ебольшой отряд людей и драконов превратился в группу беженцев. Им удалось разрушить вражеское оружие, но при этом они забрались слишком далеко на запад и потеряли надежду на воссоединение с главными частями армии.

Наконец, наткнувшись на широкое русло реки, солдаты устроили привал. Весь день они прорубались сквозь заросли, окружавшие небольшие притоки, подходя все ближе и ближе к самой реке. Стемнело. Все выбились из сил. Правда, мальчишки-драконопасы превозмогли себя и принялись осматривать своих драконов и обрабатывать их порезы и ссадины. Взрослые мужчины, многие израненные, попросту попадали, где стояли, и моментально заснули.

Командир эскадрона Уилиджер, прихрамывая, с широким бинтом на раненой руке и с другим – на нижней челюсти, совершал вечерний обход. Уилиджер давно уже не кричал на мальчиков, утратил он и свою высокомерную позу. Что-то с ним случилось. Он стал замечательным командиром эскадрона, бесконечно заботящимся о мальчиках и вивернах. Где-то в белом мареве сражений, видя, как умирают мальчики и драконы под снарядами врага, молодой офицер растерял свою надменность, а взамен нашел настоящую человечность.

Особое внимание уделял он драконам, потерявшим своих драконопасов, – Базилу и Альсебре. Сейчас он подошел к ним со скребком и иглами. Драконы, как всегда, не удостоили Уилиджера вниманием. Базил был погружен в свои мрачные мысли. Альсебру же просто ошеломила потеря второго драконопаса. Она уже потеряла того, кто растил ее с юных дней, Брайона. И понимала, что сейчас испытывает Хвостолом. В то же время она по-настоящему скорбела и о маленьком Джаке с его вечной веселой улыбкой и мастерством во врачевании ран и ушибов.

Уилиджер попытался сменить бинты на левой раненой руке Альсебры, но та отстранилась, едва поняла, как офицер неловок.

– Моно сделает это позже, – прошипела она.

Тогда командир решил проверить раны кожистоспинника, но Базил ответил на эту заботу свирепым взглядом.

И на этот раз Уилиджер не оскорбился и не пришел в ярость. Он тихо отошел к Мануэлю, чтобы попытаться хоть немного успокоить юношу. Мануэля вынесли с поля боя без сознания, а когда он пришел в себя, то был совершенно убит сообщением о потере Пурпурно-Зеленого, который из-за раненой ноги шел очень медленно и в темноте отстал от отряда. Мануэль пришел в Драконьи Корпуса специально для того, чтобы ухаживать за диким драконом. Несмотря на сварливый характер Пурпурно-Зеленого, драконир очень сильно привязался к гиганту.

Сердце юноши обливалось кровью при мысли, что он больше никогда не увидит своего дикого дракона.

Между драконом и его мальчиком устанавливается мощная связь вроде той, что существует между человеком и собакой, только во много раз сильнее. Драконы не только умны и невероятно сильны, они еще и очень эмоциональны. Они стараются не показывать этого, но эмоции всегда переполняют их.

Базил чувствовал себя совершенно опустошенным. Его мальчик ушел. Они с Релкином прожили вместе большую часть своей жизни. Они вместе выросли. Базила часто предупреждали, что такое может произойти, и вот оно случилось. Теперь дракон одинок. Воспоминания толпились в его мозгу, и все они были теперь окрашены в грустные цвета.

Он почувствовал чье-то приближение и поднял голову. Альсебра наклонилась к нему так близко, что он ясно видел ее глаза.

– Джак – мой второй мальчик, – сказала она. – Я горюю о его утрате. Но твоя печаль глубже. Я знаю. Когда я потеряла Брайона, мне казалось, что я потеряла часть себя. За долгие годы мы с нашими мальчиками срастаемся.

Базил едва мог говорить. Он сполз к самой воде, прижимаясь спиной к поваленному дереву, Экатор в ножнах лежал у его ног.

– Он совсем не был мальчиком, который лезет повсюду добровольцем. Почему же на этот раз?.. Это выглядит чертовски глупо.

– Кто-то должен был сделать это. Мальчики должны были доказать себе, что они еще не полностью разбиты. Релкин был зол. Мы все были злы.

– Да уж-ж-ж-ж-ш-ш-ш!

Базил прошипел это с глубоко клокотавшей злобой в горле. Руки его сжались на рукоятке Экатора. «Кое-кто заплатит за все это!» – поклялся он древними богами Драконьего гнезда.

Позвали к ужину. Едой это можно было назвать лишь с натяжкой. Разводить огонь было рискованно. Лес позади кишел крэхинскими разведчиками. Сержант Уоррел собрал все, что было у каждого, вплоть до огрызков, и разделил поровну. Трапеза получилась весьма скудной. Горстка сухарей с тонкими ломтиками колбасы и кусочками сыра. Даже в отсутствии костра место, где раздавали еду, стало центром маленького лагеря. Вокруг образовалось кольцо голодных усталых людей. Драконы расположились в стороне, там, где могли надеяться изловить в реке что-нибудь съедобное. Иначе им не на что было рассчитывать – всего, что собрал сержант, не хватило бы и одному дракону на ползуба.

– Кто-нибудь знает, где мы находимся? – спросил копьеносец Рикарт. Никто не ответил.

– Спроси у ведьмы. Она все знает, – наконец бросил кто-то резким голосом.

– Это не ее вина. Мы должны были не дать им стрелять из этих штук по колонне.

– Не ее вина? – спросил недоверчиво кто-то другой. – Ты, наверное, шутишь?

– Полегче, дружище. Ты не прав. Нет вины кого-то одного в том, что случилось. Такова наша работа. Мы ее сделали, и мы за это расплачиваемся.

– Это проклятые ведьмы завели нас сюда.

– Ты связал свою жизнь с легионами, значит, связал ее со сражениями.

Колдунья, по поводу которой зашел этот спор, была слишком занята, чтобы отвечать, если даже и слышала разговоры солдат. Не то чтобы она не могла точно сказать, где они находятся. Лессис знала, что они остановились очень близко от побережья и что эта река как раз и впадает во Внутреннее море. Но сколько еще предстоит идти до побережья, она не знала. Кроме того, так много было раненых, нуждавшихся в лечении, что у Лессис не оставалось времени размышлять на эту тему. Ей помогала Лагдален, покрытая с ног до головы грязью, кровью и вообще всяким дерьмом, но продолжающая хладнокровно перевязывать, вправлять, промывать все эти раны, увечья и вывихи. Лессис отметила, что Лагдален теперь не уступает в выносливости любой Великой Ведьме. Годы, проведенные рядом с одной из них, закалили молодую женщину.

Они перевязали всех, кроме последнего раненого. Для него пришлось позвать на помощь Свейна.

– Мне нужно, чтобы ты подержал его, драконир Свейн.

Свейн все понимал. Он был крупным мальчиком для своего возраста, уже вполне развившимся во взрослого мужчину.

У пациента началась гангрена. Бес глубоко, до кости, разрубил его руку, и рана теперь воспалилась. Лессис никогда прежде не проводила ампутаций сама, хотя сотни раз за свою долгую жизнь видела, как это делается. Но рубить по живой кричащей плоти, которую удерживают чужие руки, – совсем не то же самое, что наблюдать, как это делают хирурги. А перевязывать трясущимися пальцами артерии, когда в глазах туманится от усталости, оказалось еще худшим занятием. С помощью ловких пальчиков Лагдален Серая Леди справилась и с этим. Каким-то образом им удалось сохранить жизнь молодому человеку. В конце операции он потерял сознание, что оказалось женщинам только на руку. Свейн помог им зашить рану; как и все драконопасы, он был искусен в работе с иглой и нитью.

Потом они завернули раненого в простыню и помолились над ним. Еще немного – и он ушел бы в Руку Матери. Свейн вернулся к своему дракону, который уже спал и громко храпел. У Лессис оставалось еще одно дело: легионер Петто, по всей видимости, должен был этой ночью умереть. От удара копьем в живот у него развился перитонит. Лессис ничем не могла облегчить его боли, кроме как черным спиртом. Она нашла флакон с зельем на теле мертвого командира бесов и давала это питье в самых крайних случаях. Тем, кто неминуемо должен был умереть. Черный спирт умерял боль и даже несколько ободрял несчастных. Петто не хотел умирать, и его не утешала мысль, что после смерти его ожидает Рука Матери. Он знал, что не выживет. Ему невозможно было солгать, и очень трудно было смирить его страх. Лессис поговорила с умирающим легионером и сотворила над ним тонкое заклинание. Несмотря на дурманящее действие черной жидкости, он успокоился, дыхание его стало легче, и он стал меньше дрожать. Теперь он был готов вернуться в Руку Матери. Вскоре легионер Петто впал в бессознательное состояние, и Лессис отошла от него и села рядом с Лагдален под деревом. В ее ранце завалялся кусок черствого бисквита. Женщины разделили этот огрызок, их последнюю пищу.

Они не произнесли ни слова. Обе были утомлены до крайности.

Затем голова Лагдален вдруг упала на плечо Лессис. И в ту же минуту она тихонько засопела. Лессис прислонилась к дереву. Вид спящей Лагдален вводил в ужасный соблазн – заснуть самой. Она чувствовала, что устала до костей, именно так – страшно устала.

Она проснулась оттого, что ее слегка встряхнули за плечи. Задержав дыхание, она схватилась за кинжал.

– Это я, граф Фелк-Хабрен, Леди.

– Ах да, простите меня, граф.

Лессис вспомнила, где находится. Лагдален по-прежнему спала рядом, мурлыкая, как котенок.

Графу до сих пор было трудно мириться с необходимостью считаться с этими нищенски одетыми женщинами, но он видел, как эти нищенки разбивали орудия врага, видел, как они бились во время сумасшедшего, бесконечного отступления с поля боя. Он видел, как хрупкая на вид женщина парировала удар беса мечом, подступила вплотную и прикончила длинным кинжалом, который носила на поясе. Таким образом, его врожденная неприязнь боролась теперь с вполне объяснимым чувством уважения к их силе и мужеству.

– Нам нужно поговорить.

– Хорошая мысль, граф.

Фелк-Хабрен судорожно сжал руками воздух.

– Я не знаю, что делать. До сих пор меня вела мысль, что мы должны разрушить это оружие, и мы разрушили его. Но теперь я растерялся.

Лессис выпрямилась:

– Растерялись? Нет, мой друг, мы не растерялись. Мы знаем кое-что о нашем расположении. Сейчас мы, конечно же, недалеко от Внутреннего моря. Мы ведь после сражения все время шли на запад. Эта река приведет нас к морю. Она, похоже, годится для того, чтобы спуститься по ней. Так что мы знаем, где находимся и что нам делать. Больше того, кажется, мы запутали врага. Его не слышно уже несколько часов.

Фелк-Хабрен искоса взглянул на нее:

– Очень хотел бы в это поверить. Тысячи крэхинцев рыщут сейчас в поисках наших следов.

– Поэтому я и предлагаю уходить по реке. Давайте построим какой-нибудь плот и пойдем на нем вниз по течению.

Фелк-Хабрен уставился на нее. Откуда такая мысль? Почему она считает, что он знает, как строят плоты? Подобными вещами всегда занимались инженеры Империи. Он же – чардханский рыцарь, столп дворянства. Он умеет ездить верхом и сражаться; и это все.

– Не беспокойтесь, граф, – сказала она, прочитав его мысли, – за время службы в легионе наши люди построили много плотов. Они могут сделать все, что только можно делать вообще.

Чардханец медленно наклонил голову. Колдунья права. Граф Фелк-Хабрен видел, как эти солдаты одно за другим совершают потрясающие дела на протяжении их путешествия по этому проклятому континенту.

– А что мы станем делать, когда выйдем к Внутреннему морю?

Лессис поджала губы. Это был хороший вопрос. Она тоже не совсем была уверена в дальнейшем. Очевидным образом первоначальные планы менялись. Легионы были полностью разбиты и отступали. Заставить их повернуть обратно невозможно. Она молилась лишь о том, чтобы им удалось убежать от врага. Возможно, подумалось ей, главная колонна беглецов отвлечет на себя внимание врага от небольшой группки, пытающейся проникнуть в самое сердце вражеской силы.

– Ладно, граф. Я думаю, мы поищем возможностей подойти как можно ближе к врагу. Думаю, драконам эта идея придется по душе. А как насчет вас?