Из дневников Юрия Тонконогова

В ноябре мы отступили из Омска. С каждым днём преимущество противника, как в живой силе, так и в вооружении, становилось всё очевиднее. К этому добавлялось его моральное и психологическое превосходство. В средних числах ноября Верховный правитель России Колчак назначил Каппеля командующим Третьей армией, но это больше походило на действие обреченного. Колчак увидел ненадёжность своего окружения, поэтому для него генерал Каппель был той единственной надёжной силой, на которую он мог положиться. К сожалению, все решения Колчака в отношении Каппеля и до того, и в этот момент были запоздалыми. А что получил Каппель в виде третьей армии? Практически, лишь ее треть, которая состояла из пленных красноармейцев, с которыми до того не была проведена никакая политическая и психологическая работа. Каждую минуту существовала опасность и возможность того, что они оставят боевые позиции, как то не раз случалось во время этой проклятой войны. Это обстоятельство очень хорошо было известно Каппелю. Он также хорошо знал и то, что он унаследовал полное бездействие и беспомощность существующего военно-политического руководства, равно как и ответственность. Главной опорой третьей армии, опять-таки, была его верная бригада, которую он лично создал и закалил в боях в течение двух лет. Они доверяли и уважали друг друга. Его верные солдаты любили своего командира, но эта бригада была настолько малочисленной, что внести существенный перелом в военную ситуацию она была не в состоянии.

Исходя из существующей обстановки, единственным оправданным манёвром было отступление на восток. Надо было выиграть время, чтобы объединить и мобилизовать оставшиеся части.

Было девятнадцатое ноября, мы стояли где-то недалеко от посёлка Рождественского, посредине между Омском и Новосибирском. Нас вызвали в штаб армии. На совещании начальник штаба зачитал нам приказ о назначении Каппеля командующим армией. Совещание шло к концу, когда у входав штабной вагон послышался шум. Возникла какая-то суматоха, шум доходил и до нас. Каппель сказал адъютанту: Посмотрите, что там происходит. Тот встал, подошёл к двери и открыл её. По ту сторону дверей, радостный, стоял Сандро. От неожиданности меня словно током ударило с головы до пяток. Я невольно посмотрел на Каппеля, он тоже смотрел горящими глазами, лицо его сияло радостью, он будто не верил своим глазам. Каппель встал и подошёл к двери. Сандро вошёл и представился, как подобает военному. Я абсолютно уверен, что оба они хотели обняться, но довольствовались лишь военным приветствием. Каппель указал Сандро на стул, он со всеми поздоровался и сел. Не все из присутствующих знали Сандро, поэтому такой приём, оказанный капитанув штабе армии, некоторых наверное удивил. Я кивнул головой, когда он поздоровался со мной, а онс улыбкой посмотрел на меня и подмигнул. Господи, Боже мой! Он неисправимый удачник – подумал я тогда.

Совещание закончилось быстро. Каппель уловил момент и, пока ещё не все вышли из кабинета, обратился к ним: – Господа, попрошу вас задержаться ещё на некоторое время. – Потом он обратился к Сандро: – Штабс-капитан Амиреджиби! Доложите намо выполненном задании! – Сандро встал и вкратце доложил о том, как его диверсионная группа выполнила задание. Те из присутствующих, кто не знал его, увидели, благодаря чьим стараниям и заслугам им удалось без проблем отступить из Омска. Довольные, они кивали головами. Потом он рассказал и о погоне, и о том, как они оказали сопротивление преследователям, как он, раненый, оказался в доме местного жителя. Когда он рассказал, что его там лечили и даже извлекли пулюиз его груди, раздались голоса скептиков. – Это же невозможно?! Я заметил, что Каппель оказалсяв неловком положении. Он так же, как и я, ни капельки не сомневался в том, что говорил Сандро. В ответ на это недоверие, которое было вызвано таким фактом, нужны были какие-то доказательства, чтобы его рассказ был более убедительным. Его никто не попросил бы показать рану, но он сам не растерялся, и, не чувствуя никакого неудобства, сначала улыбнулся, потом оглядел всех и, наконец, посмотрел на меня, я чуть заметно кивнул ему головой. Он ещё шире улыбнулся и начал расстёгивать пуговицы кителя. Все молча смотрели на него. Он поднял белую рубашку и показал перевязанную грудь. Я нечаянно посмотрел на Каппеля. Он улыбался, но не остановил Сандро, который сдвинул повязку и показал свежее пулевое ранение, именно на три пальца выше сердца. Раздались глухие возгласы…

– Спасибо, штабс-капитан! Мы и без того не сомневались в Вашей искренности. Поздравляем с успешным выполнением важного задания, и с благополучным возвращением. Вы сегодня же получите приказ о досрочном присвоении следующего чина. Поздравляем со званием подполковника. Я сегодня же сделаюпредставление Верховному правителю, о награждении Вас орденом.

Все встали, каждый по отдельности поздравлял Сандро и оставлял кабинет. Когда все вышли, Каппель оставил только меня и Сандро. Вот тогда-то мы от всего сердца обняли и поприветствовали друг друга.

– Ну что, опять Анастасия?! – со смехом спросил Владимир

Оскарович.

Сандро кивнул головой.

– На сей раз меня спасали её отец и младшая сестра Алёна.

На лице Каппеля застыла улыбка.

– Ведь ты и сами знаешь, что говоришь о невероятном чуде?

Было бы хорошо, если бы ты взял их с собой, а то ты видел, как всереагировали.

Сандро довольно улыбался.

– Я взял его. – Удивлённый Каппель почему-то посмотрел наменя. – Было бы вернее сказать, что он привёл меня сюда, я бысам не добрался.

– И где же он?

– Стоит здесь, у вагона, но знайте: он читает мысли, поэтому не подумайте о чём-нибудь неподобающем.

Каппель покачал головой.

– А ну-ка, веди его сюда. – Сказал он и подошёл к окну, отодвинул занавеску и посмотрел сквозь запотевшее стекло.

Спустя несколько минут в дверях стоял белобородый старик, одетый в оленью шкуру. Уже в дверях он поздоровался с нами по-старому, поклоном головы, и бодро вошёл в кабинет.

– Вот, господин генерал, это Серафим, мой спаситель.

– Проходите дедушка, присаживайтесь, – сказал Капель.

Старик снял шкуру и положил там же у дверей, потом оченьбодро вошёл в кабинет, пожал мне руку и присел рядом.

– Как добрались? – Спросил Капель.

– Эх, – сказал он и махнул рукой в знак того, что это для него непроблема.

Каппель посмотрел на Сандро. Тот улыбнулся.

– Вы не поверите, господин генерал, но мы так прошли занятыепротивником территории, что нам даже не задали ни одного вопроса. От Омска до станции Чан мы находились на паровозе военного эшелона у машиниста. Там происходит концентрация силпротивника. На запасном пути стоял паровоз, к которому былиприцеплены два вагона. Мы поднялись на этот паровоз, и машинист без лишних слов доставил нас сюда. Нас никто не заметил, пока мы добирались до вас. В вагонах были зимние формаи обувь.

– А где сейчас находится этот паровоз? – спросил изумлённый Каппель. В то, что рассказывал Сандро, было так трудно поверить, что я тоже смотрел на него с удивлением.

– Я сдал его нашим, – ответил он с улыбкой.

Каппель посмотрел на меня, а потом обратился к старику.

– Дедушка, как Вы смогли сделать это?

– Эх, – он опять махнул рукой. – Не удивляйся, сынок. Сандротакой человек, что я не мог ему отказать и сделал такое плохоедело. Нехорошо так поступать, но он так хотел вернуться к вам, что я ничего не мог сделать и нарушил свой завет, – он остановился на короткое время, потом посмотрел на Каппеля. – Я вижу тыздесь старший. Вот, если бы я это сделалтебе, разве было бы хорошо?

Каппель без слов кивнул головой.

– Раз я привёз вам вашего друга, то больше никогда не буду делать такого… Не люблю вмешиваться в чужие дела.

– Владимир Оскарович, Серафим учёный, он живёт в отшельничестве со своей дочерью, поэтому он не подчиняется никакойвласти, и не вмешивается ни в чии дела.

– Надеюсь, что дедушка не откажется выпить с нами чай.

– Нет, не откажусь, – коротко ответил тот.

Сандро вышел и позвал адъютанта. Каппель попросил его накрыть на стол в соседней комнате.

– Дедушка Серафим, что вы скажете нам интересного, хорошего?

– Что я могу сказать хорошего, разве происходит что-нибудьхорошее? Столько молодых гибнет. Россия разорена, царя убили.

И что здесь хорошего? Я знаю, сынок, что тебя беспокоит, ты о своей семье думаешь. Они в Перми, дома, под надзором, ничегохудого с ними не происходит, у них всё хорошо.

Изумлённый Каппель опустился на стул. Сначала он посмотрел на меня, потом на Сандро. Всё это уже выходило за рамкиразумного. Мы имели дело с какой-то мистикой. После его слови я невольно подумал о своих.

– И ты не волнуйся, твои живут у Тамары, у них тоже всёхорошо.

Если бы я не сидел, то наверное, упал бы.

Видя нашу реакцию, Сандро довольно улыбался. Он покачалголовой, давая понять глазами, что мы ни о чём не должны спрашивать. Некоторое время мы так безмолвно и сидели.

В соседней комнате всё было готово, и нас пригласили к столу.

От слов старика наше любопытство ещё больше разгорелось. Мысразу же поняли, что имеем дело с уникальным человеком, поэтому нам было интересно, продолжит ли он беседу во время обеда.

– Дедушка Серафим, – обратился к нему Капель, – пожалуйста, скажите нам, на какомпути мы стоим?

Мы все замерли в ожидании. Он долго молчал, будто не понял вопроса, потом с некоторым недовольством посмотрел на Сандро. Сандро приподнял плечи и сказал:

– Серафим, Ваше слово имеет для нас очень большое значение. Он опять молчал, а потом…

– Принять муки ради своей страны – оправданная миссия для каждого человека. И чем тяжелее участь, тем больше цена человека. Но горе в том, что в братоубийственной войне всё теряет цену.

– Мы не боимся принять муки ради нашей страны, главное, чтобы это принесло ей добро.

– Нет, то, что происходит, не имеет ничего общего с добром, – сказал он строго. – Когда человек становится перед выбором, красное или белое, чёрное или серое, и больше ничего, то это уже трагедия для всех. Ты спрашиваешь меня, что нас ожидает впереди? Впереди я вижу лишь холод и темноту, и это продлится в стране ещё долго. Если спрашиваете для себя, то ничего не вижу. – Он замолчал, не глядя ни на кого, лишь пристально смотрел на стол. – Вижу Харбин, там для многих наступит новый день.

Этот разговор намёками указывал на что-то. Я посмотрел на Сандро, будто ожидая объяснений от него.

– Тот, кто вас ждёт, ждёт напрасно. И вы не спешите к нему, так как ещё больше осложните себе путь, вы, все равно, не встретитесь – старик замолчал. Я понял, что он имел в виду Колчака. Потом он посмотрел на Каппеля.

– В твоих глазах я вижу сожаление о том, что многое случилосьне так, как ты задумывал и на что рассчитывал. Но не огорчайся, если это не произошло, то только по воле Божьей, на всё Его воля. Он говорил очень неохотно, было видно, что он не хотел говорить. Он поел лишь кашу, запил её чаем, а больше ни к чему неприкоснулся.

– Мне пора уходить. Алёна одна, и ждёт меня. Спасибо! – Онвстал, а вслед за ним и все мы. Никто из нас не хотел, чтобы онуходил. Он почувствовал это. Потом он повернулся к Каппелю, несколько секунд смотрел на него, он будто хотел сказать ему ещечто-то, но так ничего и не сказал, развернулся и ушёл. В дверях он ещё раз, поклонился, попрощался с нами и пожелал нам добра. Сандро проводил его и, когда вернулся, сказал: – Он попросил меня передать: Ждите предательства, но это тоже ваша участь.

Мы опять отступили по железной дороге. В декабре морозы достигли пятидесяти градусов. У Красноярска мы попали в окружение из-за восстания генерала Зиневича, который пошёл на переговоры с большевиками. Он предлагал Каппелю сдаться, но Капель категорически отказался. Мы прорвали окружение, и по объездной дороге с юго-восточной стороны вышли из города. Мы пересели на сани, и обошли противника. Армия была полностью деморализована, измена Зиневича полностью разрушила наши планы.

Каппель вызвал к себе меня и Сандро, и приказал: «Вы должны добраться до Харбина, и обеспечить прибытие нашей армии, на тот случай, если мы не достигнем успеха в Иркутске. Постараюсь повернуть ситуацию, но…» Он передал Сандро письмо, написанное им на имя его жены, и сказал: «Это, тоже возьми, на всякий случай.»

Я и Сандро расценили этот его приказ как манёвр для нашего спасения. Подумали мы и о том, что сделал он это под влиянием слов Серафима, ибо до этого о Харбине даже не упоминалось.

Уже много времени спустя мы узнали о том, что произошло в армии после нашего отъезда. Она отступали, через два дня, во время переправы через реку Кан, проломился лёд, так как именно в этом месте в реке били горячие источники, и лёд оказался тонким. Каппель упал в воду и получил обморожение нижних конечностей, а кроме того он заболел воспалением лёгких. Через несколько дней ему ампутировали обе стопы, но гангрену не удалось остановить и пришлось ампутировать конечности до колен. Когда он пришёл в себя, то попросил посадить его на коня и привязать себя к седлу, чтобы он смог поприветствовать и подбодрить остатки армии, которая, отступая, проходила именно мимо его дома.

Двадцать пятого января он уже потерял сознание и двадцать шестого утром умер у станции Тулун, в доме смотрителя железной дороги. Его верные друзья не оставили тело покойного и довезли его до Читы, чтобы красноармейцы не смогли найти его могилу. Мы добрались до Харбина в феврале. Информация, полученная из Иркутска, не обнадеживала. Части армии Каппеля отошли к Чите. Их незначительную часть мы приняли в Харбине лишь в конце сентября. Владимира Оскаровича Каппеля мы похоронили во дворе церкви Иверской Божьей Матери. Это произошло по инициативе, и благодаря организации Сандро. В январе

1921 года мы с Сандро прибыли на английском судне в Грецию. В феврале мы смогли добраться лишь до Батуми, Сандро был здесь впервые. Вообще-то, можно сказать, что он не знал Грузию, так как еще совсем юношей он так покинул свою деревню, что почти ничего не видел на своей родине. Я же все свое детство провел в Батуми, пока меня не перевели в Тбилиси.

В порту нас арестовали турки. Паспорта, выписанные консульством Харбина, они признали ненадежными. Точнее сказать, это был всего лишь повод. Несмотря на то, что местом и моего рождения, и Сандро была Грузия, наше возвращение сюда они все равно сочли подозрительным.

До того, как приехать в Грузию, мы не имели сведений о сложившейся здесь реальной обстановке, поэтому мы оказались в неожиданной ситуации. В марте армия генерала Мазниашвили изгнала турок из Батуми, и нас освободили.

В Батуми мы навестили старого знакомого моего отца. Михаил Ильич Вялов раньше был директором школы. Сандро был удивлен, когда очутился в доме брата своего преподавателя.

В городе царили противоречивые настроения, одни с радостью праздновали изгнание турок, другие жесчитали это освобождение временным, так как скоро их место заняли бы большевики. Но, несмотря на это, как это свойственно грузинам во время радости или горя, вино лилось рекой. Батуми наполнился людьми, которые не хотели признавать большевистскую оккупацию. Те, кто не успел еще покинуть Грузию, пытались перебраться в Турцию или отправиться на Запад. А до того и уезжающие, и провожающие пытались охладит вином пыл своих сердец.

Наверное, было двадцатое марта. Я и Сандро вышли в город. Было не холодно, но погода вела себя так, как подобает марту. По правде говоря, я так соскучился по Батуми, что никакая погода не могла удержать меня дома. Сандро тоже очень хотел познакомиться с городом. Я обещал ему показать самое хорошее место, которое мне запомнилось с детства, где варили самый лучший кофе на всем Черноморском побережье. Вот мы и пошли по узким улочкам в Старый город.

Наши планы, которые мы наметили еще в Греции, резко изменились, так как с нашими документами мы не могли поехать в Тбилиси, который уже находилсяпод контролем большевиков, что составляло для нас реальнуюопасность. Мы ведь думали получить паспорта независимой Республики Грузии, и спокойно уехать в Полтаву, но создавшееся положение всепоставило с ног на голову. Отправляться в Полтаву с паспортами, выписаннымив Харбине, было очень опасно. Так или иначе, нам пришлось бы задержаться в Батумина несколько дней, так как для нас это было самым безопасным местом, где ситуацию контролировали силы бывшего правительства. Хотя, мы не знали, как долго продлится это положение, так как в ближайшие дни и в Батуми ожидали появления большевиков.

В городе мы случайно встретили старого знакомого нашей семьи. Нико Накашидзе был степенным мужчиной в летах, весьма почитаемой и знатной личностью. Одно время они дружилис моим отцом. Его жена была внучкой последнего князя Мингрелии и Абхазии. Он очень обрадовался встрече с нами. Мы тепло поприветствовали друг друга, и я представил ему Сандро. Я не учел того факта, что представлять ему Сандро таким именем и фамилией могло быть неоправданно. Наверное, Батуми ослабил мою бдительность. Семья Амиреджиби оказалась в близком родстве с Нико Накашидзе. Когда он узнал фамилию Сандро, то тут же спросил, как звали его отца. Сандро чуть замешкался, но у него не было другого выхода, и он взволнованно сказал: «Георгий Амиреджиби.» Господин Нико еще раз окинул его взглядом, и со свойственным ему спокойствием сказал: Оказывается, мы родственники, как я могу отпустить такого гостя, не пригласив его в дом. Он не объяснил, какими они были родственниками, но я почувствовал некоторую неловкость, так как из-за моей непредусмотрительности у Сандро могли возникнуть неприятности. Сандро же принял это приглашение совершенно спокойно и поблагодарил Нико Накашидзе за оказанную честь. Благодарность была высказана не с целью избежатьприглашения, наоборот, она означала согласие. Господин Нико довольно улыбнулся и, если он, еще несколько секунд назад мог иметь сомнения в отношении Сандро, то после его согласия эти сомнения окончательно развеялись. Во всяком случае, он казался довольным согласием Сандро.

– Юрий, ты же помнишь мой дом?

– Да, Батоно Нико. – Я действительно хорошо помнил его домс детства.

– Вот и хорошо, тогда жду вас сегодня вечером, часам так к пяти.

У меня будут и другие интересные гости. Думаю, вы лучше поймете то, что происходит сегодня в Грузии.

Мы поблагодарили его, попрощались и посмотрели вслед уходящему Нико.

– Сандро, извини меня, я виноват, что так непредусмотрительно назвал твою нынешнюю фамилию, – сказал я, искренне сожалея. Он улыбнулся: – Я не знал о родственных связях Накашидзес Амиреджиби.»

– Наоборот, это даже хорошо, что я познакомлюсь со своимиродственниками, – весело ответил он, – а то я чувствовал себя таким сиротой на Родине, что уже и отсюда хотел бежать.

– Ты думаешь, что наш визит к нимбудет оправдан? – Я подумал, что он пошутил и сам признается в этом, но, вопреки моимсоображениям, я получил совершенно другой ответ.

– Если бы он не нашел меня, я сам должен был разыскать их.

И тебе хорошо известно, что я не опозорил фамилию Амиреджиби.

Чем они могут быть недовольны? Да к тому же, у меня такая убедительная легенда, что можнокамень расколоть.

– Но Георгий Амиреджиби жив…

– Дай Бог ему долгих лет жизни! – На его лице я увиделрадость.

Я почувствовал, что он совершенно спокоен, он будто вошёлв азарт игры.

Вечером мы подошли к дому Нико Накашидзе именно в то время, к которому нас пригласили. У него был прекрасный дом с хорошо ухоженным садом. Нас приняли от всего сердца. Сандропреподнес в подарок хозяевам купленную в Харбинешкатулку для Тамары, на которой был изображён позолоченный дракон. Вещь действительно была красивой, и подарок всем очень понравился.

Вечером моросил мелкий дождь, поэтому, пока мы добрались до дома, то успели немного промокнуть. Нас тут же провели в гостиную, где горел камин. Рядом с камином сидели пожилой мужчина и женщина средних лет. Мужчину я узнал тотчас, и от неожиданности немного растерялся, но смог быстро овладеть собой. В кресле сидел мой учитель и бывший начальник, бывший шеф Кавказской жандармерии, полковник в отставке – граф Сегеди. Он тоже узнал меня, но, как человек опытный, дождался моей реакции.

– Ваше Сиятельство! Граф! – обратился я, и направился я к нему.

– Юрий! Какая неожиданная встреча! – он встал с кресла. Нашавстреча была очень теплой, мы искренне были рады видеть другдруга. Он выглядел прекрасно.

Он познакомил нас с очень красивой женщиной, лет так околопятидесяти, Нано Парнаозовной Тавкелишвили. Я представил им Сандро. Хозяину не была дана возможностьсамому представить своих гостей, поэтому он был даже несколькоудивлён такой нашей встречей. Госпожа Нано была их родственницей. Граф приехал вместе с ней из Тбилиси, чтобы проводитьеё за границу. Кто знает, быть может он и сам собирался ехать, и сейчас находился лишь в ожидании развития событий. Как мнепоказалось, их отношения с Нано не должны были быть толькодружескими. Хотя, кто знает, быть может мне это только показалось. Сначала я так подумал. С первой же минуты госпожа Нано и граф с интересом присматривались к Сандро. Этот процесс так увлёк их обоих, что онибез всякой застенчивости внимательно изучали его. Несколькораз они даже с удивлением переглянулись между собой, и этобольше было похоже на безмолвное подтверждение того, что этодолжен быть именно тот, о ком они подумали. Мне нетруднобыло догадаться, что граф увидел сходство Сандро с его роднымотцом, хотя ему, наверное, было трудно в это поверить. Но мнебыло совершенно непонятно, почему такая же реакция была и угоспожи Нано. Такое внимание гостей к Сандро не осталось незамеченным хозяином дома.

– Я жду своего очень близкого человека из Кутаиси, он вот-вотдолжен появиться, а потом сядем за стол. – сказал господин Нико. Нам подали шербет, мы сели, и беседа продолжилась. В основном говорили о нас. Потом граф расспросил меня о моем бывшем начальнике и покровителе. Я рассказал ему практическитолько о его кончине. Потом мы говорили о наших с Сандро приключениях и о том, как мы добирались из Китая в Батуми. Онислушали нас внимательно, но я заметил, что и у хозяина, и у графабыли вопросы к Сандро, но они почему-то сдерживались, виднобыло, что они ждали более подходящего момента. Господин Нико, наверное, с первой минуты находился в этом ожидании, ноон не прерывал нас, чтобы самому вступить в беседу. И вот наступил и такой момент.

– Сандро, несколько лет тому назад мой друг рассказал мнеодну интересную историю, может быть, именно ты подтвердишьмне ее.

Едва господин Нико произнес эти слова, как, отворилась дверь, и его жена вошла в комнату в сопровождении гостей. Их былодвое. Нико не смог продолжить начатый им разговор, он встали пошёл встречать гостей. Они обнялись, после чего направилиськ нам. Мы встали. Оказалось, что граф и госпожа Нано знали одного из них. Это был красивый молодой мужчина, лет затридцать.

– Познакомьтесь, господа. Члены парламента независимой Грузии господин Шалва Георгиевич Амиреджиби и Пётр Кавтарадзе. Господин Шалва – брат нашего зятя.

Это действительно было неожиданностью для меня. Я посмотрел на Сандро, он улыбался. Шалве Амиреджиби он назвал только своё имя и поклонился на офицерский лад.

– Ну, что же мы стоим? Может быть, сядем за стол, а то ожидаявас мои гости совсем проголодались, – предложил нам хозяин.

Прибывшие гости казались уставшими с дороги, да и на лицаху них было написано плохое настроение, но они тут же принялипредложение хозяина. За несколько минут мы все успели привести себя в порядок, и сесть за стол. Обязанности тамады хозяиндома взял на себя. Он поприветствовал благополучное прибытие гостей, пожелал им всего доброго и бодрости. Когда мы немного подкрепились, последовал и следующий тост, вслед за ним тост за родителей, потом – за семью и застолье встало на традиционные грузинские рельсы. Несколько бокалов цоликаури всем как будто улучшили настроение, в том числе и уставшим с дороги депутатам. Хозяин воспользовался маленькой паузой и опять спокойно вернулся к тому вопросу, который не успел задать до начала обеда. К тому же, он, наверное, хотел придать застолью неожиданный шарм.

– Сандро, я не успел тебе досказать рассказ моего друга.

– Я с удовольствием слушаю Вас, батоно Нико. – ответил он, улыбаясь.

– Есть у меня один друг, Маркоз Антадзе, у него деревообрабатывающая фабрика в Батуми. Он на своем судне возит товарв Турцию и Грецию, в основном он торгует с ними. Сам он родомиз Гурии, из села Леса. У него есть один родственник из той жедеревни, он пока ещё молодой, вот как наш Юрий, но всю жизньпровёл в тюрьмах. «Что я могу поделать, такой уж он выбралпуть» – говорит Маркоз. Оказывается, он сидел в «Крестах», в Петербурге. К ним привели некоего Сандро Амиреджиби, – всес ещё большим интересом посмотрели сначала на хозяина, а потом на Сандро. – Парень, оказывается, был из юнкерского училища, он на дуэли убил выпускника своего училища, фамилии которого я не помню, а сам он был ранен. Первым, оказывается, стрелял тот, убитый.

Сандро посмотрел на меня, на его губах играла улыбка. Я тоженечаянно улыбнулся, и тут же понял, кто мог рассказать емуоб этом. Но я не мог точно сказать, был ли это Мамия или Хан.

По нашей реакции Нико сразу понял, что эта история действительно касалась Сандро, поэтому продолжил рассказ уже большедля остальных.

– Оказывается, этот юноша, после трёх месяцев пребыванияв тюрьме, организовал побег нескольких человек. Как сказал родственник моего друга, он без малейшего риска смог вывести изтюрьмы восемь человек. Я хочу спросить тебя, не ты ли тот Сандро Амиреджиби? Шалва с удивлением посмотрел на Сандро, остальные тоже ждали, что скажет Сандро, который с улыбкой взглянул на меня.

– Да, батоно Нико, наверное, обо мне и рассказал Ваш друг. А сейчас я думаю о том, от кого он знал эту историю, от Мамияили от Хана, то есть Сулхана?

– Именно от Хана.

– Сандро, как Вы смогли всё это устроить? – спросил граф, – Сколько Вам тогда было лет?

– Тогда мне было девятнадцать лет. В осуществлении этогодела мне способствовали и определённые обстоятельства. Крометого, я воспользовался историей, которая произошла когда-тов тбилисской тюрьме, участник которой сидел в нашей камере. Он был политическим заключённым и звали его Пётр Андращук. Именно эта история натолкнула меня на мысль завладеть ключами, а потом спланировать наши последующие действия.

– А вы знаете, кто осуществил это дело в Тбилисской тюрьме? – допытывался граф.

Сандро медлил с ответом, он будто думал, какой ему датьответ.

– Да, оказывается, это был абрек Дата Туташхия.

– Вы правы! – подтвердил граф, – Как тесен этот мир! – Сказалон про себя и посмотрел на изумлённое лицо Нано.

– Сандро, а с кем у тебя была дуэль? – задал вопрос уже Нико.

– С Димой Сахновым.

– Что?! – Не выдержал граф и опять посмотрел на Нано.

У госпожи Нано было странное выражение лица, мыслями онабудто перешла в другой мир, а на Сандро она смотрела такимиглазами, будто нашла своего сына. Ее глаза наполнились слезами, она извинилась, встала и вышла.

Никто не мог понять, что с нейпроизошло, или что она вспомнила такое, что так подействовалона неё.

Граф воспользовался паузой.

– Сандро, а чьим сыном был Дима Сахнов?

– Того Сахнова. – ответил я.

– Удивительно, но это настоящее чудо!

– Граф, Вы, наверное, знаете, что произошло с Сахновым?

– Да, я узнал, что он неожиданно скончался, но более детальной информации у меня нет. А вы знаете?

– Конечно же. – Граф пристально смотрел на меня. – Его отравила жена, она и сама пыталась покончить жизнь самоубийством, но её удалось спасти. В том же году состоялась и дуэль.

– Странная история, я имею в виду, в отношении к Сахнову.

– Да, Ваше Сиятельство.

В течение всего времени, пока шёл разговор о «Крестах» и о дуэли, Шалва Амиреджиби спокойно слушал, не сводя глаз с Сандро. По его лицу было видно, что он устал, но эта история разожгла его любопытство, особенно после того, как узнал его фамилию. Он особо не выражал своих чувств, а может быть, он просто хорошо скрывал их. Он включился в разговор после того, как вошла Нано. Она извинилась и заняла своё место. Граф спокойно положил на её руку свою и только улыбнулся. Она тоже кивнула головой, наверное, давая понять, что успокоилась.

– Если я не ошибаюсь, в ноябре 1913 года, а может быть и в декабре, в Тифлиси, на Вера, к нам пришёл полицмейстер. Тогда мы жили на Душетской улице. Он спрашивал о Сандро Георгиевиче Амиреджиби. Мы ответили, что не знаем такого. Моего отца Гиго тогда не было дома. По-моему, он был то лив Батуми, то ли в Кутаиси, и вернулся лишь через три дня. Когда мы сообщили ему об этом, он очень обеспокоился, что было неожиданностью для нас, особенно для мамы. Он точно, до мелочей расспросил нас, о чём спрашивал полицмейстер, и тут же пошёл к нему. После этого ни мы, ни он не касались этого вопроса, так как нам было неловко расспрашивать его. Моя мама тоже не надоедала ему вопросами, да и он сам не возвращался к этой истории. Хотя в семье её не забыли, – спокойно рассказывал Шалва Георгиевич, обращаясь ко мне, и в основном, к господину Нико и графу. – А то, что я услышал сейчас, это совершенно неожиданно для меня. Если всё действительно так, как я думаю, то какое я имею право отказаться от дарованного мне Богом брата!

После этих слов он улыбнулся и продолжил.

– Во второй раз я слышал о Сандро Амиреджиби во время Великой войны, когда я воевал на Юго-западном фронте противавстрийцев. Правда, тогда его упоминали, как Амиреджибова, грузинскую фамилию с русским окончанием, как тогда это былопринято для кадровых офицеров. Тогда я был прапорщиком. Намв полку зачитали о героизме Сандро Георгиевича Амиреджиби. Все спрашивали меня, кем он мне приходится и я отвечал, что это мой брат. И кто отказался бы быть братом героя?

Он обвёл всех взглядом, на лице его сияла улыбка, потом он посмотрел на Сандро. Тот тоже улыбнулся ему и кивнул головой. Я чувствовал, что он совершенно спокоен, и эти разговоры никак не создавали ему неудобства. Я почему-то подумал, что и мне надо было вмешаться в этот разговор, хотя не знал в какую сторону повести его.

– Господа, наверное, и мне придётся сказать несколько слов, чтобы удовлетворить ваше любопытство, – опередил меня Сандро. – Могу сказать, что после того, как мы вместе с мамой покинули Грузию, я всегда ждал, что когда-нибудь мне придётся рассказать об этом. И вот, лишь сейчас я впервые попал на свою Родину. Я рад, что благодаря Богу, мне даётся такая возможность, и что именно перед вами мне придётся говорить об этом.

Я подумал: неужели он, действительно, собирается рассказать всю правду? А если и собирается, то насколько это было бы оправданным? Он ещё раз обвёл всех взглядом и, наконец, остановил своё внимание на Шалве.

– Батоно Шалва, своего отца я не помню. Моя мама вышла замуж после того, как я родился. Тот благородный человек, кто вырастил меня, вскоре скончался. Моя мама была очень красивой женщиной и всегда привлекала внимание окружающих. Несмотря на то, что мы жили в деревне, многие знали о том, что один абрек любил её и не давал ей покоя. По деревне ползли разные слухи и кривотолки. Чтобы защитить честь матери, я выстрелил в этого абрека, и он, раненый, тут же покинул наш дом. После этого его никто не видел – ни живым, ни мёртвым. Не буду грешить и скажу, что он тоже мог выстрелить и убить меня, но он не сделал этого. Тогда мне было четырнадцать лет, и, видимо, он пожалел меня. Тогда я не знал, что этот абрек был человеком, полным всех достоинств, и он, действительно, очень любил мою маму. Мы с мамой оставили деревню и уехали к дяде моей матери, в село Пластунка. Это старая грузинская деревня около Сочи. Через несколько месяцев от имени моего отца к нам приехал его друг вместе со своим адъютантом, и сказал, что мой отец просил записатьменя на его фамилию и отправить учиться в Петербург. Именно тогда и забрал меня Юрий Юрьевич в столицу. Несколько дней я прожил у него, а потом он отдал меня в юнкерское училище. Тогда мне было пятнадцать лет.

Все посмотрели на меня, будто искали у меня подтверждения сказанному. Я кивнул головой, а про себя подумал, что Сандро, вместе с другими качествами, обладал и творческими способностями – так умело он разыграл историю своего происхождения. Самую важную интригу, которую все ждали, он представил так, будто рассеял туман вокруг себя, но на самом деле упрятал всев новый туман. Я видел, что все ждали моих разъяснений, и что они не удовлетворились бы простым кивком головы в знак согласия. Госпожа Нано улыбалась со слезами на глазах. Наверняка она и не сомневалась в том, что дела обстояли именно так, как думала она.

– Я могу подтвердить, что мой начальник, царство ему небесное, по просьбе своего друга, Гиго Амиреджиби, приехал за Сандро в Сочи. Я был вместе с ним. В августе 1910 года я забрал Сандро в Петербург. По рекомендации братьев Вяловых, соратников Михаила Каихосроевича Амиреджиби, дяди господина Гиго, Сандро был зачислен в Николаевское училище. Один из братьев – Михаил Ильич, был директором школы здесь, в Батуми. Сейчас мы временно живём у него. Второй брат – Николай Ильич, был инспектором Николаевского училища. Именно к нему и направили нас. Батоно Шалва, братьев Вяловых хорошо знают в вашей семье.

– Я знаю этих братьев, – подтвердил хозяин дома.

– Я тоже их хорошо знаю, – подтвердил и Шалва.

– Я должен сказать вам, что любая княжеская семья гордиласьбы способностями, которые Сандро проявил в училище и посленего. Он полностью прославил свой род, как умом, так и своимбесстрашием и упорным характером.

Я посмотрел на Сандро, он сидел, опустив голову, наверно, емубыло неловко от моих слов, остальные слушали меня с улыбкой.

– В училище он был лучшим курсантом. Когда он окончил учёбу, генерал Маннергейм обратился к руководству училища с личной просьбой, о том, чтобы Сандро был направлен на службув его дивизию, и сам лично забрал его на фронт. Батоно Шалва, выдолжны знать о генерале Маннергейме. Его дивизия и корпус сражались именно на Юго-западном фронте.

– Да, Юрий Юрьевич, знаю. Он был главнокомандующим армий в Финляндии, регентом и временным правителем Финляндии. Сейчас он, кажется, живет во Франции.

– Вы правы, батоно Шалва. За особую отвагу Сандро был награждён золотым Георгиевским крестом. Наверно, именно эта весть и дошла до вас, – Шалва кивнул головой. – Хочу рассказать вам один интересный, а сейчас уже и весёлый эпизод.

Я уже чувствовал себя свободно, так как мне не пришлось рассказывать о том щекотливом эпизоде, а говорить об остальном для меня, действительно, не составляло никакого труда.

– В 1917 году, благодаря стараниям Временного правительства, я оказался в «Крестах», Именно в это время поручик Амиреджиби ушёл со службы и вернулся с войны в Петербург. В тот же день он пришёл в «Кресты» навестить меня, но нам не позволили встретиться. Когда он возвращался домой, его задержал патруль, его документы оказались не в порядке, при задержании он попытался оказать сопротивление, и на второй день он попал в мою камеру.

Когда я сказал это, все разом ахнули и посмотрели на Сандро. Он улыбался.

– Представьте себе, что нам не пришлось долго сидеть в тюрьме. Благодаря его прозорливости и опыту, полученному в «Крестах», он всё устроил так, что в день Октябрьского переворота мы спокойно покинули территорию тюрьмы, а на улице нас уже ждала машина, которую прислал за нами Хан. Вот это был побег! Мы так покинули тюрьму, что у нас даже дыхание не участилось.

Все смеялись и восклицали: Браво! Браво!

– До того времени, лишь два побега из Крестов завершилисьуспешно. Один из них – тот, который устроил Сандро, о нём выуже слышали.

Я подождал, пока утихли эмоции. Нано встала, подошлак Сандро и поцеловала его.

– Ты настоящий рыцарь, Сандро! – он смутился и встал.

– Если мне позволит хозяин дома и тамада, я скажу один тост.

– С удовольствием, Юрий.

– Я хочу предложить вам тост за Сандро Амиреджиби. Этот молодой человек, везде, где бы он ни был, прославил свой род, фамилию и родину. У меня есть много весьма интересного, что быя мог рассказать. Мне впервые даётся возможность выпить тост за Сандро в окружении его близких. Хочу сказать ещё одно: когда мы приехали в Батуми, Сандро признался мне, что очень хочет найти своих родственников. То, что произошло сегодня, просто чудо, а возможно, даже мистика. Но факт остаётся фактом. И ещё одно, у Сандро – прекрасная жена Тамара и растёт сын Дата.

– Что?! – воскликнула Нано.

– Да, его зовут Давид, – ответил я. Но она уже опять пристальносмотрела на Сандро.

– Боже мой! Мне кажется, что я во сне, – проговорила Нано тихим голосом.

– И мы, калбатоно Нано! – ответил Шалва.

Все выпили этот тост, потом слово взял Шалва.

– Дорогой Сандро! Я не стольково внешнем виденахожу твоесходство с Амиреджиби, сколько в твоем характере и поведении.

Как бы то ни было, ты носишь мою фамилию, да к тому же с таким достоинством и честью, поэтому я не имею право не принятьтебя как брата. С сегодняшнего дня считай меня своим братом. Надеюсь, большевики дадут мне возможность в ближайшие днипознакомить тебя со всеми твоими близкими.

Все встали и возгласами и звоном бокалов отметили этот тост.

Братья обняли друг друга. У всех было приподнятое настроение.

У меня будто огромный камень свалился с плеч. Но в глазах Наноя всё же видел еще какую-то улыбку, она не верила в эту версиюпроисхождения Сандро. Напротив, столько совпадений убедилиеё в обратном. Обострённая женская интуиция не позволяла ейсогласиться с той версией, которую она услышала. Наверное, еслибы даже сам абрек Дата прошептал ей на ухо, что это не его сын, она бы уже не поверила в это. В том, что она была лично знакомас Датой, я не сомневался. И в том, что она его когда-то любила, тоже. Но сейчас я думал, о том, что у неё было общего с графом, как они нашли друг друга. Это, действительно, было для меня загадкой. Неужели и их между собой каким-то образом связывалэтот абрек?

Господин Нико опять взял бразды правления в свои руки. Он был прекрасным собеседником и слушателем, но он был еще и непревзойдённым тамадой. Рядом с таким человеком время теряло своё назначение.

– Друзья мои! – он тёплым взглядом обвёл всех присутствующих, – когда характеризуешь других, то тогда намного лучше видно, кто ты есть на самом деле, нежели тогда, когда ты сам говоришь о себе или кто-то характеризует тебя. Сегодня сын моего покойного друга, который рос у меня на глазах, а ныне стал моим младшим другом, доставил мне удовольствие тем, что представил нам Сандро. Это показало нам не только мужество и благородство Сандро, одновременно мы увидели благородство и мужество самого Юрия Юрьевича. Как говорят у нас, давайте выпьем за нашего русского грузина, воспитанногов грузинских традициях.

Мне было несколько неловко, что тост за меня был произнесёнпрежде, чем был поднят тост за графа. Но, у тамады было на тосвоё оправдание, так как тост за меня последовал за тостом в честь Сандро.

Потом мы выпили ещё несколько бокалов. Тамада поднял тостза госпожу Нано, потом – за графа, притом все без излишества. Я смотрел на этих двух людей и думал: Что может их связывать? Граф, наверное, живёт воспоминаниями, чьё пламя согревает егостарые кости. В старости, когда он остался в одиночестве, в егодушу проник тёплый взгляд Нано, и зажег эту нежную, платоническую любовь. Было приятно смотреть на их отношения. Во всехдвижениях и взглядах чувствовалось тепло и уважение другк другу. «Видно, она очень добра и умна. Именно ум и доброта, а не страсть, связывает эти души». – так я думал о них. Хозяева накрыли прекрасный стол, но чего-то ему всё же недоставало, именно то, что всегда помнил о Грузии. Наверное, чувство вольности, что было вызвано создавшейся в Грузии обстановкой. – Какой странный день! – произнёс Шалва, – Наша странапотеряла независимость, два дня назад правительство Жорданияи Ревком большевиков оформили всё это в Кутаиси, договором, о прекращении вооружённого сопротивления. А уже сегодня, в Батуми, я обрел брата.

Эти слова вызвали такое же двойственное чувство у участников застолья, как и у самого Шалвы.

Пётр Кавтарадзе сидел, опустив голову, он был похож на неудачливого охотника.

– Как ты думаешь, Шалва, неужели, действительно, всё кончено? – спросил хозяин дома.

– Да, батоно Нико, – с грустью ответил он.

– Ты думаешь, что большевики вернут нас в состав России?

– Конечно, это будет так. Независимость Грузии стала жертвойборьбы между двумя крылами социал-демократов. Сегодня мывстали на путь, который ведет нас через пустыню. Расстояниеэтого пути – целый век. Ещё один век, так как ста двадцати летоказалось недостаточно для того, чтобы найти своё место. Нас никто не загонял на этот путь, и мы ни от кого не бежали. В отличииот евреев, которые тогда еще не существовали, как нация.

Возможно, они подсознательно, именно потому и встали на путьчерез пустыню, чтобы в будущем, вместе с другими племенами, сформироваться как нация, и найти своё место под солнцем. Мыже собственноручно уничтожили свою нацию, и у той части, которая от неё ещё осталась, отняли шанс. А теперь и официальноего уничтожили. А сейчас мы снова встали на путь поисков и становления. Другие народы, с менее глубокими корнями, оказалисьболее стойкими и собранными, чем мы.

Он остановился и задумался. Мы все смотрели на него и егоруку, которой он ласкал бокалс вином.

– Был один такой умный человек, Сандро Каридзе, – неожиданно нарушила молчание госпожа Нано. Всё наше вниманиеперешло к ней.

– Это было, наверное, лет шестнадцать-семнадцать тому назад.

Я очень хорошо помню, что он сказал на одном дружеском собрании: «Наша нация потеряла свою функцию после того, как Российская империя взяла нас под свое покровительство. А доэтого наша страна потеряла историческую миссию, что и заставило нас войти под покровительство Российской империи. И сейчасмы похожи на стадо, выпущенное на пастбище, и всё, что происходит с нами, является следствием этого.

– Я хорошо знал Сандро Каридзе, он был очень близким человеком нашей семьи, – ответил Шалва. – Тяжело выслушивать такую правду, но, к сожалению не для всех. За последние три года, ежедневно, перед моими глазами проходило много таких примеров на улицах, в семьях тбилисской богемы и надменной элиты, в семьях сливок общества, на учредительном собрании или парламенте, во всех лавках и кабаках. Нам понадобилось пятнадцать месяцев для того, чтобы объявить нашу страну независимой, и это только потому, что большинство боялось этой независимости. “Мы народ, привыкший к патрону”, – доказывали нам члены большинства. Они, действительно, не представляли себе, что могла бы нам дать эта независимость, и куда бы она нас привела. Звучала и такая мысль:“Ведь тогда нам самим придётся экономически заботиться о себе”. Некоторые тут же начали искать нового покровителя, и строить разные комбинации и предположения. Будто европейцы только о том и мечтали всегда, чтобы взвалить нас на свои плечи и носить целую вечность, как беспомощных детей. “Наш народ не готов” – доказывали наши политические оппоненты. Другие говорили: «Мы многонациональная страна, и без учёта интересов других народов мы не сможем, да и не должныделать этого. Если мы, грузины, ради нашей независимости собираемся подвергнуть себя экономической нужде, то в чём же провинились другие?» Вы представляете себе?! Оказывается, надо было сначала спросить у других, можно ли нам, грузинам, объявить независимость на исторической земле наших предков, и согласны ли другие народы какой-то период побыть в нужде вместе с нами… За последние сто лет нас приучили к тому, что в собственном доме мы являемся второсортными, и если нам не позволит кто-нибудь другой, то мы не можем дать преимущества ни нашему языку, ни нашим национальным интересам. Но знали ли мы в течение десятков лет, каковы были наши национальные интересы? Или понимает ли большинство сегодня их значение? Вот и объявили, наконец, эту долгожданную, выстраданную меньшинством независимость. Ну и что потом? А потом началось то, что началось! Один хоровод и веселье. В этот хоровод включились и те, кто не понял, чему мы, меньшинство, радовались. Но для них главным было не это понимание, главным было то, что у них появился новый повод наполнить кубки вином для новых тостов. С того дня они не выпускали из рук кубки и рог, и вот таким образом они встали на службу новой стране. Декларация независимости превратилась в пир, а не в неустанный труд с засученными рукавами. Некоторые и сегодня продолжают то же самое, продолжают пировать, и пьют за независимость, будто ничего и не произошло. Чего стоит одно воспоминание, о том что, когда Красная армия убивала юнкеровв Дигоми и Коджорском лесу, в Ортачальских трактирах шел такой кутеж с тостами за Грузию, что яблоку негде было упасть. Сколько патриотов погибало в минуту, столько опустошалось и бочек вина. А как же иначе!

– Мне очень жаль, что мои предположения в очередной раз оправдываются, – воспользовалась паузой госпожа Нано. – Всё это является результатом того, что мы потеряли любовь к свободе и стране. Если у кого и осталась эта любовь, то кто даст ему право выглядеть благородным на безликом фоне других.

– Вы говорите совершенно верно, калбатоно Нано. Мы не позволяем друг другу ни любить, ни ненавидеть, боясь того, что нас кто-то может опередить. Зато часто отказываемся сделать что-то полезное для страны, лишь потому, что сделать добро может и такой человек, которого мы ненавидим. Мы действительно потеряли любовь к государственности и свободе. Я имею в виду истинную любовь, а не ту, которую мы видим каждый день в кабаках. Известие о пиршествах дошла и до обречённых на гибель воинов, которые насмерть стояли на передовой против силы, превосходящей их в четыре-пять раз. У них не хватало людей, помощи не было видно ниоткуда, но они и не думали отступать. Оказывается, один воин сказал: «Я сейчас возьму с собой один маленький отряд, чтобы всех этих самоотверженных патриотов пригнать из города сюда, на передний край, да к тому же со своими кубками в руках. А кто откажется, того пристрелю на месте». Тяжело согласитьсяс этим, но обвинить его за эти эмоции мне тоже трудно. Один офицер удержал этих разгорячившихся воинов: «Мы защищаем не их город, мы защищаем свою столицу. Те, кто сейчас пируют, этопотомки тех кинто 3, которые рождены для того, чтобы вертеть задом и веселить остальных».

– Это те люди, которые выпущены на пастбища, – продолжила Нано. – Такие люди есть везде, во всех городах и странах, и онибудутвсегда. Где-то больше, где-то меньше. Но это количество обуславливает степень нравственности нации и прочность страны, что, в конечном счёте, и определяет место страны на международной арене.

– Вы правы, у нас отняли жажду борьбы, вернее сказать, – мысами ее потеряли и свыклись с этой утратой. Саблю нам заменилна канци 4, и вцепилисьмы страшной хваткой друг с другом в этой «борьбе». Как только мы попытались поменять этот канци опятьна саблю, нас возненавидели. Начали плести всякого рода интриги, чтобы никто не смог отнять у них это блаженное пастбище. Безнравственного человека не сравнишь даже с животным. Животное хоть знает, сколько ему хватает, чтобы насытиться. Простите за такое выражение. – Все с сочувствием закивалиголовами.

– Вот, мы потеряли часть батумской области. Всё идёт к тому, что в руках осмалов останется Кола-Артаани, Шавшети, Имерхевии, наверное, этим не закончится делёж Грузии. Но беда ещё и втом, что не всех волнует это дело, и не потому что им некогда. Опустив голову, они пасутся на пастбище, и ни на минуту, не хотят оторваться от него. Приходится сожалеть, но не только это является позорным. Самые пламенные ораторы из тех наших оппонентов, кто взял на себя ответственность за управление страной, и её защиту, первыми убежали из Тбилиси, и предпочли размахивать руками из Кутаиси. Мне стыдно и за то, что декларированнаянами грузинская демократия в первую очередь набросилась нанациональное наследие, и сменила название школе имени царя Ираклия. Оказалось, что для нашей демократии было настолькопостыдным, что школа носила имя нашего достойного царя, чтомы не смогли бы показаться с ним в цивилизованном мире. Даразве так относятся к своему наследию те страны, перед которыми мы хотели так покрасоваться? Нет, у них я видел совсем другое. Причиной тому являются лишь наши комплексы, и глубокий провинциализм. Чего стоит только воспоминание, о том, что после объявления независимости в течение шести месяцев над парламентом развивался флаг социалистов, а с противоположной стороны нам подмигивал портрет Маркса. Нам пришлось много раз принуждать наших оппонентов сменить знамя социализма на флаг независимой Грузии.

Мы все ясно видели, что Шалве надо было высказаться до конца, чтобы снять тяжесть с сердца. Шалва освобождался от переживаний, и за Петра, так как было видно, что он говорил и за него.

– А если подумать, разве кто-нибудь другой отнял у нас страну или независимость? – продолжил Шалва. – Разве большевики виноваты в этом? Быть может, кемалисты или дашнаки? Нет. Виновато именно то стадо, которое вот уже целый век выпущено на пастбище и ни на минуту не хочет оторваться от него. Оно даже голову не поднимает, чтобы оглянуться вокруг. Россия, так или иначе, выдержала свою революцию и гражданскую войну, хотя отголоски всего этого ещё долго будут сопровождать бывшую Империю. Но сегодня у России уже появилось время для нас. Грузинская же демократия настолько «углубляла» эту революцию, что у грузинской независимости отвалилось дно. Вот именно с этих похорон и вернулись мы с Петром недавно. Почему всё это произошло? Наверное, потому, что демократия была идеологической головой, забитой тысячами химер, которая не смогла притянуть к себе и без того беспомощное и истощённое тело, и ещё больше ослабла. Я всё время думаю о том что, быть может, действительно, были правы те, кто говорил, что для нас пока ещё преждевременны государственность и независимость.

По лицам присутствующих можно было увидеть, как подействовала на всех оценка этого мыслящего человека. Не скажу, что Шалва говорил эмоционально, но я видел, что все его переживания шли из глубины души. Было видно, что волнения и переутомление последних месяцев отняли у него силы даже на то, чтобы эмоционально выражать свои переживания. Но каждое его слово легко доходило до нас.

Такая беседа не дала хозяину дома возможность продолжить застолье, так как ему тоже передалось настроение Шалвы, и стало для него ещё большим грузом. Все без слов освежали горло глотками прекрасного вина. Это застолье уже не было похоже на современное грузинское застолье, и я почему-то подумал, что в старину грузины использовали застолье и вино именно для таких рассуждений.

Неловкое молчание нарушил хозяин дома:

– Постыдно для человека получать в подарок то, что он можетприобрести сам, и даже обязан сделать это.

Лишь после этих слов, он обвёл взглядом участников застолья.

Кажется, они сразу и не догадались, что имел в виду господин Нико.

– Жизнь не прощает человека, если он сидит и ждёт, когдаему преподнесут что-то. Не жалея сил, он должен трудиться сам, чтобы самому приобрести нужное. Говорят, что дареному конюв зубы не смотрят. Но умный человек и не всегда доверится такому коню, пока сам не обуздает и не усмирит его, иначе неудачабудет неизбежной. Так и со свободой. Именно такая свободаи имеет цену, а не та, которую тебе даруют. Нельзя оценить то, что не нажито твоим трудом и борьбой, это и потерять легко. Навсё нужно время, время нужно и на то, чтобы наш народ отвыкот подарков. Об этом надо думать вам – политикам.

Шалва и Петр молча кивнули головой. Мы тоже все согласились с ним, и опять воцарилась тишина.

– Позволю себе поделиться с вами своими соображениями. – с привычным ему спокойствием произнёс граф.

– Вот уже семнадцатый год пошел с тех пор, как я оставил службу. Я смог поближе познакомиться с этой страной и народом, который искренне люблю. Это и заставило меня провести оставшиеся годы моей жизни рядом с этим народом. Поэтому примитемоё видение и оценку, как увиденное глазом рядового гражданина Грузии, а не как соображение, высказанное бывшим имперским чиновником.

Он обвёл всех взглядом, как будто искал согласия. Участникизастолья кивали головами, соглашаясь с ним. Я же подумал, чтоего манера говорить совсем не изменилась.

– Я тоже хорошо знал Сандро Каридзе. Мы подружились с ним после того, как он постригся в монахи, а я оставил свою службу. Мы часто обсуждали вопрос, которого мы коснулись сегодня, и который воспринимаем достаточно болезненно. Я часто думал, не был ли Сандро излишне строг, когда оценивал проблему нации. Со временем я более отчётливо увидел очевидность и правильность его оценки. Периодически, именно голой правдой надо давать пощёчину своему народу, чтобы отрезвить его для того, чтобы он смог вернуть себе лицо нации. А то ведь часто народ не может воспринять правду, сказанную намёками и украдкой. Если даже народ и поймёт эту правду, то сочтёт её сказанную трусливым человеком и не заслуживающего внимания, так как от трусливого человека нельзя принять нравоучения. Наверное, это относится ко всем народам.

Он сделал паузу, и не дожидаясь нашей реакции продолжил:

– Извините за такое введение, так как получилась своего рода подготовка к тому, что я должен сказать. А сейчас я кратко изложу свои соображения. В международной политике редко выдается такой случай, когда предоставляется возможность сделать выбор между хорошим и плохим. Да и то, только в том случае, если у тебя хватает сил сделать выбор по своей воле, а не в силу обстоятельств. Это введение имеет весьма важное значение для осмысления остального. – Он ещё раз посмотрел на собеседников, чтобы убедиться, в том что они хорошо поняли сказанное им. Выражение наших лиц и кивки головой он принял за согласие и продолжил:

– Тогда, когда Российская Империя стала союзником грузинских царств и княжеств, она взяла на себя ответственность помощи и покровительства, но позже Империя изменила свой подход. Это всем вам хорошо известно. Начальная форма отношений претерпела трансформацию. Потом были упразднены царства, в результате чего грузинские княжества поочерёдно стали частями Империи. Почему Российское самодержавие изменило свой подход к грузинским княжествам? Имело ли оно такое намерениес самого начала, когда стало союзником и покровителем грузинских царств? Можно думать, что так оно и было. Но надо предположить и то, что если Россия с самого же начала имела такое намерение, тогдаоноосновывалосьнареальнойвоенно-политической обстановке, как в регионе, так и в самих грузинских царствах и княжествах. Если бы не подходящая для Империи ситуация, ей было бы трудно сделать такой шаг, или – самое малое – она воздержалась бы от этого шага. Вам известно, что все империи расширяются настолько, насколько этого требуют её амбиции и безопасность, или настолько, насколько ей дают такую возможность. А возможность ей даётся тогда, когда ведущие силы, интеллектуальная элита и правители страны, расположенной на той территории, на которую положила глаз империя для осуществления своих целей, теряют нормальную коммуникацию между собой и, исходя из этого, теряют согласие и прочность. Остаются лишь желания и эмоции, которыми они практически подталкивают, и не только её, к завоеванию своей страны. Эта проблема встала перед Грузией не после установления взаимоотношений с Россией. Разделяй и властвуй, – древнейшая стратегия управления, и не только дома, но и за его пределами. Почему в Грузии были три царства, и несколько зазнавшихся и неконтролируемых княжеств? Почему эти царства не смогли объединиться в одно государство? Почему не смогли хотя бы проводить единую политику в отношении соседей? Наверное, вы согласитесь со мной в том, чтов истории Грузии это явление не было ни единственным, ни случайным. Грузия, поделённая между братьями, на протяжении веков соперничала внутри себя, что ослабляло всех, исоответственно страдала от этого несчастья. Именно этим и предопределяются разные и разное восприятие существующих опасностей у людей, живущих в разных уголках страны. Грузинскому народу не приходилось жить длительное время в условиях объединённого царства, и это наложило свой отпечаток на него. И второе. Как могут умный правитель и мыслящая часть нации не знать, что представляет собой империя, на чём основываются её стратегия и интересы, и не учитывать эти знания во время проведения внутренней или внешней политики? В таком случае как можно винить саму империю, сутью которой является расширение, очищение и упрочение захваченных территорий, и последующее расширение своих границ? В самой генетике империи заложен этот принцип. Извините, но это новое слово – генетика – больше всех другихслов подходит к этому случаю. Разве можно обвинять волка в том, что он с рождения тянется к стаду овец? Если волк достигает своей цели, может быть, это все же вина пастуха, а не волка? Разве грузинская пословица не гласит: «Какой смысл читать волку Евангелие?» Не мы создавали, и не в наших силах изменить природу хищника, точно также, как и природу и потребности империи. Но, не надлежит терять и контакт с ней, так как ты должен владеть информацией о ее замыслах и планах лучше, чем она – о твоих. Это аксиома, если хочешь сохранить голову. Если представить себе существование грузинской империи, разве она действовала бы по-другому в отношении Персии, Турции, Греции, Сирии и других стран? Разве она не проводила бы такую же политику в отношении соседних стран? – Граф замолчал на некоторое время, почти незаметно улыбнулся, осмотрел стол и продолжил:

– Поэтому жизнь только ожиданием того, что будет завтра, не принесёт ничего хорошего. Сейчас лишь повторяется то, что уже было. Ту трёхлетнюю паузу в империи, которая принесла независимость Грузии, вы не смогли сохранить. Почему? В первую очередь потому, что у вас не было опыта государственности, особенно, в проведении внешней политики. Всех врагов империи вы считали своими друзьями. К сожалению, вы убедились, что пословица не всегда оправдывает себя. Второе то, что я разделяю высказанное мнение о любви к государственности. Всё начинаетсяс любви, и если любовь утрачена, тогда нечего и удивляться тому, что кого-то не смогли оторвать от пастбища, и этот «кто-то» оказывается большинством. Но даже и без этого, вы, предводители нации, ее интеллектуальная элита, вы так и не смогли найти общий язык между собой, и выработать единую позицию. Я далёк от мысли, что кто-нибудь из вас потерял любовь к свободе и стране. – Он, улыбаясь, посмотрел на депутатов. Потом пальцами обвёл бокал вина.

– Всё сказанное мною хорошо известно, в этом заложена древнейшая истина, которая, не будем исключать и такую возможность, когда-то, древние времена была создана и написана именно здесь, а уже потом поделились с другими народами. Ещё больше приходится сожалеть именно о том, что, зная эту мудростьи имея опыт, но всё же мы не можем достичь необходимого, это – измена своему народу, стране и наследию предков. Обвинять в этом других нельзя, да и неоправданно, а то привыкнешь и к этому. Если бы Грузия была сплочённой в кулак страной, не тактолегко было бытронуть ее соседям. Возможно, такую страну тоже кто-то завоюет, но удержать ее долго все равно не сможет. Я говорю об этом совершенно искренне, и в будущем желаю Грузии именно этого. Терпеть дальнего соседа легче. Тебя не беспокоит ни дурной запах, приносимый с его двора, да и его богатство не ослепляет твоих глаз, но это не означает, что он лучше близкого соседа.

Все улыбнулись этому намёку.

– Шалва Георгиевич выразил свои соображения по поводу того, что народ встал на вековой путь поиска самого себя. Век – этои много, и мало. Если мы сравним его с сорока годами скитанийевреев, то это много, но в сравнении с многотысячелетней историей Грузии, это может показаться малым. Нравиться нам это илинет, но сплочение нации будет всё же связано с личностью. Темболее, что для Грузии это было определено исторически. Век этобудет, или меньше – это не главное, главное то, как вы воспользуетесь этим временем. О себе я не говорю, мне мало осталось житьна этом свете, но я внутренне готов служить грузинской нации нещадя себя.

Все, тепло улыбаясь, смотрели друг на друга.

– Если для нации процесс поиска не уместится в этот вековойпуть, то тогда трудно будет говорить о том, что будет потом.

Все молчали. Не знаю, все ли действительно думали о том, чтобудет через сто лет, или просто находились под впечатлениемсказанного графом.

– Скажу ещё одно. Хаос всегда является начальной формой чего-то нового. Его число тринадцать. Сумма чисел этого года тоже тринадцать. Согласно древним знаниям именно этот год считается концом старого и началом нового. Каждую культурную нацию характеризует стагнация и провалы в развитии тогда, когда поколения какой-либо эпохи ориентированы лишь на материальное бытие. В это время они будто испытывают и духовное обеднение, но нация на то и есть нация, чтоу неё есть корни, которые постоянно питают её духовныймир. Именно во времена хаоса рождаются новые побеги, чтобы дать новым поколениям шанс духовного развития. Поэтому я верю, что грузинская нация, вставшая сегодня, по словам Шалвы на этот вековой путь поиска, имеет очень большой шанс совсем скоро увидеть молодые побеги, то есть выбраться на путь спасения. А значит, она сможет найти себя и достойно утвердитьсяв новом мире.

После этих слов графа я невольно подумал: Выходит, что период возрождения для грузинского народа начнётся в 2021 году.

Неужели мои внуки станут свидетелями этого? Дай-то Бог. Я посмотрел на остальных, в их глазах я увидел свет надежды.

– Друзья, позвольте мне завершить своё выступление тостом. Другого пути у меня и нет, – Сандро опередил всех и разлил винопо бокалам, и мы взяли в руки бокалы.

– Я хочу выпить за надежду и за будущее грузинского народа, за надежду на то, что этот народ действительно обретет себяи вернётся в мировое сообщество как успешная нация. А будущему я желаю, чтобы сплочённый в один кулак народ с любовью руководил своей страной.

Граф поднял бокал и в первую очередь чокнулся с Нано, потом с тамадой и затем со всеми остальными. Все выпили, мы ужесоскучились по тосту.

– Батоно Шалва, насколько мне известно, правительство уехалов эмиграцию, а вы? – Спросил граф.

– Я проводил их, но не уехал с ними. Хочу убедитьсядо конца, неужели совершенно безнадёжно продолжать нашу борьбу? Хочудо конца нести этот крест. Несмотря на то, что я не подписывал Акт об объявлении Грузии республикой, так как не верил, что социал-демократы смогли бы сохранить ее независимость, я всё жесчитаю своей обязанностью бороться до конца. Я всегда выступали по-прежнему выступаю за национальную и государственнуюнезависимость Грузии, за восстановление монархии. Именно те, кто подписал Акт о независимости Грузии, раньше всех сбежалииз Тбилиси, а сейчас, когда передали эту независимость большевикам на хранение, уже находятся на корабле. Я чувствую ответственность за весь парламент. Я подписался за то, чтобы боротьсяза мой древнейший народ и за новую страну. Когда я до концабуду уверен, что на этом этапе у нас не осталось ни одного шанса, тогда я приму решение, где должно быть моё тело, так как моя душа навсегда останется здесь. Я надеюсь, что найдётся человек моего рода, а может быть и моей фамилии, с мятежной душой, который не смирится с нашим национальным упадком, который скажет своё слово, разбудит народ и поведёт его на борьбу. – При этих словах он посмотрел на Сандро, и на его щеке заиграл нерв.

Я удивился, что у обоих были одинаковые лица и взгляд. Мне показалось, что именно тогда они и сблизились.