В окно светило солнце. Снаружи, во внутреннем дворике, слабый ветер шевелил листья оливы. Чувствовалась свежесть, которая бывает после бури. Ураган оказался настолько сильным, что тинатам пришлось сутки скучать в кельях. Теперь насельники пользовались любой возможностью, чтобы выйти на воздух. Но если старшие чинно и благородно прогуливались мимо сада по галерее, то малышня с удовольствием плескалась в лужах, разбрызгивая грязь, и гонялась друг за другом по всей территории обители. Разогнать детей и заставить вымыться удалось только угрозой лишить их ужина.

В такой прекрасный день стоило как можно шире распахнуть ставни и наслаждаться теплом. Эртанд же оставил ровно такую щель, чтобы рабочий стол не погрузился в темноту, и сосредоточенно трудился над рабскими ошейниками.

Прятал стыд в работе.

Вигларт свое обещание исполнил. В тот же вечер, сразу после поминок, отправился к стражам и вытряс у них имя человека, который носит для Эртанда письма. Как выяснилось, провинился еще и Аствет, с тем же мужчиной пославший пару весточек родственникам в Тамин-Арван.

В общем-то, между Астветом и Эртандом дружбы никогда не было. Так, простая вежливость. Но и она лучше, чем тихая ненависть. Ведь Эртанд свои письма сжег первым делом, как только покинул трапезную, а Аствету отпроситься под видом какой-нибудь чуши и поступить точно так же ума не хватило. Думал, наверное, что уж его-то в нарушении правил никто не заподозрит.

Его письма Вигларт с чувством и расстановкой зачитал вечером перед всей обителью, на общем, нарочно для это созванном собрании. Естественно, озвучены были самые идиотские куски.

Наказание толстяк, которому скоро исполнялось сорок, перенес намного хуже, чем Эртанд. Жилистому молодому тинату ограничения в еде были нипочем, к тяжелой работе он привык. Аствет — нет. Получилось, что наказали его, а настоящий виновник отделался легкой усталостью.

Обычно добродушный толстяк время зря не тратил. Когда буря закончилась, и тинаты ходили по кельям, делясь друг с другом радостной новостью, в дверь Эртанда никто не постучал. В трапезной он ловил на себе неприязненные взгляды, бросаемые будто на прокаженного. Каждый тинат хоть раз в жизни да нарушал правила обители. Никто не хотел, чтобы правда выплыла наружу. Особенно перед новым настоятелем, который не преминет обнародовать все ошибки, снабдив их остроумными комментариями.

Никто не рвался стать новым посмешищем, как Аствет.

Но встречались и совсем другие взгляды. Тэйхис смотрел на Эртанда беззлобно и широко улыбался, хотя сесть рядом не осмелился. Да и в бурю он пару раз заходил в келью старшего тината, спрашивал, не надоело ли ему добровольное изгнание, пока другие тинаты вместе коротали долгие часы.

Приветливость мальчишки Эртанду показалась странной. Улланду тот не верил, обходил его стороной, как все. А тут с чего вдруг интерес?

Одному Лейсту все было нипочем. Он и в келью заваливался без спроса, притаскивая "контрабандную" колбасу, о которой Вигларт понятия не имел, и в трапезной плюхался рядом, не замечая кислые морды других тинатов. И теперь он хлопнул дверью в рабочую комнату, впустив из коридора запах лекарственных трав, с которыми в соседнем помещении работал другой тинат. Прошел мимо полок с инструментами, дернул на себя ставни. Поцокал языком, оглядывая друга.

— Чахлая ро-оза в руке моей роня-ает лепестки-и, — вдруг пропел Лейст. — Сестра у меня эту дурацкую песню все время пела. Только первую строчку помню.

Эртанд скривился, повертев в руке ошейник. Стоило вздрогнуть от неожиданности — и зачарованное стило, которое рисовало по металлу, как по маслу, прочертило лишнюю линию. Нат безнадежно испорчен. Волшебные свойства у ошейника будут какие угодно, но только не те, что нужно.

Обруч, печально звякнув, упал под стол, в сундук с выбраковкой.

— Ну и к чему эта песня?! — обрушился Эртанд на друга. — Я из-за тебя материал потратил!

— Пф, новый пришлют. Уж на что богачи не скупятся, так это на рабские ошейники.

Успокоившийся маг кивнул. В самом деле, от года к году заказов на них становилось все больше. Право продавать магические ошейники принадлежало только силанской короне, и наверняка казна неплохо пополнилась благодаря этому.

— А песня вот к чему: ты сейчас сам зачахнешь как ро-о-оза, — Лейст снова пропел последнее слово. — Того и гляди лепестки осыпаться начнут.

— Какие еще лепестки?

— Да какие-нибудь. Какие у тебя есть?

Эртанд в ответ на этот поток чуши покачал головой. Он не понял ничего, зато Лейст откровенно веселился.

— Ты уже слышал? — спросил друг, как обычно, перепархивая с темы на тему, как бабочка с цветка на цветок. — Половину огорода водой залило. Прощайте, овощи. И кладбище подтопило.

— А могила Улланда?

— Камни твои смыло, и придется еще раз земли сверху набросать.

Эртанд огорченно вздохнул.

— Была бы плита, все было бы в порядке.

— Была бы плита, она бы покосилась. Стражи там ругались — уши вяли. Это же не нам плиты на место ставить. Так что старику Уллу, считай, еще повезло.

На сей раз Эртанд улыбнулся. Иль покарал неразумного сына? Ну-ну. Скорее, благословил единственного умного человека во всей обители.

— И конечно, никого не взволновало, почему в конце лета в долину пришла двухдневная буря, которые бывают только зимой, — язвительно произнес он. — Интересно, как это объяснил Вигларт?

Лейст пожал плечами.

— Да никак. Откуда ему знать, что для нас готовит Великий Иль?

— Трактовать Божью волю в отношении Улланда ему это не помешало.

Друг хмыкнул и шепотом добавил:

— Ну, если из столицы напишут, может, Вигларт все это как-нибудь и объяснит.

Они рассмеялись. Иногда казалось, что у настоятеля нет своего мнения. Все слова он повторял за архитинатом, гонцы от которого появлялись раз в декаду.

Эртанд немного расслабился.

— И все-таки, Лейст, зачем ты пришел? Пошутить? Отвлечь меня от работы? Новости я бы все равно узнал.

Друг замялся, подергал ставень, подошел к полке с книгами и бесцельно переставил томики с основными натами, которые должен был знать работающий в этой комнате тинат. Эртанд к ним никогда не прикасался — все необходимые иероглифы он знал наизусть.

— А вот что-то не по порядку стоят. Непорядок. Вот как я скаламбурил! Ха-ха…

— Лейст, — строго произнес маг.

— Извини, я просто не знаю, как начать, — друг помял рукав мантии. — Ко мне только что Вигларт пришел. Попросил, чтобы я вел уроки истории.

— Что?!

— Ну да. Он же последние дни тебя заменял. Сказал, что не успевает. Ты же не против, если я возьму твои записи? А, Эрт?

Эртанд потрясенно молчал.

Он уже смирился с тем, что его отстранили от преподавания. Не больно-то и хотелось. Если бы не жесткая нехватка учителей в обители, он бы за это никогда не взялся. Обидно было то, как Вигларт его вышвырнул — по дурацкому поводу, прямо при учениках. А теперь он отдает его предмет другому человеку. И кому — Лейсту!

Нет, Лейст — хороший парень. Веселый, незлобивый. Правда, большая часть науки в его уме не задерживалась. Бывший настоятель доверил ему обучать самых юных учеников азам создания магических предметов, а в остальное время предписал заниматься простым тинатским трудом: зачаровывать оружие на остроту, вещи на прочность. Ничего сложнее Лейст сделать не мог — не хватало силы.

И вот теперь ему отдают место Эртанда.

Друг смущенно потеребил светлые вихры на затылке.

— Слушай, ну я же не нарочно.

— Да ничего… Честно. Не знаешь, чем же так занят Вигларт, что у него нет времени заниматься учениками?

— Не-а. Но у его покоев сегодня целая очередь из гонцов. Наверное, проверяет, какие разрушения принес ураган. Если нам запасов не подвезут, скоро не одни вы с Астветом будете на хлебе и воде сидеть. Так я могу взять твои записи?

— Конечно, — неохотно ответил Эртанд. — Они в келье, в сундуке справа от двери.

Лейст просиял. Даже бледные веснушки на щеках — и те как будто засверкали от радости.

— Спасибо! Ну, в самом деле! — он ринулся к выходу, уже выскочил в коридор, вдруг опомнился и вернулся, сунув лицо в проем. — Я все верну!

После этого друг исчез окончательно.

Эртанд долго смотрел ему вслед. Затем взял чистый ошейник, стило и начал рисовать сложный иероглиф. Думать не хотелось — мысли могли завести в такие дали, куда заходить не следовало. А что еще могло спасти от самого себя, как не тяжелый труд?

Стило рисовало на обруче линию за линией. Нат "рабство" был настолько сложным, что покрывал узором почти всю узкую ленту металла. А ведь в него вплетались дополнительные мотивы. Прямые, жесткие штрихи — чтобы рабы не могли лгать, когда им приказывают. Острые углы, изломы — чтобы они не смели ослушаться хозяев и выполняли каждое требование. Узлы — чтобы ошейник нельзя было снять без применения магии. Рабство — это пожизненно.

Маг не отрывал стило от обода, хотя руки слегка подрагивали. Подлинное искусство тинатов крылось не в том, чтобы создать сложный рисунок, а в том, чтобы наделить его силой. Каждый мастер добивался этого по-своему. Улланд говорил, что воображаемой иглой захватывает внутри себя нить и как будто бы вышивает предметы, которые нужно зачаровать. Эртанд находчивостью похвастаться не мог и пользовался классическим способом — представлял, как будто из него через стило течет струйка магии.

Один Иль знал, как это выматывало. Эртанд взмок от напряжения. По виску потекла раздражающая капля. Маг наклонил голову, чтобы щекотание не отвлекало от работы. Он уже почти закончил нат. Будет обидно, если рука сорвется на последних штрихах.

Острие вывело завершающий завиток. Капля пота сорвалась со щеки.

Кап!

Плеск почудился такой, словно она упала в море. Эртанд моргнул. Когда он открыл глаза, мир изменился.

Все состояло из кривых линий. Очертания и цвета предметов сохранились, но теперь на них как будто накладывался второй слой — рисунок углем, состоящий из узлов, широких и узких лент, неизвестных символов. "Схема", — снова, как перед трапезной, пришло на ум. Малая часть иероглифов постоянно приобретала новую форму, ходила волнами, не замирая ни на миг. Большая же оставалась неподвижной, будто высеченная резчиком на каменной плите.

И все же от них рябило в глазах. Эртанд собрался опустить веки, как советовал Улланд, и…

И не стал этого делать. Любопытство победило.

Попытка разобрать что-то в хаосе линий отзывалась острой болью во лбу. Поморщившись, маг опустил взгляд и лишь сейчас заметил, что тоже состоит из вихрящихся линий.

От неожиданности Эртанда вздрогнул и выронил стило. Оно со звоном покатилось по каменному полу. Неимоверно сложный узор в груди мага изменился и сплелся по-новому.

Эртанд затаил дыхание, следя за линиями. Он сообразил, что нат — а это не могло быть ничто иное, кроме как отражающий его сущность иероглиф, — отреагировал на страх. Сейчас он уступал место интересу, и схема опять медленно меняла очертания. В то же время некоторые линии оставались неподвижными, а на их фоне складывались новые узоры.

Маг внимательнее к ним присмотрелся. Казалось, он мог узнать некоторые, но какая-нибудь черточка вдруг извивалась червем и значение ускользало. Эртанд закусил губу, выискивая хоть что-то знакомое.

Нашел. В середине груди жесткими прутьями вклинился намертво въевшийся в память и иногда снившийся по ночам нат. Эртанд был готов поклясться, что это "рабство", но все-таки заметил некоторые отличия. К примеру, не было добавленного на ошейники рисунка, который заставлял говорить только правду. Зато было много другого, что цеплялось за края иероглифа, опутывая новыми и новыми смыслами.

"Несвобода", — внезапно понял Эртанд. Это не "рабство", это близкий ему по значению нат "несвобода".

Линии опять понеслись в безудержном танце. От их хороводов начало тошнить. Эртанд не выдержал и закрыл глаза, для верности положив сверху ладонь.

Так он сидел почти четверть часа, отмеряя время по собственному сердцебиению и слушая обрывки тинатских разговоров за окном. Никто не обсуждал ничего стоящего, ничего настоящего. Болтали обо всякой чепухе: мозолях от сандалий, каше на завтрак, несносном ученике, который поленился выучить урок. Кое-кто беспокоился о подтопленном огороде, но решил, что Вигларт со всем разберется. Он же настоятель.

"Надоело".

Эртанд встал, положил ошейник в сундук для готовых изделий, убрал стило в ящик с инструментами, а затем направился к двухэтажному флигелю, в котором жили женщины. Магов среди них не было, только "служанки для утешения", как любовниц стыдливо именовали в документах. Тинаток селили в отдельных обителях.

Еще возле крыльца душновато запахло цветами. Из окна лилась неумелая мелодия лиры. Игравшая девушка иногда не попадала в ноты, и подпевавшие подруги ее журили. Кто-то в глубине дома громко рассмеялся.

Весь мир мог встать с ног на голову, но в царстве женщин не менялось ничего.

От мысли, как Эртанд прижмет к себе Юссис, настроение понемногу улучшалось. Маг взбежал на второй этаж и постучал в комнату любовницы.

— Почему так рано? — раздался возмущенный голос. — Ты же сказала, что придешь через полчаса! Ой…

Дверь открылась. На Эртанда уставились большие зеленые глаза. Юссис явно никого не ждала — длинные русые волосы разметались по плечам, а на теле была одета одна полупрозрачная сорочка. Маг залюбовался видневшимся сквозь нее хрупким силуэтом.

— Я поднял тебя с постели?

Юссис хлопнула ресницами, мгновенно преображаясь в коварную соблазнительницу. В голосе сразу обнаружилась хрипотца, которой только что не было и в помине. Девушка распахнула дверь и принялась ходить по комнате, наклоняясь так, чтобы Эртанд мог во всей красе наблюдать ее ягодицы. А поднимать ей пришлось много что. Заколки, какие-то шкатулочки, ленточки — разные женские хитрости были разбросаны по всему маленькому посещению. Даже на балдахин Юссис умудрилась закинуть одно из платьев, которые занимали кровать.

— Заходи, сладкий. Прости, пожалуйста, я думала, это Кари. Мы с ней хотели повышивать вместе. Ты рановато что-то… Настоятель не будет ругаться?

Будет. Срок наказания не закончился, а Эртанд не выполнил заданную на сегодня работу.

— Мне все равно, — признался он.

Юссис остановилась.

— Эрт, солнышко мое, ты не боишься его злить еще больше? Он же запретит тебе видеться со мной.

— Будешь скучать по мне? — улыбнулся он.

— Ну конечно! Светик мой ласковый, я ж тут без тебя от тоски помру.

— Кари составит тебе компанию.

— Ой, эта Кари! — Юссис поморщилась и с загадочным видом добавила: — Сейчас что расскажу…

Пока она щебетала, расчищая кровать от хлама, Эртанд устроился в кресле. Он очень долго подбирал для себя женщину и теперь с удовольствием ею любовался. Юссис лучше всех отвечала его требованиям: невысокая, хрупкая, необычно загорелая для силанки. Ее фигура не поражала идеальностью пропорций, но мага это не волновало. Однажды Юссис призналась, что в борделе не пользовалась популярностью из-за узких бедер и узловатых рук, на которых сказалась утомительная работа прачкой в детстве. Но умела она многое. И еще она хотя бы немного напоминала Лил.

В отличие от некоторых тинатов, которые приписанных к обители женщин ни во что не ставили и обращались с ними, как вздумается, Эртанд Юссис берег. В ответ она его боготворила и выполняла все, что он просил. Маг надеялся, что любовница делает это искренне, а не потому, что для бывшей проститутки родить ребенка от тината было единственным шансом прилично устроиться в жизни. Особенно если у ребенка тоже откроется дар и его заберут с глаз долой. Поэтому очередь стать спутницами тинатов никогда не иссякала, и далеко не всегда сюда рвались публичные женщины. В редких случаях любовницы возвращались в обитель и жили здесь годами, на деле становясь тинатам женами.

Но кое-кто все же тосковал. Не было здесь, видимо, чего-то, что встречалось только на воле.

— Скажи, — прервал Эртанд пустую болтовню любовницы, — тебе бы не хотелось обратно в Тамин-Арван?

— Ты боишься, что я тебя не люблю? — обиделась красавица.

— Нет. Я имею в виду, не скучно ли тебе тут? Может, чего-то не хватает?

— Чего? У меня есть ты, эта взбалмошная дурочка Кари, платья и все вот это, — она обвела рукой уютную комнатку. — Кормят каждый день, сытно, делать ничего не надо, только о тебе заботься, гладь да ласкай. Зачем мне в Тамин-Арван? Руки до крови стирать чужими тряпками? Или гробиться под любым мужиком, который накопил несколько медяков на шлюху?

Маг расслабился.

— Не злись. Я бы не хотел, чтобы ты туда вернулась.

Юссис чарующе улыбнулась.

— Ах ты мой сладкий. Я никуда от тебя не денусь, пока ты сам этого не пожелаешь. Потому что все твои желания для меня закон.

Она закончила уборку, поправила толстые занавеси на балдахине и соблазнительно села на край кровати, показывая длинные ноги.

— Ну что, солнышко, иди ко мне.

Эртанд скинул сандалии и забрался в постель, мимоходом проведя ладонью по гибкой талии девушки.

— Может, сначала станцуешь для меня?

— Все, что попросишь, дорогой!

Она с готовностью вскочила, но маг успел заметить выражение неискренности на ее лице. А когда Юссис встала и закружилась в танце, на ее груди вдруг расцвел букет иероглифов.

В сердцевине шевелил лепестками уже знакомый Эртанду нат "несвобода".