В кабинете наставника пахнет эльфийскими травами, свечами и старинными книгами… А еще в этих стенах витают сказания и легенды. Они словно бы дожидаются, когда хозяин обратит на них свое благосклонное внимание. Ну еще бы! Какому же сказанию или легенде хочется бесследно кануть в прошлое? Ясно, что никакому. Любое сказание, любая легенда надеются остаться в истории. А разве есть для этого лучший путь, чем попасться на глаза подлинному ученому, коим, без сомнения, является наставник Дэрран? Ясно, что нет! Впрочем, время истории пока не настало. Оно только близится. А пока в кабинете безраздельно царит математика. Математика, математика и еще раз математика… очень полезная для управления государством наука.

— Что ж, с математикой в целом неплохо, ваше высочество. — Старенький эльф Дэрран, наставник принца Ильтара, наследника ирнийского престола, одобрительно кивнул своему юному воспитаннику. — Хотел бы я посмотреть на того казначея, который сумеет вас обмануть.

— Пусть только попробует, — довольно разулыбался принц. — Если он слишком много вычтет из казны, я намекну ему, что, кроме вычитания, существует еще и деление…

— Король должен быть милосерден, ваше высочество, — напомнил эльф.

— Но я же не стану делить его сразу, — возразил Ильтар. — Подожду немного, быть может, он вспомнит о пользе сложения. Или даже умножения. Отец всегда дает второй шанс, было бы самонадеянно и глупо с моей стороны поступать иначе.

— Что ж, хорошо, — кивнул наставник. — Итак, перейдем к уроку истории… Сегодня я бы хотел поговорить о Дивном Народе, навсегда покинувшем наш мир во времена отдаленные, но вовсе не столь незапамятные, как утверждают невежественные люди и эльфы.

Ильтар даже подпрыгнул на месте от радости. Историю он обожал. Наставник так интересно всегда рассказывает — лучше любых сказок. Правда, спрашивает потом куда как сурово… Попробуй позабудь хоть одно слово, сказанное каким–нибудь великим героем древности!

Но ведь на то и голова на плечах, чтобы знать и помнить, а иначе какой из него правитель выйдет? Только и способный, что чужие головы снимать, потому что они лучше, чем его собственная? Нет уж! Такой государь и сам погибнет, и других погубит. Эдак и королевство развалить недолго. А ведь хватает тех, что только этого и ждут… Лучше прилежно учиться, а потом править долго и мудро. Как отец.

— Дивный Народ, — начал наставник Дэрран, — в человечьем и эльфьем просторечии иначе именуемый гномами, покинул наш мир всего–то пять сотен лет тому назад. Еще живы эльфы, помнившие эльфов, которые помнили эльфов, успевших застать последних представителей Дивного Народа. История сохранила даже фразу, сказанную, быть может, последним из гномов одному из моих соплеменников, проявившему неуместное любопытство. Она, конечно, забавная и немного грубоватая, но все же это и в самом деле последняя сохранившаяся в истории фраза, несомненно, произнесенная представителем Дивного Народа.

— Что же это за фраза? — шепотом спросил принц. — Что он ему сказал, наставник?

— «Отвали, обалдуй ушастый!» — сказал один усталый гном одному не в меру любопытному молодому эльфу, — с улыбкой промолвил наставник. — Я имею честь числить этого эльфа среди своих предков. К слову сказать, именно ему принадлежит идея создания Первой Эльфийской Академии Изящных Наук. Но я отвлекся…

Принц слушал, затаив дыхание. Впрочем, уроки истории он всегда слушал именно так.

***

Далеко не в каждой деревне есть свой кузнец. Хороших кузнецов вообще не так много. Непростое это дело — кузнецом быть. Поэтому деревня, в которой свой кузнец все же есть, отличается от прочих. И еще как!

К хорошему кузнецу едут издалека. Тому серп сковать, тому — косу, тому — нож, а тому и вовсе коня подковать. Да мало ли что в хозяйстве потребуется? Без кузнеца — никак. А хороших кузнецов — раз, два и обчелся. Вот и едут к тому, о ком молва добрая. Людям ведь хочется, чтоб на совесть сработано было.

А приезжим надо где–то жить. Вот они и вынуждены к соседям кузнеца на ночлег да проживание проситься. Те их, разумеется, пустят да все полагающиеся по такому случаю благодарности выслушают. Всей деревне, значит, через кузнеца почет и уважение идет. Кузнец — самый главный после священника человек получается.

Эрвен, кузнец деревни Лоннери, умирал. И вся честно заработанная им слава, которой он при жизни щедро делился со своими соседями, не могла остановить приближение конца.

Был вечер. Золотистое сияние заката медленно таяло, уступая место надвигающейся от земли черноте. И точно так же таяла, истончалась кузнецова жизнь, уступая торжественному и неумолимому движению смерти.

Карвен, младший, седьмой сын кузнеца, стоя на коленях в комнате отца, читал при свете свечи Вечернюю, эльфийскую, молитву. Он так надеялся, что отец дотянет до утра и умрет на рассвете, под Утреннюю, человеческую…

— Не переживай… сынок… — силясь улыбнуться, прошептал отец. — Я и с ихними… Богинями… общий язык как–нибудь найду. Мы, кузнецы… народ ушлый…

— Держись, папа! — глотая слезы, прошептал Карвен. — До рассвета ведь всего ничего… ты только потерпи чуточку…

Отец ободряюще улыбнулся сыну, и тот, до крови прокусив нижнюю губу, вернул улыбку. И даже подмигнул.

«Я не заплачу! Ни за что! Еще не время! Рано еще! Отец еще жив!»

Его руки крепче сжали книгу «Молитвы для Утра и Вечера».

Он читал, не замечая крови, стекающей по подбородку. Читал медленно и старательно. Так, как священник когда–то учил.

Ветхий полуэльф ушел с час назад, когда стало ясно, что никакие эльфийские травы и молитвы о ниспослании здоровья больному уже не помогут. Когда за ним закрылась дверь, больной кузнец окончательно превратился в умирающего. За умирающего имеют право молиться только близкие. Священник прочтет молитву у себя в храме, скажет Напутственное Слово над гробом покойного, но провожать в последний путь — дело родни. Так от веку заповедано Богом Дня и Богинями Утра, Вечера и Полночи. Так тому и быть, Пока мир стоит.

— Сынок… — прошептал отец, и стройная молитва прервалась.

— Да, отец? — выдохнул юноша, судорожно стирая кровь с лица.

— Где же наши? Почему ты один?

— Купец Осмет приехал, — дрогнувшим голосом ответил Карвен. — И Харме Длинный с ним. Они хотят ярмарку делать. Братья нанялись к ним. Все для ярмарки устраивать, помогать там… и все такое.

— Ага, — прошептал отец. — Хорошее дело. Осмет… хорошо платит, а лишних… денег… не бывает. Ну… пусть так. Ничего.

В уголке кузнецова глаза предательски блеснула слезинка.

— Гадость… какая, — прошептал кузнец. — Совсем раскис. Мужчина я или кто? Сынок… вытри мне глаз. И оставь, ради всех эльфийских дев, эту книжку. Я ее… с детства помню.

Карвен торопливо отложил молитвенник, нагнулся к отцу и чистым платком вытер набежавшие слезы.

— Не боюсь… уходить. — Кузнец беспомощно поглядел на сына. — Жаль только… не проститься… с остальными.

— Я бы их мигом позвал, но Осмет их куда–то с поручениями услал, — соврал Карвен. — То ли в соседнюю деревню, то ли еще куда.

Не станешь же говорить умирающему, что в соседней комнате его старшие сыновья преспокойно делят отцовское наследство, намереваясь продать кузницу со всем, что к ней прилегает, и вступить в долю с окаянным купцом!

«Ну почему? Почему отец не женился во второй раз?! — с отчаяньем подумал Карвен. — Мачеха бы дом удержала. И кузню. И братьев бы устыдила. Они бы не посмели! Сволочи, сволочи!»

— Губу прокусил, — заметил отец.

— Это я случайно, — поспешно сказал Карвен и приложил ко рту платок. Вот же незадача! Скорей бы засохло, что ли…

— Я так и понял, — едва заметно усмехнулся отец. — Приложи–ка игус, а то рубаху кровью замараешь, а губа еще распухнет, чего доброго. Девки потом смеяться станут.

Карвен чуть не заплакал. Даже в последние часы жизни старый кузнец думал не о себе!

«А эти… эх, братья–братья…»

Он торопливо вскочил, отыскал шкатулку с лекарствами, открыл, достал листок игуса и приложил к губе.

— Так–то лучше. Немного подержишь, и никакого следа не останется. В молодости он меня частенько выручал, этот эльфийский цветок. Любил я в молодости подраться…

«Ты не заплачешь. Не смей! Не смей, я сказал!»

— А ну–ка… повтори мне «Основы кузнечного ремесла, от предков завещанные»! — попросил кузнец, когда Карвен отнял руку с листком игуса от губы и убедился, что кровь больше не течет. — Зря я тебя, что ли, учил?

«Зря, папа… но этого я тебе никогда не скажу!»

— А как же молитва? — промолвил он вместо этого.

— Подождет молитва. В любом случае… я намерен… дождаться Рассвета. Раз уж тебе… кажется, что это важно.

Могучие руки кузнеца бессильно покоились поверх одеяла. Никогда ему уже не взять молота. И сыну его молота не держать.

«Что ж ты так плохо нас воспитывал, папа?! Что ж так мало драл за уши?! Все боялся, что рука тяжелая… Ну почему мама ушла так рано? Почему ты не женился еще раз? Не умирал бы ты сейчас почти совсем один! Не пировала бы сейчас в соседней комнате стая коршунов… братья, называется! Как они могли?! Как?!»

— Основы кузнечного ремесла, от предков завещанные… — нарочито размеренным тоном начал Карвен. Так, словно ничего не случилось. Словно ничего не может случиться.

А свеча горела спокойно и ровно. И большие синие тени прятались в углах. Так продолжалось всю ночь, всю долгую ночь до самого рассвета. Сын говорил, а отец слушал. Сын отвечал, а отец внимал этому ответу, словно бы брус металла на ладони взвешивал, прикидывая, будет ли толк, или все — одна ржавчина? И горела свеча, ровно горела, и синие тени смотрели из темных углов, и чем дольше говорил сын, тем ясней становилось лицо отца, радовался он, что сын верно воспринял отцовские наставления. И так продолжалось всю ночь, всю долгую ночь до самого рассвета.

— Еще раз — как осуществляется эта проковка? — вдруг спросил кузнец. — Еще раз и подробнее!

— Рассвет, отец! — испуганно выдохнул сын, поворотясь к окну.

Он и сам не заметил, как ночь миновала.

— Неужели ты думаешь, я не чувствую? — странно улыбнулся кузнец. — Ведь это мой последний… а ты не печалься, за любимым делом время незаметно бежит. Вот эта ночь для тебя и пробежала. Так и жизнь пройдет, как эта ночь… оглянуться не успеешь. Главное — хорошо свое дело делать. Для того и живет человек. Итак, проковка…

— Папа, а молитва? Я же должен…

— Это и будет самой лучшей молитвой! — твердо ответил кузнец. — Другой мне не надо.

Карвен, запинаясь, заговорил, и, как всегда, когда речь шла о любимом деле, голос его постепенно окреп; вскоре он уже с удовольствием рассказывал отцу самомалейшие подробности данного кузнечного приема.

— Так, — кивнул отец, когда он закончил, — книжную премудрость ты отлично усвоил, ну а с ее исполнением у тебя всегда все хорошо было. Давай–ка обнимемся напоследок…

Кузнец рывком сел на постели, и подскочивший сын успел сжать его в объятиях.

— Доброе утро, сынок… — прошептали холодеющие губы.

А ласковое рассветное солнце словно бы заливало комнату тем благородным металлом, с которым простой сельский кузнец никогда не работал.

— Доброе утро, папа…

***

Карвен решительно перешагнул порог и навсегда захлопнул за собой дверь. Дожидаться похорон, лживых слез старших братьев и последующего раздела нажитого отцом имущества он не стал. Прихватил лишь отцовский любимый молот. Чтоб котомка не пустовала.

Тяжело таскаться? Кому другому, может, и тяжело, а кузнецову сыну в самый раз выходит. Вздохнув, что ничего нет на память о матери, он решительно направился на деревенское кладбище. От приступивших с изъявлениями соболезнований отмахнулся.

— Потом, уважаемые, все потом…

От парня отстали. Достаточно было увидеть слезы в его глазах, услышать его голос… Люди, они ведь не каменные… они все понимают.

— Братья загодя в городе бумагу выправили, — донеслось до него. — А Карвен все с отцом да с отцом… а против бумаги не попрешь… разве ж человек что–то может супротив бумаги?

— Братья?! — гневно возразил другой. — Да какие они ему братья?! Последний душегуб и висельник с такими родство водить откажется!

«Люди, вы же все понимаете, так почему же вы, черт вас всех подери, не понимаете ни черта?!»

Вот и могилка матери. Карвен упал на колени и наконец разрыдался в голос.

— Вот и все, мама! — давясь рыданиями, шептал он. — Вот и все! Скоро вы опять будете вместе! И все будет хорошо, правда?! Его принесут… и положат. Рядом с тобой положат. И вам будет хорошо. Здесь… так много солнца. Даже зимой. А я… не скоро вернусь, ты уж прости. Но в конце концов… ведь когда–нибудь мы все… обязательно встретимся, правда?! И тогда некоторым будет очень стыдно, но я не о них… Я люблю тебя, мама… и отца тоже люблю… а теперь… мне нужно уйти, понимаешь? Я вернусь…

Горсть земли с могилы матери, аккуратно завернутая в платок и спрятанная за пазухой, да тяжелый отцовский молот — вот и все богатство, с которым седьмой сын кузнеца покинул отчий дом.

— Карвен, куда ты? — окликнули его на краю деревни.

— Куда глаза глядят, — буркнул он, не заботясь, будет ли услышан ответ. И не останавливаясь прошел мимо.

Второй раз его не окликнули.

***

Тот, кто уходит куда глаза глядят, рано или поздно приходит на большую дорогу. Большая дорога встретила Карвена разбойничьим свистом. Он шел, оплакивая отца, вспоминая мать… и даже не сразу понял, что именно с ним произошло, когда трое неприятного вида незнакомцев загородили ему дорогу.

— А ну стой, мил человек! — проговорил один. — Отвечай, кто таков, куда идешь?

— Не знаю, — сквозь слезы ответил юноша. — Отстаньте.

Столь невежливый ответ незнакомца только развеселил.

— Ну надо же! — воскликнул он, обращаясь к двум другим. — «Отстаньте!» Вы это слышали? Отстаньте от него! Да мы к тебе еще и пристать не успели! — вновь повернулся он к юноше. — А ты уже хамишь. Безобразие. Такой молодой и уже наглый. Тебя папа с мамой разве не учили, что со старшими нужно вести себя вежливо? Кланяться, здороваться, на вопросы отвечать… и делать, что скажут, верно?

Упоминание отца и матери… сами эти слова в устах неопрятного и наглого чужака взбесили Карвена.

«Да как они смеют!»

«Папа с мамой учили, что нельзя обижать слабых!» — тотчас подумалось ему, и он сдержал гнев.

«Таких, небось, разок–другой ударить, так ведь и за священником бежать придется!»

Продолжительное молчание странного заплаканного юноши показалось главарю разбойников обнадеживающим знаком. Паренек, конечно, крепкий, слов нет — крепкий, но ведь ревет, словно размазня какая, сопли со слезами утирает. Короткой вспышки гнева у своей предполагаемой жертвы он попросту не заметил, не разглядел внезапно потемневших глаз.

— По твоему лицу я вижу, что ты вспомнил родительские наставления, — продолжил главарь разбойников. — Раскаялся и решил быть вежливым и слушаться. Так что если ты просто достанешь то, что у тебя в котомке, и отдашь мне, я даже не стану на тебя сердиться. И наказывать особо строго не стану. Так, для виду, разок–другой врежу… как бы для порядку, что ли…

— Чтоб ты потом мог честно сказать, будто тебя злые люди ограбили, — добавил другой разбойник.

— Чтоб никто не говорил, что ты хвастаешься, — присовокупил третий.

«Да это же самые настоящие разбойники!» — смекнул Карвен.

Ему стало грустно. Про разбойников столько всякого интересного люди рассказывали, а тут… недоразумение какое–то. Что, вот это и есть разбойники? Те самые прославленные лихие люди?

Карвен медленно снял котомку с плеча и опустил ее на землю, а потом нагнулся, развязывая.

— Дать тебе? — спросил он с какой–то непонятной интонацией, справляясь с хитроумным крестьянским узлом. — Дать тебе то, что у меня в котомке?

Когда он разогнулся, в руках его оказался здоровенный кузнечный молот.

— Так куда тебе дать? — нехорошо улыбнулся юноша, в упор глядя на разбойничьего главаря. — В глаз, по лбу или просто по голове?!

Даже если бы у каждого разбойника внезапно выросло по десятку ног, они все равно не сумели бы убежать еще быстрее.

Карвен сунул отцовский молот в котомку и пошел дальше.

***

— Ну, и как твой урок фехтования? — спросила королева Кериан у своего сына.

— Отлично, — ответил принц Ильтар. — Наставник сказал, что в случае какого–нибудь турнира или поединка он за меня спокоен. Сказал, что пора переходить к более серьезным вещам.

— Он имел в виду нападения и покушения?

— Примерно. Заговорщики не придерживаются законов чести и правил ведения боя, среди них полно невменяемых типов, готовых на все ради поставленной цели, а кроме того, они иногда нанимают профессионалов высокого уровня. Это совсем не то же самое, что поединок с принцем какой–нибудь соседней державы.

— Верно, — вздохнула королева. — Кстати, я приготовила для тебя подарок.

И королева подала сыну широкую и плоскую, тяжелую даже на вид шкатулку красного дерева.

У того аж глаза на лоб полезли от удивления.

— «Этре»… — потрясенно выдохнул он. — Мне?! «Этре», заговоренный самим Орегаром! Мама… это… я даже не знаю, что сказать… ведь это же… это же сумасшедшие деньги… даже для нас — сумасшедшие…

— Пистолеты «Этре», заговоренные великим Орегаром, действуют на всех магов и магических тварей без исключения, — медленно сказала королева. — Они действуют даже на самого Орегара. Однажды его из такого пистолета ранили, я справлялась. Он тогда едва выжил. А кроме того, они защищают своего хозяина от всех видов магического воздействия.

— Мама, боюсь показаться неблагодарным, но… я понимаю, что королевство может позволить себе такой расход, а королева — такую прихоть, но… зачем? Этот пистолет стоит столько же, сколько рота королевских стрелков.

— Полагаю, мой сын стоит не меньше, — откликнулась королева. — Или даже куда больше. Он у меня всего один. У королевства ты, кстати, тоже один. Кто наследует отцу, если тебя вдруг убьют? Уж смута в государстве в случае твоей смерти обойдется дороже этого пистолета, можешь не сомневаться. А что, если какой–нибудь маг возьмет тебя под контроль? Кукла на троне, безвольное орудие чужих прихотей — это может оказаться куда хуже любой смуты. Тогда мне самой придется тебя убить. Нет уж! Лучше научись стрелять из него как следует и в случае чего бей без промаха и промедления!

— Спасибо, мама.

— На здоровье, сынок. Хотела бы я тебе подарить вместо этого пистолета счастливую и спокойную жизнь, но…

— Для этого я просто должен был родиться кем–то другим, — ухмыльнулся принц Ильтар. — А я, идиот, родился наследником престола. Значит, так мне и надо!

Он восторженно посмотрел на пистолет у себя в руках.

— Береги его. Постоянно держи при себе — и не болтай о нем, — добавила королева. — Вообще никому о нем не рассказывай, ладно? Пусть это будет нашей маленькой тайной!

Принц вновь посмотрел на «Этре»… задумчиво так посмотрел.

— Ты кого–то подозреваешь? — очень серьезно поинтересовался он.

— Никого конкретно, но… сам понимаешь.

— А отцу тоже не рассказывать? — нахмурился принц.

— Я сама скажу.

Он разглядывал пистолет с таким искренним восторгом! Почти так же он смотрел на своего первого пони. Потом — на первую в своей жизни шпагу.

На роту личной охраны он смотрел уже по–другому.

— Эти люди и эльфы умрут за тебя, — сказал ему тогда наставник Дэрран. — Умрут по первому твоему слову. Умрут, выполняя любой твой приказ. Ты несешь ответственность за них, за их жизни — точно так же, как когда–нибудь, взойдя на престол, примешь ответственность за всю Ирнию.

Ее величеству хорошо запомнилось, как ее сын смотрел на выстроившуюся, словно на параде, роту. Как вдруг ссутулились его плечи, словно принимая на себя всю непомерную тяжесть ответственности. Как он потом с усилием выпрямился, обведя мир спокойным и гордым взглядом взрослого. Да. Он — принц. Да. Ему доверены все эти люди и эльфы. Он будет о них заботиться. Он сделает все, чтобы им было хорошо. А потом, когда придет его черед, позаботится и обо всей Ирнии. Он принимает эту ответственность на себя. Как его героический дядя. Как отец.

Королева Кериан печально улыбнулась.

«Он еще не скоро привыкнет к мысли, что у него действительно есть собственный „Этре“, не скоро поймет, что эта безумно дорогая и невероятно надежная штука вправду принадлежит ему. Что ж, это и хорошо. Он действительно научится с ней обращаться. Как следует научится. Лишь бы хватило времени».

«Интересно, получится ли тайком от несносных в своем любопытстве фрейлин продать еще одно бриллиантовое ожерелье? Тогда можно было бы купить такой и мужу. И, черт всех побери, я бы не отказалась от такого пистолета сама! А еще интересно, что скажет любимый супруг, когда узнает, что его жена, королева, мать наследника престола, и прочая, прочая, переодевается в костюм пажа, тайком выскальзывает из дворца, переодевается еще раз, уже в городское одеяние, и шляется по разным подозрительным местам, продавая украшения и покупая пистолеты?»

Королева и сама не знала, отчего ей хочется, чтобы у мужа и сына обязательно были эти пистолеты. И уж тем более не понимала, для чего такой пистолет ей самой. Но она не задумываясь отдала бы за это все свои драгоценности.

Мудрые люди не дают воли своим прихотям, но всегда подчиняются движениям сердца, а мудрость не всегда прячется под личиной седобородой старости. Седобородый старец как раз может оказаться распоследним дураком, а мудрой может быть и молодая женщина. Даже королева может быть мудрой, если очень постарается. Если все–таки сделает то, что почему–то кажется важным.

Королеву терзали невнятные опасения. Что–то могло случиться. Что–то пока смутное и страшное… но во всем этом как–то были замешаны маги и магические твари. Как–то… Ее величество не знала, как.

В королеве было достаточно эльфийской крови, чтобы среди грохота мира расслышать тихий шорох надвигающейся опасности, и достаточно здравомыслия, чтобы принять в расчет предупреждения внутреннего голоса.

Именно поэтому она не то что государственной казной — своими личными деньгами пользоваться не хотела. Их ведь отследить можно. Да что там, проще простого их отследить. Тому же казначею вполне доступно. Или его помощникам. Или секретной службе. Или… да мало ли еще кому?

Не от сына и не от мужа, чей пистолет был следующим на очереди, королева скрывала свои расходы, а от кого–то совсем неведомого, невзрачного, незаметного, от кого–то, на кого и не подумаешь, но кому ни в коем случае не следует доверять. А если знать кто, если знать заранее, так и вообще повесить без суда и следствия. Вот только как о подобном узнаешь?! Как определить холодную и лживую тварь среди сотен улыбающихся лиц? По лживой улыбке и лживым глазам? Полноте! Здесь, во дворце, где почти половина улыбается, потому что положено улыбаться?! Улыбается, кланяется, лебезит перед их величествами… да здесь улыбки через одну лживые! И ведь не потому, что среди толпы придворных и в самом деле есть хоть один настоящий предатель. Просто их с детства учили, что так надо. Просто они по–другому не умеют, да и не хотят они уметь по–другому.

Королева продавала свои драгоценности, потому что это было единственным до поры до времени не отслеживаемым источником денег. Тех самых денег, на которые она купит пистолеты. О которых никто не будет знать. Которые могут оказаться решающим аргументом, если о них никто не узнает. Ведь если никто, значит, и враги не узнают. Не узнают, не смогут принять ответных мер.

Иногда для полной победы не хватает сущей малости. И случается, что именно эта самая малость спасает жизни и судьбы, в трудную минуту оказываясь решающей.

Лучше всего иметь–таки эту самую малость про запас. И если ее величеству кажется, что это должны быть пистолеты «Этре»…

***

— Работу ищешь? Кузнецовых кровей? На молоте спал, наковальней укрывался? — Словоохотливый старичок, встретившийся на краю попутной деревни, заговорил Карвена чуть не до смерти. Зато показал дорогу к местному кузнецу, коему вроде бы требовался помощник. Правда, радоваться заранее Карвен не спешил. Старичок то и дело пересыпал свою речь обмолвками вроде «если я правильно помню», «если я ничего не перепутал» и даже «если мне все это вчера не приснилось» — и безоговорочно полагаться на его болтовню не стоило.

Одно было ясно — кузнец в деревне все–таки есть. Потому как то, что впереди, — несомненно кузня. А то, что горделиво разносится по всей округе колокольным звоном, — голос кузнечного молота. Собственно, Карвену и провожатый был не особенно нужен, он бы и так дошел, ориентируясь на знакомые с детства звуки. Но когда чужака приводит и представляет кто–то из своих — это всегда правильнее. Доверия больше. Мало ли кто эдак с большой дороги забрести может?..

— А чего я еще слыхал, если только опять что–то не путаю, а то ведь у меня память что твое решето, — тарахтел старичок. Его голос звучал размеренно, словно сверчок стрекотал. — Сосед кумы мельника, это не тот, который окривел, а тот, что справа, слышал от своего брата, у которого в прошлом году чуть телегу не украли и который в соседней деревне живет; так вот, брат его говорил, что доподлинно слышал, как его двоюродная тетка рассказывала то, что она услыхала от кого–то из проезжавших по большаку вроде бы бардов, если это только были не конокрады, впрочем, она не видит особой разницы, но будто бы они говорили промеж себя, что наш король вновь воевать собирается. Если он, конечно, наоборот, не мирится. Впрочем, как же он может помириться, если еще не воевал?

Карвен потряс головой. Ворох чужих слов, как попало в нее обрушившийся, к несчастью, обратно не высыпался. А жаль. Иной такую окрошку из слов соорудить умудряется… вот сам бы этим и питался, так нет же — других кормит!

«Сколько уж лет прошло с той войны, о которой ты рассказываешь, — подумал Карвен. — Впрочем, кто знает — может, ты на ней побывал и тебе так перепало, что все теперь в голове путается?»

— А вот и кузня, парень, — мельком обронил старичок. Ну да, конечно, у него ведь были куда более важные вещи, кои обязательно следовало сообщить мимохожему пареньку, особенно если он все–таки тут останется. — А я ж тебе еще не рассказал, какие есть возможности для войны и для мира и какие от этого для государства могут быть последствия, особенно если король не мирится, а, наоборот, воевать изволит, если мне все это, конечно, не приснилось… Одного не пойму — как мне мог присниться сосед кумы мельника, я ведь его терпеть не могу, а если мне сама кума приснилась, то как я после этого вообще проснулся?

— Не знаю, — искренне ответил Карвен, решив, что с кузнецом он как–нибудь сам поговорит. Избави Боги от такого посредника! — Не знаю, как вы проснулись, уважаемый, не уверен, что с вами это произошло, но все же благодарю вас за доброту, за беседу и за то, что до кузни проводили!

— Так ты считаешь, я до сих пор сплю? — удивился старичок. — А как же это ты мне снишься, если я тебя впервые вижу? Или мы где–то встречались, а я позабыл?

Карвен оставил его размышлять над этим вопросом в одиночестве.

Решительно поклонившись, он отвернулся от неугомонного старичка и шагнул на порог кузни.

Меньше всего его в этот момент волновали какие бы то ни было войны. Войны — удел благородных, им, известное дело, без войны не естся и не спится. А простому человеку до войны дела нет. Лишь бы под горячую руку ненароком не попасть.

***

Карвен распахнул дверь, и ему показалось, что он вернулся домой. Не в тот дом, из которого ушел так недавно, терзаемый горем и негодованием, а в тот, в который мечтал вернуться когда–нибудь после смерти. Просто распахнуть дверь… распахнуть дверь и увидеть спину отца, услышать голос матери: «Сынок, где ж ты пропадал так долго?»

Из распахнутой двери на него дохнуло воздухом прошлого. Воздухом детства.

Но нет, это была совсем другая кузня. И совсем другой кузнец обернулся к нему, оторвавшись от своей работы. Совсем другой, а все же…

«Когда–нибудь я вернусь. Когда–нибудь я просто приду домой».

— Подручным? Со своим молотом? — Невысокий, широкоплечий, почти как отец, его рыжеусый собрат по ремеслу, прищурившись, окинул Карвена придирчивым взглядом. — Есть у меня подручный, парень. Заболел, правда. Так то — ненадолго.

— Так мне и надо ненадолго! — обрадовался Карвен.

— А почему это тебе надо ненадолго? — еще пристальнее всмотрелся в него кузнец. — Когда человеку работа в радость, он надеется, что это надолго. А если тебе не в радость — зачем ты мне? Все портить и под ногами путаться? Таких помощников и даром не надо!

— Да нет же! — испугался Карвен.

Как же неверно его поняли! Интересно, это он сам неудачно выразился или кузнец попался такой подозрительный? И чего это он, в самом–то деле?

— Я хорошо работаю, — сказал Карвен. — И работа мне в радость, честное слово! Просто я здесь мимоходом. Мне бы просто денег на дорогу заработать, и все.

— А куда направляешься, позволь спросить?

И вот дернули же черти за язык! Не мог придумать что–нибудь. Ведь чувствовал же, что нельзя такое говорить!

— Куда глаза глядят, — брякнул он и понял, что пропал. Здоровенная ручища мигом сграбастала его за шиворот.

— Так–так–так… — с нехорошим интересом протянул кузнец. — Денег на дорогу заработать — и дальше… мимоходом… а цели никакой и вовсе нет… куда глаза глядят, да? А куда они у тебя глядят, интересно? Если нет никакой цели и ты все равно идешь, куда придется, зачем тебе вообще куда–то идти? А ты идешь. Осталось выяснить, от кого ты скрываешься. И почему. Украл что? Убил кого–нибудь? Соседскую девицу соблазнил?

— Нет, — потрясение выдавил Карвен, понимая, что хоть он и сам парень не слабый, но из кузнецовой хватки вряд ли вывернется.

— Что — нет?

— Все — нет! — ответил Карвен. — Ничего этого я не совершал.

— Значит, просто сбежал из дому? — уже менее грозно, но еще более мрачно поинтересовался кузнец.

— Не сбежал, — покачал головой Карвен. — Просто ушел.

— Просто ушел? — вскипел кузнец. — А твой старик–отец сам машет молотом?! Ведь ты из наших, я же вижу! Неужто тебе отца с матерью не жаль?!

И Карвен не выдержал. Толкнув кузнеца в грудь с такой силой, что тот выпустил его и с размаху сел на пол, он заорал во все горло. Заорал, чувствуя, как подкатывают слезы, чувствуя, что еще немного, и он попросту разревется. Позорно, как маленький, разревется перед незнакомым человеком, пусть и кузнецом…

— Да что ты понимаешь?! Ты же ничего не понимаешь! Умер у меня отец, понятно?! Умер! И мать умерла!

— А ты отцовское наследство бросил и гулять отправился? — потирая грудь, хмуро спросил кузнец. Уже куда более мирно спросил. И не потому, что чужого крику испугался. Просто… хорошие люди, они чувствуют, когда другому несладко. Ну, может, не всегда сразу чувствуют, а все же…

— Отцовское наследство братья делят, — немного успокоившись, с горечью ответил Карвен.

Ну вот, он хотя бы не опозорит себя, разрыдавшись, как маленький…

Ему стало стыдно, что он наорал на человека старше себя. Может, разбойники правы были? Забыл он наставления отца с матерью. Никого не уважает, почем зря всем хамит. Так и самому недолго разбойником сделаться. Надо поскорей себя в руки брать, пока хуже чего не вышло.

— Быть того не может, чтобы братья брата на улицу выбросили, — недоверчиво покачал головой кузнец, подымаясь на ноги. — Да еще — кузнецы. Это где ж такие сволочи–то водятся?

— Если бы они кузнецами оставались, твоя бы правда была, — вздохнул Карвен. Так ему обидно стало, что хоть плачь. Да что ж это такое на самом–то деле? Да разве так делается, как братья поступили?! Вон и человек не верит… Не абы кто — кузнец, настоящий мастер. Не верит. Потому что не делают так люди. Не делают! Так и вообще быть не должно!

«Где ж такие сволочи–то водятся?» — через него братья теперь еще и деревню опозорили.

Или ему молчать нужно было? Но разве такое утаишь? Это даже ведь не шило в мешке, это горячие уголья в кармане. Все равно люди узнают. Все узнают. И что братья сделали. И кем стали.

— Что значит — оставались? А кем же они стали? — промолвил кузнец, глядя на парня с куда большим доверием и даже некоторым сочувствием. Видать, и впрямь крепко ему досталось, раз на того, к кому работы искать пришел, руку подымает. По всему видать — не дурак. А умные люди так не делают. — Так кем же стали твои непутевые братья?

— Торгашами, — ответил Карвен. — Это они только думают, что купцами, а на деле — торгашами. И начали с того, что решили продать отцову кузню. Деньги им понадобились. Он еще живой был, а они уже… в соседней комнате… что кому достанется, делили…

— И тебя обделили? — спросил кузнец. Нарочно спросил. Он уже знал, что ему сейчас ответят. И даже готов был к новой вспышке обиды, быть может, даже ярости и гнева. Но ведь нельзя в себе такое носить. Да еще в столь юном возрасте. Пусть уж выкричится парень. Выкричится, а если повезет, то и выплачется. Небось полегчает маленько. Он ведь гордый… Чужим людям жаловаться не станет, а своих у него не осталось. Один он на белом свете. Как есть один. — Неужто никакой доли тебе братья не выделили?

Однако юноша быстро пришел в себя, подавил и гнев, и обиду. И ответил, подобравшись, словно канатный плясун перед опасным прыжком, словно боец перед решительным ударом. Спокойно ответил, с достоинством:

— Я с отцом был. Без меня делили. У меня совета не спрашивали. И так знали, что отвечу.

— Понятно, — вздохнул кузнец, совсем по–другому глядя на своего собеседника. — Ты — младший?

— Да, — ответил Карвен. — Седьмой сын. Дочерей у матери не было.

— Все равно можно попробовать… ну, как законники говорят, опротестовать. Как–то бороться. Я не силен в этих делах, но можно посоветоваться с нашим священником, съездить в город и…

— Вот братья в город и поехали, — перебил его Карвен. — Как только стало ясно, что отец не встанет, сразу же и поехали… и вернулись с бумагой…

— С бумагой, значит… — сказал, будто ругательство выплюнул, кузнец. — Понятно. С бумагой — это да… Что ж, я тебе верю. Ты получишь работу.

И привычные с детства стены кузни приняли Карвена в свои объятия. У него вновь, пусть и временно, был дом.

— Звать меня Грейф, — представился кузнец, протягивая широкую, как лопата, руку. — А тебя?

— Карвен. — Юноша благодарно вложил в нее свою ладонь. — Труд рук моих — твой, наставник, — произнес он древние слова клятвы, переходившие из рода в род, от кузнеца к кузнецу.

— Труд рук твоих — мой, подручный, — откликнулся кузнец, сжимая руку. — Ты будешь сыт, одет и защищен. Что ж, бери молот, покажи, на что способен. — Грейф приглашающе кивнул Карвену, и тот радостно шагнул на привычное место. Отцовский молот мигом оказался в его руках.

Кузнец посмотрел на парня и вздохнул. Этот не станет плакать — так и будет носить в себе свою боль, пока та не разъест его, словно язва здоровую плоть. И что тут сделаешь?

Грейф вновь вздохнул и пожал плечами.

Плохо быть слишком сильным. Так же плохо, как слишком слабым. Но Боги, создавая этот мир, зачем–то сделали его именно таким. Им, как говорится, виднее…

«Все в ладонях Утра, Вечера, Ночи и Дня!»

***

— Ваше высочество, мне почему–то кажется, что вам давно пора спать, — удивленно промолвил мастер Джарлин, придворный бард–наставник, решивший скрасить одолевшую его бессонницу посещением дворцовой библиотеки.

Принц Ильтар медленно поднял глаза от толстенного старинного тома. В свете свечи бард с изумлением увидел, что лицо его высочества мокро от слез.

— Господи, ваше высочество! Что случилось?! — испугался бард. — Вам нужна помощь?

Принц покачал головой. Сначала просто покачал. Потом яростно помотал ею из стороны в сторону. Сорвавшиеся со щек слезы разлетелись радужными брызгами. Зоркие глаза эльфа углядели это чудо, а обеспокоенный состоянием принца разум… жадный до эффектных образов разум барда безжалостно и точно отметил и зафиксировал всю эту красоту.

«Ваше высочество, еще раз!» — чуть не выдохнул восхищенный внезапным видением эльф.

— Ваше высочество, что случилось? — обеспокоенно повторил придворный бард высшего ранга.

— Наставник… — Голос принца дрогнул и сорвался. Замер на миг: — Наставник, — на сей раз принц справился с голосом; давешние упражнения все же не пропали зря, хоть его высочество и не уделил им должного внимания, — наставник, это так прекрасно!

Эльф вздохнул с облегчением. Если принц прослезился всего лишь от избытка чувств, найдя нечто столь прекрасным, что все прочие способы выражения восторга почел недостаточными, то его наставник может лишь радоваться. Бывает ведь такое. Есть невероятная, подлинная красота, которая властным мановением руки останавливает попытки выразить самое себя, неважно, в слове ли, в звуке, в цвете или в движении… для каждого эта красота — своя, нечто сродное именно тебе, как бы продолжение твоей души в безмерность мирозданья. Когда чувствуешь такое… это любовь. Она поражает, как удар молнии, как выстрел в упор, слезы — единственный доступный нам способ откликнуться. Мы можем плакать — это восхитительное счастье, самый потрясающий из даров, доверенных нам Богинями. Так неужто принц уже научился?

Эльф хотел поинтересоваться, что именно так впечатлило принца, но тот уже вскочил, опрокинув кресло. Книга плясала в его сильных, внезапно ставших непослушными пальцах.

— Наставник, посмотрите… Вот…

— Ваше высочество, вы прочли это в подлиннике? — изумленно переспросил бард.

— Вы сказали, что… я мало занимаюсь… я решил, что вы правы, решил, что буду сам… почему вы должны лишнего трудиться, раз это я — лентяй? Я решил сам, дополнительно… сначала ничего не выходило толком… а потом… Вот эти несколько строк… до меня вдруг дошло, как это… каково это… Вы всегда говорили, что гномы были великие мастера стихосложения, наставник, что ни эльфы, ни люди им и в подметки… но я никогда не думал, что это будет… так… это же не просто красиво… это… у меня слов нет, как это все…

— А их и нет, ваше высочество, — печально улыбнулся наставник Джарлин. — У гномов они были, а у нас, грешных… Светлыми Богинями вместо слов нам дарованы слезы. Мы можем читать, восхищаться и плакать.

— Как жаль, что я так поздно родился! — воскликнул принц Ильтар. — Вот бы на лет семьсот раньше!

— Я непрестанно вздыхаю о том же самом, ваше высочество. Но Богу и Богиням виднее, кто и когда должен был родиться.

Принц полуприкрыл глаза и прошептал полюбившиеся строки.

— Я и не подозревал, ваше высочество, что вы окажетесь способны так быстро продвинуться в изучении верхнегномьего, да еще и научитесь так остро и тонко чувствовать, — почти благоговейно молвил эльф. — Впрочем, в последнем ко мне на помощь пришли не только Богини — величайший из ведомых нам гномьих поэтов приложил к этому благородному делу свой ослепительный молот!

***

— Как стемнеет, приходи сегодня на сеновал, — подмигнув, заявила Линнэ, дочь кузнеца Грейфа, ловко проскальзывая в отведенную Карвену комнату.

— Что? — удивился он.

— Ты туповатый или просто глухой? — фыркнула девушка. — Когда стемнеет, приходи на сеновал! Может, ты еще и зачем я тебя зову, не знаешь?

— Не приду, — оправившись от растерянности и смущения, покачал головой Карвен.

— Что значит — не приду? — возмутилась девушка. — Почему это?

— Я у твоего отца работаю. Как я могу с дочерью хозяина путаться?

— Да не бойся ты! — фыркнула Линнэ. — Никто ничего не узнает. Можешь мне поверить. Не в первый раз.

— А я и не боюсь, но… Все равно не приду, — упрямо пробурчал Карвен.

— Да что ты, как теленок, «му» да «му»! Тебе говорят — приходи, значит, приходи. Нравишься ты мне, понятно?

— Да, — ответил Карвен. — Понятно.

— Так придешь?

— Нет.

— Вот как?! Значит, ты мне нравишься, а я тебе — нет? — вскипела девушка. — Получается, ты мной пренебрегаешь? Да ты хоть понимаешь, что я могу с тобой сделать?!

— Понимаю, — кивнул Карвен. — Ничего.

— Ах так! Знай же, если не придешь, я скажу отцу, что ты ко мне приставал! — пригрозила Линнэ. — Увидишь, что он с тобой сделает.

Карвен от неожиданности замер с разинутым ртом. Подобного коварства он не ожидал.

— Ага! Испугался! — торжествовала девица. — Все вы, мальчишки, смелые, пока на вас как следует не прикрикнешь!

Карвен молчал. Этот дом… такой привычный, такой настоящий… такой… домашний… похожий на то, что было раньше… так хотелось поверить, что он — на самом деле. Вот только… такие, как Линнэ, там не водились.

«Да что же это такое? Стоит чего–то коснуться — и оно тотчас рассыпается! Или это я виноват? Касаюсь как–то не так? А может, просто не нужно пытаться себя обманывать, представляя что–то одно как что–то другое?»

И все равно, не попытайся она пригрозить, может быть, он и передумал бы в конце концов, теперь же Линнэ казалась ему страшно похожей на его собственных братьев. Что–то делать за спиной отца? Вообще за спиной кого–то своего? Она предлагает ему принять в этом участие? Обманывать вместе с ней? Кого? Того, кто ему доверился? Кто помог ему?

Дом рухнул. Еще раз. Есть ли смысл ковыряться в обломках?

— Нет, — решился Карвен. — Я все равно не приду. А чтоб все твои угрозы остались пустым звуком, я сейчас просто соберусь и уйду. И можешь тогда грозить вот этой стенке, что у меня за спиной.

— Как — уйдешь? — растерялась дочь кузнеца. — Ты ж работать нанялся!

— Работать, — тяжко вымолвил Карвен. — А не с тобой на сеновале валяться.

— Как это ты вдруг уйдешь?! — возмутилась она. — Тебе же работа нужна!

— Нужна, — сказал Карвен. — Но не ценой обмана.

— Ты не можешь уйти! — беспомощно проговорила она. — Порядочные люди так не делают!

— Порядочные люди? — Карвен покачал головой и принялся надевать сапоги.

— Эй, ты чего это? Перестань! — испугалась девица. — Что я отцу скажу?

— Скажешь, что ко мне приставала, — натягивая второй сапог, ответил Карвен. — По крайней мере, это будет правдой.

— Вот еще! — воскликнула Линнэ. — Представляешь, что мне за это будет?

— А врать вообще нехорошо, — поведал ей в ответ Карвен. — Представь лучше, что тебе будет, когда ты умрешь и Боги призовут тебя к ответу. Представь, как тебе от Богинь достанется.

— Врешь ты все! Богини покровительствуют любви!

— Так то ж любви, — ответил Карвен. — Разве ты о любви говорила?

Сноровисто увязав котомку с молотом, он поднялся и шагнул к двери.

— Да погоди же ты! Вот дурной! Разве я тебе что плохое предложила?

— Если что–то от кого–то нужно скрывать, значит, плохое, — последовал ответ.

Карвен распахнул дверь.

— Стой! — воскликнула девушка каким–то совершенно новым тоном, и Карвен остановился. — Я была не права! — быстро сказала она. — Прости. Считай, что этого разговора не было.

— Хорошо, — тотчас улыбнулся он, поворачиваясь. — Не было. И дальше не будет, ладно?

— Ладно, — понурившись, пробурчала она. — Что, я дура, что ли? С одного раза не понимаю?

— Спасибо.

То, что теперь вновь возникало вокруг Карвена, уже не было похоже на его прежний дом, но в этом месте вполне можно было жить. Хотя бы какое–то время. А Линнэ все–таки оказалась лучше его братьев.

— А ты… не станешь хуже ко мне относиться из–за того, что я тут тебе наговорила? — забеспокоилась Линнэ.

— Но ведь этого разговора не было, — добродушно улыбнулся Карвен. — Вот если бы он все–таки был, мне бы пришлось хуже относиться к тебе, а если бы я согласился, то и к себе. Но ведь его не было. Как я могу плохо относиться к дочери своего хозяина?

— Ну, спасибо тебе, — проворчала девушка. — В жизни еще со мной такого не случалось…

И вышла, изумленно покачав головой.

***

Сумерки. Сумерки за окном. Над Феранной, столицей Ирнийского королевства, медленно склоняется ночь. Ночь, звезды… Все, что должно было произойти за день, уже случилось.

Все… или все–таки нет?

Здесь, в королевском дворце, где все еще суетятся придворные, занятые, разумеется, сверхважными делами, где по углам шепчутся парочки, юные и не очень, где слуги торопливо заканчивают уборку, где вечно бдительные часовые, кажется, вообще не замечают времени суток… можно ли говорить, что здесь уже все случилось, что до самого утра уже ничего не будет? Можно ли так сказать, если здесь постоянно что–то происходит, а слухи и сплетни распространяются даже тогда, когда вроде бы все давно и крепко спят? Не охрана же, в самом деле, их переносит? У нее других занятий хватает. Да и присягой запрещено. А присяга соблюдается. Кого попало в дворцовую охрану не берут. Видят Боги, слишком трудно получить заветное место, чтобы рисковать им почем зря. Так–то вот…

Сумерки. Сумерки за окном. Сумерки медленно сменяются ночью, все, что должно было произойти за день, уже случилось… так все или нет? Спят ведь уже важные государственные чиновники, министры и советники его величества. Спят многочисленные фрейлины королевы. Спят церемониймейстеры, камердинеры и шталмейстеры. Спит в полном составе весь Геральдический совет. Кстати, и король с королевой уже…

— Ты тоже почувствовала? — вмиг охрипшим голосом поинтересовался король Илген у жены. Новенький «Этре» лежал на его ладони, грозно сверкая воронеными боками. Королева Кериан коснулась еще одного такого же пистолета, удобно расположившегося в кобуре у ее правого бедра, и победно улыбнулась. Отличное все же платье — в этих складках и кружевах не то что пистолет, любовника спрятать можно. Любовник ее величеству ни к чему, тогда как пистолет… И ведь никто ничего до сих пор не знает! А значит, и враги — враги, которые ей отнюдь не приснились, не знают. Зато ей теперь точно известно, что они есть. В его величестве эльфийской крови куда как меньше, и все же королеву совсем не удивил вопрос супруга, заданный в ответ на «маленький невинный подарок», преподнесенный любимой супругой. Не «зачем», не «почему», не «откуда такие деньги, ваше величество» — вопрос единственный и по существу. Главный, можно сказать, вопрос. «Ты тоже почувствовала?» Он означает, что и его величество что–то такое почуял, а значит, было что чуять, не могло же показаться им обоим!

— Да, любимый, — со вздохом ответила она. — Почувствовала. Давно уже чувствую. Но они опоздали. Я успела первая. Никто не знает про эти пистолеты. Они опоздали, кем бы они ни были!

— Про эти пистолеты? — вопросил король.

— У меня и Ильтара — такие же, — ответила королева. Король вздохнул и слегка расслабился. Улыбнулся.

Смутная сеть беспокойства, залегавшая где–то в глубине его глаз, медленно утонула. Она не рассеялась, нет, но… стало немного легче, снова есть чем дышать, и не мечутся, словно безумные, мысли в тревоге за родных, как раньше.

— Как тебе это удалось? — спросил король, любуясь совершенными формами «Этре».

Королева подумала, что точно так же он любуется ею, когда они остаются наедине в супружеской спальне, переставая быть королем и королевой, становясь наконец любящими супругами… подумала и расхохоталась.

— О! Это было вовсе не сложно! — улыбнулась она, припоминая, как какой–то любитель девиц, переодетых в мужское платье, попробовал ее облапать в темном переулке и как она безо всякого сожаления оставила его посреди означенного переулка с пулей в брюхе. Нет, это не показалось ее величеству трудным. Скорей уж забавным.

Она быстро пересказала мужу несколько наиболее веселых эпизодов из своих похождений.

— У меня теперь немного меньше бриллиантов, — сообщила она. — Зато есть нечто куда лучшее. Как выяснилось, бриллианты совершенно не защищают от страха, тогда как пистолеты…

— Бедная моя, сколько же тебе пришлось пережить… — пробормотал король Илген. Похоже, он вовсе не разделял мнения жены о том, что все это было забавно и почти безопасно.

— Ну что ты. Это было совсем не страшно. То, чего я боюсь… оно больше и страшнее…

— Я тоже боюсь этого… невесть чего, о чем я даже понятия не имею. — Король Илген обнял супругу. — Но вместе мы справимся, верно?

— Верно, — прижавшись к нему, шепнула она. — Вместе мы справимся с чем угодно.

— Особенно вооруженные твоими пистолетами, — улыбнулся король. — Кстати, кого ты подозреваешь? Кроме врага ведь должен быть и предатель, верно? Иначе ты бы просто воспользовалась собственными средствами или потребовала денег у казначея. Так кого ты подозреваешь?

— Кого–то, — вздохнула королева. — Если бы я знала кого… я бы просто сказала тебе, и мы не мучились бы страхом и неизвестностью.

— Ничего. Страх, разделенный пополам, — это только половина страха, — утешил его величество. — А неизвестность, разделенная пополам, — нечто такое, что может быть разгадано. И мы сделаем это. Однако… — Его величество на миг задумался и озабоченно потер лоб. — Однако пропажу твоих драгоценностей нужно как–то легализовать, — добавил он. — Рано или поздно о ней станет известно, и обязательно обвинят кого–нибудь невиновного. Служба безопасности будет шастать туда и сюда, а тот, от кого мы таимся, может насторожиться. А то и вовсе догадается, особенно если пропавшие драгоценности будут найдены, а суммы, за них вырученные, совпадут с теми, что были отданы неким молодым человеком за баснословно дорогие пистолеты. Если то, чего мы боимся, и впрямь реально, то либо оно очень серьезное, раз существует и даже смеет нам угрожать — а секретная служба до сих пор ничего не знает… либо как–то связано с самой секретной службой. Тогда дела и вовсе плохи. Даже один–единственный предатель на достаточно высокой должности — уже большая беда.

— А если обвинят кого–то другого, это будет просто мерзко.

— Ты же знаешь, я никогда на такое не пойду, — покачал головой король. — У меня уже есть один несправедливо обвиненный. На всю жизнь хватило.

Он прикрыл глаза.

Королева знала, кто сейчас встал перед внутренним взором его величества. Капитан третьей гвардейской роты. Тот самый капитан. Всех спасший, выигравший битву, а с ней и войну. Несправедливо обвиненный, оклеветанный, преданный всеми, в том числе и своим королем. Не было тогда другого выхода. Просто не было…

— Словом, этот вариант отпадает, — жестко сказал король Илген.

— Даже не рассматривается, — кивнула королева Кериан. — Но, может быть, просто потерять шкатулку?

— Во–первых, ее все равно найдут. Потерять что–либо бесследно не так–то просто. А во–вторых, за все наши вещи кто–нибудь отвечает.

— Подарить кому–нибудь, кому можно доверить такую тайну? — предложила королева. — Подарить в закрытой шкатулке и попросить молчать, что в ней один лишь воздух?

— Хорошо бы, но… служба безопасности на всякий случай проверяет не только входящие, но и исходящие.

— Это еще зачем? — удивленно нахмурилась королева. — Они нас охраняют или сторожат? Боятся, что мы передадим на волю какую–нибудь записку?

— Не думаю, что они делают это с какой–нибудь особенной целью, любимая, — развел руками его величество. — Правило старое. Еще при прадедушке введено, но отменять его сейчас…

— Будет выглядеть подозрительно, и шкатулку все равно на всякий случай проверят, — согласилась королева Кериан. — А мы не можем знать, не будет ли среди проверяющих предателя.

— Вот именно. Итак, задача пока не решена. Продолжаем думать. Что такого могло случиться с твоими драгоценностями?

— Ну не съели же их! — с досадой воскликнула королева Кериан.

— Что?! — выдохнул его величество, уставившись на супругу как на воплощение Богини. — Что ты сказала, любимая?!

— Глупость, — смутилась королева, но выражение лица супруга не изменилось. — Глупость я сказала, — недоумевающе повторила она.

— Не–ет, — во взгляде короля светилось благоговение, — это была не глупость. Это было откровение.

— Не поняла? Я сказала, что их съели. Какое же это откровение? Разве можно съесть драгоценности?

— Самое настоящее откровение! — с восторгом воскликнул король. — Потому что их на самом деле съели! Вот именно, что съели, любимая! Именно так и запишут разные хронисты в своих претендующих на историческую объективность записях… такого–то числа, такого–то года в королевстве Ирния случилось досадное происшествие!

Королева не стала повторять, что она ничего не понимает, а просто ждала дальнейших объяснений.

— Я подарю тебе… завтра же… — частил тем временем его величество. — Какой у нас завтра праздник?

— Никакой, насколько мне известно, — ответила заинтригованная королева.

— Вот и отлично. Завтра же я королевским указом объявлю какой–нибудь новый праздник, придумаю, какой, и вот по поводу этого праздника я подарю тебе… волшебного поющего хомяка!

— Волшебного поющего хомяка? — Королева растерялась окончательно. — А… а при чем здесь… и что это вообще такое? Разве хомяки поют?

— При чем здесь волшебный поющий хомяк? — подхватил его величество. — Очень даже при чем, можешь мне поверить. А что это такое, я тебе сейчас расскажу. Эти хомяки действительно существуют и очень даже поют. Да так, что с ними мало кто может сравниться! Просто все дело в том, что их разводят далеко на юге и здесь о них мало кто знает. Ничего. Теперь узнают. Хомяк, подаренный королеве, особенно если он умудрился съесть ее драгоценности… не может быть, чтобы о таком не заговорили!

— Хомяк съест драгоценности?! Что ты такое говоришь?

— А вот что. Как ты сама понимаешь, этот хомяк недаром зовется волшебным. До тех пор, пока его кормят простой пищей, он и ведет себя как самый обычный хомяк, ничем не отличающийся от прочих своих сородичей. Но если ему предложить в качестве еды какой–нибудь драгоценный камень, он его и в самом деле съест, а потом — запоет… а поет он так потрясающе красиво, что находятся безумцы, не жалеющие никаких драгоценностей, чтобы это послушать. Обычно таких хомяков кормят мелким речным жемчугом, этого достаточно, но если хомяку вдруг достанется что–либо более драгоценное… говорят, красота их пения превосходит всяческие границы. Я слышал о нескольких южных владыках, вконец разорившихся и потерявших свои царства под сладкоголосое пение этого грызуна.

— Ты собираешься подкинуть сплетникам версию, что я скормила этому твоему хомяку свои ожерелья? — нахмурилась королева. — Знаешь, не хотелось бы прослыть полной дурой. Конечно, если иного выхода нет…

— Вот еще! — обиженно отозвался король. — У меня и в мыслях не было выставлять любимую супругу дурой! Может ведь случиться, что хомяк каким–то образом выбрался из своей клетки и залез в ненароком оставленную приоткрытой шкатулку? Вот уж в том, что ты позабыла ее как следует запереть, тебя вряд ли можно обвинить. Как и всякая прекрасная женщина, ты имеешь право быть несколько рассеянной…

— Имею, — кивнула королева Кериан. — А теперь, когда мы все решили… пойдем наконец в спальню!

— Но мы же не сразу ляжем спать? — с надеждой вопросил его величество.

— Конечно, нет, — улыбнулась королева. — Разве я смогу заснуть после того, что мне пришлось пережить? Придется тебе для начала меня утешить…

***

Карвен удовлетворенно вздохнул и опустил молот. Утер пот. Работа была закончена. Самостоятельная работа, впервые порученная хозяином. Сложная работа. А он сделал, и сделал хорошо. Самому видно, что хорошо. Все тело приятно ныло, а душа полнилась гордостью. Вот вернется хозяин из города…

— Привет.

Карвен обернулся. На пороге кузни стоял широкоплечий крепыш.

— Хорошо работаешь, — похвалил он. — Тебя как зовут?

— Карвен.

— А меня — Лериш. Я подручный у Грейфа.

— Тот самый, который болел?

— Тот самый.

— Что ж, приятно познакомиться. Твое отсутствие позволило мне заработать денег на дальнейшую дорогу. — Карвен решил сразу показать, что он не претендует на место своего нового знакомого. — Так что спасибо, что поболел немного.

— Не стоит благодарности, мне было даже приятно, — ухмыльнулся Лериш. Он сразу повеселел и подмигнул: — Как хозяйская дочка? Не заездила?

— Нет, — ответно улыбнулся Карвен. — Не заездила.

— Не может быть! — воскликнул Лериш. — Тебя что, твой папа–кузнец из железа склепал?!

— Нет, я у мамы родился, — весело отозвался Карвен.

И удивился, как легко ему это удалось. Упоминание родителей не обожгло болью. Она унялась совсем? Так скоро? Или просто с этим парнем можно говорить обо всем? Есть ведь люди — с ними самое тяжелое и страшное становится вдвое легче и… не то чтобы не страшным и не тяжелым, но вполне переносимым.

— Тогда почему ж Линнэ тебя не заездила?!

— А я ей себя оседлать не дал, — пожал плечами Карвен.

— А еще говоришь, не из железа… — Лериш восхищенно покрутил головой. — Поздравляю, парень, ты такой первый! Ну что, ты ведь на сегодня закончил, как я погляжу?

— Закончил.

— Тогда умойся, и пошли посидим на лавочке. Поболтаем, хозяина подождем. Он, поди, скоро уж из города назад будет.

Так и сделали.

— Кстати, а как вышло, что ты на чужих людей стараешься? — спросил новый знакомый.

— Да так и вышло, — вздохнул Карвен и как–то незаметно рассказал все.

С этим парнем и впрямь было удивительно легко делиться — как радостью, так и горем.

— Ишь, братья–то твои каковы, — покачал головой Лериш. — Одно слово — гады.

— Ну да, — кивнул Карвен. — Но, понимаешь… нас одна мать рожала. Для нее–то мы все — дети. Как умрем, думаешь, она не простит их?

— Простит, — кивнул Лериш. — Обязательно. Матери, они знаешь какие? Всегда простят.

— Так, значит, и мне они все равно братья, — сказал Карвен.

— Само собой. А как же иначе? Братья, они братья и есть, какие бы ни были…

И Карвену стало хорошо. Потому что его поняли. Такое ведь понять нетрудно. Куда трудней найти того, кто пожелает это сделать.

— О! Вот и хозяин с гостинцами! — Возглас Лериша оторвал Карвена от его раздумий.

Вдалеке уже виднелась знакомая повозка, бодро пылившая по дороге. «Еще не так давно отец тоже эдак ездил!» — вновь кольнуло сердце внезапной мыслью, и память повернулась, словно нож в ране. Нет, никуда ничего не делось, просто… просто всему свое время, наверное…

***

— Я ваш новый наставник, ваше высочество.

Ильтар вскинул глаза от книги и удивленно уставился на миловидную девицу в одеянии служанки.

— Наставник?

— Ах, вы об этом? — Она мгновенно поймала его взгляд и провела ладонью по платью. — Так проще. Никто не обращает внимания.

— Возможно, — пробурчал принц. — И как мне вас величать? Уважаемая наставница?

— Возраст — еще одна из условностей, ваше высочество, — улыбнулась девушка. — Убеленность сединами вовсе не обязательный признак наставника, а в том знании, которое я вам собираюсь преподать, — и вовсе лишний. Смею, однако, предположить, что мое знание никак уж не ниже того, чему вас учит уважаемый наставник Дэрран. Принцы, не знакомые с математикой, астрологией, геральдикой и историей, в этом мире случались. А вот незнакомство с моим предметом означает пренебрежение долгом. Да, «уважаемая наставница» будет в самый раз.

— И все равно. — Принц обреченно захлопнул книгу. — Уважаемая наставница, не кажется ли вам, что вы выбрали несколько неудачное время для проведения занятий? Со мной за весь день не случилось ничего лучше урока истории, все остальное время было съедено проклятым этикетом, а теперь, когда уже почти ночь и я только–только нашел хорошую книжку, чтобы всласть почитать перед сном…

— То, что я собираюсь вам преподать, никак уж не хуже урока истории и гораздо интереснее той книжки, что вы читаете, ваше высочество. Смею надеяться, что вам понравится. А время… Вы ведь не пробовали заняться астрологией днем?

— Только теорией, — удивился принц. — Днем звезд не видно.

— Здесь то же самое. Днем звезд не видно. — Она присела на постель рядом с принцем и взяла его за руку.

Взгляд принца всплеснулся мгновенным пониманием и обидой, а потом сделался колюче–острым.

— Тебя королева прислала? — чужим голосом спросил он. — Я же просил ее!

— Рекомендую вернуться к прежнему тону, ваше высочество. — Девица ответила принцу таким же взглядом. — Я не то, что вы сейчас подумали. А ее величество никогда не стала бы принуждать бесправную служанку или покупать профессионалку. Я из службы безопасности королевства.

— Что ж, спасибо им за их нежную заботу, — пробурчал принц.

— Ваше высочество, когда вы обучаетесь фехтованию, зачем вы это делаете? — быстро спросила девушка. Таким тоном, что Ильтар смешался. Это был тон наставника — решительный, требовательный, предполагающий немедленный ответ.

— Я — принц… я — рыцарь… я — защитник… — растерянно пробормотал застигнутый врасплох юноша.

— Я — такая же шпага в ваших руках, ваше высочество.

— Ты не шпага, ты — живой человек! — возмутился пришедший в себя принц. — Я…

— Вы тоже живой человек, ваше высочество. Но это ничего не меняет. Этот урок должен быть усвоен так же, как и все остальные. Это ваш долг. Как рыцаря и защитника.

— Но…

— Я сумею вам понравиться, ваше высочество…

— Не сумеешь, — отчаянно вздохнул принц. — Тебя слишком хорошо этому научили.

— Верно. А теперь мой черед научить вас. Чтобы к тому моменту, когда вам это понадобится и вы действительно полюбите кого–то…

— А ты? Разве ты ничего не значишь?

— А кто сказал, что вы мне не нравитесь? И разве я не нравлюсь вам?

Принц не ответил. Молча смотрел ей в глаза, долго смотрел. Наконец сказал:

— Я хотел… не любви, нет. Но хоть какой–то привязанности… Не для королевства. Для себя. Могу я хоть что–нибудь оставить для себя?!

— Можете, — жестко ответила девушка. — Вашу смерть. Короли умирают, когда им заблагорассудится, а не тогда, когда это выгодно государству… даже маги пока ничего не смогли с этим сделать. Смерть — это все, что у вас есть своего, ваше высочество. Все остальное принадлежит государству.

Принц в изумлении таращился на нее.

— А что до привязанности… симпатия, не больше, — мягко добавила девушка. — Было бы очень плохо, если бы вы и в самом деле привязались ко мне, ваше высочество. Боюсь, мы не можем себе этого позволить. Будет лучше, если мы постараемся стать друзьями. Союзниками. И конце концов, нам ведь и дальше вместе работать. Вполне возможно, что мы будем часто видеться, я ведь действительно сотрудник секретной службы и занимаюсь не только тем, чему намерена вас обучить.

— Значит, ничего… кроме смерти… — пробормотал принц.

— Вам действительно повезет, если вы полюбите вашу прекрасную принцессу, когда придет время и вы ее встретите, — светло и чуть печально улыбнулась девушка. — Тогда у вас появится еще что–то свое. Но даже она не будет принадлежать вам целиком. Как и вы не сможете целиком принадлежать ей. Королям часто приходится жертвовать любовью во имя долга, и только плохие короли поступают наоборот.

— Я… понимаю. Долг прежде всего.

— Мы в одной лодке, ваше высочество. У меня тоже нет ничего, кроме служения. И смерти.

— Ты все–таки понравилась мне, уважаемая наставница, — тихо промолвил принц.

— Чем же? — улыбнулась девушка.

— Правдой.

— Это то, что я надеялась услышать от своего господина.

— Начнем урок, уважаемая наставница? — решительно промолвил принц и взял ее за руку.

И служба безопасности приняла его в свои нежные объятия.

***

Хомяк был самый обыкновенный. Или — нет?

«Наверное, все–таки нет», — подумала королева Кериан, рассматривая подарок. Хомяк как будто слегка посверкивал — если как следует приглядеться, можно было заметить вокруг него еле видную радугу. Во всем остальном выглядел и вел он себя как самый обычный грызун — сидел и грыз морковку. Что ж, прочие восхищенные созерцатели к зверьку и вовсе не приглядывались. По правде говоря, интересовал их отнюдь не хомяк…

— Какой он хорошенький! — воскликнула одна фрейлина.

— А глазки–то какие! — подхватила другая.

— А усики! — поддержала общий восторг третья.

— А лапки! — выпалила четвертая.

— А ушки! — выдохнула пятая.

— А пузико! — умилилась шестая, хотя пузика видно не было.

— А… — запнулась седьмая, не зная, что бы еще похвалить. Экая досада — опоздала! Хомяк раньше кончился. И что же теперь делать?!

Остальные поглядели на нее с насмешкой.

— Ах, он весь–весь красивый! — нашлась наконец она. И насмешливые взгляды сменились завистливыми: мало того, что высочайшее внимание к себе привлекла, так еще и догадалась похвалить королевского хомяка всего сразу. Вот ведь зараза, из–за нее королева может подумать, что всем остальным в ее хомяке понравилось только что–то одно, а все прочее не приглянулось вовсе! Кошмар! Катастрофа! Ведь не за–ради хомяка они все тут собрались, можно подумать, они хомяков не видели! А ради того, чтоб ее величество обратила внимание на то, как они ее хомяком любуются. И чтобы какая–то мерзавка все–все испортила? Одной фразой?!

Нужно было срочно спасать положение. И пошло–поехало, понеслось–поскакало…

— Красавец!

— Умница!

— Лапочка какая! — наперебой восклицали придворные.

— Душечка!

— Ах, он очарователен!

— Восхитителен!

— Прелестен!

— Изумителен!

Хомяк с подозрением косился на этих странных шумных существ. Если бы он мог, то точно покрутил бы лапкой у виска. Доверия они у него явно не вызывали и вообще были нехорошие. На них было надето столько всего блестящего и вкусного, а они его не угощали. Уже вторую неделю у него во рту ни изумрудинки не было. В крайнем случае, он был согласен на большой рубин. Морковка — это, конечно, хорошо, но с рубином — никакого сравнения!

Хомяк внимательно оглядел пестрое сборище, презрительно фыркнул и отвернулся.

***

— Так что ты за праздник объявил? — поинтересовалась королева, когда они остались одни.

— Не помню, — отмахнулся король. — А что, это важно?

— Да нет, просто интересно.

— Вот и спросишь потом у церемониймейстера, а то у меня за хлопотами все из головы вылетело. Не так легко было доставить хомяка в такой короткий срок. Королевские маги с ног сбились, да и я малость понервничал.

— Давай ему браслет скормим, — предложила королева Кериан, почесывая хомячку брюшко.

— Не надо, — покачал головой король Илген, присмотревшись к лежащему на столе браслету. — У бедняги от него несварение сделается. Ты припомни, каких времен этот браслет.

— А каких? Я привыкла различать браслеты по красоте, а не по возрасту. Этот, к примеру, мне никогда не нравился.

— И неудивительно. Прадедушкино царствование, что тебе может в нем нравиться? Прадедушка, если б не прабабушка, пропил бы королевство безо всякого волшебного хомяка. Пропил, проиграл… Словом, браслет наверняка не из чистого золота, хоть и королевский, да и камни внушают подозрение. Про художественную ценность вообще молчу.

— Понятно теперь, почему при его царствовании существовало правило проверять исходящие, — проворчала королева. — Твоя несчастная прабабушка небось добилась, чтоб ввели.

— Возможно… Давай мы ему лучше вот этот рубин скормим. — В руке короля появился крупный алый камень. — Ручаюсь, он настоящий, и мы не отравим нашего маленького спасителя.

— Еще одна пропавшая драгоценность, — с мечтательной улыбкой заметила королева.

— Пойдет в общий список съеденного, — хмыкнул король.

— Не приведи Боги, кто–нибудь додумается его убить. — Королева передернулась. — Он, конечно, королевский, но за такие прегрешения…

— Не посмеют, — мотнул головой король. — Знаешь, сколько он стоит?

— Сколько же? — вздернула брови королева Кериан.

— Не меньше половины стоимости твоей шкатулки.

— Ох…

— Это если покупать его на родине. А если у нас…

— Ужас какой! Мы не разорили казну?

— Казначей у меня то же самое спросил.

— И что ты ему сказал?

— Порекомендовал сходить на досуге посмотреть на плаху и подумать о вечности. Он сразу замолчал.

— А как же…

— А на самом деле, — рассмеялся король Илген, — когда наш маленький певчий друг сделает свое темное дело, мы его продадим. Вернем в казну все потраченное, и еще кое–что останется… на всякий случай. Ты же не обидишься, что придется продать твой подарок?

— Не обижусь. А как ты собираешься объяснить его исчезновение?

— Ну, поскольку он живой, то вполне может умереть, верно? — заметил король.

— Верно.

— А мертвый он ничем не отличается от другого такого же, так что подменить одного зверька другим… живого мертвым…

— И от чего он умрет? — поежилась королева.

— От естественных причин, — ответил король.

— Например, от обжорства?

— Например, — кивнул его величество.

— А куда это ты его собираешься продавать?

— В одно далекое южное королевство.

— В самом деле? Любимый, а откуда у тебя такие связи? — лукаво поинтересовалась королева. — Ты же не станешь пользоваться каналами нашей секретной службы, нет?

— Ну, не одна же ты любишь переодеваться и шастать по разным подозрительным местам, — ухмыльнулся в ответ король. — Твой муж тоже на что–то годится…

— Потрясающе! — Глаза королевы засияли от восторга. — Любимый, открой одну страшную тайну…

— Ну? — усмехнулся его величество.

— Если я переодеваюсь в мужское, во что переодеваешься ты?

— Это профессиональная тайна! — с самым серьезным и мрачным видом ответствовал его величество. После чего подмигнул и рассмеялся.

***

В королевском дворце Ирнии стоял страшный переполох. Все бегали и суетились, словно при помощи бега и суеты можно было что–то исправить. Отовсюду только и слышалось:

— Шкатулка с драгоценностями королевы… — почти страстно бубнил низкий мужской голос.

— Ах, шкатулка с драгоценностями королевы… — пронзительным сопрано вторил ему женский.

— Такое несчастье! — выпевал красивый альт.

— В самом деле, что вы говорите? — торопился чей–то жадный до сплетен тенорок.

— Шкатулка с драгоценностями королевы?! — вступало в свой черед нежное меццо.

— Не может быть! — гремело медью из другого угла. Больше всего эта перекличка голосов походила на какую–то сложную оркестровую симфонию.

— Как?! Шкатулка с драгоценностями королевы?! Скажите мне, что это неправда! А это восхитительное изумрудное ожерелье, что ее величество надевала лишь дважды? И оно — тоже?!

— Ах, это же невозможно! Я этого просто не переживу!

— Это просто немыслимо! Как это только допустили?!

— Нужно же что–то делать!

Но ничего поделать было нельзя.

Ее величество нечаянно оставила шкатулку приоткрытой. В самом деле, она же королева, а не тюремный надзиратель, чтобы постоянно проверять, все ли заперто как следует. Ее величество оставила шкатулку открытой, а волшебный хомяк ее величества… Волшебный хомяк, лишь пару дней назад подаренный королеве самим королем по случаю нового праздника…

— Волшебный, он и есть волшебный, что тут еще сказать? — пробурчал пожилой королевский маг, господин Лигран, в ответ на панические вопли: «Как же так вышло?!» и «Что же теперь делать?».

— Уж как вышло, так и вышло, — развел руками маг. — Ничего теперь не поделаешь, съеденного не воротишь, время вспять не обратишь. Случаются беды и пострашнее, господа и дамы…

Королева сидела с совершенно убитым видом, никак не реагируя на неловкие попытки утешения, время от времени предпринимаемые фрейлинами.

О том, каким образом хомяк выбрался наружу, говорила погнутая решетка клетки, а сам хомяк… сам хомяк сидел в открытой шкатулке королевы… совершенно пустой шкатулке… Он внимательно оглядел столпившихся вокруг него людей, словно проверяя, все ли собрались, осознают ли, какое потрясающее чудо сейчас произойдет. Снисходительно чихнув — решив, должно быть, что большего от этих уродливых двуногих недотеп все равно не дождешься, он внезапно приподнял голову и запел.

И все замерло. Весь дворец застыл, внимая волшебному пению. Никто больше никуда не спешил, никто не суетился, и вряд ли во дворце остался хоть один человек, который бы сейчас о чем–то думал. Даже королева. Даже король. Даже наставник Дэрран. Многие фрейлины плакали от восторга. Да что там фрейлины! Плакали, стыдливо пряча лица, строгие министры и мудрые советники, бравые стражники и опытные придворные лицемеры. Даже сотрудники секретной службы украдкой смахивали слезинки.

Хомяк пел долго, и слышно его было всем. Весь дворец наполнился чудесным пением.

Когда все закончилось, его величество попросил мага унести пока хомяка и позаботиться о том, чтобы с ним ничего не приключилось от переедания.

— Не беспокойтесь, ваши величества, шельмец вполне прилично себя чувствует, — утешил их господин Лигран, забирая зверька и сажая его в испорченную клетку. — Я подумаю над тем, как обезопасить королевские драгоценности. Как сделать, чтобы зверек питался лишь мелким речным жемчугом, как оно и было задумано когда–то моими южными коллегами…

После ухода мага его величество повелел удалиться и всем остальным подданным. Ему предстояло нелегкое дело — утешить расстроенную потерей драгоценностей королеву. Фрейлины лишь надеялись, что королева сейчас наслаждалась пением, как и все прочие, а значит, ей будет легче смириться с потерей.

Когда шаги последних придворных стихли, королева облегченно вздохнула:

— Вот и все. Нет больше никакой проблемы.

— Ты — такая красавица. — Король прижал к себе жену. — Какая досада, что тебе пришлось лишиться всех этих украшений… да и хомяк, увы, ненадолго у нас задержится… мне, право, очень жаль…

— Я еще и разумница, — улыбнулась королева. — А лучшее украшение разумной женщины — хороший пистолет. А также муж и сын. Живые.

— Неужели? — улыбнулся король. — А как же поющий хомяк?

— Продай его поскорее. Когда все вокруг застывают, теряя рассудок, может случиться что угодно.

— Ты права, любимая. Жаль, мы не знаем имени нашего врага, не то я бы ему этого хомяка просто подарил…

***

— Ужин и ночлег, — сказал Карвен трактирщику.

— Семь медяков с тебя. За пиво и одеяло — отдельно. Подушек не бывает.

— Пива одну кружку, без одеяла обойдусь, — ответил Карвен. — А неужели подушек не бывает? Никогда?

— Никогда, — блеснул зубами в усмешке трактирщик. — С тебя, значит, всего восемь. Присаживайся, еду и пиво сейчас принесут.

Карвен сидел, привалившись к стене и прихлебывая пиво, в желудке его удобно устроился весьма неплохой ужин, и верно можно сказать, что он пребывал на самом верху блаженства, когда случайно услышал один весьма странный разговор.

— Не могу, господин! — говорил кто–то очень испуганный и несчастный. — Никак не могу… такую сумму за один раз! Да вы в уме ли?!

— Ты никак позабыл, с кем разговариваешь, — с угрожающей ленцой процедил его собеседник.

— Ох, помню я… помню… Все помню, господин… — приплясывающим голосом отвечал первый. — А только увольте… такую сумму… да еще сразу… я разорюсь, а столько не соберу… Вам бы подождать недельку… уж я бы тогда… ну, войдите же в мое положение… мне столько и одолжить–то не у кого…

Карвен замер от удивления. Приплясывающий от ужаса голос принадлежал трактирщику, а его собеседник… Его скрывал черный плащ до полу.

— Недельку, говоришь? — угрожающе–насмешливо промолвил скрытый плащом незнакомец. — Ладно. Не хочешь платить — не надо. Другие заплатят. Когда узнают, что с тобой стало.

Незнакомец круто развернулся и шагнул к выходу.

Карвен уже поднялся, чтобы в случае чего помочь трактирщику, но… посмотрев на лицо несчастного, нетрудно было догадаться — тут вряд ли чем–то поможешь.

— Еще пива? — Губы трактирщика прыгали, он явно старался взять себя в руки, но получалось плохо, и в глазах его, словно лесной пожар, ревел страх.

— Если этот… опять явится, вы меня кликните, — все же попытался ободрить бедолагу Карвен. — Я ему по шее дам, враз поутихнет.

В лице трактирщика словно что–то сломалось. И не от того, что он только что услышал, мигом смекнул юноша. А от того, что он за спиной Карвена углядел. В трактир кто–то вошел, и этот кто–то перепугал трактирщика пуще морового поветрия.

— Беги отсюда, мальчик… — жалко кривясь, выдавил трактирщик. — Беги, пока не поздно!

Но было поздно. Трактир как–то враз наполнился людьми. Что с того, что он и раньше пустым не был? Наводнившие трактир чужаки были не из тех, что заходят в трактир поесть, выпить или переночевать в гостевых комнатах. Больше всего они походили на разбойников. Вот только разбойники редко ведут себя столь нагло и… странно. В руках у них были топоры, ножи и факелы, а глаза были пусты, точно у мертвых. Без единого слова они наполняли трактир и внезапно замирали — словно переставали быть живыми, превращаясь в некое подобие вещей.

— Беги–и–и–те! — просипел трактирщик, бросаясь куда–то в подсобку и с треском захлопывая дверь.

— Околдованные! — испуганно ахнул кто–то. Посетители вскакивали, опрокидывая столы, кто–то уже визжал, а кто–то отламывал ножку стола, пытаясь добыть себе хоть какое–то оружие.

«Что ж, родители запрещали обижать только слабых, — подумал Карвен. И огляделся. — Поскольку бежать все равно некуда…» Он нагнулся, быстро развязал котомку и достал из нее отцовский молот. Рукоять привычно легла в руку. «Эх, не для того он думан, не для того делан, а только что ж еще остается? Господь Утра и Богини Вечера, помогите мне…»

Мир качнулся и как–то разом пришел в движение. Страшный хряск топора — и чья–то жизнь захлебнулась кровавым хрипом. Выблеск ножа — и еще одна жизнь обрывается коротким мучительным стоном. Еще чей–то крик, перешедший во всхлип, фонтан крови… Кривая дуга брошенного факела завершается за трактирной стойкой.

— Да что же они делают?! — потрясение выдохнул Карвен. — Они ж… на самом деле людей убивают!

На его глазах творилось нечто для деревенского парня немыслимое. Даже скотину эдак не режут, а уж чтобы людей… о таком даже в самых страшных историях не услышишь! О таком даже прошедшие войну солдаты не рассказывают. На войне все ж таки убивают врагов, а не кого попало да невесть за что. Эти… они только кажутся людьми… не бывает таких людей… не может быть… потому что если такие люди все–таки бывают, тогда… тогда и жить не стоит вовсе, потому что Богов уж точно нет!

«Боги, я в вас верую. И в Утреннего, и в Вечерних. Это не люди. Нет».

Жаркое пламя за трактирной стойкой распрямило спину, словно потягивающаяся кошка, и заплясало страшный беззвучный танец. В потолочную балку с хриплым противным дрязгом воткнулся брошенный кем–то нож.

— Пожар! — с ужасом прошептал Карвен.

Страшный деревенский пожар, пламя, подгоняемое сильным ветром, перепрыгивает с избы на избу, тянет дрожащие жадные руки к скотине и хлебу…

И словно в ответ этому преступному, недозволенному в нормальном мире пламени, белый огонь вспыхнул в его собственной голове.

«Поджигатели!»

Он гневно прищурился и решительно шагнул к разбойнику, размахивающему окровавленным топором. Резкий поворот почуявшего опасность мерзавца, его яростные и бессмысленные глаза, окровавленное лезвие топора — все это мелькнуло, словно искры, брызнувшие от куска расплавленного металла, а потом молот обрушился на наковальню.

Седьмой сын кузнеца Эрвена перешагнул труп первого в своей жизни врага и вновь взмахнул молотом. Иссиня–белое пламя гудело в его голове. Молот искал наковальню.

Еще раз. И еще.

То, что пришло убивать, не должно жить! То, что пришло жечь, должно умереть!

Еще раз. Еще.

Внезапно тонкий грозный свист рассек зловещее безумие, творящееся в месте, которое так недавно было обычным придорожным трактиром. Карвен не знал, не мог еще знать, что такой звук издает шпага в опытной руке настоящего мастера, когда тот одним решительным движением вычеркивает из жизни нечто, имеющее форму человека, но таковым не являющееся. В рассеченное шпагой отверстие ворвался голос. Голос, привыкший повелевать. Голос, от которого замерли на мгновение нападающие безумцы. Голос, от которого вмиг прекратилась паника.

— Все ко мне! Живо! За мою спину! Так, вы, с молотом, — убейте болвана, подбирающегося к вам с ножом, возьмите скатерть, что валяется у вас под ногами, и загасите огонь, пока тут все к чертям собачьим не сгорело!

Карвен вздрогнул и подчинился. Молот рухнул на наковальню, а скатерть удушила пламя.

— А ну–ка в сторону! Да–да, любезнейший, и вы тоже! — продолжал распоряжаться незнакомец со шпагой. — С ума сошли, что ли, с подносом против топора?!

Еще один свист шпаги. Еще. Еще.

— Вот так, теперь здесь немного расчистилось… — Невесть откуда взявшийся высокий воин со шпагой в руках продолжал теснить потрясающих топорами и факелами мерзавцев.

— Подобрать оружие, — командовал он. — Загасить упавшие факелы. Живей, не то проклятый трактир все–таки загорится!

Перепуганные посетители дрожащими руками подымали разбойничьи топоры. Гасили разбросанные факелы.

— Женщины и слабосильные — наружу! Посмотрите, нет ли где раненых, которым можно еще помочь. Кто–нибудь резвый — за стражей! Вы, с молотом, — ко мне. Вместе — сподручнее.

Карвен мигом оказался рядом. Как–то даже и в мыслях не возникло ослушаться этого человека. Наконец–то пришел кто–то, способный навести порядок в этом внезапно сошедшем с ума мире. Явно воин, явно из благородных, а значит, знает, что делать. Так может ли быть что–нибудь глупее, чем его не слушаться?

— Приготовьтесь, молодой человек, сейчас они на нас навалятся, — объявил меж тем воин. — На месте того, кто ими управляет, я бы поступил именно так.

— Так они и в самом деле околдованы?! — выдохнул Карвен.

— Нормальные разбойники давно сбежали бы. Да вы на лица их посмотрите.

— Но… раз они околдованы, значит — не виноваты?! — вырвалось у юноши.

— На войне нет виноватых. На войне есть враги. Их убивают. Кстати, у вас неплохо выходит. Главное — не забивайте голову глупостями.

— Но… разве сейчас… война? — запинаясь, пробормотал Карвен.

— А разве мир? — фыркнул воин. — Был бы мир, мы с вами спокойно сидели бы на лавке и пили пиво. Подумайте о тех, кого они успели убить. О тех, кого еще убьют, если их не остановить. Внимание, они пошли!

— Но…

— Оставьте вашу болтовню и следите за левым флангом!

Околдованные разбойники бросились вперед. Заглянув в бессмысленные, ничего не выражающие глаза, Карвен только крепче сжал молот. Шпага со свистом описала смертоносную дугу, вычеркивая из жизни очередного мерзавца. Молот обрушился на наковальню.

Еще. Еще раз.

Нет ничего, кроме этого… только ты и молот у тебя в руках. Только враг, стремящийся забрать твою жизнь. Только враг и его бессмысленные глаза, в которых пляшет каминное пламя. Только каминное пламя и размытая тень со шпагой за твоей спиной. Тень со шпагой, сражающая очередного безумца. Воин, прикрывающий тебе спину так же, как ты прикрываешь спину ему…

— Отлично, молодой человек. — Шпага описала последнюю смертоносную дугу, и в трактире воцарилась тишина. Полная. Или нет… Не полная. Вовсе даже не полная, но после того, что было…

— Хозяин! — Голос незнакомца со шпагой загремел, словно труба Подземного Всадника. — Хозяин, где ты есть?! Вылезай немедленно, мерзавец, или я за твою дальнейшую жизнь медяка ломаного не дам!

Скрипнула дверца. Перепуганный трактирщик выглянул наружу, готовый в случае чего стремительно юркнуть обратно. Карвен с удивлением подумал, что сам ни капельки не боится. А груда окровавленных трупов на полу не вызывает у него содрогания. Вот если бы это люди были…

— Испугался? — оборачиваясь к нему и переходя на «ты», поинтересовался воин.

— Нет, — честно ответил Карвен. — Устал.

— Понятно, — улыбнулся незнакомец. — Ну, ничего, ты пока не расклеивайся. Мне еще, быть может, твоя помощь понадобится. Я скажу, когда можно будет отдохнуть.

— Ага, — только и кивнул Карвен. Чего ж тут неясного в самом–то деле? Раз работа не закончена, значит, уставать еще рано. Сыну кузнеца все понятно.

— Трактирщик, черт тебя задери, хватит в щелку выглядывать! — вновь прогремел голос воина. — Иди сюда, да поживей, если жизнь дорога!

Трясущийся, как кисель, трактирщик выкатился наружу. Карвен его даже не узнал. От прежнего уверенного в себе господина, преуспевающего хозяина доходного заведения, мало что осталось.

— Тебя как зовут?

— Дэрис, господин воин.

— Чего он от тебя хочет? Денег? — резко спросил воин.

— Э… э… кто, господин? — жалобно пролепетал трактирщик.

— Тебя сразу убить, чтоб не мучился? — полюбопытствовал воин. — Или тебе мало того, что случилось? Кстати, убить тебя — не такой плохой вариант. А еще лучше, если ты сам повесишься, — рук марать не придется. По крайней мере, тогда никого не убьют из–за тебя.

— Но, господин! — простонал. Дэрис. — Вы же просто ничего не…

— Чего он от тебя хочет? — резко оборвал его воин.

— Он убьет меня… — тряся головой, бормотал трактирщик.

— Он в любом случае тебя убьет, так какая тебе разница?

— Он… он страшный… он…

— Я страшнее, можешь мне поверить.

Он ухмылялся так, что Дэрис мигом поверил. И заговорил.

— Он… он маг…

— Представь себе, я уже догадался.

— Господин, вы не сможете…

— Так куда ты должен был отнести ему деньги?

— В «Белую лань», — ответил хозяин трактира. — Это недалеко. На окраине Фриниля.

— Знаю это место, — кивнул воин. — Нет, ну какова наглость — занимаясь столь наглым разбоем, открыто снимать роскошные апартаменты! Впрочем, даже если он успеет скрыться, кто–нибудь его обязательно там запомнит. А теперь быстро — опиши его внешность!

— Ну, он такой… страшный…

— Молодой, старый, цвет волос, глаза, походка, одежда? Какие–нибудь особые приметы? — поторопил его воин. — О своих страхах жене потом рассказывать будешь, а мне нужно знать, как этот мерзавец выглядит. Может, у него одного глаза нет или нос набок свернут? Пошевели мозгами, это в твоих интересах!

— Глаза у него на месте… колючие такие и вроде как серые… А нос и правда чуть–чуть набок. И перстень у него на указательном пальце… большой такой. И черный. Волосы с проседью, морда неприятная, плащ до полу…

Он замолчал.

— Все? — резко спросил воин.

Дэрис развел руками.

— Не извольте гневаться, а только… очень уж он меня напугал.

— Понятно.

— Да, чуть не забыл! — воскликнул вдруг трактирщик. — Шрам у него… над левой бровью. Маленький такой.

— Ну, уже что–то.

— Господин, вы намерены заступиться за меня? — дрогнувшим голосом поинтересовался трактирщик.

— Мне почему–то кажется, что все это время мы именно этим и занимались, — пожал плечами воин. — Или ты не согласен?

— Не могу передать… — Дэрис попытался бухнуться на колени, но сильная рука поймала его, едва он успел коснуться пола. Поймала и вернула в прежнее положение.

— Можешь, трактирщик, все ты можешь… — насмешливо протянул воин. — Я сохранил тебе жизнь, я, быть может, спасу остатки репутации твоего заведения, а ты… Для меня и для этого молодого человека, который сделал для тебя не меньше, чем я… так вот, для нас обоих все в твоем трактире отныне и во веки веков — бесплатно, ты меня понял?

— Все–все? — жалобно поинтересовался трактирщик.

— Все–все, — безжалостно подтвердил воин.

— И подушка? — встрял внезапно развеселившийся Карвен.

— При чем здесь подушка?

— При том, что их не бывает, — охотно пояснил Карвен.

— Ну, это для кого–то другого не бывает, а для нас… Передашь страже, которая… Да где ж эти недотепы? Или они решили дождаться, когда тут всех перережут, — хлопот меньше? Одним словом, расскажешь им все как было. Назовешь адрес. Пусть поторопятся вслед за нами, может, успеют. И мага пусть прихватят.

— Да нет у нас здесь никакого мага, — простонал трактирщик. — Будь здесь маг, разве стал бы я дрожать перед этим мерзавцем? Да я бы мигом…

— А священнослужителя из эльфов?

— Есть, — кивнул трактирщик. — Правда, его еще найти надо.

— Пусть найдут этого неуловимого служителя веры и уговорят его поехать с ними. Быть может, он сумеет уберечь стражников от магии. Эльфы в этом смыслят побольше нашего. Да, предупреди стражу, что, если хозяин постоялого двора со слугами и постояльцами окажут сопротивление, это будет значить, что они околдованы. Пусть эльф этим займется. Не убивать же их. Не разбойники ведь…

Карвен и сам не заметил, как вслед за воином покинул трактир. «Хоть бы стражники нас с магом в потемках не перепутали!» — мелькнуло у него в голове.

На улице стоял конь. Один. Ни к чему не привязанный. Стоял и ждал. Видно было, что без хозяйского приказа он с места не сдвинется. А уж тому, кто себе на беду попробует его сдвинуть… Таких коней не крадут. Вернее, они не крадутся. Те, кто их увести пробовал, с того света потом коллегам приветы да предостережения передавали.

Воин подошел к своему коню. Ну, конечно же, это был его конь, чей же еще? Даже походил чем–то на своего хозяина.

— Плохо только, что проклятый маг нас все время видит, — пробормотал воин, оглаживая скакуна.

Карвен обрадовался, что может не просто беспрекословно его слушаться, а помочь. Хорошо, что отец заставил его в свое время назубок заучить «Основы кузнечного ремесла», вот оно и пригодилось. Есть там «про магию темную и магов зловредных», есть!

— Он нас не увидит! — воскликнул Карвен. — Подождите, я сейчас!

И бросился обратно. Трактирщик встретил его испуганным взглядом, но ничего не сказал. Что ж, у Карвена не было времени его утешать, ему нужно… Да что ж это такое?! Когда что–то требуется позарез, именно этого и не попадается! Ага, вот. Он подхватил валявшийся на полу нож, явно разбойничьего вида, и отковырнул им две щепки с окровавленного пола.

— Ты это зачем, парень? — хрипло вопросил здоровенный бородатый детина, по виду — из купцов. Он до сих пор выглядел перепуганным, а в руках сжимал подобранный во время драки разбойничий топор. Впрочем, было похоже, что он не столько держит топор, сколько сам за него держится. Как за последнюю надежду. А уронит — и сам тотчас упадет. Не от того, что ранен, просто от ужаса.

— На мага идем, — в ответ пояснил Карвен. — Надо же и нам какое–то свое колдовство применить?

— Магу твои щепочки — что медведю иголка, — покачал головой купец. — Оставался бы ты тут, парень. Целей был бы. Его благородию что… Известное дело — воин, он для того и живет, чтоб жизнью рисковать, а тебе на кой? Сейчас стража прибудет, вот пусть и разбираются… Разве ж это дело — простому человеку почем зря геройствовать?

Он договаривал уже в пространство. Карвен отковырнул свои щепочки и бегом бросился назад. Он не знал, что его гонит, но оставаться там, рядом с купцом и всеми остальными спасшимися, в уютном трактире, куда вот–вот прибудет стража, в тепле, мире и безопасности… Нет, он просто не мог там остаться. Что–то упорно толкало его назад. Его ждал, на него рассчитывал… он и сам не понимал, кем для него сделался этот человек, но подвести его не мог.

А купец… Карвен испытал мимолетное чувство благодарности к пожилому уже человеку, который, сам будучи до смерти перепуганным, все же пытается позаботиться о других. «Не все купцы одинаковы! Не все такие, как Осмет и мои братья!»

Впрочем, Карвен быстро забыл о купце. Не до того было.

— Вот так, — довольно сказал он, одну окровавленную щепочку пристраивая за воротник плаща воина, а другую отправляя себе за шиворот. — Теперь, если маг даже посмотрит… ничего, кроме пролитой им невинной крови на трактирном полу, он не увидит!

— А ты в этом разбираешься, как я погляжу, — одобрительно промолвил воин.

— Сын кузнеца должен в таком разбираться, — с гордостью ответил Карвен.

— Нет времени для тебя второго коня искать. Удержишься у меня за спиной?

— Постараюсь. Я кузнец, а не всадник, но раз нужно — удержусь.

— Что ж, тогда вперед.

Едва коснувшись холки коня, воин оказался в седле. Карвен такой удалью похвастать не мог. Нет, приходилось, конечно, верхом ездить. И не один раз. Но чтобы так… «А ведь он уже немолод. Куда как старше меня будет», — подумалось Карвену, когда он, ухватившись за протянутую руку, вскарабкался в седло. Конь рванул с места, будто того и ждал. Карвен левой рукой вцепился в плечо своего командира. В правой он по–прежнему сжимал молот.

Дорога летела под ноги, со всех сторон глядели подступающие сумерки.

«Как же так, — держась что было сил, размышлял Карвен. — Ведь и не солдат я, и ничему такому не обучался никогда, и даже ни о чем таком никогда не думал… а только вышло, что у меня командир есть, и я на войне…»

Он не мог сказать, нравится ему или нет то, что с ним произошло. Слишком быстро все менялось — только успевай поворачиваться. Одно было ясно: то, что он делает, — правильно. А что это вовсе не его дело — разве там кто другой был, кто справился бы? И разве командир взял бы его, если б видел, что он не справится?

Роскошный постоялый двор на окраине Фриниля встретил их запертыми на ночь воротами.

— Хорошо, что хозяин этого места меня знает, — сказал воин, спешиваясь. — Иначе его дела были бы плохи. Впрочем, они и так могут оказаться хуже некуда… было бы жаль…

— Боитесь, что маг его заколдовал?

— Боюсь, — проворчал воин. — Заколдовал или вот–вот заколдует. Его… и всех остальных постояльцев, чтоб они отвлекли стражу, а он мог беспрепятственно уйти. Я лишь надеюсь, что у него сил не хватит на еще одно такое колдовство, потому что если хватит… они ведь не разбойники, чтобы просто так вот взять их всех и убить.

— Значит, надо их предупредить…

— Надо, — кивнул воин. — Вот мы сейчас и попробуем. А маг действительно нас не видит?

— Не знаю, — честно ответил Карвен. — Я еще ни разу…

— Понятно, — вздохнул воин. — Что ж, поскольку другого выхода у нас все равно нет…

Он подошел к воротам и громко в них постучал. Вразнобой залаяли собаки.

— Хорошо, хоть собаку заколдовать куда трудней, чем человека, — пробормотал воин.

— Кто там? — послышалось из–за ворот.

— Хозяина зови, — коротко приказал воин. — Скажи, уважаемый Верген зовет. Скажи — срочно.

— Да хозяин спит уже, — испуганно ответили ему. — Мы уж час как закрылись.

— Буди своего хозяина и зови сюда, — настаивал воин. — Да тихо, смотри. Проснуться должен только хозяин, больше никто.

— Хозяин не любит, когда его почем зря будят, — донеслось из–за ворот. — Может, вы с утра пожалуете?

— Бегом! — отрезал воин. — Он должен быть здесь немедля! Вы в большой беде, парень, и только от твоей расторопности зависит, уцелеете ли!

— Я позову, — послышалось из–за ворот. — Но если что — я не в ответе.

Как нелепо порой складывается жизнь, подумал Карвен. Этот вот несчастный боится будить хозяина, потому что тот осерчает, а ведь и его, и хозяина подстерегает куда худшая участь. Может ли быть что–то более страшное, чем стать куклой в чужих руках? Творить невесть что, ничего об этом не ведая?

«Если бы со мной такое произошло, я бы хотел, чтобы меня убили!»

Где–то хлопнула дверь, чьи–то шаги торопливо простучали по ступенькам вниз. Кто–то цыкнул на собак, и они дружно смолкли.

— Ну, кто меня звал? — недовольно донеслось из–за ворот.

— Доброго здоровья, уважаемый Онкет, — откликнулся воин. — Это я, Верген.

— И впрямь, — промолвил хозяин. — Верген. По голосу слышно. Открывай, ребята!

Ворота постоялого двора осторожно скрипнули, пропуская их внутрь.

— И вам доброго здоровья, уважаемый Верген, — приветствовал хозяин постоялого двора, обращаясь к воину. — Давно не виделись.

Один из троих бывших при нем слуг повыше поднял масляную лампу. Другой перенял у воина его коня.

— У вас сколько постояльцев нынче, уважаемый Онкет? — сразу перешел к делу воин.

Тот удивленно приподнял бровь.

— Что за странный вопрос, уважаемый Верген? У меня, конечно, нет от вас никаких секретов, у меня и вообще нет ни от кого секретов, я их терпеть не могу, но…

— Вопрос жизни и смерти, — прервал воин. — У меня есть все основания предполагать, что среди ваших постояльцев находится один весьма опасный человек. Так сколько?

— Семеро проезжих купцов, со слугами, итого двадцать человек, да трое постоянных жильцов.

— А есть ли среди них некто с черным перстнем на указательном пальце правой руки?

— С черным перстнем? — переспросил хозяин. — Не припоминаю такого. Может, съехал уже?

— Глаза серые, колючие, волосы с проседью, нос чуть набок свернут. Лицо неприятное. Небольшой шрам над левой бровью.

— Седоватый–то один есть. И глаза вроде серые. Насчет неприятного лица это как посмотреть… мне такие рожи попадались, что… но перстня у него точно нет.

— А как насчет носа?

— Носа… — протянул хозяин. — А ведь и в самом деле свернут! — вдруг воскликнул он. — Как есть свернут! И шрам над левой бровью имеется. Как я мог забыть?

— Думаю, он вам в этом весьма поспособствовал, уважаемый Онкет, — отозвался воин. — Он, видите ли, маг. Вот только маг слабенький, так что его чары долго не держатся. Будь он по–настоящему сильным магом, к чему бы ему заниматься злодеяниями, да еще такими мелкими? Впрочем, должен отметить, что одно весьма опасное заклятие удается ему блестяще.

— Да? — хрипло спросил хозяин, словно почуяв недоброе. — Что вы такое говорите, уважаемый Верген?

— Он с успехом сводит с ума одних людей, натравливая их на других, уважаемый Онкет. Я как раз оттуда, где он это проделал. Несчастный Дэрис… Вы должны его знать…

— Знаю, — взволнованно перебил хозяин постоялого двора. — Что с ним?! Неужто его убили?

— Его — нет, — ответил воин. — Хотя без невинных жертв не обошлось. На его трактир напали кем–то околдованные разбойники. Я не успел сосчитать, сколько погибло посетителей. Разбойников было человек тридцать. Маг наслал их на трактир, когда бедняга–трактирщик отказался заплатить ему некую сумму.

— Не отказался, а не смог, — поправил Карвен. — Это при мне было. Я слышал. Этот гад требовал больше, чем у трактирщика было, и не согласился подождать.

— Тем более, — кивнул воин. — Так вот, трактирщик сказал, где живет этот маг–вымогатель, и дал его приметы.

— Понятно, — кивнул хозяин постоялого двора. — Этот, который у нас живет, — точно маг. Если это и впрямь он… то он сейчас должен быть у себя. Как с утра позавтракал, так по каким–то своим делам и уехал, на обед и ужин не явился. Приехал, когда мы уж ворота запирать собирались, от ужина отказался, сказал, что хочет немедля лечь и чтоб его не беспокоили. Ну, не хочет человек есть — его дело, я и сам спать пошел. Кто ж мог знать…

— Примерно так я и думал, — кивнул воин. — У слабого мига такое заклятие должно отнимать кучу сил, а он ведь не просто натравил этих разбойников, он еще и управлять ими пытался. Их смерть не могла не отразиться на его самочувствии.

— А у меня–то он никого не околдует? — забеспокоился хозяин постоялого двора.

— Очень надеюсь, что нет, — ответил воин. — Я сперва думал тихонько вывести всех ваших постояльцев, от греха подальше, куда–нибудь на улицу, но двадцать с лишком человек тихо не выведешь. Что ж, попытаемся застать его врасплох.

Свеча восходила вверх по лестнице. Свечу нес хозяин постоялого двора, уважаемый Онкет. А вслед за ним, в темноте, шествовали возмездие и смерть с обнаженной шпагой в руках. Карвен с молотом замыкал шествие.

— Здесь… — одними губами произнес хозяин постоялого двора, глазами указывая на красивую резную дверь.

— Свечу, — шепотом откликнулся воин, протягивая руку.

Свеча перекочевала к нему.

— Так, — шепнул он, обращаясь к Карвену, — я первый. Ты — за мной.

Он решительно навалился на дверь. Она подалась неожиданно легко, похоже, была не заперта. Впрочем, окно тоже было открыто, и ветер шевелил занавеси. В комнате никого не было.

— Почуял… — процедил воин.

— Сбежал? — недоуменно выпалил хозяин постоялого двора. — Но… куда? И собаки не лаяли…

На добротном дубовом столе трепетал под ветром огарок свечи. И что–то лежало. Хозяин подошел к столу и…

— Смотрите! — воскликнул он. — Смотрите, уважаемый Верген! Он оставил письмо.

— Письмо? — Воин вгляделся в приколотый к столу ножом листок.

— И деньги, — с удивлением добавил Карвен. — Много. Этот маг, видать, так перепугался, что…

— Нет. — В голосе воина вдруг прорезалось нечто жуткое. — Он не испугался. Ты в письмо загляни.

— Разве можно читать чужие письма?! — обиженно вскинулся седьмой сын кузнеца.

— Оно не чужое, — зло усмехнулся воин. — Нам с тобой адресовано.

— «Милостивые государи… Ввиду вашего несомненного превосходства… уступаю вам… уступаю вам эти края и оставляю… оставляю небольшой гостинец, как это меж добрыми людьми… делается», — запинаясь, прочитал Карвен. — Это он нам?

— Нам, — кивнул воин. — Это он зря. Я этой мрази его поганые деньги в глотку забью!

Через распахнутое окно долетело заливистое ржание, а потом грохнул пистолетный выстрел.

— Проклятье! — взвыл воин. Взмахом руки погасил обе свечи и сиганул в окно. Карвену пришлось последовать за ним. «Хорошо, хоть не слишком высоко!» — думал он, торопясь за мелькавшей в темноте фигурой своего спутника. «И зачем я в это ввязался?» — поспешала следующая мысль, но он продолжал бежать.

Воин отыскался неподалеку от коновязи. Он внимательно оглядывал своего коня. Рядом на земле сидел скрюченный от боли слуга, взявший на себя заботу о коне. Возле него валялись два пистолета.

— Да что ж это такое? — ныл и причитал он. — Да что ж это деется, а? Да как же это вышло?

— Что именно вышло? Отвечай! — грозно потребовал от него воин.

— Постоялец наш… маг который… шасть сюда! Отвяжи мне, говорит, крайнего! Я ему — да то ж чужой! А сам смекаю — надо ж караул кричать! Да только что–то не кричится мне — как рот открыл, так и забыл, зачем открывал–то. А он мне — отвязывай! И как–то так глянул, что у меня вдруг в голове все–все смешалось… иду, отвязываю… понимаю, что делаю что–то не то, а что — в толк не возьму. Подвожу ему коня, а он мне пистолеты сует. На каком коне приехали те двое, что за мной охотятся? — говорит. Я ему — на этом вот. А он тогда — я отъеду, подождешь минут пять и застрелишь ихнего коня, говорит. Я ему — да вы с ума спрыгнули? А он мне — застрелишь, и все! А когда они на выстрел прибегут, застрелишь того человека, который со шпагой. Сунул пистолеты, вскочил в седло, и поминай как звали. Только к воротам подъехал, как они сами собой раз — и открылись! А у меня в голове совсем плохо сделалось. Чужого коня кому отдать — грех, но чтобы застрелить… коня ли, человека ли… А я пошел. Встал поближе, стрелять–то не умею… стал целить… а он меня копытом по руке! Пуля — в небо, конечно, а рука… может, что и сломана. От души, окаянный, врезал. Но я на него не в обиде. Потому как от такой боли у меня сразу все на места в голове встало. В вас я уж и не думал стрелять, господа. Вы уж простите, что я эдак… не в своей воле был.

— Нет на тебе вины, — сказал воин, быстро ощупывая его руку. — Так. Перелома тоже нет. Ушиб сильный. Пройдет. Иди быстренько проверь, что с вашими собаками. Почему ни одна не лает?

— Сейчас, — кивнул слуга, подымаясь на ноги. — Сейчас схожу…

Обратно он вернулся довольно быстро.

— Спят! — потрясение объявил он. — Все как одна дрыхнут.

— Ясно, — сказал воин. — Не так уж он и слаб, этот мерзавец. А страх даже откровенных негодяев делает сильнее. А теперь ответь, на руке мага, когда он к тебе подошел, был перстень с черным камнем — или нет?

— Был, — кивнул слуга. — Здоровенный такой. Сразу в глаза бросился, хоть и темно. А только он своей чернотой, как бы сказать, светится. Как маленькое черное солнышко горит.

— А раньше ты на нем что–либо подобное видел?

— Нет, ни разу.

— Вот и ответ, — себе под нос пробормотал воин. — Перстень, видимо, увеличивает его силу. Просто так он его не носит. Только тогда, когда понадобится. Что ж… В город его по ночному времени не пустят, да там и на королевского мага натолкнуться можно, а если убираться прочь, не проезжая вновь мимо трактира бедняги Дэриса, где наверняка уже кишит стража… тогда дорога только одна, и особенно далеко он по ней не уедет.

— Сбежал, окаянный?! — Хозяин постоялого двора задыхался от быстрого бега.

— Сбежал, — кивнул воин. — Но мы его сейчас нагоним, уважаемый Онкет. Вы не одолжите моему спутнику коня порезвей?

— Берите, уважаемый Верген, — ответил хозяин постоялого двора. — Какие вопросы!

— Должно быть, скоро заявится стража, — прибавил воин. — Ей передайте, что преступник удаляется по Малому Южному тракту и его преследуют двое. Пусть поспешат за нами.

Карвен влез на указанного ему жеребца. Воин вскочил на своего коня. Ночь качнулась и взяла с места в галоп.

***

Ночь, перемешанная с туманом, клочьями летящим в лицо, ночь, огромными скачками несущаяся навстречу, ночь, пронзающая тебя насквозь и остающаяся за спиной… ночь — и где–то там, впереди, неведомый и опасный враг.

Враг, убегающий от тебя, спасающий свою жизнь… человек, играющий людьми, точно куклами, тот, для кого чужая жизнь ничего ровным счетом не значит, не разбойник, не душегуб, куда хуже… разбойники — кто Господа, кто Светлых Богинь боятся… они бы нипочем не стали всех подряд убивать, если б их не околдовали, а этот…

Полная луна стоит над дорогой, освещая погоню, полная луна раздвинула облака, чтобы поглядеть вниз.

Левая рука Карвена судорожно вцепилась в поводья, правая сжимает молот. С ним никогда еще ничего такого не происходило, он скакал, как во сне, почти зачарованный происходящим. Быть может, именно поэтому он не сразу отметил появление чужих, непрошеных, мыслей у себя в голове.

Его спутник, высокий суровый воин, кто он такой? Откуда?

Этот устрашающий незнакомец, чьего имени он не знает, только что безо всякой жалости зарубил и заколол почти четыре десятка человек. И вот, неистово и увлеченно, гонится за последним оставшимся в живых, чтобы лишить жизни и его. Он ведь не сомневается, что справится с магом, не боится колдовства… откуда у него столь устрашающая уверенность в собственной неуязвимости?

Кто он? Человек ли он? Есть ли у него вообще имя? Знает ли он, что людям свойственно иметь имена? Улыбаться, дружить, любить друг друга, жениться и заключать торговые сделки… Не порождение ли он темных сил, о которых священники и маги говорят шепотом, а прочие и вовсе предпочитают помалкивать?

И что будет, когда он все–таки уничтожит мага? Не обернется ли он потом к своему последнему спутнику, сняв наконец маску? Не уничтожит ли единственного живого свидетеля, чтобы потом навсегда раствориться в исторгнувшей его ночи?

Так можно ли убивать человека, помогая исчадию тьмы? Не безумие ли это? Не объединиться ли людям, живым и теплым, против призрака мглы!

Волна ледяного ужаса на миг окатила Карвена. Он бросил короткий взгляд на скакавшего рядом с ним воина. Резкое, горделивое и впрямь какое–то нечеловечье лицо… не эльфийское, нет, другое…

«Другое! Другое! — торжествовал голос в голове. — Убей его, пока он на тебя не смотрит, пока он тебе доверяет! Убей его, пока он не убил тебя!»

Что ж, маги тоже ошибаются. Особенно когда дрожат от страха.

«Убить, пока доверяет?! — возмутился седьмой сын кузнеца. И отличил наконец свои мысли от чужих. — Так вот как ты, гад, людей–то заколдовывал! Однако ж от страха у тебя в голове все путается. И вовсе ты не „единственный оставшийся в живых“, я тоже человек, и спутник мой, да и, кроме нас, люди на белом свете имеются. А имя его я уже несколько раз слышал… уважаемый Верген. Это твоего имени я не знаю, так, может, это ты — призрак? А если бы не мой спутник, твои разбойники вырезали бы всех посетителей. А это ведь тоже живые люди. И нечего тут врать, равно как и лезть в чужую голову без спросу. Вот сейчас как догоним…»

Ночь летит в лицо, ночь хватает за плечи, ныряет под копыта коня и воет далекими волчьими голосами… и где–то там, в этой ночи… точка. Крохотная точка, стремящаяся прочь, прочь, прочь… точка, от которой исходят волны ужаса и ненависти. Медленно растущая, приближающаяся точка…

— Этот дурак сейчас загонит коня. — В тоне воина неподражаемая смесь ядовитой насмешки и гадливого гнева. — Ему не уйти. Он наш.

Волна ужаса, пришедшая от мага, ощущается почти реальной болью.

— У него с собой четыре пистолета и шпага, — звучным, слышным даже через оглашенный конский топот, голосом продолжает воин. — Но он промахнется… Все четыре раза подряд промахнется… а шпагу просто уронит. Такие трусы не умеют сражаться сами. Они предпочитают, чтобы за них умирали другие.

Черный ужас, долетающий от мага, хлещет, словно бичом, теснит дыхание. Но это не насланный страх, с коим простому человеку не справиться, это страх самого мага, который он не в силах сдержать. Страх, задевающий прочих лишь краем, страх, лишающий сил самого мага.

Ему и в самом деле не уйти, и сопротивляться он не сможет. Для него все кончено, и он знает об этом.

Черная точка растет, увеличивается в размерах и внезапно раздваивается… одна из точек продолжает движение, вторая остается на месте.

— Гаденыш упал с коня. — Презрение в голосе воина крепчает. — Мне будет противно его убивать, честное слово! Он сейчас еще и на колени вздумает падать, пощады просить…

Крохотный силуэт мага раскидывает руки в стороны. Из рук вырывается сияющий язык белого пламени. Вырывается и тотчас гаснет.

«Ну, где же ты, господин?! Приди, спаси меня! — вновь доносятся до Карвена обрывки чужих мыслей. — Меня ведь сейчас на самом деле убьют, и где ты тогда возьмешь такого преданного слугу?!»

— Он бы еще с того света в нас своим заклятием запустил, — хмыкает воин.

Маг раскидывает руки еще раз, после чего бессильно их роняет. У него явно нет сил на еще одно такое же заклятие.

— Ну, вот, собственно, и все.

Кони несут вперед, маг все ближе. Он резко вскидывает руку, и грохот пистолетного выстрела подхватывает ночное эхо. Тонкий писк улетающей невесть куда пули. Маг вскидывает руку еще раз. Еще… Еще…

Да сколько же у него пистолетов!

Эхо играет грохотом пистолетных выстрелов, перекидывая их, как огромные невидимые мячики. Жалобно поскуливая, пролетают навсегда осиротевшие пули.

«И впрямь четыре пистолета. Воин и тут оказался прав!»

Маг уже рядом. Воин спрыгивает с коня и выхватывает шпагу. Карвен поспешно сползает со спины своего, стремясь не отстать от товарища. Маг бросает бесполезный пистолет, раскидывает руки в стороны, и… ничего. Маг торопливо достает свою шпагу и тотчас ее роняет. Нагибается и застывает, с ужасом глядя на шагнувшего к нему воина.

— И вот такое мне придется убить. — Омерзение в голосе воина. — Честное слово, противно!

— Да ведь и тараканов давить противно, и крыс убивать, — сочувственно говорит Карвен. — А что поделаешь, если надо? Они ж белый свет сожрут, если их не убивать.

— Верно, — с облегчением кивает воин, замахиваясь шпагой. — Твоя правда.

Из ладоней мага вдруг полыхает пронзительно–белым пламенем. Воин стремительно отшатывается, но белое пламя, закрутившись невероятной спиралью, обвивается вокруг самого мага. Пронзительный вопль длится недолго.

— Хвала Господу! — восклицает воин. — Кажется, он услышал мои молитвы. Этот негодяй умер от собственной руки. Мне не пришлось давить эту погань…

— А… где перстень? — спрашивает Карвен, рассматривая совершенно чистые, не обуглившиеся руки мага.

— А действительно — где? — настороженно повторяет воин.

— Может, он его снял? Или выбросил?

— Перед решительной битвой? Чтоб самого себя ослабить? — фыркает воин.

— А если уронил? Как шпагу… Кстати, откуда вы узнали, что уронит… и про пистолеты…

— Я нарочно так сказал. У меня чутье на таких мерзавцев… небольшое, а все же… он же нас слушал все время… и боялся… так боялся… Вот я и сказал, чтобы он еще больше боялся и уж точно промазал… а потом и шпагу уронил…

За спиной послышался приближающийся топот копыт.

— Ага, кажется, это стража… — заметил воин. — Что ж, должен признать, они почти не опоздали…

В его голосе горькая ирония.

«А ведь и впрямь, — внезапно понял Карвен. — Если бы не мы — собрали бы они трупы в том несчастном трактире. Совсем другие. Трупы ни в чем не повинных людей. А дальше–то что? Мага они бы не поймали. Он бы давно ушел. Да ему и прятаться бы не пришлось, если уж на то пошло. Трактирщика бы тоже разбойники убили. Кто бы тогда сказал, что маг скрывается в „Белой лани“? Кто бы тогда сказал, что он вообще был? Просто решили бы, что на трактир напали разбойники. Может, их бы потом и поймали, вот только они бы вовсе ничего не помнили. А их бы все равно повесили. Кто ж таким душегубам–то поверит?»

Карвен вздохнул. Его привычное почтение к стражникам, почтение селянина к горожанам, да еще и облеченным видимой властью, потерпело сокрушительный удар. На поверку они оказались теми, кто плохо выполняет свою работу. А в деревнях к таким относятся соответственно. И если некто, из лени делающий плохие корзинки, вызывает всего лишь презрительный смех, то мерзавец, поленившийся залить водой из колодца вспыхнувший соседский амбар с зерном или хоть прибежать к соседу на поле — сказать, какая беда стряслась, вызовет на свою голову самосуд, немедленный, скорый и страшный. Так что приехавшим из города властям и судить–то уж некого будет.

— Сами разобрались, — разводя руками, скажет старенький полуэльф–священник.

— Как сами?

— Да уж так, господа, вышло… грехи я ему отпустил, а остальное в руках Дня и Ночи. Вы на похороны останетесь?

Власти в таких случаях обычно не вмешиваются. Раз вся деревня так решила, значит, и впрямь за дело. Особенно если священник на стороне деревни. Он, известное дело, перед Богом и Богинями ответ держит.

Карвен смотрел на подъезжающих со смесью презрения и страха. Это была власть. Та самая городская власть, которая могла спросить с деревенских за убийство нерадивого лентяя. Нерадивая, не пришедшая на помощь тем, кого она обязана защищать. Власть, опоздавшая быть властью.

Карвен с благодарностью припомнил купца с топором в руках, пытавшегося хоть как–то позаботиться о нем. Не все торгаши такие гады, как его братья, остается надеяться, что и стражи не все таковы, как эти.

Стража подъехала с шумом и топотом.

— Так! Вы кто такие?! Почему здесь?! — Начальник стражи явно привык хватать быка за рога, а врага за горло. Ну, или старательно делал вид. Впрочем, мог ли он быть другим при его–то должности?

Карвен посмотрел на них с опаской. Куча лентяев с оружием в руках… может, они еще хуже разбойников?

— Повторяю, кто вы такие?! — вновь прогудел начальник стражи.

— Мы–то? — насмешливо откликнулся воин. — Прохожие, сударь. Самые обыкновенные прохожие. Прогуливаемся тут туда–сюда. Вроде бы никаким королевским указом прогулки пока не возбраняются. Правда, тут под ногами мертвые маги валяются, но ведь это больше по вашей части, господа стражники, верно? Нас это как бы не касается…

— Прогуливаемся, да? — Начальник стражи явно не собирался давать спуску подозрительным проходимцам. — Шпага и молот! Хороша прогулочка! После вас в трактире Дэриса трупы считать устали! Хватит уже, нагулялись! Именем закона вы задерживаетесь до выяснения всех обстоятельств этого дела!

— А разве трактирщик ничего не объяснил? Не рассказал, как все произошло? — обиженно вскинулся Карвен. — Это что, получается, мы людей убивали?!

— Спокойно, Карвен! Все выяснится. Откуда им знать, кто прав? — шепнул воин. И громче добавил: — Мы последуем за вами по собственной воле, господа. Законопослушным подданным империи не требуется принуждение.

— Вы немедля сдадите ваше чертово оружие! — прорычал начальник стражи. — Немедленно!

— На вашем месте я бы не стал на этом настаивать, — вежливо, но твердо ответил воин.

— Почему это?! — еще грознее рявкнул начальник стражи, но в грохочущем голосе отчетливо прозвучала нотка неуверенности.

— Разбойников, напавших на трактир, было больше, — столь же вежливо пояснил воин. — Если бы вам удалось их оживить, они, вероятно, ответили бы на ваш вопрос самым исчерпывающим образом. Впрочем, даже будучи мертвыми, они остаются недурными аргументами в пользу моего более чем вежливого предложения оставить нам наше оружие и не обременять стражу лишней работой.

— Сопротивление при аресте?! Угроза при исполнении?! — еще более неуверенно прорычал начальник стражи.

— Ну что вы, какое сопротивление? — мягко укорил воин. — Мы же не отказываемся с вами ехать. И дать все необходимые показания — тоже.

— Отказ сдать оружие — сопротивление! — упрямо гнул свое начальник стражи, хотя любому уже было ясно — никто оружия ему не отдаст, и он сам это отлично понимает.

— Если бы мы вздумали сопротивляться, нас окружало бы гораздо больше мертвых тел, — ласково пояснил воин. — Собственно, нас окружали бы одни только мертвые. А это неприятно. Общество живых нравится нам гораздо больше. Даже если они невоспитанны и неучтивы.

— Оставьте этим господам их оружие. Маг и в самом деле мертв, а они ни в чем не виноваты. Скорей уж они достойны награды, о чем я и доложу бургомистру. — Еще один всадник подъехал откуда–то со стороны. Незаметно, как тень. Даже воин вздрогнул, когда новоприбывший внезапно вмешался в беседу.

— Кто знает, сколько бед успели бы натворить околдованные разбойники, пока доблестная стража под вашим командованием, господин Тованн, добралась бы до них, — продолжил новоприбывший. — К тому же, сколько я понимаю, за головы большинства этих мерзавцев назначена награда, так что убивать их — не преступление, а забота о благе общества. Что же касается мага… он натворил бы еще больших дел, если б его не остановили.

— Как скажете, господин Лури, — поклонился начальник стражи. — Вам виднее. Оставить сударю его шпагу, при условии, конечно, что он пообещает ею не размахивать, это даже правильно. А вот мальчишка свой молот мог бы и сдать, он–то явно из простых… Это надо же — так размахивать этой чертовой железякой! Она даже на взгляд тяжелая! В парня демон вселился, не иначе!

— Оставьте, — вновь повторил заступившийся за них господин Лури. — Нет в нем никакого демона, это я вам авторитетно заявляю. Господину бургомистру наверняка будет приятно принять у себя людей, защитивших его город от зловредного мага. Не станете же вы обижать гостей господина бургомистра? Да и столь доблестный юноша быстро пойдет в гору, если продолжит в том же духе, верно?

Господин Лури ласково улыбнулся Карвену. А тот оторопел от внезапного ужаса. На указательном пальце господина Лури… на указательном пальце правой руки, изысканным жестом описывающей в воздухе красивый полукруг, долженствующий придать его словам убедительности, на указательном пальце с длинным хищным ногтем мерцал в свете луны перстень с черным камнем.

Тот самый?!

Карвен почему–то сразу почувствовал, что это тот самый перстень. Или все–таки нет? Так хотелось верить, что нет. Вот только…

— Я бы все же хотел наконец услышать имена, — пробурчал начальник стражи.

— Меня зовут Карвен, — представился юноша.

— А меня — Верген, — тотчас добавил воин.

— Господин Верген? — ворчливо поинтересовался начальник стражи.

— Уважаемый Верген будет вполне достаточно. До господина я в свое время малость не дослужился. Не повезло.

— Бывает, — сочувственно кивнул начальник стражи. — Характер помешал?

— Он самый, — чуть усмехнулся воин.

— Понятно, — кивнул начальник стражи. И вроде бы даже расслабился.

— Кстати, а почему с вами нет священника? — спросил воин. — Я же передавал, чтобы обязательно прихватили! Что, если бы маг не помер с перепугу, убив себя собственным заклятием, а вместо этого околдовал бы нас, а затем и вас?

— А вам и вообще не следовало лезть в это дело, — пробурчал начальник стражи. — Вы, конечно, герои и все такое, вот только… Все же это наша работа. А если б он вас околдовал, нам пришлось бы убить вас точно так же, как вы убили разбойников. Вот только прав на это у нас было бы больше. Я это не к тому, что хочу кого–то в чем–то обвинить. Просто я терпеть не могу, когда кто–то вмешивается в дела стражи, пытаясь ее подменить. Это, между прочим, нарушение закона.

— Если бы у меня была какая–то надежда, что маг спешится и вас подождет, я бы так и сделал… положился на правосудие и законность и подождал бы, пока они не осуществятся, — ответил Верген. — Однако же гадкий маг не собирался вас ждать. Он убегал, и довольно быстро. Правосудие и законность могли за ним попросту не успеть. Мы поспешили за означенным мерзавцем, дабы задержать его до прибытия законных представителей власти. И мы его даже не убивали, как я только что упоминал. Мерзавец умер сам — руки от страха задрожали. Самому сражаться — это не околдованных разбойников на мирных трактирщиков натравливать. Так все же почему нет священника?

— Не нашли мы его, — нахмурился начальник стражи господин Тованн. — Он по своим делам уехал… Это слуга его так говорит, что по делам, — ворчливо добавил он, — а я так смекаю, старый развратник опять удачно задрал платье какой–то смиренной прихожанке — теперь его до завтрашнего вечера сам Пресветлый Господь не отыщет.

Похоже, он окончательно сдался и перестал считать задержанных государственными преступниками, раз уж делился с ними такими подробностями из личной жизни местного священника. Преступникам такое, знаете ли, не рассказывают.

— Вместо священника с ними отправился я, — вмешался господин с черным камнем в перстне.

— Вы? — переспросил воин.

— Я умею управляться с магами, — с достоинством кивнул тот, а Карвену потребовалось значительное усилие, дабы отрешиться от мысли, что этот пугающий незнакомец и лежащий на земле мертвый маг — разные люди. Да нет, конечно, разные, они даже и не похожи нисколечко, и их все–таки двое, один живой, другой — мертвый, один лежит, другой сидит в седле, а все же… было в них что–то такое, что позволяло с легкостью представить их одним и тем же человеком.

А вдруг маг — настоящий маг! — просто наколдовал это мертвое тело, а сам сидит себе в седле, в душе потешаясь над ними, от стражи их защищает… ждет, когда шум уляжется…

И черный перстень у него на пальце, тот самый черный перстень, перекочевавший с руки мертвеца на руку живого, тот перстень, что в один голос описывали все, кто видел этого мага… тот перстень — или не тот! Нет, не все его описывали, вот ведь хозяин постоялого двора, уважаемый господин Онкет, его даже и не вспомнил. Да и мало ли перстней с черными камнями на белом свете?

Карвен вновь украдкой посмотрел на перстень, и перстень, грозно сверкнув черным камнем, поглядел в ответ.

— Что ж, пора осмотреть этого чертова дохлого мага, — смущенно пробурчал начальник стражи. — Нужно немедля занести в протокол осмотра его чертов труп. Прошу меня простить и подождать немного, я должен… приступить к своим обязанностям… Выполнить свой долг, так сказать… Еще раз прошу прощения…

Он умудрился поклониться всем троим сразу. И воину, и Карвену, и господину с черным камнем в перстне. Господину, имевшему власть над городской стражей и, что еще более занимательно, возможность пригласить кого–то на обед к бургомистру.

«Бургомистр ведь приглашает своих гостей сам, разве нет?» — ошеломленно подумал Карвен, украдкой разглядывая пришедшего к ним на выручку невесть кого. Был ли он похож на того, первого мага, что угрожал трактирщику? Или все–таки нет? А на этого… Или все это — глупости, игра воображения? Если б он и впрямь был магом, разве стал бы он так нагло являться своим преследователям? Да еще и перстнем красоваться.

«Но ведь он не знает, что им известно про перстень? Или знает?»

— Лонс, Трэй, Ланери — приступайте! — скомандовал тем временем начальник стражи своим людям. — И не копаться! Чтоб я три часа у этого трупа здесь не торчал! Быстро все осмотреть, и точка!

Он посмотрел на труп мага с брезгливым опасением и соскочил с коня.

— Нам лучше отойти, господа, — негромко промолвил господин с загадочным перстнем на пальце, также спешиваясь. — Не будем мешать страже выполнять их долг.

«Он знает, что среди нас нет ни одного господина, и все же именует нас именно так, — подумалось Карвену. — Интересное дело».

— Отойдем, — кивнул воин, внимательно приглядываясь к незнакомцу.

«Тоже небось перстень заметил! Не мог не заметить!» — сообразил Карвен, удивляясь себе самому. Совсем недавно ему этот воин был точно таким же чужаком, незнакомцем, а теперь — свой, несмотря на то, что Карвен ничего, кроме имени, о нем не знает. Так–то вот. Он ему настолько свой, что… даже и сравнить–то не с кем. Сразу после отца с матерью, наверное… А ведь он его первый раз сегодня увидел. Или так всегда происходит, когда с кем–то бок о бок сражаешься?

Карвен стоял, поражаясь внезапно охватившему его странному ощущению: вот здесь, на этой освещенной лунным светом дороге, у тела мертвого мага, окруженный только что собиравшейся их арестовать стражей — он был дома. Дома.

Это было странно и, может быть, неестественно, но это было. Стражники не были стенами этого дома, дорога не была полом, мертвый маг — порогом, а лунный свет — крышей, но впервые с того момента, как умер отец… или нет, раньше… с того, когда умерла мать, а братья связались с купцом Осметом, с тех самых пор Карвен впервые чувствовал себя дома.

Тот, старый, дом обрушился не сразу. Он был крепко скован, и, если б его не разрушили изнутри… предательство — это такая ржа, любую сталь проест. А теперь… Карвен не мог понять, откуда в нем взялось это внезапное и сильное чувство, невероятное чувство того, что все правильно и теперь всегда будет правильно. Что ж, зато он мог войти в дом и закрыть дверь.

— Уважаемые, это же ваши кони? — спросил тем временем один из стражников, указывая на бродивших неподалеку коней.

— Наши, — кивнул воин.

— Тогда я их поймаю и приведу.

— Мой сам придет, — ответил воин и коротко свистнул.

Конь ответил ему веселым ржанием и тотчас направился к хозяину.

— Ну, я тогда другого приведу, — кивнул стражник, направляясь к коню Карвена.

— Там, где–то дальше, еще и конь, на котором этот маг удрать пытался. На самом деле он из «Белой лани».

— Маг его похитил? — обернулся стражник.

— Он на нем сбежал, когда понял, что мы его сейчас ухватим за шкирку, — ответил воин. — Тот конь был, вероятно, резвей его собственного. Так что уважаемый Онкет будет вам весьма благодарен, если вы вернете на место коня одного из его постояльцев. Вряд ли такое досадное происшествие, как утрата чужого личного имущества, хорошо скажется на репутации его заведения.

— Понял. — И стражник поторопил собственную лошадь.

— Не могу не выразить свое восхищение вашим воинским мастерством, господа, — промолвил меж тем незнакомец с черным перстнем на пальце.

«Впрочем, начальник стражи ведь как–то его называл, — припомнил Карвен. — Кажется, господин Лури, а самого начальника стражи господином Тованном зовут».

— Я имел честь осматривать место вашего сражения в трактире Дэриса, — продолжал господин Лури. — И должен вам заметить, мало кто мог бы противостоять такому количеству хорошо вооруженных и поднаторевших в своем кровавом ремесле людей, а уж выйти из такого поединка победителями, причем, сколько я могу судить, без единой царапины… Господин бургомистр будет просто счастлив выразить вам свое искреннее восхищение!

— А почему вы все время за него говорите, господин Лури? — внезапно вырвалось у Карвена. Честное слово, он не собирался ничего такого ляпнуть, он и вообще собирался помалкивать, но как тут промолчишь, когда кто–то за кого–то другого говорит так, словно это он самый и есть? Тут и не захочешь, а скажешь что–нибудь.

— Я его близкий друг, — слегка поклонился Лури. — Кое–что могу предсказать заранее. Впрочем, любой достойный человек не оставил бы без внимания столь беспримерный подвиг. И в особенности то, что оный подвиг был доведен до логического завершения. Мало было бы толку убить одних только разбойников. Обычный герой так бы скорей всего и поступил, предоставив магу полную возможность продолжать свои злодеяния. То, что вы пошли дальше, господа, не только приводит меня в полный восторг, но и вызывает невольное уважение. А заслужить мое уважение непросто.

Черный камень перстня вновь грозно сверкнул в свете луны.

— Вот ваш конь, уважаемый Карвен. — Стражник протягивал Карвену поводья.

Карвен поблагодарил, принимая их. Слышать из чьих–то уст обращение «уважаемый» было странно. Даже страннее, чем «господа».

— А конь, на котором пытался ускакать маг? — тотчас спросил воин.

— Поймал, — довольно похвастался стражник. — Если удастся немного заработать, с меня вино, уважаемые.

— Что ж, этого довольно, — послышался голос господина Тованна. — Лонс и Трэй, возьмите труп, и поехали!

— Но… господин капитан… — виновато пробормотал один из тех, кому выпала эта неприятная миссия. — Он же маг… он…

— Он — труп! — оборвал его начальник стражи. — А ты при исполнении. Вот и исполняй!

— Но, господин капитан… а вдруг он… — нерешительно подал голос другой. — Вдруг он… это…

— Послушай, Лонс, я в курсе, что ты ужасно храбрый парень, особенно за обеденным столом, еще ни одно жаркое в поединке с тобой не выстояло. Но, видишь ли, если ты раньше не знал — трупы не кусаются. Так что смело берите его, пристраивайте, и поехали. Я не намерен тут ночевать из–за ваших глупостей!

— Но, господин капитан… — виновато пробормотал Лонс.

— Вы хотите сказать, что его должен везти я? — возмутился начальник стражи.

— Никак нет, господин капитан! — испугался стражник. — Мы просто подумали… Что, если его тут оставить, а завтра с утра взять повозку, найти священника и…

— Оставить его здесь? И думать забудьте! Господин бургомистр с нас три шкуры спустит. И будет прав, между прочим. Что это за порядок — трупы посреди дороги бросать? А вдруг здесь королевский кортеж вздумает проехать или еще какие знатные господа? Тогда уже с господина бургомистра шкуру спустят, а он нас потом вообще на клочки порвет. Ничего вам этот труп не сделает. Схватили, пристроили — и поехали! Выполняйте! Слышать ничего больше не хочу!

Стражники еще что–то пробурчали, но ослушаться не посмели.

— Мы можем ехать, господа, — сказал господин Тованн.

По дороге он разговорился. Уверившись наконец, что два подозрительных типа, положившие в трактире Дэриса целую кучу народу, никакие не бандиты, а вовсе даже добропорядочные граждане, а их злодейское нарушение закона никакое не нарушение, а скорей уж гражданский подвиг, равно как и убиенные отнюдь не несчастные жертвы мерзавцев, а те самые мерзавцы, коих убивать не только можно, но даже и положено, он хотел как–то оправдаться… ну хоть в собственных глазах, если ни в чьих других больше не получится.

— Да я что… — виновато разглагольствовал он. — Прибыли, понимаешь, по зову, а там — гора трупов. Жуть, что такое! И что ты будешь делать? Нельзя же просто так оставить? Трактир — в хлам, стекла все вдребезги… Вы в курсе, почем сейчас хорошее стекло, господа? Ну, то–то! Дверь на одной петле, опять же столы перевернуты, пол черт знает в чем, стены — и те в крови! Даже на потолке кровь. А хозяин как осиновый лист трясется, двух слов связать не умеет. Что тут скажешь? Ну, я его встряхнул маленько, чтоб в разум пришел; кто это, говорю, натворил? Отвечай немедля! А он, значит, маг натворил, бормочет; А я ему — бреши больше. Все эти люди заколоты или зарублены шпагой! А у этих вот и вообще головы раздроблены. Какая такая магия, что ты несешь? Можете мне поверить, господа, такие вещи любой стражник за пистолетный выстрел видит, а я ж кто и есть! Вот я ему и говорю, при чем тут маг, недотепа ты эдакий? А он мне — тут, говорит, двое были. Один со шпагой, другой молотом орудовал. Они, говорит, всех и убили. Но только они ни в чем не виноваты, они, дескать, — хорошие.

Ну, сами посудите, господа, что я мог подумать? Они всех убили, и они при этом — хорошие! Он ведь даже не объяснил мне, что все убитые — разбойники. Что это они на трактир напали. Откуда мне было знать, как все вышло? Ага, говорю я ему, все так и есть, они трактир разнесли, в убыток тебя ввели, всех, кто под руку попался, убили и при этом — хорошие. Здорово ты рассуждаешь. Сядь, говорю, водички попей да приди в себя малость, а то у тебя от страха, похоже, в башке окончательно помутилось. С каких это пор ты разбойников защищаешь? С какой это стати они для тебя вдруг хорошие сделались? А он мне продолжает — хорошие, и все тут, это убитые были плохие, это они — разбойники. Ну, тут я ему, признаться, просто не поверил. Мало ли что человек в таком состоянии болтает? Может, ему пригрозили чем. Куда, говорю, твои «хорошие» поехали? Мне с ними повидаться приспичило. А он говорит, в «Белую лань» поехали, мага ловить. Дался тебе этот маг, говорю. Беру своих ребят, и скачем. Ну, хозяин постоялого двора мне насчет мага кое–что объяснил, про околдованных разбойников и все такое прочее… но когда б не заступничество господина Лури, я бы вас все же арестовал, господа. Не дело это — столько народу почем зря убивать.

— Так ведь они сами нас убивать пришли, — вырвалось у Карвена. — Что было делать?

— Нас звать, — ответил начальник стражи.

— Вас и позвали, — возразил Карвен. — А только вы где–то задерживались. И что ж нам — умирать, что ли?

— Любой подданный империи, соблюдающий законы, имеет право защищать свою жизнь, честь и имущество, — ответил начальник стражи. — Однако есть границы, переступать которые не следует. Вы их переступили. И сильно. Впрочем, это мое мнение. Господин Лури считает по–другому, а ему, как говорится, виднее. Мне еще предстоит над этим поразмыслить, особенно если мнение господина бургомистра совпадет с мнением господина Лури. А вас… Вас даже наградят, должно быть. Конечно, если все убитые и впрямь разбойники.

— Все убитые нами — разбойники, — поправил его воин. — Они ведь тоже не стояли сложа руки, ожидая, когда их убьют. Кого–то из посетителей трактира им удалось убить раньше, чем мы вмешались. Кого–то они убили и после. Увы, нам не удалось защитить всех. Этих мерзавцев было слишком много, а посетители слишком рассредоточены по трактиру, сбиты с толку и смертельно перепуганы.

— И как прикажете отличать одних мертвецов от других? — хмуро поинтересовался начальник стражи.

— А это вам, с вашим опытом, и за пистолетный выстрел должно быть видно, — с легкой насмешкой отозвался воин. — Разбойники действовали топорами и ножами. Мы — шпагой и молотом.

— Ясно, — пробурчал господин Тованн, явно задетый. — Понятно.

— Господам, вероятно, следует отдохнуть, — проговорил господин Лури, когда показалась городская стена. — А дачу показаний и прочие подобные вещи лучше отложить на завтра. Скажем, до полудня. А потом я за ними заеду, чтобы сопроводить их на обед к господину бургомистру. К тому моменту, надеюсь, все неприятные формальности будут улажены.

— Нет уж, — проворчал воин. — Лучше разобраться со всем этим прямо сейчас. Чтоб я завтра с утра тащился давать показания?!

— Ну, сейчас так сейчас, — развел руками господин Лури. — Вероятно, вы правы, господа. У вас останется больше времени на отдых, и вы в полной мере сможете оценить обед у бургомистра. Общаться с отдохнувшими и выспавшимися собеседниками куда приятнее, чем с несчастными, которые вынуждены делать вид, что они отдохнули и выспались, а на самом деле тихо ненавидят все человечество и мечтают проломить вам голову.

Городские ворота открылись.

— Ну как, господин капитан? Поймали разбойников? — крикнул один из караульных.

— Поймали, — пробурчал начальник стражи. — Вот только они оказались не разбойниками…

— Не разбойниками? — удивленно протянул тот. — Не понимаю…

— А чего тут понимать? — продолжал бурчать начальник стражи. — Все просто… они не разбойники, все куда хуже, они обычные честные подданные короны…

— Даже морду набить не за что? — не унимался караульный.

— А ты как сменишься, сходи к Дэрису в трактир, погляди, во что его эти самые ни в чем не повинные подданные превратили. А потом поразмысли малость, кто кому и чего набьет в случае чего, — фыркнул господин Тованн. — Поехали, господа. Говорят, грешно в воротах столбом стоять, Богини могут разгневаться.

***

Давать показания оказалось довольно занудным делом. Все равно что таракана подковывать. Таракан — это тебе не умница лошадь, с которой, если по–хорошему, всегда договориться можно. С тараканом не договоришься.

С начальником стражи господином Тованном договориться, конечно, можно было, но с большим трудом. Карвен так и не решил, к кому означенного господина причислить — к тараканам или все–таки к норовистым лошадям. Ну что за интерес человеку по десять раз одно и то же спрашивать? По дороге с ним куда приятнее общаться было. Или это потому, что теперь он оказался в своем кабинете и наконец–то почувствовал себя хозяином положения? Потому что господина Лури рядом нет? Впрочем, по этому поводу Карвен испытывал скорее облегчение. Ведь подозрения, которые у него возникли, так и не рассеялись.

— Итак, вы утверждаете… — неутомимо гнул свое начальник стражи, а Карвену все больше и больше хотелось спать. Сил ведь нет, как устал. И он все меньше и меньше был способен хоть что–то утверждать или подтверждать. Если он в самое ближайшее время куда–нибудь не ляжет, то уснет сидя, это точно.

— Итак, вы утверждаете…

— Я утверждаю, что мы ответили на все ваши вопросы по существу дела, — сказал наконец воин. — Ответили по нескольку раз каждый. Думаю, этого вполне достаточно. Мой юный друг скоро заснет сидя.

— О! В полусне люди иногда выбалтывают такое… — мечтательно протянул начальник стражи.

— Ну, поскольку мы рассказали вам правду, — с нажимом на последнее слово ответил воин, — вряд ли вам повезет услышать нечто такое, ради чего стоило бы мучить этого юношу. Ведь он показал себя настоящим героем. Мне — что, убивать когда–то было моей работой, моим долгом, наконец, но он–то… для человека, никогда ранее не державшего в руках оружия и ни с кем не сражавшегося, он действовал просто превосходно.

— Верно, — виновато кивнул начальник стражи. — Прошу простить меня, уважаемые… увлекся. Любимая, знаете ли, работа… Вы свободны. Кстати, если вдруг еще что или какие вопросы возникнут, где вы намерены остановиться?

— На постоялом дворе уважаемого Онкета, — ответил воин.

— В «Белой лани»? — удивился Тованн. — И ваши средства вам позволят?

— Уважаемый Онкет — мой старый знакомый, — ответил воин. — Я мог бы у него остановиться, даже если бы средства мне этого не позволяли. Пойдем, парень. Нас отпускают.

Карвен с трудом сообразил, что последняя фраза относится уже к нему, собрал всю свою силу воли и встал.

«Стыдно виснуть на товарище, он ведь куда как постарше и не меньше твоего устал!» — сурово упрекнула его совесть.

— До свидания, господин капитан, — с трудом выдавил он и оглушительно зевнул, чуть не проглотив занудного господина капитана со всеми его дурацкими вопросами.

Каким чудом он влез на коня, осталось для него полнейшей загадкой. Но влез же! Причем сам. Его вдруг охватил ужас при мысли о том, что он потерял отцовский молот, однако тот нашелся тут же, в дорожной котомке. Когда он успел привязать ее к седлу, вспомнить не удалось, но, главное, молот был. Ощупав горсть земли с могилы матери, а затем поясной кошель, Карвен успокоился окончательно. Все его нехитрое имущество было при нем. В котомке имелась и кое–какая одежка, подаренная на прощание кузнецом, но она волновала Карвена гораздо меньше. Сохранилась, и ладно.

До постоялого двора доехали довольно быстро. Хозяин еще не спал. Наверняка их дожидался… Зато Карвен засыпал уже просто на ходу.

— Не буду я ужинать… — жалобно пробормотал он. — Мне бы куда прилечь… хоть на пол, если больше некуда…

— Нет уж! — почти всерьез обиделся и возмутился хозяин постоялого двора. От обиды и возмущения его речь сделалась почти возвышенной. — Чтоб я людей, которые меня от бед избавляют, на пол клал! На пол! Да не бывать такому!

— И поужинать надо, и умыться, — непререкаемо объявил воин. — Причем умыться раньше, чем поужинать. На нас с тобой столько крови и грязи, что ни за один приличный стол нас пускать нельзя, а любую постель, на какую мы умудримся лечь, назавтра придется выбросить!

Карвен мигом разлепил глаза. Что такое чужой труд, он знал хорошо. Отец с матерью в свое время объяснили. И что уважать его нужно больше собственного — тоже.

«Ах, тебе спать хочется, бедненький?! А вот перетопчешься! — прикрикнул он сам на себя. — Ишь вельможа нашелся! Другие за тебя потом прибирать да чистить все должны, что ли?»

— Сегодня заезжие купцы мылись, вода вот прямо сейчас горячая, — добавил хозяин постоялого двора. — И умывальня свободна — ждать не придется. Можно хоть сейчас идти.

— Отлично, — кивнул воин. — Сейчас и пойдем.

Вода и впрямь оказалась горячей, а все тело немилосердно болело. Карвен и представить себе не мог, до какой степени у него, оказывается, все болит.

— Ничего, — утешил его уважаемый Верген. — Это тебя отпускает. А ляг ты сейчас спать — завтра бы вовсе не разогнулся.

У Карвена даже сил хватило одежку постирать, а у хозяина — сообразительности принести сменную.

Что они после того ели, он не запомнил вовсе, равно как и то, где это происходило. Он просто запихнул в себя некоторое количество того, что перед ним поставили. После чего был отведен в лучшую из пустующих комнат и уложен на что–то восхитительно мягкое, что несомненно сумел бы оценить, когда б не заснул к тому моменту. Собственно, Карвена можно было уложить и на голых камнях, вряд ли бы он сейчас почувствовал разницу. Разве что утром…

***

Карвен спал, и ему снились разбойники. Мертвые, они лезли на него со всех сторон, и он не успевал отмахиваться от них молотом. «Мы тебя съедим… Вот мы тебя съедим…» — бормотали мертвецы. Потом появилась дочь кузнеца, скинула с себя одежду и стала запрыгивать на спины разбойников, пытаясь на них покататься. «А вот я их заезжу! А вот я их заезжу!» — звонким голосом пела она. «Уходи! Уходи отсюда! Ты что, не видишь, что они мертвые! Они тебя съедят!» — надрывался Карвен, но из его рта не вылетало ни звука. Откуда–то сбоку выскочил начальник стражи. «Эта девушка нарушает закон! — кричал он, потрясая шпагой. — Нельзя кататься на мертвых! Тем более что они являются вещественными доказательствами! Их нужно приобщить к делу!» Он схватил дочь кузнеца, надел на нее оковы, подхватил под мышку и скрылся.

Карвен остался один. Разбойники окружали его все более плотной толпой, их становилось все больше и больше, они лезли на него, дыша кровью и смертью. «Мы тебя съедим… Вот мы тебя съедим…» — слитно бормотали они. Бормотание сливалось в гул, ровный, монотонный и страшный. Тщетно Карвен звал начальника стражи. Тот и не подумал вернуться. По всей видимости, разбойники закона не нарушали. «Ве–ерге–ен!» — наконец сообразив, позвал он. И тот откликнулся. Пришел на помощь со своей верной шпагой.

— Карвен, вставай! Утро уже. Завтрак стынет, — сказал Верген, и Карвен проснулся.

— Завтрак? — пробормотал он, не в силах еще поверить, что все эти кромешные ужасы ему просто привиделись. — Ах, завтрак… черт! Мне только что наши разбойники снились! Они были мертвые и все равно хотели меня убить!

Воин вздохнул и покачал головой.

— Могу себе представить. Ты и так молодцом держишься. Но все равно вылезай из–под одеяла и марш завтракать! — тут же сменил он тон. — Нечего тут валяться и на дохлых разбойников пялиться. Знал бы, что ты такими глупостями во сне занимаешься, раньше бы разбудил!

Сказано было нарочито грубовато, но это было то самое, что нужно. Это был голос друга, старшего товарища, который говорил, что все хорошо, что все идет как надо. Наконец, он просто сообщал, что надлежит далее делать, а иногда это более чем необходимо. Есть такие ситуации, когда без этого просто никак.

Карвен собрался с силами, встал, умылся и направился вниз. После вчерашних приключений все тело противно ныло.

— Да, парень… попал ты, однако, в историю, — пробурчал воин, отодвигая от себя пустую миску и придвигая кувшин с пивом. — Шел себе, шел со своим молотом, никого не трогал, свернул ненароком не в тот трактир… или с тобой и раньше такое случалось?

— Такое — никогда, — искренне ответил Карвен.

— И тем не менее действовал ты отлично. Словно уже бывал в подобных переделках. Тебя кто–нибудь этому учил?

— Чему? — наливая себе пива, спросил Карвен. — Молотом по голове бить? Нет, не учил. Но ведь тут особого ума не надо. Это ж не в кузне работать.

— Я имел в виду не это. Ты правильно действовал в сложной и при этом совершенно внезапно сложившейся обстановке. Этим мало кто может похвастаться.

— Не знаю, — растерялся Карвен. — Это… оно само так получилось. Я просто действовал так, как казалось правильным. А потом появились вы и стали подсказывать. Не так уж и много я сам успел.

— Я отдавал только самые общие приказания, — заметил воин. — И только тебе. Остальных я старался по возможности убрать из–под ног. И знаешь почему?

— Потому что я был в состоянии эти самые приказания выполнить? А остальные — нет?

— Именно, — подтвердил воин. — Выполнить. И при этом выжить. Как любит говорить здешний хранитель законности и порядка, мне это за пистолетный выстрел видно было: ты справишься, а другие — нет. Тебе можно отдать распоряжение, и ты сам догадаешься, как его выполнить, и сделаешь это быстро и не раздумывая. Очень ценное умение, особенно там, где раздумывать некогда, там, где нужно знать или чувствовать, потому что раздумывающего просто убивают. Должно быть, это твое природное свойство. Знал бы ты, как трудно и какой кровавой ценой приходится платить другим за то, что тебе досталось даром!

— Должно быть, Светлые Богини что–то перепутали, — улыбнулся Карвен. — Такое должно было достаться какому–нибудь воину или полководцу. Кузнецу подобная вещь без надобности.

— Возможно, я и говорю сейчас с будущим воином… или даже полководцем, — задумчиво сказал воин. — Кто знает, как сложится твоя дальнейшая судьба? Подумай об этом. Грех ведь такой талант в землю зарывать. Неужто такая плохая доля — стать защитником? Служить королю со шпагой в руках, отстаивая свою землю?

Карвен молчал; его одолевали противоречивые мысли.

С одной стороны, очень хотелось согласиться. Не потому, что ему так уж понравилось то, чем пришлось заниматься. А потому что человек, который ему пришелся по душе, считал это делом настоящим и достойным, а его самого — весьма к нему пригодным.

Да что там говорить… Если разобраться, у него ведь, кроме этого воина, и вовсе никого на белом свете нет. Так и что же? Бросить все, развернуться и уйти? Остаться совсем одному? Ходить от деревни к деревне, предлагая свой труд, собирая по монетке на обзаведенье, мечтая о том далеком дне, когда удастся осесть и поставить собственную кузню? Ни жены, ни детей… у бродяги какая жена–дети? А к тому моменту, когда у него будет свой дом, не будет ли он уже слишком стар, чтобы думать о семье? Не окажется ли младшая ветвь на кузнецовом дереве бесплодной?

С другой стороны, стать воином — значит оставить отцовское ремесло. Бросить, забыть, предать. Вслед за братьями. Стать таким же, как они. Неужто отец с небес увидит такое? Никогда больше не глядеть в огонь горна, не держать в руках молота. А если и держать, то не для того, чтобы создавать что–то. Для убийства. О да, воин не убивает людей, он уничтожает врагов. Все правильно. Вот только он не создает ничего нового. Смерть ведь всегда одна и та же, а трупы врагов, если их много, — все одинаковые.

— Мечом плуга не выкуешь, — внезапно молвил воин.

— Что? — удивленно вскинулся Карвен, выныривая из раздумий.

— Мечом плуга не выкуешь, — подмигнув ему, повторил воин старую присказку кузнецов. — Ты ведь об этом сейчас думаешь?

— Об этом, — растерянно признался Карвен.

— Правильно думаешь. И пословица правильная, а только… понимаешь, какая штука… Если мечей совсем не останется, то может так статься, что некому будет и плуги ковать. И не для кого.

Карвен понимал. Лучше некуда понимал. Есть у Ирнийского королевства старинный враг. Кто знает, с чего там когда–то вражда пошла? Давно было, как говорится, память быльем поросла. Но память памятью, а вражда никуда не делась. Так и норовят добрые соседи в горло вцепиться, а отвернись, и вовсе голову проломят. Можно ли в таком разе без защитников? Нет, недаром Ирния свою армию кормит. Видит Бог — недаром.

— Ладно, оставим это. Я от тебя немедленного ответа не требую. Трудно в одночасье решиться изменить свою жизнь. Быть может, изменить навсегда. Давай пока подумаем о том, что нам с тобой сегодня предстоит.

— А нам что–то еще предстоит? — Карвен мигом припомнил вчерашнего господина с загадочным перстнем. Как его там? Господин Лури? Неужто, пока он спал, его старшему товарищу удалось выяснить, что он и есть главный маг–злодей и теперь они должны отправиться на охоту еще и за ним? Неужто его уделом станет не армия даже, не воинское ремесло, а вечная охота за магами?

— Ничего настолько страшного, как тебе подумалось, судя по выражению твоего лица! — рассмеялся воин. — Нам всего–то и предстоит, что обед у бургомистра, если нам и в самом деле принесут приглашения. Вчерашний господин мог ведь и ошибаться насчет страстного желания местной власти разориться на наш обед.

«Он так ничего и не понял! — ужаснулся юноша. — Или это мне теперь везде злобные маги с перепугу мерещатся?»

— Нельзя нам на обед к бургомистру, — испуганно проговорил он. И, припомнив рассказы бродячих сказителей и заезжих менестрелей, уверенно добавил: — Нас там отравят.

— Ну, это ты загнул, Карвен, — от души ухмыльнулся войн. — Отравят… Это тебе не королевский пир. Никто не станет нас там травить. Правда, скорей всего, будет очень скучно. Или, что еще хуже, нас замучают вопросами и восторгами. Знаешь, в небольших городках, таких как этот, люди рады любому развлечению. А тут столько событий сразу: побоище в трактире, погоня за магом и все прочее. А уж какими слухами это все немедля обрастет… Но отказаться от этого мероприятия, увы, нельзя. Могут выйти неприятности для нас обоих. Не то чтобы я так уж боялся неприятностей, но, знаешь ли, положив за один раз столько народу, лучше быть героем, чем негодяем. А кем нас сочтут, напрямую зависит от бургомистра и прочих влиятельных людей этого города.

— А если сбежать? — выпалил Карвен, продолжая думать о господине Лури.

— Чтоб начальник стражи на радостях, уверовав в свою правоту, с легкой душой объявил нас в розыск как особо опасных преступников? Это же элементарно: сбежав, мы тем самым признаем себя виновными.

— Значит, нельзя сбежать? — Карвен сник.

— И думать забудь, — отрезал воин. — Да что за дурь вдруг пришла тебе в голову? Трудно один вечер в гостях поскучать? Тем более скука не гарантирована, а вот на праздничный обед бургомистр точно не поскупится, можешь быть уверен. И не выдумывай, никто не станет нас травить. Это ты деревенских сказок про город наслушался. Так в них не больше правды, чем когда королевский бард принцу деревню описывает.

— Как это — не станут травить? — возразил Карвен. — А этот, с перстнем? Обязательно отравит!

Воин нахмурился, отставил в сторону кружку пива и воззрился на юношу.

— С перстнем, говоришь? Значит, тебе тоже этот перстень в глаза бросился? Забавно…

— Интересно, правда? У мага перстень, и у этого перстень. С черным камнем. Как бы не тот самый…

— Мало ли похожих перстней. — Но уверенности в голосе воина не было.

— Не знаю, — ответил Карвен. — Может, и много. Вот только мне почему–то кажется, что перстень один. А господин Лури… он про мага нашего точно что–то знал, недаром ведь со стражей поехал, хоть не эльф и не священник. И испугаться не испугался. И кто он такой?

— Ну, ты, положим, тоже не испугался. Хотя должен был.

— Я бы испугался, но… Весь страх куда–то делся, — признался юноша. — Еще когда разбойники… У меня такое чувство, будто я бегу быстро–быстро и страх от меня попросту отстал. А вот когда нагонит…

— Ничего, — утешил воин. — Нагонит — прибавишь шагу. Так ты и впрямь думаешь, будто перстень тот же самый?

— Не знаю, — честно ответил Карвен. — Но мне так кажется.

— И что же, этот господин Лури забрал его у мертвого мага, получается? Или маг свой перстень, как шпагу, обронил, а этот подобрал? Думаешь, знал, что подбирать? Но как он нашел так быстро? Мы же не нашли. Или… или ты хочешь сказать, что это был какой–то магов сообщник?

— А что, если… — холодея от внезапной уверенности в своих догадках, выдохнул Карвен. — Что, если это и есть тот самый маг?!

— Как?! — Воина аж подбросило. — А за кем мы тогда гнались? Кто от собственных заклятий помер?!

— А его сообщник. Помощник, подручный, ученик, слуга… откуда я знаю? Мало ли что маг может с человеком сделать? Может, он его нарочно нам подсунул, чтоб мы решили, будто все, маг пойман, убит, победа…

— Черт тебя побери, парень. — Воин ошеломленно потряс головой. — Ты как скажешь…

Он одним глотком прикончил свое пиво и встал.

— Доешь, поднимайся наверх, в нашу комнату, — распорядился он. — Кое–куда сходить нужно. Ты ведь составишь мне компанию?

Карвен только кивнул и постарался отвлечься от мыслей о маге. Подумать хотя бы о предстоящем посещении — поверить невозможно! — самого господина бургомистра. Да любой из его братьев не задумываясь пожертвовал бы парой зубов, пусть даже и передних, лишь бы удостоиться эдакой чести — быть принятым в качестве гостя в бургомистровом доме. Да они б за месяц до сего достославного момента сапоги начищать начали! Аккурат к визиту до дыр протерли, босиком бы идти пришлось.

Увы, грядущий обед не занимал Карвена совершенно. А вот маг… то есть господин Лури… Он ведь не может доказать, хотя бы самому себе для начала, что тот является магом, причем именно тем, который виновен во всех происшедших событиях. Мало ли, может, он и впрямь маг, но совершенно тут ни при чем? Может, все маги такие перстни носят?

Карвен старался успокоить себя, развеять беспочвенные подозрения, нельзя же так, не разобравшись, Бог знает в чем человека обвинять? Но внутреннее чутье властно твердило ему иное. Перед его взором мерно и грозно покачивался перстень с черным камнем. А камень, прищурившись, смотрел в душу.

Юноша торопливо допил пиво и поспешил вослед товарищу. Негоже одному куда–то ходить, когда по городу, быть может, маг–преступник разгуливает.

— А куда мы отправимся? — спросил он, закрывая за собой дверь.

— По лавкам пройдемся.

Заметив, как разочарованно вытянулось лицо парня, воин рассмеялся.

— Нет, магов пока ловить не будем! Надо ведь еще доказать, что они существуют где–то, кроме твоего воображения.

— А по лавкам — зачем? — недоуменно поинтересовался Карвен.

— Тебе нужно кое–что купить.

— Мне? — удивился Карвен.

— Тебе, — кивнул воин. — Ты об этом еще не знаешь, но тебе очень нужно кое–что купить. Я собираюсь в этом тебе помочь. Вряд ли ты сможешь сделать правильный выбор самостоятельно.

Карвен собрался уже спросить, чего же ему недостает, по мнению его старшего товарища, но тут в дверь постучали.

«Маг!» — почему–то сразу подумал Карвен. И отругал себя за глупость. Ну какой злобный маг припрется среди бела дня? Для злых чар ночь существует. Да и стучать маг не стал бы. Зачем ему стучать, если он в состоянии сквозь дверь бросить свое заклятие, да и уйти потихоньку?

— Да–да, войдите! — бросил воин. — Кого это там несет? — пробормотал он затем. — С хозяином я вроде бы обо всем договорился…

— Приношу глубочайшие извинения за то, что мы посмели нарушить ваше скромное уединение, — промолвил голос человека, нимало не сожалеющего о своих поступках, — голос, совершенно не похожий на голос уважаемого Онкета. «Говорят, если про черта подумать, то он обязательно явится», — мелькнуло у Карвена. Что ж, быть можст, обладатель перстня с черным камнем, господин Лури, и не был чертом, но он явно имел сходные привычки.

Дверь отворилась. В глазах воина на миг мелькнуло нечто такое, что Карвену довелось видеть лишь раз, когда он ненароком поймал взгляд своего сотоварища, пронзающего разбойника. Он уже подумал было, что господин с перстнем перехитрил сам себя и ему не уйти живым из этой комнаты. Но господин Лури оказался еще хитрее, — может, и впрямь брал уроки у черта? Он не стал рисковать жизнью, он выслал перед собой могучую рать, против которой даже опытный воин, коим несомненно являлся уважаемый Верген, оказался совершенно бессилен.

В открытую дверь прошествовали три женщины. Мерзавец с перстнем вошел следом. Дверь захлопнулась, словно капкан. Осталось понять, кто именно попался.

— Эти прекрасные дамы просто не смогли дождаться обеда в вашу честь, даваемого городской магистратурой, и умоляли меня немедля представить их новым героям города, — весело проговорил господин Лури.

— Речь шла об обеде у господина бургомистра, — напомнил воин.

— Верно, — кивнул господин Лури, — все так и было. Но когда господа члены магистрата узнали от меня, от какой беды был спасен наш славный город, и о том, что спасители ныне изволят пребывать в его стенах… они просто не могли поступить иначе. Все горят желанием высказать вам свое восхищение. Вас, господа, так просто не отпустят!

С этими словами он протянул им приглашения как на обед у бургомистра, так и на обед, даваемый городской магистратурой.

«Если нас вообще отпустят!» — мелькнуло у Карвена. Что ж, по крайней мере с тем, кто именно попался, все стало предельно ясно. Равно как и с тем, что никуда они немедленно не уедут. Пока у бургомистра не пообедают. И в магистрате. И еще где–нибудь. А может, и потом не уедут. Кто знает, какую ловушку приготовил им господин Лури?

«И все–таки он маг! — подумал Карвен. — А если не маг, так просто злодей и мерзавец! Это он сейчас хорошим притворяется, пока ему это зачем–то надо, а уж когда перестанет!..»

Меж тем прекрасные дамы изощрялись в красноречии, восхваляя подвиг, свершенный героями, и в красках описывая свои переживания по поводу оного. Их звонкая размеренная болтовня походила на птичье щебетанье в весеннем лесу, и смысла в ней было столько же. Впрочем, Карвен этого не замечал. Не мог заметить. Сын простого деревенского кузнеца, он впервые попал в подобное общество и был ошеломлен до крайности. Вряд ли он мог бы ответить, во что были одеты прекрасные дамы, были они молоды или стары… Он был ослеплен невероятным, как ему казалось, блеском, где уж тут кого–то рассматривать!..

— Да, госпожи, — отвечал он, смущенный пристальным вниманием к себе столь восхитительных особ. — Да, было очень страшно…

— Но вы героически преодолели в себе минутную слабость, как и положено подлинному герою, и храбро бросились в бой! — тотчас восклицала дама, патетически заламывая восхитительные руки.

— А что еще оставалось делать?.. — покорно отзывался Карвен. — Они бы нас всех иначе убили.

— О! Как это верно! Ваши слова продиктованы суровой прямотой, коей отличаются истинно мужественные сердца! — Дама прижимала к собственному сердцу веер и соблазнительно покачивала восхитительным бюстом.

Карвен бюстов не замечал. Его настолько ошарашило то, что столь важные госпожи снизошли до разговора с ним, что ему было не до тонкостей. Скажи ему кто, что госпожа такая же женщина, как и любая крестьянка, он бы, пожалуй, не поверил. Подобная крамольная мысль просто не могла прийти ему в голову. Поэтому все женские хитрости и уловки пропадали впустую.

— Ах, говорят, было столько крови! — снова восклицала прекрасная дама, и слово «кровь» звучало в ее устах, быть может, еще более страстно, чем если бы она попробовала произнести «люблю».

— Да, крови было порядком… — соглашался седьмой сын кузнеца, с ужасом припоминая все то, о чем он и слышать бы не хотел, да вот — вышло не только послушать, а и поучаствовать…

— Какой, должно быть, у–у–ужас! — с придыханием тянула дама, и ее глаза, устремленные на юного героя, вспыхивали жгучим восторгом.

— Ага, — покорно соглашался герой. — Ужас, госпожа…

И решительно не отвечал на ее призывные взгляды. Дама начинала закипать. Нет, что же это такое получается?! Она тут старается, а этот… она уже, можно сказать, готова упасть в его мужественные объятия, а он даже вида не подает, что готов ее подхватить!

Мало того, что дамы явились втроем и каждая желала заполучить хоть одного героя себе в кавалеры — а лучше обоих, прочим на зависть. Героев и без того на всех не хватало, а ведь никто оказаться лишней и выставить себя на посмешище, разумеется, не хотел. И будто этого мало, один из намеченных кавалеров ведет себя так, словно все их старания его совершенно не касаются!

В результате две дамы постарше и поопытнее, быстро смекнув, что с таким кавалером позору не оберешься, мигом переключились на воина, оставив третьей бесполезные, как они решили, попытки соблазнить Карвена.

Третья, самая молоденькая, уже жалела, что ввязалась в эту проклятую авантюру. Не надо было ей сюда ехать! Не надо! Мало ли, что господин Лури говорил! Лучше было дома остаться. Потому что, как бы там ни вышло, а над ней–то уж точно станут смеяться. Никто ведь не поверит, что она сама не захотела. А уж чего соперницы понарасскажут!..

Ей оставалось только продолжать свои бесполезные попытки соблазнить этого недотепу, потихоньку начиная ненавидеть все те глупости, которые она говорит и делает, и того, кто на них почему–то не ловится, хотя все уверяли, что мужчины от подобного просто без ума.

— Совершая подвиг, вы, вероятно, в душе посвящали его какой–нибудь прекрасной даме, — тем временем произносили ее губы. В голосе помимо воли звучало уже самое настоящее отчаяние.

— Там не было прекрасных дам, — неуклюже ляпнул Карвен и испуганно заткнулся, понимая, что сморозил что–то не то. Госпожа с такой болью на него посмотрела. С такой обидой! Но что же он… Ведь правда же не было! Женщины почти сразу разбежались, служанки всегда знают, через какую дверь ловчее удирать, а, кроме служанок, там… ну, не было там женщин, а уж прекрасных…

— Совершая свой беспримерный подвиг, юноша несомненно думал о вас, госпожа Айнир, — пришел на помощь господин Лури. — Врожденная скромность не позволяет ему сказать вам об этом прямо, но я–то вижу…

— Ах! Как это мило! — Покрасневшая дама спряталась за веером, а Карвен уставился на нее почти с ужасом.

«Этого просто не может быть! — сказал он сам себе. — Это мне просто послышалось!» Он с упреком посмотрел на господина Лури. А тот вдруг заговорщически улыбнулся краем рта. Карвен вздрогнул и в панике перевел взгляд на своего сотоварища, рассчитывая хоть на какую–то подсказку с его стороны.

Но ему было не до того — его изо всех сил очаровывали сразу две дамы. Их веера взмахивали кокетливо и решительно, а сами госпожи орудовали ими с ловкостью опытных фехтовальщиков. Воину приходилось нелегко. Похоже, он отступал шаг за шагом, теснимый более опытным и превосходящим в числе противником.

«Они его охмуряют! — сформулировал наконец для себя Карвен. — Они на самом деле его охмуряют!»

И посмотрел на «свою» даму.

«Они его охмуряют. Да. А эта меня — что?»

«Быть того не может! А что может?»

«Да я ж для нее — никто! Именно поэтому она так покраснела? И даже веером закрылась?!»

Светлые Богини, спасите меня! Что же мне делать?!

Осознание того, что благородная и прекрасная дама домогается его внимания, интересуется им… как мужчиной, повергло его в неописуемый ужас. Что ж, по крайней мере, он решился это осознать, что было на свой лад куда более мужественным, чем сражение с околдованными разбойниками. И потребовало куда большей храбрости.

«Благородная госпожа меня… хочет?! А так вообще бывает?»

Собрав остатки здравого смысла, он напомнил себе, что дети рождаются не только у простых смертных, благородные господа с этим тоже как–то справляются. А значит… Если предположить, что слава героя — пусть и совершенно незаслуженная, ну какой из него, к чертям, герой? — если предположить, что оная слава это такой плащ, из–под которого крестьянских портков не видно…

— Глубокая задумчивость всегда отличала истинно великих, — говорил меж тем господин Лури даме, а та кивала, помахивая веером.

— Расскажите же мне еще что–нибудь! — вымолвила она глубоким грудным голосом, обращаясь к Карвену. Ее бездонные глаза, рассыпанные по плечам кудри… — Умоляю, расскажите мне еще что–нибудь о ваших бессмертных подвигах! — Она вновь заломила прелестные руки, и мироздание обрушилось Карвену на голову. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что язык тем не менее не подвел, вот только рассказывает он совсем не о подвигах. Спокойным и размеренным тоном он пересказывал даме «Основы кузнечного ремесла, от предков завещанные», а та внимательно и с интересом слушала.

Что ж, такого она и верно никогда не слышала!

— Думаю, нам пора. Не стоит далее утомлять наших героев, — спустя вечность смилостивился господин Лури. — Им нужно отдохнуть и переодеться к обеду, как и нам, впрочем. Итак, ровно в восемь вечера у господина бургомистра!

Дамы прощались, шурша шелками, блестя глазами, помахивая веерами и безостановочно щебеча. Наконец они вышли. Каблучки легко простучали по лестнице вниз. Хлопнула входная дверь.

— Мы должны бежать немедля! — выдохнул Карвен, вертя в руках карточку, недвусмысленно приглашающую его на ужин к госпоже Айнир.

— Бежать? — насмешливо откликнулся воин. — Интересно, как ты себе это представляешь? Можно сбежать хоть от роты здешних стражников — раньше чем через час они все равно не сообразят, что случилось. А потом еще час будут раздумывать, что именно им следует предпринять — устроить погоню или лучше пройтись до ближайшего трактира, сделав вид, что ничего не произошло. Но сбежать от дамы?! Некрасиво, знаешь ли. Да и чего ты так распереживался? Тебя–то пригласила всего одна дама. — Он озабоченно вздохнул, вертя в руках сразу две карточки. — И ведь на одно и то же время позвали, мерзавки! Ох уж эти женщины…

Он возмущенно фыркнул.

— Ладно, раз они нас оставили, пробежимся все–таки по лавкам. Теперь тебе это еще нужнее, чем раньше.

— А можно, я хоть теперь узнаю зачем? — устало поинтересовался Карвен. — Не то чтобы я против, но…

— Тебе ведь наверняка не во что переодеться, — ответил воин, окидывая Карвена пристальным взглядом.

— Почему это? — возмутился Карвен. — Чистая рубашка у меня есть. И штаны получше этих тоже.

— Чтобы пообедать у бургомистра, на глазах всего здешнего высшего общества, этого совершенно недостаточно, — пояснил воин. — А уж посетить прекрасную даму, будучи так одетым, и вовсе немыслимо!

— Но ведь она… они все со мной сейчас общались… и никто даже внимания не обратил! — попытался возразить Карвен.

— А этот визит — он как бы «не считается». Они явились без предупреждения, мы были к их посещению не готовы. Это и не визит, собственно. Можешь считать, что они явились посоперничать друг с другом, прояснить обстановку, выяснить, кто кому достанется, и осчастливить нас своими пригласительными карточками. От нас же будут ожидать визита по всем правилам. Поскольку с тобой это случается впервые, ты просто не смеешь ударить в грязь лицом.

— Не буду я никого посещать, — пробурчал Карвен. — Позориться только.

— Вообще–то, сколько я помню, ты ей пообещал, — заметил воин. — Дал слово. Будет некрасиво, если ты не придешь. Даже хуже, чем если ты придешь в этих штанах. Кстати, она с большим интересом слушала твое повествование о кузнечном ремесле. Должен заметить, тебе с дамой повезло куда больше, чем мне. Мои дамы, мало того, что их на одну больше, чем положено, и мне придется что–то придумывать, чтобы выпутаться из затруднительного положения, еще и слушали все время одних только себя. Увы, моя скромная персона показалась им совершенно неинтересной. Твоя же дама, кажется, и впрямь тобой заинтригована. Или, кто знает, возможно, в глубине души она всегда питала страсть к кузнечному ремеслу? И так бывает… Словом, у тебя просто никакого права нет отказываться от свидания. Дама, способная услышать — и понять! — трактат о кузнечном ремесле, заслуживает внимания.

— У меня все равно не хватит денег на такую одежду, в которой господа ходят, — пробурчал Карвен.

— Я куплю.

— А я останусь вам должен, — буркнул Карвен. — Плохая идея.

— Тебе все равно положено вознаграждение от бургомистра, — заметил воин. — Вернешь. Отказываться от данного слова — идея не просто плохая, а наихудшая из всех возможных. Тем более если слово дадено женщине, неспособной за себя постоять. Представь себе, как над ней прочие мерзавки издеваться станут! Она пригласила любовника, ждала его, как дура, а он не пришел. Пренебрег.

— Ладно, — вздохнул Карвен.

— Тогда собирайся, идем по лавкам, — приказал воин. — Мне ведь еще учить тебя, как во всем этом ходить следует.

***

— Я похож на полного идиота, — обреченно сказал Карвен, разглядывая себя в зеркале.

— Наоборот, — возразил воин. — Твоему облику как раз и не хватало эдакого налета романтики. Для завершения образа героя. Эльфийский камзол…

— С этими дурацкими висюлинами!

— Но эльфы так носят.

— Но ведь они — эльфы! Им идет. А мне?

— Тоже, — убежденно кивнул воин. — Впрочем, я же не заставляю тебя носить это постоянно. Но твоей даме понравится, будь уверен. И всей местной аристократии тоже. Вот сейчас мы еще примерим на тебя эти бархатные штаны и эти лаковые сапожки…

— Какой ужас…

— Послушай, — ласково поинтересовался воин, — у тебя в роду эльфов не было?

— Да нет вроде… а что?

— Да так. Просто у тебя подозрительно утонченный вкус.

Карвен вздохнул и натянул бархатные штаны.

— Изумительно, — довольно прокомментировал воин. — Как на тебя сшиты. Надевай сапожки.

Карвен подчинился.

— Не жмут?

— Да нет…

— Пройдись… повернись… присядь… попрыгай…

Карвен проделал и это.

— А теперь что скажешь? — спросил воин.

— Хорошо… кажется, — ответил Карвен.

На самом деле ему нравилось, но было, как бы это сказать… непривычно, что ли.

— Так кажется или хорошо? — настаивал воин.

— Хорошо, — признал Карвен.

— Сколько с нас, уважаемый? — поинтересовался воин у владельца лавки.

Услышав сумму, Карвен схватился за голову и уже собрался было снять окаянные штаны и сапожки — это ж надо, каких денег господская одежка–обувка стоит! — но воин преспокойно отсчитал монеты, довольно кивнул, дескать, все правильно, и скомандовал:

— Пошли! Дел по горло.

Карвен подхватил свою старую одежку и выскочил из лавки.

— Есть в тебе все–таки нечто эльфийское, — оглядев своего спутника с головы до ног еще раз, задумчиво промолвил воин.

***

— Поклонись. Нет, не так, просто наклони голову. Еще раз. Да. Так. Хорошо. Повернись. Легче, легче… да, примерно так. Еще раз. Пройдись до того угла. Неплохо. Шаг плавней. Да. Хорошо. Ты абсолютно в себе уверен, и тебя ничто не беспокоит. Ты всегда сумеешь ответить ударом на удар. Тот, кто захочет стать тебе господином, должен доказать это право на деле, перед кем попало ты склоняться не станешь. Да. Так и смотри. Еще раз пройдись. Повернись. Поклонись. Да. Хорошо.

Карвен вздохнул.

— Плохо быть героем, — шутливо пробурчал он. — Не успеешь подвиг совершить, а тебя уже поймали и мучают.

— Это разве мучают? — ухмыльнулся воин. — Погоди, это только начало. То ли еще будет!

— Может, лучше я сразу умру? — скорбно поинтересовался Карвен.

— Не выйдет, ты живучий… — рассмеялся воин.

— Кошмар. И за что мне такое наказание?

— Как за что? За подвиги, конечно. Да ты сам подумай, если за подвиги как следует не наказывать, какая ж прорва героев разведется! Можешь себе представить, во что превратится этот мир?

— И то… — обреченно вздохнул Карвен. — Ну как, похож я уже на человека?

Воин медленно осмотрел его с головы до ног. И еще раз.

— На человека — не знаю, но, если не приглядываться и не придираться, за уважаемого сойдешь, — удовлетворенно сказал он.

— Но к нам же наверняка станут приглядываться, — заметил озабоченный Карвен. — Раз обед в нашу честь и все такое. И вообще мы — герои.

— Именно это нас и спасает, — с усмешкой откликнулся воин. — Разве к героям приглядываются? На них восхищенно смотрят. А восхищенным взглядом много не заметишь. Восхищенным взглядом можно увидеть только то, что тебе очень хочется увидеть, а вовсе не то, что есть на самом деле. Уж в этом ты можешь смело на меня положиться. Кстати, именно поэтому твоя дама и не разглядела толком ни то, во что ты был одет, ни твои очаровательные деревенские манеры.

— Понятно, — вздохнул Карвен. — А дальше–то с ней как быть?

— Не пойти на свидание ты не можешь, об этом мы уже с тобой говорили. А вот насчет всего остального… думаю, нужно рассказать ей все как есть. А дальше — по обстоятельствам. Понравился же ей твой трактат о кузнечном деле? Может, и кузнец приглянется? Почему нет?

— Но она же госпожа! — возразил Карвен.

— А ты еще так молод, — пожал плечами воин. — Кто знает, кем ты станешь за эту длинную жизнь? Она порой такие выкрутасы выкручивает…

***

— Бургомистр живет… в этом дворце? — восхищенно шепнул Карвен.

— Вообще–то это дом, — усмехнулся воин. — Правда, большой и красивый, что верно, то верно, но до дворца ему…

— Каков же тогда будет дворец?!

— Будешь в столице — поглядишь. Заодно и разницу поймешь.

— Это просто потому, что я еще ничего такого не видел, верно? — почти у себя самого спросил Карвен, задирая голову к небесам и мысленно рисуя там башни. Немыслимые башни фантастической красоты…

Его спутник отделался пожатием плеч.

— Ты только вслух ничему не удивляйся, — шепнул он Карвену, и они стали подыматься по широкой мраморной лестнице.

Карвен очень старался ничему не удивляться, но все же не смог сдержать восхищенного вздоха, когда в холле первого этажа им встретился фонтан. Впрочем, господину бургомистру, как раз вышедшему, чтобы встретить гостей, такая реакция молодого героя весьма польстила.

— Здравствуйте, здравствуйте, уважаемые! — довольно возгласил невысокий кругленький человечек, мячиком выкатываясь из–за фонтана. — Рад, что вам нравится мой дом. Нам с ним будет весьма приятно принимать у себя столь доблестных воинов!

Карвен смотрел вокруг и понимал, что никогда этого не забудет. Уже хотя бы потому, что состояние душевного смятения, растерянности и паники полностью забыть попросту невозможно.

«Небось на ярмарке людей меньше!» — почти испуганно думал он, вежливо здороваясь, учтиво кланяясь, отвечая на приветствия, старательно проделывая все то, чему его так недавно обучил уважаемый Верген. Что ж, воин был рядом и, надо отдать ему должное, вовремя приходил на помощь, тактично поправляя, подсказывая и вовремя переводя разговор на другое. Будь Карвен один, ему бы в жизни не удалось столь ловко ускользнуть от большого количества неудобных вопросов, к тому же так, чтобы у спрашивающих не появилось желания оные вопросы повторить.

Только теперь Карвен смог по достоинству оценить, какую услугу оказал ему старший товарищ, настояв на непременной покупке нового платья. Да еще такого роскошного. Да еще на эльфийский манер. Да еще с разными висюлинками и побрякушками, кои к господскому платью непременно прилагаются.

Ну и вид бы у него был, останься он в прежней одежде! Примерно такой, как у любого из этих роскошно разодетых господ или дам, окажись они, вот такие, как сейчас, в его родной деревне, скажем, на Осеннем Празднике! Да полдеревни со смеху бы померло, глядя на висюлины, кургузые эльфийские курточки и штаны в обтяжку!

Другое дело, если так одеваются все. Если именно это и принято. Если считается правильным. Да его бы просто на смех подняли, останься он в своем привычном платье, а то и выгнали бы. В самом деле, что простолюдину на господском празднике–то делать? Ах, он герой? Не может он быть героем. Герои в таких штанах не ходят.

Карвен шел вослед за господином бургомистром, улыбаясь, кланяясь, приветствуя, старательно запоминая все, что только возможно запомнить, благодаря за внимание и комплименты, в изобилии сыпавшиеся на его голову.

— Ну полно, полно, — время от времени урезонивал своих гостей господин бургомистр. — Погодите немного… сначала я скажу несколько слов от имени города, так сказать, от имени всех нас, потом наши гости покушают, а уж потом я своею непререкаемой властью отдам несчастных вам на растерзание… хвалите их хоть до смерти!

Господин бургомистр шутил, а Карвену и впрямь становилось страшновато от мысли, что все эти разнаряженные дамы и господа вскорости начнут его хвалить, а заодно и расспрашивать… он ведь может сдуру ляпнуть что–нибудь не то\

Навстречу им попался высокий седовласый красавец эльф, судя по одеянию — здешний священник.

— Да благословят вас Богини и их Рыцарь, дети мои! — возвестил он, воздевая руки в благословляющем жесте.

— Эльфийский вариант учения. У нас на первое место ставится Бог, у них — Богини. Обе формы признаны ортодоксальными на Совете патриархов в Артароне в двадцать седьмом году от установления Священного Союза и Клятвы Богов, — шепотом просветил Карвена воин на тот случай, если Карвен не встречался с эльфийскими священниками и их взглядом на веру.

— У вас великолепное образование, сын мой! — тотчас восхитился расслышавший объяснение священник. — Вы уж простите, но мои длинные эльфийские уши позволяют мне слышать и то, что для них не предназначено.

Он лукаво подмигнул Вергену. Тот ухмыльнулся в ответ.

— А юный герой незнаком с нашей эльфийской версией веры? — продолжал улыбаться священник. — Что ж, Богини тем не менее не оставляют его своей милостью. Как я слышал, он приглашен на ужин к госпоже Айнир?

Карвен растерялся и покраснел.

— Ну что вы, молодой человек, — тотчас спохватился эльф. — Я вовсе не имел целью вас смутить. Напротив, я рад за вас. Госпожа Айнир прекрасна! Что еще раз убеждает меня в мысли, что Богини благоволят вам!

Наконец господин бургомистр привел гостей в большой зал, где стоял накрытый стол. Карвен подумал, что такой стол все же можно было бы засунуть в тот дом, где он жил с отцом и братьями, вот только печку тогда бы точно пришлось выкинуть. Да и лавки тоже. Да, если лавки выкинуть — обязательно поместился бы. Однако в большом зале столу явно не было тесно. Если сдвинуть его в угол, то, верно, можно было бы поместить еще один такой же… или даже парочку.

— Господа, прошу всех садиться. — Голос господина бургомистра прервал размышления Карвена по поводу размещения столов.

— Вас, господа, попрошу вот сюда… на почетные места. — Господин бургомистр изящным жестом указал на огромные кресла, явно старинной работы, с высокими спинками. Карвен с некоторым страхом опустился на указанное место. Воин преспокойно уселся рядом и подмигнул: «Держись, мол!»

Бургомистр сел рядом с воином, а рядом с Карвеном… рядом с Карвеном устроился господин Лури. Черный камень его перстня ярко сверкал в свете множества свечей.

— Вам к лицу эльфийский наряд, господин Карвен, — промолвил господин Лури. — Впрочем, героям все к лицу.

— По правде говоря, я не ощущаю себя героем, — промолвил Карвен, благоразумно умолчав, что он и господином–то себя не ощущает.

— Что ж, как сказал древний философ Глеррен: «Скромность есть лучшее украшение героя!» — улыбнулся господин Лури.

Карвен не нашелся с ответом, но этого и не потребовалось, потому что господин бургомистр как раз встал:

— Дамы и господа, я прошу тишины и вашего внимания.

Тишина, хоть и не сразу, все же наступила. Бургомистр откашлялся и приступил к торжественной речи.

— Как человек облеченный и наделенный властью надо всей территорией нашего города, равно как и прилегающими к нему окрестностями, я посчитал своим долгом собрать вас всех за этим столом, господа и дамы, дабы надлежащим образом отметить произошедшее в нашем городе выдающееся событие, — говорил он. — Событие это, без сомнения, нас ужаснуло бы, и должен с прискорбием отметить, что мы и по сей час пребывали бы в тревоге и страхе, если бы не два гостя нашего города, которые в буквальном смысле спасли нас от тревоги, страха и ужаса. Спасли, уничтожив чудовище. Ибо у меня не поднимается рука и не поворачивается язык назвать человеком или эльфом безбожного выродка, натравливающего околдованных разбойников на честных трактирщиков! Он был магом, он считал себя неуязвимым, он считал себя безнаказанным! Но двое мужественных воинов, не убоявшись злобного колдовства, вступили в решительную схватку и оказались сильнее! Кто же эти герои? Если кто еще не знает — господа Верген и Карвен! Прошу любить и жаловать! — Бургомистр широким жестом указал в их сторону.

Гости зашумели. Воин дернул Карвена за локоть, глазами показывая, что нужно встать и поклониться. Краем глаза Карвен углядел господина Лури. Тот смотрел на него с непередаваемой яростью.

Или это просто почудилось!\

— Достаточно, — шепнул уважаемый Верген. — Садимся.

Карвен плюхнулся обратно в кресло. Господин Лури улыбался ему искренней, открытой улыбкой.

Почудилось! Тогда? Или сейчас чудится!

— От имени и по поручению всех достойных жителей нашего города, — продолжал свою речь господин бургомистр, — я хочу поблагодарить наших доблестных защитников, наших героев, дерзнувших в одиночку схватиться… — Он запнулся и растерянно обвел глазами окружающих. — То есть вас, конечно, двое… — смущенно пробормотал он и тотчас продолжил: — Дерзнувших схватиться друг с другом…

Кто–то из дам чуть слышно хихикнул. Бургомистр недовольно поморщился.

— Я хотел сказать, дерзнувших, поддерживая друг друга, схватиться с окаянным и зловредным магом, долгие годы, а может, и века угнетавшим наш город… то есть мы, конечно, ничего об этом не знали, но ведь так оно и было, верно, господа и дамы?

Он обвел глазами стол, словно бы удостоверяясь, что все с ним согласны, и продолжил:

— Так вот, героям, победившим чудовище, положена награда.

Бургомистр звонко хлопнул в ладоши. Тотчас, как из–под земли, появились двое слуг. На серебряном подносе у каждого возлежало по увесистому денежному кошелю.

— Это — благодарность города, — поведал бургомистр так, словно открывал какую–то сокровенную тайну.

Карвен вновь почувствовал, что Верген тянет его за рукав. Вновь вставать, кланяться, благодарить. Хорошо, что уважаемый Верген все речи взял на себя и Карвен может отделываться лишь бурчанием и поклонами. Начни он говорить сам — вмиг бы запутался. Какое все–таки счастье, что у него столь мудрый и опытный спутник!

— А подарки в нашем городе дарят на расставание, — добавил господин бургомистр. — Но они вас тоже не разочаруют, господа герои…

Карвен уже думал, что на этом и все, но тут уважаемый Верген взялся говорить ответную речь:

— Как люди, которые носят власть на левом боку и обладают всем, что находится на расстоянии удара шпаги, мы посчитали своим долгом принять любезное приглашение господина бургомистра этого города, равно как и всех остальных здесь присутствующих господ и дам. Что же касается произошедших здесь событий, то они скорее печальны, чем ужасны. В трактире Дэриса погибли люди. Мы скорбим об их участи. Увы, нам не удалось спасти всех. Что же касается окаянного мага, боюсь, наши заслуги несколько преувеличены. Мы не успели его прикончить. Мерзавец так перепугался, что умер от собственной магии. Руки задрожали. Впрочем, так или иначе, а злодея больше нет, чему нельзя не порадоваться! Ведь, в конце концов, именно для этого мы все здесь и собрались!

Карвен ощупал увесистый мешочек на поясе и подумал, что быть героем — прибыльное ремесло. Вот только уж больно опасное.

— Первый тост — за героев! — возгласил господин бургомистр, подымая бокал.

Легкое, золотистое, изумительно вкусное вино… Карвен даже не ожидал, что оно так ударит ему в голову. Господин Лури довольно усмехнулся и коснулся перстня другой рукой. Это не укрылось от внимания юноши, но почему–то показалось неважным. А важным было — что? Еще выпить!

Карвен потянулся к бокалу. Словно бы соткавшийся из воздуха слуга тотчас его наполнил, но рука Вергена поймала руку Карвена и заставила поставить бокал обратно на стол.

— Ждем тоста, — одними губами промолвил он. Господин Лури поморщился и убрал руку с перстня. Карвен тотчас почувствовал себя куда трезвей прежнего. Но эта манипуляция с перстнем вновь не привлекла его внимания. То есть привлекла, конечно, но думать об этом совершенно не хотелось.

А господин Лури стал говорить какие–то ничего не значащие мелочи, отвечать на которые было легко. Карвен даже порадовался, что он что–то может и сам, не утруждая своего старшего товарища. Не вечно же тому подсказывать ответы, а то и вовсе вместо Карвена говорить! Отвечая на очередной вопрос, он повернулся к собеседнику и обомлел… рядом восседала госпожа Айнир!

— Господин Лури любезно уступил мне свое место, — лукаво улыбнулась она.

«А я ничего не заметил! Как же это? Когда они успели поменяться? Ведь маг только что был тут! Или нет?»

И растерявшийся Карвен бы наверняка сказал какую–нибудь глупость, но господин бургомистр вновь невольно выручил его.

— Следующий тост — за победу над чудовищем! — возгласил он.

Второй бокал придал Карвену храбрости. Он вдруг обнаружил, что может спокойно и без смущения беседовать с госпожой Айнир и даже рассказывать ей что–то интересное. Конечно, поведать ей о своем геройском прошлом он не мог, ввиду отсутствия такового, но все же бродячие сказители в их деревню порой забредали, и если постараться и сложить из их историй нечто подходящее для ушек прелестной госпожи… у него получалось! Она слушала! Ей нравилось! По знаку бургомистра в зале заиграла негромкая приятная музыка, но Карвен почти не обратил на это внимания. Потрясающая, невероятная, фантастическая женщина внимала его речам — и ей нравилось!

— Господин Карвен, вам нужно встать и поклониться, — внезапно шепнула она. — Вас обоих опять хвалят. Ваш товарищ сейчас будет говорить ответную речь!

Карвен растерянно вскочил, смекнув, что некие досадные помехи, мешавшие ему предаваться беседе с госпожой Айнир, были всего лишь дружескими толчками уважаемого Вергена, который изо всех сил пытался обратить внимание своего младшего товарища на досадную необходимость на миг расстаться с прелестной госпожой, дабы соблюсти светские приличия. Карвен поднялся, обведя залу виноватым взглядом, и заметил, что почти все пытаются скрыть улыбки.

«Ну да, со стороны, наверно, забавно», — подумал он.

А госпожа Айнир торжествовала. Мало того, что самый молодой и красивый достался ей, так еще и все это видят! Никто потом не скажет, что она все сочиняет. Ее соперницам рядом со своим избранником и оказаться–то не удалось, они разве что после обеда на что–то могут рассчитывать. Да и то еще неизвестно, которой из них герой достанется, а какая с носом останется. А она — вот. И она ему на самом деле нравится. Он не притворяется, нет. И вовсе он не недотепа, каким сперва показался. Очень даже обаятельный и умный.

«Он тогда еще небось после подвига не оправился, — подумалось ей. — Это господину Вергену чужая кровь как вода… а Карвен молодой еще, вот и переживал… и боялся… глупо думать, что герои ничего не боятся, разве же они не люди? А еще у него удивительно красивое имя… и глаза… чудесные…» Она улыбнулась и с благодарностью подумала о господине Лури, который помог ей все это устроить. Даже вот место свое уступил.

Едва дослушав положенное, Карвен вернулся к прерванной беседе. Подумаешь, бургомистр что–то там такое опять говорит! Нравится ему поговорить, вот он и старается. У Карвена тут свой разговор есть. Гораздо важнее. Куда интереснее.

Бургомистр продолжал разливаться соловьем, на столе благоухали блюда, названия которых Карвен не знал, а вокруг восседали знатные дамы и господа, имен которых он не запомнил. И все это было совершенно неважно.

Госпожа его слушала, и ей нравилось\

Он ощущал себя словно в безумном и восхитительном бреду, в волшебном сне, где исполняются все желания, а где–то в глубине души зрел страх.

«Так ведь не бывает! Не может, не должно быть! Я ей не ровня! Она же не знает, что я — простолюдин, пусть и хорошего рода. Она думает, что я — господин! Получается, что я обманываю ее!»

«Да, но сказать ей об этом… здесь, сейчас, при всех?!»

Мучительная раздвоенность нарастала с каждым мгновением. Карвен уже не мог, как вначале, наслаждаться беседой. Он лишь изо всех сил старался, чтобы госпожа Айнир этого не заметила. И был почти счастлив, когда обед подошел к концу.

— Господин бургомистр велел любить и жаловать, — прощаясь, шепнула ему на ухо госпожа Айнир. — Жаловать — он сам пожаловал, а любить я буду. Ты приходи!

Этот внезапный переход на «ты»… Карвен едва не расплакался, осознав, какая на самом деле пропасть между ним и госпожой Айнир. А ведь как все могло бы сложиться замечательно!

Твердая рука уважаемого Вергена вывела его на свежий воздух.

— Пойдем, — мягко сказал воин.

Сказано было как–то так, что сразу становилось понятно — старший товарищ все понимает, от души сочувствует, но распускаться не позволит.

***

— Госпожа ждет, — с поклоном произнесла прехорошенькая горничная.

— Спасибо, — кивнул Карвен.

Он едва не поклонился в ответ. Вовремя сообразил, что, раз он здесь как бы герой, значит, и как бы господин тоже, недаром же на него все эти эльфийские тряпки навешали. А значит, горничным ему кланяться не следует. Даже хорошеньким. Глупо выйдет. Еще опозоришь ту госпожу, к которой собрался. Да и девчонку до смерти перепугаешь. А девчонка–то хороша… будь у него выбор, он бы с ней и остался.

Почувствовав его интерес, девушка вспыхнула и вдруг ответила быстрым и жарким взглядом.

О да, останься он с ней, у них вышла бы потрясающая ночь, и они расстались бы совершенно довольные друг другом… Уж с ней–то он не дрожал бы, как заяц, знал бы, что делать и на что рассчитывать. Увы, Карвену нужно было идти дальше. И делать… что? Неужто то же самое? Горничная — дело одно, а госпожа — с ней как по тонкому льду зимой глубокую речку перейти. То ли перейдешь, то ли утонешь. Он совершенно не представлял, как ему подступиться к госпоже. Разговоры это одно, а тут ведь…

Дверь.

Еще дверь.

Приглушенный свет ароматических свечей.

Неслышная поступь горничной, ее заинтересованный взгляд искоса, ее тело где–то там, под скромной одеждой домашней прислуги…

Карвен неслышно вздохнул. Его собственное тело решительно протестовало, требуя остаться здесь, с этой красоткой. Телу хотелось радости, удовольствия, восторга, а не сдавать невесть какой экзамен неизвестно кому.

«Это все равно как если бы кузнеца столяром работать заставили, да еще и чтоб сразу и без огрехов!» — с горечью подумал он.

— Дальше мне госпожа ходить не велела, — промолвила горничная. — Идите сами, господин. Здесь еще две двери. Одна за другой, прямо.

Она метнула на него очередной страстный взгляд и, круто повернувшись, направилась прочь. Стремительные движения подчеркивали ее потрясающую фигуру. Карвен проводил девушку долгим восхищенным взглядом и взялся за ручку. Дверь отворилась без скрипа. Карвен осторожно, словно и впрямь шел по тонкому льду глубокой реки, шагнул внутрь. Аромат свечей, полумрак… перстень.

Перстень с черным камнем.

Тот самый перстень]

К перстню прилагался господин Лури, лениво развалившийся в кресле. Госпожи Айнир не было.

— Добрый вечер, господин Карвен, — приветливо улыбнулся господин Лури, а черный камень в его перстне сверкал так, что глаз оторвать было нельзя. — Я позволил себе еще раз вмешаться в вашу жизнь. Простите. Но дело в том, что мне просто позарез нужна ваша помощь.

— Э–э–э… — растерянно откликнулся Карвен, — а госпожа Айнир?

— Подождет, — небрежно отмахнулся господин Лури. — Когда мужчины беседуют о чем–то действительно важном, женщины должны ждать.

«Маг! — ужас сковал Карвена. — Сейчас он схватит меня и…»

— Я и в самом деле маг, — улыбнулся господин Лури. — Но вовсе не тот маг, о котором вы подумали. И хватать вас у меня нет никакого резона. Скорей уж напротив. Я ищу того мага. Я уже напал было на его след, но тут вы уничтожили его ученика, и он вновь затаился. Впрочем, не могу вас винить, охотник и должен быть похож на того, на кого охотится, иначе у него просто ничего не выйдет. У вас были все основания заподозрить меня.

Карвен с недоверием посмотрел на господина Лури. Сразу отказаться от мысли, что господин Лури — злодей, было как–то затруднительно.

— А… перстень? — невольно вырвалось у него.

— Да вы в него прямо вцепились мыслями, господин Карвен, — усмехнулся маг. — Что ж, недаром, видать, вцепились. Но это всего лишь концентратор магической энергии. Вроде как шпага для воина, молот для кузнеца, плуг для пахаря… Все сколько–нибудь серьезные маги его носят.

— А посох? — вырвалось у Карвена. — Ну, магический жезл? — тотчас поправился он.

— Мы же не в позапрошлом веке, — поморщился маг. — Кое–кто, конечно, пользуется по старинке, но это, право же, несерьезно. Исключение составляют разве что гномьи каменные жезлы, но этих шедевров магического искусства, увы, немного. Да и в карман в отличие от перстня такой жезл не спрячешь. Даже эльфы давно отказались от своих «веток» и «стрел» и перешли на кольца. Однако я увлекся. Вам, должно быть, не слишком интересно.

Тут он, конечно, ошибался. Карвену, видевшему магов только издали, а по большей части просто слышавшему о них самые разные, зачастую совершенно невероятные истории, было интересно все.

— А… зачем вы ловите того мага? — спросил Карвен.

— Чтобы арестовать и предать суду. Тем, что он натворил здесь, его злодеяния не исчерпываются. Еще и учеников развел, мерзавец! Так вот, поскольку своими геройскими деяниями вы мне его спугнули, придется вам немного мне помочь.

— Так вы… что–то вроде стражника?

— Что–то вроде, — усмехнулся маг. — Да вы присаживайтесь, господин Карвен. Что за разговор, когда один стоит, а другой сидит? Я и в самом деле «из стражников». Только я, как бы это сказать… из магической стражи. Я ловлю только тех преступников, которые являются магами. Прочие меня не интересуют.

Подумать только! Маг, который ловит других магов, магов–преступников, это же еще интереснее, чем просто маг! «А что, если он врет?» — мелькнула слабая мысль. Мелькнула и тотчас пропала. Такой замечательный человек просто не мог врать.

Карвен и сам не заметил, как оказался в кресле напротив мага. А тот тем временем рассказывал, каково это — служить в магической страже. Захватывающие истории так и сыпались из него. Карвен почти забыл, зачем он, собственно, пришел в этот дом, он даже и не вспомнил бы, чей это дом, если бы маг сам ему об этом не напомнил.

— Заболтался я, — виновато сказал он. — Нельзя заставлять красивую женщину ждать настолько долго.

Карвен, сообразив, куда его завело неуемное любопытство и что он в результате натворил, попытался вскочить.

«Она же меня там ждет! Волнуется! Думает, что я не пришел! Что посмеялся над ней!»

Сильная рука мага удержала его.

— У меня ведь к вам просьба была, если помните, — мягко произнес он.

— Но… госпожа Айнир ждет… Вы же сами говорите… — виновато пробормотал Карвен.

— Сейчас пойдете, — кивнул маг, снимая перстень. — У меня их несколько, — пояснил он. — Этот, раз уж он вам гак приглянулся, я даю вам.

Одно движение — и перстень оказался на пальце у Карвена. Карвен уставился на него с ужасом, словно на змею или ядовитого паука.

— На время, разумеется, — как ни в чем не бывало продолжал маг. — У вас, очевидно, есть некоторые магические способности. Весьма слабые, к несчастью, но все же есть. Я полагаю, что вы, с вашей удачей во все влезать, наткнетесь на искомого мною мага раньше меня. Вот тогда–то я через этот самый перстень все увижу и приду на помощь.

— Послушайте, я не уверен, что… — Карвен попытался снять перстень, но тщетно, тот словно бы прирос к пальцу.

— Даже и не думайте! — погрозил пальцем маг. — Это единственная ваша защита! Думаете, маг–преступник, чьи планы вы сорвали, не захочет отомстить? Еще как захочет! И, кстати, не говорите о перстне вашему спутнику. Он человек хороший, но недалекий, а магической силы в нем и вовсе ни на грош. Просто не говорите ему о перстне и… о нашей маленькой случайной встрече, которой и вовсе не было. Да и быть не могло. Сами посудите, как я мог оказаться в гостях у нашей красавицы, в такое неурочное время, особенно когда она кавалера ждет и даже горничную отпустила. Мы договорились?

— Да он же сам заметит перстень! — вырвалось у Карвена.

С какой стати он обязан врать своему старшему товарищу? С какой стати он вообще обязан врать?

— Не заметит, — пообещал маг, поднимаясь из кресла. — Вот увидите. Его вообще никто не заметит, кроме тех, кому вы сами о нем расскажете, так что придержите язык, это для вашей же безопасности. А теперь мне пора, господин Карвен. Да и вам тоже. Вас ждет прекрасная дама, а меня — несколько часов сна перед новым поиском…

Маг кивком указал на дверь, а сам шагнул к противоположной.

«Ну да, горничная ведь сказала — две двери!» — вспомнилось Карвену. Он отругал себя растяпой и с замиранием сердца коснулся дверной ручки. И в этот момент он совершенно не думал о перстне, устрашающем перстне с черным камнем, притаившемся на его указательном пальце. По правде говоря, он вовсе о нем забыл.

***

В камине горят яблоневые дрова, искусно расставленные свечи источают тонкий и пряный аромат, не столько освещая роскошно драпированную комнату, сколько создавая уютный полумрак, на затейливо украшенном столике накрыт легкий изысканный ужин на двоих, после которого одним едва заметным движением шелкового шнурка раздвигаются занавеси алькова, и двое, сжигаемые страстью, следуют на любовное ложе, принимающее их в свои объятия…

Все так и есть.

Вот только красавица не ожидает героя во всеоружии своей красоты, чтобы одним ударом смять и ошеломить его, повергнув к своим ногам.

Где же она? Неужто все еще прихорашивается перед зеркалом? Или, внезапно передумав, меняет свой откровенно призывный наряд на что–либо еще более соблазнительное?

Как бы не опоздать ей, герой ведь вот–вот явится.

Но нет, нет… что–то не так во всем этом великолепии соблазна, во всей этой утонченной провинциальной роскоши, что–то не так… странная тоскливая нота висит в воздухе, что–то… ах, как же это произошло?!

Альковная занавесь непристойно раздернута!

Как же так? Еще ведь не время! Ведь вот сейчас, прямо сейчас вот войдет приглашенный герой, спаситель города… и что он подумает? Что его сразу приглашают на ложе, словно он не в гостях, а в борделе? Что пригласившая его госпожа вовсе не та, за кого себя выдает, а обыкновенная продажная куртизанка? Что перед уходом его попросят расплатиться? А что, если он вообще заходить откажется? Увидит такое нарушение приличий — и откажется. Что, если, сохрани Богини, он просто–напросто сбежит? Да еще потом и скажет что–нибудь такое о ней? Двух–трех слов ведь будет вполне достаточно, чтобы навсегда погубить ее в глазах соперниц. Остальное они сами додумают. И всем–всем тут же расскажут! Это сейчас они ей бешено завидуют, надо же, какого она себе добыла красавчика да героя, но если только что–нибудь пойдет не так… хоть из города беги!

Во имя Богинь, задерните же кто–нибудь занавесь! Ведь вот сейчас, сейчас… рука героя уже взялась за дверную ручку…

Но некому задернуть занавесь, некому… горничная давно отослана, а сама красавица, растрепанная и несчастная, молча сидит на краю роскошного ложа с маленьким стеклянным пузырьком в руке.

Этот пузырек — причина ее стыда и горя. И совсем уж откровенной насмешкой смотрится на ней сейчас ее соблазнительный наряд, просто потому, что он не подходит ни к испуганному лицу, ни к несчастным глазам. Глазам, в которых вина мешается со стыдом. Ей стыдно. Ей очень стыдно. Так, как никогда еще не было.

«Вот к чему приводит желание непременно перещеголять соперницу», — думает она, глядя на ненавистную бутылочку и мечтая, чтобы та сквозь землю провалилась, чтобы ее не было никогда.

Спрятать? Выкинуть?

Легко!

Но разве это что–то поменяет? Разве это отменит тот факт, что она ее вообще взяла! А руки, что так услужливо ее протянули, а голос, участливый голос друга, от души желающего, чтобы она одержала победу над соперницами, утерла нос этим высокомерным клячам, которым в борделе самое место!

Друга? Постойте, друга!

Да разве другом называют того, кто…

Изящный красавец, маг, всеобщий любимец, друг самого бургомистра, он буквально очаровал всех местных дам и мог проводить свои вечера и ночи с кем угодно. На него даже замужние заглядывались, А мужья скрипели зубами и… делали вид, что ничего не замечают. Маг ведь. Да еще и друг бургомистра. Стражей командует так, словно она его собственная. С таким не поспоришь.

И, разумеется, молодой вдовушке льстило внимание такого важного господина. Его дружеское, и не только дружеское, участие. А когда он посулил ей помочь заполучить героя… да еще при этом утереть нос всем тем, кто над ней посмеивается… могла ли она подумать, что все закончится так?..

Уходя, он улыбнулся и протянул ей небольшой изящный флакончик.

— Легкая настойка «чертова корня», и он ваш, сударыня. Прочие же останутся с носом, обещаю.

Она жадно схватила флакончик, а он подмигнул ей и тотчас вышел. И только тогда она поняла, на что сейчас согласилась, что именно держит в руках, что схватила со столь страстной решимостью. Это ведь не просто победа над соперницами, не просто красавец–мужчина — украшение ложа, это… это отрава, яд… недаром ведь ее зовут «чертовым корнем».

Человек, принявший слишком большую порцию, умирает. Если он достаточно силен или же порция невелика, он навсегда становится рабом той, что его напоила. Навсегда. Навеки. Никогда он не посмотрит ни на одну другую женщину, а если и посмотрит… Все равно у него ничего с ней не выйдет. Ни с кем не выйдет. А когда он надоест опоившей и она прогонит его прочь… долго они не живут, такие.

Айнир без сил опустилась на ложе, приготовленное для страстной любви с красавчиком героем. Какая уж тут любовь, когда она чуть было не решилась на такое? Ей было стыдно и страшно. Любовь не может питаться стыдом и страхом, для нее это отрава почище «чертова корня».

Господин Лури протянул ей флакон и ушел. Впервые она усомнилась, что он ей добрый друг и советчик. Будь он настоящим другом, разве он поступил бы подобным образом? Подтолкнуть ее к такой подлости!

А она согласилась! Согласилась!

А кроме того… неужели она настолько уродлива… неужто до такой степени отвратительна любому мужчине, что ей нужно прибегать к подобному средству? Господин Лури несколько раз ужинал у нее и всегда с восторгом отзывался о ее красоте.

Лгал? Издевался? Другим небось говорил, что из жалости?

Видимо, так, ведь, предложив ей эту проклятую склянку, он ясно дал понять, что именно так и считает. Где уж ей самой очаровать героя! Вот разве что колдовство поможет! И ведь сам чары наложить побрезговал. Ну да, как же, прознать могут! У какой–то деревенской ведьмы купил эту гадость, пользуйся, дурочка, а мы все потом посмеемся!

Нет, он прав, конечно, какая из нее красавица? И все же… прибегать к такому? Влюбить в себя кого–то насильно? Да еще и «чертовым корнем»? Светлые Богини, как же это все мерзко!

В расстроенных чувствах она даже и не заметила, что маг вовсе никуда не ушел, а занял кресло в соседней комнате, отделив себя от хозяйки дома всего лишь закрытой дверью. Что ж, прислугу ради такого случая, как свидание с героем, госпожа Айнир отпустила, и заметить мага было совершенно некому. А она сама… ничего она сейчас не замечала, потрясенная тем, что все же схватила проклятый флакончик, куда больше, чем тем, что человек, смевший называться ее другом и даже побывавший ее любовником, ей подобное предложил. Впрочем, кто знает, быть может, маг и применил что–то из своего искусства, ведь она не заметила и то, что он дождался ее кавалера и даже поговорил с ним. Наверное, какая–то магия все–таки была, раз госпожа Айнир продолжала смотреть на флакончик и ничего вокруг себя не слышала.

Но в одном маг крупно просчитался. Всучив парню свой магический перстень, он еще раз порадовался, как хитро придумал с этим приворотным зельем: «Когда оно сработает, парню станет не до моего перстня!» Он уходил, потирая руки. Вот только радовался зря. Едва не плачущая от стыда красавица твердо решила никому никакого приворотного зелья не давать. Потому что стыдно, гадко, подло, мерзко… потому что так нельзя, господа!

Дверная ручка повернулась.

Дверь отворилась.

Время вышло, и наш герой появился на пороге.

Появился и замер, уставившись в мерцающий камин. Перевел взгляд на свечи. На изящно накрытый столик. На прочее убранство комнаты.

Почти все эти роскошные вещи были предназначены для предвкушения радостного слияния двух тел. Такое Карвен видел не впервые. Впрочем, те случайные подружки, с которыми ему случалось столковаться — а было их не так много, — привечали его на сеновале, в избе, в стоге сена, а вот попадать в спальни богатых городских дам ему еще не доводилось. Тут были совсем другие знаки. Но они были и с несомненностью подтверждали то, начем его сюда пригласили. Богатая дама ничем не отличалась от обычной девушки. Она тоже хотела любви. От него. Это было странно, но это было так. Быть может, она еще передумает, когда он ей все о себе расскажет. Быть может. Вот только… где же она сама?

Он шагнул внутрь и растерянно огляделся. Огляделся и тотчас заметил распахнутый альков, непристойный, как задранная юбка. А в алькове, на приготовленном для любви ложе, сидела прекрасная дама. Сама на себя не похожая. И это соблазнительное платье ей совершенно не шло. Она была растрепанная, усталая и несчастная. Да еще и с какой–то дурацкой склянкой в руке. Она совершенно не походила на важную госпожу. Больше всего она была похожа на самую обыкновенную девушку. Из тех, что его на сеновал водили. Вот только этой сейчас так плохо, что ни о каком сеновале и речи быть не может.

Карвен бросился к ней не раздумывая. Так же, как совсем недавно ринулся защищать трактир от околдованных разбойников. Решительно и без промедления.

— Ты, — выдохнул он, от волнения забывая о вежливости, — тебе плохо, да? Может, лекаря позвать? Ты скажи только, куда бежать–то, а то ведь я не знаю, где тут у вас целитель проживает.

Она вздрогнула. Рука ее судорожно сжала склянку.

— Это лекарство, да? — взволнованно продолжал Карвен. — Ты погоди, я стакан найду, помогу выпить. К нему еще воду небось нужно?

На губах госпожи Айнир застыла горькая улыбка.

— Это не лекарство, — тихо сказала она. — Это другое…

Она вдруг мучительно покраснела, а потом закрыла лицо руками, уронив склянку на пол. Впрочем, та не разбилась, пол устилал такой толстый и пушистый ковер, что на него можно было без опаски уронить и что–нибудь более хрупкое.

— Тогда я, наверное, и впрямь лучше доктора позову… — растерянно пробормотал Карвен, которого реакция красавицы просто ошарашила.

— Да при чем здесь доктор! — воскликнула она и вдруг расплакалась.

Утешать плачущих Карвену уже случалось. Обнять, похлопать по плечу, погладить по спине, сказать что–нибудь ободрительное… Вовремя сообразив, что молотобойцам знатных дам лучше по плечам не хлопать, а то последним и впрямь может понадобиться доктор, он ограничился поглаживанием. А потом красавица потянулась к нему, поглаживание переросло в нечто большее… и юные тела договорились меж собой самым наилучшим образом.

Карвен и представить себе не мог, до какой степени знатная дама окажется похожа на самую обычную женщину. При всем при том, разумеется, что ни одна женщина на другую не похожа и похожа быть не может, так уж порешили пресветлые эльфийские Богини, и так оно останется во веки веков.

Очень долго Карвен вообще ни о чем не мог думать, а когда смог…

«Так неужто если король в бане разденется, то и его от прочих смертных не отличишь?» — пришла ему в голову крамольная мысль. Впрочем, в этот миг красавица вновь обняла его, и мысль исчезла, словно ее и не было. «Светлые Богини, благодарю вас за эту радость!» — думал Карвен в состоянии полнейшего восторга.

А потом она опять расплакалась.

— Ты вот меня обнимаешь… целуешь… а я… я знаешь чего хотела с тобой сделать?! — воскликнула она.

— Сделать со мной? — удивился Карвен. И легко, на одной руке, поднял девушку над собой: — Да что со мной можно сделать?

— Ты спросил, что в том флаконе было? Так я тебе отвечу! Там был «чертов корень». Знаешь, небось, что это?

Карвен от неожиданности опустил девушку себе на грудь и с изумлением уставился прямо ей в глаза.

— Айнир, зачем? — потрясение спросил он.

— А то не знаешь!

— Ты… ты боялась, что я откажу тебе?! — внезапно дошло до него. — Я?! Тебе?! Откажу?!

— Боялась, — кивнула она. — Я и сейчас… боюсь. Что ты… только из жалости… что на самом–то деле…

— Да ты с ума сошла! — выдохнул он. — Как тебе подобная глупость в голову–то пришла?! Это я боялся, что ты меня пригласила, чтоб посмеяться, но ты… ты… Ты хоть знаешь, что я — сын кузнеца, внук кузнеца и правнук кузнеца? Что я не только не господин, но даже и не уважаемый?

Она вздрогнула. Приподнялась на его груди. И замерла, глядя на него.

— Что ж, так мне и надо за то, что я хотела сделать!

— Но ведь не сделала, — возразил он. — Вместо этого ты подарила мне самую прекрасную ночь, какая у меня только была.

— Надо мне самой было эту дрянь выпить, когда ты предлагал. Было бы достойное наказание! — Она словно бы не слышала его.

— Вот еще, не хватало! — фыркнул он. — Откуда ты только эту гадость взяла?

— Господин Лури сказал, что у тебя большое будущее… а потом дал мне эту склянку… и я ее взяла. Так боялась, что ты мне откажешь, а другие меня потом засмеют… я же не знала, что ты простолюдин! Ты ведь никому не сказал!

— А у меня кто–то спрашивал? Я, если хочешь знать, бежать собирался, да только уважаемый Верген меня не пустил. Сказал, что нельзя от дамы бегать! Что тебя засмеют, если я не приду на свидание! Я собирался все честно сказать, когда сюда шел, а когда пришел — ты плачешь, тебе плохо, оно у меня и вовсе из головы вылетело! И я ж тебя просто утешить хотел, успокоить, ничего больше… я же не знал, что так выйдет!

— Ты мне эти… как их… «наставления о кузнечном ремесле» когда рассказывал… я еще подумала, что ты небось из ученых каких… ну, сначала изучал всякое, а потом решил героем сделаться — так ведь бывает, ты ж еще молод, чтоб над одними только книжками корпеть… я и подумать не могла, что ты просто–напросто о своем ремесле рассказываешь… — растерянно проговорила она.

— Прости, — вздохнул он.

Она молча смотрела на него, потом провела ладонью по его груди. Медленно и ласково. И вновь положила голову ему на грудь.

— Значит, Богини хотели этого, — прошептала она. — И ведь господин Лури сказал, что у тебя большое будущее. А он маг. Зря не скажет. Вот только… зачем он хотел, чтобы я дала тебе эту гадость? Неужели ты взлетишь так высоко, что я могла бы подняться выше своего нынешнего положения, когда б за тебя уцепилась? Но разве можно взлететь, будучи опоенным этой дрянью?

— Не знаю, — покачал головой он. — Ничего высокого в себе отродясь не замечал. Разве что рост. Но я благодарен Богиням… и тебе, любимая. Просто благодарен, и все.

— Ты хороший… и сильный… — Она потерлась щекой о его плечо. — Такого сильного мужчины у меня в жизни не было. А ты не говори им, что из кузнецов, ладно? Пусть они считают, что я отхватила себе настоящего героя. Пусть и дальше завидуют.

— Ладно, — шепнул он. — Кто они все такие, чтоб я им о себе рассказывал? Особенно если ты не хочешь.

Объятия вновь стали чем–то большим, и очень скоро красавица убедилась, что между знатными господами и кузнецами тоже нет особой разницы, а если и есть, то она скорее в пользу последних.

Не прошло и десяти вздохов, как она с восторгом шептала своему кавалеру все ласковые слова, которые только могла придумать, и ей не было никакой разницы, кем он был, где родился и как звали его родителей. Просто потому, что это был он…

Наступившее утро взмахнуло волшебной палочкой, превращая вчерашний ужин в завтрак.

— А знаешь, — отрываясь от еды, внезапно сказал Карвен, — судьба недаром руками мага дала тебе эту склянку с зельем. Приворот сработал. Самый лучший приворот — это тот, который не применяют.

— Это как? — растерянно откликнулась она.

— А вот так! — подмигнул он. — Ты его у себя в шкафчике запри и никогда не применяй. И тогда он будет работать. Честное слово!

— Честное–честное?

— Слово кузнеца! Ты разве не знаешь, что все кузнецы немножко колдуны? Можешь мне поверить, так все и будет. Если тебе кто–то понравится, ты понравишься ему. Обязательно. Но только, чур, никому не говорить! А то не сработает.

Он и сам не знал, почему это так, а только так оно все и было.

Объятия, соединившие их на прощание, были самыми прекрасными на свете, и ничего не было прекраснее поцелуя перед расставанием.

***

Карвен шел и думал, что госпожа Айнир не просто хорошенькая, она — хорошая. Вот ведь не захотела сделать с ним чего–то совсем уж невозвратимого.

«А маг сделал! — мелькнула внезапная мысль. — Надел свой неснимаемый перстень. Разве хорошие люди так поступают?! Снять — нельзя… рассказать — нельзя… причем человеку хорошему… точно хорошему!»

«Постойте! — опомнился он. — Да ведь и приворот маг принес! И с Айнир меня познакомил. А ее со мной!»

— Так–так–так… — пробормотал Карвен. — Значит, охотник на магов–преступников? Очень интересно. Охотники, слышно, на одном месте не сидят. Им охотиться надо, верно? А этот, как ни крути, — здешний. Все о нем знают, бургомистров друг, всеобщий любимец, то да се… даже стражей здешней командует. Охотник? Вот еще! Видали мы таких охотников! И ведь кому про перстень–то говорить запретил — единственному человеку, кто мне может хоть какой–то совет дать! Единственному, кому я могу доверять, кроме госпожи Айнир, конечно.

А можешь ли ты ему доверять в самом–то деле? Хорошо ли ты его знаешь? Думаешь, он просто так тебя опекает? Безо всякой задней мысли? Как же! Против вражеского мага он тебя с собой брал? Брал! И, если что, прикрылся бы твоей шкурой не задумываясь!

Карвен даже рассмеялся, до того легко ему сделалось. Потому что на самом деле он сомневался. Вот до этой самой минуты и сомневался. Вдруг все же этот маг и в самом деле никакой не враг, а самый настоящий охотник на магов–преступников? Вдруг Карвен просто чего–то не понимает? Ведь даже с этим приворотным зельем — мало ли, вдруг так было надо?

А вот услышав чужой голос в голове… Такой чужой и имеете с тем такой знакомый… это ведь уже было, когда они за тем магом гнались! Он и про приворотное зелье отчего–то вспомнил. Отец как–то рассказывал, что иногда те, кого этим самым «чертовым корнем» как ядом травили, по какой–то причине не умирали. То ли здоровьем покрепче прочих оказывались, то ли им эта дрянь изначально повредить не могла. То есть они болели, конечно, а потом, когда выздоравливали… из таких получались самые могучие колдуны. Могучие и злобные, потому что сила «чертова корня» могла творить лишь злые дела.

«Так вот для чего я вам понадобился, господин маг! Перстень на палец, „чертов корень“ вовнутрь, и я весь ваш?! А вот обойдетесь!»

Он решительным шагом направился на постоялый двор и вдруг замер, сообразив.

«Он же меня видит! Он меня видит и слышит через свой проклятый перстень! Нельзя мне никому ни о чем рассказывать! Особенно товарищу! Самому надо справляться, не то и сам погибну, и других погублю!»

Разумная мысль. Молчи и слушайся. Тогда и сам выживешь, и других не подведешь. А от «чертова корня» зря отказался. Так было бы проще. Тебе проще, мне–то без разницы. Впрочем, ничего страшного. Успеется еще. Теперь дальше. Перстня тебе не снять, да и не нужно тебе этого. Припомни–ка, мой предыдущий помощник погиб, когда остался без него. То же случится и с тобой, можешь не сомневаться. Лучше просто выполняй мои приказания. Первым делом тебе надо отделаться от твоего приятеля. Можешь не убивать его, раз он тебе так дорог, это и впрямь лишнее. Просто вежливо расстанься с ним. Скажи, что у тебя поменялись планы. Что ты безумно влюблен и собираешься остаться подле предмета своей любви. Он уедет. Ты останешься. Ты мне нужен здесь. Тебе ведь понравилась эта красотка? Без меня ты бы в жизни ее не заполучил. Можешь быть мне за это благодарен, разрешаю. Разве так уж плохо остаться здесь, в ее объятиях? Хочешь — женись на ней. Я все устрою. А уж какая потрясающая у нее горничная… станешь ее хозяином — сможешь попробовать. Очень рекомендую. Да, никаких разбойников тебе околдовывать не придется. Это пройденный этап. Сейчас меня интересуют гораздо более тонкие вещи. Думаю, тебе стоит согласиться. Собственно говоря, у тебя просто нет выбора.

— Почему у меня нет выбора? — хриплым от потрясения голосом выдохнул Карвен, оглядываясь по сторонам. Ну и забрел он, пока все это выслушивал! Какие–то задворки! Так и кажется, что из какой–нибудь мрачной подворотни сейчас разбойник вылезет. Даром что день только начался, здешние подворотни даже днем страшновато выглядят.

Он не ожидал, что маг немедля ответит. Захочет — ответит. Не захочет — промолчит. Его воля.

Маг ответил.

Почему у тебя нет выбора? Да вот поэтому!

И слепящая боль рухнула на Карвена. Скомкала, смяла, скрутила, швырнула наземь…

— Боже… как больно… — выдохнул корчащийся Карвен.

Это не боль, — откликнулся незримый палач. — Это урок послушания. Видишь, на что способен мой маленький подарок? Терпи и слушайся.

— Сволочь ты! Гад! Падла последняя!

Я не падла. Я твой добрый наставник.

— Добрый наставник?! Да я такому наставнику руки–ноги переломаю, если найду!

Ты не станешь ничего мне ломать, ты научишься быть послушным.

Одному Богу известно, откуда у Карвена нашлись силы, но он встал. Он не ощущал больше на пальце незримого перстня, тот болью растекся по всему телу и смотрел откуда–то из глубин его собственной сути, словно огромный ужасный глаз. Да он и был глазом, этот жуткий сгусток колдовства, вот только не глазом самого мага, а чего–то куда большего и стократ худшего, стоявшего за господином Лури, словно немая тусклая тень.

Это было так понятно и так страшно, что боль отступила. Она больше не имела никакого значения.

— Отец! — с отчаяньем выдохнул седьмой сын кузнеца, не столько призывая на помощь, сколько норовя хоть за что–то в этом мире ухватиться. Потому что собственных сил не хватало, а он чувствовал — стоит ему согласиться хоть с чем–то, чего требует маг, и… проще самому повеситься. Потому что тогда эта призрачная тусклая тень окончательно воплотится, чтобы встать и за его спиной тоже. Можно сколько угодно поминать всуе дьявола и чертей, но не доведи Бог, они и впрямь откликнутся. Лучше тогда и вовсе не жить.

Но помощь пришла.

— Могильная земля любой глаз закроет! — проговорил в самое его ухо голос умершего отца.

Ахнув от неожиданности, Карвен замер. А потом принялся действовать. Голос отца не унес боли, но придал сил. И надежды.

Дрожащими руками вытащив из–за пазухи платок с могильной землей, Карвен аккуратно развязал его и сыпанул щепотку на незримый перстень.

Омерзительный визг едва не лишил его сознания, но он устоял. А перстень свалился с пальца, словно насосавшийся крови клещ.

Вот так. Есть и на тебя управа!

Карвен завязал платок и спрятал его обратно, а перстень… перстень тоже пришлось взять с собой. Мало ли какой бедолага его случайно найдет и по дури наденет? И что же тогда получается, Карвен виноват во всем будет? Это он какого–то случайного бедолагу под такую же участь подведет? Так нет же!

Карвен сидел прямо на мостовой, точнее на том, что ее заменяло в этой части города, и тяжело дышал, приходя в себя. Мерзкий глаз еще стоял перед его внутренним взором, но уже не имел над ним власти. Боли тоже не было. Хотя по сравнению с ужасом, который ему пришлось испытать, боль была ничего не значащей мелочью. А теперь ужас унес ее с собой.

«Так вот с какими силами вы знаетесь, господин маг!»

Карвен медленно, глубоко вздохнул, и видение наконец погасло.

Что ж, заодно он определился в отношении этого мага. Больше не имело никакого значения, хорошим или плохим человеком тот был, равно как и то, что своими руками он вроде бы не совершал никаких мерзостей и преступлений, а уж Карвена так и вовсе облагодетельствовал, назвав господином и познакомив с самой потрясающей женщиной на земле. Все это было неважно. Человеку, пытавшемуся продавать Запретным чужие души, не было места среди живых.

Карвен еще раз глубоко вздохнул и медленно поднялся на ноги.

Самое время на постоялый двор возвращаться. И лучше поторопиться. Мало ли чего маг еще удумает. Он же теперь знает, что мы знаем… значит, мы должны ударить первыми!

***

— Ты твердо уверен в том, о чем говоришь? — сурово спросил воин.

— Твердо, — кивнул Карвен, в качестве доказательства вытаскивая перстень. — Вот он.

— Торговец чужими душами, значит, — пробормотал воин, разглядывая перстень. — Пособник одного из Запретных. Ты знаешь, что более страшного обвинения не существует?

— Знаю, — ответил Карвен.

— И перстень снялся только после того, как ты сыпанул на него могильной земли?

— Да.

— А твоя дама сказала, что известный нам господин предложил ей напоить тебя «чертовым корнем»?

— Да.

— А про перстень ты ей сказал?

— Нет. Мне не до того тогда было. Она была очень расстроена. Особенно из–за того, что вначале все–таки взяла этот проклятый флакон. А мне ведь от перстня тогда никакой беды еще не было. Ну, не снимается, так мало ли что? Может, так надо?

Карвен только сейчас сообразил, что через свой проклятый перстень маг вполне мог подсматривать, как они с госпожой Айнир любили друг друга. То–то он так вовремя с ним заговорил, не раньше чем Карвен с ней простился, а стращать и мучить начал, только когда в трущобы завел. Точно ведь следил, гад!

— Понятно, — кивнул воин. — Кстати, как я понимаю, твое свидание прошло успешно?

— О! — восхищенно выдохнул Карвен, отвлекаясь от неприятностей.

Что ж, восхищение было здорово подпорчено тем, о чем он только что подумал. Проклятый маг подсматривал! Подсматривал! А если судить по его словам, он и сам бывал в спальне госпожи Айнир. Думать об этом было больно. И все–таки восхищение оставалось восхищением. Что бы там ни было, эту замечательную ночь с ее потрясающими воспоминаниями магу у Карвена не отобрать. Руки коротки.

Ничего, если получится, Карвен этого гада и вовсе без рук оставит! И без ног! И без всего остального! Жизнь — слишком большая роскошь для таких гадов!

— Значит, все было здорово? — улыбнулся воин.

— О! — еще раз повторил Карвен.

Он бы сказал и больше, вот только в слова это не облекалось. Чудеса вообще очень плохо облекаются в слова. Для этого бардом быть нужно.

— Ясно, — усмехнулся воин. — Подробности не обязательно.

— А ваши два свидания? — чуть ехидно поинтересовался Карвен.

— Стар я уже для таких фокусов, — пожаловался воин. — А что поделать, пришлось…

— Пришлось что?

— Догадайся! — сверкнул глазами воин.

— Да неужто? — Карвен недоверчиво посмотрел на своего старшего товарища. — Сразу… два… свидания?

— Ну, не обижать же было… прекрасных дам? — плутовски ухмыльнулся воин. — Это, брат, не по–солдатски!

— Понятно, — озадаченно протянул Карвен. — А как?

— Нескромный вопрос.

— Но им… понравилось?

— Когда гвардия за что–то берется, она делает это хорошо!

«Гвардия? — подумал Карвен. — Так вот кем ты когда–то был, уважаемый Верген!»

— Ты не находишь, что мы отвлеклись? — спросил воин.

— Верно, — сказал Карвен и вновь посмотрел на перстень у себя на ладони. — С этим проклятым магом нужно что–то делать и быстро, он ведь знает, что мы знаем…

— Он знает, что мы знаем… и так далее, — поморщился воин. — Но мы не можем напасть на него открыто, он слишком важная птица в этом городе.

— Не можем, — вынужденно признал Карвен. — Нам просто никто не поверит.

— Однако он в некотором роде в таком же дурацком положении, как и мы, — продолжил воин. — Может, даже хуже. Он наследил у себя дома, и, если все всплывет… одного «чертова корня» хватило бы. Самое лучшее для него — избавиться от тех, кто что–то знает, или хотя бы о чем–то догадывается. Устроить, скажем, один на всех несчастный случай, а самому возглавить расследование от имени господина бургомистра. С другой стороны — убить тебя, меня, твою даму, тех, с кем общался его помощник… не слишком ли много смертей для одного маленького города? Затереть одновременно такое количество следов, да еще при острой нехватке времени и при том, что в маленьком городке все всех знают и все у всех на виду? Проделать все это совершенно незаметно? Вряд ли. Даже если его настоящий хозяин станет помогать ему, в чем я сомневаюсь. Слишком мелкая он сошка, чтобы Запретный лично соизволил что–то для него делать. Словом, его положение ничем не лучше нашего. Его репутация может оказаться безнадежно погублена, даже если удастся отвертеться. На его месте я бы постарался найти какой–нибудь благовидный предлог и уехать отсюда хотя бы на год.

— А на нашем? — спросил Карвен.

— На нашем я выношу ему заочный смертный приговор, который мы с тобой приведем в исполнение, когда выпадет удобный случай.

— То есть мы будем за ним охотиться?

— Обязательно.

— Вот и хорошо! — вырвалось у Карвена.

— Однако, — покачал головой уважаемый Верген. — Боевой задор у тебя…

— Он же нас слышит! — вдруг спохватился Карвен. — Он все это слышал, что мы сейчас говорили, — упавшим голосом закончил он.

— Вот и хорошо, — спокойно кивнул воин. — Я и хочу, чтоб он нас слышал. Даже такую мразь я не собираюсь убивать ударом в спину.

— А… когда? — спросил Карвен.

— Раньше, чем мы соберемся уезжать, он на нас вряд ли нападет. Мы его ни в чем обвинить не сможем, нам просто не поверят, а ему гораздо безопаснее от нас избавляться без возможных случайных свидетелей. Он и так уже ошибок наделал.

Воин вдруг изменился в лице.

— Как там отец твой сказал? «Могильная земля любой глаз закроет?» А ну–ка присыпь этот глазик еще разок, у меня нет желания, чтоб эта тварь увидела то, что я тебе сейчас покажу!

Перстень с черным камнем уже не выглядел такими устрашающим, как раньше. Он был тусклым и… каким–то пустым. Еще одна щепоть могильной земли надежно ослепила его. Впрочем, Карвен всего лишь надеялся на это. Знать наверняка он не мог.

Воин схватил салфетку и размашисто написал на ней: «Госпожа Айнир в гораздо большей опасности, чем мы. Она здешняя. Она ведь может и рассказать о том, кто и зачем дал ей „чертов корень“. Она и бургомистру может пожаловаться. Может, они с магом и друзья, но прикрывать прислужника Запретного, да еще такого, о котором стало известно, бургомистр не сможет и не захочет при всей своей к нему симпатии. Маг не может не подумать об этом».

— Если уже не подумал! — с ужасом прошептал Карвен. А воин уже высекал огонь. Еще миг, и салфетка скорчилась в огне.

— Вот так, — сказал он, надевая перевязь со шпагой. — Времени у нас всего ничего.

— Молот брать?

— Обязательно.

***

На самом деле наши герои совершенно зря таились. Владелец зловещего перстня, темный маг и торговец чужими душами господин Лури, был сейчас не в состоянии что–либо видеть и слышать… Он был очень занят. Кататься по полу, воя от боли, — нелегкая работа.

— Могильная земля! Кто бы мог подумать! — хрипел он в перерывах между стонами. — Кто бы… мог подумать… что вопреки… всем данным современной… магической науки… эта дурацкая побасенка… которую беззубые старухи… друг другу изо рта в рот перекладывают… кто мог знать, что это окажется правдой?!

Его настоящий хозяин, защитник и покровитель отшатнулся за миг до того, как могильная земля упала на перстень. Последнее, что успел сделать маг, — непомерно удивиться странной реакции этого могущественного существа. Еще через миг он убедился, что она была единственно верной. На истошные мольбы о помощи покровитель, естественно, не откликнулся. Впрочем, он удостоил своего прислужника одной–единственной фразы:

— И кто вам всем сказал, что я приношу удачу? — ехидно фыркнул Темный, глядя, как корчится от боли его верный слуга. — Я всего лишь люблю удачливых… а тебе сегодня удача изменила…

Маг больше не чувствовал свою намеченную жертву, не видел, не слышал… он даже перстня своего больше не чувствовал.

— Проклятье! Что, если не удастся его вернуть?! — стонал он, извиваясь от боли во всем теле.

Могильная земля жгла его, словно горсть раскаленных углей, помещенных под кожу каким–то не в меру изобретательным палачом, но страх был хуже боли, страх был куда мучительнее. Страх потерять свое единственное приобретение на трудном и жутком пути темного мага, ведь это означало вновь стать таким же, как все. Обычным человеком. Никем.

А все дело в том, что особой магической силы господину Лури не досталось. Не будь ее совсем, может, ему и в голову бы не пришло магом сделаться. А так, когда какие–то способности все же есть… когда есть время и деньги, чтобы начать занятия, и так соблазнительна возможность стать кем–то большим, чем прочие…

Но никакие упорные занятия, никакие учителя, роем слетевшиеся на унаследовавшего состояние олуха, которому приспичило во что бы то ни стало сделаться магом, не помогли. Сила упорно обходила его стороной. Драгоценные снадобья и дорогостоящие магические инструменты, древние фолианты и уроки великих мастеров быстро разорили господина Лури.

Магической силы не приросло, зато долги выросли, словно снежный ком. Отдавать было нечем. Признаваться в этом… он как раз сидел у себя в кабинете, раздумывая, пустить ли пулю себе в висок прямо сейчас, или подождать еще немного…

— Вы не могли бы уделить мне несколько мгновений до того, как застрелитесь?

Он поднял голову и с изумлением уставился на омерзительного коротышку, который возник перед ним невесть откуда и стоял, покачиваясь и кривляясь.

— Кто вы? — изумленно выдохнул он. — Откуда вы здесь взялись, черт побери?! Я же запирал дверь!

— Это вам кажется, что запирали, — возразил коротышка. — Тогда как на деле дверь вашего сердца распахнута так широко, как только возможно. Я никогда не пренебрегаю подобными приглашениями.

— Кто вы?

— Тот, кого вы искали всю свою жизнь.

— Я?!

— Вы же искали силу? Вы нашли. Она ваша. Возьмите!

На ладони коротышки багровыми огнями сверкал перстень с черным камнем. Он был настолько силен, что даже слегка искажал окружающий мир. Господин Лури достаточно разбирался в магии, чтобы понять, что ему предлагают нечто невероятное — могущественный артефакт, до отказа набитый той самой силой, которую он тщетно призывал всю свою жизнь.

— Но… разве я смогу? — вмиг охрипшим голосом прошептал он. — Я так и не освоил высокие разделы магии!

— Сможете. Перстень настроен на ваши желания. Не требуется знать, чтобы владеть.

— Такая сила попросту уничтожит меня.

— Но вы ведь все равно собирались застрелиться? Почему бы не рискнуть? Останетесь живы — станете всемогущи… по здешним меркам, разумеется. Связываться с настоящим магом я бы вам не советовал, но ведь в вашем городке и нет ни одного, верно?

Он протянул руку и взял перстень с ладони коротышки. Взял и медленно надел на указательный палец. Он ожидал смерти. Быть может, мгновенной, быть может, долгой и мучительной… но ничего не случилось.

В тот момент не случилось. А в следующий сила наполнила его до краев. Та самая сила, о которой он всю жизнь мечтал, грезил долгими одинокими ночами мага–неудачника. Теперь же… теперь весь мир лежал у его ног!

Он и не заметил, что плачет.

— Такое даром не делается, — наконец выговорил он, поднимая глаза на коротышку. — Чего вы от меня потребуете?

И замер испуганно. Потому что никакого коротышки в кабинете не было. Медленно дойдя до двери, он проверил ее. Дверь, разумеется, была закрыта. И окна тоже. Господин Лури собирался покончить счеты с жизнью в полном одиночестве. Ему не хотелось, чтобы кто–нибудь настал его за этим занятием.

Что ж, теперь об этом не могло быть и речи! Стреляться, имея такую силу? Такой потрясающий перстень?

Да, но долги?

Ты же маг, какие у мага могут быть долги?

— Самые обыкновенные! — буркнул он и только тогда сообразил, что голос звучит у него в голове.

Это они должны тебе! Все они!

Голос был смутно знаком… да это же коротышка! Голос и впрямь был похож на голос коротышки… и на тысячу других голосов одновременно.

— Кто — они? — испуганно выдохнул он.

Все! Все, кого ты посчитаешь своими должниками!

Теперь в голосе был грохот ледяной бездны.

— Но… они же не поверят, — полностью раздавленный этим ужасным, ни на что не похожим голосом, жалко пролепетал он.

Ты же маг. Заставь их поверить! Уговори их!

Теперь голос насмешливо чирикал.

— Кто ты такой? Где ты?! — возопил окончательно перепуганный господин Лури.

Я — часть тебя. Отныне, — откликнулась стылая бездна. — Ты спрашивал, чего я от тебя потребую? Отвечаю. Будь собой. Живи. Возьми от этой жизни все, в чем она тебе отказывала раньше. Это и будет платой.

И господин Лури понял, кто приходил к нему и чье покровительство он принял.

Запретный.

Один из Богов, убоявшихся Истинно Темного, отказавшийся от власти над миром, бросивший людей на произвол мрака и ужаса, предавший Бога Солнца в его великой битве. Бог Солнца нашел себе новых союзников, точнее, союзниц. Эльфийские Богини Утра, Вечера и Полночи, объединившись с человечьим Богом Солнца, изгнали из мира Истинно Темного.

Запретные Боги уцелели. Уцелели, навсегда лишившись власти над миром и большей части своей силы. Прячась в щелях реальности, они скитались по миру, предлагая своим последователям замысловатые и странные дары.

Так говорили священники.

Господин Лури уже давно сомневался в правильности их слов. Быть может, потому что слышал он и другие истории. Темные и глухие, они давно ходили среди магов, особенно среди магов–недоучек, мечтающих приобщиться хоть к какой–нибудь силе, отчаянно жаждущих доступа хоть к какому–то ее источнику. Когда становится безразлично, каким путем и какой ценой достичь желаемого, тогда и начинают рассказываться такие истории. Например, история о том, как Светлый Бог, Бог Солнца, впустил в мир Темного Бога, чтобы тот помог ему уничтожить Богов Утра, Вечера и Ночи, чтобы самолично потом править миром, вот только не преуспел, а Темный усилился настолько, что пришлось эльфийских Богинь на помощь звать, чтоб с Темным сладить. А Запретные Боги и вовсе ни в чем не виноваты. Напротив, это их предали. И если они предлагают Силу в обмен на обещание что–то сделать, пусть даже и очень нехорошее, это только справедливо: а разве с ними самими обошлись хорошо? Разве справедливо?

Или еще была история, гласящая, что никакого Темного и вовсе не было, что Темного сообща изображали эльфийские Богини, с которыми Светлый договорился, опять–таки чтобы прочих Богов свергнуть. В таком раскладе Запретные и вовсе паиньками оказывались. Просто бессовестно было в них не верить и их подарков не брать. Господин Лури не знал, какая из этих историй правдива. Он знал другое. Запретные Боги и впрямь бродят по миру, иногда делая людям подарки, делясь с ними своей силой. И если в мире Богов эта сила ничего не значила, то здесь, в мире людей…

Тому, кто все равно собирался застрелиться, тому, кто так хотел стать магом, что всю свою жизнь разрушил… нет, ему выбирать не приходится.

Запретный так Запретный…

«По крайней мере он сказал мне то, что я хотел бы услышать…»

Все, у кого господин Лури когда–то одалживал деньги, явились назавтра же. И принесли долги. При помощи перстня ничего не стоило убедить их, что это они — должники. Так вернулось богатство.

Другом бургомистра он стал, простив тому изрядную сумму. Он и вообще с легкостью простил множество долгов, что обеспечило ему всеобщую любовь и популярность в городе. А быть другом самого бургомистра означало иметь реальную власть.

Опасаться приходилось только эльфа–священника, впрочем, тот слишком интересовался прекрасным полом, чтобы замечать еще что–нибудь. Познакомив ушастого прохвоста с парой симпатичных девиц, которые до того эльфом не интересовались, господин Лури даже стал кем–то вроде его приятеля. Несчастный священник ведь не знал, почему ранее воротившие от него нос красотки вдруг очертя голову бросились ему на шею. Вряд ли и сами красотки понимали это.

Убеждать, приказывать, нашептывать так, чтобы это казалось собственными мыслями… повелевать… перстень мог все.

Перстень направлял, подсказывал, советовал… пришло время, и перстень порекомендовал найти себе помощника. В темной магии есть множество вещей, которые просто необходимо время от времени совершать, но лучше не делать их самому.

Господин Лури испытал настоящий ужас, когда впервые снял с пальца перстень и протянул его своему помощнику. Это было сделано по прямому приказу силы, что стояла за перстнем, и ослушаться он не посмел, но его душа трепетала от горя. Он считал, что немедля потеряет могущество, что истинный хозяин всей доставшейся ему власти по какой–то причине разочаровался в нем. Каково же было его удивление, когда он понял, что вовсе не потерял связи с перстнем и вся сила по–прежнему при нем! Она, кажется, даже увеличилась немного!

А кроме того, он смог управлять своим помощником почти напрямую, видеть его глазами, говорить его устами… чужое тело, столь непослушное вначале, постепенно сделалось почти своим. Это было тело другого человека… другого. Господин Лури почувствовал, что свободен. У него аж голова закружилась от ощущения того, до какой степени он свободен… Чужое сильное тело, которое может творить все, что взбредет ему в голову! Все, абсолютно все! Любое желание, если оно только возможно, любое приключение, любое безумство! И ведь это не господин Лури сделает! Ему за это ничего не будет! Никто даже и не узнает, что это он!

Вседозволенность пьянила покрепче самого крепкого вина, однако ничто не длится вечно. Вспышка пламени из боевого посоха столичного мага покончила со свихнувшимся колдуном, наводившим ужас на большую дорогу, куда господин Лури послал развлекаться свое второе тело. Господин Лури даже ужаснуться не успел, потому что перстень мгновенно вновь очутился на его собственном пальце.

А он никуда с твоего пальца и не исчезал.

Голос ледяной бездны пролился, словно мед на сердце.

Ты хорошо мне служишь. Продолжай.

И господин Лури продолжал, теперь уже полностью уверенный в своей безопасности и безнаказанности. Перстень всегда возвращался, всегда. Точнее, он всегда оставался на его пальце, кому бы маг его ни отдавал. Просто этот кто–то становился как бы продолжением его руки, его орудием, его рабом, послушным любому приказу. Перстень можно было дать кому угодно, даже тому, у кого не было магических способностей. Дать, а потом забрать, заставив носителя навсегда забыть о том, что с ним происходило и чем он занимался. Впрочем, развлекаться господину Лури в конце концов надоело. Все, что он мог измыслить, он уже попробовал, причем не один раз. Да, он сильнее любого человека в этом городе, но… достаточно проехать мимо одному–единственному королевскому боевому магу…

Схватиться с настоящим магом — дело смертельно опасное, но ведь дюжины три стрелков вполне способны одолеть мага, если будут действовать решительно, бесстрашно и — главное! — слаженно. А если ими всеми управлять… у них не останется шансов на нерешительность и страх, а уж о неслаженности и речи быть не может! А если заполучить тело настоящего мага, пусть даже и мертвое…

Это гораздо более сложная задача, но если хочешь — можешь попробовать. В конце концов, ты же рискуешь не своей головой, — тотчас откликнулась сила, стоявшая за перстнем.

Он начал пробовать.

Новый помощник был куда умнее предыдущего, да и инструкции получал несколько иные. Господин Лури не решился на околдовывание каких–либо солдат, ведь это моментально было бы замечено, он начал с разбойников, коих при нынешнем бургомистре развелось изрядное количество.

Управлять не самим помощником, а группами разбойников через посредство помощника было куда сложнее. И куда интереснее. Это и впрямь захватывало. Господину Лури не нужны были те жалкие гроши, которые удавалось выдавить из бедняг трактирщиков, но надо же было поставить перед помощником хоть сколько–нибудь понятную цель. Не открывать же ему, ради чего все делается. Еще струсит и сопротивляться начнет. Справиться с ним, конечно, несложно, но ведь мешать будет! Если инструмент, посредством которого ты управляешь другими инструментами, внезапно отбивается от рук… это здорово все осложняет! Так что пусть он лучше считает, что господин Лури нуждается в деньгах и, чтоб без хлопот добывать их, обзавелся помощником, которому с этого тоже что–то перепадает. Ничего, вот он как следует всему научится, обзаведется телом настоящего мага…

И тут появились эти двое.

И все разрушили.

Если бы только удалось заполучить этого наглого юнца! Он стал бы идеальным помощником! Куда лучшим, чем тот слабак и трус, что бросился бежать, едва почуял, что перстень покинул его! Пустоголовый дурак! Перстень был единственной уликой против него! Ему достаточно было бы пожать плечами и заявить, что он знать ничего не знает, что трактирщик лжет, и кто бы смог доказать обратное? Нет, нужно было запаниковать, оставить то идиотское послание, да еще и деньги, а потом броситься бежать и так по–идиотски погибнуть! Нет, рассудительный и спокойный Карвен нравился магу куда больше. Да и магические способности у него гораздо выше.

Вот только… юнец оказался опасен. Еще как опасен. Он сумел вырвать перстень из рук господина Лури. И даже та сила, что могучей и страшной пропастью таилась за его спиной, теперь от него отвернулась.

А все из–за проклятой могильной земли! Из–за дурацкого суеверия! Точнее, из–за того, что дружно называли глупым суеверием все прежние наставники господина Лури. Все те, у кого он когда–то учился магии. Все, кроме последнего. Сила за спиной господина Лури знала о могильной земле, знала! Не могла не знать! Запретный так стремительно отшатнулся от своего подопечного, что сразу стало понятно: он не желает иметь с этим ничего общего.

Знал, но не предупредил!

Не стоило вообще связываться с этими двумя. Не стоило. Выждать нужно было, а не лезть на рожон. Затаиться, словно тебя и вовсе на свете нет. Больным сказаться, никуда не ходить, сидеть дома, кашлять и пить порошки. Отпраздновали бы всем городом убиение злобного колдуна и успокоились. А эти двое уехали бы. Так нет же, сам вылез, сам подложил мальчишке эту дурочку. И перстень отдал. И вообще им теперь все известно. И кто он такой, и чего ему хотелось, и чем он вообще занимается. II что теперь делать? Заколдовать весь город? Так ведь сил не хватит. Даже и тогда, с перстнем, не хватило бы.

Господин Лури вздохнул и сел. Боль исчезла. Впрочем, радоваться было нечему. Сила исчезла тоже.

— Проклятье! Что же мне делать?! — с отчаяньем простонал бывший маг.

Ты должен заполучить перстень обратно. И больше не ошибаться, выбирая помощников.

Голос в голове теперь звучал не громче комариного писка, его даже можно было перепутать с собственными мыслями, но как же обрадовался господин Лури его возвращению!

Я решил дать тебе второй шанс.

— О, спасибо! Спасибо, господин мой! — дрожа, прошептал господин Лури. — Дай мне силу, и я все сделаю!

Я не могу дать тебе силу, пока ты не вернешь себе перстень.

— Но как же… разве я могу? Твоя сила — это все, что у меня есть! — простонал темный маг.

Тебе придется справляться самому. И поторопись, эти двое настроены решительно. А ведь есть еще и девчонка, которой ты посоветовал воспользоваться «чертовым корнем», что, если она предаст тебя?

— Но что я могу, лишенный силы? Если у меня не будет помощника, я же непременно попадусь!

У тебя есть еще одна порция «чертова корня». Воспользуйся ею.

— «Чертовым корнем»? И что это мне даст? Превратит во влюбленного идиота?

Что это тебе даст? Силу, о которой ты просишь. А что касается любви… ничто в целом мире, включая меня, не сможет превратить тебя во влюбленного идиота. Только выпить нужно все. Всю порцию.

— Всю порцию? Да это же просто–напросто убьет меня!

Ты все равно недолго проживешь, если не вернешь себе перстня. Эти трое уже роют тебе могилу. И только от тебя, от твоей ловкости и решительности зависит, кто в ней в конце концов окажется, они — или ты.

— Но… ты же такой сильный… такой могущественный… — содрогаясь всем телом, выдавил господин Лури. — Неужто ты не можешь мне дать другого перстня? У тебя наверняка ведь есть еще один? Ведь есть же?!

— Дурак, — безжалостно откликнулась бездна. — У меня много перстней. Для каждого из живущих у меня есть перстень. Для любого, кто попросит. Но ты утратил свой перстень. Именно свой. И если ты его не вернешь…

— А ты не можешь мне дать чужой? Ну, чей–нибудь… хоть какой–нибудь… на время… а я верну… как только заполучу свой — сразу же… У тебя наверняка есть лишние… не все ведь берут? — зачастил господин Лури.

Я смогу дать, да ты не сможешь взять.

На господина Лури рухнул ледяной холод. На господина Лури рухнула мгла. Он уже не был у себя дома. Бесконечный мрак простерся вокруг него, сверху и снизу от него тоже не было ничего, кроме бесконечного мрака. И во мраке, прямо из пустоты, росли перстни. Их было много. Их было так много, что они нигде не кончались.

Бери, если сможешь.

В этом безмерном мраке голос почти не звучал, он ощущался всем телом, он сотрясал тело, прокатываясь по нему незримой волной. Господин Лури едва дышал от ужаса. Впрочем, отчаяние придало ему сил, он прыгнул вперед, пытаясь ухватить как можно больше перстней…

С тем же успехом он мог пытаться наловить солнечных зайчиков. Его рука проходила сквозь перстни, не задевая их!

— Это ничего… я сейчас… — шептал он. — Я сейчас… у меня получится… это я просто ошибся…

Господин Лури метался взад и вперед, крича от отчаяния и захлебываясь слезами, а некто незримый хохотал над ним, и сердце останавливалось от этого жуткого хохота, сотрясающего мрак. Этот хохот был пламенем, жутким ледяным пламенем, сжигавшим до костей.

Господин Лури очнулся у себя в доме, рыдая, как сумасшедший. В руках он ощутил какую–то склянку.

Пей. И иди.

Это была склянка с «чертовым корнем». Кажется, он случайно наткнулся на нее, пытаясь схватить какой–нибудь перстень.

— Я умру! Умру от него! — прорыдал маг, падая на колени.

Умрешь, если не добудешь свой перстень. Добудешь — не умрешь. Моя сила поможет тебе справиться с ядом.

Откупорив склянку, маг сделал первый глоток.

До дна.

— А если я в кого–то…

Ты неспособен любить кого–то, кроме себя. До дна.

— А если я умру раньше, чем добуду перстень?

Будешь сам виноват, что не поторопился. Пей.

— Я же смогу увидеть своих врагов?

Ты сможешь почувствовать перстень. Он у юноши. Все твои враги собрались в одном доме. Тебе нужно явиться и убить их. Убить и забрать перстень. Ничего сложного от тебя не требуется. Ты заставлял своих подручных делать куда более сложные и опасные вещи.

— Я не умею убивать! Я никого никогда не убивал!

Ты просто делал это чужими руками. Ну а сегодня придется потрудиться самому. Когда–то все случается впервые. Не бойся. Тебе понравится.

Опустевшая склянка упала на пол. Маг, стеная, поднялся на ноги. Ему было очень жаль себя. Весь мир кренился набок, земля выскальзывала из–под ног, словно мокрое мыло, дыхание сделалось хриплым и неровным… Однако он почувствовал в себе магическую силу. Не такую большую, к какой привык, но все же…

— Я чувствую перстень, — прохрипел он. — В доме Айнир. Она предала меня… обменяла на… этого щенка…

Отлично. Убей ее. Убей их всех.

Продолжая хныкать, маг накинул темный плащ и вышел из дома. Светило яркое утреннее солнце, но ему удалось, завернувшись в тени, сделать себя почти невидимым. Словно шустрая крыса, крался он по знакомым улицам.

Он шел убивать.

***

— Думаю, госпожа еще почивает, — удивленно проговорила служанка. Не та, что в прошлый раз, эта была постарше и не произвела на Карвена такого впечатления. Впрочем, ему было не до посторонних девиц. Его женщине угрожала опасность! И ведь он сам об этом даже и не подумал! Когда б не уважаемый Верген, одному Богу ведомо, что могло бы произойти!

— Госпожа почивает? Это очень приятная новость, красавица! — Подхватив служанку под локоток, воин танцующим шагом направился в глубь дома, сделав Карвену знак следовать за ним. — Сон — неотъемлемая часть нашей жизни, милая. Его нужно беречь во что бы то ни стало.

— А господин Карвен всю ночь не давал моей госпоже уснуть, — наябедничала служанка и хихикнула.

— Это он по молодости, — благодушно промолвил воин. — Ничего, у него это пройдет. На самом деле мужчину можно научить всему, даже спать по ночам. Главное — не прерывать занятий. Мужчины, конечно, существа довольно ограниченные и далеко не сразу понимают, что к чему, однако присутствие прекрасного пола обычно приводит к хорошим результатам.

Служанка еще раз хихикнула.

Карвен поспешал следом и только диву давался. Они уже прошли с полдороги до спальни госпожи Айнир. А он–то был уверен, что их и на порог не пустят! Что придется в окошко лезть. А ведь так и напугать спросонья недолго. Конечно, когда речь идет о жизни и смерти, о таких вещах не очень–то задумываешься, но если есть другой вариант…

Его старший товарищ без труда отыскал этот самый другой вариант.

— Постойте! — На пороге спальни госпожи Айнир служанка сообразила–таки, что происходит нечто неправильное. — Вы меня совсем заболтали. Если вы сейчас туда ввалитесь, получится непристойно! А если мы продолжим говорить, мы ее разбудим, и мне достанется! Господа, я прошу вас покинуть это место и дождаться подходящего для нанесения визитов времени.

— А это и есть самое что ни на есть подходящее для визитов время, — в упор поглядев на служанку, негромко сказал воин. — По крайней мере, твоя госпожа еще жива. У меня очень чуткий слух. Я слышу ее дыхание.

— Госпожа — что? — ахнула служанка. — Ещё жива? Но… разве ей что–то угрожает?

— А разве мы не герои? — вопросом на вопрос ответил воин. — Нам лучше знать такие вещи. Госпожу твою все равно придется будить. И лучше, чтоб это сделала не ты, а этот милый юноша, хоть он еще и не научился спать по ночам. Зато у него есть некоторые другие достоинства, которые твоя госпожа без сомнения оценила.

— Он… но разве он сможет помочь госпоже одеться? — возмущенно воскликнула служанка.

— Смог же он помочь ей раздеться.

— Все равно так неправильно! — пыталась протестовать служанка.

— Может, и неправильно, а только если приходится будить человека ни свет ни заря, лучше всего делать это поцелуем, — промолвил воин. — Мы на это права не имеем, тогда как он…

И старший товарищ решительно подтолкнул Карвена в спину.

— Иди.

— Ох, влетит мне, — пробормотала служанка.

— Мы берем всю ответственность на себя, — откликнулся воин. — Карвен, поторопись. И госпожу Айнир поторопи. Дело–то и впрямь нешуточное. Кто знает, когда этот мерзавец появится?

— Какой еще мерзавец? — испугалась служанка.

— Убийца, — «утешил» ее воин.

Служанка ахнула, вытаращила глаза и замолчала. Карвен потянул за дверную ручку.

***

Карвен наклонился над спящей девушкой, коснулся губами ее губ и в единый миг понял всех на свете принцев из сказок, которые вот так же целовали спящих красавиц. Что за потрясающее ощущение, когда твои губы узнают, когда тебе отвечают, еще не просыпаясь… и потом, проснувшись, — тоже.

— Милый… — Госпожа Айнир открыла глаза, и они весело блеснули. — Ты, наверное, с ума сошел… разве можно меня так компрометировать? Что подумают мои служанки? А уж что они расскажут всем остальным…

— А если мы их попросим ничего не говорить? — вопросил Карвен, вновь ее целуя.

— Тогда они расскажут вдвое больше… — отвечая на поцелуй, промолвила госпожа Айнир. — И никакие деньги не в состоянии заставить их замолчать. Как они тебя вообще пустили? Или я просто проспала весь тот скандал, который должен был в результате произойти?

— Мой старший товарищ их уговорил безо всякого скандала.

— Он с тобой? — Госпожа Айнир мигом села на ложе, натянув на себя покрывало.

— Он за дверью, — успокоил ее Карвен. — Нам необходимо поговорить, причем срочно.

— Нам? — переспросила она, окончательно просыпаясь.

— Нам троим.

— Я так понимаю, это важно и спешно?

— Это важно и спешно, — вздохнул Карвен.

— Ты поможешь мне одеться? — Она спрыгнула с ложа.

— Конечно.

Госпожа Айнир привела себя в порядок с поистине фантастической для дамы скоростью.

— Я готова. Идем.

***

— Я слушаю вас господа, — произнесла госпожа Айнир, когда все уселись за небольшим уютным столиком, а служанка принесла вино и печенье.

— Понимаешь, — нерешительно начал Карвен, вертя в руке смешное, еще теплое печеньице. Нет, он не знал, как сказать о таком. Не знал, и все тут! Но ведь нужно было сказать. Непременно нужно. Причем здесь и сейчас. Не откладывая. Знать бы еще, как говорят такие вещи! — Одним словом, тебя хотят убить. Мы думаем, что хотят… — поправился он, запнулся и почувствовал, как уважаемый Верген взял его за руку.

— Можно, я объясню? — негромко предложил он. Карвен кивнул.

— Меня хотят убить? — удивленно переспросила госпожа Айнир. — Это шутка?

— Увы, нет. — Воин быстро и четко изложил все то, до чего они додумались. — Карвен, покажи перстень, — приказал он.

«Так не хочется лезть в карман и доставать эту гадость, да еще для того, чтобы показать ее своей любимой девушке! — мельком подумал Карвен. — А что поделаешь, если иначе никак?»

Он тяжело вздохнул и сунул руку в карман.

— Это его перстень, но… этого не может быть, — растерянно сказала дама. — Господина Лури я знаю, можно сказать, с детских лет. Да его здесь все знают! Он, конечно, всегда был несколько… отстраненным, но ведь это и так понятно — он же маг! И… он действительно дал мне «чертов корень», чтобы я им воспользовалась… но… это и все, что я могу сказать о нем плохого. А в остальном… он даже был моим кавалером какое–то время… да нет, не мог он задумать такое!

— Не мог, — почти удовлетворенно кивнул воин. — Что ж, можем ведь и мы ошибаться. И эта история с перстнем, равно как и с «чертовым корнем», всего лишь безобидная шутка? Я согласен допустить и такое. Бывает. Впрочем, это легко проверить.

— Проверить? — пробормотала госпожа Айнир, почти с ужасом глядя на перстень. — Как это можно проверить? Неужто вы считаете, что я решусь спросить о таком? Оскорбить ни в чем не повинного человека таким предположением…

— Ни в чем не повинного? Это после «чертова корня»? — негромко поинтересовался воин. — Даже учитывая то, что жертвой мог стать всего лишь простолюдин, это как минимум тюремное заключение. А попадется суровый судья, и вовсе каторжные работы.

— Ох… — выдохнула госпожа Айнир. — И зачем я только… он же не для себя… для меня старался…

— Вот как раз в этом у меня большие сомнения, — отрезал воин. — Ради вас старался? Да он вас просто использовал, прикрываясь дружеским участием! Он ведь из вас почти что сообщницу сделал. Один шаг остался. И не его заслуга, что вы этот шаг не сделали. Вы были ему нужны, чтобы поймать моего товарища. Поймать и подчинить при помощи перстня и «чертова корня». Зачем? Думаю, это он управлял тем магом–убийцей, который околдовывал разбойников. Недаром у того видели похожий перстень. Когда мы с ним покончили, господину Лури потребовалась замена. Вот он и решил отомстить тем, из–за кого погиб его подручный. У него был выбор, подчинить Карвена или меня. Вряд ли он долго над этим раздумывал. Именно Карвен сразу же обратил внимание на сходство перстней, тем самым подставившись под удар. Маг испугался, и его выбор был сделан.

И ведь у него даже могло получиться… Если бы Карвен мне сказал, что остается в городе, чтобы время от времени видеться с вами, я мог бы и распрощаться с ним. В конце концов, у каждого своя дорога, и кто я такой, чтобы мешать любви? Господин Лури учел все. Кроме могильной земли и вашей совести. Могильная земля ослепила перстень, а вы отказались напоить моего друга отравой.

— Не могу поверить, — пробормотала госпожа Айнир. — Может, это все же кто–то другой?

— Да и не надо верить, — откликнулся воин. — Зачем, если можно проверить? Маг придет сюда. Он не смог подчинить Карвена и потерял связь с перстнем. Он придет, чтобы убить вас и вашего нынешнего кавалера, убить и забрать свой перстень. После этого никаких прямых свидетелей его злодеяний не останется. Нужно просто немного подождать.

Госпожа Айнир посмотрела на воина и нерешительно кивнула.

— И лучше всего, удобнее и безопаснее находиться несколько в стороне, но так, чтобы мы могли наблюдать за всем, — продолжил воин.

— О… ну, хорошо… ладно, — растерянно кивнула госпожа Айнир. — А где?

— Снаружи дома, — ответил воин. — Мы оставим этот перстень где–нибудь в вашей спальне, а сами… у вас замечательный сад, госпожа Айнир, из него мы с легкостью все увидим, в то время как нас будет очень непросто заметить.

— А почему снаружи, а не внутри? — спросил Карвен.

— Потому что мы не можем знать, что предпримет краг, — ответил воин. — А я предпочитаю иметь свободу маневра.

Он вновь обратился к госпоже Айнир:

— Вы должны немедля отпустить всех слуг… ну, хотя бы до завтра, чтобы они не попались магу под руку.

— Хорошо, — кивнула госпожа Айнир и вышла.

В доме воцарилась короткая суматоха, которая быстро сменилась почти полной тишиной. В тишине послышались легкие шаги. На пороге возникла госпожа Айнир.

— Дом пуст, — сообщила она.

— Отлично, — кивнул воин. — Карвен, достань–ка еще раз перстень.

Карвен вынул перстень и протянул его воину.

— Его мы оставим как приманку. Я прошу прощения, но…

Он скрылся за дверью спальни госпожи Айнир. Та тяжело вздохнула. Ее рука нашла руку Карвена и вцепилась и нее изо всех сил.

— Поверить не могу, — часто моргая, прошептала девушка. — Меня пытаются убить! И кто же! Господин Лури… А ведь я так ему доверяла!

Карвен ободряюще погладил ее по руке. А у самого в душе всколыхнулось такое… конечно, не время сейчас вспоминать, а ты попробуй не вспомни, когда оно само вспоминается. Глумливые ухмылки старших братьев… их отвратительные шутки, мерзкий крадущийся шепоток… «Мы все равно продадим кузню, дурачок, даже если ты гордо откажешься от своей доли», «Да что ты с ним возишься, с этим Карвеном, не видишь, что ли, ему молотом все мозги отбило?», «И не надоело тебе папашины басни выслушивать?», «Шел бы, воздухом подышал, что ли, чем с умирающим сидеть без толку!».

Наверное, и впрямь предательство — самое страшное, что только может быть. Предательство друзей, близких, тех, в ком мы не сомневаемся, тех, кому доверяем не задумываясь. Это все равно что утратить землю под ногами и небо над головой, потому что те, кому мы верим, они ведь и есть наша земля и наше небо.

— Я тоже не мог поверить, что братья… решатся продать отцовскую кузню… — помимо воли вырвалось у него. — Отец еще не умер, заболел только… а они уже за бумагой в город поехали… и кого–то там подкупили, видно… Я даже тогда не поверил, когда бумагу увидел… Все надеялся, что это гадкая шутка… Только когда отец и впрямь умирать стал, а они к нему даже и не вошли… очень заняты были… наследство делили… Вот тогда я и понял… Все я понял.

«Ну вот! Это ты ей, вместо утешения, жаловаться начал? Молодец! Мужчина! Защитник и утешитель!»

— Бедный мальчик! — Теперь уже госпожа Айнир гладила его по руке.

А потом и не только по руке.

А потом они уже целовались.

И Карвен виновато думал, что, утешая его, она и сама как–то утешилась.

— Мы можем идти, — проговорил воин. — О, я прошу прощения, — добавил он, деликатно отворачиваясь, — впрочем, должен заметить, раннее утро в саду еще больше располагает к поцелуям, чем эта комната. К тому же там безопаснее.

— Мы идем, — вздохнула госпожа Айнир, отрываясь от Карвена.

***

— Здесь, — покружив по саду, промолвил воин, указывая на цветущий куст. — Здесь мы и спрячемся.

— А почему именно здесь? — спросил Карвен.

— Потому что он перелезет через забор примерно вот тут, — ответил воин.

— Думаете, он полезет через забор? — удивилась госпожа Айнир.

— Обязательно. Он слишком умен, чтобы просто войти, как делал это всегда… и слишком глуп, чтобы попробовать это сделать так, как прежде.

— Как это? — нахмурилась госпожа Айнир. — Слишком умен и слишком глуп?

— А так, — ответил воин. — Нужно быть или куда глупее, или куда умнее, чтобы просто войти. Ни тем, ни другим наш враг похвастаться не может. А значит, попробует перелезть забор. С точки зрения любого среднего горожанина, это место самое привлекательное. Во–первых, кусты защищают перелезающего от наблюдения со стороны дома, во–вторых, с дороги его тоже будет не очень видно. Идеальное место. Даже чересчур.

— А почему чересчур? — спросил Карвен.

— Потому что слишком очевидное.

Уважаемый Верген пояснил, кому и куда надлежит смотреть, а потом мужчины постелили даме свои куртки, чтобы она могла сидеть в засаде со всеми удобствами. Карвен пристроился рядом. Целоваться в саду и в самом деле было здорово. Медленно подымалось солнце и пели птицы.

— Никогда не сидела в засаде!

Чего больше в голосе госпожи Айнир, испуга или восторга?

«Какое счастье, что уважаемый Верген нашел верные слова, — подумал Карвен. — Мы выслеживаем не вашего друга и бывшего кавалера, сказал он ей, если господин Лури по–прежнему ваш друг — он не придет. Или придет как друг. А тот, кто придет как враг, — враг и есть, разве я ошибаюсь?»

Там, в доме, в спальне госпожи Айнир, на прикроватной тумбочке, грозно сверкая черным камнем, возлежит перстень. Крысоловка взведена и насторожена. Теперь нужно только ждать.

Ждать… ждать… ждать… слуги давно покинули дом, все готово для того, чтобы некто мог попытаться проникнуть внутрь, чтобы одним махом покончить с теми, кто угрожает его безопасности, и вернуть себе вожделенный перстень.

— Мы не слишком облегчили ему задачу? — прошептал Карвен. — Вдруг он что–нибудь заподозрит?

— У него не то положение, чтобы выбирать, — ответил воин. — Если этот перстень и впрямь подарок Запретного… Запретные не очень–то хорошо относятся к тем, кто разбрасывается их подарками. Неудачников они тоже не жалуют. Я буду сильно удивлен, если маг не придет сегодня, и притом скоро. У меня такое чувство, что он пожалует с минуты на минуту. Ну а если я все–таки ошибаюсь… Вам же не очень скучно вдвоем?

— Нам вовсе даже не скучно, — ответила госпожа Айнир. — Как бы я хотела, чтобы все это оказалось ошибкой… чтобы он все–таки не пришел… — добавила она немного погодя.

— Сожалею, но… — развел руками воин.

— Да понимаю я. Тот, кто способен предложить в качестве приворотного зелья «чертов корень»… и все–таки…

Черная тень перемахнула забор совсем рядом. Карвен потрясенно подумал, насколько же верно его старший товарищ выбрал место для засады. «Он перелезет здесь!» Надо же — ведь перелез!

Господин Лури мгновение стоял совершенно неподвижно, а потом тяжело, с каким–то мерзким призвуком, втянул воздух и взмахнул рукой. Из его пальцев вырвался огненный шар. Вырвался и медленно поплыл в сторону дома. Еще один хриплый, страшный вдох, а на выдохе — очередной сгусток огня.

«И опять уважаемый Верген прав! — мелькнуло у Карвена. — Что, если бы мы ждали проклятого мага в доме?!»

Госпожа Айнир судорожно прижалась к Карвену. Трясущейся рукой она зажимала рот, силясь не закричать, открытые глаза были полны ужаса. Вот теперь она поверила во все, что ей рассказывали!

Первый огненный шар размазался по стене, и ее тотчас охватило пламя. Маг торжествующе рассмеялся. Смех был жуткий, от него веяло безумием.

— Вот так, голубки… — мерзко ухмыльнулся он. — Сейчас я выкурю вас из этого гнездышка! Выкурю… умерщвлю… заберу перстень… а потом закричу «пожар»! Еще и прославлюсь как спаситель города. Вы этого, понятное дело, уже не увидите…

Еще один огненный шар сорвался с его пальцев.

— Ты что это делаешь, гад?! — внезапно завопил кто–то из–за забора.

Маг резко обернулся, лицо его исказилось от мгновенно вспыхнувшей ярости. Ярости, глубоко на дне которой залегал животный ужас.

— Кто? — выдохнул он. — Кто смеет мне мешать?!

— Ты что ж это такое творишь?! — присоединился к первому голосу второй. — Это ж пожар выходит!

По ту сторону забора стояли два городских водовоза. За ними маячила брошенная водовозка.

Маг дернулся, точно укушенный.

— Вы сами пришли… — прошипел он. — Я вас не звал!

Он поднял руку и вновь с хрипом втянул воздух.

Карвен с тревогой оглянулся на уважаемого Вергена, но того уже не было рядом. Только стремительное движение рванулось к чернеющему на утреннем солнце силуэту мага. На лезвии шпаги на миг вспыхнуло еще одно солнце.

— Обернись! — прорычал воин.

Маг крутанулся на месте, словно загнанная угол крыса.

Верген нырнул под устремившийся к нему огненный шар, и шпага вновь сверкнула на утреннем солнце.

— Перстень… — прохрипел умирающий маг. — Перстень…

Воин опустил шпагу и отступил на шаг. «Даже теперь он не захотел ударить в спину!» — мелькнула у Карвена восхищенная мысль.

— Дом! — выдохнул Верген мгновение спустя. — Вода. Песок. Живо!

***

Последующий час Карвену запомнился плохо — тушили пожар.

Счастье, что оба водовоза пришли на помощь, счастье, что их водовозка была полна воды, что еще несколько случайных прохожих не задумываясь принялись таскать ведра, а самой большой удачей было то, что колдовской огонь после гибели мага стал самым обычным пламенем. Таким, с которым человеку вполне можно справиться.

Еще хорошо, что ветра особого не было. Пламя просто не успело разгореться.

— Что ж, удовольствия кончились, — хмуро пробурчал воин, утирая копоть с лица. — У нас тут труп, уважаемые и госпожа… Пора звать стражу.

— Да какие мы уважаемые, — смущенно пробурчал один из водовозов.

— Нет, так будете, — посулил воин. — В конце концов, если бы не вы с вашей водовозкой… чего стоит город, если он не благодарен своим защитникам, верно, госпожа Айнир?

— Верно, — кивнула госпожа Айнир, такая же закопченная и запыхавшаяся, как и все остальные.

— Знаешь, а сейчас ты еще красивей, чем раньше, — улучив момент, шепнул ей Карвен.

— Ужас! — откликнулась она. — Представляю, на что я похожа!

— Нет, — покачал головой он. — Не представляешь. Уж поверь мне, ты не можешь быть некрасивой. Ты этого просто не умеешь.

— Я надеюсь, вы оба не откажетесь засвидетельствовать то, что здесь произошло, — тем временем говорил воин водовозам.

— Само собой подтвердим, господин воин, — хмуро кивал один, поглядывая на труп господина Лури. — Страшное, конечно, дело… чтобы господин Лури дома поджигать принялся… поверить не могу! Не иначе, умом тронулся, бедолага… А только разве ж можно было по–другому?

— Никак нельзя, — солидно добавлял другой. — Поджог, он поджог и есть. Тут никакого снисхождения быть не может. Пожар — всему городу гибель. А поджигателям один закон и одна кара, будь ты хоть господин, хоть простой водовоз, поджег — значит, дело известное. Он еще дешево отделался, от чистой стали помер, как благородный.

— Это правда, — негромко промолвила госпожа Айнир. — Не знаю, что с ним стало, сошел ли он с ума, или еще что, но… так для него лучше, наверное. Останься он в живых, и его бы повесили, как разбойника.

— Предварительно перебив руки и ноги, — пояснил для Карвена уважаемый Верген. — Уважаемые, очень прошу, сходите кто–нибудь за стражей. Нам, как причастным к этому делу, лучше оставаться на месте.

— Карвен, сходи забери перстень, — приказал воин, когда один из водовозов убежал звать стражу.

В спальне госпожи Айнир кто–то был. Отвратительного вида коротышка подкидывал и ловил перстень, словно бы играя сам с собой в какую–то одному ему понятную игру.

— Вы кто? — испуганно выпалил Карвен. — Положите скорей! Вы даже представить не можете, с чем играете!

— Вот как? — ухмыльнулся коротышка. — А ты можешь?

Он перестал подбрасывать перстень, замер, а потом посмотрел на собеседника. И Карвен задохнулся от ужаса, наконец сообразив, кто перед ним.

— А чего ты так испугался? — вновь ухмыльнулся коротышка. — Думаешь, я кусаюсь? Ошибаешься. Это вы, люди, время от времени кусаетесь. А я… я просто пришел забрать свое, да заодно спросить тебя, дурачок, не нужна ли тебе такая же игрушка?

— Нет… — выдохнул Карвен, отшатываясь. — Нет! Нет!

— Ну, нет так нет, чего кричать? — еще шире ухмыльнулся коротышка. — Я не глухой. С одного раза слышу. А заставлять кого–то… или упрашивать — делать мне нечего! Передумаешь — зови. Я, как ты сам понимаешь, всегда рядом.

Он сжал перстень в кулаке, а когда разжал руку, на ладони не было уже ничего. И самого коротышки тоже больше не было. Он исчез. Растаял. Одна рука какое–то время еще висела в воздухе, становясь все прозрачнее и прозрачнее. Наконец исчезла и она.

Карвен облегченно вздохнул.

«Нет больше проклятого перстня! Нет! И этот… убрался!»

Юноша искренне понадеялся, что худшего с ним за всю его жизнь не приключится. А это — оно ведь уже кончилось! Прошло!

Это было так хорошо, так замечательно, и он почти забыл, что у них еще есть какие–то проблемы.

Однако ж проблемы от этого никуда не делись. Он вышел как раз к тому моменту, когда доблестная стража во главе с не менее доблестным начальником важно прошествовала на территорию сада.

— Так! — воскликнул начальник стражи господин Тованн. — Демон меня раздери, опять вы двое?!

Он грозно обвел сад глазами и уставился на мертвое тело.

— Клянусь Богинями! — язвительно фыркнул он. — Всего один труп?! На вас двоих? Маловато, уважаемые, маловато… я думал, будет сотня, не меньше! Или вы их где–то от меня спрятали. А?!

Он наконец–то разглядел убитого и замолк. Глаза его вылезли из орбит. Он растерянно оглянулся по сторонам.

— Да что ж вы это делаете, а? — жалобно вопросил он после долгого молчания.

— Исполняем гражданский долг, — тотчас откликнулся воин.

— Гражданский долг? — почти взвизгнул начальник стражи. — А бургомистра города во исполнение долга вы убивать не пробовали?! Или он идет следующим номером?!

— Бургомистр никаких законов не нарушал, — флегматично поведал воин.

— Ах, не нарушал?! — выдохнул начальник стражи. — А если бы нарушил, вы тут как тут! Раз — и все, да?! Да вы хоть понимаете, кого вы убили?

— Поджигателя, — ответил воин. — Согласно повелению покойного короля Транерта, умышленные поджигатели лишаются каких бы то ни было сословных прав, равно как и любых дарованных им ранее привилегий, приравниваясь к разбойникам и душегубам.

— Поджигателя? — переспросил начальник стражи. — Господин Лури — поджигатель? Да вы в своем уме?! Вы хоть понимаете, что несете?

— Вполне, — ответил воин. — Более того, у меня достаточно свидетелей, которые подтвердят, что все было именно так, как я говорю. Не будь господин Лури магом, я, возможно, попробовал бы остановить его как–то иначе… Но когда маг один за другим швыряет в стену дома три огненных шара, а на испуганные крики этих вот достойных граждан поворачивается с явным намерением их убить… что еще я мог сделать?

Начальник стражи замер, глядя то на воина, то на мертвого мага, то на перепуганных свидетелей, то просто бестолково водя глазами по саду. Он пытался думать, но ничего хорошего, как на грех, не придумывалось.

— Я не стану решать этот вопрос без господина бургомистра, — наконец нашелся он. — Вы все арестованы! Следуйте за мной! И я еще посмотрю, как вы объясните господину бургомистру, за что убили его друга, — понизив голос, добавил он, обращаясь лично к воину.

Тот пожал плечами.

— Я что, тоже арестована? — возмущенно фыркнула госпожа Айнир.

— Тоже! — рявкнул начальник стражи, находя хоть кого–то, на ком он может немного сорваться. — Может, у вас тут преступный сговор!

— Мужлан! — вспыхнула оскорбленная женщина. — Я всю жизнь прожила в этом городе, а меня объявляют преступницей?! Чурбан неотесанный! Болван!

— Оскорбление при исполнении! — откликнулся начальник стражи.

— Могу я хотя бы переодеться?! — окончательно разгневалась госпожа Айнир.

— Нет! — прорычал господин Тованн. — Никаких переодеваний! Вдруг вы попытаетесь скрыть улики?

— А вы рассчитываете найти их у меня под платьем? — не осталась в долгу девушка. — Ну так для этого нужно было всего лишь напроситься ко мне на ужин. Впрочем, я не имею скверной привычки приглашать к себе кого попало!

Она бросила быстрый испуганный взгляд на Карвена, слишком поздно сообразив, что начальнику стражи, должно быть, хорошо известно незнатное происхождение юного героя.

Мигом уловив этот взгляд, тот не преминул отплатить госпоже Айнир той же монетой.

— Да, конечно… кого попало вы к себе приглашать не станете, — скривился он. — Разве вот одного простолюдина, ученика кузнеца, что ли? Зато обнимал небось крепко!

Ужас вперемешку со страданием… ужас вперемешку со страданием в глазах любимой женщины… О да, Карвен хорошо разглядел эту гремучую смесь испуга, злости, раненой гордости, страха оказаться мишенью досужих сплетен и много чего еще… Все это он разглядел в единый миг. Чего он не заметил, так это того, что решительно шагнул вперед, и его правая рука, сжавшись в кулак, отправила начальника стражи в густые колючие кусты.

— Карвен! — охнул воин, хватая его за запястье, но было поздно.

— Нападение! — восторженно завопил господин Тованн, с расцарапанной рожей выбираясь из кустов.

— Нападение, — вздохнул воин и, немного подумав, отправил начальника стражи в те же кусты.

— Взять их! — орал из кустов начальник стражи. — За сопротивление при аресте…

— Не советую, уважаемые, — внушительно поглядев на стражников, сказал воин. — Это даже незаконно получается. Если бы мы и в самом деле страже сопротивлялись, тогда еще можно было бы… но ведь мы не сопротивляемся, мы нападаем… так что не советую. Держите ваши шпаги в ножнах, мы до господина бургомистра и так прогуляемся. По доброй воле. И вас попрошу пройти с нами, уважаемые. — Воин поклонился двум водовозам. — Будьте так добры. Засвидетельствуйте нашу правоту.

***

«Разъяренные быки вежливыми не бывают, но если бы один все же был… Вот так бы он и выглядел», — подумал Карвен, глядя на господина бургомистра.

— Господа, — торжественно говорил бургомистр, — я приношу вам извинения за имевший место неприятный инцидент. Начальник стражи повел себя несколько… грубо. Его можно понять — работа нервная… опять же поджог этот… а до того — разбойники… Вы уж простите его. Я с ним уже поговорил. Лично же я, от себя и от имени города, продолжаю выражать вам свое искреннее восхищение. Город несказанно благодарен вам, господа, ведь вы спасли его теперь уже дважды. От околдованных разбойников и сумасшедшего мага–поджигателя. Такое не забывается, господа…

Бургомистр говорил и говорил, его губы кривились в приветливой улыбке, а холодные глаза ясно сообщали: «Попробуйте только спасти мой город еще раз! Вот только попробуйте!

Прочь отсюда, кровожадные мерзавцы! — говорил его взгляд. — Найдите себе другое место для восстановления справедливости!

Пока вы сюда не явились, у нас все было тихо! — было огромными буквами написано на его вежливом лице, в то время как он выражал искреннее сожаление по поводу того, что спасителям города нужно торопиться дальше. Ведь неотложные дела их призывают, просто со страшной силой зовут, уж кому как не бургомистру об этом ведомо. — И только попробуйте вернуться!»

Чтобы такого ужаса не произошло, бургомистр даже согласен был пойти на определенные жертвы. Например, конь для молодого господина. Хороший конь, просто замечательный, сам бы от такого не отказался. Да, конечно, господин бургомистр в курсе, что никакой Карвен пока не господин, но ведь это пока, это ненадолго, с такими способностями и талантами быть ему господином в самое короткое время…

«И где–нибудь подальше от нашего города!»

Нет, уважаемому господину воину господин бургомистр коня выбрать не решился. Нет в городе коня под стать такому великому герою, но вот эта пара пистолетов… чудо как хороши, верно? На заказ сделаны, еще отцу самого господина бургомистра. Право слово, жаль расставаться, но ведь он всего–навсего бургомистр, а достойному оружию грех пылиться без дела, верно?

А вот еще для молодого господина героя, чтоб сподручнее совершать последующие подвиги, да–да, самая настоящая шпага. Не Бог весть какой шедевр оружейного мастерства, но для начала сойдет, верно?

И да, конечно, господа могут еще одну ночь провести в городе, он в курсе, что молодому господину нужно попрощаться с его дамой. Дело, как говорится, молодое…

Разумеется, отпустили. Как можно даму задерживать? Совершенно ясно, что ни в чем она, бедняжка, не виновата! Как вообще такая красавица может оказаться в чем–то виновной?

Да, с начальником стражи он еще поговорит об этом! Недопустимая грубость, совершенно недопустимая! Арестовать даму! Этот прискорбный эпизод будет тщательно разобран. Тщательно и всесторонне.

Да, разумеется, уважаемые водовозы непременно будут награждены. Именно так, уважаемые, и никак иначе. Город помнит своих спасителей и отвечает добром на добро. Непременно. Тут даже и говорить не о чем.

Бургомистр кланялся, и Карвен кланялся в ответ, бургомистр благодарил за спасение города, и Карвен в ответ благодарил за подарки. Его рука сжимала новенькие кожаные ножны, из которых устрашающе торчала здоровенная рукоять.

Господин бургомистр ни слова не сказал о своем мертвом друге. Ни слова. Точно его и вовсе на свете не было.

Или… теперь он уже не был его другом?

Карвен кланялся и благодарил, благодарил и кланялся. Ему было грустно. Ему было куда хуже, чем грустно. Он просто не знал, как называется то чувство, которое испытывал.

— Есть такая справедливость, которая хуже любой мерзости, — вырвалось у него, когда они наконец покинули господина бургомистра и направились к себе на постоялый двор.

Воин замер и внимательно на него посмотрел.

— Если есть какая–нибудь мерзость, то ведь всем ясно, что это мерзость, и есть надежда раньше или позже ее поправить, — попытался пояснить Карвен. — А вот если справедливость хуже мерзости, тогда вообще неясно, куда бежать, что делать и у кого помощи просить.

— А, ты об этом. — Воин мотнул головой в сторону городской ратуши. — Какая же это справедливость? Самая обыкновенная трусость. Справедливостью как раз мы с тобой занимались.

***

— Я уж думала, вас не отпустят! — обрадовалась госпожа Айнир, повисая у Карвена на шее. — Отпустили–отпустили!

Карвен подумал–подумал и понес ее в спальню. В конце концов, кто знает, когда они еще сюда вернутся? И вернутся ли? Он вновь мельком увидел ту самую горничную, что открыла ему дверь в первый раз, но на сей раз при взгляде на нее ничего особенного не почувствовал. Все, что он хотел, и без того удобно устроилось у него на руках. Что–то сверх того было бы уже чересчур.

«Интересно, как там уважаемый Верген прощается сразу с двумя своими дамами?» — мельком подумал он, закрывая за собой дверь спальни. А потом он уже ни о чем не думал до самого рассвета.

Рассвет наступил слишком быстро. Это было подло с его стороны, но что ж поделаешь? Подумать только, какое непомерное количество влюбленных имеет к рассвету те же самые претензии, но еще никому пока не удавалось их ему высказать.

— Если сумеешь стать чем–то большим, чем простой кузнец, и все еще будешь помнить меня — приезжай, — тихо сказала госпожа Айнир, целуя его.

Карвен молча кивнул, возвращая поцелуй.

— А если все же останешься кузнецом и случайно окажешься где–то неподалеку… я, конечно, не смогу открыть тебе дверь, но… я потихоньку распахну окно. Ты же сможешь в него забраться?

— Смогу, — улыбнулся Карвен. — Однако постараюсь заслужить право войти в дверь.

Она улыбнулась в ответ. Еще миг, и одна улыбка нашла другую.

***

Когда Карвен добрался до постоялого двора, уважаемый Верген уже заканчивал укладывать свои вещи. Карвен порадовался, что у него самого личных вещей немного, а то неудобно было бы задерживать старшего товарища. Вот сейчас он все быстренько соберет, и можно трогаться в путь.

Карвен не знал, куда направляется уважаемый Верген, но ведь самому–то ему было и вовсе без разницы. Так почему бы и не пойти с тем, кому есть до тебя какое–то дело? Все лучше, чем одному.

А уж с человеком, с которым ты вместе столько пережил, который научил тебя стольким разным вещам… и Бог велит, и Богини присоветуют. Да и сам уважаемый Верген вроде бы не против. Похоже, ему просто нравится учить. Интересно, кем он раньше–то был? Ясно, что воином, вот только воины, они же разные бывают. Карвена давно уже мучило любопытство, но он просто не успевал ни о чем расспросить. То одно случалось, то другое… Этот город — одна сплошная суета и беготня. И как здесь люди живут? Вот так всю жизнь и носятся? Ну, ничего, в дороге поспокойнее будет.

— На наше счастье, твой новый конь заметно лучше моих новых пистолетов, — заметил уважаемый Верген, укладывая оные пистолеты в дорожную сумку.

— Бургомистр так нас боялся и все же подарил вам плохие пистолеты? — удивился Карвен.

— Думаю, он искренне считал их хорошими, — пожал плечами воин. — Они же такие красивые. Из них вполне можно застрелиться, а рукояти годны для колки орехов… кстати, я так и не посмотрел на твою шпагу. Можно?

— Конечно. — Карвен протянул ножны. — Я и сам еще не смотрел, если честно, не до того было. Думаю, она под стать пистолетам, если не хуже.

— Возможно… — Воин до половины обнажил клинок и замер, потрясенно вглядываясь в лезвие.

Замер и Карвен, ему как кузнецу хорошо была понятна природа волнистых линий, прихотливо сбегавших по клинку. Вот только он не знал ни одного кузнеца, который был бы способен сотворить подобное… человеку ли, эльфу ли подобное совершенство пока недоступно.

— О–о–ох! — только и выдохнул он.

— Вот тебе и «ох», — отозвался воин, вытаскивая клинок полностью и оглядывая его со всех сторон. — Да за нее полгорода купить можно! Интересно, какого же мастера эта работа? Такая красота, а клейма нет. Словно мастер по каким–то причинам пожелал остаться неизвестным.

— Гномская это работа, — убежденно ответил Карвен. — Гномская и ничья другая. Люди такого мастерства никогда не достигали.

— Тогда не полгорода, а город и бургомистра в придачу, — поправился воин и торжествующе улыбнулся.

— Вот еще! — фыркнул Карвен. — Нужен мне какой–то там город! Да еще с таким довеском!

— Да? А как же госпожа Айнир? — шутливо поинтересовался воин.

— А я к ней когда–нибудь вернусь, — серьезно ответил Карвен. — Когда стану кем–то, кому не придется лазить в окно.

— Тут ты прав, парень. В окно можно залезть один раз, но лазить в него всю жизнь? Лучше заслужить право ходить в дверь. А уж с такой–то шпагой ты просто обязан это сделать.

Он смотрел на Карвена так пристально, словно тот был в десять раз интереснее любой гномской шпаги. Даже такой, за которую можно купить целый город, да еще и бургомистра в придачу.

— Неужто бургомистр знал, что дарит? — пробормотал Карвен, разглядывая шпагу.

— Не думаю, — ответил воин. — Вряд ли он когда–то обнажал клинок. Рукоять–то самая простенькая… я бы не удивился, если бы узнал, что он купил эту шпагу только что, в лавке какого–нибудь торговца всякой всячиной, специально, чтоб было что всучить тебе в качестве подарка. Торговец, вероятно, тоже купил ее по случаю за какую–нибудь смешную цену, да еще и не саму по себе, а в груде других безделок. Кто знает, сколько таких рук она прошла? Знай хоть один из них истинную ценность такой шпаги… он бы постарался ее выгодно продать, и уж тебе бы она точно не досталась.

— И у него бы это вышло, — восхищенно промолвил Карвен. — Это же чудо! Второго такого и не найдешь, пожалуй!

— Это здесь такого почти нет. А в тех городках и деревнях, что поближе к заброшенным гномьим городам, лесорубы древними боевыми секирами лес валят, а селянки гномьими ножами хлеб режут. Правда, такая шпага, как эта, и по тамошним меркам редкость. Но это лишь для того, кто понимает.

— Но разве короли и прочие властители не собирали такое оружие для своих воинов?

— Собирали, конечно. Вот только ни один властитель не станет бродить по селам, выясняя, кто чем хлеб режет, и далеко не каждый крестьянин продаст — даже за большие деньги — тот нож или топор, который его любопытный прадедушка из гномьего заброшенного города принес. Это ведь не просто ценность, это еще и гордость. — Воин вдвинул клинок обратно в ножны. — Держи! Придется научить тебя с ней обращаться. Негоже позорить такое оружие скверным мастерством.

— А она… не слишком для меня хороша? Быть может, лучше вы…

Воин аж обернулся и медленно осмотрел Карвена с ног до головы, так, будто и впрямь его оценивал.

— Она хороша безо всяких там «слишком», — наконец сказал он. — Что же до тебя… Видишь ли, моя шпага принадлежит мне, и я не вижу причин отдавать ее в чьи бы то ни было руки. А забрать себе обе… ты не находишь, что глупо увешаться оружием с ног до головы и оставить безоружным своего спутника? Кстати, чем лучше шпага, тем легче с ней научиться чему–то путному. Ты же не думаешь, что те разбойники, от которых мы с тобой избавили этот городок, были единственными на свете?

— Верно, — виновато вздохнул Карвен, — Это я глупость ляпнул.

— Бывает, — утешил его воин и вновь повернулся к своим вещам. Карвен последовал его примеру. У него было смутное чувство, что его старший товарищ обрадовался этому странному подарку судьбы куда сильней его самого.

***

Прошло совсем немного времени, когда они выехали из города. Конь, подаренный господином бургомистром то ли от всего города, то ли от себя лично, и впрямь был хорош. День был яркий и солнечный. Карвен сидел в седле, словно заправский господин, а на поясе у него висела древняя гномья шпага.

Ему было весело и немного тревожно думать о заброшенных гномьих городах; он мечтал о драконах, которые бывают только в сказках, размышлял о разбойниках и магах, с которыми ему уже довелось столкнуться; ему было приятно грезить о прочих приключениях, которые порой выпадают на долю человеку со шпагой, но почти никогда не встречаются человеку с молотом. Он не собирался расставаться с молотом, но это вовсе не означало, что он не может владеть еще и шпагой. И когда–нибудь, вернувшись в город Фриниль, по праву постучаться в дверь любимой женщины. Когда–нибудь — да.