В начале 1923 г. стало ясно, что здоровье В. И. Ленина оставляет мало надежд на возможность его участия в работе XII съезда партии. Перенос съезда на более поздние даты уже мало что давало. Поэтому было принято решение провести съезд впервые без ленинского участия в апреле 1923 г. 8 марта Политбюро по предложению Сталина отсрочило начало съезда на 15 апреля.

Практически в этот период власть сосредоточилась в рамках «тройки» Политбюро: Сталин — Зиновьев — Каменев. Троцкий в этот период еще игнорировал угрозу своим позициям, считая, что у него есть поддержка, как в армии, так и в органах госбезопасности. Опасаясь обвинений во фракционности (запрет фракций в партии был принят еще Х съездом РКП(б)), Троцкий в период перед съездом не принял никаких мер для того, чтобы укрепить свои позиции. Будучи последовательным, решительным и непримиримым в борьбе против классовых врагов (это наглядно продемонстрировали события Октября 1917 г. и гражданской войны), Троцкий не проявлял тех же качеств во внутрипартийной борьбе, часто занимая пассивную позицию, даже в защите своих сторонников. Троцкий упустил инициативу и ряд иных благоприятных возможностей, открывавшихся перед ним весной 1923 г. Так, он отказался выступить с политическим докладом на XII съезде партии, который проходил в Москве 17–25 апреля 1923 г. Доклад ЦК на съезде было поручено сделать Зиновьеву и Сталину, что усиливало их позиции в глазах среднего партийного звена. Троцкий на съезде ограничился выступлением о состоянии промышленности.

Дзержинский также участвовал в работе XII съезда РКП (б). На съезде он был вновь избран членом ЦК РКП (б). 26 апреля 1923 г., с подачи Сталина, Дзержинский был утвержден представителем ЦК РКП (б) в Центральную Контрольную Комиссию.

Сталин усиливал свои позиции. Вокруг него постепенно складывался круг единомышленников, видящих в нем лидера-центриста. Неизменна была и его поддержка Дзержинского. Сложившиеся дружеские отношения в предыдущем году только укрепились.

Дзержинский в этот период, как и Сталин, демонстрирует умеренность. Так, на заседании Политбюро 21 апреля он предложил отложить процесс патриарха Тихона (его предложение было принято). 27 мая он пишет записку Уншлихту от 27 мая 1923 г. о нецелесообразности массовых высылок. Однако больше его занимает хозяйственная деятельность, особенно на посту наркома путей сообщений. Незадолго до записки Уншлихту он просит 25 мая Политбюро освободить его от всех работ на 10–14 дней. Рассмотрев его заявление на заседании 31 мая, Политбюро удовлетворяет просьбу Дзержинского.

Именно хозяйственная деятельность становится главной для Дзержинского в этот период. В ней он также находит поддержку Сталина. Ф. Э. Дзержинскому нередко приходилось отстаивать интересы своих ведомств, а главное, свое представление об экономическом решении различных проблем, перед многими большевистскими лидерами. Не всегда это происходило гладко. Дзержинский, тщательно готовивший свое любое публичное выступление, нередко встречался с непониманием своих идей. При этом часто его пытались именно в экономическом плане «поставить на место», так как на критику его председательства органами госбезопасности редко кто решался. Л. Б. Каменев, считавший себя экономистом, часто пытался критиковать его экономические взгляды. Дзержинский очень переживал часто необоснованную критику. Характерно его неотправленное письмо 3 августа Сталину, в котором он писал о подобных нападках со стороны Рыкова (а неделей ранее Каменева) и стремлении уйти в отставку с хозяйственных постов.

«Секретарю ЦК РКП(б) т. Сталину.

Сегодня, 3/VIII на заседании СТО у меня с председательствующим т. Рыковым вышло крупное столкновение. СТО при моих возражениях был принят к слушанию вопрос, внесенный не членом СТО и не главой ведомства — а членом коллегии (возглавляемой членами СТО т. Рыковым и Пятаковым) т. Чубаровым о задолженности НКПС Донбассу, Кузбассу и Черембассу. Я возражал, так как этот вопрос не был внесен в повестку, и я не был уведомлен до заседания, что он будет внесен на повестку и поэтому с этим предложением не был ознакомлен. При рассмотрении вопроса о Донбассе предложение было принято с моими поправками, гарантирующими НКПС возможность уплатить задолженности. При рассмотрении задолженности Сибирских дорог Кузбассу я просил рассмотреть вопрос о задолженности Сибирским дорогам Челябкопей. Так как ни Сиб[ирские] дороги, ни НКПС без уплаты нам долгов покрыть своих долгов не в состоянии — и что поэтому принимать постановление об уплате долгов, которых мы не отрицаем, бесполезно. Мы не не желаем, а не можем уплатить. Моя просьба — в отличие от просьбы Чубарова — принята не была, и СТО постановил обязать НКПС в 7[-ми] дневный срок уплатить 305342 тов[арных] рубля. Мое заявление, что я не могу уплатить, не было принято во внимание, и не было кому-либо (РКИ — ЦКК — Госплан) поручено проверить мое заявление. СТО своим постановлением дискредитирует меня и как члена СТО и СНК (в зале заседания присутствовали посторонние люди), и как члена ЦК. Т. Кржижановский даже счел необходимым заявить, что я своими выступлениями нарушаю государственное разрешение вопросов.

В такой обстановке борьбы, полного игнорирования и недоверия ко мне со стороны председателя и членов СТО я работать не в состоянии прямо по физическим своим свойствам — эти свойства Вам известны. Я не гожусь в государственные люди, а потому моя просьба — снять меня с Наркомпутевства, со СТО и СНК, или оставив в НКПС в должности члена коллегии, или, если это невозможно совершенно меня убрать оттуда, поручив заняться целиком ГПУ.

К этой просьбе побуждают меня и другие причины. Я не в состоянии найти путь правильный в разрешении вопроса о зараб[отной] плате и опасаюсь, что не справлюсь с этой задачей. Я глубоко убежден, что партия наша, и ВЦСПС в первую очередь, ведут на практике неправильную, недостаточно активную политику в этом вопросе. То, что у нас делается, это разбитие единства рабочего класса, это предоставление всего стихии, кто сколько сам сумеет добиться от своих «нанимателей». Эта стихия проникла уже и к нам на транспорт и грозит разбить всякие расчеты и разбить единство транспортного пролетариата. Начала река — при поддержке Губкомов и Губпрофсоветов — вплоть до поддержки объявления стачки. В Питере под угрозой забастовки требуют от нас товарного рубля (4 для одного разряда) при нашем отказе — ибо нам не дано на это средств — Питер сам с благословения ПК и Губпрофсовета повышает наши ставки на 25 %, а потом еще раз на 25 %, т. е. всего от нашей ставки, определяемой фондом СТО (раньше финансовой] ком[иссией]) на 56 %.

С реки это переходит на железные дороги. При помощи давления на наших хозяйственников со стороны не только профессиональных, но и партийных организаций заставляют заключать местные коллективные договора, по которым мы, исходя из сметы СТО, платить не можем. Начинается брожение. Политбюро утверждает принцип управления с тяжелой индустрией, но мы на это средств не получаем, ибо темп повышения у металлистов сильнее, чем у нас. Тот же НКФин (Владимиров), который наши сметы урезывает коэффициентами в третейском суде, соглашается на оплату червонцами — металлистов, плата которых гораздо выше, чем транспортников. Какова моя позиция в этом вопросе? В СТО, в П/бюро просить и доказывать то, что следует, т. е., что надо уравнять, дать нам больше, т. е. дать другим меньше. Только таким путем можно уравнять при нашей бедности.

Перед массами говорить, что мы (НКПС) дефицитны, что не можем жить с репараций мужика, что источник нашего увеличения зар[аботной] платы — борьба с бесхозяйственностью у нас на транспорте, которой еще страшно много, и ведем с ней, с этой бесхозяйственностью, ожесточенную борьбу. Я смею утверждать, что ни в одном ведомстве нет такого темпа борьбы и успеха как у нас, и, что мы не сеяли паники перед ЦК даже тогда, когда Саратовский Губком благословил стачку, и, когда распространяли всякие листки, и когда водники подняли бешеную кампанию.

Я думал, что политикой зарплаты должна руководить партия через ВЦСПС и СТО (финансы) — планомерно, по программе XII съезда, по правильному, отвечающему единству пролетариата распределению скудных средств Республики.

Дело хозяйственника и профсоюза на транспорте — дать максимум государству и вести борьбу с бюрократ[ическими] извращениями в этом вопросе, вплоть до забастовки, но основное распределение средств — это дело высших органов партии и государства.

Но я со своей линией попал в тупик и был причиной, почему темп поднятия зарплаты транспортника идет так медленно и тяжко, что может вылиться в серьезные осложнения.

Мои аргументы, напр[имер], в СТО, 27/VII, когда председательствовал т. Каменев, были вопиющим гласом, хотя они были неопровержимы. НКПС’у засчитали в чистый доход от речных госпароходств 3400000 тов[арных] рубл[ей] (при расчете валового расхода в 7900000 т[оварных] руб[лей]), хотя я доказывал не из-за желания обмануть, что при настоящем настроении водников (рабочих в стачке с нашей администрацией во главе с Ищенко) я не смогу этих денег получить (Доказательство потом последовало — угроза поддержанная Губкомом стачки рабочих водпути, которым госпароходства, при поддержке рабочих, не выдавали денег, так как сами нуждались).

На том же СТО — кроме этого — сократили нам дотацию против урезанной Цюрупой и дорезанной Пятаковым сметы на 3 миллиона.

И так нас — НКПС — режут сплошь, при каждом случае.

Но ведь при моем слабом голосе — недостигающем цели — должен подняться голос другой. Но ведь тогда получатся трещины в нашем Советском здании.

И я попал, как руководитель транспорта, в тупик. И сам персонально превращаюсь из-за этого в какого-то истерика, который «жарит» о своем «коньке» — транспорте и возбуждает усмешки и получает не только отказ, но и, на официальных даже заседаниях, репримансы.

Я должен или получить поддержку, или уйти.

Ф. Дзержинский.

3/VIII

P. S. Только взяв в свои руки стихию движения по увеличению зар[аботной] платы, можно будет избежать и политических трещин и достигнуть максимальных результатов при расходе минимума средств. Сейчас равнение идет по самому сильному. Необходимо рост зарплаты самых сильных придержать и, постепенно, по выполнимому и признанному всеми ячейками Партии (в первую очередь в ВЦСПС, в ЦК союзов, в Губпрофсоветах и в Губкомах) плану подтянуть зарплату отставших».

Данное письмо не было отправлено Сталину, он пересилил себя и продолжал работать. Однако характерно, что в период сомнений он хотел обратиться именно к Сталину. Характерно и другое, что после того как Дзержинский составил записку об уровнях зарплат, Сталин 7 августа выступил в поддержку рассмотрения этого вопроса, поддержав предложение Дзержинского о создании специальной комиссии по этому вопросу.

При этом, как и в экономике, так и в руководстве ГПУ Дзержинский пытался провести новые реформы. Характерно его письмо И. С. Уншлихту от 16 августа о новых принципах карательной политики в мирное время. В нем он предлагал рассмотреть вопрос о смертной казни и замене ее принудительными работами: «Мне кажется, что размеры применения высшей меры наказания в настоящее время (как по суду, так и по нашим решениям) не отвечают интересам дела и сложившейся обстановке при нэпе и мирной полосе развития. Высшая мера наказания — это исключительная мера, а поэтому введение ее как постоянный институт для пролетарского государства вредно и даже пагубно. Поэтому я перед ЦК хочу поставить этот вопрос.

Я думаю, что высшую меру следует оставить исключительно для государственных изменников (шпионов) и бандитов и поднимающих восстания. По отношению к ним этого требует наша самозащита — в окружении врагов. Но все остальные преступления должны караться изоляцией и принудительными работами… Пришло время, когда мы можем вести борьбу и без высшей меры». Следует, правда отметить, что данное письмо не имело больших последствий, так как Уншлихта вскоре направили работать в РВС СССР. Новым заместителем Дзержинского в ГПУ стал В. Р. Менжинский.

18 сентября 1923 г. Дзержинский был утвержден председателем коллегии ОГПУ СССР. Преобразование ГПУ в ОГПУ обозначало его новый статус, подчинение непосредственно СНК. Утверждение Дзержинского в должности руководителя ОГПУ СССР произошло накануне нового витка внутрипартийной борьбы. 23–25 сентября 1923 г. состоялся очередной Пленум ЦК. На нем были озвучены многочисленные факты стачек и забастовок рабочих, имевших место во многих городах страны еще летом. Пленум был вынужден констатировать, что в обстановке нэпа многие чиновники потеряли демократический облик, оторвались от масс, стали плохими коммунистами, обюрократились. Прения по данному вопросу приняли острый характер. Троцкий, хлопнув дверью, покинул заседание. Первоначально многие посчитали это очередной выходкой, характерной для Троцкого, которая не будет иметь последствий. В политбюро все шло своим чередом, в т. ч. вновь возник вопрос об отпуске Дзержинского. Сам факт предполагаемого рассмотрения вопроса о его отдыхе демонстрировал то, что в Политбюро не ожидали каких-либо действий со стороны Троцкого.

В начале октября Дзержинский узнал о том, что вопрос о его отпуске будет рассмотрен на очередном заседании Политбюро 3 октября. Стремясь предотвратить положительное решение Политбюро, он написал накануне заседания письмо о нецелесообразности отпуска, указывая на необходимость завершения целого ряда политических дел. «Он ссылался на положение дел в ОГПУ и в НКПС, требующие его присутствия, на неликвидированный еще вопрос о «рабочей оппозиции» и на международную обстановку. Все это вызывало необходимость величайшего темпа работы и напряжения всех партийных сил». В конце письма он резюмировал: «Уходить в отпуск сейчас и психологически было бы очень трудно — и отпуск не дал бы мне того, что требуется от отпуска, тем более что здоровье мое требует не отпуска, а некоторого сокращения часов ежедневной работы, на что испрашиваю согласия. Ввиду этого прошу снять с обсуждения вопрос о моем отпуске».

3 октября 1923 г. Политбюро рассмотрело вопрос об отпуске Дзержинского (докладчик — Молотов). Несмотря на письмо Дзержинского, было решено: а) Считать абсолютно необходимым предоставление Дзержинскому отпуска (не менее месячного). б) Поручить Секретариату ЦК вести контроль за исполнением этого постановления и установить совместно с врачебным консилиумом срок и место лечения. Дзержинский был не согласен с этим решением и пытался этот процесс отложить, указывая на свою занятость в октябре. Некоторое время он справлялся с этой задачей.

Между тем 8 октября 1923 г. Троцкий направил резкое письмо членам ЦК и ЦКК о хозяйственном кризисе и внутрипартийном режиме. Среди причин сложившегося положения он назвал бюрократизацию партийного аппарата; узурпацию прав на решение всех важнейших хозяйственных вопросов; рассмотрение этих вопросов наспех, без основательной подготовки их специалистами; попытки «военно-коммунистического командования ценами» и механическое их снижение в административном порядке. Большинство в Политбюро сделали попытку представить письмо «платформой, на основе которой делаются энергичные попытки к образованию фракции». Отпуск Дзержинского откладывался.

Уже 11 октября он принимает активное участие в заседании Политбюро. Здесь он занимает двойственную позицию. С одной стороны, он четко выступает за единство в партии и позицию Троцкого не принимает. Это будет характерно для Дзержинского и при дальнейшем развитии партийной дискуссии. С другой стороны, ряд высказываний Троцкого о бюрократизации партии были созвучны выступлению Дзержинского на Политбюро. Так, Дзержинский потребовал обновления Московского комитета как слишком бюрократизированного, вследствие чего рядовые члены партии в Москве не считают возможным открыто высказывать свое мнение в рамках партийной организации, делая это за ее спиной.

В последующие несколько дней он интенсивно работает сразу по нескольким направлениям. Он подготавливает материалы о спекуляции в Москве и возможных мерах против нее. Именно спекуляция в Москве и других крупных городах объявляется главным врагом страны, источником многих бед, в т. ч. плохого снабжения рабочих.

В целом борьбе с преступностью Дзержинский всегда уделял особое внимание. Среди прочих действий следует упомянуть ликвидацию Хитрова рынка. «В 1923 году чекисты убедились в том, что, пока в Москве будет действовать Хитров рынок, окончательное искоренение в столице спекуляции и уголовных преступлений невозможно. Свое мнение они доложили Дзержинскому. Феликс Эдмундович тотчас же в сопровождении чекистов инкогнито отправился на Хитров рынок. Там ему представилась мрачная картина: рынок кишел отбросами общества — спекулянтами, шулерами, ворами и другими паразитическими элементами. На другой день он связался с Московским Советом и добился ликвидации Хитрова рынка — этого остатка старой, крепостной Москвы». Ликвидация Хитрова рынка была одним из решительных действий по борьбе со спекуляцией в Москве, намечались в октябре Дзержинским и новые карательные меры.

Между тем в октябрьские дни усилилась внутрипартийная борьба. 15 октября 1923 г. в Политбюро ЦК было представлено «Заявление 46-ти», подписанное 46 членами партии со стажем до 1917 г.

В этом «заявлении», как и в письме Троцкого, легко обнаруживалась перекличка с ленинскими идеями политической реформы. Но в «заявлении» вопросы изменения внутрипартийного режима и борьбы с аппаратным бюрократизмом ставились еще шире и острее, чем в последних ленинских работах. Под письмом поставили свои подписи Е. А. Преображенский, С. В. Бреслав, Л. П. Серебряков, А. П. Розенгольц, Г. Л. Пятаков, В. В. Оболенский (Н. Осинский), Н. И. Муралов, Т. В. Сапронов, А. З. Гольцман и другие известные деятели партии большевиков.

19 октября 1923 г. появился «Ответ членов Политбюро на письмо тов. Троцкого», содержание которого было предвзятым и тенденциозным. В нем поднимался вопрос о стремлении Троцкого к личной диктатуре, использовалось грубое искажение фактов. В «Ответ» был включен специальный раздел — «Заявление 46 сторонников тов. Троцкого», в котором утверждалось, что эта «петиция» представляет собой «перепев письма тов. Троцкого» и является образцом «планового», «маневренного», «координированного» выступления (между тем на сегодняшний день не обнаружено доказательств того, что Троцкий принимал участие в написании «Заявления 46-ти»).

Отпуск вновь откладывался. Правда, Дзержинский в этот период планировал соединить свой отпуск с работой. В записке от 19 октября он писал: «Мне хотелось бы воспользоваться отпуском, чтобы ознакомиться с работой Северной дороги». Также он продолжал отслеживать ситуацию с Эмбским месторождением нефти. Продолжал он работать и над другими вопросами, которыми ранее занимался. Так, 22 октября он пишет письмо Сталину с изложением мер борьбы с московскими спекулянтами: «Мое предложение — разрешить Комиссии по высылкам расширить свои права на высылку по отношению к этим злостным спекулянтам — принимая к рассмотрению дела в отношении этих элементов по моим, т. е. Председателя ОГПУ Ф. ДЗЕРЖИНСКОГО, докладам. Я уверен, что в месячный срок мы оздоровим Москву от этих элементов и что это скажется, безусловно, на всей хозяйственной жизни». В этот же день Дзержинский пишет записку В. Р. Менжинскому, в которой, упомянув о письме Сталину, конкретизировав свое видение массовой высылки. Дзержинский примерно указал масштаб высылки: 2–3 тысячи человек. Также в записке называлось предположительное место высылки: Нарым, Туруханский край, Печора. По мнению Дзержинского, массовая высылка спекулянтов из Москвы не только улучшит экономическую ситуацию в Москве, но и оздоровит атмосферу от антисемитизма.

25–27 октября 1923 г. Дзержинский принял участие в объединенном Пленуме ЦК и ЦКК РКП (б) с участием представителей десяти крупнейших партийных организаций. На нем Дзержинский предложил от имени избранной пленумом комиссии резолюцию с резким осуждением Л. Д. Троцкого и «Заявления 46-ти».

В конце октября Дзержинский все же вынужден был уйти в отпуск. Он отправился в Подмосковье. Вопрос о спекуляции в Москве будет рассмотрен на Политбюро 1 ноября 1923 г. уже в отсутствие уехавшего в отпуск Дзержинского. Его предложения на Политбюро будут озвучены Сталиным и Сокольниковым. Было решено принять в основе предложение Дзержинского о разгрузке Москвы от спекулятивных элементов и предложить ему внести в Политбюро конкретный план о мерах проведения этой разгрузки, согласовав их с Сокольниковым и Лежавой. Также на этом заседании Политбюро было принято решение о продлении отпуска Дзержинскому до 25 ноября 1923 г. Возможно, что решение Политбюро учитывало тот факт, что накануне отпуска и в самом отпуске Дзержинский продолжал активно заниматься делами, практически не проходя лечения. В период отпуска Малый Президиум ВЦИК также рассмотрел ходатайство Дзержинского о снятии с него обязанностей председателя Деткомиссии ВЦИК. Ходатайство Дзержинского было одобрено, новым председателем был назначен Белобородов. Отметим сразу, что установленная Политбюро дата возвращения Дзержинского не была соблюдена. Он досрочно вышел из отпуска и уже 17 ноября выступил на заседании Госплана. Именно здесь он произнес свою известную фразу: ««Если мы теперь — деревянная, лапотная Россия, то мы должны стать металлической Россией. Металлургия — это наше будущее. Мы должны найти средства для того, чтобы металлургия производила то, что нужно стране. Необходимо сознание того, насколько важна наша металлическая промышленность для всей жизни страны». Именно ему в наступающем году предстояло воплощать эту идею.

11 декабря в «Правде» появилась статья Л. Д. Троцкого «Новый курс». Уже самим названием публикации он дистанцировался от большинства в Политбюро и ЦК, противопоставляя им собственное видение проблем, стоящих перед страной и партией. В статье, в частности, Троцкий писал: «Молодежь — вернейший барометр партии — резче всего реагирует на партийный бюрократизм». Обращение за поддержкой к молодым членам партии имело определенный резонанс. Упреки в бюрократизации партии были близки молодежи. Типичным являлось высказывание, прозвучавшее на собрании высших технических курсов Наркомата путей сообщения в начале декабря 1923 г.: «У нас в партии 40 000 членов партии с молотками и 400 000 — с портфелями». В ЦК комсомола произошел фактический раскол — девять членов ЦК РКСМ упрекали Троцкого в том, что он «притянул вопрос о молодежи за волосы», восемь членов ЦК выступили в его защиту. Выступление Троцкого, грозившее оторвать руководство партии от молодых ее членов, вызвало немедленную отповедь в партийной печати. В этих условиях Троцкий пытался задействовать свои главные резервы: поддержку в армии, в учебных заведениях и, отчасти, в ОГПУ.

Одно из таких собраний коммунистов центрального аппарата ОГПУ состоялось 19–20 декабря 1923 г. в клубе ОГПУ. В первый день на собрании выступил М. А. Трилиссер, а от оппозиции — Е. Преображенский, пришедший на собрание с группой московских студентов-коммунистов. Первый день, когда отсутствовал Дзержинский, не выявил четкой поддержки одной из сторон. На следующий день Дзержинский занял место председателя собрания, и ситуация резко изменилась. Несмотря на то, что Преображенский (выступал дважды) и его сторонники пытались склонить партийную ячейку на принятие своей позиции, присутствие Дзержинского меняло ситуацию. Заключительное выступление Дзержинского решило все. Обращаясь к коммунистам-чекистам, он жестко заявил: «Железною метлой будем выметать из органов ОГПУ всех выступающих против линии Центрального комитета нашей партии. Этим людям не место в наших рядах. Уходите!».

В результате аппарат ОГПУ был включен в борьбу с оппозиционерами. Так, 24 декабря Дзержинский предписал В. Л. Герсону представить ему сводки ОГПУ о слухах в связи с протекавшей дискуссией.

Выступал Дзержинский и против попыток агитации в рядах Красной армии. В конце 1923 г. с письмом против дискредитации Л. Д. Троцкого выступил В. А. Антонов-Овсеенко, возглавлявший Политуправление РККА. Дзержинского и Антонова-Овсеенко многое связывало и они были знакомы очень давно, поэтому Антонов-Овсеенко попытался объяснить ему свою позицию. Принимая искренность давнего своего товарища, тем не менее Дзержинский четко обозначил свою позицию в письме от 12 января: «Дорогой друг! Я из твоего письма чувствовал всю горечь и мучение за партию. Но твое письмо большая ошибка, так как, выявляя свои чувства, политические результаты этого выявления совершенно получаются обратные, ибо, зная и проявляя свою муку, как ты говоришь, а Вы все только «зарвались», а партии и революции не преданы. Затем, я отношусь к переживаемому нами кризису гораздо серьезнее и вижу величайшую опасность. Но причина опасности не в дискуссии нашей, а в составе нашей партии и в том, что удержать диктатуру пролетариата в мирной обстановке — в крестьянской стране, при массовом напоре поднять уровень своей жизни и при нашей некультурности — требует от партии величайшего идейного единства и единства действий под знаменем ленинизма. А это значит, надо драться с Троцким».

В январе 1924 г. с троцкистской оппозицией было фактически покончено. Троцкий отдыхал в Абхазии, а его сторонников последовательно громили на многочисленных собраниях по всей России. Дзержинский также участвовал в этом процессе, выступив, в частности, 7 января с критикой оппозиции на партийной конференции Сокольнического района Москвы. При этом в письме Сталину от 9 января с пометкой частное, личное он признавал, что партдискуссия выявила как в ОГПУ, так и в НКПС неблагонадежный элемент. Поэтому Дзержинский предложил, чтобы ему предоставили двух личных секретарей по указанным ведомствам «для наблюдения с точки зрения партийной за личным составом и для намечания своевременных мероприятий. Кроме того, полагая, что в НКПС надо упразднить политсекретариат, очутившийся в руках оппозиционеров (Львова) — давши мне хорошего партийца секретаря, а в ОГПУ заменить начальника Адм. Управления Воронцова — Маршам из Урала. Кандидатов в секретари у меня нет».

Состоявшаяся вскоре 16–18 января 1924 г. Тринадцатая конференция РКП (б) довершила разгром оппозиции.

В. А. Антонов-Овсеенко был освобожден от должности начальника Политуправления РККА. Сняты со своих должностей и другие сторонники Троцкого. Иоффе, Крестинский и Раковский — были отправлены послами в Китай, Германию и Англию соответственно. Сам Троцкий, не принимавший участие в заключительной стадии дискуссии, пострадал меньше.