Берлин, 9 декабря 1943

Произошло нечто ужасное — не исключено, впрочем, что оно стало ответом на мои молитвы.

Прошлой ночью небо осталось чистым, светила яркая луна и волны бомбардировщиков безжалостно накатывали на нас. Из ночи в ночь британцы совершенствуют свой дьявольский репертуар, частности которого мы научились распознавать безошибочно: резкий треск картечных бомб, голубиный шелест бомб, начиненных магнием, влажные шлепки фосфорных зажигательных снарядов, неугасимое зеленое пламя которых лавой растекается по крышам домов и сползает по стенам. Пожары всасывают воздух с силой почти непереносимой, выдирая его из наших легких.

Еще один вал огня проносится над нами. Мы снова, в который раз, испытываем оцепенелое облегчение. А когда на рассвете вылезаем из подвала, нам открывается зрелище самое поразительное: тыльная стена нашего дома стоит, фасад же срезан полностью. Мы видим содержимое различных его этажей. Вот софа в гостиной. Вот настольная лампа. Вот кухня с висящими над раковиной отшкрябанными дочиста кастрюльками. Вот все еще стоящая торчком гладильная доска фрау Шлегель. Однако самой стоической фрау, занимавшейся глажкой под столькими бомбежками, не видно нигде.

Дочь ее сходит с ума от тревоги. Что ж, это можно сказать о каждом из нас. Мы с Теодором поднимаемся вдвоем по ненадежным, изуродованным лестницам, обыскиваем один этаж за другим, однако она исчезла бесследно. Фрау Шлегель — повелительная, докучливая, самоуверенная, распорядительная. От нее зависели наши жизни, а теперь ее не стало.

Всем нам придется искать другое пристанище. И я усматриваю в этом — впрочем, возможно, я просто повредился в уме — Божью длань, смешавшую шахматные фигуры, которыми разыгрывалась партия, слишком быстро шедшая к мату. Теперь Гестапо придется потрудиться, чтобы выследить меня. Нежданно-негаданно я получил еще одну главу жизни и был бы полным идиотом, если б не поспешил с моим рассказом, пока тикают сброшенные небесами на ноль шахматные часы.