Авторам этой книги недавно удалось побывать в штаб-квартире «Моссада» в Тель-Авиве. Правда, мы не попали в ту часть здания, где находятся самые уважаемые разведслужбы мира. Скажем, мы были рядом с ними.

Мы можем назвать адреса, описать довольно невзрачные помещения. Мы можем сказать, поднимаются там люди по лестницам или на лифтах. Мы даже можем сообщить, что большинство подразделений «Моссада» в 1989 году переехало за город. Однако раскрытие излишних деталей может привести к нарушению израильского закона.

Никто не знает точно, где проходит эта грань, однако работающих в Израиле журналистов чутье не подводит, когда они проскакивают «серую зону» и оказываются за пределами закона. Главный трюк заключается в том, как это хорошо усвоили иностранные и израильские корреспонденты, чтобы двигаться вдоль границы «серой зоны», не пересекая ее. Правила военной цензуры настолько нелепы, что, например, сказать, что штаб-квартира «Моссада» находится в здании «Хадар Офна» на бульваре Короля Сауля можно только потому, что эту информацию уже раскрыл бывший работник «Моссада» Яков Островский. В 1990 году он опубликовал свои мемуары и стал первым сотрудником разведки, нарушившим клятву пожизненного соблюдения секретности.

Многие хорошо информированные израильтяне и так знали имена директоров «Шин Бет» и «Моссада». На вечеринках было модно вступить в разговор с репликой вроде: «Вчера директор «Шин Бет» сказал мне…» или: «Я встречался с директором «Моссада», и он мне рассказал…», а те, кто не знал этих имен, просто не допускались в круг «избранных».

Один израильский журналист захотел произвести впечатление на элиту из числа его читателей и одновременно дать понять «Шин Бет», что он знает то, что известно «Шин Бет». И он решил в 1988 году поиграть в кошки- мышки с именем нового шефа, назначенного, по иронии судьбы, как раз в тот день, когда был вынесен приговор Вануну.

Тонкой шуткой оказался заголовок в статье, где речь вроде шла об американском телевизионном персонаже — детективе Перри Мэйсоне: «Чем будет заниматься Перри?». На иврите этот намек звучал еще более смело.

Чего же достиг этот автор? Он намекал на имя, которое должно быть тайной, и в то же время оставался по эту сторону израильского закона о секретах, не давая цензору никаких зацепок. Возможно, новому шефу «Шин Бет» повезло, что этот заголовок появился в газете с небольшим тиражом, тем не менее он на следующий день позвонил редактору и спросил: «Ну почему ты так со мной поступил?». Анонимный шеф контрразведки напрямую позвонил редактору, потому что знал, что может ему доверять. Газетные издатели обычно знают, «кто есть кто», даже если не могут этого опубликовать.

Вся эта суета выглядела явным абсурдом, когда в феврале 1989 года анонимный шеф «Шин Бет» с большой помпой отметил свое 44-летие. Израильские газеты оповестили мир, что этот человек был разведен, что в настоящее время его спутницей является известная светская львица, которая при содействии его секретарей и других работников «Шин Бет» организовала для него грандиозную «вечеринку-сюрприз».

Торжество состоялось в Кафетерии иерусалимского Музея Израиля. В числе 150 гостей были министры, члены кнессета и даже журналисты. Газеты сообщали, что работники «Шин Бет» крепко напились, их знаменитый анонимный шеф играл на трубе свои любимые мелодии, а вся вечеринка продолжалась до трех часов утра.

Бывший работник «Шин Бет», аскетический премьер Шамир, пришел в ярость, когда узнал об этом вызывающе публичном празднестве. Шамир знал, что газетные сообщения были просто подарком иностранным спецслужбам, собиравшим досье на нового директора «Шин Бет». Премьер вызвал его на ковер, а затем сделал так, чтобы сообщения об этой выволочке утекли в прессу.

Это на первый взгляд тривиальное событие стало водоразделом в 40-летней истории агентства внутренней безопасности. Все секреты тайного братства — от пыток и лжесвидетельств до полночных пирушек — стали достоянием гласности. Полушутливо говорили, что предыдущие руководители «Шин Бет», застигнутые врасплох толпой любопытных, реагировали бы по-разному: Иссер Харел отправил бы им по почте бомбы-посылки, Йозеф Хармелин оказался бы в ступоре, Аврахам Ахитув их всех расстрелял бы, а Аврахам Шалом приказал бы забить их насмерть.

Приглашение репортеров на вечеринку по случаю дня рождения шефа «Шин Бет» не было бескорыстным. Любого журналиста, столь близкого к спецслужбам, рано или поздно попросят оказать им одну-две услуги. Работники разведки время от времени прямо выходят на журналистов и предлагают им не углубляться в вопросы, детальное освещение которых может иметь отрицательные последствия для безопасности Израиля. Каждый репортер сам волен решать, как ему поступить, но всем ясно, что в небольшой стране лучше иметь хорошие отношения с источниками в военных и разведывательных кругах. Если личные обращения не возымеют действия, то в распоряжении правительства всегда есть элемент принуждения в лице цензора.

Журналисты и редакторы почти всегда играют по правилам и часто получают неофициальные интервью от премьер-министра, министра обороны и даже от руководителей разведслужб. Власти хотят, чтобы пресса понимала, какие факты стоят за тем или иным официальным решением, но они верят, что сами факты, имеющие отношение к национальной безопасности, не будут преданы огласке. Эта уникальная система сложилась в 1949 году, вскоре после окончания войны за независимость.

Первый премьер Давид Бен-Гурион мог продолжать использовать старые чрезвычайные правила, относящиеся к периоду Британского мандата, для ограничения прессы и других свобод. Он, однако, предпочитал играть в демократию при одновременном сохранении возможности использования чрезвычайных мер, когда считал это необходимым. Бен-Гурион убедился, что редакторы газет могут быть идеальными партнерами, готовыми добровольно подчиняться цензуре. Было даже подписано официальное соглашение, не имевшее юридической силы, но очень живучее.

По соглашению 1949 года начальник генерального штаба и министр обороны назначают кадрового бригадного генерала с опытом службы в войсках и разведке на пост военного цензора. Организационно цензура является частью «Амана», и ее аппарат насчитывает 70 человек военных и гражданских служащих, расположенных в двух точках — Тель-Авиве и Иерусалиме.

В соглашении также отмечается, что честь журналиста, радио- или телерепортера, как израильского, так и иностранного, обязывает его представлять свои материалы в цензуру. Для бригадного генерала Ицхака Шани — начальника военной цензуры с 1977 года — это был вопрос чести. «Каждый репортер обязан представлять материал в цензуру. Кто этого не делает — тот преступник!»

Человек, руководящий этой системой, признает, что это уникальный институт среди демократических стран, поскольку Израиль является единственной страной, где постоянно действует узаконенная военная цензура. Он пользуется такими же правами, как и вооруженный ножницами его предшественник — цензор в период Британского мандата на управление Палестиной. Но в наши дни степень добровольного сотрудничества гораздо выше.

Если входящие в «комитет редакторов» издания нарушают установленные цензурой правила, то эти вопросы рассматриваются специальным судом, в состав которого входят цензоры и журналисты. Суд может принять решение о наложении штрафа и даже о временном закрытии издания.

Цензоры могут закрыть газету даже без этой судебной процедуры. Они принимали такого рода решения в 1952 и 1984 годах в связи со скандалами вокруг «Шин Бет». Закрытию чаще подвергались арабские газеты в Иерусалиме и на оккупированных территориях, особенно после начала интифады в 1987 году.

Решения суда можно обжаловать в апелляционной инстанции, состоящей из старшего офицера вооруженных сил, журналиста и видного политика. Кроме того, жалобу можно подать в Верховный суд Израиля.

Суды никогда не ставили под сомнение право цензоров подслушивать телефоны журналистов, особенно международные переговоры иностранных корреспондентов. Цензоры также получают копии исходящих телексных сообщений. Использование телефакса и модемной компьютерной связи на первых порах создало цензорам некоторые проблемы, но вскоре были разработаны методы перехвата и этих современных способов связи.

Компетенция цензоров выходила за пределы чисто военных секретов, и, естественно, включала идентификацию конкретных армейских подразделений, всякого рода коды, имена сотрудников разведки, передвижения войск и такие деликатные вопросы, как, например, производство ядерного оружия. Кроме того, в числе вопросов, которые могли подвергаться цензуре, были проблемы эмиграции в Израиль, строительство новых дорог, новые еврейские поселения на оккупированных территориях, проблемы энергетических ресурсов и запасов топлива в Израиле, политические и экономические связи со странами, с которыми Израиль не имел официальных дипломатических отношений; короче говоря, все, что могло иметь отношение к мощи израильского государства в самом широком смысле слова.

Соглашение 1949 года корректировалось в трех случаях, каждый раз в сторону сокращения перечня сведений, которые требовали обязательной цензуры. Но список все еще остается достаточно длинным и включает 69 тем.

Что же пресса получает взамен? Разумный подход к делу. Редакторы и репортеры могут даже вести переговоры с цензором и отрабатывать взаимоприемлемые формулировки конкретных сообщений. Цензор обычно действует достаточно аккуратно, не превышая своих полномочий — если только он не находится под сильным политическим давлением, — только слегка «принюхиваясь» к тому, где могут быть разглашены подлинные военные секреты. Но иногда военного цензора заставляют совать свой нос в политические проблемы и действовать почти в режиме политического цензора. Отставные политики часто обнаруживали, что их мемуары подвергались купюрам, чтобы не поставить в неловкое положение действующих правительственных и военных чиновников.

Были выработаны определенные правила передвижения по этому «минному полю», хорошо известные всем участникам процесса. Есть взаимопонимание в том, что, например, статьи о строительстве шоссейных дорог нет необходимости заблаговременно представлять цензорам, если только в них не затрагиваются какие-то вопросы, связанные с деятельностью разведки.

Если израильский или иностранный корреспондент хочет упомянуть имя или адрес одного из начальников специальных служб, он должен помнить, что его сообщение сначала попадет на стол военного цензора и секретная информация будет должным образом изъята. Тогда зачем ее включать? Угроза цензуры иногда сама играет роль самоцензуры.

С другой стороны, если репортеры и редакторы чувствуют, что могут обойти цензуру, они идут на риск. Например, в 1981 году израильский журналист, работавший на американскую газету, написал, что руководителем «Шин Бет» является Аврахам Ахитув. Журналист хотел сообщить всему миру, что руководитель спецслужбы вошел в конфликт с премьер-министром по вопросам безопасности на Западном берегу и столкновений израильских поселенцев с палестинцами. Цензор рекомендовал отдать журналиста под суд, но прокурор решил не предъявлять обвинение.

В другом случае цензор проявил большой либерализм, когда американское телевидение «засветило» директора «Шин Бет» Аврахама Шалома в связи с убийством двух автобусных террористов.

Израильская система иногда достигает пика абсурдности, когда запрещает публиковать некоторые факты, хотя в иностранной прессе — за пределами действия израильских цензоров — материал публикуется в полном объеме. Разведывательные скандалы 1980-х годов дают наглядные примеры в этом плане, когда израильской прессе разрешалось только перепечатывать материалы, уже опубликованные в иностранных газетах. Информация в подобных случаях нередко исходила из израильских источников, чьи уста предположительно были запечатаны цензурой.

В марте 1989 года, за несколько недель до отставки Наума Адмони, американские газеты писали, что будет произведена замена директора «Моссада», проработавшего в этой службе 28 лет, в том числе 7 лет на посту директора. По крайней мере в краткосрочном плане тот факт, что преемником Адмони стал его заместитель, так же как и имя этого человека, оставался секретом.

Авторы этой книги не хотят нарушать абсолютный запрет цензора и раскрывать личность Адмони, как это сделали репортеры «Санди таймс» через несколько дней после его назначения в сентябре 1982 года. Так, один «бывший», не согласный с решением премьер-министра, назвал его имя в телефонном разговоре с Лондоном. Но по счастливой случайности журналист не расслышал и указал имя «Наум Адони».

Цитирование иностранной прессы приняло огромный размах, и один из редакторов даже пошутил, что он может уволить всех своих репортеров и заменить их переводчиками.

Цензура и другие израильские органы власти, вероятно, полагают, что израильские газеты являются своего рода официальным рупором и в этой связи любая публикация может быть воспринята за рубежом как отражающая официальную позицию. Таким образом, считается, что израильские газеты могут нанести существенный ущерб национальным интересам.

Израильский цензор, похоже, ставит под сомнение сам факт независимости израильских газет. Даже если местная газета допустит какую-то ошибку и опубликует недостоверную информацию, власти опасаются, что она все равно будет воспринята как отражающая официальную точку зрения. Им бы хотелось, чтобы израильские газеты поменьше или вообще ничего не писали о военных делах и разведке.

Генерал Шани утверждает, что он вообще не вмешивается до тех пор, пока не возникает угроза разглашения секретов. «С течением времени и исходя из реалий Израиль постепенно ослабляет цензурные ограничения, — говорит Шани. — Цензура стала более рациональной и умеренной; теперь она обращает внимание только на вопросы, имеющие непосредственное отношение к безопасности Государства Израиль. И, — добавляет он, — мне не нравится, когда в своем анализе или комментариях журналисты приходят к ошибочным выводам или что-то преувеличивают, но я не могу вмешиваться».

Конечно в этой системе есть немало противоречий, но она существует в стране, которая с гордостью провозглашает, что является единственной демократией на Ближнем Востоке. В пользу сохранения системы цензуры приводятся два довода: мистический и практический.

В силу унаследованной от англичан привычки, которые никогда не публикуют имен руководителей своих секретных служб «МИ-5» и «МИ-6», израильтяне предпочитают сохранять ту же атмосферу таинственности. Руководители израильского разведсообщества считают, что израильский народ должен спать спокойно, потому что знает, что его защищают, а не потому, что знает, кто конкретно и как его защищают.

В мире шпионажа действует золотое правило: не говорить ничего, когда можно промолчать, — это традиция. По словам ветерана секретных служб Рафи Эйтан а, «лучшее, что может сделать разведчик, — держаться подальше от прессы». Однако когда это отвечало его собственным интересам в деле Полларда и «Лакама», Эйтан раздавал интервью налево и направо. Исходя из практических соображений, представители министерства обороны справедливо отмечают, что многие мелкие террористические организации — палестинские, марксистские или просто анархические — могут получить из сообщений прессы полезные для себя сведения, которые, на первый взгляд, могут показаться несущественными. Если такие группы будут располагать адресами учреждений и именами сотрудников разведки, они могут стать объектами террористических актов. Официальные представители спецслужб признают, что русские, сирийцы и, возможно, ООП знают все о руководителе «Моссада» и местонахождении штаб-квартиры этой организации, но нет причин давать эту информацию любому мелкому бандиту.

Сакраментальный аргумент — молчание ради молчания — встречает, однако, противодействие. В духе «постуотергейтской» открытости правительства, которая стала распространяться из Соединенных Штатов в другие западные демократические страны, слепая Вера граждан своим правительствам, оборонному и разведывательному истэблишменту стала иссякать. Все громче раздаются требования о том, чтобы политики, государственные служащие, военные и даже разведывательные службы отчитывались перед обществом.

Израиль, однако, сильно отличается от США по своей форме правления. Вся исполнительная власть в Израиле принадлежит кабинету, формируемому премьер-министром, чья власть, в свою очередь, зиждется на парламентском большинстве, сложившемся по итогам многопартийных выборов. Система сдержек и противовесов действует здесь совсем не так, как в Вашингтоне.

Завидуя регулярным слушаниям в комитетах конгресса по различным вопросам, от оборонного бюджета до планов убийств, разрабатываемых ЦРУ, члены кнессета хотели бы иметь право утверждать или отклонять кандидатуры руководителей «Моссада» и «Шин Бет».

Им мало того, что комитеты кнессета по вопросам обороны и по иностранным делам имеют подкомитет из шести человек, который должен контролировать деятельность специальных служб. Руководители этих служб и их заместители регулярно выступают перед этим подкомитетом, но критический настрой его членов обычно улетучивается, как только они слышат пикантные подробности тайных операций. Этот подкомитет, по существу, подкупают «внутренней информацией», и у него нет никакой власти, кроме возможности использовать свои уши. Некоторые члены подкомитета жалуются, что разведывательные службы, которые обязаны их информировать, вместо этого подпитывают информацией израильских и иностранных журналистов, если они считают, что это будет способствовать улучшению имиджа Израиля.

Законодатели так и не смогли улучшить довольно слабую правовую базу разведывательных служб. В лучшем случае руководители спецслужб могут ссылаться на статью 29 Основного закона государства Израиль, которая гласит: «Правительство вправе предпринимать, в интересах государства и в соответствии с законами, любые действия, которые в законном порядке не закреплены в компетенции других органов». Другими словами, правительство может через свои агентства делать все, что не запрещено законом. А поскольку все, что не запрещено, считается разрешенным, разведывательные службы могут заниматься своей деятельностью. Более того, эти службы могут делать даже то, что не запрещено в их правовой базе.

Работа «Шин Бет» в сфере внутренней безопасности имеет более серьезную правовую основу в виде нескольких законов о подрывной деятельности и шпионаже против Израиля. До сих пор действует порядок введения чрезвычайного положения, установленный англичанами в 1945 году и использовавшийся для подавления как палестинских арабов, так и евреев. Он позволял английской армии, а потом и Силам обороны Израиля арестовывать и депортировать нежелательных лиц в «закрытые районы», куда не допускались другие лица, в том числе журналисты. В 1966 году эти полномочия были переданы от вооруженных сил полиции, но на практике все решения принимаются в «Шин Бет». В 1955 и 1957 годах были приняты дополнительные законы в этой сфере.

Может ли это причинить какой-то вред, если руководителей спецслужб сделать подотчетными парламенту? Сторонники сохранения существующего порядка указывают на то, что парламентарии постоянно дают утечки информации — прямо в традициях второй древнейшей профессии этой библейской земли. Ни один секрет нельзя доверить сколько-нибудь многочисленному комитету кнессета. Сторонники сохранения «статус-кво» указывают также на то, что премьер-министр отвечает за действия всего кабинета. Его можно обвинить, если «Моссад» или «Шин Бет» совершат что-то недопустимое, и в случае необходимости премьер уйдет в отставку.

Однако в Израиле у министров выработалась любопытная привычка: не принимать на себя ответственность.

Остается единственный механизм — практически безвластный гражданский «государственный инспектор». Обычно это мудрый отставной судья, на которого возложена обязанность следить за всеми государственными органами, в том числе и за спецслужбами. При всем разнообразии государственных органов у них есть одна общая черта: они обычно игнорируют доклады инспектора, содержащие красноречивую статистику и суровую реальность, отражающие бесхозяйственность, казнокрадство и коррупцию в этих органах.

Государственный инспектор имеет доступ к бюджетам «Моссада» и «Шин Бет», но не к информации о тайных операциях, которая могла бы объяснить эти расходы. Без этой информации он не может составить своего собственного представления и ему не остается ничего другого, как принять на веру объяснения руководителей спецслужб.

Даже в тех случаях, когда этим службам требуется несколько миллионов долларов сверх бюджета, они могут обратиться в бюджетный комитет кнессета и, сославшись на то, что это нужно «для важной миссии», получить дополнительные ассигнования.

Израиль практически с момента своего создания в 1948 году находится в состоянии войны. Он окружен враждебными государствами, постоянно подвергается угрозе терроризма, и поэтому правила игры, используемые израильскими спецслужбами, существенно отличаются от тех, какими руководствуются аналогичные американские и западноевропейские службы. Многие секреты здесь нужно хранить гораздо строже, чем в других странах, так как малейший просчет в вопросах безопасности может привести к человеческим жертвам в Израиле.

Цензура оправданна, когда речь идет о битвах, которые еще продолжаются, когда контртеррористические подразделения выполняют свои миссии, о методах работы разведки, именах ее сотрудников и осведомителей, чья жизнь может находиться под угрозой. Но эти аргументы представляются убедительными, только если они не доводятся до крайности.

Когда Израиль отказывается сообщать что-либо о своих разведслужбах, которыми он может гордиться, это выглядит просто глупо. У авторов этой книги ушло несколько дней на то, чтобы получить из аппарата премьер-министра четкий ответ относительно полного названия «Моссада».

Нам хотелось точно знать полное название этой организации на английском языке, так как оно используется в официальной переписке. Мы знаем, что агентство не часто пишет официальные письма, но, принимая во внимание его официальные связи с другими разведками, «Моссад» должен иметь какое-то название, которое можно было бы написать на его официальном бланке.

Чиновники давали нам разные названия. В какой-то момент нам посоветовали почитать доклад «государственного инспектора», но там кет данных о бюджете разведок, к тому же этот доклад на иврите, а названия агентств могут иметь различный перевод.

В конце концов помощник премьер-министра по связям с прессой дал нам ответ и следующее объяснение: «Я потратил на это уйму времени. Наконец, мне пришлось спросить самого директора «Моссада», который отнесся к этому с большим подозрением и никак не мог понять, зачем мне это нужно. Но я все же узнал это для вас». И с триумфальным видом, как бы сообщая нам страшную тайну, он прошептал: «Израильская секретная разведывательная служба (The Israeli Secret Intelligence Service — ISIS)». Это угрюмое сокращение, напоминающее британскую СИС, является бледной копией — только для официальных иностранцев — подлинного и гордого названия «Моссад» — Институт разведки и специальных задач (Institute for Intelligence and Special Tasks).

Ответить на вопрос о том, кто сегодня является директором агентства, значительно проще, и пресс-офицер премьера говорит напрямую: «Этого я вам не могу сказать». И это еще одна очевидная глупость. Имя директора «Моссада» известно всем разведкам мира, и многие бывшие работники «Моссада» и «Шин Бет» считают, что огласка имен руководителей этих служб не принесла бы никакого вреда. Особенно с учетом того, что имя руководителя столь же важной разведслужбы — «Амана» — разрешено публиковать.

Единственный, кого предпочитают держать в неведении, — израильский налогоплательщик, на чьи деньги существуют эти службы. Некоторые ветераны даже предлагали создать пресс-бюро, по крайней мере в «Шин Бет», поскольку это не что иное, как почти обычная полицейская служба, прикрытая завесой особой секретности.

Когда журналисты спрашивают, имеет ли «Моссад» отношение к тем или иным событиям, официальные ответы могут отличаться. Обычно отвечают что-то вроде «без комментариев», но иногда чиновники в Иерусалиме говорят: «Ла-ха-да-м» — вполне произносимый акроним от «Ло хайю ха-дварим ми-олам», что на иврите означает «Этого никогда не было».

Длительный опыт показывает, что эти ответы лишены всякого смысла. Попросту говоря, израильские официальные лица часто лгут. На Ближнем Востоке вообще трудно чему-то верить. Это мир без доверия. Когда речь идет о вопросах жизни и смерти и высокой политике, официальные лица яростно отстаивают свое право на ложь. А журналисты, в свою очередь, указывают на свою обязанность задавать вопросы.

Проблемы возникают в тех случаях, когда официальные представители, злоупотребляя своим положением, дают в прессу благоприятную трактовку потенциально скандальных событий. Когда израильские лидеры захотели дать трактовку дела Полларда и умиротворить разгневанных американцев, они в ноябре 1985 года в частном порядке изложили свою версию событий или во всяком случае ее часть одной крупной американской газете. Они даже передали журналисту через его помощника, что ему не нужно сдавать статью цензору — все и так пройдет.

После того как атомного предателя Мордехая Вануну вывезли из Великобритании, официальные представители в октябре 1986 года дали в прессу утечку различных версий, которые должны были убедить всех, что он не был похищен на территории Великобритании. Однако конкретные подробности операции «Моссада», в результате которой Вануну оказался в Израиле, были размыты. Это был как раз тот случай, когда, показывая дюйм, скрывают целый ярд. Цензор, зная заказ своих хозяев, пропустил материал, хотя это было явным нарушением правил.

Тот же цензор допустил явную глупость, когда в апреле 1988 года наказал иностранного корреспондента, получившего утечку об убийстве в Тунисе Абу Джихада. Официальные лица, такие как премьер-министр Шамир, который, по его словам, узнал эту новость из радиопередачи, сделали вид, что им ничего не известно. Но другие представители властей, зная, что убийство было совершено с целью оказания психологического давления на ООП, выбрали свои каналы: корреспондента ведущей телевизионной компании и одной крупной американской газеты, которые после опубликования своих материалов были ошеломлены, когда правительственная пресс-служба лишила их аккредитации.

В одном случае одна рука правительства, похоже, не знала, что делала другая. В условиях израильской демократии журналистам приходится мириться с тем, что они не представляют, когда и что им будет разрешено опубликовать. Тот же самое относится к личным мемуарам. Хаотическая система охраны секретов и цензуры дает разным людям различные возможности.

Ветеранам секретных служб приходится считаться с дискриминацией по отношению к ним со стороны цензуры и ждать «погоды», при которой можно будет опубликовать ту или иную информацию. Некоторые из них потратили впустую много времени, написав книги, которые цензура отказалась пропустить. Однако бывший «мемунех» Иссер Харел оказался очень плодовитым автором. Он обладает каким-то шестым чувством, позволяющим ему, не спрашивая никого, точно определить, что можно говорить о таких операциях, как, например, похищение Эйхмана.

Некоторые ветераны, чтобы обойти цензуру, облекают свои воспоминания в форму весьма реалистических произведений, удовлетворяя свой писательский зуд в виде романов, которые в большинстве своем носят явно автобиографический характер. Отсутствие конкретных фактов позволяет им не нарушать пожизненного обязательства неразглашения секретных сведений и снимает проблему цензуры.

Другие израильтяне, оставившие работу в спецслужбах или подразделениях спецназа, разглашают секреты, не публикуя ни слова. Они действуют по всему миру, передавая свои специальные знания иностранцам, которые платят им за их опыт в области обороны и безопасности. Эти консультанты получили свои знания в период нахождения на израильской правительственной службе. Обучая других, он раскрывают гораздо больше секретов, чем те, кто пишет об этом.

Цензура следит только за публикациями в средствах массовой информации, враги Израиля — разведки арабских и других стран — внимательно используют как открытые, так и тайные источники и даже личные контакты. В современном шпионаже вообще значительная часть информации поступает из открытых источников, ко информация из тайных источников все еще очень важна и без нее нельзя обойтись. Израильская цензура, однако, судя про всему, исходит из предположения, что человек, потерявший монету на темной улице, будет искать ее там, где горит уличный фонарь.

Израиль пытается перекрыть каналы утечки информации в прессу и в то же время смотрит сквозь пальцы на поток секретов, разглашаемых бывшими работниками спецслужб. Если Израиль так уж обеспокоен проблемой утечки секретов, то почему сосредоточивает внимание цензуры только на прессе? Как быть с наемниками и всякого рода частными «экспертами», которые владеют секретами?

Может быть, так. просто удобнее. Гораздо легче следить за газетами, чем шпионить за бывшими шпионами. Надо принять во внимание еще и то, что все, кто вовлечен в эту деятельность, входят либо в разведывательную, либо в военную «семью». А те, кто в Иерусалиме принимает решения, сами являются членами братства «старых ребят». По существу те, кто сегодня входит в правительство, в будущем сами могут оказаться в роли консультантов.

Однако самый большой ущерб часто наносят люди, еще находящиеся на правительственной службе. Заявление министра обороны Даяна о секретных связях с Эфиопией в 1978 году принесло больше вреда, чем море чернил, истраченное небольшой армией трудолюбивых муравьев из военной цензуры, вычеркивающих строчки из депеш корреспондентов. А когда представитель «Еврейского агентства» сообщил о тайном исходе евреев из Эфиопии в 1985 году, он поломан больше жизней, чем любой журналист за всю историю Израиля.

Газетные репортеры обычно менее опасны и более ответственны. Журналистов можно наказывать различными способами, вплоть до заключения в тюрьму, а политикам безответственная болтовня всегда сходит с рук.

Даже в области правосудия израильские власти ревностно оберегают право по своему усмотрению определять случаи, когда они требуют абсолютной секретности или полной огласки. Судебные процессы по обвинению в шпионаже граждан Израиля или иностранцев почти всегда проходят в обстановке абсолютной секретности. Не разрешается публиковать даже имя обвиняемого. В далеко не единичных случаях в судебном зале Иерусалима или Тель- Авива стоял обвиняемый «мистер Икс».

Мордехай Кедар, Аври Эль-Ад, Зеев Авни и позже Маркус Клингберг — все были преданы суду в закрытом порядке и даже отправлены в тюрьмы как анонимные «иксы». В случаях Мордехая Вануну и Шабтая Калмановича было объявлено, что они обвиняются в тяжких преступлениях, но процессы проходили закрыто.

Это очень изощренная система, в которой официальные власти используют свои полномочия как для защиты секретов, относящихся к национальной безопасности, так и для сокрытия информации о своих промахах, огласка которой может привести к скандалам. Именно такой мотив стоял за исчезновениями шпионов и других узников, как это было в не получившем абсолютно никакой огласки деле Питера Пульмана.

Немецкий еврей, инженер, родители которого погибли во время Холокоста, был завербован разведкой Восточной Германии. Хозяева вывезли его в Западную Германию, где он женился на молодой еврейке и уехал с ней в Тель-Авив. В ноябре 1971 года он как специалист по аэродинамике был принят на работу в компанию «Израель эйркрафт индастриз». Он производил впечатление способного и трудолюбивого работника, пока спустя 5 месяцев его не арестовала «Шин Бет» за шпионаж.

Восточногерманский шпион Пульман проник в одно из самых чувствительных мест израильского оборонного комплекса. Судебный процесс над Пульманом проходил в обстановке полной секретности, и он получил 15 лет тюрьмы. О его аресте, суде и приговоре в израильской печати не было ни слова. Он вышел на свободу в 1982 году, и лишь одно агентство новостей опубликовало об этом коротенькое сообщение.

Как может демократическое общество со свободной прессой терпеть такую обстановку секретности и замалчивания? Разведывательные службы, военная цензура, правительство и судебная система — все балансируют на канате, натянутом между интересами защиты национальной безопасности и соблюдением законов. Потенциальная опасность велика: если жители Израиля, собственные граждане и иностранцы могут исчезать без следа — и даже их семьи об этом не ставятся в известность, — существует возможность нарушения прав любого человека.

Есть признаки того, что правительственные службы требуют расширения своих нрав в ущерб правам граждан. В 1979 году кнессет впервые принял закон о подслушивании и с тех пор внес в него несколько поправок, создав, наконец, систему контроля за действиями правительственных ведомств в этом вопросе. Впервые право устанавливать скрытые микрофоны и перехватывать телефонные разговоры было предоставлено полиции, «Шин Бет» и «Аману». Полиция может пользоваться этим правом для изобличения правонарушителей только с санкции судьи. Лишь одно старшее должностное лицо полиции вправе обращаться за таким судебным ордером.

«Органы безопасности», как две разведывательные службы определяются в законе, работают в более либеральном режиме. Для проведения таких мероприятий им нужно получить письменные санкции министров, курирующих эти ведомства: «Шин Бет» — санкцию премьер- министра, а «Аману» — министра обороны. Однако в законе содержится оговорка, что в неотложных случаях директор «Шин Бет» имеет право санкционировать подслушивание в течение 48 часов без согласования с высшими инстанциями.

«Моссад» тоже хотел получить такие же полномочия, но законодатели отказали, сославшись на то, что «Моссад» не имеет компетенции в вопросах внутренней безопасности и не должен работать на территории своей страны.

В Соединенных Штатах подслушивание даже по делам о шпионаже может осуществляться только по судебному ордеру. ЦРУ и Агентство национальной безопасности также по судебному ордеру могут вести слежку за иностранцами, не пользующимися защитой американской конституции, но не за американскими гражданами.

Израильское разведсообщество не связано такими ограничениями. Объектами подслушивания могут быть как иностранцы, так и граждане Израиля, и даже военная разведка «Аман» может взять «под колпак» любого человека. Закон разрешает разведывательным службам хранить расшифровку записей даже после того, как сами пленки уничтожены.

В 1980-х годах начальник штаба генерал Рафи Эйтан, подозревая своих генералов в том, что они разглашают секреты, приказал «Аману» организовать прослушивание их телефонных разговоров.

Руководитель военной разведки имеет право перехватывать разговоры любого лица, в том числе гражданского, если оно использует военную связь — даже премьер-министра и министра обороны, которым в демократическом обществе он подчиняется.

Граница между демократическим ценностями и требованиями безопасности стала еще более размытой в 1989 году. В декабре премьер-министр Шамир обвинил министра науки Эзера Вейцмана в поддержании тайных контактов с ООП, что было не только нарушением установленного правительством порядка, но и прямым «предательством» Израиля. Бывший командующий ВВС и министр обороны был потрясен — особенно когда Шамир подтвердил свои обвинения секретной информацией.

Премьер-министр, которому подчинялись «Шин Бет» и «Моссад», совершенно правомерно был информирован о том, что один из членов его кабинета поддерживает контакт с представителями ООП. Шамиру, судя по всему, были представлены записи его беседы в Женеве с палестинским дипломатом и ею последующие телефонные разговоры из своего дома со штаб-квартирой ООП в Тунисе. Вейцман, в прошлом военный «ястреб», а теперь политический «голубь», открыто выступал за переговоры с ООП и неофициально советовал ООП согласиться на посредничество американцев.

То, что израильская разведка контролировала все звонки в Израиль из арабских стран, особенно исходящие из штаб-квартиры Арафата, было неудивительно и технологически несложно. Однако когда связь установили с одним из членов кабинета министров, вопрос приобрел политическую остроту. Гораздо более впечатляющим был факт дословной записи разговора в Европе одним из высших представителей ООП. Из этого следовало, что израильская разведка имела ценный источник с доступом в высшие эшелоны ООП.

Мог ли Шамир, сам в прошлом работник разведки, хорошо знакомый с правилами игры и возможными последствиями, предавать огласке материалы, полученные от руководителей своей разведки? Для того чтобы обосновать свой категорический отказ от переговоров с ООП и подкрепить обвинения в адрес Вейцмана, он заявил, что располагает данными разведки. В этом случае Шамир ради достижения политических целей нарушил традиционный запрет и поставил под угрозу расшифровку методов разведки.

Только из чтения израильских газет палестинские службы безопасности могли понять, что в их среде появилась израильская агентура. Еще более серьезным было то, что впервые со времен Бен-Гуриона премьер-министр использовал «Шин Бет» во внутренних политических распрях.

Дело Вейцмана подтвердило впечатление, что система нуждается в реформах, которые положили бы конец использованию разведки в узкопартийных целях.

Как общество может надеяться на то, что политики, генералы и работники разведки, которые лгали своим собственным руководителям, будут строго соблюдать законы о подслушивании?

Ответ прост: такой уверенности быть не может. Есть необходимость более четкого регулирования, которое не оставило бы «серых зон», где можно по-разному толковать закон. Надежда на добрую волю часто открывает дверь злым деяниям.

Равным образом демократия не может полагаться на цензуру, которая ведется без учета таких достижений техники, как телефакс, компьютеры и спутниковая связь. Если даже демократия находится в состоянии войны, цензура должна быть рациональной и последовательной.

Наконец, должна быть повышена степень ответственности специальных служб перед обществом в лице законного парламента. Скандалы 1980-х годов показали, что несмотря на то, что отдельные операции могут завершаться успехом, сами службы могут терпеть серьезные поражения, если они принимают неправильные решения или злоупотребляют своими полномочиями.

Нельзя противопоставлять необходимость сохранения открытости демократического общества и защиты его ценностей тайными методами. Жизнь в светлом обществе свободной страны не должна омрачаться наличием темного аппарата безопасности в самом его сердце, пока этим аппаратом руководит народ через официально избранное правительство.

Разведка — слишком важное дело, чтобы отдавать ее на откуп самим разведывательным службам и горстке политиков.