Округлая громада крейсера проступала все более четко. Утренняя дымка рассеялась, и космический посланец предстал во всем своем величии. Он подмял целое поле, захватив изрядный участок соседнего. Почва просела под такой тяжестью футов на двадцать.

На борту находилось две тысячи человек, которые строго подразделялись на три категории. Высокие, подтянутые, с умным прищуром глаз — личный состав. Коротко стриженные, с хорошо развитой мускулатурой, с квадратными челюстями — десантники–наемники. И, наконец, лысеющие, близорукие, с невыразительными лицами — штатские чиновники.

Экипаж разглядывал этот мир с профессиональным, но безразличным интересом людей, привыкших окидывать планету цепким взглядом, прежде чем устремиться к другой. Солдаты взирали на него со смесью грубоватого презрения и скуки. Чиновники — с холодным властным выражением. Все они привыкли к новым мирам, к их бесконечному множеству, посетили десятки планет и ничего необычного не испытывали. Освоение неизведанного, как и предыдущего мира, было всего лишь повторением хорошо обработанной, неукоснительно выполняемой программы. Но в этот раз они здорово влипли, хотя еще и не догадывались об этом.

С корабля высаживались в строго установленном порядке. Первым — имперский посол. За ним — капитан крейсера, командир десантников, старший гражданский чиновник. Ну и потом, разумеется, сошка помельче, но в том же порядке: личный секретарь Его превосходительства, старший помощник капитана, заместитель командира десантников и канцелярские служащие соответствующего ранга. И так ступень за ступенью, исключая самых низших: парикмахера его превосходительства, чистильщика сапог и слуги, рядовых и нескольких канцелярских служек, взятых временно и мечтающих о постоянном месте. Эти несчастные оставались на борту для уборки корабля с приказом воздерживаться от курения. Будь планета неизвестной и враждебной, высадка проходила бы в обратном порядке, выполняя библейские предсказания о том, что последние будут первыми, а первые будут последними. Но неизвестной эта планета была только формально, потому что давно уже числилась в пыльных гроссбухах и папках, находившихся в двухстах с лишним световых лет отсюда, как поспевший плод, готовый для сбора. Задержка объяснялась только сверхобилием других переспевших плодов.

Согласно архивным данным, планета находилась на самой дальней границе гигантского скопища миров, заселенных во время Великого Взрыва — переселенческой лихорадки, охватившей всю Терру, когда чудо–двигатель Блидера практически преподнес ей космос на блюдечке.

В те далекие времена каждая семья, клан или селение, решившиеся поискать счастья” выходили на звездные тропы. Мятущиеся, честолюбивые, недовольные, эксцентричные, антиобщественные, непоседливые и просто любопытные срывались с насиженных, обжитых мест. И десятки, сотни, тысячи представителей цивилизации Терры рассыпались в космическом пространстве, найдя пристанище на приглянувшихся планетах.

На этой планете терряне обосновались лет триста тому назад. Как обычно и случается, процентов на девяносто переселенцы были знакомыми, родственниками, друзьями или приятелями пионеров, людьми, решившими последовать примеру дяди Эдди или доброго старого Джо. Вначале их было около двухсот тысяч, осваивавших новую родину.

С тех пор численность переселенцев должна была естественно прибавляться, и к настоящему времени их здесь вполне могло быть несколько миллионов. Это подтвердилось еще при подходе к планете: больших городов не наблюдалось, но обнаружилось порядочное количество мелких городов и деревень.

Его превосходительство, толстый, рыхлый, с редкими волосами и неприятным лицом невысокий человек, глянул под ноги, с трудом наклонился и ворча выдернул травинку, обнаружив заметную плешь. Слегка порозовевшее лицо подернулось гримасой, что, очевидно, означало одобрение. Не поворачивая головы, обратился к капитану:

— Трава-то, как у нас на Терре, капитан? Это что? Совпадение или они завезли с собой семена?

— Совпадение, наверное, — высказал свое мнение капитан Грейдер, при этом его лицо оставалось совершенно бесстрастным.

— Я уже бывал на четырех травоносных планетах. Есть, вероятно, и другие, где трава просто растет.

— Возможно, возможно. — Его превосходительство осмотрелся с хозяйственной гордостью. — Похоже, там кто-то пашет. Маленький двигатель, два широких колеса. Что за отсталость. — Он потер то место, где должен был быть подбородок, жировые складки всколыхнулись и успокоились.

— Приведите его сюда. Побеседуем, выясним, с чего лучше начинать.

— Есть! — Капитан Грейдер, строго следуя субординации, повернулся к полковнику Шелтону, командиру десанта:

— Его превосходительство желает поговорить с фермером. — Он флегматично показал на виднеющуюся фигуру с плугом.

— Вот тот фермер, — сказал Шелтон майору Хейму. — Его превосходительство требует фермера немедленно.

— Доставить фермера сюда, — приказал Хейм лейтенанту Дикону. — Быстро!

— Взять этого фермера, — распорядился Дикон, — да поживее. Его превосходительство ждет.

Старший сержант Бидворси, огромный краснолицый человек, поискал взглядом кого-нибудь рангом пониже, но вспомнил, что все низшие чины убирают сейчас корабль с запретом курить. Выбирать не приходилось. Миссия, видимо, выпала ему. Пробухав башмаками по полю и приблизившись на расстояние окрика к указанному объекту, он продемонстрировал образцовую строевую подготовку, испустил казарменным басом вопль: “Эй, ты, здорово!” — и призывно замахал руками.

Фермер остановился, вытер пот со лба, оглянулся. Было явно видно, что и крейсер, и здоровенный сержант не заинтересовали его. Все это для аборигена было не более чем мираж. Бидворси вновь замахал, но уже весьма повелительными жестами. Фермер спокойно помахал в ответ и продолжил работу. Бидворси выругался и вынужден был приблизиться. Теперь сержанту стало хорошо видно открытое обветренное лицо парня. Сержант опять рявкнул:

— Здорово!

Результат был тот же. Снова фермер остановил плуг. Из-под густых бровей на Бидворси недоуменно распахнулись темные глаза. Осененный мыслью, что за последние три века старый язык террян мог уступить место какому-нибудь местному наречию, сержант спросил:

— Ты меня понимаешь?

— А может один человек понять другого? — осведомился фермер на чистейшем земном языке и повернулся, чтобы продолжить работу.

Бидворси несколько растерялся, но, придя в себя, торопливо сообщил:

— Его превосходительство имперский посол желает говорить с тобой.

— Ну! — Фермер окинул его задумчивым взглядом. — А чем это он превосходен?

— Он особа значительной важности, — заявил Бидворси, который никак не мог решить, издевается ли этот тип над ним или был тем, что принято называть “характером”.

— Значительной важности, — повторил фермер, переводя взор на горизонт. Он, видимо, пытался понять смысл, вкладываемый чужаком в эти слова. Подумав немного, он спросил: — Что случится с твоим родным миром, когда эта особа умрет?

— Ничего, — признал Бидворси.

— Все будет идти как прежде?

— Конечно.

— В таком случае, — заявил фермер решительно, — нечего его считать важной особой. — С этими его словами моторчик загудел, колеса закрутились, и плуг начал пахать.

Вонзая ногти в ладони, Бидворси с полминуты вбирал в себя кислород, прежде чем сумел выдавить хрипло:

— Я не могу вернуться к Его превосходительству без ответа.

— Да ну? — Голос фермера звучал недоверчиво. — Что же тебя держит? — Потом, заметив опасное увеличение интенсивности окраски лица Бидворси, добавил сочувственно: — Ну, ладно, передай ему, что я сказал. — Он запнулся и добавил: — Благослови тебя, Боже, и прощай!

Старший сержант Бидворси, мощный человек весом в двести двадцать фунтов, носился по космосу уже два десятка лет, и ничего не боялся. В жизни на его голове и волосок не дрогнул, но сейчас, когда он вернулся к кораблю, его била дрожь.

Его превосходительство уставился на Бидворси холодным взором и требовательно спросил:

— Итак?

— Не идет. — У Бидворси на лбу выступили жилы. — Его бы в мою роту, сэр, на пару месяцев. Я б его так обтесал, что он скакал бы галопом.

— Я в этом не сомневаюсь, старший сержант, — успокоил Его превосходительство. И шепнул полковнику Шелтону: — Он хороший парень, но не дипломат. Слишком резок и голосом груб. Идите лучше вы сами и приведите этого фермера. Не сидеть же нам вечно и ждать, пока найдем с чего начать.

— Есть, Ваше превосходительство.

Полковник, сохраняя ранговое достоинство, не очень торопясь, высоко подняв голову, широким уверенным шагом двинулся через поле. Он поравнялся с плугом и со всей любезностью, на которую был способен, с широкой приветливой улыбкой очень вежливо поздоровался:

— Доброе утро, дорогой мой.

Остановив плуг, фермер вздохнул, как бы покоряясь судьбе, которая иногда приносит и неприятные моменты, повернулся к пришельцу, глаза его были темно–карими, почти черными.

— А чем это я вам дорог? — поинтересовался он.

— Это просто выражение такое, — объяснил Шелтон. Теперь он понял в чем дело. Повезло Бидворси — наткнулся на раздражительного типа. Вот и сцепились. Шелтон продолжал: — Я просто старался быть вежливым.

— Что ж, — рассудительно заметил фермер. — Я думаю, что ради такого дела стоит постараться.

Несколько порозовев, Шелтон решительно продолжал:

— Мне приказано просить вас почтить своим присутствием наш корабль.

— Думаете, на корабле будут почтены моим присутствием?

— Я уверен в этом, — ответил Шелтон.

— Врете, — сказал фермер.

Это переходило всякие границы. Терпение, а вместе с ним и любезность стали покидать полковника. Побагровев, Шелтон отрезал:

— Я никому не позволяю называть меня лжецом.

— Только что позволили, — ответил его собеседник.

Пропустив это мимо ушей, Шелтон продолжал настаивать:

— Пойдете вы на корабль или нет?

— Нет.

— Почему?

— Зассд, — сказал фермер.

— Что?!

— Зассд, — повторил фермер.

От этого словечка попахивало чем, то оскорбительным. Шелтон подавил усилием воли подступающий гнев и отправился обратно.

— Строит кого-то из себя, — сказал он послу. — Все, чего я добился в конце концов было “зассд”. Что бы это значило?

— Местный жаргон, — вмешался капитан Грейдер, — за три–четыре столетия развивается со страшной силой. Видывал я парочку планет, где жаргон так распространился, что практически приходилось учить новый язык.

— Вашу речь он понимал? — спросил посол, глядя на полковника.

— Так точно, Ваше превосходительство. И сам говорил чисто. Но никак не соглашался прекратить пахать. — Подумав немного, он добавил: — Если бы решение вопроса предоставили на мое усмотрение, я б его доставил сюда силой под вооруженным конвоем.

— Чем, конечно, поощрил бы его дать ценную информацию, — прокомментировал посол с нескрываемым сарказмом. Он погладил себя по животу, расправил пиджак, взглянул на свои начищенные туфли. — Ничего не остается, кроме как пойти самому с ним побеседовать.

Полковник Шелтон был шокирован:

— Ваше превосходительство, но вам не следует это делать.

— Почему не следует?

— Идти самому не подобает вашему званию!

— Я отдаю себе в этом отчет, — сухо ответил посол. — Вы можете предложить что-либо другое?

— Мы можем выслать поисковую группу и найти кого-нибудь посговорчивее.

— И потолковее, — высказался капитан Грейдер. — От этого деревенского лапотника мы все равно много не узнаем. Я сомневаюсь, известна ли ему хоть толика сведений, которые нам нужны.

— Хорошо. — Его превосходительство с удовольствием оставил мысль об экспедиции собственными силами. — Организуйте группу, и давайте, наконец, добьемся каких-нибудь результатов.

— Поисковую группу, — сказал полковник Шелтон майору Хейму. — Выделить немедленно.

— Назначить поисковую группу, — приказал Хейм лейтенанту Дикону. — Сейчас же.

Поисковую группу вперед, старший сержант, распорядился Дикон.

Бидворси подошел к кораблю, вскарабкался по трапу, сунул голову в люк и прорычал:

— Отделение сержанта Глида, на выход, да поживей! — Голос его набрал еще несколько децибел: — Кто курил? Клянусь Черным Мешком, если поймаю…

С поля доносился звук работающего двигателя и шуршание толстых шин. Рявкнула команда — две шеренги по восемь человек развернулись и зашагали по направлению к носу корабля. Солдаты ступали в ногу, гремя амуницией. Оранжевое солнце сверкало на их пряжках.

Сержанту Глиду не пришлось вести своих людей далеко. Промаршировав ярдов сто, он заметил справа от себя идущего через поле человека. Не обращая абсолютно никакого внимания на корабль, тот шел к фермеру, продолжавшему пахать.

— Отделение, направо! — завопил Глид. Дав своим людям обойти путника, он скомандовал им: — Кругом! — сопровождая команду выразительным жестом. Ускорив шаг, отделение разомкнуло строй, образуя две шеренги, марширующие по обеим сторонам одинокого пешехода. Игнорируя этот неожиданный эскорт, пешеход продолжал идти своей дорогой, убежденный, видимо, в том, что все происходящее не более чем мираж.

— Нале–во! — заорал Глид, пытаясь направить всю эту компанию в сторону посла.

Молниеносно выполнив команду, двойная шеренга развернулась налево, демонстрируя образцовый воинский маневр. Одно лишь нарушило его безупречность: человек посредине продолжал шагать своим путем и неожиданно шмыгнул между четвертым и пятым номерами правой шеренги.

Глида это расстроило, тем паче, что за отсутствием другого приказа отделение продолжало маршировать по направлению к послу. На глазах Его превосходительства происходила недостойная армии сцена: конвой тупо чеканил шаг в одну сторону, а пленник беззаботно шел себе в другую. У полковника Шелтона найдется много чего сказать по этому поводу, а если он что и упустит, то Бидворси припомнит уж наверняка.

— Отделение! — завопил Глид, негодующе тыча пальцем в сторону беглеца, причем все уставные команды мгновенно выскочили из его головы, — взять этого хмыря!

Разомкнув строй, солдаты окружили путника так плотно, что он не мог двигаться дальше. Поэтому он застыл на месте.

Глид подошел к нему и сказал, несколько запыхавшись:

— Слушай, с тобой всего–навсего хочет поговорить наш посол.

Абориген ничего не ответил, лишь уставился на него мягкими голубыми глазами. Тип он был весьма забавный, давно небритый, рыжие баки, окаймлявшие лицо, торчали во все стороны. И вообще он был похож на подсолнух. Этому способствовала и рыжая шевелюра, светящаяся в лучах оранжевого солнца.

— Пойдешь ты к Его превосходительству? — стоял на своем Глид.

— Не–а, — молодой мужчина (таким оказался вблизи абориген) кивнул в сторону фермера. — Я иду поговорить с Заком.

— Сначала с послом, — твердо ответил Глид. — Он — фигура.

— Я в этом не сомневаюсь, — заметил “подсолнух”.

— Ты у нас большой умник, да? — сказал Глид, состроив отвратительную физиономию и приблизив ее к лицу собеседника. — А ну, ребята, тащи его. Мы ему покажем.

“Большой умник” сел на землю. Сделал он это очень основательно, приняв вид статуи, прикованной к этому месту на веки вечные. Рыжие баки, правда, особого благородства ситуации не придавали. Но сержанту Глиду иметь дело с такими сидунами было не впервой. С той только разницей, что этот был абсолютно трезв.

— Поднять его и нести, — приказал Глид. Солдаты подняли его и понесли, ногами вперед, баками назад.

Не сопротивляясь и расслабившись, абориген повис в их руках мертвым грузом. В такой неблаговидной позе он и предстал перед послом.

Как только его поставили на ноги, он сразу же устремился в сторону Зака.

— Задержать его, чтоб вас… — заорал Глид.

Солдаты скрутили пленника. Его превосходительство оглядел аборигена с хорошо воспитанным умением скрывать недовольствие, деликатно кашлянул и заговорил:

— Я искренне сожалею, что вам пришлось прибыть ко мне подобным образом.

— В таком случае, — предложил пленник, — вы могли бы избежать душевной муки, просто не позволив этому произойти.

— Другого выхода не было. Нам надо как-то установить контакт.

— Не понимаю, — ответили “рыжие баки”, — почему именно сейчас?

— Сейчас? — Его превосходительство нахмурился в растерянности. — При чем здесь это?

— Так я об этом и спрашиваю.

— Вы понимаете, о чем он говорит? — обернулся посол к полковнику Шелтону.

— Позвольте высказать предположение, Ваше превосходительство. Я думаю, что он имеет в виду следующее: если мы оставили их без контактов с нами более чем на триста лет, то нет особой спешки в том, чтобы устанавливать контакт именно сегодня. — Он обернулся к “подсолнуху” за подтверждением.

Эта достойная личность подтвердила правильность его логики следующим образом:

— Для недоумка вы соображаете не так уж плохо.

Не говоря уже о Шелтоне, это было слишком для багровеющего поблизости Бидворси. Грудь его раздувалась, глаза извергали огонь, с командным металлом в голосе он рявкнул:

— Не сметь проявлять непочтительность, обращаясь к старшим офицерам!

Мягкие голубые глаза пленника обратились на него в детском изумлении, медленно изучая с головы до ног. Потом они вернулись к послу.

— Что это за нелепая личность?

Нетерпеливо отмахнувшись от вопроса, посол сказал:

— Послушайте, в наши намерения не входит беспокоить вас из чистого своенравия, как вы, кажется, склонны думать. Никто не намерен задерживать вас более, чем необходимо. Все мы…

Подергивая себя за небритую бороду, что придавало его поведению особое нахальство, туземец перебил посла:

— А решать, что необходимо, будете, разумеется, вы?

— Напротив, решение будет предоставлено вам, — ответил посол, демонстрируя достойное восхищения самообладание. — Все, что от вас требуется, это сказать…

— В таком случае я уже решил, — опять перебил его пленник и попытался сбросить с себя руки конвоиров. — Дайте мне наконец пойти поговорить с Заком.

— Все, что от вас требуется, — стоял на своем посол, — это сказать нам, где мы можем найти представителя местной администрации, который нас свяжет с центральным правительством. — Слова эти сопровождались строгим начальственным взглядом. — Ну, например, укажите, где находится ближайший полицейский участок.

— Зассд, — ответил туземец.

— Сам зассд, — ответил посол, теряя остатки терпения.

— Именно этого я и добиваюсь, — загадочно заверил его пленник. — Только вы мне все время мешаете.

— Если можно внести предложение, Ваше превосходительство, — вмешался полковник Шелтон, — позвольте мне…

— Никаких предложений мне не требуется, и я вам не позволю, — неожиданно грубо ответил посол. — Хватит с меня этого шутовства. Мы, наверное, приземлились в зоне для умалишенных, нужно это понять и без задержки покинуть ее.

— Вот теперь вы говорите дело, — одобрили “рыжие баки”. — И чем дальше уберетесь, тем лучше.

— Я отнюдь не намерен покидать планету, если именно такая мысль пришла в вашу неразумную голову, — с глубоким сарказмом заверил его посол. Он по–хозяйски топнул ногой. — Эта планета — часть нашей Империи. И как таковая она будет зарегистрирована, изучена и реорганизована. Корабль лишь переместится в другой район, где люди лучше соображают. — Он сделал жест конвоирам. — Отпустите его. Он, без сомнения, спешит одолжить у кого-нибудь бритву.

“Подсолнух”, не сказав больше ни слова, сразу отправился к фермеру, как будто намагниченной стрелкой компаса непреодолимо притягиваемый к Заку. На лицах Глида и Бидворси, наблюдавших за ним, были лишь отвращение и разочарование.

— Немедленно готовить корабль к перелету, — приказал посол капитану Грейдеру. — Сядем у какого-нибудь приличного городка, а не в глуши, где эта деревенщина принимает пришельцев из космоса за цыганский табор.

Он тяжело поднялся по трапу, сохраняя важный, исполненный достоинства вид. За послом легким пружинящим шагом взошел капитан, за ними, чеканя каждую ступень, полковник. Затем в должном порядке — все остальные чины. Последними поднялись, выдерживая строевой порядок, люди сержанта Глида.

Трап был убран в считанные секунды. Задраили люк. Корабль, несмотря на огромную массу, легко оторвался и взлетел без оглушительного шума и языков пламени.

Казалось, что картина совершенно не изменилась после отлета крейсера. По–прежнему тишину нарушал звук работающего плуга. Лишь вмятина, оставленная кораблем, изменила привычный вид.

В звуки работающего плуга вплелись голоса двух человек, не удосужившихся даже повернуться, чтобы проводить улетающий корабль взглядом.

— Семь фунтов первосортного табака — это очень много за ящик бренди, — протестовали “рыжие баки”.

— За мой бренди это еще мало, — отвечал Зак.

А корабль тем временем быстро поднялся на самую низкую отметку, позволяющую определить подходящее место для посадки в более цивилизованном участке планеты. Выбор пал на широкую равнину в миле севернее небольшого городка, предположительно населенного двенадцатью–пятнадцатью тысячами жителей. Капитан Грейдер предпочел бы перед посадкой произвести обстоятельную разведку с низких высот, но тяжелый космический крейсер не позволял опуститься еще ниже, как обычный атмосферный летательный аппарат, тем более маневрировать. На таком расстоянии от поверхности корабль может пойти на взлет либо на посадку.

Место для посадки приходилось выбирать в считанные секунды. Грейдер плавно и бесшумно посадил крейсер. Спустили трап и в прежнем порядке повторили церемонию высадки.

Его превосходительство бросил на городок оценивающий взгляд, дал окружающим почувствовать свое разочарование и сообщил:

— Что-то здесь не то. Вот город. Мы на виду у всех, и корабль торчит, как стальная гора. Не менее тысячи людей видели, как мы идем на посадку, даже если остальные в это время занимались спиритизмом за спущенными шторами или дулись в карты в подвалах. И что же, взволнованы они?

— Похоже, нет, — признал полковник Шелтон.

— Я не спрашивал вас. Я рассуждал. Они не взволнованы. Они не удивлены. Им просто–напросто даже неинтересно. Да что же с ними такое?

— Должно быть, им не хватает любопытства, — осмелился предположить Шелтон.

— Может быть. А может, они просто боятся. Или все они чокнутые. Не одна планета была колонизирована всякими чудаками, которые искали свободы для своих чудачеств. Ежели психов триста лет никто не одергивал, то их отклонения превращаются в норму. Это, да соответствующее воспитание из поколения в поколение могут создать весьма странных типов. Но мы их вылечим!

— Разумеется, Ваше превосходительство, конечно, — подобострастно поддакнул Шелтон.

Посол указал на юго–восток:

— Я вижу там дорогу. Она кажется широкой и хорошо мощеной. Послать туда поисковую группу. Если они не приведут никого, кто желал бы побеседовать, мы немного подождем и пошлем в город батальон.

— Группу, — повторил полковник майору Хейму.

— Вызвать поисковую группу! — Приказал Хейм лейтенанту Дикону.

— Выслать их опять, старший сержант, — сказал Дикон.

Бидворси выкрикнул Глида и его людей, показал направление, обложил их парой выражений и приказал отправляться.

Глид маршировал во главе колонны. До дороги было не больше полумили, она дугой выгибалась к городу. Левая шеренга, которой хорошо были видны городские окраины, жадно их рассматривала.

Объект появился, как только они дошли до шоссе. Он довольно быстро передвигался со стороны города на конструкции, отдаленно напоминающей мотоцикл. Два больших резиновых колеса приводились в действие чем-то вроде вентилятора в клетке. Глид быстро расставил своих людей поперек шоссе.

Приближавшаяся машина вдруг испустила резкий пронзительный звук, смутно напоминавший голос Бидворси при виде нечищеных сапог.

— Стоять по местам! — скомандовал Глид. — Кто сойдет с места — шкуру спущу.

Опять резкий сигнал. Никто не шелохнулся. Машина замедлила ход, подползла ближе и остановилась. Вентилятор продолжал вращаться на малых оборотах, можно было различить издающие тихое шипение лопасти.

— В чем дело? — осведомился водитель. Он был худ, лет за тридцать, носил в носу золотое кольцо, а волосы его были заплетены в косичку, перевязанную невообразимо пестрым шнурком.

При виде его Глид заморгал от изумления, но все же собрался с силами, ткнул пальцем в сторону стальной горы и сказал:

— Корабль из космоса!

— Ну и что я, по–вашему, должен теперь делать?

— Сотрудничать, — ответил Глид, все еще ошарашенный косой. Ничего похожего ему раньше встречать не приходилось. И ее хозяин отнюдь не выглядел женоподобно. Скорее наоборот, коса придавала его лицу свирепое выражение.

— Сотрудничать, стало быть, — размышлял вслух водитель. — Что ж, красивое слово. И вам, разумеется, известно, что оно означает?

— Я не остолоп.

— Точная степень вашего идиотизма не является предметом обсуждения в настоящий момент, — ответил туземец. Кольцо в его носу чуть покачивалось, когда он говорил. — Сейчас предметом обсуждения является слово “сотрудничество”. Сдается мне, вы сами всегда готовы сотрудничать?

— А то как же, — заверил его Глид. — И все другие тоже, если не хотят неприятностей. Я военный — и приказы выполнять обязан.

— Давайте не будем уклоняться от темы, ладно? — Водитель прибавил вентилятору оборотов, потом снова замедлил его вращение. — Вам отдают приказы, и вы их выполняете?

— Конечно. Мне так всыплют, если…

— Это и есть то, что вы именуете “сотрудничеством”? — перебил Глида собеседник. Он пожал плечами и отрешенно вздохнул. — Ну что ж, всегда приятно проверить историков. Книги ведь могли и ошибаться. — Вентилятор завертелся вовсю, и машина двинулась вперед. — Извините, пожалуйста.

Переднее резиновое колесо врезалось в двух солдат, отбросив их в стороны без какого-либо ущерба для их здоровья. Машина с воем рванулась вперед по дороге.

— Кретины чертовы! — вопил Глид, пока его солдаты поднимались и отряхивались. — Я вам приказал стоять по местам, как вы посмели его выпустить?

— А что было делать, сержант? — ответил один из них, бросив на Глида угрюмый взгляд.

— Заткнись! Надо было держать оружие наизготове и прострелить ему шину. Никуда бы он тогда не делся.

— А вы нам не приказывали держать оружие наизготове.

— Да и вообще, ваше-то где? — добавил кто-то из солдат. Глид круто развернулся и прорычал:

— Кто это сказал? — Его разгневанные глаза обшарили длинный ряд безразличных, пустых лиц. Найти виновного было невозможно. — Ну ничего, всыплю я вам нарядов вне очереди, — пообещал Глид. — Я сам…

— Старший сержант идет, — предупредил один из солдат. Подошел Бидворси, окинул отделение холодным, презрительным взглядом.

— Что здесь происходит?

Изложив вкратце обстановку, Глид закончил угрюмо:

— Он был похож на Чикасова, который владеет нефтяным колодцем.

— Что такое “Чикасова”? — потребовал объяснения Бидворси.

— Я про них читал где-то еще пацаном, — пояснил Глид, радуясь возможности блеснуть познаниями. — Они носили длинные прически, одеяла и разъезжали в автомобилях, отделанных золотом.

— Шиза какая-то, — сказал Бидворси. — Я плюнул на всю эту муру про волшебные ковры, когда мне было семь. К двенадцати я знал назубок баллистику, а к четырнадцати — тыловое обеспечение. — Он громко фыркнул, окидывая собеседника ехидным взглядом. — Некоторые страдают, правда, замедленным развитием.

— Они действительно существовали, — пытался стоять на своем Глид. — Они…

— И феи тоже, — отрезал Бидворси. — Мне о них мамочка рассказывала. А она была прекрасной женщиной и не врала. По крайней мере, часто. — Он сплюнул на дорогу. — Не будь младенцем! — Потом окрысился на солдат:

— Ну-ка, держать оружие как следует, если вы знаете, что это такое. Следующим, кто попадется, я лично займусь.

Он присел на большой валун у самой дороги и вперил в город нетерпеливый взгляд. Глид, несколько задетый, примостился рядом. В бездействии время тянулось черепашьим темпом. Через полчаса казалось, что это будет продолжаться бесконечно — пустынная дорога и бездействующая поисковая группа.

Один солдат не выдержал и спросил:

— Закурить можно, старший сержант?

— Нет.

Взгляды всех были обращены к городу. Десантники, изголодавшиеся по нормальной жизни, думали о городе, о радостях, которые таил он в себе. Всем хотелось ощутить свободу пространства, услышать смех, увидеть огни вечернего города, вкусить всех человеческих радостей.

Вдруг вдали на трассе показалось что-то среднее между автобусом и автомобилем, двигающееся в их сторону. Приблизившись на расстояние около двухсот ярдов от заграждения, оттуда раздался выкрик:

— С дороги! С дороги!

Звук исходил из рупора, установленного над крышей длинной машины, битком набитой людьми, катившейся на двадцати колесах (по десять с каждой стороны) и издававшей такой же вой, как ее маленькая предшественница, но вентиляторов не было видно.

— Ага, — с удовлетворением, не лишенным злорадства, пробурчал Видворси, — целая орава катит к нам в руки. Или один из них заговорит, или я подам в отставку. — Он встал со своего камня и приготовился действовать.

Из рупора вновь раздалось:

— С дороги! С дороги!

— Стрелять по шинам, если они попытаются прорваться, — приказал Бидворси.

Это оказалось излишним. Экипаж замедлил ход и остановился совсем рядом с цепью десантников. Водитель высунулся из кабины, а пассажиры, наоборот, отвернулись от окон.

Бидворси, решивший начать по–хорошему, подошел к водителю и сказал:

— Доброе утро.

— Чувство времени у вас ни к черту, — заметил водитель. Нос у него был перебит, уши похожи на цветную капусту, а на лице прямо-таки светилась любовь к темпераментным шоссейным гонкам. — Почему бы вам не обзавестись часами?

— Как?

— Сейчас не утро. Сейчас поздний полдень.

— Ну да, ну да, — согласился Бидворси, выдавливая кривую улыбку. — Добрый день.

— Я-то в этом не уверен, — хмыкнул водитель, ковыряя в зубах. — Еще одним днем ближе к могиле.

— Может, оно и так, — согласился Бидворси, ничуть не задетый этим пессимизмом. — Но у меня других забот хватает, и я…

— Да не стоит беспокоиться ни о прошедшем, ни о настоящем, — посоветовал водитель. — Впереди еще большие заботы.

— Да, наверное, — ответил Бидворси, чувствуя, что сейчас не время и не место для обсуждения теневых сторон бытия. — Но я предпочитаю решать свои проблемы в угодное мне время и угодным мне образом.

— Ни про одного человека нельзя сказать, что его проблемы — это только его проблемы. И время, и методы тоже, — заявил этот боксерского вида оракул. — Разве не так?

— Я не знаю, да и наплевать мне, — ответил Бидворси, выдержка которого убывала по мере того, как поднималось давление. Он помнил, что за ним наблюдают Глид и солдаты. Наблюдают, слушают и, вполне возможно, посмеиваются над ним про себя. Да и пассажиры тоже.

— Я думаю, ты тянешь резину специально, чтобы меня задержать. Не выйдет. Посол ждет…

— И мы тоже, — подчеркнуто ответил водитель.

— Посол желает говорить с вами, — продолжал Бидворси, — и он будет говорить с вами!

— Я был бы последним человеком, если не дал бы ему говорить. У нас здесь свобода слова. Пусть выйдет и скажет, что хочет, чтобы мы могли, наконец, ехать по своим делам.

— Ты, — сообщил Бидворси, — пойдешь к нему. И вся твоя компания, — он показал на пассажиров, — тоже.

— Только не я, — сказал высунувшийся из бокового окна толстяк в очках с толстыми стеклами, за которыми его глаза были похожи на яйца всмятку. Более того, голову его украшала высокая шляпа в красную и белую полоску.

— И не я, — поддержал его водитель.

— Хорошо, — в голосе Бидворси прозвучала угроза. — Только попробуй сдвинуть с места свою птичью клетку, мы тебе сразу шины в клочья разорвем. Вылезай из машины!

— Вот еще! Мне и здесь уютно. А вы попробуйте меня вытащить.

Бидворси сделал знак шести солдатам, стоящим возле него.

— Слышали, что он сказал? А ну тащи его наружу!

Распахнув дверь кабины, они вцепились в водителя. Он и не пытался сопротивляться. Схватив его, они дернули все разом и наполовину вытащили податливое тело из кабины. Дальше вытянуть они не могли.

— Давай, давай! — понукал нетерпеливо Бидворси. — Покажем ему, что к чему. Не прирос же он там.

Один из солдат перелез через тело, разглядел кабину и сказал:

— Почти что.

— То есть как?

— Он прикован к рулевой колонке.

— Что? А ну дай посмотреть.

Нога водителя была прикована к рулевой колонке цепочкой и маленьким, но замысловатым замком.

— Где ключ?

— Зассд.

— Сунь его обратно в кабину, — приказал, свирепея, Бидворси. — Возьмем пассажиров. Что один болван, что другой, какая разница! — Он подошел к дверям и рывком распахнул их. — Вылезать, и живо!

Никто даже не пошевельнулся. Все молча изучали его, и выражения их лиц отнюдь не были ободряющими.

Толстяк в полосатой шляпе уставился на него сардонически. Бидворси решил, что толстяк совсем не в его вкусе, и что курс строгой армейской муштры мог бы помочь ему сохранить фигуру.

— Либо выйдете, — предложил Бидворси пассажирам, — либо поползете. Как вам больше нравится. Решайте сами.

— Если ты не можешь шевелить мозгами, то, по крайней мере, шевели глазами, — посоветовал толстяк. Он изменил позу, и это движение сопровождалось звяканьем металла.

Бидворси просунул голову в дверь. Потом залез в машину, прошел по салону и оглядел каждого пассажира.

Когда он вышел обратно и заговорил с сержантом Глидом, багровая окраска его лица сменилась темно–серой.

— Они все прикованы. Все до одного. — Он посмотрел на водителя. — Что это за гениальная мысль — всех приковать?

— Зассд, — беззаботно ответил водитель.

— У кого ключи?

— Зассд.

Глубоко вздохнув, Бидворси сказал, ни к кому не обращаясь:

— Пока этот болван сидит на водительском месте, мы не сможем подогнать машину к кораблю. Нужно найти ключи или достать инструменты и расковать их.

— Или сделать им ручкой и потом принять таблетку. — предложил водитель.

— Молчать! Даже если я застряну здесь на следующий миллион лет, я тебе…

— Полковник идет, — буркнул Глид, дергая Бидворси за рукав. Подошедший полковник Шелтон медленно и церемонно прошествовал вокруг экипажа, изучая его конструкцию и пассажиров. Вид полосатой шляпы заставил его вздрогнуть. Потом он подошел к своим возмущенным подчиненным.

— В чем дело на этот раз, старший сержант?

— Опять психи, сэр. Порют чушь, говорят “зассд” и знать не хотят Его превосходительства. Выходить отказываются, а вытащить мы их не можем, потому что каждый прикован к креслу.

— Прикован? — брови Шелтона поползли вверх. — За что?

— Не могу знать, сэр. Прикованы, как каторжники при транспортировке в тюрьму, и…

Шелтон отошел, не дослушав до конца. Осмотрев все сам, он вернулся обратно.

— Может быть, вы и правы, старший сержант. Но я не думаю, что это преступники.

— Нет, сэр.

— Нет. — Шелтон многозначительно посмотрел на красочный головной убор толстяка. — Они больше похожи на группу чокнутых, которых везут в дурдом. Спрошу-ка я водителя.

Подойдя к кабине, он сказал:

— Не будете ли вы против объяснить мне, куда вы едете?

— Да, — сухо ответил водитель.

— Итак, куда же?

— Слушайте, — сказал водитель, — мы с вами на одном языке говорим?

— Что?

— Вы спросили, не буду ли я против, и я сказал “да”. Я очень даже против.

— Вы отказываетесь говорить?

— Ты делаешь успехи, сынок.

— Сынок? — вмешался Бидворси, дрожа от возмущения. — Да ты понимаешь, что говоришь с полковником?

— Предоставьте это мне, — успокоил старшего сержанта Шелтон…

Взгляд его стал стальным, когда полковник вновь посмотрел на водителя.

— Следуйте дальше. Я сожалею, что мы задержали вас.

— Пусть это вас не беспокоит, — ответил водитель преувеличенно вежливо. — Когда-нибудь и я вам тем же отплачу.

С этим загадочным ответом он тронул машину с места. Солдаты расступились. Вой двигателей достиг верхней ноты, машина рванулась и исчезла вдали.

— Клянусь Черным Мешком, — выругался Бидворси, уставившись ей вслед, — на этой планете больше разгильдяев, отвыкших от дисциплины, чем на…

— Успокойтесь, старший сержант, — посоветовал Шелтон. — Я чувствую то же, что и вы, но забочусь о своих артериях. Даже если они раздуются, как морские водоросли, это вряд ли облегчит решение наших проблем.

— Должно быть, так, сэр, но…

— Мы столкнулись здесь с чем-то очень странным, — продолжал Шелтон. — И мы должны выяснить, с чем именно и что будет лучшим способом действий. Видимо, нужна новая тактика. Пока мы ничего не добились, высылая поисковую группу. Только время зря теряем. Придется изыскать другой, более эффективный метод установления контакта с власть предержащими. Прикажите своим людям возвращаться на корабль, старший сержант.

— Есть, сэр. — Бидворси отдал честь, круто повернулся, щелкнул каблуками и открыл свою пещероподобную пасть:

— Отделение, напра–во!

***

Совещание затянулось на всю ночь до следующего утра. За эти наполненные спорами часы по шоссе проследовало множество техники, в основном колесной, но ни один водитель не остановился. Ни у кого гигантский корабль не вызвал хотя бы малейшего интереса, не говоря уж о том, чтобы из любопытства перекинуться с командой парочкой приветственных слов. Странные обитатели этого мира страдали, казалось, какой-то особой формой близорукости: ничего не видели, пока предмет не совали им прямо под нос, но и тогда рассматривали его искоса. Пассажирами одного из грузовиков, промчавшимися по шоссе ранним утром, были девушки в цветастых головных уборах, типа косынок. Они громко пели что-то вроде “Поцелуй меня на прощанье, дорогой”. С полдюжины солдат радостно завопили, заулюлюкали, замахали, засвистели. Все напрасно. Пение не прервалось ни на секунду, и ни одна из поющих даже не подумала повернуть голову на звук раздававшихся воплей. Зато Бидворси, к еще большему унынию любвеобильных рядовых, показался из люка и рявкнул:

— Если вам, идиоты, энергию девать некуда, я для вас работенку сыщу. Да погрязнее. — И окинул всех по очереди уничтожающим взглядом перед тем, как подняться на корабль.

За подковообразным столом в навигаторской командный состав продолжал обсуждение обстановки. Утренние лучи солнца уже заглядывали сквозь иллюминаторы, высвечивая усталость совещающихся, а они подчеркнуто настоятельно повторяли то, что было сказано не раз, ибо нового никто не в состоянии не мог уже предложить.

— Вы уверены, — спросил посол капитана Грейдера, — что никто не посещал эту планету с тех пор, как триста лет назад высадились поселенцы?

— Абсолютно уверен, Ваше превосходительство. Любой такой рейс был бы зафиксирован.

— Если это был рейс с земного корабля. Но ведь могли быть и другие. Меня не оставляет чувство, что в истории этой планеты было что-то весьма неприятное, связанное с пришельцами из космоса.

Ее жители страдают аллергией к космическим кораблям. То ли их пытались оккупировать, то ли им пришлось отбиваться от налета космических пиратов. А может, они стали жертвой мошенников–торговцев.

— Абсолютно исключено, Ваше превосходительство, заявил Грейдер. — Эмиграция распространилась на такое огромное количество миров, что и по сей день каждый из них недонаселен; и только одну сотую из них можно считать развитыми. Ни на одном не научились еще строить космические корабли, даже самые элементарные” На некоторых планетах помнят, как их строить, но не обладают достаточной технической базой.

— И я так всегда считал.

— Частных кораблей подобного радиуса действия просто не существует, — заверил Грейдер. — Да и космические пираты действуют в определенных местах космического пространства именно из-за отсутствия подобной техники. По нынешним ценам кандидат в пираты должен быть миллиардером, чтобы обзавестись кораблем с двигателем Блидера.

— Тогда, — веско сказал посол, — нам придется вернуться к моей первоначальной теории. Похоже, что из-за каких-то особых условий этой планеты и специфических форм воспитания все ее население помешалось.

— Многое это подтверждает, — вставил полковник. — Видели ли бы вы пассажиров в экипаже, который мы остановили на дороге. Один — типичный гробовщик, обутый почему-то в разные туфли: коричневый и желтый. Другой — этакий пижон с лунообразной физиономией, в немыслимой шляпе в полоску. Прямо как с вывески в парикмахерской, ему только соломинки для мыльных пузырей не хватало, да и ту, наверное, дадут, когда доставят на место.

— А куда именно?

— Не могу знать, Ваше превосходительство. Все они не желали даже смотреть в нашу сторону, а уж отвечать и подавно.

Окинув полковника ироническим взглядом, посол заметил:

— Это, безусловно, ценный вклад в информацию, которой мы располагаем. Мы обогащены сообщением, что неизвестный индивидуум, возможно, получит в подарок бесполезный предмет неизвестно для чего, когда этот индивидуум будет доставлен неизвестно куда.

Шелтон сник, сильно сожалея о том, что вообще повстречался с тем экстравагантным толстяком.

— Есть же у них где-то столица, центр, резиденция правительства, — утвердительно заявил посол. — Чтобы управлять планетой и реорганизовать ее, мы должны найти этот центр. Столицей может быть большой город. Маленькое поселение никогда не сделают столицей. У столичного города есть какие-то внешние отличительные признаки, придающие ей значимость. С воздуха он будет легко заметен. Следует приступить к поискам столицы, именно с этого вообще и следовало начинать. На других планетах это никогда не было проблемой. В чем же дело сейчас?

— Извольте взглянуть сами, Ваше превосходительство. — Капитан Грейдер разложил на столе фотографии. — Это снимки обоих полушарий, сделанные при подходе к планете. Нигде нет ничего похожего на большой город. Не видно даже ни одного городка, хотя бы чем-то отличающегося от других им чуть большего, чем другие.

— Не очень-то я верю снимкам, особенно сделанным с большого расстояния. Невооруженным глазом увидишь больше. У нас на борту четыре шлюпки, на которых можно прочесать всю планету от полюса до полюса. Почему бы не воспользоваться ими?

— Потому что они, Ваше превосходительство, не предназначены для подобных целей.

— Что значит, “для подобных целей”?

Грейдер терпеливо объяснил:

— Наши ракетные шлюпки старого образца, предназначены для запуска с борта корабля в космосе и развивают скорость до сорока тысяч миль в час. Попытка маневрировать, что необходимо для такого обзора планеты, на такой скорости приведет к неминуемой катастрофе. Скорость может быть не выше четырехсот миль в час.

— В таком случае на блидеровских кораблях давно надо иметь блидеровские шлюпки.

— Полностью с вами согласен. Но самая маленькая модель двигателя Блидера, Ваше превосходительство, превышает триста тонн, для шлюпки чересчур много. — Грейдер собрал фотографии и положил их обратно в ящик. — Что нам действительно нужно, так это древний аэроплан с пропеллером. Он обладал преимуществом, которого мы лишены: мог медленно лететь.

— Вы бы еще по велосипеду затосковали, — фыркнул посол.

— Велосипед как раз у нас есть, — доложил Грейдер. — У десятого инженера Гаррисона.

— Не понял.

— Он повсюду таскает велосипед с собой. Поговаривают, что он даже с ним спит.

— Космонавт на велосипеде? — посол презрительно хмыкнул.

— Я полагаю, он получает наслаждение от чувства скорости, развиваемой этим допотопным видом средства передвижения, приходит в экстаз от гонки через космос.

— Не могу знать, Ваше превосходительство.

— Вызвать Гаррисона. Пошлем этого ненормального к местным ненормальным. Возможно, ему окажется проще с ними договориться.

Грейдер подошел к микрофону и объявил:

— Десятому инженеру Гаррисону немедленно прибыть в навигаторскую.

Гаррисон прибыл через десять минут. Ему пришлось прошагать почти три четверти мили от двигателя. Это был худой человечек с темными обезьяньими глазками и с такими ушами, что при попутном ветре ему можно было не жать на педали. Посол изучал его с любопытством зоолога, увидевшего розового жирафа.

— Мне стало известно, что у вас есть на корабле велосипед.

Гаррисон ответил осторожно:

— Сэр, в инструкциях не сказано ничего, что…

— К чертям инструкции, — сделал нетерпеливый жест посол. — Мы оказались в идиотской ситуации, и выпутываться из нее придется по–идиотски.

— Так точно, сэр.

— Поэтому я хочу дать вам поручение. Поезжайте в город на своем велосипеде, найдите мэра, шерифа, самую большую шишку, или верховное ничтожество, или кто там у них есть. И передайте ему мое официальное приглашение на ужин. Ему и всем официальным лицам, которых он сочтет нужным с собой привести. С женами, разумеется.

— Слушаюсь, сэр.

— Партикулярное платье, — добавил посол.

Гаррисон выставил вперед одно ухо, опустил другое и сказал:

— Прошу прощения, сэр?

— Могут одеваться как хотят.

— Понятно, сэр. Мне можно отправляться прямо сейчас, сэр?

— Немедленно. Возвращайтесь как можно скорее и доставьте мне ответ.

Неуклюже откозыряв, Гаррисон вышел. Его превосходительство удобно раскинулся в кресле, игнорируя взгляды присутствующих.

— Только и всего. — Посол вытянул из ящика длинную сигару и осторожно откусил кончик. — Если мы не можем подобрать ключ к их головам, то подберем к желудкам. — Он хитро сощурился. — Капитан, проследите, чтобы выпивки было вдоволь. И покрепче. Венерианский коньяк или что-нибудь в этом роде. Час за обильным столом, и языки развяжутся. Мы их потом всю ночь остановить не сможем. — Посол закурил сигару и с удовольствием затянулся. — Старый испытанный дипломатический прием: незаметное обольщение путем набивания желудка. Всегда срабатывает безотказно, сами увидите.

Инженер возвращался из навигаторской, не замечая ничего вокруг, опустив глаза, чтобы никто не смог увидеть их радостного блеска. Душа его пела и ликовала, предвкушая блаженство свободного, неограниченного пространства. Он представлял, как покатит на своем любимце, вдыхая незнакомые ароматы, улавливая различные звуки, ощущая упругие воздушные массы всем своим существом. Гаррисона стала пробирать внутренняя дрожь от близкого счастья почувствовать себя человеком, а не десятым инженером, частью огромной металлической конструкции.

Сборы заняли не более четверти часа. Инженер смазал, любовно начистил до ослепительного блеска велосипед, осмотрел себя, сдувая последние пылинки с форменных брюк, и остался доволен:

Еще через полчаса он был уже на шоссе, ведущем в город. Гаррисон не торопясь крутил педали, с наслаждением вбирая в себя окружающий мир.

Планета очень напоминала родную Терру: те же просторы полей, перелески, дорога с пыльной травой на обочинах. Правда, растительность имела очень насыщенный темно–зеленый тон, переходящий в темно–болотный и черно–коричневый. Разноцветные пятна полевых цветов резких, пронзительных тонов были разбросаны на островках травы пограничных зон вокруг полей, разделенных на участки. Вдоль дороги трава и редкие цветы были притрушены густой коричнево–бурой пылью. Оранжевое солнце поднялось выше и стало основательно припекать, что заставило Гаррисона сильнее нажать на педали. Горячий воздух пахнул ему в лицо, доносившиеся ранее звуки, издаваемые какими-то птицами или насекомыми, заглушились свистом в ушах от быстрой езды.

Подъезжая к городу, он безо всякой радости вспомнил о свой миссии. Настроение не то, чтобы испортилось, но приобрело минорный оттенок.

Энергично давя на педали, десятый инженер Гаррисон въехал на улицу, по обеим сторонам которой стояли небольшие разного цвета дома, окруженные аккуратными садиками. Пухленькая, миловидная женщина подстригала в одном из них газон.

Он подкатил к ней, вежливо прикоснувшись пальцами к пилотке.

— Прошу прощения, мэм. Кто у вас в городе самый большой человек?

Она обернулась, скользнула по нему взглядом и указала ножницами на юг.

— Джефф Бэйнс. Первый поворот направо, второй — налево. У него кулинарная лавка.

— Спасибо.

Он двинулся дальше. Первый поворот направо. Он объехал грузовик на резиновых колесах, стоящий у угла. Второй — налево. Трое ребятишек тыкали в него пальцами, хрипло вопя, что заднее колесо его велосипеда вихляет. Он нашел лавку, прислонил велосипед педалью к обочине и похлопал его ободряюще, прежде чем войти и взглянуть на Джеффа.

А посмотреть было на что. У Джеффа было четыре подбородка, шея объемом в двадцать два дюйма и выпирающее на полярда брюхо. Простой смертный запросто мог нырнуть в одну штанину его брюк, не снимая при этом акваланга. Без сомнения, он действительно был самым большим человеком в городе.

— Хочешь чего-нибудь? — извлек Джефф вопрос откуда-то из глубины своей утробы.

— Да не совсем. — Десятый инженер Гаррисон окинул взглядом обильные запасы еды, и ему пришло в голову, что если ее всю к вечеру не раскупят, то вряд ли выкинут кошкам. — Я ищу определенного человека.

— Вот как. Я-то сам держусь обычно от таких подальше, но у каждого свой вкус. — Джефф подергал толстую губу, собираясь с мыслями, а потом предложил. — Почему бы тебе не обратиться к Сиду Вилкону на Дейд–авеню? Он самый определенный из всех людей, которых я знаю.

— Я не совсем это имел в виду. Я хотел сказать, что ищу человека особенного.

— Так какого же рожна ты не скажешь прямо? — Поразмыслив над новой проблемой, Джефф Бэйнс предложил. — По этой части годится Тод Грин. Ты его найдешь в обувной мастерской на углу. Он-то уж точно особенный. И еще какой!

— Вы меня не совсем понимаете, — мягко сказал Гаррисон. — Я охочусь за большой шишкой, чтобы пригласить его откушать.

Усевшись на высокий табурет, со всех сторон которого его тело свисало не меньше, чем на фут, Джефф Бэйнс окинул Гаррисона любопытным взглядом и сказал:

— Что-то здесь не то. Во–первых, тебе придется не один год искать человека с шишкой, особенно если тебе обязательно нужна именно большая шишка. И какой смысл тратиться на него только из-за этого?

— Тратить что?

— По–моему, это само собой разумеется. Об нужно устраивать так, чтобы им гасить старый об. Разве нет?

— Разве? — Гаррисон даже не закрыл рот. Мозг его пытался разобраться в странном вопросе: как устраивать об? Какой такой об?

— Ты, стало быть, не знаешь? — Джефф Бэйнс зевнул. — Слушай, это на тебе что, униформа, что ли?

— Да.

— Самая что ни на есть настоящая униформа?

— Конечно.

— А, — сказал Джефф. — На этом-то я и купился: пришел ты один, сам по себе. Если бы вы приперлись целой оравой, да еще одинаково одетые, я бы сразу понял, что это униформа. Ведь в этом и есть смысл униформы, чтобы все были одинаковые. Так, что ли?

— Должно быть, так, — согласился Гаррисон, никогда раньше над этим не задумывавшийся.

— Значит, ты с того корабля. Я мог бы и сразу догадаться, да что-то туго соображаю сегодня. Но никак уж не ожидал увидеть кого-нибудь из вас шатающимся в одиночку на этой штуке с педалями. Это о чем-то говорит, разве нет?

— Да, — сказал Гаррисон, поглядывая в сторону велосипеда, проверяя, не увел ли его кто, пока хозяину заговаривают зубы. Машина была на месте. — Это о чем-то говорит.

— Ну ладно, выкладывай, зачем пришел.

— Да я же все время пытаюсь объяснить. Меня послали, чтобы…

— Послали? — Глаза Джеффа полезли на лоб. — Ты хочешь сказать, что ты действительно позволил кому-то послать тебя?

— Конечно. А почему нет?

— Кажется, я наконец понял, — сказал Джефф, и его обескураженное лицо мгновенно прояснилось. — Ты меня просто сбил с толку своей странной манерой выражаться. Ты хочешь сказать, что имеешь об?

В отчаянии Гаррисон спросил:

— Объясните, пожалуйста, что такое об?

— Он не знает, — прокомментировал Джефф Бэйнс, вперив в потолок молитвенный взгляд. — Он даже этого не знает! — И отрешенно вздохнул. — Ты, случаем, не голоден?

— Скоро буду.

— Лады. Я, конечно, мог бы тебе сказать, что такое об, но сделаю лучше. Я тебе покажу, что это такое. — Джефф сполз с табурета и переместился к задней двери. — Не знаю даже, с чего это я должен стараться и учить уму–разуму человека в униформе. Так, разве что от скуки. Иди за мной.

Гаррисон покорно последовал за ним во двор. Джефф Бэйнс показал ему груду ящиков, ткнув пальцем:

— Консервы. — Потом показал на склад рядом. — Вскрой ящики и сложи консервы в складе. Тару сложи во дворе. Хочешь — делай, хочешь — нет. На то и свобода, не так ли?

Он потопал обратно в лавку.

Предоставленный самому себе, Гаррисон почесал уши и задумался. Дело пахло каким-то розыгрышем. Кандидата Гаррисона искушали сдать экзамен на диплом сопляка. Но, с другой стороны, стоило посмотреть, в чем дело, и перенять трюк. И вообще, риск — благородное дело. Поэтому он и сделал все, как было сказано. Через двадцать минут энергичного труда он вернулся в лавку.

— Так вот, — объяснил Бэйнс, — ты сделал что-то для меня. Это значит, что ты на меня имеешь об. За то, что ты для меня сделал, я тебя благодарить не буду. Это ни к чему. Все, что я должен сделать, это погасить об.

— Об?

— Обязательство. Я тебе обязан. Но зачем тратиться на длинное слово, когда и короткого хватает? Обязательство — это об. Я с ним обхожусь таким путем: здесь через дом живет Сет Вортертон. Он мне должен с полдюжины обов. Так что я погашу об тебе и дам возможность один об погасить Сету следующим образом: пошлю тебя к нему: чтобы он тебя покормил. — Джефф нацарапал что-то на клочке бумаги. — Отдашь это Вортертону.

Гаррисон уставился на записку. Очень небрежным почерком там было написано: “Накорми этого обормота”.

Несколько ошарашенный, он выбрался из лавки, остановился за порогом и перечитал записку. “Обормота”, — гласила она. На корабле подобное выражение привело бы многих в ярость. Гаррисон поставил велосипед и осмотрелся, выбирая направление к Сету. Сразу же внимание привлекла витрина через дом справа от лавки Джеффа. Она ломилась от яств, украшенная сверху вывеской, состоящей из двух слов: “Харчевня Сета”. Приняв (не без подстрекательства со стороны желудка) твердое решение, инженер вошел в харчевню, сжимая в руке записку, как смертный приговор. За порогом его встретил аппетитный запах еды и звон посуды. Невдалеке за мраморным столом сидела сероглазая брюнетка. В помещении было несколько таких же столов, но там никто не сидел. Ни хозяина, ни стойки, никого из обслуживающего персонала не наблюдалось. Гаррисон подошел к столику, занятому брюнеткой, и вежливо осведомился, покрываясь легким румянцем:

— Вы не против?

— Против чего? — Ее взгляд скользнул по лицу инженера, задержался на ушах, что заставило Гаррисона покраснеть. — Детей, собак, старости или прогулок под дождем?

Ему стало совсем неуютно. Застенчивый по натуре, наделенный незавидными внешностью и ростом, Гаррисон мало общался с противоположным полом.

— Вы не против того, чтобы я здесь сел? — выдавил он из себя, превозмогая собственную неуклюжесть.

— Посмотрим, как мне это понравится, на то и свобода, не так ли?

— Ну да, — пробормотал Гаррисон, — конечно.

Пока он собирался с духом, чтобы продолжить разговор, появился худенький человечек в белом колпаке и куртке, поставил перед ним тарелку с жареным цыпленком и гарниром из трех сортов неизвестных инженеру овощей. Содержимое тарелки привело его в изумление. Он не помнил, когда в последний раз видел жареного цыпленка, овощи в натуральном виде, кроме как в порошке.

— В чем дело? — спросил официант, не понявший, почему клиент уставился на тарелку пораженным взглядом. — Не нравится?

— Что вы! Очень нравится, — проговорил Гаррисон, подавая официанту записку.

Взглянув на нее, официант крикнул кому-то, невидимому в струях пара в широкий проем, очевидно, там размещалась кухня.

— Ты погасил Джеффу еще один об!

И разорвал бумажку в мелкие клочки.

— Быстро это ты, — прокомментировала брюнетка, кивая на полную тарелку. — У кого-то об тебя накормить, и ты его сразу отоварил, так что все квиты. А мне придется за мой обед мыть посуду, или погасить какой-нибудь об за Сета.

— Я перетаскал груду ящиков с консервами. — Гаррисон взял нож и вилку, чувствуя, как у него слюнки потекли. На корабле не было ни ножей, ни вилок, так как к пилюлям и порошкам столовые приборы просто ни к чему. — А здесь особого выбора нет? Ешь, что подают?

— Есть, если имеешь об на Сета. Тогда он должен в лепешку для тебя разбиться. Так что, вместо того, чтобы полагаться на судьбу, а потом жаловаться, сделал бы лучше что-нибудь для него.

— Нет, нет, я вовсе не жалуюсь.

— А это твое право. На то и свобода, не так ли? — продолжала девушка, явно не томясь его присутствием. — Не так уж часто бывает, чтобы Сет был мне обязан. Но если такое случается, я непременно требую ананасного мороженого, и он мчится на всех парах. А если обязана я, то бегать приходится мне.

Она откинула прядку волос со лба и мило улыбнулась Гаррисону, вызвав в нем новую волну смущения. Чтобы скрыть это, инженер поспешно принялся за еду, преувеличенно заинтересовавшись цыпленком. Ее серые глаза вдруг сузились от неожиданной догадки.

— Ты воспринимаешь, как будто это все тебе в диковинку. Откуда ты взялся?

Гаррисон прожевал цыпленка и тихо сообщил:

— Я с того корабля.

— Ничего себе! Антиганд! Кто бы мог подумать, ты же выглядишь почти по–человечески, — возмутилась брюнетка, при этом на ее лице появилось ледяное выражение.

— Всегда гордился этим сходством. — Вместе с ощущением сытости к инженеру возвращалось чувство юмора и собственного достоинства.

Снова подошел официант.

— Что у вас можно выпить? — спросил Гаррисон, стараясь не смотреть в сторону девушки.

— Кофе, дис, двойной дис и шемак.

— Большую чашку черного кофе, пожалуйста.

— Шемак вкуснее, — неожиданно подсказала незнакомка, удивляясь самой себе. — С чего это я, собственно, буду тебе подсказывать.

Кофейная чашка была размером с пинту. Поставив ее на стол, официант сказал:

— Раз уж Сет погашает свой об, то выбирай сам, чего тебе на десерт. Яблочный пирог, импик, тертые тарфель–суферы или канимелон в сиропе?

— Ананасное мороженое, — выпалил Гаррисон, удивляясь собственной храбрости, не взглянув в сторону девушки. Официант кивнул, бросив укоризненный взгляд на брюнетку, и пошел за мороженым.

— Угощайтесь, — ласково глядя на девушку, проговорил инженер, придвигая к ней мороженое. — Это вам.

— Не могу даже попробовать.

Он откусил еще цыпленка, помешал кофе и почувствовал себя в ладах со всем миром.

— В меня больше не войдет. Угощайтесь, пожалуйста.

— Нет. — Девушка нарочито сердито отодвинула лакомство обратно. — Если я приму, то буду тебе обязана.

— Почему?

— Я не могу позволить антиганду делать меня ему обязанной.

— Если ты полагаешь, что я на тебя буду иметь об, то можешь его погасить вполне пристойным образом. Все, что мне нужно, — это некоторые сведения.

— И какие же?

— Где мне найти самую важную птицу в городе?

— Иди к Алеку Питерсу, он живет на Десятой улице, — объяснила девушка, запуская ложечку в мороженое.

— Спасибо.

Гаррисон допил кофе и откинулся на спинку кресла. Непривычная сытость обострила его мыслительный процесс, ибо через минуту лицо его затуманилось подозрением, и он спросил:

— А у этого Питера, что, птицеферма?

— Конечно, — переводя дух от удовольствия, она отодвинула пустую тарелку.

Внутренне простонав, Гаррисон разъяснил девушке:

— Я ищу мэра.

— Это еще что такое?

— Человек номер один. Большой босс, шейх, правитель или кто у вас тут есть.

— Я так ничего и не поняла, — сказала девушка, удивленно хлопая ресницами.

— Человек, который руководит городом. Ведущий гражданин.

— Объясни, пожалуйста, — она честно пыталась ему помочь. — Кого или что этот гражданин должен вести.

— Тебя, Сета и всех остальных. — Гаррисон обвел рукой вокруг.

Нахмурившись, брюнетка спросила:

— Куда он должен вести?

— Куда бы вы ни шли.

Девушка в растерянности повернулась к официанту и спросила:

— Мэтт, мы куда-нибудь идем?

— Откуда мне знать.

— Тогда спроси Сета.

Официант исчез и тотчас вернулся.

— Сет сказал, что идет домой в шесть часов, а что тебе до этого?

— Его кто-нибудь ведет?

— С чего бы это? — спросил Мэтт. — Дорогу домой он знает, да и трезвый к тому же.

Гаррисон вмешался в разговор.

— Слушайте, я не понимаю, почему это все так сложно. Вы только объясните мне, где я могу найти официальное лицо в виде какого-нибудь чиновника, начальника полиции, городского казначея или, на худой конец мирового судью?

— Что такое “официальное лицо”? — спросил изумленно Мэтт. — Что такое “мировой судья”? — добавила брюнетка.

Голова у Гаррисона пошла кругом, и он решил зайти с другой стороны.

— Предположим, — обратился он к Мэтту, — ваша харчевня загорится. Что вы все тогда будете делать?

— Раздувать пожар, — с усмешкой ответил Мэтт, не считая нужным скрывать, что эта беседа ему крайне надоела. Он отошел от столика с видом предельно занятого человека, всем видом показывая, что тратить драгоценное время на абсурд не собирается.

— Он будет его гасить, — примирительно сказала девушка. — Что еще, по–твоему, можно делать в подобной ситуации?

— А если он один не справится?

— Тогда позовет на помощь других.

— А они помогут?

— Безусловно, — заверила она, глядя на инженера с жалостью, — кто же упустит такой случай заработать об?

— Похоже, что так и будет, — согласился Гаррисон, досадуя на жалостливый тон девушки, и сделал последнюю попытку. — Но все-таки, что случится, если пожар не удастся погасить?

— Тогда Сет вызовет пожарных, — растолковывала брюнетка, еще более участливо глядя на него.

— Ага, значит, есть все-таки пожарная команда. Это я имел в виду, спрашивая об официальных органах. Это-то мне и нужно. Подскажите, пожалуйста, как найти пожарное депо?

— Конец Двенадцатой улицы. Ты его не сможешь не заметить.

— Спасибо, — ответил Гаррисон, — я вам безмерно благодарен. — Потом, секунду замешкавшись, добавил. — Мне бы очень хотелось, чтобы вы на меня имели вечный об.

Легко вскочив на велосипед, инженер помчался вперед, впервые в жизни пожалев, что велосипед — не автомобиль, где могла бы оказаться рядом сероглазая брюнетка.

Пожарное депо было большим зданием, в котором содержались четыре раздвижные лестницы, водомет и два мощных насоса — все моторизованное, на шасси с толстыми резиновыми колесами. Внутри Гаррисон столкнулся нос к носу с невысоким человеком, одетым в чересчур просторный комбинезон.

— Кого-то ищешь? — осведомился хозяин комбинезона.

— Брандмейстера.

— Это еще кто?

Уже наученный опытом, Гаррисон стал говорить так, как будто его собеседник был ребенком.

— Слушайте, мистер, это пожарная команда. Кто-то ею, наверняка, командует, руководит всем этим. Кто-то же заполняет бумаги, нажимает на кнопки, увольняет, приписывает себе все заслуги, валит вину на других и вообще хозяйничает. Он тут самый главный, и я хотел бы с ним поговорить.

— Ни один человек не может быть важнее другого. Такого просто не бывает, а ты, по–моему, просто спятил.

— Думай, что хочешь, но мне необходимо…

Хриплый звон колокола прервал фразу. Человек двадцать, выросшие как будто из-под земли, в мгновение ока заняли свои места на машинах, которые тотчас выкатились на улицу. Единственной общей деталью в их одежде были плоские, похожие на тазики каски. Человек в комбинезоне, одним лихим прыжком догнавший машину с насосом, скрылся за спинами толстого пожарного, перетянутого кушаком всех цветов радуги, и тощего, щеголяющего юбкой желто–канареечной окраски. Вдруг мимо Гаррисона промчался еще один пожарный, потом, безуспешно пытаясь ухватиться за задний борт, промахнулся и грустно посмотрел вслед удаляющейся бригаде.

— Везет как утопленнику, — сообщил он обескураженному инженеру. — Лучшая тревога года. Горит винзавод. Чем быстрее ребята туда доберутся, тем больше обов. — При этой мысли он облизнулся, садясь на бухту брезентового шланга. — Но, может, оно и лучше для здоровья, что я опоздал.

Гаррисон решил разговорить опоздавшего. Он присел рядышком на бухту и философски заметил!

— Лучше или хуже, все равно опоздал. Объясни мне, пожалуйста, как ты себе обеспечиваешь жизнь?

— Что за странный вопрос? Ты, по–моему, и сам видишь, не слепой. Работаю в пожарной команде.

— Это я понимаю. Но кто тебе платит за эту работу?

— Платит?

— Ну, деньги дает за работу?

— Удивительно непонятные вопросы ты задаешь. Что такое деньги?

Гаррисон почесал затылок, чтобы усилить приток крови к мозгу, пытаясь найти выход из ситуации.

— Предположим, твоей жене нужно новое пальто. Где она его возьмет? — попробовал зайти с другой стороны.

— Пойдет в лавку, которая обязана пожарным. Возьмет пальто, погасив пару–другую обов.

— А что, если в лавках с одеждой пожаров не было?

— Братец, да откуда ты такой дремучий взялся? Почти каждая лавка имеет обы пожарным. Если они не дураки, то каждый месяц выделяют определенное количество обов. Для страховки. Предусмотрительные они, понял? В какой-то мере они и наши обы имеют, так что, когда мы мчимся их спасать, нам приходится гасить обы им. Это не позволяет нам злоупотреблять, и вроде бы сокращает задолженность лавочников. Толково, правда?

— Да, но…

— Я понял, наконец, — перебил пожарник, прищурив глаза. — Ты с того корабля. Ты — антиганд.

— Я, действительно, с того корабля. Мы прилетели с Терры, которая когда-то называлась Землей, — с достоинством сказал Гаррисон. — Более того, первые поселенцы на вашей планете тоже были землянами.

— Будешь меня истории учить? — Пожарник ехидно рассмеялся. — Не все. Пять процентов из них были марсиане.

— Марсиане — тоже потомки земных поселенцев, — парировал Гаррисон.

— Ну и что? Это было очень давно. Все меняется. На нашей планете нет ни землян, ни марсиан. Мы все ганды. А вы, сующие свой нос, куда вас не просят, антиганды.

— С чего это ты взял, что мы какие-то антиганды?

— Зассд, — ответил ему собеседник, неожиданно решивший прекратить дискуссию. Он перебросил каску в другую руку, что-то буркнул.

— Что?

— Что слышал. Катись на своем драндулете.

Гаррисон понял, что нужно возвращаться на корабль. Расстроенный, он влез на велосипед и не спеша покатил обратно, чтобы вновь превратиться в десятого инженера.

***

Его превосходительство вперил в Гаррисона повелительный взгляд.

— Итак. Вы вернулись, — произнес, делая чрезмерные паузы, посол. — Сколько человек прибудет на корабль? Когда?

— Никто не придет, сэр, — ответил инженер, начиная чувствовать дрожь в коленках.

— Никто? — грозно нахмурил брови Его превосходительство. — Вы хотите сказать, что никто не принял моего приглашения?

— Никак нет, сэр.

Посол помолчал, потом спокойно сказал:

— Выкладывайте. В чем дело? Почему никто не придет?

— Я никого не пригласил.

— А, так он никого не пригласил. — Обернувшись к Грейдеру, Шелтону и другим офицерам, посол продолжал. — Не пригласил, видите ли. — Потом повернулся к Гаррисону. — Я полагаю, вы просто–напросто забыли это сделать? Опьяненный свободой и властью человека над техникой, вы носились по городу, наплевав на все их правила движения, создавая угрозу для жизни пешеходов, не утруждая себе даже дать гудок или…

— На моем велосипеде нет гудка, сэр, — опроверг его слова Гаррисон, осмелившись перебить Его превосходительство, протестуя против этого списка преступлений. — У меня есть свисток, который приводится в действие вращением заднего колеса.

— Ну вот, — сказал посол с видом человека, потерявшего всякую надежду, рухнул в кресло, хватаясь за голову, — одному только соломинки не хватает, а у другого — свисток.

— Я сам его изобрел, сэр, — сообщил ценную информацию Гаррисон.

— Я в этом не сомневаюсь. Вполне могу себе представить… Ничего другого от вас и не ожидал. — Посол взял себя в руки. — Скажите мне под строжайшим секретом, абсолютно между нами, — он наклонился вперед и спросил шепотом, повторенным семикратным эхом. — Почему вы никого не пригласили?

— Не нашел, сэр. Я старался изо всех сил, но они, кажется, не понимали, о чем я говорю. Или притворялись, что меня не понимают.

— Так. — Его превосходительство посмотрел в иллюминатор, потом на часы. — Уже смеркается. Скоро наступит ночь. Сейчас не время приступать к дальнейшим действиям. — Последовало раздраженное хмыканье. — Еще один день впустую. Мы здесь вторые сутки, а все тыкаемся без толку. — Кислый взгляд посла вновь остановился на Гаррисоне. — Ну хорошо, поскольку мы все равно теряем время зря, то могли бы выслушать ваш рассказ, и полностью. Расскажите все подробно. Может быть, мы сумеем найти в нем крупицы здравого смысла.

Гаррисон подробно описал свои приключения, опустив смущающие его самого подробности с брюнеткой. Завершил он свой рассказ следующими словами.

— Мне показалось, сэр, что болтать с ними можно до второго пришествия, по–дружески, с удовольствием, но все равно каждый будет нести свое, не понимая собеседника.

— Похоже, что так оно и есть, — заметил сухо посол. Он обернулся к капитану Грейдеру. — Вы изрядно попутешествовали, много чего повидали на своем веку. Что вы думаете обо всем этом?

— Думаю, дело в семантике, — ответил капитан, которого обстоятельства некогда заставили изучить этот вопрос. — Подобная проблема возникает почти на каждой планете, но обычно все рано или поздно разъясняется. — Он помолчал, припоминая что-то. — Первый абориген, встретившийся нам на Базилевсе, сказал сердечно: “Сымай башмаки сей минут!”

— И что это означало?

— “Заходите, пожалуйста, обуйте мягкие тапочки и будьте как дома”. Другими словами — “Добро пожаловать”. Не так уж сложно разобраться, Ваше превосходительство, когда знаешь, чего ожидать. — Грейдер бросил задумчивый взгляд на инженера и продолжал. — Здесь, вероятно, процесс дошел до крайности. Сохраняется беглость языка, сохраняется и внешнее сходство, маскирующее, однако, глубокие изменения в семантике слов, отброшенные концепции, заменившие их новые реалии и мыслительные ассоциации, не говоря уже о неизбежном влиянии развивающегося местного сленга.

— Как, например, зассд, — откликнулся понимающим голосом Его превосходительство. — Вот ведь странное словцо! И никаких видимых связей с земными корнями!

— Разрешите, сэр? — вмешался Гаррисон робко. Он замялся, видя, что привлек к себе общее внимание, но потом, осмелев, продолжил:

— На обратном пути я встретил даму, указавшую мне дорогу к дому Бэйнса, когда я направлялся в город. Она поинтересовалась, нашел ли я его. Я сердечно поблагодарил ее и немного поговорил с ней. В ходе разговора поинтересовался этим непонятным “зассд”, и женщина растолковала, что это просто аббревиатура, сокращение. — Здесь Гаррисон запнулся.

— Продолжайте, — приказал посол. — После тех соленых выражений, доносившихся до меня из машинного отделения через вентиляционную трубу, меня уже ничто не смутит. Что же означает это сокращение?

— З–а-с–с-д, — сообщил инженер, — “занимайся своим делом”.

— Вот как! — Его превосходительство порозовел. — То есть, не суйся, куда не просят? Вот, значит, что они все время говорили нам.

— Боюсь, что так, сэр.

— Им, совершенно очевидно, придется многому поучиться. — В неожиданном припадке отнюдь не дипломатической ярости жирные ободья шеи заколыхались, вздулись от напряжения, а кулак со стуком опустился на крышку стола. — И они научатся!

— Да, сэр, — не стал возражать Гаррисон, все больше чувствуя себя не в своей тарелке и желая поскорее исчезнуть с начальственных глаз. — Могу ли я идти и заняться своим велосипедом?

— Убирайся! — рявкнул посол. Сделав пару бессмысленных жестов, он повернул побагровевшее лицо к капитану. — Велосипедом! А пращи ни у кого на этом корабле нет?

— Сомневаюсь, Ваше превосходительство, — сдержанно ответил капитан, — но могу узнать, если прикажете.

— Не будьте идиотом, — велел посол. — Свою порцию идиотизма на сегодня мы уже получили.

Следующее совещание, отложенное на утро, было более коротким. Его превосходительство занял председательское кресло, приняв удобную позу, и обвел присутствующих взглядом. Затем вздохнул и начал говорить:

— Давайте рассмотрим ситуацию с другой стороны. Мы знаем, что населяющие эту планету именуют себя гандами, не придают никакого значения своему происхождению и окрестили нас антигандами. Это свидетельствует о системе воспитания, результатом которой и явилось такое неприязненное отношение к нам. С детства здешних жителей приучили к мысли, что мы, появившись на их планете, будем противниками их образа жизни.

— Мы, однако, не имеем ни малейшего понятия о том, в чем все же заключается их образ жизни, — вставил полковник Шел тон.

Ничего нового он этим не мог сказать, но зато напомнил лишний раз о своем присутствии и продемонстрировал явное внимание к обсуждаемому вопросу.

— Я осознаю наше прискорбное неведение, — поддержал его посол. — Они скрывают принципы своего общественного устройства. Мы должны до них как-то докопаться. — Прочистив горло, он продолжал. — Они создали странную безденежную экономику, которая, на мой взгляд, способна функционировать только благодаря материальным избыткам. Она и дня не продержится, когда перенаселенность принесет свои обычные проблемы. Похоже, что их экономическая система держится на кооперации, частном предпринимательстве и какой-то детсадовской честности. По сравнению с ней извращенная экономика четырех планет Эпсилона выглядит образцом разумнейшей организации.

— Однако, — отметил Грейдер, — она функционирует.

— Это как посмотреть. Велосипед нашего лопоухого инженера тоже функционирует. Но с мотором ему бы не пришлось бы так потеть. — Удовлетворенный своей аналогией, посол немного посмаковал ею. — Эта экономическая система, если ее вообще можно назвать системой, почти наверняка возникла в результате беспорядочного и бесконтрольного развития какого-то эксцентричного отклонения, завезенного первыми поселенцами, она давным–давно нуждается в модернизации. Аборигены знают это, но не желают признавать, потому что в умственном развитии остались на уровне трехсотлетней давности. Как и все отсталые народы, они с опаской относятся к переменам, прогрессу, улучшениям и различным модернизациям. Более того, некоторые из них определенно заинтересованы в сохранении существующего порядка вещей. — Он презрительно фыркнул. — Антагонизм по отношению к нам объясняется их нежеланием позволять беспокоить себя.

Посол высокомерно оглядел лица присутствующих, ища желающих предложить другую версию, но все слишком хорошо были вышколены, чтобы угодить в подобную ловушку. Поскольку все хранили молчание, изображая на лицах полное согласие с изложенной точкой зрения, посол продолжал:

— В должное время, после того, как мы окончательно разберемся, что к чему, нам придется заняться длительной и нудной работой. Придется перестроить всю их педагогическую систему и воспитывать людей на уровне современных требований. Мы уже имеем опыт аналогичной деятельности на нескольких планетах, хотя ни разу еще перед нами не вставала задача такого масштаба.

— Справимся! — заверил кто-то.

Не обращая внимания на реплику, посол закончил:

— Однако все это — вопросы завтрашнего дня. Сегодня нам предстоит решить другую проблему. Необходимо установить местонахождение управленческой структуры этого городка, страны, планеты и тех, кто в нее входит. Как нам быть? — Он откинулся в кресле и добавил. — Пошевелите-ка мозгами и подскажите что-либо толковое.

Поднялся капитан Грейдер, держа в руках большую книгу в кожаном переплете.

— Ваше превосходительство, я не думаю, что нам придется напряженно искать новые пути сбора информации. Думается, что следующий ход просто будет нам навязан.

— Почему вы так думаете?

— Среди членов экипажа много старослужащих. Они просто собаку съели на космическом праве. — Капитан похлопал по книге. — И все уставы космослужбы они знают назубок. Мне кажется, что знают они даже слишком много.

— То есть?

Грейдер раскрыл книгу.

— Параграф 127 гласит, что при посадке на враждебную планету экипаж выполняет свои обязанности согласно инструкциям о несении службы в боевой обстановке вплоть до отлета в космос. На невраждебной планете экипаж выполняет свои обязанности согласно инструкциям о несении службы в небоевой обстановке.

— Ну и что из того?

— Параграф 131а гласит, что в небоевой обстановке весь экипаж, за исключением дежурной вахты, имеет право на увольнение на берег сразу же после разгрузки корабля или в течение семидесяти двух часов после посадки на планету. — Грейдер поднял взгляд от книги. — К полудню все настроятся, на увольнение и будут сгорать от нетерпения. Если увольнения они не получат, может возникнуть недовольство.

— Недовольство? — переспросил, презрительно усмехнувшись, посол. — А если я объявлю эту планету враждебной? Это сразу пресечет недовольство, не так ли?

Невозмутимо сверившись с книгой, Грейдер ответил:

— Параграф 148 гласит, что враждебной может считаться планета, систематически оказывающая землянам силовое противодействие. — Он перевернул страницу. — В настоящем указе противодействием силой называется такое действие, которое направлено на причинение физических повреждений, независимо от того, имело ли данное действие успех или нет.

— Я не согласен. — Посол изобразил глубокое недовольство. — Неизвестный мир может быть враждебен психологически, даже если он не прибегает к противодействию силой. Пример у вас перед глазами. Эту планету дружественной никак не назовешь.

— Устав космослужбы не предусматривает классификации планет в аспекте дружественных или недружественных, — сообщил Грейдер. — Все планеты классифицируются только на “враждебные” или “невраждебные”. — Он опять похлопал по переплету. — В этой книге все указано.

— Мы получим суперприз на конкурсе глупцов, если позволим руководить собой какой-то книжонке или команде. Вышвырните свой талмуд за борт. Или суньте в мусоросборник. Изничтожьте его любым угодным вам путем и забудьте о нем.

— Ваше превосходительство, я прошу простить меня, но я не имею права на это. — Грейдер открыл книгу на первой странице. — Основные параграфы 1а и 16 гласят: “Как в космосе, так и на месте посадки весь личный состав корабля подчиняется только капитану или назначенному им лицу, которые действуют согласно уставу космослужбы и несут ответственность только перед главным штабом космического флота, расположенным на Терре. То же касается десантных войск, официальных гражданских лиц и пассажиров, находящихся на борту космических кораблей (как в полете, так и на берегу). Вне зависимости от ранга и полномочий они подчинены капитану или назначенному им лицу. Этим лицом является один из офицеров корабля, исполняющий обязанности своего непосредственного начальника в случае отсутствия им выхода из строя”.

— И все это означает, что вы хозяин на корабле, — сказал недовольно посол. — А кому такой порядок не по душе, может сойти и больше не возвращаться.

— При всем моем уважении к Вашему превосходительству, я вынужден признать, что дела обстоят именно так. Я ничего не могу изменить: устав есть устав. А уж личному составу он прекрасно известен. — Капитан захлопнул книгу и отложил ее в сторону. — Могу поставить десять против одного, что все сейчас гладят брюки, причесываются и наводят лоск. Точно знаю, что они обратятся ко мне, как положено по уставу, и я не имею права им отказать. Согласно правилам они попросят старпома представить мне на утверждение список увольняемых. — Он глубоко вздохнул. — Единственное, что я могу сделать, так это вычеркнуть несколько фамилий, изменить очередность увольнений, но отменить из вовсе я не могу.

— Может быть, это окажется полезным — пустить ребят погулять в город, — предложил полковник Шелтон, любивший сам весело провести время. — Прибытие флота — всегда хорошая встряска для захолустного городишки. Контакты будут устанавливаться десятками — мы именно этого и добиваемся.

— Нам нужны контакты с руководством этой планеты, — возразил посол. — Мне как-то трудно представить себе руководящее лицо, примеряющее свою лучшую шляпку, пудрящее нос и выскакивающее вприпрыжку на улицу, чтобы познакомиться с изголодавшимся членом корабельной команды. — Его лицо брезгливо передернулось. — Мы должны искать иголку в стоге сена. Эта работа не для личного состава.

— Я полностью солидарен с вами, Ваше превосходительство, но мы вынуждены рискнуть, — сказал Грейдер. — Личный состав ожидает увольнения, а обстановка не позволяет воспрепятствовать этому. Помочь мне может только одно.

— Что именно?

— Факты, позволяющие классифицировать планету враждебной в том смысле, как определено уставом.

— Можно ли как-нибудь это устроить? — И, не дожидаясь ответа, посол продолжил. — В каждом экипаже всегда есть неисправимый скандалист. Разыщите его, поднесите двойную чарку венерианского коньяка, обещайте ему немедленное увольнение, но выскажите сомнение: понравится ли ему, чтобы на него смотрели как на отбросы. А ганды нас таковыми считают. Потом отправьте его с корабля. Задира вернется обязательно с подбитым глазом и будет хвастать, как он отделал того парня. Вы с полным основанием можете объявить планету враждебной. — Посол сделал выразительный жест. — Что же еще? Физическое насилие. Все согласно вашему уставу.

— Параграф 148а особо подчеркивает, что устав имеет в виду систематическое противодействие силой. Индивидуальные конфликты не рассматриваются уставом как факты, доказывающие враждебность планеты, — спокойно возразил капитан.

Посол резко повернулся к старшему гражданскому чиновнику, всколыхнувшись всем своим грузным телом, и возмущенно заявил:

— Когда вернетесь на Терру, если вы вообще вернетесь обратно, можете сообщить руководству соответствующего ведомства, что космическая служба дезорганизована, парализована и неспособна выполнять свои функции из-за нелепейших уставов, составленных бюрократами.

Прежде, чем чиновник смог придумать ответ, достаточно благоприятный для себя, но и не противоречащий словам посла, раздался аккуратный стук в дверь. Вошедший старший помощник Морган молодцевато откозырнул и протянул капитану Грейдеру лист бумаги:

— Список первой группы увольняемых, сэр. Прошу утвердить.

***

Четыреста двадцать счастливчиков ринулись в город ранним утром. Как все, истосковавшиеся по нормальной человеческой жизни, они горели нетерпением и тешили себя радужными надеждами.

Глид примкнул к Гаррисону: среди отпущенных он был единственным сержантом, а Гаррисон — единственным инженером. К тому же только они двое были в штатском, без мундиров. Именно из-за отсутствия униформы Глид чувствовал себя не в своей тарелке, а Гаррисону не хватало велосипеда. Этих мелочей было достаточно, чтобы свести их вместе хотя бы на один день.

— Лафа, — с энтузиазмом заявил сержант. — Немало на моем веку приятных увольнений, это — просто удивительное. Всегда на всех планетах возникала проблема, что брать с собой вместо денег. Ребята выкатывались с корабля, как батальон дедов–морозов, груженных всякой всячиной для обмена. Но большая часть барахла оказывалась бесполезной, и его приходилось тащить обратно.

— На Персефоне, — сказал Гаррисон, — один длинноногий милик предлагал мне двадцатикаратовый бриллиант чистой воды в обмен на мой велосипед.

— И ты отказался? — Глид даже приостановился, настолько был поражен такой бестолковостью инженера. Теперь в том, что Гаррисон не от мира сего, сержант был уверен на все сто процентов.

— Конечно. Мне бы пришлось возвращаться на шестнадцать световых лет, чтобы достать другой велосипед…

— Мог бы некоторое время и без велосипеда обойтись, — перебил его Глид.

— Я могу обойтись без бриллианта. Да и другой велосипед мне не нужен. Этот со мной налетал не одну сотню световых лет, я к нему привык.

— Ну и балда же ты. За такой камень мог бы огрести тысяч двести, а то и двести пятьдесят кредитов. — Сержант даже облизнулся, вообразив такую огромную сумму денег. — Кредиты — это я уважаю! И побольше! Потому и говорю, что здесь лафа! Обычно перед увольнением Грейдер нас накачивает по поводу хорошего поведения, чтобы мы не позорили своими поступками цивилизацию всей нашей старушки Терры. А на этот раз он говорил о кредитах.

— Это его настроил посол.

— Неважно кто, мне это по душе, — сказал Глид.

— Десять кредитов и внеочередное увольнение каждому, кто сумеет привести на корабль взрослого ганда, все равно кого: мужчину, женщину. Лишь бы они были согласны дать информацию.

— Не так-то просто их будет заработать, — вставил Гаррисон.

— Сто кредитов тому, кто установит имя и адрес руководителя городской администрации. Тысячу кредитов тому, кто выяснит название и координаты столицы! — Сержант присвистнул и продолжал. — Кто-то отгребет всю эту кучу денег.

Он внезапно замолк, увидев проходящую мимо высокую гибкую блондинку. Гаррисон дернул его за рукав.

— Вот лавка Бэйнса, о которой я тебе говорил. Зайдем?

— Давай. — Глид не очень охотно последовал за инженером, не отрывая глаз от уходящей блондинки.

— Добрый день, — бодро сказал Гаррисон.

— Вот уж нет, — возразил Джефф Бэйнс. — Торговля идет совсем плохо. Сегодня полуфинальные игры, и добрая половина города смоталась туда. А о желудке вспомнят, когда я закрою уже лавку. Значит, набегут завтра и навалят мне работенки.

— Как может идти торговля плохо, если ты не берешь денег даже тогда, когда она идет хорошо? — поинтересовался Глид из полученной ранее информации от Гаррисона.

Джефф медленно обшарил сержанта взглядом, потом повернулся к Гаррисону:

— Еще один обормот с твоего корабля? О чем это он?

— Деньги, он говорит о деньгах, — сказал Гаррисон, — это то, что мы используем для упрощения торговли. Их печатают. Что-то вроде документированных обов различного достоинства в письменном виде.

— Понятно.

Отсюда напрашивается вывод, что людям, письменно отмечающих оби, доверять нельзя, потому что они сами себе не доверяют. Джефф плюхнулся на свой табурет. Дышал он хрипло и тяжело.

— Это подтверждает все, чему учили в школе: антиганд надует и собственную мать.

— В ваших школах учили неправильно, — возразил Гаррисон.

— Может быть, — Джефф не считал нужным спорить на эту тему. — Но мы будем осторожными. Нужно сначала убедиться в обратном, — он еще раз окинул их взглядом. — Ну ладно, вам-то двоим что надо?

— Совета, — моментально ответил Глид. — Где можно лучше всего поесть и повеселиться?

— А времени у вас много?

— До завтрашнего вечера.

— Ничего не выйдет, — Джефф печально качнул головой. — За это время вы только успеете заработать достаточное количество обои на то, что вас интересует. К тому же не много найдется желающих дать антигандам иметь об на себя.

— Слушай, — но можем мы заработать хоть на приличный обед?

— Не знаю, трудно сказать, — Джефф потер свой подбородок. — Может, вы и пристроитесь, но я в этот раз ничем помочь не смогу. Мне от вас ничего не надо, так что ни один из обов, имеющихся у меня на других, я вам не могу передать.

— Посоветуй нам, как быть.

— Если бы вы были местные — дело другое. Вы бы могли получить все, что вам нужно, прямо сейчас, за долгосрочные обы, которые вы бы погасили в будущем при первой же возможности. Но что даст кредит антиганду, который сегодня здесь, а завтра весь вышел?

— Полегче насчет “весь вышел”, — посоветовал Глид.

— Если сюда прибыл имперский посол, то это значит, что мы пришли на веки вечные.

— Кто это сказал?

— Империя. Ваша планета — часть Империи.

— Нет, — запротестовал Джефф, — не были мы ничьей частью и не будем. Никогда не позволим делать нас чьей-либо частью.

Глид облокотился на прилавок и рассеяно уставился на большую банку свинины.

— Поскольку я в штатском, то могу позволить себе высказаться, хотя и не должен этого делать, — дружелюбно начал Глид. — Мне и самому не понравилось бы, если бы мною стали править чужестранцы. Но вам, ребята, от нас не отделаться, — закончил сержант.

— Ты так говоришь, потому что не знаешь, чем мы располагаем, — Джефф говорил очень уверенно.

— Да чем вы можете располагать? — фыркнул сержант с нотками сочувствия в голосе. Он обернулся к Гаррисону. — Как ты думаешь?

— Кажется, ничем.

— Не судите поверхностно, — посоветовал Джефф.

— До того, что у нас есть, вам никогда не додуматься.

— Например? — Для начала могу тебе сказать, что мы обладаем самым могущественным оружием. Мы — ганды, понял? Поэтому мы не нуждаемся в кораблях, пушках и прочих игрушках. Наше оружие эффективнее. От него нет никакой защиты.

— Хотел бы я увидеть это уникальное оружие, — заявил Глид, подумав, что за такие сведения он заработает круглую сумму. — Но, конечно, ты не выдашь военной тайны? — не без сарказма продолжил сержант.

— Никакой тайны здесь нет, — спокойно ответил Джефф. — Можешь получить наше оружие просто так, когда пожелаешь. Попроси только, тебе его любой ганд отдаст. Хочешь знать почему?

— Еще бы.

— Потому что это оружие одностороннего действия. Против вас мы можем его использовать, а вы против нас — нет, — ответил с чувством превосходства Джефф.

— Такого не бывает. Невозможно такое изобрести.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно, — без тени сомнения заявил сержант. — Я уже двадцать лет в десантных войсках, а в них какое только оружие не освоишь! Тебе меня не провести. Оружия одностороннего действия не бывает, просто не может быть в природе.

— Не спорьте с ним, — сказал Гаррисон Бэйнсу, — он никогда ничему не верит, пока не убедится собственными глазами.

— Оно и видно. — Лицо Джэффа расползлось в медленной ухмылке. — Чего ж ты не просишь наше чудо–оружие? Я же тебе сказал, что любой может его получить.

— Хорошо, я прошу, — сказал Глид без видимого энтузиазма. Оружие, демонстрирующееся по первому требованию без всякой обработки самого пустякового оба, очевидно, не было таким могучим, что перечеркивало надежды на солидное вознаграждение. — Дай мне испытать его.

Тяжело повернувшись вместе с табуретом, Джефф протянул руку, снял со стены маленькую сверкающую машинку и протянул ее через прилавок.

— Можешь взять себе. Надеюсь, пойдет на пользу.

Глид повертел пляшку в пальцах.

Всего–навсего продолговатый кусочек вещества, напоминающего слоновую кость. С одной стороны гладко полированный. На другой стороне выбиты три буквы: “С — Н. Т.”

Глид спросил обескуражено:

— И это ты называешь оружием?

— Конечно.

— Ничего не понимаю. — Сержант передал пляшку Гаррисону. — А ты?

— Я тоже.

Гаррисон внимательно осмотрел пляшку и спросил Бэйнса:

— Что означает “С — Н. Т.”?

— Всеобщий лозунг. Вы его повсюду увидите, если не замечали еще.

— Я его встречал несколько раз, но не придавал ему значения. Теперь припоминаю: эти буквы были написаны на стене в харчевне Сета и у входа в пожарное депо.

— И на бортах автобуса, из которого мы не смогли вытряхнуть пассажиров, — добавил Глид.

— Только мы не поняли, что это значит.

— Это очень много значит, — ответил Джефф.

— Это значит: “Свобода — нет, и Точка”.

— Я убит, — заявил ему Глид. — Убит наповал. — Он посмотрел на Гаррисона, который с задумчивым видом засовывал пляшку в карман. Презрительно усмехнулся.

— Абракадабра какая-то. Тоже мне, оружие!

— Блажен неведающий, — заметил уверенный в себе Бэйнс.

— Особенно когда и не подозревает, что играет с детонатором бомбы неизвестного устройства.

— Ладно, — быстро поймал его на слове Глид. — Объясни нам, как она устроена, если вы не делаете из этого тайны.

— Нет, и точка. — Лицо Бэйнса снова расплылось в ухмылке. Он явно чем-то был доволен.

— Хорошее объяснение. — Глид чувствовал себя обманутым, особенно из-за минутного упоения воображаемыми пятью тысячами. — Нахвастал каким-то оружием одностороннего действия, сунул кусок какого-то барахла с тремя буквами и замолк. Наболтать каждый может. А доказательства где?

— Не будет доказательств, и точка, — сказал Бэйнс, ухмыляясь еще шире.

Его широкая бровь многозначительно мигнула следящему за разговором Гаррисону.

Гаррисона вдруг осенило. Раскрыв в изумлении рот, он вынул пляшку из кармана и уставился на нее, как будто до этого вообще не видел.

— Отдай мне ее обратно, — потребовал Бэйнс, наблюдая за ним.

Засунув пляшку обратно в карман, Гаррисон твердо ответил:

— Нет, и точка.

Бэйнс прищелкнул языком:

— Одни соображают быстрее, чем другие.

Глиду это замечание явно не понравилось. Он протянул руку к Гаррисону.

— Дай-ка мне взглянуть еще раз.

— Нет, и точка, — ответил Гаррисон, глядя ему прямо в глаза, чувствуя свое превосходство.

— Слушай, так не… — Внезапно негодующие нотки исчезли из его голоса. Он замер на месте, на лице промелькнули легкие гримасы удивления, изумления и, наконец, восторга. Он только и смог выдохнуть:

— Черт возьми.

Ошеломленный потоком обрушившихся на него вольнодумных мыслей, Глид хрипло сказал Гаррисону:

— Уйдем отсюда. Мне надо подумать. Давай найдем какое-нибудь спокойное местечко.

Неподалеку они нашли скверик со скамейками, газончиками и цветами, в котором у фонтана играли ребятишки. Сев напротив лужайки с непривычно пронзительными для земного глаза разными цветами, оба погрузились в раздумья.

Через некоторое время Глид сказал:

— Если один человек будет так вести себя, ему обеспечен мученический венец, но если всем миром… — Голос его дрогнул, но он продолжал говорить: — Когда я думаю, к чему это может привести, у меня сердце екает.

Гаррисон хранил молчание, пытаясь самостоятельно разобраться в нахлынувших мыслях.

— Вот тебе пример, — продолжал Глид. — Предположим, я возвращаюсь на корабль, и этот рыскающий носорог Бидворси отдает мне приказ. А я ему отвечаю, не моргнув глазом: “Нет, и точка”. Тут либо его кондрашка хватит, либо он меня бросит в карцер.

— То-то тебе будет здорово!

— Да подожди, я не закончил еще. Так вот, я сижу в карцере, но работа-то остается несделанной. Значит, Бидверси приказывает кому-то другому. А другой, будучи со мной заодно, смотрит на него ледяным взглядом и отвечает: “Нет, и точка”. Его тоже бросают в карцер, и у меня появляется компания. Бидворси отдает приказ следующему. Повторяется та же история. В карцер вмещается только двадцать человек. Значит, им придется теперь сажать арестованных в инженерную столовую.

— Причем здесь наша столовая? — запротестовал Гаррисон.

— Именно в столовую, — стоял на своем Глид, преисполненный решимости отыграться на инженерах. — Скоро и она будет битком набита отказчиками. А Бидворси продолжает их сажать одного за другим, если только у него к этому времени сосуды не полопаются. Следующую партию придется запирать в инженерный кубрик.

— Да чего ты привязался к инженерам?

— Их там придется штабелями укладывать до самого потолка, — оскалился, весело гогоча от удовольствия, Глид. — А кончится это все тем, что придется Бидворси самому взять ведро и швабру и драить медяшки, пока Грейдер, Шелтон и вся остальная братия будут охранять карцеры. А его камбуз стряпать арестантам обед. — Глид перевел дух и добавил: — Вот это да!

К ногам его подкатился цветастый мяч. Глид наклонился и подобрал его. Тут же подбежал мальчишка лет семи, одетый в желто–красные короткие штанишки.

— Отдайте, пожалуйста, мой мяч.

— Нет, и точка, — ответил Глид, выжидательно глянув на малыша.

Никакого протеста, ни гнева, ни слез. Мальчик разочарованно отвернулся и пошел прочь.

— Эй, сынок, держи. — Глид бросил ему мяч, одарив отеческой улыбкой.

— Спасибо, — схватив мяч, мальчишка убежал, весело перепрыгивая через скамейки.

Гаррисон сказал:

— Что произойдет, если каждый гражданин империи на всей ее территории от Прометея до Кальдорга, на всех ее тысяче восемьсот световых годах космического пространства разорвет полученное им извещение об уплате подоходного налога и скажет: “Нет, и точка!” Что будет тогда?

— Тогда правительству потребуется еще одна вселенная для карцера и другая для караульных.

— Начнется хаос, — продолжал Гаррисон. Он кивнул на фонтан и на играющих около него детей. — Но непохоже, чтобы здесь у них был хаос. Я во всяком случае этого не замечаю. Хотя для нашего брата здесь много чего странного. Однако можно предположить, что они совсем не перебарщивают с этим бескомпромиссным отказом. Они применяют его рассудительно, на основании какого-то общепринятого соглашения. Но что это за соглашение — не пойму, хоть убей.

— И я тоже.

Пожилой человек остановился у их скамейки, посмотрел на них, колеблясь, потом решил обратиться к проходящему мимо юноше:

— Не скажете, где остановка роллера на Мартинстаун?

— В конце Восьмой улицы. Отправляется каждый час. Перед отъездом вам прикуют конечности.

— Конечности? — Старик поднял недоуменно брови. — Это еще зачем?

— Этот маршрут проходит мимо корабля антигандов.

— Они могут попытаться вытащить вас из машин.

— Да–да, конечно, — проходя мимо Глида и Гаррисона, он окинул их взглядом и сказал: — Эти антиганды такие зануды!

— Это уж точно, — очень энергично поддержал его Глид. — Им все говорят: “Убирайтесь, мы вас знать не желаем”. А они, — он хитро взглянул на говоривших, — отвечают: “Нет, и точка”.

Пожилой джентльмен споткнулся, странно посмотрел, на сержанта и скрылся за углом.

— Они видят в нас то, что отличает от них, — сказал Гаррисон. — Хотя, когда я обедал в тот раз у Сета, никто на это внимания не обратил, во всяком случае, сразу.

— Где удалось поесть один раз, — неожиданно оживился Глид, — можно попробовать и другой. Что мы теряем?

— Ничего, кроме терпения, — ответил Гаррисон и поднялся со скамейки. — Попытаем счастья у Сета. Не получится, пойдем куда-нибудь еще. А если нигде не получится, то успеем похудеть, прежде чем помрем голодной смертью.

— Похоже, что именно до этого они нас и хотят довести, — ответил Глид. Потом проворчал: — Но они добьются своего только через мой труп.

— Именно так, — согласился Гаррисон, — только через твой труп.

Гаррисон в нерешительности затоптался перед входом, но сержант слегка подтолкнул его.

— Не дрейфь, старина.

Они вошли в помещение и сели за столик, за которым в прошлый раз обедал Гаррисон. Он украдкой окинул зал, надеясь на чудо, хотя с порога видел, что ни одного посетителя в харчевне не было. Гаррисон не раз представлял, как вновь встретится здесь с сероглазой брюнеткой и обязательно узнает ее имя; что может последовать дальше, он обходил даже в воображении. Глид с интересом оглядывал зал, удивляясь пустынности заведения. Скользнув взглядом по лицу инженера, он удивился еще больше выражению мечтательности на нем. Сержант подумал, что Гаррисон при всей своей неказистости умудрился если не завести интрижку, то присмотреть себе, по крайней мере, девчонку. С салфеткой через руку подошел Мэтт и отчеканил:

— Антигандов я не обслуживаю.

Гаррисон от неожиданности вздрогнул, но, взглянув на Мэтта, чье появление приятно напоминало недавнюю встречу с девушкой, занимающей сейчас его поленелы, он дружелюбно ответил:

— Но в прошлый раз вы меня замечательно обслужили.

— Тогда я не знал, что ты с того корабля. Зато теперь знаю! — Он смахнул салфеткой крошки со стола. — Антигандов я не обслуживаю.

— А нет другого места, где бы мы могли пообедать?

— Если вам удастся обязать кого-нибудь. Никто, конечно, этого не сделает, если поймет, кто вы, разве что ошибется, как я в прошлый раз. Но я два раза подряд ошибок не делаю.

— Как раз сейчас и сделаешь, — сказал жестким командным голосом Глид. Он толкнул Гаррисона локтем. — Смотри. — И выхватил из кармана маленький бластер. Направив его Мэтту в живот, он продолжал: — В нормальной обстановке меня отдали бы за это под суд, но сейчас начальство вряд ли расположено поднимать шум из-за этих двуногих ослов. — Он значительно потряс оружием. — Ну, живо тащи нам две порции.

— Нет, и точка, — выпятив челюсть и не обращая внимания на бластер, ответил Мэтт.

Глид щелкнул предохранителем.

— Учти, он сейчас от кашля сработать может. Шевелись!

— Нет, и точка, — ответил Мэтт.

Глид с отвращением сунул бластер в карман.

— Я просто тебя пугал. Он не заряжен.

— Заряжен или не заряжен, значения не имеет. Антигандов я не обслуживаю, и точка.

— А если бы я психанул и всадил в тебя полный заряд?

— А как бы я тогда мог тебя обслужить? Что с мертвеца возьмешь? Пора бы вам, антигандам, поучиться логике.

Выпустив эту последнюю стрелу, он ушел.

— Что-то в этом есть, — сказал Гаррисон уныло. — Что ты сделаешь с мертвецом? Над ним ты не властен. Пожалуй, придется уходить отсюда несолоно хлебавши.

— Не скажи. Вид нескольких трупов может привести остальных в чувство. Сразу забегают.

— Ты рассуждаешь по–земному, — сказал Гаррисон. — Это неправильно. Как ни крути, они давно уже не земляне. Они — ганды, хоть и не понимаю, что они под этим имеют в виду. — Он задумался, потом добавил: — Создание Империи привело к образу мышления, согласно которому Терра неизменно права, в то время как остальные шестнадцать тысяч сорок две планеты всегда не правы.

— От твоих разговорников мятежом попахивает.

Гаррисон не ответил. Глид, заметив, что внимание собеседника отвлечено чем-то другим, оглядел помещение и увидел только что вошедшую брюнетку. Он перевел взгляд на Гаррисона и сразу сообразил, что к чему.

— Хороша, — одобрил сержант. — Не слишком юна, не слишком стара. Не слишком толста, не слишком худа.

— В самый раз.

— Я с ней уже знаком.

— Не слепой, вижу,

Гаррисон помахал ей в знак приветствия. Она подошла легкой походкой и села за их стол. Инженер слегка жался и, покраснев до корней волос, вспомнив свои невообразимые уши, представил, что вид у него, похоже, самый, что ни есть дурацкий, с трудом выдавил из себя.

— Мой друг сержант Глид.

— Артур, — поправил его Глид, пожирая брюнетку взглядом.

— Меня зовут Илисса. А что такое “сержант”?

— Вроде шишки на ровном месте. Я только передаю парням приказы, кому что делать.

Ее глаза широко раскрылись.

— Неужели люди действительно позволяют другим людям указывать себе, что им делать и как?

— Разумеется. Как же иначе?

— Мне это кажется диким. — Девушка перевела взгляд на Гаррисона и, лукаво прищурившись, спросила его:

— А твоего имени я так и не узнаю?

— Джим, — чуть не поперхнулся Гаррисон.

— Мэтт подходил к вам?

— Да. И отказался нас обслуживать, — уже спокойнее отвечал инженер.

Она передернула полными плечиками.

— Это его право. Каждый человек имеет право отказаться. На то и свобода.

— У нас такая свобода называется бунтом.

— Не будь ребенком, — упрекнула девушка инженера и поднялась со стула. — Подождите здесь. Я пойду поговорю с Сетом.

— Ничего не понимаю, — сказал Глид, когда Илисса отошла. — Судя по тому, что говорил толстяк в лавке, нас все должны игнорировать, пока мы не дадим деру с тоски. Но эта дамочка ведет себя дружелюбно. Она не ганд. А может…

— Ошибаешься, — перебил Гаррисон. — Она просто пользуется правом сказать: “Нет, и точка”.

— Верно! Я об этом и не подумал. Они могут его применять, как им нравится.

— Конечно, — инженер снизил голос. — Тихо, она идет обратно.

Сев снова за столик, девушка поправила прическу и сказала:

— Сет лично вас обслужит.

— Еще один предатель, — усмехнулся Глид.

— Но с условием, — продолжала она, — что вы оба поговорите с ним перед уходом.

— Цена подходящая, — решил Гаррисон. — Но это значит, что вам придется погашать обед за нас троих своими обедами?

— Нет, только за себя.

— Как так?

— У Сета свои соображения. Он такого же мнения об антигандах, как и все остальные, но обладает склонностью к миссионерству. Он не согласен, что всех антигандов нужно игнорировать. По его мнению, так можно относиться только к слишком глупым и упрямым, кого не перевоспитаешь.

— Сет уверен, что каждый разумный антиганд является потенциальным гандом.

— Да что это такое “ганд”? — вопросил Гаррисон.

— Обитатель нашего мира.

— Но от чего происходит это слово?

— От имени Ганди.

Гаррисон наморщил лоб.

— Это еще кто?

— Человек, который изобрел Оружие.

— Никогда о нем не слышал.

— Меня это не удивляет, — заметила Илисса.

— Не удивляет? — Гаррисон решился возразить. — Позвольте заметить, что в наше время не Терре все получают такое образование…

— Успокойся, Джим. Я просто хотела сказать, что это имя наверняка вычеркнуто из наших учебников истории. Оно могло вызвать у вас нежелательные настроения. Поэтому меня и не удивляет, что ты о нем не слышал. Не можешь же ты знать того, чему тебя никогда не учили.

— Если вы подразумеваете, что на Терре история подвергается цензуре, то я в это не верю.

— Это твое право — верить или нет. На то и свобода.

— До известной степени. У человека есть обязанности, отказываться от которых он не имеет права, — совсем раскрепостился Гаррисон, сам это чувствуя и удивляясь без меры.

— Да? А кто определяет ему эти обязанности — он сам или другие?

— По большей части люди, стоящие выше его.

— Ни один человек не может стоять выше другого. Ни один человек не имеет права указывать другому, в чем состоят его обязанности. Если на Терре кто-то обладает подобной идиотской властью, то только потому, что идиоты это ему позволяют. Они боятся свободы. Они предпочитают получать указания. Они любят выполнять приказы. Ну и люди!

— Нам бы не следовало тебя слушать, — вмешался в разговор Глид. Его дубленое лицо горело. — Ты настоль, ко вредная, насколько хорошенькая.

— Боишься своих собственных мыслей, — уколола она, подчеркнуто игнорируя комплимент.

Глид покраснел еще больше.

— Никогда в жизни. Но я…

Он не договорил, потому что появился Сет и поставил на стол три полные тарелки. Гаррисон был рад такой паузе. Ему вдруг нестерпимо захотелось оказаться здесь без общества Глида. Ели молча, каждый занятый своими мыслями.

Сет подсел к их столику, как только они кончили есть.

— Что вы уже знаете?

— Они уже знают достаточно, чтобы поспорить, — вставила Илисса. — Они беспокоятся об обязанностях, о том, кто их определяет и кто выполняет.

— И не без оснований, — совсем осмелев, парировал Гаррисон.

— Вы ведь тоже не можете этого избежать.

— То есть? — спросил Сет.

— Ваш мир держится на какой-то страной системе обмена обязательствами. Но что заставит человека гасить об, если он не будет это считать своим долгом?

— Долг здесь ни при чем, — ответил Сет. — А если и возникает вопрос о долге, то каждый определяет его для себя сам. Было бы в высшей степени возмутительной наглостью со стороны одного человека напоминать об этом другому, а одному приказывать другому — просто неслыханно.

— Так можно очень хорошо устроиться, — перебил его Глид. — Как вы справляетесь с гражданином, у которого совсем нет совести?

— Проще пареной репы.

— Расскажи им сказочку о Ленивом Джеке, — предложила Илисса, поглядывая с интересом на инженера.

— Это детская сказочка, — пояснил Сет, — ее все детишки наизусть знают. Классика вроде как… — Он сморщил лоб: — Совсем забыл сказки, которые привезли пионеры.

— Красная Шапочка, — подсказал Гаррисон.

— Вот–вот, — благодарно кивнул Сет.

Он провел языком по зубам и начал рассказ:

— Этого ленивого Джека привезли сюда с Терры ребенком, он вырос в нашем новом мире, изучил нашу экономическую систему и решил, что он всех перехитрит. Он решил стать хапугой. Мы так называем тех, кто хватает обы и пальцем не шевелит, чтобы их погасить или дать другим иметь об на себя. Человек, который брать-то берет, а давать не хочет. Ну так вот, до шестнадцати лет это ему сходило с рук. Он ведь был ребенком. А у детей всегда есть к этому склонность. Мы это понимаем и делаем определенные скидки. Но после шестнадцати он влип.

— Каким образом? — спросил Гаррисон, которого сказочка заинтересовала больше, чем он хотел показать.

— Он хапал все, что попадалась ему под руку. Еду, одежду. А городки у нас небольшие, в них все друг друга знают. Месяца через три Джек стал известен как самый настоящий хапуга. И куда бы он ни пришел, везде получал отказ. Ни еды, ни крова, ни друзей. Проголодавшись, он вломился ночью в чью-то кладовую и в первый раз за неделю поел по–человечески.

— И как его наказали за это?

— А никак. Ничего ему не сделали.

— Но безнаказанность наверняка только поощрила его.

— Да нет, — усмехнулся Сет. — Люди просто стали все запирать. В конце концов ему пришлось перебраться в другой город.

— Чтобы там начать все сначала, — сказал Гаррисон.

— На некоторое время… А потом пришлось перебраться в третий город, в четвертый, в двадцатый. Он был слишком упрям, чтобы делать выводы.

— Но ведь он устроился, — сказал Гаррисон. — Брал все, что надо, и передвигался с места на место.

— Не совсем. Городки у нас, как я говорил, маленькие. Люди часто ездят друг к другу в гости. Все все знают. — Сет перегнулся через стол и сказал выразительно: — До двадцати лет Джек кое-как протянул, а затем…

— Затем?

— Он попытался прожить некоторое время в лесу на подножном корму. А потом его нашли висевшим на дереве. Одиночество и презрение к самому себе погубили его. Вот что случилось с Ленивым Джеком, хапугой.

— У нас на Терре людей за лень не вешают, — сказал Глид.

— У нас тоже. Им предоставляют свободу сделать это самим. — Сет обвел собеседника проницательным взглядом и продолжил: — Но пусть вас это не беспокоит. За всю мою жизнь я не припомню, чтобы случалось что-либо подобное. Люди уважают свои обязательства в силу экономической необходимости, а не из чувства долга. Никто никому не приказывает, никто не заставляет, но сам по себе образ жизни на нашей планете содержит в себе определенное принуждение. Либо будешь играть по правилам, либо пострадаешь. А страдать никому не хочется, даже дуракам.

— Похоже, что ты прав, — вставил Гаррисон, ум которого в эту минуту напряженно упражнял свои способности.

— Не похоже, а наверняка, — заверил его Сет. — Но я хотел с вами поговорить о более важном. Скажите, чего вы хотите больше всего в жизни?

Не задумываясь, Глид быстро ответил:

— Путешествовать по космосу, оставаясь целым к невредимым.

— И я тоже, — сказал Гаррисон, несколько помедлив.

— Так я и думал. Но вы не можете оставаться во флоте на веки вечные. Все рано или поздно приходит к концу. Что потом?

Гаррисон заерзал обеспокоенно.

— Я не люблю об этом думать.

— Но ведь рано или поздно придется, — сказал Сет. — Сколько тебе осталось летать?

— Четыре с половиной года.

Сет перевел взгляд на Глида.

— А мне три.

— Не много, — заметил Сет. — Значит, когда вы доберетесь обратно до Терры, для вас это будет концом пути?

— Для меня — да, — признался Глид, которому эта мысль никакой радости не доставляла.

— Чем старше становишься, тем быстрее бежит время, — продолжал гнуть свою линию Сет. — Вы будете, конечно, относительно молоды, когда уйдете в отставку. Ты, наверное, приобретешь свой собственный корабль, — обратился он к Глиду, — будешь путешествовать по космосу.

— Откуда? Даже самые богатые не могут себе позволить больше, чем лунный катер. Но болтаться между Землей и спутником скучно для того, кто привык к глубокому космосу. А двигатель Блидера по карману только правительству.

— И что же ты будешь делать после увольнения? — прижимал дальше сержанта Сет.

— Я не такой, как Большие Уши, — ткнул пальцем в Гаррисона Глид, — я солдат, а не специалист. У меня выбор ограничен. Но я родился и вырос на ферме. Я еще помню фермерскую работу. Хорошо бы осесть и обзавестись маленьким хозяйством.

Последние фразы сержанта звучали менее резко. Чувствовалось, что Сет задел за живое Глида. Трудно было уже понять, кого убеждает сержант: себя или Сета с Илиссой.

— А это реально? — продолжал разговор Сет, внимательно глядя в глаза Глиду.

— На какой-нибудь из развивающихся планет, но не на Терре. Для Терры мне и половины суммы не наскрести.

— Вот, значит, как Терра вознаграждает за годы верной службы! Либо забудь о своей сокровенной мечте, либо выметайся? — с возмущением сказал хозяин харчевни.

— Закрой рот. Не лезь в душу, — со страданием в голосе грубо ответил сержант.

— Не закрою, и точка. Как ты думаешь, почему ганды эмигрировали на эту планету, духоробы на Хай–гею, а квакеры на Центавр Б? Потому что Терра так наградила своих верноподданных — либо гни шею, либо выметайся. Вот мы и вымелись.

— Оно и к лучшему, — вставила Илисса, — Избавили Терру от переселения.

— Это к делу не относится, — ответил Сет и вернулся к Глиду.

— Ты хочешь ферму. Хочешь ее на Терре, но получить ее там не можешь. Терра говорит тебе: “Выметайся”. Значит, тебе нужно искать ферму где-то в другом месте. А здесь ты можешь получить ферму просто за так. — Он выразительно щелкнул пальцами, весело глядя на ошарашенного последним сообщением сержанта.

— Меня не обманешь, — ответил Глид, хотя по лицу его было видно, что ему очень хочется быть обманутым.

— За так не бывает.

— На нашей планете земля принадлежит тем, кто ее обрабатывает. Пока человек продолжает на ней работать, никто не оспаривает его права на этот участок. Все, что тебе нужно, — найти свободный участок, а их здесь сколько хочешь, и начать работать на нем. С этой минуты он твой. Как только ты перестанешь на нем работать и покинешь его, он принадлежит кому угодно.

— Святые метеоры. — Глид уставился на него неверящим взглядом.

— Более того, если тебе повезет, можешь наткнуться на брошенную ферму, которую оставили из-за болезни, смерти или желания перебраться куда-нибудь, где подвернулось что-то поинтереснее. В таком случае тебе достанется готовая ферма с сараями, коровниками и всем хозяйством.

— А что я буду должен предыдущему владельцу? — вставил Глид.

— Ничего. Ни единого оба. С какой стати? Если он ушел оттуда, то он рассчитывает на что-то лучшее. Не может же он пользоваться выгодами и от одного, и от другого.

— Бессмыслица какая-то. Где-то здесь ловушка. Кому-то мне придется выкладывать на бочку либо деньги, либо кучу обов.

— Безусловно, но не сразу. Ты заводишь ферму, соседи помогают тебе построить дом. Это накладывает на тебя солидные обы. Будешь, к примеру, два года снабжать плотника и его семью продуктами с фермы, и погасишь об. А потом будешь поставлять ему продукты еще два года — и тем самым будешь иметь обы на него. И так со всеми остальными, — втолковывал недоверчиво слушающему сержанту терпеливый Сет.

— Но не всем же нужны сельскохозяйственные продукты.

— Ну и что? Вот, к примеру, жестянщик сделал для тебя маслобойню. Продукты ему не нужны. Его жена и трое дочерей на диете, и одна мысль о еде приводит их в ужас. Но у него есть портной или сапожник, которые имеют на него обы. Он переводит эти обы на тебя. Поставляя продукты портному или сапожнику, ты погасишь об жестянщику. И все довольны. — Сет вопросительно смотрел на насупившегося Глида, пытаясь понять, что творилось у него в голове.

— Ты меня подстрекаешь. Не следовало бы делать этого. Попытка подстрекательства к дезертирству является на Терре уголовным преступлением и сурово наказывается, — пытался защищаться от самого себя Глид.

— Так то на Терре, — сказал Сет, презрительно прищурив глаза.

— Все, что вам надо сделать, — мило и убедительно вставила Илисса, — это объяснить себе, что пора возвращаться на корабль, что это ваш долг, что ни на корабле, ни на Терре без вас не обойдутся. — Она кокетливо поправила кудряшку. — А потом стать свободной личностью и сказать: “Нет, и точка!”

— С меня за это с живого шкуру спустят. Под личным руководством Бидворси, — уже сам себе не веря, проговорил сержант.

— Вряд ли, — усомнился Сет, — Этот Бидворси, который мне кажется человеком отнюдь не жизнерадостным, находится в таком же положении, как и ты, и все остальные — на распутье. Рано или поздно он либо во всю прыть уберется отсюда, либо будет в своем грузовичке доставлять тебе на ферму молоко, потому что в глубине души ему всегда хотелось заниматься именно этим.

— Ты его не знаешь, — хмуро буркнул Глид. — У него вместо сердца кусок ржавого железа.

— Занятно, — взглянул на него Гаррисон, — я всегда думал то же самое о тебе, вплоть до сегодняшнего дня.

— Я сейчас не на службе, — ответил Глид, как будто такой ответ все объяснял.

Он встал и, стиснув зубы, решительно повернулся к выходу.

— Я возвращаюсь на корабль. Прямо сейчас.

— У тебя увольнение до завтрашнего вечера, — запротестовал Гаррисон, обеспокоенный перспективой остаться один на один с Сетом, а особенно с Илиссой, хотя совсем недавно очень хотел этого.

— Возможно. Но я вернусь сейчас.

Илисса открыла рот, но тут же закрыла, потому что Сет толкнул ее. Они сидели молча и смотрели, как Глид выходил за дверь, пресекая все уговоры.

— Это хороший знак, — сказал Сет со странной уверенностью в голосе. — Задели его за живое. — Потом повернулся к Гаррисону. — А у тебя какое главное желание в жизни?

— Спасибо за еду. — Гаррисон, явно обеспокоенный, поднялся со стула. — Постараюсь догнать его. Если он пошел на корабль, мне, пожалуй, тоже лучше вернуться.

Гаррисон торопливо встал из-за стола, проклиная в душе собственную трусость и нерешительность, медленно двинулся к выходу, надеясь, что его остановят.

Илисса попыталась что-то сказать, но Сет вновь остановил ее. Оба хранили молчание, пока Гаррисон выходил на улицу, аккуратно затворяя за собой дверь.

— Бараны, — сказала непонятно чем опечаленная Илисса. — Один за другим, ну, прямо, стадо баранов.

— Нет, — возразил Сет, — это люди, движимые теми же мыслями и чувствами, что и наши предки, которые баранами отнюдь не были. — Повернувшись в кресле, он крикнул Мэтту:

— Принеси нам два шемака! — Потом сказал Илиссе:

— Сдается мне, что этому кораблю не поздоровится, если он здесь задержится.

Илисса грустно кивнула головой в знак согласия.

Динамик внутренней сигнализации рявкнул:

— Гаррисон, Глид, Грегори… — и так далее в алфавитном порядке.

В коридорах и на палубах разговаривали между собой вернувшиеся из увольнения.

— Ни единого слова ни от кого не добьешься, кроме “зассд”. Просто осточертело! Кому нужно такое увольнение?

— Надо было разделиться, как мы. Там, в цирке, на окраине, никто про нас и слыхом не слыхивал. Я просто вошел и сел.

— Слышал про Майка? Он починил крышу, взял в уплату бутылку двойного диса и нажрался. Был в полной отключке, когда его нашли. Назад его пришлось тащить на себе.

— Везет же некоторым. А нас отовсюду гнали.

— Так я ж и говорю, что надо было разделиться.

— Половина ушедших в увольнение, наверное, все еще валяется по канавам.

— Грейдер психанет, когда узнает, что столько народу опоздало.

Каждую минуту старпом Морган выходил в коридор и выкрикивал одну из фамилий, только что объявленных по радио. По большей части никто не отзывался.

— Гаррисон! — завопил он в очередной раз.

Гаррисон вошел в навигаторскую с недоуменным выражением на лице.

Его превосходительство расхаживал взад и вперед, бормоча в свои подбородки: “Всего пять дней, а разложение уже началось”. Резко повернувшись к вошедшему Гаррисону, он выпалил:

— А, это вы, сэр! Давно вернулись из увольнения?

— Позапрошлым вечером, сэр.

— Досрочно, не так ли? Это интересно. Прокололи шину?

— Никак нет, сэр. Я велосипеда не брал.

— Тоже неплохо. Если бы вы его взяли, вы были бы уже за тысячу миль отсюда.

— Почему, сэр?

— Почему? Он меня спрашивает, почему? Да я именно это и хочу знать — почему? Вы в городе были один или с кем-нибудь?

— С сержантом Глидом, сэр.

— Вызвать его, — приказал посол.

Морган послушно открыл дверь и прокричал:

— Глид! Глид!

Ответа не последовало. Он позвал еще раз, но безрезультатно. Потом опять вызвал Глида по радио. Сержант Глид исчез.

— Он отметился, когда возвращался?

Капитан Грейдер проверил лежащий перед ним список.

— Вернулся на двадцать четыре часа раньше срока. Это двойное преступление.

Морган вернулся в навигаторскую.

— Ваше превосходительство, один из десантников видел сержанта Глида в городе совсем недавно.

— Вызвать этого солдата. — Его превосходительство повернулся к Гаррисону. — А вы стойте, где стоите, и постарайтесь не хлопать своими чертовыми ушами. Я с вами еще не кончил.

Вошел испуганный таким множеством начальства солдат и вытянулся по стойке “смирно”.

— Что вам известно о сержанте Глиде? — потребовал посол.

Солдат облизал губы, явно сожалея, что вообще ляпнул о встрече с Глидом.

— В общем, Ваше превосходительство, я…

— Называйте меня “сэр”.

— Есть, сэр. Я пошел в увольнение со второй группой рано утром, но через пару часов решил вернуться, потому что схватило живот. На обратном пути я встретил сержанта Глида и с ним разговаривал.

— Где? Когда? — посол в бешенстве сжал кулаки.

— В городе, сэр. Он сидел в одной из их междугородных колымаг. Мне это сразу показалось странным.

— Он вам что-нибудь говорил?

— Немного, сэр. Он был в возбужденном состояний. Кто-то ему что-то сказал о молодой вдове, которой трудно управиться с участком в двести акров. Он решил поехать посмотреть.

— Ваш человек, — сказал посол полковнику Шелтону. — Вроде бы дисциплинированный, с выслугой лет, с тремя нашивками, с пенсией на носу. — Он снова повернулся к солдату. — Глид сказал, куда именно он едет?

— Никак нет, сэр. Я спрашивал, но он только усмехнулся и сказал: “Зассд”.

— Хорошо, можете идти. — Его превосходительство возобновил разговор с Гаррисоном: — Вы были в первой группе?

— Так точно, сэр.

— Позвольте вам сообщить кое-что, сэр. Из четырехсот двадцати человек вернулись только двести. Сорок из них в различных стадиях алкогольного опьянения. Десять сидят в карцере и вопят: “Нет, и точка!” Без сомнения, они будут орать, пока не протрезвеют!

Он уставился на Гаррисона так, как будто эта достойная личность была виновата в происходящем, затем продолжал:

— В этом есть что-то парадоксальное. Пьяных я могу понять. Всегда найдутся несколько человек, которые, сойдя с корабля, первым делом налижутся в стельку. Но из двух сотен, решивших возвратиться, почти половина вернулась раньше времени, как и вы. И все давали примерно одинаковые объяснения: местные относились к ним недружелюбно, игнорировали их.

Гаррисон ничего не сказал, но в душе поднималась волна возмущения.

— Итак, налицо две крайности. Одни с отвращением возвращаются на корабль, а другие находят туземный городок настолько гостеприимным, что набираются до бровей какой-то дрянью, именуемой двойным дисом, или дезертируют совершенно трезвыми. Есть же какое-то объяснение всему этому? Вот вы были в городе два раза. Что вы можете сказать?

Гаррисон осторожно ответил:

— Все зависит от того, признают они нас или нет. А также от того, на какого ганда вы наткнетесь: есть такие, которые попытаются обратить вас в свою веру вместо того, чтобы игнорировать. Многих наших выдает униформа.

— У них, что, аллергия к униформе?

— Очень похоже, Ваше превосходительство.

— А почему?

— Не могу сказать точно, сэр… Я о них не так уж много знаю. Думаю, потому что униформа у них ассоциируется с тем режимом на Терре, от которого бежали их предки.

— А у них никто униформы не носит?

— Не замечал. Им, по–моему, доставляет удовольствие выражать свое “Я”, одеваясь и украшаясь на любой лад — от косичек до розовых сапог. Странности во внешнем виде у гандов — норма. А униформа им кажется ненормальной, они ее считают символом угнетения.

— Вы их все время именуете гандами. Откуда взялось это слово?

Гаррисон, скрывая подступающее раздражение, терпеливо объяснял послу, а мысли его в это время витали в харчевне Сета с мраморными столиками, с вкусными ароматами из кухни. Он представил серые глаза Илиссы, кокетливую кудряшку, и сердце сладко заныло. Вспомнил терпеливого добряка Сета и понял, что там было что-то неуловимое, но очень важное, чего никогда не было ни на корабле, ни на родной Терре.

— И этот человек, — закончил он, — изобрел то, что они называют “оружием”.

— И они утверждают, что он был землянином? А как он выглядит? Вы видели его портреты или памятники ему?

— Они не воздвигают памятников, сэр. Они говорят, что ни один человек не может быть выше другого.

— Ерунда, — отрубил посол. — Вам не пришло в голову осведомиться, в какой период истории проводились испытания этого чудо–оружия?

— Никак нет, сэр, — сознался Гаррисон. — Я не придал этому значения.

— Конечно, куда вам. Я не ставлю под сомнение ваши качества космонавта, но как разведчик вы ни к черту не годитесь.

— Прошу извинить меня, сэр. — ответил Гаррисон. “Извинить? Ты, ничтожество, — прошептал голос в его душе. — За что ты просишь прощения? И у кого? Это всего лишь высокомерный толстяк, которому в жизни не погасить ни одного оба, как бы он ни старался. Чем он тебя лучше? Тем, что у него бочкообразное брюхо? И перед этой бочкой ты вытягиваешься и лепечешь: “Простите, сэр, извините, сэр!” Да попробуй он прокатиться на твоем велосипеде, он свалится, не проехав и десяти ярдов. Плюнь ему в это жирное лицо и скажи: “Нет, и точка!” Что же ты струсил?”

— Нет, — громко выпалил Гаррисон, сам удивляясь собственному голосу, решительным ноткам, прозвучавшим впервые в этих стенах.

Капитан Грейдер оторвал глаза от своих бумаг.

— Если вы решили сначала отвечать, а потом выслушивать вопросы, то вам лучше зайти к врачу. Или у нас на борту появился телепат?

— Я думал… — пояснил Гаррисон.

— Это я одобряю, — сказал посол. — Думайте, и побольше. Может быть, это постепенно войдет в привычку. Когда-нибудь вы тоже добьетесь того, что этот процесс будет проходить безболезненно.

Довольный собственным красноречием, он снял с полки толстую книгу.

— Вот он, на этой странице. Жил четыреста семьдесят лет тому назад. Ганди, именуемый Отцом, — основатель системы гражданского неповиновения. Последователи этого учения покинули Терру во время Великого Взрыва.

— Гражданское неповиновение, — повторил посол, закатывая глаза. — Но нельзя же использовать его как социальный базис! Такая система просто не сработает!

— Сработала, да еще как, — утверждающе сказал Гаррисон, забыв добавить “сэр”.

— Вы возражаете мне? — у посла брови поползли вверх.

— Просто констатирую факт, — сказал инженер, прямо глядя в возмущенные глаза чиновника.

Посол свирепо вперился в Гаррисона, не веря, что какой-то инженеришко позволяет себе такое обращение.

— Вы отнюдь не специалист по социально–экономическим проблемам. И зарубите это себе на носу: любого такого, как вы, ничего не стоит обвести вокруг пальца.

— Система работает, — стоял на своем Гаррисон, удивляясь собственной смелости.

— Как и ваш идиотский велосипед. У вас образ мышления на уровне велосипеда. — Посол терял терпение, но не мог себе позволить опуститься до спора с этим лопоухим инженером.

Что-то внутри у Гаррисона резко изменилось, и голос, очень похожий на голос самого Джима Гаррисона, очень внятно произнес:

— Чушь!

— Что–о?

— Чушь, — повторил решительно инженер.

Посол потерял дар речи. Встав из-за стола, капитан Грейдер немедленно употребил свою власть.

— Вам запрещается покидать корабль. Убирайтесь отсюда и ждите дальнейших распоряжений, — металлическим голосом приказал капитан.

Гаррисон вышел. Мысли его были в смятении, но в душе он испытывал странное удовлетворение, окрыленность.

***

Прошло еще четыре долгих, томительных дня — из девяти со времени посадки на этой планете. На борту назревали неприятности. Увольнения третьей и четвертой групп постоянно откладывались, что вызывало нарастающее недовольство и раздражение.

— Морган опять представил третий список, но капитан снова отложил увольнение, хотя и признал, что этот мир нельзя классифицировать как враждебный и что нам положено увольнение.

— Так какого же черта нас не выпускают?

— Предлог все тот же. Он не отменяет увольнения, он только откладывает его. Здорово придумал, а? Говорит, что даст увольнение немедленно, как только вернутся все, кто не пришел из первых двух групп. А они никогда не вернутся.

Претензии были законными и обоснованными. Недели, месяцы, годы заключения в непрерывно дрожащей посудине, неважно какого размера, требуют полного расслабления хотя бы на короткое время. Люди нуждаются в свежем воздухе, в твердой опоре под ногами, в свободном пространстве, в нормальной свежеприготовленной еде, в общении с прекрасной половиной, в окружении новых лиц.

— Только мы и сообразили, как здесь надо себя вести: одевайся в штатское и веди себя, как ганд, и все дела. Даже ребята из первого увольнения не прочь попробовать еще раз, а они собираются улетать.

— Грейдер побоится рисковать. Он уже и так многих потерял. Если же вернется еще хотя бы половина следующей группы, у него не хватит людей довести корабль обратно. Застрянем тогда здесь, что ты на это скажешь?

— А я бы не возражал.

— Пусть научит чиновников. Хоть раз в жизни займутся честным трудом.

Подошел Гаррисон с маленьким конвертом в руках.

— Смотри, это он уязвил Его превосходительство, и остался без увольнения, прямо как мы.

— Мне так больше нравится, — заметил Гаррисон. — Лучше уж быть наказанным за что-то, чем ни за что!

— Это ненадолго, вот увидишь. Мы терпеть не намерены. Скоро мы им покажем, где раки зимуют.

— Как именно?

— Подумать надо, — уклончиво ответил ему парень с умными глазами, не желая раскрывать раньше времени свои карты. Он заметил конверт. — Это что, дневная почта?

— Вот именно.

— Как знаешь, я вовсе не хотел совать нос в чужие дела. Думал, просто что-нибудь еще случилось. Вам, инженерам, все письменные распоряжения обычно поступают в первую очередь.

— Да нет, это действительно почта, — сказал Гаррисон.

— Откуда же это ты получаешь письма?

— Воррал принес из города час назад. Мой приятель угостил его обедом и передал письмо для меня, чтобы он погасил об за обед.

— А как Ворралу удалось уйти с корабля? Что он, привилегированный?

— Вроде. У него жена и трое детей.

— Так что с того?

— Посол считает, что одним можно доверять больше, чем другим. Когда у человека есть, что терять, он вряд ли уйдет. Поэтому он кое–кого отобрал и послал их в город собрать информацию о дезертирах.

— Они что-нибудь выяснили?

— Не очень много. Воррал говорит, что это пустая трата времени. Он нашел там несколько наших, пытался уговорить их вернуться, но они на все отвечают: “Нет, и точка!” А от местных, кроме “зассд”, ничего не услышишь.

— Что-то в этом есть, — заметил один из присутствующих. — Хотел бы я сам на это взглянуть.

— Вот этого-то Грейдер и боится.

— Ему скоро многого придется бояться, если он не образумится. Всему есть предел, а нашему терпению и подавно.

— Мятежные речи, — упрекнул его Гаррисон. — Вы меня провоцируете.

Он прошел в свою каюту и вскрыл конверт. Почерк мог бы быть и женским, во всяком случае, он надеялся на это. Но письмо было от Глида: “Где я и чем занимаюсь — значения не имеет: письмо может попасть в чужие руки. Скажу тебе одно — все вырисовывается по первому классу, надо только выждать время для укрепления знакомства.

Остальное в этом письме касается тебя. Я тут наткнулся на одного толстячка. Он представитель фабрики, выпускающей эти двухколески с вентилятором. Им нужен постоянный торговый агент фабрики и мастер станции обслуживания. Толстячку уже подали четыре заявления, но ни у одного из желающих нет требуемых технических знаний. По условиям, тот, кто получит место, имеет на город функциональный об. Так или этак — место как раз для тебя. Не будь дураком. Прыгай — вода хорошая”.

— Святые метеоры! — сказал себе Гаррисон, и увидел приписку.

“Адрес получишь у Сета. Этот городишко — родина твоей брюнетки. Она собирается обратно сюда, чтобы жить поближе к своей сестре, и я тоже. Упомянутая сестра — просто душечка”.

Гаррисон еще раз прочитал письмо, встал и начал расхаживать по каюте. Голова трещала от нахлынувших мыслей. Упоминание об Илиссе приятно бередило душу. Потом он вышел и, не привлекая к себе внимания, незамеченным прошел в склад инженеров, где хранился велосипед. Не торопясь, смазал и почистил его. По возвращении с каюту Гаррисон вынул из кармана тонкую плашку и повесил ее на стену. Потом лег на кровать и молча уставился на нее.

Динамик системы оповещения кашлянул и сообщил: “Всему личному составу корабля быть готовым к общему инструктажу завтра в восемь ноль–ноль”.

— Нет, и точка, — ответил Гаррисон, удовлетворенно потерев руки.

***

Грейдер, Шелтон, Хейм и, разумеется, Его превосходительство собрались в рубке.

— Никогда не думал, — мрачно заметил последний, — что настанет день, когда мне придется признать себя побежденным.

— Со всем должным уважением позволю себе не согласиться, Ваше превосходительство, — ответил Грейдер. — Потерпеть поражение можно от руки врага, но ведь эти люди не враги. Именно на этом мы и попались. Их нельзя классифицировать как врагов.

— И тем не менее это поражение. Как еще назвать?

Грейдер пожал плечами.

— Нас перехитрили родственнички. Не драться же дяде с племянниками только потому, что они не желают с ним разговаривать.

— Вы рассуждаете со своей точки зрения, Для вас данная ситуация исчерпывается тем, что вы вернетесь на базу и представите отчет, У меня же положение иное ~- это мое дипломатическое поражение.

— Я не могу брать на себя смелость и рекомендовать наилучший образ действий. На борту моего корабля находятся войска и вооружение для проведения любых полицейских и превентивных операций, которые представятся необходимыми. Но я не могу их применять против гандов, поскольку у меня нет никаких оснований для этого. Более того, одному кораблю не справиться с двенадцатимиллионным населением планеты, для этого потребуется целая эскадра.

— Я это все уже продумал.

— Ваше превосходительство, прошу вас сообщить свое решение по возможности скорее. Морган дал мне понять, что, если к десяти часам я не дам третьей группе увольнения, экипаж уйдет в самоволку.

— Это ведь грозит им суровым наказанием?

— Не таким уж суровым. Они заявят в Дисциплинарной комиссии, что я умышленно игнорировал устав. Поскольку формально увольнений я не запрещал, а только лишь откладывал, им это может сойти с рук, если члены комиссии будут в соответствующем настроении.

— Эту комиссию не мешало бы послать пару раз в длительный полет. Они бы узнали кое-что такое, о чем и не слыхивали за своими канцелярскими столами.

Грейдер подошел к иллюминатору.

— У меня не хватает четырехсот человек. Некоторые из них, возможно, вернутся, но ждать их мы не можем — задержка приведет к тому, что у меня не хватит людей, чтобы вести корабль. Выход один — отдать приказ о подготовке к взлету. С этого момента корабль будет подчиняться полетному уставу.

— Полагаю, что так, — сказал посол.

Грейдер взял микрофон.

— Личному составу приготовиться к взлету немедленно! Старший сержант Бидворси! Кто это там стоит у люка? Немедленно прикажите им подняться на борт.

Носовой и кормовой трапы были уже давно убраны. Кто-то из офицеров позаботился быстренько убрать и центральный трап, отрезая путь вниз и тем, кто хотел бы в последний момент уйти. Бидворси, желая выполнить приказ, высунулся из люка. Пятеро, стоящие внизу, были дезертирами из первой группы увольнения. Шестой был Гаррисон со своим начищенным до блеска велосипедом.

— Немедленно на борт! — зарычал Бидворси.

— Ты это слышал? — сказал один из стоявших внизу, подталкивая другого. — Дуй обратно на борт. Если не можешь прыгнуть на тридцать футов вверх, то взмахни крылышками и лети.

— У меня приказ! — продолжал вопить Бидворси.

— Надо же, в таком возрасте, а еще позволяет кому-то собой командовать, — заметил бывший солдат его роты.

— Да, удивительно, — ответил другой, сокрушенно качая головой.

Бидворси царапал рукой гладкую стенку, пытаясь найти что-нибудь, чем можно было бы швырнуть в стоявших внизу людей.

— Не кипятись, Бидли! — крикнул его бывший солдат. — Я теперь ганд.

С этими словами он повернулся и пошел по дороге. Остальные четверо последовали за ним. Гаррисон поставил ногу на педаль велосипеда. Задняя шина осела с протяжным звуком. Побагровевший Бидворси наблюдал, как Гаррисон затягивал клапан и качал воздух ручным насосом. Завыла сирена. Бидворси отпрянул назад, и герметическая дверь люка закрылась. Гаррисон опять поставил ногу на педаль, но не двигался с места, а стоял и наблюдал за кораблем. Металлическое чудовище задрожало, величественно взмыло вверх, быстро превратившись в еле видимую точку, и исчезло.

На секунду Гаррисон почувствовал острое сожаление. Вместе с кораблем улетел какой-то отрезок его жизни, пусть и не самый лучший. Он посмотрел на дорогу.

Пять новоиспеченых гандов голосовали на шоссе. Первый же экипаж остановился, чтобы их подобрать, что было очевидным результатом отлета корабля. Быстро они соображают.

“Твоя брюнетка”, — написал ему Глид. И с чего он взял? Может быть, она сказала что-нибудь такое, из чего можно было это предположить?

Он еще раз оглянулся на вмятину, оставленную кораблем. Здесь были две тысячи землян.

Потом тысяча восемьсот.

Потом тысяча шестьсот.

Потом еще на пять меньше.

“Остался один я”, — подумал Гаррисон. Пожав плечами, он заработал педалями и поехал по направлению к городу. И не осталось никого.