Нашей гимназии выпала «честь» — к нам прибыл руководитель Эстонского самоуправления доктор Мяэ.

Делается смешно, как подумаешь об этом «самоуправлении». О каком правительстве может идти речь, если Эстония оккупирована фашистами, — это же известно любому младенцу! Но самая высшая власть в Эстонии — немецкий генерал-комиссар Литцман, а «самоуправление» покорно исполняет его приказы. Эстонское самоуправление никем не управляет, наоборот, оккупанты управляют им. И вот к нам в гости пожаловал руководитель этого самоуправления, который был заодно директором просвещения и правосудия.

Похоже, что визит этот оказался неожиданным, потому что суета началась внезапно среди уроков. Вдруг всех учителей созвали в кабинет директора гимназии на срочное совещание. Затем нам было велено привести себя в порядок. Также было дано особое распоряжение на переменах хорошо проветривать классы, следить за чистотой и держать железную дисциплину.

И тут по гимназии разнесся слух, что наш директор и доктор Мяэ — родственники и что Мяэ собирается устроить своему родственнику повышение по службе: перевести его на работу в Таллин, в министерство просвещения.

А вскоре прибыл и сам доктор Мяэ. В классах было слышно, как перед гимназией хлопали дверцы автомобилей.

— Не нервничайте, — сказала госпожа Лыхмус, наша преподавательница эстонского языка. — Ничего особенного не случится. Главный директор самоуправления просто хочет слегка познакомиться с работой нашей гимназии. Сначала он посетит некоторые классы, а затем выступит перед всей гимназией с короткой речью.

Кстати, мы вовсе и не нервничали. Только сама учительница выглядела несколько бледнее обычного.

— А к нам в класс он тоже придет? — спросил кто-то.

— Не знаю, — ответила учительница Лыхмус. — Да это и неважно. Мы будем продолжать урок, как обычно.

Как обычно, она вынула свою записную книжку и начала высматривать в ней, кого вызывать к доске. Но вдруг дверь класса совершенно необычным образом распахнулась, и главный директор Мяэ в сопровождении просто директора нашей гимназии вошел в класс.

Мы встали.

Доктор Мяэ пожал руку учительнице Лыхмус.

Учительница Лыхмус предложила доктору Мяэ сесть на ее стул, но главный директор жестом дал понять, что он все-таки не какой-нибудь хам, который может усесться на стул, принадлежащий даме.

Теперь доктор Мяэ должен был бы разрешить нам сесть, но он почему-то не догадывался. Директору или учительнице тоже было неудобно сажать нас, поскольку высокое начальство не давало соответствующего разрешения. Мы продолжали стоять и рассматривали руководителя Эстонского самоуправления, толстого мужчину с заспанным лицом.

— Кого здесь больше — юношей или девушек? — спросил доктор Мяэ.

Он говорил с заметным немецким акцентом, и, по-моему, это было крайне символично.

Учительница Лыхмус быстро обежала глазами класс.

— Девочек на четыре больше, — ответила она.

— А-аа… — протянул доктор Мяэ и глубокомысленно покачал головой, словно он только что узнал нечто чрезвычайно важное.

Затем он задал второй вопрос:

— И кто же учится лучше?

Наш директор склонил голову набок и сделал вид, словно он размышляет над этой проблемой.

Учительница Лыхмус произнесла растерянно:

— Так сразу, пожалуй, не ответишь.

— Это только первый класс, — пояснил наш директор. — Мы еще не успели заняться статистикой по данному вопросу.

Доктор Мяэ снова понимающе покачал головой.

— Видимо, и те и другие хорошо учатся, — сказал он и весь сам засветился своей шутке.

— Стараемся сделать все возможное, — заметила учительница Лыхмус и тоже улыбнулась, как мне показалось, несколько принужденно.

— Что же, пойдем дальше? — обратился доктор Мяэ к директору, и тот сразу же услужливо поспешил к двери.

Выходя, руководитель самоуправления бросил на нас последний взгляд.

— Всего хорошего, — сказал он нежно.

— Всего хорошего, — недружно загудели мы.

На этом знакомство с нашей работой закончилось. Учительница Лыхмус попросила нас сесть, и мы продолжали урок обычным образом.

Я где-то слышал, будто получить звание доктора в Германии может почти каждый дурак. После визита доктора Мяэ в нашу гимназию я в этом больше не сомневаюсь.

В начале следующего урока пришло распоряжение собраться в зале, чтобы выслушать, о чем хочет сказать руководитель правительства подрастающему поколению.

И тут у Олева возникла одна идея.

Читатель, должно быть, заметил, что нам с Олевом вообще довольно часто приходят в голову различные идеи. И я скажу, что идея, возникшая на сей раз у Олева, не относилась к числу наихудших.

— Попроси у Линды две заколки для волос, — шепнул он мне, когда мы выходили из класса, чтобы выстроиться парами в коридоре.

— Что ты собираешься с ними делать?

— Скоро увидишь.

— Почему ты сам не попросишь?

— В целях конспирации, — ответил Олев. — Спроси так, чтобы другие не заметили.

У меня не было времени вникать в его планы. Почти все уже вышли из класса. Линда еще оставалась возле своей парты. Действовать надо было быстро.

— Линда! Пожалуйста, дай мне две заколки!

— Что ты будешь с ними делать? — спросила Линда точно так же, как я у Олева.

— Очень нужно.

Линда с удивлением вынула заколки из волос, и я сунул их Олеву в руку, когда мы уже двигались к залу.

Мы с Олевом шли самыми последними. Следом за нами двигался другой класс.

В дверях зала получился затор.

И тут Олев вдруг исчез. Я было оглянулся, чтобы посмотреть, где он, но сзади стали напирать, меня втолкнули в зал.

Классы заняли свои обычные места в зале, где мы всегда стояли по понедельникам. Лица у всех учеников были довольные, еще бы — урока-то не будет! Я заметил, что отсутствие Олева никому не бросилось в глаза.

Доктор Мяэ явился снова в сопровождении директора гимназии. И пока директор для вступления говорил о том, как мы рады визиту высокого гостя, Мяэ уселся в первом ряду. Затем главный директор сам взошел на кафедру и обратился к нам.

— Дорогие учащиеся! — начал он сердечно. — Я хочу немного рассказать вам о тех задачах, которые в нынешнее тяжелое время стоят перед всеми нами.

Надеюсь, читатель простит мне, если я не стану подробно пересказывать эту речь. Короче говоря, смысл ее состоял в том, что мы должны изо всех сил помогать немцам — меньше есть и больше работать.

Когда он кончил речь, должны были последовать аплодисменты, но в этот момент вдруг… зал погрузился в темноту.

Случилась очередная неполадка с электричеством.

Мое сердце бешено заколотилось. Две заколки потребовались Олеву для того, чтобы с их помощью устроить короткое замыкание. Я живо представил себе, как он сначала где-то прятался. Как он потом подкрался к двери зала и прислушивался оттуда. Как по усиливающемуся голосу Мяэ он определил, что приближается конец речи. И заторопился к розетке, в класс…

— Немедленно починить пробки! — загрохотал директор.

И тут началось:

— Мяя-яя… Мя-ээ… — послышался из дальнего конца зала боязливое блеяние овцы.

— Мяэ, мээ… — ответили ей откуда-то с середины зала.

— Мяяяэ! М-я-я-э-э! — заблеял старый баран примерно с того места, где стояли абитуриенты.

— Мяя! Мяяя! Мяэ! Мэээ! — послышалось прямо у меня за спиной.

— Спокойствие! — закричал директор. — Попрошу тишину!

Но ему ответило единодушное овечье блеяние.

— Мяяээ! Мяя… — вливались в общий хор тонкие голоса девчонок, словно среди большого стада находились ягнята.

И вдруг какое-то таинственное шестое-седьмое чувство подсказало мне, что кто-то стоит у меня за спиной. Я обернулся и шепнул:

— Это ты?

— Я, — ответил Олев едва слышно. — Кто бы мог подумать, что получится такой мировой концерт.

Под покровом темноты он пробрался в зал и как ни в чем не бывало занял свое место.

Наконец снова вспыхнул свет, и сразу же прекратилось «мяэканье», как позже называли этот концерт. Только в разных концах зала еще раздавались отдельные приглушенные смешки.

Доктор Мяэ по-прежнему стоял на кафедре — в темноте он не мог оттуда сойти. У него ведь не было таких способностей пробираться и подкрадываться, как у закаленного бойца Олева. Но как только загорелся свет, доктор Мяэ решительно двинулся из зала. Директор гимназии, с лицом, покрывшимся пятнами, следовал за ним.

В полной тишине мы стояли на своих местах и с интересом ждали, что же теперь будет.

Но ничего не случилось. Инспектор просто попросил нас разойтись назад по классам.

— Соблюдайте порядок и двигайтесь пристойно, — добавил он. — Не лезьте все скопом, как стадо баранов.

Это, конечно же, был намек на наше мяэканье. Никакой нотации на тему об оскорблении главы государства инспектор читать не стал. Он вообще не сторонник читать мораль. Гораздо охотнее он воспитывает при помощи шуток, и его шутки бывают очень ядовитыми. Если же видит, что шутка не помогает, тогда он наказывает. Громких слов он никогда не говорит — это привилегия нашего директора.

Вообще-то мы любим своего инспектора.