Утро понедельника неторопливо прогоняло вытянувшиеся к западу тени от домов и деревьев. Спрятавшийся за территорией автобусного парка уютный двор на окраине города был наполнен движением. В обрамлённый слегка пожелтевшими липами и тополями прямоугольник, образованный пятью старыми пятиэтажками различной длины, выходили из своих подъездов люди и мутанты всех возрастов. Детёныши маммолоидов, амфибоидов и инсектоидов разбегались и разлетались по школам и детским садам. Молодые парни, девушки и мутанты отправлялись в различные образовательные учреждения, где готовились становиться представителями одного из трёх направлений трудовой деятельности: техниками, воинами, либо администраторами. Отъезжали разноцветные машины, взлетали блестящие элашки с уже успевшими устать от предвкушения рабочей недели жильцами, тоскливыми глазами различной видовой принадлежности смотрящими в родные окна, завидующими тем, кто из-за рабочего графика, болезни или старости остался нежиться в своих постелях. Постепенно, движение затихало, фигуры сновали всё реже и реже.

Центральный дом в архитектурной композиции двора был более ветхим, чем остальные. Собранному из синеватых панелей зданию с большими балконами было более двухсот лет. Как и всё строения того периода, он пережил бесчисленное множество капитальных ремонтов и реконструкций. Застройку двадцатого и двадцать первого века не принято было сносить. Потому как строить новое общедоступное жильё было нерентабельно в связи с уменьшившимся за последние два века населением городов, а развивающиеся строительные технологии помогали реставрировать многоэтажки человеческих времён с минимумом затрат. Но всё равно, на фоне своих возвращённых к жизни собратьев, сияющих в лучах солнца обновлёнными белыми кирпичами и блистающих укрепляющими конструкцию вертикальными полосами металлопласта, этот трехподъездный дом смотрелся невзрачно.

Сплошная, без окон боковая его стена была украшена посеревшими от ветхости бледно-синими керамическими квадратиками, поверх них были намалёваны примитивные граффити, среди которых чёрными кляксами выделялись потерявшие актуальность буквы S.P.Q.R. Расположенная неподалёку от них железная дверь в подвал открылась не сразу. Сначала она задрожала от нескольких глухих ударов изнутри. На последнем отвалились петли замка, полотно с лязгом ударилось о стену. Из темноты показался грязный синеватый слоновий хобот, усеянный жёсткими волосинками. Следом, пыхтя, протиснулась большая уродливая голова маммолоида. Проповедник с трудом выбрался из слишком узкого для него проёма, поднялся по небольшой лестнице к углу дома. Натянув на макушку большой капюшон своего коричневого плаща, слон неторопливо потопал во двор.

Встав под окнами у центрального подъезда, Проповедник выставил свой изогнутый хобот и протяжно протрубил, имитируя вой затихающей сирены. Наполненный тревогой звук распорол уютную тишину солнечного утра как ножом. Из некоторых окон выглянули обеспокоенные морды. Дважды повторив свой сигнал у других подъездов, мутант отошел от дома, взобрался на пересекающие двор трубы, воздел большие трёхпалые руки. Многократно отражённый от стен, округу огласил его глубокий голос:

— Внемлите мне, о вы, презревшие радеющих за вас! В суетном смятении предались вы властям порочным, вверили себя руке слабой! Тем построили вы здание на основании ничтожном, и потому падёт дом сей!

Слон своим толстым пальцем указал на панельную пятиэтажку. А между тем на некоторых её балконах появились возмущённые жильцы. Некоторые что-то выкрикивали, угрожали. Не обращая на них внимания, мутант продолжал проповедь.

— Неужто не слышите вы скрипов и скрежета? То шатаются стены его, то осыпается земля под ним! Ибо червь грызущий подточил столпы его и от сотрясения малейшего низвергнется он с высоты гордыни своей! Куда идешь ты, ничтожная? И ты глупая?

Спрыгнув со своего возвышения, слон подбежал к двум возвращающимся из детского сада молодым мамашам. Схватив одну из них за шею хоботом, он отшвырнул её к трубам, топнув ногой, спугнул вторую, отбежавшую помогать подруге.

— Каждый шаг приближает вас к могиле вашей! Ступайте прочь от обители сей, ибо на ней Печать!

Проповедник всё больше разъярялся, жильцы всё сильнее роптали. Из пятиэтажки выбежал пузатый маммолоид-тапир в чёрных тренировочных штанах с белыми полосками, неся в руке молоток на длинной ручке. Он замахнулся им на слона, но тот рванулся вперед, ударив большим лбом в мягкий нос тапира, вырвал из его рук молоток и сломал инструмент об его собственную чёрно-белую спину. Схватив упавшего мутанта за загривок, слон зашвырнул его в кусты у соседнего дома, после чего снова затрубил и завопил ещё громче:

— Безумцы, разве не понимаете вы! Настал для вас День Гнева! Ныне посетит вас Господь, и устрашитесь, и отчаетесь, и возрыдаете! Преклоните уши свои к земле! — затопал он своими круглыми ногами. — Неужели вы не слышите, как под вами разверз свою ненасытную пасть Аваддон?

Как безумный, грузный мутант в грязном плаще метался по двору, избивая и отгоняя любого, кто пытался приблизиться к панельному дому. Тараща из-под капюшона выпученные глаза, он сотрясал воздух малопонятными речами, периодически заунывно трубя. Большинству жильцов бесплатный концерт надоел, они вернулись в прохладу своих квартир. Но некоторые узнали этого слона и потихоньку выходили на улицу, собираясь в кучки у подъездов. Если один из разыскиваемых ССБ бандитов призывает покинуть этот дом, значит, здесь явно затевается что-то неладное. Юркая бежевая птица с чёрными полосками на зобу прошмыгнула мимо Проповедника в свой подъезд и вывела оттуда пару птенцов. Молодая овечка в золотистом платье с подкрашенным зелёным кончиками белых завитушек на голове усадила в свою маленькую зелёную машину ворчащего пожилого барана с престарелой супругой и отъехала подальше. Остальные замерли в нерешительности, смутно осознавая исходящую от слона угрозу, но стараясь не придавать значения необоснованным на их взгляд страхам. Их было много, он был один, вокруг было привычное солнечное утро. Что могло случиться такого, чтобы нужно было бросать своё жильё?

Между тем из косой пристройки дома напротив, закрывающей лестницу в его подвал, отперев изнутри железную решётку, появился Палач. Фигура в чёрной разгрузке, подпоясанная красным поясом, замерла, скрестив руки на висящем на ремне поперёк груди дробовике с приделанным лезвием топора. Следом за ним вылез СиЭйч, вытянув длинные пальцы, снял с одного из перетянувших его кольчатое тело ремней три цилиндрических детонатора, один из них он протянул Германову, два других оставил себе. Червь присел, сжавшись в тугой синий комок, острая голова с кольцом серых глазок повернулась в сторону панельного дома. Палач, покачав головой в чёрно-красном колпаке, крикнул Проповеднику:

— Борис, а Борис! Да они же тебя не слушают! Давай, отходи подальше!

Слон остановился, оглядел скопление жильцов. Завернувшись в свой вонючий плащ, он скорбно резюмировал:

— Пепел и пыль на головы ваши! И сломана шестая печать, и ангел вострубил!

Шагая к товарищам по банде через широкий двор, маммолоид издавал протяжный трубный рёв. «Ангелы-то нынче уже не те!» — усмехнулся кто-то из толпы, но в этот миг, в полном соответствии с предсказанием Иоанна Богослова, действительно содрогнулась земля.

Практически одновременно округу сотряс приглушённый грохот трёх взрывов. С крон деревьев с карканьем разлетелись галки, запищала симфония сигнализаций припаркованных транспортных средств. Из окошечек подвала панельного дома вылетели серые струи пыли, посыпались стёкла с больших балконов. Пятиэтажка зашаталась, по белым швам между панелями пошли трещины. Кучки людей и мутантов кинулись в рассыпную, раздавались испуганные вопли, истерический визг, клёкот и рычание. Многие не устояли в момент взрыва на ногах, ползли, бешено озираясь, пытаясь подняться, но прямо по ним, топча ногами, лапами и копытами неслись их соседи. Кто-то успевал выпрыгнуть с балконов, толстая медведица в белой пижаме с рисунками трефовой карточной масти выбросила с окна второго этажа долговязого подростка-медвежонка и следом выпрыгнула сама. А середина дома ужа проваливалась в обещанную Проповедником бездну, панели и плиты с грохотом крошились, увлекая своим весом одна другую, в последний раз блеснув в лучах солнца стёклами прямоугольных широких окон. Постояв на несколько секунд дольше, в клубящееся облако осыпались крайние подъезды, складывались торцевые стены. Высокая пыльная волна ударилась о стены соседние дома, растеклась по округе, накрыв её удушливой мглой. Извергающий её грохочущий котёл мгновенно затих.

Прикрыв рукой незащищённые маской глаза, Палач смотрел на плоды трудов своих. Небольшие обломки и бетонная крошка насыпались прямо возле его ног. Из густой пыли выходили грязные окровавленные фигуры с расцарапанными локтями и разбитыми лицами, в отчаянии держась за головы, прижимая к себе трясущихся детёнышей. Они брели в разные стороны, потеряв ориентацию в пространстве, ослеплённые и ошарашенные. Повсюду раздавались испуганные крики, стоны, иногда разбавляемые воплями бессильной ярости. Маммолоиды, рептилоиды и люди — на лицах и мордах, в независимости от вида, застыло выражение пережитого ужаса. Некоторых одолевала паника, они, держась друг за друга, на заплетающихся ногах стремились уйти как можно дальше от их разрушенного дома, выйти из проклятой пыли, забивающей лёгкие и трахеи. Кто-то брал себя в руки и шёл обратно к котловану, в котором остались их близкие, погребённые в обломках собственных уютных мирков. Они раздирали руки и лапы в кровь, пытаясь раскопать завалы и поднять плиты, из-под которых доносились приглушённые стоны и мольбы о помощи. Германов поднял вверх дробовик, выстрелил в воздух и прокричал:

— Что, твари, почувствовали, что такое страх? Мы говорили вам, что мы — власть, что за нами сила! Мы решаем, кому в этом городе жить, как жить, а кому нет! Но вы отмахнулись. А дураки какие-то! Легавые их быстро найдут! Ну, где они? Где ваш мэр, где «блатные»? Помогли они вам, сумели меня остановить?

Основная масса выживших его не слушала, оглушённая страхом и горем. Но некоторые начинали понимать, что существо, погубившее их семьи, находится прямо здесь, перед ними. В оседающей пыли возникали приближающиеся к бандитам фигуры. Грязные мутанты перелезали через трубы и в их руках были обломки плит и способные служить оружием железяки. Впереди, от ярости встав на четыре лапы, скаля морду в яростной гримасе и рыча, медленно подходила толстая медведица в испачканной пижаме, за ней в полный рост шёл её отпрыск, выставив в сторону Палача длинный кухонный нож.

— Да вы чего, мать вашу, в конец тупые? Синий! — рявкнул Германов.

Червяк взял в руки ещё два детонатора с кнопками на обоих концах. Вытянув и согнув крючком пальцы, нажал на все четыре кнопки сразу. Где-то на территории автобусного парка прогремел новый каскад взрывов, ещё более мощных, чем предыдущие. В просвет голубого неба с правой от разрушенного дома стороны выстрелил новый столб пыли. Озлобленные мутанты вздрогнули и остановились. Раскачивая свисающим из полумрака капюшона согнутым хоботом, слон встал за спиной Палача, прицелившегося поверх спины медведицы в её детёныша.

— Спасла медвежонка-то? Второй-то раз сумеешь? — усмехнулся бандит. — Или мне из-за тебя ещё пару домов взорвать?

Самка не ответила, лишь поднялась и отступила, прикрывая собой сына. Из её глаз брызнули слёзы, растекаясь по запылённой морде, губы маммолоида скривились в гримасе бессильной злобы. Палач наслаждался её взглядом. Это был миг его триумфа. Огромное зубастое и клыкастое существо, способное в один миг разорвать его на части, смотрело на него умоляюще-ненавидяще! Все они сейчас так на него смотрели, все, презирая себя за это, признавали его право карать, либо миловать. Такой власти он не чувствовал никогда прежде, к ней он стремился, в неё он верил! Сейчас он был отделён от них невидимой стеной, куда более прочной, чем любая другая из камня и металла. Он был в абсолютной безопасности, так как сумел внушить им истинный ужас пред собой, парализовал их волю. Сколько раз он сам через это проходил, сколько раз оказывался с другой стороны перед яростными тварями, боясь сделать лишнее движение либо сказать неловкое слово! И вот теперь он занял их место! Блестели его ликующие глаза, разделённые вышитым на маске красным топором. Сквозь дурманящее чувство собственного превосходства он слышал приближающийся вой сирен. Он получил то, что хотел и он будет великодушен, он никого из них не убьёт!

Палач опустил дробовик и повернулся спиной к тем, чти жизни он только что разрушил, зная, что ни один из них не двинется с места, пока он не уйдёт. Следом за червяком он спускался в прохладную тьму подвала, слышал, как Проповедник запирал за ними решётку. А жильцы уничтоженного дома так и стояли в оседающей пыли, до тех пор пока во двор, визжа разноголосыми сиренами, не начали заезжать белые и красные броневики пожарных и медиков, сопровождаемые чёрными джипами ССБ.

За некоторое время до того, как под старым домом разверзлась земля, капитан Арафаилов решил пересмотреть своё отношение к выполняемой им работе. На это повлияло несколько факторов, одним из которых была недавняя история с поджигателем, в которой Ящер на собственной шкуре почувствовал, к чему может привести заигрывание с опасными неуравновешенными существами. Другим — скандал с отстранением Камолина, сопровождавший передачу дела о бригаде Палача майору Нуаре.

Благие намерения оленя реализовать не удалось, не получилось слияния сводных групп под его руководством. Фар предусмотрительно вышел из её состава, выпросив у Толоконникова статус прикомандированного эксперта по борьбе с терроризмом, ибо скрывать свою задачу было уже не от кого, да и незачем. Тем самым он совершенно разгрузил от рутины свой и без того свободный рабочий график и освободил место для опального старлея. Но старый волк, с вернувшимся со стажировки в региональном центре первым заместителем, не намерены были давать тому шанс реабилитироваться в их глазах.

Поводом послужило то, что Камолин каким-то образом умудрился не упомянуть в отчётах обнесённый два месяца назад склад со строительной взрывчаткой, с помощью которой подземельные рэкетиры разбирались с неугодными им коммерсантами, предпочитающими встать под протекцию Минотавра. Во-первых, как выяснилось в ходе дополнительного следствия, её в пролом в бетонном полу уволокли столько, что хватило бы обрушить добрую треть коммуникаций, во-вторых, доставку именно в этот склад, а так же бессрочное хранение взрывчатых веществ оплачивала небезызвестная Ящеру «Фотиа Финанс». Появись эта несуществующая конторка в поле зрения капитана раньше, можно было успеть разнюхать их причастность к террористам, не придумывая мудрёные подставы и не дожидаясь радикальных демаршей Квирина.

На татуированного офицера спустили всех собак, а Камолин, в свою очередь, не догадался промолчать, а свалил вину на столичного капитана, сорвавшего, по его мнению, операцию, итогом которой могла быть ликвидация всей группы, и потворствующего ему Толоконникова. Самого Фара в тот момент в кабинете начальника не было, но даже за дверью секретарской он, вместе толпой скопившихся в коридоре любопытных бездельников, слышал доносящийся оттуда хай и мат с многократным упоминанием собственной чешуйчатой персоны.

Когда наконец оттуда появился бледный и взмокший Камолин, Фар с трудом мог опознать в этом отощавшем озлобленном человеке того уверенного в себе жизнерадостного офицера, защищавшего его от глупых выпадов Дерджерри. Даже татуировка головы жука, поверх которой на макушке забросившего внешний вид офицера отрастала колючая рыжая щетина, казалась какой-то, более тёмной и страшной. Отведя Абдельджаффара в сторонку, он схватил его за ворот жилетки, упёрся изображёнными на лбу жавлами в лоб рептилоида и прошипел:

— Ты мне ответишь, придурок столичный!

— Убери руки, старший лейтенант, — процедил сквозь зубы Фар, нащупывая ручку топорика на поясе. В последние два слова он вложил максимум презрения, на которое был способен.

Глаза старлея на исказившейся в гримасе ярости лице, были стеклянными и смотрели куда-то мимо Ящера. В пустом коридоре никого кроме них не было, однако офицер, казалось, ожидал чьей-то реакции. Неожиданно он покачал головой, расслабился и отпустил ворот.

— Ну чего ты? — с фальшивым вызовом произнёс Арафаилов. — Хочешь, чтобы я тебе колени прострелил? Так пойдем на задний двор!

— Ты всё в игры свои играешь. Показываешь нам, быдлу, как надо работать. Инновационные методы внедряешь. Наша старая псина тебя на руках носит. Конечно, ведь благодаря тебе столько событий в его провинциальном болоте! — констатировал Камолин, и в его голосе чувствовалась горечь. — Чёртов нигилист! Ты сам себя считаешь дерьмом, и потому всех вокруг считаешь дерьмом и расходным материалом! В себя приди! Вокруг тебя живые существа, которые легко становятся мёртвыми и у них свои судьбы, которые легко поломать! Все трупы, — погрозил он Фару пальцем, — все, кого убьют эти уроды — они все теперь на твоей совести.

Отойдя в сторонку, он покрутил головой, на лице промелькнула гримаса боли. Держась за шею, он, сгорбившись, спустился вниз по лестнице, а Фар смотрел ему вслед со смесью жалости и презрения в жёлтых глазах. Ходили слухи о проблемах в личной жизни старлея, которые активно распускал Меркушев, сам вечно страдающий от перипетий своих семейных отношений. Может и это являлось причиной столь быстрого угасания далеко ещё не старого офицера, но даже у столь непродолжительно знакомого с ним Арафаилова создавалось впечатление, что пред ним, что называется, совсем другой человек.

Камолина отстранили от службы, милосердно отправив в бессрочный отпуск для приведения своей жизни в порядок. А Арафаилов, не так давно получивший нагоняй от собственного столичного руководства, решил не дожидаться новых ударов по своей репутации и сосредоточиться на работе. Для этого нужно было убрать из жизни все отвлекающие факторы.

Вопрос, что делать с наследием Себека, был отложен до лучших времён. С помощью Орфа, которого пришлось ещё сильнее запугать и больше заплатить, тайное хранилище старого крокодила было законсервировано, а сам двухголовый пёс был назначен на подработку сторожем, обязанным сообщать Арафаилову о любом постороннем интересе к затаившемуся посреди лопухов строению с ржавыми воротами. Для всех вышеуказанных целей, по здравому разумению, правильней было привлечь какого-нибудь хорошего техника из своих, того же Альтома. Но в том-то была и беда, к нему эсэсбешные методы запугивания не применишь, а то, что он сам половину содержимого растащит, могли не понимать только наивные детёныши позвоночных. Несколько раз перепроверив, что с магнитных ключей нельзя снять дубликаты, он отправил связку на хранение подальше отсюда, одному из тех немногих существ, которым безоговорочно доверял.

Другим занятием, пожирающем чёртову тучу времени и сил, были взаимоотношения с сестрами Гейлер. Номинально его девушкой оставалась Алина, но посещали они его обе, когда попеременно, когда сразу. Моментально пресытившемуся Абдельджаффару столько секса была попросту ненужно, да ещё перемежающие блаженное рычание Викины восклицания «О, Ярослав!», изрядно напрягали. Фар начал всячески увиливать от близости, однако по-прежнему целыми вечерами рядом бестолково маячили бело-рыжие гривы. Осталось лишь два места, где он мог остаться наедине со своими мыслями — спортзал и беговая дорожка. Поэтому Ящер решил прервать столь приятный, но крайне несвоевременный роман.

А повод даже искать не пришлось, он давно наличествовал. Прокладывая своими чреслами себе путь в столицу, Алина не ставила всё на один номер. Помимо Абдельджаффара ей в этом способствовал молодой доберман. Как-то его примелькавшаяся остроухая физиономия появилась на голограмме микромобильника колли. Девушка быстренько сбросила вызов, но Фар всё мигом понял, хотя и не подал виду. Последив за ним полдня, за которые доберман успел подвезти колли до работы на своём серебристом спортивном кабриолете, и ещё раз подняв его досье, он нашёл то, что и предполагал найти — пёс был родом с гор, с одной общины с сёстрами, бульдогом-таксистом и новым телохранителем начальника Управления. Уехал из родного захолустья, выбился в невеликие богачи и теперь решил заполучить давнюю знакомую юности. Вот откуда такое любопытство по отношению к персоне Ящера, а отсутствующая информация о личной жизни из досье была извлечена из базы данных самой Алиной, принимающей в ней самое непосредственное участие. Дабы расставание выглядело правдоподобнее, Ящер решил создать прецедент.

Хитрая собачка хорошо обработала своего соплеменника. У несчастного влюблённого рогоносца хватало выдержки не просто мириться с существованием облачённого в чёрную форму конкурента, а ещё и забирать вечерами Алину из его дома. В один из пасмурных выходных дней, когда жёлтый шар солнца был еле различим на затянутом серой дымкой небе, Фар придумал себе срочные дела на целый день, оставив скучающую колли одну у себя в съёмной квартире. Та дожидаться его не стала, а вызвала своего парня номер два. Ящер незаметно прокатился за ними по городу, дождался, когда доберман высадит девушку и, в момент заезда его овального кабриолета с чётырьмя круглыми фарами в узкую улочку, перегородил своим чёрным мотоциклом дорогу.

Высокий мутант выскочил из машины, перекинув ноги в чёрных брюках и лакированных туфлях через её борт, достал из-за полы тёмно-серого кожаного пиджака пистолет с прямоугольным охладителем, почти такой же, как у капитана, только моделью постарее. Рыжую когтистую лапу с оружием он выставил в сторону Ящера, но тот неспеша слез с мотоцикла и подходил к нему, в полной уверенности, что выстрелить тот не посмеет. Бегающие глаза пса за серебристыми солнцезащитными очками было не видно, а вот подрагивающие губы выдавали страх.

— Стреляй! — издевался Арафаилов, подходя всё ближе. — Покажи, что ты здесь альфа-самец, готовый убить за своё право одному трахать самку!

Рванувшись вперёд, Фар схватил чёшуйчатой рукой лапу с оружием и выкрутил, схватив другой потерявшего равновесие маммолоида за загривок и приложив чёрно-оранжевой мордой о серебристый капот его машины. Оставив на пластике красную кляксу, доберман выскользнул из-под руки капитана, и отскочил в сторону. Самообладание вернулось к нему, он выпрямился, зажимая когтистыми пальцами разбитый чёрный нос. Обезоруживший его Фар больше не нападал, лишь ухмыляясь, спросил:

— Ну и не стыдно теперь перед ней будет? Очки вон модные разбил!

— Мы бы с тобой по-другому поговорили, если бы ты не спрятался за свою нашивку и статус, — надменно изрёк он в ответ.

— Правда? А чего же ты тогда сразу спрятался за свой пистолет? — Повертев в руках ствол, Ящер засунул себе его за пояс. — Где древнее мужское благородство: когти на когти, инстинкт на инстинкт?

— Да нечего тут выяснять! Она меня любит! — безапелляционно воскликнул доберман. — Ты думаешь, я её ревную к тебе, к её игрушке? Да я сам всего добился в столице, безо всяких контор! Я ей всё могу там дать: кредиты, дом, детей…

— Кроме возможности работать. А терять годы обучения и, как ты выразился «статус», она не захочет, ведь из вас двоих она будет решать, как вам жить. — Капитан перестал скалиться, угрожающе наклонил голову и положил руку на кобуру. — Слушай меня внимательно, дурачок тошный. Если ты сейчас без разрешения вякнешь, схлопочешь пулю. Мне глубоко плевать на ваше дальнейшее будущее, но если ты думаешь, что столица такая огромная, что найти тебя там я не смогу — ты сильно заблуждаешься. Ты плохо понимаешь, во что она тебя втравила и во что ещё может втравить, так что каждый раз, когда ты возомнишь себе, что у тебя есть какие-то там связи, советую потрогать свой мокрый нос, вот как сейчас, и вспомнить этот миг. Ты сейчас не лежишь в луже собственной крови и собачьего дерьма, только потому, что она моя коллега и носит такую же, как и я, нашивку. Бери Алину себе, но сделай так, чтобы я тебя больше не видел. Ты всё понял?

— Да, — тихо ответил доберман. — Пистолет отдашь?

— Нет, — отрезал Ящер, усаживаясь на свой мотоцикл.

Чуть позже у разноцветных снарядов детской площадки во дворе её дома состоялся разговор с лейтенантом Гейлер. Шелестели листвой березки, в кучке детенышей разных видов лазили по лестницам и вращающимся барабанам два щенка колли — племянники Алины. Фар показал ей пистолет добермана и спросил:

— Узнаёшь?

— Он живой? — испуганно поинтересовалась она.

— И здоровый, как бы мне не хотелось обратного.

— Фар ты же всё понимаешь, ты уедешь, а мне…

— Понимаю, — прервал её Ящер, пытаясь натянуть на свою невозмутимую зелёную рожу маску разочарования. — Скромная девушка из горской общины, не пользующаяся популярностью на свингерских вечеринках, выросла, расцвела, когда многие успели завять и теперь может заполучить столько самцов, сколько захочет. И пользуется ими как инструментами — этот для одной цели, этот для другой…

— Да не в этом дело, — с повлажневшими глазами начала оправдываться она, но Абдельджаффар не дал ей этого сделать.

— Ты не переживай, все остаётся в силе. Я поспособствую вашему переводу просто как товарищ и коллега. Я не намерен превращать наши отношения в дешёвую мелодраму. — Вещал лицемерный рептилоид, сделав всё, что бы таковой они и стали. — Если какие-то вещи у меня остались, забери, пожалуйста, сегодня или завтра, потом я сменю код замка. Пойми, тут не в морали дело и не в разнице в обычаях, а элементарной честности, — бесчестно врал Фар, выставляя колли последней сволочь, а себя несчастной жертвой.

Алина не стала показывать ему свои эмоции, лишь злобно фыркнула и ушла домой. Вероятно, вся горечь обиды оказалось выплеснута в обществе сестры. Потому как вечером к капитану домой за её вещами приехала Вика. Старшая Гейлер, со строгим лицом и строгой причёской пыталась оправдать сестру, рассказывая, что сама идея перевода принадлежит ей, дабы устроить лучшее будущее для двоих своих детёнышей, росших без отца. Фар заготовил для неё другую историю, в какой-то степени не совсем лживую, согласно которой разрыв был продиктован заботой о будущем Алины, которое доберман мог сделать куда радужнее его. Капитан старался быть добродушно-понимающим и заверял в намерении сохранить если не дружеские, то хотя бы хорошие рабочие взаимоотношения.

Нехорошо, конечно получилось, но что ему нужно было делать, сказать правду? «Вы хорошие женщины, но извините, вы сильно мешаете мне думать!» У Арафаилова в прошлом хватило пару раз глупости заявить подобное, и он знал, что это прямой путь к наживанию врагов в лице бывших любовниц. Если поверят, то это заденет их самолюбие, и они создадут тебе репутацию непонятного дурака. Но, как правило, не верят и сами придумывают себе самые что ни на есть несуразные эмоциональные причины, задевающие их эго ещё сильнее. В таком случае обида превращается в откровенную ненависть. Решив не усложнять задачу сестрам и жизнь себе, Фар сам низвёл ситуацию до уровня древних женских романов, однотипные экземпляры которых миллионами заполняли книгохранилища. Вот, были же раньше гениальные писатели, которые умудрялись создавать по несколько книг за один год!

Впрочем, окружавшие Фара самцы оказались не менее восприимчивы к сентиментальной ерунде и посчитали своим долгом проявить мужскую солидарность и поддержать «обиженного женщинами» рептилоида. Узнав о разрыве, Этьен со скорбно вытянутым оленьим лицом посетовал на коварство слабого пола, после чего начал зачитывать огромный список его собственных расставаний, с каждой фразой всё больше веселея. В итоге, что в принципе было ожидаемо, получасовой разговор свёлся к лекции на тему, какой майор Нуаре великий знаток женских сердец. Мазур ничего не сказал, но не упустил случая поиздеваться над Алиной, и, пока не перетасовали опергруппы, в которых для колли не нашлось места, два утра подряд приносил на завтрак пожухлые помидоры. После обрушившегося на него мата и угроз доломать заживающую ключицу его внезапно возникшая страсть к несвежим овощам также внезапно исчезла. Даже Чжун не заподозрил фальши. Встретив Фара в коридоре, он дружески хлопнул собрата-рептилоида по плечу и изрёк:

— Все бабы — они шлюхи!

— У тебя у самого две дочери, — напомнил Ящер.

— Нет, ну мои-то — нет! — удивлённо воскликнул он и пошёл дальше, давая Фару самому догадаться, что значило это его «нет»: не шлюхи, или не бабы.

Арафаилова порой удивляло, в какой несчастном озабоченном мире он живёт. Создавалось впечатление, что у поступков людей и мутантов нет никакой другой значимой мотивации, кроме примитивных половых устремлений! Но в этом тоже были определённые плюсы. Ссылаясь на надуманные всеми ими эмоциональные страдания, Фар старался как можно меньше всех их видеть.

И вот, едва капитан избавился от внимания коллег, меркантильных забот и назойливых самок, и сосредоточился на распутывании клубка корпоративных интриг, сознание жителей и без того беспокойного города потрясли теракты.

Подъехать к подорванному дому было непросто. Вдоль всей ведущей к нему улице у насаженных вдоль неё высоких лип, были припаркованы броневики медслужбы и ССБ, а чуть дальше дорогу полностью перегородила широкая кабина похожего на огромную ребристую гусеницу приземлившегося сюда грязно-зелёного военного транспортника. Ведя мотоцикл на низкой скорости, Фар осторожно петлял между спецтехникой, пока, наконец, не достиг котлована.

Разбор конструкций был в самом разгаре, им занимались предоставленные располагавшимся поблизости подразделением мобильной армии роботы БАС-33 «Леонард». Десяток мощных приземистых машин с бронированными тёмно-зелёными отделами на толстых золотистых пневмотрубках осторожно ступали по краям завалов, растаскивая плиты и арматуру. Длинные многоствольные пулемёты, торчащие из полукруглых голов с утолщённым кольцом внизу, в котором по кругу располагались зрительные сенсоры, были развёрнуты назад, чтобы не мешать работать. Заострённые трёхпалые клешни роботов вытаскивали из бетонной крошки бывшие кому-то дорогими вещи. Капитан подошёл поближе и осторожно заглянул в неглубокий котлован. Сорок пять квартир, почти полусотня уютных мест отдыха, уединения, семейных радостей, — все они обратились в руины, погребя под собой часть своих хозяев. Среди обломков валялись остатки мебели, покорёженная бытовая техника. Вот здесь жил некто, любящий читать — из-под плиты высыпалась груда старых бумажных книг. Неподалёку от них желтела раздавленная термокапсула, собранная шестигранников. Такие многие насекомые устанавливали в своих домах для сна и отдыха. Тяжёлая машина, спустившись чуть ниже, раскрошила трехпалой железной ногой несколько горшков с цветами и потащила наверх панель с остатками розово-голубых обоев с рисунком из колец, переливающихся под полуденным солнцем. Миг спустя нашёлся и тот, кто украсил ими своё жилище. Приподняв обломки, два «леонарда» почтительно расступились, пропуская синего аварийно-спасательного робота, который удлинившимися пальцами осторожно приподнял коричнево-серую массу, формой напоминающей гуманоида. Понять, к какому полу и виду принадлежал труп, у Ящера не получилось. Чуть дальше лежал обломок детской кроватки и одеяло со смешными рожицами. Интересно, детёныш успел спастись? К тому месту как раз направлялся один из роботов. Дожидаться ответа на свой вопрос капитану не захотелось, он быстро отвернулся и под грохот, создаваемой работающей техникой, пошёл к развёрнутому неподалёку оперативному штабу.

Жителей окрестных домов эвакуировали, и всю гражданскую технику из двора убрали, освободив место для спецтехники силовиков и служб города. Вдоль подъездов пятиэтажек выстроился целый её парад. На пустую парковку роботы оттаскивали плиты, большой жёлтый погрузчик с шестипалой клёшнёй на стреле загружал их в подъезжающие один за другим грузовики. Вооружённые эсэсбешники и коммунальщики носились по улице, целыми вереницами исчезая в подвалах окрестных домов и появляясь из них.

Спрятанная в коротких полуденных тенях асфальтовая площадка, едва присыпанная начинающей опадать листвой, была тем местом, откуда полковник Толоконников руководил всем этим броуновским движением. Там располагались два чёрных броневика, с открытыми в направлении друг друга боковыми дверцами, и установленный между ними стол с навесом, над которым мерцала ядовито-красная голограмма, обозначающая штаб. Внутри машин за мониторами работали аналитики, в одной из них вместе с ними сгорбившись, стоял Виктор Сергеевич, тыкая когтистым пальцем поочередно в каждый из трёх источников голубоватого мерцания и раздавая приказы. А за столом, упёршись в него большими лапами с идущими от запястья до кончиков зеленоватых пальцев красноватыми пластинами, наследием исчезнувших плавников, стоял первый заместитель шефа — полковник Цареградский.

Он принадлежал к тому виду ихтиоидов, чьим родоначальниками были сомы. Мутант был высоким и широкоплечим, с большой приплюснутой серо-зелёной головой без шеи. По краям большого рта свисали длинные кожистые усы, ещё по два коротких отростка украшали края его белого подбородка. В чёрной форменной жилетке с тремя блистающими на багровой нашивке треугольниками, были прорези под жаберный воротник чёрного же цвета.

Непонятно каким образом уравнивающая размеры всех видов игра ускоренной эволюции превратило большущую рыбину в довольно некрупного мутанта, тогда как те же инсектоиды, предки которых в природе достигали едва ли размеров её меньшего из её плавников, вырастали в могучих чудовищ. Учёные не одно десятилетие бились над этой загадкой, но внятного объяснения этому феномену так и предоставлено не было. Оставалось частично соглашаться с древними христианами, в том, что если уж человеческое тело не создано по образу и подобию Божьему, то хотя бы пропорции были сохранены соответствующие.

Сом показывал что-то на плане грузному человеку с большими залысинами и седеющей бородкой. Судя по тёмно-зелёному полумундиру с золотистыми полосами на рукавах, это был представитель военных. Заметив подошедшего Ящера, ихтиоид поднял на него свои матовые бледно-голубые глазищи.

— Так капитан, — негромко произнёс он, едва приоткрывая свой беззубый рот с белым языком, — У нас теперь по погибшим — двадцать семь, так что давай к медикам, ещё раз все данные перепроверь, похоже, последнего нашли.

Полковник Арафаилова не знал, потому как последние полгода, как раз то время, что Фар работал в городе, стажировался в региональном центре на должности начальника Управления района, готовясь в ближайшем будущем заменить на посту местного шефа собирающегося в заслуженную отставку Толоконникова. На самом деле офицеры такого уровня сами готовили себе замену, порой по десятку лет работая с преемником бок обок, и подобные командировки были лишь формальным поводом для получения внеочередного звания.

— Я вообще-то по делу, — отмахнулся Ящер от непонятного приказа.

— Вот досада-то! А я тебя чего, в карты поиграть отправил? — уперев руки в пояс, возмутился сом.

— Терций Сикстиевич, да это наш специалист столичный, — услышав голос капитана, крикнул из салона волк. — Жди Арафаилов, сейчас ещё Нуаре подъедет.

— А, ясно. Столько новых лиц у нас, всех и не запомнишь сразу, — махнул рукой ихтиоид и протянул её для приветствия. — Полковник Цареградский.

— Капитан Арафаилов, — пожал в ответ Ящер могучую лапу с пластинами. — Тут у вас одни клопы чего стоят, я их до сих пор путаю.

— Этих как раз я запомнил. У одного надломанный хобот, у второго царапины на нижней лапе, у третьего крыло слева из-под надкрыльев всё время торчит. Ты мне скажи как специалист: в столице коммуникации куда протяженнее и обширнее. Так почему раньше ни один террорист не догадался до такой гениальной в своей простоте мысли? Ты посмотри, тут, здесь, там — везде выходы. — Полковник указывал на украшающие торцы пятиэтажек распахнутые двери в подвалы.

— Ну, во-первых, в столице все подземные уровни имеют детальные планы и строго охраняются. Во-вторых, ходы не оплетают сетью подвалы домов, как здесь. Откуда возникли все эти не отмеченные на картах подземные галереи из красного кирпича? — спросил Фар.

— А я вам расскажу: до того, как здесь решили создавать Промзону, город загнивал, — подключился к разговору военный. — И здесь поселились несколько общин мутантов, которые не очень любят солнечный свет: крысы, пауки и подобные им. Асоциальные, так сказать элементы, диковатые и страшные. Они всё это и копали своими силами и средствами. А когда тут стройка века загрохотала, они благополучно отсюда ушли, часть своих ходов не за бесплатно передав под коммунальные нужды, а большую попросту завалив.

— Значит, все эти слухи о ядовитых существах, которые там обитают, могут оказаться правдой? — удивился капитан.

— Да нет, — покачал головой военный. — И город бы их присутствие заметил, и террористы просто так там не побегали бы. Там твари-то были о-го-го! А самое главное, корпорации не были в восторге от таких соседей и далеко-то им тогда уйти не дали. Как вы думаете, откуда я о них так осведомлен?

Эсэсбешники понимающе покивали рыбьей и зелёной головами. В это время мимо жёлтых гидравлических цилиндров погрузчика, сверкая на солнце кончиками рогов, к штабу грациозно бежал опаздывающий майор Нуаре. Быстро поздоровавшись с остальными, он отрапортовал шефу о своём прибытии.

— Признайся честно: от бабы? — подколол оленя сом.

— Да, от большой такой, в два центнера весом. Потёмкина на месте второго взрыва всех за пояс заткнула, и Федотина и остальных. От неё так просто не уйдешь.

— Там по-прежнему двое? — уточнил заместитель.

— Да нет, один, дежурный техник. Пропавшего водителя её красные жестянки живым извлекли. От их циркулярных пил там только визг стоит и искры летят.

Виктор Сергеевич пригласил всех внутрь броневика. Когда четыре головы с трудом просунулись в его боковую дверь, причём Ящеру пришлось засунуть макушку между оленьих рогов, волк указал на один из экранов и предупредил:

— Всякие вот эти патетические вопли, наподобие «мерзавцев» и «сволочей», требую сразу оставить при себе. Смотреть внимательно, слушать молча, сохраняя профессиональную выдержку.

Перед офицерами появилось красноватое мерцающее изображение бригады Палача. Обираясь на ручку слишком большой для него несуразной секиры с изогнутым лезвием, упёртой остриём в пол, Алексей Германов со своей вечной маской на лице, сидел на ящике. За его правым плечом стоял, постукивая когтистыми пальцами по костям на своей жилетке, Геннадий Мейхе, более известный в криминальных кругах как сэр Баскервиль. Фар с усмешкой отметил, что на голове этого изобретательного маргинала была новая каска из собачьего черепа. На этот раз он отливал металлическим блеском. С другой стороны замерла огромная розовая фигура безымянного канцероида, известного как Крэ. Судя по потрескавшемуся кирпичу на стене за их спинами и изогнутым ржавым трубам, этот манифест они снимали где-то в глубине своих подземелий. Откашлявшись, Палач начал держать речь:

— Сегодня случилось то, что должно было, и чему вы сами и только вы одни виной. Когда мы заявили, что город принадлежит нам, вы, его жители, не понимали, а чего такого мы можем вам сделать, чтобы привести к покорности? Нас же три калеки и нас легавые щемят! Вы же привыкли к этим разожравшимся мордам, которым, чтобы держать всех в страхе, было достаточно резать вас по одному, как отбившихся от стада баранов! А я вам объясню. Великий Франсуа Бертран знал, что в полной мере обладаешь только тем, что способен своими руками уничтожить. Так вот, мы вам показали, что можем разрушить весь этот город, любой его дом, офис или школу. Если вы не перестанете вести себя как бараны и не добьетесь того, что мы скажем. А требуется не так уж и многого: престаньте платить Минотавру за защиту, которую он предоставить не способен, уберите бестолкового мэра, который на горожан плевал, и потребуйте того, чтобы ССБ перестало совать нос в чужие дела.

— Да, пусть защищают своих денежных мешков и не делают вид, что простой гражданин для них что-то значит, — кивнул чёрной собачьей головой Баскервиль.

— Мы вам не враги! Мы даже предупредить вас пытались! Но, походу, только так вас можно подтолкнуть к правильному решению. Короче, если никаких подвижек в этих направлениях в ближайшее время не будет, под чьим-нибудь домом снова затрясётся земля. А если кто-то начнёт подбивать народ самим нас найти, то я того активиста найду раньше и отрублю башку!

При этих словах Палач дёрнулся вперёд, приподнял свою огромную секиру, со звоном ударил ей о пол, после чего изображение пропало. Выдержав паузу, офицеры принялись обсуждать увиденное, а Абдельджаффар молчал, снедаемый смутными сомнениями. Ой, как сильно прорывающиеся через блатные понты призывы к деятельной гражданской позиции попахивали Квирином! Нелогичное предположение, учитывая, что смерть трёх десятков горожан не прибавит ему популярности как демократическому лидеру. Хотя упоминания о мэре заставляли сделать и другой вывод. За выходом Артёма Марковича из игры, прикрывавшиеся им игроки решили поставить всё на другую карту. То-то Палач с сотоварищами так быстро поумнели и стали такими серьёзными!

— Насчёт предостережений они душой не кривили — есть ряд голограмм с их слоном, угрожающим библейскими цитатами, но они малоинформативные. — Голос Толоконников прорывался через размышления Фара.

— Кто такой Бертран? Философ? — тихо спросил Цареградский у Нуаре.

— Сержант французской армии девятнадцатого века, — пояснил Арафаилов, лучше оленя разбирающийся во французской истории. — Некрофил и садист. Раскапывал могилы, насиловал трупы, после чего разрубал их на куски лопатой и снова закапывал. Крайне достойный пример для подражания!

— Да хрен на него! — прорычал старый волк. — Нам сейчас не до древних извращенцев! Тебя, — кивнул он в сторону Этьена, — от трибунала спасает только то, что дело ведёшь без году неделю. Кама я им тоже не отдам. То, что ему надо пару лет младшим оперативником походить, мозги прочистить — это да, но никак не под пулю его класть!

Цареградский помотал свой большой головой:

— Кого-то надо. Двадцать семь трупов, из них трое продростково-личиночного возраста и двое совсем детёнышей. Без чьёй-нибудь крови, город нас с дерьмом съест.

— Охрана склада, всей сменой, либо несколько старших, — предложил Виктор Сергеевич. — За то, что не сообщили о факте кражи, сделаем их пособниками террористов! Майор, что по обстановке в автобусном парке?

Нуаре попросил одного из аналитиков вывести на экран съёмку с места. Появилось объемное изображение большой ямы, заполненной кирпичами и белыми округлыми корпусами автобусов, которые распиливали по кусками пожарные и аварийно-спасательные роботы.

— Они подорвали выездной пост техобслуживания и закопанные рядом старые цистерны для органического топлива. Восемь полосатых луноходов с тремя водителями, готовящимися выйти на рейс, свалилось туда. Въезд на территорию полностью перегорожен, и по предварительным прогнозам линии получится запустить в лучшем случае к завтрашнему вечеру.

— Грамотная демонстрация силы, — оценил военный. — Сломали не самый густонаселенный дом, парализовали работу не самого популярного общественного транспорта. Хватит, чтобы общество взбудоражить.

— Да уж, — согласился Виктор Сергеевич. — Как бы наши хакеры не старались, обращение попадет в сети и каждый считающий себя умным дурак начнёт разевать на всех углах своё зубастое хайло. Сейчас начнутся выступления и демонстрации, а где толпа, там и провокаторы. Короче так — всех в патрули, все отделы, службы. Любое скопление — разгонять, напряжённость гасить. — Раздавая приказы, волк задумчиво хлопал себя по карманам чёрных брюк. — С кем тактично, а кого отводя за угол. Но это не главное. Выводы Палач наверняка сделает правильные: мы снова полезем под землю, причём заведём туда теперь куда более основательные силы. Значит, что они сделают?

— Начнут действовать на поверхности, — подсказал Арафаилов.

— Верно капитан. Для тебя, кстати, это финишная прямая. Делай что хочешь и как хочешь, но до следующего теракта должен быть результат по их кукловодам, иначе пеняй на себя. Эреб тебя не прирезал, так я лично тебя пристрелю, не побоясь твоих клювастых пигалиц! Понял? — Полковник вытаращил на молча кивнувшего Фара свои волчьи глаза. — Знаю что понял!

— Мэрия предлагает приостановить работу социально значимых объектов, — сообщил сом.

— А! Хрен им! Лично проследи, чтобы все офисы и учебные учреждения работали в штатном режиме, первый руководитель, кто народ распустит, пойдет как пособник у меня! Все, кстати, выделенные средства, направить строителям на изоляцию подвалов в первую очередь больниц, садов и школ.

— Их на всех не хватит. Зато корпорации готовы раскошелиться, чтобы подземные коммуникации своих торговых представительств растворами залить.

— Вот и здорово! — развёл руками шеф. — Соглашайся, бери их кредиты…

— И направлю их на социалку, а они получат то, что останется! — кивнул его зам, покрутив свой толстый рыбий ус. — А, ещё они предлагают нам службу безопасности Промзоны вывести в город в качестве добровольцев.

— Сейчас, конечно! — голос волка был поло сарказма. — Передай им, что любое существо, либо машина, оснащённая оружием, которую мы встретим на улице, кроме взвода коммандера Горбунцова, — кивнул в сторону военного Толоконников, — будет немедленно уничтожено, а организация, за него отвечающая, объявлена сепаратистской и планирующей военный переворот! Чёртовы твари, готовы из страха за свои капиталы сделать всё, чтобы облегчить террористам жизнь! Город кретинов и дураков! Вот, кстати, Арафаилов, возьми-ка ты список тех, кто подобное предлагает!

Фар находился в штабе ещё около двух часов, проверяя с аналитиками доброхотных коммерсантов. За это время Толоконникова посетила целая вереница офицеров, один только Нуаре возвращался раза три. В последний его визит у него запищал микромобильник, над гладкой шестью чёрной руки оленя возникла помятая рыжая морда Меркушева. Чёрный, похожий на очки рисунок, украшающий белую физиономию хорька, казался весьма припухшим от недавнего многодневного возлияния.

— Да? — ответил майор, приложив палец к большому оттопыренному в сторону уху. — Слушай, вот вообще не до этого сейчас! — рявкнул он и отключился.

— Чего у тебя там? — полюбопытствовал выглянувший из броневика Ящер.

— Да ну его! Нашёл время спрашивать, будем мы на похороны скидываться или нет! Лизесс вчера вечером умерла.

— Как? — удивился оторвавшийся от работы за штабным столом Терций Сикстиевич. — Та краснопёрая красавица аналитик? Вот беда-то! А что с ней произошло?

Этьен и Фар переглянулись. Уж никак не повернулся бы у них обоих язык назвать невзрачную Лизесс красавицей. Но, видимо, у ихтиоидов были свои представления о прекрасном. Майор рассказал:

— У неё был сильный стресс после встречи с арахнидом, которые вот эти наши террористы держат при себе. Ей дали недельный отпуск, они съездила на родину, в свой речной город, и там заразилась жаберными паразитами.

— Воротник не надо снимать, если не уверен в воде, — констатировал сом, опустив свои бледно-голубые глаза. — Редкостная это дрянь, только вот я ещё не слышал, чтобы от неё умирали. Если, конечно от их выделений сильное воспаление на воздухе не началось. Скажешь Кировой, я с похоронами помогу, если нужно, — заверил он и вернулся к работе.

Всё вокруг снова завертелось и забегало. Тени от домов и деревьев, окружавших штаб, вытянулись и развернулись на северо-восток. А Ящер некоторое время просто стоял, задумчиво отрывая линяющие чешуйки со своего более бледного, чем остальная вытянутая голова, подбородка. Он смотрел куда-то сквозь всю эту грохочущую суету, и перед его мысленным взором возникала искрящаяся паутина фактов и выводов. Её нити возникали из ниоткуда и исчезали в пустоте освещённого склоняющимся к вечеру солнцем пространства, переплетаясь между собой.

Палач с сотоварищами шли ва-банк, не могли они быть настолько глупы, чтобы самим поверить в дурацкий свой манифест и не понимать, что окончательно подписали себе смертный приговор. Следовательно, у них есть шанс выпутаться из всей этой ситуации и предоставляют им его всё те же загадочные финансовые манипуляторы. С этой нитью пересекалась другая: теракты и народное волнение — лишь отвлекающий манёвр для главного удара по компании солнцелюбивого богомола. Что же должно такого произойти, чтобы окончательно, по их расчётам, его погубить? Но все эти выводы и вопросы были очевидны, эти нити были толсты и прочны как канаты, однако уходили в бесконечное никуда ничем не подкреплённых домыслов и предположений. Фар искал другие, более тонкие, на первый взгляд не имеющие с ними переплетений, свитые из незначительных несостыковок. Таких, как смерть молодой здоровой самки-ихтиоида от болезни, от которой не умирают…

Забросив бесполезную проверку компаний, большая часть которых, как он и ожидал, входила в «Солар Глобал», он добрался до мотоцикла и уехал с места катастрофы. Нужно было, не теряя времени, кое в чём убедиться лично.

Красный шар медленно погружался в серую рваную пелену туч на западе, освещая своим кровавым светом зловонное болотце, отделяющее ряды древних гаражей от окраины города. В центре его, окружённый заросшей тёмно-зелёной растительностью водой, в которой между проржавевшими деталями от машин и элашек, потемневшим от времени пластиком и прочим утопленным мусором копошилась способная выжить в любых условиях мелкая живность, валялась большая покрышка, скрывающая ржавый люк. Глубоко под ним в переплетении тёмных галерей со спёртым затхлым воздухом, располагался большой коллектор, где когда-то стояли канализационные насосы. Теперь там находилось логово синего червяка и главный штаб бригады Палача.

Бандиты основательно обжились в столь неподобающем для новых властителей города месте. В полуразрушенные восточные тоннели, небольшая сеть которых располагалась за пределами давно отступившей и прикрепившейся к Промзоне другим своим краем городской черты, было протянуто электричество, позволяющее организовать в одном из помещений неплохую мастерскую по починке роботов. Там, накрытое заплесневевшим от времени брезентом, среди сварочных и прессовочных станков стояло детище Алексея Германова — боевой робот небольшого размера. Другой коридор вёл от коллектора к обломанной водонапорной башне. Её очищенный от труб и расширенный колодец с погрызенным краем был отличным местом для запуска и приземления их наблюдательной машины. Некоторые проходы были предусмотрительно заделаны решётками, потому как вели к провалам в ещё более глубокое подземное пространство, которое, судя по царящим вблизи запахам и периодически доносящимся оттуда звукам, было достаточно густо заселено. В одном из наглухо замурованных с другого конца коридоров была организована спальня с рядом ржавых нар, в другом, более коротком — холодильник. А роль столовой, оружейного хранилища и тренировочной площадки выполнял полутёмный, освещаемый тремя старыми прямоугольными светильниками коллектор, в котором разношёрстная группа бандитов и находилась в полном составе основную массу своего времяпровождения.

Последнее время атмосфера в логове царила напряжённая. По крайней мере, для тех из находящихся там, кто обладал какой-либо формой более или менее нормального разума. А была она таковой из-за охватившего лидера группы опьянения властью над жизнями других, которой он с недавнего времени обладал. И без того не сдержанный Германов теперь вёл себя так, словно сам чёрт ему не брат. Обсуждение дел превратилось в его монологи, которые полагалось молча слушать, просьбы стали приказами, а угроза отрубить голову всё чаще и чаще звучала в сторону своих корешей, тех, благодаря кому этому неудачливому угонщику за несколько месяцев удалось поставить весь город раком.

Сэр Баскервиль был совершенно не в восторге от «нового» босса, но благоразумно скрывал своё раздражение, попивая элитное виски прямо из горлышка бутылки, составленной из нескольких кубов разного размера, и начищая свой металлический собачий череп. Новый шлем должен был лучше защитить его от удара собственной палицей, который он некоторое время назад отведал. Жаль теперь не получится врать о почтении памяти отца, брата и иных родственников! Но это потеряло смысл, ибо ныне Геннадий уже не претендовал на звание самого экстравагантного дурака в их компании. Более того, в свете избранного Германовым курса, казался себе очень даже умным и помногу размышлял о будущем. Прищурив заросшие чёрной шерстью веки, он подозрительно оглядывал оставшихся членов их шайки, пытаясь проникнуть в их устремления.

Нет, некоторых перемены, конечно же, совершенно не коснулось. Вот СиЭйч, появившись из темноты тоннеля, достал из-за спины тушку животного, похожего на большую крысу, деловито содрал с неё шкуру своими синими кольчатыми пальцами и начал запихивать окровавленную голову в растянувшиеся треугольные челюсти. Если бы сэр Баскервиль сам попробовал договориться с поджигателем, а не надеялся на Палача, было бы у них в команде два таких. Что хотел предложить пиявке Германов? Богатство? Нет, таким существам оно без надобности. Он неплохо изучил примитивное мышление аннелидоидов, наблюдая за СиЭйчем. Черви, они в какой-то степени дети. Они живут яркими впечатлениями. Чего нужно для счастья Синему? Полазить по глубинам, да повзрывать что-нибудь! Чем больше треска, тем веселее! Теперь он получал, что хотел и с наивностью детёныша послушно разрушал город, вряд ли осознавая, что двумя движениями пальцев обрывает жизни десятков таких же мыслящих и чувствующих, как и он, существ. Если бы ему кто-нибудь посчитал нужным объяснить, что теперь их родственники имеют полное право его убить, Синий искренне бы недоумевал, а с какой, собственно, стати?

Неподалёку от него завернувшись в свой грязный плащ, сидело у стены ещё одно существо, у которого всё происходящее вызывало неподдельный восторг. Сейчас Проповедник невозмутимо спал, уронив свою большую голову себе на грудь, изредка, не просыпаясь, почёсывая кончиком хобота свою промежность. Рядом валялась опустошенная бутылка. Раньше он казался Геннадию самым мудрым из всех них. Но, когда Палач начал подготовку к терактам, Борис, одержимый идеями о страшных судах и карах небесных, не просто поддержал его, а превратил акцию в свой личный театр одного актёра. Ещё до заложения зарядов, объявив о жалости к «нераскаявшимся убиенным» сей полоумный субъект убежал в город, где стращал всех, кто ему попадётся на глаза, рискуя быть пойманным «собаками» и всё сорвать. При попытках воззвать к его больному разуму, Проповедник многозначительно вопрошал: «Способен ли ты остановить низвергающийся с вершины камень?», после чего насмешливо стучал своим толстым пальцем по лбу давнего компаньона. В принципе, от слона следовало рано или поздно ожидать подобной неадекватности, но Геннадий был крайне разочарован, что наступила она в столь неподходящий момент.

Валет становился предметом угроз Палача чаще других, потому как последнее время всё буквально валилось у него из рук. То ли лечение не помогло его отбитой голове, то ли осознание того, что он теперь не гроши из карманов Эдберга выуживает, настолько сильно давило на психику. Страхи, которые он раньше маскировал под осторожностью, теперь овладели им полностью, поглотив последние остатки его слабохарактерной личности. Вернулся в тоннели он бодрый, весёлый, с новой колодой хитрых карт. И за короткое время впал в апатию. Начал снова подолгу смотреть в одну точку, тёр глаза, моргал, тряс головой, вздрагивая от каждого шороха и шарахаясь от каждого тёмного угла. Раньше он сомневался во всех, даже самых продуманных планах — теперь со всем отрешённо соглашался, а на все вопросы о своём состоянии отвечал натянутой улыбкой и словами: «Да всё нормально, пацаны!» С каждым днём ему становилось всё хуже и хуже. Вот и сейчас он еле проплёлся мимо сэра Баскервиля весь какой-то бледный. Гена протянул ему бутылку, но тот, даже не повернув в его сторону головы, утащился в темноту одного из тоннелей. Бестолковый картёжник показывал всем своим видом, что окончательно сдулся и поставил на себе крест.

Ухмыльнувшись, пёс сделал очередной большой глоток и повернулся в сторону Палача. Их всемогущий лидер, обнажившись по пояс и оставшись лишь в своих чёрных штанах, подвязанных красным кушаком, выпускал пар, борясь в центре коллектора с Валуном, в свободное время обучающим его нескольким базовым приёмам. Германов заметно уступал борцу в пропорциях и способностях, однако смотрел на амфибоида с презрительным снисхождением. Новый невесть откуда взявшийся товарищ, приведённый Крэ, вряд ли пока ещё сообразил своей жабьей башкой, во что ввязался, но зато быстро определил, кого здесь стоит бояться и потому старательно разыгрывал из себя услужливого дурачка. На этих тренировках у него шанс почувствовать себя в своей тарелке и показать свою полезность. Алексей раз за разом пытался обхватить коренастого мутанта своими жилистыми руками, но жаба, бугрясь обтянутыми серой кожей мускулами, ловко выскальзывала из его захватов и, то оказывалась за его спиной, то несильно зажимала между локтём и предплечьем его шею. Выпустив Палача и дав ему возможность сорвать злость ядовитыми высказываниями в отношении собственной персоны, Валун подобострастно улыбался, тоном заботливого учителя делал несколько замечаний касательно борцовской техники, после чего жестом снова предлагал Германову напасть.

В коллекторе появился покровитель спортсмена, ходивший заправлять Ястреба. Крэ бросил в угол пустые газовые баллоны и отошёл к столу, на котором были разложены поэтажные планы здания, в котором назавтра намечалось дело, листая их и что-то перепроверяя. Вернувшееся из заточения ракообразное поначалу произвело на пса обманчивое впечатление существа не более умного, чем отправленный патрулировать тоннели Летун, но иллюзии относительно его персоны быстро развеялись. Мутантов, присоединившихся к группе после своего ареста, он откровенно презирал, однако его сила и живучесть заставляли с ним считаться. Как и положено наёмнику, Крэ ни в чём не сомневался и ни о чём не спрашивал. Собственно, его молчаливое согласие и было главным причиной, позволявшей Палачу распускать хвост, самозабвенно играя роль авторитета, такого, каким он себе их раньше представлял. А в плену надуманного мнения о том, чего ждут от тебя другие и каким тебя видят, легче всего пойти на какое-нибудь безрассудство и всё похерить. Сэр Баскервиль себя наёмным работником не считал. Для сэра Баскервиля дело Палача давно уже стало своим, и он не намерен был позволять креветке и человеку бесславно погубить их начинания и устремления.

Через некоторое время Валун окончательно измотал Германова, тот обессилено рухнул на стул возле ящика с оружием, пытаясь отдышаться. Дождавшись момента, когда опасное ракообразное стало достаточно увлечено своим делам, Гена отложил металлический череп, подошёл к Палачу поближе, облокотившись на ящик. Чёрный пёс молчал, заметивший его Германов вопросительно кивнул.

— За сегодня ни одного грёбаного кредита к нам не пришло, — тихо констатировал мутант.

— Правильно, нам заплатят после завтрашнего дела. Сразу за всё, — уверил Палач. — Выложат столько, что я весь этот город куплю вместе со всеми «собаками»!

— После завтрашнего дела, они уже не будут нуждаться в подобных нам протеже! Ты об этом не думал?

— Я за всех вас уже обо всём подумал! — Алексей надменно улыбался. — У нас будет на руках то, что им очень надо и я им это не отдам, пока я не получу то, что хочу я! Они сами дали себя за яйца схватить!

— А я вот про это хотел и побазарить. — Геннадий наклонился ещё ближе, дыхнув перегаром. — «Легавых» купить будет непросто, какое бы состояние ты не имел. Вот кое-чем другим…

— Только вот Шут-то у нас отхихикался, — покачал взмокшей головой Палач.

— У тебя и без Шута есть, что им дать. Только у одного тебя. — Сэр Баскервиль утвердительно постучал по ящику грязным коричневым когтем.

— Ты сдать их предлагаешь? Гена, да ты чего, братан? — Палач развёл руками и хлопнул себя по коленям, одарив пса таким же взглядом, каким недавно он смотрел на Валуна. — Пока «собаки» сообразят, с какого конца к ним подойти, меня гарантированно завялят!

— Не в них дело! Через них на нас выйдут те, под кого…

Но договорить пёс не успел. Почувствовав сзади движение, он повернул голову и увидел нависший над ним розовый панцирь с чёрными глазками на коротких усиках. Крэ схватил его своими парными левыми руками за ногу и резко дёрнул назад, от чего пёс ударился челюстью о ящик. А канцероид потащил его волоком в спальню мимо остальных замерших в недоумении бандитов, швырнул туда и, захлопнув за собой ветхую деревянную дверь, прижал её своей тушей. В сторону отползающего мимо нар с древними синими одеялами в глубину тоннеля пса, нацелилась клешня с оттопыренным пальцем. Сэр Баскервиль замер, приподнявшись на локтях и яростно оскалив остатки своих зубов. В дверь яростно колотил Палач, требуя прекратить драку. Едва слышимый сквозь стук, зазвучал репродуктор Крэ:

— Думаешь, никто не видит. Думаешь, никто не понимает. Ты подрываешь его авторитет. Хочешь избавиться от других. Кого он привлёк до тебя. Ты хочешь занять его место.

— Я хочу лишь, чтоб с меня шкуру за просто так не содрали! — возразил Геннадий, вставая и отряхиваясь. Он уже понял, что убивать его канцероид не намерен.

— Наши наниматели платят ему. Он платит мне, — прогудел Крэ, опуская клешню. — Ещё раз возразишь ему — оторву ногу.

Бесстрастный тон угрозы делал её не менее, а даже куда более ощутимой. Развернувшись, Крэ вышел за дверь. Тут же в острый край его панциря упёрся кожаный лоб слоновьей головы. Проповедник своими толстыми пальцами вцепился в клешню и верхнюю руку канцероида со всей безумной силой пытаясь развести их в стороны, а ракообразное намотало на нижнюю руку его хобот и с не меньшим усилием тянуло вниз. Две могучие туши вцепились друг в друга, трясясь от мышечного напряжения. Безучастный Синий лишь повернул в их сторону кольчатую голову, выбежавший из спальни Баскервиль бегал вокруг, бестолково вис на их конечностях, приговаривая: «Джентльмены, джентльмены, всё в порядке, конфликт исчерпан!» Палач, сообразив, что орать в такой ситуации бесполезно, отошел в сторону, кивком головы указав на мутантов Валуну. Амфибоид, не менее сильный, чем два повздоривших чудовища, протиснулся между их животами, выпрямился и, разведя в стороны упёртые в их головы перепончатые руки, сумел немного расцепить слона и канцероида. Они отпустили друг друга и разошлись по углам коллектора, один отводимый успокаивающим его псом, другой прикрывающей его жабой. Когда свара улеглась, Палач огляделся по сторонам и спросил: «Слышьте, а где наш шулер-то?»

В это время Валет, не обращая внимания на призывающие его оклики, сидел, обхватив руками колени в полутёмном расширении коридора. Натянув на голову свой серый капюшон, он вытаращил безумные глаза на обрамлённый сырыми кирпичными стенами квадрат земляного пола. В свете синего химического фонаря вдалеке приближался разыскивающий его Палач в сопровождении Крэ, но картёжник не обращал на них внимания. Потому как пред ним, совершенно отчётливо видимый в полумраке, вновь стоял призрак Ромы Трупа. Как шулер ни моргал, не вертел головой, пытаясь стряхнуть наваждение, покойник в багровом плаще всё так же был здесь. Гнойник на месте его вырезанного глаза медленно пульсировал. Не помогли Валету ни процедуры в клинике, ни самовнушение, ни алкоголь. Теперь он видел Рому практически постоянно. Более того, галлюцинации с каждым днём приобретали больший размах. Вместе с видением, шулера преследовал малопонятный шёпот убитого, в который вклинивались другие голоса — тех, кто в разные периоды его жизни на глазах у Валета покинул этот мир. А следом начинали являться и они сами.

Вот и сейчас коренастая фигура начала медленно поднимать вверх свои руки и из земли под её ногами начали вылезать другие покойные, копошась и извиваясь как черви. Пол извергал из себя мертвецов, среди которых было много узнаваемых лиц. Вот, выбросив вперёд как плети руки, на которых среди разлагающихся серо-сизых мускулов проглядывали кости, повернув в сторону Валета лицо, наполовину превратившееся в голый череп, подползал к нему Гаспар в своей грязной клетчатой футболке. Неподалёку поднимался измазанный в земле Шут, подволакивая подрезанную картёжником ногу. Тут была и мать Валета — раздувшаяся старуха с лицом, скрытым спутанной копной седых волос, и давно умерший отец, чья вывернутая набок голова висела на его груди. За ним тащилась идущая откуда-то из земли намотанная вокруг шеи верёвка. Рома Труп гордо стоял среди кучи мёртвых, будто их король, тишину коридора наполняло невнятное бормотание их голосов, оглушая несчастного картёжника. Нет, они являлись Валету неспроста! И не зря на зеленоватом немолодом лице старшего товарища застыло такое суровое укоряющее выражение. Это совесть его посыпалась! Вот она какая у него была, отвратительная и гнилая, как и он сам! Все они доверяли ему, многим из них он был дорог, к некоторым, даже к этому проклятому дураку, он успел привязаться. А он всех их подвёл! Кого предал, кого продал!

Он не сразу понял, что Палач наклонился над ним, тормоша за плечи и что-то спрашивая. Вид разглядывающего его своим чёрным глазком на стебельке Крэ вернул Валета в реальность. Видение исчезло, голоса затихли. Но он знал, что это лишь временная передышка и стоит ему вновь остаться одному…

— Лёха, — Его повёрнутое к шефу лицо в свете фонаря и само напоминало покойника. — Мне походу край приходит! — с трудом выдавил из себя Валет.

— Слышишь Димас, не к месту ты закосить решил! — скривился Палач. — Чего, не по Сеньке шапка для тебя? Далеко зашли? Так вали вон в любой тоннель, только понимай, что далеко ты…

— Ты в натуре никого не видел здесь? — сорвавшимся голосом перебил его Валет.

Германов отрицательно помотал головой и спросил, кто, по его мнению, здесь был. Картёжник долго молчал. Палач переспросил ещё раз, после чего картёжник тихо произнёс:

— Зажмуренные. Целая, в душу их, толпа. Они по всем тоннелям за мной ползают.

— Родственники и друзья, — неожиданно прогудел Крэ. — Они пытаются контактировать. Пытаются говорить. — Его пахнущая гнилой рыбой туша нависла над сжавшимся на полу Валетом, несмотря на отсутствие интонации, это явно были вопросы.

Валет нервно закивал. «Наклони голову» — скомандовало ракообразное, растопырив пальцы на одной из своих хитиновых рук. Безумный страх смерти как иглой пронзил Валета от головы до пят. Вот и всё, отыграл ты свою последнюю игру! Светанул мутанту карты, а они полное дерьмо оказались! Теперь он удостоверился в том, что ты сбрендил, и сейчас скинет тебя, как ненужную шестёрку! Однако жить-то, по большому счёту, было незачем, стремится теперь не к чему, да и вконец измотало его ухудшающееся здоровье и бессонные ночи, наполненные параноидальным страхом. Паника отступила так же быстро, как и началась. Вот зачем покойники появлялись — они звали его к себе! Ещё миг, и Крэ быстренько сломает ему голову, после чего Валет присоединится к разлагающейся толпе людей, чьим судьбам не посчастливилось перехлестнуться с его, займёт-таки Валет свое законное место в колоде неудачников! Сняв капюшон, он послушно подставил канцероиду шею.

Мутант положил острые пальцы на его взмокшую кожу и несильно надавил на точки сбоку от торчащих позвонков. Там что-то шевельнулось, картёжник тихо зашипел от боли.

— Нужно в больницу, — констатировал Крэ, убирая руку. — В другую больницу. В той тебя заразили. Это паразит.

В полумраке покойницкой, над столом, на котором лежал голубоватый мешок с покинувшей сей бренный мир Лизесс, мерцала красноватая голограмма её обнажённого тела. Ящер стоял у стены и, испытывая лёгкий оттенок грусти, размышлял над её судьбой. Она всё-таки была его коллегой, пусть и достаточно далёкой от деятельности, которой непосредственно занимался он. А ещё она была молодой самкой, немного наивной, если не сказать глуповатой, и достаточно жизнерадостной на вид. Там, в твёрдой голове с помутневшими круглыми глазами рождались мысли и стремления, в покрытой чешуёй груди без вторичных половых признаков трепетало от волнений и переживаний её сердце. Она хотела нравиться противоположному полу и наверняка бы расстроилась, если бы знала, что трое самцов разного вида и возраста будут бесцеремонно разглядывать её наготу без тени восхищения. Фар ухмыльнулся собственным мыслям и прогнал их. Как будто самке думать было больше не о чем. Эх ты, Абдельджаффар Максудович! Взял и трагически оборвавшуюся жизнь в рыбьи чресла свёл. Прав всё-таки Нуаре, настоящий ты шовинист!

Пользуясь тем, что покойная являлась предметом восхищения сладострастного сома, Ящер уговорил Цареградского запросить дополнительную экспертизу, к которой привлёк лучшего нейрохирурга ведомственного госпиталя. Сделать это удалось лишь на следующий после теракта день, так как до вечера во всех медицинских учреждениях города царило безумие. В данный момент невысокий чёрный орнитоид с жёлтым клювом, одетый в серый халат, из-под которого выглядывала жёлтая рубашка с полукруглым воротом, в компании ещё оного знакомого Фара, курчавого патологоанатома, проводил мини-консилиум по поводу причины смерти ихтиоида. Повернув голограмму боком и увеличив участок шеи, дрозд тыкал удлиненным мизинцем в мерцающие жабры, поучая молодого коллегу.

— …Обычный рисунок прогрызенных ими каналов, однако, вот здесь, на месте внедрения в шейную мускулатуру, они становятся прямые, — пощелкивая клювом, показывал он. — И потом, отслоение тканей у позвоночного столба, говорит о размере, нехарактерном даже для мутировавших жаберных сосальщиках, что позволяет сделать вывод, о, как минимум, двух видах трематод.

— Однако полость при вскрытии была заполнена только «дактилогирусами» и их выделениями, — возразил патологоанатом, скрестив руки на груди.

— Есть у меня одно предположение, но оно несколько из так сказать, теоретической области. Ещё в институте у нас были лекции по нейропаразитизму. Будь мы в Континентальной Федерации, в исторической области Калифорния, можно было предположить, что она заразилась океанической трематодой, контролирующей поведение рыб.

При этих словах доктора Арафаилов подошёл поближе и спросил:

— В каком смысле: контролирующей?

— А в прямом. Личинка червя цепляется за жабры, прокладывает себе путь к головному мозгу и опутывает его. Там сосальщик изменяет гормональный состав, заставляя рыбу агрессивнее себя вести, плавать ближе к поверхности и даже выпрыгивать из воды. А всё для того чтобы её съели птицы, в телах которых и заканчивается жизненный цикл паразита. Вот они! — Дрозд поискал в голограмме над браслетом файл, озаглавленный «Euhaplorchis californiensis», и показал остальным. — Только в нашем случае это невероятно. В первую очередь потому, что этот процесс происходит в теле низших животных и ни одного заражённого таким образом мутанта зафиксировано не было из-за сложности нервной системы. Представляете, какой бы это был нонсенс: ихтиоиды-зомби, которые пристают к орнитоидам, требуя, чтобы их склевали заживо! Плюс к тому, покойная происходила от вида пресноводных рыб, тот червь обитает в океанической воде.

— А паразиты этого вида не могли эволюционировать настолько, чтобы приспособиться? — не унимался Фар, рискуя показаться невеждой двум существам с биотехническим образованием.

— Нет, господа, вряд ли специалисты клиники, где её вскрывали, упустили бы возможность первыми зафиксировать новую научную сенсацию! — Специалист по трупам нарушил покой анатомички сдавленным смехом.

— Стоп! Какой такой клиники? Она лечилась не у нас? — сверкнул глазами Ящер.

— В частной, принадлежащей отставному учёному, которого весь города расхваливает, правда я так и не понял, за какие такие достижения. Некоторые ваши коллеги предпочитают его услуги, и друг другу рекомендуют. Я, как доктор, считаю это наследственным заболеванием, берущим свои корни в нездоровых человеческих временах. — Ерничая, разглагольствовал дрозд. — Когда весь мир охватила эпидемия купли-продажи, медицинские услуги тоже стало принято продавать, причём, как и всё остальное, в максимально броской обёртке, рассчитанной на то, что пациент априори глуп и никаких органов познания мира, кроме глаз, у него нет. В итоге, качество медпомощи у нас оценивается по дорогущим лекарствам, вкупе с бесплатными полотенчиками и конфетками, а квалификация специалистов по улыбающимся медсестрам в чистых халатиках. Кстати, для тех из них, кто на мимику не способен, в контрактах есть такие пункты, да простят меня вселенские силы, как «добродушная фиксация жавл». И не просто «никто», а «совсем никто» не считает нужным проверить лицензию доктора и убедиться, что перед ним, к примеру, специалист по гастроэнтерологии маммолоидов, на которого учатся семь лет, а не ветеринар, которого готовят за два. Вот к каким печальным последствиям это… А что это за звук такой отвратительный?

Патологоанатом и капитан переглянулись, после чего Фар посмотрел на свой всё громче пищащий браслет, всё ярче сверкающий тремя белыми всполохами. Оглушённый каскадом возникающих в его голове догадок, офицер не слышал ни рассуждения нейрохирурга, ни сигнал экстренного общего сбора. Это было нехорошо. Это говорило о том, что собирающиеся в городе демонстрации превращались в народные волнения, либо произошёл новый теракт. Фар бросился было к выходу, но остановился в дверях.

— Валентин Григорьевич, спасибо большое! Номер счёта мне перешлите, и пожалуйста, — умоляюще сцепил он руки, — максимально полную информацию о той клинике!

Какой именно коллега порекомендовал её несчастной Лизесс, он сам уже догадывался. Прыгая через две ступеньки, Ящер побежал по полутёмной лестнице. В этот миг, подтверждая худшие его предположения, по всему зданию медицинской станции раздался страшный оглушающий скрежет, после которого взволнованный голос отправил в город все труповозки разом, объявив: «Угроза массовой гибели! „Хароны“ с первого по третий — на выезд!»

— Не берусь судить, что у вас страшнее: позывные или сигнал тревоги! — заявил орнитоид, торопливо снимая халат и отдавая его собирающему чемоданчик эксперта прозектору.

— Специально гремелку не меняем! — ухмыльнулся тот, выключая голограмму. — А вдруг кого всё-таки поднимем?

Из семиэтажного здания песчаного цвета, расположенного на пересечении двух центральных улиц города, торопливо выбегали офисные работники. Сужающиеся потоки напуганных существ в разноцветных костюмах, таща в руках папки с документами и рамки портативных компьютеров, просачивались между эсэсбешных броневиков, оцепивших прилегающую территорию. Над перекрытыми улицами зависли две чёрные элашки, сквозь какофонию сигналов застрявших в пробке автомобилей звучал транслируемый ими голос, сообщающий о спецоперации и призывающий сохранять спокойствие. Однако, вопреки записанным уверениям, в прогретом солнечными лучами воздухе начинающегося вечера повисло тревожное напряжение.

Протиснувшийся сквозь заполнивших тротуары эвакуированных, к толпе которых присоединялось всё больше праздных зевак, Абдельджаффар вышел к зданию, ища полковника Толоконникова. Вершина возвышающегося справа от него строения имела ступенчатую структуру: опоясанный балконом четвертый этаж был увенчан площадкой меньшей площади, на которую воля архитектора взгромоздила небольшой трёхэтажный куб с большими вертикальными окнами. По информации анонимного источника, оно было заминировано. Оценив его высоту, капитан, покачал зелёной головой, разочаровавшись недальновидностью местного начальства. Оцепление нужно было сдвигать на несколько кварталов, иначе при взрыве завалит и эсэсбешников и всю эту бестолковую толпу.

А в ней уже начиналось брожение. Недовольное роптание перемежалось агрессивными выкриками в сторону властей. Кое-где мелькала разновидовая молодёжь в знакомом монохромном камуфляже, правда уже без покрашенных в красный цвет шевелюр. Однако за оцепление никто не совался и суетящиеся рядом эсэсбешники не обращали на недовольных никакого внимания. Кирова руководила эвакуацией, неподалёку от неё Цареградский координировал действия сапёров. В своих костюмах, обшитых похожими не большую чешую серыми треугольными бронеплпастинами и в шлемах, обзорная часть которых представляла собой выдающийся вперёд клин, специалисты по разминированию напоминали футуристических рыцарей. Группами по двое, сопровождаемые небольшими роботами на гусеничном ходу, они поочерёдно спускались в подземную парковку здания. Мимо Фара пробежал радостно поздоровавшийся с ним Солтанов. Притормозив стажёра, капитан спросил у того, где Этьен.

Штаб развернуть ещё не успели, и Толоконников, окружённый новой группой майора Нуаре, изучал планы здания прямо на капоте броневика. Среди людей и мутантов в чёрных жилетках стоял поджарый маммолоид-ягуар в салатовом деловом костюме. Он что-то показывал на планах когтистым пальцем, а за ним стояли ещё два представителя администрации, готовые отвечать на вопросы.

— А вот это что за большая труба? — спрашивал Нуаре.

— Это городской канализационный канал, но с коммуникациями здания он связи не имеет. У нас только два возможных входа: через парковку от соседей и кабельный канал, где ввод электричества.

— Простите, я прослушал, — влез в разговор Арафаилов. — Каково назначение комплекса?

— Нижний ярус — торговые представительства, верхний — городской архив, — ответил за администратора полковник. — Две версии: либо заметают следы сделок своих нанимателей, либо это давление на малый бизнес.

— В первом случае давно бы подорвали, — возразил Фар. — Второе правдоподобней.

— Подожди! — прервал его волк, приложив палец к уху. — Чего такое? Где, какой сектор?

Дослушав информацию, полковник куда-то побежал. Ящер и Нуаре последовали за ним. На другой стороне улицы истошно сигналя, прямо через толпу к оцеплению пытался проехать блестящий джип. С трудом открыв дверцы, расталкивая недовольных людей и мутантов, из него вылезали охранники в белых футболках с фиолетовыми узорами на плечах. Матерясь, они прокладывали дорогу к оцеплению своему шефу — немолодому мужчине в белом, застёгнутом на все пуговицы плаще. Его голову венчал треугольный седой ёжик, а вместо глаз белели два киберпротеза с чёрными точками зрительных сенсоров вместо зрачков. Он недовольно морщил выбритое лицо, и подталкивал медленно продвигающихся вперед охранников белым набалдашником зажатой в руке трости. Однако возле чёрных джипов его движение остановилось. Стоящие в оцеплении эсэсбешники и не думали его пропускать, наставив дула автоматов в лицо охранникам. Старик протиснулся вперед, схватил за шиворот попавшегося ему под руку сержанта.

— Да кто ты такой, чтобы передо мной стоять? — презрительно скрипел он. — Я главный энергетик города!

— Крейбахас! — окликнул его подоспевший Толоконников. — Куда ты к чёртовой матери лезешь? Мы только всех оттуда вывели!

— Полковник, мы с тобой равноправные члены Городского совета! Нет у тебя никакого права нам мешать!

— Согласен, тебе нет. — Волк оскалился и достал из кобуры свой пистолет. — Но, ни один твой охранник, ни водитель, да и вообще никто, кроме тебя, до входа не дойдёт. Лезь в заминированное здание один. Расступись! — прорычал он.

Оцепление отошло в сторону, но мускулистые мутанты в белых футболках начали пятиться назад, стреляя глазками по сторонам. Крейбахас гневно раздул ноздри, перевёл взгляд с вершины здания на ствол в руке полковника, и тоже остался стоять на месте. В это время неподалёку, сдувая желтеющую листву с деревьев на аллее, приземлялась большая белая элашка, продолговатая, с двумя парами турбин по боками. Её овальная дверь отъехала вбок, и оттуда появился господин Хепру собственной персоной. Богомол расправил складки своего фиолетового передника и, сопровождаемый лишь своим секретарём в сером костюме и оранжевом галстуке, неторопливо пошёл к оцеплению. Ему расталкивать зевак не приходилось — толпа сама потихоньку расступалась перед ним, будто гладь воды, разрезаемая носом незримого корабля. Заметив главу «Солар Глобал», господин Крейбахас со своей свитой поспешили обратно к своему автомобилю, и через несколько секунд ни одной белой футболки заметно уже не было.

Полосатая фигура богомола неподвижно замерла возле оцепления, скрестив на груди украшенные шипами руки. Убрав пистолет, Толоконников в сопровождении Ящера пошли к тому месту, где остановился инсектоид. Неподалёку от него в толпе кто-то выкрикнул: «Чёртово ворьё, из-за вас всё!» Следом хрюкающий голос продекламировал: «Да, хоромы богачей у нас не взрывают!» Хепру не пришлось даже поворачивать в их сторону голову, достаточно было движения чёрной точки на большом фасетчатом глазе. От аллеи по толпе прошла косая волна, пошатнув работников и любопытных, качнувшихся в такт её движению. Миг спустя раздался сдавленный вскрик, из-за спин собравшихся вылетел парень в монохромном камуфляже, которого подхватили два вооружённых дубинками человека в серо-чёрной форме охранников Промзоны и уволокли за элашку. От второго недовольно зеваки расступились, как от прокажённого. Свободный художник Вильгельмо испуганно озирался в образовавшейся вокруг него пустоте. Перед ним возник длиннозубый вурдалак в синем плаще. Завернув когтистой клешнёй его толстую руку за спину, Рохха нагнул завизжавшего свина и быстро утащил сквозь толпу следом за первым недовольным. Все вокруг испуганно притихли, думая над тем, что вряд ли кто-либо когда-нибудь ещё увидит несчастных крикунов.

— Господин офицер! — сверкнув чёрными зубами, обратился Хепру к полковнику. — Моя организация может чем-то помочь вашей?

— Спасибо, ситуация полностью под контролем ССБ. — возразил волк.

— Мы не намерены нарушать ваш запрет о привлечении службы охраны, — заверил секретарь богомола. — Мы можем предоставить наблюдательные дроны и организовать термическое сканирование здания со спутника.

— Ещё раз вас заверяю, что Союзная Служба Безопасности располагает достаточными техническими средствами для успешного преодоления кризисной ситуации. Прошу вас покинуть зону возможного теракта и не подвергать опасности собственные жизни. — Виктор Сергеевич оставался непреклонен.

Высокопоставленный инсектоид молча развернулся и пошёл обратно к своему летательному аппарату. Офицеры вернулись к импровизированному штабу. Прочитав разочарование в глазах Фара, волк пояснил:

— Эти куда опаснее Крейбахаса. Примешь один раз их помощь и потом всю оставшуюся жизнь будешь им обязан. Это ещё те данайцы! Да и потом, места заложения у нас почти все определены.

— И много их?

— Дюжина, — ответил Этьен. — Там почти весь их запас со склада.

Абдельджаффар задумчиво постучал чешуйчатыми пальцами по капоту броневика, и вдруг бросился к задней его дверце за бронежилетом.

— Ты куда собрался? — удивился олень.

— Внутрь! Анонимный звонок, странный интерес больших шишек, — размышлял он вслух, застёгивая лямки. — Они не намерены ничего взрывать! Палач в архиве, где наверняка есть что-то порочащее Хепру!

— Как он туда пролезет мимо оцепления?

— А никак! Он оттуда и не уходил после того как они заложили заряды.

Толоконников одобрительно кивнул.

— На первой — оцепление, на четвертой — сапёры… Ваша третья! Веду вас лично! — предупредил он, настраивая частоты в браслете микромобильника.

Предусмотрительно велев стажёру оставаться у штаба, олень принялся напяливать броню, опергруппа последовала его примеру. Пока Фар сбегал к айтишникам и скачал себе в микромобильник поэтажный план здания, четверо вооружённых эсэсбешников, с торсами, обтянутыми широкими кольцами обшитых чёрной тканью бронеполимерных пластин с красными эмблемами, ожидали его между декоративных полуколонн у главного входа, наставив дула автоматов на двойные стеклянные двери. «Внимание, работает сводная группа! Тишина на канале!» — предупредил Нуаре, назначив всем позывные по порядку, в котором они стояли.

Первым в здание ворвалась абсолютно чёрная рогатая фигура майора. Фар следовал за ним, положив на предплечье выставленной вперёд правой руки с пистолетом левую, над котором мерцала жёлтая голограмма плана. Третьим, покачивая маленькой головой на длинной поросшей короткой тёмно-серой шерстью шее, семенил лейтенант Меркушев, рядом с ним грузно топал Мясо. Целясь в пространство перед собой, рептилоид сжался так, что его квадратный лоб оказался на одном уровне с бугристыми красными плечами.

Замыкал их боевой порядок капитан Гедеон Плаас, коллега хорька и Камолина по Отделу Общественной Безопасности. Этот мужчина неспортивного вида, с небольшим животом, утянутым бронником, красил свои короткие курчавые волосы и безусую бородку клином в свинцовый с металлическим отблеском цвет. Вооружённый коротким пулёмётом «Милита» с поворачивающейся вокруг ствола ручкой под цевьём, разработанном специально для уличного боя, офицер бегло осматривал дальние углы полутёмного холла, заставленного кадками с карликовыми деревьями.

Ящер пробежал вперёд, приоткрыл дверцу лифтовой шахты, посветив туда фонариком под стволом.

— Лифты наверху, — шёпотом сообщил он, вернувшись назад к группе.

— Какой наблюдение! — ядовито скривил чёрно-белую морду хорёк. — Здание обесточили, они застряли.

Взглянув на маммолоида, Арафаилов презрительно ухмыльнулся. Плаас поспешил объяснить манеры коллеги:

— Хорь, недельку не потреблявши, становится злой и тупеет. И не догоняет своей думалкой, что после эвакуации они должны были быть внизу.

— Ты этого, зелёный, — тряхнув головой, извинился Меркушев. — Ты не обращай…

— Три лестницы. Архив на пятом и шестом, — рассмотрев голограмму, констатировал Нуаре. — Я по центральной, вы по двое, — указал он двумя пальцами на рептилоидов и теплокровных офицеров, — по широким боковым.

Плаас с Меркушевым побежали направо, Бао — налево, но Фар пошёл не с ним, а двинулся следом за оленем. Тот остановился, вопросительно кивнул головой.

— Прикрою если что, — небрежно бросил Ящер, и хотел было идти вперед, но майор остановил его, схватив за чешуйчатое плечо.

— Слушай Фар, у меня тоже есть привычка держать руку на пульсе событий, но я старше тебя по званию и опытнее! И не надо вот этой своей ненужной опекой меня унижать и подрывать мой авторитет, иначе крепко поругаемся! — вежливо предупредил Этьен, совсем не по-дружески сжав свои большие чёрные пальцы. — Левая лестница! Это приказ!

Бессмысленно было спорить, совершенно была не та ситуация. Фар хотел было предупредить, чтобы майор не заходил на этаж один, но понял, что и этим он напрасно обидит у того, кто, не раздумывая, пошёл за ним в заминированное здание, да ещё всю свою группу с собой повёл. Поднимаясь по блестящим мраморным ступеням вслед за Чжуном, Фар, пытался заставить себя принять тот факт, что невозможно нести абсолютную ответственность за всех, кто рядом с тобой, нужно уважать их право принимать решения и совершать ошибки.

«Ликан — первому!» — в радиоэфире раздался позывной Виктора Сергеевича. — «У тебя на шестом движение! Оба выхода на нижних перекрыты!»

«Четвёртый — Ликану! На воздух внимание, был прецедент!» — притормозив на площадке меду этажами, предупредил Мясо, вспомнив, как Палач улетел прямо у него из-под носа.

«Воздух закрыт. По второму кольцу выводим на крыши „леонарды“» — заверил начальник.

Добежав до нужного этажа, Абдельджаффар увидел, что стеклянная рамка двери задвинута изнутри большим металлическим шкафом с ящичками. Вместе с Бао они попробовали приоткрыть ёё, навалившись плечами, но безрезультатно.

«Второй — первому! Пятый этаж перекрыт!» — сообщил Ящер.

«Третий — подтверждаю! У меня все верхние!» — Плаас с хорьком тоже оказались отрезаны.

Со сторону Нуаре дверь оставалась открытой. Пройдя немного вперёд по светлому этажу, заставленному рядами массивных архивных шкафов, Этьен увидел, что на другом его конце большие окна опускаются до самого пола, превращаясь в большие двери на балкон. Дав команду двигаться через него, майор вернулся на лестничную клетку, ступенька за ступенькой продвигаясь выше. Если бы он прошёл по этажу чуть дальше, то мог бы заметить, что за одним из шкафов валяется пустое пластиковое ведро, а вокруг разлита вода, будто кто-то недавно вылил его содержимое на себя. И мокрые следы армейских ботинок ведут к тем самым дверям на балкон.

Двигаясь вдоль парапета, рептилоиды подходили к углу. Едва завернув, они увидели пред собой на больших бежевых плитках пола сжавшуюся в большой тугой комок серую массу с вытаращенными жёлтыми глазами и искривлённым хищной ухмылкой беззубым ртом. Ни Мясо, ни Ящер не успели опустить оружие, как бугристая куча прыгнула вперёд, превратившись в полёте в мускулистого амфибоида. Ударив Бао в живот плечом, жаба сбила его с ног вместе со стоящим за ним Фаром. Навалившись сверху, Валун опустил на голову шинизавра несколько могучих ударов. Отползший назад Арафаилов поднял руку и выпустил по борцу короткую очередь, но тот, вовремя отклонившись вбок, поймал его запястье и дёрнул на себя. Пользуясь инерцией его движения, капитан успел вскочить на ноги, однако его голова оказалась зажата между локтём и подмышкой амфибии. Развернувшись и навалившись мокрой скользкой грудью на голову матерящегося по-китайски Бао, Валун второй рукой захватил его шею и начал душить обоих. Где-то этажом выше прогремели приглушённые выстрелы.

Меркушев и Плаас, появившись из-за другого угла, бежали вперёд, петляя между расставленных по всему балкону подстриженных кипарисов в больших горшках. Издали стрелять в эту серо-красно-зелёно-чёрную кучу сцепившихся хладнокровных было рискованно. Но близко они подбежать не успели: стекло сбоку от них взорвалось с громким звоном, окатив офицеров градом мелких осколков. Они оба инстинктивно присели и закрыли руками головы, в этот миг из окна появился розовый с коричневыми разводами остроносый панцирь. Наступив на край горшка большой когтистой ногой, Крэ выбрался на балкон, пригвоздив к полу Гедеона ударом клешни по свинцовой голове и вырвав из короткопалых лап Меркушева оружие. Развернув ручку своего автомата и перекатившись на спину, Плаас прорезал пространство над собой длинной очередью, заставив канцероида отпрыгнуть назад, после чего, оттолкнувшись от невысокого бетонного ограждения балкона, вскочил на ноги, прикрыв собой хорька. Тот достал топорики и, оскалив мелкие жёлтые зубы, выгнул шею и зашипел из-за его спины.

Тем временем Фар, пользуясь мокрой кожей жабы, суме просунуть руку между своей шеей и его бицепсом, не дав пережать одну из своих артерий. Достаточно крепкий Бао тоже не поддавался: он перевернулся в захвате и, уперев колено в плитку, потихоньку пытался встать на ноги. Ящер в меру своих сил помогал ему поднимать эту земноводную тушу. Однако Валун сменил тактику и поднялся сам. Лягнув пяткой серого армейского ботинка Абдельджаффара в промежность, он отпустил его, завел перепончатую лапу под живот Мяса и закинул того себе на плечо. Развернувшись вокруг своей оси, амфибоид швырнул вопящего старшину в двоих оставшихся стоять на ногах эсэсбешников. Перелетев через них ударив их в спины, шинизавр боком упал на край парапета и свалился с балкона, успев зацепиться одной рукой за декоративные завитки с наружной его стороны. Стоящий ближе всех к нему Плаас опустил автомат и, перевалившись через ограждение, подал ему исчерченную красными линиями порезов руку, в этот миг хорёк атаковал ракообразное.

Изогнув своё гибкое тело, злобно скалящийся мутант увернулся от могучего замаха большой клешни, проскребя по ней топориками, и устремился вперёд, с двух сторон целясь остриями чёрных лезвий в глаза креветки. Прикрыв переднюю часть панциря двойным блоком парных рук, Крэ отошёл вбок, позволив лейтенанту проскочить мимо него и развернуться, а сам в это время завёл под свой живот правую руку с оттопыренным пальцем на клешне. Первый звуковой удар раскрошил ближайший горшок с кипарисом, разметав вокруг комья земли. Меркушев успел отскочить подальше, но Крэ выпрямился и ударил второй раз, прямо в защищённую бронежилетом грудь офицера. Прогнувшись назад, как тряпичная кукла с болтающимися конечностями, хорёк отлетел к дальнему краю балкона. Держась за ушибленную грудь, он свернулся на полу в тёмно-серый клубок. Канцероид развернулся, схватил левыми руками ноги пытающегося вытянуть Чжуна Гедеона и оторвал его от пола. Увлекаемый нелёгкой тушей старшины, кудрявый капитан перевалился через парапет и полетел вниз вместе с ним. К счастью для них, падение было недолгим и закончилось на балконе четвёртого этажа. А на пятом, поднимающийся на ноги Фар, одной рукой держащийся за промежность, другой вцепившись в пистолет, злобно раздувал ноздри, оставшись один против двух чудовищ.

Они потихоньку подходили к капитану вместе, серая гора, за которой возвышался розово-коричневый шпиль. Валун широко улыбался, спрашивая у ракообразного: «Ну а этот чего у нас — полетает или полежит?» Тот не ответил, но для Фара его молчание было страшнее любых угроз. Одно присутствие канцероида, а уж тем более перспектива снова оказаться в его хитиновых клешнях парализовала волю, мешала принять правильное решение. Ящер успевал выстрелить в одного из них, но убивать жабу было бесполезно, а Крэ даже несколько пуль могли не остановить. Мгновение оставалось для решения страшной дилеммы, которой на самом деле не существовало, так как под ней пряталась другая: одному погибнуть, либо утащить за собой амфибоида? Ситуацию спас приходящий в себя Меркушев.

«Западный балкон, пятый этаж. Огонь на себя!» — прозвучал в эфире его голос.

Зная, что случится через миг, Ящер бросился на землю и закрыл голову руками. Увидев это, Крэ бросился к разбитому окну. Валун округлил жабьи глаза, замешкался. Неподалёку поднялась и зависла в воздухе чёрная элашка. Заметив её, амфибоид вжался в пол и совершенно по-жабьи пополз следом за Крэ, а над его головой, обгрызая край песочного цвета парапета, разбрасывая вокруг бетонную крошку, засвистели потоки пуль. Передние края турбин блестящей на солнце элашки извергали белый огонь, осыпались водопадами разбитые стёкла, корчились расстрелянные кипарисы.

«Отбой, отбой огню!» — закричал Фар, когда серый мутант переполз с балкона на этаж. Пустив напоследок длинную очередь в пространство за большими дверями, элашка накренилась бок и отлетела. Фар заглянул за поломанное пулями ограждение. Внизу Плаас помогал подняться на ноги засыпанному крошкой Бао. Увидев Ящера, он поднял вверх большой палец. Капитан доковылял до хорька, который сидел в углу балкона, тяжело дыша и уверяя, что через минуту встанет. Но судя по страдальческому выражению чёрно-белой морды, надеяться на это не приходилось. Арафаилов вызвал на этаж медиков. Нужно было дождаться остальных и идти через расстрелянный этаж наверх, потому как от Нуаре не было никакой информации и это было не к добру.

Этьену было не до того, что происходит этажом ниже. Этьен, на свою беду немногим ранее нашёл Палача. И не его одного. Дойдя до шестого этажа, он немного подождал у стеклянных дверей. Здесь располагался цифровой архив, электронные версии документов, хранящихся в металлических ящиках на пятом. Помещение было просторным и светлым. Центр его занимали столы с голографическими мониторами, по стенкам между окнами стояли серые прямоугольники процессоров. Судя по мигающим на них синим огонькам, они работали от резервного источника питания. Нуаре поворачивал свою чёрную удлинённую голову, оглядывая зал, и не замечал никакого движения. Он решил пройти внутрь, не дожидаясь остальных. За дверями царила тишина, нарушаемая лишь лёгким гудением процессоров. Неслышно переступая, олень шёл между столов, в зелёном прицеле выставленного вперёд «Абенда» отображались контуры похожих на большие перевернутые блюдца мониторов. Над одним из них, недалеко от лифтов по правой стене, мерцала прозрачная белая голограмма, а рядом застыл странный неподвижный силуэт. Прицел не опознал его как живое существо.

Майор опустил автомат, подошёл еще ближе. Боком к нему стояло что-то человекоподобное, похожее на ржавую статую. Для робота она была слишком мала, хотя очень его напоминала. К ржавым отделам вели по три белёсых пневмотрубки. К неровным цилиндрам, которыми заканчивались руки и ноги, было снаружи приделано что-то напоминающее человеческие кости. Слишком маленький грудной отдел состоял из прикреплённых к центральной пластине дуг с острыми краями, между которыми белели рёбра, очень уж похожие на настоящие. Голову этой непонятной статуи полностью закрывал цилиндрический ржавый шлем с двумя приделанными по бокам острыми рогами. В одной из рук была ручка упёртого в пол большого топора. В миг, когда майор вспомнил, где он такой видел, внутри ржавых рёбер что-то загудело и машина повернула в его сторону голову. Из открытой лицевой части шлема на обескураженного офицера глядел разрезанный надвое человеческий череп, в вертикальном пропиле блестели три глазка зрительных сенсоров.

Этьен выстелил в голову ржавому монстру, но тот с нехарактерным для машины проворством пригнулся, развернулся вокруг своей оси, проскребя секирой по полу, и с размаха обрушил страшный удар на стоящий между ним и офицером стол. Затем, отступив на шаг в сторону, робот скосил второй, за который отступил Этьен. Страшная машина оказалась здесь не одна: заметив движение слева, олень поднял вверх руки с автоматом, на который пришёлся удар дубинки со свинцовым набалдашником. Этьен увидел перед собой чёрную собачью морду сэра Баскервиля, скалящуюся редким зубами. Бандит отвёл назад дубинку и попытался снизу попасть ей в подбородок офицера, но олень отклонился назад, позволив свинцовому шару просвистеть перед своим носом, после чего впечатал колено в селезёнку пса и, подняв автомат над собой, ударил прикладом прямо в начищенный металлический шлем. Раздался звон, бандит упал на задницу, но Нуаре пришлось отбежать назад, так как на выручку Баскервилю спешил робот, выбросив острие секиры вперёд, как копьё. Олень пустил в сторону робота несколько коротких очередей, пули выбили искры из ржавого шлема и рёбер, но машина продолжала наступать, размахивая топором и превращая в щепки столы перед собой. Так что офицеру приходилось пятиться всё ближе к одному из процессоров возле окна.

Этьен почувствовал несильный удар в спину, на секунду повернув голову, он увидел за собой чёрную маску с вышитым красным топором. А Палач, поняв, что лезвие приделанного к дробовику топора не пробило бронежилет, нажал на курок. Грохнул выстрел, оленя бросило вперед прямо на робота. Машина ударила его ручкой секиры в нос. Офицер упал на спину, выронив автомат. К нему подбежал сэр Баскервиль, несколько раз ударив дубиной по спине, когда тот перевернулся и попытался встать. Уткнувшись в пол разбитым носом, олень снова упал. За окнами загремела канонада.

Палач отбросил ногой подальше автомат и нажал кнопу на голографическом пульте управления роботом, прикреплённом к запястью. Рогатая железяка опустила топор и отступила, снова став неподвижной. Пёс подбежал к окну, увидел извергающую огонь элашку, и побежал открывать лифтовую шахту, бросив Палачу на ходу:

— Надеюсь, ты всё скачал, потому как очень надо валить. И ждать громил наверное незачем. Там не кисло их покрошило.

— Тормознем ещё чуть, вдруг вышли, — возразил Германов и повернулся к поверженному майору. — Ну чего, мудло рогатое, это ты меня искал? Ну вот, ты меня нашёл!

Олень лишь тяжело дышал и ничего не ответил. Палач пнул его в бок. Тут вопреки надеждам Геннадия, в дверях появились Крэ и Валун. Канцероид указал на процессор, мутанты с натугой оторвали его от пола и, оборвав провода, отволокли к дверям, перегородив им вход. Трясущийся от напряжения Валун, проходя мимо лежащего офицера, заметил:

— О, а это тот! Который меня посадил!

— Так давай его накажем! За рога подержи! — велел Германов.

Поколдовав в оранжевой голограмме пульта, он отошёл к лифтам. Костлявая машина ожила, подошла к эсэсбешнику и занёсла над своей ржавой головой топор. Солнечные лучи блестели на замершем в воздухе лезвии секиры. Все присутствующие тоже замерли. Сэр Баскервиль не сразу понял, что он видит, а когда понял, не мог поверить своим глазам. Валун был ошарашен не меньше пса. Он перестал трястись, испуганно вертел своей серой овальной головой и что-то сбивчиво отрицательно окал, отходя спиной вперед к открытой шахте лифта. Палач посмотрел на него, слегка наклонив голову, и произнёс:

— Извини, Валун, но я сразу понял, что слишком ты ссыкливый. Но ничего, хорошо себя сегодня показал, со мной ты не пропадёшь, Крэ вон поддержит. Для этого и нужны кореша.

— Ты чего творишь? — Гена подскочил к Палачу и схватил тот за занесённую над пультом руку. — Убери железяку к чёрту! — рычал он.

— Это тебе не железка, а брат мой! Которого из-за них всех убили! — Алексей оттолкнул его плечом и провёл рукой над пультом.

Рогатый робот повернулся в их сторону, уставившись на сэра Баскервиля пустыми глазницами белого черепа. Пёс посмотрел на машину, на стоящего сбоку от них канцероида, поднявшего вверх свою клешню и медленно отводящего палец на ней. А потом увидел глаза Палача. В прорези маски сверкали два бездонных омута ненависти. На него смотрело слабое, трусливое существо, ненавидящее весь окружающий мир за свою слабость и трусость. Существо, одержимое идей, что его настоящую жизнь, где ему не надо презирать себя за то, что он не такой, каким он хотел себя видеть, украли и испортили. Существо самовлюблённое, которое жалость к себе довело до одержимости доказательствами своего мнимого превосходства. Сер Баскервиль видел в глазах Палача себя. Он тоже всё это чувствовал и очень часто, особенно после того, как при нём убили его отца. Но Германов воплощал в себе квинтэссенцию этих чувств, и она являла собой чистое безумие. Не искажённое восприятие действительности, как у Проповедника, а самое, что ни на есть осознанное, разумное желание творить зло. Убийство нескольких десятков безликих для него людей и мутантов не удовлетворило Палача. Теперь стремился обрушить всю свою ярость на куда более сильное и целостное существо, волею слепого случая оказавшегося в его власти, видя в нём воплощение тех сил, которых он боялся и ненавидел. И пытаться его остановить было всё равно, что вырывать кость из пасти бешеного пса. Геннадий видел перед собой того, кем он сам мог стать. И он ужаснулся увиденному.

Схватившись двумя руками за металлический собачий череп у себя на голове, Баскервиль отошёл в сторону, сжав губы. Офицер, упёршись локтями в пол, пытался подняться. От его носа тянулась вниз красная нить крови. В забаррикадированную дверь стучали, за ней слышались взволнованные крики и мат.

— Да не ссыте вы, не такой я кровожадный, — усмехнулся Палач и нажал на голограмму.

Прочертив диагональ, секира со свистом опустилась, перерубив оленю рога чуть выше основания и руки в локтях.

Всё это происходило на глазах у Фара. Он всё видел через щель в стеклянной двери, из-за края поваленной перед ней серой махины с лампочками. Арафаилов, Бао и Плаас навалились на ней все втроём, потихоньку сдвигая баррикаду. Ящер пытался протиснутся в проём, когда небольшой человекообразный робот ударил топором, слышал протяжный страдальческий рёв Нуаре, видел, как остальные бандиты прыгают в открытую шахту лифта, прицепившись к тросам внутри. Он уже почти пролез, когда Палач показал ему отрубленные руки Этьена, швырнул их в шахту следом за спустившимся туда роботом. Фар несколько раз выстрелил, но не попал. Подбегая к майору, лежащему на спине, бьющему мускулистыми обрубками рук и разбрызгивающему вокруг фонтаны тёмно-бордовой крови, Арафаилов собрал в кулак всё хладнокровие, на какое был способен рептилоид.

Он заставил себя забыть, что пред ним его товарищ, запретил даже на долю секунды представлять, что Этьен может сейчас чувствовать. Перед ним была машина, созданный природой механизм, в гидравлической системе которого стремительно падало давление. Нужно было становить падение, пока оно не дойдёт до критического уровня. На бегу отцепляя с пояса аптечку, он разрывал зубами пакетик с гемостатическим порошком, зажал коленом один обрубок, быстро засыпал срез, после чего двумя движениями выдернув из лямок свой поясной ремень, со всей силой стянул его вокруг предплечья оленя. В лифтовой шахте рядом что-то загрохотало и заскрежетало, подбежавший Чжун бросил автомат и уселся на судорожно дёргающиеся ноги майора. Фар приступил к наложению жгута на второе предплечье, скользкими окровавленными пальцами отцепив лямку от автомата Мяса. Этьен перестал дёргаться и, искривив рот, закатывал большие глаза. Гедеон докладывал о том, что бандиты обрушили за собой лифты.

Миг спустя здание сотряс гулкий взрыв, произошедший где-то в его глубине. Арафаилов сразу понял, что зарядов было не двенадцать. Подвал комплекса не имел соединения с канализацией, но Палач его для себя проделал. А сейчас все кто работает под землёй, в панике кинутся наружу, и потом перекрыть трубу уже не успеют. Это всё было не так важно, как держать руку на артерии майора, вколоть ему поддерживающее сердцебиение средство и дождаться медиков. Они должны были быть уже рядом, этажом ниже, у Меркушева. Гедеон снова и снова запрашивал их, всё громче и громче крича в радиоэфир. Фар сидел возле умирающего коллеги, измазанный в его крови, темнеющей и свёртывающейся на его зелёной гладкой чешуе, и удивлялся ощущению, никогда прежде не испытанному. Время почему-то текло слишком медленно. Сердце стучало слишком быстро, десятки тысяч мыслей успевали пронестись в голове, а помощь всё не приходила. Каждая секунда тянулась настолько долго, что казалась бесконечной…

Сэр Баскервиль прятался в полумраке продуктового склада, укрывшись за охлаждёнными, запаянными в пластиковые пакеты, коровьими ногами. Они висели плотным рядом, снизу сопло охладителя обдавало их голубоватым газом, кроме прочего, заглушавшего все посторонние запахи. Такая мера предосторожности была не лишней, ибо Гена подозревал, что один из тех, за кем он следил, был вовсе не человек и мог его учуять. Глядя в дырку между пластиковыми складками, он наблюдал, как Палач встречается со своими работодателями.

Германов, одетый в чёрную куртку, стоял к нему спиной. Сегодня вечером он был без своего чёрного колпака. Перед ним, устроившись на большом ящике, сидел, закинув ногу на ногу, человек в сером пальто с капюшоном, лицо которого скрывала оранжевая смеющаяся маска. Палач называл его Араб. Напротив него, прислонившись спиной к стеллажу с консервированными овощами, замерла вторая серая фигура. Существо в сшитом из треугольных лоскутов комбинезоне, поверх которого была одета просторная короткая куртка с отвёрнутым на плечи высоким воротом, носило высокие серые сапоги на ребристой подошве и жёлтую маску с озлобленным выражением лица. В обеих руках с укрытыми перчатками тонкими пальцами, этот странный худой субъект держал небольшой толстый чемоданчик. Его-то и опасался пёс.

Палач протянул Арабу микродиск, многозначительно заявив:

— Здесь первая часть того, что мы добыли. Остальное отдам после полного расчёта.

— Это вопиющее недоверие с вашей стороны, — прогудело репродуктором существо в жёлтой маске.

— Нет, нет, господин Варг, господин Палач имеет полное право требовать гарантий, — успокоил компаньона Араб. — Он не просто сделал работу другого, он сделал её блестяще. Так что пора нашим деловым отношениям выходить на новый уровень. Вот смотрите, — он жестом попросил чемодан, — это ваш новый личный счёт в одном из наших банков, полностью официальный. Приложите палец!

Араб указал на светящийся прямоугольник внутри чемоданчика. Миг спустя на микромобильник Германова пришло сообщение: над запястьем засветилась голограмма суммы с множеством нолей. Палач скорчил серьёзную гримасу и удовлетворенно закивал.

— Попрошу Вас проявить терпение и через некоторое время, когда уладить разногласия с властями станет несколько проще, Вы сможете воспользоваться ими по своему усмотрению, — продолжил Араб. — Не секрет, что в наших планах было создать с помощью вас и Квирина равновесие в так сказать неофициальных настроениях города, но теперь, после того как наш доблестный воитель предпочёл покинуть нас в самом конце пути, город достанется вам одному. Подвалы, консервы, маргинальные подчинённые — всё это пройденный этап. Пора вам расти. Одно «но»! — Поднял он вверх палец в серой перчатке. — Необходимо будет представить вас остальным. Для этого мы устроим встречу в отделении нашего банка. Там вы, кроме прочего, предадите нам оставшиеся микродиски, и, после сканирования глаза, вступите во владение средствами. Так мы полностью завершим нашу сделку, и создадим тем самым базу для нового, куда боле спокойного и долговременного сотрудничества!

Троица пожала друг другу руки и, после того, как обладатели оранжевой и жёлтой маски покинули склад, Палач тихонько свистнул, призывая сэра Баскервиля выходить из своего укрытия.

— Ну чего, убедился? Видел это? — Алексей махал пред чёрным носом голограммой и радостно улыбался.

— Убедился, — сухо ответил Баскервиль.

— Гена, братан, я для этого и взял тебя с собой, чтобы ты сам всё услышал! — схватив маммолоида за чёрные шерстяные плечи, добродушно увещевал Палач. — Это серьёзные люди, с ними кидалова не будет. Ты не огорчайся из-за Крэ, он дуболом, он таким нам и нужен, или на то, что в архивах я там психанул. Думаешь, я внатуре скелета с топором за брата принял? Ты один способен это понять, ты знаешь, что такое страх, какую он власть дает! Этому я у тебя научился, я понял, зачем паук, жилетка. — Алексей поправил кости на груди пса, наклонившего голову и сверлящего чёрными глазами. — Ты решил, что я попутал, занесся? Нет, я умею быть благодарным, я искореню недоверие это! Я когда пойду к ним, я возьму тебя с собой, тебя одного! Пусть видят, что городу придётся считаться с нами обоими!

Сэр Баскервиль слегка улыбнулся и кивнул. Обрадованный его согласием, Палач пошел собирать в ящики продукты, призывно махнув рукой:

— Раз уж сами сюда пришли, нормального хавчика наберём. А то жаба приносит только то, что он походу в своём болоте ел!

Гена не умилился его излияниям, не восхитился обретённым богатством, даже не удивился его наивности. Он молчал и размышлял о привычке Проповедника стучать пальцем ему по лбу. Был у них как-то давно разговор. В дождливый вечер они сидели пьяные в своём «офисе» в гаражах. Слон, едва ворочая языком, заявил:

— У меня… три глаза… и у тебя… три глаза…

— Да неееет братаааан, у нас с тобой по два, — мотнув головой, возразил Баскервиль.

— Этими я гляжу. — Слон оттянул пальцами свои веки, сделавшись ещё уродливей. — А вот этим вижу! — После этих слов он утвердительно стукнул себя пальцем в лоб.

И вот теперь, в полутёмном складе, Гена понял, что его старый кореш вовсе не свихнулся, отнюдь! Пёс снова улыбнулся, в этот раз куда более искренне. Зачем вообще останавливать катящийся с горы камень? Надо лишь отойти в сторону и сделать так, чтобы он не раздавил тебя!

Палата на четвёртом этаже госпиталя, в которой поместили Нуаре, была на порядок удобнее той, в которой некоторое время назад приходил в себя Фар. Кирова сделала всё, чтобы её верная правая рука, оставшаяся без обоих своих, ни в чём не нуждалась и не скучала. Возле Этьена дежурила симпатичная медсестричка с короткими бледно-розовыми волосами под цвет сетчатой безрукавной пижамы мутанта, стоящий рядом с койкой стол был заставлен фруктами, у стены напротив мерцали кольца управляемого голосом монитора. Однако скрасить страдания майора не получалось. Ящер заметил, что даже его чёрная шерсть перестала блестеть. Олень неподвижно лежал, распластав по широкой койке с приподнятой головной частью обрубленные предплечья с затянутыми синеватыми повязками ранами, и смотрел куда-то в противоположную от медсестры стену. Попросив её выйти, Абдельджаффар присел на белый стульчик в углу просторной светлой палаты.

— Терций Сикстиевич Цареградский. Я думал: кто же так назвал сома-то? — Фар решил развлечь товарища беседой на постороннюю тему. — А оказалось, что он у вас детдомовский. В константинопольском приюте, где он вырос, или стамбульском, я не знаю, как точно называется место, там теперь одни исторические развалины вместо города, содержали по десять воспитанников в камере. Вряд ли можно назвать комнатой наполовину затопленный водой каменный мешок старых турецких бань, где вместо имён номера присваивали. Будущий полковник был третий из шестого десятка. Немного вульгарной латыни — и мы получаем благороднейшее имя!

Этьен не реагировал. Он лишь повернул на другой бок голову с заклеенными медицинским гелем разветвляющимися на два обрубками рогов. Его безразличный взгляд следил за покачиваниями верхушки березы за окном. В лучах яркого утреннего солнца её желто-зелёная листва играла золотистыми переливами.

— А ты сына его видел? — продолжил Арафаилов. — Он, оказывается, тоже служит в ССБ, в региональном центре. Только характер у него далеко не отцовский. У него и морда-то бандитская, вся в шрамах, и повадки. Или Цареградский-старший таким же был, а с возрастом подобрел?

— Фар. — Олень посмотрел на капитана глазами, полными слёз отчаяния. — Пристрели меня. Я всех об этом просил, так что тебя никто не обвинит.

Ящер встал и долго смотрел на него. Потом достал из кобуры свой пистолет, передёрнул затвор под прямоугольником охладителя, и положил ствол на стол рядом с фруктами. Этьен вопросительно перевел взгляд с пистолета на Фара. Зелёное вытянутое лицо рептилоида застыло в саркастической гримасе.

— Бери, стреляйся. Ты же у нас самостоятельный. Хватило же ума одному на кучу дебилов с роботом полезть, и тут что-нибудь придумаешь!

— Тебе смешным это кажется? — гневно взревел олень, привстав и махнув правым предплечьем так, будто он хотел схватить что-то со стола и швырнуть в Арафаилова.

— А ты чего здесь устроил? — зарычал в ответ тот. — Тебя зачем спасали, суицидник?

В приоткрытую дверь вбежала испуганная медсестра, Фар поспешил успокоить её и выпроводить обратно. Олень обессилено упал на койку.

— Да кто я теперь такой-то? Обрубок! — произнёс он скорбным голосом. — Кому я теперь нужен?

— Боишься, что тебе вместо киберпротезов крюк с вилкой поставят? — ухмыльнулся Ящер.

— Не в этом дело. Всё равно уродливый инвалид…

— Вот в чём дело! Как теперь олицетворять собой идеал красоты? — Фар подвинул стул ближе к койке и сел рядом. — Знаешь, зачем я регулярно тренируюсь? Для меня самосовершенствование самый продуктивный способ жить. Развивать разум, волю и тело, чтобы быть максимально готовым к возможным жизненным трудностям. И сам процесс является целью, а не результат, который зависит от чёртовой тучи обстоятельств, помимо моих усилий. А ты сделал из своего члена божество, а из тела культ. Только вот твой организм это не ты. Это масса связанных между собой химических веществ, которая постепенно разрушается и в один прекрасный момент исчезнет с концами. Он тебе не принадлежит, ты в займы его получил от вселенной, и рано или поздно вернёшь, разом или по частям. Ты это твои стремления, поступки, твой вклад в окружающий мир. Знаешь, кому ты по-настоящему нужен? Не своим разнокалиберным шлюхам, а детям и матери. Если постараешься, они тебя примут любого, с рогами или без, и пример твоего отца это доказывает.

Фар неторопливо убрал пистолет обратно в кобуру. Нуаре молчал, поджав в задумчивости губы и глядя на золотящуюся листву. Наконец, лицо его смягчилось, он ухмыльнулся и произнёс:

— Собственно, я его судьбу и повторил. Ладно! Время, наверное, нужно просто. Привыкну. Ты мне лучше расскажи, ради чего я жизнь-то свою загубил?

— Пока на всяких левых информационных ресурсах обнародовано немного, — довольный оживлением Этьена, принялся рассказывать ему Фар. — Ваш мэр, этот благообразный пузатый мужчина с окладистой бородой, был, как оказалось, в числе акционеров дорожно-строительной компании «Наоко Бриджес энд Тонелз», или НБТ. «Солар Глобал» выделили мэрии средства на улучшение коммуникаций Промзоны и города, мэр добавил к ним кредиты других компаний и часть городского бюджета. Излишне говорить, что новых дорог появилось десяток, остальные оставили грунтовками, пройдясь по ним для вида скрепером, так ещё и «глобалисты» за месяц до сдачи работ затащили НБТ себе в концерн, таким вот чудесным образом ввернув потраченные сбережения.

— И теперь общественность знает, что они с мэром ограбили город, — констатировал майор.

— Да. Тот не дожидаясь, пока из его шкафа вылезут остальные скелеты, после чего его найдут бездыханным, подал в отставку. Проект выборов в первом чтении принят не был из-за вето Виктора Сергеевича, потому теперь во властной верхушке идет игра в царя горы, где каждая более или мене крупная компания Промзоны пытается пропихнуть наверх своего представителя. Там наверняка сейчас весело: подкупы, угрозы, заговоры. Как на древних конклавах по избранию святейших Римских Пап. Только, пока последнее слово остаётся за «Солар Глобал», белый дым над мэрией ждать бесполезно. Так что им теперь нужно сделать так, чтобы мы ополчились на Хепру и, пока он будет доказывать, что он не осёл, а богомол, все эти моськи начнут неистово рвать на куски пошатнувшегося слона. А та из них, кто сумеет под шумок взобраться на кресло мэра, окажется ближе всего к его горлу. А теперь спрашивай.

— Ну и как же нас с ним стравить? — задал олень единственно возможный ожидаемый вопрос.

— В Управлении работал террорист, возможно сам того не зная. Его подготовили с применением технологий контроля сознания, разрабатываемыми концерном Хепру. Заговорщики, «Пирамида», как я их называю, подкинули в своё время нам Шута, чтобы мы примерно представляли, с чем будем иметь дело. И если бы их настоящая марионетка успела натворить бед, мои столичные владыки обрушили бы на полосатую голову Хепру весь государев гнев. Только теперь им сделать это будет труднее, ибо я знаю и личность террориста и место, где его таковым сделали. — Желтые глаза Ящера воодушевленно блестели.

— Туда наведывались?

— Рано. Если это сделать сейчас, остальные заговорщики разбегутся. Осталось найти связующие звенья и прихлопнуть их всех разом. — Фар опустил свою правую зелёную ладонь на левую. — Одним днём, как король Филипп Красивый — тамплиеров. Французский кстати король, уж эту-то историю ты должен знать.

— Да, ты говоришь тому, кто к фамилии лишнюю букву приписал, чтобы она поизысканней звучала, — оскалившись пожелтевшими квадратными зубами, мотнул головой Этьен. — Заинтриговал? Не отвлекайся! Кто их агент?

— С ним я попал в точку, и красноречивее любых доказательств то, что когда его вызвали под бестолковым предлогом в Управление, он вдруг взял и бесследно исчез. Угадай с двух попыток: это человек, у которого вдруг всё начало валиться из рук, который стал сам на себя не похож и много времени проводил с другом, которого никто и никогда не видел…

— Камолин? — удивлено протянул олень.

Спрятавшись в мокрой листве у стены, отделанной серой мозаикой, большой сине-белый робот начал осторожно срезать крепления металлопластовой оконной рамы, нарушая ночную тишину скрежетом отрезного диска и выбрасывая в сырой полумрак расширяющиеся потоки искр. За полминуты закончив работу, машина осторожно вынула серый квадрат с тройным стеклопакетом и почтительно отступила на несколько шагов назад, позволив перелезть через подоконник чёрной фигуре в шлеме с небольшим гребнем.

Проникнув в кабинет, Квирин усилил режим ночного видения в своей маске и подошел к двери между причудливо развешанных по одной из стен белых прямоугольных шкафчиков с выгравированными снежинками. Приоткрыв её, он внимательно осмотрел прилегающее помещение, вернулся в кабинет, включив круглый компьютер на изогнутом рабочем столе и воткнув в один из его входов проводок кубического прибора с красным огоньком.

— Ты готова? — тихо спросил Эреб. — Смотри, нас интересует период три — три с половиной месяца назад, — напомнил он после прозвучавшего в коммуникаторе утвердительно ответа.

Но в этот миг под потолком замигали голубые огоньки камер, из одного из них, более яркого, чем остальные, заструился поток голубоватого цвета, превратившись в полупрозрачную фигуру старика в блестящем халате с двумя голубыми полосами. Большая голова с заплётенными в косы волосами и бородой повернулась в сторону ослепленного вспышкой Квирина. Из динамика под потолком раздался голос:

— Взломав мой компьютер, ничего ты в нём не найдешь.

— Я удивлён, что здесь не нашёл тебя самого. — Квирин снял с седой головы шлем, зажмурил на несколько секунд глаза. — Доктора Артамонова полгода не было дома, и я был уверен, что он не выходит из своего кабинета, отсюда руководя своим театральным кружком.

— Какие опрометчивые обвинения! — Мерцающая голограмма прошлась по кабинету и уселась за своим рабочим столом.

— Какое неуместное возмущение! — Артём Маркович подвинул стул и сел напротив, точнее, из-за формы стола, оказался немного сбоку. — Учитывая то, что ты предпочёл пообщаться, вместо того, чтобы сообщить о моём визите в ССБ. Как ты объяснишь это, товарищ Старший? Так ведь тебя называет твои клоуны в разноцветных масках?

— Мне было интересно посмотреть на тебя вживую. Воинственный идеалист, при этом не полоумный фанат, в наше время редкость. Встречный вопрос: ты не нашёл ни меня, ни нужные тебе данные, почему ты ещё тут?

Квирин молчал. Два грозных старика, живой и голографический, мерили друг друга взглядом. Чёрная кираса и серебристый халат, красные мечи и голубые полосы. Артёму Марковичу казалось, что он видит пред собой двойника из некой параллельной реальности, в глазах которого пылает такой же, как и у него самого, гнев. Но в мерцающем призраке даже это, святое для Эреба чувство, имело совсем другую основу. Судя по тому, что он успел узнать о докторе Артамонове, тот разочаровался в окружающей его действительности, после того как чужая корысть оказалась сильнее его собственной. Однако Квирин нарушил повисшую в освещаемом проектором мраке кабинета напряжённую тишину:

— С разорвавшейся в Управлении бомбой у тебя теперь ничего не выйдет…

— Бомбой? — разочарованно скривился призрачный Артамонов. — Вылезай-ка ты отсюда так же, как влез, а то действительно ССБ вызову!

— Не надо быть буквалистом, я по ожидаемый тобой эффект! — отмахнулся Эреб. — Но твою задумку пока ещё можно осуществить. И я хочу тебе в этом поспособствовать.