Солнце уже клонилось к кольцу стен Тамин-Арвана. Из открытого окна все еще шло тепло. Таш, сложив руки на груди, прислонился к стене. Одним глазом он поглядывал во двор, где за столиком сочиняла письма хозяйка, а другим — на Заба. Тот тоже писал, хотя и не письма. К концу дня госпожа отпустила помощников, и в комнате для писарей остался только Заб, который позвал сюда своего друга.
На лице раба отражались мучения. Его губы жевали кончик изгрызенного писчего пера, над переносицей пролегли глубокие морщины. Он столько раз исправлял текст на лежавшем перед ним пергаменте, что разобрать там что-то было невозможно.
Наконец Забвение добавил еще несколько штрихов и с видом огромного облегчения повернулся к другу.
— Слушай: так лучше? "Моя любовь к тебе чиста / И буду я с тобой всегда", — продекламировал он.
Таш задумался.
— Ну… Это ужасно, — признался он.
Заб глянул с сомнением.
— Не может быть. Я выстроил почти идеальный рисунок.
— Какой еще рисунок? Ты же стихи пишешь.
— Сам посмотри.
За пару шагов Таш пересек помещение, большую часть которого занимали три стола с письменными принадлежностями. На полках грудами лежали свитки и книги с отчетами о торговых делах эс-Мирдов. В глубине души эти небрежно брошенные документы приводили Таша в трепет — на одной полке здесь было едва ли не больше книг, чем во всем доме Илартана. Жаль, он едва умел читать, но верил Забвению, который говорил, что все это невероятно интересно. В те моменты, когда татуированный раб не глядя брал свитки из кучи, которая казалась сваленной в беспорядке, и не ошибался, Таш ему завидовал. Как это должно быть прекрасно — получить хоть какое-то образование.
Конечно, Ташу грех было жаловаться. Он часто присутствовал на уроках Илартана как слуга, которого заставляли подавать и приносить нужные вещи, и усвоил гораздо больше, чем большинство других встреченных в жизни рабов. И все же Таш чувствовал, что это лишь жалкие крохи. Например, ему и в голову никогда не пришло бы сочинять стихи. Он и что такое рифма представлял с трудом.
— Вот, смотри, — повторил Заб, показывая исчерченный лист. — Видишь?
— Что я должен видеть?
— Ну вот же! Порядок каждого ударного слога, расположение гласных тоже имеет значение, — забормотал Заб. — И согласные — звонкие, твердые. Они подчеркивают серьезность моих намерений.
Друг провел пером по черточкам и линиям, нарисованным над ровными строчками. Когда он это сделал, Таш уловил очертания какого-то сложного иероглифа.
— И что это означает?
— Слово "любовь"! — сердито пояснил Заб.
— На каком языке? Это силанский?
Друг внезапно смутился и растерянно взъерошил пепельные волосы.
— Нет. Я не знаю. Это точно не силанский и не шердский. Может быть, ллитский? Никто не проверял, знаю ли я ллитский.
Таш с трудом удержался от смешка.
— То есть ты сочиняешь стихи для Иллис, которая не умеет читать, а сам даже не знаешь, на каком языке пишешь?
Заб застонал, бросил перо на стол, откинулся на спинку стула и печальными глазами уставился на потолок. Таш похлопал товарища по плечу.
— Не переживай. Может, еще вернется твоя память.
— Не вернется. Несколько месяцев прошло, а у меня ни одного самого завалящего воспоминания о старой жизни. Иногда обидно так, что руки на себя наложить хочется. А потом я думаю: что если это божественное провидение? Что если я совершил что-то настолько страшное, что мне лучше этого не помнить? Убил кого-нибудь, например. А потеря памяти — это мой второй шанс начать жизнь заново и прожить ее, как достойный человек.
Над ответом Таш задумался надолго. У него были свои мысли о том, что случилось с Забом. Здоровый, сильный мужчина, сведущий в языках, да еще найденный поблизости от границы с Шердааром — он же наверняка лазутчик. А памяти его лишили за то, что он вызнал какой-то важный секрет. Скорее всего, Заба собирались использовать и дальше, но что-то сорвалось, и он попал к порогу той самой таверны, у которой очнулся будущий писарь Ли Лааны эс-Мирд.
Если эти догадки были верными, то Забу и правда не стоило вспоминать старую жизнь. Целее будет.
— Я тоже так думаю, — поддержал Таш. — Все это не зря: и то, что ты память потерял, и то, что ты попал сюда. Похоже на ступеньку к лучшей жизни.
Заб медленно и не слишком уверенно кивнул.
— Вопрос в том, не сбросили ли меня до этого с самой вершины лестницы. Я могу оказаться кем угодно, хоть аристократом, которого поймали и ограбили хранители.
Таш хмыкнул.
— Это тебе Иллис сказала или сам придумал?
— Неважно. Знаешь, что хуже всего? У меня может быть семья: жена, дети. А я тут…
Он поморщился, глядя на исписанный любовными стишками лист.
— Таш! — позвали со двора.
Шерд напрягся. Голос принадлежал госпоже.
— Мне пора.
Заб махнул ему рукой и снова склонился над бумагой. Наверное, решил написать новое стихотворение — на сей раз со словом "любовь" на силанском языке.
Крепко Иллис запала ему в душу. Он уже пообещал научить ее читать, и Таш подозревал, что за этим последует гораздо более серьезное предложение. Причем вряд ли Забу откажут. Старик Хал смотрел на него благосклонно, хоть и называл за глаза большим дитятей. Разве что у хозяев могли оказаться на него совсем другие планы. Но отчего-то Ташу мнилось, что госпожа не будет против женитьбы, тем более раба на собственной служанке.
Лаана все еще сидела во дворе и чему-то хмурилась. На столе перед ней высилась горка писем. Вечером в саду быстро темнело, и на бумаги падала длинная тень. Складываясь в гримасу, она гуляла и на лице Ксалтэра, который замер возле хозяйки.
Таш низко поклонился, стараясь не смотреть на нее. В последнее время при виде Лааны у него болезненно екало сердце.
— Госпожа, вы меня звали?
— Да… — рассеянно сказала она. — Я хотела послать Ксалтэра во Внешнее кольцо, но говорят, там сегодня какие-то волнения. Он попросил отправить с ним тебя. Ты же не занят?
— Нет, госпожа. Я буду рад сходить в город.
— Хорошо. Будьте осторожны.
Подняв голову, Таш все-таки не удержался от взгляда на Лаану и успел поймать в карих глазах отблеск тревоги.
Он так хотел думать, что в этом чувстве кроется что-то большее, чем беспокойство за свое имущество. Но это было невозможно. После того что случилось в поместье графа, Таша стыдилась бы любая женщина.
Хлопок по плечу заставил его очнуться. Ксалтэр был чем-то доволен, а на его губах блуждала несвойственная коренастому рабу улыбка.
— Идем! У нас еще Урдова уйма дел.
* * *
— Ты же меня для нового задания позвал? — спросил Таш, как только они вышли из поместья.
По улицам уже стелились тени от крепостных стен. Говорить можно было без опаски — большинство богатеньких жителей Внутреннего кольца сидело дома, готовилось ко сну. Дороги пустовали. На Стреле еще оставался народ, но к тихой беседе двух рабов никто не прислушивался. Что они могут обсуждать важного?
Таш с Ксалтэром не первый раз пользовались этой возможностью. В наполненном слугами доме нежелательные свидетели находились повсюду. И пусть никто не удивлялся неожиданной дружбе двух охранников госпожи, которым приходилось постоянно торчать вместе на пороге ее лавки, вызывать ненужные подозрения не стоило.
— Рад твоему рвению, — усмехнулся Ксалтэр. — А поначалу: не хочу, не буду, страшно… Да ладно тебе рожи корчить. Как будто ты первый, кто передумал, как только гром грянул.
— Ты про задание говорить будешь? — огрызнулся Таш.
Слышать о собственной трусости было неприятно.
Ксалтэр рассмеялся.
— А языком потрепать? Дела-то у нас хорошо идут, просто даже замечательно. Ты уже три задания выполнил — и все как по маслу. Ладно, в общем. Как в следующий раз тебя пошлют во Внешнее кольцо, найдешь Мокрую улицу, а на ней — дом ткача Навита. Нет, он ни при чем, у него просто дом приметный. Так вот…
Раб рассказывал настолько тихо, что его едва слышал Таш, не то что прохожие. Но осторожность лишней не бывает, и Ксалтэр совсем замолчал, когда они вышли во Внешнее кольцо. Здесь людей было больше. И не только потому, что там, где во Внутреннем кольце стояло одно здание, во Внешнем квадратные домики лепились десятками, едва ли не наползая друг на друга, — всем хотелось жить под защитой высоких крепостных стен. И не потому, что вечером ворота закрывались, а стража начинала тщательнее досматривать тех, кто пытался пройти в кварталы богачей. Народ на площади перед воротами подозрительно шумел, а блестящие нагрудники стражи попадались в толпе чаще, чем обычно.
Рабы переглянулись и не сговариваясь направились к боковым улицам. Кажется, это были те волнения, о которых предупреждала Лаана.
Ташу стало интересно, что послужило их причиной на сей раз: введение нового налога? Снос бедняцких домов под очередные постройки графа эс-Наста? Подорожание зерна? Или очередные требования сжечь всех, кто утверждает, что Сердце мира — всего лишь хитроумное устройство? Несколько месяцев назад эти слухи наделали немало шума и были единогласно признаны народом дребеденью. Таш над ними тоже посмеивался, хотя большинство жрецов повторяло их вслед за королевскими глашатаями. Иногда ломались даже зачарованные тинатами вещи. О каком тут устройстве, которое веками трясет мир, вообще можно говорить? Какого оно должно быть размера — с дом величиной? И конечно, его никто не видел, зато все знают, что оно собой представляет!
Понадеявшись на очередной спектакль, он прислушался к проповеднику на краю площади, который взобрался на привязь для гармов. Человек в серой хламиде — еще не старый, с неопрятной бородой — покачивался и взмахивал руками, словно не мог удержаться на тонком столбе. Состоятельных людей в толпе вокруг него Таш не заметил — всё бедняки в пыльных, выцветших одеждах, рваных сандалиях. Большей частью молодые мужчины, словно их сюда притянули магнитом, хотя виднелись и женские платки.
— Вы говорите: еще не началось! — кричал проповедник. — А я спрашиваю: как не началось? Или вы не знаете, что Милисса вышла из берегов и снесла единственный мост? Что по нему в это время шел караван с провизией, который весь утоп до последнего фургона? Или вы не знаете, что затоплены все поля вокруг Тамин-Арвана? Что гниет еще не выросший урожай? Что запасов еды нет, потому что впереди должно быть еще два года тихих ветров? Хотя мы не замечаем этого, голод уже простер над нами свою длань! Но вы говорите: все мы будем страдать от него! А я спрашиваю: все ли? Или бедняки будут пухнуть от голода, а другие — жиреть в поместьях, высасывая нашу кровь, как гнус? Делают ли что-нибудь власть имущие, чтобы защитить нас? Или предпочитают развлекать себя небылицами и ересью, что Сердце мира создал совсем не Иль? Они и многих жрецов — тех, кто должен быть бы хранителем истинных знаний, — сумели в этом убедить. И теперь те повторяют за ними нелепицы, кивая головами, как детские игрушки!
В толпе засмеялись. Старик продолжал что-то вещать, но Таш отвлекся — ему показалось, что на крышах мелькнула синяя рубашка с алой каймой. Гласа Города он так и не разглядел, зато заметил, что к обнаглевшему проповеднику, который слишком явно обвинял аристократов, потянулись стражники.
Обогнув толпу, Таш ускорил шаг. Сперва Ксалтэр поступил точно так же, но вдруг застыл. Его рука потянулась к левому плечу.
— Э-э-э… Глянь-ка туда.
Он указал на ряд возвышавшихся на площади деревянных столбов. Исходящая от них вонь заставила прикрыть нос. К этим столбам в назидание привязывали мертвецов — особо разозливших власти преступников: грабивших караваны бандитов, хранителей, мятежников и подстрекателей к восстанию вроде разоравшегося проповедника. Таш обычно туда не смотрел — все равно эти люди ничего для него не значили.
Однако в этот раз черты одного из них показались смутно знакомыми. Разложение уже тронуло тела привязанных, и шерду пришлось сделать несколько шагов вперед. Всмотревшись в лица висельника, Таш вспомнил, где встречал этого человека.
В жилах похолодела кровь. На столбе распухшим языком дразнился угловатый слуга из поместья эс-Наста, который воровато совал за пазуху контрабанду.
— За порочные связи с мятежниками казнены: Дарват Малин с Кожевенной улицы, Вахит по прозвищу Червь, Тайвер Паран… — распевал глашатай.
Таш, наверное, дернулся, потому что Ксалтэр крепко схватил его за руку.
— Спокойнее. Идем отсюда. И не вздумай бежать.
Они зашагали прочь. Таш старался не торопиться, но все равно коротконогий спутник за ним едва успевал.
Остановились рабы, лишь когда шум на площади за спиной почти стих. Спрятавшись в закоулке, Таш проверил, не преследуют ли их. Сзади никого не было.
Ксалтэр перевел дыхание, снова потер левое плечо и грязно выбранился.
— Проклятый шерд! Ну и скорость у тебя — как будто зад поджарили.
— Поджарят, если дела пойдут так же "хорошо", как и раньше! Все как по маслу, да?
— Тише, тише, — Ксалтэр огляделся. Они остановились возле дома с глухими стенами на первых этажах. Наверное, это был какой-то склад, но выше явно поднимались жилые помещения — из окон к соседнему дому тянулись веревки с сохнущим бельем. Продолжил охранник шепотом: — Никому из нас еще ничего не поджарили.
— Ага, особенно тому слуге эс-Наста. И не притворяйся, что понятия не имеешь, кто он!
Ксалтэр скорчил гримасу и облизнул нижнюю губу.
— Интересно мне, с чего вдруг ты имеешь понятие, кто это.
— Я ждал за углом, когда он забрал сверток.
Следующее ругательство охранник не произнес — прорычал.
— Не лезь, куда не просят! Тебе сказали оставить вещь, а не смотреть, кто за ней придет. Даже я не знал, кто это будет, а тебе ни об одном из тех людей даже слышать не положено! Или хочешь, чтобы наше дело задохнулось на виселице?
Упрек был справедливым, поэтому Таш его проглотил.
— И что делать будем? — спросил он.
— Что-что… То же, что и раньше. Если бы кто-то о нас выболтал, мы бы тут не стояли. Надеюсь, ты теперь станешь осторожнее.
"А ведь тот слуга мог и выболтать", — подумал Таш. Он же видел, кто оставил контрабанду.
"Великий Иль, спасибо, что хранишь меня".
— Ар-р-р, Урдовы твари, — продолжал браниться Ксалтэр. — Ладно, хватит прохлаждаться. Нам еще надо успеть к проклятому ллиту.
Он выпрямился и уже шагнул дальше, но Таш преградил ему дорогу.
— Постой. Раз уж все зашло настолько далеко, я хочу знать, почему ты можешь врать.
Ксалтэр сплюнул.
— Я тебе уже говорил: не твое это песье дело.
— Мое. Твои дружки уже кормят ворон, а скоро и мы там можем оказаться.
— А-а, струсил? Боишься, что как меня прижмут, сразу тебя выдам? — осклабился он.
— Просто ответь, — медленно и четко произнес Таш.
Охранник спокойно посмотрел ему в глаза.
— Поддельный у меня ошейник. Железка с перерисованным натом, только без магической силы. Кто сделал, не скажу.
— Я и не хочу знать.
Ксалтэр усмехнулся.
— Хоть в чем-то ты догадлив, парень.
Новых вопросов он не задавал. Таш этому удивился.
— И не спросишь, что с моим ошейником?
— А зачем? Ты же наверняка и сам не знаешь, — получив в ответ смущенный кивок, раб хмыкнул. — Видал я уже такое. Железо плохое или тинат ошибся, вот и получилось, что ошейник с недостатком. У кого по двести-триста рабов, там время от времени делают проверки и кого-то отправляют на перековку. Ничего необычного. Только все молчат об этом, чтобы не давать лишних поводов рабам задуматься о всесилии хозяев, а простым людям — о могуществе тинатов.
Вот как. Таш даже не знал, что должен испытать — то ли облегчение, то ли досаду от того, что оказался заурядным рабом "с недостатком".
В тот же момент на них откуда-то сверху вылили горшок с мочой. Если бы Ксалтэр не отпрыгнул, тот бы вылился прямехонько на него. Охранник сначала громко пожелал неизвестному человеку заживо сгнить, а потом нервно рассмеялся.
— Внешнее кольцо! Тут знают, как напомнить человеку его место. Ладно, нам пора. Иначе или ллит куда-нибудь денется, или мы домой не попадем.
Хотя на языке Таша плясали тысячи вопросов, он заставил себя их проглотить и последовал за коренастым охранником. Он все равно ни в чем не признается, только снова вызверится. Попытки что-то осторожно выведать шерд предпринимал уже не первый раз. Все заканчивалось одинаково: "Не лезь, куда не просят".
Таша это коробило, но он не мог не признать, что в этом есть резон. Чем меньше знаешь, тем крепче спишь, и тем меньше народу утянешь за собой, когда будешь тонуть. А если с подготовкой восстания рабов взаправду была связана Лаана, то за такое он сам бы вызвался подбрасывать дров под готовящийся для него в царстве Урда костер.
К тому же жалеть и отступать было поздно. Да Таш и не собирался. Ксалтэр свою часть договора после поездки к графу эс-Насту выполнил: поблагодарил и пообещал с просьбами больше не лезть. Шерд сам предложил взять еще парочку заданий.
Здесь у него был выбор, и он его сделал.
И все же мысли о мертвецах на площади тревожили. Чтобы отвлечься, Таш стал разглядывать дорогу — и задался уже совсем другими вопросами.
Ллит жил на окраине города — приезжие редко могли похвастаться дорогим жильем, которое дорожало тем сильнее, чем ближе располагалось ко Внутреннему кольцу. Причем чем дальше от сердца Тамин-Арвана, тем выше становились дома. Было хорошо видно, как к первым этажам добавляли неустойчивые надстройки. Улицы становились все уже и грязнее, и два раба еще не раз услышали, как кто-то ругается, когда сверху на него летят очистки или что похуже.
Таш удивлялся, что госпоже могло понадобиться от человека, который здесь живет. В принадлежавших ей лавках торговали с разными людьми, но деловые отношения Лаана предпочитала поддерживать с теми, кто заработал в Тамин-Арване определенный статус. Для дома эс-Мирд это было делом чести.
Лавку же ллита сложно было назвать заслуживающей доверия, хотя она мало чем отличалась от десятков подобных себе. Еще на подходе рабы учуяли кислый запах, который шел из окон перекошенного четырехэтажного здания. Деревянными вывесками из-за огненных вихрей в Тамин-Арване не пользовались, и стену украшал искусный рисунок с изображением зеленого куста. Таш невольно залюбовался тонкой работой — художник с любовью выписал даже прожилки на листьях. Рядом с кустом красовалась пара рисунков меньшего размера — дополнительные товары. Похоже, хозяин занимался продажей растений и изготовлением красок. Изображения окружали витки разнообразных орнаментов, сделанные для украшения.
Внутри рабы увидели небольшое помещение, заставленное длинными цветочными горшками. Кислый запах стал сильнее, и теперь было видно, откуда он идет, — от кипевшего в углу котла. Над ним согнувшись сидел раздетый по пояс мужчина, который помешивал варево большой ложкой.
К вечеру комнату залила полутьма, но в большие окна, явно расширенные самим хозяином, поступало достаточно света, чтобы различить вязь татуировок, тянущихся по спине человека. Ташу они напомнили Заба, но если у того рисунки были грубыми, кривыми и одноцветными, то ллита как будто расписал кисточкой настоящий мастер. Когда мужчина двигал мускулами на спине, разноцветные узоры приходили в движение, образовывая новые рисунки.
Заслышав шаги и стук двери, хозяин встал и отряхнул руки. Он оказался высоким, как эс-Мирд или Заб, а все его тело было гладко выбрито — ни волоска на голове, ни даже бровей. Из-за этого улыбка, появившаяся при виде гостей на широком добродушном лице, выглядела странной.
— Шего шелать, господа? — чудовищно коверкая слова, спросил хозяин.
— Мы не господа, — ответил Таш.
— Кашдый покупатель — господ! Господин, — поправился тот. — Так шего хотеть? Шветок, краска, татуировка?
Последнее слово он произнес чище других и с ощутимой надеждой в голосе.
— Мы пришли за заказом от госпожи Лил эс-Мирд, — сказал Ксалтэр.
— Да, помнить, — ллит кивнул и стал искать что-то на полках. — Хотеть убирать много татуировка. Шря, шря. Татуировка — ошень красиво. Ллиты все иметь татуировка. Вы не хотеть себе? Шеншинам нравится!
Ксалтэр со смехом отказался, ответив, что его женщины любят и так, а Таш навострил уши. Он не знал, есть ли у госпожи рисунки на теле, но перед рабами на прилавок выставлялись все новые и новые стеклянные баночки, содержимого которого хватило бы на двух или даже трех Лаан.
Или на одного Заба — с запасом.
Стекло звякало, отправляясь в холщовый мешок. Ллит, складывая банки, ворчал себе под нос.
— Так долго готовить! Большая татуировка, наверно. Шря, шря. Татуировка — искусство. Иногда ллиты бешать иш Ллитальта от наводнение, но редко в Силан. Тут не понимать искусство татуировка. В Каменных шемлях понимать. Шаль, они все дикарь.
Таш, едва слушая бормотание хозяина, прошелся по маленькой лавке. Вход в соседнюю комнату был закрыт занавеской. Там находилась спальня хозяина — крошечная, судя по размеру дома. Вдруг из-под ткани выкатилась грубо выструганная игрушка, а следом высунулась детская ручка. Неуклюжего ребенка приструнили сразу несколько тоненьких шепелявых голосов.
Мысленно соотнеся размер лавки со спальней слуг у эс-Мирдов, Таш невольно подумал, что рабы живут там как короли по сравнению с этим свободным ллитом. А ведь Лаана упоминала, что он единственный мастер во всем Тамин-Арване, который согласился сделать мазь, убирающую с тела рисунки. Причем ему заплатили за это немало денег.
— Почему не увезешь семью домой, в Водные земли? — спросил шерд.
— Сейшас? Не-е-е. Сертше мира остановиться. Появиться шунами — океан стать стеной. Много-много умирать, — он помахал руками, показывая, насколько много. — Вы шдесь не понимать. У вас што? Ветер дуть, три дня дуть да нишего не сдуть. У нас один волна — нет шелый город. Силан — шастливый страна. Скоро шдесь быть много ллиты, пускай вы и не понимать искусство татуировка.
По взгляду Ксалтэра Таш понял, что охраннику пришла в голову та же мысль: лучше бы этому обещанию никогда не сбыться. Тамин-Арван и так трещал по швам. Граница с Ллитальтой находилась так далеко, что нечего было опасаться притока чужестранцев, но в городе позарез хватало и шердов, которые бежали от пожаров с близлежащих гор. А если правда начнется голод, как обещал проповедник с площади, Тамин-Арван вспыхнет ворохом сухих листьев.
— Нате, — ллит протянул рабам сумку. — Осторошней. Попасть на коша — быть ошог и нет товар. А делать долго: варить, парить, настаивать — ошень долго и ошень дорого! Надо искать необычный трава, который растят только ллиты. Шелать вам тихий ветер.
— И тебе того же, — развязно кивнул Ксалтэр.
Когда они вышли из лавки, дорогу уже залила тень от Внешнего кольца. Несмотря на это, улицы все еще полнились людом, и казалось, что с наступлением сумерек их стало больше, чем днем. Рабы окинули хмурыми взглядами группки оборванцев, которые стояли то тут, то там, и как будто чего-то ждали. У Таша зазудела шея. Захотелось расправить плечи и на всякий случай обзавестись дубинкой.
— Тамин-Арван — город крупный, но столько швали тут бывает только в период ураганов, — тихо сказал Ксалтэр. — Урдова кровь, до него еще два года!
— Сердце мира остановилось, — повторил Таш недавние слова ллита. — Может, нам не о восстании рабов надо волноваться, а кое о чем пострашней?
— Не нам об этом беспокоиться, а тем, кто лишает воли таких, как мы, — уверенно ответил охранник. — Богачи, маги — они решили, что самые умные, раз могут держать нас в рабстве. Вот пускай и трясутся над этим.
Он поправил на плече сумку — звякнули склянки — и твердым шагом направился вперед. Таш покачал головой. Легко у него все получалось. Но вдруг так и надо? Никто же не ждет от рабов, что они вдруг займутся судьбой мира, вместо того чтобы обмахивать господ веерами да подносить вино.
Наверняка кто-то уже разбирается с тем, почему Сердце мира остановилось.
Сказав себе это, Таш пошел за Ксалтэром. В самом деле — у них сейчас были заботы посерьезнее.
* * *
Они вернулись, когда городское поместье эс-Мирдов погрузилось во тьму. На площади, там, где вещал проповедник, начались драки, и рабам с их хрупким грузом пришлось искать другой вход во Внутреннее кольцо. Их долго рассматривали стражники на воротах, но в конце концов впустили. Солнце к этому времени успело сесть.
Госпожа Лаана еще не спала. Она приняла у рабов ценный груз, сказала, где его оставить, и разрешила идти спать. Однако если Ксалтэр, почесывая покусанный клопами зад, направился к спальням для слуг, то Таш задержался во дворе.
Кроме хозяйки, в доме бодрствовал еще один человек — Заб. Он сидел у стены на циновке и смотрел на темное небо.
— Вспоминаешь названия созвездий? — спросил Таш, усаживаясь рядом. Нагретая за день земля еще не успела остыть и была теплой.
Заб указал на несколько мерцающих точек.
— Водолей, Ящер и Копьеносец, чье острие всегда указывает на север. Знаешь, как они называются по-шердски? Наездник, сидящий на гарме, Гарм и Язык Гарма. У шердов удивительно бедная фантазия.
Таш хмыкнул.
— Я встречал немного соплеменников, но, если судить по мне, так и есть. А как они называются на ллитском?
— Рыбак, Ящер и Гарпунщик, — без паузы ответил Заб.
Двор погрузился в глухую тишину.
— Значит, ты все-таки говоришь на ллитском, — подытожил Таш.
— Да. Немного. Как мне кажется, гораздо хуже, чем на шердском. Я нашел среди писарских документов один, написанный наполовину на ллитском, но не смог перевести целиком.
Его лица не было видно. Темнота вдруг показалась слишком густой, и Таш зажег один из фонарей. По двору сразу забегали вороватые тени.
— Знаешь, как переводится твое имя? — поинтересовался татуированный раб.
— И как же?
— Огонек свечи. Наверное, ты родился ночью.
— Спасибо, — рассеянно сказал Таш, думая совсем о другом. — Слушай… Мы сегодня по заданию госпожи ходили за зельем… микстурой… за штукой, которая убирает татуировки. Это для тебя?
Заб кивнул.
— Может быть, есть еще один способ. Если там ничего не получится, будем убирать наты с помощью ллитского рецепта. Госпожа говорит, что это больно, что будут ожоги и шрамы, но я не боюсь. Это лучше, чем вечно гадать, кто я такой.
На апельсиновое деревце в середине двора села ночная птица. Потревоженная листва зашумела, и Заб повернул голову в ту сторону. Фонарь подсветил смутные пятна на его лице.
— Синяки? Ты упал?
Татуированный раб молчал. Лишь несколько мгновений спустя до Таша дошло, какую глупость он ляпнул.
Упал, конечно. Ему ли не знать, какие синяки бывают, когда человека прикладывают кулаком в лицо.
— Кто? — глухо спросил Таш.
— Не скажу, — ровным тоном произнес Заб.
— За что хотя бы?
— Они думают, что я мог быть пособником хранителей.
— Что?! Да побери тебя Урд! Ты же выше любого из них, а силы в тебе достаточно, чтобы их жгутом скрутить! И ты не смог их раскидать?!
— Я не пытался.
Таш обомлел.
— Ты… просто терпел? Да быть не может, Заб! Хочешь, чтобы тебя шпыняли до старости? Думаешь, Иллис станет любить мужчину, который не способен постоять за себя?
Заб медленно поднялся. В темноте он казался еще выше, чем есть, но замолчать Таша заставило не это, а сталь, которая вдруг проявилась в голосе всегда кроткого друга. Иногда тридцатилетний раб вел себя, как малолетний ребенок, но сейчас Таш вдруг ощутил, насколько Заб его старше.
— Не учи меня, Огонек. Я сам выбрал, что мне делать. Чего я не выбирал — это потерю памяти. Может быть, у них есть право меня избивать. Может быть, я действительно помогал сжигать деревни в горах, как говорят слуги. Может быть, у меня нет права любить Иллис, потому что я связан клятвой с другой женщиной. Я ничего этого не знаю. И пока я не выясню, не надо говорить мне, как я должен поступить.
— Извини, — спустя паузу выдавил Таш.
— Ничего. Спокойной ночи.
Резкий разговор прервался так же быстро, как начался. Заб, слегка покачиваясь, скрылся в дверях дома, и Таш остался во дворе один.
Сказанное другом не укладывалось в голове. Терпеть избиения только потому, что когда-то допустил ошибку, которая никакого отношения не имеет к этим сволочам? Нелепица какая-то. Она наслаивалась на драки в городе, рассказ ллита-татуировщика о Водных землях и на то, что тревожило Таша сильнее всего, — смерть слуги эс-Наста. Все это сплеталось в неразрешимый узел, который заставлял сердце биться быстрее, а мысли — метаться. Сделав несколько глубоких вдохов, шерд понял, что не сможет заснуть. Идти в дом, таращиться в потолок и думать о том, что изменить нельзя, было бесполезно.
Он поискал глазами, чем бы заняться. Взгляд упал на единственное светящееся в доме окно — в спальне Лааны. Интересно, что она там делала? Составляла планы, как помочь рабам? Но ведь если разразится восстание, то аристократам не поздоровится всем, а госпожа как раз входила в их число.
Таш потер виски. Сложно. Все слишком сложно для простого бойца.
Он немного побродил по двору и замер возле тренировочной площадки, на которой эс-Мирд разрешил заниматься рабу, чтобы подготовиться к Ильтиреву. Рукоять меча удобно легла в ладонь. Быстрое движение — и по левой руке, пробуждая туман на краю сознания, потекла капля крови.
Теперь по двору не плясали только тени. Мир зарябило от линий. Таш зажмурился, но вынудил себя поднять веки и всмотреться в окружавшее его безумство.
Огонек, значит? Ну что ж, он должен стать пожаром, а для этого нужно обуздать стихию в собственных жилах. Когда грянет гром, Таш встретит его таким сильным, каким только может.
Ему есть, кого защищать.