Кросс Трейз заканчивался обычный, ничем не примечательный день. Драконы поужинали, поплескались в бассейне и, прикончив вечернюю порцию эля, разбрелись по своим стойлам.

Вскоре они отошли ко сну, и Драконий дом огласился громовым храпом – особенно выделялись старый Чектор и Пурпурно-Зеленый. Драконопасы, проверив и приготовив на завтра вещевые мешки, тоже укладывались спать. Мальчишки засыпали легко, невзирая на причудливые рулады храпящих вивернов.

Но улеглись не все – Свейн, Мануэль и Джак вышли поговорить.

– Это не похоже на Релкина. В такое-то время… – сказал Свейн.

– Должно быть, их что-то задержало. Небось, перебрали малость за ужином. Можешь себе представить, какую им вчера устроили вечеринку? – попытался успокоить друзей Мануэль.

– Ага. И могу себе представить, что за вечеринку устроит им Кузо, когда они наконец вернутся.

Все невесело рассмеялись. Кузо никому не позволял водить себя за нос и никогда не простил бы Релкину того, что попал из-за него в дурацкое положение.

– Шутки шутками, а Свейн прав, – сказал маленький Джак. – Не стали бы они ни с того ни с сего сердить Кузо. Разве Уилиджер предоставил бы им такой отпуск?

– Ни за что на свете! – сердито заявил Свейн. – Вся беда Кузо в том, что командиром следовало бы быть Релкину. Мы это знаем – и Кузо знает не хуже нас, но когда он получил назначение, Релкина здесь не было.

– Тут замешана политика, – сказал Мануэль.

– Что? Думаешь, в Марнери…

– Да. Кое-кто имеет зуб на Релкина и Хвостолома.

– Аубинасцы?

– Они самые.

Свейн угрюмо кивнул:

– Все из-за этого распроклятого Глэйвса. Они от Релкина нипочем не отстанут. Жаль, если из-за этой истории Кузо озлобится.

– Что-то тут не так, – пробормотал Мануэль. – Странно, что Релкин даже весточки не прислал. Но, как бы то ни было, в немилость к Кузо они уже попали.

– Клянусь Рукой, видел ты его за ужином? – Джак надул щеки и насупился, изображая командира эскадрона.

Все снова рассмеялись – и опять невесело. Ребята понимали, что, когда их друзья объявятся-таки в Кросс Трейз, им не поздоровится.

Так ни до чего и не договорившись, они пошли спать. Разговоры смолкли, и в Драконьем доме был слышен лишь мощный храп вивернов.

Маленький Джак лежал на своей койке у перегородки стойла Альсебры – сама дракониха спала на копне свежего сена. В отличие от Пурпурно-Зеленого, она почти не храпела и не ворочалась. Как ляжет, так и спит до утра, разве что иногда чуток потянется.

За перегородкой громогласно кряхтел и фыркал Пурпурно-Зеленый. Джак вроде бы и привык уже, но до сих пор удивлялся, как Мануэль ухитряется спать по соседству с этаким храпуном. Да и вообще, как можно управиться с диким драконом? Его громадная туша занимала половину стойла, одни крылья чего стоили. Чтобы разместить Пурпурно-Зеленого, пришлось сломать перегородку и объединить два стойла в одно. А что до храпа, то он был как раз под стать росту дракона.

Джак вздохнул и натянул одеяло на голову.

Несмотря ни на что, заснул парнишка быстро и крепко. Альсебра, как обычно, спала на боку, свернувшись кольцом так, что хвост обвивался вокруг головы. Она не шевелилась, лишь ее бока поднимались и опадали.

Но потом, спустя примерно час, что-то изменилось. Спокойный ритм дыхания нарушился: дракониха стала всхрапывать и щелкать челюстями, что было верным признаком возбуждения. Альсебре снился весьма необычный сон.

Она видела Релкина, но он был какой-то чудной, расплывчатый, точно призрак. Он силился что-то сказать, но Альсебра ничего не слышала, как будто слова относило ветром. Она напрягла слух так, что в конце концов у нее разболелась голова, но так и не разобрала ни одного слова.

Во сне Альсебра дергалась и стонала. Она перекатывалась, шипела, ворочалась, извивалась, пока наконец не проснулась.

Проснулся и Джак, растревоженный странным возбуждением драконихи.

– Что с тобой? – спросил он, уставившись на нее сонными глазами.

– Сон. Чудной сон. Я видела Релкина. Он что-то говорил, но эта дракониха не могла разобрать что.

Взгляд Альсебры казался каким-то странным.

– Ты чувствуешь жар или озноб?

– Ни то ни другое. Это был только сон, но… казался чем-то большим, чем сон. Эта дракониха ничего не понимает.

Джак задул свет и вернулся на свою койку.

– Давай-ка лучше спать. До подъема осталось не так уж много времени.

Дракониха свернулась кольцом, паренек натянул одеяло, и они вернулись в объятия сна.

Но выспаться в эту ночь им так и не удалось. Спустя всего несколько минут занавеска у входа отдернулась, и в стойло вошел Курф с маленьким светильником в руках. Подойдя к Джаку, он стал трясти его за плечо.

– Какого рожна? – воскликнул Джак, нашаривая нож.

– Это я, Курф.

Потребовалось несколько секунд, чтобы до Джака дошло, кто перед ним. А когда дошло, он не на шутку рассердился. Кому понравится, если его разбудят посреди ночи, да еще не в первый раз.

– Курф? А какого беса ты притащился, Курф? Не поздновато ли, Курф?

– Послушай, Джак, ты что-нибудь понимаешь во снах?

– Чего?

– Я только что видел сон, самый диковинный в моей жизни. Мне снился Релкин. Понимаешь, Релкин говорил со мной, хотя голос его звучал очень слабо, словно доносился издалека.

– Что такое? – К этому времени Джак уже сидел.

Голоса в стойле разбудили Альсебру. Ее большой глаз смотрел на драконопасов поверх хвоста.

– Релкин сказал, что ему нужна помощь. – Курф возбужденно взмахнул лампой. – Он звал нас всех в Куош. Там идет бой. Отчаянный бой.

– Релкин сказал тебе все это во сне? Ты слышал? – спросила Альсебра.

– Да.

– А я видела Релкина. Мальчик мне что-то говорил, но слов его я не разобрала.

Глаза Курфа вытаращились, брови исчезли под волосами.

– Тебе тоже приснился Релкин?

Дракониха кивнула.

– Стало быть, это не простой сон. Не может быть, чтобы одно и то же просто так привиделось и мне, и дракону.

– Пойдем к Мануэлю, – предложил Джак.

Через несколько минут Мануэль, как зачарованный, слушал рассказ Курфа. Стоило ему уразуметь что к чему, как от сонливости не осталось и следа.

Но на этом чудеса не кончились. Пурпурно-Зеленый, разбуженный взволнованным разговором, поднялся, заполнив собою стойло, и заявил:

– Мне тоже приснился сон. Я видел драконопаса, он ехал на лошади, которую мне хотелось съесть. Я летел над ним и непременно сцапал бы лошадь, но на ней сидел мальчик. Потом он что-то сказал, но я не расслышал.

У Мануэля не осталось никаких сомнений:

– Это магия, какой-то вид магии. Релкин попал в беду и нуждается в нашей помощи.

– Нужно доложить Кузо.

Трезво поразмыслив, Мануэль покачал головой:

– Нет, это не сработает. Он нам не поверит. Нам придется идти в самоволку. Выручать Релкина, если он действительно попал в беду.

– Но разве это не мятеж?

– Мятеж. Но если Релкин стал заниматься колдовством, то, скорее всего, в Куоше и впрямь случилось несчастье. Но если мы доберемся туда и выяснится, что там все в порядке, всем нам влетит так, что мало не покажется. Но это лучше, чем всю жизнь мучиться угрызениями совести, зная что Релкин и Хвостолом погибли из-за того, что мы не пришли им на выручку.

Курфа и Джака не пришлось долго уговаривать. В считанные минуты они разбудили в Драконьем доме всех, кроме Кузо, спавшего в личной спальне в дальнем конце здания.

Едва их рассказ разнесся по Драконьему дому, как выяснилось, что похожие сны видели и некоторые другие виверны. Все сны были разными, но в каждом из них непременно присутствовал Релкин, пытавшийся что-то сказать, причем ни один виверн слов его не расслышал.

Изо всех драконопасов подобный сон приснился одному лишь Курфу, зато он, в отличие от драконов, хоть и с трудом, но услышал, что говорил Релкин. Для ребят это обстоятельство послужило лишь еще одним доказательством существования глубоких различий между сознанием человека и дракона. Что до Курфа, то все считали, что он малость не от мира сего. Этот паренек жил в мире фантазий, поэтому ни кого особо не удивило, что именно он оказался восприимчивым к странной магии Релкина. Равно как не удивляла и причастность к волшебству самого Релкина: кто не знал, что ему случалось водить компанию с Великими Ведьмами, даже с самой Королевой Мышей. От такого парня можно было ожидать чего угодно.

Драконопасы натянули кольчуги, нахлобучили шлемы и, прихватив мечи и щиты, вышли на плац. Никому из них, даже Свейну, и в голову не пришло поступить иначе.

Затем ребята задумались, как им выбраться за ворота. Кросс Трейз считался спокойным местом, и на посту по ночам, как правило, стояло всего двое часовых – один у главных ворот, один у южной башни. Еще десять человек находились в караульном помещении, но и они, привыкнув к тому, что в Голубом Камне царит тишь да гладь, не проявляли особой бдительности. Кроме того, как раз в эту ночь начальником караула заступил капитан Бандар, известный своим пристрастием к виски. Солдаты знали за ним эту слабость и вовсю ею пользовались.

Но при более пристальном рассмотрении выяснилось, что удрать из лагеря не так-то просто. Бандар и впрямь пьянствовал с парочкой собутыльников прямо в караульном помещении, но на часах у ворот как назло стоял трезвый и бдительный служака Джабсен Дартхольд.

Уходить следовало, не поднимая шума. Конечно же, поутру, сразу после утренней поверки, за самовольщиками наладят погоню, но к тому времени они уже будут неподалеку от Куоша. Дартхольда необходимо было нейтрализовать: выполнить эту задачу взялись Свейн и Ракама.

Джак подошел к воротам, якобы для того, чтобы ознакомиться со списком поставок на следующий день. Просмотрев учетный листок, он завел с Дартхольдом разговор о погоде: по крыше караулки как раз забарабанил дождь.

Шум ливня и болтовня Джака позволили Ракаме и Свейну подобраться незамеченными. Часовой так ничего и не заподозрил до тех пор, пока Ракама не обхватил его сзади, прижав руки к туловищу, а Свейн не накинул ему на голову мешок. Дартхольд начал было трепыхаться, но Свейн живо утихомирил его, огрев по голове древком копья.

Ребята затаили дыхание. Без шума обойтись не удалось, и если Бандар проявит хоть чуточку бдительности, вся их затея пойдет прахом.

Дверь приоткрылась, и высунувшийся оттуда капитан заплетающимся языком выкрикнул что-то невразумительное. Свейн закусил губу, а потом прокричал в ответ нечто столь же неразборчивое, но звучащее успокаивающе. Им пришлось выждать еще одну, показавшуюся вечностью, секунду. Затем дверь затворилась, и изнутри вновь донеслись пьяные голоса.

– Для подкидыша ты неплохо соображаешь, – пробурчал Ракама.

– Пошли.

Связав потерявшего сознание Дартхольда и заткнув ему рот кляпом, драконопасы отволокли незадачливого караульного на конюшню и спрятали в сене. Теперь можно было надеяться, что до рассвета его не найдут.

Ворота распахнулись, и Стодевятый драконий бесшумно, как умеют двигаться виверны, выскользнул наружу. Затем драконопасы закрыли ворота, и эскадрон двинулся по извилистой дороге, ведущей от форта к броду через Брюзгливую протоку. Все знали, что, когда они доберутся до брода, их нельзя будет увидеть с надвратной башни. Долгие минуты драконы торопливо рысили по извилистой полосе гравия, но в лагере так никто и не поднял тревогу. Когда они подошли к броду, стало ясно, что бегство удалось.

Виверны с плеском переправились через речушку и продолжили путь по узкой дороге, поднимавшейся к Горбам. Шел дождь, налетал порывистый ветер, но эскадрон, растянувшись в колонну по двое, равномерно и быстро продвигался вперед.

И люди, и виверны знали эту дорогу, ибо не раз проходили ею во время учебных маршей. Им многократно приходилось перебираться через Горбы в Фелли и возвращаться обратно. Правда, раньше они не делали этого в кромешной тьме, но даже сейчас можно было видеть некоторые ориентиры: справа громоздилась Старая Плешь, а слева виднелась гора поменьше – Лысый Малыш. Впереди со светильниками в руках вышагивали Ракама, Джак и Свейн – этого света вполне хватало.

Маршрут был ясен. Добравшись до Фелли, они тут же свернут налево, на проезжую дорогу, идущую из Боргана. Если поднажать, то можно будет попасть в Куош задолго до рассвета. А если там и впрямь заварушка, тем хуже для тех, кто ее затеял. Им придется иметь дело с боевым Стодевятым марнерийским эскадроном.