Корабль летел сквозь сверкающую искрами тьму. Огненные короны, водовороты пламени и дразнящие глаз спиральные туманности, напоминавшие о существовании многих миллиардов солнц и скрытых планет, рвущихся вперёд, в бесконечность — и сквозь всё это великолепие мчался корабль, сверхбыстрая пылинка в бескрайней пустоте — живой свидетель происходящего.

На такой скорости шло космическое судно, что ближайшие звёзды в направлении полёта расходились по сторонам час за часом, в то время как должны были — год за годом. Это была пылинка с такой мощностью, что и не снилась в дни далёкого прошлого, когда даже какой-нибудь простой спутник с управлением с земли, выстреливаемый на орбиту, весь мир приветствовал триумфальными заголовками. Это была пылинка, чьи годы короче дней, а силы не знали границ пространства.

Человека в носовой части чудо-аппарата ничуть не занимал диковинный процесс расхождения звёзд. Это было естественной чертой его возраста и времени — наблюдать чудеса с телеэкранов с хладнокровием видавшего виды домоседа.

Олаф Редферн, пилот, сидел за пультом управления и смотрел в сияющие небеса со спокойствием и даже флегматизмом человека, которому поручено отыскивать очень маленькие иголки в очень больших стогах сена. С помощью карт, приборов, компьютеров с коробку сигарет да удачи, заложенной в земном гранате — камне, вмонтированном в перстень на указательном пальце, он проделывал это раз пятьдесят в прошлом и был уверен, что справится и сотню раз в будущем.

Проверив приборы, достаточно сложные, чтобы завершить вектор полёта, он скорректировал курс, не сводя уверенного взгляда с экрана наблюдения. Вскоре Симкин, назначенный археологом экспедиции, занял соседнее кресло.

— Кто-то сказал, — заговорил он, — что лучше путешествовать, чем его завершать. Не согласен. Так можно, в конце концов, вымотаться, со свистом рассекая ночь, усеянную мириадами светил.

— Может, это оттого, что у вас мало работы на борту, — предположил Редферн. — Сядьте на место пилота — и я живо поставлю вас на ноги.

— Я слишком стар, чтобы начинать сначала, слишком освоился на избранном поприще. — Симкин проницательно улыбнулся Редферну. — Весь этот священный трепет открытия загадочных миров ничуть не сильнее того, что ощущаешь, выкапывая из земли целым и невредимым какой-нибудь древний артефакт.

— Честно говоря, я не понимаю радостей вашей работы, — признался Редферн. — Она коренится в далёком прошлом, где всё уже завершено, сделано раз и навсегда, в то время как моя работа — испытывать будущее, к которому мы каждую минуту движемся. Будущее можно контролировать. С прошлым же такие штуки не проходят.

— Согласен. Однако и мы имеем свои сюрпризы и триумфы. Кроме того, ведь именно шайка гробокопателей доказала факт существования древней высокоразумной цивилизации в области сдвоенных миров Арктура.

— Для меня они и по сей день остаются мёртвыми мирами, — признался Редферн.

— Может быть. Всё равно, гробокопатели продолжают свою работу. Они роют глубже. Им надо узнать, отчего жизнь исчезла. Неужели арктурцы вымерли, и если да, то по какой причине? Может, случилось нечто похуже, но тогда — как и отчего? Ответы на эти и другие вопросы нам могут очень и очень пригодиться. Знания — материя, которой никогда не бывает слишком много. В нашем мире невозможно стать всезнайками.

— Что ж, посмотрим, — пожал плечами Редферн.

Фальдерсон, масс-социолог, протиснулся в штурманскую рубку и плюхнулся на сиденье. Это был рослый мужчина с солидным брюшком и нервическим тиком левой брови. Его тик часто оказывал гипнотическое влияние на инопланетные жизненные формы во время их исследования.

— Приземление намечено в четырнадцать, — объявил он. — И молю Бога, чтобы аборигены не оказались бандой варваров, которые начнут метать в наш корабль что попало. С глубоким прискорбием признаю, что вынужденное ущемление в жизненном пространстве, эта инкарцерация — бич дальних перелётов! — сделала меня слишком толстым и неповоротливым для примитивных сражений.

— Скоро ты порастрясешь свой жирок, — посулил Редферн. — Всё с тебя вытопит, как на сковородке.

— Не могу вообразить, чтобы бессмертные оказались безграмотными дикарями, — высказал мнение Симкин.

— Бессмертные? — недоверчиво посмотрел на него Редферн. — О чём это вы?

Симкин взглянул на него с недоумением.

— Разве вы не знаете, что планета, которую мы ищем, по слухам, населена бессмертными?

— Ну, начнём с того, что я-то слышал. Я получал те же инструкции перед полётом, что и капитан Жильди. Мы развозим экспертов туда-сюда, не спрашивая, что почём. — Нахмурившись, он добавил: — Просто не верится, что кто-то смог открыть секрет вечной жизни. Я тяжким грузом принял на борт эту идею.

— Так же и мы, — откликнулся Симкин. — Однако легенды зачастую оказываются правдой, пусть и сильно искажённой. Наша цель — определить степень достоверности.

— И откуда пришли эти легенды? Расскажите, коллега, ведь это касается ваших подопечных, — кивнул Симкин Фальдерсону.

Масс-социолог начал:

— Доводилось вам слышать об Альпедах, семипланетной группе неподалёку от Ригеля?

— Ещё бы. Я там дважды бывал. Кстати говоря, мы и сейчас неподалёку оттуда.

— Стало быть, вам известно, что все семь планет населены разумными жизненными формами, более-менее цивилизованными, но недостаточно для того, чтобы соорудить даже хотя бы допотопный межпланетный корабль. Поэтому они не смогли установить контакт с соседями по планетам до прибытия землян, лишь те пару столетий назад помогли создать систему межпланетной почты.

— Помню, один из моих друзей как раз этим занимался.

— И вот, — с тяжёлым чувством продолжал Фальдерсон, — какое известие, кроме политических и коммерческих расчётов на новые миры, донеслось во времена, когда ещё никому в голову не пришло серьёзно изучать таинственный семиугольник. Некий профессор Браун случайно наткнулся на эту проблему и ушёл в неё с головой. Спустя пару лет от его сообщения последние волосы всемирного Совета Академий Наук поднялись дыбом.

— Это ещё слабо сказано, — вставил Симкин.

Не обратив внимания на замечание коллеги, Фальдерсон продолжал:

— Все семь планет имели свои письменные хроники. И как это обычно бывает, массу легендарного до-письменного материала. Естественно, до контакта истории и легенды сходились только в мелочах, вызванных простым совпадением. Однако выяснилось одно чрезвычайно важное исключение: все семь планет сохранили одинаковую сказочную историю о мире бессмертных.

— Но это значит, что какой-то контакт всё-таки был, — уверенно запротестовал Редферн.

— Совершенно верно! Тем не менее история упоминаний о контактах не сохранила. Главное событие осталось незапечатленным в веках. Вершина достижений оказалась незамеченной и была предана забвению. Но почему? Думаю, нужны веские основания.

— И каковы ваши предположения?

— Мы предполагаем, что если контакт даже и имелся, то через неких посредников, как и сегодня. И состоялся он в далёком-далёком прошлом, до начала письменной истории, в туманные дни рождения легенд. Логично предположить, что эти бессмертные некогда посещали все семь планет. И запомнились космические гости своим самым потрясающим свойством — бессмертием.

— Хм-м, — пробормотал Редферн. — Два раза — это ещё может быть совпадением. И три раза могут оказаться совпадением. Но та же история семь раз — это, по меньшей мере, странность. Она нуждается в объяснении.

— То же подумал и профессор Вейд. Он глубоко копался в семи мифологиях, в результате отыскал ещё пару прелюбопытных вещей. Во-первых, бессмертные никогда не посещали Альпеды самолично. Это сыграло злую шутку с нашей логической предпосылкой, и единственной альтернативой, которая нам осталась, была версия о каких-то иных гостях из космоса, которые, фигурально выражаясь, подхватили и передали миф о бессмертии. Во-вторых же, все семь легенд сходятся, что бессмертные жили в огромном мире на единственной планете голубого солнца.

— Ну и…

— Ну и Вейд без промедления просигналил на Землю по лучевой связи. Космографологи и прочие учёные плеши сразу же страшно заинтересовались, зная, что благодаря таким ключам мы уже несколько раз совершали открытия.

— Ив частности — благодаря археологии, — вновь встрял Симкин, вызывая досаду слушателей.

— Сектор Ригеля составляет лишь четверть района, назначенного к расследованию, — продолжал Фальдерсон. — Мы получили несколько неплохих спектральных карт местности. Анализ выявил солнце голубого типа неподалёку от группы Альпедов. Астрофизики сошлись, что там самая вероятная звезда сектора, и рассчитали, что она должна иметь одну большую планету с умеренной массой.

— Это и есть то место, куда мы сейчас навострились? — спросил Редферн.

— Да, мой мальчик. И если нам посчастливится наложить лапу на секрет бессмертия, ты, парень, сможешь шастать по звёздным тропам во веки вечные, аминь. Что же до меня, то надо срочно делать что-то с этим бемолем, — Фальдерсон встал и похлопал своё брюшко, — пока он не стал подставкой для носа.

Он покинул компанию, оставив их наедине с размышлениями, а корабль свободно, точно дикий скакун, мчался посреди ширившегося звёздного поля. После секундной паузы Симкин заговорил.

— Понимаете ли вы теперь очарование прошлого?

— Вероятно, прошлое представляет интерес для пытливого типа ума, — согласился Редферн.

— В нём есть над чем поломать голову, — оживился Симкин. — И открытия сулят выгоду для любого из миров, пусть даже невозможно лицезреть эти другие миры. Возьмите хоть Землю, например. О своей планете мы знаем больше всех в мироздании, не так ли? И всё же потрясающее количество вещей неведомо нам, и они, возможно, так и останутся тайной за семью печатями.

— Это, например, что?

— Самая широко распространённая и научно обоснованная легенда — о Великом Потопе. Почти не осталось сомнений, что она имеет реальную базу. Некогда в далёком прошлом нечто глобально-катастрофическое произошло с нашей планетой. Это бедствие отбросило человеческую расу на неизвестную дистанцию вниз по лестнице развития цивилизации. И самый центральный, я бы даже сказал, пуповой вопрос тут: с какой высоты пришлось падать?..

— Наверное, далеко падать не пришлось, — предположил Редферн. — Ведь до Великого Потопа мы ещё ползали по деревьям.

— Если даже и ползали, что само по себе весьма спорно, то до Потопа у них в запасе ещё оставались бесчисленные тысячелетия. Времени хватало с избытком, чтобы раса гомо сапиенс вскарабкалась на самую верхушку и была сбита оттуда десяток раз. Посмотрите, как далеко мы зашли в нынешней, письменной истории, покрывающей менее десятка тысяч лет. Так куда же мы забирались, что делали и где были, когда океаны выходили из берегов и с грохотом устилали землю, обрекая нас на вымирание?

— И не спрашивайте, — ответил Редферн. — Меня там не было.

— Олаф, мы могли там изрядно покуролесить, но даже и не догадываемся о собственных подвигах, — совершенно серьёзным тоном произнёс Симкин. — И по этой самой причине я бы дал руку на отсечение, дабы достичь невозможного.

— В смысле?

— Я отдал бы вот эту руку за то, чтоб хоть одним глазом взглянуть, что может скрываться под сотнями кубокилометров солёных вод и многотонными слоями ила. Я многое отдал бы, чтобы посмотреть, что проживало на планете до того, как сравнялись долины и холмы и как смятенные группы уцелевших одичало странствовали по земле в убранстве вод.

— Что ж, — ответствовал Редферн, усмехаясь, — интересно было бы посмотреть на вас в тот момент, когда вы выудите из грязи космолёт, дающий сто очков нашему чуду техники.

— А ещё интересней было бы увидеть ваше лицо, — парировал Симкин, — когда вы узнаете, что мы в новом развитии пока не достигли той ветки, с которой когда-то свалились.

Редферн пропустил последнюю реплику мимо ушей. Ведь он был пилотом, человеком в высшей степени практичным, привыкшим иметь дело с насущными проблемами, не уделяя времени заумным рассуждениям.

Прогнозы астрофизиков оказались верными. У голубого солнца и в самом деле была одна большая планета с относительно низкой массой. Она не была газообразной или жидкой. Скудная растительность покрывала поверхность, в грунте поблёскивали редкие отложения лёгких металлов, среди которых, к сожалению, не попадалось тяжёлых.

Ничто не препятствовало посадке. Тесты показали, что радиационный фон безвреден — по представлениям человека. Атмосфера планеты не была избыточной, однако кислорода имела достаточно.

Во время кругосветного плавания, совершённого на низкой орбите, прежде чем был встречен первый экземпляр, обнаружилось много свидетельств деятельности доминирующей жизнеформы. Самыми заметными чертами здешней жизни были разум и поголовное вегетарианство. Внизу раскинулись поселения и гигантские обработанные участки земли, но не паслись стада животных.

Трусливо отлёживаясь на носу и пялясь сквозь передний иллюминатор, Фальдерсон подал голос:

— Настоящее село. Обратите внимание — острая нехватка тяжёлой индустрии. И города небольшие. Крупными они кажутся только из-за разбросанности жилья. При каждом доме сад акра на два, а то и побольше.

— Да и с транспортом никаких проблем, — заметил Жильди. — Ни тебе железных дорог, ни аэропланов, ни давки на проспектах.

— Даже если бы у местных обитателей хватило ума изобрести локомотивы, планеры и автомобили, их не создать без естественных ресурсов, — сказал Редферн. — Можно биться о заклад, что этот народец никогда не поднимался в космос, да и не мечтал о нём. Они привязаны к земле. Хм-м! Зверски интересно будет посмотреть, какие социальные проблемы вызвал недостаток того, что с лихвой отпущено большинству населённых планет.

— Жми вниз, Олаф, — распорядился Жильди, указывая, куда именно. — Посади вон у того города на берегу реки. С виду место вполне обитаемое, ничем не лучше и не хуже других.

— Пошёл будить Тэйлора, — озабоченно пробормотал Симкин, торопясь к выходу из рубки.

В одной из кают он отыскал лингвиста и оторвал от продолжительного сна, навеянного наркотическими препаратами. Тэйлор, хронически страдающий от космической мигрени, проснулся, приподнялся на кровати и захлопал глазами.

— Ты хочешь сказать, мы приехали?

— Уже. Тебя сбил с толку сон. Поторопись привести ум и память в порядок — для сбора новых слов, жестов и дымовых сигналов, которые, вероятно, последуют после нашего приземления.

— Я готов. Это же моя работа, разве не так? — Тэйлор зевнул, потянулся, разминая суставы, и глубоко вздохнул. — Будем надеяться, что этот мир не похож на Добропожуй. Там у меня ушло восемь недель на сбор языкового материала, от которого челюсти вывихнуть можно, да и после я ещё сильно хромал в местном жаргоне. Человеческий язык слишком неповоротлив, чтобы воспроизвести все эти ритмические пощёлкивания щупалец с усиками.

Его бросило на койке вбок, когда каюта качнулась. Симкин шатнулся, хватаясь за стену. В таком положении они оставались, пока корабль выравнивался и со скрежетом тормозил на приделанных к брюху полозьях.

— Благодарение небесам, — искренне произнёс Тэйлор после остановки.

— Зачем же ты выбрал космос, раз тебе так нравится твёрдая почва под ногами?

— Кто выбрал? Не смеши! Сказали, что нужен доброволец и ткнули пальцем прямо в меня.

Оставив его каюту, Симкин заторопился в носовую часть. Фальдерсон, Жильди и Редферн уже безмолвно глазели сквозь экран переднего обзора на окружающую местность — объект их трёхстороннего интереса.

Инопланетянин вышел из ближайшего дома: длинного приземистого строения, выложенного из резного орнаментального кирпича. Он спешил им навстречу по дорожке своего сада. Его совершенно инопланетная наружность не имела ничего из ряда вон выдающегося для космонавтов, чей изощрённый взор давно привык к формам куда более поразительным. Удивляла лишь манера передвижения.

Инопланетянин устремился к кораблю без какой-либо угрозы, тревоги, воодушевления, любопытства и прочих симптомов первой встречи разумов в новооткрытых мирах. Напротив, он проявлял живости не больше, чем какой-нибудь флегматичный фермер при виде завязнувшего в грязи автомобилиста, которому требуется хороший толчок надёжного рабочего плеча.

Но если он и собирался оказать помощь, то до неё оставалась ещё масса времени, поскольку самый широкий из шагов не превышал того, на который способна улитка. Обитатель планеты голубого солнца — экземпляр двуногого чуть меньше средней человеческой особи, но коренастого и широкого в кости. Два сверкающих жёлтых глаза светились среди морщин, покрывавших его серокожее лицо. На нём был ладно скроенный и пригнанный костюмчик, из которого торчала пара ног, страдавших изначальной слоновостью, и таких же морщинисто-серых, как и лицо. Заканчивались ноги ступнями-подушечками, тоже несколько слоновьими.

— Внешневыраженный гуманоид, — определил Фальдерсон. — Обратите внимание на эти руки — совсем как мои, только длиннее и тоньше. Держу пари, что предки его были рептилиями; налицо морфология ящерицы, научившейся в древние времена ходить на задних лапах и бороться с окружающей средой с помощью мозга и передних конечностей.

— Но у него нет хвоста, — заметил Редферн.

— Так же как и у вас — на сегодняшний день.

— Что-то я такое уже читал, — задумался Симкин. — Древний тип по имени вождь Таумото или что-то вроде. Он был почитаем на островах Тонга на протяжении более двух столетий. Наука проявила к этой фигуре самый пристальный интерес, поскольку он был старейшим из живущих на земле существ.

— И сколько ж ему было? — поинтересовался Редферн.

— Точно неизвестно-нет свидетелей. Всё, что можно сказать наверняка, он прожил ещё лет двести на памяти ныне живущих и был гигантской черепахой, занимавшей в племени место вождя.

— У этого парня, похоже, тоже черепашья шея, — заметил Редферн, продолжая наблюдать усердное продвижение хозяина. — И скорость у него, доложу я вам, просто бешеная.

— Где же наш Тэйлор? — поинтересовался Фальдерсон. — Олаф, немедленно открывай люк и выбрасывай трап. Если мы не двинемся навстречу этому типу, то придётся ещё с месяц дожидаться его прибытия.

Они спустились по металлическим ступенькам и пошагали к аборигену. Едва завидев гостей, местный житель остановился, видимо, решил приберечь силы. Вблизи он смотрелся не так человекообразно.

Итак, два разума стояли лицом к лицу, изучая друг друга: и если земляне проявляли дружественно-прямодушное любопытство, то серолицый выражал лишь покорность неизбежной процедуре.

Указывая на свой рот, Тэйлор старательно произнёс несколько слов, стараясь придать им вопросительную интонацию. Другой разум ответил парой-тройкой жидких слогов, прозвучавших чуть громче шёпота.

— Коммуникативный вокализм, — заявил Тэйлор с нескрываемым облегчением. — Уверен, что смогу разобраться с их речью, не срывая горла. Дайте мне несколько дней — и местный трёп, считайте, у нас в кармане.

Прислушиваясь без всякого выражения на лице, местный подождал завершения тирады, ленивым жестом показал в сторону здания и гостеприимно произнёс:

— Варм!

— Слово номер один, — оживился Тэйлор. — Варм — значит, «пошли!»

И они пошли. Хождение, однако, оказалось самой трудной задачей, с которой им пришлось столкнуться в последние годы. Колоссальная проблема преодоления расстояний сверхсветовыми спецсредствами оказалась сущим пустяком по сравнению с задачей идти спокойным шагом по полмиле в час.

С чужаком во главе они обползли дом, остановились перед парой деревянных дверей, покрытых сверху донизу ручной резьбой. Открыв их, серолицый выкатил из темноты машину.

Тэйлор не удержался от возгласа:

— Глазам своим не верю!

Хитрое приспособление — рама из алюминиевых трубок на четырёх колёсах, а вместо двигателя шесть рычагов с педалями. Агрегат венчали три парных ряда сидений для удобства источников энергии.

Выдвинув этот мультицикл из гаража, они водрузили его на узкую дорожку, словно бы выложенную из матового стекла. Серолицый взобрался на правое переднее сиденье, возложив опытную руку на штурвал. Другой рукой он пригласил землян последовать примеру.

— Вы у нас пилот опытный, вам и переднее место, рядом с хозяином, — намекнул Жильди Редферну.

Рассевшись по местам, они установили ноги на педали, похожие на небольшие тарелочки, расположенные на несколько дюймов выше, чем хотелось бы.

Мультицикл тронулся с места, постепенно наращивая скорость и, наконец, помчался по дороге с восхитительной скоростью двадцать миль в час, а дюжина ног ритмично выдавала её на-гора. Докатившись до небольшой развилки, гуманоид дёрнул шнурок, связанный со штурвалом, и из коробки, расположенной позади, вырвалось душераздирающее: — И-и-и!

Ответное «И-и-и!» раздалось со встречной дороги, где в точности такая же машина с двумя членами экипажа притормозила, пропуская их вперёд. Эта пара ничуть не удивилась при виде жмущих на педали землян.

Фальдерсон, работая на заднем сиденье рядом с Симкиным, пропыхтел: — Неплохой тренажёр…

— Ничего не понимаю, — сказал Симкин, оглядываясь по сторонам. — Посмотрите только на эти богато декорированные дома, на эти ухоженные садики. Каждый дом — картинка. Коллеги, вам не кажется, что народ с такими высокими строительными стандартами мог бы создать более совершенный транспорт?

— А зачем? — спросил Фальдерсон. — Они не могут печь пироги без теста. Они не могут делать машины без стали и ездить на них без бензина. Судя по всему, у них и электричества-то нет. — Он покачал головой, толкая педали. — Должно быть, они безнадёжно потерянные существа.

— Почему?

— Уверен, они не более живучи, чем собака мисс Мёрфи, а миф о бессмертии порождён кем-то другим. Возможно, они из ряда вон выходящие долгожители. Если так, у них в запасе куча времени, о чём, кстати, говорит и всё это выкрашенное и вылизанное окружение. С другой стороны, кто знает, что они успели напридумывать за такие сроки? Может, они изобрели половину того, до чего додумались мы, включая средства покорения космоса, но только теоретически. Создатели грёз, которым никогда не суждено воплотиться.

— Я бы не прочь остаться здесь на год-другой и как следует порыться в их прошлом, — заявил Симкин.

— Если у нас впереди ещё десяток миль, — раздался хрип Фальдерсона, то я здесь точно останусь — по причине фатальной грыжи.

В этот момент машина свернула направо и завихляла по широкой площади, на которой полдюжины фонтанов посылали в небеса перистые струи. Затормозив у орнаментальных дверей величественного особняка, Серолицый спешился. Он вступил в зал, оставив космонавтов осматривать настенные росписи коридора.

Старейшина города Карфин приник к бумагам на столе с медлительностью и тщанием, которые свойственны почтенному возрасту. Он ощущал колоссальный вес своих годов, которые приближались к восемнадцати тысячам земных лет. Он пережил поколения многих и многих землян, он пережил подъём и падение земных цивилизаций, он пережил всю письменную историю Земли. Ничто не могло удивить здешний мир и населяющий его разум. Всё для него было в порядке вещей.

Но теперь он сознавал, что становится слабее, протянет ещё столетия три-четыре, а на большее его не хватит. Он поднял взгляд на распахнувшуюся дверь и вошедшего. Его старческие, помутневшие глаза остановились на посетителе — твёрдо и не мигая, точно у греющейся на солнце ящерицы.

Совладав с волнением, посетитель произнёс почтительным полушёпотом:

— Высокочтимый Старейшина, моё имя Балейн.

— Да, Балейн, слушаю тебя.

— Высокочтимый старейшина, часов девять назад небесный корабль розоволицых двуногих приземлился в моём саду. Я привёл их сюда, зная, что вы пожелаете встретиться с ними.

Карфин вздохнул и произнёс:

— Они являлись ещё в ранние годы моей юности. Помнится — если меня не подводит память, — они останавливались на разных орбитах и рассказывали о многих чудесах неба. А когда они перестали навещать нас, я решил было, что мы недостойны их внимания. — Он снова вздохнул. — Ну что ж, нельзя сказать, что они докучают частыми посещениями. Пожалуйста, проведи их сюда.

— С радостью, Высокочтимый Старейшина, — с этими словами назвавшийся Балейном торопливо пополз к выходу и вскоре возвратился с космонавтами.

Все пятеро землян выстроились перед ним и смотрели на Старейшину дерзкими, устремлёнными куда-то вдаль глазами, в которых светилась страсть к опасностям и приключениям, столь свойственная их расе.

И никто из них не ведал, что всё это происходит не в первый раз.