#img_4.jpeg

Перевод Т. Кокуриной

© Εκδόσεις «Σύγχρονη Εποχή»

 

Глава первая

1

«Мерседес» с номером и опознавательными знаками немецких оккупационных войск резко затормозил у Ларисского вокзала. Шофер, сержант вермахта, выскочил из машины, торопливо открыл дверцу пассажирам, потом достал из багажника их вещи.

Первым вышел седой человек в очках, лет шестидесяти пяти. Мундир полковника инженерных войск никак не вязался с добродушным выражением его лица.

— Марианна, детка, поторапливайся, — произнес он низким, бархатным голосом. — Мы опоздаем на поезд.

— Время еще есть, — возразила девушка, выходя из машины.

Шофер с чемоданами направился к перрону, полковник семенил рядом. Марианна шла за ними, то и дело оглядываясь по сторонам, она явно ждала кого-то, хотя не была уверена, что этот кто-то придет, пусть даже в последнюю минуту перед отходом поезда. А для девушки это было вопросом жизни и смерти.

Кого и почему ждала она с таким нетерпением? Полковник сообщил о поездке в Берлин так неожиданно, что Марианна не успела предупредить «своих». Правда, у нее была слабая надежда, что информация об их отъезде дойдет до ее соратников «иным путем».

Веселый голос полковника вывел ее из задумчивости.

— А мы напрасно волновались! Поезд отходит через десять минут, можно не спешить.

Через десять минут! Марианна вздохнула с облегчением: сколько всего можно успеть за десять минут!

«Надо что-то предпринять. Но что?..» В голове стучало от волнения.

Марианне дали номер телефона, которым она имела право воспользоваться только в случае крайней необходимости. Как быть, внезапный отъезд полковника — это «крайняя необходимость» или нет? Разумеется, ведь организация ЭАМ поручила ей докладывать обо всех событиях в археологическом отделе, возглавляемом полковником.

«Позвоню и — будь что будет, — решила Марианна. — Только надо придумать предлог для старика…»

— Я забыла выключить утюг! — вдруг вскрикнула она. Ее беспокойство выглядело очень естественно, хотя и объяснялось совсем другими причинами. — Перед отъездом я гладила шаль и…

— Как ты могла забыть! — заворчал полковник.

Но Марианна уже неслась к выходу из вагона.

— Надо позвонить! — крикнула она на бегу.

— Опоздаешь! Поезд уйдет! — кричал ей вслед полковник.

Телефонная будка была занята. Звонила женщина, по виду одних лет с Марианной и даже чем-то на нее похожая. Если бы Марианна подбежала чуть раньше, она бы услышала, как та говорила: «Все в порядке. О свадьбе их известили. Жених выехал. Приглашения для шаферов у меня».

Увидев подбежавшую Марианну, женщина повесила трубку и ушла. Марианна влетела в будку, торопливо набрала номер, выученный наизусть, как было велено; ей и в голову не могло прийти, что звонившая женщина тоже выполняет секретное задание, которое вступит в столкновение с ее собственным.

— Алло! — ответил с другого конца провода мужской голос.

— Говорит Марианна, не перебивайте меня, я очень спешу! Звоню с вокзала, мы со стариком едем в Салоники, а оттуда, по всей вероятности, в Берлин. На чем поедем из Салоник, не знаю. Насколько успела заметить, «клетки» у поезда нет.

— Ладно… В поезде есть наш человек, он найдет тебя. Пароль: «Некоторые едят апельсины недозрелыми». Не удивляйся, что человек этот…

Марианна не дослушала. В дверь будки заглянул незнакомый мужчина, злорадно ухмыльнулся, и она была вынуждена перебить своего собеседника:

— Я забыла выключить утюг, боюсь, не случилось бы пожара! Выключи, пожалуйста! — Повесив трубку, она что было сил бросилась к поезду.

— Стой! — закричал ей вслед человек, подслушавший разговор.

Поезд уже тронулся, и Марианна едва успела прыгнуть на подножку вагона с табличкой «Только для немецких оккупационных властей».

Незнакомец, бежавший за ней, попытался было вскочить на подножку, но немецкий охранник оттолкнул его и пролаял:

— Zurück!

Человек побежал по перрону рядом с набиравшим скорость поездом, пытаясь что-то объяснить охраннику на немыслимой смеси греческого и немецкого. Охранник в ответ кивал головой и смеялся:

— Ja, ja! — и помахал на прощанье рукой.

Преследователь по инерции пробежал еще немного вдоль железнодорожного полотна. Потом остановился и, поглядев вслед удаляющемуся поезду, пробормотал сквозь зубы:

— Свинья…

Навстречу запыхавшейся Марианне спешил полковник, наблюдавший всю эту сцену из окна вагона.

— Ну слава богу! Чуть не отстала!

В купе ее приветствовали два немецких офицера, с которыми им предстояло ехать до Салоник. Один из них, майор артиллерии, был очень подвижен и болтлив. Другому, капитану, на вид было около тридцати, однако он был совершенно седой. Через всю его правую щеку тянулся багровый шрам; черные, как у мотоциклиста, очки совершенно скрывали выражение глаз.

— В чем дело? Что это за человек за тобой гнался? — спросил полковник Отто Крайсман.

— Не знаю… Откуда мне знать? — отвечала Марианна рассеянно, глядя в окно. Но тут же сообразила, что надо бы дать побольше объяснений, и продолжала: — Я бежала к поезду, а он ни с того ни с сего припустился за мной. Что-то кричал, но я не расслышала — поезд уже отходил…

Она была очень встревожена. Сколько времени ее преследователь простоял у нее за спиной возле телефонной будки и что ему удалось услышать? Ведь он может сообщить в службу безопасности или немецким властям.

Марианне Рондири исполнилось двадцать пять. Она окончила археологический факультет. Ее отец Вирон Рондирис тоже был археологом. Его убили на албанском фронте в первые дни войны, а мать, немка, погибла в Пирее под бомбежкой. Еще до войны она приехала в Грецию на раскопки и познакомилась с Рондирисом…

Родители Марианны долгое время сотрудничали с немецким ученым Отто Крайсманом, выступали за объявление Афин открытым городом. Когда Греция была оккупирована, Крайсман снова приехал в Афины, но теперь уже в мундире полковника инженерных войск. Узнав о гибели друзей, он взял Марианну под свою опеку, устроил в археологический отдел. Жили они в Колонаки. Отто занимал большую квартиру, реквизированную для нужд оккупационной армии, а девушка поселилась в небольшой квартирке в том же доме.

— Все еще об утюге думаешь? — дошел до сознания Марианны голос Отто.

— Да… Я кричала, чтоб выключили, было плохо слышно… а вдруг я ошиблась номером…

Она решила держаться этой версии на случай, если шпик записал ее разговор.

— Ничего страшного, — успокаивал ее полковник. — Позвоним с какой-нибудь станции и все узнаем.

Марианна посмотрела ему прямо в глаза, и ей вспомнился разговор с товарищем по организации, архитектором Фотисом, когда тот поручил ей следить за Отто.

— Шпионить за ним?! — Такая перспектива ее совсем не вдохновляла.

— Это не шпионаж, — спокойно отозвался Фотис. — Во всяком случае, не в том смысле, какой ты придаешь этому слову.

— Следить за человеком, который столько для меня сделал! — возмущалась Марианна. — И это, по-твоему, не шпионаж?

— Вообще-то мы называем это Сопротивлением, — улыбнулся Фотис. — Бывает, конечно, что и среди оккупантов попадаются люди, по той или иной причине нами уважаемые. Крайсмана, например, мы ценим как прогрессивного ученого. И это обстоятельство несколько осложняет задачу, вызывает нежелательные эмоции…

Оба они, Фотис и Марианна, состояли в подпольной группе ученых и студентов, взявшей на себя охрану художественного наследия страны. День и ночь следили они за перемещениями немцев, отмечали любое подозрительное движение в Археологическом музее, в Университете, в Политехническом институте. Им удалось спрятать в подвалах множество античных ценностей, составить каталог шедевров византийского искусства, включая те, что находились в частных собраниях.

— Видишь ли… Мы ничего не имеем против Отто Крайсмана лично, — посерьезнел Фотис. — Однако у нас такое впечатление, будто он, не подозревая об этом, работает на секретные службы.

— Я не могу шпионить за ним!

— Что ж… Тогда поговори с ним откровенно. Мол, мы такие-то и такие-то! — Фотис строго смотрел на нее. — Сможешь?

Марианна не отвечала.

— Сможешь? — повторил Фотис.

Вопрос опять остался без ответа, и Фотис стал терпеливо ей втолковывать:

— Немцы учредили специальную службу, которая действует втайне даже от гестапо и эсэс. Эта служба занимается вывозом художественных ценностей из оккупированных стран. Полагаем, что Крайсмана используют в этом деле в качестве прикрытия.

— Дядя Отто, — (Марианна называла его дядей), — не может быть замешан в таком грязном деле!

— Говорю тебе, он не в курсе. У нас есть сведения, что еще до вторжения двое в составе археологической экспедиции на самом деле археологами не были, а засылались в нашу страну с целью шпионажа… Впрочем, немцы поступали так не только в отношении Греции. Их так называемые торговые фирмы — лишь прикрытие. Факты? Пожалуйста. Нам известно, что немцы собрали археологические находки и византийские ценности из монастырей и вывезут все это при первой же возможности.

Вот и дали Марианне номер телефона, по которому надлежало звонить в случае крайней необходимости. Марианна не знала, чей это телефон. Но сейчас, порывшись в памяти, она вдруг сообразила, что голос, ответивший ей, уже слышала прежде. И внезапно словно бы «увидела» своего телефонного собеседника: Антонис из их группы. Конечно же, это его голос.

Что он говорил? Передал пароль, что-то об апельсинах. И еще сказал, чтобы она не удивлялась… Не удивлялась — чему? Как раз в этот момент она увидела шпика и была вынуждена прервать разговор.

Что за человек из «своих» должен к ней подойти? И подойдет ли? В поезде? Или где-нибудь на станции? И почему дядю Отто отправили так поспешно, предупредив о поездке всего за несколько часов до отхода поезда?

2

«В конце концов, какое мне дело?» — сказал себе Аристидис Кутрис, входя в помещение торговой инспекции, находившейся в здании вокзала. И все же его беспокоила мысль, что нечаянно он оказался свидетелем по меньшей мере странных событий. Аристидис чувствовал себя обделенным судьбой: ну что за должность — торговый инспектор, обязанностью которого было вылавливать торгашей, промышляющих на черном рынке. Столько лет ждал он случая проявить себя. И вот сегодня такой случай, может быть, единственный в жизни шанс, представился. И если бы не охранник… Вот дурак, все испортил! Ведь ясно как день: телефонный разговор, который он подслушал, не был обыкновенным разговором.

Обуреваемый этими мыслями, он вошел в кабинет своего начальника.

— Срочное донесение, господин начальник.

— Что там еще? — недовольно спросил тот: рабочий день кончился, пора было уходить домой.

— Дело крайне любопытное, — начал было высокопарно Аристидис.

— А не отложить ли нам его на завтра? — усмехнулся начальник, напыщенность Аристидиса его развеселила.

— Но речь идет о подрывной деятельности. — Аристидис понизил голос.

— Неужели? — притворно ужаснулся начальник.

— То есть… я так думаю…

— Ах, ты  д у м а е ш ь. Ну молодец! — Начальнику хотелось сбить с него спесь.

— Я… я почти уверен…

Начальник, низенький румяный толстячок, в отличие от Аристидиса благодарил бога за то, что и при оккупации удалось остаться на безобидной работе, связанной с фасолью и банками с оливковым маслом. Кое-что из этого товара перепадало и его семье.

Аристидис на мгновение заколебался, и начальник тут же перехватил инициативу.

— Значит, до завтра? — сказал он так, будто они уже договорились, и хлопнул Аристидиса по плечу. — Запомни, нам не следует совать нос в такие дела.

Начальник весело рассмеялся и выставил Аристидиса.

Аристидис совсем уже собрался уходить, когда в здание вокзала ворвались гестаповцы. С ними было несколько человек в штатском из греческой службы безопасности. Принюхиваясь, как ищейки, они расспрашивали каждого, кто им встречался. Один из них знал Аристидиса и подошел прямо к нему.

— Ты ничего подозрительного не заметил здесь сегодня утром?

Аристидис обрадовался. Конечно, как не заметить. И он подробно рассказал о молодой женщине, о странном телефонном разговоре, о том, как он бежал за ней, — словом, все.

Сотрудник службы безопасности что-то сказал по-немецки одному из гестаповцев, и тот вынул из кармана фотографию.

— Эта женщина звонила?

Дрожащими от волнения руками Аристидис взял фотографию и сразу сник.

— Нет… Это не она, — проговорил он упавшим голосом.

Если бы он успел увидеть женщину, звонившую перед Марианной, то наверняка узнал бы ее.

Немцы ушли, а торговый инспектор остался, крайне озадаченный всем происшедшим. Они утратили к нему всякий интерес, поскольку содержание телефонного разговора не имело отношения к фотографии, следовательно, пусть этим делом занимаются другие.

Однако Аристидис решил не падать духом и обратиться к кому-нибудь повыше. Эти нижние чины выполняют свои обязанности не рассуждая.

Он остановил такси, рывком открыл дверцу и, садясь в машину, торжественно произнес:

— В гестапо!

Как ни бился Аристидис, он не мог втолковать часовому, что ему крайне необходимо поговорить с начальством. И если бы не переводчик, случайно проходивший мимо, так бы, наверно, и ушел ни с чем.

Аристидиса провели к майору, очень похожему на гестаповцев, которых обычно показывают в кино: лысому, с моноклем и с железным крестом на груди.

— Так что ты слышал? — перевел переводчик вопрос лысого.

Аристидис повторил свой рассказ, еще сильнее волнуясь и добавляя новые подробности.

— Приметы! — сухо бросил майор.

— Высокая брюнетка, глаза черные, возраст — до тридцати, красивая…

То, что его «жертва» — красивая, Аристидис понял только сейчас.

— Одета?

— В сером костюме.

— В какой вагон села?

Он хорошо запомнил: в четвертый. И даже заметил, что пожилой офицер махал ей рукой из окна вагона.

— В каком звании?

Вот этого он не мог сказать — не потому, что был ненаблюдателен, просто погоны загораживала оконная рама.

Майор выслушивал ответы с таким же равнодушным видом, как и задавал вопросы. Ему было скучно…

В углу кабинета сидел высокий сухопарый мужчина в штатском, стриженный под бокс, и рассматривал альбом с фотографиями. Когда Аристидис вошел, он лишь на мгновение поднял голову, а затем продолжал свое занятие, не проявляя ни малейшего интереса к тому, что происходит рядом. Аристидис же заметил его, только когда лысый майор прекратил расспросы и стал звонить по телефону — скорее всего, вышестоящему начальству. Торгового инспектора поразило лицо этого человека, похожее на восковую маску, без всякого выражения.

Как видно, сведения, переданные майором по телефону, не заинтересовали того, кому он звонил. Положив трубку, он обратился к Аристидису:

— Прекрасно! Вы исполнили свой долг, и мы вас благодарим.

Иными словами: ступай, откуда пришел. Аристидис вышел из кабинета с таким чувством, будто потерял лотерейный билет с крупным выигрышем.

Страшно расстроенный, он шел по улице, как вдруг рядом раздался голос:

— Можно вас на минутку?

Подняв голову, он увидел того самого сухопарого человека, с восковым лицом, который только что сидел в кабинете гестаповского начальника.

— Конечно… С удовольствием… Мы, кажется, немного знакомы… — забормотал Аристидис.

Сухопарый взял его под руку и повел к стоявшему невдалеке черному автомобилю.

— Я отвезу вас, куда пожелаете. По дороге поговорим.

— Мне нужно на Ларисский вокзал…

Автомобиль тут же тронулся с места.

— Вы упоминали об утреннем поезде на Салоники… Расскажите, пожалуйста, все сначала.

Не успев закончить рассказ, Аристидис понял, что везут его не на Ларисский вокзал, и, стараясь подавить тревогу, спросил:

— Куда мы едем?

Не отвечая, его спутник вел машину по направлению к дачному поселку Экали.

3

Осень только наступила. Утром прошел проливной дождь, и от раскисших дорог, куда с гор намыло землю и мелкие камешки, шел пар. Солнце еще грело по-летнему.

Остановив машину на небольшой площади, немец вышел, коротко бросив Аристидису:

— Придется пройтись пешком.

Аристидис догадался: сухопарый нарочно оставил машину подальше от того места, куда они направлялись, чтобы не привлекать к себе внимания. Им действительно пришлось пройти шагов двести, прежде чем незнакомец привел его на какую-то виллу.

Посреди просторного холла в кресле-качалке дремал старик в домашнем халате. Холл был заставлен антикварной мебелью и картинами, дорогими изделиями из фарфора и хрусталя. Торговый инспектор разбирался в таких вещах, и у него даже глаза заблестели: словно в музей попал.

И он не ошибся. Старичок по имени Вильгельм Поссель возглавлял тайную организацию «Отто» по изъятию и вывозу в Германию сокровищ искусства из оккупированных стран. А патриоты в этих странах создавали специальные группы, чтобы помешать грабежу.

Некогда Поссель торговал подержанными вещами в Берлине и оказывал большие услуги нацистам. Например, помог им деньгами после неудавшегося путча. Когда же нацизм окреп, Поссель разбогател на конфискации имущества и в результате налетов на дома евреев и прочих, неугодных нацизму. Потом началась война, и он вызвался создать эту грабительскую организацию. А сухопарый с восковым лицом — Максимилиан Рандеке — был его правой рукой.

Как только они вошли в холл, Рандеке молча указал Аристидису на стул, а сам стал тихо разговаривать со стариком по-немецки.

— Кажется, наш поезд в опасности…

Привстав в кресле, старик взглянул на него так, словно только что очнулся от летаргического сна. Между собой они называли его так: н а ш  п о е з д. Это была последняя отправка из Греции, потому они сочли, что настала пора позаботиться и о себе. Всякий раз, когда им удавалось отправить очередную партию ценностей, они радовались своей победе. Само собой, наиболее крупная добыча доставалась нацистской верхушке, но и сами они изрядно грели руки.

— Кто еще знает о поезде?

— Кроме нас двоих и человека, который едет с артистами, никто.

— Тогда… кто же еще сюда впутался? Или это совпадение? Как по-твоему, Макс?

— Не люблю я совпадений…

— Я тоже… Что будем делать?

— Попытаюсь зацепиться за что-нибудь…

— Прекрасно! Постарайся сделать все, что в твоих силах. А я пойду спать — так вымотался, пока вытаскивал и перевозил вещи.

Старик удалился в соседнюю комнату, а Макс неподвижно стоял посреди холла, словно находился на распутье. И вдруг вспомнил про Аристидиса. Тот сидел затаив дыхание, чтобы не мешать этим двоим, которых мысленно уже произвел в «великие». Взяв с большого стола флорентийской работы вазу с фруктами, Макс поставил ее на резной китайский столик возле торгового инспектора.

— Угощайтесь!

— Благодарю! — Аристидис оценил по достоинству любезность немца.

В то же время он безуспешно пытался встретиться глазами с немцем. Но тот, не взглянув на него, ушел в свой кабинет, где не было ничего, кроме стола с телефоном и простого стула. Он придерживался убеждения, что в рабочей комнате ничто не должно отвлекать человека от дела.

Набрав номер, он отрывисто произнес:

— Говорит ноль тринадцать! — И далее тоном приказа: — Записывайте… Мне необходимы тексты всех телефонных переговоров с Ларисского вокзала за сегодняшнее утро, а также имена и адреса всех наших офицеров, которые едут в сопровождении женщин.

Макс еще некоторое время сухо отдавал распоряжения, не сомневаясь, что те, кому он приказывал, расшибутся в лепешку, чтобы угодить ему. Никто из этих людей не знал его в лицо. Единственной связью между ними был этот шифр — 013. Бывали, конечно, случаи, как сегодня, когда ему пришлось самому отправиться в гестапо. Но в таких случаях он предварительно звонил и предупреждал, что «пришлет человека». Таким образом никто даже не подозревал, что посланный им «человек» — это сам 013, имевший на руках бумагу с чрезвычайными полномочиями за подписью Бормана, второго после Гитлера человека в рейхе.

Положив трубку, он взглянул на часы: двенадцать.

После отхода поезда прошел час.

Макс сел и, закрыв глаза, глубоко задумался.

4

— Когда она звонила? — спросил Фотис.

— Час назад… с вокзала, — ответил расстроенный Антонис.

— Ладно, ешь пирожное и не раскисай. Подумаем лучше, что можно сделать, — успокаивал его Фотис, стараясь скрыть собственную тревогу.

Ему было около сорока. Высокий, крепко сложенный. В 1929 году он получил диплом архитектора и собирался поступить на работу, но в сентябре того же года был арестован и отправлен в ссылку за участие в кружке, которым руководил профессор Димитрис Глинос. Фотис Псарас оказался в числе первых жертв печально известного чрезвычайного закона о терроре против коммунистов, принятого «республикой» Венизелоса.

Когда Греция была оккупирована, Фотис стал одним из основателей районной организации ученых, входившей в состав ЭАМ, и работал в специальном секторе по охране художественного наследия страны. Антонис был намного моложе и выглядел рядом с ним совсем мальчишкой. Он окончил филологический факультет, а в их секторе выполнял обязанности связного с организациями и отдельными лицами, дающими сведения о действиях оккупантов по изъятию произведений искусства.

— Я слишком много наболтал по телефону, да?

— Ешь пирожное! — повторил Фотис, перемешивая в блюдечке черноватую массу из сладких рожков, которую почему-то называли «пирожным».

Да, Антонис совершил ошибку, сообщив по телефону столько сведений, даже пароль. Фотису вспомнился один товарищ по ссылке в Фолегандро, куда он попал после ареста в 1938 году при диктатуре Метаксаса. На занятиях по правилам конспирации он говорил: «Знайте, товарищи, что в большинстве случаев провалы происходят не по вине предателей и не оттого, что охранка оперативно сработала, а из-за наших собственных ошибок… незначительных, нелепых ошибок!»

— Все было так неожиданно, что я растерялся, — оправдывался Антонис. И, словно угадав мысли товарища, добавил: — А потом, знаешь, даже обрадовался… Да-да, обрадовался — ведь мы уже давно получили эту информацию… И теперь она подтвердилась.

— Надеюсь, вы это не обсуждали?

— Нет! Но, честно признаюсь: если бы она не повесила трубку, не знаю, до чего бы я договорился… Я только успел сказать ей, чтоб не удивлялась, когда к ней подойдет незнакомый человек.

— Чему не удивлялась? Что он немец?

— Я не сказал.

— Вот видишь, все же какие-то плюсы есть, — невесело улыбнулся Фотис.

— Не думаю, чтобы мой телефон прослушивался, — попытался подбодрить себя Антонис. — Наш человек из телефонной компании каждые два дня проверяет, не подключили ли его к системе прослушивания.

— Чтобы быть уверенным, надо проверять каждые две минуты, — буркнул Фотис. — К тому же не забывай, что она звонила с вокзала, а там аппараты наверняка прослушиваются… Но после драки кулаками не машут. Надо думать, как исправить ошибку. Начнем с того, что Марианне кто-то помешал.

— Похоже, что так. Но только ли поэтому она заговорила об утюге? Может, оставила дома какие-нибудь документы и хотела таким способом предупредить нас?

— Вряд ли. Марианна очень аккуратна. Она по натуре исследователь и дотошна в самых ничтожных мелочах.

Они сидели в кондитерской Коккалиса на улице Ахарнон и пытались всесторонне рассмотреть создавшееся положение.

— Я еще какую-то возню услышал, — помолчав, сказал Антонис. — Будто кто-то ворвался в будку…

— Думаешь, ее взяли? — спросил Фотис, не глядя на него.

Антонису очень хотелось бы выкинуть эту мысль из головы, но он не мог не поделиться с товарищем своими опасениями.

— Ладно, проверим, — сказал Фотис, вставая и кладя на стол миллион одной купюрой — плату за «пирожные».

Не успев дойти до угла, они попали в облаву, но не испугались. Документы у обоих, хотя и поддельные, были «в порядке», а у Фотиса сверх того имелось еще письменное разрешение, дававшее ему право привозить продукты из провинции, он их якобы поставлял одному из «кооперативов», организованных в качестве прикрытия. Для получения этой бумаги понадобилась тысяча ухищрений, зато теперь Фотис имел возможность свободно разъезжать по делам организации. Кличка Спекулянт, какой бы неприглядной она ни казалась, была надежной «крышей».

От собравшихся на улице они узнали, что кто-то донес на профессора, известного своими прогрессивными взглядами, и немцы прикатили на улицу Феррон, где он проживал. Ученого дома не оказалось, и оккупанты в бешенстве задерживали и проверяли всех прохожих.

Благополучно вырвавшись из оцепления, друзья расстались, договорившись, что Антонис будет ждать дома, а Фотис в случае необходимости ему позвонит.

Стараясь собраться с мыслями, Фотис пошел пешком на Ларисский вокзал. Его неотступно мучил вопрос: арестовали Марианну или она сама бросила трубку, увидев, что за ней следят?

На вокзале он направился в бюро службы движения, где работал один товарищ по организации.

— Привет Спекулянту! — поздоровался тот, лукаво подмигивая, а на вопрос Фотиса, не была ли арестована в то утро на вокзале женщина, ответил:

— Насколько мне известно, нет. Но, если хочешь, могу узнать поточнее.

— Узнай, пожалуйста. А заодно и об одиннадцатичасовом поезде на Салоники.

— Что именно?

— Как тебе сказать?.. В общем все, что сможешь.

Фотис и сам еще отчетливо не представлял, какие именно подробности ему нужны. Чувствовал только, что уже вступил в состязание с неведомым противником.

Незримый стартер дал сигнал, бегуны рванулись с места, и с этого мгновения каждая секунда их жизни приобретала особый смысл.

 

Глава вторая

1

Поезд на полном ходу вошел в туннель. Вскоре мрак поглотил последний вагон, и справа и слева от входа в туннель остались лишь немецкие часовые.

Пройдя туннель, поезд стал сбавлять скорость, а потом запыхтел и вовсе остановился.

Машинист поглядел направо, на заброшенную угольную шахту, потом стал внимательно наблюдать за своим помощником, отцеплявшим паровоз от состава. Один из немецких охранников поднял шлагбаум, закрывавший вход в шахту, паровоз перешел на вспомогательный путь и вскоре скрылся из виду.

— Почему мы остановились? — Марианна притворилась удивленной, чтобы не выдать страха: она ждала с минуты на минуту, что поезд остановят и ее арестуют. Ведь тот шпик на вокзале наверняка уже начал действовать.

У немецких офицеров, ехавших в поезде, тоже на душе было неспокойно. Некоторые держали наготове оружие: на всем маршруте от Афин до Салоник их подстерегали неприятные сюрпризы со стороны партизан.

— Мы остановились, чтобы прицепить «клетку», — успокоил их Отто, одновременно отвечая на вопрос Марианны.

— Значит, мы поедем с «клеткой»? — Марианна не смогла скрыть изумление.

Офицеры повеселели: конечно, с «клеткой» гораздо спокойнее. Узнав о причине остановки, некоторые пассажиры вышли из вагонов, подстегиваемые любопытством.

К страху Марианны прибавилась тревога. Поторопилась она сообщить товарищам, что «клетки» не будет. Кто знает, в какой мере это может их теперь запутать.

Оба офицера вышли из вагона, а за ними — Марианна и Отто. К их группе присоединились и другие немцы, которых она прежде не видела.

Отто заметил, как она их разглядывает, и пояснил:

— Это артисты, они ездят развлекать наши оккупационные войска.

В составе передвижной группы было несколько мужчин-инвалидов и четыре женщины. По слухам, эти артистки развлекали военных не только песнями и танцами. Одна из них, пухленькая блондинка, стала наигрывать на аккордеоне песенку, которая была очень популярна в период между двумя войнами.

Марианна обратила внимание на высокого, худого, изжелта-бледного человека, явно чахоточного.

При появлении каждого нового лица она начинала волноваться, но изо всех сил старалась этого не показать. Напряженно вслушиваясь в разговоры, все ждала, когда же прозвучит условная фраза и появится наконец долгожданный «связной».

— Говорили же, что «клетки» не будет, — недовольно заметил Чахоточный.

Отто равнодушно пожал плечами и представил его Марианне:

— Герман — руководитель группы.

Уловив недовольство Германа при известии о «клетке», Марианна стала к нему приглядываться. Среди актеров он был единственным, не имевшим телесных увечий.

В устье шахты показался паровоз с прицепленной впереди «клеткой». Пассажиры, вышедшие из вагонов, стоявшие у окон и на подножках, как по команде смолкли. Похоже, кое-кто даже вздрогнул при виде платформы, на которой была установлена клетка из колючей проволоки. В такие клетки оккупанты сажали узников из тюрем и концлагерей, используя их в качестве «щита». Сейчас их было человек пятнадцать — от стариков до мальчишек. Грязные, обросшие, в лохмотьях.

Паровоз снова вышел на основной путь, его прицепили к головному вагону, и впереди состава оказалась «клетка» с людьми.

Заложники разглядывали пассажиров сквозь колючую проволоку. Один из них, раскинув руки, словно распятый, запел антифашистскую песню. Другие стали подтягивать ему хриплыми, неверными голосами. Мелодия и слова были почти неразличимы.

А Марианне тем временем вспомнились слова Антониса: «…В поезде есть наш человек, он найдет тебя… Некоторые едят апельсины недозрелыми…»

«Может, Герман и есть тот самый «свой» человек? — думала она. — Вон как он резко отреагировал на «клетку». Хотя вряд ли связной может быть немцем». Она внимательно наблюдала за всем, что происходило вокруг, боясь пропустить слова пароля.

Отто начал нервничать.

— Это зрелище мне совсем не нравится, — тихо сказал он, беря Марианну под руку и отводя немного в сторону. — Это… Это… трусость! Я не очень разбираюсь в политике и еще меньше — в военном деле, но, по-моему, прикрываться этими несчастными — проявление трусости!

Когда прицепили паровоз, весь состав почему-то пошел на вспомогательный путь.

— Что такое? Почему не едем? — забеспокоился Герман.

Оказалось, они немного опаздывают и теперь должны пропустить встречный экспресс. Ждать надо было минут пятнадцать.

Отто повел Марианну к артистическому вагону. Здесь собралось человек десять отпускников — солдат вермахта. Блондинка играла на аккордеоне, ей вторил на губной гармошке однорукий сержант лет сорока. Песня кончилась, раздались хлопки. Герман подошел и встал рядом с Марианной.

— Нам говорили, что «клетки» в составе не будет, — обратился он к Отто. — Насколько мне известно, наш поезд не выполняет никакой миссии, я имею в виду — не везет важного груза.

— Разве я не важный груз? — попытался сострить Отто.

Стоящие рядом из вежливости засмеялись.

Опять Марианна отметила настойчивость, с какой Герман твердил о «клетке». И чего это вдруг он заговорил о «важном грузе»?

Герман тоже заинтересовался Марианной. От его внимания не ускользнули ни ее изучающие глаза, ни беспокойство сродни его собственному.

Песню заложников заглушил гудок приближающегося экспресса. Пассажиры стали расходиться по вагонам. Взглянув на часы, Отто проворчал:

— Опаздываем на целых полчаса.

Поезд двинулся к основному пути в тот самый момент, когда мимо с несмолкающим гудком промчался экспресс.

2

Аристидис сидел в комнате один, боясь даже пошевелиться — как бы хозяева не подумали, что он роется в письменном столе. «Черт меня дернул влезть в это дело, — мысленно сокрушался он. — Всегда так: думаешь, как лучше, а выходит наоборот».

Внутренний голос нашептывал ему, что он, как последний дурак, добровольно засунул голову в пасть льва. Из соседних комнат не доносилось ни звука. «Спят, что ли, черти? А обо мне забыли?»

Он громко откашлялся, чтобы напомнить хозяевам дома о своем присутствии. Но и после этого к нему никто не вышел. «Должно быть, справки наводят. Дело, как видно, не из пустяковых…»

Из комнаты, куда ушел Макс, послышался приглушенный звонок телефона. Аристидис навострил уши, пытаясь уловить хотя бы словечко, но не смог. Да если бы и смог, все равно ничего не понял бы, потому что Макс говорил по-немецки.

— Ваше поручение выполнено, — сообщил голос из трубки.

— Жди в Королевском парке. На встречу придет человек от меня, — распорядился Макс и вышел в холл.

Увидев его, Аристидис встал.

— Оставайтесь пока здесь, — проговорил Макс, направляясь к выходу и не давая Аристидису времени возразить.

Аристидис разозлился. «Черт меня возьми. Надо было сказать, что у меня срочная работа, что мне попадет от начальства. Хотя бы объяснил, зачем я ему понадобился».

А Макс уже сел в машину и уехал.

В Королевском парке гуляли одни старики да дети. Оглядевшись, Макс направился к скамейке, где лысый майор читал газету.

— Слушаю! — без предисловий бросил Макс и присел рядом.

— Записано четыре телефонных разговора.

— В тот час, который нас интересует?

— Так точно, — ответил майор. — В первом речь шла о свадьбе.

— Слово в слово!

Когда лысому майору приходилось встречаться с посланным от 013, он всегда вел себя очень осторожно. Не раз ему приходила в голову мысль о том, что посыльный был не кто иной, как сам «хозяин». По тону не скажешь, что он просто посыльный. И решения принимает очень уж быстро. Как правило, этого не делают, когда есть кто-то повыше. Он дословно передал содержание первого разговора: «Все в порядке. О свадьбе их известили. Жених выехал. Приглашения для шаферов у меня».

«Обычный шифр сопротивленцев», — подумал Макс и нетерпеливо приказал майору продолжать. Он совершенно упустил из виду, что такая манера сбивает с толку его сотрудников, не давая им возможности ни думать, ни разумно действовать. Майор, начиная нервничать, перешел к следующему разговору: «Говорит Марианна, не перебивайте меня, я очень спешу! Звоню с Ларисского вокзала…»

Да! По всей видимости, это именно тот разговор. Макс внимательно выслушал все: переданную неизвестной женщиной информацию о том, что в поезде не будет «клетки», фразу об апельсинах и напоследок — о забытом утюге… Наверняка предлог!

— Номер телефона? Женщина звонила из телефонной будки на вокзале и разговаривала с мужчиной. Его имя Антонис Канакис, проживает по улице Лезву, двадцать четыре, телефон пятнадцать триста сорок шесть.

Про другие разговоры Макс слушать не стал. Теперь он хотел знать о женщинах, уехавших с утренним поездом, в особенности о тех, что сопровождали немцев.

— Женщин пять, — сообщил лысый. — Три немки, одна гречанка в специальной делегации и сопровождающая Отто Крайсмана.

— Полковника?

— Так точно. Ее зовут Марианна Рондири. Археолог, работает с профессором. Мать у нее была немка, отец — грек, убит на итальянском фронте. Живет одна. Проверяли тщательно. Заслуживает доверия.

— А о той, что звонила перед ней из той же будки, есть сведения?

— Врач из Гамбурга, тридцать лет. Едет с инвалидом-летчиком, лейтенантом. В Берлине собираются обвенчаться. Во главе всех пассажиров этого поезда, имеющих германское подданство, поставлен Крайсман.

— Поезд с «клеткой»?

— Да. Мы получили указание прицепить ее по дороге.

Максу это не понравилось. Он же совершенно четко распорядился, чтобы «клетку» не прицепляли во избежание слухов об особом назначении поезда.

— Сколько времени поезд идет до Салоник?

— Если без «сюрпризов», то от Афин до Салоник десять часов пути.

Некоторое время Макс молчал. Все сходится: описания Аристидиса, вагон, Марианна, едет с Отто Крайсманом. Остальные были «чистокровными» немками. Мысленно он стал отчитывать старика. «Где он откопал эту девицу и за каким чертом ему понадобилось тащить ее с собой?»

Однако вскоре мозг его выдал решение.

— Запоминай! — приказал он майору. — Первое: Антониса Канакиса арестовать. Второе: каждые полчаса докладывать о продвижении поезда. Третье: на первой же остановке артистов сообщить ответственному за труппу, что они оставили в Афинах несколько костюмов. Четвертое: немедленно раздобыть адрес Марианны Рондири. Ноль тринадцать постоянно будет на связи.

Макс поспешно удалился. Неприятно! Поездом, стало быть, интересуется еще кто-то. Возможно, это простое совпадение, но для Макса простых совпадений не существовало! Надо подумать, как, через какую щель просочилась информация. Он не сомневался в том, что великолепно организовал всю работу, в его дела никто не вмешивался. А уж в последнее время он старался особенно тщательно заделать все вероятные трещины: оборвал связи с агентами, которых прежде использовал, прекратил перевозки самолетом, поскольку у союзников появилось огромное превосходство в воздухе и он опасался за судьбу своих грузов. В итоге выбрал железную дорогу, самый обыкновенный поезд, чтобы не привлекать внимания.

Сев в машину, Макс взглянул на часы: ровно час дня.

3

В половине второго Фотис пришел на вокзал, где у него была назначена встреча с товарищем из службы движения.

— Ну что? — нетерпеливо спросил он.

— Никого из женщин сегодня не арестовывали.

— Что ж, хорошая новость. — Фотис вздохнул с облегчением. — Что еще?

— Около одиннадцати на вокзале поднялась суматоха. Приехали из гестапо, искали брюнетку лет тридцати. Спрашивали в торговой инспекции.

— Почему там? — удивился Фотис.

— Говорят, будто кто-то из инспекторов подслушал подозрительный телефонный разговор.

— Выкладывай все, что знаешь.

— Да больше ничего… То есть сначала инспектор доложил своему начальнику, но тот не придал его словам значения. Гестаповцы показали ему фотографию, но он сказал, что это не та женщина, которую он видел в телефонной будке. Они и у кассира спрашивали, но тот притворился, что ничего не видел. Мне же сказал, что хорошо ее запомнил, она купила четыре билета, и если мы ее знаем, то чтобы предупредили: ее ищут.

Фотис понял, что женщина, купившая четыре билета, не могла быть Марианной, просто между ними есть сходство. И есть причина, по которой ту преследуют.

— А торговый инспектор что? Можешь мне его показать?

— Того, что разговор подслушал? Да нет его с самого утра, как сквозь землю провалился. Его начальник мечет громы и молнии. Не иначе, говорит, наш дружочек вбил себе в голову, что он великий сыщик, вроде Шерлока Холмса, а ему приходится гробить свой талант, вылавливая тех, кто кур ворует. Говорит, когда вернется, пошлю его инспектировать отхожие места! — Сторож от души рассмеялся.

Фотису гнев начальника торговой инспекции тоже показался забавным. Затем он поинтересовался, не было ли у поезда «клетки». Сторож сообщил, что приказ меняли дважды и в итоге «клетку» прицепили не в Афинах. «Чтобы никто не догадался, что в поезде важный груз», — подумал Фотис.

— Ну что, Спекулянт? Неплохие сведения я тебе сообщил? Может, и мне за них фасольки привезешь?

— Не сомневайся! — весело пообещал Фотис.

От прозвища Спекулянт его коробило. Обычно партизаны и подпольщики заимствовали имена либо у мифологических богов и героев, либо у героев Двадцать первого года. Но в интересах дела со «Спекулянтом» приходилось мириться.

Поблагодарив за сообщение, он направился к Антонису. По дороге размышлял, кем могла быть женщина, которой так живо интересовалось гестапо. Он опасался, как бы из-за случайного совпадения Марианна не оказалась под угрозой провала.

Придя к Антонису домой, он рассказал обо всем, что узнал.

— Это я все испортил! — Вид у Антониса был удрученный.

— Рано еще делать выводы, — невозмутимо отвечал Фотис.

Он взял себе за правило и строго его придерживался: в критических ситуациях не показывать своей тревоги — это деморализует товарищей. Одновременно он и сам успокаивался, приводил в порядок собственные мысли. Сейчас ему необходимо было просчитать все возможные варианты.

Годы ссылки приучили Фотиса к железной дисциплине. И накопленный опыт часто оказывался очень ценным. Пока что известен один только факт: Марианна не была арестована на Ларисском вокзале. Что же касается торгового инспектора, из всего, что удалось о нем узнать, напрашивался один вывод: этому человеку не дают покоя лавры шпиона. Конечно, он не упустит возможность, которая, можно сказать, с неба свалилась. Но как он поведет себя в дальнейшем?

Фотис стал прикидывать, каковы могут быть действия этого человека. Что он может предпринять после того, как потерпела неудачу его попытка убедить начальника в том, что он ухватил конец какой-то нити. Гестаповцы, приезжавшие на вокзал, тоже вряд ли станут заниматься еще какой-то другой брюнеткой, пусть даже и похожей. У них свое задание. Так что же предпримет теперь это ничтожество? Бросит свою затею? Тогда почему его до сих пор нет на службе? Допустим, он отправился в гестапо. Но там ведь не знают, что́ в этом поезде, и потому самое большее, на что могут пойти, — это распорядиться, чтобы в Салониках или на одной из промежуточных станций тщательно проверили документы у всех пассажиров.

— А вдруг его отправили опознавать Марианну на месте? — Фотис высказал свое предположение вслух.

— Если это случится… мы пропали! — мгновенно отозвался Антонис: он думал о том же. — Бедная Марианна!

— Да, не говоря уже о работе, которой мы отдали целый год!

— Что же делать? — Антонис совсем расстроился.

— Дело несколько запуталось, но мы попробуем распутать… Прежде всего надо изменить инструкции в отношении вагонов, где едет немецкая труппа. А нашего друга немца необходимо предупредить на ближайшей же станции.

— Скажи, куда мне бежать? — Антонису не терпелось немедленно приступить к действиям.

— Прежде чем бежать, надо мозгами пошевелить. Свари-ка нам кофейку.

Антонис ушел на кухню, а Фотис продолжал анализировать создавшееся положение. Если торговому инспектору повезет и он наткнется на заинтересованного человека, какие меры тот примет? Первейшая мера — держать торгового инспектора при себе, вместе с ним догнать поезд и установить личность Марианны, опознать женщину. Есть ли вероятность сделать это, не выезжая из Афин? Конечно, есть: инспектор видел, в какой вагон она села.

— Что ты сказал? — Антонис вошел в комнату с чашечками на подносе.

— Так… Мысли вслух… Если паровоз на древесном топливе и в пути не возникло непредвиденных задержек, сколько времени понадобится от Афин до Салоник?

— Хм… Часов десять.

Фотис поглядел на часы.

— У нас в запасе почти восемь часов!

 

Глава третья

1

Отто никак не мог понять, отчего Марианна так взволнована. Это было заметно со стороны.

— Ничего страшного, дядя Отто. — В ответ на его расспросы Марианна пыталась улыбнуться. — Просто в дороге я всегда очень устаю.

Ехавший с ними в купе майор воспользовался случаем, чтобы продемонстрировать свои познания в философии.

— Уход, дорогая моя, уход! Желание  у й т и  изначально присуще человеческой натуре. Мы все стремимся куда-то, а когда нам это наконец удается, рвемся обратно!

Марианна посмотрела на него, будто сквозь стекло. Попробовала взять себя в руки. Все равно исправить ничего нельзя.

«В конце концов, ничего пока не произошло», — в сотый раз уговаривала она себя, но тщетно.

От философии майор перешел к анекдотам — один пошлее другого. Промелькнуло имя Муссолини, и Марианна заставила себя улыбнуться.

Поезд пересек по мосту реку Асопос. Издалека уже доносился солоноватый запах моря.

— Где мы находимся? — спросил Отто.

— Подъезжаем к Айи-Теодори, — сообщил майор.

Седой капитан за все это время не произнес ни слова. Сквозь большие черные очки Марианна не могла разглядеть его глаз, как не могла бы с уверенностью сказать, спит он или бодрствует. Вид у него был скучающий, безучастный ко всему происходящему вокруг.

Когда поезд подошел к станции, Марианна опустила оконную раму и выглянула наружу. Из помещения телеграфа появились два эсэсовца и побежали вдоль поезда.

«Откуда им знать, в каком я вагоне», — успокаивала она себя.

— Где артисты едут? — спросил ее эсэсовец, пробегая мимо.

— Во-он в том вагоне! — указала она на последний вагон, вздохнув с облегчением.

Значит, не за ней. Эсэсовцам, наверно, хочется, чтобы артисты дали им представление. Марианна уже хотела отойти от окна, но тут ее внимание привлек Йоганн, однорукий, игравший на губной гармошке; он двигался от своего вагона вдоль состава, а оба эсэсовца с Чахоточным направлялись к телеграфу.

Марианна стала соображать, как бы уговорить Отто пойти в последние вагоны, вдруг удастся узнать, зачем их вызывали.

— Может, зайдем к артистам, попросим их спеть…

— Поезд здесь стоит недолго, скоро тронемся, — возразил Отто. — Ведь в последние вагоны на ходу нельзя пройти.

— Но можно побыть у них до следующей станции! — настаивала девушка.

— Идея неплохая, — поддержал ее майор.

— Ступайте, — разрешил им Отто. — Я стал тяжел на подъем, могу часами сидеть на одном месте.

— Завидую вам! — отозвался майор. От него так и разило туалетным мылом.

— И я с вами, — вдруг выйдя из летаргии, промолвил седой капитан.

— Мы берем на себя приятную миссию сопровождать барышню!

— А я, пожалуй, без вас немножко вздремну… — заметил Отто. — Дорога утомляет.

Все трое заспешили к выходу, чтобы успеть перейти к артистам до того, как тронется поезд. К последним вагонам они подошли одновременно с Йоганном.

— Вы не приютите нас у себя до следующей станции?

— Отчего же, пожалуйста.

— И сыграете нам что-нибудь? — Марианна изо всех сил изображала интерес.

— Отчего же, пожалуйста, — повторил Йоганн. Тон его стал резче.

И тут Марианна увидела в единственной руке Йоганна мешочек с апельсинами! И апельсины были недозрелые. Местные жители хорошо знали пристрастие немцев к незрелым цитрусовым как панацее от всех болезней и на каждой станции выносили к поезду мешочки с фруктами, продавая их за несколько марок или выменивая на солдатский хлеб.

Марианна растерялась. Вспомнила пароль: «Некоторые едят апельсины недозрелыми». Неужели однорукий и есть связник?

Из предпоследнего вагона доносились песни. Марианна со своими спутниками заспешила туда, но однорукий остановил их.

— Пойдем лучше в другой вагон, — предложил он, указывая на последний, бывший почтовый. — Там просторнее.

Белокурая аккордеонистка и еще одна очень юная немка не знали, куда посадить нежданных гостей. Вагон был специально переоборудован для артистов — здесь был своего рода клуб, служивший также столовой.

Треть вагона занимали большие сундуки с костюмами и реквизитом. На остальном пространстве размещался стол с двумя скамейками. В углу на привинченном к полу железном столике стояла газовая плитка.

Играл патефон, крутилась пластинка со старыми мелодиями в исполнении Зары Леандер.

— Артистическая атмосфера! — прокомментировал майор.

— Да… К тому же здесь тепло…

Пока они рассаживались, подошли еще несколько человек из труппы, узнав о визитерах.

— А не влетит нам от импресарио? — забеспокоилась блондинка.

— Что делать, раз гости пришли? — отозвался один из артистов.

— Но ведь он разрешает заходить сюда только на время еды.

— Это случай особый… — Йоганн взглянул на Марианну.

В голосе однорукого ей почудилась насмешка.

Патефон остановили, и Йоганн заиграл на губной гармошке. Играл он превосходно, хотя и держал гармошку одной рукой, от этого Марианна ощутила какую-то неловкость, наблюдая за ним. Между тем аккордеонистка поведала ей на ухо, что в свое время Йоганн был замечательным пианистом, ему пророчили большое будущее, но вот лишился руки в первые дни вторжения во Францию и докатился до этой труппы.

Время шло, а поезд все еще стоял. Артисты стали рассказывать о гастролях в тылу. В тех сундуках, объясняли они, народные костюмы всех областей Германии. Солдатам приятно вспоминать родные места.

— Только почему-то сундуки на каждой станции становятся все тяжелее! — хохотнула аккордеонистка.

— Глупости! — оборвал блондинку Йоганн и переменил тему разговора.

Неожиданно вагон качнуло — поезд тронулся.

— Где импресарио? Он отстанет! — испугалась блондинка.

Они вышли на площадку, и Марианна увидела, как Герман на ходу вскочил на подножку вагона, где остался Отто. «Что ему понадобилось в нашем вагоне?» — с недоумением подумала она.

А вдруг именно за, этим его и вызывали эсэсовцы? Чтобы сообщить о ней? Кто он — связной или враг?

— Видали? — сказал Йоганн. — В наш вагон он уже не успевал.

Это объяснение было так необходимо Марианне, чтобы успокоиться. Она вспомнила слова блондинки: «Почему-то сундуки на каждой станции становятся все тяжелее». Что это значит? И чего в конечном счете добиваются она и ее товарищи? Во все подробности ее никогда не посвящали. Неужели немцам удалось завладеть ценностями?.. А если и так, то могут ли они быть спрятаны в этих сундуках, вокруг которых вертится столько людей — любой может в них залезть. Правда, лучший тайник тот, что у всех на виду. Может, немцы именно на это рассчитывают?

Сундуков было шесть. Все одинаковые, выкрашенные в темно-серый цвет, что делало их похожими на ящики с боеприпасами. Рассматривая сундуки, Марианна вдруг почувствовала на себе взгляд Йоганна.

— Зачем вызывали Германа? Насчет представления? — полюбопытствовала аккордеонистка.

— Нет… Говорят, мы забыли несколько костюмов после спектакля, — ответил Йоганн, продолжая глядеть на Марианну.

— Но мы ничего не забывали! — запротестовала аккордеонистка. — За костюмы я отвечаю!

— В таком случае я тебе не завидую! — со смехом заметила вторая немка.

Тем временем Йоганн подошел к столу и высыпал из мешочка апельсины.

— Угощайтесь!.. В недозрелых больше витаминов. — Он произнес эту фразу ровным голосом, ни на кого не глядя.

Марианна потянулась за апельсином, но рука ее застыла в воздухе. Пароль это или нет? Он должен был сказать, что некоторые едят апельсины недозрелыми. Она взяла один и потерла кожуру, наслаждаясь ароматом. На Йоганна даже не взглянула. Вдруг ловушка? Телефонный разговор на вокзале могли подслушать. С другой стороны, фраза подходит к случаю, возможно совпадение… А если Йоганн купил апельсины специально, чтобы иметь предлог произнести пароль? Все взвесив, Марианна решила пока помолчать. Отколупнула ногтем кожуру и снова стала вдыхать аромат.

— Вы любите апельсины? — спросил Йоганн.

— Мы из них варенье варим, — ровным голосом ответила Марианна.

— Но, фройляйн, при этом теряются витамины! — Майор был возмущен таким кощунством.

Поезд шел по склону, усаженному виноградниками. В течение многих веков люди трудились, укрепляя террасы, уступами поднимающиеся к вершине горы. Сейчас виноградники выглядели заброшенными. Как видно, хозяева ушли из этих мест: кого взяли, кто скрывается, кто пробился в горы к партизанам.

Седой капитан и тут сидел с отсутствующим видом. Только раз, взглянув на часы, тихо проговорил, хотя его никто не спрашивал:

— Уже два часа…

2

Макс вернулся на виллу, где, сидя как на иголках, дожидался Аристидис.

— Проснулся? — Макс кивнул на дверь комнаты, где заперся старик.

— Нет.

Аристидис опять попытался поймать взгляд Макса. Тот прошел прямо в кабинет, не глядя в его сторону.

«Что за обращение! — рассердился, как всегда, с опозданием Аристидис. — Держит меня тут, как будто так и надо. За кого он меня принимает и что такое он сам? Что я, ему служу?» Все это Аристидис собирался бросить «в лицо» этому типу, но его дерзость, как обычно, выхода не нашла. Так и с начальником: Аристидис разговаривал с ним «на равных» и высказывал все «начистоту», только мысленно.

Сидя в одиночестве, Аристидис терзался сомнениями. С одной стороны, не хотелось впутываться в темные истории; с другой — он был горд тем, что сумел «зацепить» важное дело. В тисках противоречивых чувств он ощущал себя то как затравленный зайчишка, то как лев или по меньшей мере хитрющая лиса. Само собой разумеется, что испытывать одновременно такие сильные чувства было тяжело, просто-таки невыносимо для ничтожного служащего из торговой инспекции.

А Макс в кабинете звонил по телефону:

— Говорит ноль тринадцать! Как дела?

— Наши люди выехали на улицу Лезву, — сообщил лысый майор. — Потом на квартиру к барышне.

— К ней поедешь один, без сопровождения. Постарайся, чтобы тебя никто не заметил.

— Понял!

— И пошевеливайся! Чтобы узнать один адрес, два часа угробили!

— Но… видите ли… — начал было оправдываться собеседник, но Макс перебил его:

— Вижу! — И положил трубку.

Немного подумав, он набрал номер Антониса. Хотел убедиться, что человека, за которым поехали, застанут дома.

На звонки долго никто не отвечал, и Макс готов был уже бросить трубку, как с другого конца провода донеслось: «Алло!»

Максу показалось, что голос у того немного запыхавшийся. Он послушал, как Антонис несколько раз нетерпеливо прокричал «алло», и положил трубку. Через несколько минут этот Канакис предстанет перед ним со связанными руками, и тогда выяснится, каковы планы его сообщников.

3

Антонис в недоумении глядел на трубку. Когда зазвонил телефон, они с Фотисом выходили из квартиры. Он бросился обратно, потому и запыхался.

Фотис тоже вернулся в холл.

— Кто звонил?

— Не знаю. Положили трубку.

— Может, ты не успел?

— Нет-нет… Положили после того, как я несколько раз сказал «алло». Ошибка, наверно…

— Или?..

— Что — «или»?

Что еще мог означать этот звонок? Во всех своих действиях Фотис неизменно исходил из предположения, что существует «другой», его противник. И всякий раз старался поставить себя на его место. Если шпик из торговой инспекции добрался до нужного человека, немцам не составит труда узнать адрес и телефон Антониса. Обычно люди знают, какой голос должен ответить им по телефону, и кладут трубку, как только убеждаются, что ошиблись. Тот ли это случай? И был ли звонок случайностью? Как бы он сам поступил в подобной ситуации? Зная телефон нужного ему человека, наверняка позвонил бы, чтобы узнать, дома ли тот. Так… Что за этим последует?

Из этих рассуждений Фотис вывел одно-единственное заключение: враг поблизости. Не исключено, что сюда могут ворваться с минуты на минуту.

— Немедленно уходим! — скомандовал Фотис.

— А что случилось? — удивился Антонис.

— Объясню по дороге.

Они вышли на лестницу. Фотис на секунду остановился, прислушиваясь к звукам в доме: вроде все спокойно. Можно спускаться? Нет! Надо быть до конца последовательным, сообразуясь с логикой противника.

И опять вспомнились слова товарища по ссылке: «Прежде чем действовать, десять раз все обдумай!.. Осторожность и еще раз осторожность…» Недаром в народе говорят: «Семь раз отмерь, один отрежь».

Что, если противник уже у дверей — вот он бесшумно крадется вверх по лестнице или прячется под ней у входа, выжидая, когда они появятся. Вывод: спускаться по лестнице нельзя.

— Есть в доме черный ход? — спросил Фотис шепотом.

— Что с тобой? Ведешь себя так, будто за нами пришли.

— Очень возможно.

— Есть выход на другую улицу.

— Пошли туда!

Пробежав по коридору, они спустились по черной лестнице и вышли на соседнюю улицу как раз в тот момент, когда перед домом раздался скрежет тормозов.

— Вот черт, как ты их заметил? — изумился Антонис.

— Я не заметил. Я думал. Слышишь? Думал!

Больше Фотис ничего не стал объяснять, отлично понимая, что не так-то просто приучить человека анализировать каждый свой шаг.

Они остановили такси, и тут Антонис вовсе растерялся: друг назвал адрес Марианны!

Второе звено в логической цепочке Фотиса состояло в том, что противник поинтересуется адресом Марианны. И даже прежде, чем адресом Антониса. Не исключено, что «другой» уже у нее дома. Если нет — Фотис ничего не теряет.

Мысленно он все острее ощущал присутствие «другого». Он еще не успел до конца продумать эту вероятность. В уме вертелась фраза Марианны про утюг, произнесенная по телефону.

Фотис ничуть не сомневался в том, что поездка Отто имела отношение к тому грузу, который, по имеющимся у них сведениям, был отправлен в вагоне с артистами. А теперь, помимо художественной ценности груза, на карту была поставлена еще и жизнь человека — Марианны! Тут они совершили ошибку: не предупредили ее заранее, не подумали о том, что немецкий археолог может уехать внезапно. В результате она вынуждена была рисковать и собственной жизнью, и заданием.

Рядом с домом, где жила Марианна, была мелочная лавка. Фотис велел Антонису оставаться там и глядеть в оба: если заметит что-нибудь подозрительное, пусть тут же звонит в квартиру Марианны.

Он направился было к подъезду, но остановился. А вдруг в квартире засада? Вдруг его сейчас арестуют? На всякий случай надо отдать необходимые распоряжения.

— Значит, так… Если со мной что случится, ты, Антонис, сделаешь все возможное и невозможное, чтобы догнать поезд до того, как он прибудет в Салоники. Понял?

До Антониса постепенно начал доходить смысл действий Фотиса, и он молча кивнул.

Удостоверившись, что вокруг ничего подозрительного нет, Фотис поднялся на третий этаж. Ключ у него был. Прислушавшись у двери квартиры, бесшумно отпер ее и вошел. Ни души! Сняв шляпу и пальто, спокойно положил их на стул.

Обстановка простая, но все изящно, со вкусом. Сразу видно, что здесь обитает женщина. Абсолютная чистота и порядок. Включенного утюга, конечно, нет. Надо проверить: что, если утюг — это сообщение? На столе, на комоде, в шифоньере, под диванными подушками — нигде ничего «недозволенного». И Фотис снова принялся рассуждать.

Марианна уезжала в спешке, не успев связаться со своими. Возможность позвонить представилась ей только на вокзале. Для этого она должна была оставить Отто. Под каким предлогом? «Мне нужно позвонить…» Зачем? Необходимо было придумать нечто экстраординарное, драматическое, наконец, чтобы ее тревога показалась обоснованной. «Я забыла выключить утюг!»

Не исключено, что эта фраза пригодилась Марианне и как оправдание на случай, если телефонный разговор подслушали чужие уши.

Зазвонил телефон. Наверно, Антонис предупреждает об опасности. А если «другой» решил проверить и эту квартиру? Как же он промахнулся, когда давал указания Антонису. Надо было сказать, чтоб он воспользовался условным сигналом. Нет, трубку брать он не будет. Сперва надо подготовить декорации, чтобы предлог Марианны выглядел правдоподобным. Фотис бросился на кухню, а телефон зазвонил опять.

Неся утюг и гладильную доску в прихожую, Фотис соображал: один из двух звонков — от Антониса. Первый или второй? Если в первый раз звонил «другой», ему незачем звонить снова — ведь ему не ответили. Могло быть и так: вначале позвонил Антонис, а «другой» — сразу же после него. Мог позвонить и кто-то из знакомых Марианны. Как бы то ни было, Фотис остался последователен в своем решении и трубку не снял. Включил утюг. Дал ему нагреться настолько, чтобы было понятно, что его включали.

Снова раздался звонок. На сей раз — в дверь. Фотис затаил дыхание. Послышалась возня у замка, подбирали ключ. «Другой».

Фотис на цыпочках прокрался на кухню и затаился за дверью.

Ключ был подобран, в квартиру вошли.

— Есть здесь кто-нибудь? — спросили по-немецки.

Шаги.

Сколько их? Фотис внимательно прислушался и пришел к выводу: один. Обычная проверка, но наследить не хотят, чтобы не вызвать неудовольствие Отто Крайсмана. Что они проверяют? Утюг?..

Шаги приближались к кухонной двери. Фотис пытался угадать: сам ли «другой» или кто-нибудь из его помощников?

Зазвонил телефон. Сквозь щель Фотис разглядел незнакомца: плотный, в штатском, без труда угадывался военный, пруссак. Незнакомец в нерешительности остановился у телефона. Брать трубку или не брать? Взял.

— Алло?

Ответа не последовало, и он, пожав плечами, положил трубку.

Звонил наверняка Антонис. Беспокоится, должно быть, сейчас поднимется сюда. В щель был виден стоящий посреди комнаты человек с револьвером в опущенной руке.

— Руки вверх! — крикнул Фотис, не выходя из-за двери.

Немец непроизвольно поднял руки, растерянно озираясь.

— Спокойно! — продолжал по-немецки Фотис. — Я тебя вижу и целюсь в голову. Брось револьвер!

Незнакомец буркнул «гут» и бросил револьвер на пол.

— Подвинь ногой к кухонной двери! — скомандовал Фотис.

Немец послушно выполнил его команду.

— Сядь в кресло лицом к окну!

Немец снова подчинился.

Схватив револьвер, проверив, заряжен ли он, и сняв с предохранителя, Фотис подошел к немцу.

— Ты кто такой?

— А ты? — задал встречный вопрос немец.

— У меня оружие, отвечаешь ты! Кто тебя послал сюда и зачем?

— Мне дали ключи, сказали, надо проверить, какой подходит и…

— И?

— И посмотреть, не забыла ли дама, которая здесь живет, выключить утюг. Она доводится племянницей одному полковнику…

— И только?

Немец пожал плечами.

— Кто тебя послал?

— Я получил приказ.

— От кого?

— Я не знаю, кто он.

— От кого? Я долго спрашивать не стану!

— Да что тебе за дело? — рассердился немец.

— Хочу знать, кто из нашей шайки меня заложил!

Немец поглядел на него с презрением. Какой-то воришка портит ему всю работу!

— Говори! — решительным тоном приказал Фотис.

— Все равно ничего не поймешь. Если я скажу, что меня послал сюда секретный немецкий агент, которого я знаю только по номеру — ну, скажем, ноль тринадцать или ноль семнадцать — какая тебе разница? — В голосе немца слышалась насмешка.

Значит, они пришли сюда из-за утюга. Вот и пригодилась инсценировка! Но поможет ли она снять подозрение с Марианны?

— Ладно! Я против тебя ничего не имею. Ты меня не видел, я тебя не видел. Говоришь, тебя послали на утюг поглядеть. Ну и делай свое дело, а я займусь своим.

Немец встал с кресла и направился к гладильной доске, которую Фотис поставил возле кухонной двери.

В этот момент зазвонил телефон, Фотис непроизвольно оглянулся и тут же ощутил сильный удар по голове. Прежде чем окончательно лишиться чувств, невесело пошутил над собой: «Мало иметь крепкий ум, надо еще иметь крепкий череп».

Довольный своим успехом, немец пошел к телефону, но там уже дали отбой. Глядя на лежащего на полу Фотиса, он собрался звонить Максу.

4

Антонис видел, как у подъезда дома, где жила Марианна, остановился немецкий автомобиль и из него вышел человек. От него за километр разило гестапо. Антонис тут же стал звонить Фотису, но трубку не брали. Он опять позвонил, и опять ничего. В третий раз ему ответил незнакомый голос. Антонис подождал еще минуты две, думая, что, может быть, Фотис успел выйти из квартиры, но тот не появлялся. И он решил действовать. Взбежав по лестнице на третий этаж, прижался ухом к двери квартиры Марианны. Потрогал ручку — дверь оказалась не заперта, и он осторожно, стараясь не шуметь, открыл ее.

Квартиру Марианны он знал хорошо: входная дверь, за ней небольшой тамбур, внутренняя дверь из матового стекла с рельефными цветами, ведущая в прихожую.

Войдя, он разглядел сквозь матовое стекло силуэт незнакомого человека у телефона, который стоял в углу прихожей, как раз у стеклянной двери.

Сделав глубокий вдох, он решился. Распахнув сильным рывком дверь, ударил незнакомца по голове. Стекло разлетелось вдребезги.

Когда Фотис стал приходить в себя, то первое, что он увидел, был немец, крепко-накрепко привязанный к стулу. «Что такое? Кто получил по башке — он или я?»

— Очнулся? — Антонис вышел к нему из кухни с мокрым полотенцем в руках.

— Да вроде… — улыбнулся Фотис.

— Идти сможешь?

— Попробую. — Фотис с трудом поднялся. — Надо же, чуть голову мне не проломил.

— С ним что будем делать? — Антонис кивнул в сторону немца.

— Нашему брату с комендатурой лучше не связываться! — Фотис незаметно мигнул товарищу, чтобы подыграл ему.

Опять зазвонил телефон.

— Это тебе звонят? — спросил Фотис немца.

— А я почем знаю? — Лицо у него было все в крови от порезов стеклом.

Фотис стал его развязывать.

— Бери трубку и делай свое дело… Мы в ваши дела не вмешиваемся. Узнали вот, что ваша фройляйн уехала, и пришли помочь ей избавиться от лишних вещей. Отвечай же, люди ждут!

Размяв затекшие руки, лысый нехотя поднял трубку и заметно побледнел. Фотису и Антонису было слышно каждое слово его собеседника.

— Что ты там возишься столько времени? Почему не отвечаешь?

— Я только что пришел!

— Что с утюгом? Включен?

— Нет. Он на гладильной доске и…

— Горячий? — нетерпеливо спрашивал Макс.

— Я не пробовал…

— Чего ждешь?

— Погодите, сейчас.

Немец вопросительно поглядел на Фотиса с Антонисом.

— Давай, давай… — шепотом подбодрил его Фотис.

Немец взял утюг и приложил к нему ладонь.

— Теплый…

— Ничего странного в квартире не заметил?

— Нет, — отрубил немец, не спуская глаз с греков и ожидая еще какого-нибудь сюрприза.

— Поищи, нет ли фотографии.

Немец оглядел стены.

— Есть… Молодая женщина…

— Прекрасно! Бери ее и немедленно ко мне. Нашего человека из труппы предупредил?

— Предупредил.

Телефонный разговор был окончен, и во взгляде немца стоял вопрос: «А теперь что?»

— Делай, что приказано! — помог ему Фотис. — И если ты разговаривал со своим ноль тринадцать или ноль семнадцать, советую не заикаться о своих приключениях, а то тебя даже девки из борделей засмеют, если узнают, что двое домушников вывеску тебе разукрасили.

— За нас не опасайся, мы — молчок, — добавил Антонис.

— А я — тем более! — вздохнул немец.

— Помоги ему умыться. Посмотрим, где он порезался, — сказал Фотис.

Когда немца отмыли, оказалось, что, хотя крови вытекло много, порезов всего два: на подбородке и на щеке.

— А теперь выполняй, что хозяин приказал.

— Он велел взять фотографию. Можно?

— Нам-то что? Бери!

— А вы? — с недоверием произнес немец.

— Что — мы? Ты же видишь, мы тебе подножек не ставим. Извини, конечно, за грубое обращение, но, сам понимаешь, в комендатуру не больно-то хочется.

— Не похожи вы на воров, — заметил немец.

— Благодарю, герр камарад!

— Я могу идти?

— Только после нас. Ты уж извини, мы тебя опять свяжем, но не очень крепко, чтобы ты смог минут через пять выпутаться. — Фотис стал опять привязывать его к стулу. — И револьвер тебе оставим, нам эти железки ни к чему.

Немец не возражал, считая, что легко отделался. В конце концов, пусть 013 сам ломает себе шею. Майор был зол не только на Макса, но и на всех, чьи приказы ему приходилось выполнять. Он их просто не переваривал. Он хоть и служил в гестапо, но был из тех, чья фамилия пишется с приставкой «фон», и помнил унижения, которые пришлось претерпеть от национал-социалистов в первые годы их прихода к власти. Они поначалу отстранили кадровых военных, особенно из аристократических семей. Однако, когда началась война, они тут же понадобились для укрепления вермахта.

Майор решил промолчать об инциденте с «ворами» на квартире Марианны. Пусть этот умник сам разбирается!

Друзья вышли на улицу и, свернув за угол, припустились бегом.

Убедившись, что «хвоста» за ними нет и немного успокоившись, Фотис сжал локоть Антониса.

— Спасибо тебе…

— Ну что ты… — Антонис смутился и, чтобы сменить тему разговора, спросил:

— Хорошо ли мы поступили с…

— С фотографией? Не знаю, что можно было еще придумать… Играть роль надо до конца. Если б мы помешали ему взять фотографию Марианны — погубили бы все.

— А разве это не опасно для Марианны?

— Она уже в опасности… А так мы оставляем ей лазейку.

— Ты уверен?

— Только в одном: если бы мы убрали немца, было бы намного хуже. Если бы он не вернулся с задания, это явилось бы доказательством того, что они на верном пути.

Фотис взглянул на часы — они стояли. Видно, ударил их, когда падал.

— Сейчас полтретьего, — сказал Антонис.

Фотис потряс рукой в надежде, что часы пойдут.

 

Глава четвертая

1

Получив депешу от Макса, импресарио, как его называли в труппе, сразу кинулся к поезду.

Содержание депеши его встревожило. Шеф приказывал следить за спутницей Крайсмана, за каждым ее движением, за всеми, с кем она общается. Ему была передана также фраза, похожая на пароль, с пояснением, что отзыв, к сожалению, неизвестен. Ему предписывалось также узнать, кому и зачем звонила спутница полковника с вокзала перед отходом поезда.

Герман в таких делах специалистом не был. Его задачей было перевозить какие-то вещи в сундуках труппы; что именно, он не знал, хотя нетрудно было догадаться: друзья из спецслужбы себе кое-чего поднахапали.

Он никогда не спрашивал, что в ящиках, и не пытался их открывать. Такими вещами не шутят. За любознательность можно было здорово поплатиться: смертью на месте, например, или отправкой на Восточный фронт, а Герман совсем не так уж плохо устроился в этом актерском ансамбле.

Войдя в офицерский вагон, он заглянул сквозь дверное стекло в купе Отто. Старик дремал в одиночестве. «Где же Марианна и остальные?» — думал он, идя по вагону и заглядывая в другие купе.

Ни Марианну, ни ее спутников-офицеров он в вагоне не обнаружил. В соседнем с Отто купе двое немцев и двое греков играли в покер. В следующем ехали двое мужчин и две женщины — наверняка тоже из спецслужб, иначе не попали бы в этот вагон.

Один из мужчин спал, прикрыв лицо шляпой. Одна из женщин чуть-чуть напоминала Марианну. Аристидис узнал бы в ней женщину с фотографии, которую ему показывали гестаповцы.

Герман решил пойти к Отто и осторожно, чтобы не шуметь, потянул раздвижную дверь.

— Входите, — услышал он голос старика. — Я не сплю… Просто сижу с закрытыми глазами.

— Мое почтение, господин полковник.

— Как это вы решились отлучиться от своей труппы?

— Получил на станции сообщение: мы забыли костюмы в Афинах. Пока давал телеграмму, поезд тронулся. Еле успел вскочить на подножку вашего вагона.

— Вот и славно, а то я уже заскучал…

— Что же ваши спутники бросили вас одного?

— Да я, можно сказать, сам их выставил. Захотелось немного отдохнуть, а не подумал, что, когда едешь один, устаешь еще больше.

— Вы в Берлин, на археологический конгресс?

— Да. К тому же я отвечаю за этот поезд… Откровенно говоря, меня радует, что наши исследования не прекращаются даже во время войны.

— Ваша спутница тоже занимается археологией?

— Да, моя помощница… Замечательная девушка! Она мне как дочь.

— Мне она показалась чересчур возбудимой.

— Вы заметили? — улыбнулся Отто. — Знаете, все мы, археологи, как бы вам сказать… непоседы. Профессия очень влияет на характер. Когда нет конкретного занятия, не знаем, куда себя девать. — Отто сел на своего «конька». — Наша жизнь — это книги, экспедиции и кирка. Из книг мы черпаем… бледную информацию. Потом находим нужное место и начинаем копать… Проверяем, сравниваем… и опять все сначала.

Старый археолог разошелся и рассказал бы историю всей своей жизни, если бы Герман не воспользовался коротенькой паузой, чтобы задать вопрос:

— И куда ушли офицеры с барышней?

— Ах, вы же не знаете!.. Где бы ни появлялись артисты, людей всегда притягивает к ним как магнитом. К вам они пошли, в ваш вагон.

— К нам? — забеспокоился Герман.

— Ну да! Им стало скучно здесь, и они решили немного развлечься, посидеть до следующей станции с вашими людьми.

— Прекрасная идея! — Герман натянуто улыбнулся. — Кому она пришла в голову?

— Кому? — засмеялся Отто. — Догадаться нетрудно. Я же говорил вам, мы, археологи…

Герман больше не слушал. Предложение исходило от Марианны и, как видно, имело прямую связь со сведениями, полученными на станции. Бог знает, чем они там занимаются, а его нет…

Полковник не умолкая говорил о благородном труде археолога, о его сложностях и красоте, об ответственности перед историей и т. д., и т. п.

Герману снова пришлось дожидаться паузы, чтобы спросить:

— Я слышал, у барышни на вокзале возникли какие-то проблемы.

— О да! Она рассеянна, как все ученые. Объясняется это тем, что мы постоянно погружены в исследовательскую работу, и, кроме этой работы, нас ничто не занимает. Вы читали Жюля Верна? В одном из романов он вывел безумного ученого, который, как только речь заходила о научных вопросах, приходил в себя и рассуждал как нормальный человек…

Этого еще недоставало: сидеть и слушать сказки Жюля Верна! Герман решил остановить словоизвержение старика, не дожидаясь очередной паузы.

— Я видел на вокзале, как она кому-то бежала звонить. И была так взволнована.

— Да-да! Она оставила включенным электроутюг! — подтвердил Отто. — Хотела позвонить соседке, но в спешке неправильно набрала номер, к телефону подошел незнакомый человек. Перезвонить она уже не успевала, поезд отходил.

Герман встал и, пока старик не начал снова распространяться об археологии, попрощавшись, вышел из купе.

«Что-то здесь не чисто», — думал он, проходя в конец вагона. Выглянув из окна, он похолодел: двух последних вагонов не было… Его охватила паника.

Однако очень скоро опасения развеялись. Поезд в этом месте делал поворот, и два последних вагона ненадолго пропали из поля зрения. И все же тревога не проходила. Герман решил дернуть ручку стоп-крана, остановить поезд, чтобы поскорее добраться до своих сундуков.

На площадке он нашел стоп-кран. «Спокойно, ты не на первом задании», — осаживал он себя. И вдруг заметил, что проволочка стоп-крана с пломбой болтается в воздухе.

Проволока была обрезана. Не исключено, что стоп-краном воспользовались во время предыдущего рейса, а потом забыли или не успели поставить пломбу на место.

Только он об этом подумал, как раздался рев паровоза, скрежет тормозов и грохот сталкивающихся буферов. Поезд резко остановился.

Герман спрыгнул на землю и побежал к своим вагонам. В окнах мелькали испуганные лица пассажиров, немецкие охранники с автоматами на изготовку собрались отбивать атаку партизан.

Отовсюду неслись крики, вопросы, предположения. Резкое торможение привело к нескольким несчастным случаям, хорошо, что не слишком серьезным. Среди пассажиров нашлось два врача, они оказывали первую помощь пострадавшим.

Появился начальник поезда в сопровождении охранников и стал объяснять пассажирам, из-за чего произошла остановка:

— Кто-то дернул стоп-кран.

— Где? В каком вагоне?

Этого никто не знал. Всем пассажирам было предложено вернуться на свои места, чтобы можно было начать проверку. Вместе с охраной начальник поезда обходил вагоны, начиная с первого и проверяя в каждом состояние стоп-крана.

Хозяйство Германа было в полном порядке, если не считать, что белокурая аккордеонистка ушиблась головой об оконную раму и теперь тихонько плакала от боли. Внезапная остановка всех взбудоражила. Убедившись, что люди и сундуки на месте, Герман пошел навстречу начальнику поезда, а потом вместе с ним к сорванному стоп-крану.

— Вот оно! Поезд остановил кто-то из этого вагона.

— Но он и до этого был сорван! — невольно вырвалось у Германа.

— То есть как — до этого? — На лице начальника поезда появилось выражение любопытства.

— Мне кажется, я уже видел его с обрезанной проволочкой. — Впрочем, Герман решил не настаивать.

Пассажиры продолжали обсуждать происшедшее и пришли к заключению, что один из них — кто знает, по какой причине — испугался и схватился за ручку стоп-крана, а теперь ему стыдно в этом признаться.

Один Герман не знал, что и думать. Ведь он отчетливо видел обрезанную проволочку. В момент торможения Герман находился как раз в том вагоне, и, кроме него, в тамбуре никого не было. С другой стороны, все прочие стоп-краны в поезде оказались в порядке. Тогда почему поезд так резко остановился? Мог ли машинист затормозить, не получив сигнала?

Он больше не сомневался: здесь что-то не так. Между остановкой поезда и сорванным заранее стоп-краном существует причинная связь. Может быть, таким образом Марианну предупредили о грозящей ей опасности? Скажем, когда он появился в купе Марианны, сработал незримый механизм сопротивления? Кто еще мог иметь связь с ЭАМ, кроме машиниста? Только к нему, единственному во всем поезде, мог поступить сигнал тревоги, и он резко затормозил, прикрываясь стоп-краном с заранее обрезанной проволочкой. Однако ручку могли дернуть и в другом вагоне, а до проверки успели все закрепить, чтобы было незаметно…

Он задержал начальника поезда и пустился его расспрашивать, не упоминая, однако, больше о том, что видел злополучный стоп-кран еще до остановки поезда.

— Может ли человек потянуть стоп-кран, а потом поставить пломбу на место?

— Мы же проверили все стоп-краны и нашли сорванный. — Начальника озадачила настойчивость немца.

— Может ли посторонний снова поставить пломбу?

— Если у него есть специальный пломбир, конечно, может. Только я не понимаю зачем…

— Вы все краны проверили? Может, был еще один сорванный? — продолжал дознание Герман.

Подошел машинист, на ходу вытирая ветошью руки.

— Так что будем делать? Едем или нет?

Герман поглядел на него в упор, но машинист не обратил на это никакого внимания.

— Никак не выясним, кто воспользовался стоп-краном, — объяснил задержку начальник поезда.

— Дурацкие шутки! Всегда находятся охотники позабавиться.

— Ну, попадись он мне… я его… — Начальник был очень зол.

— Жертвы есть? — поинтересовался машинист.

— К счастью, нет.

Германа не покидало ощущение, что все вокруг заранее сговорились дурачить его. У него, оккупанта, это ощущение возникало часто и с течением времени не ослабевало, а, наоборот, становилось сильнее.

— Ну так как? Поехали, что ли? — опять спросил машинист.

— Ладно… Поехали, — решил начальник. — Рапорт по дороге напишем.

— По вагонам! — крикнул машинист, и Герману показалось, будто в глазах у него мелькнули озорные искорки.

Пассажиры стали расходиться. Если бы их сосчитали, когда они выходили, и теперь пересчитали снова, то получилось бы, что пассажиров стало на шесть человек больше. Двое из новеньких — оба средних лет, один в кепке, другой высокий и грузный — расположились по соседству с офицерским купе.

Была и еще одна подробность, которую, впрочем, никто не заметил: высокий грузный мужчина занял место того, что ехал вместе с женщиной, звонившей с вокзала перед Марианной. От самых Афин он все время лежал, закрыв лицо шляпой. Высокий закрыл лицо той же шляпой и притворился спящим. Внешне вроде бы ничто не изменилось. Перемену в обстановке выдавали только тревожные взгляды, которыми обменивались попутчики высокого.

Человек в кепке устроился в соседнем купе и вытащил нехитрый завтрак времен оккупации. Он думал о том, что теперь надо быть еще осторожнее, раз уж обнаружилось, что стоп-кран был сорван заранее. Станет ли этот немец копать дальше или бросит это дело?

Не подозревая о том, что происходит рядом с ними, пассажиры принялись подбирать и водворять на место попадавшие вещи.

— Надеюсь, вы нанесете нам ответный визит, — пригласил Отто артистов перед тем, как все стали расходиться по вагонам.

Те с радостью приняли приглашение — осточертело сидеть на одном месте.

Вообще-то Герману не следовало бы оставлять сундуки без присмотра. Но, с другой стороны, у него теперь есть и другое задание… Вдруг да что-нибудь получится…

Йоганн и белокурая аккордеонистка, захватившая по его просьбе апельсины, расположились в купе Отто. Капитан в темных очках, как видно, был не в восторге от гостей, зато благоухающий мылом майор так и сиял от удовольствия, намереваясь пофлиртовать с аккордеонисткой.

— Кто же все-таки дернул стоп-кран? — спросила Марианна, ни к кому в отдельности не обращаясь.

— Вот этот господин! — Отто указал на импресарио. — Я надоел ему своими россказнями об археологии, и он решил остановить поезд, чтобы поскорее удрать к своим!

— Вы?! — Все взоры впились в Германа.

— Господин полковник, разумеется, шутит? — В голосе Германа сквозил холодок: шутка Отто ему определенно не понравилась.

— Конечно, конечно, шучу! — заверил его Отто.

С приходом гостей в купе стало тесно, пришлось сесть вплотную друг к другу. Только Герман остался стоять, прислонившись спиной к двери. Но не потому, что ему не хватило места. Просто это давало возможность наблюдать за всеми сразу.

Аккордеонистка принялась угощать всех апельсинами из мешочка Йоганна. Мешочек переходил из рук в руки, пока не дошел до Германа.

— Люблю недозрелые апельсины — такой аромат! — А сам краем глаза следил, кто как прореагирует на его замечание.

Приобретя уже кое-какой опыт в разговоре на эту тему с Йоганном, Марианна ответила равнодушным взглядом. Герман же отметил про себя, что на эти слова прореагировал только однорукий. Или ему показалось?

Для проверки Марианна решила ответить той же фразой, какой отвечала Йоганну, тем более что она походила на отзыв:

— Мы из них варенье варим.

Она наконец обрела хладнокровие. Три часа, прошедшие с момента отъезда из Афин, кое-чему ее научили. Фраза, произнесенная Германом, почти полностью повторяла слова Йоганна. Совпадение или же пароль известен обоим: и Йоганну, и импресарио?

Поразмыслив хорошенько, она выделила несколько важных моментов:

Первое: и Герман, и Йоганн выходили на одной и той же станции; результат одинаковых действий — фраза про апельсины.

Второе: один прошел к себе, другой — в вагон, где ехала она. Действия противоположные. Может быть, отсюда напрашивается вывод о том, что у Йоганна не было намерения встречаться с ней, в то время как Герман предпринял такую попытку.

Третье: возможно, Герман вынужден был сесть в их вагон, потому что в тот момент поезд стал набирать скорость и он не успел бы добежать до своего.

Все три вывода в равной мере вероятны. Какой из них следует взять за основу для определения линии поведения? Марианна решила выбрать представлявший опасность для нее лично, чтобы в критическую минуту не быть застигнутой врасплох.

Марианна была не очень искушена в вопросах конспирации, но исследовательская работа приучила ее рассматривать и сопоставлять тысячи гипотез; сейчас, в чрезвычайных обстоятельствах, это пригодилось. Так, она попыталась увязать остановку поезда и срыв стоп-крана в вагоне, где она ехала. Что из этого следовало? Герман шел в этот вагон из-за нее и, не застав на месте, поторопился, желая предупредить возможные действия с ее стороны, для чего и дернул стоп-кран. Значит, противник — Герман. Да, но ведь точно так же поступил бы и друг, спешащий предупредить об опасности!

Одно было бесспорно: кто-то из этих двоих друг, а кто-то враг. Становились понятными слова, сказанные ей по телефону: «Не удивляйся, что человек этот…» Кто же из них свой?

Допустим, противник — Йоганн. На станции его предупредили: «Будь осторожен, спутница Крайсмана вызывает подозрения. Она входит в специальную группу ЭАМ по охране художественных ценностей». И сообщили пароль. Откуда они могли его узнать? Господи, да ей же самой его передали по телефону!

Далее. Как поступает Йоганн? Он подходит к ней на перроне с апельсинами в мешочке, готовый при первой же возможности произнести условную фразу.

Иными словами, обстоятельства складывались так, что ей ни в коем случае не следует торопиться.

Поезд подошел к маленькой станции, и тут опять произошла непредвиденная задержка. Не успел состав остановиться, как послышались возгласы:

— Во-ды! Во-ды! Во-ды!

Они заглушались окриками на немецком языке.

Всем было ясно, что кричали заложники в «клетке». Офицер немецкой охраны пригрозил открыть огонь, если они не перестанут кричать.

— Стреляйте же! — крикнул по-немецки один из заложников. — Все равно помрем от жажды…

— Стреляйте! — эхом отозвалось несколько слабых голосов.

И опять:

— Во-ды! Во-ды! Во-ды!

Отто побледнел, когда узнал, что происходит. Взглянув на Марианну, он понял охватившие ее чувства.

— За мной! — скомандовал он офицерам, направляясь к выходу из вагона.

Майор и капитан последовали за ним. Пассажиры столпились у окон посмотреть, что будет дальше.

Подойдя к офицеру из охраны, Отто приказал:

— Дайте им воды!

— Господин полковник, у нас строгий приказ…

— Я сказал: дайте им воды! В этом поезде приказываю я! Мы — победители и должны быть великодушными!

Седой капитан набрал на станционной водокачке ведро воды и понес к клетке. Заложники протягивали руки сквозь ограду из колючей проволоки. Офицеру охраны пришлось отпереть замок и снять засов.

Отто был вне себя. Ему сразу вспомнились яростные споры с соотечественниками, которые он затевал, не в силах мириться с их жестокостью по отношению к мирному населению оккупированных стран.

По дороге к вагону майор успел шепнуть седому капитану:

— Не нравится мне эта история! Как бы не пришлось иметь дело с эсэсовцами.

— Вам, наверно, никогда не приходилось испытывать жажды, — так же тихо отозвался капитан. — Спросили бы у наших солдат, которые воевали в Африке.

Когда они вернулись в купе, Марианна одарила своего друга и покровителя благодарным взглядом.

Йоганн стал наигрывать на губной гармошке старинную песню немецких студентов. Отто обрадовался — ведь это была песня его юности — и стал подпевать. Марианна смотрела на него с нежностью. При всей ненависти к захватчикам Отто она глубоко уважала; и ее товарищи не сомневались в том, что немцы используют его только в качестве ширмы в своих грязных делишках. Нет, не мог этот ученый-исследователь, добрейший человек, оказаться сотрудником секретной службы. Им прикрывались как раз потому, что он не нацист, хотя его взгляды на национальные проблемы в Германии во многом сходятся с их расовыми теориями.

Ровно в три поезд отошел от станции.

2

Макс нервничал. После телефонного разговора из квартиры Марианны лысый майор так и не появился.

— Черт бы побрал их всех! — ворчал Макс. — Только и умеют нажимать на гашетку пулемета. А где надо чуть-чуть пошевелить мозгами — все провалят.

До войны Макс был инженером, и очень неплохим; его часто посылали в страны, куда Германия экспортировала машины и оборудование. И ничего удивительного, что абвер завербовал его и использовал в своих целях, как и тысячи других немецких специалистов, торговых представителей, ученых, выезжавших за рубеж. Инженер очень скоро расстался со своей профессией, чтобы полностью посвятить себя шпионской деятельности. Благодаря уму, выносливости и необыкновенной памяти ему удалось выдвинуться. Помогало инженерное мышление, привычка к точности в мыслях и поступках. Начальство чрезвычайно ценило его.

Изругав солдафонов из вермахта, Макс пошел в комнату, где отдыхал старик.

— Как дела? — спросил тот.

— Кое-что нащупал, но пока ничего определенного.

— По-твоему, эта история имеет отношение к нашим сундукам?

Поссель очень беспокоился за груз: ведь многое в этой партии было для себя. Но на Макса он полагался, зная, что тот ни перед чем не остановится ради своей доли.

— Я вот о чем думаю: может, стоит догнать поезд, — сказал Макс.

— Поступай, как считаешь нужным.

Да, Макс считал, что это необходимо. Нельзя быть уверенным, что Марианна, если она и впрямь замешана, действует в одиночку. У нее наверняка есть сообщники, и только он, Макс, может это выявить и принять необходимые меры.

Итак, спутница Отто звонила с вокзала. Импресарио подтвердил информацию о том, что Марианна беспокоилась из-за утюга, который, как выяснилось после проверки на квартире, включен не был. Но все это мелочи, на них обвинения не построишь. Как правило, все мы выключаем свет, закрываем кран и совершаем иные, подобные этим, действия автоматически. И, только когда внезапно в сознании всплывает вопрос, выключил я свет или нет, начинаются сомнения и тревога.

Так что предлог для телефонного звонка, может быть, и не просто предлог.

В целом телефонный разговор не мог служить стопроцентным доказательством вины Марианны, однако он подтверждал вину ее собеседника, тем более что тот успел смыться до прихода гестапо. Почему он удрал? Может, испугался, когда Макс ему позвонил? Или же понял, что слишком много наговорил Марианне по телефону? Бесспорным было одно: Макс вступил в борьбу с неизвестным противником, и с этого момента в своих логических построениях стал мысленно именовать его «другим».

Этот «другой» после прокола с телефоном наверняка попытается принять меры, чтобы избежать провала. Он ведь понимает, что провал поставит под угрозу все задание.

А вдруг этот Канакис тоже собирается нагнать поезд? Надо спешить. И он тут же позвонил в гестапо.

— Говорит ноль тринадцать!

— Только что собирался вам звонить! — успел сказать майор в свое оправдание.

— Какого черта возишься столько времени?

— Извините, мне пришлось нелегко…

— Что нелегко? Произвести арест? Войти в пустую квартиру и проверить, включен ли утюг? Может, тебе было бы легче на фронте в России? Что с фотографией?

— Я захватил ее. — Лысый перевел дух, радуясь, что его суровый соотечественник переменил тему.

— Положи в пакет и жди на первой остановке после своей конторы, — приказал Макс. — За ней придет человек, в руках у него будет номер «Сигнала».

— Слушаюсь!

— Выходи немедленно! Ах да! В том же пакете должна быть схема движения поезда с отметкой, где он находится в данный момент… Сейчас три часа… Где будет следующая остановка? Ты понял меня?

— Так точно!

— Скажите! Он уже начал соображать! — съязвил Макс, кладя трубку.

Выйдя в холл, он взял со стола немецкое издание журнала «Сигнал» и протянул Аристидису.

— Держи и следуй за мной.

Аристидису и в голову не приходило спросить куда. Он был рад уже и тому, что выйдет наконец отсюда.

Макс заглянул в ванную, бросил в черный портфель зубную щетку, пасту, полотенце, электробритву и вновь появился в холле.

— Готов?

— Да-да! Конечно!

Захватив плащи, они вышли на улицу.

Макс остановил машину метрах в двадцати пяти от автобусной остановки и обернулся к Аристидису.

— Видишь вон того человека? Это офицер, ты говорил с ним сегодня утром. Возьмешь у него пакет и уйдешь, не говоря ни слова.

— Не беспокойтесь, не подведу, — самодовольно улыбнулся Аристидис, выходя из машины.

Макс издали разглядывал майора. Обратил внимание на синяк под глазом и порез на щеке, заклеенный пластырем. Не успел Аристидис усесться, как он рванул машину с места. Пакет остался у Аристидиса.

И только когда они уже ехали по улице Панепистимиу, приказал:

— Вскрой его!

Аристидис разорвал пакет, увидел фотографию и не мог не восхититься оперативностью немцев. «Ты гляди, уже нашли!»

— Она?

— Точно! Она!

— Хорошо. Теперь нам предстоит работа, надо проверить все на месте. Поедешь со мной.

— Но… я… ведь я на службе…

Торговому инспектору не хотелось уезжать из города с таким опасным спутником.

— Я все улажу… Тебя повысят в должности и прибавят жалованье.

Макс говорил серьезно, без всякой иронии. В услугах Аристидиса он больше не нуждался, но и в Афинах оставлять его нельзя: слишком много он узнал для своего куцего ума.

Кроме фотографии, в пакете была записка, из которой следовало, что поезд находится в ста шестидесяти километрах от Афин и что ближайшая остановка — станция Ламия.

Макс стал рассчитывать: средняя скорость поезда — сорок километров в час. Если он будет ехать на своем «мерседесе» со скоростью почти вдвое большей, то догонит его через четыре часа на триста двадцатом километре, то есть за два часа до прибытия в Салоники. Это его вполне устраивало. Он хотел настичь состав до того, как дорога пойдет по горным районам.

Они еще не выехали из Афин, когда он вспомнил о лысом майоре. Утром, когда он заходил к нему в кабинет, у майора не было ни синяка под глазом, ни лейкопластыря на щеке.

Остановив машину, Макс пошел звонить.

— Что у тебя с лицом? — задал он вопрос без всяких предисловий.

— Что вы имеете в виду?

— Посыльный заметил синяк и порезы…

— Пустяки!.. Угодил вчера в небольшую аварию, — соврал застигнутый врасплох майор, совершенно упустив из виду, что сегодня утром встречался с его человеком и еще подумал, что он и есть ноль тринадцать.

Макс повесил трубку. Лысый лжет. Почему? И голос испуганный… Оставлять это без последствий нельзя, и Макс позвонил — на сей раз Посселю.

— Вызовите, пожалуйста, майора из гестапо. Заприте куда-нибудь и не выпускайте до моего возвращения.

— Что случилось?

— Приеду — объясню. Мне кажется, он с нами хитрит.

— Сделаю, — пообещал Поссель.

Вскоре мощный «мерседес» Макса выехал за пределы Афин.

3

У Фотиса был «фиат», на котором он разъезжал по своим «спекулянтским» делам. Почти в то же самое время, как Макс выехал из Афин, он завел свою машину. Связной сообщил ему, что Йоганн в курсе дела.

Фотис вспомнил, как лысый говорил по телефону из квартиры Марианны с каким-то 013 и тот спросил, передал ли он сообщение их человеку из труппы. А вдруг Йоганн ведет двойную игру?

По дороге он снова заехал в депо.

— То не сыщешь тебя, а то приезжаешь по три раза на день! — пошутил сторож.

— Как бы узнать, где сейчас находится наш поезд?

— Об этом уже спрашивали минут десять назад, так что могу ответить точно.

— Кто спрашивал? — заинтересовался Фотис.

— Вокзальная комендатура.

— И что?

— Четверть часа назад он был на сто шестидесятом километре.

— Приходили спрашивать?

— Нет, звонили. А сейчас поезд, должно быть, уже в Ламии.

— Ладно. И еще одна просьба: предупреди связников по всему маршруту, чтобы присмотрели за моей «кузиной». За той, что археологией увлекается.

— Знаю, знаю. — Сторож подмигнул.

— Пусть выяснят, не нужна ли ей помощь. Она в четвертом вагоне, едет с немецким полковником. Сказать — от Спекулянта.

— Есть. Через полчаса все будут оповещены.

— И еще… Если придут из комендатуры, чтобы связаться с труппой…

— С артистами? Понял. Они в этом поезде два вагона занимают.

— Вот-вот. Если захотят связаться с ними по телеграфу, задержите эту связь как можно дольше! Предупредите все телеграфные отделения на станциях.

— Будет сделано! Постараемся взорвать все телеграфные столбы по железным дорогам Греции!

— Что еще известно о вагонах с артистами?

— Они жили здесь, на станции, пока играли в Афинах. Большинство из них инвалиды.

— Ты с кем-нибудь познакомился?

— С одноруким, Йоганн его зовут. Хороший парень. И еще с импресарио. Этот молчун, остальные его вроде побаиваются… Они пробыли здесь десять дней. Вчера перетаскивали сундуки с декорациями.

— Какие сундуки?

— С декорациями, говорят, с костюмами. Почем я знаю? Тяжелые очень. Грузчики прямо из сил выбились!

Фотис отметил про себя и эту подробность. Облик «другого» в его воображении начинал проясняться. Уж не тот ли это 013, что звонил в квартиру Марианны и давал указания? Видимо, он имеет отношение к актерам и сундукам. Своим распоряжением задерживать любую телеграмму труппе он намеревался прервать эту связь.

А если «другой» уже выехал вдогонку за поездом? Мысль пришла просто, как логическое следствие всего, что этому предшествовало. Иначе зачем немцы интересовались местонахождением поезда?

Если «другой» тоже отправился вдогонку за поездом, то это могло произойти только после проверки в квартире Марианны. Лысый взял ее фотографию — наверняка, чтобы показать агенту для опознания. Только после этого «другой» может выезжать. Таким образом, пока что Фотис отстал от него максимум на полчаса.

Однако немец, конечно же, поедет на более мощной, чем у Фотиса, машине, и потому расстояние между ними будет увеличиваться. «Другой» догонит поезд раньше и пересядет на него. Фотис рассчитал, что в этом случае он сможет догнать поезд примерно через полчаса на одной из промежуточных станций.

Он заехал к знакомому торговцу с черного рынка и купил у него изюму и несколько блоков хороших сигарет. Это была необходимая «смазка», чтобы не «забуксовать» по дороге. «Спекулянт» с такой популярностью, как у него, естественно, не мог проезжать через контрольные посты, не одаривая чаевыми жандармов. Документы у Фотиса были в полном порядке, выданы комендатурой по всей форме, со всеми необходимыми печатями. Кроме того, в кармане у него лежало «предписание» на вывоз из провинции до пятисот ока́ соли.

Он выехал из Афин на центральное шоссе. Мысль его напряженно работала. Дело это, конечно, с самого начала нелегкое, он это понимал, но вроде пока не совершил грубых ошибок. В данный момент Фотис беспокоился о том, как бы с его «фиатом» по дороге не случилось что-нибудь. Если машина не подведет, есть шанс успеть: не станет же «другой» арестовывать Марианну на первой же станции. Наверняка он не будет ничего предпринимать до самых Салоник, чтобы проследить за ее действиями, выявить связи.

Только сейчас Фотис полностью осознал ошибку Антониса, который назвал по телефону пароль — фразу об апельсинах. Как выяснилось, разговор был записан, и, конечно же, «другой», даже не зная отзыва, постарается запутать Марианну. У девушки нет опыта в таких делах, однако Фотис надеялся, что инцидент на вокзале заставит ее призадуматься и быть более осторожной. Как бы то ни было, тучи над Марианной сгущались.

Фотис заключил, что после первого «раунда» счет у них ничейный. У Фотиса была даже маленькая победа: он успел в квартиру Марианны до обыска и заставил немца солгать тому, кто его послал. Зато «другой» опережал Фотиса в гонке на скорость.

Впрочем, считал Фотис, у него есть огромный козырь: он находится на своей земле, а дома и стены помогают. Он уже теперь явственно ощущал незримую силу, призванную защитить его дело и Марианну. Все организации Сопротивления оповещены и находятся в состоянии боевой готовности.

«Другой» же не только находится на чужой территории, но и темные делишки, которыми он занимается, заставляют его таиться даже от своих соотечественников.

В половине четвертого «фиат», пыхтя, проезжал через небольшую деревушку неподалеку от Афин…

 

Глава пятая

1

Машинист, человек преклонного возраста — за пятьдесят, с усищами, как у повстанца былых времен, из-за непредвиденной остановки поезда злился на весь свет и ругал последними словами всех богов и чертей. Его юный помощник, паренек, перемазанный сажей, никак не мог взять в толк, отчего на него так и сыплются затрещины. В конце концов он не выдержал:

— Чего ты злишься, мастер?

— Молчать!

— Да я и так молчу, терплю твои оплеухи…

На одной из остановок машинисту удалось повидаться с начальником поезда.

— Чуть не влипли мы с проклятым стоп-краном!

Тот руками развел.

— Кто знал, что этот фриц заметит его до того, как мы остановимся!

— Видишь, заметил. Говорил я, лучше дернуть его в нужный момент. Не послушали меня…

— Ладно уж, пронесло, и слава богу… Чего теперь говорить…

— Как думаешь, этот фриц с желтой мордой подозревает что-нибудь?

— Откуда мне знать? Нос он всюду сует, это точно. Все расспрашивает, что да как да нет ли другого сорванного крана.

— Хорошо, что наши сесть успели, — вздохнул машинист.

— Пока все идет нормально.

— А где друзья выходят?

— Еще не знаю… По дороге скажут.

Заметив подошедшего помощника, машинист сердито прорычал:

— Чего вылупился как дурак? Живо на паровоз!

Потом прицепился к рабочему, простукивающему колеса.

— Что ты там возишься? Где это видано, чтобы колеса простукивали возле каждого столба?

— Приказ! — сухо ответил рабочий. — Немцы велели проверять на каждой остановке.

— Приказ! А ты прямо обделался со страху!

— Не ори, мастер! Зря глотку дерешь. Я получил приказ и выполняю его. В конце концов, тебе фрицев везти, а не мне.

Марианна стояла у окошка и глядела на маленькую станцию, втайне надеясь на появление кого-либо из своих. Рабочий дошел до четвертого вагона. Похоже, звук ему не понравился, и он снова застучал по колесам, громко ругаясь. И вдруг, не поднимая головы, произнес так, чтобы слышала одна Марианна:

— Не беспокойся, товарищ! В случае чего обратись на любой станции к человеку, который будет делать ту же работу, что и я. Мы от Спекулянта.

Марианна молчала. Ни на минуту не сомневаясь, что друзья не оставят ее без помощи, не удивляться быстроте их действий она не могла. Теперь ей было не страшно.

— Закрой, пожалуйста, окно, — попросил Отто. — Дует.

Марианна закрыла окно. На душе у нее было радостно. Ей передали привет от Спекулянта — от Фотиса. И ждут на каждой станции. Вокруг нее будто вырос огромный защитный вал.

Вспомнились слова Фотиса: «Нет, Марианна, это не шпионаж. Шпионы — замкнутый круг людей. В случае опасности между ними начинается грызня — кто кого. Мы же — организация. Стоит только свистнуть, и на помощь придут десять, сто, тысяча людей! А те таятся даже от своих».

Марианна осмелела. Теперь и ей самой надо было действовать, не сидеть сложа руки.

Источающий запах мыла майор произнес:

— Будет дождь… В этих чертовых горах не знаешь, чего ждать…

Это он вслух сказал о дожде, а про себя думал, конечно, о возможности налета партизан.

Марианну тревожило то, что уже два человека из поезда пытались заговорить с ней об апельсинах. Который из них друг? Ей пришла в голову мысль их проверить. В обоих случаях, когда с ней заговаривали, она ответила одной и той же ничего не значащей фразой: «Мы из них варенье варим». Непосвященный человек, взявшийся следить за ней, мог принять эту фразу за отзыв. И Марианна решила устроить собственную ловушку.

Рассудила она просто: надо подойти к каждому из подозреваемых в отдельности с той — первой — фразой, что была передана ей по телефону. Если человек чужой, он наверняка повторит ее слова насчет варенья и таким образом себя разоблачит. Не долго думая, она взяла апельсин и вышла из купе. Герман, давно дожидавшийся возможности поговорить с ней с глазу на глаз, тут же вышел вслед за ней.

Вертя плод в руках, Марианна промолвила:

— Некоторые едят апельсины недозрелыми!

Герман ничуть не удивился. Он ждал этого, и ответ у него был готов:

— Мы из них варенье варим!

— Вижу, вы запомнили мои слова! — засмеялась Марианна, не теряя самообладания. Только щеки у нее вспыхнули. — Откровенно говоря, я недозрелые терпеть не могу! Они такие горькие! — Она смотрела ему прямо в глаза.

На всякий случай импресарио оглянулся. Марианна могла переменить тон, заметив поблизости постороннего. Никого не увидев, он улыбнулся:

— Наконец-то! Как долго ждал я этой минуты!

— Какой минуты?

— Ну, чтобы побеседовать с вами наедине.

— Не понимаю, о чем это вы, — удивленно проговорила Марианна.

— Я так рад, что вы с нами!

— С кем это «с вами»! Я сопровождаю полковника Крайсмана.

Герман не знал, что и подумать. Ведь налицо были все признаки того, что произнесенная Марианной фраза была паролем. И вот пожалуйста: девица не только не реагирует должным образом на его отзыв, но еще и ехидничает. Может, он ошибся в расчетах? Ведь даже у начальства не было полной уверенности в том, что она связана с Сопротивлением. Ему поручили это проверить, и проверка результатов не дала.

— Пойдемте, здесь холодно. — Не дожидаясь ответа, Марианна вернулась в купе.

Убедившись, что он враг, она почувствовала себя спокойнее. Когда знаешь обстановку, легче соблюдать осторожность, следить за противником, отражать «удары», а в случае необходимости — перейти в наступление.

В купе веселились, рассказывали анекдоты — старые, про Гитлера, которые немцы «переадресовали» Муссолини.

— Места себе не находит! — засмеялся Отто при появлении Марианны. — Неужели все еще из-за утюга?

— Не надо волноваться! — Майор улыбался, разыгрывая «своего в доску». — Теперь, уж наверно, весь квартал сгорел, терять вам больше нечего!

Герман решил воспользоваться случаем и проверить информацию, полученную от полковника, когда его спутники были в вагоне с артистами.

— Неужели вы так сильно разволновались, что даже не поняли, что разговариваете с незнакомым человеком? — В тоне, каким был задан этот вопрос, не было и намека на заинтересованность.

— Было плохо слышно, — ответила Марианна. — Я только в последний момент поняла, что ошиблась, когда мне стали говорить что-то непонятное об апельсинах… А тут поезд отходил… Я так расстроилась… — Она обвела взглядом всех присутствующих. — Странно все-таки! Сколько раз уже мы заводили речь об апельсинах. Бывает, какая-то фраза, мелодия или мысль, пришедшая на ум утром, преследует тебя потом весь день. Каждый, наверно, замечал это за собой. К тому же это явление заразительное. — Марианна засмеялась. — Посмотрите: высказывания об апельсинах сделались лейтмотивом даже в разговорах между людьми, не имеющими друг к другу никакого отношения.

Майор принялся развивать эту мысль с точки зрения психологии и объяснять, какую роль играют совпадения в повседневной жизни. Только Герман казался несколько сбитым с толку. Марианна в душе радовалась, что ей удалось его запутать.

В купе вошел начальник поезда в сопровождении офицера из немецкой охраны.

— Прошу предъявить билеты и удостоверения личности!

Офицер стал внимательно изучать документы каждого из пассажиров. Дошла очередь и до Марианны.

— Мои документы у господина полковника! — Она кивнула в сторону Отто.

— Хорошо, что я взял их себе, ты бы обязательно посеяла! — Крайсман добродушно посмеивался, предъявляя пропуск Марианны.

— Какая следующая станция? — поинтересовался импресарио.

— Сейчас четыре… Через полчаса будем в Домокосе.

К Марианне вернулось хорошее настроение. Герман же терялся в догадках. Вдруг Марианна совсем не та, кого ищут? Что, если он взял ложный след, а настоящий враг тем временем преспокойно хозяйничает в его вагоне?

К тому же Герман постоянно чувствовал на себе испытующий взгляд Йоганна. И вдруг вспомнил, как тот прореагировал на фразу об апельсинах. Тогда он не придал этому значения — слишком был занят Марианной. Неужели этот однорукий и есть тот человек, который осуществляет связь с организацией Сопротивления, интересующейся их грузом? Герман решил проверить это при первом же удобном случае.

Самоуверенность и апломб майора стали действовать Герману на нервы…

2

Аристидис, удобно развалясь, сидел в «мерседесе» Макса. Теперь он важная персона, сотрудничает с оккупационными властями… Посмеивался про себя, представляя, как разозлится начальник, когда узнает, что вместо взбучки за прогул Аристидиса повысят в должности, да еще с прибавкой жалованья!

…Вот он входит в кабинет начальника. Вид у него виноватый (притворится, конечно) в ожидании нагоняя. Начальник зарычит: «Если тебя не устраивает работа здесь, иди в отдел нравов проверять бордели. Бездельник!»

Аристидис даст ему выговориться. А потом вытащит из кармана бумагу, написанную по-немецки… Со смущенной улыбкой развернет ее и протянет начальнику…

Начальник прочтет ее… Посмотрит на Аристидиса, потом опять на бумагу… И умрет от разрыва сердца!

Можно сделать и по-другому: не являться лично, а позвонить. «Алло! Господин начальник? Говорит Аристидис. Прошу вычеркнуть меня из списка ваших сотрудников, которые гоняются за паршивыми курами и ржавой селедкой! Я теперь работаю в немецкой спецслужбе!» — И повесить трубку.

Он придумывал все новые планы мести начальнику, и время проходило незаметно. Макс молча гнал машину на бешеной скорости.

«Месяц поработаешь с таким, говорить разучишься», — подумал торговый инспектор, но теперь это уже не имеет значения, раз ему светит блестящая карьера на поприще международного шпионажа.

Пообещал же этот мрачный человек, что возьмет Аристидиса к себе на службу. Полулежа на заднем сиденье, Аристидис разглядывал бритый затылок своего «фюрера». На переднем сиденье рядом с Максом лежал плащ и черный портфель.

«И я себе куплю такой же», — решил Аристидис, но тут же отказался от этой мысли. Нельзя! У подчиненного не должно быть такого же портфеля, как у начальника. Пожалуй, немец может увидеть в этом знак неуважения.

Аристидис попытался представить себе их дальнейшее сотрудничество. Решил, что все должно идти хорошо. Только очень уж замкнут и неразговорчив этот тип. А когда вышестоящие неразговорчивы…

Когда вышестоящие неразговорчивы, значит, что-то неладно. Может, у них в мозгу рождаются скверные замыслы в отношении нижестоящих. Повинуясь безотчетному страху, Аристидис принял более скромную позу. Что на уме у этого человека? Аристидис не сводил глаз с его затылка. Черные, коротко подстриженные волосы Макса ближе к шее были подернуты сединой.

Пока они в Афинах занимались расследованием, молчание можно было оправдать. А теперь-то чего он молчит? Ведь клубок успешно разматывается…

Радужные планы, которые он только что строил, сменились мрачными предчувствиями. Вдруг этот человек посчитает, что он, Аристидис, сует нос куда не надо? По всему видать, это не обычные полицейские дела. В полицию каждый может зайти и передать любые сведения. Здесь же, в спецслужбе, все строго засекречено! Даже если у постороннего самые благие намерения. Додуматься до этого у Аристидиса хватило ума.

Машина резко затормозила, и Аристидис очнулся от своих мыслей. Дорогу преградил немецкий патруль, надо было предъявлять документы.

«Фюрер» высунул в окно руку и показал патрульному офицеру какую-то бумагу. Проделал он это, не заглушив мотора и не глядя на своего соотечественника. При виде бумаги офицер щелкнул каблуками, а «фюрер» рванул вперед, не удостоив патрульного своим вниманием.

Поехали дальше. Макс продолжал молчать.

Чем дольше тянулось молчание, тем сильнее страх сковывал Аристидиса. Он был просто поражен тем, как молниеносно они проехали контрольный пункт. Офицер отнесся к Максу с явным почтением. А может, это вовсе не почтение, а страх? Такой же страх, каким был охвачен он сам.

Аристидис восстановил нить своих размышлений. Теперь он торопился с выводами, стараясь предотвратить нависшую опасность.

Да, думал он, спецслужбам не нравится, когда в их дела суются посторонние — пусть даже из желания помочь. Разумеется, если сведения серьезны и подтверждаются, их используют, а вот того, кто эти сведения доставил, вторгшись на их территорию… Как поступают с таким нежелательным осведомителем? Да очень просто: от него освобождаются. Среди познаний Аристидиса о шпионаже значились и такие методы, при помощи которых разделываются с теми, кто начинает докучать. «Да нет же, не могу я казаться им докучливым. Я добыл для них ценную информацию, добровольно передал ее, и все. Больше я ничего не ведаю».

Ой ли? Б о л ь ш е  н и ч е г о? Но ведь немец возил его к себе домой. А зная адрес, нетрудно узнать имя, фамилию человека и чем он занимается. Такой человек, как Макс, не раскрывающий себя даже перед майором из гестапо, никогда такого не допустит. В аналогичных случаях обычно используют метод «автомобильной катастрофы». Возможно, этим методом и воспользуется «фюрер», чтобы избавиться от бедняги Аристидиса, мечтающего о славе и ордене «за особые заслуги».

И он, словно наяву, прочел коротенькое сообщение в газете: «Аристидис Кутрис, год рождения и т. п., трагически погиб…»

Или нет. В тех случаях, когда имя погибшего не установлено, пишут: «Неизвестный мужчина неопределенного возраста найден сегодня мертвым…»

Именно в этот момент едва уловимая усмешка искривила губы Макса: он принял решение о дальнейшей судьбе Аристидиса. Главную роль в принятии такого решения сыграл тот факт, что ему пришлось завезти Аристидиса на квартиру Посселя.

«Жаль… — думал Макс. — Что ни говори, человек он наблюдательный».

Примерно в половине пятого «мерседес» остановился на обочине шоссе. Аристидис в тревоге уставился на затылок «фюрера». Успел увидеть его профиль, когда тот наклонился, чтобы открыть портфель. Инспектор сжался от страха. Макс же вынул термос, вышел из машины и, отвинтив крышку-стаканчик, стал пить кофе. Потянулся, любуясь окружающей природой, а потом, показав на крышку термоса, взглядом спросил Аристидиса: «Хочешь?»

— Нет, спасибо, — поспешно ответил Аристидис.

С того момента, как «фюрер» вышел, Аристидис ждал этого предложения и твердо решил его не принимать. Он словно врос в сиденье. Выйти из машины в таком пустынном месте значило бы подписать самому себе смертный приговор.

Макс не настаивал. Выпил еще стаканчик кофе, не глядя на Аристидиса, и снова глубоко вдохнул восхитительно чистый воздух…

3

Маленький «фиат» Фотиса тяжело дыша бежал по шоссе. Иногда Фотис подгонял его, стараясь выиграть время, потом снижал скорость, чтобы дать ему передохнуть.

Когда он подъехал к контрольному пункту, где незадолго до этого проезжал Макс, тот же офицер проверил у него документы. Все в порядке. Фотис преподнес ему блок сигарет. Подошел также лейтенант греческой жандармерии.

— О, господин Фотис! Давненько не видали вас на здешних дорогах.

— Что поделаешь!.. Дела ведь не спрашивают, куда тебе хочется ехать, а куда нет, — с дружеской улыбкой отозвался Фотис.

Получив свою долю сигарет, жандарм попросил Фотиса на обратном пути завезти ему килограмма два муки.

— Вам наверняка не один я даю поручение, господин Фотис. Только — сами понимаете… Не подмажешь — не поедешь!

Лейтенант еще немного задержал его своей болтовней, так что, тронувшись наконец в путь, Фотис обнаружил, что на расшаркивание у него ушло лишних пять минут. А впереди еще два контрольных пункта, да к тому же надо заехать на станцию Айи-Теодори за информацией. Фотис свернул с шоссе, станция в Айи-Теодори помещалась в небольшом двухэтажном домике, стоявшем посреди поля. Внизу — служебные помещения, наверху — квартира начальника станции, он же кассир и телеграфист, заместителем на случай болезни служила у него жена. В «штате» числился еще один старичок, исполнявший все прочие обязанности. Фотиса они знали, он не раз к ним обращался, и они всегда охотно оказывали ему необходимые услуги.

Чтобы проверить, дошло ли его распоряжение, Фотис попросил старика отбить телеграмму. Старик охотно согласился.

— Это для немецких артисток, они едут поездом на Салоники, — добавил Фотис, набрасывая текст телеграммы.

И вдруг старик переменился в лице.

— Да я, господин… — пробормотал он и дрожащими пальцами взял телеграмму.

— Отправь немедленно.

— Да я в этой штуке ни черта не смыслю! — Старик делал вид, будто впервые в жизни держит в руках телеграмму. — Скоро придет хозяин, он и отправит.

— Да ты что!.. Я же сам видел, как ты работал на телеграфе, — настаивал Фотис.

— Меня? — Старик изобразил удивление. — Ах, ну да, было дело… Позабыл все, да и рука дрожит…

— Ладно… Подождем начальника станции. — Фотису захотелось обнять старика за то, что тот отказался. — На, возьми. Это тебе, сигареты.

Старик колебался: брать или не брать?

— Не надо… Я ж ничего не сделал. — Лицо у него было огорченное.

— Ну и что? — Фотис смотрел на старика почти с нежностью. — В другой раз сделаешь. А это… Возьми за прежнюю помощь.

Фотис покинул станцию довольный. Распоряжение задерживать телеграммы дошло и сюда, стало быть, железнодорожная организация Сопротивления мобилизована полностью.

Некоторое время Фотис ехал по шоссе параллельно железнодорожному полотну. Вскоре показался мост через реку Кифисос. На нем контрольный пункт — один из самых строгих: здесь всех обыскивают. Пройдя контроль, Фотис двинулся дальше. В одном месте ему пришлось остановиться: на дороге собралось довольно много народу.

Подошел молодой жандарм и велел принять вправо.

— Что случилось?

— Несчастный случай. Труп на шоссе.

Выйдя из машины, Фотис присоединился к собравшимся. Офицер проводил предварительный опрос свидетелей.

В центре внимания был очевидец — совсем мальчишка: он взволнованно рассказывал:

— Я вон там был, в ущелье… Ходил ловить куропаток. Слышу, машина едет. Дай, думаю, погляжу, может, чего уронили. Вижу, он несет камень. Вдруг — бам! Из пистолета… Он упал сперва на колени. А потом еще и еще… Я решил — партизаны… Спрятался за дерево, подождал немного — ничего…

Фотис подошел поближе к убитому. Тело распласталось на большом камне. На обочине отчетливо виднелись следы автомобильных покрышек.

— Гляди, здесь будто кофе пролили! — заметил один из местных.

— Кто-нибудь знает убитого? — спросил Фотис.

— Он не из нашей деревни, а документов при нем нет…

— Его ограбили. Ни денег, ни бумажника.

— Когда это случилось? — поинтересовался Фотис.

— Да с полчаса назад.

— Может, он из тех, кто ходит по деревням в штатском? — предположила какая-то женщина.

Убитого оттащили на обочину. Фотис взглянул на него еще раз и поехал дальше. «Фиат» трясло как в лихорадке. «Не надо гнать, а то еще застряну в дороге», — подумал Фотис и сбавил скорость.

Аристидис заблуждался, рассчитывая, что в худшем случае в газетах напишут о «трупе неизвестного» и т. д. Ничего о нем не напишут. И о том, как он погиб, никто не узнает. Его зароют там же, на обочине шоссе, поставят наспех сколоченный безымянный крест… Жители ближней деревни немного посудачат о происшествии на дороге да и забудут.

Когда кончится война, может, кто-нибудь запросит через Красный Крест: «Кому известно что-либо о судьбе…»

 

Глава шестая

1

Оглядевшись, начальник поезда вошел в купе, где ехала с друзьями женщина, звонившая с вокзала. Высокий человек в шляпе, занявший место прежнего пассажира, в отличие от остальных, в особенности от юноши, который его сопровождал, был с виду спокоен.

— Как дела? — обратился к ним начальник.

— Это вы нам скажите, как дела, — возразил юноша.

— Долго еще? — полюбопытствовала женщина.

— С полчаса…

— Только бы проскочить! — вздохнула другая.

— Все будет в порядке! — заверил их начальник. — Приняты все меры, чтобы доставить вас благополучно. Не впервой… — Он ободряюще улыбнулся.

По глазам юноши было видно, что слова начальника его не успокоили. Он входил в личную охрану высокого человека в шляпе. Это был тот самый видный ученый, из-за которого устроили облаву немцы, когда Фотис с Антонисом выходили из кондитерской Коккалиса. Для его ареста был мобилизован весь личный состав спецслужб, в операции принимали участие и немцы, и их греческие пособники. Все они сбились с ног, разыскивая его, а он тем временем ехал с телохранителями в вагоне «Только для немецких оккупационных властей». Сотни людей, входивших в ЭАМ и ЭПОН, занимались его спасением.

Вначале ученый волновался: слишком уж многим было известно про его отъезд, как же тут сохранить секретность? Когда ему предложили уйти в горы и сформировать там политический комитет, он предполагал, что ему придется иметь дело с группой из двоих-троих, как обычно писали в книгах «про шпионов» из времен первой мировой войны. Однако постепенно он убеждался, что не двое, не трое, а сотни людей находятся в состоянии боевой готовности и, если потребуется, встанут на его защиту.

Он чувствовал поддержку и в самом поезде — взять хоть начальника и его людей, рассредоточенных по всему составу. К тому же офицер немецкой охраны уже трижды побывал в этом купе. Документы у всех в порядке, билеты куплены в Афинах. Никому бы и в голову не пришло, что поезд останавливался специально для того, чтобы посадить ученого и его сопровождающих.

Еще раз заверив пассажиров в том, что все идет нормально, начальник вышел. И словно бы в подтверждение его слов, невесть откуда появившийся юноша в кожаной куртке встал у окна спиной к двери. Начальник приостановился, делая вид, будто тоже любуется окрестным пейзажем, и проговорил шепотом:

— Ничего подозрительного?

— Какая-то возня в вагоне с артистами, — еле слышно ответил юноша. — Их главный все время бегает туда-сюда… Несколько часов провел в этом вагоне…

— Где Михалис?

— Здесь. — Он указал на дверь промежуточного купе.

— Гляди в оба!

— А я что делаю?

Начальник поезда теперь зашел в купе, где разместился вновь прибывший в кепке: он спал, надвинув кепку до самых глаз. Начальник принялся его расталкивать.

— Эй, господин! Проснитесь!

— Что там еще…

— Где вы сели?

— Что значит — где сел? Что же это творится, люди добрые? Меня уж три раза проверяли! Дадут мне наконец поспать?

Он встал, притворяясь недовольным, и протянул начальнику документы. Тот отошел к двери и стал с преувеличенным вниманием их рассматривать. Человек в кепке приблизился к нему почти вплотную, чтобы разобрать еле внятные слова:

— Присматривай за импресарио. Он то и дело заходит в соседнее купе…

— Ладно-ладно, не утруждайте себя. Документы у меня в порядке. Когда же эти проверки кончатся? — ворчал Михалис, усаживаясь на место.

Для порядка начальник еще раз заглянул в купе, где ехал Отто. Он уже повернулся уходить, как вдруг женский голос проговорил ему вслед:

— Какая следующая станция?

Спрашивала девушка, сопровождавшая Отто. Выглянув по привычке в окно, чтобы сориентироваться, начальник ответил:

— Лариса, барышня!

— И когда мы там будем?

— Через полчаса. Около шести.

Марианна пристально посмотрела на него. Уж не он ли связной? Но начальник ушел, не ответив на ее взгляд. Он успокоился, убедившись, что импресарио в купе нет. Трое офицеров играли в покер с «болваном». Отто везло, он был весел, смеялся и рассказывал анекдоты.

Отодвинувшись от играющих, Марианна закуталась в плащ Отто, висевший на крючке, и закрыла глаза. Хотелось спокойно подумать. Проверка Германа показала, что это не «свой». Провести тот же эксперимент с Йоганном не удалось, он в их вагон больше не заходил.

Как поведет себя Герман после неудачной попытки подловить Марианну? Не повторит ли тот же трюк с Йоганном, который проявил такой интерес к паролю с апельсинами? А если Йоганн действительно связан с Сопротивлением? Ведь сказал же Антонис по телефону: «Не удивляйся, что человек этот…»

Она стала ругать себя за то, что оставила Йоганна без внимания и даже не сделала попытки войти с ним в контакт. От волнения она даже задохнулась и резким движением сбросила с головы плащ.

— Что с тобой? — забеспокоился Отто.

— Так… Ничего… Дурной сон приснился… — И снова отгородилась плащом, чтобы иметь возможность спокойно думать.

Скорей бы пролетели полчаса, отделяющие их от следующей станции, и тогда она сможет предупредить Йоганна!

Откуда ей было знать, что уже слишком поздно…

2

Импресарио в это время расставлял западню для Йоганна, оставшись с ним наедине.

— Угости апельсинчиком! — И он протянул руку к мешочку.

Начав есть апельсин по немецкой привычке с кожурой, он, глядя Йоганну в глаза, раздельно произнес:

— Некоторые едят апельсины недозрелыми.

Йоганн застыл с поднесенным ко рту апельсином. Импресарио уже во второй раз произносит фразу про апельсины. В первый раз это могло быть либо совпадением, потому что слова не были точным повторением пароля, либо Герман просто прощупывал почву. К тому же они были не одни в вагоне, и Йоганн решил пока не отзываться. Его предупредили, что он должен выйти на связь с женщиной. Но не исключено, что в последний момент ситуация изменилась. А может, женщина опоздала на поезд? Действительно ли он должен сотрудничать с Германом? Когда Йоганн выходил на станции покупать апельсины, он видел, как Герман шел на телеграф в сопровождении эсэсовцев. Однако же надо на что-то решиться… А, будь, что будет…

— Другие ждут, пока они созреют, — произнес Йоганн бесцветным голосом, как будто это был не отзыв, а ничего не значащая фраза.

— Наконец-то! — нетерпеливо воскликнул Герман. — Почему же ты в тот раз не откликнулся?

Чахоточный, казалось, не сомневался, что услышал отзыв.

— Даже не знаю, как объяснить… — Йоганн все еще колебался. — Фраза ведь была не совсем точная. И потом…

Он запнулся.

— Ты никак не ожидал, что связником окажусь я! — со смехом закончил Герман. — По правде говоря, я и сам не ожидал, что «своим» окажется кто-то из нашего вагона. А у нас, как выяснилось, одна цель — установить связь с Сопротивлением. Меня предупредили о какой-то женщине.

— И меня тоже…

— И она не появилась… — По тону нельзя было понять, спрашивает Герман или утверждает.

— Нет.

— Слушай, а это не спутница Крайсмана?

— Я сначала тоже так подумал, но, когда закинул удочку насчет апельсинов, она никак не отреагировала.

— Я тоже к ней подходил. Безрезультатно!

— Как бы то ни было, я рад! — Искренне растроганный, Йоганн пожал ему руку. — Рад, что сотрудничаю не только с иностранцами! Что мы будем работать вместе!

— И я рад! — Герман притворился взволнованным.

— Давай попробуем еще раз с Марианной, — предложил Йоганн. — Возможно, она не захотела открыться, потому что не ожидала, что связные — немцы.

— И у меня была такая мысль.

— Я поговорю с ней, — вызвался Йоганн.

— Нет! — возразил Герман. — Теперь один из нас должен постоянно находиться здесь. Поскольку мне все равно приходится выходить по делам, здесь останешься ты. Вдруг кто-нибудь из сопротивленцев выйдет на связь.

— Хорошо, — согласился Йоганн. — Я, правда, не в курсе, на какой станции придут за грузом.

Он и представить себе не мог, что Герману надо было во что бы то ни стало его изолировать.

— Я думал, они раньше придут, — подставил еще одну ловушку Герман.

— Я тоже… Только, понимаешь, нелегко вытаскивать сундуки на какой захочешь станции на глазах стольких людей.

«Значит, охотятся за нашими сундуками, — сделал вывод Герман. — Но откуда они, черт возьми, узнали? Ясно одно: тайна раскрыта». Герман не собирался прибегать к помощи своих людей или немецких охранников. Инструкции на сей счет были суровыми. Никто не должен знать о том, что они везут. На кого же опереться? И за Йоганном надо следить. Поручить бы кому-нибудь это деликатное дело без объяснения причин. Однако он был обязан выполнять задание один, без посторонней помощи. Ободряла его лишь надежда на то, что Макс уже в дороге и вот-вот нагонит поезд.

«Будет что доложить Максу, — думал он. — Вскрыт очаг опасности, ситуацию можно контролировать».

Громкий, продолжительный гудок локомотива прервал его размышления.

3

Хотя, по его расчетам, до поезда оставалось километров семьдесят, всякий раз, когда его малютка «фиат» бежал вдоль железнодорожного полотна, у Фотиса возникало ощущение, будто он вот-вот увидит хвостовой вагон.

Начиналась холмистая местность, шоссе поднималось все выше, и все чаще встречались немецкие патрули, иногда вместе с греками из батальонов безопасности, фактически служивших оккупантам. Из страха перед партизанами устраивались бесконечные проверки. Особенно строгим контроль был в Каллидромоне — отсюда начинались районы, занятые частями ЭЛАС.

Проверок Фотис не боялся. Раздражали только вынужденные задержки, что давало значительное преимущество «другому».

Миновав пункт самого строгого контроля, Фотис стал спускаться с горы и в конце серпантина увидел, как двое немцев осматривают черный автомобиль, наскочивший на старый платан как раз на повороте. Фотис не стал останавливаться, но успел, однако, разглядеть марку автомобиля — «мерседес».

Примерно через полчаса впереди показался допотопный рейсовый автобус. Фотис почти обогнал его, но тут водитель стал сигналить как сумасшедший и делать какие-то знаки. Наконец высунулся из окна и закричал во все горло:

— Стой! Стой, говорят тебе! Оглох, что ли?

Фотису пришлось остановиться. Из автобуса выпрыгнул человек и подошел к нему.

— Извините, пожалуйста, не возьмете ли вы меня с собой? Я был бы вам весьма признателен. Мне необходимо сесть на поезд на следующей станции, а на этом допотопном рыдване я туда никогда не доберусь!

— Отчего же не взять. — Фотис охотно согласился. — Берите чемодан — и в машину.

— Нет у меня чемодана, только вот это… — Он помахал черным портфелем и уселся рядом с Фотисом.

— Тем лучше! — улыбнулся Фотис. — Чемодан был бы лишним грузом для моего ослика, он и так с трудом преодолевает подъемы.

Уже трогаясь, Фотис услышал насмешливый голос водителя автобуса:

— Эй, друг! Поаккуратнее, не наскочи на платан! Пассажир у тебя невезучий!

Тогда смысл этих слов не дошел до сознания Фотиса. Все его мысли были заняты тем, как нагнать упущенное из-за новой задержки время.

Мог ли он предположить, что человек, подобранный им на дороге, и есть «другой», с которым он в течение семи часов состязался в скоростных гонках. И Макс со своей стороны тоже не заподозрил в нем своего противника.

После того как он убрал Аристидиса, прошел час. Ему не нужны были свидетели, а этот несчастный успел узнать достаточно много. После того как он остановился выпить кофе и Аристидис отказался выйти из машины, они поехали дальше. Макс вдруг сделался разговорчивым, острил и даже рассказывал анекдоты, так что Аристидис несколько приободрился и ослабил «меры предосторожности». Он убедил себя, что до Салоник его жизни ничто не угрожает. В Салониках он понадобится Максу для повторного опознания женщины, звонившей по телефону. И поэтому, когда на одном из спусков «мерседес» начал пофыркивать и Максу пришлось остановиться, Аристидис вышел из машины, чтобы ему помочь.

Найдя большой камень, он понес его, чтобы подложить под колеса, иначе машина соскользнула бы по склону, пока Макс проверял двигатель. Тут его и настигла первая пуля. Но упал он не сразу. Немного постоял, не выпуская камня из рук. И тогда Макс всадил в него еще две пули. Колени Аристидиса подогнулись, и он рухнул на камень, который нес.

Не исключено, что, расставаясь с жизнью, он успел подумать о том, насколько спокойнее и благороднее специальность торгового инспектора на железной дороге по сравнению с такими грязными делишками.

Так в то утро бесславно закончилась, едва начавшись, триумфальная карьера шпиона мирового класса.

Для Макса все сложилось как нельзя удачнее: Аристидис сам вышел из машины, ему не пришлось прибегать к угрозам. Он не выносил, когда его со слезами молят о пощаде.

А потом его угораздило наскочить на этот проклятый платан. Нашел, где вырасти, — на самом опасном повороте! Черт побери! Хоть бы позаботился кто его срубить! У соотечественников Макса на контрольных пунктах никаких транспортных средств, кроме мотоциклов, не было, и ему пришлось продолжить путь на стареньком рейсовом автобусе. «Хорошо бы попалась мало-мальски приличная попутная машина!» — думал он.

Так он и попал в машину к Фотису.

— Куда едем? — спросил Фотис, когда они спускались с холма.

— Я опоздал на поезд и теперь пытаюсь догнать его на какой-нибудь станции, — объяснил Макс. — Например, в Ларисе или Платамоне… если вас не затруднит…

— Какое затруднение! — засмеялся Фотис. — Я же вас не на спине тащу.

— Торгуете? — спросил Макс просто так, для поддержания разговора.

— Вроде того. — Фотис заговорщицки подмигнул. — Раздобыл разрешение на муку. Вы иностранец?

Макс утвердительно кивнул, и Фотис перешел на немецкий:

— Я сразу догадался, что вы немец.

— Как! — Макс был искренне удивлен. — А я горжусь тем, что правильно говорю по-гречески.

— Именно поэтому я и догадался, очень уж правильно вы говорите. Грамматика, синтаксис — все на месте. Как будто отвечаете в классе у доски.

Это замечание расстроило Макса.

— А вы тоже хорошо говорите по-немецки. Где учились?

— В Гамбурге. На архитектурном.

— А теперь — черный рынок?

— Теперь никто не занимается тем, чему учился.

— Архитекторы всегда нужны.

— На муке выручаешь больше, — возразил Фотис и в первый раз обернулся к собеседнику.

Тот глядел на него пристально, изучающе.

— А вы кем были в мирное время?

— Я тоже архитектор, — ответил Макс, переводя взгляд на дорогу.

Вскоре они были уже в Ларисе и узнали, что поезд ушел четверть часа назад. Фотис съехал с шоссе и помчался по широкому проселку, чтобы сократить путь. Поезда не было видно, но Фотис теперь знал, что он где-то близко. До следующей стоянки в Платамоне было около тридцати километров.

По расчетам Фотиса, его малютка — если ничего не случится — добежит до Платамона одновременно с поездом.

Словно сговорившись, спутники одновременно поглядели на часы. Было шесть часов тридцать минут, и каждый подумал: «У меня в запасе еще полчаса».

 

Глава седьмая

1

Около семи поезд перешел на запасный путь, чтобы пропустить воинский эшелон. Приблизительно в то же время автомобиль Фотиса выехал на прямую дорогу параллельно железнодорожному полотну, только по другую сторону холма.

Выйдя из вагона, Марианна отправилась было к артистам, чтобы поговорить с Йоганном. Однако ей не удалось его увидеть: у дверей, как Цербер, стоял Герман. Из вагона не слышно было ни песен, ни голосов. Марианне оставалось только гадать: удалось импресарио подловить Йоганна или нет.

Она возвращалась к своему вагону, как вдруг над ухом раздался голос Германа:

— Господин полковник прав, вам действительно не сидится на месте.

— Я же говорила: не выношу езды в поезде.

— Ну что вы! Из окна такой чудный вид: ранняя осень, зреют цитрусовые!.. Чудесно!

Марианну не удивила его назойливость. Она была готова к тому, что он возобновит свои попытки, и глядела на него со спокойной улыбкой. Герман понизил голос:

— Не могу понять, что с вами происходит. Два раза подходил к вам с паролем, а вы не отвечаете. Я, откровенно говоря, тоже вначале усомнился и потому не сказал отзыв.

— Не понимаю, о чем вы. Какой отзыв?

— Ну вот! Я рискую, задание под угрозой срыва, а вы настаиваете на ненужной конспирации! Отзыв я не сказал потому, что вы в тот раз не проявили никакого интереса. Если вы думаете, что я его не знаю, ошибаетесь. Извольте: «Другие ждут, пока они созреют».

— Ей-богу, вы какой-то странный! — пожала плечами Марианна. — Толкуете о каких-то паролях, отзывах, а я и понятия ни о чем таком не имею!

Герман испытующе поглядел на нее. Лжет или вправду не та? Говорил же Йоганн, что она и бровью не повела при упоминании об апельсинах.

Издалека послышался гудок встречного поезда, и они разошлись по своим вагонам.

Напрасно старается: обмануть Марианну ему уже не удастся. Ее беспокоило только, что на сей раз он назвал отзыв, уверенный в его правильности. Вывод: Герман сумел провести однорукого и выведать у него отзыв. Почему она сразу не доверилась Йоганну? И не догадалась о том, что информацию о перевозимом грузе должен был сообщить ей кто-то из труппы?

А с Германом тем не менее надо держать ухо востро. Раз уж у него возникли подозрения, вряд ли он теперь оставит ее в покое. И она решила перейти от обороны к наступлению.

— Мне надо сказать вам кое-что по секрету, — сказала она Отто, когда они ненадолго остались в купе одни.

— Случилось что-нибудь? — заинтересовался тот.

— Тут происходят какие-то странные вещи. Я об этом… об импресарио…

— А что с ним?

— Он уже три раза пытался заговаривать со мной.

— Осел! — рассердился Отто.

— Нет-нет! Это совсем не то, что вы предполагаете!

И Марианна рассказала старому профессору, как импресарио все время пытается говорить с ней каким-то шифром, вероятно, принимает ее за кого-то другого.

— Но ведь это очень серьезно! — Полковник нахмурился.

— На последней стоянке он опять поймал меня и заговорил о том же. Не знаю, что он затевает, но мне все это очень неприятно.

— Затевает? Что он может затевать?

Вообще-то Крайсман всегда старался держаться подальше от политики. Но в данном случае, когда дело коснулось Марианны, он обязан отреагировать. Вдруг его подопечной грозит опасность? Этот Чахоточный, разумеется, заблуждается в отношении Марианны. Но по его вине девушка невольно узнала кое-какие секреты, а значит, ей грозит опасность.

Марианна не предполагала, что дело зайдет так далеко. Она-то рассчитывала просто припугнуть Германа, рассказав все Отто, а старик, видать, не на шутку взволновался.

— Да-да… — твердил он. — Необходимо принять меры. Прежде всего, тебе не следует выходить из купе одной. Предоставь это мне, я все улажу.

Когда их спутники вернулись, Отто решил немедленно ввести их в курс дела.

— Садитесь, господа!

Офицеры поняв, что это неспроста, поглядели на него с любопытством.

— Господа! В нашем поезде действует шпион, — объявил Отто. — Цель его действий пока не известна.

Слова Отто произвели впечатление; это его вдохновило, и он во всех подробностях пересказал им то, о чем сообщила Марианна.

Капитан и майор засыпали ее вопросами; она даже немного растерялась. Потом трое мужчин совещались между собой: каждый предлагал свой способ нейтрализации Германа. Наконец решили пока вести себя так, будто ничего не знают, но в то же время капитан будет следить за импресарио, а майор — все время находиться подле Марианны, чтобы в случае чего постоять за нее. Задание это его очень воодушевило.

— Пусть посмеет хотя бы тронуть барышню! — заявил он с пафосом.

У Марианны такой оборот событий вызвал двойственные чувства: с одной стороны, теперь она вроде бы вне опасности, а с другой — появились новые причины для беспокойства.

— Может быть, стоит привлечь и других офицеров из поезда? — высказал предположение Отто.

— Не надо! В таких случаях чем меньше людей в курсе, тем лучше. В разведке…

Майор вознамерился прочесть лекцию о разведке и контрразведке, но молчаливый капитан перебил его:

— Надо все же уточнить, какими силами в поезде мы располагаем.

— Два офицера и десять солдат из охраны поезда находятся под моим началом, — заявил Отто. — А кроме того, у меня абсолютные полномочия в случае необходимости воспользоваться услугами германских подданных из числа пассажиров, как военных, так и гражданских лиц.

— Это может очень пригодиться, ведь никто не знает, как еще все обернется. Не исключено, что этот идиот импресарио связан с противником.

— Проведем инспекцию немедленно! — решил Отто.

Вместе с капитаном он вышел из купе. Напротив двери, опершись на оконную раму, любовался видом из окна человек в кепке, Михалис, державший связь с начальником поезда. От его внимания не ускользнула какая-то суета в офицерском купе, за которым он сам вызвался следить, поскольку там ехал старший по званию офицер, ответственный за поезд полковник Крайсман. Он уловил несколько слов из разговора в купе: разведка, противник, инспекция… Увидев выходящих из купе немецких офицеров, он состроил равнодушную мину, однако краешком глаза наблюдал, как Отто и капитан заглядывают то в одно купе, то в другое, и внутренне весь подобрался. Когда офицеры остановились около купе, где ехал греческий ученый, Михалис невольно нащупал в кармане револьвер. Но Отто с капитаном только чуть приоткрыли дверь и двинулись дальше.

Тут же из другого купе вышел юноша в кожаной куртке.

— В чем дело?

— Не знаю, Нондас. Во всяком случае, что-то подозрительное. Будь начеку и никуда отсюда не уходи.

Человек в кепке направился к начальнику поезда.

— Скажи нашим, чтобы глядели в оба. Похоже, немцы что-то затевают.

— Если бы что-то затевалось, я бы знал, — прошептал в ответ начальник поезда. — Офицер из охраны сказал бы мне.

— Ну, не знаю… Все равно надо предупредить наших, чтобы удвоили бдительность. В случае опасности я дерну стоп-кран. Может быть, его придется ссадить еще до прибытия в пункт назначения.

Окончив инспектирование, Отто с капитаном подвели итог: кроме охраны, в поезде ехали восемь офицеров и двадцать солдат вермахта.

Вернувшись в вагон, где ехал Отто, человек в кепке в ответ на вопросительный взгляд Нондаса приказал:

— Отсюда ни шагу! Пока меня не было, в купе к немцам никто не заходил?

— Никто. Только поездной электрик.

— Какой еще электрик?

— Да наш он… Меня о нем предупреждали.

Этот электрик принес Марианне долгожданную весточку. В купе он появился, как только вышли Отто с капитаном.

— Извините… Скоро зажгут свет, надо лампочки проверить.

Сказав это, он постелил на сиденье газету, встал на нее и, потянувшись к лампочке, обратился к майору:

— Электрик, электрик! Гут?

Вывертывая лампочку, спросил у Марианны:

— Майор знает греческий?

— Нет! — По тону, каким был задан вопрос, Марианна поняла, что у него есть для нее сообщение.

— Отлично! Будем разговаривать. Переводи фрицу, что хочешь. Я от Спекулянта…

Марианна чуть не вскрикнула от радости.

— Скажи немцу что-нибудь о лампочках, об освещении — в этом роде, — посоветовал электрик.

Марианна что-то сказала майору по-немецки, и тот в ответ утвердительно кивнул.

Заменив синюю лампочку, электрик снова обратился к. Марианне:

— У тебя есть с кем-нибудь связь?

— Нет, за мной все время следят… — Тут она сказала несколько слов по-немецки майору, потом снова обернулась к электрику: — Надо предупредить однорукого из вагона с артистами, ему грозит опасность!

— Приготовь мне записочку, — проговорил электрик, слезая на пол, и улыбнулся майору: — Теперь гут электрик!.. Через полчаса будем в Платамоне!

Запахло морем. Марианна открыла окно и с наслаждением стала дышать чистым солоноватым воздухом.

2

Автомобиль Фотиса катился теперь по шоссе, проложенному вдоль берега моря рядом с железнодорожной линией. С минуты на минуту должен был показаться поезд «Афины — Салоники». Фотис был охвачен тревожным нетерпением.

Так же неспокоен был и Макс. Каждый думал о своем, оба молчали, лишь изредка обмениваясь ничего не значащими фразами о дороге, о погоде, о машинах.

— С вами хорошо путешествовать, — заметил Макс. — Не надоедаете ненужной болтовней.

— У меня правило: никогда не говорить больше моих попутчиков, — улыбнулся Фотис.

— А вы тактичный человек!

— И ценю это качество в других!

— Вы даже не спросили, куда я еду и почему оказался на дороге в таком положении.

— Так ведь и вы не спрашиваете, куда я еду.

На самом деле Фотис всю дорогу думал об этом немце. На одном из контрольных пунктов, когда Макс был вынужден предъявить документы, от него не укрылась суетливость в поведении старшего патрульного офицера. «Видно, важная птица», — подумал Фотис. Как же тогда он попал на простой автобус? Случайность? Или авария в пути?

Авария? Вопрос вертелся в уме Фотиса. Не этот ли тип ехал в «мерседесе», врезавшемся в платан? И внезапно пришло запоздалое воспоминание о словах водителя автобуса: «Поаккуратнее, не наскочи на платан! Пассажир у тебя невезучий!» Только теперь смысл этих слов дошел до его сознания, и он связал их с мелькнувшей догадкой.

Не глядя на спутника, Фотис произнес:

— Любопытно все же, как человек вашего ранга может ехать на этом, как вы изволили выразиться, допотопном рыдване.

— Всякое случается, — нехотя отозвался Макс, вспомнив об аварии.

— Это не ваш ли «мерседес» наехал на платан?

— Какой «мерседес»? — Макс насторожился.

— Да по дороге мне попалась разбитая машина.

— Не обратил внимания! — сухо бросил Макс, давая понять, что у него нет настроения продолжать разговор.

— Умолкаю, чтобы не прослыть бестактным!

Фотис принялся разматывать нить своих рассуждений. Для чего его спутнику понадобилось лгать, будто он не видел разбитой машины? Может, есть особые причины?

Примерно о том же думал и Макс. Поверил ему спутник или притворился? Почему замолчал? От страха? Если немец, оккупант, заявляет, будто понятия не имеет ни о каком «мерседесе», наехавшем на дерево, греку непозволительно сомневаться. Только ли по этой причине молчит хозяин «фиата»?

А Фотис сделал вид, будто поверил Максу, хотя в данном случае не требовалось большого ума, чтобы понять, что немец лжет. «Наверняка теперь удивляется, почему я проглотил его ложь». При этой мысли Фотис невольно засмеялся.

— Чему вы смеетесь?

— Знаете, наверно, я и сам, если б на «мерседесе» врезался в дерево, постеснялся бы признаться в этом.

— А ведь вы правы… — Макс тоже засмеялся, решив больше не лукавить. — Много ль чести выехать из Афин на «мерседесе», потом пересесть на драндулет, а заканчивать путь на черепахе?

— Прошу не оскорблять мой автомобиль! — Фотис продолжал улыбаться. — Эта черепаха движется по меньшей мере в два раза быстрее автобуса. Машина вообще-то не моя, но все равно ваши слова меня задевают. Не забывайте к тому же, что на этой черепахе вы преодолеваете последние километры своего пути. У нас говорят: в дороге главное — начало и конец.

Ничего не значащие фразы, немножко философии — обычный дорожный разговор. За ним у обоих собеседников скрывалась напряженная работа мысли.

У Фотиса разбитый «мерседес» ассоциировался с автомобилем, который, по свидетельству мальчишки, остановился на шоссе, после чего вскоре раздались выстрелы.

Случайное обстоятельство позволило Фотису подойти вплотную к истине.

Мотор «фиата» неожиданно закашлял.

— Ну вот! Ехали, ехали — и нате! Ничего удивительного — бензин-то с черного рынка. Наверно, надо прочистить зажигание.

Оба вышли из машины.

— Это надолго? — спросил Макс.

— Что вы! Пять минут, если не случилось чего-нибудь похуже.

Макс вынул из портфеля термос и отвинтил крышку.

— Хотите кофе?

— Нет, спасибо, — отозвался Фотис из-под крышки капота.

— Может, камень под колеса подложить?

— Если вас не затруднит…

Макс вылил остатки кофе из крышки-стаканчика, нашел подходящий камень и понес его к автомобилю. И в мозгу Фотиса словно вспыхнуло что-то. Убитый лежал на камне… И кофе! Пролитый на дорогу кофе…

Максу, направлявшемуся к машине, тоже вспомнился Аристидис. На какой-то миг он остановился и взглянул на Фотиса, который молча наблюдал за ним, держа свечу зажигания в руке.

Макс с улыбкой подошел и подложил камень под колесо. Мог ли он вообразить, что и водитель «фиата» мысленно воспроизводит сцену убийства? Однако же этот тип вызывал у него подозрения. Немногословность… И взгляд, словно фотографирующий его.

Неисправность была устранена, и они продолжили путь в молчании. Оба хорошо умели скрывать свои мысли, но каждый из них инстинктивно чувствовал напряжение другого.

Фотис уже сделал для себя вывод: сидящий рядом с ним человек и есть «другой»! Противник, с которым он ведет игру с самого утра.

Послышался гудок паровоза. Оба резко повернули головы. И у обоих вырвался вздох облегчения.

— Наверное, тот самый, — предположил Макс.

— Точно! Потому и тороплюсь. Я должен оставить машину в Платамоне и пересесть на него.

— Так вы тоже в Салоники? Мне вы этого не сказали, — заметил Макс, глядя ему в глаза.

Фотис выдержал этот взгляд.

— А вы не спрашивали. Потому я и сказал, что могу довезти вас только до Платамона…

Макс, конечно, не располагал такой информацией, как Фотис, но и он пришел к выводу, что водитель «фиата» — это «другой», то есть Антонис Канакис. Тут сыграла свою роль прежде всего подозрительность Макса. Он решил снова все вычислить и взвесить, чтобы убедиться в правильности своей догадки. Итак, сколько времени потребовалось бы «другому» с того момента, как произошел телефонный разговор на вокзале? Прикинув время на все задержки, как свои, так и «другого», Макс рассчитал вероятность их встречи. К тому же Фотис, как и он сам, собирался оставить автомобиль в Платамоне и продолжать путь на поезде.

На последнем контрольном пункте перед въездом в Платамон Макс в первый раз вышел из машины, чтобы предъявить документы. До этого он только высовывал руку из окна. Пройдя проверку, они вместе вернулись к машине. И тут Макс произнес:

— Минутку!

И снова подошел к офицеру у шлагбаума. Фотис уже сел за руль и краем глаза наблюдал за ним. «Наверняка спрашивает про мои документы», — подумал он. Быстренько прокрутив в памяти все свои разговоры с немцем, он успокоился: противоречий быть не должно.

Действительно, Максу практически ничего не удалось узнать. Да он ничего особенного и не ожидал. Просто так, для порядка проверил. Зовут его не Антонисом, да и возраст не тот, но это еще ничего не доказывает.

«Фиат» снова покатил к станции.

— А билет до Салоник у вас есть? — спросил Макс.

— Никогда не покупаю билет заранее, — беззаботно ответил Фотис. — Достаточно иметь в запасе блок приличных сигарет, и место в любом поезде обеспечено!

— Тогда идем сразу к поезду… — предложил Макс (они уже приехали).

— Сперва мне надо передать машину! — И Фотис почти бегом удалился.

Макс глядел ему вслед.

Фотис вошел в здание станции через пять минут после прибытия поезда. Маленькая приморская станция. На площади перед ней выстроились пролетки и в ожидании клиентов тележки с разноцветными надписями: «Выполняются перевозки». Чуть поодаль от них два немецких мотоцикла напоминали о том, что на свете существуют и иные виды транспорта.

Фотис вошел в кабинет начальника станции в тот самый момент, когда электрик передавал ему записку от Марианны.

— Есть что-нибудь для Спекулянта? — обратился он к начальнику.

Тот недоуменно посмотрел на Фотиса.

— Молодец! — похвалил Фотис. — Всегда думай, прежде чем отвечать! Я — Спекулянт, жду сведений из четвертого вагона от девушки, которая сопровождает немецкого полковника. Этого достаточно?

— Да. — Начальник станции дружески улыбнулся. — Вот записка. Только что электрик принес.

В записке Марианна сообщала об опасности, нависшей над Йоганном, а также советовала обратить внимание на сундуки в последнем вагоне.

— Ладно… Что девушка? — спросил Фотис у электрика.

— Нервничает.

— Так… Во-первых, мне нужна железнодорожная форма, достаньте и спрячьте в спальном вагоне артистов. И во-вторых, видимо, понадобится надежное укрытие вблизи одной из станций.

— О форме позаботится электрик, — ответил начальник. — По любому вопросу обращайся к нему. Что же касается укрытия — все побережье в твоем распоряжении! Как раз в эти дни в «наших водах» находится капитан Фуртунас с парусниками ЭЛАН.

— Конкретнее…

— Изволь… Не доезжая Катерини, в Дионе, есть соляные разработки. Там около пятидесяти человек рабочих и склад разных материалов — рельсы, шпалы, ну и все такое. Еще есть старый паровоз. Немцы считают, что он не годен, мы же можем привести его в рабочее состояние за десять минут. Там найдешь старика, Козмас его зовут. Я его предупрежу.

Фотис купил билет и поспешил на перрон. Макс поджидал его.

— Решил с вами не расставаться!

— Но ведь у нас наверняка разные вагоны.

— Вы — мой гость. Должен же я хоть чем-то вас отблагодарить.

— А в каком вы вагоне?

— В четвертом, — ответил Макс.

— О, нет, я не рискну сесть в вагон «Только для немецких оккупационных властей».

— Со мной вы ничем не рискуете!

— Ах, ну да, как это я забыл?

Оба рассмеялись и, довольные, направились к четвертому вагону. Каждый считал, что лучше, если противник будет рядом, чтобы следить за ним и предугадывать его действия…

 

Глава восьмая

1

Марианне удалось ненадолго вырваться из-под неусыпной опеки майора и написать записку, которую электрик и передал Фотису в Платамоне. Как только поезд подошел к станции, она сразу же встала у окна в ожидании новостей.

Увидев Фотиса, она с трудом удержалась, чтобы не сделать ему знак. На мгновение их взгляды встретились, но он ни единым движением не показал, что они знакомы. Его спутника Марианна видела впервые, но мгновенно сообразила: надо делать вид, будто Фотиса она не знает. Поэтому она отошла от окна и вернулась в купе, чтобы собраться с мыслями.

С того момента, как Марианна рассказала своим спутникам об импресарио, Отто и оба офицера были постоянно начеку. Герман больше не показывался в их вагоне, и это служило лишним подтверждением того, что дело нечисто.

Появление в своем купе Макса и Фотиса они встретили настороженно. Максу пришлось предъявить полковнику документы в доказательство своего права ехать в офицерском купе.

Фотис приветствовал их по-немецки. Макс узнал Марианну по фотографии, но, как ни старался уловить хоть малейший признак того, что она знакома с Фотисом, ничего заметить не удалось. Он засомневался: а вдруг этот человек не имеет никакого отношения к его делу?

Фотис же думал о том, что все эти факты, на первый взгляд кажущиеся совпадениями, на самом деле представляют собой естественный результат действий двух противоборствующих сил.

Его спутник направился прямо в купе Крайсмана и Марианны — значит, его догадка верна. К тому же немец настоял, чтобы они ехали вместе; здесь может быть только одно логическое объяснение: противник также понял, с кем имеет дело. Однако он не может знать обо всем, что известно Фотису.

Высокомерие завоевателя, представителя «высшей расы», призванной править всем миром, мешало Максу по достоинству оценить способности противника, и в этом — а не в логических просчетах — была самая большая ошибка чистокровного арийца.

Марианна вполне овладела собой и держала себя совершенно естественно.

Первоначальная скованность прошла, и обстановка в купе несколько разрядилась. Болтая о том о сем, как водится между случайными попутчиками, Макс за Фотисом и Марианной ничего подозрительного не замечал. И напротив, подозрительным ему показалось поведение офицеров. Они то и дело переглядывались и обменивались непонятными жестами. Но так или иначе, сам Отто помог ему выйти на связь со своим человеком. Когда поезд сделал остановку на небольшой станции для заправки водой, полковник вдруг предложил: а не сходить ли нам к артистам?

— Как? У вас в поезде и артисты есть? — притворно удивился Макс.

По пути в вагон, куда каждого из них тянуло по разным причинам, Фотису удалось шепнуть Марианне:

— Записку получил. Человек, с которым я пришел, враг. На станции Дион найдешь склад…

Он немедленно присоединился к остальным, боясь возбудить подозрения у Макса. Но тот был занят, при виде импресарио все трое снова переглянулись, и Отто сделал подчиненным знак, означавший: «Внимание!»

«Что это с ними?» — недоумевал Макс.

Они с Германом поднимались в вагон последними и при этом тихо перекинулись несколькими фразами.

— Что происходит?

— Йоганн, однорукий, предатель. Он ответил на тот пароль, что вы мне передали.

— А женщина?

— По-моему, подозрительна, хотя ничем себя не выдала.

— Нет ли в поезде другой женщины, похожей на нее?

— Есть… В том же вагоне.

— Сундуки?

— На месте!

— Так. До Катерини еще четыре станции, близко одна от другой… Будь внимателен.

Отто не скрывал своего беспокойства по поводу появления новых пассажиров.

— Не нравятся мне они оба.

— Вот-вот, — с готовностью отозвался майор. — Вы тоже заметили? Один из них подошел к Марианне, будто следит за ней, а другой потихоньку переговорил с импресарио.

— Вы считаете, что они прибыли с одной и той же целью? — спросил Отто.

— Возможно, господин полковник, но, к сожалению, она нам не известна, и поэтому надо быть настороже. Я нутром чувствую, что над всеми нами, и в особенности над мадемуазель Марианной, нависла угроза!

— Прошу вас, не отходите от нее — вы оба!

— Не волнуйтесь! Что бы они ни замышляли, им не удастся осуществить свои замыслы!

Волей-неволей импресарио пришлось пригласить из спального вагона аккордеонистку и еще нескольких артистов. Те обрадовались: очень уж надоело сидеть взаперти.

Йоганн играл на губной гармошке, думал о своем. На станции его предупредили, чтобы он остерегался Германа. Герман — враг, и ему, к сожалению, стал известен пароль. Йоганн в душе проклинал себя: мало того, что сам себя под удар поставил, так еще наверняка и всю операцию провалил. Теперь только один выход: убить Германа и покончить с собой.

2

Появление двух новых пассажиров в купе немецких офицеров не ускользнуло от внимания телохранителей греческого ученого. Михалис в срочном порядке разыскал начальника поезда.

— Похоже, дело осложняется…

— Знаю. Мне сообщили, что в Платамоне сели двое подозрительных. Теперь все собрались в вагоне у певцов.

— Что делать будем?

— Я усилил группу охраны. В том, что «наш» в одном вагоне с немцами, есть и хорошая сторона. Так мы имеем возможность постоянно держать их на мушке. А плохо то, что очень уж много нас собралось в этом вагоне, это становится заметным!

— Может, лучше перевести его в другой вагон?

— Не думаю. Надо, пожалуй, ссадить его и остальных на первой же остановке, а там посмотрим!

— Согласен! Сколько наших в поезде?

— Двадцать, если с женщинами считать. Половина вооружены.

— Распредели их так, чтобы по двое с оружием были поблизости от немецких охранников… В случае необходимости нападем сами. Предупреди всех, что сигналом к нападению будет остановка поезда стоп-краном.

— Сделаю! — Начальник поезда всегда чувствовал себя спокойнее, когда получал конкретные распоряжения.

Вернувшись к себе в вагон, Михалис наткнулся на электрика со свертком под мышкой. Вначале он не придал этому значения, но, когда тот направился к офицерскому купе, за которым группа охраны установила наблюдение, насторожился. Парень в нерешительности встал у окна. Сквозь надорванную газету Михалис разглядел знаки железнодорожной формы.

«Наверно, идет на работу», — подумал он и пошел посоветоваться к начальнику поезда.

— Не нравится мне все это. А ты как считаешь? — В голосе у него была тревога.

— Трудно сказать… Знаешь поговорку: мышеловку ставь, но и кошку оставь! Скоро будем в Дионе, там и высадим наших.

— В Дионе? Ладно… Эх, обойтись бы без шума и стрельбы! — вздохнул Михалис.

— Это было бы лучше всего!

Когда он вернулся, электрика в офицерском вагоне уже не было. Михалис осмотрел все закоулки, вплоть до туалета. Никого. И вдруг заметил полуоткрытую дверцу шкафчика, через который проходили трубы и кабели поезда. Открыв дверцу, он обнаружил там сверток. В нем действительно была железнодорожная форма.

«Зачем он ее здесь оставил? — недоумевал Михалис. — Может, это для кого-нибудь из немчуры? Собирается переодеться, чтобы сойти за нашего?» И он решил забрать этот сверток.

Нелегкая ответственность за жизнь людей сделала его подозрительным. Пройдя по вагону, он заглянул в купе, где находился греческий ученый.

И тут раздался гудок паровоза.

«Подходим к Диону», — подумал Михалис.

При звуке этого гудка все находившиеся в артистическом вагоне невольно вздрогнули. Только аккордеонистка казалась беззаботной и строила глазки майору.

Отто с капитаном наблюдали за импресарио и новыми пассажирами. Фотис не выпускал из поля зрения Макса, а тот в свою очередь следил за Марианной и всеми, кто с ней общался.

— Наконец-то подъезжаем к Диону! — воскликнула девушка.

— Устали? — спросил Макс.

— Да нет, просто люблю Дион! Я была здесь пять раз, ездила с господином Крайсманом на раскопки! Помните?

— Помню ли я? — Голос Отто зазвучал мечтательно, ностальгически. — И ты еще спрашиваешь! Какие великолепные находки там были. Мы обнаружили фундаменты целого города эллинистического периода.

Поезд замедлил ход и остановился у маленькой станции. Его уже дожидались рабочие соляных разработок, ежедневно съезжавшиеся сюда из окрестных деревень. Теперь они набились в вагон, который должны были прицепить к составу.

Пассажиры стали выходить на платформу.

Макс у выхода шепнул импресарио:

— Не упускай ее из виду! Я немного пройдусь, а ты приставь кого-нибудь к Йоганну. Если попытается выйти из вагона — задержать даже силой! Но без шума.

Импресарио следовал за Марианной буквально по пятам. Фотис, перед тем как выйти из вагона, сумел предупредить Йоганна:

— Здесь в конце вагона шкафчик… Там за трубой лежит форма железнодорожника. Переоденься и ступай на склад, он на берегу сразу за станцией…

Йоганна будто громом поразило. Помощь пришла в тот момент, когда он уже совсем отчаялся.

Только Фотис спустился с подножки, как Макс схватил его за локоть.

— Прошу со мной… Мне надо разыскать одного человека…

Фотис последовал за ним с таким ощущением, будто арестован.

Когда они проходили мимо Марианны, та как раз говорила Отто, что хочет немного размять ноги, а полковник приказал майору сопровождать ее и оберегать от назойливости Германа.

3

Макс, а за ним Фотис дошли до своего вагона. Войдя внутрь, они остановились около купе, где ехал греческий ученый.

Когда Макс заглянул в это купе через стеклянную дверь, Михалис сунул руку в карман и схватился за револьвер.

Макс удостоверился в том, что сидевшая в купе женщина действительно похожа на Марианну. Фотис тоже заглянул туда и похолодел: с первого взгляда узнал сидевшего там пожилого человека. Сколько раз он слушал его лекции! Тут же вспомнилось, как во время облавы на улице Ахарнон прохожие шушукались о том, что профессор якобы успел скрыться. И когда Макс открыл дверь, Фотис также сунул руку в карман, готовый встать на защиту профессора.

Откуда ни возьмись, в проходе появились еще четверо мужчин и подошли к Михалису.

Едва Макс шагнул в купе, раздался выстрел.

В ту же минуту Йоганн открыл дверцу шкафчика. Свертка с одеждой не было. Он подумал, что ее могли положить в другом конце вагона, но и там оказалось пусто.

Тогда он вспомнил, что такие же шкафчики видел в вагонных туалетах. Волнуясь все сильнее, побежал туда. Но формы, которая позволила бы ему остаться незамеченным, нигде не нашел. Может быть, ее спрятали в соседнем вагоне? Или человек, отвечающий за это, должен принести форму только сейчас?..

Йоганн выждал еще две-три минуты (они показались ему вечностью), а потом решительно двинулся к выходу из вагона.

На подножке прочно занял пост один из коллег-артистов.

— Посторонись-ка, — сказал ему Йоганн.

— Герман приказал никому из вагонов не выходить! — сухо ответил тот.

— Ладно, — пробормотал Йоганн, словно это для него не имело значения.

И тут раздался выстрел.

Марианна шла к выходу со станции. Присутствие майора ее не смущало. От него она отделается в любой момент. Вот только импресарио наступает им на пятки. Она решила немедля прибегнуть к помощи майора.

— Герман идет за нами от самого поезда!

— Я вижу… Не беспокойтесь!

— Притворюсь, будто выхожу за пределы станции, — заявила Марианна. — Посмотрим, что он станет делать! — У нее уже созрел план действий, и она, не дожидаясь согласия майора, ускорила шаг.

Герман бегом догнал ее и схватил за руку.

— Минутку! Вы куда?

— Оставь ее в покое! — крикнул майор.

— Прошу не вмешиваться! — В голосе импресарио слышалась угроза.

Майор схватил его за ворот и отшвырнул. Герман полез за револьвером, но майор опередил его и выстрелил.

Этот выстрел услышали все: и Фотис, и Макс, и Йоганн.

Макс первым бросился к двери, на бегу крича Фотису:

— За мной!

Но Фотис не успел и шагу ступить, как сильные руки пригвоздили его к месту.

— Погоди, дружок! Не торопись…

И повели в середину вагона.

Макс бежал к вагону с ценным грузом. Он предъявил охраннику свой документ и потребовал немедленно оцепить вагон. Со стороны станции слышались крики и топот. Толпа во главе с майором шла к поезду.

Майор кричал, указывая дулом пистолета на бездыханного Германа, которого тащили трое немцев:

— Предатель рейха!

Отто застыл с разинутым ртом. Начавшаяся утром игра в прятки со шпионами, которую он считал просто игрой и вел ее, чтобы позабавить Марианну, в итоге привела к смерти человека.

— Это я его убил! — с гордостью кричал майор. — Он был шпионом! Чуть не убил Марианну!

Тут все вспомнили про Марианну и начали оглядываться по сторонам.

— Где же она? — встревожился Отто.

— Идиоты! — заорал Макс. — Идиоты! Если теперь поймаете ее, приведите ко мне, чтобы и я на нее посмотрел!

— Что вы хотите этим сказать?! — задыхаясь от волнения, выкрикнул Отто.

— Я не позволю… — начал было майор.

Продолжение фразы заглушил дикий вопль Макса.

— И-ди-о-ты!

Он окончательно потерял самообладание: ругательства так и сыпались из него.

Из предпоследнего вагона донесся пронзительный крик, и в окне показалась растрепанная аккордеонистка:

— Сюда! Ради бога, скорее!

Михалис и еще двое товарищей втолкнули Фотиса в какое-то купе, где находились еще люди. Отобрали у него оружие и задернули шторы на окнах.

— А теперь объяснимся…

— Кто вы такие?

— В данный момент отвечаешь ты… Что тебе нужно в этом вагоне?

Фотис, конечно, обо всем догадался. Тот факт, что его схватили возле купе ученого, не оставлял никаких сомнений — это люди из ЭАМ, которым было поручено его охранять. В спокойной обстановке Фотис все бы им объяснил, но сейчас времени было в обрез. Он это понял, услышав выстрел.

— Отпустите меня, — заговорил он прерывающимся голосом. — Я уже три минуты с вами потерял! Я тоже из Сопротивления! Просто у нас разные задания — они пересеклись, перепутались. А за пистолет я схватился, когда увидел, что тот, другой, из немецкой разведки, входит в купе профессора! Немцы не подозревают о том, что он в поезде. Они заняты совсем другим! Отпустите меня, мне нужно в вагон, где артисты! После поговорим!

— Почему я должен тебе верить? — задумчиво произнес Михалис.

— Должен, потому что сейчас нет другого выхода!

— А этот сверток зачем вам понадобился? — спросил один из юношей, показывая на сверток с формой, предназначавшейся Йоганну.

— Как? Вы все еще не положили ее туда? — воскликнул Фотис.

— Мы? Да мы ее только что оттуда взяли! — засмеялся другой.

— Нам эта возня подозрительной показалась, и мы решили, что кто-то пытается к нам втереться… — Михалис как будто оправдывался. Он уже был готов поверить этому человеку.

— Вы взяли сверток! — Фотис схватился за голову. — Если б вы знали, что вы наделали! Если б вы знали… Эта форма могла спасти человеку жизнь!

4

Фотис добежал до подножки предпоследнего вагона одновременно с Максом. Тот видел, что «другой» настигает его, и подумал: «Это даже хорошо. По крайней мере будет у меня на глазах». Вопли аккордеонистки собрали всех около спального вагона. Внутри обнаружили двоих мертвецов: Йоганна и его стража. Для Макса, как и для Фотиса, не составило труда воспроизвести эту сцену: Йоганн убивает человека, приставленного к нему, а затем себя. Если бы он успел найти сверток с формой, то был бы теперь жив — Йоганн, человек, помогавший Сопротивлению, открывший им глаза на груз с национальными сокровищами.

— Где Марианна? Где Марианна? — плачущим голосом повторял Отто, проталкиваясь к Максу.

— Мне надоело ваше нытье! — грубо оборвал его Макс и, обернувшись к майору, приказал: — Останетесь при мне!

Майор не подумал спросить: а кто ты такой? Когда немец в штатском приказывает майору и даже полковнику, значит, он имеет на это право.

Подошли машинист с начальником поезда.

— Позвольте узнать, что здесь происходит?

— А вам очень этого хочется? — огрызнулся Макс.

— Я отвечаю за поезд… — начал было начальник, но Макс перебил его:

— Больше не отвечаете! Впрочем, ваш поезд может продолжать путь после того, как вы отцепите два последних вагона. Мы останемся здесь!

— Ну и отлично! — вмешался машинист. — Отцепляем эти вагоны, берем вагон с рабочими и едем.

— Ничего вы не берете! Мне не нужны лишние маневры на станции!

Потом Макс приказал начальнику охраны половину солдат оставить в Дионе при отцепленных вагонах и вызвать из Катерини подкрепление.

Железнодорожники начали отцеплять вагоны, Фотис рассеянно наблюдал за ними. Он не ожидал такого исхода. Надо было подготовить нападение, а для этого ему нужно было хотя бы несколько минут. Но он прекрасно понимал, что немец не отпустит его от себя ни на шаг.

Чтобы проверить правильность своих выводов, Фотис произнес как бы нехотя:

— Так я… пойду?

— Куда это? А как же я? — Макс откровенно иронизировал.

— Разве я из вашей охраны? — в тон ему возразил Фотис.

— Вместе сюда приехали, господин Фотис, вместе и продолжим наше путешествие!

— Мне надо быть в Салониках сегодня вечером!

— Что делать вечером в Салониках? В любом случае прибудете туда после комендантского часа, и вам придется ночевать на вокзале. Уедем вместе завтра утром.

— Пожалуй, вы правы, — буркнул Фотис.

Немецкий охранник принес чемодан Отто. Вскоре показался и он сам в сопровождении капитана и майора. Вид у него все еще был растерянный.

— Я не понимаю… не понимаю… — твердил он, глядя на Макса.

— А вам и не нужно понимать, — ответил тот и повернулся к Фотису: — Не так ли, друг мой?

Археолог в отчаянии развел руками и прошел в вагон. Двое солдат из охраны заняли позицию на крыше у пулемета.

— Поднимайтесь и вы. — Макс крепко сжал локоть Фотиса. — Или у вас есть возражения?

— Вы так сжали мне руку, что для возражений места не остается! — насмешливо произнес Фотис.

— За это хвалю! Кажется, настало время поговорить начистоту! Взять у него оружие! — приказал он охраннику.

— Оружие? — изумился Фотис — В наши дни опасно иметь его при себе.

Макс был очень удивлен, когда оружия у Фотиса не нашли.

— Факт отсутствия оружия является свидетельством, что вы хотите казаться не тем, кем являетесь на самом деле!

— Если следовать вашей логике, иметь оружие так же опасно, как и не иметь!

Раздался гудок паровоза.

Когда поезд тронулся, рабочие закричали, протестуя против того, что их оставляют на ночь глядя без транспорта. Некоторые пытались вскочить на подножки на ходу.

Начальник поезда отвел в сторону Михалиса.

— Фотиса взяли, слышал? Никак нельзя ему помочь?

— Не волнуйся… Я уже запрашивал наших. Сказали, чтоб я занимался своими делами. Если я правильно понял, за это взялся капитан Фуртунас, его корабль сейчас в бухте Диона.

Поезд шел теперь вдоль берега. Фосфоресцирующая поверхность моря трепетала, залитая лунным светом…

 

Глава девятая

1

Фотис, не оказывая сопротивления, вошел в вагон. Он не сомневался в том, что товарищи из Диона уже начали действовать. К тому же и Марианна, должно быть, успела добраться до своих. Он смело глядел в глаза Максу, сидевшему напротив с автоматом на коленях.

— Итак? — спросил Макс.

— Итак? — повторил Фотис тем же тоном.

— Кто ты такой? Наверняка раскаиваешься, что взялся меня подвезти.

— Да нет! Если б я захотел, то мог бы бросить вас и на дороге. Была такая возможность!

— Когда? — заинтересовался Макс.

— А вы как думаете?

Макс засмеялся.

— Когда я нес камень.

— А вы догадливы!

— Я по глазам заметил. А почему именно в тот момент?

— Подумайте хорошенько!

Присутствующие с удивлением следили за их диалогом. Макс, не вдаваясь в подробности, намекнул им о содержимом сундуков и о той роли, какую играла Марианна в этой истории.

— Но я же ничего не знал! Откуда мне было знать! — то и дело испуганно повторял майор.

— Теперь вот что… Давай выкладывай все о Марианне и о тех, с кем у тебя, кроме Йоганна, связь в этом поезде. По-немецки говори, чтобы не надо было переводить.

— Я у себя в стране и говорю на родном языке! А вы, поскольку находитесь в чужом доме…

Фотис хотел повернуть разговор в другую сторону и как-то выиграть время, но не успел договорить, как Макс сделал резкий выпад и нанес ему удар кулаком в лицо. Игра, в которой ловушки чередовались с намеками и недомолвками, кончилась. Эта мысль заставила его забыть о боли.

— Прекрасно… — Фотис тыльной стороной ладони утер кровь на рассеченной губе.

И тут он уловил еле слышный шорох у себя за спиной. Неужели свои? Казалось, шорох идет из глубины вагона, из-за сундуков, взгроможденных один на другой.

— Давай в открытую! — решительно заявил Макс.

— Иными словами — как кошка с мышкой?

— Когда тебе впервые пришла мысль, что…

— Что вы — «другой»? — с улыбкой докончил Фотис. Игра в прятки больше не имела смысла.

— Да… верно… «другой»! — Макс ошарашенно глядел на него. — Так и я стал называть тебя с утра.

— Мне эта мысль почти наверняка пришла раньше, чем вам! — заявил Фотис, надеясь, что разгневанный Макс не услышит шороха. — Вы наследили на всем пути… Мертвец на дороге… с камнем… «Мерседес», налетевший на платан. О-о! Какая неосмотрительность! — И Фотис улыбнулся разбитым ртом.

— Знаю, — задумчиво промолвил Макс. — Насчет убитого ты догадался, когда я взял камень…

— Да нет же! Я знал об этом намного раньше! — продолжал дразнить его Фотис.

— Вранье! Ничего ты не знал, пока мы не нагнали поезд! И не узнал бы никогда, не попадись мне этот проклятый платан!

Фотис засмеялся.

— Чего смеешься? Только из-за этой дурацкой аварии ты смог меня догнать!

— Ошибка! Вы глубоко заблуждаетесь. — Фотис был настолько уверен в своей силе, что его уже ничем нельзя было остановить. — Это не авария! Это я подставил платан на вашем пути. Да! Что смотрите? Не верите? Я его подставил! — упрямо повторил он.

Макс никак не мог понять: сумасшедший он или издевается.

2

Надежда Марианны на то, что храбрый рыцарь, майор, оградит ее от агрессивных нападок Германа, полностью оправдалась. Но она, конечно, никак не ожидала, что Герман будет убит…

Она без труда нашла склад и старика Козмаса.

— Наконец-то! — обрадовался он. — А я уж забеспокоился. Слышу — стреляют…

Марианна рассказала ему, что произошло.

— Да-а, дело-то вроде бы запутывается…

— Это я виновата, — призналась расстроенная Марианна.

— Всегда кто-нибудь виноват. Так уж все устроено… А Спекулянт где?

— Думаю, он попался… Мне удалось перекинуться с ним парой слов… Он сказал, что с ним немец, не отпускает его ни на шаг…

— Должен был прийти еще однорукий, немец кажется…

— Не знаю, что с ним…

— Ладно, поглядим. А ты не переживай. Здесь тебе ничто не грозит. Пойду-ка я к начальнику станции, узнаю, что там за дела. Не волнуйся, у нас здесь даже свой флот.

— Флот?

— Да! ЭЛАН! — Козмас направился к выходу, но тут в помещение склада вошли двое железнодорожников.

— Нам надо запустить вот это чудище! — сказал один из них, указывая на паровоз, выглядевший как груда металлолома.

— Пожалуйста, приступайте к делу. И девушку не давайте в обиду, она наша!

Прежде чем пойти на станцию, Козмас завернул в барак, где встретился с электриком. От него узнал, что убито трое немцев, среди них однорукий.

На станции начальник сразу отвел его в сторону и зашептал:

— Слушай, дядя Козмас, председатель местного самоуправления предупреждает, чтобы мы были осторожны: могут устроить облаву.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — заверил его старик. — Немцы сами перебили друг друга. Видно, недоразумение какое-то…

Старшему офицеру охраны, оставленной возле вагонов Макса, тоже сказали:

— У вас там какая-то неувязка между собой… Не сваливайте все на нас!

Тот что-то пролаял в ответ и побежал отправлять телеграмму в Катерини, чтобы ускорили высылку подкрепления. Он боялся рабочих, собравшихся на станции. Если этот дурак, его соотечественник, который умел только приказывать, хотел обеспечить безопасность, должен был прежде всего от них избавиться. Хотя справедливости ради надо сказать, рабочие вели себя мирно. Не шумели, не возмущались задержкой, гуляли около станции, шутили с солдатами из охраны и, торгуясь, покупали у них сигареты и консервы.

Он уже собрался уходить, отослав телеграмму, когда в здание станции вошли двое плохо одетых пожилых мужчин. Один из них обратился к начальнику охраны по-немецки:

— Разрешите обратиться, герр капитан?

Не успев ответить, немец увидел, что окружен.

— Не бойтесь! Против вас мы ничего не имеем, ничего плохого с вами не случится. Просто мы видели, как несколько немцев постреляли друг друга.

— И что? — Офицер изо всех сил старался сохранить невозмутимость.

— Мы не знаем, что там у вас стряслось, но не хотим, чтобы у мирного населения из-за этого были неприятности. Вы должны помочь нам навести порядок — в наших, да и в ваших интересах!

— А как вы собираетесь наводить порядок? И вообще — кто вы такие?

Конечно, немцу не сказали, что они с корабля капитана Фуртунаса. Выдали себя за делегацию местного населения.

Вдруг из ворот склада показался старинный паровоз, и по всей округе разнесся его торжествующий гудок.

— Что со Спекулянтом? — спросил Козмаса один из посланцев Фуртунаса.

— Все в порядке! Электрик свое дело знает!

3

Это электрик шуршал, спрятавшись под скамейкой за сундуками. План они разработали вместе с Козмасом, и парень сумел, воспользовавшись суматохой, проникнуть в вагон. По их расчетам, там должны были собраться все. Так оно и вышло.

Электрик слышал весь разговор между Максом и Фотисом. Сквозь щель ему был виден немец с автоматом на коленях. Он даже улыбнулся, когда Фотис сказал, будто это он подставил платан на пути Макса.

— Ах, так! Хочешь сказать, что срубил платан, а потом воткнул его прямо посреди дороги?

— Не совсем так! — теперь уже серьезно ответил Фотис. Говорил он спокойно; шороха уже не было слышно. — Платан корнями врос в то место… Когда я говорю, что его подставил, я имею в виду  н а с! Деда своего, прадеда. Нечего так глядеть на меня, герр! Платан не случайно оказался на повороте. Он посажен там для того, чтобы враг не проехал. На каждом шагу есть такое дерево, и все вы, захватчики, в определенный момент с математической точностью на него наткнетесь! Пусть это вас не удивляет. Нам на этой земле каждый камешек знаком. Мы вырастили платан, и он нас не подвел!

Макс стиснул зубы и схватился за автомат, пробормотав:

— Ладно…

Электрику было приказано не вылезать ни под каким видом, пока не будет прицеплен паровоз. Но ведь сейчас, в эту минуту, в опасности жизнь товарища! Укладывается ли эта ситуация в установку «ни под каким видом»? Положив палец на спусковой крючок, он медлил. Рука не поднималась убить хладнокровно, из засады. А фриц, интересно, выстрелил бы, окажись он на его месте?

Его сомнения прервал резкий толчок — прицепили паровоз. Люди, сидевшие в вагоне, потеряли равновесие, за исключением тех, кто ждал этого толчка с автоматами наготове.

— Ни с места! Здесь ЭЛАС!

И тут Фотис, который ждал вмешательства своих, не зная, впрочем, с какой стороны оно последует, если не считать легкого шороха у него за спиной, пинком свалил Макса и наотмашь ударил по лицу майора, сидевшего рядом.

В дверь просунулся ствол автомата.

— ЭЛАН! Вы окружены!

Никто не оказал сопротивления. В вагон ворвались еще два человека.

— Успели! — радовался электрик.

— Если вы посмеете нас хоть пальцем тронуть, — угрожающим тоном заговорил Макс, — завтра же наша армия здесь камня на камне не оставит!

— Зачем вас трогать? — удивился подошедший Козмас. — Тут и без того все перегрызлись… А у нас своих забот хватает. Мы только вагон отцепим — и все. С охраной договорено. А вы целы и невредимы останетесь. Верно, Спекулянт?

— Конечно! Вот и господа не возражают. — Фотис указал на Отто, майора и капитана.

Как это — не возражают? Макс, видя, что дело складывается не в его пользу, обратился к офицерам по-немецки.

— Не волнуйтесь так! — Фотис тоже перешел на немецкий. — И господин полковник, и господин майор, и даже начальник охраны знают о том, что виновником происшедшего являетесь вы! Поэтому в ваших интересах рассказать представителям комендатуры, которые прибудут из Катерини, все как было… Что вы… преследовали и убили импресарио…

— Я?! — возмутился Макс.

— А кто же? — спокойно произнес Фотис, многозначительно поглядывая на майора.

Как видно, ни у кого, кроме Макса, не было возражений против такой версии. Наоборот, свалить все на Макса — это выход. Раскомандовался здесь, пусть теперь и расплачивается, а у них нет желания из-за него подставлять себя под удар.

Между тем чудовище паровоз, пыхтя и отдуваясь, тащил их вагон, отцепленный от спального, на другой вспомогательный путь.

— Девушка… Марианна… Где она? — решился спросить Отто.

— Она вне опасности, — заверил его Фотис. — Не желаете ли и вы присоединиться к ней?

— Нет… Не могу… — Старик вздохнул, добавив более спокойным тоном: — Мне нельзя. Только, пожалуйста, позаботьтесь о Марианне!

Электрик конвоировал Макса, выведя его из вагона, остальные занялись выгрузкой сундуков.

По рельсам в их сторону бежала дрезина, на ней человек в железнодорожной форме и немецкий солдат. Четыре мотоцикла с немцами подъезжали по дороге из Катерини…

В большом бараке в присутствии Макса вскрыли сундуки. В одном из них обнаружили запертые ящики со старинными византийскими иконами, золотыми чашами, евангелиями в украшенных брильянтами переплетах, целую кучу золотых и серебряных предметов утвари византийской эпохи и сотни древних реликвий. В другом сундуке было много статуэток, украшений из древних захоронений, античные монеты… Всему этому грузу не было цены…

Открыв деревянный ящичек, найденный на дне третьего сундука, под немецкими народными костюмами, присутствующие содрогнулись от ужаса: в нем лежали золотые зубы и коронки, вырванные у казненных и замученных в застенках.

На Макса устремились взгляды, полные ненависти и отвращения. А он с презрительной улыбкой только пожал плечами. И тогда один из эланитов набросился на него с кулаками. Его с трудом удалось оттащить от разъяренного юноши. Макс снова стал угрожать:

— Вы поплатитесь за все! Когда об этом узнают люди из моей службы, они сровняют с землей все на пятьдесят километров вокруг!

— О чем узнают, господин Макс? И от кого? — Фотис говорил неизменно ровным тоном. — Да здесь никто даже вашего настоящего имени не знает! Может, вы числитесь в списке пассажиров? Нет, вы не существуете даже для своих! Вы мертвы, господин Макс. Вы — только номер, устрашающий таинственный номер! Искать вас никто не станет. Где-то, правда, есть протокол о том, что ваша машина наскочила на платан, посаженный на повороте дороги нашими предками… Так что вы вполне могли погибнуть в автомобильной катастрофе.

Макс, хотя и дошел до состояния, близкого к бешенству, внутренне был вынужден признать, что «другой» прав. Его действительно никто не будет разыскивать, если он исчезнет. Шеф в лучшем случае подумает, что он просто удрал с последней партией груза, чтоб обеспечить себе безбедное существование после крушения третьего рейха.

Наступило молчание. Люди разглядывали награбленные сокровища, которые оккупантам не удалось вывезти. Все были в сборе: Марианна и электрик, старик Козмас и моряки из отряда капитана Фуртунаса, рабочие соляных разработок, помогавшие нейтрализовать охрану пустой болтовней и торговлей.

— Мне бы поговорить с тобой, товарищ, — обратился к Фотису электрик. Вид у него был удрученный.

— Давай поговорим.

— Понимаешь… когда он… ну, вот эта сволочь… собрался в тебя стрелять, я… понимаешь… хотел нажать на курок, но… Не знаю, что на меня нашло… Мне казалось… Понимаешь, не мог я выстрелить, я же сидел в укрытии, он меня не видел… И если б не прицепили паровоз, то… не знаю… Ты прости меня, а?

Растроганный Фотис смотрел на него. Простить? Да за что же прощать? Его юный товарищ в это жестокое время сумел сохранить в себе человечность. «В этом-то и разница между нами и „другим“», — подумалось ему. Он хотел было что-то ответить, но тут издалека донесся бой станционных часов.

Все непроизвольно повернулись в ту сторону и стали про себя считать удары: девять.

С того момента, как от перрона в Афинах отошел поезд на Салоники, прошло десять часов.

Десять часов борьбы и тревоги.

Десять бесконечных часов.