13.15, понедельник 19 апреля. Оттензен, Гамбург

Фабель поручил Марии допросить жену Бернда Унгерера, последней жертвы маньяка. Мария знала, что ей придется встретиться с охваченной горем женщиной, не успевшей осознать новую для нее, совершенно абсурдную, но, увы, постоянную реальность и все еще считающей себя женой Бернда, а не его вдовой.

Глаза Ингрид Унгерер покраснели и воспалились от слез, но Мария увидела в них не только боль, но и какую-то горечь. Ингрид провела Марию в гостиную, где они остались вдвоем, но до Марии откуда-то сверху долетали приглушенные голоса.

— Моя сестра, — пояснила Ингрид. — Она помогает мне с детьми. Присаживайтесь… пожалуйста.

Полки соснового стеллажа вдоль одной из стен были беспорядочно уставлены, как часто бывает в семьях, разномастными предметами: книгами, компакт-дисками, безделушками и фотографиями в рамках. Мария заметила, что на большинстве снимков были изображены Ингрид и мужчина, видимо, ее муж Бернд, хотя на фотографии волосы мужчины были светлее и чуть более седыми, чем у обнаруженного в парке трупа. И конечно, в отличие от тела в парке у мужчины на снимках были смотревшие в объектив камеры глаза. На всех фотографиях присутствовали двое мальчишек с темными, как у матери, волосами и глазами. Как и на всех фотографиях подобного рода, семья выглядела вполне счастливой. Женщина на снимке весело улыбалась. Взглянув на сидевшую напротив нее Ингрид, Мария поняла, что счастье для вдовы Бернда Унгерера навсегда стало понятием чуждым. Марии почему-то показалось, что это не только результат потери мужа. Счастье из семьи ушло, видимо, раньше. Лицо Бернда Унгерера на снимках также лучилось счастьем. И улыбка на его физиономии была совершенно искренней и вполне радостной.

— Когда нам разрешат увидеть тело? — спросила неестественно ровным голосом Ингрид; было видно, что она изо всех сил старается сохранить присутствие духа.

— Фрау Унгерер, — чуть наклонившись вперед, сказала Мария, — я должна предупредить вас, что вашему мужу нанесены… нанесены повреждения, вид которых может произвести на вас чрезвычайно тяжелое впечатление. Думаю, что будет лучше, если…

— Что за повреждения? — оборвала Марию фрау Унгерер.

— Пока мы можем сказать, что у вашего мужа имеется ножевая рана, — ответила Мария и, выдержав короткую паузу, добавила: — Поймите, фрау Унгерер, на вашего супруга напал человек с очень больной психикой. Этот тип изъял у жертвы глаза. Я очень, очень сожалею.

Выражение лица Ингрид Унгерер совершенно не изменилось, но Мария видела, как дрожат ее руки.

— Это был чей-то муж? Или бойфренд?

— Боюсь, что я вас не совсем понимаю, фрау Унгерер.

— Скажите, моего мужа застали с другой женщиной? Или это был ревнивый муж, захотевший свести с ним счеты? Если это так, то я понимаю, почему ему выкололи глаза. Он все время пялился на других женщин. Пялился постоянно.

Мария внимательно посмотрела на Ингрид Унгерер. Средний рост, нормальное телосложение, коротко постриженные каштановые волосы. Довольно приятное лицо, но не из тех, на которое сразу обращаешь внимание. Ее облик можно было характеризовать как привлекательный, но неброский. Кроме того, на ее лице присутствовала печать какой-то грусти. Мария понимала, что эта грусть носит перманентный характер. В данный момент меланхолия Ингрид дала временный приют новому горю, но сама она уходила корнями в прошлое.

— Ваш муж встречался с другими женщинами? — спросила Мария.

В ответ Ингрид горько рассмеялась.

— Вы любите секс? — спросила она таким тоном, каким спрашивают о времени. Мария взглянула на нее с ошеломленным видом. Вопрос задел ее гораздо сильнее, чем могла предположить Ингрид. Но та, по счастью не дождавшись ответа собеседницы, продолжила: — А я прежде любила. Я по природе своей очень естественная натура. Но вы знаете, как это бывает после нескольких лет супружеской жизни, когда страсть угасает, дети оставляют вас без сил и у вас уже не остается никаких желаний…

— Простите, не знаю. Я не замужем.

— Но у вас, наверное, имеется близкий друг?

— В данный момент нет, — ровным голосом ответила Мария. Это была та сфера жизни, которую она не желала обсуждать пусть даже с убитой горем женщиной.

— Когда мы с Берндом прожили некоторое время в браке, наши сексуальные отношения стали более прохладными. Во всяком случае, если быть честной, мне они казались недостаточными. Но у Бернда была сумасшедшая работа, и он часто приходил домой без сил. Но во всем остальном, фрау Клее, Бернд был замечательным мужем. Верным, заботливым и к тому же прекрасным отцом. — Ингрид поднялась со стула, достала из сумочки связку ключей и сказала: — Я хочу вам кое-что показать.

С этими словами она провела Марию через прихожую и предложила спуститься в подвал. Когда они оказались внизу, Ингрид включила свет. В подвале хранился обычный набор предметов, которым не нашлось места в жилых помещениях, — велосипеды, картонные коробки, зимняя обувь. Ингрид остановилась перед большой шкатулкой, положила руку на крышку, но открывать шкатулку не стала.

— Это началось примерно полгода назад. Бернд стал… как бы это выразиться… более внимательным, что ли… Вначале я была счастлива, но он, похоже, ударился из одной крайности в другую. Мы занимались любовью каждую ночь. Иногда — дважды за ночь. Он становился все более и более… настойчивым и нетерпеливым. Но затем все стало совсем не похоже на любовь. Он делал это со мной так, словно меня там не было. А как-то ночью, когда я сказала ему, что не в настроении… — Ингрид замолчала, посмотрела вниз, на связку ключей, и стала перебирать их с таким видом, словно это были четки, — именно в ту ночь он ясно дал мне понять, что ему плевать — есть ли у меня настроение или нет.

Мария положила ладонь на руку Ингрид и почувствовала, что женщина слегка вздрогнула.

— И примерно в это же время я узнала о других женщинах. Тогда он работал в другой компании. Бернд трудился там много лет, а потом вдруг неожиданно перешел на фирму, где работает сейчас… — Она затрясла головой, словно рассердившись на себя, и сказала: — Где работал до настоящего времени. И совсем недавно я узнала, что в прежней фирме на него жаловались две женщины.

— Я вам искренне сочувствую, фрау Унгерер. Итак, вы полагаете, что это мог быть чей-то ревнивый муж? Но я думаю, что это не так. У нас есть основания считать, что ваш муж погиб от руки неизвестного, который уже убил нескольких не связанных между собой людей.

Ингрид Унгерер посмотрела на Марию пустым взглядом и продолжила так, словно вообще не слышала ее слов:

— За последние шесть месяцев мне стало известно о полудюжине его женщин и о бессчетном числе тех, кто отверг его домогательства. Он совсем потерял стыд. Ему было плевать на то, что он ставит в ужасное положение себя… меня и своих детей. — Она снова горько усмехнулась и добавила: — Но это вовсе не означало, что он оставил меня в покое. Все то время, когда у него были другие женщины, я по-прежнему была должна его обслуживать. Бернд стал просто ненасытным.

Она выбрала ключ из связки, открыла замок и откинула крышку шкатулки, чтобы продемонстрировать ее содержимое. Шкатулка до самого верха была забита разного рода порнографией — журналами, видеокассетами и DVD.

— Он строго-настрого запретил мне сюда спускаться и открывать шкатулку, если я хочу избежать крупных неприятностей. Но почему он так поступил? — умоляюще глядя на Марию, спросила Ингрид. — Почему он мне угрожал? Ведь раньше я не слышала от него никаких угроз. — Указав кивком головы на содержимое шкатулки, она сказала: — На его компьютере наверху этого добра еще больше. Вы можете это объяснить? Как он мог так измениться? Почему заботливый, любящий человек вдруг превратился в животное? И об этом все знали. Именно это меня больше всего печалило. Друзья и соседи улыбались и болтали со мной, но я знала, что они либо мне сочувствуют, либо хотят вытянуть из меня побольше грязных подробностей. Надо сказать, что друзей у нас почти не осталось. Одна пара, с которой мы давно дружили, порвала с нами, так как Бернд постоянно норовил запустить руку в трусики женщины. Коллеги подшучивали над ним… и придумали для него прозвище. Да и клиенты, видимо, тоже веселились. Повторяю, фрау Клее, я не могу поверить, что убийство Бернда никак не связано с недавним перерождением его личности.

Ингрид опустила крышку шкатулки, повернула в замке ключ, и они поднялись в гостиную. Мария попыталась сосредоточиться на перемещениях Бернда Унгерера за последнюю неделю, но чем больше она вдавалась в подробности, тем сильнее ее беспокоила тайная жизнь этого человека и шкатулка в подвале. Тем более что узнать о том, где он бывал и чем занимался, было практически невозможно, поскольку Бернд не только превратился в похотливое животное, но и стал чрезвычайно скрытным. Он все чаще и чаще стал уходить по вечерам, чтобы встретиться с клиентом «в неформальной обстановке». В ночь своей смерти Бернд тоже якобы ушел на встречу с клиентом. Когда он не вернулся к утру, Ингрид не встревожилась. Она была удручена, но не испугалась, поскольку муж довольно часто исчезал на всю ночь. Ингрид находила спрятанные им распечатки платежей с кредитных карт, но оставляла их на месте, не пытаясь ничего выяснить. Все платежи производились в эскортных агентствах, ночных клубах и саунах Санкт-Паули.

— Мне было ясно, что с Берндом что-то не так, — продолжала Ингрид. — Он стал совсем другим человеком. У него появились и иные странности. Иногда, возвратившись домой, он начинал жаловаться, что в доме чем-то воняет. Никаких запахов не было и в помине, но я тем не менее снова чистила жилье от подвала до чердака хотя бы для того, чтобы его успокоить. Затем я получала свою «награду», как он называл это. Решив, что у него какой-то непорядок со здоровьем, я предложила сходить вместе с ним к нашему семейному доктору, но Бернд отмахнулся от моего предложения.

— Значит, профессиональной оценки его поведения вы не получили?

— Нет-нет, получила. Я одна пришла к доктору Гертену и рассказала ему, что происходит. Герр доктор сказал, что существует состояние, именуемое «сатириазисом» — что-то вроде мужской нимфомании. Доктор сказал, что все это очень тревожные симптомы и что он хотел бы осмотреть моего супруга. Но когда я сказала Бернду, что побывала у доктора без него и за его спиной, он… одним словом, дела пошли еще хуже.

Обе женщины некоторое время сидели молча. Затем Мария рассказала Ингрид, на какого рода помощь та может рассчитывать и о тех обязательных процедурах, которые ее ожидают в ближайшие дни и недели. Когда Мария была уже почти у дверей, она повернулась лицом к Ингрид и, повторив слова сочувствия, сказала:

— Могу я задать вам еще один вопрос, фрау Унгерер?

Ингрид ответила ей безжизненным кивком.

— Вы упомянули, что коллеги и клиенты дали ему прозвище. Так как же они его называли?

Глаза Инфид наполнились слезами, и она прошептала:

— Синяя Борода. Так они звали моего мужа… Синяя Борода.