22.20, воскресенье 18 апреля. Оттензен, Гамбург

Мария Клее прислонилась спиной к двери квартиры, словно желая воздвигнуть дополнительный барьер между своим жилищем и остальным миром. Еда была превосходной, но само свидание — просто ужасным. Они встретились в ресторане «Эйзенштейн». Стильный ресторан занимал перестроенное здание завода по производству корабельных винтов, находился он неподалеку от ее дома, и Марии нравилась тамошняя кухня. Встречалась она там с Оскаром — адвокатом, с которым познакомилась в доме общих друзей. Оскар был интеллигентным, внимательным, очаровательным и видным мужчиной и, таким образом, как нельзя лучше отвечал роли потенциального бойфренда. Но как только Мария чувствовала, что Оскар посягает на ее внутренний мир, она отшатывалась чуть ли не в ужасе. Так случалось на каждом свидании. С каждым мужчиной. Это началось с того дня, когда ее ранили ножом. Ее босс Фабель не мог ей ничем помочь, поскольку ничего об этом не знал. Мария не хотела, чтобы он знал, хотя понимала, что это может отрицательно повлиять на эффективность ее работы в качестве офицера полиции. Но что бы ни отнял у нее вооруженный клинком мерзавец, ему не удастся лишить ее любимой работы. Тем более сейчас, когда Вернер оправляется от травмы и Мария стала единственным заместителем Фабеля — вторым человеком в команде. Она не подведет босса. Она просто не имеет на это права.

Но где-то в глубине души ее постоянно мучил страх: что произойдет, когда она снова с этим столкнется? Как она себя поведет, оказавшись лицом к лицу со смертельно опасным преступником? А ведь это рано или поздно обязательно случится. Сможет ли она это снова пережить?

А тем временем с каждым новым свиданием Марии приходилось бороться с паникой, когда ей казалось, что мужчина угрожает ее личной жизни. Оскар оставался вежливым до самого конца, до того момента, когда они смогли закончить вечер достойно и без ненужного недовольства. Он довез ее до дома и высадил у дверей. Они обменялись кратким поцелуем, и Мария, пожелав Оскару доброй ночи, не стала приглашать его подняться наверх на чашку кофе. Тот, впрочем, приглашения и не ждал.

Мария избавилась от пальто, бросила ключи в стоявшую рядом с дверью деревянную вазу и уже готовилась снять вечернее платье, когда ее рука вдруг скользнула вниз и пальцы прикоснулись к блестящей шелковой поверхности чуть ниже грудины. Она ничего не чувствовала, но знала, что он там. Шрам. Отметина, которую оставил мерзавец, вонзив клинок ей в живот.

Услышав стук в дверь, Мария вздрогнула. Оскар. А ведь она думала, что этот человек все понял. Сердито вздохнув, она вставила в паз дверную цепочку и лишь после этого приоткрыла дверь. Увидев, что это не Оскар, Мария даже испытала нечто похожее на разочарование. Сняв цепочку, она распахнула дверь, чтобы впустить Анну Вольф и Хенка Германна.

— В чем дело? — спросила она и, не дожидаясь ответа, потянулась к ящику шкафа возле двери, где хранился ее служебный «зауэр».

— Наш друг — любитель литературы снова взялся за дело. Мы имеем труп мужчины. На сей раз в парке Штерншанцен — под водонапорной башней.

— Фабелю сообщили?

— Да. Но он в Восточной Фризии. Шеф приказал мне доставить тебя на место, чтобы запустить машину следствия. Сам он уже в дороге, и мы позже встретимся с ним в Президиуме. — Анна улыбнулась, увидев, как Мария, зажав в руке «зауэр», с недоумением взирает на шелковое вечернее платье, словно не зная, куда повесить кобуру. — Замечательное платье. Мы подождем, пока ты переоденешься.

Мария ответила ей благодарной улыбкой и направилась в спальню.

— Да, Мария, — сказала Анна, — на этот раз все выглядит особенно мило. Этот гад выдавил жертве глаза.

Сотрудники патрульно-постовой службы и люди из команды технических экспертов уже успели соорудить барьер в радиусе пятидесяти метров от места убийства. Само тело было окружено второй линией непрозрачных экранов. Место убийства заливал белый свет дуговых ламп, а откуда-то из темноты доносился гул мобильного электрогенератора. Парк Штерншанцен был полем битвы между молодыми честолюбивыми семьями, переезжающими в этот становящийся все более и более престижным район, и наркоторговцами, наводняющими парк после наступления темноты. Окружающие место преступления деревья в свете дуговых ламп выглядели угрожающе, а за ними в темноте едва виднелась устремленная в небо водонапорная башня из красного кирпича. Мария обратила внимание на то, что окружающая обстановка почти полностью совпадает с обстановкой в парке Винтерхуде. Там тело находилось в тени планетария, который некогда тоже был водонапорной башней. Убийца хотел им этим что-то сказать, и Мария проклинала себя за то, что не способна в отличие от Фабеля дать толкование извращенным мыслям психопата.

Руководителем дежурной команды экспертов был не Браунер, а молодой человек, которого Мария раньше не встречала. Она подумала, что наступила «ночь заместителей», но тут же выбросила из головы эту глупейшую мысль. Когда она вошла в защищенную зону, на ее руках уже были перчатки из латекса, а на ногах — пластиковые бахилы. Руководитель экспертов представился как Грюбер. У Грюбера было бледное лицо и темные, беспорядочно спадающие на высокий лоб волосы. Он носил большие круглые очки, за которыми поблескивали карие глаза. Вид у него был совсем мальчишеский, и Мария про себя тут же окрестила его «Гарри Поттером».

В центре окруженной экранами зоны лежал мужчина. Создавалось впечатление, что с ним уже поработали в похоронной конторе. Покойник был облачен в светло-серый костюм и белую рубашку с золотистым галстуком. Его руки были сложены на груди, а между ладонями находился локон белокурых волос. Мария сразу вспомнила розу в руках Лауры фон Клостерштадт. На белой рубашке под руками покойного расплылось ярко-красное пятно.

Глаз у трупа не было. Поврежденные веки утонули в глазных впадинах и прикрывали их не полностью. Вокруг того места, где должны были быть глаза, образовалась корка запекшейся крови. Но крови было гораздо меньше, чем можно было ожидать. Мария не могла оторвать взгляда от лица мужчины. Ей казалось, что, если она это сделает, то отнимет у покойного последние остатки человечности. В теле, пусть даже с закрытыми глазами, оставалась какая-то частица живого существа.

— Застрелен? — спросила она у Грюбера, показывая на пятно под руками трупа.

Других ран, указывающих на борьбу с применением холодного оружия, на теле не было.

— Я еще не успел посмотреть, — сказал шеф экспертов, обошел тело и опустился рядом с ним на корточки. — Возможно, пуля, однако нельзя исключать и единственного удара ножом. Но чем бы ни извлекали глаза, инструмент не был острым. На первый взгляд представляется, что убийца их выдавил из глазниц большими пальцами рук. Можно сказать, что парень буквально «наложил на него руки». — Эксперт поднялся и, повернувшись к Марии, продолжил: — Жертве на вид примерно тридцать пять — сорок лет, рост — метр семьдесят семь и вес около семидесяти пяти кило. Вокруг носа и губ имеются разрывы капилляров, а на шее — странгуляционная травма, которая, очевидно, и послужила причиной смерти.

— А как глаза? Удалены при жизни или посмертно?

— Сразу определить трудно, но сравнительно небольшое количество крови позволяет предположить, что глаза были изъяты уже после смерти или за несколько мгновений до нее. Хотя массивного кровотечения при удалении глаз в любом случае быть не могло.

Под навес вошли Анна Вольф и Хенк Германн. Анна, увидев безглазое лицо, поморщилась, а Германн опустился на колени рядом с телом.

— Держу пари, что этот локон взят у Лауры фон Клостерштадт, — сказал он и, обращаясь к Грюберу, спросил: — Вы позволите чуть передвинуть его руки? Мне сдается, что под одной из них мы найдем записку.

— Разрешите это сделать мне, — ответил Грюбер. — Как я уже сказал, убийца наложил руки на жертву. Нельзя исключать, что и жертва успела воспользоваться руками, и под его ногтями мы сможем обнаружить следы кожи преступника.

Грюбер осторожно приподнял руку жертвы и отвел ее в сторону. Затем он захватил пинцетом белокурый локон и положил его в прозрачный пластиковый пакет для вещественных доказательств. Лишь после этого эксперт поднял вторую руку. Под ней лежал листок желтой бумаги.

— Вот оно, — сказал Германн.

Грюбер, снова воспользовавшись пинцетом, подцепил листок, опустил его в другой пакет и вручил пакет Германну. Тот поднес прозрачный пластик к дуговой лампе, вгляделся в написанные красными чернилами крошечные буквы и прочитал вслух:

— «Рапунцель, Рапунцель, проснись, спусти свои косыньки вниз…»

— Н-да… — протянула Мария. — Итак, он пополнил свой реестр номером четыре.

— Или номером пять, — сказала Анна, — если мы включим в этот список Паулу Элерс.

Грюбер внимательно осмотрел рубашку покойника, осторожно расстегнул пуговицы на груди, изучил рану и, покачав головой, произнес:

— Очень, очень странно… Его лишь раз ударили ножом. Почему же он не защищался?

— А как понять фокус с глазами? — спросил Германн. — Создается впечатление, что наш друг принялся собирать сувениры.

— Нет, — сказала Мария, подняв глаза на водонапорную башню. — Он не собирает сувениры. Это, — она показала на труп легким движением головы, — …Принц. В сказке «Рапунцель» злая мачеха-колдунья заточила принцессу в высокую башню. Узнав о тайных свиданиях Рапунцель с Принцем, ведьма наложила на Принца заклятие, тот упал с башни, и острые шипы выкололи ему глаза.

Анна и Хенк были явно потрясены столь глубокими познаниями коллеги.

— Фабель не единственный, кто увлекается чтением сказок… — с горькой улыбкой пояснила Мария.

К тому времени, когда Фабель добрался до Президиума, они уже успели идентифицировать человека, тело которого было обнаружено в парке Штерншатцен. Этого человека звали Бернд Унгерер. Он жил в Оттенсене и торговал оборудованием для кафе и ресторанов. Фотографии тела и места его обнаружения были срочно проявлены, напечатаны и доставлены в Комиссию по расследованию убийств. Еще до прибытия в Президиум Фабель позвонил Марии по мобильному телефону и попросил ее собрать всю команду, включая Петру Маас, Ганса Роджера и комиссара Клатта из криминальной полиции Нордерштедта.

Когда все собрались в главном офисе Комиссии, было уже два часа ночи. Все выглядели так, словно приняли изрядную порцию коктейля из усталости, адреналина и черного кофе. Все — кроме нового члена команды Хенка Германна. Хенк был свеж, бодр и рвался к работе.

Когда Мария докладывала о первых выводах экспертов и о том, что на данный момент было известно о жертве, Фабель внимательно изучал доску с приколотыми к ней фотографиями и документами. Вначале он проглядывал материалы, имеющие отношение к убийству Лауры фон Клостерштадт, фотографии, сделанные в парке Штерншанцен, затем перешел к снимкам из природного парка Харбургер-Берге и закончил свою экскурсию, всматриваясь в фотографии тела Марты Шмидт на песке пляжа Бланкенезе. Когда Фабель повернулся лицом к команде, в помещении царила гробовая тишина.

— Убийца пытается нам что-то сообщить, — после долгой паузы сказал Фабель. — Вначале я не мог сообразить, что именно, но водонапорные башни указали путь. Он связывает между собой все убийства. И не ограничивается при этом только темой сказок братьев Гримм. Он указывает нам, каким будет его следующий шаг, говорит о том, что намерен совершить… или по крайней мере делает намеки. — Фабель подошел к фотографиям Марты Шмидт, положил ладонь на изображение мертвой девушки и продолжил: — Мы с самого начала подозревали, что он убил Паулу Элерс. Теперь я в этом убежден. Он избрал Марту Шмидт потому, что она поразительно походила на Паулу. Это позволяло связать ее смерть с творчеством братьев Гримм, а именно — с легендой о «подменышах». Убийца хотел нам этим сказать, что существует тело, которое пока не найдено. Лицо Марты было знаком того, что он убил Паулу. — Фабель умолк и положил ладонь на второй снимок с общим видом побережья, на котором было обнаружено тело Марты. — Но это был не только ретроспективный взгляд. Убийца в некотором роде указывал и на будущее. — Фабель показал на то место фотографии, где над берегом круто вздымались террасы Бланкенезе. В верхней точке снимка за деревьями и зарослями кустарника виднелась часть какого-то здания. — Это пристройка виллы Лауры фон Клостерштадт, в которой находится бассейн. Он уже избрал Лауру своей жертвой и поэтому поместил тело Марты в виду дома Лауры. Лаура была Спящей красавицей, вознесенной благодаря своему происхождению над Мартой с ее «подземными людьми» и не имеющей с ними ничего общего. — Фабель перешел к той части доски, которая была посвящена убийству Лауры фон Клостерштадт, и заговорил снова: — Здесь мы имеем дело с жертвой, размещенной под символом, присутствующим по меньшей мере в двух сказках братьев Гримм. Я имею в виду башню. В этом случае преступник совмещает две метафоры и делает это вполне сознательно. Планетарий в парке Винтерхуде выступает как в роли замка Спящей красавицы, так и в качестве той башни, где была заключена Рапунцель… — Фабель подошел к крупномасштабному снимку той части волос Лауры, из которой был вырезан белокурый локон. — Затем он кладет локон в руки очередной жертвы, которой выдавливает глаза, чтобы она больше соответствовала сказке «Рапунцель».

— А что можно в этой связи сказать о двойном убийстве в природном парке Харбургер-Берге? Как оно связано с остальными преступлениями? — спросила Анна.

Фабель задумчиво потер подбородок и сказал:

— Можно предположить, что связь определяется местом. Два убийства — одно место. Два персонажа — одна сказка. «Гензель и Гретель». Впрочем, я думаю, что это будет большой натяжкой и дело обстоит по-иному. Можно допустить, что это преступление вообще стоит особняком и является делом рук Ольсена. Результатом его звериной ревности. Но скорее всего и это не так. Мне кажется, что убийство в природном парке напрямую связано с другим убийством или убийствами… Но не с теми, которые уже были, а с теми, которым еще предстоит произойти. Кроме того, я не сомневаюсь, что мы в конце концов обнаружим, как говорят работники информации, перекрестную ссылку на какую-то другую сказку, имеющую отношение к одному или нескольким свершившимся убийствам. И связь эта, как мне представляется, будет иметь какое-то отношение к исчезнувшей паре глаз.

Все разошлись, и Фабель остался один. Единственным источником освещения в его кабинете была настольная лампа, бросавшая яркий круг света на столешницу. Он положил перед собой альбом для эскизов, в который уже давно перенес данные с рабочей доски, дополнив их своими, более субъективными комментариями.

Он отключился от окружающего мира и, сосредоточив все внимание на белом пятне перед глазами, внес в альбом все детали последнего убийства. В ближайшее время должны поступить новые, но им уже известно, что Бернду Унгереру сорок два года и что он продает оборудование для кафе и ресторанов, являясь единственным представителем фирмы не только в Гамбурге, но и во всей Северной Германии. Штаб-квартира компании-производителя находилась во Франкфурте. Бернд Унгерер был женат, имел троих детей и жил в Оттензене. Фабель изучал лежащие перед ним материалы и размышлял о том, в каком же мире пребывал этот средних лет мужчина, когда ему вонзили нож в сердце и выдавили глаза? В какой среде он свел счеты с жизнью?

Фабель долго смотрел на яркую белую страницу с написанными на ней чернилами заметками и проведенными красным фломастером линиями, соединяющими имена, названия мест и его комментарии. Немного подумав, он начал составлять формулу расследования: Паула Элерс + Марта Шмидт = «Подменыш»; Марта Шмидт (расположена под) + Лаура фон Клостерштадт (расположена над) = «Подменыш» / «Спящая красавица»; Ханна Грюнн + Маркус Шиллер = «Гензель и Гретель»; Бернд Унгерер + Лаура фон Клостерштадт = «Рапунцель».

Не хватало по меньшей мере одного равенства. Он смотрел на белую страницу, надеясь, что мощный волевой импульс поможет ему это равенство найти. Для начала Фабель написал: Грюнн/Шиллер + Бернд Унгерер =?; затем стер запись и начертал: Грюнн/Шиллер +? =? Унгерер +? =? Как Фабель ни бился, ничего более путного произвести на свет он не мог. Тупая боль сдавила его сердце. Те пункты, которые он не смог сейчас заполнить, проявятся в виде новых смертей. Кто-то еще заплатит страхом, болью и смертью за его неспособность нарисовать для себя полную картину.

Ольсен. Фендрих. Вайс. Может быть, здесь должно быть другое уравнение? Может быть, он заблуждается, считая, что убийца один? Может быть, следует писать: Ольсен + Фендрих? Вайс + кто-то другой? Фабель выдвинул ящик стола и достал книгу. Это был роман Вайса «Дорога сказки». Фабель уже прочитал этот опус от корки до корки, но сейчас у него была совершенно определенная цель. Одну из глав своей книги Вайс назвал «Рапунцель». И в этой главе рассказ велся от лица рожденного фантазией автора Якоба Гримма.

В «Рапунцель», как в остальных сказках, говорится о стихийных силах добра и зла, дается ключ к пониманию сил созидания и жизни и сил разрушения и смерти. Я обнаружил в этих древних сказках и легендах такую общность сюжетов, которая позволяет мне высказать предположение, что эти сказания не есть наследие нашего языческого прошлого. Осмелюсь утверждать, что они гораздо древнее — их корни уходят к тем временам, когда люди впервые пришли к осознанию стихийных сил природы. Некоторые из этих сказок, вне всякого сомнения, родились в самых ранних человеческих общинах, в то время, когда нас на матери Земле было еще совсем мало. В противном случае как объяснить, что сказка о Золушке существует в почти идентичном виде не только во всей Европе, но и в Китае?

Размышляя о стихийных силах природы, я пришел к выводу, что наиболее мощная и самая разрушительная стихия носит человеческий облик. Эта стихия — мать. Стихийные силы природы и сила материнства часто даются в параллели и олицетворяют в древних сказках и легендах как то, так и другое. Природа дарит жизнь, кормит и охраняет. Но в то же время она может впадать в ярость и способна на беспредельную жестокость. Этот дихотомический характер природы находит свое отражение в сказках с двойным (а когда появляется бабушка — тройным) проявлением материнства. В сказках присутствует образ матери. Мать олицетворяет домашний очаг. Мать дарит жизнь, защищает и приходит на помощь. Образ мачехи, напротив, часто используется как отрицание всех материнских чувств. Мачеха убеждает мужа оставить в лесу Гензеля и Гретель. Движимая безумным тщеславием мачеха пытается убить Белоснежку. Колдунья-мачеха выступает в роли мучительницы Рапунцель.

В городе Любеке проживала красивая и состоятельная вдова, которую я буду называть фрау X. У фрау X не было своего ребенка, но она выступала опекуншей Имоджен — дочери покойного мужа от его первого брака. Имоджен не уступала красотой мачехе, но обладала тем богатством, которое фрау X ежедневно теряла. А именно — молодостью. Я сразу хочу сказать, что ни я, ни кто иной не имел никаких оснований считать, что мачеха питает чувство зависти по отношению к падчерице. Напротив, фрау X любила девушку и заботилась о ней так, словно Имоджен была ее дочерью. Это было единственным несоответствием в отношениях мачехи и падчерицы по сравнению с тем, что я обнаружил в сказках. Однако я решил оставить эту неточность в стороне, поскольку главным мотивом многих сказок было наличие в них образов одинаково красивых мачехи и падчерицы. Поскольку Имоджен не была брюнеткой, я не мог использовать ее для воссоздания сказки о Белоснежке. Ее головку украшали прекрасные золотистые локоны, которыми она, как мне казалось, ужасно гордилась. Итак, я нашел свою Рапунцель! Затем я приступил к разработке плана воссоздания сказки, а дабы избежать осложнении в будущем, делал все, чтобы не иметь каких-либо контактов с фрау X и Имоджен.

В течение нескольких предыдущих месяцев мне удалось создать довольно большие запасы опиумной настойки. Я приобретал настойку малыми дозами во время своих странствий у разных лекарей, жалуясь на якобы мучающую меня бессонницу. Я внимательно следил за всеми перемещениями своего объекта и вскоре нашел наилучшее место для нанесения удара. Имоджен ежедневно совершала прогулки в лесистом парке к северу от города. Являясь юной девицей хорошего воспитания, она прогуливалась в сопровождении компаньонки. Я никогда не интересовался тем, кто выступает у Имоджен в роли дуэньи — мне это было совершенно безразлично, но я знал, что она являет собой унылое, бесцветное существо, которое обычно выбирают для себя в компаньонки красивые женщины, дабы подчеркнуть свою привлекательность. Я сразу возненавидел компаньонку за нелепость ее головного убора. Это был потешный, ярких цветов капор, способный, как она ошибочно полагала, придать некоторую живость ее внушающей уныние физиономии.

Часть тропы, по которой совершали свой променад две дамы, проходила через довольно густые заросли и, таким образом, оказывалась изолированной от остального парка, и по счастливому совпадению в этом же месте находился один из выходов. Следует заметить, что в избранный мной для удара день облака затянули небо и желающих совершить прогулку оказалось совсем немного. Я подошел к женщинам сзади и нанес — признаюсь, с некоторым удовольствием — сильный удар по нелепо украшенной голове компаньонки. Для этой цели я применил тяжелый железный брус, который заблаговременно скрыл в складках своего плаща. Я так торопился утихомирить Имоджен, что не смог как следует насладиться видом немыслимого чепца в провале разбитого черепа.

Имоджен принялась кричать, что вынудило меня нанести сильный удар ей в челюсть. Это меня серьезно обеспокоило, так как любой урон ее красоте мог поставить под сомнение аутентичность воссоздания сказки. Я поднял ее на руки и отнес в тень деревьев так, чтобы скрыть от взоров возможных любителей прогулок. После этого я отволок тело ее компаньонки в кусты. Вокруг отвратительной головы дуэньи образовалась лужа крови, а когда ее чепец съехал с головы, то на выложенной плиткой тропе остались следы серого вещества ее головного мозга. Должен со стыдом признаться, что, волоча ее в кусты, я не смог удержаться от довольно грязного выражения. Собрав несколько покрытых густой листвой веток, я попытался замести кровь и мозги, но преуспел лишь в том, что размазал их по тропе. Я знал, что тело неминуемо обнаружат, но это меня нисколько не беспокоило, следовало лишь как можно скорее вывезти Имоджен из парка, оставшись при этом незамеченным. Я заранее оставил двухколесный экипаж рядом с деревьями и, взвалив Имоджен на плечо, отнес ее к карете с той скоростью, которую позволяли развить тяжелый груз и неровная почва под ногами. К тому времени, когда я положил Имоджен в экипаж, она начала шевелиться, и мне пришлось ее успокоить, влив в горло девицы некоторое количество опиумной настойки.

Я был одет как возничий и поэтому, закрыв Имоджен в экипаже, взобрался на козлы, чтобы в неторопливой манере покинуть место действия. Мне удалось похитить девушку, оставшись незамеченным. Большой удачей оказалось то, что тело компаньонки нашли не по прошествии нескольких минут, как я опасался, а лишь значительно позже, ближе к вечеру. Нашла труп группа отправившихся на поиски горожан, обеспокоенных исчезновением женщин.

Предвидя, что мне потребуется уединенное убежище, я поселился в Любеке отдельно от брата, арендовав домик на окраине города. Дождавшись наступления темноты, я перенес Имоджен — с этого момента я стану именовать ее Рапунцель — в дом и спустил в подвал. Там я ее накрепко связал, принудил выпить опиумной настойки и вложил в рот кляп на тот случай, если она во время моего отсутствия вдруг придет в себя и станет кричать, дабы привлечь внимание случайного прохожего.

Затем я встретился с братом за прекрасным ужином из дичи — «прямиком с охоты», как говорят у нас. Меня немало повеселило то обстоятельство, что я поглощаю плоть, доставленную «прямиком с охоты», явившись в заведение прямо с охоты. Однако меня беспокоило то, что, думая о плоти, ставшей моей добычей, я начал испытывать вожделение, и я делал все, чтобы прогнать эти мысли прочь.

Вернувшись в свое обиталище, я увидел, что моя красавица Рапунцель вышла из дремоты. Так все же Рапунцель или Спящая красавица? Я и раньше не знал, как ответить на этот вопрос, поскольку считал эти истории лишь различными версиями одной и той же сказки. Обеим сказкам мы по настоянию брата придали более цивилизованное звучание, разбудив Спящую красавицу невинным поцелуем. Однако в оригинальном варианте девицу находит вовсе не принц, а женатый король, который несколько раз плотски познает Спящую красавицу. Просыпается же она лишь после того, как один из произведенных ею на свет близнецов по ошибке сосет не грудь матушки, а ее большой палец, высасывая при этом осколок прялки. Да и заточенная в башне юная принцесса Рапунцель не так чиста и невинна, какой представляется в более поздних версиях. Если отбросить вуаль скромности, то мы увидим, что в результате свиданий с принцем у нее появилась пара близнецов. Все это отвечает моральным принципам того далекого времени, когда христианские ценности играли очень малую роль или вообще не имели никакого значения. В оригинальных версиях сказок как Рапунцель, так и Спящая красавица зачинают деток в результате внебрачной связи…

Фабель отложил книгу в сторону. Он вспомнил слова Хайнца Шнаубера о тайной беременности и аборте Лауры фон Клостерштадт. Если убийца следовал оригинальной, аутентичной версии сказок или руководствовался книгой Вайса, то это обстоятельство превращало Лауру в еще более «отвечающий» его цели объект. Но тайна эта тщательно оберегалась от посторонних, и чтобы знать о ней, убийца должен был быть осведомлен об интимных подробностях жизни семейства фон Клостерштадт. Или быть отцом ребенка. Фабель продолжил чтение.

Для того чтобы соблюсти максимальную достоверность воссоздания сказки, мне предстояло овладеть моей Рапунцель. Но сделать это следовало в то время, когда она пребывала во сне. Она смотрела на меня умоляющим взглядом, что, надо сказать, отрицательно сказывалось на ее привлекательности. Когда я извлек из ее рта кляп, она стала умолять меня сохранить ей жизнь. Мне показался интересным тот факт, что, даже будучи девицей хорошего воспитания, она не умоляет меня оставить в неприкосновенности ее честь. Более того, мне показалось, она готова охотно пожертвовать своим девичеством ради продолжения существования. Я вынудил ее выпить остатки опиумной настойки, и к ее лицу и телу вернулись их первозданная красота и покой. Когда я снял с нее одежды, красота ее тела меня опьянила, и должен признать, что овладел ею несколько раз, пока она пребывала во сне. Затем я нежно положил на ее прекрасное лицо шелковую подушку, и она без ненужной борьбы испустила дух.

Фабель оторвался от книги для того, чтобы достать отчет о вскрытии тела Лауры фон Клостерштадт. Патологоанатом не обнаружил никаких следов сексуальной травмы и, больше того, высказал предположение, что Лаура фон Клостерштадт некоторое время вообще воздерживалась от половой жизни. Фабель снова вернулся к «Дороге сказки».

Следующей ночью я вернулся в парк и уложил свою Рапунцель под красивой башней, стоящей в самом его центре. Яркая луна заливала бледным светом несравненную красоту принцессы. Я тщательно расчесал ее светлые волосы, и они заблестели золотом в свете луны. Затем я удалился, оставив мою Рапунцель, дабы другие, взирая на ее красоту, вспомнили старинную сказку.

Я посчитал воссоздание сказания законченным и был весьма удовлетворен полученным результатом. Надо сказать, что я весьма сильно, но в то же время приятно изумился, когда несколько позднее узнал, что фрау X стала объектом всякого рода слухов и предположений, связанных со смертью ее падчерицы. Павшие на нее подозрения — хотя никаких официальных обвинений предъявлено не было — оказались настолько сильными, что высшее общество Любека подвергло фрау X остракизму, а простые люди бросали ей в лицо оскорбления, как только она появлялась на улице. Это является убедительным доказательством того, что свойственные крестьянам прошлого предрассудки существуют и сейчас в нашем, с позволения сказать, цивилизованном мире.

Фабель закрыл книгу, оставив руку покоиться на переплете, словно надеялся на то, что она передаст ему новые сведения при помощи осмоса. Он смотрел на глянцевую обложку под ладонью, воспроизводя в уме картину создания этого коммерческого продукта. Фабель увидел устрашающую громаду Вайса, склонившегося над своим ноутбуком. Слишком черные глаза писателя зловеще блестели в полумраке поглощающего свет кабинета. Перед мысленным взором Фабеля возникла скульптура волка-оборотня, вышедшая скорее всего из-под резца безумного брата писателя. Оборотень ухмылялся в зловещем оскале, глядя на то, как под пером Вайса рождается повествование о серийном убийце.

Фабель поднялся со стула, надел куртку и выключил настольную лампу. За окном кабинета мерцали огни ночного Гамбурга. Полтора миллиона его жителей спокойно спали, и лишь немногие рыскали по городу. Скоро… Фабель знал, что очередное убийство произойдет очень скоро.