Туман касался края холма, сквозь мглу просвечивали тысячи костров варваров. Сёнто стоял, глядя на равнину, его рука лежала на стволе дерева. В двух шагах молча наблюдал за происходящим Каму. Господин Сёнто мало говорил с тех пор, как послал за управляющим, но казалось, для Каму это не имело значения — господину требовалось его присутствие и, возможно, больше ничего. Старик знал, что сейчас не время и не место для вопросов.

Раньше вечером Сёнто потребовал, чтобы принесли его обмундирование, и детально осмотрел его, прекрасно осознавая, что Каму уже сделал это. Управляющий не обижался, он знал, что подобная проверка — всего лишь ритуал, нечто, что отвлекает от грустных мыслей.

Теперь Сёнто погрузился в молчаливое раздумье. Каждый хотел бы знать, будет ли завтра сражение, когда спадет туман. Это зависит от хана — люди Ва не начнут первыми.

— Сёкан-сум, — неожиданно сказал Сёнто, — есть ли от него вести?

Каму прокашлялся.

— Деревни заполнены патрулями варваров, господин. Я проинструктировал проводников господина Сёнто привести его к нам с наибольшей осторожностью. Простите, господин, но его настоящее местоположение неизвестно.

Сёнто вскинул руку, словно отмахиваясь от замечаний, хотя Каму знал, что это жест прощения.

Снова воцарилось молчание. Редкая музыка и пение доносились снизу — то неизвестные мелодии варварской флейты, то знакомые мотивы, любимые солдатами Ва. Ни в одном лагере не было пьяных, но пение слышалось с обеих сторон. Каму не ожидал этого от варваров.

Сёнто пошевелился, проводя рукой вниз по гладкой коре березы.

— Я удивлен Императором, Каму… Возможно ли, что он пожертвует Империей? Аханцу уверен, что я сдамся, чтобы не допустить потерю столицы? Он сильно рискует.

Каму запустил пальцы в седые волосы.

— Без сомнения, он знает, что господин Сёнто более верен Империи, чем Ямаку, — а те верны только своим амбициям. Если хан потерпит поражение и мой господин примет в этом участие, Император может потерять трон из-за своей роли в войне — он впустил варваров в Ва. Аканцу полагает, что выживет только в случае, если падут и хан, и Сёнто. Он не пожертвует своим Домом, чтобы спасти Империю.

Сёнто кивнул.

— Если я передам свою армию Императору, будет ли он сражаться или отступит?

Каму потер культю потерянной руки, перенес вес с одной ноги на другую.

— Господин, я… я не могу сказать, что творится в голове Императора Ва. — Каму осторожно подбирал слова. — Если Аканцу встанет против варваров на этом поле, его армия будет разбита. Силы варваров громадны. — Старый управляющий произнес последние слова почти шепотом. — Император будет глупцом, если не отступит и не попытается увеличить свои силы.

Сёнто кивнул:

— Согласен. Вопрос действительно очень простой: кто пожертвует своим Домом, чтобы спасти Империю? Спасибо, Каму-сум.

Бывший командующий императорской гвардией Яку Катта сидел на камне, облокотившись спиной о дерево, и рассматривал набросок, изображающий размещение сил на поле. Справа от генерала на ветке висела лампа, несколько гвардейцев стояли рядом. Внизу в тумане сверкали костры варваров, над головой сквозь высокую завесу тончайших облаков просвечивали огоньки звезд.

Яку оторвал глаза от карты и всмотрелся в темноту. Безнадежно, подумал он. Император выбрал самое неудачное место. Учитывая огромное количество более удобных позиций на севере, эту можно считать почти изменой Империи. Глупец!

Осторожно свернув карту, Яку попытался унять свою злость. Учителя научили его, что злость и страх разрушают способность рассуждать здраво, притупляют реакцию, а сейчас время, когда требуются самые лучшие бойцы.

Яку отложил карту. Если бы Тадамото передумал. Мертвый Император изменил бы мир. Сёнто в состоянии уничтожить хана, и семья Яку могла бы сохранить положение при дворе, ибо кто окажется на троне, как не семья Сёнто — сын или госпожа Нисима.

«Тадо-сум, — обращал генерал свои мысли к брату, — почему ты остался верен этому человеку?»

«Что сделает Сёнто?» — снова спрашивал себя Яку. Он должен отступать — это единственный мудрый выход. Аканцу такой глупец! Обеим армиям следует поберечься, если они надеются когда-нибудь выстоять против варваров.

Яку полагал, что следующий день хан посвятит подготовке к нападению и это позволит армии Ва отступить. А вдруг хан атакует завтра? Молитесь, чтобы этот вождь не понял, что здесь происходит, думал Яку.

Как всякий хороший генерал, Яку пытался просчитать все возможности. Поражение Ва на равнине заставит Яку бежать. Ниташи или Ика Шо станут наиболее подходящими для отступления провинциями, если Империя падет, по крайней мере пока. Там можно собрать армию. Какую бы провинцию Яку ни выбрал, он знал, что должен пройти быстрым способом — на лодках. Его целью станет Янкура, если армии Ва потерпят поражение. Оттуда можно отправиться на север или юг — Ика Шо или Ниташи. Он не решит, пока не доберется до Янкуры. Многое зависит от следующих нескольких дней — и от того, кто выживет.

Попросив чернильницу и бумагу, Яку устроился поудобнее, чтобы можно было писать при свете лампы. Учитывая неопределенное будущее, обычай требовал, чтобы он написал предсмертную поэму до того, как начнется битва.

Слуга принес двум дамам, сидящим на травяных матах, пиалы с дымящимся чаем. Когда слуга исчез в темноте, разговор продолжился.

— Помнишь, когда мы путешествовали на север по каналу, — сказала Нисима, — моё настроение упало, и ты отчитывала меня…

— Я никогда никого не отчитываю, кузина, — возразила Кицура.

— Ты поддержала меня, — поправила себя Нисима, медленно вертя в руках пиалу. Пар поднимался в воздух, освещаемый звездами. — Ты удивилась, что, зная истории наших семей, мы никогда раньше не отступали. Прости меня за мои слова, кузина, но я не уверена, что искренне верю в это. Тем не менее мы здесь. Если Император не придет в себя, то куда отправится мой отец? Возможно, на юг или на восток. И тогда хан захватит столицу? Я думаю, да. Странно думать — столица Ва в руках варваров.

Она отпила чай.

Кицура тоже сделала глоток. Ночь была теплой и безветренной для этого времени года. Убывающая луна вставала теперь очень поздно, и звезды висели в легкой дымке. На юге виднелись огни столицы, так как ночной туман над холмами, под которыми расположились армии, развеялся.

— Надеюсь, моя семья покинула юг, — тихо сказала Кицура. — Наши имения в Ниташи пока вне досягаемости варваров. — От семьи Омавары уже несколько дней не было известий.

Нисима дотронулась до руки кузины.

— Уверена, они далеко и не могут послать письмо. Твоей семье хорошо известна истинная ситуация. Омавару предупредили раньше, чем любую другую семью в столице. Не отчаивайся, кузина, уверена, они в безопасности.

Кицура кивнула и благодарно улыбнулась. Они тихо сидели, отпивая теплый чай, и травяной аромат сливался с запахами весны в Ва.

Тадамото сидел напротив торговца и пристально смотрел на фигурки, обдумывая следующий ход, хотя мысли его витали где-то далеко.

Танаки тихо откашлялся.

Тадамото поднял глаза и понял, что его очередь ходить.

— Простите меня, Танаки-сум, я не самый лучший противник сегодня. Простите.

— Нет необходимости извиняться, полковник Яку. Пожалуйста. Грядущая битва решит судьбу Империи. — Танаки попытался ободряюще улыбнуться. — Предложение вашего брата расстроило вас?

Тадамото проводил много вечеров за беседой о настоящем положении дел с торговцем Сёнто — даже рассказал ему о смерти принца и о своей встрече с братом. Похоже, Танаки единственный человек из тех, кого знал Тадамото, кто не доносил Императору, — человек, ценный в своем одиночестве. Молодой полковник пришел, чтобы узнать мнение торговца об обстоятельствах, в которых они оказались.

— Катта расстроил меня тем, что он Катта. Он требует слишком многого.

Тадамото наконец передвинул фигурку, сделал ход, который применял уже несколько раз, не в силах вспомнить, удачный он или нет.

Танаки кивнул.

— Твой брат сказал то же об Императоре, верно? — спросил торговец. — Кажется, ты в ловушке между двух мужчин, у которых одинаковые требования, но разное будущее, полковник. — Лицо Танаки дернулось. — Нелегкое положение.

Тадамото снова взглянул на доску. Танаки предпринял атаку, хотя Тадамото не мог бы точно сказать, где ему следовало сосредоточить усилия. Справа от полковника его позиции были слабее, слева положение еще более запутанное, так что он передвинул «Императора» налево, надеясь, что это спасет его.

Танаки обдумал ситуацию, созданную ходом Тадамото. Тадамото ожидал, что торговец спросит, что будет с ним накануне сражения, но понял, что Танаки не собирается делать этого. Это тоже не добавило Тадамото спокойствия, он мучился, порываясь объяснить торговцу его положение, просто чтобы снять с себя напряжение.

— Я имел честь несколько раз наблюдать за игрой мастера Майосина Ёкуна в го. Он играл против моего господина. Это были поучительные сражения, полковник Яку, которые вели два превосходных мастера игры. — Танаки передвинул «Корабль Дракона» в центр поля. — Мастер Майосин выигрывал почти постоянно — он имел преимущество, поскольку слеп.

Тадамото взглянул на торговца, размышляя, шутка ли это. Но Танаки глядел на доску, скрестив руки, подперев подбородок, и выглядел серьезным.

— Необычное преимущество, Танаки-сум.

— Без сомнения, это правда, полковник, но мастер Майосин вел честную игру, ему не нужна была даже доска. Он никогда не видел своих противников — для него они отличались только стилем игры. Мастер Майосин играл в го — мы играем… — он указал на стол, — с нашим другом, или соперником, или возлюбленным, или врагом. Наша игра всегда зависит от того, что происходит вокруг. Мы не можем избавиться от этого — и нам не хватает… чистоты.

Танаки пожал плечами.

Тадамото передвинул «Мастера Меча» в противоположную сторону от «Корабля Дракона», не в силах понять, Правильный ли ход он сделал.

— Я никогда не думал об этом, но то, что вы говорите, имеет смысл.

Танаки побил «Мастера Меча» Тадамото своим «Командиром Гвардии». Молодой полковник оглядел свои позиции. Его «Мастер Меча» был хорошо прикрыт, очевидно, Танаки предложил жертву, и, казалось, не оставалось выбора, кроме как принять ее. Тадамото не был уверен, куда придется следующая атака Танаки. Тадамото взял «Командира Гвардии», заменил его «Пехотинцем». Танаки тут же ответил, побив «Пехотинца» и поставив на его место «Корабль Дракона», загнав в угол собственный «Корабль Дракона» Тадамото.

Молодой полковник развел руками, потом передвинул своего «Императора», сдаваясь.

— Командующий императорской гвардией побежден «Командиром Гвардии». — Тадамото улыбнулся, напряжение на мгновение исчезло с его лица. — Это не могло быть сделано более искусно, Танаки-сум. — Он поклонился противнику. — Поздравляю вас. Для человека в подобных обстоятельствах вы играли великолепно.

Танаки кивнул, низко кланяясь сопернику.

— Вы слишком добры, полковник. Как любой Император, я без промедления пожертвовал командиром гвардии, чтобы выиграть битву.

Тадамото резко встал, толкнув стол, с которого на пол посыпались фигурки. Он посмотрел на Танаки сверху вниз, лицо его перекосилось от с трудом сдерживаемой ярости.

— Вы позволяете себе слишком много, торговец. Ваши советы не требуются. — Тадамото махнул на дверь. — Мне нужно ко многому подготовиться.

Танаки низко поклонился и поднялся. Он был ниже Тадамото на полголовы, поэтому стоял, глядя на полковника снизу вверх.

— Верность принципам, полковник, такими словами вы пользуетесь. Каким принципам верен ваш Император? Спросите себя, ибо если вы служите ему, значит, верны тем же принципам. На карту поставлено больше, чем честь полковника Яку Тадамото. Вы пожертвуете ради этого Империей?

— Гвардеец! — позвал Тадамото. Дверь с грохотом распахнулась. — Отведите этого человека к себе, если нужно, примените силу.

Охранник поклонился, но Танаки вышел без сопротивления, бросив на полковника взгляд через плечо. Хотя выражение лица торговца нельзя было понять, Тадамото почувствовал укор.

Дверь закрылась. Тадамото остался один. Он поймал себя на том, что смотрит на доску го и фигурки в замешательстве. На мгновение он не мог найти «Командира Гвардии», пожертвованного Танаки. Это его обеспокоило. Потом полковник нашел фигурку и поставил на доску.

Тадамото опустился на подушку и уставился в пустоту. Он не знал, долго ли просидел так, но наконец его прервал стук в дверь.

— Войдите, — сказал Тадамото. Показалось лицо гвардейца.

— Полковник, сообщение от Императора.

Тадамото кивнул. Гвардеец вошел, остановился, чтобы передать письмо. Тадамото забрал его, взглянув на печать.

Вытащил лист бледно-желтого цвета и увидел почерк секретаря Императора. Одна линия иероглифов:

Сёнто отдаст вам свою армию на рассвете.

Тадамото попытался снова прочитать сообщение, чтобы убедиться, что не ошибся, но не мог сосредоточиться.

Сёнто сдается? Сёнто позволит своему Дому пасть, пытаясь спасти Империю?

Тадамото молча опустил письмо. Новость не обрадовала его. Напротив, полковник ощущал безграничную печаль.

Нисима шагала взад-вперед по маленькой комнате под навесом, не в силах сохранять хотя бы видимость спокойствия. После разговора с Кицурой она послала слуг найти брата Суйюна, предполагая, что встреча с духовным наставником своей семьи в подобных обстоятельствах выглядит абсолютно естественно.

На низком столе, где раньше Нисима пыталась писать, мерцала лампа. Она хотела сочинить стихотворение о смятении, которое чувствовала, но не смогла подобрать слова, которые могли бы выразить это.

— Простите, госпожа Нисима, — раздался снаружи голос слуги.

— Пожалуйста, входите, — быстро ответила она, сердце учащенно забилось.

Служанка откинула засов на двери. В руках у нее был поднос.

— Простите, моя госпожа. Посыльный императорской гвардии принес это.

Она кивнула на письма на серебряном подносе, перевязанные шелковым шнуром.

— Пожалуйста.

Нисима указала на стол. Служанка поставила туда поднос и, поклонившись, вышла.

Нисиму поразило хмурое и бледное лицо женщины. Ее будущее неопределенно, как у любого другого, подумала она.

Сев на колени перед столом, девушка развязала шнур, тщательно выбирая, какое письмо прочитать первым. Достав тонкую бумагу цвета весеннего зерна, она узнала руку Яку Катты. Почерк его изменился, Нисима находила у него свойства, которыми можно восхищаться, как и некоторыми чертами самого генерала.

Лепестки сливы

Словно белый саван

Укрывают землю

По утрам в полях.

Зерна прорастают,

Когда тепло.

Меня не пугает рассвет.

— Он невыносим, — прошептала Нисима.

Яку не может принять, что хоть одна женщина не отвечает на его ухаживания. Она бросила письмо на стол, взяла второе с печатью, украшенной семейным символом Яку, и прочитала строчку:

Если обстоятельства потребуют…

Нисима ужаснулась. Это предсмертное стихотворение, и он послал его мне. Самонадеянный болван! Уже готовая позвать служанку, чтобы вернуть письмо, Нисима осознала, что Яку в самом деле может завтра погибнуть. По-видимому, с братом они чужие — кому генерал мог оставить последние слова?

«Ерунда, — сказала себе девушка, — по всей вероятности, он выживет, и тогда мне придется вернуть стихотворение без комментариев».

Она спрятала оба письма в рукав и села, глядя на отсветы лампы. Из-за тонкой стены палатки донеслись звуки солдатской флейты, легкие и неуверенные, словно полет бабочки. Нисиме, которая слушала больше свое сердце, чем музыканта, мелодия показалась очень красивой.

Послышалось шуршание ткани и тихий голос:

— Госпожа Нисима? Простите мое вторжение. Суйюн. Она вскочила и подбежала к двери.

— Ах, мои служанки нашли тебя, брат, — тихо сказала девушка. — Входи.

Суйюн вошел.

— Я не встретил слуг, госпожа Нисима, — ответил он.

Он пришел по собственной воле, поняла Нисима, и сердце ее радостно забилось. Она подошла и взяла монаха за руку.

— Здесь ты не можешь обращаться ко мне «госпожа Нисима», Суйюн-сум, это непозволительно.

Она улыбнулась и получила улыбку в ответ.

— Садись, Нисима-сум. Я расстроен. Девушка пожала плечами, опускаясь на подушки.

— Как кто-то может спать? Завтра мир, который я знаю, полностью переменится. Многие, многие погибнут, возможно, кто-то из моих близких. Я отказалась от своих желаний перед лицом этого. — Нисима потянулась и повернула фитиль в лампе. — Когда умерла мама, я помню, что испытывала нечто подобное, словно потрясение от случившегося лишило меня на какое-то время способности чувствовать. Я помню, что делала все, что от меня требовалось. Всем казалось, что я контролирую себя, а внутри… Ботахара спас меня. Это было больше, чем просто потеря матери. Время прошло, и я почувствовала, что никогда не ценила его. Все изменилось. Словно я путешествовала по закрытому каналу и внезапно оказалась в море — море неопределенности. Я никогда на самом деле не ценила канал, и вот он в прошлом.

Нисима подняла глаза в поисках понимания и почувствовала теплую руку монаха, сжавшую ее собственную. Девушка разгладила складку на платье.

— Я оглядываюсь на мое недавнее путешествие по каналу и, думаю, поняла вещи, раньше недоступные мне. Теперь я сознаю, что Яку Катта на самом деле Тигр, управляемый инстинктами, которые сам не может ни понять, ни контролировать, а господин Комавара, который казался мне ограниченным, — думающий, смелый и благородный человек. Кицура-сум и я часто баловались и соревновались друг с другом так же, как в детские годы, а мой отец, неустанно прилагающий все силы, чтобы спасти Империю, которую Сёнто создавали дольше, чем любая другая императорская династия, — она снова поймала взгляд монаха, — и ты, мой друг… у вас места в этом мире, в Доме великого господина. Тем не менее я чувствую, что ты не в ладу со своим собственным Орденом. Где твое место, Суйюн-сум? Ты… ты выглядишь таким озабоченным.

Монах покачал головой.

— Я был на Совете. Господин Сёнто не хотел будить тебя. — Суйюн сдерживая дыхание. — Я уверен, он бы охотнее сам поговорил с тобой, но… господин Сёнто согласился отдать свою армию Императору. Он присоединится к беженцам, плывущим в Янкуру через несколько часов.

Нисима приложила руку ко лбу и оставалась в таком положении некоторое время. Потом наклонилась вперед, прижалась щекой к шее Суйюна, и он обнял ее.

— Что будет с нами? — прошептала Нисима. — Что еще произойдет с нами?