Брансон встал и сказал:

— Это я и хотел узнать. Очень трудно плыть одному в лодке по океану иллюзий. Намного спокойнее знать, что ты в этой лодке не один. А что чувствуешь ты?

— То же самое.

— Жаль, что мы не можем добраться до других. Вдвоем мы бы смогли заставить их говорить. И тогда мы скопом смогли бы разобраться, что так подействовало на наши мозги.

Он начал оглядываться в поисках пальто и шляпы.

— Ты собираешься уходить? — взволнованно спросил Хендерсон.

— Да, вечеринка окончилась. Надо когда-то и уходить.

— Куда ты пойдешь в такой час?

С удивлением взглянув на часы, Брансон заметил:

— Надо найти место для ночевки. В крайнем случае, я могу подремать и в зале ожидания на вокзале.

— Разве ты не на машине?

— Нет, я оставил ее жене.

— Ты теперь не в центре цивилизации, — напомнил Хендерсон. — Ты глубоко в лесах. Ближайший поезд уйдет в десять тридцать утра. Почему бы тебе не остаться здесь. У меня есть свободная кровать.

— Очень мило с твоей стороны. А ты уверен, что я не буду тебе в тягость?

— Вовсе нет! Буду очень рад твоей компании. У нас есть что-то общее, пусть даже и умственное расстройство.

— Ты начал говорить правду, — сказал Брансон, снова садясь на свой стул. — Что ты собираешься с этим делать?

— Учитывая все сказанное, я просто должен что-то делать. Сейчас я удивляюсь, почему мне первому не пришла идея проверить все сразу, как это сделал ты. Мне бы сразу же надо было об этом подумать, но этого, как видишь, не случилось. Единственное, что мне хотелось, это быстрее исчезнуть.

— Естественно, у тебя было куда спрятаться, а у меня такого места не было. Единственное место, которое мне пришло в голову, это Бельстон. Я поехал туда просто потому, что я не мог придумать другого места. — Брансон немного подумал и добавил: — А может быть, я был намного больше тебя напуган и в страхе не мог придумать ничего лучшего.

— Сомневаюсь. Я думаю, что у тебя в голове осталась маленькая частичка недоверия, она-то и заставила тебя поехать туда. И вообще, люди далеко не одинаковы. Они могут действовать подобно, но никогда одинаково.

— Наверное, так.

— Вернемся к моей проблеме, — продолжал Хендерсон. — Мне надо будет все проверить. Я был дурак, что не сделал этого раньше. Значит, старик Эдди должен помочь мне вырваться отсюда, если он, конечно, захочет.

— Кто это старик Эдди?

— Старик, который раньше владел этим магазином. Он растратил часть моих денег на отпуск, которого он не имел в течение нескольких лет. Он вернулся из него несколько дней назад, проведя время настолько хорошо, как только можно провести в семьдесят два года. С этих пор он болтается вокруг, как потерянный ребенок. Не может привыкнуть ничего не делать. Пару раз он мне намекал, что может помочь, если мне нужна помощь. Этим и можно будет воспользоваться, если мне понадобится время для изучения собственного прошлого. Я слишком зависим сейчас от этих денег, чтобы пренебрегать бизнесом даже на неделю. Если старик Эдди согласится посмотреть за магазином некоторое время, я смогу съездить в…

Голос Хендерсона споткнулся, но Брансон его подбодрил:

— Не говори мне. Я и знать этого не хочу.

— В данных обстоятельствах это не играет роли. В конце концов, ты же сказал мне о Бельстоне.

— Да, но я чувствовал себя намного спокойнее, сделав шаг вперед. Я кое-что уже проверил, а ты еще нет. В этом вся разница. Пока ты не убедишься сам, что ты в плену фантазии, ты будешь чувствовать себя уверенней, зная, что я не могу тебя выдать. И ты не будешь волноваться после моего отъезда, не сказал ли ты слишком много. У тебя и так достаточно беспокойств. Я знаю, у меня самого достаточно своих.

— Но ты с ними и справляешься лучше.

— Есть еще одна вещь, которую я хотел бы узнать, если ты, конечно, не возражаешь.

— Какая?

— Допустим, ты проверишь и убедишься, что все это фантазия. И что тогда? Ты успокоишь свою совесть и будешь продолжать торговать? Или ты вернешься в институт?

— В институт мне уже не вернуться. Они меня уже списали. По крайней мере им не нужны типы, которые уходят и возвращаются по своему усмотрению.

— Но ведь они пытались уговорить тебя вернуться обратно.

— Нет. Пара любопытных ищеек заглянула ко мне, стараясь выудить у меня причины моего ухода. Это, кажется, все, что их интересовало. — Хендерсон глубоко вздохнул. — Я просто их выгнал. Они от меня ничего не добились. Вскоре после этого я переехал сюда, и с тех пор они меня не беспокоили. Я решил, что если они меня выследят и явятся сюда, то следующий переезд будет за границу.

— Большинство других туда и поехали. — Я знаю.

— Хотелось бы найти их и поговорить с ними, — повторил Брансон, который боролся с желанием сказать Хендерсону, что тот уже выслежен и что за ним постоянно наблюдают, но немного подумав, решил, что это только вызовет ненужнее беспокойство и ни к чему не приведет. Он продолжил: — Что бы ты ни делал со своими проблемами в будущем, я думаю, мы должны поддерживать контакт друг с другом.

— Я тоже так думаю.

— А как насчет того, что я буду время от времени звонить сюда? Если ты опять переедешь, то сможешь найти способ дать знать, где тебя найти. Я бы хотел узнать результат твоей проверки, и думаю, тебя интересует результат моей. Один из нас может нажнуться на нечто, что поможет пролить свет на это дело. Мы, свихнувшиеся, должны держаться вместе, чтобы нас не поймали в капкан.

— Полностью с тобой согласен. Звони мне в любое время. Точно так же я позвоню тебе домой, если у меня будет что сказать. — Хендерсон взглянул на часы. — Не пора ли на покой?

— Я готов, — скавал Брансон, вставая и подавляя зевок. — Завтра у меня полиция. Я свяжусь с ними в Бельстоне, но только смелости у меня не очень-то хватает на это. Хорошо бы ты мне подкинул своей.

— Ты сам мне прибавил смелости, — возразил Хендерсон. Утром Хендерсон хотел пойти на станцию и проводить Брансона. Но Брансон наотрез отказался.

— Давай не будем привлекать к себе внимания. Ты оставайся в магазине, а я выйду, изображая случайного покупателя.

Они пожали друг другу руки и разошлись. Выйдя из магазина, Брансон попытался обнаружить рирдоновского агента. Единственный, кого он мог подозревать, был неряшливо одетый тип, болтающийся бесцельно на углу. Когда Брансон проходил мимо него, тот проводил его скучающим взглядом. Пройдя дальше по дороге, Брансон оглянулся. Тип так и остался на углу и не делал никаких попыток преследовать его. Или наблюдатель за домом Хендерсона был слишком искусен, либо наблюдение проводилось эпизодически.

В поезде никто подозрительный к нему не присоединился тоже. Путешествие протекало с двумя пересадками в тех же местах, что и первый раз, с получасовым ожиданием поезда в одном месте. Он использовал это время на то, чтобы найти телефон и позвонить в полицейский участок в Хенбери. Когда ему ответили, он попросил к телефону начальника участка. Голос сразу стал заинтересованным и начал официально допытываться, зачем ему нужен начальник, но Брансон вел себя твердо и пригрозил повесить трубку, если его желание не удовлетворят. Тогда его тут же соединили.

— Шеф Паскоу, — ответил низкий хриплый голос. — С кем я разговариваю?

— Меня зовут Роберт Лафарк, — бойко ответил Брансон. — Около двадцати лет назад моя сестра Элайн поехала в Бельстон и не вернулась. Мы решили, что она сбежала с каким-нибудь мужчиной или что-нибудь подобное. Она, знаете ли, была так импульсивна.

— Ну, и что вы хотите от меня?

«Не знает! Не знает!» — закричало у него в голове. Он почувствовал триумф.

— Не так давно мне рассказывал парень из вашего города, — продолжал Брансон, — что вы нашли скелет девушки, спрятанный под деревом. Похоже на то, что обнаружилось старое преступление. И я начал беспокоиться, может быть, это моя сестра. Я решил поинтересоваться, не установили ли вы личность убитой.

— Кто вам это рассказал? Ваш друг?

— Нет, просто случайный знакомый.

— Вы уверены, что он говорил про Хенбери?

— Нет, он сказал в окрестностях Бельстона. Но ведь это ваш район, не так ли?

— Наш, и если бы там случилось что-нибудь подобное, мы бы знали, конечно. Но мы ничего об этом не слышали.

— Вы хотите сказать…

— Мы не находили никаких скелетов, мистер Лафарк. У вас есть основания подозревать, что ваша сестра встретилась с каким-нибудь преступником?

— Боюсь, что нет. Просто мы много лет ничего о ней не слышали, а эта история навела нас на мысль об ее смерти.

— Тот, кто вам это рассказал, знал о вашей сестре?

— Совершенно ничего.

— И вы ему ничего не сказали о ней?

— Определенно нет.

— Ну, он просто демонстрировал вам свое воображение.

— Возможно и так, — согласился Брансон, чувствуя, что никто не собирается затягивать разговор для того, чтобы определить, откуда он звонит. — Но я не вижу в этом никакого смысла. Он ничего не выигрывал от того, что рассказывал сказки.

— Он приобретал слушателя, — цинично возразил шеф полиции. — Трепачу всегда нужен слушатель, как наркоману шприц. Даже мы время от времени принимаем их здесь, и они нам признаются в преступлениях, которые никогда и никто не совершал. На мой взгляд, было бы неплохо принять какой-нибудь закон, наказывающий за такие вещи, мы теряем очень много времени на эти выдумки.

— Значит, вы считаете, нет смысла мне приезжать к вам и посмотреть на все это своими глазами? — спросил Брансон, рассчитывая, что если они хотят поставить на него капкан, то обязательно попадутся на его уловку.

— Вам совершенно не на что здесь смотреть, мистер Лафарк.

— Спасибо, — ответил Брансон, чувствуя глубокое облегчение. — Извините, пожалуйста, за беспокойство.

— Не думайте об этом. Вы поступили совершенно верно в данной ситуации. Нам всегда очень помогает население. Но в вашем случае нет никаких оснований для беспокойства. Это все, что мы можем вам сказать.

Брансон еще раз поблагодарил его и повесил трубку. Он вышел из будки, сел на ближайшую скамейку и начал все обдумывать. Его обманули. Насколько можно судить о собеседнике по голосу, шеф полиции был искренним и бесхитростным. Он даже не пытался затянуть телефонный разговор, пока его полицейские определят, откуда звонят. Это стандартная тактика, если бы у них действительно было нераскрытое преступление и им позвонил бы кто-нибудь, кто мог помочь.

Он даже отклонил предложение Брансона сунуть голову в пасть льву. Все начинало проясняться. В Бельстоне не было никакого трупа. Этот труп существовал только в памяти Брансона и в разговоре шоферов из буфета.

Самое простое объяснение: шофера говорили о каком-то другом, подобном преступлении, а совесть Брансона приняла это на свой счет. Но в этой версии было несколько серьезных дыр. Если это и могло объяснить его паническое поведение, то никак не объясняло поведение Хендерсона. И это не могло так активизировать Рирдона и того типа, которого Дороти определила как иностранца.

Даже объяснения самого Рирдона не вписывались в эту картину. Согласно его утверждениям многие оборонные учреждения в стране за последнее время теряли хороших специалистов, и сам Рирдон следил за двумя. Как все это можно было связать с болтливыми шоферами?

«Как это Рирдон сказал? «Если так будет продолжаться, то наши потери будут составлять скоро целую армию. Это надо остановить». Но остановить ЧТО? Ответ: то, что заставляет человека внезапно искать потаенное место. Надо еще и учесть, что все это были ученые, крупные специалисты, образованные, менее всего подходящие под тот тип людей, которые вдруг внезапно сходят с рельсов. Что может вывести из равновесия таких людей?»

Он мог придумать только одно объяснение.

Страх смерти. Любой смерти, особенно казни.

Когда подошел поезд, он выбрал себе уединенное местечко, где мог спокойно решать свои проблемы. На данный момент он едва ли чувствовал присутствие других пассажиров и уж тем более не любопытствовал, интересуются ли они им.

Теперь он мог обдумать все более систематично и продуктивно. У него было такое чувство, что чья-то рука забралась к нему в голову и вынула оттуда шар, который слишком долго катался внутри и приводил в беспорядок все его мысли. У него еще остались кое-какие неприятные воспоминания, но теперь они уже не внушали леденящий душу страх и не звонили в тревожные колокола. Шеф Паскоу вынул все посторонние предметы и выбросил их на свалку. Впервые за много дней он мог спокойно сесть и подумать о своих делах.

Первое: Элайн, действительная или мнимая, все еще лежит там, где ее положили, и при удачном стечении обстоятельств пролежит там до скончания веков. С его точки зрения, это был первый по важности факт. Полиция не ищет его, не подозревает его и совершенно не интересуется этим эпизодом из его прошлого. Его не ждет камера смертников. Если она и наготове, то для кого-то другого, а не для него, Брансона.

Второе: за ним наблюдают две группы, не имеющие отношения к полиции, и делают это по непонятным причинам. Но за этим не маячит казнь. Очевидно, они подозревают, что он может что-то сделать, и, по их мнению, сделает это обязательно.

Ничего подобного он еще не сделал. В этом он был совершенно уверен. Несомненно, Элайн монополизировала темные участки его мозга, но другой вины у него не было, это несомненно.

Значит, речь шла о будущем преступлении, которое он с большой вероятностью мог совершить. Но, по его мнению, он мог сделать только две вещи, которые способны взволновать власти: он мог перейти на сторону врага или просто дезертировать со своей стороны. Это-то и беспокоило Рирдона, и он сказал об этом, не скрывая. Просто обе стороны, и своя и вражеская, рассматривали его как слабое звено. Обе стороны определяли его как слабака, сосунка.

Его передернуло от этой мысли. Значит, мнение о нем у других людей было очень низким, если все видели в нем такое слабое звено. Они же не выбрали таких крутых мужиков как Портер, Кейн, Маркхам и многих других. Нет, они все видели, что Брансону нужен только легкий толчок.

Он подумал, что в нем опять начинают говорить эмоции. Так поступают управляемые люди. Надо смотреть на вещи объективно.

Почему враги выбрали меня как подходящую цель и не обратили внимания на других? Ответ: потому что в данных обстоятельствах я был самым доступным. Почему я им подходил? Ответ: потому что они были готовы к удару, а я был доступен для удара, когда другие были недоступны. Это чистая случайность. Почему Джо Соап был сбит машиной, когда никто из его друзей или соседей не пострадал от такого несчастья? Ответ: потому что Джо и машина по случайным совпадениям встретились во времени и в пространстве.

Сбит?

СБИТ!

Внезапно его глаза уставились в одну точку, его руки повлажнели. Тот проклятый день начался с того, что он упал с лестницы. Он мысленно увидал все это с самого начала. Он прошел уже десять или двадцать ступенек и ему оставалось еще около двадцати. И тут вспышка, и он нырнул вниз, и от серьезных повреждений его спасли только двое мужчин, которые оказались рядом. Он прекрасно мог видеть их вытянутые руки, их взволнованные глаза.

Их руки схватили его за мгновение до падения. Теперь, когда он подумал об этом, ему показалось, что они были очень проворны и умелы, как будто знали, что должно произойти, и заранее подготовились к своей роли. Они действовали, как будто предвидели все от начала до конца, и этим спасли его от серьезных повреждений.

Однако он все же ударился немного сильнее, чем признался в этом Дороти. Он потерял сознание и очнулся уже сидя посередине лестницы, с озабоченными спасителями по краям. Синяк и ссадина на локте от удара о перила — это он помнил, а вот как он получил шишку на голове, этого он не помнил и не мог понять.

«О, Боже, а может, его ударили сзади?!»

Вот так и началась та пятница, тринадцатое число.

Его несчастливый день. Падение. Двое мужчин, готовых поймать его. Удар по черепу непонятно откуда. Провал во времени. Двое шоферов, делающие намек. Здоровенный детина, преследующий его. Вспышка страха. Рирдон, идущий по следу. Компания, полк, армия.

Он замер на месте, его губы стали тонкими, кулаки сжались. Для того, чтобы сделать атомную бомбу, потребуется тщательная и кропотливая работа. Но для того, чтобы она сработала, нужен детонатор.

Она ничего не стоит, пока не дернешь за веревочку.

Предположим, просто предположим, что кто-то сумел перенести подобную технику на человеческий мозг: в банк данных мозга вносится довольно большая часть информации, способная создавать критическую массу. Мозг будет оставаться в покое, чужая информация будет ждать своего часа. Он может оставаться в покое недели, месяцы, до того момента, пока не дернут за веревочку в подходящей ситуации.

Несколько слов, сказанных шофером-болтуном. Детонатор.

Мозговой взрыв!

Он выскочил из поезда на станции, почти побежал, распихивая прохожих, наткнулся на двоих-троих, извинился. Несколько людей даже повернулись, уставившись на него. Он понимал, что привлекает внимание, что он забыл о конспирации, но он слишком был погружен в свои заботы, чтобы беспокоиться об этом.

Надо собирать всех беглецов. Но очень трудно им все объяснить.

Попробуй растолковать им: я не полицейский, не тайный агент, я не представитель власти. Я — Ричард Брансон, такой же, как и ты, ученый, и я удираю от всех, потому что живу в своем придуманном фантастическом мире. Меня не ловят за убийство, которое я якобы совершил. Я думал, что убил девушку по имени Элайн Лафарк. А что ты сделал?

Если хоть один из них, только один, скажет:

— Боже мой, Брансон, в этом есть что-то странное! Это я убил ее в местечке Бельстон. Я знаю, что я это сделал. Какого черта, как же ты мог…

— Скажи мне, почему ты это сделал?

— Она сама довела меня до этого. Я совсем не собирался убивать ее, но я был не в себе.

— Как?

— Ну… э… я не могу сейчас точно сказать. Это было так давно, и я старался забыть обо всем.

— То же самое и со мной. А может, нам вместе объехать других и узнать, сколько еще людей прибило эту самую Элайн Лафарк? Это будет приятно узнать. Мы можем заполнить целую камеру в тюрьме, и в такой компании нам будет легче считать свои последние часы.

Может, это произойдет таким путем? С другой стороны, вражеские силы могут быть намного умнее и искуснее: они позаботятся снабдить каждого своей собственной легендой. Хендерсон, например, думает о своем преступлении: он даже глазом не моргнул, когда услышал и об Элайн, и о Бельстоне.

Он начал чувствовать полную уверенность в том, что эта злосчастная Элайн Лафарк была просто иллюзией. Это было трудно, очень трудно, так как его память настаивала на обратном. А спорить со своей памятью так же трудно, как отвергать свое отражение в зеркале.

Несмотря на новые факты, несмотря на отсутствие старых фактов, память цепко держалась за самый страшный момент в его жизни. И хотя видение прошлого может быть просто дурным сном, построенным вокруг призрачной женщины, он очень хорошо мог представить черты Элайн, когда она умирала, ее темные волосы, перевязанные голубой лентой, ее черные глаза, наполненные болью, ее тонкие ноздри, струйку крови, стекающую по лбу. На ней было ожерелье из жемчуга, черные туфли, золотой браслет на руке. Это была картина со всеми оттенками. Это была такая полная картина, какая может быть только в жизни.

Но была ли она реальной?

Или это был тот кусок информации, который представлял критическую массу?

Другие должны будут знать о ней или о ее фантоме так же много. Но получить это от них без помощи Рирдона будет очень трудно. Но ему не хотелось обращаться туда за помощью, особенно после последних событий. Кроме того, это может полностью связать его как раз в тот момент, когда он уже превратился из дичи в охотника. Он обратится к Рирдону и силам, стоящим за его спиной, как к последней инстанции, только в крайнем случае.

Хотя его коллеги-беглецы могут оказаться еще менее разговорчивыми, чем тот же Хендерсон. Но на данный момент ему надо самому попробовать во всем разобраться. И он решил, что есть источники, которые ему надо будет выследить.

Пять человек знают многое о ней, и их можно заставить говорить.

Эти пятеро были: те двое, которые поймали его тогда на лестнице, двое разговорчивых шоферов и его преследователь, здоровенный иностранец, который и заставил его пуститься в бега. Если он прав в своих догадках, то должен быть еще и шестой человек, невидимый руководитель, которого он не включил в список, потому что его идентифицировать не мог.

Любой из этих пяти мог дать ниточку, которая приведет к другим четырем, а может, и к еще большей толпе, которая прячется за ними.

Продолжая думать в том же роде, он забавлялся тем, что более или менее беспристрастно изучал свою жажду мести. Будучи тем, кем он был раньше, аналитическим мыслителем, он всегда считал желание заехать кому-нибудь по зубам примитивным чувством. Теперь такое желание совсем не казалось ему совсем уж первобытным. И в самом деле, он бы стал презирать себя, если бы у него не появилось такого желания. Никто не может лишить себя основных человеческих чувств.

Да, если выпадет возможность, то он соберет всю свою силу и злость в кулак и этим кулаком вышибет напрочь чьи-нибудь зубы.

Другими словами, он был в ярости и наслаждался этим.