1992 год. Беддл-Билдинг

Кингмен Беддл, выражаясь языком литературным, восседал на вершине мира — в своем новом кабинете на верхнем этаже высочайшего в Нью-Йорке здания, откуда можно взирать сверху вниз на Крайслер-Билдинг, Центр мировой торговли, Эмпайер Стейт-Билдинг и Трамп-Тауэр. Манхэттен, Бруклин, Квинз, еще два района города, а также часть Нью-Джерси и угол Коннектикута лежали у его ног. Устроившись, как орел, в своем персональном гнезде на сто двадцать пятом этаже Беддл-Билдинга, он любил следить за самолетами, стартовавшими с аэропорта Ла Гвардиа и набирающими высоту где-то ниже его. В особенности — за этими, с эмблемой "КИНГАЭР" на серебристом хвосте. Супермагнат! Кингмен приобрел за немалую толику, наличности, кучу обещаний, устную договоренность с профсоюзами и три миллиона долларов долга обанкротившуюся "Транс-аэр-лайнз". Краска эмблем "КИНГАЭР", вероятно, еще пахла, а чернила под контрактом только-только успели высохнуть. И вот — Кингмен Беддл, когда-то не имевший возможности приобрести даже игрушечный самолет, ныне стал владельцем целого воздушного флота. Три сотни блестящих самолетов с его именем на хвосте! В то время как другие честолюбивые люди довольствуются тем, что помещают свои имена на салфетках для коктейлей или мячах для гольфа, чтобы произвести впечатление на своих коллег. Кингмен сам не знал точно, к чему он подошел, но остальному миру должно было казаться, что он достиг всего, что можно пожелать.

"НИККЕЙ" шел в рост. Токийские акции успели подняться на 209,56 пункта с тех пор, как он встал с постели. Доллар держался низко и обещал и дальше падать, так что он дал команду выбросить часть нефтяных акций и акций предприятий общественного пользования. За последние два года он прибрал к рукам двадцать пять маленьких телекомпаний и в настоящее время вел переговоры с британским предпринимателем Робертом Кастеллом на равных паях основать информационную телесеть, способную конкурировать с Си-Эн-Эн. Японский заем, который он ухитрился получить, был на целых два пункта ниже первоначальной процентной ставки. Гораздо выгоднее, чем вариант, с которым подкатывался к нему Мэнни Хэнни, ныне именуемый "химиком".

Кингмен самодовольно вдохнул дым кубинской сигары. Пару дней назад он имел в Гаване ленч с Фиделем Кастро — обсуждал с ним проблему строительства бейсбольных площадок и финансирования чемпионата. Кубинский коммунист давно уже был мертв как ископаемый динозавр, но этот старый партизан все пытался зазвать туристов в гости к дряхлеющей Латинской Леди, превратив ее в подобие Майами-Бич. Кастро обещал "КИНГАЭР" эксклюзивные права на пользование маршрутом Майами-Гавана, если только Кингмен финансирует бейсбольные прожекты. Кингмен тогда помечтал о своих собственных "Гаванских ураганах", о воздушных правах над всей Латинской Америкой, которая — карамба! — просто без ума от бейсбола, и о том, как все это станет средством установления глобального мира и одновременно стартовой площадкой для его оперившейся к тому времени "Всемирной телекомпании новостей и развлечений" — ТНР. Но "Акт об отношениях с враждебными странами", запрещавший американцам осуществлять коммерческие операции на Кубе, во Вьетнаме и в Камбодже, все еще оставался в силе, и стоял за ним не какой-нибудь Госдеп, а само министерство финансов! А никакой уважающий себя магнат от коммерции, каждый день балансирующий на туго натянутом канате, в самом дурном сне не пожелал бы иметь дело с министерством финансов!

Он написал тогда Кастро благодарственную записку за сигары "Монте-Кристо" и перестал мечтать о своей неотразимо эффектной команде. Кастровские доктора уже не разрешали бедному старому другану курить сигары. Кингмен ухмылялся, шлепая себя по плоскому животу и стряхивая пепел в антикварную плевательницу из серебра высокой пробы. Сидя в своем высотном офисе, он выпускал идеально правильные колечки табачного дыма в воздух. Прелестная идея, но не настолько, чтобы вконец из-за нее утрахаться.

В среду он слетал в Вашингтон на Кингаэровском аэробусе для приятельского ленча с Чарли Макбейном, заместителем госсекретаря, где и закинул удочку на предмет того, чтобы обойти правила. Лучше иметь бизнес с Норьегой, чем впутываться в дела с министерством финансов! Все, кроме этого! МАНЬЯНА, Фидель. Кингмен забросил ноги на письменный стол и пробежал глазами список дел на неделю, который приготовила Джойс.

Как-то Флинг уговорила его субсидировать строительство Беддловского дома престарелых, где бездомные и старичье нашли бы внимание и заботу со стороны монахинь. Оказаться старым, беспомощным, в обществе монахинь — б-р-р! Для Кингмена это было чем-то вроде чистилища. А Флинг только об этом и думала. Престарелые. Бездомные. Преследуемые. Короче, все обитатели планеты. Церемония освещения Беддловского дома была назначена на пятницу. Кинг уже видел это число во флинговском "Любительском календаре", обведенным в красный круг и помеченным крестиками и восклицательными знаками. Эта девушка была так чудесна и так чертовски красива, что иногда ему казалось, что она дана ему лишь взаймы. Кто он такой, чтобы иметь нечто столь совершенное? Почти два года брака, и все превосходно, лучше некуда. Да, все-таки он везучий дрын! А сейчас Кингмен Беддл, помимо прочего, еще и на редкость важный дрын, вот так-то! Кингмен полностью овладел поистине военной дисциплиной бизнеса, гордясь про себя своей пунктуальностью, и вполне усвоил нью-йоркский великосветский этикет. Он сказал твердое "ФИНИТА" поцелуем в обе щеки, когда речь шла о "трофейных" женах, подражавших повадкам европейских герцогинь, и бросил привычку тыкать сигарой, как счетчиком Гейгера, указывая горящим кончиком на других грандиозных ребят, ворочающих другими грандиозными делами. В духе Уинстона Черчилля и Эдварда Бернстайна он практиковал в обществе импровизированные анекдоты. Для таких случаев Джойс держала для него целый набор уже готовых шуток и острот. Он усвоил, что могущественные люди должны обладать способностью удерживать внимание аудитории, так же как культивировать приятельские отношения с банкирами, политиками, инвесторами и прочими своими людьми. Привлекательность для окружающих — часть джентльменского набора.

Он в совершенстве овладел правилами игры и неукоснительно следовал им, всему светскому кодексу. Никаких интрижек с женами других участников игры — как бы ни были они привлекательны для неистощимого в своей любвеобильности Кингмена. Эти люди, вскарабкавшиеся на верхние ступеньки корпоративной лестницы при поддержке первых жен — благодаря их талантам либо благодаря их банковским счетам, — до достижения ими определенного социально-коммерческого уровня имели в качестве спутниц, как правило, женщин спортивного типа, с короткой стрижкой, мощными бедрами и выражением постоянной озабоченности на лице — приобретение прошлых куда более тяжелых лет. Хорошие спортсменки, славные девахи, они умели быстро упаковываться, носить в любом сочетании плащ "барберри", пить и курить, как мужики, каковыми многие из них, можно сказать, и стали. Как, например, жена Гордона, Бидди. Это были грубоватые, все повидавшие на своем веку компанейские девчонки, прошедшие через финансовые крахи и времена, когда денег куры не клюют, закаленные годами непрекращающейся суеты и периодами острой нужды.

У них всегда был чуть извиняющийся вид, и они явно чувствовали себя не в своей тарелке на бизнес-вечеринках, особенно у Кингмена, в обществе вторых жен, являвших собой приобретение эпохи "Милкена", когда новоявленные "князи из грязи" нарасхват загребали под себя лежавшие под ногами дешевые деньги, женщин с длиннющими ногами, часто на шесть или семь дюймов выше, чем они сами, и вдобавок к этому лихорадочно деятельных. Как правило, бездетных. Они и были "трофейными" женами.

Кстати, их-то Кингмен как раз и не любил, находя очень неаппетитными и агрессивно амбициозными. Нет, он-то все сделал правильно, поступил гораздо умнее и лучше. Энн помогла получить ему определенный статус, стряхнуть виргинскую красную глину с ног, позволила ему прийти в Нью-Йорк этаким виргинским джентльменом, а не каким-то там жадным и агрессивным чужаком без роду и племени, поспешившим на пир стервятников.

Флинг оказалась идеальной второй женой. Из всех "трофейных" жен она была трофеем номер один. А ведь она даже не пыталась что-то строить из себя. Застенчивая от природы, она одним своим появлением ставила под контроль любую нью-йоркскую гостиную — и все благодаря своей живости и безусловному физическому совершенству.

Аромат "ФЛИНГ!" собрал за второй год свыше семидесяти миллионов долларов! Косметический набор "ФЛИНГ!" обещал стать товаром десятилетия, ее видеозаписи с комплексом гимнастических упражнений на мировом рынке шли сразу за кассетами с записями Джейн Фонды, а "Флинговский календарь исчезающих животных и растений" стал популярнее, чем календари Синди Кроуфорд и Гарфилда, взятые вместе. Она давала навар больший, чем другие вторые жены, якобы успешно работающие, а на самом деле постоянно нуждавшиеся в финансовых вливаниях.

Один такой несчастный сукин сын, Берни Болсам, вынужден был бухнуть больше тринадцати миллионов баксов в сенсационную постановку на Бродвее, единственно для того, чтобы его вторая жена могла стать "режиссером" и приобрести хоть какой-то статус за пределами мужниных миллиардов. Берни пришлось лопатами кидать доллары в эту ненасытную топку — пьесу жены, музыкальную интерпретацию "УНЕСЕННЫХ ВЕТРОМ", особенно после того как Фрэнк Рич, театральный критик из "Нью-Йорк таймс", и Джон Симон из "Нью-Йорк мэгэзин", образно говоря, сплясали на ней джигу. Решительная миссис Болсам упорно топила и топила деньги мистера Болсама в своей водянистой постановке, где третий акт знаменовался дождем, хлещущим над разрушенной плантацией, что, вероятно, должно было символизировать закат славы горячо любимого Скарлетт О'Хара Юга. "ПОЮЩИЕ ПОД ДОЖДЕМ" — так окрестил критик из "Дейли сан" все это действо, не забыв при этом осудить расизм, "олицетворяемый танцующими чечетку рабами в костюмах, промокших от дождя", а заодно и зарницы с громом — как дешевый, чисто механический трюк, столь обожаемый публикой определенного сорта, что-то вроде вертолета, зависшего над сценой в "Мисс Сайгон", или люстры, с грохотом падающей в задымленные переходы и темницы в "Призраке оперы". Кингмен и Флинг промокли насквозь, сидя на премьере в первом ряду, в то время как прочие, оказавшиеся на заведомо худших местах, попросту умирали от смеха. Первые шесть дней и первые семь миллионов долларов, "унесенных ветром", театр и его постановка отметили полным выходом из строя оркестровой ямы и первых шести рядов — металл ржавел, кожа вздувалась, дерево разбухало и трескалось. И все это, в конечном счете, нужно было только для того, чтобы вторая жена Берни, с ее вечными великосветскими амбициями, могла ответить что-нибудь вразумительное, когда на званом обеде джентльмен, повернувшись к ней, спросит: "А чем вы занимаетесь?" Кингмен хихикнул, вспомнив еще раз о незадаче приятеля. Похожая на статуэтку, рыжеволосая, неукротимая, как атомный смерч, миссис Болсам, в конце концов, ретировалась из театра и возобновила жизнь курортницы-попрыгуньи и любительницы шоппинг-туров — в любом случае оба эти хобби были менее обременительными для семейного бюджета, чем служение Мельпомене.

Флинг во всех отношениях оказалась золотой жилой. Сексуальная девушка-красавица ковала деньги каждый день, стоило ей только подняться с постели. Никому бы и в голову не пришло спросить, повернувшись к ней: "А чем вы занимаетесь?" Это и так было известно всем и каждому. Его золотая девочка придавала "Кармен Косметикс" совершенно новый имидж, а заодно ковала для него миллионы. Миллионы, которые ему требовались, чтобы подкармливать свою постоянно растущую империю. Когда он устраивал презентации для финансовых аналитиков, Флинг немедленно вытаскивали вперед, чтобы она обрисовала перспективы производства очередного карменовского продукта из серии, носящей ее имя. Как будто кого-то всерьез интересовали ее заученные наизусть выкладки! Все эти обладатели костюмов от братьев Брукс были донельзя довольны самой возможностью встретиться с девушкой, чье лицо украшает обложки миллионов журналов. Флинг в обязательном порядке присутствовала также на важных встречах с кредиторами, в особенности с японскими банкирами и представителями финансовых синдикатов. Солнечная блондинка стала чем-то вроде культового божества в Стране восходящего солнца. У нее даже была специальная серия одежды "ФЛИНГ!", которая шла в Токио нарасхват.

"Трофейная" жена Кингмена сама была победителем в игре, но Кингмен радовался не столько собственному счастью, сколько неудачам своих СОБРАТЬЕВ. Когда судьба от них отворачивалась, он с особой остротой ощущал меру собственного везения. Ему страшно нравилось скакать во главе этой своры деловых парней, хотя, по правде сказать, все они крутились на одной и той же финансовой карусели.

Везучий все-таки черт этот Кингмен, ничего тут не скажешь.

— Кинг, возьми трубку. — Это была Джойс Ройс на интеркоме.

— Взял.

— Тут рядом сержант Буффало Марчетти, отдел убийств. Он бы хотел видеть тебя.

Буффало Марчетти. Что-то знакомое было в этом имени. Кингмен нахмурился.

— Свяжись с Райаном из Нью-Йоркского департамента полиции и покажи сержанту Буффало, куда идти.

Буффало, Буффало, что-то очень знакомое. Только едва ли это может быть Канада. Срок давности уже прошел. Даже и за убийство. Это было больше тридцати лет назад. Ископаемые!

— Премиленькое местечко, мистер Беддл. — Сержант Буффало Марчетти заполнил собой арочный проход в кабинет Беддла, похожий на актера, входящего в роль, этакий молодой Джеймс Дин или Брюс Уиллис. Он выглядел совсем пацаном, неряшливым, но симпатичным. Выцветшие голубые джинсы, кроссовки "НАЙК", черная футболка, натянутая на мощный торс, револьвер в кожаной кобуре, подвешенной под мышкой и грозно оттопыривающийся под мотоциклетной курткой. Взъерошенный. Надо полагать, тайный агент. "Ба, а что же он носит, когда не на работе?" — с интересом подумал Кингмен. То, что это не Эркюль Пуаро, сразу видно: Кингмен обратил внимание, что этот симпатичный фараон, специалист по убийствам, вообще без носков. Впрочем, может быть, неопрятность в одежде этот парень с лихвой компенсирует избытком мозгов? Может быть, Кингмен смотрит на свою уменьшенную копию, пусть она и одета, как художник из нижней части города?

— Добрый день. — Кингмен протянул руку, демонстрируя золотые запонки с монограммой. В минуты неуверенности или дискомфорта Кингмен всегда прибегал к образцово вежливой манере поведения. Они пожали друг другу руки.

— Вы выглядите слишком молодо для того, чтобы иметь отношение к убийствам, — осторожно ухмыльнулся Кингмен.

— Для убийств все слишком молоды. Взгляните на это. — И Буффало-фараон сунул под нос Кингмену фотографию окровавленной мертвой женщины. Ага, так значит парень использует тактику шока.

— Не особо приятное зрелище. — Вид у Кингмена был озабоченный, но он взглянул на страшно изуродованное женское тело, даже не вздрогнув. — Я должен откуда-то ее знать? Она моя сотрудница?

Все с озабоченностью в голосе, но без паники.

— Она работала в Маникюрном центре Тенди на Пятьдесят седьмой улице. — Шоковая выходка номер два. На редкость милый парнишка! Далеко не все кудесники с Уолл-стрит в курсе, что "Кармен Косметикс" принадлежит пакет в шестьдесят процентов от двадцати одного Косметического центра Тенди, заполнивших собой Манхэттен. Косметические центры Тенди использовали лаки только производства "Кармен Косметикс" и были открыты для посетителей семь дней в неделю, практически с рассвета до заката. Кто бы мог подумать, что вложенные сюда деньги, которые сам он называл "искупительными", превратят — при легком, но поистине волшебном маркетинговом участии "Кармен" — все эти крохотные забегаловки в популярнейшие косметические салоны города, соперничающие по своей внезапно обрушившейся популярности с "БУЛОЧКАМИ МИССИС ФИЛД"? Поистине, как прикосновение руки царя Мидаса: айн, цвайн, драй — и все как нельзя лучше.

— Итак, чем могу служить? Сигару? — Кингмен сел на край стола, предлагая коробку с фиделевскими "Монте-Кристо".

— Этот сорт не курю. — Спокойный взгляд сержанта Буффало сперва сосредоточился на кедровой сигаретнице, а затем на увеличенной фотографии Флинг, довлеющей над безбрежным пространством кингменовского письменного стола.

— Отложим сигары, но не тему разговора, так? — пошутил Кингмен. Он явно не был подозреваемым по делу и не чувствовал необходимости разыгрывать горе, увидев тело женщины, которую до того и в глаза не видел.

— Как близко вы знакомы с Тенди?

— Очень близко, — сказал Кингмен, лаконично и без аффектации. С Кингменом играть одно удовольствие — надо только объяснить ему правила.

— Насколько близко?

— Она одна из первых, кого я встретил в Нью-Йорке, приехав сюда. Она тогда была маникюршей в парикмахерской Сент-Регис. Она, как и я, с Юга. Маникюрные центры — отличная реклама для карменовских лаков для ногтей. Клиент привыкает к нашему продукту, и объем продаж растет. — Кингмен выдал эту справку на одном дыхании и с вежливой ухмылкой. Все это правда, но правда, помогающая скрыть правду. Если Буффало просто нарабатывает материал для следствия, бьет по площадям, этого должно оказаться достаточно. Что они там могут думать? Что Тенди пришила одну из своих сотрудниц за то, что та сделала плохой педикюр?

— У вас была связь с Тенди?

— Это совершенно не ваше дело, — он щелкнул позолоченным резаком фирмы "Данхилл" в форме гильотины, обезглавив свежую гаванскую сигару. Вся веселость с лица Кингмена ушла. Ох уж эта полицейская ищейка! Самое время получить сведения о его собственной личности!

— Прошу садиться, Марчетти, я сейчас вернусь. — Сигару брать не надо, двигаться спокойно. Стеречь, Пит Буль!

По телефону друг Кингмена комиссар полиции Райан охарактеризовал молоденького сержанта, детектива Буффало Марчетти как ВУНДЕРКИНДА из отдела убийств, этакого Коррадо Каттани, ревностного поборника истины. Резок, проницателен, неподкупен. Учится в Колумбийском университете на магистра искусств. Человек, которому не стоит лгать. Райан не без хвастовства заметил, что перед приходом Марчетти, как правило, знает половину ответов на те вопросы, которые задает, но как искатель-одиночка не представляет реальной угрозы для власть имущих — за ним никто не стоит, — это Кингмен инстинктивно почувствовал. Так речь шла о парне, который сам для себя и армия, и полководец, о бродяге и диссиденте, действующем по наитию, у которого правая рука никогда заранее не знает, что сделает левая? Малый с форсом, но безусловно лучший в своей категории.

Но что, — вопрос комиссара полиции Пэта Райана звучал чуть смущенно, — что его подчиненный делает в кабинете Кингмена? Комиссар извиняется за все доставленные неудобства, должно быть, здесь совершенное недоразумение. Он немедленно сделает выговор парню. Дружище Кингмен владеет долей в двух с половиной десятках салонов вроде того, где произошло это зверское убийство, и со стороны молодого фараона, пусть даже специалиста по распутыванию убийств, это был ЯВНЫЙ перебор и нарушение правил игры. Кингмен отметил, что комиссар может ни о чем не беспокоиться, он, Кингмен, по мере своих сил поможет юному сыщику.

— Завтра утром встретимся на теннисе! — закончил Кингмен и положил трубку.

Когда Кингмен вернулся в кабинет, сержант Буффало Марчетти стоял возле одной из двух огромных стен-окон, обозревая панораму Нью-Йорка — теперь тоже личную собственность Кингмена. Упрямый фараон так и не сел. Только сейчас Кинг разглядел, что он по-итальянски красив. Грубоватый и симпатичный, он следил за взлетающим самолетом, кингменовским самолетом, — зрелище, недоступное для человека, большую часть времени проводящего в окраинных районах.

Итак, сержант Буффало Марчетти — Буйвол Марчетти, ну, и имечко! — не из тех, кому стоит врать. Проницательные голубые глаза выдавали четко организованное мышление и стальную хватку ума, а неряшливый гардероб был, по-видимому, призван всего лишь вводить в заблуждение. Что ж, если это только уловка, то Кингмен найдет, что ответить, разве он не "король уловок", черт побери? Кингмен, что еще важнее, непрерывно практикующийся лжец. Как бы ни был он озабочен, наружу это никак не вырвется. Есть какие-то факты, а как их крутить и как их интерпретировать, это уже вопрос личного вкуса. Ему всегда удавалось подогнать правду… тонкая настройка чего-то неуловимого и неосязаемого. Правда, в конце концов, всего лишь абстракция. Он вынул несколько спичек из коробка "21 клуб", лежавшего на подоконнике, и прикурил сигару.

— Сержант Марчетти, я только что имел телефонный разговор с комиссаром полиции Райаном, который не понимает, что вы вообще здесь делаете, и, если честно, я тоже этого не понимаю. Если это — забрасывание удочек, сержант Сорвиголова, то в этом ручье рыба не клюет, и вы рискуете, что ваша леска запутается в корягах. — Он выпустил изо рта правильное широкое кольцо дыма, и оно поплыло над полированной поверхностью стола. Широко расставив свои короткие ноги, которые казались еще короче, поскольку ботинки тонули в пушистом ковре, Кингмен не отрываясь глядел прямо в глаза сержанту.

Буффало Марчетти все понял и ухмыльнулся.

— Разумеется, вы большой человек, мистер Беддл. Прошу прощения, если мой вопрос оскорбил вас, уверен, комиссар еще пропишет мне по первое число. Но я только из морга, где лежит изуродованный женский труп, и все говорит в пользу профессионального убийства. Жестокое преступление, и при этом — ни тени страсти. Садистское убийство без всякой сексуальной подоплеки. Увечья нанесены уже после того, как девушка была мертва. Деньги не украдены, хотя сейф взломан. Первые сотрудницы, пришедшие на место преступления, решили, что это Тенди лежит на полу салона.

Кингмен сел, нога на ногу, продемонстрировав при этом безупречно подобранные к костюму носки, и жестом предложил сесть детективу.

— Пять минут, Марчетти. Обрисуйте в двух словах суть происшедшего. — Трудно говорить с человеком, если он стоит к тебе спиной и при каждом слове вынужден поворачивать голову, так что глаза едва не вылазят из орбит.

— А вот и она. — Сержант Буффало Марчетти подал ему удостоверение-лицензию маникюрши с фотографией молодой, но грубоватой блондинки с нахальным взглядом — ни дать ни взять Тенди лет десять назад. Кингмен невольно отпрянул.

— Ее зовут Келли Кролл, двадцать семь лет. Вот уже два года маникюрша у Тенди в салоне. Заведующая заведением на Пятьдесят седьмой улице. Того самого, где имеет обыкновение бывать Тенди. — Сержант Буффало докладывал со скоростью пулемета. — Ее удушили — удавили куском тонкой стальной проволоки, после чего вырвали все ногти и аккуратно разложили на маникюрном столике. Весьма странно, но с предельной тщательностью… взгляните, вот…

Кингмен взглянул и отпихнул фотографию от себя. Да, это была не фотография Валески для рекламной серии карменовской продукции!

— Так вы полагаете, что эту девушку убила ТЕНДИ? — Настал черед Кингмену закидывать удочки.

Ответом сержанта Буффало было гробовое молчание. Оба выдали друг другу кое-какую информацию, и никто не хотел переступать свою черту первым.

— Так это не преступление на почве страсти?

— Нет, и это вдвойне странно. Зверское, безжалостное — но без примеси чувств или эмоций.

Кингмен издал сдавленный смешок.

— Единственный род преступления, на который МОГЛА БЫ пойти Тенди, это преступление на почве страсти.

"К примеру, она могла бы убить меня", — подумал он и лукаво поглядел на молоденького фараона. Но только не преднамеренное убийство — она никогда не думает, прежде чем что-то сделать, и так было все годы, пока он знался с ней. Но пока ему хотелось смеяться. Он услышал главное — его персона здесь ни при чем.

— Видите ли, мой мальчик, все это крайне печально, но я не вижу, какое отношение это может иметь ко мне. — Кингмен сощурил глаза — две обычные щелочки под мохнатыми бровями. — Я имею свой кусок в семидесяти или более областях бизнеса, и наверняка там и ранее случались смертельные случаи или еще какие-то происшествия, но никто до сих пор ни разу не тревожил меня по такому поводу.

Буффало наклонил голову, хмуро слушая эти мягко льющиеся слова. Так откровенно его не запугивали даже тогда, когда ему случалось "наехать" на молодежную банду в Центральном парке. Что-то очень нехорошее и опасное распространялось от Кингмена Беддла.

— Мистер Беддл, полагаю, это вас касается. Это был профессиональный выпад, и он наверняка должен означать предостережение в чей-то адрес. — В свете, льющемся из светового люка, радужная оболочка глаз Буффало приобрела пронзительную голубизну — как у Пола Ньюмена. — Я предполагаю, что они просто вышли не на ту женщину. Думаю, они собирались прикончить Тенди. У этой девушки в прошлом нет НИЧЕГО, что могло превратить ее в жертву мафиозного убийства, и сама Тенди сказала, что она была в салоне до девяти вечера, после чего с шестью другими девушками из салона ушла на званый ужин, оставив внешне и по голосу похожую на нее Келли Кролл, чтобы та закончила бухгалтерию и закрыла заведение. Ни тебе грабежа, ни кражи наличности, ни изнасилования, девушку, мистер Беддл, просто удавили, подойдя сзади в темноте.

Он изобразил сцену удушения не хуже любого актера.

— Хладнокровное, тщательно обдуманное убийство. Я бы не стал вас беспокоить, если бы не вспомнил, что два года назад у Тенди уже была взломана квартира и единственной вещью, которую взломщики унесли, была ваша фотография. С автографом… ну и так далее. — Левый краешек его рта приподнялся.

"Черт бы побрал эту Тенди! — подумал Беддл. — Она просто стихийное бедствие. Где она, там обязательно неприятности. Ничего-то в ней нет, только злоба и сексуальность". Проклятье, он помог ей развернуть ее дебильный бизнес после того, как женился на Флинг, просто по доброте душевной, и вот она сажает ему на хвост полицейских ищеек. Не женщина, а несчастье.

— Я допрашивал Тенди, — продолжил Буффало Марчетти своей невнятной скороговоркой, — и она не смогла назвать никого, кто может желать ее смерти ни по причинам личным, ни по иным. Может, вы знаете кого-нибудь, кому выгодна ее смерть?

Забрасывание удочки вслепую. "А похоже, этот легавый итальяшка ничего не знает", — подумал Кингмен.

Он резко поднялся, как бы давая понять, что разговор закончен. Пит Буль тревожно подпрыгнул и начал озираться. Кингмен похлопал сержанта Буффало Марчетти по плечу.

— Взгляните, сержант, это Нью-Йорк. Все, что вам нужно сделать — это купить свежую "Нью-Йорк пост" или "Сан" и прочитать о шести-восьми зверских убийствах, при ближайшем рассмотрении не имеющих ничего общего с предостережениями или прочими скрытыми мотивами. Именно поэтому я не пускаю вечером мою жену одну на улицу, а сам содержу двух телохранителей… вот. — Кингмен повел рукой, как бы еще раз демонстрируя все великолепие своего колоссального кабинета. — Вот что я вам скажу.

Кингмен уже шел к двери, над которой висела готическая икона Пресвятой Девы-Богоматери.

— Нью-Йорк — больной город, и ваша болезненная игра воображения вполне объяснима. Вашей вины в этом нет. — Он пожал плечами и снисходительно добавил: — Я попрошу комиссара, чтобы он обошелся полегче с вами и с вашей тактикой студента Колумбийского университета. Мне лично всегда импонировал молодежный выпендреж, но в малых дозах. — Кингмен усмехнулся, сверкнув при этом ослепительно-белыми зубами: — Если у вас есть подозрения насчет маньяка-убийцы, специализирующегося на девушках из салонов Тенди, мы готовы нанять несколько секретных агентов вам в помощь — "Кармен" имеет в этом деле законный интерес.

Кингмен имел дело с Буффало ровно столько времени, сколько ему было нужно, чтобы понять: дело малоприятное, но к тому, о чем он подумал вначале, слава Богу, никакого отношения не имеет. Сам же король — "Кинг" сплавил фараону кукурузные палочки, выдохшееся пиво и хот-доги на палочке — изящно и незаметно, как некий импрессарио по имени Карни из его детства. Он открыл дверь, пропуская вперед сержанта Буффало Марчетти.

— Был рад встретиться с вами, сержант Марчетти. Желаю вам как можно быстрее поймать еще одного психа-преступника на улице.

* * *

Сержант Буффало Марчетти, поставленный на место и практически выдворенный из кабинета, тем не менее петухом прошелся по длинному, застеленному коврами коридору Беддл-Билдинга, щеголяя своей курткой "НАЙК" а ля Джордан. Он подумал, что этот Кингмен Беддл верткий хлыст и ловко схватил и разнес в пух и прах его, Буффало, версию об "убийстве маникюрши", как наверняка обзовут это дело в утренних бульварных газетенках. Буффало не получил здесь разгадки, но что-то подсказывало ему: Кингмен Беддл — ключ ко всему делу. Сейф был взломан, но Тенди пересчитала наличку и сказала, что все на месте. Это было профессиональное убийство в духе гамбиновской мафии". Только некоторые детали выпадали из общей картины: так, складывалось впечатление, что исполнитель чересчур часто смотрел фильмы с участием Брюса Ли. И все же это не было убийством на почве сексуального садизма или эмоционального порыва. И он готов был поклясться, что целили вовсе не в Келли Кролл. Все следы указывали на Тенди Лав. Да, да, это было ее настоящее имя, но это дважды перепроверяли. Тенди Лав. МИО ДИО! Королева маникюра, любовница, в прошлом мелкая воровка, обладавшая определенным влиянием на могущественного "Кинга" Беддла.

Буффало Марчетти был почти уверен, что Беддл каким-то боком здесь замешан. Даже сидя там, на верхушке своей башни из слоновой кости. Два года назад, составив компанию детективу Салливану по случаю кражи со взломом в похожей на детскую квартирке Тенди, он был ошеломлен не меньше чем Салливан той истерикой, которую закатила эта уже не первой молодости, но по-прежнему на редкость миловидная кукла Барби из-за кражи нижнего белья, кожаных наручников, кнута и личной фотографии, подписанной Кингменом Беддлом, одним из финансовых богов Уолл-стрит. Разве можно было забыть ТАКОЕ? Ясно как день, что миллиардер крутил тогда шашни с этой королевой маникюра, но, насколько знал Буффало, это нельзя считать преступлением. Может быть, он и сейчас содержит ее как свою любовницу. Может быть, да, а может быть, и нет. Может, она стала для него бельмом в глазу, начала преследовать и шантажировать его, женатого мужчину и высокоуважаемого члена финансового и светского истеблишмента, и он нанял нинзя, чтобы убрать ее. А возможно, Кингмен Беддл что-то там смухлевал с займом и "ЧЕЙЗ МАНХЭТТЕН" шлет ему дружеское предостережение. "Ба, ну ты уже чересчур, Буффало! — сказал сам себе Марчетти, — это мир бизнеса, а не организованной преступности! Может статься, Кингмен абсолютно не причастен к происшедшему". Но в одном Буффало был уверен на все сто процентов: этот парень с черт знает какого этажа определенно в чем-то замешан. Годы распутывания уголовных дел слишком обострили интуицию сержанта, чтобы он мог ошибаться.

Кингмен Беддл — скользкий, грязный игрок. Со своими связями, приобретенными на пути к вершине, имея в друзьях комиссара полиции, он при случае может отмыться и от убийства; по крайней мере, в нем ощущалась такая уверенность.

Зачем человеку, имея хозяйкой дома Флинг, все еще поддерживать достаточно недвусмысленные отношения с Тенди? Вообще-то, обе женщины были не во вкусе Буффало. Он любил женщин с мозгами, предпочитая утонченных леди, погруженных в себя, — то есть, искал родство душ. Ему нравились бледные, впечатлительные женщины, с которыми он сталкивался в Колумбийском университете, где учился на магистра искусств за свой счет. Он решил когда-то, что годам к сорока ему наверняка надоест быть штатным криминалистом, а выслуживаться до комиссара полиции — это не по нему. Слишком много политики. Не годится. Для философа Новой Эры, независимого мыслителя, одной из любимых книг которого была "Дзен и искусство восхождения в горы на мотоцикле", Международный розыск произведений искусства мог стать отличным вариантом. Украденные полотна — в любом случае вещь более привлекательная, чем изуродованные трупы.

Вообще, перед тем, как самому выбрать отдел убийств, имеет смысл хотя бы через глазок взглянуть на тело двадцатисемилетней удавленной девушки, ее вырванные ногти и выколотые глаза. Через полчаса Буффало предстояла встреча с одним этнологом, экспертом по убийствам с ярко выраженной национальной окраской. Способ, которым была удушена маникюрша, имел явный восточный привкус. А вечером — курс "Французские импрессионисты" в Колумбийском университете. Милое сочетаньице. Удивительно интересный день. Пригородный фараон, совершающий обход в центре.

Сгоряча он шлепнул ладонью по здоровенной медной кнопке лифта и чуть не столкнулся в дверях с хрупкой молоденькой девушкой-пташкой, тонкой, как перила, торопливо выходившей из лифта. На ней не было и следа косметики, и при виде сержанта она испуганно распахнула глаза — самые печальные в мире оленьи глаза. Буффало пронаблюдал через плечо, как она пружинисто и грациозно движется по длинному холлу к кабинету Кингмена Беддла: он продержал двери лифта открытыми целых две минуты, неотрывно глядя ей вслед.

— Джойс, укрепи службу безопасности. Я хочу, чтобы меня охраняли не хуже, чем президента Соединенных Штатов. Даже лучше, поэтому возьми в команду кого-нибудь из президентских людей, и обещай им платить больше.

— Тех, что охраняют его кабинет, Кинг?

— Нет, парней из секретной службы! Крутых парней. — Он тем не менее казался спокойным. — Парней с переносными рациями и пушками. Только самых лучших. Разузнай, сколько им платит президент, и предложи вдвое больше. Только не бери никого из тех, кто охранял Рейгана во время покушения.

Джойс закатила глаза, оторвавшись от блокнота, хотя она прекрасно понимала, что Кинг не станет так печься о своей безопасности, не имея на то веских причин. Уж не этот ли сержант из полиции сообщил Кингу о смертельной опасности? Почти каждый день в новостях сообщали о Беддл-Билдинге, о Кингаэр Уэйз, наконец, "Кармен Косметикс" делал постоянные аншлаги. Ежедневные встречи Кингмена с секретными аналитиками и управляющими пенсионными фондами с целью вливать и вливать капитал в почти уже опустевшие финансовые родники обеспечили ему твердое место на экране и страницах, посвященных финансовым вопросам. Что касается в высшей степени популярной миссис Беддл, то есть Флинг, то сейчас она была, вероятно, наиболее часто снимающейся женщиной в мире. Ее совершенные черты можно было увидеть в каждом журнале, в разделе новостей. Может быть, речь идет об угрозе террористического акта? Или о попытке шантажа? Закусив губу, Джойс с бешеной скоростью строчила в блокноте. Она сделает все и прямо сейчас. Никто не сможет причинить зло Кингу и Флинг. Никто.

— Я хочу, чтобы эти парни контролировали все здание. И дом тоже. — Кингмен ходил по кабинету взад и вперед. — Я хочу, чтобы кто-то был рядом с Флинг постоянно. Даже когда она бродит по парку. Она этого терпеть не может, но мы скажем, что это — личный тренер. И подготовь список всех, кому мы должны деньги. Кредиторов, а не банков, имей это в виду, меня интересуют только частные лица.

— Привет, папа. — Другая поцеловала отца в макушку.

— Привет, сладкая. Что-то ты слишком тонкая.

— Раньше ты говорил, слишком толстая. — Другая бухнула стопку бумаг на отцовский стол и игриво толкнула его локтем в бок. Она подрабатывала в офисе Гейл, в ожидании пока кончатся каникулы и начнется второй семестр в университете.

— Приставь охрану и к Тенди. — Кингмен повернулся к Другой и потухшей сигарой сделал круг в воздухе: походи, посмотри. И Другая начала внимательно изучать последнее приобретение с аукциона "Сотби" — партию древних икон. Покончив с ними, она перешла к экспонатам, уже установленным за зелеными стеклами витрин.

— И пусть этот неряха Маккарти следует за Тенди по пятам и постоянно меня информирует. Мне нужны конфиденциальные рапорты обо всех, кто приходит и уходит — каждый час и круглые сутки, с кем она видится, что делает, что говорит. Не редактируя, каждое утро — на мой стол… начать прямо сию секунду.

— Порядок, Кинг. Нужно ли ставить в известность Тенди?

— Нет, она не должна знать! — взревел он. — Я должен знать. А ей сообщи только, что мы дадим ей охранника. И заверь, что мы похороним эту девушку по первому классу. Скажи Тенди, чтобы была внимательна. Одного садистского убийства вполне достаточно. И еще: скажи, чтобы она не говорила обо мне с этим сержантом… как его? Чертовым Хреном этим или с любым другим хреном.

— Ты решил вложить деньги в Шлепни-инкорпорейтед, папа? Или это просто инструктор? — Другая прикрывалась сарказмом как щитом. Она могла гнуться, но не ломалась. Сохраняя невозмутимое выражение лица, она никогда не давала другим возможность понять, расстроена она, обижена или нет. Теперь волосы ее были коротко подстрижены, на лице не было ни капли косметики, так что отпадала необходимость позировать для рекламы проспектов "Кармен Косметикс", и вообще она оставалась в стороне от этого дела. Девушка стала тонкой, почти прозрачной, ибо она давно утратила прежний энтузиазм к еде и питала свое тело исключительно естественными продуктами, ибо на дворе стоял 1992 год и ей было девятнадцать. — Алло, папа, ты здесь или не здесь?

Она наконец выдавила из себя улыбку. Зубы у нее были большие и в идеальном состоянии. Джойс с самого детства держала состояние ее зубов под неусыпным вниманием, так что Другая в свои девятнадцать никогда не пользовалась зубочисткой.

Кингмен казался глубоко погруженным в свои мысли и сосредоточенно смотрел из окна, хотя там уже ничего не было видно, потому что на город надвинулся фронт грозовых облаков.

— Какой чванный и деспотичный говнюк! — думал Марчетти, проталкиваясь сквозь толпу высокопоставленных голодных чиновников, спешащих перекусить в ресторане "Четыре времени года", и мальчишек-разносчиков, шныряющих туда-сюда с пакетами, полными сандвичей из тунца на пшеничном хлебе. Марчетти уступил дорогу одному из этих опасно скоростных мальцов в жокейской шапочке. И вдруг он представил, что этот малый, Кингмен, наверняка насмехается над ним.

Выйдя из Беддл-Билдинга, этого победившего на конкурсе монументального памятника Золотому Тельцу, и пройдясь по мраморно-гранитному коридору с летящими опорами и высоченными арками, сконструированному как храм, чтобы подавлять и внушать благоговейный страх людям, спешащим к лифтам и от них, Марчетти невнятно пробормотал: "Что-то неладно с ЭТИМ парнем. Даю руку на отсечение, что это именно так".

Двое проходивших мимо молодых чиновников уставились на него: только помешанные разговаривают сами с собой вслух в общественном месте. И потом растрепанный вид сержанта совсем не подходил для лучшего здания Пятой авеню. Но Марчетти, со своей однодневной щетиной, придающей ему отменно бандитский вид, так взглянул на них, что у этих юнцов сразу пропала охота читать ему мораль. Он трусил по Беддл-Билдингу, вспоминая, с какой самоуверенностью, почти нагло держался с ним Кингмен. Сержанта главным образом занимало одно соображение: поведение Кингмена — это что: его натура или работа на зрителя?

Буффало посмотрел вверх, в небо, на Беддл-Билдинг, высочайшее здание мира, небесную иглу, вонзающуюся в стратосферу. Сплавленное воедино из меди, цветной облицовки и зеленого стекла сооружение напоминало собой космический корабль будущего. Только каменные водосточные трубы в виде сумасшедших фантастических змей и выступающие наружу в неровном ритме террасы держали звездолет Флэша Гордона прочно привязанным к Пятой авеню. Башня из Библии. Беддловская Вавилонская Башня. Один из критиков в "Таймс" назвал небоскреб Беддла аристократическим, но неудачно географически размещенным сооружением. Оно было бы уместно скорее где-то в Майами, чем среди величавых фланелево-серых зданий, изящно стоящих плечом к плечу вверх и вниз по Пятой авеню.

— Архитектурный стиль "я — урод", фаллическая греза завзятого онаниста, — вслух прокомментировал свои впечатления Буффало и еще сильнее откинул назад голову, чтобы получше разглядеть новую туристическую достопримечательность Нью-Йорка. Чертовски удобная площадка для самоубийц! Пожалуй, Бруклинский мост утратит отныне свое безусловное лидерство. Зачем тащиться туда, если можно взять и спрыгнуть с Беддл-Билдинга? Буффало медленно попятился, потом, пройдя под эллиптической аркой, уперся в основание бело-зеленого мраморного фонтана, спроектированного Мэйсьеном, глубиной футов двадцати в центре. Струи воды достигали третьего этажа. Марчетти понаблюдал, как туристы бросают серебряные монетки в воду, загадывая желание.

— Ба, какой, однако, бросок камикадзе можно было бы отсюда совершить, — произнес он вслух. И тут же в голове сержанта Буффало Марчетти зажглась одна из сигнальных лампочек. Идея проклюнулась.

Долги, займы, спад экономической активности — это были проблемы, требующие постоянного внимания Кингмена Беддла, но сейчас его гораздо больше волновало то, что экс-любовница, всегда подвергавшая его опасности, самым глупым образом впутала его в грязное полицейское дело и, чего доброго, может обнародовать крайне неприглядное прошлое бывшего любовника. А ведь до сегодняшнего дня картинка его жизни выглядела безупречной. Да и сам Кингмен уверовал в то, что он божество, смело шагающее в золотой собор, качающийся на волнах земного богатства. И то, что миф о его историческом восхождении к Олимпу может подвергнуться скрупулезной проверке такого проницательного и недоверчивого типа, как сержант Буффало Марчетти, доводило его до бешенства. Для прессы и биографов, обожающих легенды о людях, создающих себя сами, существовали агенты по связям с общественностью и гора поддельных и полуподдельных документов, подтверждающих его новую личность, но что касается Марчетти, тут, если вовремя не подсуетиться, можно ждать чего угодно. Он поднял трубку, уступая чувству внутренней тревоги.

— Привет, привет, — прибегнул он к самому мягкому своему шепоту.

Я наозорничал, попробую теперь шелковый голосок.

— Привет. — Он сразу же представил, как она сейчас прикуривает сигарету, примостив трубку на плече. Старые воспоминания, а впрочем, почему старые? Он все же помнил ее. Что-то родное — и сексуальное — шевельнулось в нем. — Я только что прокручивал "РОЛОДЕКС" и вот…

— Кингмен, кобелина ты говенный! — Он готов был поклясться, что Тенди улыбается.

— Звоню узнать, как ты там. Какой ужасный случай в Косметическом центре! Ты в порядке?

— Испугался, засранец, испугался за меня… Она была отличной девчонкой, Кинг. Я действительно чувствую себя ответственной. И что это за дела со всеми этими китайскими пытками, Кинг? — Он прямо чувствовал, как Тенди при каждом выдохе выпускает дым из ноздрей. Он помнил ее тело до миллиметра, правда, таким, каким оно было два года назад.

— Я не понимаю и все тут, Кинг. Этот случай всех нас выбил из колеи. У нас тут у всех прямо руки трясутся! Бедная Келли! А теперь эти шакалы-фараоны…

Она мирно беседовала, оставив за рамками главное: ГДЕ ТЫ БЫЛ ЭТИ ДВА ГОДА? Я ХОТЕЛА СТАТЬ ТВОЕЙ ЖЕНОЙ, УБЛЮДОК. ЭТО ВЫЛО БЫ ГРАНДИОЗНОЕ ДЕЛО!

— Тенди!

— Да?

— Думаю, нам надо бы кой о чем поговорить.

— Валяй!

— Лично, с глазу на глаз. Я очень беспокоюсь.

— Когда именно, Кинг? — Ее голос источал обычные хрипловатые нотки, всегда возбуждавшие его.

— Пять пятнадцать, у тебя, если устроит.

— Я все еще живу одна, так что устроит. — Она опустила трубку и кончила сушить ногти. Она наденет пояс с красными подвязками. Что за черт! Может быть, до Кингмена начинает доходить?

— Кинг, мистер Куросава только что вступил в коридор. Он вот-вот войдет в твой частный лифт. Я бы посоветовала встретить его у лифта, Кинг. Японцы, ты же понимаешь.

— Да, да, Джойс. Вытаскивай гейш. Я иду. — Он повернулся к дочери. — Позволь представить тебя обезьяне из высших сфер бизнеса.

— Папа! — При всем неровном и поверхностном воспитании, интеллектуальная, совершенно нематериалистичная, Другая оказалась чувствительной к подобным расистским выпадам: — "Обезьяна" — это оскорбительное и неуместное слово.

Кингмен лишь ухмыльнулся в ответ. Похудевшая до размеров манекенщицы с подиума — во многом благодаря дружбе с Флинг, — распрощавшаяся с детской избыточной полнотой, она была привлекательна и мила в духе прерафаэлитов. Сама миловидность — с клубком проблем внутри. Мечта поэта Викторианской эпохи. Беспокойный и мятежный дух за аристократическими чертами лица. Внутри — борьба, вечное — с детских лет сомнение. Этот скрытый от постороннего конфликт, тем не менее, придавал ей выражение трепетности и хрупкости, хотя в действительности она была независима в решениях, и за каждым ее шагом стояла строго определенная цель. Ее внешность всегда порождала противоречивые чувства. От вздернутого носика исходила иллюзия строгости, драматически распахнутые глаза кричали, казалось: "Помогите! Я одна!", но выступающий вперед подбородок как будто предостерегал: "Держись подальше, приятель!"

Гейл Джозеф сказала однажды Ох-Уж-Этому-Бобу, что, если бы они запустили в производство серию интеллектуальной косметики — скажем, Джейностиновскую серию, — Другая оказалась бы для нее идеальной фотомоделью.

Но учитывая доставшееся ей от отца обаяние, хрупко-скульптурную материнскую красоту, интеллект девушки и деньги ее родителя, Энн Рендольф Беддл II явно светило что-то получше, чем карьера фотомодели. Это было произведение искусства, но требовалось вглядеться и разобраться, чтобы в должной мере оценить ее.

Вот и теперь, сопровождая отца по застеленному роскошными бургундскими коврами холлу Беддл-Билдинга, она скользила по покрытию своими креповыми туфлями, бок о бок с самым пронырливым дельцом десятилетия, как легкое неземное создание.

— Как мать, цыпленок? — Кингмен обхватил рукой тонкое плечо дочери.

— Нормально. Я собираюсь в Эджмиер сразу после освящения Беддловского дома престарелых в пятницу, а затем на конец недели — в Боксвуд. Бабушка организует суаре для своих южан. — Она улыбнулась. Чудесной улыбкой — ее улыбка всегда была сюрпризом, поскольку редко появлялась на лице девушки.

— Отлично, отлично. Мои наилучшие пожелания дедушке. А дядя Джеймс?

— Охотится с утра до ночи.

— А Вирджиния?

— Жаждет публично выпороть Кинга.

— Боксвуд?

— Процветает.

— Хорошо. Если Вирджиния и дальше будет выходить из берегов, скажи, что я продам Боксвуд японцам за гроши и по частям. Это ее немного утихомирит. — Он неприязненно осклабил зубы.

— Папа, пожалуйста, никогда не впутывай меня в свои отношения с моими родственниками. Я не собираюсь обсуждать с тобой характер матери и бабушку Вирджинию. — Голос Другой звенел, как голос истинной южанки.

— Как тебе работается с Гейл, этой леди-драконом?

Другая откинула с алебастрового лба короткую прядь волос. Вообще-то, она получала удовольствие, тратя лето на работу в фирме Гейл Джозеф.

— Она чудесный наставник. Вся горит страстью к своей работе. Меня это восхищает. И она слышит каждого из нас, из тех, кто в ее команде. Я очень уважаю ее за это. — Выражение лица Другой было болезненно серьезным.

— О, она сучок в моем глазу! Вечно копает под меня. — Они уже подходили к дверям частного лифта Кингмена. — У нее рабочая этика примерно, как у этого японца. Если не знаешь — АЙША СЕЙШН — полная преданность своей компании. Одно "но" — Гейл по-прежнему полагает, что "Кармен" это ее компания.

— Папа, кривая доходов стремительно летит вверх. Разве это не один из самых удачных твоих вкладов, когда риск оправдывается? — Гордая своей осведомленностью, она внимательно изучала его окаменевшее лицо.

— Если и удача, то не благодаря тебе, цыпленок. Прямо скажем, странно быть владельцем преуспевающей косметической фирмы и одновременно иметь дочь, категорически отвергающую даже губную помаду.

— Я люблю все натуральное, Кинг. А вот и твой новый инвестор. — И они оба поклонились Тошики Куросаве, казначею банка Мишимы Итоямы, который неожиданно появился из дверей обитой красным бархатом кабины с бронзовыми кнопками и огромным портретом всемирно известной Флинг, заснятой международно признанным Валески.

Тошики Куросава, пожавший руку Кингмена Беддла, был одним из тех промышленных шпионов, которые рыскали повсюду, выведывая секреты, профессиональные и личные, представляющие интерес для той нестандартной кредитной организации, в которой он служил.

— Это малый, которому хочется получить все сразу, — прошептал Кинг Джойс, забежав к ней в кабинет. — Он хочет сыграть в гольф. Отыщи клуб, который выдал бы нам членские билеты. Обезьяны обожают гольф. Закажи мне несколько клюшек "ПИНГЗ" и разузнай, где мы можем сыграть в воскресенье. — Он вернулся к себе в кабинет, где Куросава восхищенно рассматривал фотографии Флинг.

— Какая прелесть! — восхищался человек Мишимы Итоямы.

— Моя жена, — похвастался Кингмен.

— Вы самый-самый счастливый в мире человек!

— Так вы думаете, мы найдем общий язык?

— Хай-хай. — Куросава закивал быстро-быстро.

Да-да, они нашли общий язык. Но пока что не в коммерческих вопросах.

— Как сказал Сун Цзу, знай своих врагов. — Ирония голого денежного туза, цитирующего древнего китайского военачальника через пару минут после коитуса, почему-то ускользнула от Тенди. Смысл сказанного до нее не дошел. — Я не прошу от тебя ничего особенного, ничего этакого, чем ты никогда не занималась. Наоборот, только то, в чем ты бесподобна. — Кингмен закинул одну голую ногу на другую и заложил руки за голову. — Я решил прозондировать это дело до самого дна. Если кто-то ДЕЙСТВИТЕЛЬНО пытается послать мне какую-то весточку, то я хочу об этом знать. Все, о чем я тебя прошу, — переспать с этим фараоном, сосунком Буффало. Он красивый парень, кроме того, будет с чем сравнить, а то эти паршивые итальяшки уверены, что они нумеро уно в постели. — Он подмигнул ей. — Просто вызнай все, что у него на уме. Разговор двух голов на одной подушке.

Слезы хлынули из глаз Тенди, и гнев, с которым она никогда в жизни не умела совладать, обжег ее от живота до груди. Она вздохнула так судорожно и с таким отвращением, что Кингмен предпочел отвернуться. Она потерла запястья, на которых только что были завязаны шелковые веревки, и зажала их между колен — от внезапно пронзившей ее боли.

Рыданья сотрясли ее тело.

— Тенди. — Он взглянул испуганно и раздраженно.

ОНА всегда выводила из него звериное начало. Всегда. Может быть, на этот раз он чуть переборщил? Но это было почти физическим облегчением — увидеть ее после двух лет разлуки. Он заметил царапину на ее щеке — должно быть, его рук дело. Хотя он вовсе не собирался причинять ей боль.

— Лед. Я приложу тебе немного льда. — Он босиком прошлепал на маленькую кухоньку, открыл холодильник, где стояло штук десять флаконов карменовского лака — для продления срока действия, — и вытащил поднос со льдом.

— Вот, Тенди, прижми к лицу. — Он внимательно осмотрел все повреждения и подумал, что при этом освещении она выглядит очень старой и облезлой. Он провел с ней в постели свыше четырех часов — после двухгодичного воздержания, — и вся его безжалостность и сексуальная злоба покинули его. Он чувствовал себя совершенно очищенным. Теперь ему не терпелось поскорее уйти отсюда и отправиться домой, где его ожидало пьянящее возбуждение от Флинг. Принять душ, одеться — и побыстрее к девушке с волосами цвета шампанского "Тэттингерс" и сияющим среднеземноморским загаром — той, что обвивает его сильными длинными ногами на всю ночь и держит в своих объятиях до утра. К восхитительной богине, боготворящей ЕГО. Ее рот иногда удерживал его эрекцию до волнующих предрассветных часов, когда его вожделение достигало пика. Самая лучшая, самая популярная девушка мира принадлежала ему! Мечта всех и каждого! Но откуда же тогда такое страстное стремление к Тенди, это бесконечное желание пройти у нее экспертизу на вшивость? "Не пора ли мне уже быть выше ЭТОГО?" — жестко подумал он.

Тенди тяжело опустилась на кровать и начала одной рукой яростно стаскивать с тела путаницу из шелковых веревок, другой рукой держа лед у опухшей щеки. Бедняжка Тенди, ни один мужчина никогда не женится на ней. Кингмен мог — еще несколько лет назад. Но и он теперь был выше этого.

Он мало-помалу очистился от прошлого, стал финансистом международного класса. Стал даже коллекционером произведений искусства. Однажды он будет богатым, как Гордон Солид.

Кингмен забежал в душ. Намыливая голову карменовским шампунем, благоухающим, как сандаловое дерево, он прокручивал в голове колонки цифр. Дела идут на удивление хорошо. Ему нужно лишь совсем немного капитала, и тогда он завершит действительно колоссальный проект. Сам о себе, в духе последнего выпуска "Интрепренера", он думал как о "Сесиле Б. де Милле финансового мира. Все, с точки зрения "Кинга" Беддла, должно быть больше и грандиознее, чем сделанное им или кем-либо ранее. Он идет на беспримерные траты наличности, и его карманы кажутся бездонными. Он взял Уолл-стрит штурмом, обрушившись, как ураган, платя порой сумасшедшие суммы, но всегда оказываясь наверху, захватывая трофейную добычу и выигрывая трофейные призы". Рядом журнал напечатал роскошную фотографию Флинг на целую страницу с подписью: "Самая трофейная из жен и величайшее достояние компании "Кармен Косметикс".

Потянувшись за розовым полотенцем, он испугался, потому что увидел Тенди: та стояла нагишом в флюоресцентном свете ванной комнаты и смотрела на него с диким выражением. Неожиданно он ощутил опасность. От нее НЕСЛО угрозой. Именно это всегда притягивало его к ней. Она возбуждала его больше, чем любая другая из знакомых женщин Вела его по краю пропасти. С ней он обретал способность выплеснуть наружу свои самые темные страсти, изгнать из себя демонов. Теперь, голая и исцарапанная, странно подавленная, с почти сумасшедшим блеском в глазах, она выглядела очень опасной. Слишком опасной для уважаемого бизнесмена, обхаживающего иностранных инвесторов, и особенно опасной сейчас, когда по его следу идет эта легавая ищейка, сующая нос в детали его славной, почти исторической биографии. Он натянул на себя одежду. Она стояла, что-то держа за спиной. Ничего не говоря, Кингмен отпихнул ее и вышел.

Чтобы никогда больше не вернуться сюда.

После ухода Кингмена она полчаса валялась в ванной, куда вылила почти целый флакон пены "ФЛИНГ". Выпив четыре бутылочки своей любимой русской "Столичной", она вспоминала обо всем, что произошло за девять лет отношений с Кингменом Беддлом. Тенди чувствовала себя отвратительно. Она ощущала себя жертвой не меньше, чем бедная Келли Кролл, убитая и изуродованная вчера в Косметическом центре. Келли оказалась не единственной жертвой. Другой стала Тенди. Совсем как тот парнишка в Канаде. Она уселась, трясущаяся в горячей ванне, расцарапанная и иссеченная в кровь, и слезы катились по ее в синяках и красных пятнах распухшим щекам. "Побитая, оскорбленная и брошенная, — думала она, отхлебывая из новой бутылочки "Столичной". — И это после всех лет, которые он манипулировал мной, забирая из меня все хорошее, не оставив ничего, кроме ненависти и злобы".

Она осторожно приложила губку к большому кровоподтеку на лице — следу его сильного удара во время противоестественных и жестоких занятий любовью. Она ненавидела его. Она ненавидела все, что с ним связано. Она спустила воду из ванны и вылила остатки пены "ФЛИНГ!" в канализацию. Затем разорвала в клочья проездную карточку "КИНГАЭР". Ей бы очень хотелось разрядить в тело Кингмена Беддла свой "магнум". Она закрыла глаза и почти почувствовала, как пальцы сжимают спусковой крючок, как пули медленно вырываются из дула, поражая цель — деланно ухмыляющегося Кингмена Беддла, на лице которого самоуверенность сменяется выражением "Ты-не-посмеешь-в-меня-стрелять". Она будто воочию видела, как пули с глухим треском взрываются в Кингмене и его внутренности и органы разлетаются во все стороны, обрызгивая кровью стены и потолок. Она облегченно вздохнула, будто и впрямь его застрелила. Завернувшись в розовый махровый халат, она посмотрела на женщину в зеркале. Интересно, придет ли кому-нибудь в голову искать корни ее родословной в женской тюрьме?

А может быть, просто позвонить Сьюки и рассказать ей, что Кингмен Беддл — не более чем паршивый шарлатан, дрянной Карни Эббл, низкопробный жулик, сорвать розовую повязку с очарованных глаз окружающих? Если подмочить ему репутацию, кто знает, может быть, она стащит его с олимпийских высот и лишит дружбы его модных друзей? Если она навредит ему настолько, что он лишится всего, ему ничего не останется, как вернуться к ней. Она взглянула в зеркало. Ее веки распухли, и глаза превратились в две щелки.

— Интересно, что скажет нью-йоркское общество, если узнает, что Кингмен Беддл в прошлом грязный убийца?