Пергаментов было много. Очень много. А темных строчек и столбцов, теснящихся на каждом свитке – еще больше. Ну, а знаков, из которых состояли эти строки и столбцы, так и вовсе несчитано. Лерметт ушел в эти знаки с головой, ушел так полно и глубоко, что ничего не слышал и не чувствовал – до той самой минуты, когда неведомая сила вознесла его кверху под немыслимый, душераздирающий визг.

Сила, впрочем, была очень даже ведомой. Во всяком случае, Лерметту казалось, что пределы сил Эннеари ему ведомы вполне – а ведь это именно он, и никто другой, поднял кресло вместе с Лерметтом и унес его в угол кабинета, подальше от стола. Стол, надо сказать, держался крепче, нежели его владелец – но и столу не суждено было устоять: разве устоишь, если за тебя взялся гном! Илмерран волок тяжеленный стол в противоположный угол. Стол угрюмо сопротивлялся, цепляясь за пол всеми четырьмя ногами, да так, что пол визжал мрачно и жалобно. Мучения его продлились недолго: Илмерран, пыхтя и отдуваясь, положил на край стола подбородок, глубоко вздохнул и решительно дернул. Столу оставалось только сдаться на милость победителя.

– Вы что делаете?! – взвыл спертым от изумления голосом Лерметт. – Отчеты казначейства…

– … Обойдутся без тебя! – решительно подхватил Илмерран.

– Но у меня… – начал было Лерметт.

– Свидание, – хладнокровно закончил за него Арьен.

– К… какое свидание? – оторопел Лерметт. – С кем?

– С Илери, конечно, – деловито прищурился гном. – Или ты назначаешь свидания комуто еще?

– Нет! – возмутился Лерметт. – И… и мы не назначили на сегодня никакого свидания!

– Мы назначили, – повелительно улыбнулся Эннеари.

– Не назначать любимой девушке свиданий своевременно, – свирепо заявил Илмерран, – это безответственность.

– Вопиющая, – радостно кивнул Эннеари. – Может быть, даже разгильдяйство. Так или иначе, но должной методичности…

Гном схватил со стола свиток с казначейскими отчетами и ловко треснул им эльфа по затылку.

– Налаион, – горько заявил он, ни к кому в особенности не обращаясь. – Эйлан.

Сопляком Илмерран своего короля честил и прежде, чучелом же – никогда. Однако Лерметт ни на мгновение не усомнился, кого из двух своих воспитанников имеет в виду Его Всезнайство.

– Если я не ошибаюсь, – скрипуче произнес гном, являя упомянутую эльфом должную методичность, – твое образование включало в себя сведения о девушках. Ты не должен был допускать столь грубых ошибок… да, вот именно – грубых.

– Но раз уж мы их исправили, – немедленно встрял Эннеари.

У Лерметта голова положительно уже шла кругом.

– Но ведь Илери сегодня занята! – взмолился он.

– Чем это? – подозрительно осведомился гном.

– Найлисскими лекарями, – с гордостью ответил Лерметт. Он и впрямь гордился Илери. Шутка ли сказать – лучшая целительница Долины! Сперва дворцовый лекарь смущенно спросил у нее совета в трудном деле, потом его лучший друг… а там понеслось – не остановишь. Найлисские лекари просто осаждали коллегу из Долины. Илери быстро поняла, что если давать советы каждому из них по отдельности, то времени у нее не останется даже на еду и сон. Даже если учесть, как мало времени эльфы тратят на эти занятия по сравнению с людьми – все равно не останется. А потому она принимала почтенных докторов сразу помногу. Они приходили с громадными свитками пергамента и целыми связками перьев, чтобы как можно полнее запечатлеть эльфийскую врачебную премудрость. Не все из того, что могла делать Илери, было по силам человеку, но многим она могла поделиться – и делилась щедро и не выказывая усталости.

– Вот уж нет, – ухмыльнулся Арьен. – Лекарей сегодня примет Лоайре. Я с ним договорился. Целитель он посредственный – но о целебных свойствах огневушки и он рассказать сумеет. Я же сказал – мы назначили свидание. Если ждать, пока вы его сами себе назначите, впору поседеть со скуки и помереть от старости. Даже эльфу.

– Илери ждет, – сообщил Илмерран.

Лерметт провел рукой по лицу снизу вверх, будто стирая с него усталость и повседневные заботы.

– Спасибо, – дрогнувшим голосом произнес он.

– Иди уж, – махнул рукой Илмерран. – Эйлан. Сам с твоими отчетами разберусь.

Крепкая и длинная ветка, нависшая над тропинкой, будто самой природой протянутая влюбленным для сидения, располагала к серьезному неторопливому разговору. Таким он и был, этот разговор – серьезным и неторопливым. А разве можно каклибо иначе говорить о любви – тем более о любви с первого взгляда?

Для Лерметта разговор был одновременно легким и трудным – легким, как полет, и трудным, как могучее усилие крыла, подымающее тело в полет. Все дело в том, что Лерметт никогда прежде не влюблялся и тем более не любил – не называть же этим словом мимолетную радость юного тела при виде красивой женщины… а на большее у наследного принца, бессменного посла Найлисса в степи, молодого короля и почетного доктора наук просто не хватало времени. Видимо, тем и отличается любовь от всего, что с нею только схоже, что никогда не спрашивает, есть ли у тебя для нее время, а просто приходит, когда ей вздумается. Только одно и можно сказать в ее оправдание – она не обрушилась на Лерметта, словно снег на голову. Нет, это сам он обрушился в нее – словно из седла на полном скаку рухнул в высокие травы, громадные, выше человеческого роста, и бредет теперь очертя голову, бредет, не видя солнца над головой, а только угадывая его, бредет без дороги, раздвигая травы руками и не зная, никогда не зная, которая травинка сломится от его прикосновения, а которая и сама взрежет его ладонь до крови. Искренность любви настолько же превыше обычной, насколько сама эта обычная искренность превыше правды. В ее высоких травах нет и не может быть торной дороги – здесь все и всегда бывает только в первый раз. Даже если со стороны и кажется, что он не первый, а сотый – так и что же? Это самый первый сотый раз, и другого такого не будет – потому что сто первый раз будет совсем иным, ведь он тоже случится впервые.

– Значит, любовь с первого взгляда всетаки бывает? – Илери сидела на ветке легко, словно белка, готовая в любую минуту прянуть вверх по стволу.

– А помоему, другой и вообще не бывает, – убежденно ответил Лерметт. – Я вот тебя полюбил с первого взгляда.

– Возле Рассветной Башни? – недоверчиво спросила Илери.

Лерметт помотал головой.

– В Мозаичных Покоях, – ответил он.

– А говоришь – с первого, – наморщила нос Илери.

– Конечно, с первого, – очень серьезно ответил Лерметт. – Всех остальных просто не было. Если смотришь и не видишь – разве это взгляд?

В ответ Илери прижалась к нему чуть теснее – но от этого «чуть» на Лерметт накатила неистовая нежность, от которой ему сделалось так больно, словно он рухнул обнаженным сердцем в заросли осоки. Если бы не эта боль, он сумел бы смолчать – но она жаждала переплавиться в слова… какими бы эти слова ни были.

– Понимаешь, – дивясь сам себе (я ли это говорю?! ), произнес он, – раньше я только одно и видел – что ты красивая. Ничего больше. Этого ведь не довольно, правда? А тогда я увидел, что ты… – он примолк на одно мучительное биение сердца и закончил едва ли не с отчаянием, – … смешная.

Две, а то и три жизни прокатились сквозь него за время этого единственного толчка крови – но ни в первой, ни во второй, ни даже в третьей другого слова Лерметт не нашел. Он ждал в ответ обиды – но у любимых и любящих совсем другие поводы для ссор и примирений. Они понимают сказанные вслух слова совсем подругому. Правильно понимают.

– Конечно, смешная, – подтвердила сияющая Илери и прильнула щекой к его плечу. – А до первого взгляда любовь бывает?

– Это… эльфийская загадка такая? – растерялся Лерметт. Лицо Илери касалось его плеча. Нежность, иная, нежели мгновение тому назад, дунула на него, словно на одуванчик, и он разлетелся от этого дуновения во все стороны, и мысли его разлетелись невесомыми пушинками – где уж тут сосредоточиться и ответить!

– Наверное, – согласилась Илери. – Знаешь… я тебя в первый раз когда увидела – совсем не в Найлиссе… издали… когда ты из Долины уезжал.

Лерметт представил себе, как он выглядел на Мышке верхом – даже если смотреть издали! – и покраснел, как паж, вывернувший на себя от излишнего усердия целый кувшин вина вместо того, чтобы поставить его на стол.

– Я только твою спину и видела, – очень тихо сказала Илери. – Ты не обернулся. Так и уехал. Арьен мне много потом про тебя рассказывал… и не только Арьен… знаешь, когда я увидела тебя под Рассветной Башней… это было – ну вот как если я долгим усилием воли звала тебя обернуться, весь этот год звала… и ты оглянулся.

Лерметт попытался сглотнуть – и не смог.

– Страшно даже и подумать, – внезапно изменившимся голосом добавила, помолчав, Илери, – ведь мы могли так никогда и не встретиться.

– Никогда – замечательное слово, – усмехнулся Лерметт. – Увесистое, как глупость всех дураков этого мира.

Илери коротко засмеялась и подняла лицо к небу. Лерметту показалось, что от этого простого движения полный осенних звезд небосклон колыхнулся, словно склонясь к ней навстречу.

– Ты прав, – с облегчением сказала она. – Мы просто не могли не встретиться.

Лерметту показалось, что его рука, обнимающая Илери за плечи, ровным счетом ничего не весит.

Иногда мир странно застывает, останавливается, прервав неизменное свое движение, словно воздух перед неистовой бурей – а потом, будто желая вознаградить себя за неподвижность, начинает меняться невероятно быстро: ни дать ни взять, молодая распустеханевестка спешит снять с огня котелок, покуда выкипевшее варево не подгорело окончательно. Не всякому по силам встретить эти быстрые перемены лицом к лицу. По счастью, Аннехара находился в наилучших годах для подобного испытания. Заскорузлые старики испытывают ужас перед любыми переменами, что, как бритва, срезают с души ороговевшие мозоли, обнажая ее беззащитную исковерканную плоть. А люди молодые на словах любым переменам рады – а на деле ни понятия, ни сил не имеют, как распорядиться собой и своей победой в этом новом, изменившемся мире, и постыдно позволяют всяким проходимцам выманить из своих израненных рук то, ради чего сражались. Что поделать – слишком нежные косточки, слишком неокрепшие еще жилы… молодость способна на безумный порыв, но не на стойкое терпение. Ветер жизненных тягот еще не стесал с их тел всю слабую, нестойкую породу, оставляя только безупречный гранит – вроде тех валунов, что лежат посреди степи с незапамятных времен. Впрочем, нет – он несправедлив. Конечно, жеребенокстригунок взрослого скакуна не обгонит – но всетаки он будущий конь, а не будущий осел. Юнец юнцу рознь… но все же для долгой перекочевки нужен не жеребенок, и не старая кляча, а конь в самой поре.

А переход на новые кочевье на сей раз предстоит долгий – ибо что может быть дальше, чем будущее, которого еще и нет вовсе?

Аннехара был готов к долгому пути, а заодно и к тому, что на пути этом его поджидают неожиданности – но не к тому, какой облик они примут: знай он об этом загодя – и что же в них тогда останется неожиданного? Великий аргин не предполагал, что они примут облик восьми королей Заречья.

Смешно теперь даже и вспомнить, какими одинаковыми с лица ему казались эти люди еще год назад. Все чужаки схожи между собой и разнятся единственно лишь ростом и возрастом – но окажись рядом, например, с Сейгденом его сверстник, подобный ему сложением, и Аннехара год назад не сумел бы различить их без труда. Лерметта это, понятное дело, не касалось – Нерги был свой, хоть и не степью рожденный, и его Аннехара узнал бы в любой толпе издали. Однако все прочие оставались для него чужаками, с которыми он всегонавсего замирился, но и только – река разделяла их попрежнему. Теперь все сделалось иначе. Теперь воды Линта соединяли их. Левый берег впервые пристально вглядывался в правый – и единый лик Правобережья рассыпался на множество лиц, сердитых и радостных, приветливых и враждебных, смышленых и откровенно глупых, настороженных и незамутненно доброжелательных… и разных, таких разных! При мысли о их явственной несхожести Аннехару посетило еще одно соображение, донельзя забавное – а что, если всем этим столь разным на поверку людям его соплеменники тоже кажутся все на одно лицо?

На самомто деле люди Правого берега оказались такими ошеломляюще разными, что Аннехаре иной раз мыслилось, будто между ними и вовсе нет ничего общего. Да зачем далеко ходить – взять хоть Лерметта, Орвье и Эттрейга. Ведь сверстники, однолетки почти – а сходства между ними ну никакого! Само собой, Конь Истины в степи не чужак… но даже если сбросить со счетов его знакомство со степными обычаями, натура его все равно останется собою и ничем другим. Недаром степь дала найлисскому послу такое прозвание – с ним удивительно легко быть искренним… с ним и вообще удивительно легко. А вот с Эттрейгом о легкости нет и речи. Нельзя сказать, что эттармский оборотень не в меру горд, неуступчив или задирист – обходительный юноша, умен на диво и с большим достоинством держится, и на слово его Аннехара положился бы без оглядки… но всетаки есть в этом гостеприимно распахнутом шатре некая запертая шкатулка, и ключика к ней великий аргин покуда подобрать не мог. Подумать только, что жизнь во дворцах с людьми делает! А вот в волчьем обличье Аннехара поладил бы с ним без особых хлопот. Волку воля ведома – не то, что человеку. Жаль, право, что Эттрейг не догадался проведать великого аргина, будучи о четырех ногах! Вот тогда бы они могли славно понять друг друга. Впрочем, они ведь еще не завтра прощаются – вдруг да и выпадет случай повидать эттармского волка в его природном виде? Тогда между ними не останется никаких недомолвок. Не то, что с Орвье… вот кого Аннехара не понимал совершенно. Приятный в обхождении мальчик – но ведь именно что мальчик. Сущий ребенок, который притом еще и самого себя боится. Этого Аннехара никак понять не мог.

Даже Аккарф, и тот был ему ближе и понятнее. Жители Окандо и вообще странные люди. Жуткая их идея разделить землю, добровольно связать себя с ее клочком размером с одеяло и сидеть на нем всю свою жизнь безвылазно вызывала у Аннехары, самое малое, судорожное отторжение. Но они были беззаветно верны этим клочкам земли – а верность остается верностью всегда. Что же еще уважать на этом свете, если не верность? Воззрения Аккарфа на жизнь казались великому аргину темной дикостью – но он мог уважать их, и не принимая.

Аккарфа он мог уважать, к Сейгдену испытывал стойкую симпатию – еще и потому, что с суланским лисом его отчасти сближал возраст – но, за вычетом Лерметта, ближе всех Аннехаре был всетаки Эвелль. И не только оттого, что годами он, как и с Сейгденом, не слишкомто и разнился. Нет, сходство было совсем в другом. Аннехара и парой слов еще не обменялся с Эвеллем, когда заметил, как тот едва заметно щурит глаза. Жители городов и уроженцы леса не имеют надобности вглядываться в даль. Простор есть простор, степная ли трава волнами катится под копыта или морская вода шелестит, расстилаясь перед кораблем. Табуны Эвелля пасутся на морской глади, набивая брюхо отменной рыбой, и какая разница, живые ли кони под седлом или деревянные под парусом приносят диковинные ткани, сосуды с редкими лекарственными зельями и золотые монеты с непривычной чеканкой? Из всех, кто собрался на Большой Королевский Совет, один только Эвелль и его люди не хуже Аннехары знают, что такое окоем, только у них такие же точно морщинки в уголках глаз… удивительно даже, каким прочным может оказаться незримое сродство душ, основанное всего лишь на схожем прищуре!

О принцессе Адейны Аннехара думал редко – а если и думал, то мимолетно, и не о ней самой, а о ее беззащитности перед зарвавшимся соседом. Зато сосед ее, Иргитер…

– Сложно вы живете, – заметил Аннехара, потягивая горячий травяной отвар с темным суланским вином. – В степи живут куда проще. А уж от поганцев таких и вовсе просто избавляются.

– Это как? – почти наивно поинтересовался Сейгден.

Лерметт, отлично знающий, как , промолчал.

– В войлок завернуть да спину перегнуть, – бесстрастно объяснил Аннехара. – И следов никаких. Мало ли, спину себе сломал… со всяким случиться может.

– Совершенно беззаконный способ, – отчеканил Лерметт и, помолчав, добавил с невозмутимой ухмылкой, – но очень соблазнительный.

Глаза его недобро смеялись. Аннехара отвел взгляд: такое с Нерги случалось редко.

– Очень, – согласился Сейгден.

– Боги, как же мне надоел этот злобный безмозглый кретин! – вздохнул Лерметт, малопомалу расслабляясь. – Не знаю, как у меня сегодня достало выдержки не удавить его собственными руками!

Хватило, подумал Аннехара. Хватит и впредь – довольно глянуть на твои руки, спокойно возлежащие на коленях вместо того, чтобы судорожно комкать в приступе ярости подушки, и сразу становится ясно, что выдержки тебе не на одну такую битву в совете достанет.

Сейгден поудобнее устроился на ковре, поглядывая на великого аргина, чтобы скопировать его позу – что поделать, нет у человека привычки к степному обустройству жилья… хотя раз от разу, надо отдать ему должное, в покоях Аннехары он чувствует себя все увереннее. Глядишь, скоро совсем освоится.

– Забудь, Нерги, – посоветовал великий аргин. – Иргитер, конечно, дурак и склочник отменный – но что он может сделать?

– К сожалению, многое, – ответил Лерметт.

– Прежде всего он может упереться рогом в землю, – поморщился Сейгден. – Что он, строго говоря, и делает. Этого уже одного довольно, чтобы от неприятностей отбою не было.

– Если Большой Совет собрался, уехать с него, не приняв решения, нельзя, – пояснил Лерметт. – А решение можно принять только единогласно.

– Мы не можем сидеть здесь вечно, – хмуро заметил Сейгден. – Хорошо еще, что от Аффрали, Эттарма и Адейны не короли приехали… но ни я, ни Аккарф, ни Эвелль не можем ждать до бесконечности, а Иргитеру это на руку. Не селиться же нам здесь. Найлисс – красивый город, но с него и одного короля хватит.

– Иргитер тянет время, – устало произнес Лерметт. – Берет на измор. В надежде, что короли сдадутся просто для того, чтобы уехать, а заодно уговорят Эттрейга, Орвье и Шеррин им не препятствовать.

– А для этого отдать свои голоса его риэрнскому величеству, – подытожил Сейгден.

– Зря надеется, – ухмыльнулся Аннехара. – Он уязвим не меньше, чем вы. Его хитрость играет не только против вас – против него тоже. И у него дома трон без присмотра оставлен. Так что ему нет никакого резона зря время терять.

– А он его и не теряет, – возразил Лерметт.

– Например, он вводит нашего гостеприимного хозяина в лишние расходы, – заметил Сейгден, разглядывая пламя светильника через свою небольшую тяжелую чашу из эттармского стекла с затейливой вязью тонкой резьбы. Темнозолотистое вино сияло, как расплавленный свет.

– Не стоит об этом, – чуточку резко произнес Лерметт в ответ на испытующий взгляд Аннехары.

– Нет, отчего же? – ухмыльнулся Сейгден. – Все очень просто. Ответные балы, приемы и прочую неизбежную дань вежливости мы затеваем на собственные средства – но и только. Обеспечить все остальное – обязанность хозяина. Пока в совете вместо нормальных переговоров стараниями Иргитера длится эта вялотекущая склока, деться нам некуда. Можно сократить свои расходы – но нельзя запретить хозяину дома расходоваться на тебя.

– Понимаю, – нахмурился Аннехара. – Если в шатре для гостя забыли залатать прореху, ее латают шкурой мерзавца, презревшего долг гостеприимства. Понимаю.

– А тогда пойми, – подхватил Сейгден, – легко ли столько времени подряд содержать со всей подобающей пышностью не один королевский двор, а целых восемь, пусть даже и малых?

– Для того, чтобы кормить Иргитера, я не подниму налоги ни на ломаный грош, – холодно отрезал Лерметт. – Даже если он собирается просидеть тут всю оставшуюся жизнь.

Сейгден иронически посмотрел на него и отсалютовал чашей с вином.

– Я, как и мой покойный отец, всегда считал, что у короля должны быть личные средства, – тем же тоном добавил Лерметт. – Независимые от казны. Теперь я убедился, что это и вправду разумно.

– Одним словом, – заключил Сейгден, – если этот мерзавец и дальше будет впустую тянуть время, прорехи вскорости и впрямь залатают твоей шкурой. О да, за нее дорого дадут, будь уверен – но надолго ли этого хватит?

– Глупости, – фыркнул Лерметт. – Он уже не тянет время. Он действует. Он пытается стравить всех со всеми. Предъявляет претензии одним от имени других… совершенно без их ведома. Наговаривает, лезет во все, выкапывает какието смехотворные недоразумения, о которых уже лет двести все благополучно забыли…

– И что, – поинтересовался Сейгден, – он добился успеха, как потвоему?

Великий аргин ухмыльнулся широко и сладко.

– Если мне захочется примирить богов и демонов в их извечной вражде, – смакуя каждое свое слово, произнес он, – я приглашу Иргитера рассорить их окончательно.

Лерметт расхохотался от неожиданности.

– Ты прав, – признал он, утирая выступившие от смеха слезы. – Если что и способно сплотить компанию королей, озабоченных в первую очередь собственными интересами и подозрительных до смешного, так только попытки Иргитера их поссорить и перетянуть на свою сторону. Я ведь и не ждал единодушия – но уж против Иргитера все настроены так единодушно, что согласятся буквально на все, если этим смогут ему насолить.

– Меня это не удивляет, Нерги, – вновь усмехнулся Аннехара. – Он не умеет ни лгать, ни говорить правду.

Лерметт удивленно приподнял брови, обдумывая эту сентенцию.

– Действительно, редкостная бездарность, – хмыкнул Сейгден. – Он не умеет выбирать ни врагов, ни сторонников… а уж заводить их тем более. Окандо поначалу держало нейтралитет – но нашему умнику вздумалось начать давить на Аккарфа.

– Не просто давить, – рассеянно поправил его Лерметт. – Шантажировать.

– Кого – Аккарфа? – изумился Сейгден. – Ты шутишь! Чем можно шантажировать богодуев?

– Любого можно, если знать, как, – мотнул головой Лерметт. – Сейчас я начинаю думать, что мы были неправы, когда решили замять это дело.

– Мы? – подчеркнул Сейгден.

– Да… мы с Эннеари – и не спрашивай меня, ради всех Богов, кто еще замешан в эту дурацкую историю! Аккарф смолчал, и мы тоже… ну не имел я права взять Иргитера за шкирку! Такие вещи втихомолку можно замять – а если обнародовать, они заканчиваются войной!

– Настолько плохо? – выдохнул Сейгден.

– Уж поверь мне, настолько. – Внезапно в голосе Лерметта столь явственно послышалась тщательно скрываемая усталость, что он замолк на мгновение и отхлебнул глоток вина, чтобы прийти в себя. – Арьен все исправил, и Аккарф не стал поднимать шум – не только ради мира для Окандо, еще и ради Найлисса… ведь если такое случилось здесь, в моем доме, то позор отчасти ляжет и на меня.

– Мудро, – сдержанно одобрил Аннехара.

– Не знаю, – молвил Лерметт, залпом допивая вино. – Тогда мне тоже так казалось… но теперь в злую минуту иногда думается, что надо было сжать руку покрепче, и этот риэрнский пакостник был бы посговорчивей.

– И не надейся, – покачал головой Сейгден. – Иргитер не из тех, кто способен оценить собственное положение. Вы все сделали правильно.

– Думаешь? – Лерметт взглянул на Сейгдена так пристально – почти… почти умоляюще.

Суланский лис кивнул, не обращая внимания на подкативший к горлу комок. Как живо он забыл, наслаждаясь тонким умом своего коронованного соседа, что этот мальчик вдвое его младше! Да, он невероятно, редкостно талантлив, он король и дипломат милостью Богов, да вдобавок они одарили мальчика редкой прозорливостью. Да, он видит дальше, чем все, кто собрался здесь, не на годы дальше – на века… но прозорливость – страшный дар. Она властно вытолкнула его вперед, и он один там, впереди. Совсем один – а молодости так свойственно сомневаться в себе… и чем больше ума и таланта, тем страшнее сомнения. Это ведь только круглый дурак прет напролом, не сомневаясь в себе – а человек умный приступам сомнения подвержен неизбежно. Хотя бы изредка – так ведь муки сомнения не становятся легче лишь оттого, что посещают нечасто. Скорей уж наоборот, тем они томительней. Лерметт не выказывал их никогда, он всегда умел сам справляться с ними… боги, как же устал этот мальчик, если от утомления едва различает очевидное – это онто, всегда такой проницательный!.. как он устал, если хочет услышать слова одобрения… а они всетаки нужны ему. В первую их встречу Лерметт бросил между делом, что талант не заменяет опыта… да ведь он и вправду так думает! Почему, ну почему Сейгден никогда не догадывался, как нужна Лерметту его поддержка? Не как союзника, а как человека? Не восхищение, не помощь, даже не совет… простое и тихое: «Ты все делаешь правильно». Рука стареющего воина, которая в нужный момент ложится на закаменевшее от усталости плечо молодого рыцаря. «Ты все делаешь правильно».

– Сам подумай, – улыбнулся Сейгден, отрясая прочь незваные раздумья. – Принудить Иргитера вам бы не удалось. Зато Аккарф теперь готов отстаивать любое твое слово – а ято понять не мог, откуда в нем такая решительность. Иргитер желал сделать из него раба, а заполучил врага.

– Ему следовало не давить на Аккарфа, а заручиться его расположением, – негромко заметил Лерметт, все еще не подымая головы.

– Этого он тоже не умеет, – напомнил Сейгден. – Взять хоть этот бал в аффральском вкусе…

– Ох, да! – фыркнул Лерметт. От его мимолетной печали не осталось и следа. – Орвье, бедняга, наивен, как полевая ромашка – он так, помоему, и не понял, что его пытались улестить.

– Зато понял, что соглашаться нельзя, – в тон ему ответил Сейгден. – Наивные люди, знаешь ли, отлично чувствуют, на что нельзя соглашаться.

– В отличие от умников, – хмыкнул Лерметт. – Отец его мог бы и поддаться.

– Ну, Иргитер всяко не теряется, – ухмыльнулся Сейгден. – Сейчас он, например, мостится к Эвеллю.

Аннехара оскорбительно захохотал.

– К Эвеллю? – ахнул Лерметт. – Каким образом? Запугать Эвелля он не может, он его сам до судорог боится, а предложить… да что он может Эвеллю предложить?

– Мне и самому любопытно, что может червяк предложить ястребу, – бесстрастно сообщил Сейгден. – Вот я и приглядываюсь.

Лерметт ответил ему благодарным взглядом.

– С оборотнем он рассорился сразу, вдрызг, – продолжал между тем Сейгден, словно бы размышляя вслух. – Ко мне подсыпаться даже и не пробовал… пока. Этот болван всем так или иначе ухитрился насолить. Уверяю тебя – его ненавидят так дружно, что просто слезы на глаза наворачиваются от умиления.

– Но нам это ничего не дает, – вздохнул Лерметт. – До тех пор, пока он будет выступать против, совместного договора не будет.

– А частного? – невинно поинтересовался Аннехара.

Лерметт осекся. Сейгден воззрился на великого аргина с живейшим вниманием.

– Частного? – повторил он, будто пробуя это слово на вкус.

– Ты заключаешь со мной договор, – кивнул Аннехара. – И ты заключаешь со мной договор. И они заключают со мной договор. Каждый сам за себя и свое королевство. Тогда Иргитер просто будет вынужден заключить договор.

– Или нет, – возразил Лерметт, о чемто размышляя.

– Пусть, – кивнул Аннехара. – Это уже не будет иметь значения, Нерги. Пусть тогда сидит один, как дурак, на своем берегу. Можно и без него обойтись.

– Хорошо бы, но нельзя, – с сожалением произнес Сейгден. – Участникам Восьмерного союза запрещено заключать сепаратные договоры со степью без единогласного одобрения все того же Совета. Мы возвращаемся к тому, с чего и начали.

– Как сказать. – впервые с начала беседы Лерметт улыбнулся понастоящему. – Просто сепаратные нельзя… а взвешенные – можно.

Сейгден постарался не взвизгнуть от восторга, как пятилетний ребенок, и ему это удалось. Лерметт, мальчик – и это тебе нужно мое одобрение, наглый пройдоха? Тебе?! Аннехара не мог знать об этом условии, когда предлагал свой – увы, неприемлемый – вариант… но ято о нем знал! И даже не подумал о нем. Ах ты, мошенник – так талант, потвоему, не заменяет опыта? Да? Кому другому свои сказки рассказывай! Чтоб я еще хоть раз поверил твоим бредням? Не на того напал, плутяга! Ты все делаешь правильно – и только попробуй теперь в этом усомниться!

– Взвешенные? – нахмурился Аннехара.

– Условные. – Улыбка Лерметта была поистине ослепительной, глаза азартно блестели. – Это… ну, примерно так: я согласен тебе помочь, если он согласен, чтобы я тебе помог, если ты согласен, чтобы именно он согласился. Обычно заверчено куда хитрее, но принцип именно такой.

– Фу. – Аннехара брезгливо фыркнул. – Такие договоры только для того и заключают, чтобы их не исполнять.

– Да, – с удовольствием кивнул Лерметт. – Обычно. Именно поэтому их и не запрещено заключать в обход Совета. Но кто нам мешает сделать посвоему? Тем более что тогда мы не просто заключим договоры со степью – мы и между собой будем связаны взаимным согласием.

Он плеснул себе в чашу вина – совсем немного, на один глоток – но пить не стал.

– Отлично, – признал Сейгден. – Просто отлично.

– Через три дня, – произнес Лерметт, – совет должен собраться снова. И если Иргитер опять упрется… что ж, я буду считать, что у нас развязаны руки.

Иргитер и ведать не ведал, что способ обойтись без него найден. Отныне он не сможет воспрепятствовать замыслам Лерметта. Те, кого он величал не иначе, нежели степной мошенник и найлисский пройдоха, отыскали на него управу. Знай об этом Иргитер, он был бы вне себя от бешенства. Однако ему и без дипломатических осложнений хватало поводов для опасений. Лерметт, Сейгден и Аннехара ошибались, предполагая, что его риэрнское величество пребывает в бестревожном спокойствии, сладко убаюканный результатами своего упрямства. На самомто деле Иргитер места себя не находил.

О, повод для беспокойства у Иргитера был – и еще какой! Деньги – вот чего ему катастрофически не хватало. Большой Совет восьми королей и расходы предполагает большие. Это вам не жалкие просители, неизбалованные королевской милостью. Тем любая подачка сгодится, какую ни швырни. Из отхожего места зубами подымут, да еще и благодарить будут! Но в Найлиссе этот номер не пройдет. Не такто просто ублажить прирожденного короля – а уж на такую прорву королей и вовсе добра не напасешься. Заелись они там на своих престолах, никак на них не угодишь. Всето им не по нраву, от всегото они косоротятся. Тоже ведь и положение обязывает: неприлично королям брать кошельки с золотом. Нет, не возьмут… еще и рожу скорчат. Иргитер вот еще в бытность свою принцем когдато взял… в жизни ему не забыть, как смотрел на него аффральский посол. Это Иргитер, и верно, сглупил. Матушка тогда едва шкуру с него не спустила, чтоб навек запомнил, чем короли отличаются от всех других прочих. Тот, кто сидит на троне, кошельки с золотом не берет, а дает – берет он совсем другое. Королю о такую мелочь, как мешочек золота, и мараться непригоже. Король берет землями, властью, выгодными союзами… но как же надо раскошелиться, чтобы все это получить! Нет, нельзя союзничкам дорогим – а чтоб они все поперемерли в одночасье! – кошельки совать. Не возьмут, да еще и крик подымут, на оскорбление пожалуются. Это Иргитер понимал, а потому с самого начала действовать вознамерился со всей присущей ему тонкостью.

А тонкость всегда требует больших расходов. Чем проще, тем дешевле – не только при покупке сапог, но и в политике. Куда бы как просто подкупить тупого богодуя, и дело с концом! Так ведь нет – сперва его обхаживай, пока он в тебе не уверится, и только потом, когда он не будет ждать никакого подвоха, можно без помех забрать ожерелье… прах побери этих идиотов – украсть, и то не могут! Совсем ведь Аккарф уже, считай, в руках был – а вывернулся. А уж сколько богодуй треклятый в мозаичных покоях в гостях понасиделся, да не один, а со всей своей свитой, будь она неладна, а сколько съеденовыпито, сколько испраздновано… сколько денег позанапрасну истрачено – как вспомнишь, просто в голове мутится! Дороже только бал в аффральском вкусе обошелся – и тоже без толку. Этот Орвье, видно, и вправду редкий дурак – ему союз предлагают, а он и ухом не ведет. А может… может, не дурак? Может, просто цену себе набавляет? Тогда дело плохо. Аффраль, она и есть Аффраль. Мальчишке перстень с пальца снять довольно, чтобы половину людей Иргитера с потрохами купить – а уж о прочих самоцветах и говорить нечего. Захочет, так и трон прямо изпод Иргитера купит. В роскоши с Аффралью даже Найлисс не тягается. Что для аффральца шелка, золото, самоцветы? Эка невидаль! Это вам не нищая Адейна… которая тоже больно много воли себе взяла. А все изза крохотного кусочка общей границы с Юльмом – только он пока и не дозволяет окончательно удавить Адейну. Прежде Юльму до Адейны и дела не было – так ведь вскочило Лерметту в голову собрать Большой Совет! Где и стакнуться жалкой уродине Шеррин с Эвеллем, как не здесь. Хорошо еще, что Эвелль женат, а сыну его второй годик пошел… но если только Эвелль захочет, Адейна мигом откачнется под его руку. Значит, надо дать ему больше, чтоб не захотел… а ты поди, попробуй, догадайся, что ему по нраву придется, умнику! Все они, умники, с придурью. Вот тоже и оборотень драный – отказал, точно по щекам отхлестал. После стольких неудач Иргитер решил пересилить себя. Обижаться эттармский волк, видите ли, вздумал. Совсем обнаглел в своих дремучих лесах. Думает, раз он шерстью наизнанку, так на него и управы нет. Иргитер зубами скрипел, когда предлагал ему возмещение за обиду. В гости его звать незачем, не придет, сразу ясно. Да и с балами после сокрушительного неуспеха с Орвье Иргитер связываться закаялся. Нет, он куда лучше придумал. Вороненый доспех изумительной работы, в самом их Эттарме, и то таких нет – чем плох подарок? Прими, дескать, и забудь обиду… а когда забудешь, я уж придумаю, как мне тебя половчей за глотку ухватить. И что же? Не взял ведь, потрох волчий! Часа не прошло, как Иргитер отправил подарок Эттрейгу. Теперь он сидел и разглядывал вороненый металл, чувствуя, что еще немного, и он выхватит меч и своеручно разнесет ни в чем не повинный доспех вдребезги – а иначе бешенство попросту задушит его. Не взял, скотина мохнатая! Не взял! ! ! Велел передать, что до окончания Совета любой дар станет рассматривать как попытку склонить Эттарм на сторону дарителя, а потому с сожалением вынужден отказаться. С сожалением – как бы не так! Небось, сейчас клыки свои скалит, ухмыляется… снова куча денег потрачена – и снова впустую.

И откуда только у королей деньги берутся? Даже вот у матушки деньги были. А ведь она столько сложностей вокруг них развела – демон, и тот ногу сломит во всех этих отчетах, налоговых списках, земельных кадастрах и прочих никому не нужных бумагах. Они только министрам на руку – сперва государю голову заморочить, а потом воровать без помех. Как и всякая женщина, матушка совершенно не умела управлять. Вот Иргитер умел. Он сразу упразднил всю эту путаницу, уничтожил хаос. Он привел бюджетный год к фискальному. Единая система, единая отчетность, единый порядок – и никакой неразберихи. Вот только налогов поступает отчегото год от году все меньше. Впрочем, налоги – не главное. Главное – порядок, а порядок Иргитер навел. Не от налогов казна богатеет.

Иргитер потому и свирепел, что основной источник доходов был для него теперь недоступен. Согласиться на планы Лерметта – значит проститься с собственными. А помешать Лерметту можно одним только способом: голоса своего не отдавать и ждать, покуда найлисскому пройдохе надоест его затея. Ждать. Лерметт время тянет, а ты жди его, а ты сиди в Найлиссе безвылазно – кто кого пересидит. Так ведь Лерметт на своей земле, ему ожидание нипочем… а Иргитер сам поставил себя в безвыходное положение. И не сейчас – раньше, гораздо раньше… но кто же мог знать?

В первый же день своего царствования Иргитер подписал ордонанс о смертной казни. Он обдумывал его давно и тщательно. Смертный приговор утверждает только сам король. Только он волен над жизнью и смертью своих подданных. Негоже, чтобы министров боялись больше, чем короля. Негоже давать им в руки самое главное орудие власти – топор палача. Иначе, неровен час, много о себе возомнят, увидев, с каким трепетом кланяется им всяческий сброд. Возомнят, всенепременно возомнят… а от подобных мыслей недалеко до их воплощения в жизнь. Это Иргитер решил твердо: смертные приговоры может утверждать только король… и только на заседании своего личного совета, в присутствии министров и прочей швали. Мало ли кто может у короля печать стянуть и указ подмахнуть – якобы от имени его величества? Нет уж, господа. Не дождетесь. Действительны только те смертные приговоры, которые король утвердил прилюдно. Это правильно… это было правильно – до того, как найлисский щенок зажег беглые огни.

Иргитер вот уже всю осень проторчал в Найлиссе, вот уже и зима на носу – а в Риэрне ни один смертный приговор вынесен быть не может. И чем теперь прикажете казну пополнять? Матушка приняла закон о том, что имущество казненных изменников отходит престолу – хороший закон, правильный… вот только почему она ограничилась казненными? Женщина, что с нее взять. Знай Иргитер, что его пребывание в Найлиссе так затянется, уж он бы принял к этому закону соответствующее дополнение. Чтонибудь такое насчет предварительной досудебной конфискации… да, именно так. А теперь что? Изменники себе благоденствуют в темницах вместо того, чтобы расстаться с головой, замки их, земли и прочее имущество пребывают в руках их наверняка не менее преступных родственничков… а у Иргитера нет денег. Нет у него денег, чтобы перекупить у Найлисса согласие остальных королей.

Значит, больше ждать нельзя. Дни идут, а денег больше не становится. Наоборот. Конечно, если продолжать упорствовать, Лерметту придется уступить – но Иргитер вовсе не собирается разоряться во имя его прихоти. Наемникам ведь еще и чемто надо платить… наемникам… вот оно! Правда, в Найлисс, повинуясь королевскому приказу, тайно прибыл только первый их отряд – но теперь, когда положение Иргитера изменилось, выбирать не приходится. Это прежде он собирался силком захватить адейнскую уродину прямо под носом у Эвелля. Для такого дела ему бы и одного отряда с лихвой достало. Однако от этого замысла пришлось отказаться: мерзкая недотрога ни на минуту не отлипает от эльфов, а остроухие и рады – носятся с ней, словно невесть с какой драгоценностью. Иргитер, поддавшись унынию, едва не отправил наемников обратно в Риэрн – хорошо, что Териан ему отсоветовал. Прав Териан, прав – кого не берут ни уговоры, ни золото, отточенная сталь запросто проймет. Иргитер и сам так думает. Зря он приберегал этот свой замысел на крайний случай, зря опасался. Ну чего ему бояться, если план продуман до тонкости? Всегото и нужно, что подходящий труп… экий скандал – смерть посла или, еще того похлеще, венценосного гостя посреди переговоров! Пустька Найлисс попробует оправдаться… нет, пусть даже и не пробует – потому что времени у него на это не будет! Как только разойдется жуткий слух, не ждать, а перерезать весь этот опостылевший Совет Королей в полном составе… или нет, не в полном – чтобы потом было кому засвидетельствовать неслыханное коварство найлисского государя! Разумеется – ведь одеты исполнители будут в найлисское тряпье, и оружие у них тоже будет найлисское… никто не усомнится. И вот тогда – кому, как не Иргитеру, возглавить осиротевший Восьмерной союз! Чудом спасшемуся Иргитеру, который героически пробился через сотни убийц на волю… никто не посмеет ему перечить!

До сих пор Иргитер терпеливо ждал: что уж нибудь да случится – либо он всех переупрямит, либо союзников себе найдет, либо на испуг возьмет. Но теперь уже ждать нельзя. Людей, правда, все же маловато. Силами одного отряда резню не устроишь: один Сейгден чего стоит со своим мечом… да и Лерметт ему, пожалуй, ни в чем не уступит. И оборотень проклятый… а уж Эвелль… может, все же не торопиться? Дотерпеть до прибытия остальных наемников?

Но наемники приедут невесть когда – а вороненый доспех, брезгливо отвергнутый Эттрейгом, возлежал перед Иргитером уже сейчас, и мерцание тяжелой стали напрочь лишало Иргитера последних остатков самообладания.