они смогут, если узнают, что с кем-то из своих жестоко обращаются в плену.

Время почти стояло на месте. Караул сменялся уже два раза. Еще раз принесли поесть. Наконец, он увидел, что за окном темнеет. Украдкой поглядывая в сторону единственного окна, Лиминг понял, что пытаться выскочить из него, находясь под прицелом двух ружей, — чистое самоубийство. Маленькое оконце находилось так высоко, что в спешке через него трудно протиснуться.

Как бы сейчас пригодился его пистолет с ядовитыми запахами!

Первейший долг пленного — сбежать. Для этого придется с неимоверным терпением выжидать подходящий момент. А как только подвернется удобный случай, использовать его на все сто процентов. Один раз ему это почти удалось, так почему бы вторично не попытать счастья? А если пути на свободу нет, нужно его придумать.

Да, перспектива не из приятных. И, похоже, скоро она станет еще неприятнее. Если бы он знал местный язык или хотя бы один из тех, на которых говорят народы Сообщества, он бы даже полиглота Клавиза заставил поверить, что черное — это белое. Беззастенчивая наглость имеет свои преимущества. Кто знает, может быть, приземлившись, он сумел бы сладкими речами и бесконечной самоуверенностью, приправленной необходимой дозой нахальства, заставить местных жителей отремонтировать ему дюзы и даже пожелать счастливого пути, так, что они даже и не подозревали бы, что оказали услугу врагу. Сладкая мечта, но совершенно неосуществимая… Он не умел разговаривать ни на одном из языков Сообщества, и это сводило его шансы к нулю. Даже младенца не уговоришь с погремушкой, если вместо слов будешь издавать нечленораздельное мычание. Но должен же быть какой-то шанс! Он схватился бы за него обеими руками. Если, конечно, противник настолько глуп, чтобы его предоставить.

Оценивая стражников так же, как когда-то взвешивал способности офицера своих первых конвоиров и Клавиза, Лиминг решил, что они вряд ли являются интеллектуальной элитой Сообщества. Зато у них медвежья хватка и крокодилья злоба. Как раз то, что нужно, чтобы засадить человека в тюрьму и гноить его там до скончания веков.

Вот уж ничего не скажешь — прирожденные тюремщики.

Его продержали взаперти четыре дня, регулярно принося еду и питье. Долгими ночами он порой забывался сном или часами думал, угрюмо поглядывая на своих невозмутимых стражей. Лиминг уже изобрел тысячи планов освобождения, рассмотрел их и отверг. Большинство казались надуманными, фантастическими и нереальными.

Однажды он дошел до того, что пытался загипнотизировать охранников, неотрывно глядя на них, пока у самого чуть не закрылись глаза. На них это не произвело никакого впечатления. Как все пресмыкающиеся, они могли очень долго сидеть неподвижно, лениво глядя прямо перед собой.

Утром четвертого дня в комнату вошел офицер, крикнул: “Амаш!” и указал на дверь. Его тон и манеры явно не отличались дружелюбием. Наверное, кто-нибудь уже догадался, что пленник прибыл из лагеря врагов. Поднявшись, Лиминг вышел в сопровождении четырех охранников. Двое шли впереди, двое сзади. Офицер замыкал шествие. На дороге их поджидал обитый сталью фургон. Лиминга посадили в кузов и заперли дверь. Два охранника, вскочив на заднюю подножку, вцепились в поручни. Третий сел в кабину водителя. Путешествие длилось тринадцать часов, причем все это время пленник провел в полной темноте.

Когда машина, наконец, остановилась, Лиминг же придумал новое, на редкость гадкое, словечко. Он не замедлил его сказать, как только дверь открылась.

— Хлюндик — энк! — прокричал он.

— Амаш! — ответил охранник, не оценив вклада пленника в словарь бранных выражений, и бесцеремонно толкнул его в спину.

Лиминг неуклюже вылез из машины.

Он успел увидеть высокие стены на фоне ночного неба, а над ними сияние ярких огней. Потом они прошли через железные ворота и направились дальше, в просторную комнату, где его ожидало шестеро врагов мрачной наружности.

Один из них подписал бумагу, которую ему передал начальник конвоя. Когда стража вышла, закрыв за собой дверь, все шестеро принялись недружелюбно рассматривать пришельца.

Один из них что-то произнес начальственным тоном и знаком приказал Лимингу раздеться.

Лиминг тут же обозвал его хлюндиком, окопавшимся в тыловом болоте. Однако ничего хорошего из этого не вышло. Громилы схватили его, быстро раздели и обыскали всю одежду, обращая особое внимание на швы и карманы. По ходу действия они проявили замечательную сноровку специалистов, которым уже не раз приходилось выполнять такую работу и которые знали, что искать и где. Никто не проявил никакого интереса к анатомии чужака, хотя он стоял перед ними в самом подходящем для изучения виде.

Наконец, его вещи отложили в сторону, а одежду отдали. Пока Лиминг одевался, специалисты недовольно перешептывались, осматривая его обувь. Оставив пленнику минимум одежды, они выпустили его через заднюю дверь, провели по большой каменной лестнице вниз и заперли. Стук захлопнувшейся двери прозвучал как удар судьбы.

Из ночной темноты сквозь решетку окна, расположенного под самым потолком, пробивался свет восьми звездочек и одной маленькой луны. Нижнюю часть оконца окрашивал слабый желтоватый отблеск наружного освещения.

Ощупью продвигаясь в темноте, он наткнулся на деревянную скамью, стоявшую у стены. Лиминг попробовал отодвинуть ее, и ему это удалось. Подтащив скамью к окну, он взобрался на нее, но выглянуть наружу не смог: не хватало пары футов. Он возился с тяжелой скамьей, пока ему не удалось прислонить ее к стене под углом, потом осторожно забрался на самый верх и приник к решетке.

С высоты сорока футов открывалось голое, вымощенное камнем пространство, которое, насколько можно было видеть, тянулось вправо и влево. Пространство замыкала гладкая каменная стена, поднимавшаяся до уровня его глаз. Вверху стена заострялась, образуя угол градусов в шестьдесят. Над ней на высоте десяти дюймов был туго натянут ряд гладкой без шипов проволоки.

Из невидимых прожекторов, расположенных справа и слева, вырывались мощные лучи света, озаряя всю площадь между зданием тюрьмы и наружной стеной, а также большое пространство за ней. И никаких признаков жизни. Только стена, море света да нависшая ночь с далекими звездами.

— Так, значит, я в тюрьме, — сказал Лиминг. — Ну, это уж никуда не годится!

Он спрыгнул на невидимый пол, и от этого легкого толчка скамья упала с оглушительным грохотом. Можно было подумать, что он раздобыл ракету и умчался на ней, пробив крышу. В коридорах раздался топот, в тяжелой железной двери открылся глазок и через него брызнул луч света. В отверстии появился зрачок.

— Сач инвигия, фаплап! — крикнул тюремщик.

Лиминг обозвал его плоскостопным толстым хлюндиком и добавил еще шесть слов более старых, затертых от употребления, но все еще достаточно выразительных. Глазок захлопнулся. Лиминг прилег на жесткую скамью и постарался уснуть.

Через час он стал яростно стучать в дверь и когда глазок открылся, прокричал:

— Сам ты фаплап!

Только после этого ему удалось заснуть.

Завтрак состоял из чуть теплой каши, похожей на перловую, и кружки воды. Подали еду с пренебрежением. Обедая, Лиминг кривился от отвращения: она была еще хуже той, которую ему приходилось есть, скитаясь по лесу. С другой стороны, тогда у него был не тюремный паек, а еда вертолетчиков.

Через некоторое время к нему явился тонкогубый субъект с двумя охранниками. При помощи множества телодвижений посетитель объяснил, что пленнику придется освоить местный язык. Это — приказ. Обучение начинается немедленно.

Озадаченный этим, Лиминг спросил:

— А где же майор Клавиз?

— Щипнос?

— Почему Клавиз не может приехать? Он что, онемел?

Собеседник наконец понял вопрос. Показывая перед собой указательным пальцем, он произнес:

— Клавиз — жир–жир–жир!

— Не понял.

— Клавиз — жир–жир–жир! — он несколько раз ударил себя в грудь, сделал вид, что падает на пол, и таким образом дал понять, что Клавиз отправился на тот свет, причем не без вмешательства высших инстанций.

— Ну и дела! — изумился Лиминг.

Но пришедший уже деловито извлек стопку детских книжек с картинками и начал приобщать Лиминга к знаниям. Охранники тем временем подпирали стены, томясь от безделья. Лиминг со своей стороны помогал процессу обучения так, как можно помогать только врагу: не понимал ни единого слова, не произносил правильно ни одного звука — в общем, не упускал случая показать полное отсутствие способностей к изучению языков.

К полудню урок закончился. Прибыла очередная миска каши, в которой плавал кусочек чего-то непонятного, больше всего напоминавшего крысиную ножку. Лиминг съел кашу, попробовал ножку и отодвинул миску. Потом стал размышлять. Зачем это им понадобилось обучать его языку?

Убив беднягу Клавиза, враг стал жертвой собственной жестокости — лишился единственного на планете специалиста по космоарго. Наверное, где-то на планетах Сообщества есть и другие, но чтобы доставить одного из них сюда, потребуется очень много времени и хлопот. Кто-то совершил ошибку, подписав Клавизу смертный приговор, а теперь пытается загладить промах, обучая пленника своему языку.

Кажется, у противника нет ничего похожего на электронные средства допроса, распространенные на Земле. Значит, они могут получать информацию только обычным способом вопросов и ответов, усиленным неизвестными методами воздействия. Им нужны сведения, и они постараются получить их во что бы то ни стало. Чем больше он станет тянуть с изучением их языка, тем дальше отодвинет день, когда ему устроят допрос с пристрастием, если, конечно, он правильно разгадал их намерения.

Его раздумья были прерваны появлением охранников. Они открыли дверь и приказали Лимингу выходить. Пройдя по коридору и вниз по лестнице, они выпустили его в просторный двор, по которому бесцельно бродили под ярким солнцем какие-то существа. Лиминг так и замер от удивления.

Ригелиане! Их тут не меньше двух тысяч!

Союзники, боевые товарищи землян! С нарастающим волнением он стал всматриваться в их лица, пытаясь найти в толпе более знакомые черты. Ну хотя бы парочку землян! Или хоть бы несколько человекоподобных центаврийцев.

Но, увы. Вокруг бродили на своих подгибающихся конечностях одни пучеглазые ригелиане, и вид у них был такой безутешный, словно позади бесцельно прожитая жизнь, а в будущем никакого просвета.

И все же Лиминг с первого взгляда понял: что-то здесь не в порядке. Они вели себя так, будто появление землянина их совершенно не волнует. Лиминг подчеркнуто не торопясь прошелся по двору, просто напрашиваясь на братские приветствия. Ригелиане расступались, некоторые украдкой поглядывали на него, но большинство притворялись, будто вовсе его не замечают. И ни одного дружеского слова. Похоже, они сознательно устроили ему бойкот.

Он подошел к стоящей в углу двора группе ригелиан и, почти не скрывая злости, крикнул:

— Кто-нибудь из вас знает язык Земли?

Они глядели на небо, на стену, вниз, друг на друга и молчали.

— Кто-нибудь знает центаврийский?

Нет ответа.

— А как насчет космоарго?

Молчание.

Потеряв терпение, Лиминг перешел к другой группе. Бесполезно. В течение часа он задавал вопросы двум–трем сотням ригелиан, но ни от кого не получил в ответ ни единого слова. В их поведении не было ни презрения, ни враждебности — что-то совсем другое. Пытаясь рассуждать логически, он пришел к выводу, что по каким-то причинам они держатся настороже и боятся заводить с ним разговор.

Сидя на каменной ступеньке, он наблюдал за ними, пока не услышал пронзительный свисток–сигнал окончания прогулки. Ригелиане построились в длинные шеренги, готовясь вернуться в свой барак. Тюремщики, подталкивая Лиминга сзади, загнали его обратно в камеру.

Он пока отложил решение загадки о странном поведении союзников. Думать надо, когда стемнеет, больше-то делать нечего. В оставшиеся дневные часы он решил заняться книгами, чтобы уйти далеко вперед в изучении местного языка, в то же время притворяясь отстающим.

Может случиться, что беглость речи ему очень пригодится, жаль, что он не знает других языков, хотя бы ригелианского…

И он полностью ушел в работу, пока с приходом темноты буквы и картинки не стали сливаться. Лиминг проглотил ужин, растянулся на скамье, закрыл глаза и задумался.

За всю свою сумбурную жизнь он встретил не более двух десятков ригелиан. И никогда не был ни в одной из их трех близко расположенных друг к другу солнечных систем. То немногое, что он знал о них, было основано на слухах. Говорили, что у них высокий уровень развития, они — хорошие работники и издавна, еще со времен первого контакта, который состоялся уже почти тысячелетие назад, всегда проявляют к землянам дружелюбие. Пятьдесят процентов ригелиан владеют космоарго, а около одного процента знают язык Земли.

Значит, если верить цифрам, несколько сотен находившихся во дворе должны были его понять не на одном языке, так на другом. Почему же они молчат и сторонятся его? И почему они все так единодушны в этом?

Решив, во что бы то ни стало, разгадать эту головоломку, Лиминг изобрел, рассмотрел и отбросил дюжину теорий — в каждой из них находилось какое-нибудь слабое место. И только часа через два он наконец-таки пришел к разгадке.

Ведь ригелиане — пленники, лишенные свободы на неопределенный срок. Кто-то из них, возможно, раз или два видел землян, но в рядах Сообщества есть несколько народов, внешне похожих на людей. Ригелиане не могут быть уверены, что Лиминг действительно землянин, и не хотят рисковать. А вдруг он окажется шпионом, подсадной уткой, выведывающей их планы.

Это, в свою очередь, еще кое-что значит. Если целая толпа пленных очень подозрительно настроена к возможному предателю, значит, им есть что скрывать. Вот как! Он даже хлопнул себя по колену от удовольствия. У ригелиан есть план побега, и они не хотят рисковать.

Они слишком давно томятся в неволе, так что заключение им порядком надоело и, скорее всего, довело до полного отчаяния и попытки к бегству. Найдя выход или находясь в процессе поиска, они не хотят подвергать свой замысел опасности, откровенничая с чужаком сомнительного происхождения. Теперь его задача — рассеять их подозрения, завоевать доверие и добиться, чтобы его приняли в компанию. Придется серьезно подумать над тем, как это сделать.

На следующий день в конце прогулки один из охранников профессионально замахнулся и наградил Лиминга дежурным ударом. Лиминг проворно обернулся и ударил его по лицу. Четверо охранников вскочили и, не жалея сил, наказали дерзкого пленника. Они постарались на совесть, так что никто из наблюдавших эту сцену ригелиан не мог принять ее за обычный спектакль. Получился наглядный урок. Именно этого Лиминг и добивался. Бесчувственное тело унесли со двора и потащили по лестнице. Лицо у Лиминга было разбито в кровь.

 

Глава 7

Только через неделю Лиминг смог вновь показаться во дворе. Доверие досталось ему тяжелой ценой — на его лицо все еще было страшно смотреть. Он побродил по толпе ригелиан: как прежде — без всякого успеха. Выбрал уютное местечко на солнце и присел отдохнуть.

Вскоре один из пленных устало расположился в нескольких метрах от него и, не спуская глаз с охранников, тихо, почти шепотом спросил:

— Ты откуда?

— С Земли.

— А как сюда попал?

Лиминг кратко рассказал свою историю.

— Как дела на фронте?

— Мы медленно, но уверенно тесним их, хотя до окончательной победы еще далеко.

— Ты думаешь, война еще долго протянется?

— Не знаю. Трудно сказать, — Лиминг с любопытством разглядывал собеседника. — А ваша команда как здесь оказалась?

— Мы не военные. Штатские колонисты. Наше правительство отправило передовые отряды из одних мужчин на четыре новые планеты, которые мы открыли. Полетело двенадцать тысяч ригелиан. — Он помолчал, внимательно осмотрелся, примечая, где находятся тюремщики. — Сообщество бросило на нас войска. Это произошло два года назад. Все закончилось очень быстро. Мы не ждали нападения, и были почти безоружны. Даже не знали, что идет война.

— И они захватили ваши четыре планеты?

— Да. И вволю поиздевались над нами.

Лиминг понимающе кивнул. Циничный и безжалостный захват — вот причина той войны, которая распространилась теперь на большую часть галактики. На одной из планет колонисты отчаянно сопротивлялись, и погибли все до одного. Возмущенные этой бойней союзники нанесли ответный удар и успешно оттеснили врагов.

— Ты сказал — двенадцать тысяч. Где же остальные?

— Разбросаны по тюрьмам, вроде этой. Ты, конечно, выбрал прекрасный курорт, чтобы пересидеть войну. Сообщество сделало эту планету своей главной тюрьмой. Она вдали от линии фронта, вряд ли ее вообще найдут. Местные жители мало пригодны для битвы, зато вполне хороши для охраны пленников. Они поспешно строят огромные тюрьмы по всей планете. Если война затянется, здесь будет полным–полно пленников.

— Так вы здесь загораете уже два года?

— Да, а кажется, что все десять.

— И вы что же, ничего не придумали, чтобы бежать?

— Почти ничего, — согласился ригелианин. — Но и этого хватило. Расстреляно сорок наших.

— Сочувствую, — искренне сказал Лиминг.

— Не бери в голову. Я прекрасно понимаю, каково тебе. Первые недели — самые тяжелые. Одна мысль, что тебя посадили навсегда, может свести с ума, если не научиться воспринимать ее философски. — ^ Он оглянулся и заметил огромного охранника, стоявшего у дальней стены. — Пару дней назад этот лжец хвастал, что на планете уже двести тысяч заключенных. Еще через год их будет два миллиона. Надеюсь, он до этого не доживет.

— Я сбегу, — сказал Лиминг.

— Как?

— Еще не знаю. Но все равно сбегу. Не гнить же здесь заживо. — Он с надеждой ожидал чего-то от собеседника, например, что и другие чувствуют то же самое. Или, хотя бы, едва уловимого упоминания о грядущих переменах, намека, что и он сможет принять в них участие.

Поднимаясь, ригелианин пробормотал:

— Что ж, желаю удачи. Тебе понадобится много сил.

Так и не раскрыв Лимингу никакой тайны, он засеменил прочь.

Раздался свисток, охранники закричали:

— Миеро, фаплапы! Амаш!

На этом все закончилось.

Следующие четыре недели Лиминг часто беседовал с тем же ригелианином и двумя десятками других, получая от них кое–какие отрывочные сведения. Но все они становились очень скрытными, как только он затрагивал вопрос о побеге. Они были дружелюбны, даже сердечны, но неизменно держали рот на замке.

Однажды, беседуя с одним из них, Лиминг спросил:

— Почему вы разговариваете со мной украдкой и шепотом? Ведь охранники не обращают внимания, когда вы болтаете между собой?

— Тебя еще не вызывали на перекрестный допрос. Но если они заметят, что мы слишком много с тобой разговариваем, то постараются вытянуть из тебя все, что мы рассказали. И будут особенно интересоваться, не хочет ли кто-нибудь устроить побег.

Лиминг сразу же ухватился за это милое его сердцу слово.

— Да ведь именно ради побега и стоит жить. Если кто-то хочет попытаться, я, может быть, сумею помочь. Я опытный летчик, а это многое значит!

Но собеседник сразу охладил его пыл.

— Ничего не получится.

— Но почему?

— Мы уже давно здесь и поняли многое, чему тебе еще предстоит научиться.

— Например?

— Мы заплатили высокую цену, чтобы узнать о том, что попытка к бегству проваливается, когда о ней знают слишком многие. Кто-нибудь обязательно выдаст. Или найдется горе–руководитель, который все испортит, начав дело в неподходящий момент.

— Но ведь я — то не предатель и не дурак. Я еще не сошел с ума, чтобы самому себе отрезать путь к свободе.

— Так-то оно так, — согласился ригелианин. — Но заключение диктует свои условия. Вот одно твердое правило, которое мы здесь ввели: план побега — исключительная собственность тех, кто его задумал. Больше никто об этом не знает. Секретность — это тот защитный экран, который потенциальные беглецы должны поддерживать изо всех сил. И они никому не позволят заглянуть в их планы, даже землянину, даже опытному космолетчику.

— Значит, я сам по себе?

— Выходит, что так. Ты в любом случае сам по себе. Мы живем в общих бараках, по пятьдесят ригелиан в каждом. А ты один в своей камере, ты не сможешь нам помочь.

— Что ж, тогда я прекрасно помогу себе сам! — сердито бросил Лиминг.

На этот раз он ушел первым.

Он томился в неволе уже тринадцать недель, когда наставник преподнес ему неожиданный сюрприз. Заканчивая урок, который отличался от других разве что особой тупостью Лиминга, учитель нахмурился и слегка наклонился вперед:

— Вы, кажется, нарочно прикидываетесь дурачком. Что же вы думаете, что я ничего не понимаю? Как бы не так! Меня не проведешь! Через семь дней я доложу коменданту, что вы готовы к экзамену.

— Что вы сказали? — переспросил Лиминг, изобразив на лице непонимание.

— Через семь дней вас будет допрашивать комендант.

— Я уже беседовал с майором Клавизом.

— Это были только разговоры. А теперь Клавиз мертв, и у нас нет никаких записей ваших показаний.

Дверь за ним захлопнулась. Принесли кашу с куском какой-то гадости. Похоже, местные повара одержимы идеей доказать, что крысиные ножки — вполне съедобная пища. Подошло время прогулки.

— Мне сказали, что через неделю со мной будет говорить начальник.

— Не бойся, — успокоил его ригелианин, — им ведь ничего не стоит убить тебя, но одно их удерживает.

— Что именно?

— У союзников тоже есть пленные.

— Да, но ведь чего не знаешь, о том не жалеешь.

— Все занги сильно пожалеют, если победителям придется обменивать живых пленников на сгнившие трупы.

— Тут ты прав, — согласился Лиминг, — для такого случая хорошо бы достать девять футов веревки и услужливо помахивать ею перед носом у коменданта.

— Было бы неплохо отыскать бутылку чего-нибудь крепкого и пышную красавицу, чтобы она гладила меня по голове, — вздохнул ригелианин.

— После двух лет полуголодного существования у тебя еще остались такие мысли. Хотел бы я видеть тебя в лучшей форме.

— Это всего лишь мечты, — ответил ригелианин. — Люблю помечтать о несбыточном.

Снова раздался свисток. Закончились напряженные дневные занятия, снова принесли миску так называемой каши. Затем наступила темнота, и горстка звездочек заглянула в окошко под самым потолком. Кажется, время остановилось, как будто и его обнесли высокой стеной.

Лиминг неподвижно лежал на скамье, а в голове роились бесконечные мысли. Ведь не может быть такого места, из которого нельзя выбраться. Немного силы и смекалки, времени и терпения, и выход обязательно найдется. Те бедняги, которых застрелили при попытке к бегству, выбрали не то время и не то место. Или то время, но не то место. Либо то место, да не то время. А может, они пренебрегли силой, положившись на смекалку, — обычная ошибка перестраховщиков. Или пренебрегли смекалкой, доверившись мускулам, — ошибка беспечных.

Закрыв глаза, Лиминг тщательно проанализировал ситуацию. Он сидел в камере с каменными стенами, твердыми, как гранит, и толщина их никак не меньше четырех футов. Единственные отверстия — узкий проем, закрытый пятью толстыми стальными прутьями, да бронированная дверь, которую неустанно караулит, охранник.

Что касается его самого, то у него нет ни ножовки, ни отмычки, никаких инструментов. Ничего, кроме одежды. Если удастся неслышно разобрать скамейку на части, у него будет несколько деревяшек, дюжина шестидюймовых гвоздей и пара стальных болтов. Но этими инструментами он не сумеет открыть дверь или перепилить оконную решетку. А больше под рукой ничего нет.

Снаружи тянется ярко освещенная полоса шириной пятьдесят ярдов. Ее нужно пересечь, чтобы оказаться на свободе. Потом — глухая стена высотой в сорок футов. Там не за что даже уцепиться. Вверху — скат, слишком крутой, чтобы удержаться на ногах, пока перебираешься через сигнальную проволоку. А если дотронуться до нее, попытаться перерезать, тут же взвоет сирена.

Этой высокой стеной окружена вся тюрьма. Она восьмиугольная и в каждом углу находится сторожевая вышка с часовыми, прожекторами и пулеметами. Чтобы выбраться, нужно, не задев проволоки, перелезть через стену, залитую светом прожекторов, в двух шагах от часовых. А у них ведь руки так и чешутся тебя застрелить. Но и это еще не все. За стеной — ярко освещенная полоса земли, которую тоже придется преодолеть. Даже если какой-нибудь смельчак перелезет через стену, в него тут же полетят пули, как только он попытается метнуться в спасительную темному.

Да, во всем видна рука профессионала, который знает, как держать птичку в клетке. Убежать через эту стену практически невозможно. Разве только кто-то выберется из своей камеры или барака, имея при себе веревку и бесстрашного сообщника, который прорвется к щиту и в нужный момент отключит электричество. Вот тогда можно добиться успеха. А потом — вверх по стене, через отключенную сигнализацию. И вперед, во тьму!

Но в его камере нет ни веревки, ни чего-нибудь, что можно было бы приспособить взамен. Нет отчаянного и надежного сообщника. Да и если б все это нашлось, то все равно он счел бы такой проект чистейшим самоубийством.

Каждый раз, отыскав даже самую ничтожную зацепку и взвешивая тот минимум условий, который нужен для ее осуществления, он проигрывал ситуацию не менее ста раз. К середине ночи он так устал, что в голову стали лезть совершенно безумные идеи.

Например, можно оторвать от куртки пластмассовую пуговицу и проглотить ее в надежде, что его переведут в больницу. Конечно, больница тоже охраняется, но, может быть, из нее легче сбежать. Потом он еще раз все обдумал и решил, что засорение желудка не дает гарантии, что его куда-нибудь переведут. Они могут всего–навсего влить в него сильнодействующее слабительное, а это только ухудшит его и без того трудное положение.

На рассвете он пришел к окончательному выводу. Группа из тридцати–сорока ригелиан, работая изо всех сил, может сделать подкоп под стену и освещенные полосы земли, и таким образом оказаться на свободе. Он же может выйти на волю только с помощью хитрости. Ничего другого ему не остается.

Лиминг громко вздохнул и пожаловался сам себе:

— Что ж, придется пошевелить мозгами за двоих.

Эта случайно вырвавшаяся фраза засела у него в голове и стала бродить, как дрожжи. Через некоторое время он сел, очумело уставился на крошечный клочок неба и сказал, еле сдерживаясь, чтобы не закричать:

— Ну, конечно же, вот оно — за двоих!

Эта идея сильно прицепилась к Лимингу. Во время прогулки у него уже начал вырисовываться план. Для начала нужно было соорудить какое-нибудь хитрое приспособление. Распятие или хрустальный шар дают их обладателю слишком важные психологические преимущества, чтобы пренебречь ими.

Вещь может иметь любую форму, размер и конструкцию. Главное, чтобы она была явной и бесспорной новинкой. К тому же эффект от нее будет сильнее, если изготовить ее не из материалов, которые можно найти в камере, частей одежды и скамьи.

Действительно, лучше, чтобы она состояла из чего-нибудь другого и была неизвестной и загадочной.

Вряд ли ригелиане смогут ему помочь. Они по двенадцать часов в сутки работают в тюремных мастерских. Быть может, такая же участь суждена и ему после того, как его допросят. Ригелиане выпускали униформу: куртки, брюки, ремни, сапоги. И еще какие-то осветительные электрические приборы. Им было трудно осознавать, что они работают на вражескую армию, но перед ними стоял простой выбор: работать или голодать.

Судя по рассказам, у них не было никакой возможности тайно вынести из мастерских что-нибудь действительно ценное, вроде ножа, стамески, молотка или ножовки. По окончании смены пленников выстраивали и проверяли каждый станок, пересчитывали и запирали все инструменты. За первые пятнадцать минут дневной прогулки Лиминг обыскал весь двор в поисках чего-нибудь подходящего.

Он бродил взад–вперед, опустив голову, как несчастный малыш, потерявший монетку. Ему удалось найти всего–навсего две деревяшки четыре на четыре дюйма и толщиной в дюйм. Он положил их в карман, еще не зная, как их можно использовать.

Закончив поиски, Лиминг примостился у стены и перекинулся словом с парой ригелиан. Он не мог сосредоточиться на беседе. При появлении охранника собеседники удалились. Затем к нему подошел еще один ригелианин.

— Что, землянин, все еще надеешься выбраться отсюда?

— Конечно.

Собеседник фыркнул, почесал за ухом — жест, который у его соплеменников означал вежливое сомнение.

— Думаю, что наши шансы гораздо выше.

Лиминг пронзил его взглядом.

— Это еще почему?

— Нас много и мы вместе, — уклончиво ответил ригелианин, как бы опасаясь сказать лишнее. — Что можно сделать в одиночку?

— Обмануть их и скрыться при первой же возможности, — сказал Лиминг.

Тут он заметил на пальце собеседника кольцо и зачарованно уставился на него. Он и раньше видел эти незатейливые украшения. Их носили многие ригелиане. Они были даже у кое–кого из охранников. Кольцо состояло из четырех–пяти витков тонкой проволоки, концы которой были изогнуты и запаяны так, что образовывали инициалы владельца.

— Где ты это взял?

— Что?

— Кольцо.

— А, ты про это, — опустив руку, ригелианин с довольным видом любовался украшением. — Мы сами их делаем в мастерских. Хорошее средство от скуки.

— Так, значит, охрана вам не запрещает?

— Нет, они не вмешиваются. Ведь от колец нет никакого вреда. Да к тому же мы сделали несколько штук для охранников. А еще мы для них делаем автоматические зажигалки. Могли бы и себе сделать, но они нам не нужны. — Он помолчал с задумчивым видом и добавил; — Наверное, стражники продают кольца и зажигалки за стенами тюрьмы. Во всяком случае, мы на это надеемся.

— А что это вам дает?

— Может быть, они наладят постоянную и выгодную торговлю. И когда они все организуют, мы ограничим изготовление и потребуем лишние пайки и кое–какие неофициальные поблажки.

— Отличная мысль, — одобрил Лиминг, — вам не мешало бы найти хорошего бизнесмена, который будет продавать ваш товар в больших городах. Как насчет того, чтобы взять меня в долю?

Слабо улыбнувшись, ригелианин ответил:

— Самоделки никого не интересуют. Но если только охранники заметят, что пропала хоть одна маленькая отвертка, то устроят поголовный обыск. Всех разденут и осмотрят. Провинившемуся не поздоровится.

— Но не станут же они поднимать шум из-за пропавшего кусочка проволоки?

— Пожалуй нет. Ее там полно, материалы они не проверяют. Только что можно сделать из мотка проволоки?

— Одному Богу известно, — согласился Лиминг, — и все-таки он мне нужен.

— Замок проволокой не открыть, можешь и не пробовать, — предупредил собеседник. — Уж очень она тонкая и мягкая.

— Мне всего лишь нужно на набор зулусских браслетов. Зулусские браслеты — это моя слабость.

— А что это такое?

— Не все ли равно? Ты только достань мне такой проволоки, вот и все.

— Да ты скоро сможешь взять ее сам. После допроса они отправят тебя работать в мастерские.

— Она нужна мне раньше. Как можно скорее. И чем больше и скорее, тем лучше”

Ригелианин помолчал, обдумывая просьбу, и наконец сказал:

— Если ты что-то задумал, держи свой план при себе. Не выдавай его никому даже намеком. Откроешь рот, об этом тут же узнает стража.

— Спасибо за добрый совет, дружище, — ответил Лиминг. — Так как насчет проволоки?

— Встретимся завтра в это же время.

С этими словами ригелианин отошел от него и затерялся в толпе.

В назначенный час он был на месте и передал Лимингу добычу.

— Тебе этого никто не давал, ясно? Ты сам нашел во дворе. Или у себя в камере. Или сотворил из чистого воздуха. Но ни от кого не получал.

— Не волнуйся. Тебе это ничем не грозит. И еще тысяча благодарностей.

Проволока была медная, луженая, свернутая в тугой моточек. Ночью он размотал ее у себя в камере. Длиной она оказалась чуть больше его роста — около семи футов.

Лиминг сложил ее пополам и стал сгибать и разгибать, пока она не переломилась. Одну половинку он спрятал под крышкой скамьи. Следующие два часа он потратил на то, чтобы вытащить из скамьи гвоздь. Тот вылезал с трудом и сильно поцарапал Лимингу пальцы. Но он не отступал, пока не добился своего.

Взяв одну из деревяшек, он каблуком вогнал гвоздь в ее середину. По коридору протарахтели шаги. Он спрятал свою поделку под скамью, подальше от посторонних глаз и успел лечь как раз перед тем, как открылся глазок. Блеснул луч света, заглянул холодный змеиный зрачок, раздалось ворчание. Свет исчез, глазок закрылся.

Вновь принявшись за работу, Лиминг стал крутить гвоздь во все стороны, время от времени ударяя по нему каблуком. Это занятие оказалось нудным, но во всяком случае теперь у него было чем заняться. Так он трудился, пока, наконец, не просверлил деревяшку на две трети ее толщины. Тогда он взял половину проволоки и разломил ее на две неравные части. Из меньшего куска он смастерил аккуратную петлю с двумя концами длиной три–четыре дюйма каждый. Он постарался, чтобы получилась как можно более правильная окружность. Затем длинным куском туго обмотал петлю. Получилась плотная спираль с концами такой же длины, как и у петли.

Приставив скамью к стене, он подобрался к окну. Рассматривая свою поделку в отблеске прожекторов, Лиминг внес несколько небольших исправлений и остался доволен. Он поставил скамью на место и сделал на ней гвоздем две маленькие засечки, отметив точный диаметр петли. После этого он подсчитал число витков в спирали. Их было двадцать семь.

Важно было запомнить все детали поделки, ведь ему придется сделать еще одну точно такую же. Именно сходство поможет заморочить противнику голову. Если пленник создает два загадочных предмета, одинаковых по цели и назначению, то трудно не сделать вывод о том, что он знает, что делает. И, вероятно, замышляет нечто страшное.

В завершение своих приготовлений Лиминг аккуратно вставил гвоздь на место. Он ему будет еще нужен как ценный инструмент. Тюремщики никогда не смогут найти его и отнять, потому что для постороннего наблюдателя скамья кажется нетронутой и не внушает подозрений.

Он осторожно всунул все четыре конца свернутой спирали в просверленную дырку, так что из квадратной деревяшки получилась подставка. Вот и необходимая вещица — непонятный предмет, который откроет путь к спасению. Теперь Лиминг был первым и единственным владельцем “надувателя Лиминга” оригинальной конструкции.

Некоторые химические реакции происходят только при наличии катализатора, вроде церемонии бракосочетания, которая обретает силу только в присутствии официального лица. Некоторые уравнения можно решить, только включив в них некую величину, которая обозначается буквой X. Если вам чего-то не хватает, нужно добавить необходимый компонент. Если вам нужна отсутствующая помощь со стороны, нужно ее изобрести.

“В тех случаях, когда человек не мог справиться с природой голыми руками, — думал Лиминг, — природа покорялась и повиновалась человеку плюс X. Так было испокон веков. Человек плюс орудие или оружие”.

Но совсем не обязательно, чтобы X был чем-то материальным или конкретным, смертоносным или видимым. Он может быть неосязаем и недоказуем, вроде угрозы геенны огненной или обещаний райского блаженства. Он может быть мечтой, иллюзией, наглой и беззастенчивой ложью, словом, чем угодно.

И испытать его можно одним единственным способом — сработает он или нет. Если да, значит все в порядке.

Вот и посмотрим.

Нет никакой надобности использовать язык Земли, разве что для заклинаний, если они будут необходимы. Здесь никто не понимает этот язык.

Для местных жителей он звучит как неразборчивое бормотание. К тому же отвлекающий маневр, когда он притворился неспособным к изучению местного способа общения, теперь бесполезен. Враги знают, что он научился говорить почти так же бегло, как они сами.

Держа свое сооружение в левой руке, он подошел к двери, прижал ухо к закрытому глазку и прислушался. Только через двадцать минут он услышал глухой звук приближающихся шагов.

— Ты меня слышишь? — спросил он не слишком громко, но так, чтобы его услышали в коридоре. — Ты меня слышишь?

Быстро отойдя назад, он улегся на животе и поставил спираль прямо перед собой.

— Ты меня слышишь?

— Что ты делаешь? — грубо спросил часовой.

Услышав посторонний голос, Лиминг решил, что на этот раз судьба улыбнулась ему. Этого охранника звали Марсин. Он умел разве что прицелиться и выстрелить или поднять шум и вызвать подмогу. Ни на что другое у него ума не хватит. Пожалуй, при медосмотре ему пришлось бы как следует поработать головой, чтобы сойти хотя бы за не полного дурака.

— Что ты делаешь? — Марсин повысил голос.

— Вызываю, — ответил Лиминг, как будто сейчас очнулся и заметил постороннего.

— Вызываешь? Кого? Куда?

— Не твое дело, — с явным нетерпением ответил Лиминг. Сосредоточив все внимание на спирали, он повернул ее на пару градусов. — Ты меня слышишь?

— Не положено! — не унимался Марсин. Лиминг громко вздохнул с видом человека, вынужденного терпеть дурацкие выходки, и спросил:

— Что не положено?

— Вызывать.

— Не будь дураком. Землянам всегда разрешается вызывать. Что бы с нами было, если б мы не могли это делать, энк?

От такого ответа у Марсина совсем ум за разум зашел. Он ничего не знал ни о землянах, ни об особых привилегиях, которые считались для них жизненно важными. И он не имел ни малейшего понятия о том, что бы с ними стало без этих привилегий.

А кроме того, Марсин не решался войти в камеру, чтобы прекратить непонятные действия узника. Вооруженному охраннику запрещалось пересекать порог камеры в одиночку. И это правило строго соблюдалось с тех пор, как отчаявшийся ригелианин избавился от часового, схватив его оружие и убив шестерых, пытаясь вырваться на свободу.

Если возникала необходимость вмешаться, то следовало найти начальника караула, который и уймет чужеземца, нарушающего тишину разговорами с каким-то непонятным предметом. Начальник был очень неприятным типом и имел привычку обсуждать вслух детали личной жизни своих подчиненных. Был самый глухой час между полуночью и рассветом. В это время больная печень начальника караула беспокоила его сильнее всего. К тому же Марсин и без того чересчур часто оказывался у него придурочным фаплапом.

— А ну, прекрати вызывать и ложись спать, — приказал Марсин с ноткой отчаяния в голосе, — или утром я доложу дежурному офицеру о твоем неповиновении.

— А иди-ка ты лучше отсюда, — посоветовал ему Лиминг. Он поворачивал спираль, как будто тщательно ее настраивая. — Ты меня слышишь?

— Я тебя предупредил! — не отставал Марсин, не спуская глаз со спирали.

— Сказано, катись отсюда! — прикрикнул Лиминг.

Марсин закрыл глазок и укатился.

Конечно, Лиминг проспал — ведь он почти всю ночь провел за работой. Пробуждение было грубым и внезапным.

Дверь с грохотом распахнулась, и в камеру ворвались три охранника. За ними шел офицер. Пленника бесцеремонно стащили со скамьи, раздели и вытолкнули в коридор. Пока солдаты обыскивали одежду, офицер бродил по камере, наблюдая за ними. “Ну и придурок” — подумал Лиминг.

Ничего не отыскав в одежде, они стали обыскивать камеру. Один сразу же нашел “надуватель Лиминга” и отдал его офицеру. Тот взял его так осторожно, как будто это был букет, в котором могла оказаться бомба.

Другой охранник нашел вторую деревяшку, откинул ее в сторону и забыл о ней. Отодвинув скамейку от стены, они заглянули за нее, но перевернуть и поискать под ней не додумались. Тем не менее, эта возня со скамейкой начала действовать Лимингу на нервы, и он решил, что пора прогуляться. Ничуть не смущаясь отсутствием одежды, он прошествовал по коридору.

Офицер яростно взревел и напустил на него охранника. Тот как пуля вылетел из камеры и приказал Лимингу остановиться. На шум из-за угла показался четвертый охранник и угрожающе поднял ружье. Лиминг повернулся и пошел обратно.

Приблизившись к офицеру, который вышел из камеры кипя от злости, он остановился, напустил на себя вид невинного младенца и сказал:

— Посмотрите — “сентябрьское утро”.

Для офицера это был пустой звук.

Размахивая “надувателем Лиминга”, он подпрыгнул от ярости и заорал:

— Что это такое?

— Моя собственность, — с достоинством заявил Лиминг.

— Вы не имеете права ни на какую собственность. Военнопленным не разрешается ничего иметь при себе.

— Кто это сказал?

— Это я вам говорю! — довольно злобно ответил офицер.

— А кто вы такой? — поинтересовался Лиминг, демонстрируя чисто научный интерес.

— Клянусь Великим Голубым Солнцем, вы еще узнаете, кто я такой! Стража, в камеру его и…

— Вы здесь не начальник, — перебил его Лиминг с наглой самоуверенностью. — Здесь все решает комендант. Мы с ним заодно. Если не верите — спросите его.

Охранники стояли в явной нерешительности. Они склонны были поддержать офицера. Но герой что-то утратил свой пыл. Он колебался, недоверчиво глядя на узника.

— Так вы утверждаете, что комендант разрешает вам держать при себе этот предмет?

— Я говорю, что он не против. Значит, и вы не можете возражать. Катитесь-ка в свой хлев и не старайтесь перепрыгнуть через голову начальства.

— Хлев? Это что еще такое?

— Не ваше дело.

— Я спрошу у коменданта.

Утратив спесь и уверенность, офицер повернулся к охранникам.

— Отведите его в камеру. Пусть ему принесут завтрак.

— Надеюсь, мне вернут мою собственность, энк? — напомнил Лиминг.

— После того, как я увижусь с комендантом.

Солдаты втолкнули его в камеру. Он оделся. Прибыл завтрак — обычная миска какой-то размазни. Он выругал стражников за то, что ему не доставили яичницу с беконом. Он сделал это нарочно, с дальним прицелом. Демонстрация самоуверенности и некоторой агрессивности была необходима для продолжения игры.

Учителя почему-то не было. Лиминг провел утро, тренируя по книгам беглость речи. Днем его вывели во двор. Смешавшись с толпой, он не обнаружил какой-либо особой слежки.

Его знакомый прошептал:

— Мне удалось достать еще моток проволоки. Я его принес, может, он тебе понадобится. — Он отдал проволоку Лимингу и, убедившись, что тот ее спрятал, добавил: — Это все, что я сумел достать. Больше не проси. Нельзя слишком часто испытывать, судьбу.

— В чем дело? Это становится опасным? Тебя подозревают?

— Пока все тихо. — Ригелианин настороженно огляделся. — Но если остальные узнают, что я таскаю проволоку, то немедленно сделают то же самое. Они разворуют ее на всякий случай, надеясь выведать, зачем она мне нужна, чтобы потом самим использовать таким же образом. За два года тюрьмы все стали эгоистами. Каждый так и старается забрать у другого лишний кусок — неважно, настоящий или воображаемый. От этой собачьей жизни все худшее в нас вылазит на поверхность, как, впрочем, и лучшее.

— Понятно.

— Пары моточков никто не хватится, — продолжал собеседник, — но если поднимется паника, проволока начнет исчезать в огромных количествах. И тогда не миновать неприятностей. Я вовсе не хочу давать повода для обыска.

— То есть ты хочешь сказать, что именно сейчас твои товарищи не могут рисковать, подвергая себя тщательному обыску. — Ригелианин шарахнулся, как испуганный конь.

— Я тебе этого не говорил.

— Но я — то не хуже других знаю, сколько будет дважды два. — Лиминг ободряюще подмигнул собеседнику. — А еще я умею держать язык за зубами.

Он проводил взглядом уходящего ригелианина. Потом осмотрел двор в надежде найти еще какие-нибудь деревяшки, но безуспешно. Ну и ладно. Не в них дело. В крайнем случае он обойдется.

Послеобеденное время он посвятил упражнениям в языке и сумел сосредоточиться на учебе без всяких помех. В тюремной жизни есть одно, пожалуй единственное преимущество: можно заняться самообразованием. Когда дневной свет начал тускнеть и сквозь решетку засияли первые бледные звезды, он стал так колотить в дверь, что грохот разнесся по всему зданию.

 

Глава 8

Топот бегущих ног. Глазок открылся. За дверью был все тот же Марсин.

— А, это ты, фаплап! — приветствовал его Лиминг. Он презрительно фыркнул. — Ты, конечно, уже проговорился. Наябедничал офицеру, чтобы выслужиться. — Он выпрямился во весь рост. — Что ж, мне тебя жаль. Я бы сто раз предпочел оказаться на своем месте, чем на твоем.

— Тебе жаль? Меня? — Марсин заволновался. — Это еще почему?

— Потому что тебе несдобровать.

— Мне?

— Кому же еще? Не сразу, если тебе от этого легче. Сначала подождешь, помучаешься. А уж затем получишь сполна. Можешь, конечно, мне не верить. Поживешь — увидишь.

— Я просто выполнил свой долг, — чуть ли не извиняясь, оправдывался Марсин.

— Это тебе зачтется, — утешил его Лиминг. — За все получишь по заслугам.

— Не понимаю, — заныл Марсин, предчувствуя беду.

— Поймешь — не обрадуешься. И те грязные фаплапы, которые лупили меня во дворе, — тоже. Можешь передать, что наказание для них уже определено.

— Я не должен с тобой разговаривать, — сказал Марсин, смутно понимая, что чем дольше он стоит возле глазка, тем сильнее к нему прилипает. — Мне пора идти.

— Иди. Только мне кое-что нужно.

— Что?

— Мне нужен мой бопамагилви. Это та штука, которую забрал офицер.

— Ты ее не получишь без разрешения коменданта. А его нет, и не будет до завтрашнего утра.

— А мне-то что. Мне он нужен сейчас.

— Сейчас нельзя.

— Ну и ладно. — Лиминг небрежно махнул рукой. — Сделаю еще один.

— Не положено, — крайне неуверенно напомнил Марсин.

— Ха–ха! — ответил Лиминг.

Когда совсем стемнело, он достал из-под скамьи проволоку и смастерил вторую штуковину — точную копию первой. Ему дважды мешали, но никто ничего не заподозрил.

Окончив работу, он приставил скамью к стенке и влез на нее. Вынув из кармана новый моток проволоки, Лиминг крепко привязал один конец к среднему пруту решетки, а сам моток подвесил за окном. Разведя слюной пыль, он тщательно замазал блестящую поверхность проволочного кольца. Теперь заметить его можно было только уткнувшись в решетку носом. Затем он спустился на пол и поставил скамью на место. Окошко находилось так высоко, что нижняя часть решетки не была видна снизу.

Подойдя к двери, Лиминг прислушался и, выбрав подходящий момент, спросил:

— Ты слышишь?

Когда появился свет и глазок открылся, он почувствовал, что за дверью собралась целая толпа охранников, а глаз в отверстии принадлежит вовсе не Марсину.

С головой уйдя в свое занятие, он начал медленно и осторожно поворачивать петлю, одновременно спрашивая:

— Ты меня слышишь? Слышишь?

Повернув устройство градусов на сорок, он остановился, придал голосу выражение нескрываемого восторга и воскликнул:

— Наконец-то, ты здесь! Лучше держись поблизости, чтобы можно было поговорить нормально, а не вызывать через спираль.

Потом замолчал, изобразив на лице внимание. Глаз в отверстии раскрылся шире, затем исчез и сменился другим.

— Договорились, — сказал Лиминг, устроившись поудобнее, словно для долгой болтовни. — При первой же возможности я тебе их покажу, а ты уж делай с ними все, что хочешь. Давай-ка перейдем на свой язык. А то вокруг слишком много любопытных.

Набрав побольше воздуха в легкие, он стремительно затараторил без остановки: отверзлась ткань, и в тот же миг растрескался зеркальный лик. Сбылось проклятье — взвился крик владычицы.

Открылась дверь, и в тот же миг два охранника чуть не рухнули в камеру головой вперед, стремясь поскорее завладеть добычей. Еще два маячили в коридоре. Между ними красовался офицер. На заднем плане боязливо пристроился Марсин.

С криком “Вот она!” охранник схватил спираль и выскочил обратно в коридор. Его спутник пулей вылетел за ним. Оба чуть не сошли с ума от восторга. Дверь закрылась только секунд через десять, и Лиминг не забыл воспользоваться их промахом. Сделав стражникам “козу”, он потыкал в их сторону растопыренными пальцами. В детстве он называл это “чертовы рожки” — классический жест для насылания порчи.

— Видел? — спросил он с выражением, обращаясь к невидимому собеседнику. — Вот они, те самые, с чешуйчатой кожей, про которых я тебе говорил. Так и напрашиваются на неприятности. Любят их, обожают. Просто жить без них не могут! Ты уж с ними не церемонься.

Вся компания явно оробела. Потом дверь со зловещим стуком захлопнулась. Припав ухом к глазку, Лиминг услышал их удаляющиеся шаги и монотонное бармотание.

За десять минут он отломал кусок проволоки от висевшего за окном мотка и снова замаскировал разведенной в слюне пылью конец проволоки, привязанный к решетке. Через полчаса очередной безупречно выполненный бопамагилви был готов. Благодаря постоянной тренировке Лиминг становился специалистом по быстрому и точному изготовлению таких вещиц.

Деревяшек для подставок больше не было. Тогда с помощью выдернутого гвоздя он выкопал ямку в грязи, забившейся между каменными плитами пола. Вставив в нее концы спирали, он покрутил изделие в разные стороны, чтобы облегчить вращение. Потом яростно забарабанил в дверь.

Дождавшись подходящего момента, он лег на живот и, припав к спирали, принялся декламировать третий параграф статьи 27, раздел 9, подраздел В Космического Устава. Лиминг выбрал его как шедевр бюрократической мысли. Это было одно–единственное предложение длиной в тысячу слов, смысл которого одному Богу известен.

“В том случае, когда заправка производится в качестве аварийной меры на станции, не включенной в официальный перечень базовых станций и не определенной в качестве базовой станции для особых случаев в поправке А /5/В к разделу А /5/, вышеупомянутую станцию следует рассматривать так, как если бы она была определена в качестве базовой станции в поправке А /5/В к разделу А /5/, при условии, что авария попадает под утвержденный перечень технических неисправностей, приведенных в разделах /29–33/ с последующим приложением как соответствующая базовым станциям, если таковые…”

Глазок приоткрылся и снова закрылся. Кто-то удирал во весь дух. Через минуту коридор затрясся, словно по нему мчался отряд кавалерии. Снова открылся и закрылся глазок. Дверь распахнулась.

На этот раз Лиминга раздели, осмотрели одежду, обыскали всю камеру. Причем в поведении тюремщиков не было и намека на братскую любовь. Они перевернули скамью, стали ее простукивать, ковырять — разве что под лупой не осматривали.

Наблюдая за этой возней, Лиминг поощрил их труды злорадным хихиканьем. Раньше он ни за что не смог бы злорадно хихикнуть — Даже один раз, даже на спор, суливший крупный выигрыш. Теперь же это у него получалось без малейшего труда. Воистину нет предела человеческому совершенствованию!

Одарив его взглядом, полным неприкрытой злости, один из охранников вышел и вернулся, неся тяжелую лестницу. Приставив ее к стене, он тщательно исследовал окно. Но это ничего не дало, ведь он осматривал только целостность решетки. Каждый прут он хватал обеими руками и энергично тряс. Но проволочное колечко ускользнуло от его внимания. Закончив проверку, охранник с удовлетворенным видом спустился вниз и удалился вместе с лестницей.

За ним ушли и остальные. Лиминг оделся и прижал ухо к глазку. Слышалось только тихое сопение и иногда шуршание одежды. Он сел на скамью и стал ждать. Вскоре блеснул свет, и глазок открылся.

Закрыв отверстие рукой, Лиминг пожелал:

— Умри, фаплап!

Глазок захлопнулся. Послышались удаляющиеся шаги, только что-то уж слишком громкие. Он снова стал ждать. Полчаса мертвой тишины — и глаз появился вновь, получив за свое долготерпение еще одну “козу”, сопровождаемую проклятием. Если это был все тот же глаз, то он прямо-таки напрашивался на наказание.

Игра продолжались с перерывами часа в четыре, пока, наконец, обладателю глаза это не надоело. Тогда Лиминг смастерил новую спираль и закричал в нее что было сил, чем вызвал еще одну проверку. В этот раз его не раздевали и камеру не обыскивали, ограничившись конфискацией незнакомого предмета. Симптомы усталости были налицо.

Проволоки осталось всего на один ускоритель сердечного ритма. Он решил приберечь ее на будущее, а пока — подремать. Плохая пища и недосыпание грозили подорвать его силы.

Он лег на скамью, вздохнул и прикрыл воспаленные глаза. Через пару минут раздался такой храп, будто перепиливали решетку. В коридоре началась паника, за которой последовало очередное вторжение.

Проснувшись от шума, Лиминг призвал на головы тюремщиков все мыслимые и немыслимые напасти. Затем снова улегся. Он совершенно устал, правда, и они — не меньше.

Он спокойно проспал до полудня, сделав только перерыв для обычного жуткого завтрака. Потом настало время обычного жуткого обеда. На прогулку его не выпустили. Он колотил в дверь, требуя, чтобы ему объяснили, почему его лишают свежего воздуха, и угрожая всем и каждому принудительными лечениями от всевозможных существующих и несуществующих болезней. Но ничего не добился.

Тогда он сел на скамейку и задумался. Может быть, отмена единственного развлечения — это месть за то, что из-за него они всю ночь прыгали, как перепуганные блохи? Или они подозревают ригелиан и не хотят, чтобы он с ними общался?

Так или иначе, но он задал врагам перцу! И причем в одиночку! А это уже кое-что. То, что боец попал в плен, вовсе не означает, что он вышел из боя. Даже из-за этих толстых стен он сумеет насолить противнику, отнимая время и энергию, внеся сумятицу в его ряды, обезвредив хотя бы немногих из вражеской шайки.

“Теперь, — решил он, — самое время распространить и усилить заклятье”. И сделать это как можно основательнее. Чем шире он его распространит и чем в более туманные слова облечет, тем успешнее сумеет приписать его действию любые несчастья, которые раньше или позже непременно случатся.

Так бывает с гаданиями цыганок. Люди склонны придавать особый смысл туманным изречениям, когда возникают обстоятельства, которые можно истолковать в свою пользу. Тут даже не нужно быть особенно легковерным. Заставьте человека чего-то ожидать, а потом, когда случится нечто подобное, он так и ахнет от удивления.

— Очень скоро на валяем пути встретится высокий брюнет.

После этого сообщения годится любой мужчина, ростом выше среднего и не альбинос. А под “очень скоро” подразумевается любой срок от пяти минут до пяти лет.

— Мамочка, вчера заходил страховой агент. Так вот, он мне улыбнулся! Ты ведь помнишь, что говорила цыганка?

Чтобы получилось что-то стоящее, нужно приспособиться к окружению. Если оно в корне отличается от обычного, то и приспосабливаться к нему придется совершенно по–особому. Насколько ему известно, он, Лиминг, — единственный землянин в этой тюрьме. Мало того, он единственный узник, которого содержат в одиночной камере. Значит, его тактика не должна иметь ничего общего с планами ригелиан.

Ригелиане, несомненно, что-то затевают. Они не стали бы таиться просто так. Скорее всего, они роют подкоп. Может быть, и сейчас кто-то из них, сидя под землей, скребет и царапает землю голыми руками, пробиваясь через грунт и скалу, продвигаясь за ночь на мучительные два–три дюйма. Да еще постоянный риск быть пойманным на месте преступления и безжалостно убитым. Труд целого года может оказаться бесполезным от единственного окрика, одной автоматной очереди. А между тем, чтобы вырваться из неприступного каменного мешка, совсем необязательно совершать отчаянный побег. Имея достаточно терпения, изобретательности, красноречия и хитрости, можно убедить врага распахнуть двери и выпустить тебя на свободу.

Просто нужно хорошенько пораскинуть мозгами, которыми наградил тебя Бог.

По теории вероятности, в тюрьме и за ее стенами должны происходить разные события, в том числе и неприятные для врага. У кого-то из офицеров может заболеть живот. Или какому-нибудь охраннику повезет упасть с лестницы, ведущей на сторожевую вышку, и сломать ногу. Кто-то может потерять деньги, штаны или голову. Где-нибудь поблизости может рухнуть мост, или сойти с рельсов поезд, или разбиться при взлете корабль. Может произойти взрыв на фабрике боеприпасов. Какой-нибудь начальник может отдать Богу душу, если она у него, конечно, имеется. И тогда, если Лиминг сумеет доказать, что именно он — причина большинства этих бед, у него сразу появятся козыри. Главное — так все обставить, чтобы они не смогли его разоблачить и отомстить, бросив в камеру пыток,

Идеальная стратегия Лиминга — найти такой способ убедить врага в своих возможностях, чтобы он при этом уверился в собственном бессилии противостоять ему. Если это получится, что еще неизвестно, то неприятель должен прийти к логическому выводу о том, что единственный способ избавиться от постоянных неприятностей — это избавиться от самого Лиминга, причем отпустив его живым и невредимым.

Если бы он сумел — а это тоже вопрос — накрепко связать причину и следствие, то им, чтобы избавиться от следствия, пришлось бы устранить причину.

Задача, как именно достичь столь фантастического результата, — огромная проблема, которая, будь он дома, повергла бы его в полное смятение. Скорее всего, он просто объявил бы ее неразрешимой, несмотря на основную заповедь звездных войн, согласно которой неразрешимых ситуаций не бывает. Но у него было целых три месяца, — чтобы придумать свой план, а суровая необходимость прекрасно стимулирует умственную деятельность. Очень хорошо, что у него была идея наготове — всего через десять минут ему пришлось ею воспользоваться.

Дверь распахнулась, на него мрачно смотрели трое охранников. Один из них объявил:

— Тебя срочно требует комендант. Амаш, фаплап.

Лиминг вышел со словами:

— Запомните раз и навсегда: я вам не фаплап. Ясно?

Охранник подтолкнул его вперед.

Комендант лениво развалился за письменным столом. С каждой стороны от него примостилось по офицеру. Глаза начальника, прикрытые роговыми наростами, были без век, что придавало ему холодный, неприступный вид.

Пока он изучал Лиминга, тот непринужденно расположился в удобном кресле, но офицер, сидевший справа, сразу же прикрикнул на него:

— Стоять смирно в присутствии коменданта!

Комендант махнул рукой, отменяя приказ, и устало сказал:

— Пусть сидит.

“Первая уступка”, — начал счет Лиминг.

Он с любопытством покосился на стопку бумаг на столе. “Наверно, здесь полный список моих прегрешений, — подумал он. — Что ж, время покажет. Во всяком случае, у меня есть в запасе пара–другая уловок, которые можно пустить в ход против врага.

Было бы обидно не воспользоваться их неведением. Союзники ничего не знают о зангах. Но и занги также ничего или почти ничего не знают о некоторых народах, в том числе и о землянах. Разговаривая с ними, они общаются с незнакомой величиной”.

А теперь эта величина удваивается, так как к ней добавлен X.

— Мне стало известно, что вы уже освоили наш язык, — начал комендант.

— Не стану отрицать, — признался Лиминг.

— Вот и отлично. Теперь расскажите нам все о себе.

— Я уже все рассказывал в беседе с майором Клавизом.

— Меня это не касается. Отвечайте на мои вопросы. И я вам советую говорить правду.

Разложив на столе официальный бланк, он взял перо.

— Название родной планеты?

— Земля.

Комендант записал транслитерацию на своем родном языке и продолжил допрос:

— Название расы?

— Землянин.

— Название вида?

— Homo nostpaca, — сказал Лиминг, сохраняя на лице серьезное выражение.

Записав название, комендант с сомнением поинтересовался:

— А что это значит?

— Странствующий в космосе, — ответил Лиминг.

— Г–м, — ответ произвел на собеседника впечатление. — Ваше имя?

— Джон Лиминг.

— Джон Лиминг, — повторил комендант, записывая.

— И еще Юстас Фенакертибан, — без заминки отбарабанил Лиминг.

Этот ответ тоже был записан, хотя комендант с некоторым трудом подыскал подходящие крючки и закорючки, чтобы передать имя Фенакертибан. Он дважды попросил Лиминга повторить странную фамилию. Тот с достоинством сделал такое одолжение. Изучая результат, напоминавший китайский рецепт приготовления супа из тухлых яиц, комендант спросил:

— Значит, у вас принято иметь два имени и две фамилии?

— Да, — подтвердил Лиминг. — А как же иначе: ведь нас двое. — Вздернув несуществующие брови, собеседник изобразил некоторое удивление.

— Вы хотите сказать, что всегда рождаетесь по два. Каждый раз — по две одинаковые особи мужского или женского пола?

— Нет, не так. — Лиминг напустил на себя вид человека, вынужденного объяснять очевидную истину. — Когда землянин рождается, у него сразу же появляется Юстас.

— Юстас?

— Да.

Комендант нахмурился, поковырял в зубах и посмотрел на других офицеров. Если он надеялся встретить у них хоть искорку понимания, то ему не повезло. На их лицах читалась смертельная скука, как у людей, пришедших единственно для того, чтобы поддержать компанию.

— А что это за Юстас? — спросил комендант после долгого молчания.

Глядя на него с притворным удивлением, Лиминг спросил:

— Как, вы не знаете?

— Здесь вопросы задаю я. А вы отвечаете. Что это еще за Юстас?

— Невидимая часть человеческого существа, — бодро ответил ему Лиминг.

Чешуйчатое лицо коменданта озарилось проблеском понимания.

— Так вы имеете в виду душу? Вы даете своим душам отдельные имена?

— Вовсе нет. У меня своя душа, а у Юстаса — своя. — Продумав, он добавил: — Во всяком случае, я думаю, что у нас обоих есть души.

Откинувшись в кресле, комендант уставился на Лиминга. Наступила долгая тишина, и все это время офицеры продолжали сидеть по обе стороны от коменданта с отсутствующими лицами.

Наконец, комендант не выдержал.

— Не понимаю.

— В таком случае, ясно, — с наглым торжеством заявил Лиминг, что у вас самих нет ничего похожего на Юстаса. Вы — каждый сам по себе, в одиночку. Что ж, вам не повезло.

Хлопнув ладонью по полу, комендант придал голосу командные нотки:

— Отвечайте конкретно: что такое Юстас? Объясните как можно подробнее.

— Я не в том положении, чтобы скрывать от вас информацию, — с притворной неохотой уступил Лиминг. — К тому же это не так важно. Даже если вы хорошенько во всем разберетесь, все равно ничего не сможете сделать.

— Это еще мы посмотрим, — воинственно заметил комендант. — Хватит ходить вокруг да около. Рассказывайте про ваших Юстасов все, что знаете.

— Каждый землянин от рождения до смерти ведет двойную жизнь, — начал Лиминг. — Он живет, поддерживая тесную мысленную связь с существом, которое всегда зовется Юстасом — таким-то или этаким. Мой, например, оказался Юстасом Фенакертибаном.

— И вы можете по–настоящему видеть это существо?

— Нет. Его невозможно ни увидеть, ни потрогать.

— Тогда откуда вы знаете, что оно — не заблуждение?

— Во–первых, потому, что у каждого землянина есть свой Юстас. Я могу подолгу беседовать со своим, если, конечно, он где-нибудь поблизости. В глубинах моего разума я слышу, как он ясно и логично высказывает свои мысли.

— А ушами его можно услышать?

— Нет, только мысленно. У нас телепатическая связь или, вернее, квазителепатическая.

— Так я и поверил, — с явным сарказмом заявил комендант. — Все слышали, как вы говорили вслух, да еще как громко. Это тоже телепатия, энк?

— Если нужно усилить мысли, чтобы послать их на большое расстояние, тогда лучше выражать их словами. Все люди так поступают, когда, решая какой-нибудь вопрос, разговаривают сами с собой. Разве вы никогда не обсуждали какой-нибудь вопрос сами с собой?

— Это вас не касается. Есть ли у вас доказательства, что ваш Юстас — не игра воображения?

Глубоко вздохнув, Лиминг решительно продолжал:

— Он может делать многое такое, после чего остаются видимые последствия. — Лиминг перевел взгляд на совсем отключившегося офицера слева от коменданта. — Скажем, если мой Юстас разозлится на этого офицера и скажет мне, что собирается устроить ему падение с лестницы, и если скоро ваш офицер действительно упадет и сломает себе шею…

— Это может оказаться простым совпадением, — насмешливо парировал комендант.

— Может, — согласился Лиминг. — Только таких совпадений может оказаться слишком много. Если Юстас пообещает, что сделает сорок или пятьдесят вещей, и все они произойдут, то это может означать следующее: или он выполнил обещание, или он пророк, каких еще не было. Ни одно живое существо, видимо оно или нет, неспособно так точно предвидеть будущее.

— Это похоже на правду.

— Вы признаете, что у вас есть отец и мать?

— Конечно, — согласился комендант.

— И не считаете это чем-то странным или необычным?

— Конечно, нет. Появиться на свет без участия родителей невозможно.

— Вот и мы точно так же признаем, что у нас есть Юстасы, и не мыслим жизни без них.

Комендант обдумал это заявление и сказал офицеру, сидевшему справа:

— Это напоминает взаимное паразитирование. Интересно знать, какую пользу они получают друг от друга?

— Бессмысленно спрашивать, зачем я нужен Юстасу, — вступил в разговор Лиминг. — Я не сумею объяснить, потому, что сам не знаю.

— И вы хотите, чтобы я вам поверил? — спросил комендант, всем своим видом показывая: “Меня не проведешь”. Он ухмыльнулся. — Вы же говорили, что можете с ним разговаривать. Почему же вы его не спросите?

— Нам, землянам, уже давным–давно надоело задавать этот вопрос. Пришлось закрыть тему и просто принять все как есть.

— Почему?

— Потому, что ответ всегда один и тот же. Юстасы охотно допускают, что мы им необходимы, но не могут Объяснить, зачем. Именно потому, что нам этого не понять.

— А может, это только отговорка, уловка, продиктованная инстинктом самосохранения. Они не говорят вам потому, что не хотят, чтобы вы об этом знали.

— Ну и что же нам делать?

Уклонившись от ответа, комендант продолжал:

— А какая вам выгода от этого союза?

— Юстас обеспечивает общение, покой, новости, советы и…

— И что еще?

Упершись руками в колени и подавшись вперед, Лиминг выпалил коменданту прямо в лицо:

— А если понадобиться — то и месть!

Удар попал в самую точку. Комендант отпрянул со смешанным чувством досады и недоверия. Младшие офицеры незаметно поежились. Чтобы тебя прикончил какой-то призрак — это уже не война, а черт знает что!

Взяв себя в руки, комендант выжал кривую усмешку и заметил:

— Вы у нас в плену уже довольно долго. Что-то ваш Юстас не очень-то переживает по этому поводу.

— Пока нет, — охотно согласился Лиминг.

— Что значит “пока”?

— Ведь Юстас — существо свободное и передвигается, по собственной воле. У него множество срочных дел, так что он пока занят по горло. Он уже кое-что сделал и еще много чего сотворит… в свое время и на свой лад.

— Неужели? И что же он такое сделает?

— Поживем — увидим, — многозначительно сказал Лиминг.

Офицеры не проявили никакого энтузиазма.

— Никому еще не удалось посадить землянина в тюрьму больше, чем на половину, — продолжал он. — На телесную, видимую, осязаемую половину. Зато другую часть вам никак не поймать. Она никому не дается в руки. Бродит себе по свету, узнавая военные тайны, устраивает мелкие пакости врагам — в общем, живет в свое удовольствие. Вы сами заварили кашу — вам и расхлебывать.

— Мы? Никто вас сюда не звал. Вы свалились на нашу голову без всякого приглашения.

— У меня не было другого выхода. Ведь я совершил аварийную посадку. Ваш мир мог оказаться дружественным. Но этого не случилось. Кого же теперь винить? Если вы уж воюете на стороне Сообщества, то сами теперь и расплачивайтесь, в том числе и за проделки Юстаса!

— А вот мы вас расстреляем, и все дела.

Лиминг надменно усмехнулся.

— И этим еще больше осложните свою участь.

— Как это?

— Юстас живет дольше своего двойника–землянина. Когда человек умирает, его Юстасу требуется семь–девять лет, чтобы уйти из жизни. У нас есть древняя песня, в которой говорится: старые Юстасы никогда не умирают — они просто исчезают. В нашем мире блуждают тысячи одиноких Юстасов, которые постоянно исчезают.

— Что из этого?

— Убейте меня — и вы обречете моего Юстаса на полное одиночество. Ведь рядом с ним не будет ни человека, ни другого Юстаса. Дни его сочтены, и он это знает. Терять ему нечего, потому что его уже больше не сдерживают соображения моей безопасности. Так как я ушел навеки, он снимет меня со счета и станет делать все, что захочет.

Он покосился на собеседника и добавил:

— Он обязательно впадет в ярость и учинит погром. Не забывайте: для него вы — враги. Он не сентиментален, и его не остановят угрызения совести.

Комендант молча соображал. Поверить в услышанное было слишком трудно, и он с усилием удержался от искушения сразу же отмести все эти выдумки. Но до начала звездных войн было так же трудно поверить и в более фантастические истории, которые теперь воспринимаются как что-то само собой разумеющееся. Он не решался отмахнуться от услышанного, как от простой выдумки. Давно прошли те времена, когда можно было позволить себе быть самоуверенным. Космические полеты дали лишь самые поверхностные сведения об одной–единственной галактике из невообразимого множества миров, из которых состоит вселенная. Кто знает, какие невероятные тайны еще не раскрыты. В том числе, быть может, и такие призрачные создания, как эти Юстасы.

Да, глупцы верят, потому что доверчивы, — или же они доверчивы оттого, что глупы. Умные люди ничего не принимают на веру, но и не отвергают все подряд, так как понимают всю ограниченность своих познаний. Сейчас комендант ясно понимал, что его знания о землянах близки к нулю. Может быть, они действительно двойные существа — наполовину Джо, наполовину Юстасы.

— Все это не то чтобы совсем невероятно, — глубокомысленно изрек он, — однако не внушает особого доверия. В Сообщество кроме нас входят еще около двадцати народов. Но я что-то не слышал, чтобы у кого-нибудь из них было что-то подобное.

— А как же латиане? — возразил Лиминг, назвав лидеров противников, главных зачинщиков войны.

Комендант был очень удивлен.

— Вы хотите сказать, что у них тоже есть Юстасы?

— Не совсем. Но у них есть нечто похожее, хотя попроще. Каждым латианином на подсознательном уровне руководит существо, которое называет себя Придурком.

Сами латиане, конечно, об этом даже не подозревают. Мы бы тоже не знали, если бы нам не подсказали наши Юстасы.

— А они откуда знают?

— Как вам известно, до сих пор самые жестокие бои велись в латианском секторе. И обе стороны взяли пленных. Так вот, наши Юстасы рассказали, что у каждого пленного латианина есть Придурок, который им руководит. Только сами латиане об этом понятия не имеют. — Он с усмешкой добавил: — Юстасы не скрывают, что они этих Придурков ни в грош не ставят. Скорее всего, Придурки — довольно примитивная форма совместной жизни.

Комендант нахмурился и сказал:

— Это уже что-то конкретное. Факт, который можно проверить. Только как, если даже сами латиане не в курсе дела?

— Нет ничего проще, — успокоил его Лиминг. — У них в плену много землян, пусть кто-нибудь спросит этих пленных, каждого в отдельности, есть ли у латиан Придурки.

— Вот что мы сделаем, — решительно сказал комендант и с видом человека, выводящего мошенника на чистую воду, повернулся к офицеру, сидевшему от него по правую руку. — Баджащим, вызовите нашего старшего офицера связи при латианском штабе и прикажите ему допросить пленных землян.

— Если уж на то пошло, то вы можете для полной уверенности сделать двойную проверку, — перебил его Лиминг. — Мы называем всех тех, кто связал свою жизнь с невидимым существом, Шизиками. Спросите у, пленных, считают ли они всех латиан Шизиками.

— Возьмите на заметку — пусть тоже спросит, — приказал комендант.

Потом снова обратился к Лимингу:

— Вы не могли предвидеть вынужденной посадки и плена, а здесь вас содержали в полной изоляции, значит, вы не могли сговорится с землянами, которые находятся в плену у латиан.

— Совершенно верно.

— Таким образом, я буду судить о ваших показаниях в зависимости от тех ответов, которые мы получим. — Он в упор посмотрел на собеседника. — И если эти ответы не подтвердят ваши слова, то я буду знать, что вы — бессовестный лгун. Учтите, у нас есть весьма эффективные методы обращения с лгунами.

— Этого следовало ожидать. Но если ответы подтвердят мою правоту, тогда вы поверите?

— Нет, — отрубил комендант.

Теперь пришел черед удивиться Лимингу.

— Как же так?

— Как я сказал, вы вряд ли могли установить прямую связь с пленными землянами. Но это еще ничего не значит. Ваш Юстас мог сговориться с их Юстасами…

Откинувшись в кресле, он рывком выдвинул ящик и спрятал в него “надуватель Лиминга”. Затем еще один, и еще. Целую кучу “надувателей”.

— Ну, — со зловещим торжеством спросил он, — что вы на это скажете?

 

Глава 9

Лиминг был близок к отчаянию. Он понимал, что имеет в виду собеседник. Ведь он мог общаться со своим Юстасом, а тот, в свою очередь, с другими Юстасами.

Надо скорее выбираться из этой западни!

Обычно он соображал очень быстро, но после трех месяцев полуголодного существования ум его, казалось, стал терять остроту. Сказывалось отсутствие приличной еды. Как Лиминг ни старался подстегнуть мысли, они еле–еле ворочались.

Троица за столом так и застыла в ожидании. Они ловили выражение его лица, считая секунды, которые понадобятся для ответа. Чем дольше он будет думать, тем менее убедительно прозвучит ответ. И наоборот, чем быстрее он придумает что-нибудь подходящее, тем правдоподобнее оно будет. На их лицах начало проступать злорадство. Лиминг совсем было пал духом, как вдруг нашел зацепку и ухватился за нее.

— Вы ошибаетесь сразу по двум причинам.

— Назовите их.

— Во–первых, Юстасы не могут общаться через такие огромные расстояния. Их мысленные сигналы не распространяются так далеко. Для того, чтобы беседовать с другими мирами, Юстасу необходима помощь землянина, у которого, в свою очередь, должна быть аппаратура.

— Это все только слова, — заметил комендант. — Если Юстас действительно может общаться через любые расстояния, то вам есть прямая выгода это скрыть. Было бы совершенно глупо признаться.

— У меня нет ничего, кроме слов. Неважно — верите вы им или нет.

— Не верю, во всяком случае, пока.

— Но ведь ни один отряд землян не бросился мне на помощь. А это обязательно случилось бы, если бы Юстас сообщил им о моей беде.

— Ха! — воскликнул комендант. — Чтобы сюда добраться, у них ушло бы куда больше времени, чем то, которое вы здесь сидите. Может быть, вдвое больше. И то при условии, что им каким-то чудом удалось бы прорваться через линию фронта. Отсутствие спасителей еще ничего не значит, — он подождал и, так как ответа не последовало, закончил:

— Так что, если у вас есть еще что-нибудь, постарайтесь все же убедить меня.

— Есть, есть, — заверил его Лиминг. — И тут уже дело не в моих словах, а в ваших.

— Что за чушь! Я ничего не говорил о ваших Юстасах.

— Напротив, вы говорили, что они могут сговориться.

— Ну и что же?

— А то, что сговориться они могут только в том случае, если существуют на самом деле. Если же я солгал, то Юстасов нет. А несуществующие создания никак не могут сговориться.

Комендант сидел не двигаясь, по его лицу разливался слабый румянец. Он выглядел, да и чувствовал себя как охотник, попавший в свой же капкан. Было видно, что офицер слева от него с трудом сдерживается от непочтительного смеха.

— Если вы не верите в Юстасов, — вдохновенно продолжал плести сети лжи Лиминг, — то по законам логики вы не можете верить и в сговор между ними. С другой стороны, если вы верите в возможность сговора, то вам придется поверить и в Юстасов. Конечно, если вы в здравом уме и, к тому же, в брюках с лампасами.

— Стража! — взревел комендант, злобно указывая пальцем на Лиминга. — Отвести его обратно в камеру!

Охранники с готовностью погнали пленника к двери, но комендант внезапно передумал.

— Стойте! — крикнул он. Схватив изобретение Лиминга, он помахал им перед его лицом. — А где вы взяли материал вот для этого?

— Юстас принес. Кто же еще?

— Убирайтесь!

— Мерс, фаплап! — стали подгонять его охранники, подталкивая прикладами. — Амаш! Амаш!

Остаток дня и все следующее утро он провалялся на скамье, обдумывая случившееся, планируя дальнейшие шаги, а в минуты отдыха — восхищаясь собственным превращением в отчаянного и беззастенчивого лгуна.

Снова и снова Лиминг связывал свой путь к освобождению, который он прокладывал с помощью одного лишь языка, с попытками ригелиан добыть свободу голыми руками. Кому повезет больше? И, что еще важнее, кто, вырвавшись на свободу, там и останется? Ясно одно: его метод менее утомителен для изголодавшегося обессиленного тела, но зато гораздо более изнурителен для нервной системы. У него есть еще одно преимущество — пока что ему удается отвлекать их от намерения выжать из него военные тайны. Так ли это? А может быть, с их точки зрения, его откровения о двойниках землян гораздо важнее всех подробностей вооружения, которые могут оказаться ложью? Во всяком случае, ему удалось на какое-то время избежать допроса, который мог бы оказаться очень жестоким и болезненным. Таким образом, оттянув расправу, он только подтвердил весьма мудрое изречение: мысли пачкают мозги.

Из любви к искусству он дождался подходящего момента, и охранник, заглянувший в глазок, застал его в разгар произнесения цветистой благодарности в адрес Юстаса за некую таинственную неназванную услугу. Как и ожидалось, это заставило перепуганного Марсина задуматься: кто же именно стал жертвой Юстаса. Наверняка, скоро и начальник караула задаст себе такой же вопрос. А в свое время — и другие офицеры.

Около полуночи, не в силах уснуть, Лиминг пришел к выводу: нет смысла делать дело наполовину. Если дело стоящее, то и выполнить его нужно как следует. Это относится и ко лжи, и к злодейству, и ко всему прочему. Мало довольствоваться многозначительной усмешкой, узнав о неприятностях врага.

Нужно идти гораздо дальше. Никто не застрахован от капризов судьбы. И удачи, и неудачи случаются во всех уголках вселенной. Так почему бы не приписать и то, и другое Юстасу? И почему бы ему не присвоить себе право карать и миловать?

И это еще не все. Удача и неудача — это событие со знаком плюс. А можно, минуя нулевую область, завладеть событиями со знаком минус. С помощью Юстаса он сумеет поставить себе в заслугу не только то, что происходило, — как хорошее, так и плохое, — но и то, чего не случилось. Тогда ему останется только заявлять права на события, а в промежутках — стричь купоны с несуществующего.

Лиминг не смог побороть искушения начать немедленно. Вскочив со скамьи, он заколотил кулаками и сапогами в дверь. Охранник только что сменился, потому что глаз, заглянувший в камеру, принадлежал Ко–луму — тому самому, который недавно больно толкнул Лиминга. Колум мог дать Марсину сто очков на перед: ведь он умел считать на всех двенадцати пальцах — если, конечно, дать ему достаточно времени для раздумий.

— А, это ты! — сказал Лиминг, демонстрируя огромное облегчение. — Как я рад! Я постарался, чтобы он отстал от тебя, и хоть ненадолго оставил в покое. Он чересчур горяч и слишком суров. Я вижу, что ты гораздо умнее других, а значит, можешь измениться к лучшему. Я объяснил ему, что ты слишком сообразителен, чтобы ходить в сержантах. Его нелегко убедить, но для тебя я постараюсь.

— Ну да? — изрек наполовину польщенный, наполовину испуганный Колум.

— Так вот, пока он оставил тебя в покое, — повторил Лиминг, зная, что собеседник не сможет его опровергнуть. — Он еще ничего тебе не сделал… пока. — Он усилил нажим. — Я постараюсь как можно лучше убедить его в том, что только тупые грубияны заслуживают немедленной смерти.

— Вы правы, — с готовностью поддакнул Колум. — Вот только…

— Теперь, — решительно перебил его Лиминг, — все зависит только от тебя. Докажи, что я не ошибся, доверяя тебе. И ты избегнешь участи, которая ждет дураков. Мозгами работать нужно, не так ли?

— Да, но…

— А вот тот, кому Бог не дал мозгов, не может пустить их в ход. Ты согласен?

— Вроде так, но…

— Все, что тебе нужно сделать, чтобы доказать свою сообразительность, — это передать записку коменданту.

Колум так и вытаращил глаза от ужаса.

— Никак не могу. В это время его нельзя беспокоить. Начальник караула не позволит. Он…

— Тебе и не нужно нести записку сию же минуту. Отдашь ему утром, когда проснется.

— Тогда другое дело, — с явным облегчением сказал Колум. — Только должен вас предупредить: если записка ему не понравится, отвечать будете вы, а не я.

— Меня он не тронет, а то я его так трону… — заявил Лиминг, как будто изрекал непреклонную истину. — Пиши.

Прислонив ружье к противоположной стене коридора, Колум разыскал в недрах кармана карандаш и бумагу. Глаза его, казалось, вылезли из орбит от напряжения. Он готовился к невероятно трудному делу — нацарапать десяток–другой слов.

— Его Высокородию Самому Мерзкому из Надзирателей.

— Что такое “Самый Мерзкий из Надзирателей”? — спросил Колум, борясь с незнакомым написанием земных слов.

— Это такой титул, вроде “Вашего Высочества”. Ведь он у вас и вправду высокий, — Лиминг почесал нос, наблюдая, как охранник трудится над письмом.

Потом стал медленно диктовать, стараясь, чтобы каллиграфический талант Колума поспевал за его темпом.

— Кормят мало, качество еды отвратительное. Я ослабел, потерял в весе, ребра торчат наружу. Моему Юстасу это не нравится. Чем больше я худею, тем больше он свирепеет. Приближается тот момент, когда я вынужден буду снять с себя всякую ответственность за его поступки. Поэтому прошу Ваше Высокомерзнейшее Надзирательство отнестись к этому с полной серьезностью.

— Очень уж много слов, да еще какие длинные, — пожаловался Колум с видом измученного крокодила… — Когда сменюсь с дежурства, придется переписать поразборчивее.

— Понимаю и ценю те труды, которые ты взял на себя, стараясь мне помочь. — Лиминг так и излучал братскую любовь. — Именно поэтому я уверен, что ты будешь жив и здоров до тех пор, пока не выполнишь мое поручение.

— Хотелось бы пожить подольше, — заныл Колум, снова вытаращив глаза. — Ведь я тоже имею право жить, правда?

— Именно так я ему и сказал, — ответил Лиминг, сделав вид, будто промучился всю ночь, доказывая неоспоримый факт, но гарантировать успех пока не может…

— Мне больше нельзя говорить с вами, — спохватился вдруг Колум и взял ружье. — И вообще разговаривать с Вами не положено. Если начальник караула узнает…

— Его дни сочтены, — холодно оборвал его Лиминг. — Он не переживет даже собственной смерти.

Колум, протянувший было руку, чтобы закрыть глазок, замер, словно получил удар по голове. Затем спросил:

— А разве можно пережить свою смерть?

— Все зависит от метода убийства, — пояснил Лиминг. — Есть такие, которые тебе даже не снились. Ты и представить себе не можешь, что это такое.

Тут Колум потерял к беседе всякий интерес и захлопнул глазок. Лиминг вернулся на свою скамейку и растянулся на ней во весь рост. Темнело. Семь звезд заглянули в окно. Он скоро сможет полететь к ним. Сможет!

Завтрак запоздал на час, но зато состоял из миски тепловатой кашицы и двух толстых ломтей черного хлеба, густо намазанных жиром, и большой кружки теплой жидкости, похожей на слабый кофе. Он проглотил все это с возрастающим торжеством. По сравнению с тем, что ему приносили обычно, эта еда казалась рождественским обедом. Настроение резко улучшилось.

Ни в этот день, ни на следующий приглашения на еще одну беседу не было. Комендант затаился на целую неделю. Как видно, его Мерзнейшее Надзирательство все еще ожидает ответа от латиан, и не собирается ничего предпринимать до его получения. Тем не менее кормить стали лучше, и Лиминг расценил это как подтверждение того, что начальник хочет застраховать себя от бед.

Затем, как-то рано утром, ригелиане устроили представление. Из камеры Лиминга их не было видно, но зато хорошо слышно. Каждый день, примерно через час после рассвета, раздавался топот двух тысяч ног, который удалялся в сторону мастерских. Обычно это был единственный звук — ни голосов, ни обрывков разговоров, только усталые шаги да иногда выкрики охраны.

В этот раз они шли с песней, и в их звонких голосах слышался явный вызов.

Оглушительный нестройный хор выводил что-то вроде: “Аста–Зангаста — мерзкий старикашка”. Это должно было звучать по–детски глупо. Но их единодушный порыв придавал песенке скрытую угрозу.

Охранники заволновались. Пение становилось все громче, а с силой звука рос и вызов. Стоя под окном, Лиминг напряженно прислушивался. Именно в такой оскорбительной форме он впервые слышал об Асте–Зангасте, который, вероятно, был главным на этой планете. Диктатором, а может — просто главным головорезом.

Рев двух тысяч глоток достиг наивысшей точки. Охранники бесновались, но их выкрики тонули в общем шуме. Где-то раздался предупредительнй выстрел. Часовые на сторожевых вышках развернули пулеметы, нацеливая их на двор.

— Мерзавец — ушастый этот Аста–Зангаста! — кричали ригелиане, доведя свою эпическую поэму до победного конца.

Раздались удары, выстрелы, звуки борьбы, яростные вопли. Двадцать охранников в полном вооружении промчались мимо окна Лиминга, спеша ввязаться в потасовку. Это продолжалось полчаса. Затем постепенно утихло. Повисшая вслед за этим тишина была почти осязаема.

Во время прогулки весь тюремный двор был в распоряжении Лиминга. Больше никого из пленников не было. В мрачном удивлении он бродил взад–вперед, пока не наткнулся на Марсина, стоявшего на карауле.

— А где остальные? Что с ними случилось?

— Они нарушили дисциплину и потеряли много времени. Теперь их задержат в мастерских, пока они не выполнят дневную норму. Сами виноваты. Они нарочно затянули начало работы, чтобы меньше сделать. Мы даже не успели их пересчитать.

Лиминг ухмыльнулся ему в лицо.

— Кое–кому из охранников не поздоровилось?

— Выло, — признался Марсин.

— Но не сильно, — подсказал Лиминг. — Ровно настолько, чтобы они почувствовали, что их ожидает. Вот и подумай!

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что сказал, — подумай. — Потом добавил: — Но с тобой-то ничего не случилось. Поразмысли над этим!

Он лениво удалился, оставив Марсина в тревоге и недоумении. Потом шесть раз обошел двор, напряженно думая. Внезапное нарушение дисциплины, допущенное ригелианами, несомненно взбудоражило всю тюрьму. Теперь суматохи хватит на целую неделю. Он ломал себе голову над вопросом о том, чего они добивались. Может быть, они пошли на это, чтобы хоть как-то развеять отчаяние и тяготы жизни в плену. От скуки можно решиться на самые безумные выходки.

На седьмом круге он все еще терялся в догадках, как вдруг случайная фраза Марсина обрушилась на него, как удар: “Мы даже не успели их пересчитать”. Вот оно что! Хоровое пение было способом увильнуть от переклички. И причина этого может быть только одна.

Снова отыскав Марсина, он пообещал:

— Завтра кое-кто из охраны пожалеет, что родился на свет.

— Вы угрожайте?

— Нет. Предсказываю будущее. Передай мои слова дежурному офицеру. Это поможет тебе избежать неприятностей.

— Ладно, передам, — сказал Марсин, заинтригованный, но благодарный.

События следующего утра доказали, что Лиминг был прав на сто процентов, предполагая, что ригелиане не стали бы напрашиваться на неприятности без веских причин. Противнику потребовался целый день для такого же вывода.

Через час после рассвета ригелиан выгнали во двор, барак за бараком, группами по пятьдесят человек вместо обычной нескончаемой колоны. Их пересчитали по пятьдесят, что было несложно. Но даже такая простая арифметика не помогла, когда в одном из бараков обнаружилось всего двенадцать человек, причем слабых, болезненных, словом, ни на что не годных.

Разъяренные охранники ворвались в барак, чтобы вытащить тридцать восемь недостающих. Но их там не оказалось. Двери и оконная решетка были невредимы. Тюремщики долго метались в панике, пока не заметили, что одна из плит в полу чуть сдвинута. Они подняли ее и обнаружили глубокую яму, от которой шел тоннель. Один из охранников весьма неохотно спустился в яму, прошел по тоннелю и благополучно выбрался наружу на порядочном расстоянии от стены. Надо ли говорить, что тоннель был пуст.

Завыли сирены, по всей тюрьме затопали сапоги охранников, офицеры заорали противоречащие друг другу приказы. В общем, вся тюрьма превратилась в сумасшедший дом. Ригелианам досталось за то, что сорвали вчерашнюю перекличку, и тем самым дали беглецам лишний день. Заработали сапоги и ружейные приклады. Изувеченных и потерявших сознание оттаскивали в сторону.

Всю ответственность за побег свалили на старосту провинившегося барака — высокого хромого ригелианина. Его схватили, допросили, приговорили, поставили к стенке и расстреляли. Лиминг этого не видел, зато отлично слышал хриплые выкрики: “На караул… целься… огонь!” и последовавший за этим залп.

Он расхаживал взад–вперед по камере, сжимая кулаки. Живот свело судорогой, будто там поселился выводок змей. Он крепко ругался. У него было одно желание, одна пламенная мечта — свернуть шею какому-нибудь зангастовскому начальнику. Глазок открылся и тут же захлопнулся, так что плюнуть надзирателю в глаза Лиминг не успел.

Суматоха не утихала. Разозленные охранники обыскивали все бараки подряд, проверяя двери, решетки, полы, даже потолки. Офицеры выкрикивали кровожадные угрозы в адрес мрачно сбившихся в кучки ригелиан, если они не спешили выполнить приказ.

На закате солнца солдаты приволокли семерых измученных, вывалянных в грязи беглецов. Их ждал суровый прием: “На караул… целься… огонь!”

Лиминг бешено забарабанил в дверь, но глазок не открылся и никто не отозвался. Через два часа он сделал из оставшейся проволоки еще один “надуватель”. Полночи он занимался тем, что выкрикивал в него странные угрозы. Реакции не последовало.

В середине следующего дня им овладела апатия. Он подсчитал, что у ригелиан на подготовку побега ушел почти год. И в результате — восемь трупов и тридцать один человек пока не пойман. Если они сумеют держаться вместе и не растерять друг друга, то тридцать один человек — достаточная команда, чтобы захватить любой корабль, даже истребитель. Но, исходя из своего опыта, он знал, что их шансы на успех ничтожны.

Ведь такой крупный побег всполошил всю планету. Теперь в каждом космопорте выставят усиленную охрану, и не снимут ее до тех пор, пока последний беглец не будет пойман. В случае удачи ригелиане смогут продержаться на свободе довольно долго. Но все равно они привязаны к планете и обречены на поимку и расправу.

А пока их товарищи отвечают за их проступок. Да и его собственные планы под угрозой. Нет, он совсем не против побега. Пусть им повезет. Вот только если б это случилось месяца на два раньше или позже.

Лиминг мрачно заканчивал обед, когда за ним пришло четверо охранников.

— Вас срочно требует комендант.

Вид у них был злой и подавленный. У одного на голове красовалась повязка, у другого глаз совсем заплыл.

“Не могли выбрать лучшего времени”, — подумал Лиминг. Ведь комендант взовьется, как ракета, при первом же намеке на любое возражение. Попробуй поспорить с начальником, доведенным до белого каления, — одни эмоции, никакой логики. Слова не даст сказать. Весь вымотаешься, пока чего-нибудь добьешся.

Четверка повела его по коридору — двое спереди, двое сзади. Левой, правой, левой, правой. Бум–бум–бум — это напоминало церемониальное шествие на гильотину. Казалось, за углом, в треугольном дворике, поджидают священник, топор на веревке, плетеная корзина и деревянный ящик.

Все вместе они вошли в ту же комнату, что и в прошлый раз. Комендант сидел за столом, но младших офицеров не было видно. Кроме коменданта в комнате был только пожилой господин в штатском, сидевший в кресле справа. Когда пленник вошел, тот устремил на него острый, пронзительный, изучающий взгляд.

— Это Паллам, — представил его комендант с таким неожиданным радушием, что Лиминг даже опешил. Затем добавил с оттенком благоговения: — Его направил к нам сам Зангаста.

— Психиатр, что ли? — предположил Лиминг, подозревая ловушку.

— Вовсе нет, — спокойно ответил Паллам. — Меня в основном интересуют различные аспекты симбиоза.

Волосы на голове Лиминга так и зашевелились. В его планы не входило, чтобы его допрашивал ученый. У них обычно цепкий, совсем не военный ум и плохая привычка испортить хорошую ложь, обнаружив в ней противоречия.

“Несомненно, этот безобидный на вид старичок — и есть главная угроза”, — решил он.

— Паллам хотел бы задать вам несколько вопросов, — сообщил комендант, — но это потом. — На его лице появилось самодовольное выражение.

— Для начала я хочу сказать, что очень благодарен вам за сведения, которые вы сообщили в нашей прошлой беседе.

— Вы имеете в виду, что они вам пригодились? — спросил Лиминг, с трудом веря собственным ушам.

— Очень. Все охранники, отвечавшие за четырнадцатый барак, будут отправлены в районы боевых действий, где их направят в космопорты, которым угрожает нападение. Впредь неповадно будет пренебрегать своими обязанностями. — Он задумчиво посмотрел на собеседника и продолжил: — Меня ожидала такая же участь, но Зангаста счел побег пустяком по сравнению с теми важными сведениями, которые я получил от вас.

Несмотря на изумление, Лиминг сумел этим воспользоваться.

— Когда я к вам обратился, вы лично распорядились, чтобы меня лучше кормили. Конечно, вы ожидали ответного подарка?

— Подарка? — Комендант опешил. — Я ни о чем таком не думал.

— Тем лучше, — одобрительно заметил Лиминг, восхищенный великодушием тюремщика, — Хорошее дело хорошо вдвойне, если ему не сопутствуют корыстные мотивы. Юстас это обязательно учтет.

— Вы хотите сказать, — вставил Паллам, — что у него такие же нравственные принципы, как и у вас?

Вот это вопрос! Однако Паллам не дремлет. Теперь держи ухо востро!

— В некотором отношении похожи, но не во всем.

— Какое же самое главное отличие?

— Видите ли, — сказал Лиминг, стараясь выиграть время. — Это трудно объяснить. — Он потер лоб, а в голове в это время быстро сменялись мысли. — Я бы сказал, что у нас разный подход к вопросу о мести.

— Объясните разницу, — потребовал Паллам, устремляясь по следу, как голодная собака–ищейка.

— С моей точки зрения, — признался Лиминг, мысленно посылая собеседника ко всем чертям, — он чересчур склонен к садизму.

Неплохо, теперь он сможет выкрутиться, если к нему начнут приставать со всякими претензиями.

— В каком смысле? — не отставал Паллам.

— Я действую сразу, не откладывая надолго. Он же стремится продлить мучения жертвы.

— Продолжайте, — настаивал Паллам, проявляя невыносимое занудство.

— Если бы мы с вами были смертельными врагами и если бы у меня, в отличие от вас, было ружье, я бы выстрелил и убил вас. Если же Юстас приговорит вас к смерти, то он поведет дело медленно, не торопясь.

— Опишите его метод.

— Для начала он даст вам почувствовать, что вы обречены. А потом и пальцем не пошевелит до тех пор, пока вы полностью не поверите, что все это только иллюзия и что вам ничто не грозит. Тут он напомнит о себе легким ударом. Когда возникшие страхи и опасения утихнут, он вновь ударит — уже посильнее. И так далее, и так далее по возрастающей — причем столько раз, сколько нужно.

— Нужно для чего?

— Для того, чтобы вам стала ясна ваша участь, а муки ее ожидания стали бы невыносимыми. — На мгновение задумавшись, он добавил: — Ни один Юстас еще никого не убил. У них другие методы. Они могут устроить несчастный случай или довести жертву до самоубийства.

— Довести до самоубийства?

— Вот именно.

— И никак нельзя избежать такой участи?

— Почему же, можно, — возразил Лиминг. — Жертва может в любую минуту обезопасить себя и освободиться от всех страхов, если искупит зло, нанесенное человеку.

— И такое искупление прекратит вендетту?

— Совершенно верно.

— А вы лично это одобряете?

— Да. Если моя обида перестает быть реальной и превращается в воображаемую, Юстас ее больше не замечает и никак на нее не реагирует.

— Значит, вот к чему все сводится, — многозначительно произнес Паллам — Его метод дает возможность раскаяться, а ваш — нет?

— Вроде так.

— Это значит, что у него чувство справедливости развито более гармонично?

— Но он бывает и совершенно безжалостен, — возразил Лиминг, не в силах придумать ничего более удачного.

— Это к делу не относится, — отрезал Паллам.

Он в раздумье помолчал, потом заметил:

— Похоже, что в данном союзе двойники не равны. Юстас занимает лидирующее положение. В сущности он — господин материального раба, но проявляет свое господство так тонко, что раб первый же станет это отрицать.

Он испытующе взглянул на Лиминга, но тот сжал губы и ничего не сказал. “Ах ты, хитрая бестия, — -подумал Лиминг, — если ты пытаешься вызвать меня на спор, то у тебя ничего не выйдет. Оставайся в заблуждении, что ты взвесил меня на весах и обнаружил недовес. Нет ничего страшного в том, что меня считают менее развитым, чем плод моего же собственного воображения”.

Теперь, уже явно лукавя, Паллам закинул еще одну удочку:

— Когда ваш Юстас берет на себя миссию мести, то он поступает так потому, что ни вы, ни другие земляне не можете сами свершить наказания?

— Приблизительно так, — осторожно подтвердил Лиминг.

— То есть он действует только тогда, когда вы или закон бессильны?

— Он берется за дело, когда это необходимо.

— Вы что-то скрываете. Нужно выяснить вопрос до конца. Если вы или ваши товарищи могут сами кого-то наказать, и приводят приговор в исполнение, то станет ли еще кто-то из Юстасов его наказывать?

— Нет, — ответил Лиминг, беспокойно ерзая.

— А если вы сами не можете кого-то наказать, то вмешивается ли тогда Юстас, чтобы привести приговор в исполнение?

— Только в том случае, если оставшийся в живых землянин пострадал безвинно.

— Тогда Юстас пострадавшего действует от лица своего двойника?

— Да.

— Прекрасно! — сказал Паллам. Он наклонился вперед и, пристально глядя на собеседника, зловеще произнес: — А теперь предположим, что ваш Юстас найдет вескую причину, чтобы наказать другого землянина. Как тогда поступит Юстас жертвы?

 

Глава 10

Западня была расставлена ловко и основана на знании того факта, что ответы на вопросы, касающиеся реальных, знакомых повседневных вещей, должны даваться автоматически, почти без раздумий. Обманщику же для поиска спасительной лжи всегда нужно какое-то время, чтобы найти правдоподобный ответ. По их расчетам, Лиминг должен был попасться. И если этого не случилось, то вовсе не из-за его особой сообразительности.

Мысли его все еще беспорядочно кружились, а рот уже открылся, и из него сами собой вылетали слова: Да ничего особенного.

На какой-то безумный миг он даже подумал, уж не сам ли Юстас пожаловал сюда, чтобы разделить их компанию?

— Почему же?

Воодушевленный тем, что быстро нашел нужный ответ, Лиминг предоставил ему полную свободу.

— Я уже говорил вам и повторяю еще раз: никто из Юстасов не обратит внимания на воображаемую обиду. У землянина, виновного в преступлении, нет никакого повода для жалоб. Он сам навлек на себя месть, и только сам может себя спасти. Если он не любитель неприятностей, тогда ему нужно понять это и исправить то зло, которое он кому-то причинил.

— А его Юстас будет принуждать или подталкивать своего двойника к совершению поступка, необходимого для того, чтобы отвести наказание?

— Я сам никогда не был в роли преступника, — с глубочайшим достоинством ответил Лиминг, — и не могу сказать по этому поводу ничего определенного. Думаю, не очень погрешу против истины, если скажу, что земляне потому ведут себя в рамках правил, что их вынуждают к этому Юстасы. У них просто нет выбора.

— А если подойти с другой стороны, — могут ли земляне заставить Юстасов вести себя в рамках правил?

— Тут не нужно никакого принуждения. Юстас всегда прислушивается к доводам партнера. И действует в рамках общепринятых понятий о справедливости.

— Я ведь уже говорил, — сказал Паллам в сторону, обращаясь к коменданту, — что этот землянин — подчиненный. — И он снова обратился к пленнику: — Все то, что вы нам рассказали, вполне приемлемо, так как соответствует действительности — до определенной степени.

— Что значит “до определенной степени”?

— Дайте мне закончить, — попросил Паллам. — Я не вижу никакой видимой причины, по которой Юстас преступника позволит, чтобы его двойника довели до самоубийства. Поскольку они — существа, независимые от окружающих, и, наоборот, тесно, связаны друг с другом, бездеятельность Юстаса противоречит основному закону самосохранения.

— Никто не заканчивает жизнь самоубийством, пока не сдвинется.

— Пока что?

— Пока не сойдет с ума, — пояснил Лиминг. — Ведь сумасшедший ни на что не годен. Для Юстаса он все равно, что умер. Нет смысла его оберегать или мстить за него. Юстасы имеют дело только с нормальными.

Паллам ухватился за это и взволнованно спросил:

— Так значит, та польза, которую они извлекают из двойников, таится в умах землян? Может быть, они берут от вас необходимую для себя умственную энергию?

— Вот уж не знаю.

— А бывает, что вы устаете от своего Юстаса? Чувствуете изнеможение, может быть, даже, некоторое отупение?

— Да! — восторженно подхватил Лиминг. — Вы совершенно правы!

Сейчас он с огромным удовольствием придушил бы этого Юстаса.

— Я бы изучал этот феномен месяцами, — обратился Паллам к коменданту. — Невероятно интересная тема! У нас нет никаких данных о симбиотической связи у живых организмов, кроме растений и шести видов низших злаков. И вдруг — обнаружить ее у высших позвоночных, причем разумных, да еще один из двойников невидимый! Замечательно, поистине замечательно!

На лице коменданта застыло воодушевление, хотя он понятия не имел, что вызвало у собеседника такой восторг.

— Дайте ему прочитать рапорт, — напомнил Паллам.

— Из латианского сектора получено сообщение от нашего офицера связи, полковника Шомута, — сообщил Лимингу комендант. — Шомут знает космоарго. Он допросил множество пленных землян без помощи латианского переводчика. Мы дали ему еще кое–какие дополнительные сведения, поэтому результат очень важен.

— А вы что ожидали? — небрежно бросил Лиминг, в душе сгорая от любопытства.

Не удостоив его вниманием, комендант продолжал:

— Он сообщил, что большинство пленных отказались отвечать на вопросы или давать какие бы то ни было объяснения. Они решительно молчали. И это вполне понятно. Они никак не могли поверить, что у них не пытаются выведать военную тайну. Никакие уговоры полковника Шомута не помогли — они так и не раскрыли рта. — Он вздохнул при мысли о таком упрямстве. — Но кое-кто все же заговорил.

— Любители поболтать везде найдутся, — заметил Лиминг.

— Некоторые офицеры заговорили, и среди них капитан крейсера Томпас… Томпус…

— Томас?

— Да–да, именно так. — Повернувшись в кресле, комендант нажал кнопку в стене. — Вот запись беседы с ним, которую мы получили по радио.

Из перфорированной решетки, вмонтированной в стену, послышалось хриплое шипение. Оно стало громче, потом стихло, превращаясь в отдаленный шум. Раздались голоса.

Шомут: Капитан Томас, я получил приказ проверить кое–какие сведения. Вы ничего не потеряете, ответив на мои вопросы, и ничего не выиграете, если откажетесь отвечать. Здесь нет латиан, только я и вы. Можете говорить совершенно свободно. Все, что вы скажете, мы сохраним в полной тайне.

Томас: Ну и ловко же вы это — про латиан! Только меня ваши фокусы не одурачат. Враг всегда остается врагом, независимо от внешности и названия. Идите по своим делам, все равно я вам ничего не скажу.

Шомут, терпеливо: Капитан Томас, я предлагаю вам сначала выслушать и обдумать вопросы, а потом уже решать — отвечать на них или нет.

Томас, недовольно: Ну, ладно. Что там у вас?

Шомут: Правда ли, что ваши союзники латиане — Придурки?

Томас, после долгого молчания: Вы хотите знать всю правду?

Шомут: Вот именно.

Томас, с оттенком злорадства: Терпеть не могу говорить о ком-то плохо за глаза, даже если это презренный латианин, но бывают моменты, когда приходится признать: грех есть грех, грязь есть грязь, а латианин — тот, кто он есть, ясно?

Шомут: Прошу вас ответить на вопрос.

Томас: Латиане — Придурки.

Шомут: И у них есть Сопляки?

Томас: Послушайте, где вы раздобыли такие сведения?

Шомут: Это наша тайна. Будьте любезны отвечать.

Томас, с вызовом: Мало того, что у латиан есть Придурки, их появится еще очень–очень много, пока мы здесь разговариваем.

Шомут, в недоумении: Как нам стало известно, каждым латианином на подсознательном уровне руководит Придурок. Значит, численность Придурков должна быть ограничена. Она не может возрастать, разве что при рождении новых латиан.

Томас, поспешно: Вы меня не так поняли. Вот, что я имел в виду: по мере увеличения потерь латиан количество непристроенных Придурков будет увеличиваться. Ясно, что даже самый распрекрасный Придурок не может руководить трупом, правда же? Поэтому слоняющихся без дела Придурков будет гораздо больше, чем живых латиан.

Шомут: Теперь я вижу, что вы имеете в виду. Это создает серьезную психологическую проблему (пауза). Скажите, капитан Томас, не думаете ли вы, что такое множество одиноких Придурков может подчинить себе каких-нибудь живых существ, кроме латиан?

Томас, голосом настолько зловещим, что хоть орден вручай: Я бы нисколько не удивился.

Шомут: Вы не уверены?

Томас: Нет.

Шомут: А правда, что истинная природа латиан знакома вам только потому, что вам о ней рассказал Юстас?

Томас, удивленно: Что-что?

Шомут: Ваш Юстас. Почему это вас так удивляет?

Томас, придя в себя настолько стремительно, что мог бы, заработать к ордену еще и ленту: Мне послышалось, что вы сказали “Юность”. Как это глупо с моей стороны. Ну, конечно же, мой Юстас. Вы совершенно правы.

Шомут, понизив голос: Здесь находится более четырехсот пленных землян. Это значит, что по планете свободно разгуливают более четырехсот Юстасов. Правильно?

Томас: Не могу отрицать.

Шомут: Тяжелый латианский крейсер “Ведер” разбился вдребезги при посадке. Латиане приписали аварию ошибке команды. Но это случилось как раз через три дня после того, как сюда доставили землян. Вы считаете, что это просто совпадение?

Томас, обрадованно: Разбирайтесь сами.

Шомут: Вы понимаете, что в данной ситуации ваш отказ от ответа — сам по себе ответ?

Томас: Думайте, что хотите. Я не выдам военной тайны Земли.

Шомут: Ладно, давайте попробуем еще что-нибудь. В нескольких градусах к югу отсюда находится самый крупный топливный склад в этой части галактики. Неделю назад он взлетел на воздух — весь, до последнего кирпичика. Ущерб очень большой. Флот Сообщества парализован надолго.

Томас, с восторгом: УРА!!!

Шомут: Латианские специалисты решили, что искра статического электричества вызвала взрыв бака, в котором была течь, а от него уже стало загораться все остальное. У специалиста всегда наготове какие-нибудь правдоподобные объяснения.

Томас: Ну и что же тут не так?

Шомут: Склад работал больше четырех лет. И все это время не было никаких искр.

Томас: К чему вы клоните?

Шомут, с ударением: Вы сами признали, что в этом районе разгуливают более четырехсот Юстасов, которые могут сделать все, что угодно.

Томас, тоном неподкупного патриота: Я ничего не признавал, и вообще больше вы от меня ничего не услышите.

Шомут: Этот ответ подсказал вам ваш Юстас?

Молчание.

Шомут: Если ваш Юстас здесь, можно ли с вашей помощью его допросить?

Ответа не последовало.

Выключив запись, комендант сказал:

— Вот такие дела. Восемь других офицеров–землян сказали примерно то же самое. Остальные попытались скрыть факты, но, как вы уже слышали, у них ничего не вышло. Сам Зангаста прослушал запись, он всерьез озабочен сложившейся обстановкой.

— Пусть не берет себе в голову, — посоветовал Лиминг.

— Почему?

— Потому что это все подстроено. Мой Юстас подговорил их Юстасов, вот и все.

Лицо коменданта так и вытянулось.

— Когда мы с вами виделись в прошлый раз, вы уверяли, что без помощи Юстасов никакого сговора быть не может… Но теперь уже все равно.

— Я рад, что вы, наконец, разобрались, что к чему.

— Не будем зря терять времени, — нетерпеливо вмешался Паллам. — Все это не имеет никакого значения. Доказательства, которые подтверждают ваши слова, достаточно убедительны — как бы мы к ним не относились.

Получив подсказку, комендант продолжал:

— Я сам провел кое–какое расследование. В течение двух лет у нас бывали мелкие неприятности с ригелианами, но ни одной действительно серьезной. И вот, после того, как вы появились, произошел массовый побег. Вероятно, он был запланирован задолго до вашего появления. Но тем не менее, случился вскоре после него, да еще при обстоятельствах, наводящих на мысль о посторонней помощи. Спрашивается, откуда пришла поддержка?

— Понятия не имею, — многозначительно сказал Лиминг.

— Восемь моих охранников, постоянно оскорбляя вас, вызвали враждебное к себе отношение. Из них четверо лежат в госпитале с тяжелыми ранениями и еще двух отправляют на передовую. Думаю, что рано или поздно двое остальных тоже попадут в беду — это только вопрос времени.

— Эти двое взялись за ум и заслужили прощения. С ними ничего не случится.

— Неужели? — Комендант был явно удивлен.

Но Лиминг продолжал:

— Я не могу дать таких же гарантий тем, кто убил беглецов, их офицеру или начальнику, приказавшему расстрелять беззащитных пленников.

— Мы всегда расстреливаем сбежавших заключенных. Это давнее правило, необходимая мера устрашения.

— А мы всегда расправляемся с палачами, — отпарировал Лиминг. — Это тоже давно установленное правило и мера устрашения.

— Говоря “мы” — вы имеете в виду себя и вашего Юстаса? — спросил Паллам.

— Да.

— А какое вашему Юстасу до этого дело? Ведь жертвы-то не земляне. Просто горстка буйных ригелиан.

— Ригелиане — наши союзники. А союзники — значит, друзья. Я не могу спокойно наблюдать, как их хладнокровно и бессмысленно уничтожают. А Юстас очень чутко реагирует на мое настроение.

— Но не всегда ему повинуется?

— Нет.

— На самом деле, — продолжал Паллам, решив все выяснить раз и навсегда, — если рассмотреть вопрос о том, кто кому подчиняется, тс именно вы служите ему.

— Во всяком случае, бывает, — согласился Лиминг, скривившись, как будто у него только что вырвали больной зуб.

— Видите, вы сами лишний раз подтверждаете то, что говорили раньше, — коварно усмехнулся Паллам. Вот в чем основная разница между латианами и жителями Земли: вы знаете, что вами управляют, а латиане даже об этом не подозревают.

— Да никто нами не руководит. Ни на сознательном, ни на подсознательном уровне, — упирался Лиминг. Наша жизнь построена на основе взаимного партнерства, ну, как у вас с женой. Иногда она вам уступает, иногда — вы ей. И никому не приходит в голову считать, кто уступает чаще, скажем, за месяц, или требовать, чтобы уступки делались точно поровну Так ведь всегда бывает И никто не в обиде

— Мне трудно судить. Я никогда не был женат, — возразил Паллам и обратился к коменданту

— Продолжайте.

— Как вы, наверное, уже знаете, наша планета является главной тюрьмой Сообщества, — сказал комендант. — На сегодняшний день у нас скопилось много пленных, в основном — ригелиан.

— Ну и что?

— Скоро должны прибыть новые партии. На следующей неделе ожидаем две тысячи центаврийцев и шестьсот тетиан, которых мы разместим в новой тюрьме Сообщество станет посылать нам все новых и новых пленников, как только мы будем готовы их принять, и появятся свободные корабли для перевозки. Он задумчиво посмотрел на собеседника. Пройдет какое-то время, и они завалят нас землянами.

— А что вам в этом не нравится?

— Зангаста решил отказаться от приема землян.

— Это его дело, — с вежливым безразличием заметил Лиминг.

— Зангаста умен, — в порыве патриотического восторга, сказал комендант. — Он считает, что собрать на одной планете целую армию пленников различного происхождения, да еще добавить к ним несколько тысяч землян — значило бы создать взрывоопасную смесь, заварить такую кашу, что потом не расхлебаешь! Ведь так можно совсем утратить власть на планете, которая, к тому же, находится в тылу Сообщества, и стать мишенью для яростных атак своих же союзников.

— Очень даже может быть, — согласился Лиминг. — Я бы сказал, что скорее всего так и будет. Точнее, это практически неизбежно. Только это не единственная тревога Зангасты. Просто он счел возможным о ней рассказать. Но у него есть и другой интерес.

— Какой же?

— Ведь это сам Зангаста приказал расстрелять беглецов. Конечно, он, иначе никто бы не осмелился этого сделать. А теперь Зангаста боится: кто знает, может, Юстас ночами уже сидит у его изголовья и посмеивается. Вот он и подумал, что если бы здесь оказалось несколько тысяч Юстасов, угроза для него возросла бы пропорционально. Только он ошибается.

— Почему?

— Потому, что причин для страха нет только у раскаявшегося, а еще и у трупа! Пусть на планете будет хоть пятьдесят миллионов Юстасов — мертвецу уже все равно. Я советую Зангасте отменить приказ о расстреле, если, конечно, он не хочет расстаться с жизнью.

— Я передам ему ваш совет. Только отмена приказа может и не понадобиться. Ведь я вам уже говорил, что он умен. Он разработал тонкую стратегию, в результате которой все ваши показания пройдут последнюю решающую проверку. В то же время, она поможет решить его личные проблемы.

Почувствовав смутную тревогу, Лиминг спросил:

— А что он собирается делать?

— Мы получили распоряжение поставить вас в известность. Он уже приступил к делу. — Для большего эффекта комендант сделал паузу и сказал: — Он послал Сообществу радиограмму с предложением об обмене пленными.

Лиминг заерзал на стуле. Вот ужас! Ну и наломал же он дров своими угрозами мести! Ведь с самого начала он добивался только одного: всеми правдами и неправдами выбраться из тюрьмы и попасть туда, откуда можно было бы стартовать на Землю. Ох и наболтал же он! И вот теперь они берут его небылицы и устраивают звон по всей галактике! Вот уж точно: задумал сеть обмана прясть, рискуешь сам в нее попасть…

— Больше того, — продолжал комендант, — Сообщество заявило о своем согласии, при условии, что обмен пройдет чин на чин, то есть капитана на капитана, навигатора на навигатора и так далее.

— Правильно.

— Зангаста, в свою очередь, — сказал комендант, скалясь как голодный волк, — тоже дал согласие, но при условии, что первыми Сообщество заберет ваших соотечественников и обменяет их в соотношении два за одного. Сейчас он как раз ждет ответа.

— Два за одного? — широко раскрыв глаза, переспросил Лиминг. — Вы хотите сказать, что он требует двоих ваших за каждого землянина?

— Ну, что вы, конечно, нет! — Комендант усмехнулся еще шире, так, что обнажились десны. — Нам должны вернуть двух солдат Сообщества за каждого землянина и его Юстаса. Два за два — ведь это справедливо, правда же?

— Не мне судить, — Лиминг чуть не упал со стула. — Решать будет Сообщество.

— А пока не придет ответ и обоюдное согласие не будет достигнуто, Зангаста хотел бы улучшить условия, вашего содержания. Вас переведут в офицерские казармы, которые находятся за пределами тюрьмы. Вы получите офицерский паек и разрешение на загородные прогулки. С вами будут временно обходиться, как с гражданским лицом. В общем, создадут все условия. От вас требуется одно — обещайте, что не попытаетесь сбежать.

Вот напасть! Все выдумки Лиминга были нацелены на побег. Не отказываться же от него теперь. И все же он не хотел давать слова чести, чтобы тут же бесстыдно нарушить его.

— Никаких обещаний, — отрезал он.

Комендант не верил своим ушам.

— Вы, наверное, шутите?

— И не думаю. Просто у меня нет выбора. Военный закон Земли не позволяет военнопленным давать какие-либо обещания.

— Но почему?

— Да потому, что ни один землянин не может нести ответственность за своего Юстаса. Как я могу поклясться, что не убегу, если за другой моей половиной уследить невозможно? Разве может один близнец дать клятву за другого?

— Стража! — взревел комендант, но вид у него был явно разочарованный.

Целых двенадцать дней Лиминг слонялся по камере, ночами время от времени разговаривая с Юстасом — в расчете на подслушивающих под дверью. Ну и попал же он в переделку! Но отступать уже поздно: или пан или пропал…

Кормили по–прежнему вдоволь, хотя качество было не очень. Охрана толком не знала, как с ним обращаться. Так всегда бывает, если пленнику удается договориться с начальством. Поймали еще четверых ригелиан, но пока не расстреляли. Судя по всему, он держит врага в руках.

Хотя Лиминг никому ничего не говорил, остальные заключенные откуда-то узнали, что именно он каким-то образом связан с ослаблением режима содержания. Во время прогулки они обращались с ним уважительно, как с человеком, которому удалось совершить невозможное. Порой их любопытство прорывалось наружу.

— Ты знаешь, что последних четверых беглецов не расстреляли?

— Да, — ответил Лиминг.

— Говорят, что это твоя заслуга.

— Кто говорит?

— Да так, ходят слухи.

— Интересно, а почему первых пойманных расстреляли, а следующих нет? Должна же быть какая-то причина.

— Может быть, зангов совесть замучила. Пусть даже с опозданием, — сказал Лиминг.

— Нет, тут что-то другое.

— Ну, и что же?

— Кто-то их напугал.

— Кто же?

— Не знаю, но ходят упорные слухи, что ты совсем приручил коменданта.

— Похоже на правду, не так ли? — поддразнивал собеседника Лиминг.

— Я так не думаю. Но с землянами нужно быть начеку. — Немного подумав, он спросил: — А что ты делаешь с той проволокой, что я тебе принес?

— Хочу связать из нее пару носков. Нет ничего прочнее и удобнее, чем проволочные носки.

Так он отделывался от любопытных и помалкивал, не желая будить напрасные надежды. В душе у него росло беспокойство. Ведь ни союзники, ни Земля ничего не знают о Юстасах. Если неприятель предложит обменять двоих пленных на одного, то согласия не получит. Категорический отказ может обернуться неприятными для Лиминга вопросами, на которые он не сумеет ответить.

Тогда противник рано или поздно поймет, что ему попался первейший в мире лжец. И Лимингу устроят какую-нибудь хитроумную проверку. Он провалится, тут-то все и начнется. Он совсем не переоценивал свою заслугу в том, что ему так долго удавалось водить противника за нос. Из тех немногих книг, которые он прочитал, Лиминг знал, что религия зангов основана на почитании духов предков. К тому же им знаком полтергейст. Почва была подготовлена задолго до него. Он только вспахал ее и засеял. Если занги уже верят в двух невидимых существ, то их не так уж трудно заставить поверить и третье.

Но когда союзники передадут Асте–Зангасте недвусмысленное предложение катиться подальше, третий призрак скорее всего будет с яростью отвергнут. Если только не удастся ценой очередной убедительной выдумки добавить этому призраку некоторой реальности. Но как? Лиминг уже в который раз бился над этим вопросом, когда за ним снова явилась стража. Комендант был у себя, но Паллама с ним не оказалось. Вместо него на Лиминга глядела целая дюжина штатских. Всего, значит, тринадцать, как раз подходящая компания, чтобы подписать ему приговор.

Он сел, чувствуя себя в центре всеобщего внимания, совсем как шестихвостая мускусная крыса в зоопарке. Четверо штатских тут же принялись по очереди его атаковать. Их интересовал один–единственный вопрос: бопомагилви. Похоже, они часами развлекались с ним, и в результате только дошли до легкого обалдения, что их вовсе не устраивало.

— Какой принцип устройства этого аппарата? Он что, концентрирует телепатический сигнал в узкий пучок большого диапазона? На каком расстоянии ваш Юстас выходит из зоны прямой связи, и его приходится вызывать с помощью бопомагилви? Почему для получения ответа нужно сначала провести направленный поиск? И откуда вы знаете, как делать спиральную петлю?

— Я не могу это объяснить. Откуда птица знает, как вить гнездо? Это инстинкт. Я всегда, знал как вызывать Юстаса с тех самых пор, как сумел согнуть кусок проволоки.

— А не мог Юстас вложить вам в голову эти знания?

— Правду сказать, я об этом не задумывался. Хотя очень может быть.

— Любая ли проволока подойдет?

— Да, если не содержит железа.

— Все ли спирали одинаковой конструкции и размера?

— Нет, все зависит от владельца.

— Мы тщательно обыскали землян, которые находятся в латианском плену. Но ни у кого из них ничего подобного не оказалось. Как вы это объясните?

— Они им просто не нужны.

— Почему?

— Потому что их в плену больше четырехсот и они могут рассчитывать, что несколько Юстасов всегда будут неподалеку.

Когда Лимингу кое-как удалось от них отбиться, у него просто ум за разум зашел, а душа ушла в пятки. Потом настала очередь коменданта.

— Союзники наотрез отказались забирать пленных землян первыми или обменивать их два к одному, и вообще, дальше обсуждать этот вопрос. Что вы на это скажите?

Собрав остатки воли, Лиминг ответил:

— Подумайте сами, на вашей стороне сражаются более двадцати разных народов. Самые могущественные из них, конечно, латиане и зебы. Неужели вы думаете, что Сообщество согласилось бы с предложением союзников дать преимущество при обмене какой-нибудь определенной расе? Окажись такими счастливчиками, к примеру, танзиты, что ж, по–вашему, латиане и зебы так и проголосуют за то, чтобы они вернулись домой первыми?

Тут вмешался высокий, похожий на начальника, субъект в штатском:

— Я — Даверд, личный помощник Зангасты. Он тоже считает, что землян просто забаллотировали. Поэтому я должен задать вам один вопрос.

— Какой?

— Ваши союзники знают о Юстасах?

— Нет.

— Вам удалось скрыть их существование?

— Никому и в голову не приходило что-то скрывать. Просто Юстасы эффективны только в борьбе с врагами, тогда их уже ни от кого не скроешь.

— Прекрасно. — Даверд подошел поближе и напустил на себя вид заговорщика. — Латиане развязали войну, а зебы поддержали их. Всех остальных, в том числе и нас, втянули в нее по разным причинам. Латиане сильны и заносчивы, но мы знаем, что они не отвечают за свои действия.

— А мне-то какое до этого дело?

— Мы, более слабые народы, не можем противостоять латианам и зебам в одиночку. Но объединившись, мы будем достаточно сильны, чтобы выйти из войны и занять нейтральную позицию. Поэтому Зангаста связался с остальными.

Господи, ну и дела! Вот чего можно добиться, имея всего–навсего моток медной проволоки!

— Сегодня он получил ответ, — продолжал Даверд, — они готовы объединиться во имя мира. При условии, что союзники признают их нейтралитет и проведут обмен пленными.

— Такое трогательное единодушие среди мелкой рыбешки говорит о многом, — злорадно вставил Лиминг.

— О чем же?

— О том, что войска союзников недавно одержали победу. При этом кое–кому очень не поздоровилось.

Даверд не ответил.

— На этой планете вы — единственный землянин. И Зангаста считает, что вас можно прекрасно использовать.

— Каким образом?

— Он решил отослать вас на Землю. Вы должны убедить землян, чтобы они нас поддержали. Запомните: если вам это не удастся, сотни тысяч пленников пострадают.

— В таких случаях говорят: я умываю руки, и ни за что не отвечаю. Но вы тоже запомните: вздумаете сделать из пленников козлов отпущения, рано или поздно придется за это ответить.

— Союзники ничего не узнают, — парировал Даверд. — Ведь здесь не будет ни землян, ни Юстасов, так что некому будет тайком им сообщить. Таким образом, мы нейтрализуем землян. Так что, союзники не смогут использовать данные, которых у них не будет.

— Да уж, — согласился Лиминг, — тем, чего у тебя нет, никак не воспользуешься.

Они снарядили легкий эсминец с командой из десяти зангов. Сделав единственную посадку для заправки и смены дюз, он доставил их на базовую планету, находившуюся на передней линии фронта.

База была аванпостом латиан, но их ничуть не заинтересовали планы их младших партнеров. Им и в голову не пришло, что человекообразное существо в зангастанском корабле — настоящий землянин. Латианские техники быстро сменили обшивку дюз, готовя истребитель в обратный путь. Тем временем Лиминга пересадили в одноместный латианский корабль–разведчик, на котором не было никакого оружия. Перед отлетом все десять зангов отдали ему церемониальный салют.

С этой минуты Лимингу приходилось полагаться только на себя.

Взлет показался ему сущим адом. Пилотское кресло было велико для него и к тому же приспособлено под размеры латиан, так что все выпуклости и вогнутости находились не там, где надо. Корабль хоть и мощный, и быстроходный, но слушается руля не так, как земной. Лиминг и сам не понял, как ему удалось взлететь.

Потом его преследовали неотступные страхи, что корабль обнаружат локаторы союзников, и они разнесут его в клочья.

Он мчался среди звезд, положившись на судьбу и не прикасаясь к передатчику. Сигнал вызова на частоте врага мог мгновенно превратить его в удобную мишень. Лиминг направлялся прямо к Земле. Спал он тревожно и чутко. Не стоило доверять дюзам, хотя продолжительность полета была втрое меньше, чем когда он летел на своем корабле. Незнакомому автопилоту нельзя доверять хотя бы потому, что он вражеской конструкции. Самому кораблю нельзя довериться по той же причине. Союзным войскам не стоило доверять потому, что у них была привычка сначала давать залп, а потом уже задавать вопросы.

Скорее благодаря счастливому случаю, чем умелому управлению, он пересек линию фронта незамеченным. Такой же подвиг, имея достаточно наглости, мог бы совершить и противник, если бы у него хватило смелости. Ведь мало попасть на территорию противника — гораздо труднее оттуда выбраться.

Наконец, в один прекрасный момент Лиминг на полной скорости вынырнул над ночной стороной Земли и плюхнулся на поле в двух милях к западу от главного космопорта. Было бы явной глупостью рисковать, сажая латианский корабль посредине космопорта.

Кто-нибудь, задремавший у тяжелой пушки, мог вздрогнуть от неожиданности и выстрелить.

Луна уже ярко сияла, отражаясь в реке Цобаш, когда он пешком прошел к главным воротам. Раздался окрик часового:

— Стой, кто идет?

— Лейтенант Лиминг и Юстас Фенакертибан.

— Подойдите для опознания.

Он двинулся вперед, размышляя о том, что такой приказ — совершеннейшая глупость. Часовой видит его впервые в жизни, и не сумел бы отличить даже от Минни Мак Свини. Хотя, конечно — мысли пачкают мозги.

У ворот на него обрушилась целая лавина света. Из ближайшего здания выскочил какой-то парень с тремя нашивками на рукаве. Он тащил сканнер, за которым волочился тонкий черный кабель. Он стал размахивать сканнером перед Лимингом, обращая особое внимание на его лицо.

Из громкоговорителя последовал приказ:

— Отвести в штаб разведки!

Они уже отправились в путь, но тут часовой встревожился:

— А где же второй? — остановившись, спросил сержант, и стал оглядываться.

— А ну-ка, дыхни, — посоветовал Лиминг.

— Но ведь вы сами назвали два имени, — сгорая от злости, настаивал часовой.

— Попроси сержанта хорошенько — он тебе выдаст еще парочку, — сказал Лиминг, — правда, сержант?

— Ладно, идем, — проворчал сержант, проявляя какую-то болезненную раздражительность.

Они добрались до штаба разведки. Дежурил полковник Фармер. Он уставился на Лиминга и пролепетал:

— Вот это да!

Потом повторил это еще семь раз.

— А в чем дело? — без всякого вступления накинулся на него Лиминг. — Почему вы отказываетесь обменять пленных землян два к одному?

Казалось, Фармер с трудом приходил в себя от кошмарного сна.

— Так ты знаешь об этом?

— Стал бы я спрашивать, если бы не знал?

— Ладно. Но зачем нам принимать такое дурацкое предложение? Ведь мы еще не сошли с ума!

Лиминг наклонился над столом, опираясь на него руками, и сказал:

— Обязательно соглашайтесь, но с одним условием.

— Каким?

— Чтобы они заключили такой же договор в отношении латиан, два наших за одного латианина и одного Придурка.

— Кого–кого?

— Придурка. Они это проглотят и не подавятся. Раструбили по всему свету, что один латианин стоит двоих врагов. Слишком уж они самолюбивы, чтобы отказаться от такого предложения. Они сочтут это доказательством того, что их мощь известна даже противнику.

— Но как же… — начал Фармер, испытывая легкое головокружение.

— Среди их союзников начнется паника. Каждый поспешит согласиться первым. У них есть кое–какие мысли, до которых латиане дойдут, когда будет уже слишком поздно. Попробуйте хотя бы ради шутки. Два наших за одного латианина и его Придурка.

Фармер вскочил и заорал:

— Кто такой этот Придурок?

— Это узнать проще простого, — посоветовал Лиминг, — спросите у своего Юстаса.

Начиная заметно нервничать, Фармер сбавил тон до задушевного и продолжал со всей доступной ему мягкостью:

— Твое возвращение меня просто потрясло. Ведь уже много месяцев, как тебя объявили без вести пропавшим. Все думают, что ты погиб.

— Я совершил вынужденную посадку на краю света и попал в плен. Кучка чешуйчатокожих, которые называют себя зангами, упрятали меня в тюрьму.

— Ладно–ладно, — сказал полковник, успокаивающе помахивая руками. — Лучше расскажи, как ты сумел сбежать?

— Фармер, вам я не могу лгать. Я заморочил им голову своим бопамагилви.

— ???

— А потом стартовал на их корабле с десятью фаплапами на борту.

Не обращая внимания на собеседника, он изо всех сил пнул стол так, что дождь чернильных клякс обрушился на промокашку.

— А теперь вызовите кого-нибудь из контрразведки. Надеюсь, у них там не контрмозги? Отправьте радиограмму: двое наших за одного латианина и Придурка в придачу. — Он огляделся с безумным видом, — и еще найдите, где бы мне вздремнуть. Я просто с ног валюсь от усталости.

Сдерживаясь из последних сил, Фармер выдавил:

— Лейтенант, как вы разговариваете с полковником?

— Как умею, так и разговариваю. Майор Сморкун поставил пудинг в печь. Куда девался ваш зеленый кот?

Лиминг снова пнул ногой стол.

— Ну, скорее же, полковник! Дайте мне, наконец-то, отдохнуть!