Осса под мягким светом лампы сидела на коленях перед низким столиком, пытаясь выбрать между двумя пузырьками с духами. Хотя весь ритуал проделывался с закрытыми глазами, Осса никак не могла сосредоточиться на запахах и просто со вздохом опустила руки. Она была в растерянности.

Прежде чем открыть бутылочку с духами, Осса отослала прочь служанок, чтобы не мешали, но на самом деле она хотела сама повязать пояс. Девушка посмотрела на золотую парчу, но так и не взяла пояс в руки.

Женщины ушли с неохотой, проведя в последний раз гребнем по волосам госпожи и поправив шов на третьей нижней рубашке под кимоно. Осса старалась скрыть от служанок свои чувства: они не сознавали истинного положения дел. Осса печально покачала головой. Они радовались интересу, который проявлял Император к их хозяйке, полагая, что она счастлива. Но Осса была опечалена.

Наконец выбрав аромат морской ракушки, мускуса и летнего тюльпана, танцовщица тщательно смыла с руки другой запах, затем нанесла капельки духов за уши и на запястья. Осса очень аккуратно пользовалась духами в отличие от многих других придворных дам. Так как она была танцовщицей труппы сонса, то считала, что красота передается движениями, а все остальное — не важно.

Ритуал закончен. Осса взяла выбранный ею длинный парчовый пояс, который должен оттенять бледно-зеленый цвет платья, и положила его на колени. До сих пор девушка владела собой, но теперь вдруг чувства нахлынули, и душа будто упала в холодную воду, как камень падает в стремительный поток. Сделав несколько глубоких вдохов, она справилась с минутной слабостью. Все танцовщицы сонса умели контролировать эмоции. Медленно оборачивая парчу вокруг талии, Осса представляла, что вот так она прячет чувства — да, с каждым витком глубже и глубже.

Через тонкие стены из рисовой бумаги послышались шаги. Голоса служанок Оссы звучали приглушенно, но в то же время в них слышалось нетерпение. Осса прекратила завязывать пояс и прислушалась. Нет, не нетерпение слышалось в голосах, а возмущение, а шаги принадлежали мужчине или мужчинам. Тут же танцовщица представила наихудшее. Это разъяренный Император пришел обвинить ее в неверности. Двери в комнату Оссы распахнулись. За порогом стоял Тадамото. Он возвышался над выражающими протест слугами. Собрав всю свою волю, Осса отослала слуг, а Тадамото вошел и упал на колени в нескольких шагах от девушки. Вся решительность, с какой он прошествовал до апартаментов танцовщицы, исчезла, и Тадамото склонился, глядя в пол. Затем он посмотрел девушке прямо в глаза, будто намереваясь сказать что-то, но слова не шли с языка, и он снова уставился в пол.

Осса также не могла найти подходящих слов. Они просидели молча несколько минут, затем Осса попыталась заговорить.

— Тадамото-сум, — шепотом начала она, — вы не должны, вы… вы поставили нас в опасное положение.

Тадамото покачал головой. Заострившиеся черты лица выражали боль. Он ничего не ответил.

— Тадамото-сум, — снова зашептала Осса. Она попыталась взять его за руку, но он отдернул руку и отодвинулся от девушки. Осса закрыла лицо руками, слезы полились сквозь тонкие пальцы. — Я думала, он покончил со мной. Я мечтала, что через некоторое время он… что ему не будет дела до нас. — Она прикрыла глаза маленькими кулачками. Слезы струились по щекам. — Мы были так преданны Императору!

Тадамото подался всем телом к ней, будто желая успокоить, но остановился.

— Я хотела рассказать вам, Тадамото-сум, но нет слов, чтобы описать смущение моего сердца.

— Как? — наконец произнес Тадамото. — Как могла ты допустить это?

Осса отняла руки от лица. В ее глазах блестели слезы.

— Тадамото-сум, — сказала она так тихо, что он едва расслышал — Что вы воображаете себе? Неужели вы думаете, что у меня был выбор? Что у нас есть выбор?

Молодой офицер ничего не сказал. Осса снова попыталась взять его за руку, но он отдернул ее.

— У тебя был выбор — отказ, — сказал он так холодно, что это походило на шипение змеи.

Осса ответила спокойно, даже как-то отстраненно:

— И что бы тогда произошло? — Тадамото ничего не ответил, и девушка продолжила: — Член семьи Яку смог бы тайно навещать меня в монастыре. В Чоу или в провинции Ица? А что бы Император сказал на это? Я потеряла бы все, Тадамото-сум: танцы, жизнь в столице. Я бы потеряла и вас. Не обманывайте себя. Если меня отошлют в дальние провинции, это будет конец для нас. Нам некуда убежать, Тадамото. Вы знаете, что это действительно так.

Теперь Осса взяла его за руку, и он не сопротивлялся.

— Какой еще выбор может быть? — Она нежно держала его руки в своих, но он не смел поднять глаз на девушку. — Ответьте же мне.

— Осса, Осса-сум. Ты не можешь… Ты не можешь. Голос его сорвался.

— Наш единственный выбор — никогда больше не видеть друг друга. Тадамото-сум, любовь моя, я не могу на это согласиться. А ты? — Он снова молчал, и Осса продолжала: — Скоро я ему надоем. В этом можно не сомневаться. Как только он избавится от слабости по имени госпожа Омавара, я больше ему не понадоблюсь. Если вы действительно хотите помочь, найдите высокородную девушку с амбициями и к тому же очень красивую. Я ничего не значу для него. — Она помолчала. — А он для меня значит еще меньше. Тадамото-сум?

Теперь он взглянул на девушку.

— Я знаю, это ужасно, но… Прошу тебя, я сделала это ради нас. Осса придвинулась к нему, крепче сжала руки, Тадамото обнял девушку. Он чувствовал, как она старается сдержать рыдания. Жизнь так несправедлива к ней, эта девушка в сетях таланта, красоты и, конечно, амбиций. Тадамото зарылся лицом в ее волосы. Запах ее духов казался самым чудесным. Когда Тадамото ушел, Осса присела и наблюдала, как пляшет и колеблется пламя лампы в невидимых воздушных потоках. Она снова взяла парчовый пояс и продолжила обматывать его вокруг талии. Поколебавшись, Осса завязала узел любви.

Позднее, в палатах Императора, Осса старалась сосредоточиться на образе Тадамото. Император, охваченный страстью, крепко сжимал ее в объятиях. К своему ужасу, Осса поняла, что прерывисто дышит, и вот раздался сладострастный стон, и стон это был ее собственный.

Нет, думала она, нет. Но голос не слушался разума, а подчинялся чувствам, ощущениям. Нет, шептала Осса, нет, но протест утонул в громком крике страстного удовольствия.