#img_7.jpeg

Перевод В. Соколюка

Эленице

Я не расслышал его слов. В это время мы обгоняли огромный рефрижератор, кажется фруктовоз. Впрочем, я не уверен. Так вот, этот рефрижератор, во-первых, поднял целое облако пыли, а во-вторых, гудел так громко, что я не смог ничего услышать.

— Что ты сказал? — спросил я. — По-моему, ты что-то говорил, но за этим адским шумом не разобрать ни слова.

Менеджер покосился на меня с таким видом, словно ему было лень повторять, но все же проворчал:

— Я спрашивал, какого черта ты все время высовываешься из машины?

Я ответил не сразу. Побренчал ключами на колечке — обычно я их верчу в руках, — потом почесал за правым ухом — за правым или за левым? — и сказал с пафосом:

— Любуюсь природой!

Он охнул, словно кольнуло в почках, или укусила оса, или ему вдруг явилось привидение, или произошло что-то еще в этом роде. Искоса посмотрел на меня и улыбнулся. Не без издевки.

— Извини, — сказал я. — Кто бы мог подумать, что тебя это раздражает? Неужели тебя совсем не волнует природа? Нет? Удивительно! Такой прекрасный идиллический пейзаж! Настоящий оазис среди тех серых, унылых промышленных районов, что мы проезжали!

Он опять как-то странно глянул на меня, но ни слова не вымолвил. Язвительная улыбка не сходила с его лица.

— Вы только посмотрите на него — даже разговаривать не хочет! Да оглянись ты вокруг! — сказал я, расхрабрившись. — Посмотри, что за красота! Эти невысокие холмы, словно высеченные из камня рукой великого мастера! А высокие стройные деревья — они как будто приветствуют нас, выстроившись вдоль дороги. Вон серебристой лентой вьется река и птицы удивляют фигурами высшего пилотажа. А всевозможные полевые цветы — любо посмотреть — наполняют воздух волшебным ароматом.

Менеджер опять охнул, словно кольнуло в почках, или укусила оса, или еще что-нибудь в этом роде.

— Знаешь, кто ты? — крикнул я ему. — Ты ненормальный! Бьюсь об заклад, у тебя комплекс неполноценности.

Менеджер посмотрел на меня, явно обеспокоенный.

— Думаешь, это комплекс? — пробормотал он, словно обращаясь к самому себе.

— Еще бы! Смотри, что мы имеем в данной конкретной ситуации: природа раскрывает нам свои щедрые объятия, буйствует красками и ароматами, а тебе, грубо говоря, плевать. Чудесный пейзаж для тебя просто не существует. Ты вроде и не замечаешь веселых, словно игрушечных фермерских домиков под красной черепицей, с зелеными и желтыми ставнями. Неужто тебя не радуют играющие дети, не забавляют цыплята, визжащие поросята и прочая живность?

— Цыплята, поросята и прочая живность, — повторил он, словно школьник, зубрящий урок.

— Да разуй же ты глаза! — Мне так хотелось задеть Менеджера за живое. — Пусть твое сердце наполнится золотистыми лучами, которыми подсвечен горизонт…

— Довольно! — прервал он меня. — Я действительно слепец. Сам не понимаю, как я не замечал этой красоты. Ведь она проникает прямо в душу.

Он сдвинул кепку на затылок.

— Уф! Наконец-то! — удовлетворенно вздохнул я. — Лучше поздно, чем никогда.

— Вон там, справа… домик с желтыми ставнями и ма-а-ленькими балкончиками. — Менеджер показал рукой. — Первый… второй балкон справа… Я вижу там очень симпатичные красные…

— …розы?

— Трусики.

— И тебе не стыдно?!

— Почему это мне должно быть стыдно? — искренне удивился он. — Я же хорошо вижу! Честное слово, у этой толстушки, которая моет оконные стекла, красные трусики.

— Постыдился бы!

— Да еще с кружевами…

Продолжать разговор не имело смысла. К тому же нервы напряжены до предела и голову как будто тисками сдавило. Чтобы хоть немного освежиться, я высунул голову из машины и плюнул. Ветер с готовностью вернул мне плевок обратно. Прямо в правый глаз…

После нашего диалога с Менеджером примерно на четверть часа, а может, и дольше наступило молчание…

Вдруг я заметил, что Менеджер ведет машину одной рукой, а другой шарит в карманах. Какого дьявола он так долго копается?! Ну хорошо, пейзаж его не привлек. Но это ж не шутка — вести машину одной рукой по Национальной автостраде № 37, в 9.20 утра, в час пик, а другой рыться в карманах, когда — ого! — стрелка спидометра застыла на ста десяти.

Наконец из кармана пиджака или жилета — жилет у него по последней моде, в черно-желтую клетку, мне бы такой — Менеджер извлек пачку жевательной резинки.

— Вот она! — обрадованно воскликнул он. — Когда еду в командировку, непременно кладу в карман несколько пачек. Хорошо утоляет жажду. Правда, забываю, куда положил! Карманов у меня до черта, потому приходится иногда себя обыскивать…

Положив жвачку в рот, Менеджер протянул две пластинки парню.

— Это вам на двоих.

— Спасибо! — ответил парень, взяв резинку. — Нестерпимо хочется пить!

Одну пластинку парень оставил себе, а другую дал мне. Честно говоря, мне не очень хотелось пить, точнее, совсем не хотелось. Но жвачку я взял. Почему не взять, раз предлагают?

Нельзя сказать, что нам было очень удобно втроем на переднем сиденье, но, в общем, ничего, терпимо. Часа два назад, в семь утра, когда мы собирались в путь, Менеджер предложил всем троим сесть на переднее сиденье.

— Так будет лучше! За разговорами и не заметим, как приедем.

Никто не возразил. Уселись вплотную друг к другу. А на заднее сиденье сложили чемоданы.

— Знаете, — воскликнул вдруг Менеджер, на секунду перестав энергично работать челюстями, — мы не только успеваем на паром, но будем в порту за пятнадцать — двадцать минут до отправления! Это не машина, а конфетка!

— Не только машина, но и водитель, — заметил парень и подмигнул мне.

— Он что, тоже конфетка?

— Конфетка не конфетка, но водитель классный.

— Не то слово. Менеджер просто ас.

— С какой стати вы принялись меня обсуждать? — спросил, улыбаясь, Менеджер. — Насмехаетесь, что ли? Впрочем, комплименты я всегда слушаю с большим удовольствием!

Я хотел что-то добавить, но промолчал. У меня опять схватило живот, и говорить сразу расхотелось.

Впервые я почувствовал эту непонятную боль в среду, на прошлой неделе. Сидел вечером в кабинете, не то писал, не то звонил — да, кажется, кому-то звонил, — как вдруг ни с того ни с сего больно резануло в животе.

Впрочем, это даже нельзя было назвать болью. Такое ощущение, будто желудок сильно сдавили. Это длилось всего несколько секунд, потом внезапно отпустило. Как рукой сняло…

С тех пор спазмы возвращались по нескольку раз в день. В кабинете, дома, на улице. И всегда неожиданно.

За тридцать пять лет желудок беспокоил меня впервые. Любопытно, что жена испугалась больше, чем я. Теперь не дает мне покоя — настаивает, чтобы я, не откладывая, пошел к врачу. Чего греха таить, я тоже струхнул. Но где взять время и желание ходить по врачам? Работы в последние дни было хоть отбавляй. Да честно говоря, дело и не в работе. Просто я тяжел на подъем.

При первой же возможности надо будет пойти… Хотя бы затем, чтобы успокоить себя. Есть у меня на примете хороший терапевт. Его настоятельно рекомендовал один мой коллега. Это у меня, видимо, нервное. Даже наверняка. Работа изнурительная, беспокойная. К тому же я постоянно пью кофе и много курю…

— Скоро перекресток! — рявкнул Менеджер, будто скомандовал: «Руки вверх!»

— Не может быть! — удивился я. — Неужели уже подъезжаем к перекрестку?

— А ты думал! Когда идешь на ста десяти, расстояния сокращаются мгновенно, можно сказать — просто исчезают. Минут через десять будем на пересечении с Национальной-сорок. С тридцать седьмой свернем на сороковую — и прямехонько в порт, на паром!

— Красота! Итак, пока все идет как по маслу.

Менеджер умолк, потому что движение становилось все оживленнее. Нужно было смотреть в оба.

— А что это у тебя за шрам под ухом? — спросил я парня. — Я только сейчас заметил.

— Старая история! — ответил он, старательно жуя резинку, которую дал Менеджер. — Стрептококк.

— Да ну!

— Обнаружили, когда мне было шестнадцать. Надо же, пятнадцать лет прошло!.. Вот здесь, под правым ухом, был большой фурункул, и мне сделали глубокий надрез, чтоб удалить гной. После операции остался шрам.

— В общем-то, почти не заметно. Если уж только очень хорошо присматриваться. А физиотерапией его можно совсем ликвидировать. Говорят, это несложно.

— Я тоже слышал.

— Чего же не лечишь? Боишься?

Парень засмеялся.

— Все как-то недосуг. Но теперь, раз вы ему уделили столько внимания, обязательно залечу. Вот вернемся из столицы, сразу этим займусь.

У перекрестка произошла непредвиденная остановка.

Там случилась авария. Автобус налетел не то на грузовик, не то на другой автобус. Понять, что к чему, было трудно. Впрочем, это и не имело особого значения. Значение имело только то, что наша машина, как и множество других, оказалась в заторе.

— Ну и дела! — вздохнул Менеджер, тормозя. — Надолго застряли — ясно как день. Из-за нас паром держать не станут. В одиннадцать десять, ровно в одиннадцать десять, он отчалит, а там хоть потоп!

Я вышел из машины и направился в поле. Обернувшись, предупредил их:

— Я сейчас! На две минуты.

— К забору! — крикнул мне вслед Менеджер. — Ну, чего уставился? Говорю, иди к забору, там тебя даже в бинокль не увидят.

— Не волнуйся! — ответил я. — Я не затем, о чем ты думаешь.

И пошел к лужайке с полевыми цветами, которую приметил издали. Быстро собрал небольшой букет симпатичных цветочков — не знаю, как они называются.

Вернувшись, я стал аккуратно пристраивать цветы к зеркальцу над ветровым стеклом. Парень охотно помогал мне. Менеджер бросал на нас косые иронические взгляды.

— Жвачка к зубу прилипла, — пожаловался парень. — Меня один зуб, вот здесь, справа, предпоследний сверху, давно беспокоит. Если попадет вода, особенно холодная, или пища — на стенку лезу.

— Так чего же ты ждешь? — спросил я. — Лечить надо! Может, пора уже коронку ставить. На, возьми цветок в благодарность за помощь. Можешь вставить в петлицу.

Парень обрадовался, словно ему преподнесли ценный подарок. Продел синий цветок в петлицу пиджака и даже посмотрелся в зеркальце.

— Вот это да! — сказал он, любуясь собой. — Настоящий франт! С цветком в петлице и соответствующим выражением на лице.

К счастью, пробка быстро рассосалась. Менеджер нажал на газ, и скоро мы уже опять мчались со скоростью сто десять.

— Наконец-то! Отлепил жвачку! — радостно сообщил парень.

Потом откинулся на сиденье, вытянул вперед правую ногу и прищурился. Почти сразу же согнул ее и вытянул левую. А я то и дело высовывался из машины — любовался проплывающим мимо пейзажем и одновременно фиксировал каждое движение парня. Если мне вдруг что-то покажется подозрительным, то во внутреннем левом кармане у меня пистолет.

#img_8.jpeg

Два маленьких круга. Один возле другого. Тот, который справа, немного больше. Круги не совсем правильные, похожи на эллипсы.

Горло неприятно сдавило, и он ослабил галстук. Потом хотел наклониться — завязать шнурок на правом ботинке. Только сейчас он заметил, что шнурок развязался и волочится по полу, как дождевой червь. Но так и не наклонился, а, взяв свой рисунок, стал внимательно его рассматривать, то на расстоянии, то поднося близко к глазам. Прекрасно! Нервно водя карандашом, он изобразил именно то, что хотел. Два маленьких круга. Один возле другого. Тот, который справа, немного больше. Круги не совсем правильные, похожи на эллипсы…

Бумаги под рукой не оказалось, пришлось вытащить из пачки сигарет кусочек папиросной. Парень положил рисунок рядом с пепельницей. Дешевая рекламная пепельница с вмятинами — кажется, реклама авиационной компании. Он точно не запомнил.

Десять минут назад он зашел в кафе «Спорт» и сразу направился в глубь просторного полупустого зала.

Все столики, кроме двух-трех, были свободны. Он выбрал один у стены, рядом с большим прямоугольным зеркалом в золоченой раме, облупившейся и почерневшей от времени. Над зеркалом два безобразных ангела грубой работы, такие толстые, будто их постоянно перекармливали, да еще и заставляли принимать витамин Б-12. Ангелы самозабвенно трубили в трубы. Какая-то метафизика… Парень повернул стул спинкой к зеркалу, чтобы ангелы не маячили все время перед глазами и не раздражали его.

Выбранное им место имело еще один недостаток: рядом находился туалет. Несмотря на объявление, написанное на розовом картоне и приколотое кнопкой к двери:

ПОСЛЕ ПОЛЬЗОВАНИЯ ТУАЛЕТОМ

ДИРЕКЦИЯ —

НЕ ЗАБУДЬТЕ ЗАКРЫТЬ ДВЕРЬ!

дверь все время была или полуоткрыта, или распахнута настежь. И оттуда воняло. Не очень, но воняло…

Он хотел было встать и перейти за другой столик. Но поленился. Впрочем, он не собирался засиживаться. 6.11 показывали в кафе «Спорт» стрелки часов с допотопным маятником и запыленным стеклом, густо покрытым какими-то странными точечками — скорее всего, от мух. 6.13 показывали его собственные часы. В семь они договорились встретиться на почтамте, у окошка «Международная заказная корреспонденция».

От кафе «Спорт» до почтамта пять минут ходьбы. Но он выйдет раньше — надо быть на месте встречи первым. Лучше не опаздывать, а то она будет волноваться — нетерпеливо постукивать каблучками по мраморному полу зала или кусать ногти. Совсем одна в этой разношерстной толпе… Идти к почтамту нужно переулками, а потом через площадь, где в этот час слоняются всякие типы, которые так и липнут к одиноким женщинам…

— Двойной коньяк! И черный карандаш, — бросил парень официанту, сразу же подскочившему к столику.

Тучный официант, даже не почесав за ухом, как это делает — или, во всяком случае, может сделать — озадаченный человек, посмотрел исподлобья и сказал:

— Карандаш? Да еще черный? — По тону можно было ожидать продолжения: «Нет, господин, карандаши мы не подаем!»

Однако официант ничего подобного не сказал. Порывшись в карманах, он достал черный карандаш с полустертым обгрызенным кончиком.

— Не смотрите на него так, — успокаивающе сказал официант. — Он вам отлично послужит. А если послюнить, так и подавно.

У парня была авторучка в правом внутреннем кармане пиджака. Но он не хотел рисовать чернилами. Чернила нейтральны, невыразительны. Авторучкой он не сможет передать то, что задумал. Карандаш теплее, сердечнее.

Официант принял заказ — и как в воду канул. Видимо, двойного коньяка придется ждать долго.

Парень окинул взглядом кафе. Увидел других официантов. Хлопнул в ладоши. Из глубины зала, откуда-то справа, послышалось «одну минутку» или что-то в этом роде.

Как хорошо, что рисунок получился сразу! Как тогда, в детстве, когда он рисовал цветными карандашами кораблики, деревья, птиц…

Но он давно не ребенок. И на рисунке его не кораблики. Не птицы. Не дерево.

Наконец официант появился. Правда, в противоположном конце зала. Он увидел, как тот не спеша приближается с подносом, заставленным бутылками, чашками с кофе и другой посудой.

Парень схватил пепельницу, ту, дешевую, алюминиевую, с вмятинами, и поспешно прикрыл рисунок. Но тут же, передумав, отставил пепельницу в сторону. Если даже официант или кто-нибудь другой и заметят эти два маленьких круга, так разве смогут догадаться, что они обозначают?

Глотнув коньяка, он ощутил во рту такой же привкус, как от ее поцелуя у себя в комнате.

Он ждал ее к трем часам. В три она и пришла. Не успела прикрыть дверь, как он схватил ее, прижал к себе, и губы их слились в долгом поцелуе.

— Какой странный у тебя поцелуй! Впервые ощущаю такое, — сказал он девушке. — Очень странный привкус.

— Разве? — сказала она и смутилась. — Ну и как он тебе, нравится, этот привкус?

— Ммм… Очень пикантный!

И опять поцеловал девушку. Она выскользнула из его объятий и подошла к зеркалу поправить прическу.

— Да будет тебе известно, я прямо от зубного врача. Ходила пломбировать зуб… Вот, любимый, откуда этот пикантный привкус.

Такое объяснение немного обескуражило его, впрочем ненадолго, потому что через минуту они были уже в постели. Девушка посопротивлялась для виду; он, не обращая на это внимания, раздел ее… Вскоре они скатились на пол, и прохлада паркета вовсе не погасила страсти, скорее наоборот.

Парень даже не заметил, как тот прошел мимо его столика. Не заметил, но почувствовал. И весьма болезненно. Потому что, проходя мимо, незнакомец наступил ему на ногу, на правую: ее парень чуть выставил в проход между столиками.

— Господин, вы наступили мне на ногу! — возмущенно воскликнул парень.

Незнакомец остановился и растерянно посмотрел на него.

— Я? — смущенно переспросил он.

— Да, вы! Вы наступили мне на правую ногу, а у меня там…

— Извините, — перебил господин. — Вы знаете, у меня близорукость, минус три. А в последнее время стал видеть еще хуже. Боюсь, уже минус четыре или пять.

— Ну ладно! Что делать, раз у вас близорукость, — проворчал парень, явно не желая продолжать разговор. Он боялся той пустой болтовни, которая и в маленьких, и в больших кафе начинается с пустяка и которой нет конца и краю.

— Можно я погашу сигарету в вашей пепельнице? — робко спросил близорукий господин.

Парень недовольно посмотрел на него.

— Гасите, жалко, что ли!

Как только незнакомец удалился, он снова взял рисунок, посмотрел на него издали, потом поднес к лицу и… укусил. Укусил тот меньший круг, что слева.

Какая-то неодолимая сила толкнула его повторить то, что он сделал совсем недавно у себя в комнате. Когда они боролись на паркете, он вдруг неожиданно для себя укусил ее грудь. Левую, которая поменьше.

Пропитанная табаком бумага горчила. Он достал носовой платок и сплюнул.

Постепенно за соседними столиками становилось оживленнее. Посетителей заметно прибавилось. В этом уголке зала как-то потеплело. От разговоров, смеха, густого табачного дыма.

За столиком под часами с допотопным маятником трое молодых людей (один с холеной бородкой) оживленно беседовали о «Прелестях ночи» — фильме, который с понедельника демонстрировался одновременно в пяти кинотеатрах города. Обсуждали также положительные и отрицательные рецензии на этот фильм — уже было опубликовано немало, но появлялись все новые и новые. Пресса, а за ней и общественное мнение разделились на два лагеря. Столько шумихи вокруг этих «Прелестей ночи», и все из-за смелой — так ли уж она смела? — темы.

Справа, за соседним столиком, два коммерсанта средних лет, оживленно жестикулируя, громко обсуждали цены на кулинарный жир. В последние дни они упали. А возможно, и подскочили, он не расслышал. Записные книжки у этих двоих были мятые и засаленные. И ничего в этом странного — ведь речь шла о кулинарном жире. Они что-то писали, зачеркивали, выстраивали одну за другой колонки цифр, то и дело заказывали кофе и не переставая курили. Парень обратил внимание, что пальцы у одного коммерсанта кривые и утолщенные в суставах. На мгновение ему показалось, что от них попахивает кулинарным жиром.

За некоторыми столиками сидели одинокие молчаливые посетители. Кто пил кофе, кто — апельсиновый сок. А два старика за столиком в углу, похоже, были отставные военные. Они тайком рассматривали какие-то фотографии, которые один из них доставал из бумажника — черного, кожаного, с монограммой, наверно серебряной.

«Порнографические, — подумал парень. — Охваченные безумной страстью обнаженные тела в различных позах и тому подобное…»

Двадцать пять минут седьмого. На его часах. Скоро он выйдет и в семь встретит ее на почтамте. Не прошло и часа, как они расстались, а ему казалось, будто разлука длится уже несколько месяцев. Скорее бы увидеть ее опять!

Вот уже два с половиной месяца они встречаются, но сегодня девушка впервые вошла к нему в комнату. Впервые он увидел ее тело, грудь, даже укусил ее…

Официант опять прошел мимо. Но теперь парня не смущало, что рисунок лежит открытый рядом с пепельницей и его может увидеть кто угодно. Чего беспокоиться? Кто догадается, что эти два небольших круга — ее грудь?

Он посмотрелся в зеркало и поправил съехавший галстук. Увидел двух ангелов, хотя старался их не замечать. Возможно, именно потому они попались на глаза. А еще в зеркале увидел шрам под правым ухом.

Он тогда был школьником, оставался год до окончания школы. Значит, пошел уже шестнадцатый год… Куда девались остальные пятнадцать? Тогда к нему и прицепился этот стрептококк, как раз возле мочки уха. Какой был фурункул, страшно вспомнить! Фурункул разрезали, гной вычистили, но шрам остался. Сказали, что его можно удалить при помощи физиотерапии. Он не раз собирался этим заняться, но все как-то руки не доходили.

Вытащил кошелек, посмотрел, есть ли у него мелочь заплатить за коньяк. А может, разменять купюру? Официанты обычно недовольны, когда им дают крупные купюры, у них никогда нет сдачи — во всяком случае, так они утверждают. К счастью, мелочь нашлась. Но официант все время мелькал в другом конце зала, скользил между столиками, словно на коньках.

Пахнуло из туалета, и парень понял, что опять кто-то не закрыл за собой дверь. Он резко повернулся и увидел высокого мужчину лет сорока с невыразительным лицом. Хотел было сделать ему замечание… Если уж на то пошло, кто-то должен учить людей, как вести себя в общественных местах. Что за привычка — оставлять дверь туалета распахнутой настежь! Дома небось так не сделает! А другим из-за него нюхать всякую гадость?

Но он так ничего и не сказал. Чего доброго, свяжешься с этим нахалом и опоздаешь на свидание. Отсчитал деньги за коньяк и уже хотел положить их на блюдце, как вдруг тот высокий незнакомец, проходя мимо, наступил ему на правую ногу. Второй раз за сегодняшний день! Нет, это уж слишком!

— Господин, вы наступили мне на ногу!

— Я?

— Да, вы! Вы наступили мне на правую ногу, а у меня там мозоль!

— Что вы говорите?! — насмешливо произнес незнакомец. — Поверьте, я думал, это у вас левая. — И, не дожидаясь ответа, пошел дальше.

«Тридцать две минуты седьмого, — сказал он себе. — Пора!»

Увидел монету, закатившуюся под столик, наклонился и поднял ее.

«Ах, да, нужно еще завязать шнурок, а то и споткнуться недолго…»

Хотел снова наклониться, но не успел. Один из двух торговцев кулинарным жиром, тот, с кривыми пальцами и утолщенными суставами, направляясь к туалету — так, во всяком случае, ему показалось, — вырос возле его столика, наклонился, достал удостоверение в желтой пластиковой корочке и тихо, почти с нежностью сказал:

— Служба безопасности.

— Не понимаю…

— Оставьте деньги за коньяк и следуйте за мной! Не забудьте, коньяк двойной!

— Я буду жаловаться!

Парень медленно поднялся, и они пошли по узкому проходу между столиков.

— Господи, сколько дыма! Ну, я вам доложу! — проворчал агент, словно продолжая разговор. — Хоть топор вешай… Сплошная антисанитария!

Все произошло так тихо и незаметно, что вряд ли кто из завсегдатаев кафе «Спорт» успел что-либо заподозрить.

Метрах в двух от выхода парень наступил ногой на развязавшийся шнурок и споткнулся.

— Можно завязать шну…

В глазах агента было что-то такое, что парень осекся.

— 2 —

цов все арестованные, подозреваемые по делу «Туалетная бумага» — все четверо, — безоговорочно признали свою вину. Еще один успех службы безопасности.

Необходимо тем не менее уточнить следующее: позавчера утром, когда наши агенты доставили четверых арестованных в мой кабинет на первый допрос, один из четверки, несмотря на бдительность часовых, мгновенно выхватил из кармана микроскопическую ампулу с цианистым калием, сдавил ее зубами и упал замертво. Описывать подробности вышеупомянутой смерти, наступившей через несколько секунд после принятия яда, считаю излишним. О происшедшем немедленно доложил руководству.

Как указано выше, арестованные по делу «Туалетная бумага» — все четверо — безоговорочно признали свою вину. Я включил сюда и четвертого подозреваемого, хотя не имел возможности задать ему ни одного вопроса и и получить ответ. Но о чем свидетельствует его самоубийство? Разве это не бесспорное доказательство виновности?

Он перечитал все, что напечатал на второй странице. Все в порядке, только вот «и» получилось два раза подряд. Ударил по клавише «х», забивая «и», и стал печатать дальше.

Прежде чем перейти к подробному изложению допроса, считаю необходимым изложить в краткой форме, но тем не менее достаточно полно, историю дела «Туалетная бумага».

Позавчера, 14 сентября, в 11 час. 05 мин. утра на вокзал прибыл поезд (почтовый). На станции приступили к разгрузке. При этом один из деревянных контейнеров с надписью «Бумага туалетная» выскользнул у грузчиков из рук, выпал из вагона на цементный перрон и разбился. Из него вылетели сотни листовок, призывающих к подрывной деятельности против режима.

Дежурившие на вокзале агенты службы безопасности не теряли времени даром. Ими было задержано четверо подозрительных лиц.

После вскрытия двух других контейнеров службой безопасности установлено, что и они не содержали ни одного рулона туалетной бумаги, а только листовки об-

Он вставил новую страницу.

— 3 —

щим числом 4310, все с одинаковым текстом, призывающим к антиправительственной борьбе.

Он внимательно просмотрел отчет — то, что уже было напечатано на машинке. Исправлять или забивать ничего не надо. Только вот «а» какое-то смазанное. Это его обеспокоило, ведь «а» — одна из наиболее употребимых букв. Он помнил это с детства, когда с большим увлечением решал все кроссворды и ребусы в журналах. Мог ли он тогда предположить, что много лет спустя, почти сразу после получения диплома об окончании юридического факультета, подаст заявление с просьбой назначить его следователем службы безопасности?

Сначала, согласно установленным правилам, его взяли на испытательный срок. Но очень скоро благодаря способностям и исключительному трудолюбию он был принят в штат. Ему доверили работу с секретной документацией службы безопасности, первейшим долгом которой была охрана существующего порядка.

Щеточкой он старательно очистил «а» и «А», хотя большая буква и раньше пропечатывалась четко.

Когда ему приходилось составлять протокол очередного допроса, он обычно перепечатывал его на машинке сам — хотел овладеть слепым методом.

Четверо задержанных были немедленно доставлены в службу безопасности, и по приказанию начальника отдела мне было поручено вести следствие.

Результаты допроса следующие: подозреваемые признали свою вину, следовательно…

Он снова пробежал текст глазами. Буква «а» в полном порядке. Абсолютно четкая. Хотел печатать дальше, но не смог… Опять появилась та странная боль в желудке. Словно кто-то сильно надавил на живот. С прошлой среды это повторялось по нескольку раз в день.

Желудок его беспокоил впервые за все тридцать пять лет жизни. Раньше он всегда утверждал, что желудок у него железный, и гордился этим… И вот нежданно-негаданно возникла эта боль и мучает его ежедневно. С прошлой среды. Появляется на несколько секунд, а потом так же внезапно исчезает. Отчего? Очевидно, нервное. «На нервной почве», как говорится. На работе постоянные перегрузки, допрос за допросом. Особенно в последнее время. А когда было меньше? Допросы вечно затягивались до поздней ночи, а иногда и до утра. Порой он уходил со службы, еле держась на ногах, и ехал домой только затем, чтобы переодеться, помыться и вернуться обратно. А кроме того, он беспрестанно курит и пьет кофе… Жена отнеслась к его недомоганию очень серьезно. Настаивала, чтобы он немедленно шел к врачу: это не дело, нельзя же бесконечно пренебрегать своим здоровьем и так далее и тому подобное… Конечно, он пошел бы. Но где взять время? А главное — желание?

Через несколько секунд боль отпустила. Он встал и прошелся по кабинету, чтобы размяться.

Подошел к окну. Почему оно закрыто? В этом году сентябрь удивительно теплый… Распахнул окно настежь и тут же вернулся к письменному столу, где в третьем ящике слева держал аспирин. Голова болела еще с вечера, а теперь боль стала просто нестерпимой.

Наверное, это от кофе, ведь он только что выпил пятнадцатую или шестнадцатую чашку… Держа в одной руке стакан, в котором на дне было немного воды, а в другой таблетку аспирина, он опять подошел к окну.

Окна службы безопасности выходили на ярко освещенную Театральную площадь. Огни реклам загорались и гасли, каждый раз меняя цвет. Он посмотрел на площадь, откуда расходились четыре проспекта. Похоже на руку с четырьмя пальцами… Принял аспирин. Положив таблетку в рот, вспомнил задержанного, проглотившего цианистый калий. Он сделал точно такое же движение.

Правда, у него был не аспирин. В любом случае этот молодчик дешево отделался…

Больше стоять у окна нельзя. Шеф велел представить ему отчет о деле «Туалетная бумага» не позже одиннадцати. А уже 10.20.

Он взял сигарету из лежавшего на столе портсигара, хотел закурить, но передумал.

еще одна подпольная организация обезврежена в зародыше.

— Ты меня слышишь? — раздался из селектора на письменном столе голос шефа.

— Да. Я уже заканчиваю отчет по делу «Туалетная бумага». Вы его получите через несколько минут…

— Я по другому поводу, — прервал шеф. — Дело «Туалетная бумага», в сущности, закончено и подлежит сдаче в архив. А сейчас ты мне нужен для нового расследования… Дело «Кафе „Спорт“». Четыре часа назад, примерно в восемнадцать тридцать, наши агенты арестовали двоих. Одного в кафе «Спорт», другого — на улице. Подробности, расскажу, когда принесешь отчет. Я просто хотел предупредить, что ты мне нужен для этого не совсем обычного дела. Завтра, ровно в семь утра, отправишься в столицу. Поедешь, как обычно, машиной и на пароме. Вместе с Менеджером повезете одного из этих двоих в Центр. Второй уже отправлен туда примерно полчаса назад.

— Наконец-то! — воскликнул Менеджер. — Снизошел, скотина, пропустил!

Ему только что удалось ловким маневром обогнать упрямый серо-зеленый автобус, который вот уже час будто нарочно загораживал им дорогу.

— Менеджер просто ас! — повторил парень слова следователя. — Ничего, если я тоже буду говорить «Менеджер»? Вы же только так его называете…

— Называй и ты, почему бы нет? — ответил следователь. — В службе безопасности мы все его так зовем, потому что в разговорах — к месту и не к месту — он имеет обыкновение повторять: «Когда я был менеджером…»

— А каким менеджером? — поинтересовался парень.

— Блошиным, — отозвался объект обсуждения.

— Да бросьте вы! — сказал парень, считая, что его разыгрывают.

— Да-да, блошиным, — заверил следователь.

— Целых восемь лет был у меня свой театр, — объяснил Менеджер. — Мое «Великое блошиное ревю» имело умопомрачительный успех в самых шикарных варьете. Зрелище необыкновенное! Впервые в мировой блошиной истории! Это была всем программам программа. «Спешите видеть!..» Меня чуть удар не хватил, когда по не зависящим от меня причинам театр прогорел. Какой-то таинственный микроб прицепился к артистам, и все погибли. Все до одного — и солисты, и статисты, и работники сцены… В один прекрасный день я оказался менеджером без труппы. Тогда-то я и стал агентом службы безопасности. А что мне оставалось делать?

— Я этого не знал, — сказал парень с каким-то виноватым видом.

— Блошиный менеджер!.. — вздохнул Менеджер и вдруг резко рванул руль влево.

Машина чуть не налетела на мотоцикл, выскочивший непонятно откуда. Парень привалился к следователю и как бы почесался о его плечо.

— Ой, извините! — сказал он, отпрянув.

— Да чего уж там! Менеджер виноват: вывернул слишком резко. Как тут не потерять равновесие!..

— Да я не о том. Просто, когда я слышу про блох… Знаете, достаточно одного слова «блоха», как у меня все тело начинает чесаться. И то же самое происходит, когда я вижу слово «блоха» написанным или напечатанным. Вот и теперь зачесалось.

Он опять потерся о плечо следователя.

— Очень странно! — сказал следователь и искоса поглядел на соседа.

— Скорее смешно. И в то же время как-то неприятно.

— Аллергия! — определил Менеджер.

— Ясное дело, аллергия, — согласился парень. — Но самое удивительное то, что чешется только тогда, когда я это слово слышу или читаю.

— То есть? — не понял следователь.

— Я совершенно ничего не чувствую, когда по мне ползает настоящая блоха. Такое иногда случается… Наверно, я ничего не почувствую, будь их хоть целая рота…

— Чего только не бывает на белом свете! — задумчиво сказал Менеджер. — Так уж и быть, признаюсь: я тебе наврал. Никакого блошиного театра не было. Я был менеджером на соревнованиях по кетчу.

Последовало молчание.

— Вы сказали, что паром отправляется в одиннадцать десять. А следующий? — наконец заговорил парень.

— Следующий завтра утром, в шесть двадцать, — ответил следователь.

— А ты разве никогда не ездил в столицу этим путем? — спросил Менеджер.

— Нет, в первый раз… До сих пор я всегда ездил поездом. Впрочем, не так уж часто мне приходилось бывать в столице…

— Поездом неудобно! — воскликнул Менеджер. — И на полтора часа дольше.

— Да неужели! Надо иметь в виду на будущее. Значит, после обеда парома не будет?

— По расписанию только два рейса в день, — объяснил следователь. — Один в шесть двадцать утра, другой в одиннадцать десять. Послеобеденные рейсы временно отменены.

— Надеюсь, мы не опоздаем. Скорей бы кончилась эта история! Приедем в Центр, там поймут, что я ни в чем не виноват, и меня сразу отпустят…

— Не волнуйся! — заверил парня Менеджер. — На пароме мы будем вовремя, а там до столицы рукой подать. Машина не подведет, я уверен!

— Не говоря уже о водителе! — добавил парень.

— Потом я сяду за руль, — сказал следователь. — Мы договорились с Менеджером, что от города до парома ведет он, а от парома до столицы — я. Итак, ты сможешь убедиться, кто водит лучше.

— Хорошо. Уверяю вас, мое мнение будет вполне объективным.

Внезапно Менеджер выругался, съехал на обочину и затормозил.

— В чем дело? — обеспокоенно спросил следователь. — Не хватало только застрять…

— Да погоди ты, сейчас посмотрим, — прервал его Менеджер.

Он вышел из машины, поднял капот и принялся осматривать двигатель.

— Ну что там стряслось?.. Чего молчишь?! — крикнул следователь, нервно ерзая на сиденье.

— Говорю, погоди, — отозвался Менеджер, не разгибаясь. — Ишь какой нетерпеливый!..

— Не дай бог, авария, для меня это просто несчастье, — сказал парень. — Вы ведь меня понимаете, правда? Я хочу попасть в столицу как можно быстрее. Чтобы эта неприятная история закончилась уже сегодня!

— Нич-чего не понимаю! — объявил Менеджер, закрывая капот. — Странное дело! Все вроде бы в порядке, а двигатель барахлит. Что бы это могло быть?.. Ладно, поехали дальше! Надеюсь, ничего серьезного.

Он сел в машину, вытер ветошью руки, достал жвачку — на этот раз никого не угостил — и нажал на газ.

— Хорошо, что ничего серьезного, — облегченно вздохнул парень. — Если мы не попадем до вечера в Центр, я не знаю, что со мной будет… Скорее бы закончилась эта нервотрепка! Я сыт по горло…

— Будем надеяться, что все обойдется и на паром мы успеем, — сказал Менеджер.

Опять наступило молчание. В страшной жаре и духоте десять — пятнадцать минут тишины были настоящим блаженством, они освежили утомленных дорогой путешественников, словно холодный душ.

Всего шесть с небольшим страниц занял мой отчет о деле «Туалетная бумага». Я в последний раз просмотрел напечатанное, быстро, но внимательно, исправляя неизбежные опечатки. Потом разложил по экземплярам. Да, забыл сказать: когда я печатаю отчеты на машинке, то, кроме первого экземпляра, делаю еще три копии. Согласно служебной инструкции, отчеты и протоколы допросов печатаются в четырех экземплярах. Первый посылается в Центр, второй — шефу, третий — в архив службы безопасности, а последний остается в личном архиве следователя.

Я подписал все четыре экземпляра — подписывать обязательно на каждой странице — и взял копию, предназначенную для шефа. Уже закрыл было дверь, но возвратился, чтобы выключить настольную лампу. Такая уж у меня привычка. Не люблю почему-то, чтобы во время моего отсутствия в кабинете горел свет.

Кабинет шефа находится двумя этажами выше, на пятом, номер 560. Я направился к лифтам, но все три были заняты. Чтобы не опоздать, я решил подняться по лестнице.

Постучав, услышал его обычное: «Да!» А может, мне показалось? Тем не менее я вошел. Если уж на то пошло, шеф сам меня вызывал. В кабинете был Менеджер. Они с шефом стояли у окна и, кажется, вели конфиденциальный разговор. Как только я появился, оба умолкли.

— Боюсь, я не вовремя, — сказал я. — Зайти попозже?

— Нет, не уходи! — возразил шеф и снял очки, словно рассматривать меня удобнее невооруженным глазом.

Потом он достал из заднего кармана брюк носовой платок — он всегда носит его там — и старательно протер стекла очков.

Уже давно я как-то случайно услышал, что у нашего шефа астигматизм. Впрочем, не берусь утверждать. Потому что слышал также — и опять-таки совершенно случайно, — что нет у него ни астигматизма, ни близорукости, ни дальнозоркости… И те очки, что у него всегда на носу, ненастоящие. То есть вместо линз — простые стекла. Как у актеров, изображающих на сцене очкариков. Чего ради ему понадобились такие очки — не представляю. Да и не хочу представлять. Зачем? Ведь в службе безопасности все засекречено. Не только в сейфах, где за семью замками хранятся досье на преступников и лиц, подозреваемых во враждебной режиму деятельности или в том, что их взгляды и убеждения не совпадают с официальной политикой. Да-да, не только в сейфах. Секреты здесь и в стенах, и в коридорах, и на лестницах, и в лифтах, и во внутреннем дворе, и на крыше, и в окнах, и на балконах… Наверно, даже в туалете установлен сверхчувствительный микрофон — такая чувствительность возможна лишь в службе безопасности, — микрофон, фиксирующий все звуки: и обычные для туалета, и всякого рода междометия, монологи, диалоги.

Нет, у меня не было ни малейшего желания проверять, действительно ли у нашего шефа астигматизм. Ведь первая заповедь каждого агента и вообще сотрудника службы безопасности гласит: любой ценой, даже рискуя жизнью, собирай информацию о происходящем за стенами твоей службы, но упаси тебя бог интересоваться тем, что происходит в ее стенах.

— Я хотел сказать: останься, — сказал шеф, тщательно протирая очки. — Кто не уходит, тот не возвращается. Мы втроем — Менеджер, ты и я — должны обсудить дело «Кафе „Спорт“», о котором я тебе уже говорил.

— Но я принес отчет о деле «Туалетная бумага»! Он занял шесть страниц и…

Шеф остановил меня нетерпеливым жестом. Взял мой отчет и, даже не взглянув, положил на письменный стол. Справа от телефона.

— Ладно, — сказал он. — Потом посмотрю твой отчет, хотя мы считаем то дело законченным. Если кто-то из вас хочет сесть — пожалуйста… Сейчас я вас познакомлю с делом «Кафе „Спорт“».

Шеф продолжал стоять у стола. Мы тоже не решились сесть.

— Сегодня, — сказал он, — в одиннадцать утра я получил письмо, помеченное вчерашним днем. Вот оно, это письмо.

И показал нам конверт, на котором было написано:

Лично!

Начальнику службы безопасности

— На той же пишущей машинке напечатан и текст письма. Вот он, слушайте:

16 числа сего месяца, т. е. завтра, в 18.15—18.30 в кафе «Спорт» появится один из руководителей антиправительственной организации. Судя по всему, он совершенно неизвестен службе безопасности, как и вышеупомянутая подпольная организация. Прилагаю фотографию. Приношу свои извинения, что фотография не из последних, тем не менее она достаточно четкая и, в случае если вас заинтересует указанное лицо, а также его связи, наверняка окажется полезной службе безопасности.

Дальнейшее меня не касается.

— Вот и фотография.

#img_9.jpeg

Мы принялись рассматривать фотокарточку. Ничего особенного. Обыкновенное лицо, такие встречаются на каждом шагу: большие очки, большие уши — точнее, одно ухо большое, — характерные усы. И снимок, конечно, четкий. Получив такую фотографию, агент службы безопасности сможет опознать сфотографированное лицо даже среди сотни посетителей кафе «Спорт».

— Вот с этого, собственно, и начинается дело «Кафе „Спорт“», — продолжал шеф.

В дверь постучали, и после того, как шеф сказал: «Да!», в кабинет вошел агент.

— Что там еще? — недовольно спросил шеф. — Надеюсь, ты явился доложить не о том, что один из арестованных в кафе «Спорт» покончил жизнь самоубийством?.. Хватит с нас прокола в деле «Туалетная бумага». Довольно одного шутника, которому хоть и мертвым, но все-таки удалось выскользнуть из наших рук…

— Нет, что вы, какое самоубийство! — запротестовал агент. — Задержанный требует очной ставки с тем, другим.

Шеф улыбнулся.

— Успокой его, — приказал он агенту. — Скажи, что скоро он получит очную ставку, только это произойдет в Центре.

Агент вышел.

— На чем мы остановились? Да, так что же, по-вашему, я должен был делать с этим письмом? Махнуть на него рукой? Э-э, нет! Я отдал приказание агентам с самого утра расположиться в кафе «Спорт». Они сели за разные столики — кто перед входом, на тротуаре, кто в зале — по одному, по два, а то и по три за столик. Это, я думаю, единственное, что мы могли предпринять, ведь, кроме фотографии и письма, мы ничем не располагали. Правда, фото мы размножили в большом количестве экземпляров.

Так вот, наши люди внимательно присматривались ко всем посетителям — нет ли сходства с человеком на фотографии. В восемнадцать двенадцать появился тот, кого ждали. Правда, сходство с фотографией неполное: он немного старше и с другой прической. Однако в том, что это один и тот же человек, сомнения не было. Он сел за столик с правой стороны, недалеко от большого окна, выходящего на проспект. Заказал апельсиновый сок. «Пожалуйста, очень холодный», — попросил он официанта. Пил через соломинку, медленно-медленно. Явно ему было некуда торопиться.

Через некоторое время он попросил у официанта газету «Последний час», раскрыл ее и просмотрел без особого интереса. Допил сок — в стакане еще оставалось немного, — встал и пошел в туалет. Не знаю, известно ли вам, что в туалете кафе «Спорт» всего одна кабинка. Сами понимаете, что в туалете мы за ним следить не могли. По техническим причинам. Через две минуты, в восемнадцать двадцать девять, если быть точным, он вышел из туалета и направился по проходу между столиками к выходу. Наши агенты начеку!

Проходя мимо третьего столика — третьего от туалета, — он споткнулся, зацепившись за правую ногу сидевшего там парня, но не придал этому никакого значения и пошел дальше, к выходу. Пострадавший громко и сердито крикнул ему вдогонку: «Господин, вы наступили мне на ногу!» Незнакомец остановился и удивленно переспросил: «Я?» — «Да, вы! Вы наступили мне на правую ногу, а у меня там мозоль!» Тогда тот насмешливо посмотрел на парня и ответил: «Что вы говорите?! Поверьте, я думал, это у вас левая». Затем мужчина быстро направился к выходу, вышел на проспект Независимости, свернул налево. За ним двинулись двое наших агентов, чтобы проследить, с кем он встретится, и взять всех сразу. Но он так ни с кем и не встретился. Агенты арестовали его одного у кинотеатра «Заря».

Что же касается того, другого, с мозолью на правой ноге, его тоже арестовали. Ведь он единственный, кто вступал с незнакомцем в контакт — возможно, случайный, а быть может, и нет. Рядом с его столиком сидели два наших агента: они изображали торговцев кулинарным жиром. Итак, оба подпольщика у нас в руках. Допрос проводил я. С кого мне начать? Давайте начнем с парня с мозолью на правой ноге. Вот об этом что вы думаете?

#img_10.jpeg

— Два небольших круга, — сказал я, взяв в руки кусочек папиросной бумаги, который шеф ловким движением достал из досье на своем столе.

— А ты что скажешь? — Он выжидательно посмотрел на Менеджера.

— Что я могу сказать? То же, что и следователь. Это… два кружочка.

Шеф махнул рукой, словно отгоняя дым.

— В самом деле, это два маленьких круга, — согласился он. — И вполне возможно, что они обозначают лишь два небольших круга, и ничего более. То есть я не исключаю, что в них нет никакого скрытого смысла, ничего конспиративного. Самый обычный рисунок. Возможно, все было вот как: парень, которому наступили на правую ногу, пришел в кафе «Спорт», заказал официанту двойной коньяк и попросил у него черный карандаш. Официант дал парню карандаш, и тот от нечего делать достал из пачки сигарет кусок бумаги и начертил на ней два маленьких круга — вполне возможно, совершенно случайно. С таким же успехом он мог нарисовать два маленьких квадрата или что-нибудь еще. Я не исключаю и диаметрально противоположного: рисунок имеет определенный скрытый смысл, который нам пока что неизвестен. Но давайте рассмотрим события в их логической последовательности. Как я вам уже сказал, наши агенты появились в кафе «Спорт» намного раньше восемнадцати пятнадцати — времени, указанного в анонимном письме. И, ожидая, пока появится запечатленный на фотографии незнакомец, внимательно наблюдали за происходящим. Они, конечно, заметили и парня, у которого, как оказалось, на правой ноге мозоль. Агенты видели, как он вошел и сел за столик в глубине зала у большого зеркала, как заказал двойной коньяк и попросил черный карандаш. Впрочем, все детали вы уже знаете. Сделав этот рисунок, он в какой-то момент наклонился и понюхал его. Понюхал или даже попробовал на зуб. Этого наши агенты не смогли рассмотреть — в проходе как раз остановились два посетителя. Один из двоих «коммерсантов», повторяю, немногим позже арестовал парня, предварительно убедившись, что он вступал в контакт, пусть случайный, с человеком, изображенным на фотографии.

Когда наш агент и задержанный парень вышли из кафе «Спорт», рисунок остался лежать на столике, но его захватил с собой другой «коммерсант». Нет, ничего не могу сказать, парень не испугался, когда его задержали, только сказал: «Не понимаю». И добавил: «Я буду жаловаться!» Да, еще попросил у агента разрешения завязать шнурок на правом ботинке. Откуда такое спокойствие? Или он мастерски конспирирующийся преступник, или в самом деле невиновен и потому совершенно невозмутим?

Ладно, оставим пока этот вопрос и перейдем к конкретным фактам. Итак, свой рисунок он нюхал или пробовал на зуб, как я уже говорил. Возможно, это нервный тик. А может быть, тут что-то другое. Например, есть люди, которые обожают нюхать свежую типографскую краску или женское белье. Это доставляет им особое удовольствие.

Рисунок — два маленьких круга — парень оставил на столе (забыл или сознательно оставил, чтобы он не попал нам в руки?). Так вот, этот рисунок захватил другой «торговец кулинарным жиром». Что же касается незнакомца, чьей фотографией мы располагаем, то, как вам известно, наши агенты дали ему возможность выйти из кафе «Спорт», свернуть на проспект Независимости и наконец возле кинотеатра «Заря» арестовали его. Даже пикнуть не успел!

А теперь, чтобы вы не потеряли нить, вернемся к парню с двойным коньяком и рисунком. После ареста его доставили сюда. На нашей машине, находившейся в двух кварталах от кафе «Спорт». В пути он был спокоен, даже хладнокровен. Только когда проезжали Почтовую площадь, он оглянулся и посмотрел на часы — возможно, на то была своя причина. Впрочем, когда агент спросил, не свидание ли у него, парень ответил, что никакого свидания у него нет и на часы он посмотрел машинально. Сначала его отвели в небезызвестную вам комнату на третьем этаже и велели подождать. Но прежде, чтобы не повторять ошибок, парню приказали снять костюм, белье, ботинки, часы, выдали ему другую одежду, а его вещи тщательно обыскали. Вот все, что обнаружили у него в карманах.

Шеф стал брать со стола по одной вещи арестованного и, показывая, называть их.

— Пачка сигарет. Осталось девять штук, значит, недостает одиннадцати, а также папиросной бумаги, на которой, как я вам уже доложил, он нарисовал два маленьких круга. Вот его паспорт со всеми данными: фамилия, имя, отчество, имя матери. Возраст тридцать два года — точнее, полных тридцать один. Холост, по роду занятий — служащий, домашний адрес: улица Победы, 120-а. Вот еще удостоверение сотрудника Бюро путешествий и туризма «Гермес», где он работает в настоящее время. Ножнички для ногтей. В бумажнике только деньги. Кошелек с мелочью. И ничего, за что можно было бы зацепиться. Ничего ценного для следствия! К сожалению.

— А другие улики? Какие сведения о нем собраны? Что дал обыск на квартире?

— Сделали все возможное, причем немедленно, — ответил шеф. — Как только его доставили к нам. Никаких улик! Обыск положительных результатов не дал. Его квартира находится на первом этаже, собственно, это комната с отдельным входом и туалетом. Обычное холостяцкое жилье. В течение часа были опрошены соседи по дому, сослуживцы… Все твердят одно: человек спокойный и безобидный. Ни служба безопасности, ни полиция никогда им не интересовались. До сих пор не давал никаких поводов подозревать его не только в подрывной деятельности, но и в том, что взгляды его представляют хоть малейшую угрозу режиму.

Через два часа после ареста я его допросил. С ходу показал ему фотографию и объявил, что его соучастник уже рассказал нам об их встрече в кафе «Спорт». Парень спокойно ответил, что он понятия не имеет, о чем речь, что они с тем господином никакие не соучастники и что их встреча в кафе «Спорт» была чистой случайностью. Я спросил, о чем они говорили, когда тот человек наступил ему на ногу. Без запинки он повторил диалог. Слово в слово. Диалог на первый взгляд совершенно невинный.

Все подробности я пока что сознательно опускаю, потому что хочу, чтобы вы сначала представили себе ситуацию в общих чертах. Вы, очевидно, уже поняли, какую ловушку я ему приготовил. Наши агенты слышали их разговор, не пропустили ни одного слова. Но я притворился, будто ничего не знаю. Мне важно было посмотреть, будет ли он излагать все, как было на самом деле, или внесет какие-то изменения. Во втором случае мы бы имели против него совершенно конкретные улики. Затем я показал ему вот эти кружочки на папиросной бумаге и спросил, что они обозначают. Увидев в моих руках рисунок, он не удивился и ответил: «Да ничего не обозначают. Это только то, что вы видите: два маленьких круга. И не думайте, пожалуйста, будто за ними что-то кроется. Я их нарисовал от нечего делать. С таким же успехом я мог бы нарисовать два небольших квадрата, два ромба или еще что-нибудь». А я сказал, что это нелишне проверить: ведь не исключено, что эти на первый взгляд такие безобидные кружочки — на самом деле закодированный план расположения двух складов, снабжающих оружием противников режима. Парень рассмеялся и, посмотрев мне прямо в глаза, сказал: «Я человек лояльный».

Тут я закричал, якобы потеряв самообладание: «Для режима лояльный человек — это ничто! Ноль! Все люди делятся на тех, кто за режим, и на тех, кто против него. Чтобы быть врагом режима, вовсе не обязательно выступать против него. Достаточно не поддерживать режим, не заниматься созидательной деятельностью на его благо. В нашей политике мы руководствуемся суровым законом: „Кто не с нами, тот против нас“».

Парень отвечал мне очень вежливо, но, боюсь, мне не удалось его сдвинуть ни на миллиметр. Думаю, ни к чему теперь излагать все детали допроса. Сосредоточимся на главном. Арестованный до конца сохранял абсолютное спокойствие. Под конец он потребовал очной ставки с тем, другим. Я пообещал ее тут же по окончании допроса. Все это время я поддерживал связь с Центром, то есть с того момента, когда я доложил о деле «Кафе „Спорт“» и передал сведения о задержанных. В Центре весьма заинтересовались этим делом. О ходе операции и результатах допросов я им постоянно докладываю по телефону. Около десяти вечера я снова вызвал парня и спросил, не имеет ли он что-нибудь добавить к сказанному. Он ответил: «Нет, сообщил все, что мог». Тогда я сказал: «А у меня для вас новости. Завтра рано утром на машине службы безопасности вас повезут в столицу. Ваш соучастник уже отправлен туда. Таково распоряжение Центра. Больше я этого дела не касаюсь. Ваша очная ставка, видимо, состоится в Центре».

Не сказал бы, что это его очень обрадовало. Наоборот, всем своим видом он дал мне понять, что его раздражает эта волокита. И даже пробормотал что-то вроде того, что, мол, его страдания только начинаются. Я приказал его увести…

— Значит, завтра утром его переведут в Центр? — поинтересовался Менеджер.

— Да, и повезете его туда вы. Как это делается, вам известно. Выедете рано. Вам ведь нужно поспеть в одиннадцать десять на паром.

— Микрофильмы готовы! — сообщил по селектору заведующий фотолабораторией. — Мы все проявили, получилось великолепно. Можете посмотреть.

— Наверняка дождь будет, — сказал Менеджер.

Впрочем, я не расслышал, возможно, он сказал: «Вряд ли дождь будет».

— Ты что-то сказал?

— Я выдал метеорологическую справку: будет дождь.

— Да брось ты!

— Почему? Ты что, возражаешь?

Я громко захохотал.

— Слушай, с чего это вдруг тебе такое в голову взбрело? Жарит как в печке, с ума можно сойти! Облака на небо если и набегают, то совсем легкие, прозрачные, как женское нейлоновое белье. Разве из таких дождь пойдет?

Менеджер махнул рукой. Сначала я подумал, что он отгоняет муху. Но никакой мухи не было — стало быть, он просто отмахнулся от меня.

— Ну и духота! — сердито заговорил он. — Заметьте: середина сентября, для этого времени такая духота — явление совершенно противоестественное. Верно?

— Менеджер абсолютно прав, — сказал парень из кафе «Спорт». — Не сочтите за дерзость, но я тоже считаю, что эта духота не к добру. Мне кажется, ливня не миновать…

— Два — один! — воскликнул я. — Ваша взяла!

Все время идем со скоростью сто десять. Курю и размышляю над формулой, услышанной от шефа: «Кто не с нами, тот против нас». Режим — это демаркационная линия. По одну сторону приверженцы режима, по другую — противники. Как два противоположных берега, а между ними — пропасть.

— Если нам не повезет, — сказал Менеджер, — я хочу сказать: если пойдет дождь, то мы наверняка опоздаем.

— А я все думаю об этой жаре. Не нравится мне она. Коварная жара! Наверняка дело кончится хорошим ливнем.

— Если начнется гроза, на шоссе все пойдет вкривь и вкось! Еще один затор — и мы потеряем уйму драгоценного времени. Ведь, чтобы случайно не задеть кого-нибудь, нам придется сбавить скорость.

— Это точно, — согласился я. — В дождь сто десять уже не выжмешь.

Менеджер поправил кепку, то и дело сползавшую ему на глаза, и низко склонился над рулем. Можно подумать, будто в жизни у него ничего больше не было, кроме этой дороги. Но иначе и нельзя при таком-то движении.

У парня, сидящего между нами, было такое отсутствующее выражение лица, словно ему вкололи транквилизатор. Может, он просто дремлет и потому так расслабился, даже правый глаз прикрыл.

С того самого момента, как закрутилась следственная машина, парень автоматически очутился на противоположном берегу. Он не смог доказать, что он сторонник режима. Да, не смог. Значит, он против. Он враг режима, а следовательно, и мой враг…

— Только дождя нам не хватало, — заметил парень, посмотрев сначала на меня, потом на Менеджера. — Шоссе станет скользким, как лед.

— Я весь взмок, — пожаловался Менеджер.

— А у меня, — сказал я, — рубашка прилипла к спине, словно лейкопластырь, а резинка трусов так и врезается в тело — хоть вой!

— Да, и руки липкие, будто их жиром смазали, — заметил парень.

Я представил, как он поднимает правую, а может, левую руку и говорит шефу: «Я человек лояльный». Все они с этого начинают. Во всяком случае, большинство из них на первом допросе в службе безопасности только и делают, что твердят: «Я человек лояльный». Прикидываются невинными младенцами, будто не понимают, что «лояльность» ровным счетом ничего не значит. «Лояльность», как правило, оборачивается против тебя самого. Давно пора издать закон против всех этих «лояльных граждан», не способных привести конкретных доказательств своей верности режиму и примеров своей созидательной деятельности на благо режима. Да, этот закон должен предусматривать наказание за оправдательные аргументы вроде «Я человек лояльный», потому что лиц, довольствующихся безучастным созерцанием происходящего, надо просто поставить вне закона, и все.

На 133-м километре Национальной-40 Менеджер опять достал жвачку и предложил нам. Я охотно взял. Меня давно мучила жажда, во рту пересохло, и я уже подумывал попросить у него пластинку, но он меня опередил. А вот парень на этот раз отказался.

— Нет, спасибо! Вы уж не обижайтесь. В прошлый раз она прилипла к предпоследнему зубу наверху, с правой стороны. А он меня…

— …беспокоит, и когда в дупло попадает холодная вода или пища, то ты лезешь на стенку от боли, — закончил Менеджер. — Помню-помню. Слышал, как ты откровенничал с моим коллегой!

Впервые я увидел шефа семь лет назад. Тогда меня только-только взяли в службу безопасности на испытательный срок, а уже через пять месяцев зачислили в штат следователем. Рекордный срок! Обычно в штат переводят года через три. В приказе из Центра о моем утверждении я с гордостью прочел: «Принимая во внимание исключительные способности и рвение, проявленные во время испытательного срока, а также беззаветную преданность режиму…» Так вот, о шефе: с первой же встречи я понял, какая это незаурядная личность, и с тех пор его влияние стало для меня определяющим. Я даже перенял у шефа логику мышления.

Я никогда не забуду его напутствия в тот решающий час, когда мы, восемь следователей, выдержавших испытание, принимали присягу: «Помните, что для нас, работников службы безопасности, существует особая философия. Согласно этой философии, люди делятся не на хороших и плохих, честных и воров и тому подобное. Эти туманные категории — не что иное, как пережиток прошлого. Следователь службы безопасности признает только один критерий в оценке человека: активная поддержка режима. Конечно, это упрощение, но оно весьма ценно и для службы безопасности в целом, и для каждого из вас в отдельности. В этом упрощении залог процветания страны и спокойствия ее граждан. Чем меньше работает ваша мысль, тем вы счастливее, тем полезнее для режима! Мыслить и рассуждать — это опасность номер один. Никаких сомнений, никаких мудрствований! Повторяю и подчеркиваю: единственное, чем должен руководствоваться следователь службы безопасности в своей работе, — это благо режима!»

Меня страшно взволновали эти слова. Помню, было это после обеда, в июне — если быть точным, одиннадцатого июня. За обедом я съел целый килограмм черешен, но даже урчание в животе не ослабило моего восторга. В какой-то момент на глаза навернулись слезы, и я тут же снял темные очки, приобретенные специально, чтобы носить на службе. Если бы я их не снял, шеф, конечно, не заметил бы моих слез.

— Может, музыку послушаем? — предложил Менеджер. — Сейчас двенадцать минут одиннадцатого. До половины двенадцатого «Музыка для всех».

— Прекрасная идея!

Я склонился над приемником, а минуты через две — слишком много было помех — мне удалось поймать передачу. Услышав яростный грохот, Менеджер оживился.

— Эти современные ритмы прямо у меня в крови. Сколько порыва, сколько страсти!

— А я эту вашу модную музыку не понимаю. Ни уму, ни сердцу! — решительно заявил парень и тут же искоса посмотрел на Менеджера, словно испугавшись своей смелости.

— Молодец! — подбодрил я его. — У каждого свое мнение. Кстати, я совершенно с тобой согласен. К черту все эти модерновые, заумные, а вернее — безумные ритмы! А тебе какая музыка нравится?

— Больше всего люблю старинные романсы.

— Браво! — восторженно воскликнул я. — У нас, можно сказать, вкусы совпадают.

— Как вы думаете, когда мы попадем в столицу? — спросил парень.

— Сейчас прикинем… Паром отправляется в одиннадцать десять. Путешествие по морю продлится часа два с половиной. Примерно в половине второго, самое позднее — без четверти мы съедем с парома, и еще часа три на машине. В пять — в начале шестого будем на месте.

— Прекрасно! Тогда, может быть, еще сегодня успеем уладить все дела в Центре. Как освободимся, приглашаю вас с Менеджером пропустить по рюмочке в каком-нибудь ночном клубе. В столице, как известно, ночью самая жизнь. Уверен: мы втроем сможем отлично провести время.

— Значит, ты уверен, что тебя отпустят? — спросил я. — Прямо сегодня?

— Конечно! Я же ни в чем не виноват. Того господина я прежде в глаза не видел, и вряд ли на очной ставке он станет утверждать противоположное. А если и попытается, я быстро выведу его на чистую воду. Поверьте, как только мы попадем в Центр, это недоразумение рассеется.

Возражать я не стал. Молчал и Менеджер, наверняка слышавший каждое слово. Протянув руку к зеркальцу, я поправил букетик.

Ни с того ни с сего Менеджер расхохотался. Что это с ним? Я ничего смешного вокруг не замечал. Мы даже не разговаривали — долгое время ехали молча.

— Ты чего? — удивился я.

— Посмотри налево… Рефрижератор! — простонал он, не переставая хохотать.

Ну и что? Рефрижератор как рефрижератор. Такой серебристой краской обычно красят самолеты. Мы шли почти впритирку.

— Объясни наконец, что тебя так рассмешило в этом рефрижераторе?

— А ты не видишь, что на нем написано? Тут я увидел огромную надпись по борту:

МОРОЖЕНАЯ РЫБА

ФИРМЫ «ПОСЕЙДОН» —

СВЕЖЕЕ, ЧЕМ В МОРЕ

— Как вам это нравится? — спросил Менеджер. — «Свежее, чем в море»! Забавно, не правда ли?

И опять разразился хохотом.

— Да, реклама весьма оригинальная, — сказал парень из кафе «Спорт». — Хотя, если уж на то пошло, ничего смешного я не нахожу.

— Ну и ладно! У вас свое мнение, у меня свое! — примирительно сказал Менеджер. — Кстати, вспомнил, жена просила купить в столице свежей рыбы, у рыбаков в порту. А еще… комбинацию.

— Какую комбинацию? — спросил я.

— Да увидела в журнале рекламу новых комбинаций, поступивших в продажу в столице. Дала мне адрес магазина, я его куда-то в карман засунул, надеюсь, еще не потерял. Кто его знает, в чем секрет этих комбинаций?.. Хоть бы не забыть, а то беда!

— Не волнуйтесь! — сказал парень из кафе «Спорт». — Я вам напомню. И про рыбу, и про комбинацию…

— Ну спасибо, ты очень любезен. Значит, не сомневаешься, что в Центре тебя в два счета отпустят?

— Конечно, отпустят! Ведь за мной никакой вины. В Центре наверняка сразу поймут, что меня арестовали по ошибке. И даже принесут свои извинения.

— Не исключено, — заметил я.

Как только мы миновали указатель с отметкой 214, Менеджер повернулся и сказал:

— Черт-те что происходит с двигателем! Свернем на обочину, надо поглядеть.

Я остался в машине, чтобы не оставлять парня одного. Менеджер исчез под капотом.

— Ну почему нам сегодня так не везет? — проворчал я. — То и дело застреваем! Так мы и вправду не успеем на паром.

— О пароме можешь теперь забыть, — мрачно отозвался Менеджер, весь перемазанный маслом.

— Ты что, шутишь?! — сказал я и выскочил из машины.

— Не горячись! — ответил Менеджер. — Трамблер накрылся.

— Черт побери! — Я со злобой стукнул кулаком по крылу машины.

— Все, влипли! То-то я гляжу, двигатель барахлит… Теперь все ясно: дело в трамблере.

— А ну-ка, дай я взгляну…

Менеджер подошел к сидевшему в машине парню, а я склонился над мотором и копался довольно долго, не меньше десяти минут.

— Ты прав, — сказал я, закончив осмотр. — Так мы далеко не уедем… Кто бы мог подумать, что пробьет крышку трамблера?

— Уже без пяти одиннадцать… Через пятнадцать минут паром отчалит, и нам придется ждать до завтрашнего утра.

— Ну, чего молчишь? — обернулся я к парню.

Он даже не шелохнулся — только смотрел на меня какими-то овечьими глазами. Я не хочу сказать, что они были такими же невинными, как у овцы, просто взгляд был уж очень тупой.

— А что говорить? — пожал он плечами. — Мне-то больше всех не везет.

Не прошло и пяти минут, как показался автоинспектор на мотоцикле и остановился рядом с нами.

— Что здесь происходит? — спросил он строго и полез в сумку, собираясь, видимо, зафиксировать нарушение. Но прежде он каждого из нас смерил подозрительным взглядом.

— Трам-блер, — четко, по слогам, произнес Менеджер.

— То есть? — недоуменно спросил автоинспектор, точно впервые в жизни услышал слово «трамблер».

— У нас пробило крышку трамблера, — вежливо объяснил я, стараясь сохранять самообладание. — И мы не можем двинуться с места.

— Неужели? — Автоинспектор посмотрел на нас так, словно мы были не люди, а какие-то фантастические существа, скажем — динозавры.

Он закрыл сумку и собрался ехать дальше, но вдруг почему-то передумал, слез с мотоцикла и, слегка размявшись, подошел к Менеджеру.

— Ну и жара сегодня! — сказал он. — Трамблер, говорите? А ну-ка, дайте я взгляну!

— Попробуйте! — охотно разрешил Менеджер. — Надеюсь, вы не думаете, что мы остановились посреди шоссе ради собственного удовольствия?

В эту минуту на мотоцикле загудел радиотелефон. Инспектор взял трубку.

— Так точно, я на двести четырнадцатом… Нет, ничего серьезного… Частник с поврежденным трамблером. Что? Столкновение на триста пятом? Есть! Выезжаю немедленно! — Инспектор повернулся к нам. — Связывайтесь с аварийной службой. Чем скорее вы уберете отсюда машину, тем лучше!

Вскочив на мотоцикл, он скрылся в облаке выхлопных газов.

Все попытки остановить попутную машину оказались тщетными.

— Еще бы! Кому охота брать такую ораву? — буркнул Менеджер.

— Да не в этом дело! — сказал следователь. — С этими патлами и бакенбардами у тебя слишком подозрительный вид. Кстати, я давно хотел спросить, ты часто бываешь в парикмахерской?

— Значит, все из-за меня? Ты к этому клонишь?..

Тут завизжали тормоза, и рядом остановился грузовик.

— Вам в порт? — спросил водитель.

— В порт. На паром, — ответил Менеджер. — Но теперь мы все равно опоздали.

— Что у вас?

— Трамблер.

— Я тоже один раз застрял. В феврале месяце. Навалило снегу на полметра. У меня два свободных места. Третий, к сожалению, лишний.

— Не пойдет! — угрюмо отозвался Менеджер.

— Видишь ли, мы — одна компания. Расставаться неохота, — добавил следователь.

— Ну тогда прощайте! — крикнул водитель грузовика и нажал на газ.

Оставалось два выхода: либо тащиться до города пешком, а это пять километров, либо сесть на автобус. До ближайшей остановки пришлось идти почти четверть часа. Там путешественники остановились и стали ждать. Машину, разумеется, они закрыли, а чемоданы взяли с собой.

Пока ждали автобуса, прошло еще минут пятнадцать. А ждали-то напрасно! Автобус был битком набит, и водитель показал рукой, что взять не может.

— Зря время теряем! — сказал Менеджер. — Берите чемоданы — и вперед!

Только он один сохранял присутствие духа. То и дело острил, рассказывал анекдоты… Но его попытки поднять настроение ничего не дали. Парень из кафе «Спорт» все сокрушался, что эта неприятная история теперь не кончится к вечеру, как он ожидал, и придется пережить еще одну беспокойную ночь. Следователь злился, то и дело отпуская крепкие словечки.

— Надо же! Влипли как последние дураки! — ворчал он. — И надо было этому чертову трамблеру сломаться почти у самого порта!

— Да не ной ты! — прервал его Менеджер. — Так не бывает, чтобы все шло гладко от начала до конца. Благодари бога, что не случилось чего похуже. Скажем, столкновения или пожара.

— Ишь ты, какой философ выискался!

— Я реалист. Предположим, в нашем путешествии, кроме машины и парома, предусмотрен еще и пеший маршрут. Не отставайте, ребята!

На 217-м, километрах в двух от города, они наткнулись на бензоколонку. Справа от входа находилась телефонная будка. Рыжий веснушчатый парень, окинув их хмурым взглядом, отсчитал телефонные жетоны.

— Войдем в будку все вместе, — предложил Менеджер. — Ничего, поместимся! В тесноте, да не в обиде.

Оставив чемоданы у будки, они с трудом втиснулись в нее, заполнив до отказа пространство в полтора квадратных метра.

— И кому же выпадет честь говорить с шефом? — спросил следователь. — Кто сообщит ему новости?

— Какое это имеет значение? Все равно кто.

— Если это не имеет значения, то я с огромным удовольствием передаю слово тебе. Ты все уладишь. Как настоящий менеджер!

Шефа в кабинете не оказалось. Им велели не класть трубку.

В будке было невыносимо душно. Дышать нечем. Все трое обливались потом. Залетевшая оса кружила над ними, отчаянно жужжа. Все ждали, кого она выберет.

— Алло! Кто говорит? — вдруг отчетливо раздался в трубке голос шефа.

— Это я, Менеджер.

— Что случилось? Насколько я понимаю, до столицы вы еще не добрались. Надеюсь, он от вас не сбежал.

— Да нет. Он здесь, рядом. Я звоню из телефонной будки, в двух километрах от порта. Мы опоздали на паром. Вышел из строя трамблер. На двести четырнадцатом Национальной-сорок.

Шеф молчал. «Ну, сейчас начнется!» — подумал парень.

— Черт возьми! Что же прикажете теперь доложить в Центр? Ведь вас там ждут к вечеру!

— А мы чем виноваты? Так уж получилось. Кто мог такое предвидеть?

— Где вы сейчас находитесь?

— Я уже говорил, в двух километрах от города. На двести семнадцатом. Около бензоколонки. А парень вместе с нами, в будке.

— Что собираетесь делать?

— Будем искать авторемонтную мастерскую. Починим машину и утром в шесть двадцать — на паром. Если, конечно, не поступит других распоряжений.

— Не поступит.

— А с ним что делать? Может, на время ремонта его оставить в городском управлении службы безопасности?

— Исключено! — отрезал шеф. — Ты меня слышишь? Исключено! Ни местную службу безопасности, ни полицию ни в коем случае не ставить в известность! Это дело сугубо секретное. Я получил устное распоряжение, что о нем должны знать только мы и Центр. Так и передай своему коллеге!

— Хорошо. Но ведь не тащить же его в мастерскую?

— Остановитесь в гостинице. Возьмите трехместный номер. Только чтоб не на первом этаже, а то он, чего доброго, выпрыгнет в окно. Понятно? Да, и чтобы номер обязательно был с ванной и туалетом. Слышишь? Непременно!

— Понял! С ванной и туалетом. Думаю, найдем.

— Не сомневаюсь! Там много гостиниц. Снимете номер, наиболее подходящий с точки зрения безопасности, и, как устроитесь, тут же позвоните мне.

— Кому из нас оставаться с парнем, а кому искать мастерскую?

— Решайте сами. Мне все равно.

Шеф положил трубку, и они вышли из будки.

— Шеф явно не в восторге от наших новостей, — заметил Менеджер.

— А ты думал, он обрадуется и бросится нас поздравлять? Так кто пойдет искать мастерскую?

— Ремонт — это всегда стихийное бедствие. Я понимаю, что ты, как, впрочем, и я, хотел бы остаться в гостинице.

— Тогда давай бросим жребий…

Следователь наклонился и поднял с газона несколько камушков. Заложил руки за спину, а затем вытянул вперед правый кулак.

— Чет или нечет? Говори! — обратился он к Менеджеру.

Менеджер, немного подумав, решительно сказал:

— Нечет!

— А вот и нет! Проиграл! Смотри, четыре. Значит, я остаюсь, а ты занимаешься ремонтом. Очень сочувствую.

— Что делать! Мне всегда везет. Но возражать не приходится. Проиграл — значит, проиграл. Правда, сначала надо добраться до города и разыскать гостиницу. Трехместный номер с ванной и туалетом, кроме первого этажа.

Давно уж я столько не ходил пешком. Целых пять километров… На работу я езжу в автомобиле. Он у меня маленький, спортивный. А после бесконечных допросов для пеших прогулок не остается времени, да и настроения нет. Единственный променаж по кабинету, когда допрашиваешь подследственного. У меня привычка ходить вокруг стола — видимо, нервное, — но, кстати, для дела полезно: подследственных это сбивает с толку, и они быстрее раскрываются.

Итак, потные, грязные и смертельно уставшие от столь непривычного марш-броска, в полдень, в самый зной, мы наконец дотащились до привокзальной площади. Для тех, кто въезжает в этот город по Национальной-40, он начинается у привокзальной площади. С двумя фонтанами в центре, окруженная высокими деревьями, преимущественно эвкалиптами и акациями, площадь выглядит довольно живописно. Правда, называется она не Вокзальной и не Железнодорожной, как можно было бы предположить. Название вылетело у меня из головы, но помню, что с железной дорогой оно не имеет ничего общего.

— Все это еще цветочки, — заметил Менеджер. — Думаю, мы помыкаемся, прежде чем найдем трехместный номер с ванной и туалетом.

— Неужели и тут не повезет?

— Вряд ли… Сезон, гостиницы переполнены. И если номер не забронирован, то, боюсь, рассчитывать не на что.

— Тогда, чтобы не таскаться взад-вперед с чемоданами, пусть один идет на поиски, а остальные подождут.

— Ладно! — согласился Менеджер. — Побудьте здесь, а я пройдусь по гостиницам. А вдруг сразу повезет?

Мы уселись на скамейку почти в самом центре площади. Чемоданы я тоже поставил на скамейку. Но минут через десять подошел какой-то мрачный господин, и чемоданы пришлось убрать, чтобы освободить ему место.

На площади царит оживление. Опаздывающие на поезд пассажиры с трудом пробираются сквозь толпу только что прибывших. Многие, как это обычно бывает, приехали на вокзал в последнюю минуту… Подкатывают такси и выгружают пассажиров и багаж. Люди плачут, смеются, встречаются и прощаются, толпа бурлит. Клокочущий, пульсирующий кусочек жизни.

Только на самой площади пять гостиниц. А в близлежащих переулках, наверно, и того больше.

— Думаю, номер найдется, — сказал я парню. — Смотри, сколько здесь гостиниц. Уж не знаю, какими надо быть неудачниками, чтобы и на этот раз фортуна повернулась к нам спиной.

— Сомневаюсь. Дело ведь не только в фортуне. У нас ведь определенные требования. Следовательно, задача усложняется. Надо исходить из того, имеются ли в наличии свободные номера со всеми удобствами.

Какой-то мальчишка вертелся неподалеку, держа в руках сложенные веером расчески. Я подозвал его и купил одну. Сегодня утром я в спешке забыл расческу.

— Пора привести себя в порядок, — сказал я, проводя расческой по волосам.

Парень улыбнулся. Потом наклонился, поднял с дорожки камушек, подбросил его несколько раз и аккуратно положил на то же самое место.

— Что-то Менеджер задерживается! — сказал я со вздохом.

Через некоторое время мы увидели, как он выходит из гостиницы «Модерн» и разводит руками.

— Первая попытка закончилась неудачей, — догадался я.

— На площади еще четыре гостиницы. Возможно, в одной из них номер все-таки найдется.

— Я бы с удовольствием выпил чего-нибудь. Меня как-то мутит. Жарко, да еще и устал, перенервничал. Ох, уж эта авария!

— Так, может, в бар сходим? Вон напротив, на углу.

— Нет, подождем Менеджера. А то он будет нас искать.

Долго ждать Менеджера не пришлось. Вскоре он появился в дверях «Вокзальной» и опять развел руками.

Третьей на очереди была гостиница «Большая национальная». Там он пробыл несколько дольше. Наконец вышел и направился к нам, подавая какие-то знаки.

— Слава богу! Номер есть, — сказал он. — А то я уж начал беспокоиться. Правда, не трехместный, а двухместный, но это ничего. Сейчас туда поставят третью кровать. Говорят, места там достаточно. Все остальное нас вполне устраивает: этаж последний, седьмой, ванная и туалет есть.

— Тогда пошли, — сказал я. — Умираю, хочу пить. Чего-нибудь холодного!

Менеджер взял свой чемодан. Я хотел взять второй, но парень меня опередил.

— Надеюсь, вы не будете возражать?

— Конечно, нет.

— Ваш номер семьсот семнадцатый, — сказал дежурный администратор. — Мы уже поставили третью кровать, надеюсь, вы будете довольны.

— Можно идти? — спросил следователь.

— Конечно! Правда, белье мы не успели поменять. Я уже говорил господину, что номер освободился всего пятнадцать минут назад. Так что вам повезло!

— Постели нам пока не нужны, — заверил администратора Менеджер. — Ложиться не собираемся.

— Тем не менее горничная уже поднялась, чтобы все приготовить.

— Скажите, пожалуйста, а в номере есть телефон? — спросил следователь.

Администратор резко повернулся к нему и с достоинством произнес:

— В «Большой национальной», господин, телефоны есть во всех номерах. Наш отель располагает собственным коммутатором. На восемь каналов!

— Ну и отлично! — заулыбался Менеджер. — А если вы еще пришлете в номер три бутылки холодного апельсинового сока, все будет вообще идеально.

— Ты хоть бы у нас спросил! — укоризненно сказал следователь. — Может, мы не станем пить апельсиновый сок.

— Нет, я буду! — оживился парень из кафе «Спорт». — Если бы еще негазированный…

— Понял! Два с газом, один — без, — подытожил администратор.

Номер был немного темноват, зато просторный. Единственное окно выходило во внутренний двор, вымощенный большими плитами светло-коричневого цвета. Прямо под окном начинался карниз, идущий вдоль всей стены вплоть до пожарной лестницы, которая вела во двор.

Как только они втроем зашли в номер, Менеджер и следователь все быстро, но внимательно осмотрели. А парень, пока они этим занимались, стал в углу, справа от двери; наклонившись, завязал злополучный шнурок на правом ботинке. Когда распрямился, закружилась голова. «Вернусь из столицы, обязательно проверю давление», — подумал он и прислонился к стене.

Тем временем сотрудники службы безопасности подошли к открытому окну и стали тщательно осматривать карниз. Ширина его была сантиметров двадцать пять. Сможет ли по нему пройти человек на высоте седьмого этажа?.. Потом заглянули в ванную. Дверь на ключ не закрывалась. Сверху оконце — маленькое, как иллюминатор, даже кошка не пролезет. Менеджер так и сказал:

— Даже кошка не пролезет.

Горничная, очень пикантная брюнетка, принесла сок. На вид ей было не больше восемнадцати.

— Я сама вызвалась принести, ведь мне еще нужно перестелить постели.

Покачивая бедрами, она подошла к столику у окна и, поставив на него бутылки, принялась менять простыни и наволочки. Когда она наклонилась, в вырезе платья показалась грудь — два небольших круга.

Менеджер и следователь стояли у двери и тихо переговаривались. Девушка зашла с другой стороны кровати и снова склонилась над постелью. Увидев два маленьких круга, парень подумал о своем: «Она, наверно, сходит сейчас с ума… В семь на почтамте меня не было, дома она меня тоже не застала. Откуда ей знать, что со мной стряслось…» Он невольно взглянул на грудь девушки еще раз. Потом увидел на платье под мышкой пятно от пота, и ему стало противно.

Менеджер раздал бутылки с апельсиновым соком.

— Если вам что-нибудь понадобится, я всегда к вашим услугам, — сказала горничная, выходя в коридор.

— По-моему, это намек, — заметил следователь.

— Господа, к моему глубочайшему сожалению, я должен покинуть ваше общество! — сказал Менеджер. — Я не могу больше терять ни секунды!

Он одним махом опорожнил бутылку. Так торопился, что пролил немного на пол.

— Итак, — сказал я, нарушая затянувшееся молчание, — я сижу на стуле, как пришитый, а ты маячишь у меня перед глазами. Что же дальше? Чего мы ждем?

Парень стоял возле тумбочки между нашими кроватями и пытался вытащить ящик, который застрял и не выдвигался.

— Ждем, когда позвонит Менеджер, — сказал он, справившись наконец с ящиком. — Уж двадцать минут прошло, а он не дает о себе знать. Видимо, не может найти мастерскую.

— Действительно, он может позвонить с минуты на минуту. Хуже нет бесконечного ожидания. Может, во что-нибудь сыграем, чтобы убить время? В карты? В шахматы?

— В карты я не играю. Раньше был заядлым картежником, но вот уже три года, как бросил. А вот в шахматы сыграл бы с удовольствием. Только есть ли они здесь?

— Думаю, найдутся. А нет — попросим принести из соседнего кафе.

Я позвонил администратору, и он обещал прислать шахматы в номер.

Через некоторое время мы уже расставляли фигуры. Мне досталось играть черными.

Как только мы закончили первую партию — он объявил мне мат уже на шестом ходу, — раздался телефонный звонок.

— Это Менеджер! — воскликнул парень.

Я взял трубку.

— Слушаю! Как дела? С мастерской все в порядке?

— Какая мастерская?! Вы что, спятили? — раздался в трубке визгливый женский голос.

— Госпожа, что вам угодно?

— А вам?

— Оставьте меня в покое! Какой номер вы набрали?

— Разве это не семьсот седьмой?

— Нет.

— Куда же я попала?

Я раздраженно бросил трубку, не желая дольше слушать эту болтовню.

— Я думал, это Менеджер, — сказал парень.

— Нет. Он, бедняга, наверно, все бегает в поисках мастерской. Да никуда он не денется — рано или поздно позвонит.

Вторую партию он начал, как и положено победителю, блестящей атакой.

— Честно говоря, я не ожидал встретить такого партнера.

— Да что вы, я уже давно не садился за шахматы. И вообще, всегда играл так — от случая к случаю.

— Если ты будешь продолжать в том же духе, я не выиграю ни одной партии.

Немного подумав, я сделал ход конем.

— Это что за ход? — Он наморщил лоб. — Вы что-то затеваете!

— Ничего я не затеваю. Просто пошел наугад.

Телефон зазвонил опять.

— Алло! Это я! — раздалось в трубке. — Звоню из мастерской, как договаривались. Скоро поедем за машиной и притащим ее сюда. Когда вернемся, позвоню и расскажу, как обстоят дела.

— Ладно. Мы в порядке, играем в шахматы. Что это у тебя там за грохот?

— Что за грохот?.. Ты меня удивляешь! Это же ремонтная мастерская, а не больница, где на каждом шагу таблички «Соблюдайте тишину!».

— Ваш ход, — сказал парень и большим пальцем коснулся шрама под ухом.

— М-да! Задал ты мне задачу…

— Ну, какая там задача! Эту партию я, считайте, проиграл.

— А ты не преувеличиваешь? К чему этот пессимизм?

— Не утешайте, дела мои плохи. Вы же видите, какие у меня потери.

Тоном профессора, ставящего диагноз, я заявил:

— В самом деле, положение у тебя сложное. Но не отчаивайся. Ведь в шахматах, как и в любви, прогнозы не всегда сбываются. До последнего не знаешь, как все обернется.

Он улыбнулся. Но улыбка вышла какая-то вымученная.

— Что касается любви, я согласен. Но шахматы — другое дело. Впрочем, попытаюсь собрать силы для последней атаки.

— Прекрасно! Это смелое решение можно только приветствовать!

И, словно желая подчеркнуть свое одобрение, взял правую ладью — был мой ход — и со стуком переставил.

— А мы сделаем вот так! — воскликнул парень. И пошел оставшимся у него конем.

— Да, тут следует подумать! — Теперь была моя очередь наморщить лоб. — Противник предпринимает отчаянные попытки, чтобы перегруппировать силы, изменить их равновесие в свою пользу. Но нет, врасплох он нас не захватит! Мы дадим ему достойный отпор!

— Посмотрим-посмотрим, как вы будете действовать. Это интересно.

— У меня своя тактика. Смею заверить, тебя ожидает сюрприз.

— Приятно слышать, что вы так уверены в себе, — сказал парень, доставая пачку сигарет. — Закурим?

Какую-то долю секунды я непонимающе смотрел на него, затем взял сигарету.

— Спасибо. Вон какие крепкие ты куришь! Итак, пойдем пешкой. А почему бы и нет!

Партию выиграл следователь.

— Я же говорил вам, что проиграю, — вздохнул парень. — Это было ясно с самого начала.

— Наконец-то и мне повезло! Счет: три — один. Ну как, продолжим?

— Можно.

— И знаешь, давай-ка еще выпьем чего-нибудь холодненького. А то жара замучила.

— С удовольствием. Я бы выпил еще бутылочку апельсинового сока.

— Как в прошлый раз? Мне газированный, тебе — нет?..

Он поднял трубку и попросил соединить его с баром.

Они уже начали новую партию, когда раздался стук в дверь.

— Наконец-то! — обрадовался следователь. — А они не очень-то расторопны. Будем надеяться хотя бы, что бутылки из холодильника.

Он встал, порылся в карманах пиджака, но ключ оказался в правом кармане брюк.

Вошла горничная, та самая, которая меняла постели. На этот раз она еще сильнее покачивала бедрами.

— Я вызвалась принести ваш заказ, — сказала она. — В баре сейчас полно народу. Только не подумайте, к бармену, к этому юнцу, я совершенно равнодушна. Меня волнуют больше зрелые мужчины.

Девушка поставила бутылки на столик и придвинула его к игрокам. Держа в руке поднос, она склонилась над шахматной доской.

— Как мне нравится эта замысловатая игра! — сказала она, кокетливо поправляя волосы.

— Не такая уж она замысловатая, — заверил следователь.

— Правда? А скажите, вы к нам надолго?

— Хм! Как получится.

— Вот бы кто-нибудь научил меня играть в шахматы! Это так красиво! Мне вообще нравятся игры. Безумно люблю играть.

На губах девушки промелькнула двусмысленная улыбка.

— Третий лишний! — отрезал следователь.

Они опять склонились над шахматной доской.

Девушка с минуту постояла, а потом, обидевшись, что на нее не обращают внимания, пошла к двери; теперь бедра покачивались уже не так вызывающе.

Следователь подождал, пока горничная отойдет на достаточное расстояние и не сможет услышать, как щелкнет замок. Затем встал и дважды повернул ключ.

Они уже начали шестую партию. Пока что трижды выиграл парень из кафе «Спорт», дважды — следователь.

— Итак, после этой партии или будет четыре — два, или счет сравняется, — сказал следователь, передвигая пешку.

— Если мне удастся сохранить самообладание, то на этот раз моя возьмет.

— Что значит «сохранить самообладание»? Не понимаю. Ты выглядишь совершенно спокойным.

— Однако это не совсем так. Когда очень хочешь выиграть, все время делаешь необдуманные ходы.

— Вот уж не сказал бы, что ты играешь необдуманно. Ты прирожденный шахматист. Вполне мог бы учить других.

— Вы о горничной?

Следователь, собиравшийся пойти конем, поднял голову.

— А что, красотка в твоем вкусе?

— Недурна. Но знаете, когда она перестилала постели, я заметил под мышкой пятно от пота. И все — она перестала для меня существовать. Терпеть не могу, когда у женщин белье не совсем чистое.

— О, тут я с тобой солидарен! — сказал следователь и сделал ход конем.

Зазвонил телефон.

— Это опять Менеджер! — воскликнул следователь, поднимая трубку. — Ну, какие новости? Что там с нашим трамблером?

— Плохо.

— То есть?

— Придется повозиться. К тому же здесь очередь. Да еще выяснилось, что дело не только в трамблере. Нужно отрегулировать зазоры в клапанах, сцепление и так далее.

— Вот это номер!

Из трубки явственно доносился шум.

— Я останусь здесь, — сказал Менеджер. — Как закончится ремонт, подъеду на машине прямо к «Большой национальной». А оттуда — сразу на паром, потому что работы здесь на всю ночь.

От досады следователь так стукнул кулаком по столу, что зазвенели бутылки.

— Говорю тебе, ремонт продлится всю ночь, — продолжал Менеджер. — Это как пить дать.

— Черт побери!

— Если не везет, то это надолго! Уж я-то знаю…

— И что теперь?

— Что теперь? Я же сказал: остаюсь в мастерской. Если у них не стоять над душой, они и до завтрашнего вечера не сделают. А ты можешь поступать, как заблагорассудится. Шефу я позвоню.

На этом разговор закончился. Рассерженный следователь подошел к окну, потом к двери, затем опять вернулся к окну и открыл его.

— Погода прямо чудо, — сказал он, вздохнув. — Ну что ты будешь делать! Менеджер говорит, ремонт на всю ночь!

Оставив окно открытым, он вернулся к шахматной доске.

— Чей ход?

— Ваш.

— Я буду играть стоя. Тебя это не раздражает?

— Нет. Почему это должно меня раздражать?

— Мне что-то не сидится.

Не прошло и трех минут, как следователь прервал игру.

— Нет настроения, — вдруг сказал он и оттолкнул ногой стул.

— Поверьте, я вас понимаю.

— К тому же мне нужно в туалет! — буркнул он. — А ты встанешь у двери! И чтоб без сюрпризов!

Парень поднялся и застыл в нерешительности. Следователь уже вышел в ванную, но вернулся и закрыл окно. Потом опять удалился, а парень встал у полуоткрытой двери.

— Не молчи! — раздался голос из ванной. — Говори что-нибудь, чтобы я тебя слышал и знал, что ты здесь.

— А что мне говорить?

— Неужели сам не можешь придумать? Пой государственный гимн!

— Что-что?

— Пой!

— У меня слуха нет.

— Это не имеет значения, мы не в концертном зале. Давай-давай. Только громко, чтобы мне было слышно.

Парень запел государственный гимн, допел до третьего куплета, пропел припев, а дальше забыл слова и начал сначала.

— Слушай! У меня идея! Гениальная идея!

— Вас что, в туалете осенило?

— Еще бы! Самые блестящие идеи всегда приходят в туалете.

— И что это за идея?

— Прогулка по городу! — громко сказал следователь и спустил воду.

Парень из кафе «Спорт» молча смотрел, как следователь выходит из ванной, застегивая брюки.

— Прогулка по городу! — повторил следователь. — Ну как тебе моя идея?

— Ваша идея… мне кажется весьма оригинальной.

Следователь рассмеялся.

— А я думал, она тебе покажется подозрительной.

— Подозрительной? Это еще почему?

— Как раз в силу своей оригинальности. Ну что, согласен? Если не хочешь — предложение снимается, и никакой прогулки не будет.

— Я готов!

— Ну и отлично, а то я здесь просто задыхаюсь! Да тут еще Менеджер со своими новостями: мол, ремонт продлится всю ночь. Представляешь, почти сутки сидеть в этом паршивом семьсот семнадцатом номере!.. Э-э, нет! Но пока мы вдвоем, вся ответственность за тебя лежит на мне. И я надеюсь, ты не сыграешь со мной плохую шутку. А?

— Я вообще шутить не мастер.

— На всякий случай должен тебя предупредить: я четырежды занимал первое место в соревнованиях по стрельбе из пистолета. Так что, если и надумаешь, далеко тебе не убежать.

— Ничего я не надумаю.

— Ладно! Больше к этому возвращаться не будем. Мое дело — предупредить… Впрочем, я не собираюсь тебя насиловать. Чем гулять по принуждению — лучше уж вообще не выходить. И наручники я на тебя надевать не стану. Где это видано: таскать человека по городу в наручниках?

— К чему такое многословие? Если бы я не хотел идти, то так бы и сказал. Ваша идея мне нравится. У меня нет абсолютно никаких возражений.

Следователь погасил сигарету и сказал:

— Давай условимся: прогулка будет длиться ровно час. Думаю, часа вполне достаточно.

— Ладно, час так час.

— Прекрасно! Первое, что нам надо сделать, — сказал следователь, отпирая дверь, — это побриться. Сразу почувствуем себя лучше.

— Прикажете побрить еще раз? — Парикмахер склонился надо мной и произнес это таким заговорщическим тоном, будто спрашивал: «Марихуаны не желаете?» Или: «Ну а как насчет Лолиты?»

Когда он нагнулся, его горячее дыхание защекотало мне шею. Влажное и горячее, как те салфетки, которые он, закончив брить, положит мне на лицо, чтобы освежить кожу.

Я вздрогнул, ощутив это дыхание. Пахнуло мятой, и от этого запаха мне стало тошно.

Возле раковины в зеленоватом пластмассовом стаканчике стояли веточки мяты. Брея меня, он то и дело отрывал по листику и жевал. А затем сплевывал на пол из мраморной крошки, причем так яростно, будто плевал кому-то в лицо. И сразу же отрывал следующий листик.

Не выношу запаха мяты. У меня на нее аллергия. А еще этот зеленоватый стаканчик, весь в полузасохшей пене, напоминающей застарелый крем на торте или слюну, которую забыли вытереть. К этому стаканчику парикмахер то и дело прикасался своими вымазанными в мыльной пене пальцами.

— Ну так что, будем бриться еще раз? — переспросил он.

Мне захотелось послать к черту и его самого, и бритье, но, сам не зная почему, я передумал.

— Ладно! — сказал я без особого энтузиазма. — Раз уж вы так настаиваете, брейте.

— Чудесно! — воодушевился парикмахер, как будто я сообщил ему нечто чрезвычайно приятное.

И какими-то уж слишком вычурными движениями он принялся натачивать бритву.

— Только осторожно! — предупредил я. — У меня кожа очень чувствительная. Ее порезать так же легко, как папиросную бумагу. Одно неловкое движение — и уже кровь. А я не выношу крови!

Парикмахер изобразил на лице кривую усмешку, которая отчего-то напомнила мне скомканную визитную карточку. Я заметил прилипший к его нижним зубам листик мяты, и меня опять затошнило.

— Ну что вы! Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказал он таким тоном, словно проклинал меня и одновременно успокаивал. — Все говорят, у меня легкая рука!

— Неужели? — Я изобразил удивление. — А я и не заметил. Большое упущение с моей стороны! Ну, раз так, и впрямь беспокоиться нечего.

Парикмахер продолжал точить бритву, напевая какую-то песенку. Слов я не разобрал. Впрочем, не очень и вслушивался.

— Ну и жарища сегодня! — Парикмахер сердито глянул на меня, словно я отвечал за погоду.

— Что вы сказали? Ах да, сегодня жарко… очень жарко.

Он посмотрел на меня как на идиота.

— Жарко — не то слово, — язвительно заметил он. — Жа-ри-ща страш-шная!

— Ну ладно-ладно, — поспешно согласился я. — Как вам больше нравится. Пусть будет «страшная».

Две или три минуты парикмахер молчал, и я уж решил, что репертуар его иссяк, но не тут-то было!

— Знаете, что я вам скажу? — Он опять перешел на заговорщический шепот. — Ваш пиджак… Почему бы вам не снять пиджак? Легче будет.

Я опешил. Потом рассердился.

— Послушайте, как вас там, пиджак я снимать не буду. Мне лень. Понимаете, лень! То снимай, то надевай! Вы, как я вижу, заканчиваете, так о чем разговор?

— Нет-нет! — заволновался парикмахер. — Не торопите меня, прошу вас! Не надо торопить! Всему свое время!

Я не ответил. Своей неуемной болтовней он меня довел до белого каления. Единственный выход — не обращать на него никакого внимания и стоически молчать, не давая повода для продолжения разговора. Ничего лучшего мне в голову не приходило.

Но парикмахер и не собирался оставлять меня в покое. Помолчав с полминуты, он начал опять:

— Я с ума схожу от этой жары! Просто немыслимо!

Он расстегнул две верхние пуговицы, кроме той, что на воротнике рубашки. Обнажилась грудь, заросшая длинными рыжеватыми волосами, вся мокрая от пота.

Ого, да у него медальон… Золотой? Может, золотой, а может, и нет… Я пытался разглядеть, что там на медальоне, но не смог. Сперва мне показалось, что два голубя. Но, присмотревшись, я решил, что это цыплята.

— Ваш приятель мудрее вас! — нашептывал парикмахер, надраивая мне правую щеку. — Видите? Снял пиджак и сидит себе преспокойненько. А вы… Такой упрямец!

Что ему ответить? Не стану же объяснять, что снимать пиджак мне нельзя ни при каких обстоятельствах, пусть даже я растаю от жары. Согласен, жара невыносимая, а что поделаешь? И всему виной мой «приятель». Вон он, сидит как ни в чем не бывало и, ожидая своей очереди, листает иллюстрированный журнал. Но если «приятель» вдруг бросится к выходу, мне придется выхватить пистолет. А пистолет у меня в пиджаке, в левом внутреннем кармане.

Если бы я мог все объяснить парикмахеру, он, наверно, понял бы меня. Но поскольку это невозможно, то мне оставалось лишь позволить ему рассуждать о моем пиджаке до тех пор, пока ему самому не надоест.

Когда мы зашли в парикмахерскую «Искренность», все четыре кресла были заняты, и мы остановились в нерешительности. Остаться? Пойти в другую парикмахерскую? Пока мы топтались на месте, освободилось одно кресло, первое справа. Тип с бритвой, что-то жуя (я еще не знал, что это мята, если б знал, сразу ушел бы), вопросительно посмотрел на нас.

— Кто из господ сядет первым? — спросил он.

Пошел я.

Неподвижно сидя в кресле, я, конечно, все время следил за парнем. В зеркале во всю стену мне был хорошо виден каждый его жест. В общем, ничего подозрительного. Пока… Сидя за низким овальным столиком, он лениво перелистывал лежавшие на нем журналы. Иногда зажигал сигарету. Теперь он курил чаще, чем раньше. Иногда бросал рассеянные взгляды в окно, на проспект Ветеранов. Рассеянные ли?

Погладил кошку, вертевшуюся у него под ногами. Провел по спине тыльной стороной ладони, и кошка легла на пол кверху лапами. Тогда, видно, он дернул ее за усы — кошка зашипела. Свой пиджак парень снял и беспечно бросил на стул рядом. Вроде ничего подозрительного. Но можно ли быть в этом уверенным на все сто процентов? А что, если он пока обдумывает, как сбежать от меня? Выберет удобный момент и бросится к выходу: скользнет, как ртуть, и смешается с толпой, растворится в людском потоке на проспекте Ветеранов… Конечно, я не мог поручиться, что он не замышляет ничего подобного. А значит, нельзя ни на секунду спускать глаз с него, вернее, с его отражения в зеркале.

— Нет, я сойду с ума от этой жары! — простонал парикмахер и расстегнул на рубашке четвертую и пятую пуговицы. Затем перепачканной в пене рукой потер себе грудь и живот до пупка. А возможно, и пупок тоже.

— И не говорите! — отозвался я. — У вас в городе ужасная жара.

Дурак, зачем я это сказал? Парикмахер будто только и ждал этого.

— У нас в городе? — переспросил он. — Вы хотите сказать, что вы нездешний?

«Нет». — Я отрицательно мотнул головой.

— И ваш приятель тоже?

«Да», — кивнул я.

— И что же вас привело в наш город? Бизнес?

«Да». — Я кивнул опять.

— И какой же?

Нет, от него так просто не отделаешься!

— Я коммивояжер, — сказал я. — Приехал сюда по делам.

— Коммивояжер?! — воскликнул парикмахер, будто услышал нечто сенсационное: скажем, приехал командир космического корабля или укротитель хищных зверей.

— Вам это кажется странным? — спросил я.

— Нет, что вы! Просто очень мило. — И взмахнул рукой, словно хотел поймать бабочку. — Знаете, когда-то я тоже мечтал стать коммивояжером. Но стал простым парикмахером.

— Не расстраивайтесь. У вас еще вся жизнь впереди.

— О, вы меня вдохновляете! — воскликнул парикмахер и опять сделал то же грациозное движение. — Мы с вами понимаем друг друга с полуслова, и мне это очень льстит.

— О нет! — испугавшись, прервал я его. — Вы преувеличиваете.

— А что именно вы рекламируете?

В эту минуту, сам не знаю почему, мне вдруг вспомнилось дело «Туалетная бумага».

— Туалетную бумагу.

— А-а… — разочарованно протянул парикмахер.

— Предмет первой необходимости! — торжественно провозгласил я, решив немного поиздеваться над ним. — Туалетная бумага составляет основу цивилизованного общества!

— Ладно, не надо меня агитировать, — хмуро прервал парикмахер. — Лучше скажите, как быть с вашим пиджаком? Снимете вы его наконец или нет?

Я сделал ему знак наклониться. Он повиновался.

— Открою вам одну тайну, — заговорщически прошептал я. — В левом внутреннем кармане у меня пистолет. Совсем крохотный. Но он мне может понадобиться в любой момент. Вы меня понимаете?

— Понимаю, что вы надо мной издеваетесь! — сказал парикмахер с досадой в голосе и, надувшись, замолчал.

Вот так я наконец избавился от надоевшей мне болтовни. Зато ко мне прицепилась противная желто-зеленая муха. Она садилась то на правую щеку, то на левую и лакомилась пеной. Я поднял руку, чтобы прогнать ее, и вдруг увидел в зеркале, что парень следит за мной из-за «Иллюстрированного еженедельника». Ведь он взглянул на меня именно в тот момент, в ту самую секунду, когда я поднял руку. Значит, и он за мной исподтишка наблюдает. Это показалось мне подозрительным. Наверняка готовит мне какой-то сюрприз. Впрочем, я ничем не выдал своей тревоги, не показал, что заметил его взгляд. Но бдительность усилил. Правда, внутренне не мог не улыбнуться, представив, что бы началось в этой уютной и очень респектабельной «Искренности», если бы мой «приятель» вдруг бросился к выходу, а я за ним — с салфеткой на шее, с намыленной щекой и пистолетом в руке.

Свежевыбритые, мы вышли из парикмахерской и остановились на тротуаре. Не у самой двери, а чуть правее.

Полуденное солнце безжалостно слепило глаза. Пока мы сидели в парикмахерской, глаза отвыкли от яркого света. Жалюзи там были опущены, и непривычное для сентября солнце, свирепствовавшее на улице, проникало в зал, словно сквозь фильтр, превращаясь в мягкое, нежное сияние.

— У тебя кровь на шраме, — сказал я ему. — Под ухом.

— Правда? Я и не заметил, как он меня порезал.

Парень прикоснулся к шраму пальцем. Очень осторожно.

— Он небось и сам не заметил. Куда уж там, за болтовней!

Парень объяснил мне, что очень бережет свой шрам: кожа в этом месте такая чувствительная.

— К счастью, у меня хорошая кровь, — добавил он. — Сразу свертывается. Кровотечения никогда не было.

— Все это весьма любопытно. Но вернемся к повестке дня, иначе говоря — к нашей прогулке. В нашем распоряжении целый час.

Парень удивленно посмотрел на меня и заметил:

— Уже не час. Бритье у нас отняло минут двадцать.

— Это не в счет! Прогулка только начинается. Сейчас пять минут третьего. Значит, увольнительная у нас с тобой до пяти минут четвертого.

Кажется, он остался доволен.

— Тем лучше, — сказал он. — Итак, начнем?

— Минутку. Начать — дело нехитрое. Но с чего? У тебя есть какие-нибудь предложения?

— В общем, нет. Честно говоря, я и города толком не знаю. Был здесь всего раза три, да и то проездом.

Тогда я предложил ему пойти куда глаза глядят.

— Думаю, это самое лучшее решение. Пошли прямо! Куда все, туда и мы. Доверимся течению.

— Прекрасно! — обрадовался парень. — Это мне нравится. Прогулка без обязательной программы. Так заманчиво — идти куда глаза глядят! Меня всегда влечет неизвестность.

— Вот-вот! — подхватил я. — Мне ведь тоже этот город практически незнаком.

«Искренность» находилась в доме номер сто пятнадцать на проспекте Ветеранов. Мы двинулись в направлении уменьшения номеров — к центру города.

Шли не спеша: торопиться было некуда. Движение становилось все интенсивнее. К вечеру здесь невозможно будет проехать.

Парень шагал справа от меня. Что мы делали? Да ничего особенного. Что можно делать, гуляя по городу, когда нет никаких забот и обязательств.

Во-первых, мы разглядывали витрины. Останавливались возле всего, что привлекало наше внимание, подолгу стояли у ярких витрин, например с женскими шляпками или хозяйственными товарами. Прислушивались к разговорам, комментировали их. Увидев женскую шляпку, украшенную, цветными перьями и потому похожую на большую птицу, я сказал:

— Гениально! Как раз для карнавала!

Парень согласился:

— Да-да, надевшая ее наверняка получит приз за оригинальность.

Шли мы очень медленно. Прогулка ради прогулки, без определенной программы и конкретной цели.

Незачем описывать, по каким улицам мы проходили, где именно останавливались, о чем разговаривали. Не дойдя до начала проспекта, мы свернули влево, на бульвар Акаций. Затем пересекли Театральную площадь и вышли на проспект — названия не помню, не обратил внимания. Потом долго петляли какими-то улочками и вдруг опять оказались на проспекте Ветеранов, где-то около дома номер пятьдесят пять или пятьдесят семь. Не долго думая, мы пошли дальше, к центру.

И конечно же, мы ни на минуту не умолкали. Обсуждали разные темы — не только смешные женские шляпки. Например, девушек, проходивших мимо, или кинофильмы.

Почти полчаса ушло у нас на то, чтобы добраться до пересечения проспекта Ветеранов и Триумфального проспекта — это был уже центр города. Там мы простояли довольно долго, наверное минут десять, потому что на перекрестке столкнулись автобус и такси, и это событие собрало толпу зевак. Мы тоже подошли и стали с любопытством слушать перепалку водителей. Напряжение все нарастало. Обмен любезностями наверняка привел бы к драке, не вмешайся полиция. В самый критический момент всегда почему-то появляется полиция и портит зрителям все удовольствие.

Впрочем, толпа — в том числе и мы — не торопилась расходиться. Но вскоре публикой занялся один из полицейских, и все сразу заторопились по своим делам.

Ледок в наших отношениях постепенно таял. Прогулка, вначале носившая характер чисто формального мероприятия, мало-помалу сблизила нас. Толчком к этому послужил разговор, который обычно заводят мужчины, когда им нечего делать, — разговор о женщинах.

На Университетской площади мы остановились у киоска. У парня кончились сигареты. Пока он отсчитывал деньги, я оглянулся и увидел наконец нашего агента. Он стоял у витрины, примерно в двадцати метрах от нас, и делал вид, будто внимательно ее рассматривает.

— Господа! К моему глубочайшему сожалению, я должен покинуть ваше общество! — сказал Менеджер таким тоном, будто произносил речь на многолюдном митинге. — Я не могу больше терять ни секунды!

И залпом выпил свой апельсиновый сок. Так торопился, что немного пролил на пол.

— Вечно со мной так! Если не держу в руках руль или револьвер, руки дрожат, как при болезни Паркинсона. Но вы, я думаю, меня извините.

Он вытер носовым платком потное лицо, потом шею. Осторожно переступил через лужу на полу и открыл дверь.

— Пожалуй, лучше, если ты позвонишь шефу, — сказал ему следователь. — Не стоит звонить отсюда. Ведь разговаривать придется через коммутатор гостиницы, а здешнему персоналу вовсе не обязательно знать, что мы из службы безопасности.

— Ладно! Я позвоню из автомата и доложу, что мы сняли номер в «Большой национальной». Ну а теперь — полный вперед! Найду мастерскую, доставим машину и посмотрим, что там за напасть такая с этим трамблером. Наверняка пробило крышку или конденсатор. А может, обгорели контакты? В общем, я тебе позвоню из мастерской, когда договорюсь о ремонте. Вот незадача! Черт меня дернул сказать «нечет» вместо «чет»! Сидел бы себе спокойно в номере, а то бегай по жаре, разбирайся с этим проклятым трамблером… Везет же некоторым!

Он вышел в коридор так стремительно, что, если бы в это время мимо 717-го номера проходил бармен, Менеджер наверняка выбил бы у него из рук поднос с напитками. Но ничего подобного не случилось. Напротив, закрыв за собой дверь, Менеджер как-то вдруг утратил всю свою прыть и медленным шагом направился к лифту. В холле посреди коридора он остановился и некоторое время пристально рассматривал какое-то диковинное растение в горшке. Потом так же неторопливо пошел дальше.

Подойдя к лифту, Менеджер нажал кнопку и стал терпеливо ждать, пока лифт освободится. Но он все время был занят. Ждал Менеджер минут пять, а может, и дольше. В другой ситуации он стал бы возмущаться или спустился бы пешком. Но сейчас на его лице не было ни малейшего раздражения. Он остался невозмутимым даже тогда, когда на четвертом этаже в лифт вошла госпожа, надушенная такими крепкими духами, что в тесной кабине стало нечем дышать.

Менеджер не спеша пересек просторный холл «Большой национальной», вышел на улицу, купил сигареты в киоске на углу и, перейдя улицу, направился к бару «Шесть пальцев», находившемуся как раз напротив гостиницы. Если сесть за столик у окна и смотреть на «Большую национальную», то очень хорошо видно всех, кто входит в гостиницу и выходит из нее.

В глубь зала Менеджер не пошел, а облюбовал себе место возле широкого окна, где уже сидел какой-то человек, пил томатный сок и читал «Городскую хронику» — одну из двух вечерних газет, выходивших в городе. Другая называлась «Вечерние новости». Менеджер подвинул стул и, ни слова не говоря, сел с ним рядом.

— Принесите чего-нибудь выпить! — бросил он официанту, увлеченному разговором с двумя посетителями за соседним столиком и не обратившему на нового клиента никакого внимания.

— Что прикажете? — спросил официант, не двинувшись с места и явно раздосадованный тем, что его прервали.

— Что-нибудь выпить. Скажем, коньяк… Двойной!

Его сосед наклонился к нему и тихо сказал:

— Раз уж ты заказал двойной коньяк, то остается попросить черный карандаш, вытащить бумагу из пачки сигарет и нарисовать два небольших круга.

Менеджер расхохотался.

— Ну, здесь же не кафе «Спорт»! И вообще, не приставай ко мне!

— Какие новости? Все в порядке?

— Полный порядок!

— Ну давай, рассказывай. Я тут чуть не свихнулся, ожидая тебя. Полтора часа торчу у этого окна и все время пью томатный сок. Пожалуй, надо сделать передышку, чтобы не так часто бегать в туалет. Это плохо для дела.

— Конечно! Когда следишь, отвлекаться не положено.

Официант со стуком поставил рюмку на стол.

— Ну что у тебя, рассказывай! — настаивал сосед.

— Погоди, глотну коньяка и расскажу все по порядку. Теперь я свободен до пяти утра и могу себе даже позволить выпить. Это тебе не апельсиновый сок, который я только что пил, или твой томатный…

— Господи, да пей что душе угодно! Коньяк так коньяк. А вот мне нельзя. Служба! Знаешь, я приехал немного раньше времени: забылся и шел на ста тридцати. Я ведь тебе говорил, что уже целых полтора часа торчу в этих «Шести пальцах».

— А мы — на ста десяти. Могли, конечно, выжать и сто тридцать, если не сто сорок, но сам знаешь: сто десять определил шеф, и превышать было нельзя. На двести четырнадцатом километре мы должны были быть минута в минуту.

— А ты заметил, как я вас обогнал, сразу после того, как вы пересекли Национальную-сорок?

— Еще бы не заметить! Я еще послал тебя куда следует, когда ты нас чуть не задел. Если бы я не принял влево — всем бы крышка… Ну так вот, пока все идет как по маслу. Ну а о следователе и говорить нечего.

— Хорошо играет?

— Говорю же тебе, ас! Он с ним обращается так деликатно и нежно, будто ничего не происходит. Тому и невдомек, что это спектакль.

— Значит, все разыграно как по нотам?

— Ну да!

— Посмотрим, как будут дальше развиваться события. Ты дважды позвонишь, затем они пойдут гулять, а уж тогда и я включусь в игру.

— Ага, твой выход позже. Правда, роль у тебя без слов.

— Зато мой пистолет не будет молчать, если до этого дойдет дело.

— Короче говоря, пока работаем без сучка и задоринки. Хотя в дороге у нас была одна неожиданность. Чуть не влипли.

— А что случилось?

— Да понимаешь, я остановил машину на двести четырнадцатом и стал якобы искать поломку в двигателе. И только я объявил, что неисправен трамблер, вдруг появляется автоинспектор. На мотоцикле. Дуб! За километр видно, что дуб. «Что здесь происходит?» — спрашивает он и подозрительно смотрит на нас. Затем лезет в сумку, собираясь записать нарушение. «Трамблер подкачал», — говорю я ему. А этот дурак подходит к машине, чтоб самому проверить. Знаешь, у меня чуть сердце не выскочило из груди. Двести ударов в минуту! Я взглянул на следователя. У него тоже душа в пятках. Конечно, покажи мы ему наши желтые корочки, он бы тут же сбавил свою прыть. Но ведь это значило бы провалить всю операцию. Парень из кафе «Спорт» сразу бы смекнул, что поломки никакой нет. К счастью, в последний момент пришло спасение. По радиотелефону автоинспектора вызвали на триста пятый километр, где произошло какое-то столкновение. И он вынужден был нас покинуть.

— Ну и ну! Кто мог такое предвидеть?

— Как бы там ни было, прокола нам удалось избежать, а это главное. Все пока идет прекрасно. Надеюсь, так пойдет до конца. Я их оставил в семьсот семнадцатом номере. Мы заказали три бутылки апельсинового сока, и я так торопился чинить машину, что даже пролил сок на пол. Нарочно. Ты бы видел эту импровизацию. Теперь они должны играть в шахматы. Если, конечно, парень умеет играть и захочет. Может и отказаться… Тогда они, наверно, разговаривают — о погоде или еще о чем. Следователь ждет от меня первого звонка. Считается, что сейчас я в мастерской. Да, уже пора звонить.

Собеседник Менеджера взял свой стакан с томатным соком — там было чуть меньше половины, — поднял, словно собирался выпить, но сразу же поставил обратно на стол. Даже не пригубив.

— Решающий момент наступит тогда, — сказал он, смотря не на Менеджера, а куда-то в пространство, — когда следователь предложит ему прогулку по городу. Будем надеяться, что парень не откажется. Хотя не исключено. Или заподозрит, что ему устроили ловушку, или у него просто не будет желания гулять. Но это вряд ли.

Менеджер улыбнулся.

— А ничего коньяк! — сказал он, сделав еще два глотка. — Что тебе сказать… Я вполне полагаюсь на следователя. Любо смотреть, как он работает! Все изящно, просто и предельно естественно.

— Интересно, чем же все-таки окончится это дело?

Менеджер не ответил. Он встал и направился к телефону, висевшему справа от туалета. Рядом надсадно, словно токарный станок, гудел допотопный вентилятор.

— Это я! — сказал он в трубку. — Звоню из мастерской, как договаривались. Скоро поедем за машиной и притащим ее сюда. Когда вернемся, позвоню и расскажу, как обстоят дела… Что за грохот?.. Ты меня удивляешь! Это же ремонтная мастерская, а не больница, где на каждом шагу таблички «Соблюдайте тишину!».

Повесив трубку, Менеджер вернулся за столик.

— Все прекрасно! — сказал он. — Играют в шахматы.

— Что еще говорил следователь?

— Спросил, что здесь за шум. Это же надо, совпадение какое: вентилятор над телефоном гудит, словно станок! Парень наверняка сидит рядом со следователем. Он, видимо, слышал шум и теперь уж точно не сомневается, что я в мастерской. Подождем полчаса, и я позвоню второй раз. А тем временем можно пропустить еще рюмочку.

— Я ненадолго отлучусь — минут на десять, может, на четверть часа, — сказал нам шеф, когда заведующий фотолабораторией сообщил, что микрофильмы — что еще за микрофильмы? — уже проявили и он может их посмотреть.

Пока шеф отсутствовал, Менеджер и я оставались в его кабинете. Уйти нам шеф не позволил. Должен признаться, дело «Кафе „Спорт“» меня очень заинтересовало.

Четверть часа удвоилась и почти утроилась. Наверно, микрофильмы и в самом деле оказались интересными. Наконец шеф стремительно распахнул дверь, так стремительно, словно решил хоть на несколько секунд сократить свое опоздание. На пороге он споткнулся.

— Что за черт, сглазили меня, что ли, сегодня? — проворчал шеф. — Все время спотыкаюсь… Да, так на чем мы остановились?

— На пароме, — подсказал Менеджер. — Когда нас прервали, вы как раз говорили о том, что уже сообщили парню из кафе «Спорт», что его переводят в Центр. Следовательно, мы должны выехать утром на машине службы безопасности и успеть к парому, который отправляется в одиннадцать десять. Чтобы завтра же попасть в столицу.

Я увидел, что шеф улыбается и смотрит на нас поверх очков — скорее всего, ненастоящих, с простыми стеклами. Он спустил их почти на кончик носа.

— Да-да, именно это я сказал парню. Но вам я скажу больше: вы выедете утром с заданием к вечеру быть в столице, в Центре, но туда вы не попадете.

Мы удивленно посмотрели на шефа.

— Все очень просто! — продолжал шеф. — Вы не попадете после обеда в Центр, потому что опоздаете на паром. На двести четырнадцатом километре Национальной-сорок машина выйдет из строя. Откажет трамблер. Это предусмотрено планом!

Он подошел к столу, порылся в бумагах, потом снял трубку и хотел было набрать номер. Но не набрал, а стал распутывать скрутившийся телефонный шнур.

— С планом вы детальнейшим образом познакомитесь чуть позже. Ну а теперь я кое-что уточню в том, что рассказывал вам до перерыва. При необходимости можете задавать вопросы. Так вот, как я уже сказал, второй из кафе «Спорт», тот, который изображен на фотографии, был тоже схвачен, с той лишь разницей, что его мы взяли уже мертвым.

Невероятно! Меня так потрясла эта неожиданная новость, что я забыл о сигарете во рту и обжегся. Судя по тому, что мы до сих пор услышали, такое и вообразить было трудно.

— Излагаю события по порядку. Когда арестовали парня, два агента пошли за тем, что на фотографии. Мы не были уверены, что парень, заказавший двойной коньяк, — именно тот человек, с которым он собирался встретиться. Ведь их короткий диалог, когда один наступил другому на ногу, мог быть и случайным, а вовсе не условленным. Возможно, подозреваемый, которого мы знаем только по фотографии, искал контакта не с тем, кого мы арестовали, а с кем-то другим, для нас неизвестным… Так вот, агенты дали ему возможность выйти из кафе «Спорт». Он свернул налево, на проспект Независимости. Шел не торопясь, потом остановился у перехода на улицу Национальной Библиотеки. Постоял у светофора минуты две-три, хотя за это время дважды зажигался зеленый свет и он вполне мог бы перейти улицу. Это тоже показалось агентам подозрительным. Почему не перешел сразу? Чего он ждал? Или кого?

Агенты решили не брать его у светофора — а вдруг здесь к нему подойдет кто-то еще, тот, с кем он должен был вступить в контакт? Кого же он ждал? Парня, заказавшего в кафе «Спорт» двойной коньяк? Возможно, парень должен был выйти из кафе и встретиться с ним во второй раз, если бы мы его не арестовали. А может, он ждал кого-то другого? Наконец этот с фотографии пошел дальше по проспекту Независимости, теперь уже быстрым шагом. Агенты догнали его и, не останавливаясь, зажали с обеих сторон. Приказали следовать за ним. Тот, как ни странно, не удивился, не испугался, как будто знал, что его арестуют, и смирился со своей участью. Сказал только: «Ладно». И больше ни слова! Не прошли они и десяти метров по направлению к машине, стоявшей неподалеку, как задержанный побежал. Наши агенты не стояли, конечно, сложа руки. Они бросились за ним, крича, чтобы он остановился, а не то будут стрелять. Он не послушался и побежал еще быстрее. Тогда один из агентов выстрелил, целясь в ноги. Чтобы взять его живым… Но в это самое мгновение беглец споткнулся обо что-то на тротуаре. Наверно, об камень. Он стал падать, и пуля попала ему не в ноги, а выше. Настолько выше, что он замертво свалился на тротуар у кинотеатра «Заря».

— Несчастный случай, — сказал я.

— Несчастный для службы безопасности! — уточнил шеф, словно я имел в виду что-то другое. — Непоправимый несчастный случай! Но хуже всего то, что при обыске у него ничего не нашли. Ровным счетом ничего! Ни в карманах, ни в подошвах, ни в каблуках… При нем не было никаких документов, по которым можно было бы установить его личность.

— Значит, кто он, нам неизвестно? — спросил Менеджер.

Шеф ответил одними глазами: «Нет». И продолжил:

— Я думаю, не надо вам объяснять, что парню из кафе «Спорт» я ничего не сказал о его смерти. Наоборот, я все время твердил, что его соучастник арестован и мы его допрашиваем. А еще как бы невзначай заметил: мы, дескать, на этом допросе получили весьма интересные сведения. Парень довольно безучастно спросил, что за сведения, и добавил: «Вообще-то, мы никакие не соучастники». Я решил не углубляться в дискуссию и сказал: «Как только закончат очередной допрос, я прикажу привести его и тебя в мой кабинет и устрою вам очную ставку». Парень не испугался. На его лице я не заметил ни малейшего волнения. «Именно этого я и добиваюсь! Я требую, чтобы вы устроили нам очную ставку», — сказал он.

— А вы уже сообщили ему, что завтра мы повезем его в Центр? — спросил я.

— Не торопись! — ответил шеф. — Сначала послушайте, как я вел допрос. Меня, сами понимаете, очень сковывало то, что один из подследственных уже не мог дать мне показаний. К тому же его соучастник — исходить, конечно, следует из того, что он соучастник, — отрицает всякую связь с ним. Обыск на квартире ничего не дал, равно как и опрос соседей и сослуживцев. Я все время консультировался по телефону с Центром. Какое решение принять? Отпустить его? Нет, это исключено. Допросить его не столь деликатными методами, какими я пользовался до сих пор? Можно, конечно, устроить допрос и в иной обстановке. Но Центр строго-настрого это запретил и приказал ввести в действие план.

Ну вот, теперь сделаем небольшое отступление и вернемся к нашему парню. Когда с Центром все было оговорено, я приказал опять привести его сюда — это было полчаса назад — и объявил, что завтра мы переводим его в Центр, в столицу. Потом добавил, что его соучастник, согласно директиве Центра, уже отправлен туда. Следовательно, очная ставка состоится там. Парень опять вел себя очень спокойно. «Зря вы меня мучите! — сказал он со вздохом. — Все равно у вас ничего не выйдет».

Вот и все мои непосредственные, как говорится, личные контакты с парнем из кафе «Спорт». Его отвели в «зал ожидания», и, как мне сообщили, когда я возвращался из фотолаборатории, сейчас он ходит из угла в угол и непрерывно курит. За ним все время ведется наблюдение: скрытая камера фиксирует все его движения.

— Мне не терпится услышать, что это за план, о котором вы говорили, — сказал Менеджер.

— План — детище Центра. Не знаю, кто его автор. Возможно даже, электронно-вычислительная машина. А может, это плод коллективного творчества. Одно могу сказать с полной уверенностью: он гениален. Какой замысел, как все продумано, разработано! Не план, а само совершенство! Да-да, точнее не скажешь! — Шеф подошел к столу и сел в кресло. Немного помолчав, он зажег сигарету и продолжил: — А сейчас я позволю себе еще одно отступление. Зигзагов, правда, многовато, но иначе нельзя. Вы должны четко, во всей объемности представить себе то пространство, в котором будет передвигаться объект. Точнее — мы будем его передвигать. Согласно плану. Рассмотрим исходные данные и решим, уместно ли в данном случае применение плана. Во-первых, у нас имеется письмо, полученное сегодня утром от неизвестного осведомителя. Вы о нем знаете. Само по себе письмо не внушает стопроцентного доверия. Однако человек с фотографии в самом деле появился в кафе «Спорт». К сожалению, взять живым его не удалось.

Этот субъект — назовем его «номер один» — почти наверняка был злоумышленником, чего не скажешь о втором номере. Ведь до сих пор остается вероятность, что встреча в кафе была случайной. Но не менее вероятно и то, что она была условленной, конспиративной. И парень — как раз тот, с которым должен был встретиться номер первый, иными словами — его соучастник. Правда, конкретных улик у нас нет. Да что там — не только конкретных, но и вообще никаких! Такие вот дела.

Долго оттягивать очную ставку нельзя. Парень может заподозрить, что устраивать ее не с кем: либо мы не смогли того арестовать, либо случилось то, что случилось. Повторяю: мы не располагаем совершенно никакими уликами. Можно, конечно, его освободить и установить за ним слежку, но где гарантии, что он от нас не ускользнет? Или допросить с пристрастием — как мы это умеем. Но если он хитер — а это не исключено, — то, видя, что первый номер не появляется, он поймет, что у нас против него нет никаких улик, и станет все отрицать. Или выберет тактику молчания на допросах, даже самых жестоких, пока в итоге мы не получим еще один труп. Видите, сколько здесь нерешенных проблем?

Так вот, для их разрешения Центр и приказывает применить план. Он вводится в действие впервые именно у нас. Впрочем, о существовании плана я знаю давно. Еще в феврале всех начальников местных отделений вызывали в Центр на специальное совещание и познакомили с планом во всех подробностях. Подчеркиваю, впервые план осуществляется на практике, испытывается, оттачивается для применения в будущем. Нам выпала не только большая честь, но и большая ответственность. Уверен, вы меня понимаете! Я не знаю, кто автор или авторы плана. Не исключено, что электронно-вычислительная машина. Но я, кажется, об этом уже говорил. Знаете, план меня по-настоящему увлек. Я то и дело ловлю себя на мысли о нем. Наверно, потому, что именно нам выпала честь первыми его применить. Хотя, видимо, главное все-таки в том, что план поистине гениален. И скоро вы сами в этом убедитесь!

Завтра утром вы отправитесь на нашей машине якобы с заданием к вечеру доставить подследственного в Центр. Он уже в курсе. Я приказал не трогать его до утра. А завтра утром его выведут во внутренний двор к машине. Там и познакомитесь. Будешь делать вид, будто ты просто агент, один из многих в службе безопасности. Запомни хорошенько, это имеет огромное значение. Парень ни в коем случае не должен заподозрить, что ты не просто агент, как Менеджер, а следователь. Будете звать друг друга «коллега». По дороге в порт при случае скажешь парню, что вы договорились вести машину попеременно: до парома Менеджер, а от парома к столице — ты.

С момента вашего знакомства будете проявлять к нему то, что называется «дружеским расположением». Но не переигрывать! Нельзя вызывать у него подозрений. Все должно выглядеть естественно, каждое ваше слово или действие должно быть тщательно взвешено. Будьте осторожны! От вас требуется виртуозная работа. Особое внимание обращайте на мелочи. На первый взгляд этот план может показаться странным, даже очень странным. Если не абсурдным. Но в том-то и сила его. Это словно удар в солнечное сплетение, который наносишь с невозмутимым видом в момент, когда противник ни о чем не подозревает. Такой, внезапный удар доконает его скорее, чем лобовая атака. Итак, излагаю вам весь замысел.

Шеф подошел к радиатору центрального отопления, почти ласково провел по нему рукой и повернулся ко мне.

— Основная нагрузка ложится на тебя, — сказал он. — Сначала вы вдвоем, Менеджер и ты, будете осуществлять план совместно. Незаметно создадите, как я уже сказал, не то чтобы совсем дружескую, но достаточно располагающую атмосферу. А потом ты останешься с парнем один на один, и вся ответственность, следовательно, ляжет на твои плечи. Согласно плану, мы подвергаем задержанного резким изменениям температуры. Объясняю: этого человека арестовали внезапно, когда он преспокойно пил коньяк в кафе «Спорт». Виновен он? Не виновен? Мы не можем с полной уверенностью утверждать ни то, ни другое. Сразу после ареста он попадает к нам, в службу безопасности. Это как бы резкий переход от высокой температуры к низкой. Теперь же ему не дает покоя вопрос: «Что собираются со мной делать в Центре?» Его перевод в Центр должен означать для него, согласно плану, резкое повышение температуры, чему способствует и задушевная обстановка, которую вы создадите: мол, ничего не произошло, обычное путешествие. А затем, когда он наконец попадет в Центр, — опять охлаждение. Вот на что мы делаем ставку!

Скажите, что происходит с трубой, если ее подвергают резким изменениям температуры: нагревание — охлаждение, нагревание — охлаждение? Труба рано или поздно даст трещину! План требует от нас перенесения этого опыта на подследственного. Он — наша труба. Мы подогреваем его, затем резко охлаждаем. А сами терпеливо ждем, пока он дойдет до кондиции. И когда послезавтра парень окажется в столице, он, я уверен, не выдержит и расколется. На первом же допросе! А может, и допроса не понадобится. Из образовавшейся трещины потечет информация, которую иначе мы вряд ли смогли бы получить. Мы ведь не располагаем никакими доказательствами его вины, ибо номер первый по случайному и весьма невыгодному для службы безопасности стечению обстоятельств преждевременно скончался.

— Это грандиозно! — воскликнул я. — План меня все больше и больше захватывает.

— Грандиозно! — подтвердил Менеджер.

— Я рад, что вы это поняли, — сказал шеф. — Думаю, вы также понимаете, что если план будет успешно выполнен, то вас обоих ожидает солидное поощрение. Служба безопасности умеет вознаграждать способных и преданных нашему делу людей.

— Все будет в порядке! — заверил я шефа.

— И вот в чем главный залог успеха: для того чтобы что-то произошло, ничего не должно происходить.

Я посмотрел вопросительно на шефа.

— Простите, пожалуйста, вот это я не совсем понял.

Шеф не торопился объяснять. Достал из ящика стола зубочистку и, не прикрывая рта, принялся ковырять в зубах. Мне стало противно. Будь на месте шефа кто другой, я непременно сделал бы ему замечание.

— Все очень просто. — Он говорил, зажав зубочистку во рту, как сигарету. — Нужна только осмотрительность. Ты будешь играть главную роль, и твоя задача — сделать все для того, чтобы снять напряжение, создать непринужденную обстановку. Если все будет выполнено правильно, успех придет сам собой. Я уверен! Опасность номер один — наигрыш. Все должно выглядеть так, как будто ничего не происходит. Ровным счетом ничего! Если ты этого добьешься, считай, дело сделано. План — не стихия, не буря, что налетает внезапно, все ломает и крушит на своем пути. Нет, это мелкий моросящий дождик, который медленно, незаметно, но зато глубоко увлажняет землю. И вдруг нежданно-негаданно происходит оползень! Именно такой оползень мы вызовем в душе парня из кафе «Спорт». Чтобы он в определенный момент пошатнулся, потерял душевное равновесие и… заговорил.

Разумеется, мы играем вслепую, но в жизни, а тем более в нашей работе, риск неизбежен. Что вам еще сказать? Кажется, я все изложил. Во всяком случае, в общих чертах. Действуйте в целом согласно установкам плана, а в деталях, в частностях импровизируйте, полагаясь на свою фантазию. План — это руководство к действию, можно сказать, основа. На этой основе и творите! Всякого рода технические вопросы решайте сами. Например, как сообщить парню, что якобы вышел из строя трамблер, или чем заняться потом, где гулять в городе, где останавливаться…

Мы, соблюдая конспирацию, забронировали номер в гостинице «Большая национальная». Эта гостиница у нас на особом счету. Номер — семьсот семнадцатый — очень удобен для нашей задачи; он находится на последнем, седьмом этаже. Все подробности мы вскоре обсудим вчетвером. Да-да, вчетвером. Я, вас двое и еще один агент, которого я привлекаю к этому делу. Он поедет отдельно. Пока Менеджер якобы находится в ремонтной мастерской, этот агент будет следить за тобой и парнем из кафе «Спорт» во время вашей прогулки по городу. Кстати, во время предусмотренной планом прогулки ты и должен проявить все свое актерское дарование. Будешь ненавязчиво подчеркивать, что ты тоже человек и ничто человеческое тебе не чуждо. Иными словами, играй роль человека. Повторяю еще раз: очень осторожно, не перебарщивая, как будто он твой приятель. Не надо ничего надуманного, претенциозного. Парень не должен заподозрить, что все происходит по заранее разработанному сценарию…

Разумеется, возможны всякие сюрпризы. Не исключено, что в какой-то момент он попытается бежать. Действуй по обстановке — не мне тебя учить. Наш агент будет начеку. Незаметно следуя за вами, он, если понадобится, придет на помощь. Ни в коем случае нельзя допускать той оплошности, какую мы допустили с его соучастником. Если придется стрелять, цельтесь по ногам. Необходимо взять его живым… Но, что бы ни случилось, план обязательно сработает! Клюнет ли он на твое «дружеское отношение» и проболтается во время прогулки, заговорит ли позже, в Центре, или же попытается бежать — все в нашу пользу. Попыткой к бегству он неопровержимо докажет свою причастность к делу. Ну а тогда, как ни крути, ему придется во всем сознаться. То есть в любом случае мы в выигрыше. Я всегда буду повторять — это гениальный план.

— А не взять ли нам еще по бутерброду?

Мы стояли как раз у витрины кафетерия, когда он это предложил.

— Прекрасная идея, — ответил я.

Парень хотел заплатить, но я его опередил.

— Тебе с сыром или с ветчиной?

— С сыром. Но только в следующий раз плачу я, — сказал он.

— Ладно. В следующий раз угощаешь ты.

У первого перекрестка мы остановились. Был красный свет. Пока мы ждали зеленого, я оглянулся и увидел, что наш «хвост» тоже покупает что-то в кафетерии. Наверняка не бутерброд. Убедившись, что он от нас не отстает, я окончательно успокоился. В случае чего я буду не один.

— Может, выпьем чего-нибудь холодненького? — предложил я. — В нашем распоряжении еще десять минут. Идет?

— Идет! После бутербродов всегда хочется пить. Поэтому я с удовольствием предложу вам охлажденный апельсиновый сок.

— Будь по-твоему! — улыбнулся я. — Предложение принимаю! Только я возьму не сок, а кофе-гляссе.

На противоположной стороне улицы выстроились в ряд кафе под пестрыми зонтиками. На зонтиках рекламы различных марок пива и прохладительных напитков, лезвий, которыми можно бриться бесчисленное количество раз, и тому подобных товаров.

Мы сели за крайний столик в кафе под названием «Прогресс».

Апельсиновый сок без газа был ледяной. Как только он хлебнул его — точнее, выпил одним глотком больше половины стакана, — тут же ощутил спазм в горле. «Только бы не ангина», — сказал он про себя. Потом подумал, что глупо бояться ангины, когда его все больше затягивает в глубокий омут. Как быстро все произошло! Завтра утром он будет в столице. Надо иметь железную волю, чтобы выстоять против зверей и садистов, ожидающих его в Центре.

Сидя на брезентовом раскладном стуле, он смотрел, как следователь неторопливо тянет через соломинку кофе-гляссе. Потом отогнал надоедливую муху, которая, оставив нос следователя, перелетела к нему, и прищурил правый глаз. У него еще с детства была привычка, размышляя над чем-нибудь, прищуривать правый глаз. Собственно, даже не прищуривал, это происходило как-то само по себе. Возможно, нервный тик.

Когда схватка на полу закончилась, он встал, оделся и подошел к зеркалу. В противоположном углу комнаты девушка, уставшая от поединка, неловкими пальцами пыталась застегнуть лифчик.

— Чего это ты там разглядываешь? — спросила она.

— Да у меня шрам под правым ухом. И я гляжу — здесь кровь. Кажется, это чьи-то зубки. Очень острые и безжалостные.

Девушка ничего не ответила. Только засмеялась, будто от щекотки. Затем подошла к кровати и включила ночник. Комната была на первом этаже, и единственное окно, выходящее на улицу, было наглухо задернуто шторой. Иначе какой-нибудь прохожий непременно полюбопытствовал бы, что это происходит там, внутри.

Девушка взяла чулок — другой она уже натянула — и посмотрела на свет.

— Вот несчастье! — вздохнула она. — Петля спустилась. Скажи, милый, а сам ты зачем меня укусил? Значит, я тоже могу кусать тебя. Мы в расчете. Скажи спасибо, что укусила только один раз.

Они договорились о встрече. Это была ее идея — встретиться еще раз в тот же день. Разумеется, он с радостью согласился. Поскольку вечером должно было повториться то восхитительное представление, премьера которого состоялась совсем недавно, между тремя и пятью.

— А сейчас ты куда? — спросил он.

— К портнихе. У меня примерка осеннего костюма. Помнишь ту ткань, бутылочного цвета, — мы ее вместе выбирали на прошлой неделе?.. А ты?

— У меня никаких планов. До понедельника я в отпуске. Пойду прогуляюсь. Поглазею на витрины, посмотрю, что идет в кино… Словом, я еще не решил, куда пойти. Но мне непременно нужно проветриться, прийти в себя.

Они переглянулись, как заговорщики.

— Значит, до встречи? У портнихи я пробуду час-полтора, не больше. Освобожусь где-нибудь в половине седьмого или без пятнадцати. Давай встретимся ровно в семь.

— Давай. На почтамте?

— Ага.

— Договорились! В семь часов на почтамте у окошка «Международная заказная корреспонденция». На этот раз сменим место. А то всегда встречаемся у «Телеграмм».

Она вышла первая. Парень отогнул штору — заметил, что она в нескольких местах прохудилась, нужно зашить, — и выглянул в окно. Девушка как раз пересекала улицу Хризантем по диагонали, затем повернула направо, на втором перекрестке. Нет, не на втором, а на третьем.

Вскоре он тоже вышел из дома и сразу же направился в кафе «Спорт». До семи, до встречи на почтамте, ему надо было выполнить одно поручение. Несложное, но очень ответственное и секретное.

Вполне можно было сесть за один из столиков у входа. Но инструкция предписывала сесть за столик в глубине зала, около большого зеркала, и выставить в проход правую ногу. Так, чтобы кто-то, ему неизвестный, мог, проходя мимо, наступить на нее.

Все складывалось как нельзя лучше. В глубине зала был свободный столик как раз под зеркалом. И вообще народу было немного: посетители заполняли кафе только после восьми.

Он сидел и ждал. Так гласила инструкция: сидеть и ждать. Впрочем, задание этим не ограничивалось: еще он должен был заказать двойной коньяк, достать папиросную бумагу из пачки сигарет и рисовать. Все что угодно. Тот, кого он ждал, должен был появиться где-то между четвертью и половиной седьмого.

С этим человеком он был незнаком. Они узнают друг друга по приметам: столик в глубине зала около зеркала, выставленная правая нога, двойной коньяк, рисунок на папиросной бумаге и — главное — условные фразы. Разговор-пароль, который должен состояться между ними, когда мужчина как бы совершенно случайно наступит ему на ногу.

Парень выучил этот пароль наизусть. Если человек ответит ему слово в слово, значит, он именно тот, с кем ему надлежит встретиться.

Потом надо подождать, пока человек выйдет, повернет налево, по проспекту Независимости дойдет до перекрестка с улицей Национальной Библиотеки и у светофора остановится, поджидая его. А он тем временем рассчитается за двойной коньяк, выйдет из кафе и неторопливо двинется в том же направлении. Так они опять окажутся рядом. Вместе будут переходить улицу, делая вид, будто не знают друг друга; тут-то человек и должен шепотом сообщить ему время и место завтрашней встречи руководителей подпольной организации. Эта важная конспиративная встреча была намечена давно. На противоположной стороне улицы они сразу же разойдутся в разные стороны. И тогда он, ускорив шаг, отправится на почтамт, к окошку «Международная заказная корреспонденция».

В шесть двадцать он стал уже подумывать, что встреча не состоится. Видимо, тот человек не придет… Мало ли что могло случиться. Скажем, возникла непредвиденная опасность… Если его не будет до половины седьмого, то он встанет и уйдет. Организация найдет способ сообщить дальнейшие распоряжения. Но пока об этом рано думать. Ведь у того человека в резерве еще целых десять минут.

Вдруг парень почувствовал, что ему наступили на правую ногу. Хотя он не сомневался, что наступил именно тот человек, которого он ждет, опознать его он должен был в строгом соответствии с полученной инструкцией.

— Господин, вы наступили мне на ногу! — возмущенно воскликнул он.

Незнакомец в замешательстве посмотрел на него, словно не зная, как оправдаться.

— Я? — спросил он.

Пока все правильно. Это «я» было первым отзывом на пароль.

— Да, вы! Вы наступили мне на правую ногу, а у меня там…

— Извините, — перебил его мужчина. — Вы знаете, у меня близорукость, минус три. А в последнее время…

Дальше парень уже не слушал. Это был не тот.

Шесть двадцать пять. Еще есть время… Интересно, он войдет с улицы или уже сидит в кафе? Скорее всего, уже здесь. Наверно, выжидает.

Рассеянным взглядом он окинул зал. Может, это один из трех юношей, обсуждающих фильм «Прелести ночи»? Почему бы и нет? В кафе он может быть не один, а с компанией. Вполне вероятно, что это кто-нибудь из одиноко сидящих посетителей. Или, может, это один из коммерсантов, горячо обсуждающих цены на кулинарный жир. Они все время жестикулируют, что-то пишут в своих засаленных блокнотах, а затем зачеркивают. Вполне вероятно, что их заинтересованная беседа — не что иное, как прикрытие… А вдруг он — один из стариков, украдкой рассматривающих фотографии? Может, фотографии — тоже прикрытие?

Часы кафе «Спорт» показывают 6.29. На его собственных — 6.31. Он не знал, каким верить. Теперь уже незнакомец вряд ли появится. Может, с ним что случилось? А возможно, уже сидя в кафе, он заметил засаду и не хочет идти на контакт.

В это самое время какой-то мужчина вышел из туалета, оставив дверь неприкрытой. Парень не только увидел это, но и учуял. Раздосадованный напрасным ожиданием, он уже хотел было сделать ему внушение, но передумал и ничего не сказал. Мужчина медленно шел между столиками и, проходя мимо, наступил ему на правую ногу. Парень даже вскрикнул от боли.

— Господин, вы наступили мне на ногу! — сказал он и весь напрягся.

— Я? — спросил высокий, невыразительный на вид человек лет сорока, в очках.

— Да, вы! Вы наступили мне на правую ногу, а у меня там мозоль!

— Что вы говорите! — насмешливо отозвался мужчина. — Поверьте, я думал, это у вас левая!

И пошел к выходу. Подождав, пока он выйдет, парень отсчитал деньги за коньяк и поискал глазами официанта. Согласно инструкции, он должен выйти из кафе через две минуты и нагнать того человека на углу проспекта Независимости и улицы Национальной Библиотеки. Но вдруг увидел перед собой лицо одного из торговцев кулинарным жиром. Тот достал из кармана желтое удостоверение, и парню сразу все стало ясно.

Выходя из кафе — агент шел справа, — он вспомнил о рисунке. Все произошло настолько быстро, что он совершенно о нем забыл. Но теперь ему захотелось, очень сильно захотелось, иметь их при себе, эти два кружочка — ее грудь. Нельзя оставлять рисунок на холодном мраморе стола. Нельзя допустить, чтобы его пачкал официант грязной салфеткой, когда будет вытирать стол и сметать окурки.

Парень хотел было попросить агента вернуться, чтобы захватить рисунок, но тут же отказался от этой мысли. Ни к чему рисковать и подвергать опасности и ее, и себя. Увидев рисунок, агент наверняка решит, что эти два круга обозначают шифр, конспиративный план или еще что-нибудь в этом роде. Тогда он еще больше запутается. А если он скажет им, что это грудь, они непременно захотят ее увидеть, тщательно осмотреть, измерить, чтобы убедиться, на самом ли деле все так, как изображено на рисунке: одна поменьше, другая — побольше.

Когда они подошли к турникету, агент прошептал:

— Выйдем вместе, в одном отделении! Придется, к сожалению, потесниться…

Так и сделали. От агента противно пахло — не кулинарным жиром, а потом.

— Нас ждет машина, — сообщил агент, когда они оказались на улице. — На стоянке, в двух кварталах отсюда.

Пошли по проспекту Независимости. Агент все время держался справа. Парень не сразу заметил, что слева появился еще один агент, и теперь он был зажат с обеих сторон. Второй агент, как будто вынырнувший из-под земли, шагал с отсутствующим видом — казалось, он очутился рядом совершенно случайно.

Когда они дошли до первого перекрестка, на противоположной стороне проспекта, около кинотеатра «Заря», поднялась какая-то суматоха.

После столь неожиданного знакомства с агентами службы безопасности его нервы были до предела напряжены. Нужно во что бы то ни стало сохранять самообладание, полный контроль над собой. Как все это понимать? Их раскрыли? Возможно. Но скорее всего — предали. Что случилось с тем, другим? Он убежал? Или его также схватили у выхода из кафе «Спорт»? Парень видел, как мужчина, пройдя между столиками, скрылся за дверью. Наверно, взяли уже на улице. А может, ему удалось бежать.

Вопросы бешеным вихрем проносились у него в мозгу. Как агентам удалось их накрыть? Видимо, службе безопасности все стало известно, и поэтому в кафе «Спорт» была устроена засада. Или случилось еще что-нибудь? Но что именно?.. Идя в сопровождении двух агентов к машине, парень лихорадочно пытался восстановить цепочку событий. А что, если его арест не имеет никакого отношения к встрече в кафе «Спорт» и к их организации?.. Во всяком случае, когда его доставят в службу безопасности, это станет ясно. Необходимо сохранять полное спокойствие. Любой ценой. Иначе он рискует себя выдать. Так часто бывает. Арестовывают человека, имеющего отношение к делу «А», но арестовывают случайно или же привлекают к ответственности по делу «Б», а он теряет самообладание, нервничает и наконец сам сознается, что замешан в деле «А». А в действительности следователь даже не подозревал, что в его руки попал человек, которого они столько времени безуспешно разыскивали.

— Вот мы и прибыли! — сказал арестовавший его агент, останавливаясь у четырехместной машины.

Он сел на заднее сиденье, как ему указали. Рядом сел другой агент.

Машина ничем особым не отличалась. Обычный номерной знак, все самое обыкновенное.

Когда они пересекали проспект Независимости, парень догадался, что его везут в новое здание службы безопасности на Театральной площади. Глядя на это современное строение, можно было предположить, что здесь разместилась дирекция какой-нибудь коммерческой компании, но уж никак не служба безопасности. Когда они проезжали мимо почтамта, парень внутренне содрогнулся, подумав, что, если бы не эта неприятность, он был бы сейчас на почтамте, а не ехал бы мимо в машине под охраной. Стоял бы в зале у окошка «Международная заказная корреспонденция», поглядывая на часы. Он посмотрел в направлении почтамта через плотно закрытое, несмотря на жару, стекло машины. Увидеть бы ее, хоть на секунду! Впрочем, нет. Пусть лучше ее здесь не будет. Если девушка вдруг заметит его в незнакомой машине с двумя неизвестными типами, если увидит, что он не машет рукой, не кивает ей, а сидит неподвижно и даже не смотрит в ее сторону, она испугается, выдаст себя.

Он украдкой взглянул на часы: две минуты восьмого.

— У вас свидание? — насмешливо спросил агент, сидевший справа.

— Что вы?! Какое еще свидание? Просто машинально посмотрел на часы.

Ему стало стыдно, что он чересчур поспешно заверил агента, будто у него нет никакого свидания. Словно отказался от нее, предал. А что он мог ответить? Любой ценой он должен прикрыть ее, оставить в тени. Только бы не впутать в эту историю. Ведь девушка ни о чем не подозревает. Она уверена, что до семи часов он просто бродит по городу, убивая время. Он солгал ей. Но разве можно было сказать правду?

Не доезжая до здания службы безопасности, они свернули и через небольшую арку — небольшую по сравнению с центральной — въехали во внутренний двор. Там стояло еще несколько машин.

— Дальше билеты недействительны! — пошутил первый агент.

Какова бы ни была причина ареста, трудно предвидеть, как будут развиваться события. Служба безопасности, единственной целью и предназначением которой является охрана существующего порядка, — это самая высокая власть в городе, и сила ее безгранична. Если, по иронии судьбы, ты попал к ним в лапы, пусть даже случайно, тебе уже не вырваться.

«Спокойно!» — еще раз скомандовал себе парень, когда машина въезжала во двор.

Агенты повели его к лифту.

— Надеюсь, вы сразу же представите меня вашему начальству, — сказал парень, обращаясь к «коммерсанту».

Ответа не последовало.

Поднялись на третий этаж и остановились в самом конце коридора, у предпоследней двери справа. Агент — не «коммерсант», а другой — распахнул незапертую дверь и ввел парня в комнату, похожую на приемную врача. Предложил ему сесть.

— Хотя это необязательно, — поспешил он добавить. — Как вам угодно.

— Я лучше постою. Некогда рассиживаться. Мне необходимо немедленно увидеть вашего начальника. Я не понимаю, в чем дело. По какому праву вы меня задержали?!

Агент молча посмотрел на него, потом раскрыл журнал, один из многих лежавших на столике около радиатора центрального отопления, и принялся его рассматривать. Второй агент, «коммерсант», оставил их, как только они подошли к двери. Но вскоре опять появился, держа в руках пару ботинок и одежду — костюм и нижнее белье.

— Вам придется переодеться, — сказал он тоном приказа.

Парень хотел было возразить, но передумал. Все равно это ничего не даст.

Пока он раздевался, оба агента не сводили с него глаз.

— И белье? — спросил он.

— Да. И часы тоже.

Он надел белье, которое ему дали. И костюм. Слишком широкие брюки висели мешком, и он показался себе смешным в этом костюме с чужого плеча. Ботинки подошли лучше. Почти впору.

Агенты забрали его вещи.

— Мы ненадолго оставим вас одного, — сказал «коммерсант». — А потом поведем к шефу. Имейте в виду, окно не открывается. Можете не пробовать. Дверь не заперта, но открывать ее мы вам тоже не рекомендуем. Если чего-нибудь пожелаете, то вот в углу над розеткой кнопка.

Они направились к выходу. У двери «коммерсант» обернулся.

— Если хотите в туалет, говорите сразу.

— Нет, мне не к спеху, — ответил парень.

Дверь закрылась, и через некоторое время шаги в коридоре затихли.

Он немного постоял в нерешительности, затем подошел к окну. Створки были закрыты. Смог бы он открыть их изнутри? На окне не видно никаких приспособлений, которые мешали бы ему открыться. Но, возможно, там пропущен ток высокого напряжения, возьмешься за ручку, и тебя так шарахнет…

Из соседних комнат не доносилось никаких звуков. Есть ли там кто-нибудь? Или, может, стены звуконепроницаемы? Только в коридоре иногда слышались шаги.

Он поглядел на картинки на стенах. Всего четыре штуки. Обычные рекламные пейзажи — зимние и летние.

Он подошел и стал рассматривать каждую внимательно.

Может, в одной из этих невинных фотографий — а то и не в одной — скрыто микроскопическое отверстие, которого вполне достаточно, чтобы следить за ним из соседней комнаты, фиксируя каждое движение, каждое изменение лица. Ни в чем нельзя быть уверенным…

Он сел на стул у окна. Засунул в карманы дрожащие руки. Любой ценой сохранить самообладание… Только спокойствие: человеку, у которого совесть чиста, незачем нервничать, нечего бояться. Скоро его поведут к начальнику, и все выяснится. Или его арестовали за участие в организации, ведущей подрывную деятельность против режима, или за что-то, не имеющее к этой деятельности никакого отношения. Скорее всего, агенты выследили того человека. Они раскрыты. Неизвестно только, кто и когда их предал.

Дверь открылась. Странно, шагов из коридора он не слышал.

— Шеф ждет вас у себя в кабинете, — сказал ему агент, уже другой, незнакомый.

Нет, ему не в чем себя упрекнуть. С первой минуты допроса он держался совершенно непринужденно.

— Мне любопытно услышать ваше мнение по поводу того, что произошло! — Начальник службы безопасности был в очках и лицом походил на мелкого чиновника. — Ваш соучастник уже изложил нам свою точку зрения. Предварительный допрос оказался очень результативным. Впрочем, я хотел бы сопоставить эту информацию с вашими показаниями.

— Мой соучастник? — удивленно спросил парень, глядя начальнику прямо в глаза. — Я не понимаю, что вы хотите этим сказать.

— Видимо, с самого начала необходимо расставить все точки над «i», — продолжал начальник. — Может, я не совсем понятно выразился? Признаю свою вину. Дело в том, что сегодня вы имели встречу в кафе «Спорт». Ей предшествовало совсем незначительное событие: кто-то неосторожно наступил вам на правую ногу.

— Ах, вот вы о чем! Он потом извинился, сказал, что у него близорукость, минус три…

— Нет, — прервал его шеф. — Я имею в виду не первого, споткнувшегося о вашу ногу. Меня интересует второй…

Спина стала липкой. В мозгу молнией пронеслась мысль, что он сделал глупость: не надо было вспоминать о первом, иначе получается, он пытался прикрыть второго. Нужно было спросить: «Кого вы имеете в виду? Сегодня в кафе «Спорт» моя правая нога пользовалась исключительным успехом: ее почтили своим вниманием сразу два человека».

— Надеюсь, теперь я выразился ясно, — продолжал начальник, протирая очки краешком шторы.

— Да-да. Я понял, что вас интересует второй. Почему — я, естественно, не могу знать.

— Что значит «естественно»? Ладно, допустим, вы не можете знать, почему он нас интересует. Но вы наверняка помните, что вы сказали тому господину и что он вам ответил?

Как тут быть? Пересказать диалог, изложив его слово в слово? Или немного изменить? Если службе безопасности известен пароль, тогда все пропало. Если нет… Но ведь «коммерсанты» наверняка слышали диалог, значит, шеф просто-напросто загоняет его в ловушку.

— Кажется, помню. Попробую пересказать вам слово в слово. Так вот, когда тот мужчина вышел из туалета — а столик, за которым я сидел, находился рядом с туалетом, и меня раздражало, что выходящие оттуда не закрывают за собой дверь. Человек десять вышли, и ни один не закрыл, несмотря на объявление… О чем это я?.. Ах да, он вышел из туалета, не прикрыв за собой дверь. Я уже собрался сделать ему замечание, но промолчал — решил поберечь нервы. Потом он прошел между столиками и случайно наступил мне на правую ногу, как и первый. Я в это время отсчитывал деньги за коньяк.

— И что же вы сказали?

— Помнится, я рассердился и сказал: «Господин, вы наступили мне на ногу!» «Я?» — спросил он, словно не понимая, о чем речь. «Да, вы! Вы наступили мне на правую ногу, а у меня там мозоль!» Он насмешливо улыбнулся и ответил: «Что вы говорите! Поверьте, я думал, это у вас левая». Повернулся и ушел!

Шеф раскрыл папку на столе и стал внимательно читать.

— Очень хорошо! — сказал он наконец. — Вы повторили все в точности. Наши агенты записали диалог дословно. Никаких искажений нет. Но возникает вот какой вопрос: почему вы позволили ему уйти, не дав достойного отпора? Он же над вами насмехался!

— Да не знаю даже. Сначала я хотел было сказать ему пару ласковых, но передумал. Понимаете, не люблю ссор.

— Значит, вы настаиваете, что с этим мужчиной вы не знакомы?

— Разумеется, нет.

— А куда вы собирались после кафе?

— Домой, — ответил он резко. — К себе домой.

— Допустим. Значит, вы утверждаете, что человек, наступивший вам на ногу, тот, второй, вам не знаком и вы с ним ни о чем не договаривались. Так?

— Так.

— А что вы скажете, если я вам сообщу, что он является членом подрывной подпольной организации и мы за ним следили? Вы — единственный, с кем он вступил в контакт в кафе «Спорт».

— Ничего не могу добавить к сказанному. Его подрывная деятельность меня совершенно не касается. Я лично в такие дела не вмешиваюсь. Еще раз повторяю: к этим делам я не имею никакого отношения.

— Вот здесь-то у нас и начинаются недоразумения! — сказал шеф. — «Я не имею никакого отношения» еще не означает «я невиновен». Надеюсь, вы меня понимаете?

— Нет.

Шеф захлопал в ладоши, словно аплодируя.

— Да это же так просто! «Я не имею никакого отношения» — фраза, несущая в себе отрицание. Иными словами, вы утверждаете, что ничего конкретного не совершили. Но когда речь идет о защите интересов режима, то вопрос не в том, имеете ли вы отношение к антигосударственной деятельности, а в том, каков ваш конкретный вклад в защиту упомянутых интересов. Только тот, кто активно способствует благу режима, может считаться невиновным. Пусть вы не преступник, пусть не имеете касательства к тому или иному правонарушению, но это еще не является доказательством вашей невиновности.

— Я человек лояльный, — заученно сказал парень.

— Мне приходится с сожалением констатировать, что недоразумение продолжается. Я не отрицаю вашей лояльности. Информация, собранная нашими агентами, дает основание полагать, что это действительно так. Но это еще не доказывает, что вы невиновны, а, наоборот, еще больше запутывает дело. Так вот, я вас спрашиваю: что вы конкретно сделали на благо режима?

— Приведите, пожалуйста, какой-нибудь пример того, что я мог бы сделать, но не сделал.

Шеф обошел стол и сел.

— Вы не можете привести никаких фактов своей положительной деятельности. Вот ведь в чем дело! — сказал он, подперев голову руками.

— Я никогда не давал ни малейшего повода подозревать меня в чем-то. Говорю вам, я лоялен.

— Довольно! — крикнул шеф, стукнув кулаком по столу. — Я сказал: этого недостаточно! Опора режима не «лояльные» граждане, а те, кто активно трудятся на благо и процветание существующего строя. Если вам угодно, вот пример: сколько раз вы сообщали в службу безопасности о преступной деятельности или просто о настроениях, жизненной позиции людей, не соответствующей интересам режима и, следовательно, приносящей ему вред?

Парень ничего не ответил.

— Можете не торопиться с ответом! Я понимаю, вы желаете точно сосчитать, и, естественно, вам требуется время.

— Нет, не требуется.

— То есть?

— Я ни на кого и никогда не доносил. Мне жаль, но это правда. Так уж получилось.

Теперь молчал шеф.

— Что же это вы так? — наконец спросил он очень вежливо, словно боялся обидеть парня.

— Я не оказывался в подобных ситуациях. Я же просто…

— …лояльный человек, — закончил шеф. — Это нам известно, но что из того? И самое главное, это не доказывает, что вы невиновны. Для службы безопасности люди делятся только на две категории: сторонники и противники режима. Не обязательно быть откровенным врагом режима. Достаточно не быть на его стороне. И тогда вы автоматически становитесь его врагом… Философия службы безопасности проста и сурова: «Кто не со мною, тот против меня». — Шеф так и впился в него глазами. — «Кто не со мною, тот против меня», — повторил он. — Знаете, чьи это слова?

— Еще бы, Гитлера.

Шеф рассмеялся.

— Нет, не Гитлера. Так говорил Христос. Ну, что смотрите? Да, Христос.

— Я не знал… Однако же я все равно не понимаю, в чем моя вина.

— Ладно. А это что такое?

#img_11.jpeg

Парень застыл от ужаса, увидев в руках шефа бумажку с двумя кружочками. Он-то был уверен, что рисунок остался на столе в кафе «Спорт». «Видимо, после того, как меня взяли, рисунок прихватил другой „коммерсант“», — подумал парень и заставил себя улыбнуться.

— Два маленьких круга, — ответил он.

— Премного вам благодарен! Я вижу, что это два маленьких круга. Но что они обозначают? Вот вопрос!

— Да ничего не обозначают. Это два маленьких круга — и все. Я их нарисовал от нечего делать. Только, пожалуйста, не надо утверждать, будто они вызывают подозрение! С таким же успехом я мог бы нарисовать два небольших квадрата или ромба.

Шеф бросил быстрый взгляд на рисунок и, видимо, остался недоволен ответом.

— А кто докажет, что это не закодированный план? Тайники или, скажем, оружейные склады, которые в назначенное время будут использованы как арсенал в борьбе против режима?

— Что вы, я человек лояльный.

— Снимите правый ботинок. И носок тоже.

Парень посмотрел на шефа так, будто не расслышал.

— Я сказал, снимите правый ботинок и носок. А потом левый, также вместе с носком.

Парень повиновался. Шеф подошел к нему и тщательно осмотрел его ноги — сначала правую, потом левую.

— Да, у вас действительно мозоль на правой ноге, — сказал он. — А на левой мозоли нет… Что ж, на этом пока закончим.

Всю ночь он не мог сомкнуть глаз. Да и как тут уснешь, когда шеф на втором допросе, уже после десяти, сказал: «Завтра утром на машине службы безопасности вас повезут в столицу. Ваш соучастник уже отправлен туда под конвоем. Таково распоряжение Центра на основании данных, которые мы им сообщили. Следовательно, ваша очная ставка состоится в Центре. Больше я к этому делу отношения не имею. Вами теперь занимается Центр».

Чего-чего, а такого он не ожидал! Как только парень услышал эту новость, нервы снова стали сдавать. Он понимал: нужно любой ценой помешать переводу в Центр! Двух мнений быть не может: этот перевод не предвещает ничего хорошего. Там конец, крышка…

Так что же все-таки произошло? Почему им не устроили очную ставку? Пытаясь найти разгадку, парень перебрал все возможные варианты. Неужели тот действительно заговорил? Неужели информация, полученная от него, была или показалась им столь важной? Не исключено… И потом, в службе безопасности не принято вести допросы в белых перчатках. Поэтому сегодняшний допрос его очень насторожил. Эта подчеркнутая вежливость явно говорит о том, что ему готовят сильный, неожиданный удар. Возможно, того, другого, допрашивали сначала таким же методом, а потом пытали, и он не выдержал, заговорил… А может, у него в карманах нашли какие-то вещественные доказательства, свидетельствующие об их принадлежности к подпольной организации? Какие-нибудь документы, записку — да мало ли что… Или же его поймали на какой-то мелочи и он не смог отвертеться?..

Парня вдруг кольнула мысль: а что, если тот, второй, ведет двойную игру, работает на службу безопасности? Он гнал эту мыслишку, заставлял себя думать о другом, но все напрасно. Страшное подозрение медленно точило его, и это был настоящий кошмар. Ведь если он из службы безопасности, если он их агент…

Захотелось открыть окно и посмотреть на улицу. Может, удастся угадать, который час, сколько осталось до утра. «Имейте в виду, это окно не открывается…» — гласило грозное предупреждение. Нет, нельзя давать им ни малейшей зацепки. При первом же удобном случае он совершит прыжок — один стремительный прыжок — и был таков. По пути в столицу такой случай наверняка представится.

Услышав от шефа, что рано утром его отправят в Центр, парень едва не выдал себя. Но тут же спохватился и сделал вид, будто эта новость ему совершенно безразлична. Плохо только, что дело затягивается. Но шеф, даже не обратив внимания на его слова, по селектору сообщил двум агентам, что завтра им предстоит сопровождать задержанного в столицу. Сначала он разговаривал с одним, которого называл «Менеджер», а затем с другим. С этим они сначала перебросились несколькими фразами о каком-то деле «Туалетная бумага», а потом шеф вызвал его к себе в кабинет по делу «Кафе „Спорт“».

Ну что ж, во время поездки в столицу он будет изображать из себя невинного ягненка. И, обманув их бдительность, при первой возможности сбежит. Самое лучшее, что ждет его в Центре, — это смерть. И то не сразу! Ей будет предшествовать целая серия допросов по новейшей методике, разработанной в Центре, судя по слухам, совсем недавно.

Изнуренный мыслями и переживаниями, парень наконец забылся сном. На очень короткое время. Он спал сладко, как ребенок, и снилось ему, что он спит и видит сон… Проснулся оттого, что где-то хлопнула дверь. Она хлопнула так громко, словно кто-то выстрелил, и сон во сне сразу растаял, бесследно и безвозвратно исчез…

— Уже десять минут четвертого… Наше время истекло. Мы даже лишних пять минут прогуляли. Я решил вас предупредить, чтобы потом меня не обвинили в том, что я злоупотребляю…

Следователь засмеялся. Затем взял соломинку, через которую тянул кофе, и стал крутить ее.

— Не волнуйся! — сказал он. — Кто может тебя в этом обвинить? Вся ответственность за прогулку лежит на мне. Это была моя идея. Значит, будешь иметь дело только со мной.

— Никак не пойму, куда девалось время.

— Официант, сколько с нас? — Следователь полез в карман за кошельком.

— Официант, сколько с нас? — Парень повторил и движение, и вопрос следователя.

Тот в нерешительности стоял между ними и не знал, у кого брать деньги.

— Давай лучше я заплачу.

— Ни в коем случае! — запротестовал парень. — Уговор дороже денег! Ведь мы же договорились, что на этот раз буду платить я?

— Ну, коли ты так настаиваешь — плати.

Пока парень из кафе «Спорт» расплачивался, следователь незаметно пощупал в кармане пистолет. Он не хотел, чтобы парень заметил это движение. Согласно плану, необходимо было избегать действий, которые могли напомнить парню, что он арестованный и что рядом с ним находится вооруженный конвоир, способный в любой момент, если, конечно, потребуется, всадить ему в лоб маленькую неумолимую пулю.

— Все, можно идти.

На углу улицы следователь остановился.

— Слушай, у меня предложение. Давай продлим нашу прогулку! Ну, скажем, еще на час. Идет?

— Я не возражаю. Смотрите сами… Если хотите, будем гулять дальше, если нет — можем вернуться в «Большую национальную».

— Решено! Продлеваем нашу прогулку еще на один час!

— Отлично!

— А куда пойдем? Давай предлагай.

— Что я могу предложить?

— Ну тогда опять пойдем куда глаза глядят, как до сих пор.

Они двинулись вверх по Университетскому проспекту. Дойдя до пересечения с проспектом Победы, свернули направо и пошли по левой, теневой стороне.

Говорили о том о сем, переходя от темы к теме.

— Хочу предложить тебе еще кое-что, — сказал следователь. — Что-то из меня сегодня предложения так и сыплются.

— Я слушаю.

— Давай на «ты»! Не знаю почему, но это «вы» меня раздражает. Согласен?

— Согласен! С радостью принимаю ваше, то есть твое, предложение.

У одной волосы цвета ржавчины, и у другой волосы цвета ржавчины. С небольшой лишь разницей: вторая, то есть одна из двух, после того, как я учинил ей небольшой допрос, раскололась и созналась, что волосы у нее крашеные. Правда, не пожелала сказать, какого цвета волосы были раньше, мол, покрасилась просто так, чтобы быть похожей на подругу, а у той волосы свои. Следует заметить, что все это выяснилось не сразу, а позже, часа через полтора после нашего знакомства, когда мы все вместе устроились на раскаленном песке. Песок на пляже был отличный, но и грязи порядочно: консервные банки, засаленные газеты, объедки и другой мусор.

Если излагать все в хронологической последовательности, то следует начать с того, что первым делом мы, конечно, познакомились. И в этом нет ничего удивительного. Все произошло очень просто и вполне естественно. Так обычно знакомятся с девушками молодые люди, слоняющиеся без дела по городу.

Я не стану долго распространяться о том, как мы познакомились и как неожиданно наша компания увеличилась вдвое. Не потому, что не хочу, просто рассказывать-то особенно нечего. Все началось с того, что мы стояли у витрины — сотой или сто первой за этот день — и разглядывали ее. «Все для курящих». Зажигалки, портсигары, трубки, щеточки для трубок, кальяны и тому подобное.

Парень стоял справа от меня. Я присмотрел себе газовую зажигалку, новую модель. Зажигалка мне очень понравилась, и я уже собрался зайти в магазин и купить ее.

— Как тебе вон та зажигалка в правом углу? — не оборачиваясь, спросил я парня. — Нравится?

— Еще бы!

Ответил женский голос. Одна из двух подруг — с крашеными волосами — случайно наклонилась к витрине между нами и решила, что мой вопрос адресован ей.

— Но если вы предложите ее мне в подарок, то я решительно откажусь, — добавила девушка прежде, чем я успел вымолвить слово.

В дальнейшем события развивались сами собой. Мы отпустили в их адрес несколько шуток и комплиментов, так, ничего особенного, потом спросили — точнее, я спросил, — не станут ли девушки возражать, если мы их немного проводим. Они быстро обменялись взглядами — просто удивительно, как это женщины в подобных обстоятельствах понимают друг друга с полувзгляда, — и тогда одна из них, точнее, та, у которой волосы имели естественный цвет, ответила:

— Вообще-то говоря, мы не против… Но мы собрались на пляж. Сентябрь выдался такой жаркий, что грех не искупаться.

— Что скажешь? — спросил я парня. — Думаю, мы вчетвером сможем неплохо провести время. Правда, мы купаться не будем.

Девушки стали уверять нас, что не беда, если у нас нет плавок. Можно взять напрокат на пляже. Я ответил, что дело не в этом, просто у нас нет никакого желания лезть в воду, но девушки и слушать не стали. Одним словом, мы все вместе поехали к морю.

Неожиданное появление двух юных веселых созданий пришлось очень кстати. Но не допустил ли я здесь ошибки? Пожалуй, нет. Такой оборот событий самым лучшим образом содействовал осуществлению плана. За несколько секунд, еще около витрины, я все обдумал. Даже проанализировал вероятность того, что девушки подосланы специально, чтобы помочь парню бежать. Вполне вероятно, что встреча с девушками не случайна. Возможно, их организация уже разработала план освобождения парня. Что-то вроде того, чем занимаемся мы… Впрочем, я сразу же отбросил эту мысль. Наш план был засекречен на все сто процентов. Поэтому встреча с девушками никак не могла быть подготовлена заранее. Значит, необходимо использовать этот счастливый случай, чтобы придать еще более непринужденный характер нашей прогулке, которую мы до сих пор совершали вдвоем под невидимым и негласным наблюдением нашего агента. С тех пор как мы покинули кафе «Прогресс», он мне на глаза не попадался. Но я был уверен, что он неотступно следует за нами, ощущал его присутствие где-то в толпе. При необходимости он сразу подоспеет на помощь. Скажем, если эти девушки познакомились с нами по заданию своей организации и попытаются что-то предпринять, я буду не одинок. В критическую минуту агент не заставит себя ждать.

Нет-нет, такси не надо! Но ведь пляж слишком далеко. Пешком туда топать не менее сорока пяти минут. Но такси брать нельзя ни в коем случае. Ведь тогда агент нас потеряет, а это совсем нежелательно.

— Раз уж мы решили ехать к морю все вместе, нечего время терять. Пошли на автобус! — предложил парень.

К автобусной остановке мы шли парами. Впереди парень с одной из девушек, сзади я с ее подругой. Я не знал, какой автобус идет к пляжу, но зато это хорошо знали девушки. От витрины, где мы познакомились, до остановки всего десять минут ходьбы.

Когда мы сворачивали за угол, я заметил, что наш агент совсем рядом. Наши взгляды встретились, и он понимающе улыбнулся. Конечно же, события приобретают неожиданный оборот. Неожиданный, но весьма удачный для плана.

До автобусной остановки мы дошли без каких-либо приключений. У витрин больше не останавливались, по сторонам не глазели. Девушки торопились потому, что после шести солнце заходит.

Мой разговор с девушкой — с той, у которой были крашеные волосы, — как и разговор парня со своей (его я слышал отчетливо — ведь мы шли следом), был самой обычной болтовней. Ну о чем обычно говорят в таких случаях?.. «Как оригинально мы познакомились». — «Мы чудесно проведем время». — «Сколько раз вы купались в этом году?» И так далее и тому подобное.

Парень не умолкая болтал со своей девушкой, и я подумал, что нам здорово повезло. Более того — это следовало предусмотреть заранее, устроив встречу с «нашими» девушками. Ничто так не согревает, как присутствие женщин. Мы этого не предусмотрели, но счастливая случайность распорядилась за нас.

Если бы шеф оказался где-нибудь поблизости и увидел, как развиваются события, он наверняка пришел бы в неописуемый восторг.

Как только мы отошли от витрины, я поспешил сообщить своей спутнице, что я и мой приятель — нарочно громко сказал: «мой приятель» — нездешние и приехали в город в командировку по торговым делам. И тут же добавил, на случай если парень вздумает сказать что-то другое, что мы коммерсанты и торгуем автомобилями. Все это я говорил так, чтобы парень слышал, но не слишком громко, чтобы не показаться подозрительным.

Мы уже почти подошли к автобусной остановке, когда я, продолжая весело болтать с девушкой, опять подумал: «А вдруг это подпольщицы, подосланные с целью помочь парню из кафе «Спорт» бежать?» И снова разуверил себя. Подпольщики никак не могли (гарантия почти стопроцентная) пронюхать о нашем плане и подготовить встречу с девушками. Я подавил свою тревогу и поддался радостному и беззаботному настроению, которое всегда овладевает человеком в обществе молодой женщины.

До остановки уже оставалась самая малость. И вдруг моя спутница оступилась. Ее каблук зацепился за канализационную решетку и отлетел. Девушка вскрикнула. Все остановились, а я наклонился посмотреть, что случилось. Прилаживая каблук на место — это оказалось не так уж сложно, — я по необходимости взял ее за ногу, сначала за лодыжку, а потом выше. Было приятно коснуться этой ножки, смуглой и упругой, как пшеничный хлеб.

Итак, к автобусной остановке мы шли вчетвером. Агент следовал за нами на расстоянии. Не слишком большом, чтобы в случае чего активно вмешаться, но и не вплотную, дабы не бросаться в глаза. Молодец, он довольно искусно держался в тени, при этом не отставая ни на шаг. То исчезал, то опять появлялся в толпе, за углом, у витрины!

На автобусной остановке выстроилась длинная очередь. Мы стояли парами. Я не заметил в очереди нашего «хвоста», но теперь это меня не беспокоило. Я был уверен, что он следует за нами как тень.

На остановке мы проторчали более пятнадцати минут. Когда вошли в автобус, я сделал знак парню, чтобы он сел со своей девушкой справа от прохода. Мы сели позади, так что у меня была возможность постоянно наблюдать за ним.

В автобусе ничего особенного не произошло. Миновав бедняцкие кварталы, мы выехали на шоссе, ведущее к морю.

Хотя я уже не раз бывал в этом городе, но пляжа еще не видел. Так получалось, что прежде мне приходилось бывать здесь зимой или поздней осенью.

Бог знает почему, в автобусе меня опять одолели сомнения. Разумно ли было решиться на эту поездку в обществе двух девушек, которых мы случайно — случайно ли? — встретили на улице. Возможно, я проявил излишнюю инициативу? Снова в голову полезли мрачные мысли. А что, если встреча у магазина «Все для курящих» заранее подготовлена? Вдруг нашему плану организация, членом которой является парень из кафе «Спорт», противопоставила свой сценарий с целью устроить ему побег? Я терялся в догадках.

Девушки ни в какую не хотели идти в воду без нас.

— Ну что вы упрямитесь? — уговаривала моя спутница. — Нас четверо, мы вместе приехали на пляж, значит, и купаться должны все вместе!

Девушки так настаивали, что я стал нервничать.

— Плавки здесь можно взять напрокат! — объяснила вторая, будто сделала большое открытие.

— Да знаю я, знаю! — прервал я ее.

— Так в чем же дело? Берите плавки и ведите нас в воду, как настоящие джентльмены!

— Нет и еще раз нет! — отрезал я, дав тем самым понять, что вопрос исчерпан.

— Ага, понятно! — сказала девушка, загадочно улыбаясь. — Боитесь подцепить какую-нибудь болезнь! Не беспокойтесь, плавки пастеризуют…

— Стерилизуют! — поправила подруга.

Так девушка, сама того не подозревая, подала мне идею, как избавиться от назойливых приставаний.

— Да неужели?! — воскликнул я с притворным удивлением. — Ну раз ты так хорошо осведомлена, расскажу тебе один случай. Правда, это было не со мной, а с моим приятелем. В позапрошлом году в бассейне — у нас, видишь ли, в городе моря нет, приходится плавать в бассейнах, — так вот, в одном бассейне он взял плавки и потом вынужден был три месяца лечиться. После этого случая я и мой приятель поклялись никогда больше не рисковать.

— Вот именно, — поддержал меня парень. — Ну, я вам доложу, была история! А какие уколы! Как вспомню — мороз по коже…

— Ну как знаете, — с досадой сказала одна из девушек — не помню, моя или его.

Наконец они оставили нас в покое и, взявшись за руки, побежали переодеваться.

Солнце нещадно палило. Мы, как истуканы, сидели на раскаленном песке, дожидаясь девушек и умирая от жары. А они о нас совсем забыли: плавали, ныряли, плескались в воде, заразительно хохоча.

— Да, не так-то просто удержаться от соблазна поплавать в компании двух хорошеньких девушек. К тому же и вода, должно быть, теплая, как летом.

Это сказал я.

— Тут тебе решать. У меня нет права голоса.

— По-моему, лучше не стоит, — продолжал я. — Так тоже ничего: море, лодки, яхты, порхающие у горизонта, банки из-под сардин, куски грязной бумаги и резвые малыши, которые писают на глазах у всех.

— Кусочек жизни! Пусть нас что-то раздражает, но ведь это настоящая жизнь — горячая, неподдельная, не по инструкции.

Меня насторожило это «не по инструкции». Почему он так сказал? Какой смысл вкладывал в эти слова? А может, вообще не вкладывал никакого смысла?

Девушки заплыли довольно далеко и, казалось, вовсе не собираются выходить на берег. Их головы то появлялись на волне, то исчезали за ее гребнем. Мы не выдержали и тоже решили освежиться. Не помню, кто первый, я или парень из кафе «Спорт», возможно, оба одновременно, мы, кряхтя, поднялись с песка, сняли ботинки, затем носки и забрели в воду.

Должно быть, вид у нас был очень смешной. Я заметил, что люди вокруг улыбаются и перешептываются. Но какое нам до этого дело? Мы ведем себя, как нам нравится, и не обязаны давать кому бы то ни было отчет. Вот такая у нас прихоть — пройтись по воде в пиджаках и при галстуках! Мы немного закатали брюки. По колени. А может, немного выше или ниже колен. И больше ничего. На парне были длинные кальсоны в зеленую полоску. Я потешался, глядя, как он пытается закатать и кальсоны. С большим трудом ему это наконец удалось.

«Игры на пляже» — так бы я озаглавил эту сцену, если бы был художником или снимал короткометражный фильм: мы вдвоем, обходя тучные тела отдыхающих (чуть было не сказал — каннибалов), бредем по мелководью. Намочив, в конце концов, брюки, мы стали подбирать плоские камушки и по очереди бросать — чей дальше пропрыгает по воде. Парень меня победил, как я ни старался. Его камушки летели очень далеко, он умел как-то по-особому пускать их вприпрыжку. Потом мы забирались на две каменные глыбы, торчащие из воды, соревнуясь, кто влезет первым.

Во всем этом не было ничего сверхъестественного. «Ничего заслуживающего внимания» — как писали когда-то во фронтовых сводках. Итак, мы по-своему отдыхали у моря. Одно приключение, правда, имело место. Можно сказать, несчастный случай: парень правой ногой наступил на морского ежа. Мы немедленно вылезли на берег.

Высушив ноги на солнце, мы натянули носки и надели ботинки. Вскоре вернулись и наши спутницы. Они опять упрекали нас за несговорчивость, потом долго веселились, узнав, что парень наступил на ежа, и наконец улеглись загорать.

Это было комическое зрелище: на песке лежат почти обнаженные девушки — на животе, на спине, на боку, — а рядом сидят двое хмурых мужчин в пиджаках и при галстуках. Вдруг одна из девушек — его, не моя — сказала, переворачиваясь со спины на живот:

— Я хочу в туалет. Надеюсь, ты меня проводишь? Это пляж общий, и к девушкам тут то и дело пристают. Не вздумай отказываться!

Парень бросил на меня встревоженный взгляд.

— Слушай, — обратился я к своей девушке. — А ты случайно не хочешь в туалет?

— Я об этом как-то не думала, — рассмеялась она. — Но, раз уж ты подал такую заманчивую идею, пожалуй, и я пройдусь за компанию.

Итак, проблема была решена. Конечно же, я не мог отпустить парня одного. Туалеты находились в противоположном конце пляжа, далеко и от нас, и от бара, где обосновался агент.

Вскоре парень из кафе «Спорт» и я уже стояли на страже у кабинок. Я к тому же держал сумку моей девушки, большую соломенную сумку ядовито-оранжевого цвета.

Они вышли на середину площади и принялись разглядывать фонтан.

— Это, видимо, местная достопримечательность, — заметил парень. — Судя по толпе, куда входим и мы с тобой.

— В городе архитектурных памятников раз-два и обчелся! — объяснил парню следователь. — За исключением порта и прилегающих к нему кварталов, застройка современная. Поэтому фонтан посреди площади… Тьфу ты черт, как же она называется? Впрочем, неважно! Так вот, этот фонтан считается у них архитектурным памятником. Туристы здесь переводят фотопленку. А что еще им фотографировать?

— Что ни говори, фонтан красивый. В этом модерне есть свое величие и в то же время легкость. Все продумано до мелочей…

— А вечером здесь включают подсветку! Поглядел бы ты, какие краски! Какие изумительные оттенки!..

— Вечером? Ах да, ведь ты уже бывал здесь. Дважды.

— Трижды.

— Да, но, когда включат прожектора, наша прогулка, наверно, уже закончится, и я ничего этого не увижу.

Следователь поднял небольшой плоский камень и бросил в воду.

— Так точно, закончится, — сказал он, как припечатал. — Наша прогулка закончится, когда стемнеет. Так мы договорились. Но пока у нас есть время. Сейчас двадцать две минуты шестого.

Осмотрев площадь и фонтан, они решили пойти в другую часть города, где еще не были. Идея принадлежала следователю, а у парня не вызвала возражений.

— Бедняцкие кварталы совсем не похожи на центр города, — сказал следователь. — Самая большая улица не шире трех метров, и вообще там…

Он умолк, видимо подыскивая нужное слово.

— Мне объяснять не нужно. Я родился в таком квартале. Там прошло мое детство… Поэтому я всегда с удовольствием брожу по окраинам.

Непринужденно разговаривая, они шагали по мостовой.

— В детстве у меня было много друзей, — рассказывал парень. — Мы носились по всей округе и поднимали такой шум, что и передать трудно. На тех улицах мы чувствовали себя хозяевами. Это были, можно сказать, наши владения.

— А я не могу ничем таким похвастаться. В детстве я был тихим, застенчивым. Любил читать. Читал запоем книги, журналы — все, что попадало под руку, а не только то, что требовалось по школьной программе. Мальчишеские игры не были моей стихией.

Внезапно их чуть не сшиб грузовик, выскочивший на большой скорости из-за угла. Они едва успели отскочить в разные стороны.

— Вот подлец! Чуть не переехал! — возмутился следователь.

Они пошли дальше.

— О чем я говорил? — задумался парень. — Ах да, об играх на нашей улице. Однажды, помнится, мы играли в прятки, и я спрятался в одном подвале. Пока я там сидел, пришел хозяин и, ни о чем не подозревая, запер его, сел на велосипед и уехал. Пока его разыскали, пока он приехал и, ругаясь на чем свет стоит, открыл подвал… Можешь себе представить, каково мне было!

— Ага, ты мне еще о привидениях расскажи!

— Нет, привидений не видел, но, когда меня выпустили, я увидел кое-что пострашнее — свою мать. Ребята сказали ей, где я, и она прибежала спасать меня. Ох, как спасла! Места живого не оставила! До сих пор помню!

Следователь почесал нос.

— Да-а, — сказал он. — Меня мать тоже здорово драла, и я прекрасно тебя понимаю.

Сумерки сгущались. Примерно через полчаса будет совсем темно.

— Не забывай поглядывать на часы, — сказал следователю парень из кафе «Спорт».

— К чему? Когда стемнеет, и так будет ясно, что пора возвращаться в гостиницу.

Тут следователь заметил агента. Он шел следом как ни в чем не бывало. А он-то думал, что агент их безнадежно отстал! Сделать бы ему знак или показать глазами — мол, все нормально!

— Хорошо было у моря, — мечтательно произнес парень.

— Еще бы! Настоящее лето! При других обстоятельствах я бы с удовольствием поплавал.

— Девушки, наверно, еще долго будут недоумевать, почему мы отказались идти в воду.

— Да уж! Они никак не могли взять в толк, в чем дело. Видно, решили, что у нас просто-напросто нет настроения купаться.

— Моя девушка — думаю, ты это заметил — дала мне телефон, чтобы я позвонил ей завтра в полдень, и несколько раз повторила: «Только не забудь!» Я, конечно, не стал ей объяснять, что завтра в это время мы будем далеко.

— Кстати, может, ты хотел бы позвонить своей девушке? У тебя ведь наверняка есть девушка в нашем городе… После приключения в кафе «Спорт» на тебя большой спрос, и она, бедняжка, небось переживает, куда это ты пропал.

— Нет, не переживает. Ее просто-напросто нет. Последнее время я был один.

Парень заметил, что следователь бросил на него быстрый, внимательный взгляд. «Может, им что-то известно о наших отношениях? Вряд ли, если бы они знали, уже сказали бы. А может, держат про запас, чтобы раскрыть вместе с другими картами в Центре?»

Еле волоча ноги, к ним подошел бедно одетый старик. Он держал в руках картонную коробку с плитками шоколада. Глаза у него были печальные и усталые.

— Возьмем по шоколадке, — сказал следователь и остановился. — Ну что, дед? Много наторговал?

— Где там, сынок… Иногда хочется лечь и больше не вставать… Но жить как-то надо…

— Жаль старика, — сказал парень, когда они отошли. — Мне всегда становится не по себе, когда я вижу маленьких детей, истощенных женщин или дряхлых стариков, бредущих с товаром с улицы на улицу, из кофейни в кофейню. А официанты гонят их отовсюду, как назойливых мух, да и собаки не дают проходу.

— Возьми свою плитку. Надеюсь, шоколад не повредит твоему больному зубу.

Они остановились на углу, у зеркала небольшой пошивочной мастерской, и причесались.

— Гляди, как у меня волосы разлохматились, — удрученно заметил следователь.

— А мне что-то нужно делать с перхотью. Чем дальше, тем хуже.

— За волосами нужен уход. Лосьоном не пользуешься?

— Нет.

— Зря! Я тебе скажу, какой лосьон лучше всего. У меня тоже когда-то была перхоть, и так много, просто страх, но с помощью лосьона я избавился от нее за неделю!.. Да нет, конечно, это я немного приврал. Перхоть исчезла примерно через месяц после того, как я стал протирать голову лосьоном регулярно — утром и вечером.

Следователь, все еще держа в руке расческу, поспешно отошел от витрины — боялся, что парень из кафе «Спорт» заметит в зеркале агента, который с безучастным видом стоял метрах в десяти от них. Если он видел его раньше, то мог заподозрить, что этот субъект следит за ними.

Когда мяч, пролетев, как метеорит, подпрыгнул на тротуаре, то первым побуждением следователя было не трогать его. Прибежит кто-нибудь из игроков и возьмет. Но мяч катился прямо к канализационному люку, решетка которого была наполовину отломана, и тогда возникла другая мысль: игрок не успеет подбежать, и этот видавший виды, залатанный мяч провалится в канализацию. Перехватить не поздно, но брать его руками он не хотел — мяч был весь в грязи.

Видя, что следователь медлит, парень из кафе «Спорт» бросился за мячом, ударил ногой, собираясь послать его в направлении футбольного поля, но мяч неожиданно полетел прямо на следователя. Тот отбил его, и они дали друг другу несколько пасов. Тем временем подбежали мальчишки и тоже включились в игру. И тут следователь, стоя под острым углом к воротам, провел такой сильный и точный удар, что вратарь и пошевельнуться не успел, как мяч уже был в воротах. И игроки, и болельщики, собравшиеся у «футбольного поля», заросшего сорняками и заваленного мусором, на не застроенном еще пустыре между какой-то фабрикой и кладбищем, восприняли гол с огромным энтузиазмом. Они прыгали и вопили, как на стадионе.

— Да ты, оказывается, заядлый футболист! — восхищенно сказал парень из кафе «Спорт».

Следователь еще раз взмахнул рукой, словно бил по мячу.

— Да нет, я за все свои тридцать пять лет играл не больше пяти раз. И этот мой гол — чистейшая случайность.

Но ни зрителей, ни игроков это признание не убедило: они словно ошалели. Следователь был мгновенно окружен плотным кольцом недорослей: в самом высоком было ну, может, метр сорок росту.

— Точно! Я по носу узнал! — воскликнул веснушчатый мальчуган. — А уши, посмотрите, какие у него уши — как листья платана! Да-да, это он, левый крайний «Грозы»!

— Молчи, если не знаешь, — прервал его другой мальчишка. — Это центральный нападающий «Бури»!

— Сам ты ничего не знаешь! — не отступал первый. — Спорим на пачку сигарет: это левый крайний «Грозы»!

Вокруг следователя гудела толпа юных болельщиков и футболистов, одинаково грязных и оборванных. Каждый старался протолкнуться к нему поближе, заговорить с ним. Вот, прокладывая себе путь руками и костылем, вперед прорвался мальчик лет тринадцати с неровным пробором в волосах и неподвижной правой ногой. Он достал из кармана куртки пачку сигарет и, протягивая ее следователю, робко попросил:

— Автограф не поставите? Не откажите!

Следователь оглядел мальчика. Большие карие глаза неотрывно смотрели на него.

— Ладно! — сказал он. — Обычно я не даю автографов, но для тебя сделаю исключение.

Он взял пачку и дешевой шариковой ручкой, которую ему протянул другой подросток, размашисто расписался на ней.

В это время раздался свисток, означавший, что пора продолжать матч, и игроки, обгоняя друг друга, бросились на поле.

— Чью фамилию ты написал на пачке? — спросил следователя парень, когда они сворачивали за угол.

— Ну не свою же! Когда вокруг все спрашивали, кто я — крайний левый «Грозы» или центральный нападающий «Бури», я услышал, как один из ребят назвал центрального нападающего «Бури». Вот его фамилию и написал.

Мне хватило секунды, чтобы, как обычно, прицелиться и нажать на спусковой крючок. Нет, я целился не в висок и не в сердце, а туда, где его губы кривились в саркастической улыбке. Эта улыбка и вызвала во мне желание попасть именно в рот.

Мне это удалось. Попал прямо в улыбку. Собственно говоря, в том, что попаду, я не сомневался. В стрельбе я с кем хочешь потягаюсь. Насмешник вдруг резко наклонился вперед, словно отвесил глубокий поклон или сделал упражнение из комплекса утренней гимнастики. В то же мгновение зазвенели — все разом — десятки электрических колокольчиков. Поднялся такой тарарам, что мне и парню из кафе «Спорт» пришлось заткнуть уши.

— Ваш приз! — торжественно произнес служащий и протянул мне куклу.

Приз за меткую стрельбу я взял с радостью. Отдам жене. Куклы — ее слабость.

Луна-парк с его аттракционами задержал нас еще на какое-то время. Вот как это получилось.

Отвязавшись от юных футболистов, мы решили вернуться в гостиницу. Вид у нас был, прямо скажем, не ахти: грязные, помятые, как после драки.

— Пошли хоть ботинки почистим, — сказал я. — Если мы в таком виде появимся в гостинице, нас просто выставят на улицу, решив, что мы бродяги.

Мы стали спрашивать у прохожих, где здесь можно почистить обувь. Наконец какой-то старик объяснил, что надо пройти два квартала, свернуть направо за угол, там будет галантерейный магазин, а рядом с ним — будка чистильщика обуви.

Однако нам не суждено было вернуться в «Большую национальную» в начищенных до блеска ботинках. Потому что едва мы вышли от чистильщика и повернули к центру города, как наткнулись на луна-парк.

Нет, он не был большим и роскошным. Этот скромный луна-парк рабочей окраины располагался на пустыре. Тем не менее тут было все, что положено. И вдобавок то, чего не найдешь даже в огромных столичных луна-парках: раскованность, естественность, дружелюбие, которыми была отмечена вся атмосфера бедняцкого квартала. Короче говоря, у этого луна-парка было свое лицо с резкими чертами и даже следами грязи, похожее на лица здешних обитателей и их детей, растущих на земле.

Я предложил продлить нашу прогулку — в последний раз!

— Не знаю, чем это объяснить, — сказал я парню, — но с детства, когда я попадаю в луна-парк, меня охватывает какое-то особое волнение.

— Вот как? Ну что ж, тогда заглянем ненадолго, почему бы и не заглянуть?

Мы направились к входу, украшенному гирляндами, пестрыми флажками и разноцветными лампочками — ни дать ни взять корабль в день большого национального праздника.

Парень опередил меня и взял билеты.

— Ну знаешь, это не дело! — рассердился я. — Ты уже платил за кофе и апельсиновый сок. Не забывай, я тебе тогда уступил! А билеты — это уж слишком!

Прежде всего мы провели «рекогносцировку местности». Смешавшись с толпой, стали осматриваться по сторонам. Был четверг, рабочий день, а народу — как будто в воскресенье.

В этом луна-парке на окраине было все. Я, кажется, уже это говорил. И для ребятни, и для взрослых. Кукольный театр и железная дорога: вокруг небольшой площадки колесил поезд с большими и маленькими пассажирами. Среди них наверняка были «зайцы». Два крошечных пони катали малышей, относясь к своей работе со всей серьезностью. Меня поразило также количество игральных автоматов. Бросаешь жетон и… выигрываешь или проигрываешь. Чаще второе… Был там и дом ужасов, где, видимо, действительно происходили какие-то ужасы, судя по лицам выходивших оттуда людей… Я забыл упомянуть еще комнату смеха с кривыми зеркалами, а также выстроившиеся вдоль аллеи тиры.

Именно с тира начались наши развлечения в луна-парке. Мишенью служил маленький жестяной человечек. Он носился туда-сюда, от стены к стене, с застывшей на лице саркастической улыбкой. Проносился человечек с такой скоростью, что попасть в него было, прямо скажем, нелегко. Парень стрелял первым, но промахнулся. Тогда винтовку взял я. Прицелился в улыбку, нахальную, ироническую улыбку, и попал с первого раза. Сразу оглушительно зазвенели колокольчики, возвещая о моем успехе. И я, страшно гордый и довольный собой, получил приз — красивую куклу.

Затем мы сели в вагончик, и поезд повез нас по кругу. Наш «хвост», следя за нами, ходил вокруг площадки, ловко лавируя в толпе. Поезд двигался медленно, и идти рядом с ним не составляло большого труда. В луна-парке я долго не замечал агента и уже стал побаиваться, что в этой сутолоке он нас потерял. Мне совсем не хотелось оставаться с парнем из кафе «Спорт» один на один. Я изрядно устал от многочасовой прогулки по улицам города. К счастью, через некоторое время я увидел агента. Оказывается, он все время неотступно следовал за нами, невзирая на толкотню. И я успокоился.

В луна-парке можно было бродить часами, находя все новые развлечения. Но нам нельзя было долго здесь оставаться. И все же я медлил, оттягивал момент, когда надо будет сказать парню, что пора возвращаться в гостиницу. Меня увлекла царившая здесь атмосфера веселья. Отовсюду слышались громкие крики, веселый смех — и малышей, и взрослых. А главное — я, конечно, учитывал, что атмосфера парка самым непосредственным образом содействует успешному выполнению плана — она еще больше «подогреет» парня.

Мы зашли в кукольный театр и посмотрели представление. Оно было очень остроумным, и я смеялся до колик. Парень, заметив, что я схватился за живот, спросил, не плохо ли мне. Я ответил — нет, это от смеха. Конечно, я не сказал парню о своих внезапных приступах боли, а то, чего доброго, он захочет этим воспользоваться и попытается сбежать. Если этому суждено случиться, то не хотелось бы, чтобы именно здесь, в луна-парке. Хоть агент и рядом, но в такой давке ему будет нелегко пробиться ко мне. Да и место чересчур людное — большой риск. Я не могу его упустить — для меня это означало бы полный крах. Впрочем, пока причин для беспокойства никаких. Агент держался совсем близко, чтобы не потерять нас в шумной толпе.

— А что ты будешь делать с куклой? — спросил он меня. — Дочке отдашь?

Усевшись в баре — их в луна-парке было три или четыре, в разных местах, — мы на этот раз заказали не кофе, не апельсиновый сок, а пиво. Ничего страшного, в пиве алкоголя совсем немного.

— Нет, у нас пока нет детей.

— Извини, я не знал…

— Решили повременить с этим. Я хочу сперва утвердиться на службе, получить прибавку к жалованью. Надеюсь, в скором времени это произойдет. А ты не собираешься обзавестись семьей? Я знаю, ты холост… Я много о тебе знаю — чего скрывать?

— Ну и что же? Не только ты, не только Менеджер, но и другие знают. Тут нет никакой тайны. А о семье я еще не думал.

— Погоди, вот вернешься из столицы и бросишься в спешном порядке искать себе жену.

Мы рассмеялись, и наш смех передался сидевшей рядом даме, которая пила через соломинку лимонный коктейль. Она тоже рассмеялась, сама не зная почему.

— Через две минуты я вернусь! Сколько штук вам сделать? Две? Каждому по одной?

Мы не заметили фотографа, который мгновенно щелкнул аппаратом, когда мы рассмеялись. Я прогнал бы его прочь, если бы вовремя заметил, что нас фотографируют. Сотрудник службы безопасности должен всегда оставаться в тени. Ему нельзя, как обычным людям, фотографироваться в парках и прочих общественных местах. Я хотел уже было отругать фотографа и отказаться от его фотографий, но парень из кафе «Спорт» опередил меня, дав ему задаток.

— Я хочу подарить тебе эту фотографию, — сказал он мне. — На память о нашей прогулке.

Его голос звучал так взволнованно — или мне показалось? — что я согласился. Пусть, подумал я, в конце концов, это незначительное происшествие пойдет плану только на пользу.

— И чего ты все время высовываешься? — проворчал я, но тем и ограничился.

Скоро фотограф принес нам снимки, и я развеселился. У меня вид был довольно глупый: подняв кружку с пивом, будто провозглашая тост, я хохотал.

Каждый из нас взял по фотографии. Я положил свою в бумажник, а парень — во внутренний карман пиджака.

— Слишком велика для моего бумажника, — объяснил он. — Сомнется, если ее туда засунуть. А мне бы не хотелось — память все-таки.

Давно я не бывал в луна-парках. Лет пять или шесть. А вот теперь неожиданно представился случай, прекрасно соответствующий замыслу нашего плана и содействующий его успешному выполнению. Итак, я снова переживал радость встречи с детством и вместе с тем работал на план.

Короче говоря, мы посетили все аттракционы. Меня, да и парня, вдруг охватило желание побывать везде, принять участие во всех развлечениях, которые радушно предлагались в этом веселом, доброжелательном луна-парке. Время летело быстро. Стало совсем темно, и пора уже было возвращаться в гостиницу. Но я все медлил. Слишком велик был соблазн. К тому же сбежать парню не так легко. Наш агент все время где-то рядом. Я то вдруг замечал его у входа в тир или у рулетки, то опять терял из поля зрения. Но тем не менее помнил: он здесь, поблизости.

Больше всего мы, наверно, повеселились в комнате смеха. Видеть свое изображение в кривых зеркалах необычайно смешно. До сих пор мне случалось видеть свое лицо в кривом зеркале лишь раз или два. Когда переходил улицу. Иногда такие зеркала ставят у витрин магазинов, чтобы привлечь покупателей… А тут я оказался в помещении, где на всех стенах висели кривые зеркала. Мои глаза, губы, руки — все причудливо деформировалось и было каким-то чудовищным, абсурдным. Парень из кафе «Спорт» стоял рядом со мной, и наши лица в зеркалах то соприкасались, то как бы сливались в одно.

Дом ужасов мы оставили на закуску. Это было старое трехэтажное сооружение, бывший табачный склад, как мы выяснили, стоя в очереди за билетами.

Когда на пустыре открыли луна-парк, то дирекция решила — и вполне резонно — устроить в заброшенном табачном складе дом ужасов. Я раньше бывал в подобных заведениях. Парень сказал, что ему тоже приходилось бывать, раз или два, правда очень давно. Но в каждом доме ужасов свои ужасы. Я с нетерпением ждал, когда подойдет наша очередь, ждал с детским любопытством, волнением и каким-то необъяснимым страхом.

Переступив порог дома ужасов, мы ничего не увидели: вокруг была непроглядная темень. Я даже заволновался. Не потому, разумеется, что с нами здесь могла стрястись какая-то беда, а потому, что парню в этой кромешной тьме было легче улизнуть. Правда, у меня в кармане был фонарик, маленький такой, но довольно мощный. Но глупо было рассчитывать на один фонарик. В домах ужасов обычно бывает столько закоулков, и если парень бросится бежать… Неоправданное безрассудство с моей стороны тащиться с ним в это мрачное заведение. Мы продвигались в помещении, где не было ни щелочки, откуда бы проникал свет.

Одна надежда — на агента: он не стал заходить в дом ужасов. Это был единственный случай, когда он не пошел за нами. Пока мы стояли в очереди за билетами, агент прогуливался неподалеку. Он бросил на меня быстрый выразительный взгляд, как бы говоря: «Я буду сторожить у выхода». Хорошо, что он так решил. Если бы я вдруг потерял парня в темноте, агент непременно задержал бы его при выходе.

Вскоре началось такое, от чего волосы становились дыбом. Двери открывались и закрывались с таким грохотом, словно мы находились в эпицентре землетрясения. Какие-то жуткие привидения возникали перед нами во вспышках ослепительного света и опять исчезали во тьме. Звучали выстрелы, слышались сдавленные крики людей, которых то ли режут, то ли душат. Где-то совсем рядом выли собаки. То справа, то слева гремели взрывы. Неистовый ветер налетал на нас с такой силой, что мы еле держались на ногах и хватались за стены, переходя из помещения в помещение, с этажа на этаж, от одной неожиданности к другой.

Внезапно произошла еще одна неожиданность — исчезла музыка. Да-да, в доме ужасов была музыка. Я забыл об этом сказать. Ее изрыгали расставленные в разных местах динамики. Музыка, видимо, была призвана усиливать у посетителей ощущение страха и беспомощности. Как музыка в фильмах ужасов. Да-да, что-то в этом роде.

Эта музыка сопровождала нас с первой минуты. Так вот, когда она вдруг прекратилась, я подумал, что это или пауза перед кульминацией жуткого спектакля, или обрыв пленки на магнитофоне. Пауза длилась не дольше минуты. А потом раздался усиленный громкоговорителями жесткий голос:

— Просим уважаемых посетителей поторопиться к выходу! В стене дома обнаружена трещина! С минуты на минуту дом может рухнуть!

Первая реакция — молчание. Затем нервный смех, в основном женский.

— Не очень-то остроумно! — сказал кто-то невидимый в темноте.

— А если у кого сердце пошаливает, — проговорил другой голос. — Нашли чем шутить!

— Не преувеличивай, дружище, — опять отозвался кто-то, видимо первый. — Ситуация не так уж трагична. Разве мы не в доме ужасов? Все идет строго по сценарию!

— Сохраняйте спокойствие! — опять раздался голос из громкоговорителя. — Организованно проходите к выходу!

Конечно, я, да, наверно, и остальные в группе (всего, как я быстренько прикинул, когда мы заходили, было человек десять-одиннадцать) тоже считали, что все это выдумка. «А вдруг правда?» — мелькнула мысль.

После второго предупреждения опять раздался взрыв смеха. Впрочем, наш оптимизм быстро иссяк. Раздался грохот, похожий на землетрясение или подземный взрыв, и нас накрыло облако пыли. Многие стали кашлять. Опять подул сильный ветер. Этого было больше чем достаточно, чтобы вывести из равновесия даже самых хладнокровных и храбрых. В наших нестройных рядах началась паника.

— Это не фокус! — услышал я голос парня. — Но где выход?!

Сначала короткие вспышки показывали направление в лабиринте, теперь же нас окружала непроглядная тьма. Мы сбились в кучу, бросились направо, затем налево, не зная, удастся ли нам вырваться из этой ловушки, или же дом ужасов обрушится и погребет нас под сгнившими досками, кирпичами и штукатуркой.

— Я задыхаюсь, — прошептал парень. — Что-то сдавило грудь.

Услышав его голос, я немного успокоился. Значит, в этой неразберихе он пока рядом со мной. А на выходе караулит наш человек.

— Последнее предупреждение! — раздался голос из громкоговорителя. — Просим уважаемых посетителей больше не задерживаться и как можно скорее покинуть здание! Трещина быстро увеличивается, и дом вот-вот рухнет!

Дети стали всхлипывать. Заплакали женщины. Вокруг раздавались какие-то странные звуки: нервные возгласы и плач тотчас подхватывало и усиливало эхо — этот эффект в доме ужасов, видимо, создавала стереофоническая аппаратура. Где уж тут было понять, то ли мы в самом деле продвигаемся к выходу, то ли топчемся на одном месте.

— Боюсь, нам не выйти отсюда, — сказал парень из кафе «Спорт» и взял меня за руку. — Это твоя рука?

— Как ни странно, моя.

Наши пальцы сцепились, и теперь мы шли, держась за руки, как дети, заблудившиеся в большом темном лесу.

— Если эта экскурсия — последняя в нашей жизни, — прошептал парень, — я хочу, чтобы ты знал: сегодня с тобой мне было хорошо. Спасибо тебе!

Он тяжело дышал мне в лицо, и, сам не знаю отчего, я ощутил комок в горле. Я не понимал, что со мной происходит. В горле застрял какой-то необычный комок. Но это длилось всего несколько секунд.

— Внимание! Внимание! Доводим до сведения уважаемых посетителей, что они достигли выхода. На этом посещение дома ужасов окончено. Приносим извинения за наши шутки!

И на нас обрушился такой яркий свет — это вспыхнули мощные прожекторы, — что я невольно прикрыл глаза рукой.

— Может, я и твою подушку возьму? — спросил я у него. — Ты не будешь ложиться?

Парень стоял перед одной из трех репродукций. Они висели по всем стенам 717-го номера, кроме стены с окном.

— Бери, конечно! Ложиться я не собираюсь. Во всяком случае, пока.

Две подушки я подложил под спину, одну — под голову. Третью взял с кровати Менеджера. Ведь она все равно пустовала. Чтобы не запачкать постель ботинками, я придвинул к кровати стул.

— А вот я люблю, чтоб голова была повыше.

— Нет, я, когда хочу отдохнуть, ложусь именно так, и не иначе. С детства привык.

Он разглядывал репродукцию, показавшуюся мне знакомой. Молодая женщина вышла из ванны и собирается надеть тапочки.

— Ну чего вытаращился? — поддел я его. — Женщина не одета, а ты ее смущаешь.

— У нее родинка на правой груди.

— Ну и ну! Я и не подозревал, что у тебя такой зоркий глаз.

— Знаешь, грудь — это первое, что меня привлекает в женщине. Это такая прелесть. Даже не выразить словами.

— Чья это картина?

— Здесь какая-то закорючка, не разберешь. Да, а прогулка-то была просто замечательная!

Он стряхнул с пиджака пепел от сигареты.

— А кто подал идею, скажите, пожалуйста? Разве я не заслужил благодарности за такую вдохновенную мысль?

Он рассмеялся, хотел что-то сказать в ответ, но не сказал, а наклонился и стал завязывать шнурок на правом ботинке.

— Никак не могу понять, что происходит с этим дурацким шнурком. Как ни посмотрю, вечно он развязан. Так и вчера вечером в кафе «Спорт»…

Парень осекся и долго молчал.

— Ну, я жду благодарности! — наконец сказал я.

— Ах да! Великолепная идея! Мы хорошо прогулялись, а заодно много увидели и услышали. В очень милой компании съездили к морю, подышали целебным морским воздухом, даже чуть загорели. И в футбол поиграли! Потом повеселились в луна-парке, пережили массу опасностей в доме ужасов… Короче говоря, прекрасно провели время.

Он взял стул и подсел к столику.

— Я займусь кроссвордом, — сказал он, разворачивая «Вечерние новости».

— Если понадобится помощь, я к твоим услугам!

— Благодарю! Как только я окажусь в тупике.

Все шло не просто нормально, а прямо-таки отлично. План, этот сложный и капризный механизм, сработал с точностью хронометра. Теперь оставалось только ждать последствий. Мина замедленного действия подложена, и она обязательно взорвется. В определенный момент.

Следователю казалось, что план — живое существо с мозгом и нервной системой. Они вдвоем работают во имя общей цели и постепенно сливаются в одно нерасторжимое целое.

Когда шеф познакомил их с планом, он принял его сразу и безоговорочно, больше разумом, чем сердцем. Он его еще не волновал, не будоражил. Ему предстояло постигать план медленно, вживаться в него в ходе этой весьма необычной истории, начавшейся в семь часов утра в двухстах двадцати километрах отсюда, во внутреннем дворе городского отделения службы безопасности. Они стали работать с величайшей осторожностью, словно два заговорщика. Да-да, как два заговорщика: план и следователь.

Конечно, это было нелегко — играть роль, притворяться, будто он обычный человек, будто у него есть то, что принято называть чувствами. Если бы ему приказали провести изнурительный допрос задержанного в кафе «Спорт», чтобы тот потерял сознание — надолго или навсегда, — тут он бы знал, как действовать. Но надеть маску доброжелательности и снисходительности, играть роль человека — это для него область совершенно новая и неведомая. И все же он быстро освоился. Так, будто вышел на прогулку по незнакомой местности и уверенно пошел едва заметной тропой. И, безусловно, план привлекал его еще большим риском.

Семь лет я работаю следователем службы безопасности, а в такой ситуации оказался впервые. Играть роль!..

Если бы у меня было зеркало! Карманное зеркальце, в которое я мог бы смотреться время от времени и видеть в нем отражение лица — не моего, чужого лица, выражение глаз — не мое выражение, наблюдать в ходе реализации плана за изменяющейся, в зависимости от ситуации, мимикой.

Я украдкой следил за парнем, пока он ломал голову над кроссвордом. Неужели догадывается? Но как он может догадаться, ведь в плане нет ничего необычного, он осуществляется незаметно, исподволь? Словно ты, ни о чем не подозревая, тихо-мирно беседуешь с приятелем, и вдруг он вонзает тебе в живот нож, а ты, так и не поняв, что произошло, падаешь замертво на землю.

— Можно тебя спросить? — раздался голос парня. — Я застрял на пункте четвертом но вертикали.

— Наконец-то! Приятно слышать, что тебе понадобилась моя помощь. Кого там требуется назвать? Знаменитую гетеру античности? Или композитора-романтика восемнадцатого века?

— Да нет! — рассмеялся он. — Ты попал пальцем в небо. Нужна «река, которая не только топит, но и пожирает».

— «Река которая не только топит, но и пожирает?» — переспросил следователь.

— Вся надежда на тебя! Что это за таинственная река-каннибал, в толк не возьму!

— Странное дело, мне тоже ничего не приходит на ум. А ведь я всегда считал себя большим специалистом по кроссвордам.

— Не ломай голову, ну ее, эту реку! Оставлю пока пункт четвертый по вертикали и займусь горизонталями. А потом попробуем еще раз.

— Ладно, смотри дальше, я не я буду, если не вспомню эту загадочную реку.

После того как следователь предложил свою помощь, парень склонился над «Вечерними новостями» и, сделав вид, будто разгадывает кроссворд, стал напряженно размышлять. Итак, игра проиграна. В ту самую минуту, когда они вернулись в свой 717-й номер, когда переступили порог и он услышал, как ключ в замке дважды щелкнул, сухо и безжалостно, в ту минуту все в нем: сердце, внутренности, каждая частица тела, мысли, чувства, — все провалилось в черную пропасть. Теперь уже нет никаких шансов! Он сбросил все козыри! Впрочем, нет, ни одного не сбросил, он спасовал перед той исключительной возможностью, которой была прогулка по городу. Он оказался безвольным, неспособным ни к действию, ни к противодействию. В правом оконном стекле он увидел свое лицо, бледное, осунувшееся. Казалось, будто оно нарисовано на стекле. Парню вдруг стало противно, и он плюнул в свое отражение. Но, спохватившись, сразу же достал носовой платок и вытер плевок.

— В чем дело? — спросил следователь.

— Комар! Сел на окно, и я хотел его сбить плевком. Но не попал.

— Я думаю, ничего страшного, что здесь комары. Мы ведь спать не собираемся. В пять, а может, и раньше появится Менеджер с машиной.

— Да, в эту ночь нам будет не до сна.

Парень опять склонился над кроссвордом. Как это он не воспользовался возможностью ускользнуть из рук агента службы безопасности?! Только осторожность была тому причиной, точнее, подозрение, закравшееся в душу и не дававшее ему покоя: все это — инсценировка, подготовленная с целью заманить его в ловушку, подтолкнуть к побегу, чтобы он таким образом сам раскрыл свою причастность к делу «Кафе „Спорт“». Служба безопасности, видимо, не имеет против него никаких улик. Поэтому они решили устроить ему ловушку. Если он не выдержит и попытается бежать… Именно побег будет тем ножом, который он собственной рукой вонзит себе в сердце. На это и рассчитывает служба безопасности. Нет, и еще раз нет! Он не станет ей подыгрывать. В то самое мгновение, когда он бросится бежать, агент службы безопасности, не долго думая, выстрелит ему в ноги, чтобы взять живым. Попытка к бегству будет рассматриваться как безоговорочное доказательство вины. Что и говорить, расчет точный.

Какие у него шансы? Какой смысл рисковать, когда почти наверняка он снова попадет им в руки, уже подстреленный? Или же его схватят несколько позже, приведя в действие весь огромный механизм службы безопасности. Если даже удастся бежать, то вряд ли он сможет быстро установить контакт со своими, чтобы его укрыли, пока не подготовят фальшивый паспорт и не переправят за границу. Нельзя исключать и другое: того мужчину, с которым он встречался в кафе «Спорт», на самом деле арестовали, он бежал, а шеф службы безопасности только делает вид, будто он у них в руках. Но если даже они и арестовали его, то это еще не значит, что он во всем сознался. А может, ему удалось обвести их вокруг пальца и сопоставление показаний не принесло желаемых результатов? Была, конечно, вероятность и того, что служба безопасности ничего специально не подстраивала — все происходило само по себе. В любом случае, попытавшись бежать, он выдаст себя…

Пока они ехали в машине, да и во время прогулки, парня все время одолевали сомнения. То брало верх желание бежать, то вдруг охватывал страх, что побег не удастся и он опять окажется в руках службы безопасности.

Впрочем, думать о побеге теперь уже поздно. Что он может предпринять в номере 717 «Большой национальной» после полуночи, когда дверь накрепко заперта и его караулит агент службы безопасности, готовый в любую секунду выхватить пистолет? Оставалось ждать возвращения Менеджера с машиной. Это будет где-то около пяти. Затем они поедут на паром. Потом его передадут в Центр. А что дальше? В столице его ожидала только безысходность, полная и беспросветная.

— Мне осталась половина, — сказал парень. — И конечно же, я так и не смог отгадать, как называется эта таинственная «река, которая не только топит, но и пожирает».

— Никуда она от нас не уйдет, — успокоил я его. — Это дело вдохновения. Слово вспомнится тогда, когда мы и думать о нем забудем.

Если бы можно было поглядеть, что творится у него в душе! Как план разлагает его естество? Насколько он в него проник? Какой будет результат?

Единственное, в чем я уверен, — это что я отдал все свои силы плану. Очень простому по замыслу, но очень сложному в исполнении. Я понял это, как только мы от теории перешли к практике. Какой-нибудь пустяк может свести на нет все наши идеи. Парень из кафе «Спорт» не дурак. Хуже всего — недооценить противника и переоценить собственные силы. Нет, он не дурак… Ну а если и правда он виновен, то сейчас его нервы напряжены до предела и внимание обострено.

К счастью, все — насколько я могу судить — складывается хорошо. Мы вышли на финишную прямую. Ночь пройдет быстро, и через несколько часов в дверь постучит Менеджер. Впереди еще путешествие на пароме, а затем — поездка на машине в столицу. Но основная часть плана — прогулка по городу — уже выполнена.

Я встал с постели и потянулся.

— Ну как дела с кроссвордом?

— Не могу понять, то ли я устал, то ли обалдел, то ли просто не в форме. Или, может, кроссворд слишком сложный? Чертовщина какая-то! Но все-таки я намерен разгадать его до появления Менеджера…

— Ну, это еще не скоро.

Я принялся рассматривать репродукции на стенах. Сперва ту, которая висела у входа в ванную. В этом «Утреннем море» было настроение, ощущалась личность художника. Хотя тема неоригинальна. А что такое оригинальность? Разве можно назвать оригинальной «тему» плана? Обыкновенная прогулка по городу. Но в конкретной ситуации она приобрела специфические черты. Мы вдвоем, я и парень из кафе «Спорт», наполнили план службы безопасности жизненным содержанием. Один — сознательно и охотно, другой — невольно, ни о чем не подозревая.

Однако я не могу предвидеть, что будет дальше. Не могу знать, что произойдет сейчас, что будет потом и чем закончится вся эта история. Как определить форму, размеры, глубину разлагающего воздействия плана на парня из кафе «Спорт»? Ничего этого я не знаю. Эксперимент поставлен. Осталось ждать результатов. Парень из кафе «Спорт» сидел напротив меня и курил, склонившись над кроссвордом. За все время, что мы были вместе, я не заметил в его поведении ничего особенного. Ничего такого, что прояснило бы мне состояние его души, помогло бы понять, подействовал план или нет.

— Если уж ты так увлекся кроссвордом, то, может быть, дашь мне остальную часть газеты?

Отделив страницу с кроссвордом, парень отдал газету следователю. Следователь тоже сел поближе к столику.

— Что, если мы поставим сюда лампу, чтобы было лучше видно? А то верхний свет здесь какой-то тусклый…

— Конечно, почему не поставить! — с готовностью отозвался парень. — Только бы шнура хватило.

Он переставил лампу со своей тумбочки. Шнур оказался длинным, и его вполне хватило бы, даже если бы мы вдруг надумали поставить лампу в противоположном углу комнаты.

— Вот, теперь то, что надо! — обрадовался следователь и уткнулся в «Вечерние новости».

Парень опять задумался о своем. Но к чему теперь все эти размышления? Слишком поздно на что-то решаться, время работает против него. Каждая минута, каждая секунда — против него. На его часах двадцать две минуты второго. Если Менеджер закончит раньше, чем обещал, то приедет в гостиницу. Тогда вся компания будет в сборе. Но и сейчас, пока они вдвоем, положение безнадежное… Парень украдкой поглядывает на своего соседа, слышит его дыхание. Рядом агент службы безопасности, готовый в любую секунду выхватить пистолет. Словно сильный сквозняк, парня вдруг пронзает мысль: броситься на агента, сцепиться с ним, избить до полусмерти. Впрочем, нет, ничего такого он не сделает… Ему опять страшно, противно и стыдно за себя.

А какую уверенность он чувствовал перед поездкой! Когда они садились в машину и Менеджер предложил сесть втроем на переднее сиденье, парень даже обрадовался, подумав, что это даст ему какой-то шанс в удобный момент убрать сразу обоих телохранителей. Какой соблазн для него! Два точных одновременных удара, один Менеджеру, другой агенту справа, — и он бежит!

Парень приступил было к осуществлению своего замысла. Сначала решил разведать, где у них пистолеты. Собственно, где пистолет у Менеджера, он знал. Перед выездом с внутреннего двора службы безопасности Менеджер поднял капот машины, склонился над двигателем, и тогда в заднем кармане брюк парень увидел рукоятку пистолета. Но где пистолет у второго агента, он не знал. А знать это было крайне важно. Нанося одновременный удар справа и слева, он должен предугадать движения, которые сделают и первый, и второй, стремясь выхватить оружие. Ждать ему пришлось недолго. Когда Менеджер рассказывал, как был менеджером в театре блох, парню вдруг пришло в голову притвориться, будто у него при слове «блоха» все зачесалось, и он потерся о соседа справа. Тогда-то он и понял, что пистолет у него в левом внутреннем кармане пиджака. О том, что у него вдруг зачесалось тело, он рассказал так естественно, что агент едва ли заподозрил. Теперь парень знал все, что ему было нужно. Пока они мчались по шоссе со скоростью сто десять километров в час, он вспомнил сцену из приключенческого фильма, кажется ковбойского: героя везут в машине двое, он посередине и вдруг наносит молниеносные удары кулаками — один налево, другой направо! — а машина мчится со скоростью сто пятьдесят километров в час. Да-да, в фильме скорость была сто пятьдесят, а не сто десять. Оглушенных конвоиров герой, как цыплят, выталкивает из машины и мгновенно хватается за руль… То же самое сделает и он в подходящий момент. Точно, это был вестерн. Хорошо, что он его вспомнил.

Но вскоре парень засомневался, действительно ли он видел такой фильм и такую сцену. Возможно, это плод его фантазии.

Убежать от них любой ценой! Необходимо использовать любую возможность, и прежде всего усталость от длительного путешествия, от жары. Нужно использовать также и то, что его сопровождающие — самые обычные агенты, в общем-то, люди недалекие. Да, это важный момент, который нельзя не учитывать при попытке бежать, попытке, которая непременно должна увенчаться успехом! Необходимо использовать, конечно, и тот благоприятный факт, что его конвоиры относятся к нему, можно сказать, по-дружески, болтают с ним на разные темы, словно ничего не произошло. Они совсем не похожи на тех молчаливых, мрачных типов, к которым и подойти страшно. Надо позаботиться о том, чтобы усыпить их бдительность, притворившись невинным. Ведь именно такую роль он играл с той минуты, когда его арестовали в кафе «Спорт», — изображал невинного, который настолько чист, что не считает нужным поднимать панику, его одно волнует, что эта странная история затягивается. Все вполне естественно. Однако не надо впадать в другую крайность — делать вид, будто ему безразлично, что его везут в Центр. Единственно правильная, умная тактика — это немного нервничать, но в основном сохранять спокойствие, притворяясь, будто он свято верит в справедливость людей, которые займутся им в Центре. Они, дескать, сразу поймут, что он совершенно невиновен и не имеет никакого отношения к подрывной деятельности против режима. Он убежден — его отпустят на свободу сегодня же вечером.

Вначале парень действительно придерживался этой тактики, стремясь создать впечатление, будто он беспокоится только о том, как бы поскорее попасть в Центр. А там его сразу отпустят на все четыре стороны. Однако в душе был убежден в противоположном: там, в Центре, ничего не может кончиться благополучно. Для начала его ждет допрос уже не в перчатках, не по правилам хорошего тона, которых придерживался — не ловушка ли это? — шеф городской службы безопасности, а настоящий, какой бывает только в этом учреждении.

Пока они ехали в машине, парень при каждом удобном случае сам заводил разговор, старался создать дружескую атмосферу. Об этих двух агентах он ничего не знал, но не сомневался, что они знают о нем если не все, то многое, и прежде всего подробности его ареста. Конечно, шеф проинформировал их, или же они сами обо всем расспросили. А что он может узнать о своих конвоирах? Чрезмерное любопытство наверняка покажется подозрительным. С другой стороны, такой разговор развил бы ту непринужденность, которая уже начала устанавливаться между ними. О Менеджере он узнал в машине только то, что он был менеджером кетча. Второго агента расспрашивать не решился, как-то не пришлось к слову. Так или иначе — ясно, что он имеет дело с агентами службы безопасности, это люди без сомнений и жалости, прячущие под приветливыми улыбками черствость, бездушие, жестокость. Свой прыжок он должен рассчитать до мелочей. Что его ожидает в случае неудачи, можно себе представить без особого труда.

С неизменной скоростью 110 километров в час они все ближе подъезжали к переправе. Парень сказал агентам правду — до сих пор он ездил в столицу только поездом. Зачем врать без надобности. Быть пойманным на пустяковой лжи — значит только ухудшить свое положение.

Чем дальше, тем больше парень понимал, что побег — вещь очень непростая. То, что он видел в фильме — если действительно видел, — в жизни не так-то просто осуществить. Он стал сомневаться, удастся ли ему достичь желаемого. И тут вдруг — первая остановка, переживания Менеджера и другого агента: с машиной что-то неладно. Он опять, как и во время пробки на перекрестке двух Национальных автострад или во время их разговоров о возможной грозе, сделал вид, будто желает только одного — в тот же день попасть в столицу, в Центр. А в душе теплилась надежда, что ему повезет: машина сломается, и они задержатся в пути. Такая задержка была бы ему очень выгодна.

Менеджер ничего особенного не обнаружил. Парень разочарованно смотрел, как он садится в машину и включает газ. Зато потом, на 214-м километре, авария все-таки произошла. Он чуть не закричал: «Ура!» — или: «Да здравствует трамблер!» Но — внимание! Именно здесь он должен проявить выдержку, не выдать себя. А там увидим! Главное — на паром они уже не успеют… Значит, хотят они того или нет, придется заночевать в городе и дожидаться рейса в 6.20 утра. Интересно, куда же его поведут на ночлег? В местное отделение службы безопасности? Или еще куда-то?.. В гостиницу? Невероятно! Впрочем, если такое случится и они остановятся в гостинице, то у него наверняка появится шанс бежать.

Теперь, когда я оказался в 717-м номере «Большой национальной» один на один с парнем из кафе «Спорт», который в данный момент разгадывает кроссворд — или, может, не разгадывает, а думает о чем-то другом или вообще ни о чем не думает, — так вот, теперь, когда я оказался в тихом номере гостиницы и стал перебирать в памяти впечатления, пережитые в ходе реализации плана, я понял, насколько был прав шеф, называя план гениальным. Конечно, я не располагал еще никакими конкретными данными и мне нечем было аргументировать свои ощущения, но я был уверен, что так оно и есть. Моя интуиция — а ей я всегда доверяю — подсказывала, что под воздействием плана в парне что-то неуклонно меняется, и это таинственное изменение вот-вот завершится желательными для нас результатами: он наконец расколется. И мы достигли этого исключительно гуманными средствами, которые применяли, следуя предписаниям плана. Я нисколько не сомневался в том, что план подействовал на парня, как действуют на трубу резкие колебания температуры. Парень из кафе «Спорт» был подопытным кроликом, на котором мы провели в строгом соответствии с планом гениальный эксперимент.

Ах, как бы я хотел пожать руку автору этого плана! Если бы я знал, кто он, я подбежал бы к нему, схватил за руки и долго, благодарно тряс бы их. Однако, если автор плана и впрямь электронно-вычислительная машина, сделать это будет затруднительно. Впрочем, и тогда есть выход — нажать какую-нибудь кнопку и тем самым выразить машине самую сердечную признательность за столь совершенное изобретение, за этот удивительный план. Ведь мне выпало счастье первым воплотить его в жизнь.

Великое дело — интуиция. У меня не было совершенно никаких гарантий, что план увенчается успехом, но все-таки я был уверен на все сто процентов, что рано или поздно здесь, в номере 717 гостиницы «Большая национальная», или в пути, или уже в Центре, когда парень вдруг окажется в другом температурном режиме — в леденящем холоде, — он не выдержит, расколется, и мы получим от него нужную информацию.

Что касается меня, то совесть моя чиста: я сделал все возможное. Руководствуясь умом и интуицией, я продвигался медленно, с большими предосторожностями и, как мне кажется, не совершил ничего такого, что могло бы помешать реализации плана. Я не упустил ни малейшего шанса, который содействовал бы успеху.

Когда мы двинулись в путь, я тотчас принялся создавать ту дружескую, непринужденную обстановку, которую предусматривал план. Менеджер, конечно, очень мне в этом помог.

И вот здесь, в тишине 717-го номера, я перебираю в памяти мельчайшие детали своего сегодняшнего поведения, хотя все вспомнить просто невозможно. Но кое-что никак нельзя забыть. Взять хотя бы притворное волнение, почти телячий восторг, с которым я вглядывался в окружающий пейзаж. Или как мы пикировались с Менеджером, который мгновенно все «просек» и занял противоположную позицию: мол, он не такой, как я. Такой контраст сослужил нам хорошую службу.

Позже, когда мы попали в пробку на перекрестке с Национальной-40, я вышел из машины, сорвал несколько полевых цветов и прикрепил букетик к зеркальцу. Парень охотно мне помогал. Затем я дал ему синий цветок, чтобы он вставил его в петлицу. При других обстоятельствах мне бы такое и в голову не пришло, а если бы я увидел со стороны, как кто-то занимается подобной чепухой, наверно, только бы презрительно усмехнулся. Но во имя успеха нашего плана пришлось надеть маску.

Невозможно сейчас вспомнить все детали, из которых постепенно, пока мы мчались со скоростью 110 километров в час, складывались реальные очертания плана. Дружеские беседы, приветливые взгляды, улыбки — короче говоря, непринужденная атмосфера, — только бы не переусердствовать! — в которой парень из кафе «Спорт» должен был чувствовать себя все свободней, постепенно расслабляться, согреваться… Все шло к той минуте, когда труба не выдержит и даст трещину.

А разве не прекрасно мы разыграли сцену с трамблером? И на первой, и на второй остановках я и Менеджер вели себя очень естественно, словно в самом деле произошла авария. Мы негодовали, что теперь, опоздав на паром, не успеем к вечеру в Центр. А как вспомню минуту, когда у нашей машины остановился этот дурак автоинспектор на мотоцикле, меня начинает трясти. Все чуть не рухнуло… План оказался под угрозой. К счастью, в последнюю секунду нам удалось избежать провала. Если бы этот служака, так неожиданно свалившийся нам на голову, сделал еще шаг и, убедившись, что с трамблером все в порядке, поднял крик: «Что за чушь вы несете?! Все в полном порядке с вашим трамблером!» — вот тут-то и произошло бы непоправимое.

— Ну, как дела с кроссвордом? — спросил следователь, которому, видимо, надоело читать газету.

— Плохо. Я что-то сегодня совсем никуда не гожусь.

— А что «река, которая не только топит, но и пожирает»? Отгадал?

Парень отрицательно мотнул головой.

— Я уже хотел плюнуть на этот кроссворд, но, пожалуй, поломаю голову еще. Упрямства ради и чтобы время не тянулось так медленно.

Следователь бросил «Вечерние новости» на кровать и встал со стула. Подойдя к двери, повернул ключ в замочной скважине.

— Мне почему-то показалось, что я забыл закрыть дверь, — сказал он, обращаясь как будто сам к себе.

Затем сел, опять взял газету и что-то пробормотал, так тихо, что парень не расслышал. Его опять увлек водоворот мыслей и сомнений. Почему, ну почему он не воспользовался такой уникальной возможностью? В ту минуту, когда парень узнал, что его переводят в Центр, а тем более когда машина вышла из строя, он ощутил, как в душе крепнет надежда. Бежать, бежать во что бы то ни стало! Но, пока ехали к парому и шли пешком в город, случай не подвернулся. И парень решил выждать. В городе у него будет время до самого утра. Лишь бы поселили в гостинице, а не заперли в камере местного отделения службы безопасности.

Должна же ему открыться какая-то щель, какая-то лазейка. Тогда он юркнет в нее — и поминай как звали.

Когда агенты приказали ему возле бензоколонки вместе с ними войти в телефонную будку, он сделал вид, будто его не очень-то интересует, о чем они разговаривают с шефом. На самом же деле этот разговор был ему отнюдь не безразличен. Кроме того, полное безразличие было бы неестественным и могло вызвать подозрение. Услышав, что шеф говорит о гостинице, парень постарался скрыть свою радость. Ведь это именно то, чего он так хотел! А потом они сидели на привокзальной площади и ждали, пока Менеджер найдет номер… Как он волновался! Если бы в гостиницах не оказалось подходящего номера, то агенты наверняка отвели бы его в городское отделение службы безопасности. К счастью, нужный номер нашелся, да еще с тем преимуществом, что окно выходило не на улицу, а во двор. Он быстро сообразил, что, хотя карниз и узкий, по нему можно добраться — конечно, очень осторожно — до пожарной лестницы. Нужно только выбрать удобный момент. Когда Менеджер уйдет и он останется один на один с другим агентом, то набросится на него и прикончит.

Менеджер ушел, и они стали ждать звонка из мастерской. Первый телефонный разговор. Вскоре второй… Парень не хотел ничего предпринимать до тех пор, пока не позвонит Менеджер. Если бы он расправился с агентом, не дождавшись звонка, то трубку бы никто не снял, и Менеджер бы тут же поднял тревогу. Пока они играли в шахматы, он обдумывал удар, которым свалит агента. «Как только он отведет взгляд, ударю его кулаком между глаз!» Но агенту вдруг захотелось в туалет, и он заставил его петь у двери государственный гимн. А в туалете тому вдруг взбрело в голову прогуляться по городу. Какое неожиданное везенье! Чтобы скрыть свои чувства, он сделал вид, что колеблется. Но долго раздумывать тоже было нельзя — ведь агент мог и передумать.

После того как у нас якобы сломался трамблер, события развивались сами собой. Мы делали то, что делал бы каждый, если бы с ним в пути случилась авария. Когда нам не повезло с попутной машиной и автобусом, мы пошли пешком. Согласно плану, в попутную машину или в автобус мы могли сесть только при условии, если будет три свободных места. В противном случае — нет.

У бензоколонки мы предложили парню — точнее, Менеджер ему велел — войти вместе с нами в телефонную будку. Нам якобы было безразлично, что он услышит наш разговор с шефом. Надо сказать, Менеджер тоже часто проявлял инициативу. Мы об этом договорились заранее. Парень из кафе «Спорт» не должен был заподозрить, что я — не просто агент.

Не застать шефа в кабинете мы не могли — ведь ориентировочное время нашего звонка было определено заранее. Тем не менее мы изображали беспокойство: будет ли шеф на месте и что мы ему скажем. А сам разговор ввел бы в заблуждение даже самого недоверчивого. И Менеджер, и шеф сыграли свои роли безукоризненно. Я тайком следил за парнем из кафе «Спорт» и заметил, как тот навострил уши, чтобы не пропустить ни единого слова. Это было несложно, потому что голос шефа звучал в трубке достаточно громко.

Получив от шефа инструкцию — якобы только теперь — найти подходящий номер в гостинице и тем самым избежать вмешательства городской службы безопасности, мы двинулись дальше, по направлению к городу.

Через некоторое время, остановившись на минуту, мы бросили жребий — кому из нас двоих оставаться с парнем, а кому искать мастерскую. Я взял в правую руку четыре камушка и спросил Менеджера, чет или нечет. Если отгадает, останется в гостинице, если нет — придется заняться ремонтом. «Нечет!» — сказал Менеджер, немного подумав. «А вот и нет! Проиграл!..» — торжествуя, объявил я. Откуда было парню знать, что мы заранее обо всем договорились.

Еще одну комедию разыграл Менеджер, когда ходил по гостиницам и «искал» нужный нам номер: трехместный, с ванной и туалетом и только не на первом этаже. Мы с парнем ждали на привокзальной площади, а он ходил от одной гостиницы к другой и нашел номер только в «Большой национальной». Этот номер 717 шеф забронировал для нас еще вчера. В других гостиницах Менеджер и не думал справляться, есть ли свободные номера. Побродив по холлу, словно кого-то разыскивая, он опять выходил.

Все шло согласно плану. Менеджер оставил нас в номере и отправился на поиски авторемонтной мастерской. Прежде чем уйти, он торопливо выпил апельсиновый сок — так торопился, что немного пролил на пол. Может, случайно, но не исключено, что он так и задумал.

Вначале мы играли в шахматы. Вскоре позвонил Менеджер, потом позвонил еще раз и сказал, что ремонт продлится всю ночь, до пяти утра, и что мне придется все это время провести в номере вместе с парнем. Я притворился, будто эта новость меня неприятно поразила.

Пришло время сказать парню о прогулке по городу. Наш «хвост» уже сидел в баре «Шесть пальцев» и ждал, когда мы выйдем на улицу. Он должен был следить за нами. На всякий случай. Еще один пистолет не помешает. Да-да, мне было известно, что третий агент прибыл вовремя и сидит в баре. Если бы случилось что-то непредвиденное, например если бы он опоздал и не пришел в бар в назначенное время, то, позвонив мне первый раз, Менеджер не сообщил бы, что он уже в мастерской, а сказал бы, что никаких новостей пока нет и что он продолжает искать мастерскую. Получив известие, что третьего агента пока нет в «Шести пальцах», я не торопился бы предлагать парню прогулку по городу. Но, увидев, что все в порядке, я должен был очень осторожно, ненавязчиво подать парню эту идею, словно она у меня возникла внезапно. Не очень настаивать и, если у него нет настроения или он устал, сразу снять предложение. Парень из кафе «Спорт» не должен был заподозрить, что за этим предложением что-то кроется.

К счастью, он сразу клюнул. Мне кажется, я очень хорошо все продумал. Даже такую деталь, будто эта идея пришла мне в голову в туалете. Такого рода мелочи имеют порой большое значение…

Парень никак не мог вспомнить, когда в душу закралось подозрение, что ему устроили ловушку. Скорее всего, он стал осознавать цель этой прогулки по городу после того, как они вышли из кафе «Прогресс». Предоставить ему возможность бежать… Подтолкнуть его к этому шагу, чтобы попыткой к бегству он сам дал службе безопасности доказательство своей виновности. Конечно же, они приняли все меры для того, чтобы он не смог бежать. Ждут, пока он решится… И, схватив его опять, получат козырь, которого раньше им недоставало. Если он попытается бежать и будет пойман, оправдаться ему уже не удастся. Он сам себе подпишет приговор…

Как же тогда решиться на то, что он задумал вчера вечером, когда шеф службы безопасности сообщил, что завтра утром его переводят в столицу? Попытка к бегству — палка о двух концах. Хорошо, если повезет, ну а если нет, то он только даст им в руки оружие, при помощи которого они смогут покончить с ним… Как только им овладело сомнение, он уже не в силах был решиться на побег. А во время прогулки ему не раз представлялся такой случай. Скажем, в парикмахерской, когда агент сидел в кресле и лицо его было накрыто салфетками. Были и другие моменты, когда он вполне мог стремительно броситься к выходу и затеряться в толпе. Он уже собрался так сделать, но в это время агент встал с кресла, и ему пришлось занять его место. Словом, ни одной из возможностей парень так и не воспользовался: его терзала мысль, что служба безопасности только того и добивается. К тому же он подумал, что, по всей вероятности, в игре принимает участие еще один агент, который следит за ними и в любую минуту готов прийти на помощь его конвоиру. Хотя парень и не заметил никого, кто мог бы быть агентом службы безопасности, но подозрение не давало ему покоя.

И вот теперь он сидит в 717-м номере «Большой национальной» у закрытого окна, притворяясь, будто разгадывает кроссворд, пытается припомнить название «реки, которая не только топит, но и пожирает». В который раз перебирает в уме все случившееся — точнее, не случившееся — во время прогулки по городу, этой уникальной, неповторимой возможности бежать? Что толку! Теперь слишком поздно! Шанс упущен, ничего не сделано, чтобы им воспользоваться! Поздно! 2.27. Через два с половиной часа, а может, и раньше Менеджер постучит в дверь. Теперь уж ничего не придумаешь.

Даже странно, что парень вел себя во время прогулки так благоразумно. Не попытался бежать, как мы предполагали. Конечно, такое его поведение еще не означает, что он невиновен. Настолько невиновен, что ему нечего бояться. Может, он решил, что дело безнадежное. Может, даже заметил нашего агента. Не знаю что, но, несомненно, что-то ему помешало! Впрочем, меня это мало интересует. Для меня теперь главное — дальнейшие события. Нет, ни на минуту нельзя расслабляться. Даже теперь, когда он заперт в 717-м номере «Большой национальной», он может с отчаяния что-нибудь предпринять. Скажем, наброситься на меня с целью вывести из игры. Кто его знает! Я делаю вид, будто читаю «Вечерние новости», но все мое внимание сосредоточено на парне из кафе «Спорт». Он ломает голову над кроссвордом, а где гарантия, что этот кроссворд не прикрытие? Вдруг он готовится нанести мне удар?

И все же я не ожидал, что он так спокойно будет гулять по городу и не попытается бежать, хотя возможностей для побега было хоть отбавляй. Другое дело — что бы из этого получилось. Ведь ни я, ни наш агент не зевали. Мы бы ни за что не допустили, чтобы с парнем случилось то, что произошло с его соучастником из кафе «Спорт». Я не зря говорю «с его соучастником». Ведь, если бы парень попытался бежать, его вину не пришлось бы доказывать. Но ничего такого не случилось. Наша прогулка закончилась так же благополучно, как и началась. Почему? Первая версия: парень из кафе «Спорт» невиновен и потому так спокоен и уверен в себе. Хотя бывали случаи, когда служба безопасности по ошибке арестовывала совершенно невинных людей, а они, панически боясь допросов и пыток, пытались бежать или покончить самоубийством… Как знать, возможно, парень из кафе «Спорт» и правда невиновен и потому не счел нужным бежать? А может, виновен, но полагает, что у нас нет против него никаких улик? Вероятно, убежден, что его соучастник ни в чем не сознался, а если и сознался, то не выдал его. Впрочем, не исключено кое-что еще, об этом я как-то не подумал раньше: вдруг он догадался, что его соучастник попал к нам в руки мертвым и, следовательно, у него нет причин для беспокойства? Положим, другие подпольщики нашли способ сообщить ему об этом. Откуда мне знать? Разве могу я быть уверен в том, что кто-то из сотрудников службы безопасности не ведет двойную игру?

И все же если говорить о нашей прогулке, то она прошла как нельзя лучше. И как основная часть плана, и просто как прогулка. Несколько раз я предлагал парню продлить прогулку, и каждый раз якобы поддавшись минутному настроению. Затем предложил ему перейти на «ты»… Мы много разговаривали — то я заводил разговор, то он. Темы были самые обычные: мы делились впечатлениями о том, что увидели, услышали, пережили за эти четыре часа. Бритье в парикмахерской «Искренность», блуждание по улицам, всякого рода незначительные происшествия, привлекавшие не только наше внимание, но и внимание прохожих, его апельсиновый сок и мой кофе-гляссе в кафе «Прогресс», две девушки, поездка к морю на автобусе и развлечения на пляже, игра в футбол с мальчуганами, развлечения в луна-парке и неожиданное потрясение в доме ужасов… — Из этого и многого другого — разве все упомнишь? — складывалась наша прогулка по городу. Остается проверить, удался ли эксперимент. Придется подождать… Сколько? Может, долго, а может, и нет.

— Ну и скука! — вздохнул следователь.

— Не хочешь взять реванш в шахматах?

— Нет-нет! Шахматы мне надоели. Давай придумаем еще что-нибудь.

— Если б было что почитать!..

— Вот это идея! Но где взять книгу или журнал? Спрошу у администратора. Конечно, вряд ли это ему понравится: время позднее, он, скорее всего, спит — ну да черт с ним! Мы здесь проживаем, платим деньги и, следовательно, можем делать все, что нам вздумается!

В трубке раздалось шесть или семь протяжных гудков, но к телефону никто не подходил. Наконец послышался голос, не предвещавший ничего хорошего.

— Кто это?! — прозвучало как «Стой! Кто идет?!» часового с автоматом наготове.

— Это я! — тихо сказал следователь. — Из семьсот семнадцатого… Да, конечно, поздно, но, может, у вас найдется книга или журнал? Вы нас очень обяжете!

— У нас в гостинице библиотеки нет!.. Хотя вроде где-то здесь в шкафу лежат книги, забытые постояльцами. Сейчас погляжу.

— Вот и прекрасно, — сказал парень, когда следователь положил трубку. — Будем читать, и время пролетит быстрее. В детстве я читал намного больше, чем теперь.

— Да? А что, например, читал?

— Детективы. Наверняка не одну сотню прочел.

Следователь нахмурился.

— Ну, если ты такой знаток детективов, то с тобой надо держать ухо востро. Ты, очевидно, знаешь такие уловки, которые мне и в голову не придут.

Парень засмеялся.

— Не волнуйся! Если бы я знал какие-то уловки, то воспользовался бы ими во время нашей прогулки.

— А знаешь, что я любил читать, когда был помоложе? Рыцарские романы. Романтика, героизм, всепоглощающая, страстная любовь…

— Да ну! А я и не знал.

— Ты все время твердишь: «Я и не знал». А откуда тебе было знать? Мы с тобой не так уж давно знакомы.

Не прошло и пяти минут, как в дверь постучали. Следователь открыл.

— Их там не так много, я взял первые попавшиеся, — сказал служитель, видимо тот самый, что подходил к телефону. — Утром принесу еще.

— Да нет, нам только на ночь, чтобы убить время.

— Бессонница? Знаете, существует испытанное средство: стакан горячего молока перед сном.

— Что вы говорите?! Начну с завтрашнего дня. Сегодня уже поздно.

Следователь дважды повернул ключ в замочной скважине, засунул его в карман и положил книги — журналов служитель не принес — на столик.

— Ну что там за улов? — поинтересовался парень. Он сидел на кровати и возился со сломанной зажигалкой.

— Всего четыре книги: «Краткая история войны тридцать девятого — сорок пятого годов», «Полезные советы», «Пьесы» Чехова и последняя — «Тайны спальни».

— Да, ничего не скажешь, ассортимент широкий!

Он встал с кровати и, подойдя к столику, открыл «Полезные советы».

— «Меха. Если у вас имеется дорогая шуба, лучше всего ее чистку и хранение поручить специалисту. Если ваше меховое манто намокло, сначала высушите его, а затем расчесывайте мягкой щеткой».

— «Полезные советы», как я вижу, тебя очень заинтересовали, — заметил следователь.

— А почему бы и нет? Вот еще. «Изделия из рогов следует чистить мягкой губкой, смоченной в воде с добавлением нескольких капель нашатырного спирта. Затем хорошенько протрите фланелью, смоченной в растительном масле».

— «При выпадении волос… два золотника нафталина на полбутылки спирта… растворить и употреблять ежедневно…»

Парень с удивлением посмотрел на следователя.

— Послушай, откуда ты такое вычитал? Ведь «Полезные советы» у меня. А у тебя пьесы Чехова…

— Так это же из «Трех сестер»! Начало первого действия. На сцене Ольга, Маша, Ирина, барон Тузенбах, Чебутыкин и Соленый. Иван Романыч Чебутыкин читает в газете именно такой полезный совет.

Парень встал справа от следователя и заглянул в книгу.

— Ну что, убедился?

— Да. — Он склонился над книгой, перевернул несколько страниц и, как на сцене, прочел монолог Вершинина, где он обращается к Маше: «Да. Забудут. Такова уж судьба наша, ничего не поделаешь. То, что кажется нам серьезным, значительным, очень важным, придет время — будет забыто или будет казаться неважным… И интересно, мы теперь совсем не можем знать, что, собственно, будет считаться высоким, важным и что жалким, смешным. Разве открытие Коперника или, положим, Колумба не казалось в первое время ненужным, смешным, а какой-нибудь пустой вздор, написанный чудаком, не казался истиной? И может статься, что наша теперешняя жизнь, с которой мы так миримся, будет со временем казаться странной, неудобной, неумной, недостаточно чистой, быть может, даже грешной…»

— «Кто знает? А быть может, нашу жизнь назовут высокой и вспомнят о ней с уважением. Теперь нет пыток, нет казней, нашествий, но вместе с тем сколько страданий!»

Парень искоса посмотрел на следователя. Наконец, набравшись решимости, сказал:

— Не верю, что ты это серьезно…

— То есть?

— Ну то, что ты сказал о нашей жизни и…

— Это Тузенбах, — перебил его следователь. — Это сказал Тузенбах, а я просто повторил его слова.

— Тогда другое дело!

И они стали читать дальше, реплику за репликой, все более взволнованными голосами.

— «Что ж? После нас будут летать на воздушных шарах, изменятся пиджаки, откроют, быть может, шестое чувство и разовьют его, но жизнь останется все та же, жизнь трудная, полная тайн и счастливая. И через тысячу лет человек будет так же вздыхать: «Ах, тяжко жить!» — и вместе с тем точно так же, как теперь, он будет бояться и не хотеть смерти».

— «Как вам сказать? Мне кажется, все на земле должно измениться мало-помалу и уже меняется на наших глазах. Через двести-триста, наконец тысячу лет — дело не в сроке — настанет новая, счастливая жизнь. Участвовать в этой жизни мы не будем, конечно, но мы для нее живем теперь, работаем, ну, страдаем, мы творим ее — и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье».

— «Смейтесь! Не то что через двести или триста, но и через миллион лет жизнь останется такою же, как и была; она не меняется, останется постоянною, следуя своим собственным законам, до которых вам нет дела или по крайней мере которых вы никогда не узнаете. Перелетные птицы, журавли например, летят и летят, и какие бы мысли, высокие или малые, ни бродили в их головах, все же будут лететь и не знать — зачем и куда. Они летят и будут лететь, какие бы философы ни завелись среди них, и пускай философствуют как хотят, лишь бы летели…»

— «Мне кажется, человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе жизнь его пуста, пуста… Жить и не знать, для чего журавли летят, для чего дети родятся, для чего звезды на небе… Или знать, для чего живешь, или же все пустяки, трын-трава…»

— «Какие пустяки, какие глупые мелочи иногда приобретают в жизни значение вдруг, ни с того ни с сего. По-прежнему смеешься над ними, считаешь пустяками или все же идешь и чувствуешь, что у тебя нет сил остановиться. О, не будем говорить об этом! Мне весело. Я точно первый раз в жизни вижу эти ели, клены, березы, и все смотрят на меня с любопытством и ждут. Какие красивые деревья и, в сущности, какая должна быть около них красивая жизнь!»

— «Прежде человечество было занято войнами, заполняя все свое существование походами, набегами, победами, теперь же все это отжило, оставив после себя громадное пустое место, которое пока нечем заполнить; человечество страстно ищет и, конечно, найдет. Ах, только бы поскорее!»

— «Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить! О боже мой! Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь… Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем…»

— «Все равно! Все равно!» — говорит Чебутыкин. А вот мне — это уже я говорю — не все равно. У меня в пятке колючки. Помнишь, я наступил на морского ежа?

— И правда, как мы раньше не вспомнили об этом?!

— За разговорами вылетело из головы. Да и пятка беспокоила не очень, а вот теперь разболелась.

— Я позвоню администратору, — сказал следователь. — Так оставлять нельзя! Кажется, у меня есть булавка. А ну-ка, посмотрим… О, даже две, вот в лацкане. Еще бы кое-что достать…

Дежурный в трубке удивленно спросил:

— Вам опять нужны книги? Уже все прочли?!

— Нет, книги нам не нужны, — объяснил следователь. — Нам нужно немного оливкового масла, ваты и… все. Что случилось? Да наступили на морского ежа.

На этот раз в дверь постучал другой служитель «Большой национальной». Молодой парень с припухшими от сна глазами.

— Ты один не справишься, — сказал следователь и, закрыв дверь за парнем, повернул ключ на два оборота.

— Ты что, сам будешь доставать колючки?

— А почему бы и нет? Снимай правый ботинок. И носок тоже.

— Именно эти слова сказал мне вчера ваш шеф.

— Сейчас меня не интересует, что тебе сказал шеф… Подожди, сначала я зажгу спичку и прокалю булавку.

Парень сел на кровать, снял правый ботинок и носок.

— Вот увидишь, я сейчас по одной вытащу все колючки. Только поверни лампу, а то свет бьет в глаза.

Близилось утро. Мы молчали. О чем еще говорить? Мы переговорили уже обо всем на свете. Кроме того, сказались усталость и бессонная ночь.

Мы то слонялись по комнате, то стояли у окна.

— Духота здесь, — сказал я и распахнул окно.

— Я тоже хотел это предложить, но не решался.

— Почему? Нужно было сказать. Мы здесь одурели от духоты, а я до сих пор не догадался открыть окно!

— Моросит! — заметил парень, высунув руку в окно.

— Правда? Значит, прогноз Менеджера оправдался. Ну, теперь это надолго…

— Да уж наверняка… Слушай, который час? Мои часы остановились.

— Без двадцати пять.

— Скоро появится Менеджер.

— Раньше пяти его нечего ждать. Но так или иначе, скоро мы опять будем втроем.

Мы обменялись еще несколькими ничего не значащими репликами, потом я захотел в туалет. Закрыл окно и велел парню встать у входа в туалет.

— Дело известное! Снова петь национальный гимн.

Поводом послужил неожиданно образовавшийся сквозняк. Ведь дверь и окошко в туалете были открыты. Порыв ветра распахнул окно в комнате. То ли оно плохо закрылось, то ли следователь не прикрыл его как следует. Но одновременно захлопнулась и дверь туалета. Если раньше в 717-м номере все было спокойно, то теперь ситуация резко изменилась.

Когда парень увидел, что окно распахнулось, а дверь туалета захлопнулась и следователь не может ее открыть, ветер словно сам потащил его к окну. Он вскочил на подоконник и перебрался на карниз. Только бы добраться до пожарной лестницы, тогда агент службы безопасности уже не сможет преградить ему путь! Карниз был узкий, и парень передвигался очень осторожно, прижимаясь к стене. Он ни о чем не думал, да разве было время думать? Инстинкт самосохранения подталкивал его вперед…

Ну а следователь, как только дверь туалета захлопнулась, почувствовал себя как зверь в ловушке. Толкнул дверь и понял, что ее заклинило. Тогда навалился на нее всем телом, и дверь поддалась.

— Не уйдешь! — крикнул он, вваливаясь в комнату с пистолетом в руке.

Но комната была пуста. Свет люстры под потолком и двух бра мешал ему видеть, что происходит за окном. Следователь мгновенно погасил все лампы, подбежал к окну и увидел парня из кафе «Спорт» на карнизе, в трех-четырех метрах от себя. Прижавшись к стене, он медленно продвигался вперед. Теперь, когда в комнате было темно, следователь видел его очень хорошо. Дождь усилился и мешал парню двигаться быстрее.

— Не уйдешь, слышишь?! — крикнул следователь еще раз, свесившись с подоконника и прицеливаясь.

Тогда парень остановился и медленно повернулся к окну. Сердце бешено колотилось. Это конец. Попытка к бегству окончилась провалом. Если бы агент задержался-в туалете еще хотя бы минуты на две, он успел бы добраться до пожарной лестницы, пулей слетел бы вниз, выскочил на улицу и бросился к вокзалу. Там спрятался бы в пустом вагоне или в каком-нибудь другом месте. И может быть, удалось бы установить связь с организацией.

Но, увы, слишком поздно. Агент службы безопасности лежал на подоконнике в трех метрах от него, наставив пистолет. А внизу пропасть — семь этажей.

— Теперь уже поздно! — сказал я ему не очень громко, чтобы не разбудить постояльцев «Большой национальной».

Поднимать шум не в моих интересах. Краем глаза я взглянул на часы. Без десяти пять или около того. Если сейчас появится Менеджер, он поднимется по пожарной лестнице и преградит ему путь. Или заберется на подоконник другого номера. Или позовет на помощь персонал гостиницы, и они натянут внизу сетку. Ну да, если появится Менеджер, мы вдвоем наверняка возьмем его живым.

Парень балансировал на высоте седьмого этажа, на двадцатипятисантиметровом карнизе, словно акробат на канате, не зная, что делать дальше. Двигаться к пожарной лестнице было уже бессмысленно. Агент службы безопасности не станет с ним церемониться, а просто-напросто выстрелит. И не промахнется — он же отличный стрелок. К тому же в комнате темно. В отблесках вокзальных огней он представляет собой прекрасную мишень. Почему, почему он не попытался бежать раньше, во время прогулки по городу, когда шансов на успех было больше?! Почему он решился только в последнюю минуту?

— Слышишь, не уйдешь! — Глухой голос следователя доносился как будто из бездны.

Он прижался к стене и замер. Чего он ждал? Почему не двигался дальше, к пожарной лестнице? Ведь это означало бы, что агент выстрелит, наверняка выстрелит в ноги, чтобы только ранить его… Впрочем, сколько можно простоять на карнизе шириной в двадцать пять сантиметров? Пока он держался за стену, но надолго ли это? Под ним колодец в семь этажей, а на дне каменные плиты внутреннего двора. Попыткой к бегству он дает им серьезную улику. Этого они, видимо, и добивались. Что же теперь делать?.. Вернуться в номер? С таким доказательством своей вины? Теперь он у них в руках, и они попытаются вытянуть из него все, что ему известно об организации. Допрос в Центре, конечно же, будет совершенно не похож на вчерашний. Итак, выход один: броситься в пустоту с высоты седьмого этажа.

Но парень не находил в себе мужества сделать это.

К счастью, шеф забронировал номер не на первом этаже. Если бы комната находилась на первом этаже, то за те несколько минут, пока я пытался открыть заклинившую дверь туалета, парня бы и след простыл! Выскочил бы на улицу — и поминай как звали!.. К счастью, я успел пригвоздить его к карнизу в трех метрах от себя. Может, парень, все хорошенько взвесив, вернется обратно? Впрочем, это необычайно трудно — вернуть его в номер. Он может оступиться или нарочно прыгнет вниз… Четвертый по делу «Туалетная бумага» проглотил цианистый калий. А парень из кафе «Спорт» — теперь уже преступник — может прыгнуть навстречу смерти. Надо что-то делать… Любой ценой нужно избежать катастрофы. Подозреваемый перестал быть просто подозреваемым, теперь я твердо знаю, что он преступник. План дал ожидаемые результаты, гениальный план сработал и дал доказательства, которых нам так недоставало, которые другим методом мы вряд ли получили бы. Но спокойно! Вот-вот появится Менеджер. Дверь заперта, но он поймет, что в номере что-то происходит, и либо откроет дверь другим ключом, либо взломает ее, либо выстрелом из пистолета выбьет замок. Моя же задача — не спуская с парня глаз, придумать, как вернуть его в комнату.

Парня сковал леденящий страх. Если он опять попадет к ним в руки, на него обрушатся такие испытания, которых он не выдержит. Нет, нельзя допустить, чтобы они торжествовали. Он не может вернуться к ним, после того как сам себя заклеймил. Внизу под ним — бездна. Достаточно оступиться, и уже через секунду его мукам наступит конец. Двадцать пять сантиметров — это ничто… Но парень не находил в себе сил сделать один-единственный шаг навстречу смерти.

Вдоль вокзального перрона начал маневрировать тепловоз. Один тепловоз или с составом? В предрассветной мгле понять было трудно. Он видел только фары тепловоза — два блестящих маленьких круга, — и ему вдруг вспомнилась ее грудь, ее тело. «Давай. На почтамте?» — «Ага». — «Договорились! В семь часов на почтамте, у окошка „Международная заказная корреспонденция“». Парень закрывает рукой глаза, чтобы не видеть фар тепловоза, чтобы исчезло это видение. У него нет никакой надежды… Пусть быстрее произойдет то, что должно произойти… Он выведет из себя следователя, тот не выдержит и выстрелит. А он, получив пулю в грудь или в живот, полетит в пропасть. Падение будет простым и неизбежным… Пусть все кончится здесь, во внутреннем дворе «Большой национальной»…

— Иди назад к окну! Нечего изображать из себя акробата. Теперь я знаю, какой ты «лояльный гражданин»… Возвращайся к окну, слышишь?

Я говорю ему это и смотрю прямо в глаза.

Вдруг пронзительно зазвонил будильник. Кто-то, видимо, оставил окно открытым. Или постоялец, которому рано вставать, или служитель, заступающий на дежурство.

— Не смотри на меня так, это будильник. Возвращайся, пока все еще спят и никто нас не видит. Не вынуждай меня применять оружие. Ты же понимаешь, если я выстрелю, ты не удержишься на карнизе. Под тобою пропасть… Если упадешь — все. Возвращайся потихоньку обратно!

А парень будто не слышит. Уставился невидящими глазами, словно сквозь меня, словно разглядывает что-то далеко на горизонте. А ведь никакого горизонта за мной нет. Там стена, а в стене дверь под номером 717. Скоро в нее постучит Менеджер, мы вдвоем заблокируем его на карнизе, и тогда всему наступит конец… Вот он, у меня перед глазами. Я лежу на подоконнике с пистолетом в руке, немного высовываюсь и говорю:

— Тигр.

Это слово внезапно пришло мне в голову, и я невольно его произнес вслух.

— Тигр, — повторил я, а парень продолжал смотреть на меня пустыми глазами. — Тигр — так называется та загадочная река, — объяснил я. — Пункт четвертый по вертикали. «Река, которая не только топит, но и пожирает».

В то самое мгновение, когда я напомнил ему о четвертом пункте по вертикали, в тот самый момент, когда я произнес и повторил слово «Тигр», во мне что-то произошло… Это коротенькое слово «Тигр» вырвалось у меня само собой. Я еще не знал, какие последствия оно за собой повлечет. Это слово, оказывается, имело самое непосредственное отношение к плану, к спектаклю, где я играл не последнюю роль. Вот сейчас я дернул за конец нитки, и клубок стал разматываться… Как фокусник, когда он за кончик вытаскивает длинную ленту связанных между собой разноцветных платочков. Как только я сказал «Тигр», события вдруг предстали передо мной в ином свете — все то, что мы пережили с парнем с семи часов вчерашнего утра… Я не могу его предать… Нет, не могу. Если бы он не забрался на этот проклятый карниз, если бы не совершил в последний миг прыжок-признание, если бы я не понял, что он виновен, если бы все продолжалось, как и раньше, если бы не образовался этот проклятый сквозняк и дверь туалета не заклинило, тогда, может, со мной ничего и не произошло бы. Но теперь я знаю: он виновен и это я обеспечил для нас ту информацию, которой мы раньше не располагали. Много часов подряд я играл в этом спектакле, и теперь он закончился триумфальным успехом. Предать парня сейчас, когда он сознался, я не могу. Ведь это я подтолкнул его к признанию… Я притворялся, будто очень чувствителен, будто отношусь к нему по-дружески, будто я человек и у меня есть душа… Я надел маску человека, играл роль человека. Теперь мне ясно: я не просто играл роль, во мне действительно сохранилось еще что-то человеческое. Я не могу предать его, не могу… Вот он стоит недалеко от меня, а я вижу, как мы вдвоем гуляем по городу. План сработал с точностью хронометра, я приложил все усилия, чтобы обеспечить успех этого совершенного плана, но больше я не в силах играть… Еще один будильник трезвонит в «Большой национальной», два или три окна засветились на шестом и четвертом этажах. Менеджер постучит в дверь с минуты на минуту… В стремительном вихре проносятся передо мной эпизоды из нашей прогулки по городу: парикмахерская «Искренность», уличное происшествие, кафе «Прогресс», девушки-подруги, поездка на пляж, камни, что мы бросали в море, игра в футбол с мальчиками, луна-парк, дом ужасов и все, что приключилось в нем, возвращение в «Большую национальную», оливковое масло, вата, булавка… Я вытаскиваю одну за другой колючки из его пятки… Кроссворд, пункт четвертый по вертикали. «Тигр» — так называется «река, которая не только топит, но и пожирает», нет, я не могу его предать…

— Беги! — говорю я, смотря ему прямо в глаза.

Он не отвечает и не двигается с места.

— Беги! — повторяю я, угрожая ему пистолетом.

Он продолжает смотреть на меня пустыми глазами.

— Беги! — говорю я в третий раз.

Парень стоит все так же неподвижно, а Менеджер вот-вот появится.

— Ну беги же! — прошу я.

План сработал безукоризненно, а потом, словно скорпион, ужалил меня самого.

— Да беги же ты!

Я целюсь в него, сипло свистит тепловоз на вокзале, моросит мелкий дождь… Я смотрю на парня, и он словно растворяется в пелене дождя, нет, не растворяется, вон он, на карнизе.

— Беги! Беги, не то буду стрелять! — Я приказываю и умоляю одновременно.

Ждать больше нельзя. Менеджер уже стучит в дверь, стучит изо всей силы, но я не собираюсь открывать.

— Беги!

Парень не слушается и продолжает неподвижно стоять под дождем, а я не могу его предать… Менеджер уже стучит кулаками, старается выбить дверь, но она пока что выдерживает.

— Беги!

Менеджер стреляет в замок, дверь открывается. Он вваливается в комнату и какое-то мгновение стоит у порога с пистолетом в руке.

— Беги!

Я не могу предать его… Наш план безупречен, но так же, как самое «совершенное» преступление, он оказался в чем-то несовершенным. Мы все предусмотрели, учли каждую мелочь, все рассчитали с математической точностью, все исполнили безукоризненно, но допустили какой-то промах, какой-то просчет… Додумать я уже не успеваю. Менеджер буравит меня глазами, он не может поверить тому, что видит, что слышит. Это же я, следователь службы безопасности, доверенное лицо режима, фанатик режима, это я говорю задержанному: «Беги!» — и хочу, чтобы он бежал… Менеджер, видно, никак не может постичь, что со мной стряслось. Я сейчас не думаю о режиме, я думаю о парне, замершем на карнизе… Мы были вместе, я и этот парень на карнизе. Мы вместе гуляли по городу, мы теперь вместе в этой жизни, нас что-то неуловимо связывает. То, чего не учла служба безопасности… В плане допущена ошибка, в логике режима имеется серьезный просчет. Нет, люди не делятся на сторонников и противников режима. Это ошибка, роковая ошибка. Она — динамит, который взорвет всех нас. Нет, я не могу предать его, не могу… Я знаю, я понимаю, что́ меня ждет, но я его не предам. Не предам того человека, что стоит на расстоянии трех метров и судорожно вцепился в стену, вцепился в меня… Ошибка — все то, что мы считали очевидным и непреложным. Это ошибка в нас самих.

— Беги!

Парень представил, как Менеджер направил пистолет на агента, как двинулся на него угрожающе и вместе с тем растерянно, увидел, как агент прицелился в Менеджера, собираясь выстрелить, чтобы преградить ему путь к окну, как еще раз взглянул в сторону карниза и закричал: «Беги!», потом Менеджер, наконец сообразив, что здесь происходит, выстрелил в агента и попал в правую руку, пистолет выпал у того из руки и полетел вниз, потекла кровь, и только теперь, глядя на агента, скорчившегося на подоконнике, парень понял, что это настойчивое «Беги!» не было ловушкой, только теперь он инстинктивно кинулся к агенту — закрыть его своим телом, встать рядом, как друг. Парень сделал шаг к окну, еще шаг… Менеджер целится в него, а дождь все моросит; и карниз скользкий… Он пытается удержаться за стену, но карниз скользкий, скользкий… Он видит, как навстречу ему летит внутренний двор и все ближе большие квадратные плиты, похожие на клеточки кроссворда, расположенные по горизонтали и по вертикали.