Пролог

     Кочующая чёрная дыра покрывалась прозрачными дуговыми волнами возмущённых всплесков, рвущихся из её недоступных недр и удерживаемых в разы превосходящей их силой гравитации одного из самых сверхмассивных объектов во всех измерениях известных и неизвестных миров. Последнее время прожорливая дыра неплохо питалась, отчего всё больше полнела и прибавляла в весе. Всё чаще неконтролируемо вместе с поглощённой материей она всасывала в себя не только омертвевший мусор разрушенных физических и нефизических структур, но и чистую энергетику миров – сущности тех, кто в них жил, ими управлял, и перепуганные души высших обитателей Вселенных ещё долго пытались вырваться на свободу, не понимая, и не желая понимать, что оказались в рабстве, из которого всё ещё не существовало логических путей побега.

     Недавно, минуя очередную Вселенную, дыра задела хвост случайно попавшейся на её пути спиральной галактики, полностью уничтожив более триллиона объектов разного характера. Поглотив за один подход такой объём кипучей живой энергии, она всё ещё не могла переварить сытную трапезу. Пленённые сущности метались в её чреве, постепенно слабея и всё больше уступая над собой контроль. На сей раз этот процесс изрядно затянулся, что немного забавляло и лишь малость расстраивало хозяина чёрной дыры.

     – Угомонитесь уже, – шепнул Кочевник.

     Его тихий голос металлическим грохотом обхватил всех новых невольников, заставляя тех скукожиться от всеобъемлющего чувства страха и беды. Постепенно необхватное чрево дыры начинало мирно и подавленно стихать. Какое-то время ещё раздавались отчаянные всплески, волнами отражающиеся на границах мрачной тюрьмы. Их становилось всё меньше, и после повторного приказа Кочевника наступила окончательная победная тишина.

     Добившись полного, безоговорочного подчинения, Тёмный Кочевник невольно проникся зародившимся в нём подступающем раздражением. Требовалась весомая причина, чтобы заставить его чувствовать подобное недовольство самим собой, и не пленённые им в галактике существа выводили Кочевника из себя, хоть и они сыграли в этом свою мизерную роль.

     Задумавшись, Владыка уже видел причину своего первопричинного гнева. Он знал, что никто и ничто (ну разве что только давно сгинувшие в небытие Создатели) не сможет прочесть его мысли, и всё равно не желал об этом думать. Тому была всего одна причина – он слабел, стремительно терял силу с каждым световым часом. Раньше это проявлялось в мелочах, затем – в незначительных проступках и, на первый взгляд, необоснованных неудачах, но Тёмный Кочевник догадывался, к чему всё приведёт. Он попросту не сможет существовать. И пускай сегодняшний пример, когда захваченные им пленники имели дерзость противиться, был лишь сравнительно мелким пустяком, Кочевник понимал – скоро, очень скоро, настанет день, когда ему не выиграть даже подобной битвы.

     Сначала, ещё каких-то пару миллионов световых лет назад, такое заключение казалось ему парадоксальным и наигранным. Ведь с каждой порабощённой сущностью личные возможности Владыки возрастали. Сейчас же, когда количество невольников стремилось к бесконечности, могущественный, в большинстве своём всесильный, но, к сожалению, не бескрайний разум Великого Архонта всё чаще прорезался предательскими расколами и трещинками. Он уже не мог постоянно контролировать чёрную дыру. Его вместилище выбивалось из-под установленных для него правил и порой, как случилось недавно, вело себя непредсказуемо: самовольно сбивалось с курса, устраивало тошнотворные танцы энергии внутри себя, поглощало то, что не следовало, и выбрасывало то, что, напротив, имело для Кочевника ценность.

     Более Архонт не мог беспрепятственно разгуливать тенью своего сознания во всех уголках миров. Стоило ему покинуть кочующую дыру и отойти на приличное расстояние, как его силы мучительно истощались. Чем дальше Кочевник уводил свою сущность от вместилища – главного источника собственной энергии, – тем беспомощнее становился. Дошло до того, что ему не удавалось не только сохранять прежние возможности в соседних со своей реальностью мирах, но и даже в своём собственном доме. Он более не мог быстро усмирять рабов. Те всё чаще и чаще пытались вырваться, освободиться. Его вместилище буквально распирало, подташнивало от заточённой и подчинённой энергии. Если у его пленников получится пробиться, образовавшиеся джеты – выбросы сжатой плазмы и прочих крупиц разрушенного пространства – пронзят всё на своём пути. Но, что куда сильнее беспокоило Кочевника, это буквально уничтожит его самого. Такая потеря силы отбросит его на одну ступень с существами низших измерений, если и вовсе не убьёт, лишит подлинного бессмертия, неуязвимости перед всеми опасностями мироздания, и подобные перспективы нисколько не улыбались привыкшему к безраздельной и, зачастую, импульсивной власти Владыке.

     Тёмный Кочевник развеял дурные мысли, погрузившись во всё чаще посещавшие его далёкие воспоминания. Подумать только, ведь когда-то он и не мечтал о торжестве всевластия и даже не допускал помыслов, в которых он станет подобным ужасом миров. Его путь начинался иначе. Кочевник не был уверен в том, как долго уже тянется эта жизнь, но в памяти его разума сохранились сюжеты зарождения первых фундаментов молодого, ещё не обретшего очертаний мироздания, отчего напрашивался вывод, что было ему практически столько же лет, сколько и существующему порядку, а, может быть, он был немного моложе и своих Создателей. Как бы там ни было, но Кочевник как никто иной мог поведать о вечности.

     В отличие от большинства вышестоящих обитателей Вселенных он, как и все представители его немногочисленной расы – Архонтов, ни разу не перерождался. Его вместилище – исключительная кочующая чёрная дыра – была столь же особенна и столь же невообразимо стара, как и он сам. Едва почувствовав самого себя, Тёмный Кочевник начал выполнять заложенные в его сознании функции – он делал то, для чего был создан – наводил порядок, уничтожая и давая возможность появляться чему-то новому. Кочуя между мирами и измерениями, он перемешивал материю, строительный материал, выступал катализатором для будущих Вселенных и никогда ранее не порабощал высшие расы. Это было запрещено Создателями. Уничтожая что-либо, Кочевник, не задумываясь, по крупицам отсеивал чистую энергию жизни, чтобы та могла переродиться и ступить на новые пути эволюции разума и души. Так он и поступал, и не одна Вселенная пронеслась перед ним в мучительных рождениях и благостных, освобождающих дух, смертях. Это продолжалось достаточно долго, пока сам Кочевник не потерял счёт увиденным мирам, а их отличия, весомые и не очень, не слились для него в однообразную размытую карикатуру, без контуров и красок.

     Управляя колоссальной энергией, скрытой в совершенном пытливом уме, он не прекращал тянуться к новому, изучая все, что попадалось ему на пути. Только наука, в любом своём проявлении, только светлая, никогда не гаснущая искра знаний могла удерживать его разум от томительной тоски вечности. Жизнь стала для него предсказуемой, наука же – никогда. Перспективы знаний ширились и всегда оставляли в себе место для неразгаданных возможностей. Осветишь одну тайну – и её сразу же вытеснят другие, ещё покрытые мраком невежества домыслы, которым только предстоит вырасти до аксиом. Но и этот конвейер тайн мироздания от мира к миру приходил в упадок. Постепенно, шаг за шагом, Тёмный Кочевник полностью познал глубины своей сущности, докопался до большинства таинств пройденных Вселенных. И лишь приняв всё, что было ему доступно, Кочевник понял, насколько жестоко с ним обошлись Создатели. Они дали ему жизнь длиною в вечность, без возможности разорвать связь с вместилищем, без возможности хоть когда-нибудь постичь иную судьбу. Бесконечное монотонное, связанное цепями существование уже давно наводило на него тоскливую меланхолию, но, осознав, что в дальнейшем ничего не изменится, и ему до скончания времени придётся бродить между мирами, выполняя однотипную, законсервированную в установленных пределах работу, Кочевник впервые ощутил на вкус, что такое затаённая, бродившая в нём многие годы злоба. В те мгновения, потеряв самообладание, он невольно сделал то, чего не делал прежде – свернул с проложенного Создателями пути, позволив чёрной дыре самовольно пуститься вдаль. Нарушив выжженный в его разуме маршрут, Кочевник ожидал чего угодно: предупреждения, безмолвной расплаты, уничтожения, но то, что последовало дальше, удивило ещё не состоявшегося Владыку куда сильнее его фантазий. Ответом от Создателей было немое равнодушие.

     С тех пор вместилище Кочевника так и не вернулось на прежний путь. Некоторое время Владыка еще опасался появлявшегося в мыслях красочного наказания, но его не последовало – ни тогда, ни в дальнейшем, когда он преступил ещё один запрет и начал порабощать сущности, впитывая в себя их силу, ни сейчас, когда он намеревался зайти ещё дальше и обрести истинное всевластие и бессмертие – стать равным Создателям, равным высшему разуму, который только могло представить его развитое воображение.

     Подобные планы посещали тщеславные, дальновидные помыслы Кочевника и раньше. Конечно же, он хотел приблизиться к Создателям. Однако, сколько бы живительной энергии он ни впитал, сколько бы сущностей ни пленил, это хоть и давало ему непостижимую, не имеющую аналогов силу, но не позволило главного – покинуть границы доступных измерений, освободиться от чёрной дыры, не теряя при этом её энергии, и взобраться выше черты пределов – в неизвестные никому миры Создателей. А теперь ещё и начинались проблемы с его вместилищем. Чёрная дыра деформировалась, близилась к угрожающей нестабильности, расширившись до размеров гигантского галактического мегакластера. В мироздании существовали карликовые Вселенные, которые уже давно были меньше неё чуть ли не вдвое. Таскать такой груз на своих плечах Кочевнику становилось всё труднее, и в какой-то момент Владыка практически смирился, поверив, что не найдёт решения, как облегчить свою ношу и не утратить накопленных сил. Он отказался от поиска заветных знаний, пустил свой разум на самотёк в настоящий хмельной, неконтролируемый загул, посвятив праздные дни философско-мазохистским забавам, примитивному физическому насилию и глупому разврату. Миллиарды световых лет он просто развлекался, играя судьбами своих рабов, а порой и целыми мирами. Именно в этих суетливых или, напротив, неспешных часах ковалась его нынешняя чёрствая, всем неудовлетворённая, холодная и в то же время страстная личность. В них он полностью утратил последние остатки жалости, мораль его обрела угодные только ему каноны, ум обзавёлся тонкой, не лишённой своего очарования философией, а тоскующая душа помутилась ощутимым привкусом лёгкого сумасшествия. Тёмный Кочевник и сам не догадывался, как близко находился к безумию. Перегруженная энергией чёрная дыра пожирала, душила и отупляла своего хозяина не хуже, чем Владыка преображал в ничтожества порабощённых невольников. Впоследствии Кочевнику всё же удалось практически вылечиться, остепениться, увидеть и признать запущенные коррозии своего разума. Более он никогда не позволял себе терять равновесие ума, а разум держал под пудовым замком. Но длительные шальные годы всё равно оставили на нём глубокие рубцы, что послужило одной из причин, по которой в некоторых физических обличьях Владыки проскальзывала толика сумасшествия.

     Лишившись полюбившихся ощущений спящего разума, Кочевника ещё долго надламывала зависимость. Без разгульного наркотика его попеременно преследовали злость, паника, отчаяние. Смирение же наступило относительно недавно и сменилось затяжной тоскливой пустотой. Тот короткий период был единственным, когда Владыка оставил в покое как своё вместилище, так и заточённые в нем структуры. Это существование походило на небытие, но смертью его назвать было трудно. Как бы Архонт ни пытался, разъедавшая изнутри тревожная пустота не отпускала его старую душу. За какие бы мысли он ни ухватывался, они не могли удержать рассеянное внимание, завладеть разумом, побудить подлинный интерес. У Кочевника всё никак не получалось придумать, для каких целей ему существовать, но и не жить было невозможно.

     Желания вернулись к нему не сразу. Их породили сплетни, коими редко дышали пустынные миры. Всё чаще до ушей отрешённого Архонта стали долетать обрывки разговоров, и суть этих пересудов медленно раздувала в разуме Владыки искорки потухшего любопытства. Через пытки и угрозы, через лесть и притворство, сотней иных способов Кочевник раз за разом выслушивал подобные сплетни. Глупые, наивные, бодрые, испуганные, самонадеянные или затравленные голоса разных рассказчиков схожими словами повторяли ему порой совершенно непохожие истории – на то это и сплетни, чтобы обрастать ложью. Но было в рассказах и нечто общее – все они касались одного предмета – осколка-носителя.

     Ещё до того, как его надежды подтвердились, Тёмный Кочевник уже догадался, о каком именно носителе шла молва. Не таком, что нередко попадались ему на руинах разбитых цивилизаций. Этот осколок был не просто образцовым. Подобных ему не создавала ни одна цивилизация миров и не могла создать. Это был абсолютный тайник, идеальный, по-своему умный, но главное – в нём оставалось то, что могло скрываться в его гранях. Тёмный Кочевник не обманулся, посчитав, что столь уникальный носитель может хранить только уникальную информацию. Когда же он узнал, что с его помощью в одной из Вселенных было совершено то, что по представлениям высших обитателей миров совершить нельзя, Архонт понял: знания, зашифрованные в носителе, – сакральны, а в его случае – ещё и спасительны.

     Заинтересовавшись реликвией, Тёмный Кочевник сразу же попытался найти её привычными методами – телепатией, но вскоре столкнулся с проблемой – осколок был неподвластен ему во всех смыслах и не реагировал на сознание Владыки, что ещё сильнее распалило волю Архонта. Не разобравшись до конца, ещё только предполагая и надеясь, что этот носитель именно тот, о котором когда-то так безрезультатно грезил его ещё молодой ум, Кочевник с небывалым воодушевлением ощущал давно забытый энергетический подъём и иссохшую без глотка стремлений жажду. По силе это откровение равнялось новому рождению, мощному стимулу двигаться дальше.

     Однако, как бы ни была велика воля Владыки, всё, что ему удалось, – это выяснить, что носитель обрёл пристанище в одном из миров, попав в руки глупой бессмертной девки, управляющей долговечной звездой. Не медля, тень сущности Кочевника устремилась к нижестоящим мирам, разыскав владелицу реликвии. Он нисколько не видел в ней соперницы – обычная однополая бессмертная сущность, представительница древней расы вышестоящих существ, на редкость сильная, красивая, но всё же простая, такая же простая, как и безликая вереница ей подобных. Удивительно, что реликвия предпочла именно её. Но не это послужило толчком для возникшей ненависти Владыки. Увидев, что осколок был передан ещё более ничтожным созданиям, чем она, Тёмный Кочевник пришёл в ярость. Именно понимание того, что величайшая реликвия доступных измерений добровольно подчинялась полусмертным, дряхлым червям, высвободило накопившуюся с годами лють. В смятении гнева Кочевник обрушил на систему Красной Звезды всю доступную ему силу, но, к его счастью, его вместилище находилось далеко и энергии оказалось недостаточно для уничтожения. В то мгновение он ограничился только предупреждением, лишь позже осознав, какую глупость мог совершить.

     Быстро остудив гнев и возвратившись к чёрной дыре, Владыка, нехотя, порадовался своему бессилию, ведь вместе с Солнечной системой он чуть было не испепелил и осколок. До сих пор Кочевник не понимал, что именно ищет, и не мог рисковать реликвией. К тому же, и без этого у него назревал главный вопрос – как ею воспользоваться? Он по-прежнему не ощущал осколок и не был уверен, что сумеет его увидеть.

     Впредь не только осторожность, но и хитрость стали его спутниками. Вместо быстрого нападения на солнечную систему Красной Звезды Тёмный Кочевник избрал расчётливую запутанную игру, обо всех поворотах которой не знали ни его приближённые, ни, тем более, его пешки. Начал не потому что хотел истребления, войны, новых рабов, забав и ощущений. Затеянное им выгодно скрывало его настоящий замысел, и никто, ни Илтим-Кали, ни её жалкие друзья, ни гордый Антарес не догадывались об его сути. Сами того не понимая, каждый из них, словно по нотам, продолжали озвучивать написанные Кочевником для них аккорды, всё ближе подводя Владыку к цели.

     Конечно, он допустил несколько второстепенных ошибок: недооценил живучесть расы илимов, не предвидел вмешательства Антареса и его метаний между предательством и дешёвой верностью, из-за которых Кочевник теперь временно лишился возможности находиться в его галактике, слишком понадеялся на расторопность илимских пешек, до коих он ещё доберётся, и пока что не решил, как относиться к прощальному подарку Илтим – её мутантам, перешагнувшим свою эволюцию. Кочевник был рад, заблаговременно позаботившись о таких, как они, и если бы его слуга убил и этих двоих, Владыке не пришлось бы сейчас тревожиться по пустякам.

     Но в остальном он был доволен.

     Ему уже доложили о том, что Красная Звезда покинула свою Вселенную и отправилась в множественные миры. Всё шло своим чередом, и Тёмному Кочевнику оставалось лишь незримо наблюдать и подталкивать своих дублёров в нужном направлении.

     В его пьесе, как и в его жизни, начинался завершительный акт.

 

Глава 1

     Горячая влажная слизь стекала между пальцев Энлиля, обволакивая изорванное лицо и уцелевшую руку жижей, состоящей преимущественно из запёкшейся крови, раздробленных костей, грязи и взорвавшихся внутренностей. Командир отхаркивал мерзкие солоноватые комки, с досадой рассматривая ещё недавно живую плоть и пытаясь упорядочить вновь разбушевавшиеся мысли. Это было не к добру. Мысли стоило контролировать. Возможно, Энлилю удалось бы быстрее успокоиться, если б не одно «но» – размозжённая плоть, в которой он беспомощно увяз, принадлежала ему. И наблюдение за тем, как всё твоё тело от ног до грудной клетки полностью уничтожено, а тебе самому ничего не остается, кроме как в очередной раз захлёбываться своей же рвотой, лишь сильнее спутывало неопытный, едва переродившийся разум.

     Боль казалась невыносимой, нервной, натянутой, но Энлиль знал, что, если бы он мысленно не уменьшил её, ощущения превосходили бы нынешние в десятки раз и взорвали бы его уцелевший мозг. Это было то немногое, чему командир научился, – частично блокировать боль. Облегчить же чем-то ещё своё нынешнее состояние Энлилю было сложно.

     Рядом незаметно появился Энки.

     – Помочь? – поинтересовался напарник.

     Командир ощутил, как от товарища начинала распространяться невидимая энергия, направленная на его регенерацию.

     – Нет! – поспешно отказался тот. – Я должен сам.

     Энки сдержанно пожал плечами. Оба они всё реже обращались к обычным словам, неосознанно переходя на телепатическое общение. Без продолжения ненужного разговора, наёмник тихо исчез, оставляя командира наедине с его привычной проблемой.

     Успокоившись, Энлиль сосредоточенно застыл, отгоняя от себя весь ненужный шум. Некоторые вещи давались ему лучше, некоторые сложнее, нежели Энки, и регенерация входила в число последних. Сам он изначально ещё подсчитывал количество случаев, когда ему, как и сегодня, приходилось оставаться изувеченным по воле своего же разума, но, чем дальше удалялся тот день, когда Кали сотворила с ними всё это, тем реже Энлиль думал о статистике неудач. Теперь в состоянии полутрупа он находился куда чаще, чем в здравии.

     С четвёртой попытки ему всё-таки удалось притянуть рассеянные частицы для построения своей плоти, возвращая их на прежние места. Пошевелив обретёнными конечностями, командир не спеша поднялся, давая себе обещание быть осмотрительнее при телепортации. Причиной его травм, как правило, становилось неудачное перемещение. Энлилю не всегда удавалось выбрать правильную точку прибытия, и иногда он оказывался разорван невидимой материей или энергией, соединяющей слои пространства, но чаще наёмника просто сталкивало с попавшимися при материализации телами. Он врастал или застревал в камне, телепортировался под землю, в воду, и уязвимая плоть, не защищённая энергетикой разума, моментально превращалась в мертвечину. Сегодня ему отчасти повезло – у него хотя бы оставалась голова на плечах. В случаях же, когда тело рассеивалось полностью, воссоздать его было куда сложнее.

     Закончив с регенерацией, Энлиль недовольно оглядел самого себя. Что-то в их с Энки самовольном обучении не заладилось изначально. Повлияв на их эволюцию, Кали дала им не только толчок в развитии, но и поделилась с ними многим, что знала сама, но тех навыков, которые, несомненно, пригодились бы друзьям, в памяти их разума не оказалось. Им приходилось действовать вслепую.

     С их последней встречи пробежало чуть больше двух месяцев. Едва очнувшись в покоях Канцлера, с первых секунд пробуждения и по сей день, как и Энки, Энлиль неизменно пребывал в борьбе со своими главным врагом – самим собой. Поначалу его обновившийся разум был милостив, оставаясь в беспамятстве. Но потом командир начал всё чаще сталкиваться с изменениями, проявлявшимися в той или иной форме, и уже не мог укрыться в темноте обморока. Его неконтролируемый, непонимающий своих пределов разум рвался во все стороны, что приводило к ужасным, непредсказуемым последствиям.

     В первые дни нового существования ему и Энки пришлось пропустить через себя столько эмоций, сколько наёмники не испытывали за всю жизнь, и главной из них оказался страх. Энлиль боялся практически всего, что открывалось его мыслям, боялся копошащихся в голове и теле незаметных доселе ниточек энергии, но, главное, чего больше всего опасался наёмник, так это того, на что были способны эти ниточки, когда сплетались в энергетический ком и соскальзывали с невидимых округлых границ его разросшейся яркой души, устремляясь в слои пространства.

     Подобные неконтролируемые выбросы энергии, из-за которых друзья невольно переломали все здания в окрестностях сената и убили десятки невинных, стали не последней причиной, заставившей Энлиля и Энки покинуть столицу и центр системы. По настоянию Хранителей наёмники перебрались на непригодный для колонизации спутник газового титана, расположенный на окраинах Солнечной системы.

     Этот уединённый скалистый шарик погубил бы на своей поверхности любого, кто остался б в его спёртой, тяжёлой кислотной атмосфере дольше пары секунд, но, к удивлению наёмников, смертоносная среда нисколько не отразилась на их самочувствии. Лишь позже оба заметили, что им попросту не нужно было дышать. И не только это. Более наёмники не чувствовали надобности в пище, воде. Они не замечали разницы температур, не страдали от раздражителей, болезней, радиации. Правда, была усталость, осевшая в них с растратой энергии. Она исчезала, лишь стоило тем восполнить утрату, но, так как оба постоянно совершенствовали свои навыки, усталость окончательно загостилась в их телах и мыслях, доводя порой до изнеможения и физической смерти.

     Труднее же всего оказалось смириться с возросшими или видоизменившимися эмоциями. Порой они пропадали вовсе. Полное отсутствие эмоций, тем не менее, не было полным. Появлялось чувство всевластия, и, возможно, гордыни, опасное и предсказуемое, ведь оно побуждало друзей к эгоцентризму и последующему подтверждению через силу своей уникальности. Но схожее состояние длилось недолго и сменялось взрывом отходивших от сна эмоций, что вело к стыду и осознанию совершённых ошибок.

     Если изнеможение ещё можно было терпеть, то несвойственные смертным существам яркие переживания подчас выбивали из колеи. Горечь, чувство долга, любви или дружбы из мелкой мороси перерастали в бурный ливень, ураган, и труднее всего было справиться с болью. Этот особый вид боли, что в прежней жизни отдавал лишь щемящим спазмом в груди, возникал теперь при соприкосновении с невидимой энергией. Стоило кому-то из них задеть товарища или нарваться на свой же пучок энергии, что недавно произошло с Энлилем, как пострадавший уже корчился в агонии. Страдало не тело, не простая оболочка, хотя чаще именно оно и оказывалось разорвано или испепелено. Оба уже давно догадались, что именно могло так болеть – душа – их израненные сущность и разум, но по привычке продолжали связывать болезненные ощущения лишь с телом.

     Убедившись, что невидимые раны уже зарубцевались, Энлиль собирался вновь вернуться к практике. Мгновенная телепортация нравилась командиру. Невольно он сравнивал себя с пилотируемым крылатым кораблем. Летать он уже умел, но вот с приземлениями дела обстояли гораздо хуже. Вложенные в его разум знания уверяли Энлиля в том, что ему под силу пересекать миры, даже измерения, но пока что наёмник с трудом перемещался между двумя соседними спутниками, и каждое третье такое путешествие заканчивалось потерей головы. В такие мгновения, пытаясь спрятаться от боли, он без стыда начинал поносить Кали, но это не приносило облегчения. Наёмник до сих пор поддавался страху.

     На что только надеялась Кали, вверяя им такую ответственность? До ускоренного скачка в эволюции оба они, как выяснилось, и понятия не представляли, что их ждёт, а те ожидания, которые, напротив, у них имелись после разговора с Канцлером, ни в какую теперь не шли с подстерёгшей действительностью. Энлилю было горько признавать свою недееспособность. Он и Энки честно старались побороть самих себя, но не могли превзойти того, чего не понимали, а не понимали они многого. Они догадывались, на что способны, но были не в состоянии воспользоваться этими способностями правильно, знали, с чем им придётся столкнуться, и не сомневались, что при таком уровне подготовки проиграют. А ведь пока друзья даже не заговаривали о неизбежном – приходе самого Тёмного Кочевника, о котором, благодаря подаренным Кали воспоминаниям, теперь были осведомлены гораздо подробнее, чем хотели. Пока что их скромной целью оставалось защитить Республику от рабов Владыки, армады которого уже толпились в тёмных окраинах галактики. Знали они и то, что его кочующее вместилище вскоре окажется достаточно близко к их Вселенной. С математической точностью умы друзей просчитывали возможные сюжеты такого появления, и все они неизменно вырисовывались фатальными.

     Впрочем, ещё оставалась сама Кали. По каким причинам и куда она так стремительно отправилась, наёмники были не в курсе. Любые размышления об этом незаметно для самих парней быстро затухали, словно натыкаясь на поставленный блок, запрещающий им даже заикаться на данную тему. Да и будь у друзей возможность подумать о своём божестве и её замыслах, вряд ли бы их волновал этот вопрос. Что действительно заботило их головы, так это грядущие события, ведь до возвращения Кали обоим предстояло выступить защитниками Республики. Но, наблюдая со стороны за собой и Энки, Энлиль прекрасно понимал: защитники из них никакие. Пока что вреда от наёмников было куда больше, нежели пользы. Если в ближайшее время начнётся настоящая битва, они скорее уничтожат себя самих, нежели помогут армиям Республики в войне. От таких перспектив становилось отвратно. Может, именно поэтому никто из них ни на минуту не мог остановиться, успокоиться и не стараться прыгнуть выше никчёмной головы. Прекратить метаться в своих глупых, безрезультатных стараниях. Обоим давно требовался отдых. Их израненные души не успевали заживать, а энергия – должным образом восстанавливаться. Разум же каждого всё чаще поддавался горячке сбивчивых мыслей, что влекло за собой ещё больше промахов и неудач.

     Задумавшись об этом, Энлиль безмолвно застыл в прежней позе, отложив очередной скачок. Он направил всю доступную ему энергию не на то, чтобы совершить телепортацию, а для усмирения своего кричащего разума. Уживаться с этим неконтролируемым шумом ещё хоть немного командир был не в состоянии. Стопроцентного результата его поступок не принёс. В уплату за высвобождённую энергию поток мыслей не ослабел, хоть частично и попал в проложенные для него русла. С облегчением Энлиль окунулся в состояние, едва напоминавшее тишину, но для него она показалась спасительным дивным покоем.

     Продолжая исцеляться тихо гомонящей тишиной, командир думал о том, о чём давно следовало подумать. Все прошедшие дни им так хотелось обуздать самих себя, что только сейчас он начинал понимать, насколько безрассудно и глупо друзья топтались на месте, не могли достигнуть устойчивой концентрации мыслей, во многом уступая в этом даже первым ученикам Хранителей, не говоря уже об их наставниках.

     Но даже Хранители не были способны помочь наёмникам, ни в первые часы после пробуждения, ни сейчас. Находиться рядом с парнями было бы сродни тому, что находиться подле эпицентра взорвавшейся звезды. И пока они не научатся простому контролю, никто не будет в безопасности. Это Энлиль понимал и сам. Он уже знал, к чему приводят разгулявшиеся вольные мысли. Одна упущенная мыслеформа, один потерянный комок энергии преобразовывались в действие, а действие в результат. Хватит и того, что будучи здесь, в, казалось бы, идеальном для них месте, они уже стали причиной уничтожения нескольких спутников, обломки которых случайно были перекинуты ими на орбиту Аккада, отчего ещё не пришедшая в себя после вторжения столица столкнулась с метеоритной бомбардировкой. И это был не предел их реальных возможностей. Иногда, в редкие секунды забвения, когда разум Энлиля погружался в полусон, командир видел свой мир – обычную трёхмерную Вселенную в иных ракурсах, во всех её слоях и оттенках. Он видел соседние параллельные миры, непонятные реальности своего дома, далёкие отблески вышестоящих миров других измерений, и что-то подсказывало ему, что в его власти созидать нечто подобное, великое, необъяснимо прекрасное, как и в его власти всё это подкашивать и уничтожать. И от этого преследующий его страх ещё сильнее обволакивал юную и неопытную душу командира.

     Масштаб. Вот что заставляло трепетать обоих. Масштаб, который невозможно было представить. Лишь соприкоснувшись с материей вышестоящих измерений, друзья поняли, как уютно на самом деле было жить в их простой, лишённой замысловатости трёхмерной Вселенной. Но их души рвались выше, за пределы привычных аксиом, туда, где они сами могли писать свои законы и существовать в своих рамках. И каждый раз подобный практически хаотичный чувственный порыв сулил неприятности, заканчиваясь в лучшем случае физической смертью, в худшем – очередной катастрофой.

     Без контроля действительно не будет никакой пользы. Немного успокоив свой разум, Энлиль более не питал на этот счет иллюзий – самостоятельно им не справиться. Мысленно позвав Энки, командир теперь думал о том, как избежать не только саморазрушения, но и выполнить возложенную на них миссию, а для этого требовалась помощь. Как и ранее, Хранители не подходили на роль наставников. Неуправляемая энергетика парней, превосходящая возможности лучших защитников Сеннаарского братства в тысячи раз, грозила смести тех при первой же ошибке. Наёмникам был нужен кто-то более расторопный и сильный, нежели все Хранители вместе взятые, и об одном из таких кандидатов Энлиль уже задумывался ранее, но не решался к нему обратиться, хоть и ощущал – за ним и Энки наблюдают.

     Притаившийся за кулисами пространства наблюдатель и сегодня находился где-то рядом, что только ускорило принятие решения Энлилем. Его непостоянное присутствие командир заметил лишь неделю назад, когда научился пронизывать свой мир, деля его на слои, и видеть то, что недоступно обычному взору. Своё открытие он сохранил в тайне, позволив гостю подсматривать и дальше, думая, что о его присутствии никому не известно.

     Была ещё одна причина, по которой Энлиль медлил с приветствием. Интуитивно командиру казалось, что интерес гостя к ним не заканчивался праздным любопытством, но невидимый наблюдатель продолжал время от времени навещать их и по-прежнему держался в тени. Энлиля потешали и одновременно тревожили такие прятки. При других обстоятельствах он не стал бы вмешиваться, дав всему идти своим чередом, не подталкивая гостя к действию. Сейчас же голос страха перед будущим перевешивал чувство гордости. Решение было принято.

     Позвав Энки и дождавшись, когда тот окажется поблизости, командир быстро связал свои и мысли друга в одно целое, показывая ему пока что недоступный для него слой мира, в котором пребывал их посетитель. Энки не выразил никаких смертных эмоций, хоть удивление и проскользнуло в его мыслях. Медленно он отошёл в сторону. Энлиль же, как ни в чём не бывало, припустил лёгкой походкой, но, не сделав и пяти шагов, наёмник дёрнулся в сторону, резко вскинув руку вверх. Вся его ладонь, кисть по самый локоть провалились в пустоту. За долю секунды лицо Энлиля скривилось от натуги. Все мышцы напряглись узлами, сам он едва стоял на ногах. Забывая про себя, ломая хрупкие кости, чувствуя, как рвутся вены, командир в последний момент до того, как лишиться одряхлевшей конечности, сумел выдернуть руку обратно. Вслед за ней слегка в растрёпанном виде появился и их наблюдатель. Сам Энлиль рыхлым, разбитым комом повалился на каменистую почву цвета ржавчины. Исцеляться ему было нечем, но Энки уже помогал товарищу.

     Поднявшись после регенерации, наёмник подошёл к Энки. Оба они молча поглядывали на стоявшего к ним спиной высокого мужчину. Весь его вид излучал презрение, задетую гордыню и недовольство. Гость нервно отряхивался, поправляя ворот необычного тёмно-красно-серебристого одеяния, за который его так непочтительно выдернули из невидимого укрытия. Было очевидно, что к подобному обращению он не привык, как не привык и к неловким, навязанным беседам.

     – Все-таки заметили! – надменно крикнул он. – Думаю, когда у них глаза откроются? Не через год, и то хорошо!

     Гость излишне долго поправлял ворот, отряхивал безупречные складки дорого отделанных рукавов, придирчиво осматривал полы длинной накидки. Молчание затянулось, и он ехидно взглянул через плечо.

     – Любишь подглядывать? – бесцеремонно спросил Энки.

     – Было бы за чем! – презрительно отозвался гость, вновь отворачиваясь от наёмников.

     – Как вам уже известно, – помедлив, произнёс он, – моё короткое имя Антарес. Я разрешаю вам так себя называть.

     Трепещущего ответа от наёмников он не получил, что окончательно расстроило Владыку галактики. Его оценивающий взгляд вновь вернулся к парням, и на сей раз Антарес соблаговолил обернуться. Сложив белоснежные руки на груди, он какое-то время многозначительно молчал. Обладание его полностью вернулось, и о недавнем инциденте хозяин галактики предпочитал более не вспоминать, но неподдельное осуждение толкало того к язвительным замечаниям.

     – Неубедительно! – подытожил все старания парней тот. – Неубедительно и крайне примитивно. Проблески вашего мастерства тускнеют на глазах, и с такой подачей вы вряд ли преуспеете…

     Готовый ответ чуть было не сорвался с языка Энки, но Энлиль незаметно стукнул друга. Антарес же продолжал недовольно перечислять промахи наёмников, демонстративно замедляя интонацию и акцентируя внимание там, где, на его взгляд, оплошности парней были непростительно глупыми.

     – А ещё это рассеянное транжирство внутренней энергии, – говорил он, – вы ведь даже не замечаете, куда она девается. Энергия – это всё! Энергия – это жизнь! Так не годится – её надо беречь!

     Энлиль слушал, даже не собираясь перебивать Антареса. Крайне важно было, чтобы Владыка галактики сам произнёс уместные слова, которые так требовались командиру. В конце концов, Антарес не вытерпел.

     – Может, для меня это и не свойственно, – перебарывая себя, медленно и звонко протянул он, – но я мог бы, кхм… помочь.

     И вновь наёмники не проявили должного в этом случае уважения, проигнорировав слова хозяина галактики. Подобная невежливость привела Антареса к многословности, которую ту крайне недолюбливал.

     – Полагаю, всем присутствующим известно, что творится на окраинах моих владений и в соседних с ними мирах? – сдержанным тоном спросил он. – Тёмный Владыка практически готов, и на этот раз он пустит в ход не только жалких смертных приматов.

     Наёмники вопросительно взглянули на Антареса. Тот остался доволен произведённым эффектом. Его слушали.

     – О чём ты? – коротко уточнил Энлиль.

     Хозяин галактики не спеша заходил взад-вперёд, более не смотря на друзей.

     – Думаете, у Кочевника не найдётся других рабов? – холодно продолжил он – В его вместилище существуют обрывки сотен миров, населённых существами, во многом превосходящих известных вам адайцев. Ваша бы раса посчитала их полубогами, а некоторых, пожалуй, богами, если б встретила. Правда, встреча эта окажется короткой. И каковы же будут ваши действия, предстань они перед вами? – всё так же холодно спрашивал Антарес. – Существа, искусно перемещающиеся в слоях пространства, практически бессмертные, невидимые для технологий и глаз? Древние чудовища Вселенных, к примеру, столь же огромные, как этот ржавый спутник под вашими ногами, или столь же малые, как вирус в вашей крови? Изобретательные, мудрые и безгранично кровожадные в своей неволе? Неволе, которая учит только убивать…

     Я вообще молчу о технологиях подвластных Кочевнику цивилизаций. Вам до таких ещё думать и думать…

     – Это твоя галактика, – непочтительно вмешался в монолог Энлиль. – Не впускай их.

     – По-твоему, я всесилен?! – вспылил Антарес.

     – А разве нет?

     Хозяин галактики некрасиво скривился. Его земное воплощение ненадолго немного пошло пятнами противной дрожи, одежда стала на тон темнее, а видимые участки кожи то серебристо бледнели, то исчезали вовсе, отчего образ стал напоминать некачественную голограмму, будто Антарес с трудом заставлял себя оставаться бездействующим в этом теле и в этом месте. Разговор ему был крайне неприятен, его властная натура не умела выслушивать правду касательно его персоны, но Антарес силой принуждал себя сдерживаться. Будь его воля, и эти двое уже превратились бы в пыль. Впрочем, в какой-то мере он даже симпатизировал наёмникам – такая необузданная мощь! Но он загонял эту симпатию куда подальше. Единственное, что заставляло его гордую натуру снисходить до уровня переродков, это желание заслужить прощение Илтим-Кали. И похоже, оба наёмника, если и не знали об этом, то догадывались.

     – Нет! – ледяным голосом ответил Антарес. – Не всесилен! Не тогда, когда тебе в затылок дышит кочующая чёрная дыра. К тому же, я должен позаботиться о своих собратьях, а не о твоей жалкой расе! – уже спокойнее добавил он.

     – И всё же, ты здесь, – констатировал Энлиль.

     Владыка галактики ещё неприветливее скривился, а неказистая почва под ним начала проседать и крошиться на многие мили вокруг, будто от землетрясения. Энлилю подумалось, что он всё-таки вывел его, и сейчас за бестактность наёмников будет расплачиваться сделавшийся хрупким спутник. Поверхность раскалывалась, безмолвно гудела и пузырилась быстро образовывающимися острыми горами. Ещё немного, и спутник обрёл бы бесславный конец, но Антарес удивил наёмника, неожиданно успокоившись и робко улыбнувшись, догадавшись, что его поймали на его же словах.

     Толчки внутри сменились глухим скрипом и прекратились.

     – Так вы принимаете помощь или нет? – поинтересовался он.

     Как Антарес и предполагал, наёмники более не стали отмалчиваться и согласились.

     – В таком случае, первое, что вам необходимо усвоить, это своё преимущество… – без лишних предисловий быстро начал он.

     Поза Антареса вновь преисполнилась неподдельного достоинства. Он с лёгкостью надевал на себя сутану ментора и не пытался утаить своих явно невысоких ожиданий от двух глупых неотёсанных учеников. Но его прямой, властный взгляд красивых серебристых, с крупицами застывшего красноватого света, глаз говорил о том, что, несмотря на разногласия и взаимную неприязнь, он сделает всё, что в его силах, чтобы хоть что-то вложить в пустые головы. И Энлиль в это верил.

     – У вас есть то, чего нет у Илтим-Кали, – продолжал Антарес. – Нет у рабов Кочевника, нет у меня, и даже самого Владыки.

     – И что же это?

     Антарес впервые искренне улыбнулся, по-иному взглянув на наёмников.

     – Ваша свобода!

     Пробивший час был счастливым для Эн-Сибзаана, или просто – Хозяина. Кто бы мог предположить, что можно настолько радоваться обычным мелочам: тихому дыханию, холодку по замёрзшей коже, замиранию молчаливого сердца, проблескам красок в сером увядшем зрении? «Смертное – смертным!», как часто посмеивался он в своих прошлых буднях, но нынче Хозяин был счастлив и этому. Сегодня, после долгих, медленно перетекающих изо дня в ночь резиновых минут он, наконец-то, понял, что остаётся среди живых. Он продолжит бороться!

     Вера в последнее практически оставила его. Да и сам Эн-Сибзаан вряд ли до конца осознавал, что всё ещё надеется. Последние дни он пребывал скорее за гранью энергетической смерти, нежели жизни, и не понимал всего, что с ним происходило. Неопределённое существование между двумя обрывистыми состояниями напоминало глубокий болезненный наркоз, в котором обострялось всё то, от чего обычный медицинский наркоз был призван защищать. Хозяин многое вынес, многое сумел вытерпеть, и теперь действительно радовался даже тому, что вновь способен видеть, ощущать физическую боль в теле и думать, как любое простое смертное создание.

     До уничтожающего критического состояния он довёл себя сам. Это был единственный способ скрыться от практически вездесущего ока хозяйки Солнечной системы. Когда Эн-Сибзаан понял, что Илтим-Ти-Амтум сильна, как и прежде, а тень его Владыки изгнана из галактики, Хозяину пришлось быстро принимать решение. Он прекрасно понимал, что его обязательно найдут, если не пойти на крайние меры. И он придумал выход, умертвив свою плоть и разум, оставив в сознании лишь мизерную частичку самого себя.

     К его величайшему облегчению, Илтим-Кали не слишком-то интересовалась предателем. У неё нашлись дела поважнее, и Красная Звезда покинула их Вселенную. Задержись она подольше, хоть на один час, Хозяин уже не смог бы не только очнуться и вернуться к этой жизни, но и ускользнуть от расплаты. Его душа непоправимо перетекла бы в руки Владыки, которому и принадлежала.

     Того времени, что он отчаянно прятался, хватило, чтобы полностью лишиться энергии. В себя после подобного Эн-Сибзаан приходил почти семьдесят дней, и только к последней неделе обрёл физическое тело, а вслед за ним и утраченные ощущения. До идеального восстановления энергии души и разума требовалось ещё несколько дней, что не могло не радовать оттаявшую сущность Хозяина.

     Однако, упоение счастьем незаметно начинало трещать икотой тревоги. Покинув свой, пусть и жестокий, но сон, Хозяин всё отчётливее осознавал предстоящую ему реальность, и такая реальность уже не могла его радовать детской непосредственностью наркоза. Он наломал немало дров, и будет чудом, если ему удастся их разгрести.

     Сейчас ему приходилось таиться на Аккаде. Удрать из столицы после появления Илтим-Кали он так и не успел, да и бежать из закрытой галактики было бессмысленно. Пристанищем Эн-Сибзаана послужили влажные внутренние пещеры под ядерными убежищами одного из городов столицы. Там, в неизвестных никому тёмных подвалах планеты его труп заново обретал плоть, осторожно, каплю за каплей впитывая в себя энергетику невидимой материи миров. Он действовал очень медленно. Любая вспышка могла привлечь внимание Хранителей, если кого не хуже, и Хозяин не рисковал излишне торопиться.

     Словно переродившись, он ощущал, что выйдет отсюда намного сильнее, чем был прежде. Когда же его восстановление закончится, ему уже не придётся прибегать к таким диким методам, как попытки спрятаться. Подаренная Тёмным Кочевником энергетика в его сущности впервые становилась на своё место. Теперь Хозяин не сомневался, он будет владеть ею в полной мере, он полностью подчинит этот дар, а с ним, да ещё с ежеминутным сближением со своим Владыкой, получит и новые возможности.

     Предвкушение невиданной порции власти подогревало израненные думы, тешило тщеславные нотки в его голове, но искреннего опьянения от предстоящих перспектив Хозяин не чувствовал. Уж слишком много оставалось проблем для полного удовлетворения. Он догадывался, что Республика объявила на него охоту. Это не удивляло. Никто не простит изменника, не забудет его долгих деяний, предательства не только всего государства, попыток убийства первых лиц страны, убийства Верховного Правителя Аллалгара, а вместе с ним сотен и сотен других, но и предательство Сеннаарского братства, в котором он состоял. Так что, даже не покидая своей мерзкой каменистой кельи, Хозяин знал, что ему, носившему звание первого Советника Правителя, без должной осторожности уже не сносить головы.

     И в десятки раз ужаснее был его страх перед второй проблемой – его Владыкой. Если с Республикой Эн-Сибзаан ещё и мог справиться: перехитрить, сыграть на опережение или же вовсе проскочить у неё под носом, то с Тёмным Кочевником не думал даже тягаться. От подобного нельзя убежать, но фортуна улыбалась ему. Кочевник был изгнан. С одной стороны это не вовремя раскрыло самого Хозяина, с другой – спасло. Если бы тень разума Тёмного Кочевника, как и ранее, беспрепятственно витала в галактике, Хозяину не удалось бы спрятаться никакой ценой. Он отчётливо помнил красноречивые немые обещания Владыки изжарить его в вечном огне мук его мрачного вместилища, и не мог не чувствовать облегчения, что его наниматель временно отстранён от дел. Покуда галактика ещё остаётся закрытой для разума Кочевника, у Эн-Сибзаана будет призрачная надежда на спасение. Апогея этой истории ему всё равно не избежать – их встреча состоится, рано или поздно Хозяин предстанет перед разгневанным Владыкой. До той секунды он попытается сотворить невозможное, убьёт столько, сколько будет нужно, уничтожит любого на своём пути, делом вымолит утраченную милость нанимателя, а обманом завеет тому глаза, выдав Кочевнику любого, кто подойдёт на роль виновника всех просчётов и бед.

     Третья же проблема вызывала в Эн-Сибзаане не столько опасения, как отвращение. Одно только короткое воспоминание об Эн-уру-гале заставляло Хозяина поёжиться всем огрубевшим без движения телом. Он ненавидел этого сопливого мальчишку, из-за которого теперь был вынужден таиться, словно полудохлая крыса. Не сглупи Эн-уру-гал, и Хозяин уже пожинал бы лавры заветной власти, а его постепенно оживающие мощи покоились бы сейчас на троне Республики, вместо того, чтобы подгнивать в сырости и темноте. Так что, наследника он попросту презирал, мечтая растоптать строптивого ублюдка. Но печалило Эн-Сибзаана и то, что, несмотря на всю его ненависть и угрюмое брюзжание, ему не суждено будет не только уничтожить мальчишку, но и даже как следует методично медленно покалечить. В этом парне крылось его спасение перед Тёмным Кочевником, и Хозяин не мог перечеркнуть свою жизнь минутной прихотью желанного убийства. Эн-уру-гал был нужен ему невредимым. Невредимым и покорным. А вот Хранитель, с которым он сбежал, напротив, уж слишком долго блуждал по этому миру. Его следовало убить при первой же возможности. Именно этим Хозяин и намеревался заняться, едва покинув своё мрачное пристанище.

     До того мгновения, пока владычица Солнечной системы остаётся за пределами своего дома, а Тёмный Кочевник ещё не достиг достаточного сближения с их Вселенной для телепатического проникновения в закрытую галактику и не подвёл к ней впритык своё гигантское толстое вместилище, Хозяину угрожала только не остывшая от вторжения Республика. Но и та в скором времени будет занята угрозой новых неминуемых атак да внутренних распрей, и бывшему Первому Советнику никто не помешает разыскать молодого наследника.

     Что делать, когда местонахождение Эн-уру-гала и Хранителя Дильмуна станет известно, Хозяин решит потом. Он ещё не придумал, как именно вернуть покорность мальчишки. Хотя, с возросшими возможностями всё должно получиться гораздо ровнее, нежели в прошлый раз. Эн-Сибзаан уповал на обновлённую в страданиях силу. Быть может, с её помощью он сумеет не принудить, а именно подчинить наследника, сделать из него безмозглую марионетку, и после, когда Хранитель будет убит, а парень унаследует особенность управлять носителем знаний, он передаст его в руки своего жестокого нанимателя. Конечно, Тёмный Кочевник рассчитывал не на это, но какая разница, если реликвия, так или иначе, всё равно будет принадлежать ему, пусть и через волю одурманенного наследника.

     …Лоскутки энергии продолжали сплетаться в рассеянную сущность Хозяина, срастаясь вокруг его тела в незаметный объёмный кокон души и разума. Бывший Советник не прекращал размышлять, неистово бояться и наигранно радоваться. Его заточению наступал конец, но мир за стенами удушливо-влажных подземных пещер также не сулил ничего доброго.

     «Если венец мой и без того будет тяжек, – религиозно-страдальчески думал Эн-Сибзаан, – отчего не рискнуть в последний раз?»

     Доля энтузиазма всегда присутствовала в характере пронырливого властолюбца. Хозяин поспешно запретил себе тревоги, уже готовясь к телепортации на поверхность. Медлить и отсиживаться в темноте более он не собирался.

     Через мгновение его недавно обросшее плотью тело распылилось, чтобы вновь построить себя, но уже на другом конце материка в тихих, незаселённых горных хребтах столицы.

     – Всё это время вы морочили нам головы?! А?! Спрашивается?! – лютовал Сварог. – Кто мы, по-вашему: тупицы, дети малые, которых можно держать в неведеньи или, на минуточку, чтоб вас всех!, всё же военные?!

     Вопросы и колкие упреки продолжали сыпаться с развязавшегося языка Верховного Главнокомандующего уже второй час, и он вовсе не собирался успокаиваться. Отнюдь, вопреки раскрасневшемуся от запала лицу, уставшему, немного потрёпанному виду и натруженным прошлым дням Сварог, похоже, ещё имел в себе припасённые словесные ресурсы, не обращая внимания, что от его криков у него самого уже давно немилосердно трещала голова. Причина для столь длительного и бурного негодования была вопиющей, и Верховный Главнокомандующий никак не мог её принять и осмыслить со всех ракурсов.

     Оказывается, у него за спиной, тайно от его предшественников и всей верхушки военной власти Республики уже которое тысячелетие вершились неизвестные, но, по словам Хранителей, крайне «судьбоносные дела», в кои ни его самого, ни его заместителей, и никого из адмиралов не посвятили. А теперь ещё и имели неосторожную, дерзкую наглость требовать от него понимания и участия!

     Естественно, что обстановка на собравшемся тайном совете между представителями власти Республики – Канцлерами и Верховным Правителем Александрой, представителями Сеннаарского братства – Хранителями, и военной верхушкой в лице нескольких первых адмиралов и Главнокомандующего Сварога несколько накалилась, стоило лишь последнему услышать признание первых.

     – Подумать только! Нет, ну вы только подумайте?! – громогласно негодовал Сварог, делая рубленые жесты дюжими руками. – Дело в каком-то куске камня! Мы потеряли семнадцать миллиардов жизней! Наше положение в галактике под ударом – все страны-противники, кому не лень, теперь точат зуб, а это только начало! Большая часть планетарных армий требует полной реорганизации! Население в неконтролируемой панике! И всё из-за камня!

     Его разгневанные речи касались каждого в большом, уютном овальном зале Совета, но острый взгляд то и дело возвращался к главному среди Хранителей – Илларии. Надо признать, взгляд этот мог бы приковать к стулу любого и надолго заставить сидеть смирно, но перенёсшая недавно страшные пытки Хранитель лишь изредка, скорее из вежливости, опускала ресницы, не проявляя страха перед рассерженным военачальником.

     – Благодаря этому камню, – спокойно отвечала она, – вы тот, кто вы есть.

     Военачальник вновь несдержанно махнул руками, в который раз заставляя сидевшего рядом адмирала Хорса уклоняться от слепо летающих ладоней начальника. Устав от тумаков, адмирал незаметно отодвинулся подальше, пока не упёрся в массивный стул соседа слева.

     – И всё же, уважаемая Хранитель, – не замечая передвижений товарища, гомонил Главнокомандующий, – не кажется ли вам, что было лишним утаить настолько вескую причину, из-за которой уничтожены несколько колоний, а наши солдаты шли в бой и умирали?!

     Присутствующие тихо переговаривались, искоса поглядывая на этих двоих, неприкрыто радуясь, отдав право оправдываться и держать удар Хранителю и отведя от себя хмурые очи Верховного Главнокомандующего. Всем было интересно, чем закончится их словесная стычка, и хорошо, если натянутым примирением. Сейчас, как никогда, стране требовалось единство всех эшелонов власти, но это единство будет ничем без опоры на опытное военное руководство.

     – Возможно, мы, как Хранители реликвии, и совершили упущение, укрыв от военных чинов правду, как утаили её и от населения, – подбирая слова, отвечала Иллария, – но, скажите мне, Главнокомандующий, не посеяла бы такая правда хаос? Не зародила бы она в умах помыслы о всевластии? Не привела б она к расколу и внутренним войнам? Вспомните последних Императоров. Они не знали о носителе, но всё равно жаждали завладеть возможностями братства. Завладеть всем и без меры! Не забывайте, природа илимов слаба и податлива. Для нас ясно – где много знаний, там не только радость, но и множество бед. А что бы случилось, если б Императорам было известно, что вся наша эволюция, всё наше так называемое величие и дальнейший путь зависит от секретов, спрятанных в осколке, и что без него мы лишь деградирующее стадо?

     Подобные ответы не должны произноситься вслух, как и время для подобной правды ещё не пришло и вряд ли придёт в ближайшие годы! Наша раса не была готова раньше, не готова она и сейчас! Разница лишь в том, что моё братство более не в состоянии обеспечить всем вам безопасность, и именно поэтому мы должны сплотиться! На нас движется страшная угроза…

     – Да-да! – с сарказмом перебил её Сварог. – Это ваше мстительное огромное чудовище! Оно придёт и свергнет всех нас в пучину небытия? Подери меня небеса, я вообще не понимаю, как эти слова слетают с моего языка! Надо же! Кочующая чёрная дыра!

     Сварог упрямо обвёл зал Совета внимательным тяжёлым взглядом, от которого не понурились к столешнице только его адмиралы.

     – Я что, тут один такой тугодум?! – презрительно бросил он каждому из собравшихся. – Или присутствующее здесь многоуважаемое, просвещённое общество согласно с каждым словом Хранителя? Вы согласны? Допускаете возможность не только существования высшего разума такого масштаба, но и его интерес к нашим скромным персонам с манией величия? Да, кому мы, чёрт дери, нужны?

     – А?!!! – неожиданно громко гаркнул Главнокомандующий. – Отвечайте!!!

     Какая-то пожилая женщина-политик нервно пискнула, сползая по стулу. У не привыкших держать такой словесный удар чиновников затряслись поджилки, а кое у кого и наеденные щёки.

     – Вам пора научиться если не понимать, то хотя бы стараться понять! – вновь перетянула на себя внимание Хранитель.

     Общий вздох облегчения прошёл в рядах, когда налитые раздражением глаза медленно вернулись к Илларии.

     – Нравятся вам мои слова или нет, – продолжала она, – верите ли вы в то, что считаете сказками, остаётесь ли непробиваемым упрямцем, в одном будьте уверены – этого прихода никому не избежать! И чем скорее вы смиритесь, что привычный вам мир оказался значительно шире ваших познаний и фантазий, тем лучше будет для всех. Это не сложно, Главнокомандующий, – без издёвки обращалась к нему Хранитель. – Просто позвольте себе думать.

     Неужели вы считали, что такая простейшая форма жизни как мы, такие насекомые на фоне других развитых форм миров, способны достичь такого феноменального духовного и технологического развития всего за несколько миллионов лет, да ещё и окончательно не уничтожив самих себя? Как военный вы должны понимать, что существо разумное, но ещё не состоявшееся духовно, коим мы есть, не может пребывать в идеальном мире с себе подобными. Такова особенность и общая ментальность примитивной жизни – мы жаждем самоуничтожения, жестокого, спонтанного и глупого самоуничтожения, и это норма. Совершенно очевидно, что нам помогали избежать этих последствий. И да – у нас есть покровитель – наш творец, под светом которой все мы и существуем. Её дар – носитель знаний, тот камень, над которым вы так сотрясаетесь, повлиял на нашу эволюцию, но он же сделал нас зависимыми. Без этого осколка мы перережем себе пуповину и не сможем развиваться. И даже, если нам суждено выстоять, но лишиться носителя, нашей расе будет уготована дорога в никуда. Мы никогда не достигнем того, к чему нас готовила наша создательница. Мы никогда не узнаем и не выполним своего истинного предназначения.

     Быть может, вы не поймёте этого сейчас, – настаивала Иллария, – но будущие поколения остро ощутят эту деградацию, и любые предпосылки к эволюции в более совершенные существа будут утрачены. Поэтому так важно не просто сохранить наш вид, но и сохранить осколок!

     Иллария замолчала, слегка сбив дыхание. Недавнее испытание пытками сильно пошатнуло её душевное состояние, и хоть тело давно восстановилось, душа ещё помнила болезненные ощущения, обманывая оболочку. Как и в подземельях сокровищницы, так и сейчас, в стенах надёжного защищённого Сената Верховных Правителей Хранителю казалось, что её вновь методично пытают, и боль в сжавшихся лёгких была реальной как никогда.

     Быстро справившись с приступом воспоминаний, она прямо посмотрела на Главнокомандующего. Конечно, чудом уцелевшая Правитель Александра и Канцлеры могли бы избрать другого военачальника, но именно адмирал Сварог подходил для этой роли лучше всего, и Хранитель надеялась на его союзничество. В конце концов, кто как ни этот славный, вспыльчивый, но, несомненно, мудрый военачальник сумеет увести остатки их расы от беды и защитить их от ещё неизвестных напастей в будущем?

     К её величайшему облегчению, она отметила незначительную перемену в глазах адмирала. Его присяга вытесняла его амбиции и гнев, превращая военачальника в того, кем он и так был – защитника государства.

     – Он придёт? – более мягко спросил он.

     Иллария кивнула.

     – Притащит за собой – разрази меня, что я опять начинаю это говорить, – свою чёрную дыру, а прежде устроит нам побоище? – недовольно рассуждал Сварог. – И, как вы утверждаете, устроит это побоище достаточно скоро?

     – Нам и без того оказывают поддержку, – напомнила Хранитель. – Пока что галактика закрыта от вторжения, но на границах её уже неспокойно. Думаю, в запасе у Республики ещё не более месяца.

     – К тому же, наш главный камень преткновения, наш осколок и его Хранитель – главная цель вторжения, всё ещё находятся невесть где? Вам известно что-нибудь об Дильмуне? – поинтересовался Главнокомандующий. – Ходят слухи, что его сопровождает убийца – последний наследник Империи.

     – Возможно, это так, – уклончиво ответила Хранитель.

     – И вас не беспокоит такой расклад? Не беспокоит, что он прячется от всех? Прячется от вас? – вновь кипятясь, спросил Главнокомандующий.

     – Уверена, на то у Верховного Хранителя свои причины, – поспешно прервала новую вспышку возражений Иллария. – Нам же стоит подумать о главном.

     Хранитель перевела дыхание.

     – Что будем делать? – тихо закончила она.

     Этих слов, словно пинка, поджидали все остальные. Посыпались предложения, вопросы, споры. Завязался разговор, который теперь, после нахождения общего языка между тремя ветвями власти страны, немного походил на мирный диалог. Но для всех присутствующих было понятно, что разговор этот окажется долгим. Очень долгим. Не каждый день им приходилось искать решение, как выжить. Не каждый час они думали, что столкнутся с непростым выбором, и никто из них ещё так очевидно не понимал, насколько призрачным рисовалось им будущее.

     Неудивительно, что в такой атмосфере уже затянувшийся совет обещал продлиться не один день.

 

Глава 2

     Кали думала о времени. Действенные и желанные возможности открывались для тех, кто хоть отчасти понимал суть этого безликого, многосущного судьи. Но дар влиять на материю времени встречался невероятно редко, передавался через механизм необычного и сложного перерождения целых поколений, не мог наследоваться стандартным генетическим путём, ему нельзя было научиться, его невозможно обмануть. Во всём мироздании было не более шести тысяч таких существ, и их число, изначально заложенное Создателями, никогда не переваливало в сторону увеличения, но уменьшаться могло, что и наблюдалось во Вселенных. Значительную долю тех, кто обладал хоть какой-то властью над материей пространства-времени, составляла раса Мойр – её хребет, малый процент представителей этого народа, который в очередной раз получал с жизнью вложенный Создателями дар. Но таких особей в каждом новом мире становилось всё меньше, и Летта была чуть ли не последней из молодых душ данной расы, унаследовавшей дар в полном его объёме. Также помимо избранных волей творцов мойр способности влиять на материю времени-пространства приписывались некоторым Архонтам и сотне-другой ничем не связанных между собой представителям разных высших рас.

     Кали этим даром не обладала. Для неё её жизнь представляла собой лишь беспрерывный поток, где прошлое – немая история, которую нельзя переписать, а будущее – бесконечный калейдоскоп сюжетов, из которых ещё предстояло выбирать. Многое бы Красная Звезда отдала за умение влиять на прошлое. Однако такой воистину бесценный дар не встречался ни у кого, кроме их творцов. Только Создателям было под силу переписать случившееся, запустить новый виток действительности. Остальные высшие существа Вселенных, да и то не каждая раса, могли лишь перекручивать моменты прошедших жизней. Некоторым, более умелым, удавалось даже изучать историю целых Вселенных, видеть чужое прошлое, попадать в любую точку пространства-времени любого мира, но всё равно это не меняло константы: в прошлом, насколько б силён ты ни был, ты оставался лишь наблюдателем.

     Возможно, где-то и существовали мироздания, устроенные иным образом. В доступных же Кали Вселенных прошлое лежало под запретом. Но это не мешало за ним наблюдать. Последние дни Кали и её друзья – Летта, Нитур и Анубис – практически только этим и занимались. Пока их сущности перемещались сквозь осязаемые существующие миры, пробираясь всё выше к границам их миров, разум устремлялся назад, в седые реки времени уже давно погибших Вселенных. Везде, куда бы ни забредали их мысли, друзья искали след Создателей.

     Никогда ещё Илтим-Кали настолько тесно не соприкасалась со временем, не думала о нём так много. Сейчас их путь лежал через мост между двумя измерениями, и его аномалии притупляли силу притяжения вместилища Звезды, позволяя отвлечься от сдавливающих тисков вездесущей гравитации. Оставленное позади красное солнце безрассудно разрывало мысли хозяйки, притягивая её обратно, но именно здесь, на мостах, привычные законы практически теряли власть, и она чувствовала себя свободной. Необычное пространство между измерениями пьянило головы путешественников и сильнее всего оно влияло на Кали. Ей казалось, что многие тайны мироздания приоткрываются перед ней, и даже Время готово поделиться своими секретами. Оно учило её воспринимать всё как единое целое: все бесконечные миры, все бесконечные сюжеты и бесконечные дороги бытия, где ты одновременно живёшь в настоящем, являешься частью будущего и уже стал прошлым. И Кали действительно чудилось, что сейчас, ступая между измерениями, она творит своё прошлое, которое уже, быть может, смотрел кто-то другой.

     Похожие мысли донимали и остальных путешественников. Только Летта снисходительно подталкивала их, корректируя маршрут. Ей были чужды подобные переживания, ведь сама она, как и избранная часть её народа, оставалась практически неподвластной времени. Ещё с момента основания Создателями этого мироздания, они сотворили расу Летты как своих помощников в управлении временем. И пусть Летта так же не могла изменить прошлое, в одном ей не было равных – никто и ничто во всех Вселенных, кроме мойр, не умел настолько замедлять настоящее. Благодаря этому их путешествие, которое для Солнечной системы Илтим длилось всего пару месяцев, растянулось для самих путешественников уже в несколько десятков относительных тысячелетий. За это время им удалось обследовать порядка триллиона миров, но пока что присутствие Создателей они находили только в раннем прошлом.

     Когда очередной переход был завершён, сущности друзей спустились в выбранный существующий мир, воплощаясь в привычные облики, Кали вновь ощутила силу притяжения своего вместилища, а с ним избавилась и от дурмана аномалий. Осмотрев свой небольшой отряд, в который раз она молча возблагодарила Летту. Без неё такие мосты, особенно мосты между последними измерениями, завели бы их куда угодно, кроме нужных им координат.

     Слова благодарности нечаянно слетели и в адрес Антареса, но Кали быстро их оборвала, хоть и понимала, что Владыка её галактики вряд ли их услышит. Теперь, после перехода между двумя бесконечными потоками миров они находились настолько далеко от дома Красной Звезды, насколько позволяло состояние Кали и, как бы она не хотела этого признавать, Звезда знала, что не прошла бы и половину этих дорог, если бы не Антарес. Именно он помогал ей справиться с притяжением вместилища, и именно он брал на себя большую часть боли, что причиняло ей солнце. Без этого гравитация давно бы вернула сущность Кали обратно.

     Едва переступив порог нового мира, каждый уже привычно занялся своим делом. Летта успокаивала и замедляла потоки времени, утихомиривая его ход для них четверых. Анубис и Нитур отправлялись к владыкам очередной Вселенной, а Кали, как правило, оставалась с Леттой. Находясь на таком отдалении от источника своей энергии, передвигаться в физическом обличии ей было трудно, и она всё чаще перекладывала поиски на друзей. Изначально все четверо договорились избегать столь удалённых миров, но не посетить эту Вселенную они не могли. Изучив её прошлое, они видели в нём и самих Создателей. Не более трёх. Правда, не творцы привлекли внимание путешественников, а те, кто сопровождал их, – Архонты.

     Если Создатели находились на вершине иерархии их мироздания, то Архонты стояли подле них, едва лишь не дотягиваясь до плеча прародителей. Эта раса была самой малочисленной и, пожалуй, самой значимой во всех Вселенных, после своих творцов, и её представители нередко сопровождали Создателей по молодым мирам.

     Повстречать Архонта, существо, близкое к Создателям, было бы большим везением для Кали и ее спутников. Прошлое Вселенной, куда они только что попали, пестрило сюжетами, связанными с ними, и, если за время перехода сквозь измерения ничего не изменилось, двое Архонтов по-прежнему обитали в этой примитивной трёхмерной Вселенной, изредка покидая физический мир.

     Анубис и Нитур разыскали их на дрейфующих сквозь густые, туманные галактики скоплениях-планетах, заселённых необычными формами жизни. Помня, что и сам Тёмный Кочевник также относится к этой расе, друзья, однако, не спешили выходить на прямой контакт. Никто из них пока не знал, как поведут себя эти исполины миров. Оба Архонта, как и Кочевник, также сошли с проложенного им Создателями пути. Один из них некогда соединял мосты между мирами, второй создавал элементы реальности, «выпекая» новые «строительные кирпичи» для мироздания. Всего с десять световых миллиардов лет назад – мизерный отрезок в масштабах вечности, – они оставили эти занятия, а после обрели постоянный дом на неспокойных, соединённых в огромное скопление молодых планетах, где выбрали примитивный способ существования и нередко меняли физические обличия. Но в их прошлом, далёком и не очень, не встречалось и намёка на поступки, подобные деяниям Кочевника, впрочем, это ещё не говорило о том, что столкнуться с ними сейчас было бы безопасно.

     Вернувшись, Анубис и Нитур рассказали обо всём Кали.

     – Они знают, что мы здесь.

     – Это не новость, – задумчиво ответила девушка. – Я слышу их шёпот в своём разуме. Они зовут меня. Одну.

     – Мы пойдём вместе, – угрюмо возразил Нитур.

     – Нет…

     Летта напряжённо сражалась с относительностью времени, замедляя его ход для друзей, и не слышала начавшейся рядом перебранки. А если бы и могла, девушка непременно б присоединилась к Нитуру и Анубису. Но всем её вниманием владело время, и Кали, не имея других оппонентов в споре, быстро отделалась от и так некрасноречивых друзей.

     – Я пойду одна! – твёрдо настояла она. – Мы не можем упустить такой шанс. Сколько Вселенных осталось позади?

     – Опасно иметь с ними дело – они сошли со своего пути!

     – А кто из нас с него не сходил! – перебила возражение Кали. – Архонты – последняя возможность разыскать творцов, – настаивала она. – Вскоре мне придётся возвращаться в свою Солнечную систему, и не только из-за солнца. Как вы не понимаете, Летте не удастся бесконечно замедлять для нас дни. Я и так уже слишком долго отсутствую.

     Друзья нехотя уступили.

     Кали позволила своему разуму впустить тихий призыв Архонтов, и те, как маяк, начали притягивать сущность девушки. Теперь даже если бы она и передумала, энергия Архонтов, как липкая паутина, всё равно бы притянула её к ним. Постепенно Кали начинала терять физическую оболочку. Её сущность перетекала в невидимое пространство. Беспокойный Нитур вплотную подошёл к исчезающей девушке.

     – Будь осторожна, – предупредил её он.

     Его голос исчез, превращаясь в шёпот в голове Кали.

     – Архонты стары, как само мироздание, и настолько же противоречивы, – тихо говорил Нитур. – Следи за своими мыслями, и, прошу тебя, меньше слов, меньше действий. Просто слушай и молчи.

     Тело девушки полностью растворилось в пространстве, оставляя друзьям лишь едва заметный энергетический след. Он вёл всё на те же скопления планет, и, выждав минуту, Анубис и Нитур покинули физический мир, застыв между слоями пространства подле дрейфующей системы. Оба чувствовали состояние Кали и были готовы оказаться рядом с ней в одно мгновение, но пока что мысли девушки оставались нейтральны.

     Кали, как и советовал ей друг, старалась не думать. Удавалось ей это с большим трудом, ведь стоило ей вновь обрести телесную оболочку, как перед ней уже появился пейзаж неприглядной тёмной долины. Света на планетах было немного. Всё куталось в сумерки далёких звёзд. Источник тепла шёл из эпицентра скопления, и его хватало для поддержания уродливой жизни. Скалистые пыльные окраины лишь казались мёртвыми. Разум же девушки чувствовал в них кипучее движение. Во многих местах под тонкой, ненадёжной корой протекали тёплые океаны, давая пристанище слепым и зрячим монстрам этой планеты. Некоторые виды пробивались на поверхность, чтобы отложить кладку или разорить чужое гнездо. Были и существа, обитающие только наверху. Но, что отметила Кали, хоть те и уступали габаритами, будущее этой системы находилось именно в их когтях и лапах.

     Первая встреча с наземными уродцами не заставила себя ждать. Рядом с девушкой находились два существа: тёмно-зелёное, членистоногое, размером с небольшой корабль, – огромный паразит гниющей планеты, и гораздо более скромное в размерах, благородное на вид, – трёхметровая птица, с красивым лазурно-серебристым окрасом хитиновых крыльев, но хищными, придирчивыми глазами. Она могла бы принять этих существ за обитателей дрейфующей системы. Мерзкое насекомое и, напротив, прекрасная, осанистая полуптица вписывались в колорит соединённых между собой глыб-планет. Но одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, перед кем на самом деле она оказалась.

     Существа намеренно не обращали на неё внимания. Кали ждала. Внезапно паразит проявил небывалую для своей тучной комплекции ловкость, одним рывком вздымаясь вверх, где кружила хрупкая птица. Смертоносные присоски показались из его невесть откуда раскрывшегося рта, намертво вцепляясь в хрупкий бок жертве. Раздался короткий вой, заменяющий птице крик. Ошмётки хитинового тела театрально приземлились к самым ногам Кали.

     Покончив с птицей, паразит ринулся в сторону девушки. Его массивное дурно воняющее тело перетекало через красно-чёрные валуны сумеречной пустыни. На долю секунды Кали дёрнулась, чтобы высвободить энергию, но в последний момент сдержала удар. Пока что ей удавалось не вмешиваться, и, похоже, паразиту это наскучило. Всего в паре шагов от неё он с содроганием необхватных телес остановился, обдавая Кали вонью гниющих наростов, лоскутками чешуи и собственной липкой бело-зелёной слизью.

     – Как же это скучно! – раздался капризный, немного сиплый голос.

     Недавно съеденная птица уже размашисто парила в воздухе.

     – Оставь нашу невежду. Она совсем не умеет веселиться.

     Птица села на спину паразита, но тут же взъерошенно взлетела обратно.

     – Ты мерзок, Эллот! – брезгливо отряхивался Архонт.

     Приземлившись рядом с Кали, он без слов продолжал разговаривать, обращаясь то к ней, то к товарищу.

     – Сколько раз я уже просил его не уподобляться гельминтам. Мерзкие липкие твари! Гадость! Присосаться, пожрать и всё изгадить – больше ничего не умеют. Меня от всего этого мутит. Но нет же! Куда бы мы ни забрели, его интересуют только паразиты! А тебя, красавица моя, они привлекают?

     Кали коротко отрицательно качнула головой.

     – Гостья против, Эллот! Слышал? Давай прекращай этот вонючий маскарад! Ты выставляешь нас кретинами! Снимай давай!

     Сам Архонт, имени которого Кали пока не знала, незаметно принял иной облик. Девушка не была уверена, что он являлся его истинным, но в этом обличии он более походил на представителя одной из высших рас Вселенных. Белая с синим отливом кожа, ровная, как шёлк, обтягивала практически тощее полуприкрытое тело Архонта. Рост его новой оболочки был выше Кали в два раза. Глаза, как и у многих могущественных существ, искрились энергией, отчего цвет их, без желания самого обладателя, разобрать было невозможно. Тонкие черты лица портили лишь чрезмерно выпирающие бугорки скул да острый подбородок, отчего остальные детали: выразительная линия рта, впалые щёки и глубоко посаженные глазницы попросту терялись.

     Не зная как поступить, Кали неловко застыла в поклоне. Архонт же, демонстративно попинав паразита и заметив смущение девушки, мелкими шажками быстро подбежал к Кали.

     – Ну что ты, деточка, – поднимая её, заговорил он, завидев в её поведении почти дурной тон. – Церемонии глупы. Зачем эти церемонии? Меня ты можешь называть Валлиэном, а это, – щёки Архонта затряслись от негодования, – это Эллот.

     Коротким презрительным кивком Валлиэн указал на барахтавшегося в пыли паразита. Огромное, странное существо переваливалось со спины на живот, пытаясь счесать с себя остатки прошлогодней огрубелой чешуи. Из-под неё виднелась обновлённая, несуразно чистая ярко-зелёная кожа, но, о чём догадалась Кали, таковой ей посчастливится пробыть не долго. Уж слишком паразит любил грязь.

     – Не обращай на него внимание, милая. Он давно не в себе. Представь только, живёт как червь! – весело рассказывал Валлиэн. – Но что тут поделаешь – он мой брат.

     Архонт понимающе закатил искрящиеся глаза к тёмному небу системы, и на мгновение Кали показалось, что они чернее черноты.

     – Простите, что беспокою вас, Великий Архонт… – церемонно обратилась к нему Кали.

     Валлиэн вновь её остановил.

     – Прошу тебя, деточка, я терпеть не могу этих условностей. Кто и когда их вообще ввёл? – запричитал он. – Зови меня так, как я тебе уже сказал.

     – Валлиэн, – неуверенно повторила Кали.

     Архонт довольно кивнул.

     – Ну и что ты об этом думаешь? – указывая на барахтавшегося брата, поинтересовался он.

     Кали настороженно обернулась в сторону притихшего, довольно оголившего набитое пузо паразита. Сказать ей было нечего, да она и не хотела.

     – Унылое зрелище. Мой бедный-бедный Эллот.

     Интонация Архонта отчасти поддавалась меланхоличной грусти, но Кали так и не поняла, действительно ли он искренне переживал за товарища или хотел произвести на неё впечатление. Сама она собиралась задать вопрос, ради которого пришла. Валлиэн же, уловив её мысли, резко развернулся к гостье.

     – А-а-а! – помахал он длинным пальцем. – Спрашивать будешь потом.

     Кали опять запнулась, всё больше не понимая как себя вести.

     – Так что ты думаешь? – настойчиво повторил он.

     Валлиэн пристально и незаметно для самой гостьи следил за реакцией девушки, наслаждаясь её плохо прикрытой брезгливостью и растерянностью.

     – Это… это странно, – ответила она.

     – Я бы сказал – отвратно. С души прямо воротит. Бэ, – быстро поправил её Валлиэн. – А ведь он Архонт! Знаешь, что с ним случилось?

     Кали промолчала.

     – Нет? Не знаешь? Я так и думал, деточка… Я так и думал…

     Пространство вокруг Кали напряглось и заколебалось, поддаваясь деформации со стороны Архонта. Не успев опомниться, оба они уже находились на другой планете, оставив паразита и дальше клубиться в пыли и своих испражнениях.

     Новое место не так отталкивало внешне, хоть и здесь пейзажи не отличались приятными красками. Но в отличие от скалистых равнин, эта планета была изрыта глубокими огненно-красными каньонами. Архонт перенёс Кали на дно одного из каньонов, где у подножия стен виднелась пещера. Молча он поманил гостью за собой. Войдя вовнутрь, он предложил девушке вытесанный из такого же огненно-красного камня стул, сам уселся напротив. Скудная аскетичная обстановка в пещере была так же из камня, и лишь несколько вещиц из инородного материала сродни пробковому дереву и дубу грубого чёрно-серого цвета, явно не из этой системы, валялись по углам.

     Единственный свет в пещере исходил от самого Архонта – его искрящихся, больших глаз. И было в нём что-то такое странное и пугающее, что Кали поблёкла, а её естественное красноватое свечение затухло. Только усевшись удобно и расправив помявшиеся складки накидки, Архонт вновь заговорил.

     – Мне нравится, – как бы извиняясь, а может и с замаскированным вызовом, обводя рукой своё пристанище, сказал он.

     Кали пробрала дрожь. Страх всё сильнее подбирался к её разуму. Страх, первобытный ужас и какая-то неуместная эйфория. Так действовал на неё Тёмный Кочевник, такие же эмоции в ней вызывал и его собрат – этот Архонт.

     – Тебе не стоит меня бояться, – спокойно, чарующим, сиплым тембром возразил Валлиэн.

     Но эти его слова, живо напомнившие ей первую встречу с Кочевником, ещё больше взволновали гостью.

     – Прежде чем я коснусь сути, хочу заметить, что мне неприятно твоё недоверие. Я ведь просил, чтобы ты приходила одна, – глаза Архонта на мгновение немного потухли, после чего вспыхнули ещё ярче. – Ну да что уж с ними. Твои друзья нас не побеспокоят. Итак, это мерзко, – без пояснения вернулся к оборванному разговору он. – Не только бедный мой братец прозябает, как червь. Ты многого не знаешь, деточка. Непростительно многого.

     Кали поёрзала на твёрдом неудобном стуле, решаясь заговорить, но Архонт её опередил.

     – Эта мойра такая славная. Славная, умненькая мойра.

     Валлиэн, похоже, не следил за связностью своей речи, то и дело вставляя разные отступления.

     – Вот я так не умею, – почти с интонацией ребенка добавил он.

     Ещё немного, и он мог бы обиженно поджать губы.

     – Надо же, как талантливо она плетёт свои нити времени. Я так не умею, – продолжал он. – А тебе известно, что мойры находятся на четыре ступени ниже Архонтов по происхождению?

     Кали кивнула.

     – Ага, – закивал в ответ Архонт, будто его гостья с ним не согласна. – Мойры – это пятая и последняя раса, которая была создана творцами. Не возникла путём последующей естественной, неконтролируемой эволюции, а именно создана! Я настаиваю на последнем слове! С-о-з-д-а-н-а! – по буквам протянул Валлиэн.

     – Архонты – исполины и главные кузнецы мироздания, – начал перечислять он, – Элементали – его духовная составляющая, Малахи – связующие звенья мироздания, раса Ха́ос – честно скажу, – доверительно склонился через стол к девушке Валлиэн, – до сих пор не дошло до меня, зачем их создали – только и умеют, что множить несуразицу, а потом долго наводить порядок, хех! И Мойры – неутомимые искусные ткачи пространства-времени, а также чужих судеб и посторонних, не касающихся их дел. Хех, – Валлиэн посмеялся своей далекой от истины нелепой характеристике.

     – Так сказать, чистые расы, исходный генетический материал для всего живого в нашем мироздании. И неплохой, я тебя уверяю, материал!..

     К чему он акцентировал и сподвигал внимание Кали, девушка не поняла.

     – Погостишь у меня? – неожиданно спросил Архонт.

     Кали дёрнулась как от удара.

     – Да, – сдавленно согласилась она.

     – Славно. Значит, мы никуда не спешим…

     Импульсивная интонация Архонта, как встряска, действовала на девушку. Её гостеприимный хозяин сплетал вокруг них кокон. Кали вдруг поняла, что в таких энергетических коконах может происходить всё, что угодно, и это не войдёт в прошлое. Случившегося здесь никто и никогда не увидит! Догадка об этом привела её в такой ужас, что ей стало трудно дышать.

     – Тише, деточка, – ласково успокаивал её Архонт.

     Кокон был готов.

     – А вот теперь будем говорить…

     Дыхание минувших дней никогда не покидало планету Аккад. Тени пройденных эпох накладывались одна на другую, преломлялись светом и тьмой, прячась в забытых уголках большого синего шара. Но стоило путнику ступить в такие места, как тени отступали назад, являя глазам то, что не успело покрыться пылью времени. Современность так или иначе соприкасалась с историей, ранней, молодой, а иногда глубокой и задумчивой. Передовые достижения цивилизации граничили с невидимыми следами ушедшего прошлого, и сильнее всего этот контраст ощущался в Железных ущельях. Их разлогие хребты и глубокие впадины опоясывали север двух континентов, спускаясь в пучину океанов и вздымаясь лишь отдельными пиками островов посреди обширных водоёмов. Некогда, в пору первой и второй цивилизаций, когда климат на планете менялся гораздо чаще и стремительней, здесь, в такт погоде, поочерёдно менялись пустошь и страны. Страны, как грибы, произрастали с первыми погожими переменами, пустошь же приходила внезапно, холодными глыбами ледников, и надолго покрывала собой прекрасные цветущие земли. Великий же хребет гор продолжал тянуться к неподвластным ему небесам, равнины становились всё уже, а с каждым окончанием холодного периода пригодных мест для новых поселений оставалось всё меньше. И вскоре обитатели прошлых цивилизаций вовсе отказались от этих земель. То, что сберегла в них история и пощадила многовековая ядерная война, пылилось уже более шести миллионов лет – это остатки монолитных каменных городов прошлого, закалённые холодом и радиацией, сохранённые морозом. Большая часть из них была погребена древним, плотным ледником, и лишь высокие шпили монументальных замков, да верхушки крепостей, как айсберги, кое-где оставались на поверхности.

     Красивое седое напоминание времён, когда эра технологий ещё только-только зарождалась в развивающихся умах, а умелые и сильные руки являлись лучшим оружием и лучшим помощником в жизни. Мрачными сводами, пустыми, облупившимися бойницами, да крепкими, смеющимися векам в лицо стенами смотрело оно на переменчивый испуганный мир.

     Гуляя по истоптанному, вылизанному ветрами камню этих пустынных чертогов, Хранитель Дильмун излишне печалился, что такое неоценённое наследие и богатство его предков, как и многое другое, было так беспечно растрачено или потеряно потомками. За те недели, что он и Эн-уру-гал провели здесь, найдя в этих стенах покой и убежище, Хранитель, между делами, а дел у него было немного, часто переходил из одного подземного замка в другой, спускался вглубь построек, в недра, окружённые ледниками, туда, куда не попал бы обычный смертный, и видел жизни, прошедшие здесь. Доблестные, смелые жизни, со страхом первооткрывателей и мужеством чистых сердец, с одним лишь калёным железом в руке против неизведанного и опасного будущего, и этому также стоило поучиться у жителей тех отпетых.

     Ужасная ядерно-химическая катастрофа, ставшая апогеем второй цивилизации, не только изгнала жизнь из планеты на долгие миллионы лет. Она изменила многое, и некоторые её глубокие раны не зажили даже теперь. Если остальная часть Аккада, за исключением нескольких регионов, уже давно вновь подходила для жизни, то Железные ущелья навсегда впитали в себя гнилость радиации и химического оружия и до сих пор оставались практически мёртвым пристанищем для редких видов животных и птиц, столь же ужасных и столь же суровых, как и место их обитания. Хранитель же не находил их таковыми. Эта мутирующая жизнь также имела право на существование, и ему было жалко, что в не его власти сохранить им это право. Грядущие роковые перемены станут для этой планеты значительно большей катастрофой, чем ядерное заражение.

     Особая атмосфера холодного пристанища и фатальные мысли навевали на Хранителя затворническую меланхолию, которая приводила к неосторожности. Дильмун часто забывал, что должен скрывать себя и Эн-уру-гала, и если бы не обширная аномальность этих гор, где затеряться было легче простого, их обоих, в лучшем случае, давно бы нашли другие члены братства. Пока же отравленные горы берегли своих друзей, искажая и путая их энергетический след.

     Словно опомнившись от гнетущего сна, Хранитель встрепенулся. Отогнав от себя сдавливающие пустотой мёртвые стены очередного чертога, он вернулся к прерванному занятию. Несомненно, главной его заботой оставался молодой наследник, но и помимо этого, Дильмуну приходилось продолжать исполнять обязанности караульного – постоянно обшаривать пределы их галактики. Каждый день он отпускал свой внутренний взор к границам преграды, которую рабы их врага ещё не могли преодолеть, и каждый день он отмечал новые успехи противника. Чем ближе становились к ним Тёмный Кочевник и его вместилище, тем быстрее таяла невидимая мембрана, преграждающая путь его ордам в галактику. К тому же, рабы Кочевника не прекращали и сами пытаться пробиться вовнутрь. Выбрав несколько мест, они ежесекундно ломились в закрытые двери, и двери эти трещали, а за той преградой, как разъярённые бури, толпились армады войск и существа, каких илимам ещё не доводилось встречать.

     Увиденное ещё сильнее смутило Хранителя. Спокойные дни Республики заканчивались быстрее, чем он надеялся, а их будущее по-прежнему оставалось туманным. Собрав полученную информацию в энергетический ком послания, он, как и прежде, отправил добытые сведения Красной Звезде. По приказу Илтим-Ти-Амтум Дильмун отправлял их ей постоянно. Ему не нужно было разыскивать свою госпожу. Где бы ни находилась Кали, послание найдет её, и лучшей путеводной ниточкой для того была цепь между ней и её солнцем.

     Отпустив по ней очередное послание, Хранитель вернулся сознанием обратно. Первое, что он услышал, была не привычная тишина камня, а надрывный крик. Истошный, рвущийся рокотом плавленого перекованного металла и битого стекла, крик мог бы пронзить сердце. Хранитель же только устало вздохнул. Старик давно уже привык к этим воплям, и вызывали они в нём только сострадание.

     Подготовившись к предстоящему, Хранитель быстро проследовал туда, откуда доносились мучительные звуки ослабшего голоса. По мере его приближения крик только нарастал, в нём всё отчётливее различались имена. Большинство из них Дильмун слышал и раньше, некоторые были новыми, но одно объединяло эти имена – они принадлежали покойникам. Едва приблизившись к выбранным им для проживания покоям в наполовину занесённой снегом башне, кричавший, почуявший его приближение, разразился руганью. Голос его хрипел и брюзжал гневом, витиеватые проклятия на всех мёртвых и живых языках сыпались щедрым потоком. Заглянув вовнутрь, Дильмун чудом увернулся от проржавелой рукоятки некогда богато и талантливо украшенного старинного меча.

     Поняв, что словами тут не поможешь, Хранитель высвободил каплю энергии, которая вмиг утихомирила кричавшего. Только после этого он подошёл к обезумевшему наследнику. Эн-уру-гал валялся на холодной, оцарапанной его изломанными в кровь ногтями, каменной клади, изодрав видавшую виды одежду в клочья и в очередной раз высвободившись из цепей, в которые сам же себя позволил заковать. Бессознательного, Хранитель вернул парня на место, восстановил изогнутые в ленты оковы, залечил телесные раны и хоть ненадолго избавил его от кошмара галлюцинаций, позволив мирно поспать. Впрочем, Дильмун знал, что с пробуждением всё повторится, как повторялось с того самого момента, когда Эн-уру-гал впервые попытался изгнать из себя энергетику Кочевника.

     Очищение наследника давалось крайне трудно и болезненно. Темнота не спешила покидать парня и упорно боролась за его разум, за каждый уголок тёплого и податливого сознания, но постепенно Эн-уру-галу удавалось брать над ней верх. Правда, чем ближе была его победа, тем ужаснее становились испытания. Видения его поступков, его жертвы, его чёрные мысли мучили истощённого парня, ломали его суставы, рвали зубами плоть, увечили, но сильнее всего терзались совесть и вера наследника. Первая не могла простить ему жестоких убийств, вторая не могла забыть дорогих надежд прошлого, и до полного смирения ему предстояло вытерпеть ещё немало боли.

     Посидев немного подле наследника, Хранитель поднялся. Вид едва живого парня мучил его не меньше, чем совесть мучила Эн-уру-гала. Онемевшие ноги сами повели Дильмуна в подземелья ледников. Выбрав ещё необследованные залы и просочившись в их глубины, там он и затерялся, пока очередной приступ парня вновь не прервал его отвлечённых дум.

 

Глава 3

     Обуглившиеся, потемневшие от огня мощёные дорожки главной сокровищницы тёмной лентой петляли под ногами Бэара. Недавно получивший повышение уже бывший лейтенант, без ощущения тяжести, но с ноющим оцарапанным сердцем носил на своей груди нашивку предводителя, что эквивалентно адмиралу на флоте, перескочив через множество рангов и получив звание, которое при других обстоятельствах ему пришлось бы зарабатывать еще с десяток столетий, если и не всю жизнь.

     Таковые нынче правили условия. Немало кто взлетел выше головы в эти дни, немало кто уже успел и неумело упасть. Бэар пока держался чинно и звания не марал, хоть и не заслужил его, но и отказываться не стал. С другой стороны, и отказываться было нелепо. Из всего командного состава телохранителей главной сокровищницы выжил лишь он один, оттого и вынужден был принять командование. Конечно, совет Хранителей мог бы назначить нового предводителя, перевести кого-то из других комплексов, но из-за непредсказуемых поворотов дальнейших событий оказалось проще, а главное – быстрее, повысить лейтенанта.

     Из-за нового повышения, примерив на себя обязанности недавно погибшего отца, бывший лейтенант без сна и с приличной усталостью который день мотался как по другим сокровищницам Республики, так и по прежнему месту службы – Аккадской сокровищнице. Правда, прежней её уже нельзя было назвать. Главная сокровищница Сеннаарского братства, хоть и являлась самой старой из ей подобных, давно перевалившей за черту солидного старчества длиной в полмиллиона лет, но, несмотря на годы, словно сражаясь со временем, никогда, до недавних дней, не выглядела на этот возраст. Напротив, Аккадская сокровищница, под стать молодящейся расцветающей весне, всегда пребывала в состоянии постоянного обновления. Любые инновации и открытия в первую очередь проходили через её стены, отражаясь и на неувядающем блеске комплекса. Здесь без соперничества соседствовали древние постройки и их современные отражения, устройства прошлого и технологии будущего. И всё это вместе только добавляло сокровищнице закоренелого очарования, подливая цемента в прочный фундамент её репутации. Многим, в том числе и Бэару, казалось, что подобный цемент если и не вечен, то способен удержать основу братства до тех пор, пока в нём есть нужда. Но на поверку оказалось, что и одной трещины достаточно для начала последовательного падения.

     Подобной трещиной послужило недавнее вторжение. После молниеносного, беспощадного нашествия адайцев и еще более разрушающего сражения между пришельцами и армиями Республики от прежней страны, как и от главной сокровищницы, осталась от силы треть. От её же величия и того меньше. И дело было не только в разрухе, не в выжженных дочерна полях или раскрошенных в щебень зданиях. Не в уничтоженных артефактах главной сокровищницы, ведь помимо и этих уникальных богатств любая другая сокровищница Республики могла явить миру не менее уникальную диковинку. Истинная разруха оставалась невидимой от глаз и гнездилась она не на пустыре. Её место прочно и надолго обосновалось там, откуда выгнать её могло лишь время, – в мыслях.

     Вот так, вместе с трещинами в простых, облупленных стенах появились и трещины в умах. Не каждый житель Республики это понимал, но практически каждый чувствовал, как в дыму и грязи этого вторжения затухала их короткая, не успевшая обрасти стенами и идеалами четвёртая цивилизация, и где начинались берега следующей – пятой, – никто не знал.

     Отголоски вторжения, неисчислимые потери, а затем и новость о глобальной эвакуации поразили паникой все системы Республики быстрее любого вируса. Утаивать правду от населения и дальше было преступно, да и как объяснить более тридцати миллиардам умов, что всем им предстоит бежать, покинуть свои дома? Даже часть оглашённой правды подняла волну мятежей, беспредела и страха. Опасаясь окончательного раскола, единый совет всех ветвей власти: военных, Хранителей и политиков приняли решение умолчать о грядущих катаклизмах, настоять на эвакуации, объяснив всё происходящее готовящимся повторным вторжением. Но далеко не глупое население страны восприняло новость неоднозначно. Для столь огромной структуры, которой являлась Республика, любое внутреннее потрясение давалось гораздо сложнее внешнего. Вера в непобедимую армию страны, как и в заступничество Сеннаарского братства, исчезла в корне. Некоторые системы, в особенности дальние, используя момент, во все рты начали кричать об автономии или даже выходе из состава Республики, не зная, насколько бессмысленны перспективы этих желаний. К тому же, выжидавшие своего часа недруги страны – вражеские системы галактики, – стоило последнему адайскому кораблю покинуть пределы Сеннаара, также окрысились, исподтишка атаковав истощённые рубежи.

     Подобная обстановка хуже войны влияла на дела государства. Ценой внутренних стычек, ненужных смертей и неподъёмных растрат власть пыталась удержать контроль. В результате конфликтов две системы всё же оградились от Республики, прервав любую связь с былым государством. Ресурсов и времени на возврат этих систем у власти не было. Ограничившись временными послами, страна была вынуждена приступить к главному – эвакуации. И, кто знает, как бы повернулось течение этого мероприятия, если б её участникам поведали всю правду.

     Естественно, что одно незатейливое слово «эвакуация» уже навевало отчаяние, но в сочетании с «безвозвратная» оно было способно окончательно ввергнуть Республику в гражданскую войну и полное разрушение.

     Безвозвратная эвакуация, проще говоря, побег – именно к этому Республика готовила всех, кого ещё могла согнать под свои изорванные знамёна. Пока данная сторона правды оставалась скрытой, у правящего режима ещё была возможность сохранить хотя бы осколки своей цивилизации.

     Тем временем, окраины страны горели яростной междоусобицей за власть, кое-где уже провозглашали новых царьков, военных императоров, растаптывали прежнее, вздымали устои первобытных законов, превращаясь в далёких предков. Жестокое потрясение от нашествия адайцев и смерть практически трети всего населения страны сделали из её жителей диких варваров, продемонстрировав наглядно, как силён ход деградации и как скор возврат от светлого к звериному, когда рушится фундамент прежней жизни.

     Запустившийся механизм саморазрушения было уже не остановить, и как бы это не печалило Сеннаарское братство, Хранители отступили, более не пытаясь достучаться до взбунтовавшихся систем. Помимо всех прочих забот, в краткие сроки им предстояло не только подготовиться к безвозвратному путешествию, но и позаботиться о наследии их народа. И пока действующая власть при помощи военных проводила формирование гражданских флотов, собирая вместе любые транспортные межгалактические суда и без видимого насилия заманивая на них население, Хранители, коим предписывалось сопровождать эти флотилии, спешно выворачивали сокровищницы наизнанку. Тысячи припасённых артефактов и ещё не внедрённых в обиход технологий, значимых культурных ценностей ждали их рук в надежде, что их не забудут пылиться на какой-то из полок очередного Хранилища. Волокиты с закромами братства оказалось не меньше, чем со всей Республикой, а возможно и больше, хоть груз со всех сокровищниц вряд ли займёт и десяти тысяч кораблей. Но именно от этого груза будет зависеть основа новой цивилизации.

     За каждую сокровищницу отвечал её старший Хранитель. Однако больше всего работы доставалось Верховному. В отсутствие Дильмуна и после смерти в пытках практически всех Хранителей главной сокровищницы ближе всего к этому статусу по иерархии оказалась Иллария. Именно она и поставила последнюю точку в повышении лейтенанта. Нельзя сказать, что за это он был ей благодарен. Боясь признаться в том себе, Бэар надеялся, что его просто оставят в стороне, но решение было принято спешно, без учёта его мнения, и уже на следующей неделю после вторжения адайцев бывший лейтенант, пропустив положенные торжества и пафос, принял присягу. А после короткого протокола очередной и последний командир главной сокровищницы уже занимался новыми обязанностями: наспех переводил рекрутов в телохранители, назначал новый командный состав, распределял полномочия, руководил зачисткой сокровищниц, утилизировал то, чему не нашлось пользы в предстоящем путешествии и с удвоенной ответственностью следил за тем, чему, напротив, полагалось покинуть эти стены навсегда – погрузкой сокровищ комплексов.

     Из-за прошедших по Хранилищам главной сокровищницы адайцев задача в данном комплексе усложнялась в разы. Хоть многие артефакты и были перенесены на вражеские корабли ещё самими захватчиками, это не упростило работы Бэару, а лишь добавило. Большая часть гружёных транспортников была уничтожена. Кое-что неизбежно разбрелось по чужим рукам или осело в карманах Республики в суматошные часы освобождения комплекса. Остальное полностью или частично оставалось привалено грудами разрушенных Хранилищ. Извлечение смятых адайских кораблей на поверхность напоминало монотонные осторожные раскопки, а не спешные сборы. Ещё до начала этих работ и одного взгляда было достаточно, чтобы понять – из всего наследия главной сокровищницы уцелело не более пятой части, но когда дело подошло к концу, Бэар поделил ожидания ещё на два.

     Сегодня заканчивался отведённый ему Верховным Хранителем срок. Командир не поспевал. Завалы подле взорвавшегося Хранилища, ставшего последним пристанищем его отца, были особенно трудны, и ни помощь республиканских военных, ни способности первых учеников не помогали справиться с ними вовремя. Возни тут оставалось ещё как минимум на сутки.

     Пока телохранители скреблись в оставшиеся корабли, Бэар размашисто шагал вслед за на удивление быстрой поступью Хранителя.

     – В остальных комплексах всё закончено… – тихо начал докладывать он.

     – А в этом может и подождать, – прервала парня Иллария.

     По её немногословности Бэар догадался, что Хранитель не в духе слушать ни его, ни чей либо ещё отчёт. Он почтительно отстал, подумав, что его присутствие лишнее, но Хранитель, не сбавив шагу, поманила его за собой.

     Через несколько поворотов грязных покорёженных внутренних дорожек сокровищницы Бэар догадался, куда именно их выведет путь – к главному Хранилищу комплекса. Добравшись ко входу во двор постройки, Иллария свернула, подойдя к упавшему подле прохода адайскому кораблю. Остановившись рядом с двадцатиметровым истребителем, она вопросительно молча указала на тот кивком головы.

     – Ещё не решили, – ответил Бэар.

     В ответ на его голос из-под плотной стали прокатился рёв, сменившийся противным царапаньем острых клинков по металлической поверхности.

     – Тогда решение приму я, – шепнула Иллария.

     Без усилий, она быстро выбила шлюз корабля и через мгновение, будто ожидая этого, из проёма появилась плотная чёрная масса, мягко спрыгнув на землю и так же мягко, перекачиваясь в беге и даже не взглянув на своих освободителей, шмыгнула за ближайшую стену.

     – Зачем же вот так? – раздражённо спросил Бэар, наблюдая за удаляющейся пантерой. – Теперь возись со слежкой…

     – Следить не надо! – возразила Иллария.

     Бэар удивился.

     Чёрная пантера, любимица Верховного Хранителя Дильмуна, после мясорубки с адайцами пролежала не живая не мёртвая больше месяца, потом чудом начала отходить и за последнюю неделю выздоровела окончательно, отчего огромного хищника, чтобы тот не убежал, закрыли на палубе ближайшего попавшегося под руку корабля. Сама пантера, ещё будучи ослабленной, постоянно куда-то рвалась, пыталась улизнуть. Хранители ждали её выздоровления, ибо догадывались, к кому именно поспешит хищник – к хозяину. Разыскать Дильмуна им так и не удалось, и пантера была последней, кто мог привести их к исчезнувшему Хранителю. Бэар подготовил слежку. Ожидал лишь прибытия всех старших Хранителей, которые и намеревались отпустить кошку ближе к вечеру, но неожиданный поступок Илларии всё испортил.

     Опомнившись, Бэар быстро передал команду готовому звену.

     – Отмени приказ, – настояла Хранитель.

     – Вы знаете, к кому она пойдёт! – возмутился парень.

     Иллария небрежно пожала плечами. Не дождавшись её ответа, Бэар недовольно дал отбой.

     – Только вообрази, – отчуждённо заговорила Хранитель, – эта пантера родилась не в нашей Вселенной.

     Бывший лейтенант, насупившись, молчал. Замашки Хранителей не вписывались в понятные ему правила военного устава, и сейчас парню было сложно под них подстроиться. Неудивительно, что его отец поседел раньше времени, находясь на службе этих философов. Иллария же, игнорируя вспыльчивость молодого командира, спокойно продолжала рассказ.

     – Если верить Дильмуну, Звёздную Тень ему в качестве дара несколько жизней назад преподнесла наш Творец, и кошка эта только внешне подобна зверю. Но, поверь, за свои перерождения я встречала многих первых учеников, кто был значительно глупее её. Пантера очень умна. Умна не по нашим меркам. Управлять ею мы не способны – она из другой энергии и материи, нежели наш мир, заставить не в нашей власти – кошка скорее умрёт, чем поступит против воли, да и обмануть её также не получится – она видит всех насквозь. И это всё никак не хотят принять мои собратья.

     – А Хранитель Дильмун?

     – Я же говорю – умная она, – повторила Иллария. – Если б хотела, чтобы мы пошли вместе с ней, поверь, командир, ты бы и не очнулся, пошагал следом. А раз не хочет – значит, так надо.

     Бэар только вздохнул устало. Долгие приготовления, и всё зря. Верховный Хранитель не затихала, перескакивая в своём рассказе с одного на другое, не заботясь, слушает ли её командир. Бэар же думал о том, что Илларии теперь придётся отвечать перед советом Хранителей, но, похоже, её это нисколько не заботило.

     – Давай лучше поразмыслим, что нам делать с более глупыми созданиями? – неожиданно спросила она.

     Утратив нить разговора, Бэар не решился отвечать, хотя Хранитель и так прочла его мысли.

     – Республиканские посольства уже разосланы, все мало-мальски развитые структуры и страны галактики предупреждены. Кто способен обороняться – тот будет наготове. Это не их беда. Но, всё же, мы не могли оставить в неведении другие системы. Пусть подготовятся в силу своих возможностей либо затаятся. Что тут ещё предпримешь? Но меня волнует иное, – Иллария ненадолго замолчала.

     – Что делать с теми, кто даже не услышит наших слов? – произнесла она. – Столько форм жизни, уникальных созданий, и я понятия не имею, как их уберечь.

     Хранитель вновь вдалась в рассказы, Бэар же опять отвлёкся. Иллария не ждала от него ответов. Об этом он догадался и сам. Она просто нуждалась в слушателе. Всё же, доля сумасшествия после пыток поселилась и в ней, давая о себе знать подобными нелогическими рассуждениями. Прежняя Хранитель не поднимала бы подобных нелогических тем, осознавая их ненадобность, но искалеченная внутренне Иллария нынешняя, напротив, всё чаще терзалась мучительными вопросами.

     Внешне женщина выглядела молодо, хотя телохранитель знал, что это не так. В братстве она состояла уже второе тысячелетие и, так же, как и главная сокровищница, умела скрывать влияние времени. Но именно сейчас прожитые годы выпячивались наружу. Способности Хранителя позволяли ей оставаться юной, старость не касалась свежей кожи, нетронутых белизной седины волос. Но эта старость жила в глазах, и Бэар ещё никогда не видел их такими блёклыми. Ему стало жаль Хранителя.

     – Все наши научные экспедиции в галактике и за её пределами завершены, но я запретила брать образцы, – тем временем рассказывала она. – Если этим формам жизни будет уготована смерть, не преступно ли с нашей стороны сохранить их вид в малом числе и поместить в иные условия? Тешиться ими и собственным самолюбием? Содержать, как в зверинцах?

     – А что касается нас самих? – внезапно спросила она. – Не преступно ли покидать старый дом и обрекать новый на наше присутствие? Ведь, я уверена, в тех краях, которые ещё и не знают, что вскоре станут зваться домом, было, есть и будет гораздо лучше без нас…

     Хранитель рассеянно замолчала. Заметив застывшего с озадаченным выражением лица Бэара, она, спохватившись, дёргано махнула в его сторону рукой.

     – На сегодня ты мне не понадобишься. Заканчивайте с завалами.

     Командир кивнул, зашагав с подворья главного Хранилища. Но, завернув за первую стену, Бэар остановился. Прислушавшись, он уловил обрывки фраз: Хранитель повторяла уже сказанное, снова и снова спрашивая обуглившиеся стены.

     Усомнившись лишь на секунду, бывший лейтенант быстро вернулся обратно. Ничего не говоря, он порывисто обнял Илларию, а та, замолчав, неожиданно глупо и тихо разревелась.

     Хвост последнего внешнего рукава галактики Антареса казался безжизненным и мрачным. Сюда, как отработанный мусор, прибивало всё, что не нашло своего места внутри звёздных скоплений и туманностей: пыль, осколки, газ, остатки небесных тел, видимые и невидимые напоминания предшественников этой галактики. Мало какие процессы протекали на окраинах, мало какая жизнь в том или ином виде могла тут существовать. Пространства в рукаве с лихвой хватало для свободного полета, и Антарес не случайно выбрал его ради своих уроков. Солнечная система Красной Звезды не годилась для того, что он собирался втолковать Энлилю и Энки, пространство же за пределами его власти оставалось опасным из-за сближения с Кочевником.

     Конечно, не находись его галактика под прямой угрозой, он увёл бы парней в открытый космос, показал бы им уникальные аномальные участки их мира. Антарес знал такие немногочисленные места, и они ему очень нравились. Антонимы сгустков притяжения – практически чистые, разреженные, где даже мельчайшие кирпичики мироздания попадались не так часто, как в обычной Вселенной. Творить в подобной обстановке всегда сродни новому холсту. Пустота безлика. Любой мазок в ней – первозданен, не обременённый. Влияние окружающего мира на эти аномалии минимально, словно они находятся вне устоявшихся правил. И лучше места для того, чтобы помочь глупому разуму отказаться от этих правил, Антарес не находил. Сейчас же ему приходилось довольствоваться изрядно запятнанным полотном – окраиной своей галактики.

     Как и предполагал Владыка галактики, первые результаты его новых учеников оказались совершенно никудышными, что, правда, нисколько не огорчало Антареса, и даже добавляло веселья. Он по-прежнему с долей негатива относился к перерождённым мутантам Кали, и их неудачи только подтверждали его вывод – всё должно идти своим чередом, в особенности эволюция разума и духа. Нельзя перешагнуть столько ступеней без ощутимых последствий. Невозможно так быстро ужиться со своим будущим «Я», своим грядущим практически идеальным прототипом. До любых высот, да ещё и таких завидных, приходится карабкаться по лестнице многих перерождений, ценой невообразимого, титанического усердия, постоянного труда, судьбоносных, решающих ошибок. Энлиль и Энки же получили всё в слишком короткие сроки. Неудивительно, что их умы бастовали, пребывали в постоянной нестабильности, физические оболочки сыпались как песчаные, а мысли взрывались сотнями орущих, незнакомых им голосов.

     Оба они, разваливающиеся поминутно на части, теряющие обличие, форму, самих себя, напоминали Антаресу оголённый, натянутый нерв, на котором без конца и края бренчал бесталанный музыкант, выводя своим смычком бредовые идеи и поступки. Очередной такой поступок даже Антаресу стоил его головы. Он задал им задание: всего-то мгновенно перенести объект из одной части галактики в другую, однако вместо этого, не справившись с высвобожденной энергией, парни распылили не только себя и глыбу метеорита, но и зазевавшегося поблизости Антареса. Сам он в долю секунды восстановил привычное физическое тело. Друзьям же пришлось собирать свои частицы почти весь день.

     Когда все трое вновь были готовы продолжать, Антарес перенёс их на поверхность дрейфующего сжатого нейтронного ядра давно затухшей звезды, которое вот-вот рисковало вылететь за пределы галактики. Воздействие гравитации, колоссальная скорость вращения и передвижения малогабаритной, радиусом в пятнадцать километров, сферы чуть было не распылило его учеников вновь. Подстроившись под мёртвую сердцевину взорвавшегося гиганта, оба, всё же, смогли устоять. Антарес расстроено хмыкнул, ожидая совсем иного.

     – Ну что ж? – подумав, заговорил он. – Возможно, я начал не с того. Вам не нужны все основы. Что толку? Вы не в состоянии полностью понимать то, что делаете, не осознаёте, как вы это делаете. Вы слишком молоды для открывшегося вам ларца возможностей и шалите игрушками в нём, как глупые дети. Быть может, вместо десятков основополагающих уроков вам поможет один – главный, учащий тому, на что способна энергия.

     Ненадолго замолчав, Владыка галактики начал терять физическую форму, преобразуясь в светящийся ком энергии. Её потоки плавно обволакивали пустынную плотную сферу. Всё произошло очень быстро. Ни Энлиль, ни Энки не заметили этого мягкого живительного перехода, но уже в следующее мгновение ядро под их ногами затерялось где-то очень глубоко внутри, обрастая горячей, вязкой мантией плазмы. Ещё неуловимый переход – появился свет, а за ним вздыбилось и растеклось ядовитое жёлтое сияние.

     Друзья синхронно оторвались от поверхности невероятной возродившейся звезды, будто та могла навредить им. Лишь оказавшись за световой час от яркого титана, оба, не контролируя накатившей паники и испуга, вернулись к физической форме, материализуясь на ближайшем куске хлама.

     – Сдались вам ваши тела!

     Антарес нагнал их в миг, появившись рядом.

     – Что вы к ним липнете? Из-за своих укоренившихся предрассудков вы пропускаете удивительную возможность.

     Учитель заставил их обернуться к звезде.

     – Многие ли могут похвастаться прогулкой по солнцу? – романтично заметил он.

     Энтузиазм Владыки галактики остался неразделённым. Наблюдая за тем, как наёмники судорожно дышат и подрагивают от потрясения, Антарес вновь приободрился. Шокировать ему нравилось больше, чем угождать, но повторяющаяся канитель начинала уже раздражать гордого ментора.

     – Это и есть твой урок? – глотая ненужную атмосферу карликовой планеты, прошипел Энлиль. – Заставить нас бояться?

     Владыка галактики назидательно расправил плечи, удивляясь своему терпению.

     – Во-первых, прекратите дышать. Мне казалось, что этот этап у вас уже пройден, – сдерживая желание прибить нерадивых учеников, заговорил он.

     Переглянувшись, друзья лишь сейчас заметили, насколько сильно походили на себя прежних. Оба, подавив всплеск эмоций, успокоили мысли. Их физические оболочки вернулись к стабильности. Заметив это, Антарес скривился.

     – Во-вторых, – его палец взлетел вверх, – не цепляйтесь за это.

     Кисть пренебрежительно указала в сторону наёмников.

     – Тело вам, по большому счёту, ни к чему, как и дыхание. Не связывайте себя с физическим воплощением. Оно не играет особой роли. В этом кроется ещё один минус вашей ускоренной эволюции. Вы стали практически совершенны, но думаете по-старому. Тут дело в привычке. Возможно, вы и сами начинаете это понимать, но всё равно ничего не можете с собой поделать, продолжая держаться за привычное, за известные вам догмы и правила. Одно из таких правил – у живого создания должно быть тело.

     – Однако, – Антарес улыбнулся, – добро пожаловать в мою реальность! Для высших рас Вселенных тело – не более чем один из инструментов общения, осязания и познания. Сюда же я отношу и многие привычные вам вербальные и невербальные методы общения. Для подобных мне – это лишь удовольствие либо забава, на которые не должно уходить и толики драгоценной энергии.

     Вы, в свою очередь, подчиняясь привычке, продолжаете тратить слишком много усилий на то, чтобы сохранить свои физические оболочки, а потом, когда они, естественно, страдают от вашей тупости и нерасторопности, тратите ещё больше, чтобы собрать их заново: ищете себя, строите, испытываете адскую боль. Кстати, эта боль иллюзорна и надумана вами же.

     Наёмники переглянулись, но Антарес не дал им вмешаться в разговор.

     – Да, боль ненастоящая, – повторил он. – Нет ничего неприятного и тем более болезненного в построении физической оболочки. К тому же, для того чтобы воссоздать физическое воплощение, не нужен рассеянный материал. К слову, достаточно взять мысль и то, что есть под рукой, то, что поблизости.

     В пример своих слов Антарес неожиданно разлетелся на частицы и так же быстро восстановился вновь.

     – Я построил это тело, – его руки скользнули вдоль туловища, – из того, что оказалось рядом, а не собирал прежнее. И, опережая ваш вопрос, я по-прежнему остаюсь собой, даже если моё воплощение не состоит более из первичного материала. Как? – спросите вы.

     Энлиль и Энки кивнули.

     – Ничего противоречивого, – продолжил Антарес. – Я – это моя сущность. Прежде всего, мой разум и душа. Я – это величина неосязаемая и неизмеримая, она не имеет границ. Все остальное – будь то тело или любое иное обличье – лишь вместилище этой неосязаемой величины, моей сущности. Потеряй я хоть все свои обличья, хоть самое главное – свою галактику, я всё равно не потеряю самого себя.

     – Кажется, я начинаю понимать… – прошептал Энлиль.

     – Хвала тебе! – передразнил его Антарес. – Когда-то для вас главным казалось то, что осязаемо и трёхмерно. Теперь же ваша физическая оболочка не что иное, как очередная одежда, которую вы можете кроить, перекраивать, шить, перешивать, резать, выбрасывать и создавать до бесконечности часто. Тело – инструмент для разума, посредством которого воспринимается окружающий мир. И данный инструмент далеко не единственный из вам доступных. Была бы только энергия. Примите это. Попытайтесь в следующий раз, когда ваше тело будет уничтожено, не гоняться за разбросанными остатками самих себя, а бросить их и воссоздаться из подручных средств. К тому же, вы можете быть практически кем и чем угодно. Я уже говорил вам, – главное преимущество, которое вам дала ваша эволюция – это свобода.

     Владыка галактики ненадолго замолчал, собираясь с мыслями.

     – Практически все высшие расы подчинены неким условностям…

     Голос его стал тише, пока полностью не исчез, оставшись лишь в головах парней. Ладонь Антареса непроизвольно легла поверх его кулона с миниатюрной галактикой.

     – Неким, я бы сказал, цепям, – добавил он.

     – Я не утверждаю, что у вас нет границ, – вздохнув, продолжил Антарес. – Но у вас, по крайней мере, нет этих цепей.

     Владыка галактики вновь умолк, погрузившись в свои раздумья. Энлиль окликнул его, но их наставник отмолчался. Настроение его резко переменилось, что, впрочем, было для него не редкостью. Из бодрого и многословного лектора он опять превратился в ворчливого задиру.

     – Если когда-то я и буду вспоминать эту жизнь, то вы точно займёте в ней самую нудную веху, – раздражённо выпалил он. – На чем мы прервались?!

     – Ты говорил, что нам подвластно быть кем и чем угодно, – напомнил Энки. – Вот этого я не вполне понял.

     – Почему меня это не изумляет? – съязвил Антарес, но взгляд его остался добрым.

     Поворчав ещё немного, он опять прибег к словам, оставляя телепатию.

     – И в-третьих, – позабыв про начатое перечисление, повторил Антарес. – Вы можете быть практически чем и кем угодно, если на то хватает вашей энергии. Тут важно, – Антарес заговорил медленнее, подчёркивая каждое слово, – когда вы хотите что-то сделать, к примеру, раздробить эту планету, на которой мы стоим, перенести что-то из одного место в другое, преобразить одно в другое или, скажем, – Владыка галактики обернулся в сторону находящегося вдалеке возрождённого им светила, – зажечь звезду, всё, что для этого требуется, это увидеть себя в будущем действии, стать им.

     Вспомните, как сегодня вы облажались с метеоритом. Освобождённая вами энергия разорвала и его, и вас, а всё потому, что она потекла не в то русло. Вам не нужно было окутывать эту глыбу своей силой и тащить её, словно зверя на поводке. Куда ведь проще стать этим метеоритом, примерить его, как одежду, как ваше тело, и перенести его так же, как вы, хвала Создателям, научились телепортироваться. И таким образом вы можете поступать с практически любой живой и неживой материей.

     Скажем, меня вам, да не настанет этот день, ещё не подчинить, – саркастично протянул Антарес, – но будут создания и существа, – продолжил он, – которые уступят вам право на их сущности, и ими вы также сумеете распорядиться как самими собой.

     – Так это главный урок? То, на что способна энергия? – спросил Энлиль.

     – Нет, – коротко ответил Антарес.

     Он молча указал на оставленное ими светило, исчезая. После короткой запинки, Энлиль и Энки последовали за ним. Хоть оба и не испытывали теперь страха перед пылающей сферой, привычки всё равно ещё тянули их умы назад, в прошлое, и наёмники с опаской ступали поверх жидкой плазмы.

     Антарес же, не удостоив волнения парней вниманием, продолжил прерванный разговор.

     – Главное, на что способна энергия, – беззвучно начал он, – это то, что вы видите.

     Владыка галактики повернулся вокруг своей оси, раскинув руки, указывая наёмникам на кишащую бурю вокруг.

     – Звезды?

     – Созидание, – ответил Антарес. – И…

     Его фраза оборвалась замедленным коллапсом. Пространство искривилось от стремительной деформации, гравитация проворно дёрнулась в нужном направлении. Последовал ослепляющий взрыв сверхновой.

     – …Разрушение, – спокойно закончил Антарес.

     Все трое вновь были на оставленной карликовой планете, наблюдая за распространяющейся вдали вспышкой.

     – Созидание и Разрушение – две вехи одного целого, две стороны видоизменяющейся, перетекающей из одного в другое энергии, – неспешно подытоживал Антарес. – Научитесь применять их одновременно, управлять процессом перетекания энергии, изменять её – научитесь выживать. И тогда, глядишь, от вас действительно появится польза.

     Владыка галактики скрытым зрением подсматривал за изумлённой реакцией его учеников. Похоже, ему удалось зажечь не только звезду, но и своих попутчиков. Мысли у парней рвались к действию, и Антарес не стал их сдерживать

     – А сейчас я хочу, чтобы вы разыскали и натаскали сюда как можно больше мёртвого хлама. – Владыка галактики оживлённо ухмыльнулся взбодрившимся наёмникам. – Только делайте это не по привычке, – поспешно добавил он. – Примеряйте на себя то, что собираетесь перенести, не волочите. Пока не овладеете этим приёмом и не отделаетесь от своих догм, будете отправляться к выбранным объектам сами. Позже вы сумеете переносить их, оставаясь на месте, отправляя только мыслеформу.

     Энлиль и Энки послушно принялись выполнять поручение наставника. Через полчаса в окружении одинокой планеты скопилась приличная свалка космического мусора. Перетащив ещё одну нейтронную звезду и закрепив её в неестественном положении между сборищем метеоритов и затухающим белым карликом, друзья довольно уставились на учителя.

     – Недостаточно! – подогнал их Антарес. – Давайте ещё!

     Наёмники вновь покинули хвост галактики. Её Владыка нетерпеливо осматривал пополнения в несвойственной их миру свалке, где не уживающиеся в обычных условиях между собой объекты находились друг от друга всего в паре километров и не конкурировали при этом за власть. Намечающиеся наброски на подобном холсте предвещали неплохую затею, для которой теперь нечасто находилось время в нудных и тревожных днях Антареса.

     Когда выбранный им участок был забит под потолок, он вернул наёмников обратно. Оба изрядно подрастратили силы, но Антарес не хотел ждать, пока Энлиль и Энки восстановятся. Поделившись с ними своей энергией, чего не делал прежде для них ни разу, хозяин галактики довольно огляделся.

     – Будем Созидать и Разрушать? – поинтересовался Энки.

     Антарес отрицательно повел головой.

     – Будем творить!

 

Глава 4

     Протяжное молчание заточенным камнем надрезало выдержку Кали. Терпение её было на исходе. Архонт внимательно любовался её жалкими и неумелыми попытками вырваться за пределы прочного сплетённого им энергетического кокона. Трогательная, радушная улыбка озаряла его лишённое непредсказуемой мимики лицо, когда его проницательные угольно-горящие глаза устремлялись за метающейся по замкнутому пространству Кали. В конце концов, у неё сдали нервы, и девушка начала звать друзей на помощь.

     – Ну, деточка, – Валлиэн проворно оказался рядом, силой вернув Кали в её физическое обличье, после чего без церемоний усадил на твёрдый неудобный стул, – ну что ты тут разоралась? Устроила бабью истерику!

     Кали попыталась исчезнуть, но вместо ожидаемого не смогла и пошевелиться.

     – Давай-ка успокаивайся. Никто не собирается тебя обижать. Я просто не хочу, чтобы нас слышали. Ты ведь тоже этого не хочешь?

     Великий Архонт вплотную склонился над девушкой, нависнув над ней подобно тёмно-синей, светящейся скале.

     – Мало ли чьи уши тут бродят? – дружески пошутил он.

     Его лицо уподобилось доброму. Кали же всё равно продолжала видеть в нём лишь угрозу. Это расстроило Архонта. Вернувшись на своё место, он отбросил шутливость, вновь становясь сдержанным и даже серьёзным.

     – Скажу это лишь раз, – чеканно произнёс он. – От нашей встречи будет гораздо больше пользы именно мне. Мне! Я заинтересован в дальнейшем разговоре и его положительном исходе. Посему, не вижу никаких причин вести себя неадекватно.

     Кали притихла, кое-как сделав вид, что успокоилась.

     – Добавлю ещё больше, – заметив улучшения, продолжил Архонт, – я несказанно рад этой встрече, ибо я ждал её всю свою жизнь!

     Последнее замечание Великого Архонта удивило Кали настолько, что та на время позабыла о страхе перед ним.

     – Вижу, деточка, ты и этого не знала, – раздосадовано вздохнул Валлиэн. – Непростительно столь многого не знать. Похоже, прежде, чем мы затронем тему, из-за который ты и твои спутники так долго и безуспешно рыскали по мирам в поисках творцов, мне придётся поведать тебе несколько простых истин, помещённых в одну коротенькую историю. Глупо, наверное, спрашивать такую невежду, но я, всё-таки, спрошу.

     Архонт неотрывно смотрел на Кали.

     – Что ты можешь сказать о нашем мироздании?

     Кали сжалась. Это был странный вопрос. Зачем Архонту слышать от неё описание модели их мироздания, когда он и сам прекрасно знал, как и что устроено. Однако, придирчивый взгляд Валлиэна заставил Кали отвечать и, не придумав ничего более разумного, она поспешно заговорила о мирах и измерениях, с каждым словом понимая, что ждали от неё совершенно иного.

     – А одним словом? – перебил её Архонт. – Какое оно, мироздание?

     – Неосязаемое? – предположила Кали.

     – Нет.

     – Непостижимое?

     Архонт скривился.

     – Иррациональное? – тихо выдавила она.

     – Вот это уже ближе, – смилостивившись, согласился Валлиэн. – Но я бы предпочёл более поэтичное слово.

     – Наше мироздание – несовершенно, – ответил за Илтим он. – Также можно сказать, что оно кустарно, уродливо, неправильно. Выбирай, что хочешь, вывод один – мы существуем в рамках изначально дефектно построенного дома, и эти дефекты всё чаще дают о себе знать. А теперь, когда оба мы сошлись в едином мнении о нашем общем доме, я, пожалуй, начну свой рассказ.

     Архонт поднялся и плавно зашагал по неуютной пещере. Места в ней для его габаритов оказалось совершенно недостаточно, но это не сказывалось на движениях Валлиэна. Помещение подстраивалось под своего владельца, расширяясь, как живая субстанция, когда тот, не обращая внимания на стены, хотел пройтись дальше или, игнорируя потолок, вытягивался в полный рост. Его неспешные тихие шаги как гипноз невзначай успокоили Кали, и до той поры, пока он вновь заговорил, девушка не заметила или не смогла заметить, как полностью перестала бояться.

     – Прежде мне надлежит тебя огорчить, – неспешно начал Архонт, – ты никогда не найдёшь Создателей. Не найдёшь их по той простой причине, что в нашем мироздании более не осталось творцов. Всё, что с ними связано, те обрывки следов, по которым вы шли, относятся лишь к зарождению первых миров и, если мне не изменяет память, а она не изменяет, на семидесятый световой миллиард год от начала существования мироздания они покинули нас окончательно. С тех пор моя раса была и остается главенствующей в доступных нам измерениях.

     Кали растеряно отвернулась. То, о чём она догадывалась и раньше, подтверждалось в речах Архонта. Весь её путь оказался напрасным.

     – Я бы не был столь спешным в подобных суждениях, – заметив, что гостья поникла, молвил Валлиэн. – Удивительное во всей этой запутанной истории именно то, что тебе вовсе не следовало никого искать.

     Девушка посмотрела на Архонта.

     – Все, что тебе нужно, и без того уже долгие жизни находилось рядом.

     Архонт неотрывно уставился на гостью, пока Кали машинально не потянулась к кулону с осколком.

     – Ага, значит, он у тебя на шее! – радостно уточнил Валлиэн.

     Незаметно Архонт вновь оказался рядом. Его массивные тонкие кисти потянулись к оправе, но коснулись лишь пустоты. Повертев немного незатейливый кулон, он с минуту придирчиво всматривался вовнутрь, но, так ничего и не нащупав, медленно вернулся за стол.

     – Щемящее чувство, противно знать, что осколок рядом и всё равно не иметь возможности дотронуться, увидеть его, – разочаровано заговорил Архонт.

     – С чего такая честь выпала тебе? – почти беззвучно шепнул он.

     Отвечать девушке не пришлось. Валлиэн отвернулся и, к облегчению Кали, почти до самого окончания рассказа более не смотрел в её сторону.

     – Наше мироздание немолодо, даже дряхло, – уверенно заговорил он, – и я не стану обличать его в недостойные мерки неких величин и цифр, ибо ещё ни одна зародившаяся в нём раса не постигла его истинных масштабов, возраста и границ. Достаточно знать, что существует оно гораздо дольше тебя и всех, кого ты знала.

     – Архонты – практически ровесники Начала, – продолжал Валлиэн. – Нас создали еще до закладки фундамента первого мира. Первое, что увидел и ощутил наш разум, была Пустота. Вряд ли ты можешь представить себе, что есть настоящая безликость ещё не родившегося мироздания, тот трепет, который вызывает Начало. Осознание скорого старта, ответственного, безопытного для нас, а мы ведь так молоды, мы лишь юные дети Пустоты. Нам бы самим только расти, развиваться, совершать глупости юности. Но ясли наших душ обошлись без родительской руки. Их никто не покачивал. Создатели не дали нам прочувствовать детства, состояться как личности, познать себя духовно. Едва нас сотворили, к нам начали относиться как ко взрослым, будто наши умы и души уже повидали столько же, сколько успели поведать творцы. Сейчас я понимаю, что Создатели были не правы, отведя пусть сильным, но неопытным чадам такую важную и ответственную роль.

     Так мы стали строителями будущего.

     Все основные работы оказались у нас на поруках, в то время, когда Создатели оставались при нас архитекторами. Вместе нами были положены основы основ, в соответствии с которыми и существует известное тебе мироздание со всеми его Вселенными и измерениями.

     Трудно подсчитать, сколько усилий, энергии и времени ушло на воплощение замыслов Создателей. Их единый разум придумал несомненно величественную структуру, простую в своей сложности, понятную и в то же время музыкально-хаотичную.

     Глаза Архонта вспыхнули от воспоминаний.

     – О!!! – воскликнул он. – Что это была за чарующая души мелодия! Как равномерно и осознанно она занимала скованную Пустоту, растекаясь от истоков Начала нашего общего разума. Какие свершения сулила! Что за пределов могла достигнуть?!

     Застыв в немом порыве, Валлиэн постепенно унял сияние. Глаза Архонта опять стали тусклыми. По-прежнему не смотря на свою гостью, он, ссутулившись, облокотился на затёртый стол.

     – А потом, деточка… – тихо продолжил он. – Потом что-то точно пошло не так…

     Голос его утратил эмоциональную окраску.

     – Неизвестно, где именно поселился изначальный изъян, – рассказывал Валлиэн, – неизвестно, чей это был просчет – наш, Архонтов, или их, Создателей. Кто в чём и когда допустил необратимую ошибку, мы так и не узнали. Впрочем, это уже не играло никакой роли. Несовершенство было укоренено и подобно прогрессии стало плодиться на просторах, казалось бы, идеального мироздания. Первые его проявления оставались незначительными – еле слышные фальшивые тихие нотки в общей картине прекрасной мелодии: то там случится аномалия, то тут. Но когда масштаб коррозии разросся, и из неё полезли опухоли-миры, участились аномальные рождения Вселенных, странные коллапсы, появление гибридной неподвластной нам материи и энергии, изменения в строении пространства-времени, утрата контроля над прошлым, невозможность влиять на то, что свершилось и многое другое, мы вынуждены были взглянуть правде в лицо. И эта правда стоила моей расе многого.

     Не думаю, что Создатели возложили всю вину именно на Архонтов. Кстати, к тому времени ими были созданы и остальные четыре главенствующие расы, в том числе и Мойры. К ним дело также не имеет отношения.

     С той проклятой и никем не найденной ошибки изменилось их отношение к нам. Более творцы не рассматривали нашу расу в качестве помощников. Как ты уже догадалась, они ушли, мы – остались. Хоть до того печального изъяна нам предрекалось следовать по пятам за своими Создателями. Однако, наше так и не начавшееся путешествие закончилось именно в этом несовершенном мироздании.

     Архонт ненадолго притих, обдумывая следующие слова.

     – Это начало истории, – вернулся к рассказу он. – И оно не является какой-то большой тайной. Но существует и продолжение, уже оно известно далеко не многим. Точнее сказать, только Архонтам.

     Поразмыслив ещё немного, Валлиэн начал загибать пальцы. Когда пять были загнуты, он протянул ладонь в сторону Кали.

     – Всего пять сотен с небольшим – такова численность моего народа, – произнёс он. – Будучи строителями миров, мы, одновременно, являлись и первой формой жизни в новом мироздании. Но наше единоличное правление длилось недолго. Когда были созданы остальные четыре расы, через несколько десятков миллиардов лет в молодых мирах уже зарождалась самовольная материя жизни – первичные формы – зачатки высших форм, потом появилась посредственность, смешение этой посредственности, мутация, мутация, вновь проклятая мутация, вырождение с примесью эволюции, а в итоге – смертное, примитивное подобие нам. И, в какой-то степени, все вы, любой вид, существующий, вымерший или ещё не взошедший на арену жизни, – являетесь частичным отражением нас самих: Архонтов, Элементалей, Малахов, Ха́ос и Мойр. Но суть не в этом.

     Когда Создатели окончательно приняли факт провального строительства, первая их реакция была сокрушительной – полное уничтожение. Они намеревались стереть всё, что с усердием и трудом делали мы – Архонты, уничтожив несовершенное мироздание. Хотели ли они при этом обратить в Пустоту и нас, я не знаю, но не мы послужили той причиной, которая заставила их передумать. В последние годы перед своим уходом Создатели и вовсе отстранились от нас. Они дичились своего первого творения, а быть может, и усматривали главный изъян именно в нас – Архонтах. Как бы там ни было, каждый из нас продолжил выполнять своё предназначение.

     Причина же, пробудившая в них милосердие, крылась в Жизни. Желание стереть мироздание отступило, и всё из-за того, что миры более не были мертвы. Твоя раса, естественно, тогда ещё не существовала, да и вообще ни одна самозародившаяся раса, если брать её в том виде, к которому мы привыкли, ещё не существовала. Просто появился первый след жизни, её кокон, можно так сказать, и эта жизнь выходила на свет, осваивала тьму, впитывала вечную материю, воплощалась в первые сущности.

     Вселенные более не были безмолвны. В них проснулся разум. Разум, способный творить свои собственные реальности, пусть и аномальные, дефектные, но по-своему неподражаемые, что не могло не впечатлить Создателей.

     После долгих споров, творцы дали им шанс. Мироздание осталось. Но их милость не отразилась на изъяне. Наше творение, как и ранее, так и сейчас остается неправильным.

     Архонт потёр лоб, будто силился что-то вспомнить.

     – Прощание, помнится, не заладилось. Наши творцы навсегда покинули свою ошибку, оставили это мироздание, прочно закрывая его от других ещё не построенных структур. Нам, их прямым наследникам, указывалось идти проложенными ими дорогами, делать то, для чего каждый из нас был рождён. Совестно, конечно, но, как и я, большая часть Архонтов сошла с этих дорог, кое-кто и вовсе тронулся умом. Оттого несовершенство строения ещё больше дало о себе знать. Появились новые аномалии, к которым, в том числе, ты можешь отнести моего ближайшего друга Эллота и известного тебе Архонта – Тёмного Кочевника.

     Да, Создатели бросили нас. Оставили, прекрасно зная, что когда-то все доступные нам миры захлебнутся в одном сплошном коллапсе мутации. А теперь всё моё предчувствие, любая нить внутренней энергии говорит мне, что этот час не так уж далёк. Каждая Вселенная уже хоть на мизерную долю, но выбивается за пределы положенных в её основу законов. Основа мироздания сыпется, тает миражным облаком, а ей на смену постепенно приходит не то, что неуправляемая, но и до конца не понятная антиоснова. В итоге, всего через несколько циклов длиной в жизнь одного среднего мирка мы получим бесконечное мироздание, заключённое в непрерывной прогрессии разрушения. Всё, к чему ты привыкла, будет изменено, измерения наложатся друг на друга, границы сотрутся, целые миры будут сталкиваться, наслаиваться, пространство разорвёт время, а время, быть может, покинет пространство. И погрузится всё в единую противоречивую застывшую, забитую доверху Пустоту, вязкую и гнилую. Это незавидный финал, поверь мне, деточка. Творцы предвидели его.

     Архонт слегка повернулся к Кали.

     – С этого места начинается история самого осколка.

     Валлиэн с тоской посмотрел на пустую оправу.

     – Какой он? – неожиданно спросил Архонт. – Прекрасный?

     Изящная стать исполина приосанилась, взгляд невольно разгорелся.

     – Он безупречен? Венец всего прекрасного? – быстро заговорил Валлиэн. – О-о-о, наверняка носитель подобен застывшей в камне непогрешимости. Ну же, опиши его! – потребовал он.

     Кали неохотно поднесла камень к лицу. Перед ней на ладони едва заметно поблёскивал мутный неровный кристалл, лишённый и сотой доли тех похвал, что ему даровал Архонт.

     – Он… – неуверенно начала девушка, – … он мутный.

     – Так? – подгонял её Архонт.

     – И… кривой.

     – Кривой? – с досадой молвил хозяин пещеры.

     – И… обычный…

     – Хм. Обычный, – окончательно погрустнев, повторил Валлиэн.

     – И…

     – Достаточно, – остановил девушку Архонт. – Ждал большего, признаться. Мне отчего-то носитель всегда представлялся идеальным.

     Архонт внезапно заулыбался сам себе.

     – Неплохая ирония, деточка, – повеселел он, – оставить несовершенному творению несовершенный подарок!

     Кали попыталась вставить вопрос, но Валлиэн оживлённо замахал руками.

     – Тише, тише! – запричитал он. – Будь добра, сиди молча! Тебе не понять, как долго я не говорил об этом. Как давно моей памяти не касались эти воспоминания!

     Его гостья явно не поняла возмущений Архонта. Сам же Валлиэн, успокоившись, немного помолчал. Вернув в свой голос спокойствие, он заново повязал нити порвавшегося рассказа.

     – …И вот что нам было оставлено, – продолжал Архонт. – Несколько заветов да этот осколок. Догадываюсь, что до сегодняшнего часа тебе удавалось лишь строить бредовые предположения о происхождении твоей находки. Но каким-то образом ты, впрочем, дошла до вывода, что носитель мог принадлежать Создателям. На этом, милая, твои успехи и заканчиваются.

     – Осколок – наше спасение, – шёпотом произнёс Архонт. – Он есть творение единого разума всех Создателей.

     – Уходя, напоследок, дабы дать этому мирозданию не только надежду, ими был выточен не имеющий аналогов кристалл-носитель. И, так как наши Создатели помиловали свою ошибку, каждый из них внёс свою частичку в исправление несовершенства. Их единый разум воссоединился, дабы поместить рецепт исцеления внутри данного носителя. В результате, осколок впитал в себя знания, большинство из которых доступны исключительно только Создателям.

     После оттачивания всех его внутренних граней, творцы явили нам свой последний дар. Естественно, никто из нас его не увидел и не почувствовал. Нам пришлось просто поверить в его существование. И некоторые из нас действительно поверили, посвятив поискам всю последующую жизнь.

     Изначально о самом носителе мы знали мало, лишь мизер, да и тот напоминал седое предсказание. Создав кристалл и наполнив его сакральными познаниями, творцы оставили наши миры, обронив на прощание несколько фраз.

     Глаза Архонта закатились, словно тот копировал повадки давно ушедших теней Создателей.

     – Осколок слеп, говорили они, – повторял басистым голосом Валлиэн, – осколок мудр. И не явится он, пока не поймёт, что ошибка достойна спасения. А коли явится, обретший его сумеет посеять зерно, из которого и произрастёт…

     – Ничего такого я не сеяла, – непочтительно прервала его Кали.

     Валлиэн неприятно дёрнулся и собирался уже отчитать гостью, но Кали его опередила.

     – Вопрос, ради которого я разыскивала творцов, никак не связан с осколком! – быстро заговорила она.

     – Кочевник? – догадавшись, спросил Архонт.

     Девушка кивнула.

     – Нет мне дела до притчей и рассказов, – излишне гневно продолжила Кали. – Время беспощадно ко мне, и я не могу растрачивать его, зная, что всё равно не найду искомого!

     Кали резко поднялась. Страха в ней по-прежнему не было. Не успев удивиться своей смелости, она потребовала от Архонта, чтобы тот снял энергетический кокон. Выждав немного, Валлиэн равнодушно потёр длинные пальцы.

     – Ох, не люблю я этого, милая, – мрачно произнёс он.

     Его гостья внимательно взглянула на Архонта. Свечение от него практически истощилось, потускнело, а вслед за ним в черноту погрузились не только глаза Валлиэна, но и невзрачная пещера. Здесь бы самое время вновь вспомнить о здравом смысле, хотя бы отчасти проникнуться подступившим к душе животным страхом, к которому её толкал Архонт, однако Кали опять ничего не заметила. Не заметила она и того, как тонкие, бесцветные нити чужого разума всё сильнее сплетались в её душе, притупляя инстинкты. Через минуту молчания ей совершенно перехотелось не только бояться, но и возмущаться или что-то требовать, лишь чувство замутнённой тревоги где-то глубоко внутри отдавало слабым, незамеченным импульсом.

     – Простите мне моё поведение, Великий Архонт, – покорно выговорила Кали.

     – Не люблю я повторяться, – тем временем заметил Валлиэн.

     В очередной раз девушка молча вернулась на указанное ей место.

     – Я ведь говорил тебе, – нашёптывал он. – Всё, что тебе нужно, всегда было и есть с тобой.

     Горящие темнотой глаза проникли в самую сердцевину разума Кали, практически беспрепятственно разгуливая в мыслях девушки. Поймав одну из них, Валлиэн с трудом рассмотрел смутное очертание осколка, его истинный вид. В этот момент Кали ощутила неестественную тяжесть носителя, будто тот невзначай прибавил пару килограммов. Крепко зажав кристалл в ладони, она потянулась в сторону Архонта.

     – И как это поможет мне? – почти чужим голосом шепнула она.

     Архонт самодовольно растянулся на каменном стуле, меняя под себя неказистую мебель и полностью утопая во внезапно появившемся высоком кресле.

     – Сам осколок – никак, – снисходительно ответил он. – А вот то, что в нём…

     Валлиэн встрепенулся.

     – Что я тут пытаюсь растолмачить, деточка? – не мигая, затараторил он. – Единый разум Создателей заключён в этом камушке! Ну же, думай!

     На этот раз Кали не пришлось гадать с ответом.

     – Там есть ответ, как помешать Тёмному Кочевнику! – возбуждённо вскрикнула она.

     Архонт всплеснул руками.

     – Ну вот!

     Правда, радость его гостьи длилась ещё меньше, чем время, понадобившееся ей для поиска ответа. Через мгновение Кали была уже серьёзна.

     – Но его не увидеть, – добавила она.

     Валлиэн требовательно взглянул на девушку.

     – На данный момент мне доступна только часть зашифрованной информации, скрытой в носителе, – пояснила она. – И я не представляю, что за сила нужна, чтобы добраться до остальной.

     – Ты имеешь в виду, что знания скрыты от тебя?

     – Всё, кроме поверхности.

     – Странно… – задумчиво протянул Валлиэн. – А поверхность?

     – Эти грани также открылись не сразу, – подумав, ответила Кали. – Извлечение происходило постепенно.

     – Значит, когда-нибудь придёт время и глубинных граней, – предположил Архонт.

     – Но времени как раз и нет! – напомнила Кали.

     – Странно, странно… – меланхолично забубнил себе под нос Валлиэн. – А ведь в самом начале нашей беседы я убеждал тебя, что именно мне будет больше прока от нашей встречи.

     – Жаль вас разочаровывать.

     – Нисколько, милая! – поспешно прервал Кали Архонт. – Моя выгода всё ещё блещет – кристалл найден и, несмотря на то, что ты хочешь использовать его несколько иначе, чем завещали Создатели, я всё равно готов предложить тебе помощь и союзничество. Быть может, разобравшись с первоочередными своими проблемами, ты запустишь реакцию, о которой нам говорили творцы, и эта панацея, в конце концов, излечит не только наше мироздание или меня, но и моего бедного брата Эллота.

     Кали изучающе посмотрела на Архонта, после чего на её устах мелькнула короткая улыбка.

     – При всём моём уважении, Великий Архонт, но я сомневаюсь, что даже вашей энергии окажется достаточно, чтобы пробиться внутрь носителя.

     Валлиэн нисколько не смутился.

     – Нет, конечно. Не достаточно, – утвердительно ответил он.

     Архонт медленно повертел головой

     – Засиделись мы с тобой, – товарищески заметил он.

     Размяв шею, Валлиэн принялся за плечи. Вслед за его движениями к его телу начали сползаться невидимые змейки энергетического кокона. Кали видела, как слой за слоем снимается поставленная Архонтом преграда. Когда последний слой стал практически прозрачным, Валлиэн остановился.

     Стараясь не выдать себя, Кали аккуратно попробовала защиту на прочность. Убедившись, что сможет проскользнуть сквозь неё, девушка высвободила силу, вырываясь наружу.

     Первое, что она хотела, это найти и успокоить друзей. Кто знает, что уже натворили её спутники, когда поняли, что с ней стало. Но, освободившись, девушка онемела. Мысли её сбились и закопошились от всестороннего напора. Казалось, что с каждой стороны на неё давит сгусток энергии, эквивалентный энергии десятков тысяч её светил. Невидимая субстанция раскаляла слои пространства, искривляла его, и из-за этого в нём трудно было разобрать движение. Кали удалось заметить чьи-то фигуры, столпившиеся возле входа в пещеру.

     Окутанный такой же аурой энергии, подле неё возник Валлиэн.

     – Но кто сказал, что я один? – слегка напыщенно произнёс он.

     Кали же и вовсе потеряла дар речи. Подобного ей ещё не приходилось даже воображать. Чистая, исполинская сила протекала рядом, будоражила огнём мысли. Близость её наполняла вдохновением и ужасом.

     – Пришли немногие, – между тем буднично говорил Валлиэн. – Только сто восемнадцать Архонтов. Ещё двадцать Элементалей, до десяти Ха́ос, Малахов. Мойры отказались. Более я никого не нашёл, а некоторых и искать не стал.

     Процессия из представителей первых высших рас Жизни неспешно последовала в пещеру. Кали не успела сообразить, как все эти титаны расположатся в каменном мешке, не разорвав каньон, если, по сути, и одной десятой процента их общего потенциала было достаточно для сокрушения всей системы планет. Пока её ум лихорадочно метался, натыкаясь на вспышки энергии, Валлиэн склонился.

     – Мы дадим тебе свою власть, – зашептал он. – Столько, сколько потребуется. Возьми её, и ты расколешь носитель, как скорлупу…

     Словно в полусне, Кали слушала его опьяняющие слова. Соблазн власти неосознанно влёк её вслед за вошедшими во мрак пещеры титанами. Где-то на другой стороне её сознания невнятно гомонили голоса друзей. Она не могла разобрать сказанного Нитуром и Анубисом. Только интонация обрывистой речи не давала ей полностью отключиться и вернуться по ту сторону кокона. Призыв друзей перевесил, и Кали встрепенулась.

     Поспешно шагнув от Валлиэна, она отрицательно повела подбородком.

     – Нет!

     – Нет? – удивлённо переспросил Архонт. – Ты отказываешься от единственной возможности спастись? Милая, это глупо! – Валлиэн грубо продолжил. – Отказавшись взломать носитель, ты обречёшь его, а затем и проиграешь Кочевнику. И когда он получит осколок, а он его получит, не сомневайся, Кочевник не станет с ним церемониться. Неужели ты допустишь, чтобы заветы наших Создателей достались ему?! Ты хоть представляешь, что он сделает, когда окунется в такие знания?!

     – Я уверена, что осколок неспроста дозирует скрытую в себе информацию, – попыталась оправдаться Кали. – Что, если мы пойдём против правил, насильно открыв всё остальное?

     – Приди в себя! – прервав её, крикнул Валлиэн. – Тех, кто писал эти правила, нет! Они бросили нас!

     Интонация Архонта оборвалась громом. Он порывисто встряхнулся, пытаясь успокоиться.

     – Дело твоё, милая, – всё ещё зло и нетерпеливо выдал он. – Знаю, осколок не даст нам тобой манипулировать. Знаю, даже всем нам не заставить тебя насильно принять нашу энергию и открыть его. Удивительно, но носитель не станет подчиняться и сотне Архонтов. Но, учти, что и вместе взятые, мы всё равно слабее Кочевника. И его силы окажется достаточно. Со временем он его подчинит. Из-за всё того же осколка мы не можем манипулировать и тобой. Прости меня, деточка, я пытался, но ничего, кроме небольших успехов, не достиг. Носитель словно охраняет ту часть тебя, что связана с ним. Но от Кочевника он тебя не убережёт!

     Выбор твой невелик, как видишь. Только его секреты способны дать плоды. Ты должна их извлечь! – настаивал Валлиэн. – Ради своего будущего! Ради будущего затухающих миров…

     Увидев смятение и разочарование в позе Архонта, Кали не знала, что добавить. Требовательность исполина подгоняла её к решению, но из себя она смогла выдавить лишь неопределённое обещание.

     – Мне нужно подумать.

     Ответ не смягчил Великого Архонта. Кали показалось, что он только подмешал в его внешность нотку презрения и ещё чего-то. Девушка не успела уловить призрачную мимику Валлиэна. Тот, отвернувшись, сгорбленно скрылся в пещере.

     – Думай и приходи… – рвано бросил он.

     Кали осталась одна. Пустая чёрная пасть прохода с укором посматривала на неблагодарную гостью. Растерявшись от неожиданного предложения Архонта, девушка насмешливо погрозила темноте рукой, а темнота, как ей почудилось, ответила тем же.

     Постояв подле пещеры ещё немного, Кали отправилась к друзьям.

     Чёрная дыра филигранно дрейфовала сквозь рассадники надоедливых галактик. Учитывая её колоссальные габариты, рулевой, направляющий этого объёмного, прожорливого монстра, мог назвать бы себя мастером сложных виражей. Тёмный Кочевник старательно огибал препятствия. Предпоследний мир между ним и Вселенной Красной Звезды плотной массой растекался на его пути. Это было не в пользу Владыки. Если его вместилище подойдёт достаточно близко к скоплениям материи, столкновения ему не миновать. А где столкновение, там и пиршество. Чего уж точно хотел избежать Кочевник, так это возни. Поэтому, быть может, впервые за годы его второго обличия уникальные системы, попадая ему под ноги, оставались нетронутыми. Впрочем, Владыка помечал понравившихся фаворитов, обещая себе вернуться.

     Сейчас же, всё, что его манило, – это смутный отблеск отдалённого мира, в слоях которого паникой и ужасом дышала спиральная галактика Антареса.

     Сознание Архонта расцвело буйными красками предвкушения. По меркам системы Красной Звезды, его странствиям отводилось ещё около двадцати дней. Сущий пустяк, но Кочевник не мог подогнать проклятые секунды отбивать свой ритм быстрее. Мерно, не слушая Владыку, те тараторили привычный такт, не реагируя на попытки Архонта ещё сильнее искривить пространство-время.

     Непоседливость Кочевника, как юного мальчишку, гоняла его разум между своим вместилищем и границами закрытой галактики. Будь его возможности в прежней силе, он не отходил бы от галактики ни на шаг и, быть может, уже сломил бы дух Антареса, пробравшись внутрь. Но теперь, слабея значительно быстрее, чем он предполагал, Владыка опасался надолго оставлять чёрную дыру без рулевого.

     Слабость! Жалкое, неопределённое состояние тревожило Кочевника. Конечно, он понимал, что не сумеет уйти от аномальности своего существования, но он и не думал, что всё завертится столь быстро. Будучи Архонтом, Владыка, как и его собратья, был посвящён в реалии их мироздания. Умирающего мироздания. И он вовсе не собирался умирать ни раньше него, ни вместе с ним.

     Ему нужен этот осколок! Эти знания! Страшно подумать, но они нужны ему уже вчера!

     Форсирование деформаций и изменений основ мироздания дрожью слабости отражалось на состоянии Архонта. Гниение Вселенных отравляло и самого Владыку, что было парадоксально, ведь сам он, поболее других приложил стараний в закваске этого гниения. Каждое его действие, будь то отказ от изначальных обязанностей, разрушение и порабощение или империалистические взгляды на миры, порождало вибрацию результатов, и, в конечном итоге, суммарно вылилось в ускорившийся финал для несовершенного зодчества Создателей. Мироздание доживало свой срок, ожидая обещанного спасения. Но это спасение как никогда было необходимо самому Кочевнику. Теперь он полагался только на оставленные Создателями знания и их скорое применение. Во что бы то ни стало ему необходимо найти способ, как искоренить своё загнивание, обратить саморазрушение вспять, излечиться и навсегда отделаться от этой заразы, коей пышут Вселенные.

     Пока он ещё достаточно силён, чтобы не растерять накопленную за всю жизнь энергию его вместилища, у него будет возможность применить столь нужные ему познания. Кочевник не сомневался в себе. Тщеславие тут ни при чём, он знал наверняка – ни одно существо и близко не дотягивалось к нему в мерках власти. Быть может, силой и гибкостью разума он уже сравнился с Создателями. В таком случае, воплотить в действие оставленные ими знания для него не составит труда. Он не только сохранит власть, сохранит энергию, но и сумеет покинуть пределы доступных ему измерений, сбежать из полуживого мироздания.

     Раздумья о последнем вновь окатило Владыку предвкушением будущих деяний. Естественно, он уйдёт. Исхоженные больные Вселенные более не прельщали Кочевника. Но ведь не обязательно уходить без громогласного торжества!

     Воображение Архонта детально обрисовало ему прощальные похождения. Мысли его преобразились распалённым огнём, присущим только неопытной, мало повидавшей, страстной юности. Ах, он выжжет всё, до чего дотянется, рассеет пепел, испьёт каждую душу своего пленника, пока не вырвет из них последней нити энергии. И вот тогда, насытившись в край и отринув от себя ненадобный горб чёрной дыры, он, освободившись, соизволит закрыть за собой дверь!..

     Приятные грёзы помогали Владыке волочить огромное, неудобное вместилище и подгонять самого себя, а настроение его оставалось почти безоблачным. Погружённый в раздумья, он не сразу отметил чей-то робкий, писклявый, полный страха призыв. Заметив, что его отвлекли, Кочевник едва не прибил того, кто посмел тревожить своего Владыку, но, прислушавшись, медленно ослабил хватку разума.

     Призыв шёл из границ закрытой галактики и принадлежал третьесортному существу, поставленному Кочевником над всеми примитивными войсками его рабов. Этот полуживой от страха генерал, некогда одаренный лаской Владыки и малой порцией его возможностей, преступая ужас смерти, осмелился внеурочно призвать своего повелителя, назойливо вплетаясь в мысли Архонта. За подобное, отличаясь вспыльчивым нравом, Кочевник нередко стирал провинившегося в порошок, но на этот раз генерал успел передать несколько внятных мыслей до того, как Кочевник решил, что с ним сделать. К его везению, гнев повелителя быстро охладел, стоило тому вникнуть в смысл послания. Отделавшись нехилым испугом, генерал, не дыша, оборвал телепатическую связь, оставив Владыку в раздумьях.

     Практически в ту же секунду, что также уберегло бестактного раба, в мысли Кочевника вторгся ещё один призыв. На сей раз исходил он от собеседника равного по эволюции, но значительно слабее самого Кочевника. Этого гостя Владыка выслушивал даже с неким налётом дружелюбия, но результат обоих коротких новостей его не порадовал. Если объединить услышанное вместе, из всего следовало, что ему не стоит так уж торопиться к галактике Антареса, напротив. Его дублёры не справлялись в срок, тормозя тем самым и своего Владыку. Одни всё ещё не могли пробиться вовнутрь галактики, другие, из-за первого, не могли ускорить иные, связанные с этим события.

     Неохотно, Тёмный Кочевник резко сбавил движение чёрной дыры, заставляя массивное вместилище практически встать на дыбы. Когда скорость упала вдвое, Владыка выровнял курс. Раздражение и гнев новой порцией обдали паром мысли Архонта. Поискав, на ком выместить злобу, Кочевник изрядно встряхнул первый попавшийся на глаза подвластный ему фрагмент мира. От нанесённых травм мир покрылся болью живущих в нём рабов, что еще больше сказалось на деформации чёрной дыры. Критическое сжатие в некоторых местах чуть не привело к выбросам, отчего Кочевник оставил в покое недомученных жертв своего мимолётного гнева.

     Угомонившись, Архонт придирчиво осмотрел своё вместилище, отметив несколько новых ухудшений и их прогрессию. Невероятно массивный, забитый под горлышко объект распирало от энергии и скопившегося внутри хлама миров. Кочующая чёрная дыра приближалась к апогею своего развития, к своей смертной развязке истории, и до вершины гибели оставалось уже немного. Естественный ход её эволюции, ускоренный мутацией и вмешательством Кочевника, приближался с каждым днём, и Владыка не мог себе позволить ещё и приумножать этот губительный для него бег. На какое-то время ему придётся отказаться не только от привычного мародёрства во Вселенных, но и оставить в покое Вселенные внутри себя. Тревожить обрывки миров – всё равно что разрезать швы чёрной дыры, провоцируя её нестабильность. Вот если бы частично облегчить свою ношу…

     Архонт опять осмотрелся. Его разум свободно пустился на прогулку вдоль застывших фрагментов порабощённых им систем, галактик, иных структур, осязаемых, трёхмерных или невидимых, существующих в других планах и рамках. Каждое из этих приобретений, а именно – существа, населяющие их, по-своему были дорогу Кочевнику, ведь все они являлись уникальными, а в большей степени – спесивыми, высокомерными и тщеславными. Данные качества Архонт презирал, однако, признавал их за собой, но никак не мог простить кому-либо ещё, в особенности, когда считал, если этот кто-то их не оправдывает. Нередко, именно поэтому его так манили высокомерные, взлетевшие выше положенного им предела расы, достигшие в развитии вершин, но непоправимо отставшие духовно. Посему, чрево чёрной дыры преимущественно занимали обычные трёхмерные огрызки, где продолжали существовать виды наподобие адайцев. Правда, не они составляли основной живой энергетический вес кочующего монстра. Такие отбросы хоть и потешали Владыку, его главным богатством были и оставались более развитые существа, принадлежащие к высшим расам, и именно их заключённая и подчинённая в угоду Кочевнику энергия так коробила вместилище Архонта.

     По сути, чтобы ослабить и ненадолго замедлить деформацию своего вместилища, Кочевнику было достаточно высвободить чистую силу высших обитателей Вселенных, другими словами, отпустить часть рабов. Но с ними он лишился бы и их энергии. А к ней Владыка привык как к самому себе. Так что, мысль проявить гуманизм отпала практически сразу. Что тут поделать, слепая жадность и безрассудность были не последними чертами характера Архонта. Оттого, отринув рациональное решение, Тёмный Кочевник решил доиграть заранее придуманную мелодию.

     Существовало несколько способов вернуться к изначальному плану и открыть путь в галактику Антареса. Первый – привести в его Вселенную своё вместилище. Приближение массивной чёрной дыры ослабит кого угодно, но этот вариант не годился для Кочевника. Ведь, по его изначальному замыслу, ко времени его прихода система Красной Звезды уже должна быть покорена или хотя бы существенно потрёпана. На то у Владыки имелись особые причины.

     Другой вариант – пробить отверстие в энергетической мембране вокруг галактики. Небольшой, незаживающий подобно язве, проход, которого хватило бы для армад. Сам Архонт также пока не мог этого сделать из-за всё той же удалённости дыры от галактики. Но это могли сделать некоторые его рабы, в особенности, свободные, не скованные его цепями. Вряд ли можно представить подобных невольников, которые, получив свободу, всё равно станут выполнять приказ. Здесь нужно быть либо преданным, чего Кочевник, конечно же, не ждал, либо… кровожадно тупыми, настолько кровожадными, и настолько тупыми, чтобы даже не заметить своей, свалившейся на голову, свободы. И последние уже давно имелись в распоряжении Архонта.

     Разум Владыки продолжал блуждать внутри чёрной дыры. Постепенно он привёл его к окраинам одного из захваченных им фрагментов. На первый взгляд он не отличался ничем от других трофеев, вот только находился будто на отшибе, и остальные соседствующие с ним структуры словно держались от него подальше.

     Ещё кое-что отличало этот порабощённый мир от других – его мрак и старость. Он был чуть ли не первым трофеем Кочевника, захваченным им так давно, что сотни Вселенных сменились на том месте, где некогда существовал этот мир. И, как старость и мрак влияли на внешний вид фрагмента, так же они отравляли тех, кому не посчастливилось в нём обитать. За долгие мучительные годы неволи яркая жизнь, что некогда здесь процветала, преобразилась до неузнаваемости. Сущности рабов срослись воедино, мутировали, лишившись различий и превратившись из тысяч особей во всего несколько энергетических существ. Они-то и отпугивали соседние миры. И не только страх перед переродками заставлял остальных рабов обходить этот мрак стороной. Возросшая сила единых организмов вкупе с регрессивными чувствами, скатившимися к первобытным, делала их идеальными убийцами как примитивных существ, так и представителей высших рас. И не было для мутантов ничего слаще, чем поживиться энергией чужой души, впитать в себя другую сущность, переварить её, пока эта душа не займёт своё место в огромном энергетическом теле переродков. Такая участь была хуже смерти, ведь все, кому не повезло попасть в сети мутантов, по сути, становились ими навеки.

     В отношении Кочевника сей выводок являлся чем-то вроде паразитов, подчиняющихся ему, но, в то же время, ворующих с хозяйского стола его же энергию. Однако Владыка терпел мутантов. Как оказалось, эти изувеченные, отупевшие существа были не последним способом в усмирении и наказании рабов, как и не последним способом повеселить своего господина. И, коль их прожорливость не имела границ, а голод скрипел пустотой давно неудовлетворённых желудков, лучших кандидатов поправить свои дела Кочевник не видел.

     Остановившись подле мрачного мира, Архонт принял один из своих непривычных физических обликов. Тёмным взглядом он призывно заглянул вовнутрь, и мрак охотно зашевелился. Ожившее движение вырисовывалось туманностями, едва освещенными проблесками блёкло-жёлтых искр. Оно вырастало, ширилось, беспокоилось. Ненависть и вонь разлетались из его недр, обдувая Архонта сухим ветерком безысходности. Нечто, клубившееся внутри, презирало Владыку. Но это же Нечто одновременно боготворило его. И когда Тёмный Кочевник шутливо шлёпнул себя ладонью по ноге, мутанты покорно, задавив злобу, прильнули к своему повелителю подобно верным, притупившим ненависть псам.

     Осматривая застывший в ожидании ком ужаса, Архонт почти что ласково улыбался уродам. От высших рас в них осталась только сила. Всё остальное, даже чистый разум, сгнило под давлением рабства. Тупые, голодные существа ждали, когда их спустят с цепей.

     Тёмный Кочевник не стал медлить. Его разум с усилием проделал тоннель между ним и границами галактики Антареса. Унюхав с той стороны вкус жизни, мутанты завыли. Архонт лишь немного подтолкнул тех в проход, снимая с них аркан неволи. И с той стороны, из, казалось бы, пустого пространства, начала растекаться смертоносная мгла. Пронзительно, жадно и быстро её темнота глотала всё на своём пути. И пока она достигла защитной мембраны, препятствующей проникновению в галактику, под её наковальню попали миллионы не успевших улететь кораблей.

     Видя, как одни его рабы убивают других, Кочевник только улыбнулся. Третьесортные существа не беспокоили Владыку – миллиардом меньше, миллиардом больше. У него и так было достаточно армий для вторжения, ничего страшного, если одной из них полакомятся его глупые любимчики.

     Когда же мгла удовлетворила первый голод, а уцелевшие корабли разметались от неё в разные стороны, она могла свободно покинуть пределы галактики, но её нюх повёл мутантов дальше, как и надеялся Архонт, – к главному блюду.

     Наткнувшись на препятствие, мгла взъерошилась искрами. И, хоть она не была способна кричать, Кочевник услышал стон, рёв и начавшееся в ней чавканье. Постепенно, в нескольких местах мгла обступила защиту галактики, покрывая её плотным туманным одеялом.

     – Сожрите её! – крикнул ей в спину Кочевник.

     Мутанты принялись за уничтожение чистой энергии, которой так и струилась мембрана. Через несколько часов, сообразив, что они в безопасности, на небольшом удалении от мглы начали собираться рассеянные армады захватчиков. Все понимали, что вскоре произойдёт. Вход в галактику будет открыт, и им более не придётся безрезультатно расходовать заряды.

     А на одном из командных кораблей, отирая пот, всё ещё испуганно вздыхал генерал, опасливо щурясь по сторонам. Ему оставалось ждать, ждать и радоваться. Расплата за его бестактность оказалась не высока – всего треть войск.

 

Глава 5

     Скованные ледниками и камнем цитадели прошлого всё чаще манили в холодные ниши Хранителя Дильмуна. Оставаясь в Железных ущельях вместе с Эн-уру-галом, сперва он сократил свой отдых, чтобы больше времени уделять этой обречённой уединённости в забытых постройках, но потом, привыкнув к необычным прогулкам, и вовсе лишился сна. Погребённые напоминания былых эпох оставались для него отдушиной, хоть дышать внутри уцелевших замков и крепостей было невозможно. Воздух тут сменился спёртыми смертоносными газами, вырывающимися даже из глубоких недр планеты, и не походил для простых смертных на глоток освежающей жизненной влаги. Но именно эта атмосфера позволяла Хранителю действовать. Не просто продолжать бодрствовать, а и подавлять в себе разрушающие мысли сомнений, предательское уныние, страх.

     Судьба его была решена. Дильмун чувствовал её прощальные шажки. Лёгкой поступью его очередная жизнь подбиралась к логическому завершению, и отличало её от предыдущих лишь одно – она действительно была последней. Это Хранитель знал наверняка. Оттого и сон не касался его ресниц, оттого и усталость отчего-то не так часто лезла в суставы и мышцы, слух хотел слышать, кожа – чувствовала прикосновения холода и ветра, как в первый раз, а глаза всё смотрели и смотрели, будто не успели насмотреться за предыдущие жизни, будто так и не увидели они того единственного, важного, для чего стоит смотреть.

     Старик подробно размышлял о прожитом, о своём народе, его месте в мирах. В своих мыслях Хранитель отожествлял илимов с ещё зелёной, едва пробившейся порослью, такой несущественной для весны, но уже ослепительно насыщенной молодостью и, радующим глаз, цветом. Существование его народа во Вселенных оставалось так незаметно, как горение малюсенькой, тонкой спички. Жизни илимов протекали коротко и невзрачно на фоне седого мироздания, но эти жизни окружала сама бесконечность, и они уже были её частицей.

     Думая о многом, неважное теперь казалось Дильмуну важным, бренное и суетливое – губительным. Дни относительного покоя и одиночества, не считая общества полоумного наследника и его наблюдений за галактикой, помогли Хранителю найти утерянный баланс мыслей, выравнять саму душу, сгладить бугры, оставленные переживаниями, тревогами, радостями и бедами прошлых перерождений и этой жизни. Итог был подбит. Всё сошлось, разве что, в некоторых думах Дильмун чувствовал себя обманутым, что жил, не живя – словно только присутствуя, а в некоторых – лжецом, что растрачивал годы попусту. Но всё это становилось несущественным. Последнее, что ещё связывало Хранителя с его предназначением, что удерживало его разум и душу от полного покоя и отрешённости принятой судьбы – Эн-уру-гал.

     Состояние наследника улучшалось медленно. Приближение Тёмного Кочевника, той родственной силы, что и так была в парне, усиливало сопротивляемость черноты внутри Эн-уру-гала. Каждая победа над её сгустками приравнивалась к маленькой мучительной смерти. Но, благодаря вниманию и терпению Дильмуна, Эн-уру-гал двигался к выздоровлению. Приступы сократились до одного-двух в день, сознание уверенно возвращалось и держалось порой часами, парень начинал приходить в себя.

     Сегодняшний день стал для наследника особенно хорошим. Ему удалось выспаться, удалось поесть и не выблевать всё обратно, удалось самому спуститься на несколько пролётов вниз и уговорить Дильмуна взять его в одну из крепостей. Поначалу старик не соглашался, ссылаясь на измученный вид парня, но, замечая, что в том действительно пробуждается интерес, а в зрачках поселился свет, вытесняя неосмысленность темноты, он пришёл к выводу, что подобные прогулки станут полезными и для Эн-уру-гала.

     Приведя наследника в полюбившийся чертог старой крепости и незаметно для парня позволив тому не умереть от скисшего воздуха, Хранитель немного осветил помещения. Сам он не нуждался ни в дыхании, ни в свете, но, теряя силу Тёмного Кочевника, Эн-уру-гал терял и многие приобретённые с ней способности. Пробежит ещё немало дней, прежде чем он сумеет восстановить их уже с помощью своей, а не чужой энергии. Покинутые же чертоги были достойны того, чтобы их видели. И, похоже, прогулка в них действительно положительно сказалась на больном, замедлив приход нового приступа и уняв ненадолго боли в теле и голове. Когда же лихорадка и судороги вновь поглотили парня, Хранитель телепортировал себя и Эн-уру-гала обратно.

     Привязав его мыслью и ремнями, он остался подле. Теперь, на последних стадиях излечения Дильмун мало в чём помогал наследнику. Дальше, вплоть до полного выздоровления, с тьмой внутри себя ему придётся бороться практически в одиночку, но Хранитель не покидал его в минуты страшной агонии. На сей раз приступ продлился гораздо меньше – не дольше часа, после чего парень потерял сознание. Залечив его раны, Дильмун задумался, засмотревшись на застывшее, белёсое лицо парня. В его мимике появилось какое-то странное, почти что отцовское чувство, то, что светится в лике родителей, возлагающих надежды и веру на своих чад.

     Эн-уру-гал стал ему дорог. Он не был частью или продолжением его самого, но, ещё за десятки жизней до встречи с ним, Дильмун, никогда не имевший своих детей, неосознанно уже любил и искал этого парня. Для чего? Как и зачем? Что толкало его? Тогда Хранитель не мог дать ответ. Да и сейчас не хотел произносить это вслух. Но его встреча с последним наследником Империи не была случайной. Многие события вели к ней, и многие последствия будут заложены после. Именно рассуждения об этом в большинстве своём и помогли Дильмуну найти смирение и принять свою Судьбу, ибо рассуждения были полны надежды.

     Страх, давивший душу Хранителя с самого известия о закате его эпохи, его расы, сменился покорностью. Не в его власти было предотвратить гибель Республики, и Дильмун это принял. Все, что ему хотелось – провести остаток тихих дней с Эн-уру-галом и Железным ущельем с его похороненными строениями и историями. Но, к сожалению, ещё один долг отвлекал его от умиротворения – наблюдение за галактикой. Как и в предыдущие дни, так и сегодня Дильмун честно выполнял обещание, данное Илтим-Кали, – блюсти невидимые кордоны и отправлять ей сообщения о каждом новом продвижении противника. Это дело всё больше не нравилось Хранителю. Оно заставляло его вновь ввязываться в бренное, сопереживать, чувствовать обречённость и отчаянье, от которых он практически избавился. Наблюдение возвращало его к действительности, а старику так хотелось доживать свой век в иллюзиях.

     Однако, несмотря на недовольство, он старательно уделял несколько часов изучению окраин галактики. Совесть его пыталась договориться с разумом и заставить хоть на день отступить от обязанностей, но Дильмун быстро приструнил внутренние недовольные монологи. Всё ещё оставаясь подле спящего наследника, Хранитель медленно обратился в сплошное чувство, отключая всё ненужное и погружаясь в глубокий транс. Тело старика застыло вытянутой, покачивающейся струной, а разум уже был далеко. Быстрее любых скоростей он оказался в выбранном месте, показывая Хранителю те участки, которые его интересовали.

     Всего таких мест было четыре, и все они находились в западной части галактики. Каждое представляло собой сосредоточение войск и каждое, без остановки, пузырилось всплесками взрывов, что порождались попытками войск пробиться через мембрану границы. Успехов это практически не приносило – мембрана молниеносно восстанавливалась, а те жалкие крохи успевающих прорваться в бреши кораблей встречали отосланные туда дежурившие заставы Республики, и единственным, что постепенно делало преграду тоньше и слабее, оставалось приближение чёрной дыры. При таком раскладе Хранитель полагал, что мембрана должна выстоять до самого прихода Тёмного Кочевника, когда естественная энергия галактики уступит превосходящей её во много раз энергии монолитной чёрной дыры. И в этом свете попытки захватчиков прорваться вовнутрь казались для него смехотворными и лишёнными смысла. Так Дильмун полагал и сегодня, привычно охватывая взором каждый участок и не отмечая на нем существенных изменений. Но когда его мысли дотянулись к третьему участку, Хранитель замер. Вслед за его затихшими мыслями далеко за миллионы световых лет от границ галактики замерло и его слегка покачивающееся тело, а в каменной позе прорезалось неподкупное недоверие.

     Сперва Дильмун ничего не понял. Участок пестрил ярче остальных и разросся по сравнению с другими в три с лишним раза. Контуры всплесков поменяли оттенок и добавили в палитру неестественно яркие, болезненные даже для внутреннего зрения искры. Однако на этом отличия заканчивались.

     Желая рассмотреть лучше, Хранитель беспечно отпустил свой разум дальше, подбираясь ближе к эпицентрам вспышек. Мыслеформы старика беспрепятственно приближались к участку, но предчувствие чего-то неправильного заставило Хранителя остановиться. Ещё не додумав до конца проскользнувшую догадку, он призвал разум обратно. Далёкое отсюда тело старика, как и его сущность, начало мелко трясти, душа сжалась в предчувствии грядущего события, кожа быстро побледнела, стянулась сухостью, вся его энергия уходила сейчас в мысли, но, вопреки его призыву, разум остался неподвижен. Практически сразу Дильмун понял, что его крепко и незаметно для него самого удерживают, но лишь когда что-то огромное вцепилось в него сотнями иллюзорных клинков инородной энергии, Хранитель молча взвыл. Боль отрезвила и придала решительности. Перенаправив силы, Дильмун ринулся из губительного места, медленно разрывая паутину ловушки. Лишь отведя разум на прежнее удаление, он позволил себе осмотреться.

     Травма оказалась серьезной – большая часть его внутренней энергии была уничтожена – словно оторвана от него, и не подлежала восстановлению. Второй такой укус стоил бы его примитивной душе бессмертия. Измотанный, враз потускневший Хранитель ослепшим взором пытался различить во вспышках того, кто только что чуть было не убил его. Паника и шок от всесторонней боли не давали ему сосредоточиться, отчего лишь через несколько опасных минут Дильмун не просто увидел этих существ, но и понял, что видит.

     Необычные сильные твари, сочетающие в себе куски разных, изменивших подноготную душ и сростки одичалых умов вгрызались в мембрану, впитывая в себя её энергию. Их трапеза, судя по состоянию мембраны, началась недавно, но и этого хватило, чтобы преграда усеялась дырками, как решето. Пока что отверстия этого решета не превышали размеров атомов, но Хранитель моментально просчитал их прожорливость, и, что являлось самым главным – повреждённая мембрана более не срасталась в нераздельное полотно.

     Запомнив увиденное, Хранитель вернул разум обратно. Очнувшись в холодной башне, он сразу же повалился на пол. Тело его покрылось струпьями разложений, органы практически отказали, сердце едва билось, настолько обильной была потеря энергии. Однако, позабыв обо всём, оставив себя без помощи, он тут же опять принялся растрачивать силы.

     Скорее по привычке, нежели осознанно, его испуганные мысли переплелись в прочный ком, образуя сбитое из рваных образов и страхов послание. Соединив наспех собранные обрывки увиденного, Дильмун непослушным разумом оттолкнул его прочь. То, как послание вцепилось и быстро, подобно молниеносной мысли, потянулось вдоль невидимых связующих нитей между солнцем и его хозяйкой, старик уже не заметил.

     Его, как и лежащего рядом наследника, забрал к себе обморок.

     Звёзды пылали и превращались в холодный, зыбкий пепел в руках Энлиля. Воскрешённые или слепленные из мусора, изменившие параметры, свойства, в управляемом танце эти небесные тела слушались каждого движения наёмника, каждой его прихоти. Подобное занятие утомляло, но Энлиль не обращал внимания на протесты разума. Его завораживало это действо, это непрерывное и такое правильное течение: энергия перевоплощала собранный им и Энки космический мусор, энергия давала ему загораться и так же беспощадно обрекала на моментальное угасание.

     Понимание взаимодействий Созидания и Разрушения позволило обоим друзьям ощутить свои силы и возможности, то, как их применять. На примере возни с отбросами галактики Энлиль и Энки научились главным основам управления материей-энергией. Осязаемый мир открылся для них во всех его слоях и, что самое главное, друзья ощутили в себе уверенность.

     Из собранных отходов галактики наёмники изначально слепили несколько небольших звёзд, потом, вернув мусор к первоначальному состоянию, они соединили его в неестественную инородную звезду, имеющую сразу семь ядер и не просуществовавшую бы в иных условиях и секунды. Взорвав её, наёмники преобразовали свой эксперимент в чёрную дыру с аномальной сингулярностью и, заигравшись, задели нею границы ближайших миров, разворотив сразу несколько проходов в другие Вселенные.

     Находившийся с ними Антарес вовремя подчинил разбушевавшуюся дыру, опять вернув всё к мусору, но теперь его оказалось значительно меньше: многое выбросило в другие миры. Энлиль и Энки уже было последовали по оставленным следам энергии, однако Владыка галактики их приструнил.

     – Не доросли вы ещё по мирам бегать, – задержал он парней.

     Вместо загадочного и явно увлекательного путешествия он вновь заставил их проделывать уже понятные для них и успевшие приесться действия.

     – К примеру, вам необходимо уничтожить вон ту комету, а под кометой мы можем подразумевать и врага, – тем временем продолжал поучать их Антарес.

     Без особого желания, оставив небесные тела, наёмники обратили внимание на выбранный объект. Комета находилась в миллионе световых лет от них, двигаясь по спирали вокруг красного гиганта.

     – Так как вы поступите? – поинтересовался он.

     – Столкнём её с другой кометой или же столкнём врагов друг с другом.

     – Украдём энергию звезды и поместим её внутрь кометы. Это её разорвёт…

     – Нехорошо воровать у своих, – быстро заметил Антарес.

     – Украдём в крайнем случае.

     – Ладно…

     – Телепортируем её туда, где условия сами уничтожат комету.

     – Проникнем в неё мыслями, раскрошим…

     – Вот это мне нравится больше, – заметил Антарес. – Если враг слабее вас, лучше всего обходиться мыслями, подчинять несколько примитивных или один сильный разум в его строю и заставлять его действовать против своих же. Всё зависит от того, с кем именно вы столкнётесь.

     Ну, давайте…

     В одобрение его словам, далёкая комета внезапно исчезла, превращаясь в осколки.

     – Неплохо, неплохо, – похвалил парней Владыка галактики. – А вот так же с красным гигантом.

     Друзья впились разумом в огромную звезду, вокруг которой ещё недавно совершала свой полёт комета. Солнце моментально пошло пятнами. Дуги коронарных выбросов враз покрыли поверхность титана, но за мгновение до взрыва Энлиль и Энки отступили.

     – Не выйдет, – сказал Энлиль.

     – Нет, потому что силёнок маловато? – уточнил Антарес.

     – Это не мёртвый хлам, – без обид ответил Энлиль. – И ему больно.

     – Хорошо, – спокойно ответил Владыка галактики. – Я бы остановил вас, но хорошо, что вы остановились сами. Одно дело – стряпать галактический мусор в звёзды, зажигать их и взрывать. В них нет жизни. Истинной жизни, и существовать они будут ровно столько, сколько вы тратите на них свою энергию. Другое дело – разрушать чью-то обитель, кромсать чужие души. Это касается не только невольных высших рас, таких, к коим принадлежим я или Кали. Вынося приговор, будь то примитивное разумное существо или представитель высшей расы, вы должны убедиться, что приговор заслужен. Это понятно?

     Дождавшись согласия, Антарес кивнул.

     – Впрочем, столкнуться вам придётся, прежде всего, с высшими расами. И мой совет – применяйте свои познания именно против них, не ввязывайтесь в баталии армад – они лишь довесок к главенствующим воинам Тёмного Кочевника. Ваша же задача – задержать тех, кого невозможно увидеть, нельзя остановить и убить известными способами. Если эти существа прорвутся внутрь Республики, никакая армия с ними не совладает. А вас будет только двое.

     – Ты с нами не останешься?

     Владыка галактики, извиняясь, пожал плечами.

     – Хотел бы, да нет, – искренне ответил он. – Как только вторжение Кочевника станет неминуемым, я должен буду увести из галактики всех свободных представителей высших рас.

     – Что станет с теми, кто уйти не сможет?

     Энлиль обернулся.

     – За видимыми и невидимыми структурами галактики кто-то стоит. Что будет с ними? – повторил свой вопрос он.

     Антарес огляделся вместе с ним. Его галактика не относилась к гигантским, но и маленькой её нельзя было назвать. Только видимых следов высшей жизни в ней насчитывалось более триллиона. Ещё миллиардов триста были скрыты в разных слоях мира, практически двести миллиардов находились между трёхмерным и другими способами существования, и все они, так или иначе, были привязаны к своим вместилищам. Однако плотность расположения, вопреки такому большому числу, оставалась разреженной, и сближение с вместилищем Тёмного Кочевника практически не угрожало невольным обитателям галактики. Но, в случае проникновения чёрной дыры в их мир, эта угроза резко возрастала до катастрофы.

     – Если Кали не найдёт решения, и чёрная дыра провалится в нашу Вселенную – галактики больше не станет, – помолчав, честно ответил Антарес.

     Энлиль переглянулся с другом.

     – Я не знаю, что именно он планирует сделать, – продолжал Антарес. – Поглотить галактику, как фрагмент, или просто перемолотить в пыль, но одно предположу точно – она будет обречена. И в этом случае я разрешаю себе надеяться, что Кочевник просто разнесёт тут всё в хлам без порабощений и своих излюбленных садистских методов. А, вообще, зря я надеюсь, – неутешительно подытожил он.

     Владыка галактики только безысходно пожал плечами. По его виду парни догадались, что тот не возлагает особых чаяний на успех Кали, но ещё сдерживается, не показывая реальных масштабов своих переживаний. Эта скованность и тоска проявлялись в наставнике, в его участившемся сарказме в сторону своих учеников, сменяющемся неожиданными практически дружескими беседами. И в такие мгновения Энлиль и Энки особенно сопереживали Владыке галактики, стараясь понять, что может твориться у него на душе.

     Разговоры о судьбе его дома вводили Антареса в меланхоличное настроение или напротив, заставляли злиться. Завидев в нём первые признаки быстрой смены настроения, Энлиль попытался отвлечь учителя, сменив тему.

     – Так, как попасть выше? – ни к месту спросил он.

     Вопрос прозвучал странно, но погружённый в свои раздумья Владыка галактики понял его значение. Уловка командира сработала, и Антарес слегка высокомерно посмеялся.

     – Настырность – признак молодости. Впрочем, как и неугомонная глупость, – улыбаясь, произнёс он. – Рано вам ещё через измерения бегать.

     Интерес парней к другим мирам рос пропорционально от количества осознанных знаний в их умах, и оба уже неделю чуть ли не ежеминутно клянчили у Антареса возможность осуществить всё на практике. Но их ментор явно не желал перегибать палку, мотивируя отказ тем, что умение переходить через измерения из одного мира в другой или из одного клубка миров в другие структуры в бою им не понадобится, оттого что занятие это крайне энергозатратное, требует концентрации и практики, которую друзьям брать было неоткуда.

     – Но мы уже это делаем. Немного, конечно, и неосознанно, – возразил Энлиль.

     – То, что вы, к примеру, телепортируясь, огибаете путь через вышестоящее измерение, не одно и то же, в сравнении с прогулкой в этом измерении, через все его мосты и закоулки, – ответил Антарес. – Да и нет у меня желания водить вас там, чего доброго, вы забредёте в параллельные миры прошлого или ещё не произошедшего будущего и такого там насмотритесь, что опять впадёте в панику.

     – В панику мы впадём, если ты нам ничего не покажешь, – возразил Энки.

     Владыка галактики хмыкнул, понимая, что его втягивают в навязанный разговор. Но, всё же, ответил.

     – Давайте лучше я вам для начала набросаю примерную модель нашего мироздания. Это не одно и то же, что путешествовать в нём, но реалистичность вам понравится.

     Не успев договорить, Антарес преобразовал пространство вокруг них. Втроём они оказались в искусственной, незаполненной ничем темноте, пустой и безграничной. Но таковой она оставалась недолго. Большая точка света обрисовалась в ней. Указав на неё, Владыка галактики молвил:

     – Представьте себе, что это уменьшенная копия нашей Вселенной в обычном трёхмерном восприятии. Таковой её осознают и видят простейшие умы и примитивные формы жизни.

     Дальше светящаяся точка начала делиться подобно клетке, образуя бесконечное число таких же светящихся и пузырчатых, связанных друг с другом точек.

     – Так выглядит Вселенная для меня, для высших рас, а, когда научитесь смотреть, будет выглядеть и для вас, – продолжил Антарес. – Через призму моего разума Вселенная мультивариантна, и представляет собой уже не трёхмерную замкнутую модель, а огромную структуру с множеством слоёв и ответвлений, и каждая точка – это отдельный сценарий одной и той же Вселенной: все возможные сценарии всех возможных участников прошлого и ещё не состоявшегося будущего – абсолют в одном невероятно длинном отрезке. В нём найдёшь всё: от момента зарождения нашего мира и до последнего удара его сердца. Впрочем, не всё на этом отрезке будет истинно.

     – Возьмём, скажем, вот эту точку, – Антарес выбрал ориентир и развернул его перед наёмниками кадром фильма.

     В застывшем изображении перед ними предстал момент из давнего прошлого его галактики, когда на её месте находилось только огромное раскалённое газово-пылевое облако, светящееся первыми огнями расхозяйничавшейся внутри энергии.

     Затем он открыл ещё одну точку рядом с предыдущей, и в кадре находилась уже возникшая галактика, но она отличалась формой от истинной галактики Антареса.

     – Галактика другая, – заметил Энки.

     – Не другая, а альтернативная относительно той, которая существует в моей реальности, – пояснил Антарес. – Первый фрагмент относится к реальному прошлому моей галактики, второй – к её альтернативному прошлому, тому, которое бы воплотилось в реальность, если бы я когда-то принял другое решение или совершил другой поступок.

     – Значит, все наши помыслы живут своей жизнью? – поинтересовался Энлиль.

     – Жизнью я бы это не назвал, – ответил Антарес. – Они просто записаны в памяти прошлого и будущего Вселенной, а представители высших рас, но, замечу, далеко не многие, умеют эту память читать, впрочем, влиять на неё никому не дано, что является одной из многочисленных коррозий нашего мироздания. Однако, это не отменяет пользы от того, что ты можешь просто наблюдать, изучать подлинное и не состоявшееся прошлое или пересматривать бесконечные варианты будущего.

     – В этих вариантах существует будущее твоей галактики? – опередив замечание Антареса, быстро спросил Энлиль.

     Антарес нахмурился, понимая, к чему он клонит.

     – Существует, – коротко ответил он. – Но я ведь говорил – вариантов бесконечно много. По сути, что такое будущее? Это результат взаимодействий бесконечного числа факторов и даже самое ничтожное вмешательство самого ничтожного слизняка способно кардинально менять его сценарии. Предвидеть будущее практически нереально, потому что нереально знать и учесть все эти факторы. По крайней мере, я не слышал ни об одном существе, ни об одном создании, которое бы могло держать в своём разуме все варианты хотя бы своего будущего, не говоря уже о таком масштабе, как галактика.

     Антарес протестующе поднял руки.

     – Блуждание в сценариях Вселенной нам не поможет, – утвердительно произнёс он. – К тому же, наиболее развитые расы высших обитателей миров могут похвастаться способностями прятать своё прошлое или будущее, и к ним, несомненно, относится Тёмный Кочевник. Сколько бы энергии мы не потратили, сомневаюсь, что нам удастся найти что-то стоящее. Этот Архонт умело заметает свои следы, так что, давайте не отвлекаться.

     Наёмники вернулись к застывшей в пустоте пузырчатой структуре, которой, по словам Антареса, являлась их Вселенная.

     – Итак, именно подобным образом выглядит наш дом. Но он не единственный в мироздании.

     Вокруг их пузырчатой Вселенной появились другие, связанные с ней, структуры.

     – Теперь мы переходим ещё выше – к кластерам из Вселенных.

     Антарес наглядно собрал все Вселенные воедино.

     – Так выглядит кластер миров – совокупность родственных, но отличающихся от себя Вселенных, где различия могут быть столь минимальны, что и не заметить или же, наоборот, быть кардинальными, но всё равно, родственными.

     Путешествовать в нём уже не такая лёгкая задача и для меня. Любой отдельный мир, отличающийся от привычной среды обитания, в моем случае – нашей мультивариантной Вселенной, является неприветливым и опасным местом для всех, кто там не рождён. Но это не значит, что я никогда не захаживал в такие миры раньше, когда ещё не был связан с галактикой.

     Лицо Антареса приятно оживилось от воспоминаний.

     – Когда-то это было наше излюбленное занятие, – размашисто заговорил он. – Я, Кали, мои друзья, мы жили в дороге, и кластер этих миров исходили вдоль и поперёк. В некоторых из них я перерождался, а новая Вселенная также на очередную жизнь становилась мне домом.

     Перерождения всех нас разбросало, – уже спокойнее продолжил он.

     – Хорошие были жизни.

     Владыка галактик замолчал, сообразив, что и так отвлёкся.

     – В общем, выше этих кластеров мы выбирались только несколько раз, – посерьёзнев, продолжил он.

     Светящиеся структуры миров на его тёмном холсте вновь стянулись воедино.

     – Далее, выше, будут стоять ещё более необхватные мегаструктуры – кластеры кластеров миров и так далее, пока не упрёшься в границы мироздания – предела, за который не выйти…

     Антарес скомкано закончил изначально подробный рассказ, потеряв к нему интерес.

     – Миров разгуляться хватит всем, как видите. Никуда они от вас не денутся. Думайте о своём доме и не рвитесь пока в чужие, – добавил он.

     Оборвав надоевший разговор, Владыка галактики развеял мираж пустоты вокруг. Жестом он указал наёмникам куда-то вдаль, но те поняли, что учитель вновь заставляет их повторять пройденное.

     – Подождите! – неожиданно крикнул он.

     Антарес резко остановил парней, когда те уже были в шаге от телепортации.

     – Стойте!

     Ничего не объясняя, он внимательно взглянул сначала на Энки, потом на Энлиля.

     – Вы это чувствуете?

     Друзья попеременно взглянули друг на друга, уже собираясь ответить отрицательно, но необычное колебание матери в галактике приковало их слух. Оно было столь незначительно, что могло ускользнуть от внимания неподготовленного наблюдателя и не казалось чем-то особенным. Однако Антарес так не считал.

     – Похоже, нам придётся разойтись раньше, чем я думал, – отчего-то сделал вывод он. – Следуйте за мной.

     После последней фразы Владыка галактики исчез. Энлиль и Энки, ухватившись за оставленный для них след, телепортировалась за ним. Вместе их вынесло на западную границу галактики, туда, где наёмники уже не раз бывали за последние дни, иногда совершенствуя свои приобретённые в учении навыки на прорывавшихся здесь вражеских кораблях.

     – Видите эту мглу? – указывая на тёмную площадь, спросил Антарес.

     Энлиль и Энки скорее ощущали вибрации инородного и непонятного движения, чем видели то, что его провоцировало. Мгла была опасна и очень сильна.

     – Мои собратья, – как-то грубо произнёс Антарес.

     Наёмники удивлённо покосились на учителя, затем на мглу, стараясь рассмотреть в ней что-то живое. Им удалось определить существ, но чтобы они имели родство с Антаресом?

     – Кто? Вот эти твари? – переспросил Энлиль.

     – Не называй их так! – внезапно гневно крикнул Владыка галактики.

     В пылу он молниеносно оставил наёмников, направившись к мгле. Энлиль и Энки остались поодаль. На расстоянии безопасного светового часа они видели, как Антарес попытался отогнать наросты из существ поверх мембраны, но те, выдержав несколько мощных энергетических ударов, напротив, с двойным усилием налетели на препятствие. Потерпев неудачу, Антарес вернулся обратно.

     Тем временем мгла, неожиданно, разрослась в четверть. Заметив это, Владыка галактики досадно отвернулся.

     – Мы одного происхождения, – после долгого, неопределённого молчания заговорил он. – Но общего у нас осталось немного.

     – Что вы видите? – спросил он, не ожидая при этом ответа. – Странных, прожорливых существ? А я вижу переродков, которые когда-то были моими собратьями. Проклятый Архонт…

     Голос Антареса опустился до шёпота.

     Лишь успокоившись, через некоторое время он заговорил нормально.

     – В этой мгле до сотни существ, – практически спокойно продолжил Владыка галактики. – А в одном существе – тысячи таких, как я – изменившихся в рабстве Кочевника, но не лишившихся силы. Надеюсь, ваши умы уже способны представить возможности подобной концентрации силы? И теперь они уничтожают энергию галактики. Заглатывают её, как пищу. Сражаться с ними бесполезно – они только спасибо скажут за ваши выбросы энергии.

     – Остаётся ждать, – предположил Энки.

     – Верно, – согласился Антарес. – И это уже без меня.

     Владыка галактики повернулся к наёмникам.

     – Не думал, что отделаюсь от вас так быстро, – без придирок заметил он.

     – Мгла тупа, и это нам на пользу, – рассудительно продолжил Антарес. – Они долбятся хаотично, но всё равно вскоре прогрызут дыры. Вовнутрь галактики мгла не потечёт – я задержу их и попытаюсь отвести в открытый космос, буду подбрасывать им жирные куски энергии. Нельзя, чтобы эти существа присосались к каким-нибудь ближайшим структурам.

     – А что делать нам? – спросил Энки.

     – Чему успели научиться, то и делайте, – спокойно ответил Антарес.

     – Присмотритесь, – Владыка галактики указал им на армады захватчиков, рассредоточенных на отдалении от мглы. Но и без миллиардных армий эти окраины скрывали в себе силы значительно меньшие, однако куда смертоносные.

     – Это порабощённые высшие расы. Они в какой-то мере, тоже переродки неволи. На ком-то рабство сказывается острее, на ком-то ещё не успело оставить глубоких отметин. Всё зависит от горечи испытаний, помноженных на время в этом рабстве, – пояснил Антарес – Но эти рабы, к сожалению, не тупы. Они – это вам не пустоголовая мгла. Им надо лишь шагнуть в галактику. По отдельности они слабее вас, и значительно. Кочевник не даст им полной свободы действий. В противном случае они от него просто сбегут. Он должен контролировать свои игрушки на любом расстоянии от себя, посему им будет доступно не более десятой части своего потенциала. Остальное останется подвластно Архонту. Но вы должны учесть, что некоторые из них, вопреки такому ущемлению власти, сохраняют умение телепортироваться. С проникновением в галактику эти твари сразу же устремятся к вашей Солнечной системе. Делайте с ними, что вам заблагорассудится.

     Владыка галактики скомкано пожелал друзьям удачи. Попутно мгла заканчивала проедать одно из достаточно больших отверстий, и несколько авангардных дивизий уже совались в него. Часть из них тут же оказалась поглощена прожорливыми существами, остальная отпрянула назад.

     Войска застыли в ожидании.

     Когда брешь увеличилась втрое, и мгла по её краям более не бросалась на аккуратно приблизившиеся суда, тоненьким звеном те мерно потекли в галактику.

     Энлиль обернулся к Антаресу, но того уже не было. Их наставник предпочёл уйти без лишних сантиментов.

     Выбрав самую близкую к проходу систему, друзья обосновались на дрейфующем метеорите и начали наблюдение. Армии захватчиков уже увереннее совались в горловину прохода, сбиваясь в подразделения и формируя походный строй. Заканчивая перестройку, корабли незамедлительно переходили на сверхсветовые маневры, выбирая курс на ближайшую развитую систему и не замечая, что за ними следят. Но, похоже, это замечали те, кто, напротив, не спешили переступать черту.

     Лучшие рабы Кочевника всё ещё находились в стороне от прохода, ожидая неизвестно чего. Вместе с ними ожидали и наёмники.

 

Глава 6

     Главнокомандующий войсками Республики Сварог в сопровождении своей военной свиты постарался незаметно проскользнуть на место общего собрания, но стоявшие в другом конце просторного зала Хранители его тут же окликнули.

     – Задерживаетесь!!!

     – Ждём только вас! – донеслось от кого-то.

     Сварог едва подавил желание скривиться, только кивнув кучке грамотеев. Ещё бы ему не задерживаться! К окончанию подходило спешное формирование уже четвёртого по счёту гражданского флота, и все основные организационные тяготы ложились именно на военных. Знали бы эти мудрецы, как нелегко осуществить на деле их витиеватые мудрёные рекомендации. Словом орудовать просто, а ты попробуй собрать вместе целую систему, найти для неё корабли, набить их ресурсами на неопределённое время, а затем ещё и усадить по доброй воле на них жителей. Да тут не то, что время потеряешь, – голову! Но нет же – упрекнут опозданием!

     Не замедляя шага, Сварог напрямую направился к своим адмиралам, стараясь более не обращать внимания на Хранителей. Но это оказалось невозможным. Первые лица Сеннаарского братства следовали за ним по пятам и возникали как из-под земли всякий раз, когда Главнокомандующий думал, что уже спрятался от них. Изначально, соглашаясь с утверждённым на совете планом по экстренной эвакуации населения, Сварог и не предполагал, что он будет включать в себя постоянное назойливое надоедание Хранителей. Все они, покинув сокровищницы, собрались в массовую делегацию в количестве без малого семисот лиц, и, кажется, считали своим высочайшим долгом преследовать военное руководство страны, давая тому мудрые наставления по работе. И больше всего перепадало Сварогу.

     Если бы роль Хранителей в эвакуации не являлась столь значительной, Главнокомандующий давно бы уже спровадил их, но именно от их общих усилий зависели последние стадии эвакуации – отправка и сопровождение гражданских флотов. Тот факт, что с каждым отлётом очередного флота количество Хранителей уменьшалось, только отчасти радовало Сварога, ведь и среди оставшихся всё время находились изрядно нервные, нетерпеливые или недисциплинированные паникёры.

     Миновав кучку таких взъерошенных мудрецов, Главнокомандующий с радостью вклинился в строй адмиралов, широкие спины которых, не сговариваясь, случайно оттеснили семенящих позади Хранителей. Шедший рядом с товарищем адмирал Хорс легонько подмигнул Главнокомандующему. Тот улыбнулся.

     – Помяни моё слово, – шёпотом, на бегу, жаловался он, – эти святоши меня доконают.

     Хорс понимающе кивал.

     – Восемьсот сорок две тысячи тридцать судов, – начал докладывать он. – Задержки с погрузкой продовольствия уладили. Со всей системы, включая сто шестнадцать орбитальных станций и окраинных колоний, прибыли и уже расположены на бортах свыше пяти миллиардов жителей. Около двадцати процентов, что уже ожидаемо, лететь отказались.

     Из сопровождения: вторая, третья и шестая армии первой армады, сорок шесть тысяч телохранителей сокровищниц на своих судах, плюс, – Хорс оглянулся в сторону Хранителей, – вон та сотня кричащих безумцев.

     Командиры всех судов доложили о готовности к отлёту, – продолжил он. – Гражданский флот поделён на колонны, и с их охраной также разобрались…

     Сварог внимательно слушал, кивая словам товарища. Для них это была четвёртая подобная масштабная эвакуация, и отработанная на примере первых трёх схема уже начинала работать практически без сбоев. Но всё равно объём предприятия и его размах создавали множество затруднений, главное из которых – вынужденная спешка. Сварогу всё время приходилось торопиться, торопили его самого, и торопил он. Из-за этого, несмотря на качественную работу военных, накладки сыпались одна за другой. Сперва пришлось пожертвовать частью культурно-исторических ценностей. Попросту не хватало места. Но позже стало понятно, что придётся оставить не только разбросанные по Солнечным системам Республики картины, вазочки, статуи и прочий багаж. Ускоренная эвакуация сильно взбаламутила настроения в массах. Население было подавлено, билось в панике, отчего изначально заложенный процент оставшихся вырос из пяти до двадцати. Примерно пятая часть каждой Солнечной системы в составе Республики отказывалась улетать, и ни одна армия в такой суматохе не могла переменить это положение. Высший совет опасался большей паники ещё и в рядах согласившихся на эвакуацию. Из-за этого приходилось идти на подобные жертвы. Бегать в отдельности за теми, кто не решался покидать твёрдую землю, Республика попросту не могла. Помимо отработанных систем и нынешней – четвёртой, своей очереди ждала ещё одна система и главная – Аккадская. Донесения же застав и разведки уже вчера огорошили предостерегающими новостями: к Республике начали своё движение пока ещё разреженные, но быстро формирующиеся армады противников, и по первым подсчётам их предположительная численность в судах более чем в тысячу раз превосходила флотилии страны. Это ещё сильнее ускорило спешку.

     Выслушав все доклады, Сварог приметил в толпе Верховного Хранителя. Рядом с Илларией вертелся парень с заметной военной выучкой, но неприметной внешностью, в форме командира телохранителей, отвечающий за эвакуации сокровищниц. Он, как и Верховный Хранитель, должны были улетать в числе последних во время эвакуации Аккадской системы, и именно с ними предстояло следовать и остаткам армий Республики во главе со Сварогом.

     – Как тебе этот предводитель? – незаметно указав на Бэара, спросил Главнокомандующий.

     Хорс бывшего лейтенанта знал хорошо не только по старой дружбе с покойным отцом.

     – Слишком молод, – не подумав, ответил он, но быстро добавил, – других недостатков не вижу.

     – Ну что ж, – механически произнёс Сварог. – Посмотрим.

     В голове же у него мелькала совсем иная критика, о которой он думал вскользь. Пробравшись к Илларии, он ещё раз окинул взглядом молодого парня с высоким званием. Тот, как и в прежние встречи, кратко доложил, толково ответил на все вопросы, внёс несколько предложений и более не вмешивался в разговор.

     – Посмотрим, – себе под нос пробубнил Главнокомандующий.

     На ухо кто-то из адмиралов шепнул об очередном отчёте. Сварог позабыл об Бэаре, вновь протиснувшись к Илларии. Верховный Хранитель, попрощавшись с уже отлетевшими к своим кораблям собратьям, направлялась к оставшимся в зале Хранителям. Часть из них отделилась и оказалась посередине зала. Зеваки и провожающие непроизвольно попятились назад, оставляя Хранителей на максимальном, насколько это позволяли размеры зала, удалении. Сварог растянул губы в улыбке. Одну и ту же картину он наблюдал три раза, и эта эвакуация не стала исключением. Каждый раз, когда Хранители начинали подготовку к отправке гражданского флота, проще говоря, готовили для того проход, от них шарахались в стороны.

     На сей раз порталом занимались те Хранители, которые не участвовали в предыдущей эвакуации. Отправившая два флота кряду Иллария также осталась в стороне. Воспользовавшись этим, Главнокомандующий вновь задал ей старый вопрос.

     – Так куда они летят? – остановившись подле неё, спросил Сварог. – Опять не скажете?

     Хранитель отрицательно покачала головой.

     Воздух в зале накалился и начал потрескивать. От группы Хранителей повеяло жаром, и собравшиеся ещё сильнее отпрянули назад. Сварог прикрикнул на напиравших, и теперь шарахались не только от Хранителей, но и от него.

     Главнокомандующему доложили, что нос флота уже вошёл в портал. Медленная текучка началась и заняла последующие четыре часа. К окончанию этого времени последний корабль исчез с радаров, проваливаясь в никуда. Закончив с порталом, добрая половина участвовавших в его построении Хранителей тут же повалилась на пол. Привычно ими занялись медики. Никого ничего не удивляло.

     Узнав о состоянии собратьев, Иллария, в компании командира телохранителей, поспешила к выходу. Их ожидали несобранные сокровищницы и свои дела. Сварог нагнал Хранителя в холле.

     – Неужели так обязательно, чтобы никто не знал, куда вы их отправляете? – рассерженно спросил он.

     – Мы это уже обсуждали, – напомнила Хранитель.

     – В соседнюю галактику? – предположил присоединившийся к ним Хорс.

     Иллария не подтвердила догадку.

     – Хоть в эту Вселенную? – хватая её за руку и останавливая, спросил Сварог.

     Устало, но без раздражения Хранитель отстранилась от военных.

     Эта сцена повторялась и для неё уже не первый раз. Откуда только бралось терпение объяснять всё по четвёртому кругу.

     – В их же интересах, чтобы ни вы, ни они и никто более не знали о конечных точках прибытия, – медленно напомнила она. – Ваш гнев, Главнокомандующий, понятен, но…

     Сварог её перебил.

     – Я верю, – неожиданно вставил он. – Как вы мне и советовали. Я начал верить в происходящее и грядущее. Честно, многого я не понимаю, но хоть верю. Вы ведь этого хотели для сотрудничества?

     Иллария наткнулась на сочувствующий взгляд Бэара и коротко улыбнулась.

     – Веры недостаточно, – вновь повторяла она свои слова. – А ваших мыслей хватит. Если вы верите в силу и возможности нашего врага, то не сомневайтесь, что ему или его пособникам удастся прочесть ваши мысли. Хранители же смогут утаивать их до последнего. Вот и все причины.

     – Но вы утверждали, что погони не будет! – заметил Сварог.

     – Я лишь надеюсь, что в худшем случае за нами никто не захочет гоняться, – ответила Хранитель. – Это не одно и то же.

     Главнокомандующий намеревался продолжить разговор, перерастающий в допрос, но Иллария опередила его.

     – В последнюю эвакуацию, в тот самый момент, когда портал за нами закроется, я, как и уговаривались на совете, открою места нахождения всех остальных гражданских флотов.

     Сказав это, она подала знак Бэару, и оба тут же скрылись в толпе.

     Сварог стоял как ужаленный, лишь отчасти догадываясь, что Хранитель применила против него телекинез, заставив остаться. Сам Главнокомандующий был неплохо обучен премудростям Сеннаарского братства. До истинного мастерства ему, конечно, было далеко, но строить блоки, читать мысли, понимать, что на него влияют, ощущать и отстраняться от этого влияния, отражать некоторые сильные удары, концентрироваться и даже левитировать небольшие предметы он мог. Но вот справиться с Хранителем Главной сокровищницы и, тем более, Верховным Хранителем – это вряд ли.

     Недовольно обернувшись к Хорсу, Сварог понял, что товарищ вовсе ничего не заметил. Адмирал умел ещё меньше него и не почувствовал вмешательства Илларии.

     – Доведут они меня, – вяло повторил Сварог, повернув обратно в зал. – Помяни моё слово.

     Странствующее соединение планет стремительно менялось на глазах, обрастая зонами кричащих контрастов. Одни зоны перевоплощались в удивительные красивые места, где жизнь била ключом, другие, напротив – по-своему отмирали, темнели, не пропускали в себя подлинный свет, и жизнь в них также отмирала или темнела, приобретая ещё более парадоксальное обличье. Подобным образом на планеты воздействовали Архонты и другие первородные расы. Если влияние двух живших тут исполинов не столь очевидно обогащало или убивало планеты, то побочное влияние уже более сотни Архонтов превратило соединение в кипящий котелок.

     Навряд ли титанам было дело до того, что происходит у них под носом. Закономерно, если они и вовсе не обращали внимания на перемены в энергетическом поле планет и ускорившиеся в разы процессы на них. Собравшись в пещере Валлиэна, исполины отстранились от всех, но это не препятствовало кипящей в них силе вздыбливать планеты. В зависимости от того, какого окраса энергия осыпалась на том или ином участке, разнился и результат. Чаще он становился отрицательным – негативной энергии в Архонтах, Элементалях, Малахах и Ха́ос, судя по возросшим уродствам системы, оказалось предостаточно и значительно больше положительной.

     Место, где ещё до недавнего прихода первых рас Вселенных находились друзья Кали и она сама, подверглось влиянию именно отрицательной энергии. Оно и до этого не лучилось радушием приятных оттенков и пейзажей. Теперь же соседство Архонтов сделало из него чёрный пустырь, а всякое живое существо, обитавшее здесь, перевоплотилось в самый худший сценарий своей эволюции. Несмотря на примитивность этих существ, после изменений они добавили в свой арсенал не только опасный внешний вид. Нитуру и Анубису приходилось постоянно озираться, отбивая их подлые, выжидающие нападения. Плотный, энергетически отравленный воздух пустыря сковывал их возможности. Анубис утратил контроль над внешностью и постоянно принимал облик ближайших к ним существ. Нитур едва держался, чтобы не поддаться своим же чарам сна, а Летта практически лишилась контакта со временем, замедляя его всё меньше и меньше. Из-за этого друзья хотели увести её в зоны с положительными переменами, но Мойра не позволила к себе даже прикоснуться, пояснив, что и малейший шаг будет стоить ей разрыва, и после она уже не сможет вновь подчинить время. Так что всем четверым ничего не оставалось, кроме как задержаться на пустыре.

     Небольшим лагерем они столпились вокруг Мойры, только Кали находилась немного в стороне. На удивление, она не болела переменами планет подобно остальным. Ничто на чёрном пустыре не доставляло ей дискомфорта: инородная энергетика не давила на сознание, изменившиеся злобные твари её обходили, мысли оставались чистыми, душа – необременённой, и даже притяжение её солнца словно затихало здесь. О своём состоянии она умолчала, но её взъерошенные друзья были полностью поглощены угрозами системы и не могли заметить непроизошедших перемен в Кали. Сама она догадывалась, что за подобным везением стоял Валлиэн, и это он оберегал её от аномалий, хоть девушка и не чувствовала его защиты.

     Предложение Великого Архонта, сделанное им подле его пещеры, разводило Кали в две противоположные стороны. Возможность позаимствовать чужую энергию и взломать с её помощью носитель являлась очень заманчивой, и этого девушка не отрицала. Предложение сверлило её мысли. Но и чаша сомнения неизменно тянула её решимость вниз, уводя от согласия. Едва Кали думала, что согласна, как это сомнение опять останавливало её, будто не её мысли, а именно тяжесть осколка удерживала девушку на пустыре и не давала отправиться к пещере Архонта.

     Пока её верные спутники валились от усталости, Кали, не прекращая, вертела в руках осколок. Камень молчал, как и молчал практически всё время до этого. Неровный и грубо вытесанный, он мало чем походил на прежний носитель. Девушка помнила наизусть все его шероховатости, каждую грубую впадинку или острый выступ, все те внешние и внутренние грани, что уже были ей доступны. Но как бы она ни взывала к камню, тот не пускал её дальше. Носитель продолжал молчать, не реагируя на энергетические импульсы девушки. Отчасти он сделался ещё более грубым. Кали аккуратно переворачивала кристалл, а тот всё равно умудрялся царапать ей кожу. Неизвестно откуда взявшийся жар до покраснения обдавал энергией руки девушки. И чем дольше Кали всматривалась вовнутрь носителя, тем больше понимала – камень ей противится. Трогать его становилось невыносимо, тяжесть кристалла росла.

     Такое поведение носителя озадачивало девушку. Более она не являлась его владелицей. Камень принадлежал Хранителю и в любой момент мог вернуться к нему. Кали знала, что не остановит его и не справится с кристаллом без обещанной энергии Архонтов. Если и дальше пытаться заглянуть за черту только своими силами, он попросту исчезнет, сбежит в другие руки. Однако ей не хотелось выдирать ответы насильно. Оттого Кали просила носитель о помощи, об одном единственном решении. Но в ответ кристалл лишь активнее ощетинивался, тяжелел и пылал жаром.

     Тёмный пустырь угнетал и уродовал всё, до чего дотягивались его щупальца. Свет отдалённой системы двойных звезд едва добирался сюда. Неприветливая ночь окутывала лагерь, придавая бродящим здесь теням устрашающие геометрические формы. Что-то подобное происходило и с кристаллом. Никогда не менявший окрас, он, неожиданно, ещё более потускнел, становясь непрозрачным, как уголь с пурпурно-синим отливом. И дело было не в освещении. Темнота не могла скрыть от Кали цвет камня, ведь видеть она могла не только с помощью глаз. Носитель действительно быстро преображался.

     Возможно, это послужило бы причиной для отказа. Какая-то часть разума Кали понимала, что нельзя трогать ещё не открывшиеся грани носителя. Всё должно идти своим чередом, без вмешательства, и девушка даже начала обдумывать, что ей следует сделать по возращении в свою систему. Под влиянием бунтующего осколка она соглашалась с приходящими на ум решениями, и таковых было не много: убить Хранителя Дильмуна, убить Эн-уру-гала и затем, когда осколок лишится нынешнего и будущего владельца, выбросить его в первом попавшемся мире. После этого Тёмный Кочевник его уже не найдёт. У него попросту не останется способов разыскать кристалл.

     Это был правильный выбор. Правильный для носителя. Безмолвный кристалл каким-то образом уговаривал Кали отказаться от всего. И пока она вертела огрубевший камень в руках, мысли о последствиях казались ей вовсе не пугающими: что такого, что Кочевник уничтожит всю галактику, что такого, что он поглотит и её саму, что такого, если остатки созданной ею расы будут разбросаны и, быть может, преследуемы Тёмным Кочевником до самого последнего илима? Великий Архонт умел мстить, но в данную минуту это вовсе не тревожило Кали.

     Убить Хранителя она могла и на таком расстоянии. Всё-таки, между ними всегда была связь. Другое дело – убить его преемника. До него её власть явно не дотягивала. Но и тут осколок подсказал выход. Пребывая под гипнозом камня, Кали нащупала нить между своим разумом и солнцем. По этой же цепи Хранитель был привязан к ней. Теперь оставалось всего лишь отправить незначительный импульс в мысли старика – заставить того вначале убить преемника, а затем и самого себя.

     До окончательного выбора оставался один шаг и кто знает, что он принес бы, если б Кали его сделала. Ещё немного, и импульс соскользнул бы вдоль цепи: Дильмун, не задумываясь, как безмозглая кукла, подчинился бы её приказу, а Кали, освободив осколок от хозяина, всё также, не задумываясь, открыла б какой-нибудь портал, куда и выбросила бы камень. Но всего этого не произошло. Мимолётное помутнение рассеялось, стоило девушки услышать встревоженный голос Хранителя. Отправленное Дильмуном послание только сейчас пробралось сквозь темноту пустыря, оседая в голове Кали. Всё её внимание переключилось на послание, и девушка не поняла, когда сама же вернула осколок обратно в оправу.

     Послание отличалось от предыдущих болью и паникой. Хранитель испытывал муки, собирая его по кусочкам и пересылая ей, но отрезвили Кали не страдания Дильмуна, а само содержание: галактика более не была закрытой. В эти минуты в неё уже врывались первые армады Кочевника. Они помешают побегу илимов и подчинят себе остальные системы Республики, и к приходу своего Владыки захватят для него её Солнечную систему. Такой исход многое менял. Ранее Кали надеялась, что до сближения с Тёмным Кочевником её система будет пуста: илимы успеют улететь, Хранитель вместе с осколком будут уже далеко, а ей удастся остановить Архонта, не рискуя носителем и Дильмуном.

     Кали дёрнулась, поднимаясь.

     «Решения нет, – подумала она. – Я его не нашла! И что мне делать, когда Архонт придет?»

     Взгляд девушки непроизвольно потянулся к осколку. Оставленный в покое камень вновь принял привычный вид, грани его выровнялись и посветлели, зазубрины незаметно сгладились, а тянувшая вниз тяжесть кристалла куда-то исчезла.

     – Если не остановить Кочевника, поглотив меня, он незамедлительно пойдёт по следам Хранителя. Куда бы ни отправились илимы, он их найдёт, – разговаривая сама с собой, шептала Кали. – Мне нужно вернуться до того, как система падёт.

     Эти её слова услышали и её друзья.

     – Я должна вернуться! – уже обращаясь к ним, крикнула Кали.

     Казалось бы, решение принято. Но и теперь Кали терзали сомнения. Её недавно оброненные слова об уходе услышал только Нитур, да и то ничего не успел ответить. До того, как он и Анубис разобрались с очередными наглыми тварями, Кали уже исчезла с пустыря. Но ещё долгое время она блуждала возле пещеры Валлиэна, вновь обдумывая его предложение. И сколько бы ей ни приходилось перемалывать одно и то же, в мыслях оставались лишь два выхода: либо она и впрямь убивает Хранителя, Эн-уру-гала, выбрасывает осколок и тем самым ставит точку на расе илимов, либо идёт против принципов, против природы кристалла, правил тех, кто его сотворил, и делает всё, чтобы извлечь из носителя знания, способные остановить Кочевника.

     Время опять играло не на её стороне. Возможно, её внутренняя борьба продолжалась бы не один год, но Кали не могла располагать и лишним часом. Если рабы Владыки доберутся до Хранителя и преемника, кристалл так или иначе ускользнет от Кали, подчиняясь Дильмуну или Эн-уру-галу после смерти Хранителя. Когда это произойдёт, Кали лишится любого преимущества перед Архонтом. Тёмный Кочевник заберёт с собой владельца кристалла и тем самым заполучит пусть и косвенную, но власть над камнем. И тогда-то Кали действительно уже не придётся ни сомневаться, ни куда-либо спешить.

     В голове проскользнуло странное воспоминание из последнего разговора с Антаресом.

     – Что такого в этих существах? – спрашивал он её об илимах. – Они не стоят и секунды твоих страданий…

     Неприятная неуверенность добавила словам Владыки галактики веса. Действительно, что в них такого? Кали позволила себе задаться этим вопросом, и источник сомнений на сей раз исходил не от притихшего на её шее кристалла.

     – Зачем я их создала? – тихо шепнула девушка.

     Сейчас далёкое решение отдавалось в ней запоздалыми терзаниями. Кали помнила, что раса илимов возникла естественным путем зарождения простейшей жизни в такой же простейшей Вселенной. Она не прикладывала усилий в их появлении. Всё произошло само собой, в результате стечения обстоятельств. Илимы вышли путем эволюции из примитивных видов и, если бы она не вмешалась в их судьбу, таким же примитивным видом остались. Но она вмешалась. Отчасти от скуки, отчасти из любопытства. Ей было интересно, что произойдёт, если подтолкнуть этих существ. И пусть вначале Кали ограничивалась лишь наблюдением за ними, около полутора миллиона лет назад она впервые применила к ним извлечённые ею из осколка знания. Причём сделала это совершенно неосознанно, заметив это лишь потом, когда в некоторых хаотично выбранных особях уже происходили внедренные ею изменения. Тогда Кали добавила в гены илимов каплю чистой вечной материи, приправив её первородной энергией мироздания. И всё это вкупе вылилось в формирование субстанции, отдалённо схожей с бессмертной сущностью разума и души.

     В дальнейшем Кали ещё несколько раз незначительно совершенствовала изначально выбранных особей, но это оставалось поверхностное влияние. Илимы не нуждались в постоянной корректировке. Постепенно раса начала развиваться своим путём. Заложенные особенности, которые до сегодня могли проявляться лишь в высших обитателях миров, незаметно начинали распространяться в поколениях. Попутно стали рождаться и более уникальные экземпляры наподобие Хранителя Дильмуна, Энлиля, Энки или Видара, ещё не бессмертные в том аспекте, что значит бессмертие для самой Кали, но уже расположенные к перерождениям и ускоренному саморазвитию.

     Затем кристалл покинул её, выбрав владельцем первого Хранителя. И с тех пор Кали стала для илимов не столько поводырём, сколько защитником, а те при ней походили на чересчур быстро повзрослевших детей, отрицающих из-за юности свои недостатки, неопытность. Раса обходилась и без её мудрости или познаний. Всё, что требовалось илимам на том или ином историческом промежутке, незаметно для них самих давал им кристалл. Так почему же он отказывал теперь Кали в помощи?

     Какое ей дело до илимов, спрашивала себя Кали.

     Глупая раса уже давно оперилась и выбралась из её гнезда. Должна ли она по-прежнему оберегать их? Или вопрос в другом – почему она должна их оберегать?

     Ответить Кали не могла. Любой другой представитель высшей жизни Вселенных предпочёл бы подчиниться требованиям Великого Архонта и, не задумываясь, стёр бы каких-то там необычных существ. Но Кали не только отказала Тёмному Кочевнику. Она ещё и бросила ему вызов. Безрассудно пошла на самоубийственную войну – и всё ради её косвенного творения.

     Так и не найдя причин того поступка, хозяйка Солнечной системы отчего-то улыбнулась. Ей представилось хмурое, полное упрёков лицо Антареса. И хоть Кали не понимала, зачем так отчаянно даже сейчас продолжала губить себя ради илимов, в одном она не сомневалась – вернись всё вспять, к тому самому часу, когда Тёмный Кочевник потребовал от неё осколок и уничтожения илимов, она поступила бы ровно так же, как и тогда. Встреча окончилась бы отказом.

     Блуждая в нерешительности подле пещеры Валлиэна, Кали натоптала неровный рисунок пыльных тропинок. Ночь переваливалась за середину. Система планет медленно поворачивалась боками, подставляя их скупым отсветам звёзд. День не обещал быть намного светлее отступающей темноты.

     Кали думала об Энлиле. Думала, как о равном себе и даже как о чём-то несбыточном. Вспомнил ли он свои прежние жизни, вспомнил ли её в этих жизнях? Отчасти она жалела, что нарушила естественный ход его эволюции. Ему и Энки будет особенно трудно, когда баланс мироздания вернёт их к прежнему состоянию. Об этом Кали им не сказала, как и скрыла то, чего ей стоило их усовершенствование. Тогда она исчерпала большую часть своей энергии, запуская чужую эволюцию, но и подобного не хватило, чтобы наёмники достигли пика заложенных в них возможностей. Это и к лучшему. Им будет к чему стремиться в будущем. Кали не боялась за них. То, кем стали Энлиль и Энки, должно уберечь их. И только очень значительное потрясение могло вернуть наёмников к изначальной точке – обратить вклад Кали вспять. Однако, если всё пройдёт гладко, парни не столкнутся с собственной деградацией и не станут прежними ещё около года, пока баланс не вытеснит из них наглый обман Кали. Когда это произойдёт, Энлиль и Энки вновь уподобятся смертным, не многим лучше, чем были до болезненных тисков Кали. Впрочем, радовало то, что достичь теперешних высот они смогут относительно быстро, всего через шесть-семь жизней. Пройдёт несколько перерождений, и наёмники уже по праву дорастут до всех тех возможностей, что свалились на них в эти дни. А вместе с ними эволюционирует и, как минимум, ещё тысяча-полторы таких же уникальных особей. Да, всего каких-то пятьсот тысяч лет – и раса илимов взойдёт на один уровень с расой Кали. А что будет дальше?

     Хозяйка Солнечной системы уже не раз задумывалась об эволюционном пути её существ, но никогда не представляла его так чётко. Никогда не признавалась себе, что у этого пути, по сути, нет предела, и раса илимов, прошедшая по нему, действительно могла взобраться высоко, быть может, выше самих Архонтов или даже…

     Посягнуть на Создателей Кали не решилась, но её размышления подталкивали девушку к ещё одному выводу. Быть может, именно ради неестественного, лишённого аналогов развития илимов ей и хотелось их уберечь. Схожих им существ это мироздание ещё не видело. Они являли собой нечто особенное, противоречащее основам, то, что не могло возникнуть лишь благодаря действующим законам Вселенных. Они были вызовом установленной природе вещей, нахальным, но многообещающим. Лишить их будущего? Отобрать осколок и позволить постепенно выродиться? Нет, хозяйка Солнечной системы вовсе не желала ничего схожего с этим сценарием. Впрочем, Кали признавала за собой и худшие стороны. Всё-таки в ней говорило её древнее происхождение, и в угоду ему Красная Звезда не подавляла в себе остатки прагматизма. Илимов Кали превозносила, но далеко не всех. До большей части их народа, до всей их Республики, до многого, что происходило в их быту, ей не было дела. Её смертное воплощение ещё могло томиться жалостью ко всем и без разбора, но истинная сущность Кали отбрасывала ненужные чувства и смотрела на расу трезво – только десятая её часть представляла собой положительный потенциал. Остальные, как и раньше, были лишены зачатков высшей расы. Но, несмотря на столь незначительный процент, Звезда всегда оберегала весь народ целиком, свою систему и разбросанные в соседних системах структуры Республики. Виной тому послужила не доброта, а рассредоточенность потенциально уникальных особей. Проживай эти десять процентов лишь в её системе, Кали вовсе не думала бы об остальных.

     Красная Звезда не осуждала себя за это пренебрежение, граничащее с жестокостью. Она всегда умела управлять своими ощущениями и чувствами. Исключением оставалось её земное воплощение, с помощью которого Кали познавала илимов. Чем чаще она уподоблялась им, тем отчётливее смертные чувства проникали в её бессмертную душу. Возможно, они делали её слабее, были признаком деградации, но она не могла не признать, что смертное и примитивное ей нравилось, а вместе с тем, нравился и Энлиль.

     То, что он боготворил её в каждой своей жизни, Кали практически всегда игнорировала, и только недавно позволила себе взглянуть на него другими глазами. Она столько раз обрывала его жизнь, вмешивалась, беспощадно рушила не в угоду его эволюции, что не хотела теперь, чтобы он это вспоминал. Ни в одном его перерождении она не позволила ему стать Хранителем, хотя такой шаг ускорил бы естественный ход его развития и, быть может, ей даже не пришлось бы вмешиваться. Энлиль уже сейчас мог бы стать на её уровень, если бы не её упрямство. Почему она так поступала?

     Красная Звезда даже споткнулась, вспомнив обо всех её мелких преступлениях в адрес Энлиля. Но, позволив быть себе честной до конца, Кали всё же признала: она струсила. Она боялась того, что будет, когда Энлиль станет ей ровней. Зная о своём безразмерном влиянии на него, тем ни менее, Звезда лишь сейчас понимала, как сильно было и оставалось его влияние на неё. Что-то неожиданное, совершенно необычное роднило их души, но Кали так и не осмелилась дать этим узам развиться…

     Валлиэн уже пару минут опирался на створки входа в пещеру, наблюдая за лучившейся красным светом фигурой. Первородная, данная ей рождением внешность Кали впитала в себя все те лучшие черты, что хранили в себе незагрязненные недостойными смешениями кровей высшие расы. И какое бы обличье она ни принимала, её внешность не могла скрыть налёта незапятнанной первозданности. Валлиэн любовался своей гостьей до самого последнего момента, пока она его не заметила.

     Когда Кали обернулась и их мысли свободно сплелись в диалог, тёмный взгляд Архонта опять скрывался за бурлящей внутри него энергией. Он посуровел, но поймав согласие в кивке его гостьи, тут же отступил от прохода, приглашая её вовнутрь.

     Отбросив метания, Кали быстро направилась к пещере. За входом начинался энергетический кокон. Ступив одной ногой за его черту, девушка остановилась. Позади нетерпеливо переминался Валлиэн. Кали показалось, что Архонт сейчас не удержится и толкнёт её в спину, но вместо этого Валлиэн расплылся в улыбке.

     – Деточка, заходи, – ласково молвил он.

     – Напомните мне, Великий Архонт, – вместо этого спросила Кали, – зачем вам всё это?

     Звезда шагнула вперёд. Кокон сомкнулся.

     – Всем нужно исцеление, – послышался немой ответ.

     Слова Валлиэна заскрипели в мыслях Кали. Без предисловий, в её жилы начала стекаться инородная энергия собравшихся здесь Архонтов и других представителей первых рас. Заевшей пластинкой короткая фраза мелькала и мелькала в её переполненной импульсами голове в такт накатывающим волнам непостижимой силы. Кали ощутила молниеносно возросшую тяжесть осколка. Носитель свирепствовал и неистово пытался вырваться из её увеличивающейся власти, вернуться к Хранителю, но девушка отрешённо его удержала.

     – Всем нужно исцеление, – сиплым голосом прошептала она.

     Камень перетёк в её руки.

     Хозяин облизнул потрескавшиеся губы, не успевая должным образом заживлять постоянно страдающую, не привыкшую к плотному холоду кожу. Ох уж эта мерзлота! Он вовсе не умел терпеть и лёгкую прохладу, но этот промозглый воздух, эти скованные в камень снега и близко не напоминали приятный холодок зимних утренних часов в его столичном тёплом поместье. За уютом и оставленным комфортом прежних привилегий опальный Советник-предатель откровенно скучал. Где та нега, что лилась в его радостных днях: мягкие чистые ткани, учтивые короткие речи, приятные запахи, настоящий вкус пищи, переливы камней, игра света в завитках локонов прекрасных женщин, роскошь, роскошь, роскошь, одетые в богатство отделки апартаменты и бесконечное чинопочитание в адрес его весомой персоны. Обходиться без всего подобного Эн-Сибзаану было столь же трудно, как и без ранее утраченной энергии. Он и не думал, что настолько оброс зависимостями от простых смертных ощущений.

     Несомненно, возвратив и поднакопив сил, Хозяин мог бы обмануть свой разум, внушить себе приятные мгновения, но такой самообман претил ему, и бывший Советник всё реже пользовался им, прибегая к иллюзиям только тогда, когда тоска начинала невыносимой оскомой сводить его мысли. Лишь согреваясь и не давая всегда холёной коже страдать от полюсной зимы, Эн-Сибзаан стойко терпел остальные неудобства.

     – Умоляю вас, добрый Хозяин! – простонало из-за его спины.

     Советник коротко сплюнул. Одно из его неудобств опять оскверняло его тонкий слух своими стенаниями. А уши Эн-Сибзаана, его обаяние и давно прозябавшая в невежестве внутренняя гармония привыкли не к этому. Ему бы сейчас размеренную игру чьих-то длинных, утончённых пальцев по натянутым струнам старого инструмента, тихую мелодию да крепкого, благородного крепленого напитка. Но никак не писклявых, онемевших в холоде голосов.

     – Мы тут околеем! – не затихал проситель.

     Хозяин прикинул, что такой результат пока что его не порадует – слишком милостивая кончина в обмен на его личные страдания. Обождав для своего удовольствия ещё четверть часа, в очередной раз Эн-Сибзаан немного поделился своей энергией. Следующий за ним шаг в шаг небольшой отряд расплылся в благодарственных речах.

     – Тьфу! Гниды, – промямлил себе под нос Хозяин, оборачиваясь. – Да помолчите вы!

     «Ух и гнилой сброд мне не посчастливилось за собой водить!» – со страданием сетовал опальный Советник. Но рассчитывать на большое ему не приходилось. Горстка его бывших наёмников – единственное, что Эн-Сибзаану удалось наскрести.

     Оставив своё убежище и вернувшись на поверхность, Хозяин первым делом разведал обстановку. Как он и предполагал, Республика разыскивала предателя, но не настолько рьяно и усердно, чтобы существенно беспокоиться по этому поводу. Практически в открытую, не без присущей ему наглости, он порыскал по закоулкам планеты, выгребая со всевозможных помоек и нор ещё недавно бравых наёмников, бежавших после падения барьера сокровищницы и атаки республиканских войск. Набралось только пятеро. Остальных либо убили, либо взяли под арест. Немного, но для охраны наследника, когда тот будет схвачен и подчинён его воле, хватит, так что Эн-Сибзаан решил ограничиться и этим.

     Был среди выживших и особо лакомый кусочек для бывшего Советника. Его он разыскал исключительно ради личной выгоды и своего удовольствия. Незаметно обернувшись, Хозяин, непроизвольно, вновь облизнул быстро синеющие губы. Позади, замыкая пятёрку, неуверенно пошатывался самый надоедливый, раздражающий до зверства батрак из всех, с кем Эн-Сибзаану приходилось работать. Уж ему-то Хозяин точно не желал быстрой и благостной смерти.

     Подавив в себе жажду скорой и неуместной расправы, Советник легонько, заботой мазохиста, укутал наёмника теплом. Пусть ещё погреется. Недолго ему осталось…

     Шагающего с понурой головой Марсиуса с головой бросило в неестественный жар, будто враз окунуло с головой в раскалённые до красноты угли, отчего сам наёмник тут же пропитался собственным потом, липким и вонючим от страха. Он чуть было не поднял глаза, чтобы взглянуть на гордую спину нанимателя, но вовремя потупил их ещё ниже, стараясь не выдать своих дум и накатившего отвращения.

     Своего рода сожаление и тоска также трепали душу вора и во многом напоминали сожаления самого Хозяина. Как и его наниматель, наёмник тосковал и сетовал по утраченным шансам. Только вместо шикарных привилегий, коими обладал зажиточный и влиятельный Советник обширной Республики, его сердце ныло по взорвавшемуся кораблю. Не само драное судёнышко, а его набитый богатствами сокровищницы тайник расстраивал Марсиуса. Ему не удалось улизнуть через портал адайцев, да и за пределы самого комплекса он вырвался всего лишь на десяток километров, наткнувшись на заградительный отряд республиканцев. Всё, что он вынес из той заварушки, – это самого себя, чудом успев катапультироваться, скрыться на отшибе материка, а после и выбраться за пределы Аккадской системы, тайком перелетев в соседнюю структуру. Здесь Марсиус, пообтёршись пару дней, наспех сколотил себе липовые документы, надеясь по ним окончательно удрать из страны при готовящейся в этой системе эвакуации. Но когда уже была назначена даже дата сборов его района, переменчивое везение посмеялось над наёмником. До пункта сбора он не дошёл каких-то ста метров – из толпы его выдернули властные руки Хозяина. Вот так его путь пересёкся с тем, кого Марсиус больше всего боялся увидеть и опрометчиво надеялся, что их наниматель мёртв.

     Хозяин же оказался живее живых, а наёмник, напротив, едва не скончался на месте, заглянув в недобро поблёскивающие хитрющие глаза. Тот взгляд очень не понравился Марсиусу, и с той поры наёмник более не решался увидеть его вновь, боясь заметить в глубине очей Хозяина то, что могло ему просто показаться.

     – У нас с тобой ещё есть неоконченное дело… – единственное, что Эн-Сибзаан сказал лично наёмнику за всё время с того дня, как он его нашёл. Больше напрямую к Марсиусу Хозяин не обращался, отчего тому становилось ещё более тошно, словно дело это касалось только его и никого другого.

     Откуда было знать горемычному, потасканному наёмнику, какие зловещие планы строил вокруг него Хозяин, и что именно его он собирался скормить своему Владыке, выставив виноватым в неудачах в сокровищнице и тем самым хоть немного отведя от себя удар. Всего этого Марсиус не понимал, а лишь догадывался не успевшим атрофироваться в холоде чутьем, что от предстоящего похода и его роли в нём несло определённо опасным запашком.

     Сам же Хозяин едва ли надеялся, что такой червь, как наёмник, сполна утолит нагнетённый днями ожидания гнев Владыки, но, всё же, если при этом в руках Эн-Сибзаана будет находиться и покорный наследник, готовый вручить Кочевнику ценную реликвию, быть может, трёпка, которую ему устроит Владыка, окажется не столь болезненной. Вскоре ему предстоит проверить свою догадку на деле, пока же Хозяин пытался сконцентрироваться на основном.

     Взять след Хранителя ему удалось практически сразу, но пройти по нему представлялось задачей едва ли разрешимой. След настолько петлял и извивался, что напоминал взъерошенный клубок тонких шёлковых нитей. Эн-Сибзаан, как неумелая рукодельница, часами выпутывал из него верные ориентиры и порядком одрях, пока после многодневной, монотонной работы наконец-то не наткнулся на нужное направление. Вело оно в Железные ущелья – старое, но по-прежнему высокое кольцевое горно-ледниковое образование на севере планеты. Проследовав по намеченным невидимым следам, Хозяин опять столкнулся с распутицей, и в данном случае ему уже не удалось выудить нужную нить, слишком большим влиянием обладали Железные ущелья. Их искажения сводили на нет все старательные начинания Эн-Сибзаана, но окончательно спрятать беглого Хранителя они не смогли: не найдя точных координат Дильмуна и Эн-уру-гала, бывший Советник, тем не менее, сумел определить сектор их пребывания и, к его радости, умещался он во всего семьдесят с малым квадратных километров. Сюда-то он и согнал наспех собранных наёмников, с которыми сейчас методично прочёсывал бугристую бело-серую местность.

     Холод стоял лютый. Температура была не значительно, но ниже того, что может выдержать хорошо утеплённый, не подверженный болезням организм илима, разреженная атмосфера не содержала и половины требуемых для жизни важных газов, а концентрированные выбросы ядовитых паров, неожиданно прорывающиеся сквозь щели ледника, в разы быстрее бы поставили точку в существовании небольшого отряда, чем донимающий их мороз. Не из гуманности Хозяин поддерживал измотанных наёмников. Это не требовало больших затрат энергии. Мизерной, едва ощутимой частицы его сил хватило бы для того, чтобы те чувствовали себя словно в первозданном раю, но Эн-Сибзаан намеренно не додавал наёмникам тепла, чтобы не забывали: как и раньше, так и теперь они полностью зависят от его милости. Ничего не изменилось – вернулось на прежние места.

     Остатки отряда всё понимали и безропотно, не задавая лишних вопросов, следовали за Хозяином и только иногда, когда холод становился невыносимым, позволяли себе подать голос.

     Их существованию в эти дни вряд ли можно было бы позавидовать. Советник не давал им ни полноценного сна, ни минутного отдыха, ни крошки пищи. Всё время на ногах, питаясь и дыша его жалкими, скудными подачками энергии, наёмники, подобно биороботам, крутили скрипящими шеями, всматривались в барахлящие приборы, шаркали по острым, как бритва, камням, рыскали на отказывающемся нормально летать транспорте и смиренно давили в себе мысль, что лучше бы им было умереть в заваленной трупами сокровищнице.

     Сама судьба издевалась над путниками: то, что с такой отдачей и пеной у рта они разыскивали который день, удалось найти только в последнем необследованном уголке сектора. К остаткам покрытых ледником развалин отряд вышел на восьмой день, остановившись в трёх километрах от ближайшей торчащей из белого плена башни. Последовать всей толпой дальше Эн-Сибзаан не решился. Осязание не обманывало его – Хранитель и наследник находились именно там, поблизости, но ещё кое-что ему подсказывала интуиция – соваться в бой рано.

     Вместо него самого его внутреннее свободное зрение тихонько пробиралось дальше. Наткнуться на Хранителя было бы непоправимой ошибкой, и Хозяин не имел права выдать себя. Осторожно он пропускал мысли дальше, воровато, урывками осматривая все закоулки и похороненные в темноте залы. Напряжённое занятие полностью поглотило Советника, поэтому очередное прошение живительного тепла со стороны подмерзающего отряда осталось без ответа.

     Когда мысли его высунулись в очередной проём, заглядывая за полуразрушенную стену, Хозяин в панике отдёрнул их обратно. Вроде бы никто не почувствовал его присутствия. Он прождал какое-то время и аккуратно сунулся дальше, смелее осматривая полузанесённую снегом, немного покосившуюся башню. Ему не почудилось: Хранитель и Эн-уру-гал лежали на голом, пропитанном кровью полу, причём Советнику хватило и взгляда, чтобы понять, что истомил их не сон. Оба выглядели крайне истощёнными, в особенности старик. Осмотрев Хранителя внимательнее, Эн-Сибзаан оскалился: болезненная, выцветшая внешность Дильмуна не передавала его внутреннего состояния, но Хозяин видел – старик не жилец и уж точно ему не соперник.

     Поняв это, он чуть было не совершил оплошность. Его тело уже рвалось к скорой телепортации, намереваясь поспеть за неуловимой молнией мысли. Необдуманно, Хозяин хотел ввязаться в драку, но, учитывая бессознательность его противников, дракой это назвать было бы нельзя. Однако, всё та же интуиция вовремя приструнила Советника. Благо, что догадался взглянуть не только на доходящего Хранителя, но и на лежащего неподалёку парня. Вот Эн-уру-гал явно не выглядел лёгкой добычей. Что-то странное происходило в его сущности. Она по-прежнему опутывалась силой Тёмного Кочевника, его энергией, но её стало гораздо меньше. Впрочем, и то, что ещё оставалось, по необъяснимым для Хозяина причинам, значительно превосходило возможности его самого.

     – Да сколько же ты её в себя впитал?! – гневно и завистливо подумалось Эн-Сибзаану.

     Ценная, как сама жизнь, энергия Владыки гнездилась в наследнике. Её было много. «Почему её так много?! Мне бы такое, чтоб его, мелкого сосунка!»

     Хозяин продолжал молча жаловаться, возвращаясь обратно. Никаких действий! Никаких надежд на его обновлённую силу! Он слабее! Он вновь слабее этого молокососа. Хорошо ещё, что сам наследник никогда особо не интересовался своим потенциалом и не расширял границы доступных ему возможностей, довольствуясь тем, что уже умел, и обходясь парой-тройкой энергетических приёмов. Но, как показывал пример последней их стычки в шахте Цесны, и в незнании собственных возможностей Эн-уру-гал оставался опасен. Не понимая, что творит и как творит, он мог уничтожить Хозяина посредством неконтролируемой вспышки гнева, рискующей вылиться во вспышку иного рода – энергетическую.

     Зависть распирала Советника и становилась особенно горькой, когда тот понимал, что это чувство собственной ущербности, обделённости и слабости не оставит его ещё очень долго. Гнев застилал глаза, но, впрочем, не настолько, чтобы Хозяин не заметил пользы от своей разведки. Да, он не мог атаковать сиюминутно. Находящийся в обмороке наследник не дал бы себя не то что подчинить, но и ранить. С таким защитником не представлялось бы и возможным убить Дильмуна. Однако Эн-Сибзаан отметил следующее: Хранитель ему не угроза, а его преемник – угроза, но вовсе не длительная. Несмотря на то, что энергия Владыки блуждала в жилах парня, она утекала, её становилось меньше. Нельзя, чтобы сила Кочевника вовсе ушла из парня, без неё его не подчинить, но логичным будет дождаться, когда энергии останется всего на грош. Может быть, через пятнадцать-шестнадцать дней…

     Не то чтобы это успокоило Хозяина. Злость его только росла, делая лицо ужасно неприветливым, отчего уже никто не вымаливал его тепла и помощи. Замёрзшие наёмники молча теснились в кучку, влипая в стены наспех найденного укрытия и довольствуясь теми крохами энергии, что их наниматель бросал им, как обглоданную кость к завтраку.

     – Обождём! – властно обратился к отряду Эн-Сибзаан.

     Необходимость ожидания наёмники почувствовали и сами. Понимая, что здесь им придётся провести не одну ночь, отряд заходился обустраивать и хоть как-то утеплять разрушенные временем стены. Сам Советник более ответственно отнёсся к собственным удобствам, выбрав безветренный сухой угол и позволив себе привнести в его интерьер немного изысканности и комфорта. Через минуту его усилий в углу появился настил, невесть откуда взявшаяся горячая пища, напитки, сладкие яства, толстый широкий матрац, одеяла и кричаще неуместные маленькие подушечки, затянутые в розовые атласные наволочки.

     Наёмники не успели подивиться и проникнуться щекочущими обоняние аппетитными запахами еды, как в следующее мгновение полуиллюзорный угол их нанимателя словно отгородился от остального неказистого помещения.

     – Прослышу хоть от кого-то звук, чёртово вы отродье, – замолчите все разом и навсегда! – назидательно предупредил идущий из-за непрозрачной энергетической ширмы голос.

     Хозяин прислушался. Возражений не последовало, а возобновившаяся возня с приколачиванием досок и прочими утеплительными работами скатилась до мышиной, затихающей при каждом его громком вздохе.

     – Так-то лучше, – довольно прошептал экс-Советник.

     Набив живот до отказа едой, в которой, по существу, не нуждался, Эн-Сибзаан закутался в бесчисленное количество лёгких покрывал. Сон ему тоже был не нужен, по крайней мере, не в той форме, в которой в нём не могли себе отказать смертные. Но Хозяин намеренно погрузил тело и разум в лёгкие, наигранные им самим приятные сновидения. Так он и собирался коротать часы ожидания: в тепле, сытости, иллюзиях и подпирающей со всех сторон злобе.

     Вскоре его сон вовсе уподобился настоящему, сопроводившись посвистывающим громким храпом. Позже один из наёмников, единственный, которому удастся пережить последнее задание Хозяина, всю оставшуюся жизнь в ужасе будет вспоминать этот храп, эти обмороженные камни, это пронизывающее душу рычание ветра…

     Пока же небольшой отряд только ёжился и кривился от тревожащих их покой всхлипов.

 

Глава 7

     Узкие серые лабиринты, высокие, плохо освещённые стены. Они уходят далеко вверх и нет им начала и конца, нет потолка, в который бы они упирались, нет основания, на котором бы они стояли. Сделай малый, необдуманный шаг, ступи ногой поверх этих стен и всё вокруг поменяется местами: несуществующие границы падут вниз, появятся новые проходы лабиринта, затеряются уже пройденные. И вновь: длинные, прямые и изогнутые закоулки, множественные переходы, коридоры, изредка попадающиеся открытые площадки, дающие возможность выбирать между скопившимися у их окружности проходами, стены, стены, стены. Одинаковые в своей серости, блёклости, отталкивающем свечении, и разные в своих тайнах. Лишь эти тайны и могли позволить отличить одну поверхность от другой. Успевай только вникать в закодированный смысл поверх гладких монолитов, успевай думать, иначе не пройти дальше – потеряешься. Лабиринт вытеснит тебя обратно, выдавит из себя, как гнойный нарыв, с особой болью и изощрённостью, стараясь выбросить к самому выходу, и придётся всё начинать с нуля.

     Бессмысленно оставлять пометки, хоть как-то пытаться упорядочить своё блуждание. Лабиринт поглотит любые следы и тут же примет прежний незапятнанный вид. Затею с ориентирами Кали забросила уже на третьей попытке пробраться в закрытые грани кристалла. Недоступный переход к скрытому казался таким близким. Вот-вот, и покажется нужный поворот, но кристалл не спешил поддаваться так быстро. С подобного ракурса Кали ещё не доводилось видеть носитель. Оказаться внутри него. Не только мыслью, но и всей своей сущностью. Проникнуть в микроскопические зазубрины между слоями записанной информации и бродить в них, как в огромном безвкусном лабиринте.

     Оказывается, почти что безграничная сила и власть были не так уж чужды Кали. Одолженная Архонтами и другими первородными исполинами энергия открывала перед Красной Звездой горизонты доселе лишь воображаемые, и хозяйка Солнечной системы ловила себя на мысли, что ей будет жаль с нею расстаться, так и не изведав этих горизонтов. Удивительно, что могла творить сила, в сотни тысяч раз превосходящая её скромные достижения. И пусть позаимствованная энергия была направлена исключительно на проникновение в кристалл, это не мешало Кали попутно представлять, на что именно простиралась бы подобная мощь, дай она ей волю. Вот что значит быть властным, быть первым: обладать, брать то, что нравится, создавать, что хочется и ни перед кем не нести ответ. Принадлежи власть всего одного Архонта самой Кали, она не стала бы зависимой от своего солнца и, более того, могла бы повлиять на будущие жизни, не позволив в прошлом привязать себя к светилу. Была бы способна даровать вечную свободу почти любому существу во Вселенных. Без рабства и утомительных цепей ей принадлежали бы целые миры.

     Странно, что скрывая внутри себя такое богатство, многие Архонты, Элементали, Малахи и другие первые расы практически не проявляли своих талантов в деле, напротив: деградировали, утрачивали способности, превращались в забытых отшельников или сталкивались с безумием. Но это, всё же, лучше, чем то, во что превратился Тёмный Кочевник. Если бы даже каждый третий Архонт позволил себе такую жизнь, трудно вообразить, каким бы сейчас было мироздание и существовало бы оно вообще.

     Кристалл тонул в темноте. Кали начинала очередной путь в его глубины. Она точно знала, что носитель находится в её руке и в то же время она сама была внутри носителя, у порога одного из входов в огромный, будто нереальная Вселенная, лабиринт. Камень упорно сопротивлялся. Сила, практически равная совокупной силе Архонтов, едва не дотягивала до превосходства. Ещё немного, и кристалл мог взять верх, исчезнуть. Ему не хватило каких-то жалких крох первородной энергии. Но завязавшееся впоследствии между Кали и носителем противостояние велось на равных. Камень до одури жёг разум Звезды, вгрызался иглами в кожу, в саму сущность, сдавливал пространство до непостижимой сингулярности, а вместе с тем, в его гранях сохранялся относительный устойчивый покой. Но покой этот был ещё опаснее и болезненнее внешних возмущений кристалла.

     Кали вошла в выбранный коридор лабиринта. Под ногами девушки заструился туманный, похожий на звёздную пыль ковер, клубящийся до колен и стекающий ввысь тонкими струями серебристого дыма. Следуя по пустоте, она не спеша выбирала место, куда поставить ногу. Последнего раза, когда пропасть внизу поглотила её, девушке было достаточно, и каким бы ни казался ей огромным лабиринт, даже в уже известных ей гранях Кали вынесла урок – действовать без суеты. Прозрачный, обозначенный лишь туманом пол норовил обмануть. Опасность подстерегала со всех сторон, но постепенно девушка приловчилась предугадывать её появление. Энергетические тиски, налетающие испепеляющие вихри, давящая мгла, водовороты сингулярности – любая из этих ловушек предзнаменовалась теми или иными микроскопичными изменениями в ближайшем пространстве. Уловить волны возмущений было трудно даже с энергией Архонтов, но чему только не научишься, побывав пару раз в жерле подобных аномалий. Большая сила – ещё бо ́льшие страдания. Этот урок Кали усвоила гораздо лучше любых нравоучений, что преподносила ей жизнь.

     Взгляд девушки скользил по стенам, то поднимаясь, то опускаясь вниз. Пока что ничего существенно нового для себя она не открыла. Стены лабиринта усеивались закодированной в простом шифре информацией, часть из которой была доступна Звезде ещё в той жизни, когда она только подобрала осколок. Шестизначный код из точки, тире, двойной точки, круга, перевернутой на бок замкнутой петли и х-образного символа передавал сложнейшие формулы, многоэтажные уравнения, пошаговые описания в применении и преобразовании первородной энергии, скрывая в себе язык, на котором говорило мироздание. Каждая последовательность символов означала определённый квантово-энергетический ход – схему, которой следует руководствоваться при выполнении задачи. Иногда добрую половину необхватной стены занимал всего один ход. Это бывало в случае с исключительно сложными преобразованиями материи и энергии, наподобие создания новых элементов строения мироздания или внедрения в них истинной энергии жизни. Ходы попроще умещались в самое малое – десяток символов. Так, схема по созданию гравитационного поля небольшой звезды умещалась в двадцатизначный код, а преобразование израсходованного внутреннего топлива затухшей звезды, к примеру, гелия в полноценное новое топливо уже для другого типа небесного тела – в не более, чем пятидесятизначный.

     Каждому ходу предназначалась своя плата энергией. И бывало так, что малый ход мог осуществиться лишь ценой колоссальной, неподъёмной энергии, а длинный, напротив, требовал относительно пустяковых затрат. Но чаще именно сложность кода определяла его энергозатратность.

     Некоторые записи напрямую касались вместилища Кали. Короткий код до ста символов обозначал предельную массу подобных звёзд, а с ней и предельный возраст. Удели Кали чуть больше внимания и наскреби терпения в момент сотворения своей звезды, добавив ей массы, всего на пять процентов превосходящей нынешнюю, и её светило уже относилось бы к другому типу небесных тел, со значительно короткой жизнью, занимавшей каких-то относительных сто тридцать миллионов лет против нынешних уже прошедших семнадцати миллиардов, а сделай её на сорок восемь процентов меньше, и потенциальная жизнь такой звезды в условиях окружающей Вселенной растянулась бы в триллионы лет. В первом сценарии времени на возникновение разума в её Солнечной системе попросту не осталось бы, как и самой возможности естественного построения этой планетарной системы. А вот неестественные методы были: схема по искусственному созданию газообразной планеты – сорок семь символов, твёрдой – сорок два, жидко-твёрдой с наличием всех базовых элементов – более двухсот. Так что, при желании Кали могла бы слепить свой дом самостоятельно ещё в первые часы после перерождения. Но в те далекие дни её вовсе не занимали подобные вопросы, хоть ответы на них и были уже открыты в кристалле.

     Окунувшись в носитель с головой, Красная Звезда словно впервые воспринимала эти знания. На первый взгляд, подача информации казалась одинаковой, но, останавливаясь возле той или иной стены, вникая в написанное, Кали отмечала разность в стиле, уловимое авторское отличие, будто вот над этой стеной работал один Создатель, а уже над противоположной ей трудился другой творец. И каждому Создателю были присущи свои отступления от точного изложения. Кое-где встречались словесные дополнения, напутствия, советы. До проникновения в кристалл Кали не различала этих символов потому что, попросту, не знала их. Это была мёртвая графическая письменность давно ушедшего в прошлое телепатического языка. Её понимали только Архонты, и их умение читать одряхлевшие виртуальные письмена перешло к Кали. Лишь теперь, имея возможность изучить написанное с обеих сторон, не пренебрегая умершим языком, Красная Звезда отчётливо видела свои ошибки. Пояснения, оставленные Создателями, могли бы существенно повлиять на её нынешнюю жизнь, но большая часть возможностей была упущена. Так, Кали узнала, что малое изменение в одном из кодов эволюции её солнца в первые годы существования светила поспособствовало бы к двойному уменьшению зависимости её сущности от вместилища. В два раза больше свободы, которую она по невежеству потеряла. Также одно из дополнений хранило в себе подсказку, как изменить тип уже созданного небесного тела, если то только возникло. Такой ход мог бы помочь звезде Кали стать сверхмассивной, правда, ценой уничтожения и поглощения других небесных тел, не поглощая при этом их обладателей. Так что эта затея всё равно не увенчалась бы успехом. Совет был хорош, но знания, которые бы поясняли, как не просто воспользоваться потенциалом другого небесного объекта, но и при этом не поработить его обладателя, ещё не были доступны и скрывались где-то в кристалле. Единственное существо, которому эволюцией был дарован сей механизм – Тёмный Кочевник. Только этот Архонт мог перемалывать целые миры и отпускать высшие расы, жившие в них. Но, как выяснилось, с ещё большим успехом Кочевник научился никого не отпускать.

     Прочитав несколько стен с пометками Создателей, Кали пришла к выводу, что часть оставленных ими знаний была добавлена в кристалл поспешно и необдуманно. Некоторым из них лучше никогда не покидать закрытых граней. Одно дело, когда ход, способный научить порабощению, попадет к тому, у кого на его применение не хватит энергии. Но что если витиеватым путём это существо накопит сил и уже потом применит знания? И сама Кали некогда могла бы дойти до этого. Что, если, изменив своё солнце, она пошла бы дальше?

     Красная Звезда задумалась. Внутри осколка мысли чувствовали себя окрылёнными, невероятно быстрыми, отчего истина так и лилась в сознание девушки: умей Кали в прошлом прочитать пометки Создателей, и она действительно могла бы видоизменить светило. Коряво и неумело, но она бы это сделала, поломав чужие вместилища. Однако, получилось бы у неё при этом отринуть от себя их хозяев? И захотела бы она этого? Вкус чужой силы приятен, в особенности, когда она становится твоей. Так что, от желания укоротить век солнцу и своей неволе Кали вполне могла прийти к желанию порабощать, а там недалеко и до второго Кочевника.

     Конечно, Красная Звезда преувеличивала, сравнивая себя с Владыкой. Всё-таки, у Кочевника изначально была его первородная власть, превосходство первоэволюционного происхождения, сила главенствующей расы миров и уникальная, существующая в единственном экземпляре, кочующая чёрная дыра, у Кали же только обычное солнце. Но, всё равно, до той поры, пока и это светило не дошло бы до пика нестабильности от неестественной эволюции и чужой энергии, Кали успела бы наворотить немало плохого. Такой анализ только укрепил уверенность Красной Звезды – некоторым знаниям действительно лучше никогда не видеть света.

     Кристалл не прекращал попыток изрыгнуть из себя инородный разум, но осторожность и неспешность предохраняли Кали. Постепенно её путешествие внутри носителя приобрело размеренный характер. Нападки камня поддавались систематичности, прослеживался сложный цикл. Эта сторона защитного механизма носителя явно требовала доработки. Возможно, единый разум Создателей, творивший осколок, посчитал, что никто и никогда не наберёт достаточного количества энергии для подобного проникновения вовнутрь. Быть может, их отношение к своим творениям было неоправданно завышенным, чем они того заслуживали? Стали бы Создатели предполагать, что когда-то Архонты не просто объединят свои усилия с другими первыми расами, но и отдадут их совершенно постороннему существу – и всё ради взлома кристалла? Совершенно очевидно, что творцы просчитались в своей вере и милосердии не только к первородной расе, но и ко всему зачахшему мирозданию.

     Упорядоченные возмущения носителя более не тревожили Кали. Она вовремя уклонялась, меняла направление, отгораживалась, камень же, пусть и обладающий собственным разумом, но лишённый его искусной гибкости, был не способен подстраиваться и быстро приспосабливаться к изменчивым решениям Кали. Единственным существенным фактором, который тормозил продвижение дальше, оставалась сложная система лабиринта. Красной Звезде предстояло пройти в невидимые её разуму тёмные участки кристалла, в места по-настоящему нехоженые.

     Беря в расчет то, что из-за присутствия более сотни Архонтов вблизи с Леттой, способность Мойры искривлять пространство-время существенно снизилась, теперь один день, пролетающий в оставленной далеко позади Солнечной системе на её главной планете, равнялся для Кали от силы полугоду. Она не чувствовала времени и его бега, хоть и находилась внутри кристалла уже полтора искривлённых года. Самой же Звезде этот отрезок показался бы мгновением.

     Однотипным переходам, длинным коридорам и тупикам не было конца. Блуждая в таком однообразии, подкреплённый чужой энергией разум Кали начинал мучиться и отторгать возросшие ощущения. Чересчур не по размеру пришлась для неё эта сила. Несомненно, она окрыляла, ошпаривала разум невозможными догадками, рушила коконы прежних возможностей, но и вместе с тем гадко и приторно отравляла ум, будто в уже насытившийся желудок беспрерывно вталкивали вкусную еду, для которой и без того не было места, но которую, вопреки здравому смыслу, хотелось есть. Разум распирало от прокисших властью мыслей и импульсов. Пока что Кали удавалось сохранять хрупкий баланс равновесия и предугадывать ловушки кристалла, но первые признаки того, что она не справляется, появлялись всё чаще. Поэтому, когда до её слуха начали доноситься звуки её собственных шагов, что было невозможно, ведь её ноги не касались никакой поверхности, а сам лабиринт представлял собой вакуум, в котором звук попросту не мог распространяться. Когда стены заструились странным глуховатым эхом, а небогатое освещение стало плотнее и туманнее, девушке показалось, что происходящее только результат её переутомления. Красной Звезде потребовалось около минуты, чтобы всё обдумать, по истечению которой она чуть не вышла за пределы необычного сектора лабиринта. Только остановившись и немного отдохнув, Кали поняла, что не просто приблизилась к искомому, а уже какое-то время находилась в непосредственной близости от входа в следующий виток закрытых граней носителя.

     Длинный коридор, заканчивающийся предполагаемым входом, выглядел как тупик, которых ей встречалось немало. Глухая чёрно-серая стена также покрывалась символами, но прочесть их было сложнее, чем все остальные стены. Дело было в освещении. Оно ещё сильнее тускнело и уплотнялось темнотой, стоило подойти ближе к стене. И никакое внутреннее зрение, никакая энергия не помогали осветить эту темноту. А затем к уже гулявшему эху добавилось зловещее несравненно-звонкое эхо, то ли смех, то ли плачь, и оно также возрастало с приближением к тупику. В целом, всё это могло ничего и не значить, но беря в расчет до педантичности монотонное оформление лабиринта, его неконтрастность, стена просто-таки кричаще выделялась наряду с остальными закоулками.

     Недолго сомневаясь, Кали медленно направилась в длинный коридор, который заканчивался этим тупиком. По мере её сближения с целью, плотная темнота всё больше заполняла пространство, а эхо шагов перерастало в грохот. Но ловушек не последовало. Похоже, иррациональные изменения были лишь очередным побочным эффектом при соприкосновении разума с закрытыми гранями. Практически сплошная инородная темнота отстранила Кали от затерявшихся где-то позади отрытых граней кристалла, отрезав тупик от остального лабиринта. Последние шаги девушка делала интуитивно. Интуитивно она и остановилась, скорее почувствовав, а не увидев стену в полуметре от себя.

     Когда последние раскаты оглушающего эха умолкли, Кали, близко, едва касаясь поверхности, прильнула к холодному монолиту тупика. Стена нервно жила невидимой вибрацией, скачущих поверх натянутой мембраны импульсов. Она искажала и порождала странные звуки. Шарканье руки по стене выливалось в раскаты взрывов, мановение ресниц в завывания ветров, а шуршание мыслей в болезненное скрежетание игл по оголённым нервам. Стоило отступить, и звуки притихали, но всего в миллиметрах от поверхности они достигали критической отметки даже для невосприимчивого ко многим раздражителям разума Кали. Звезде пришлось призвать на помощь всю доступную ей силу, чтобы хоть как-то оградиться от волновой вибрации. Не будь этого уничтожающего разум дефекта, Кали тщательно обдумала бы следующий шаг. Но громогласные стены как огнём подтолкнули её вперёд, куда угодно, лишь бы ни секунды более не находиться подле источника шума. Красная Звезда просочилась сквозь монолит тупика, не подумав, что по ту сторону может быть гораздо хуже. Непострадавшая от её проникновения стена отчего-то быстро пошла пятнами яркого света. Когда Кали обернулась, некоторые её фрагменты, оторванные будто зубами огромной плотоядной твари, всасывались в пустоту удлинившегося коридора и кое-где ещё высились отдельные толстые камни, медленно дробящиеся в ничто.

     Шип изменений больно ужалил мысли девушки. Кали дёрнулась в сторону, по пояс проваливаясь в туманную пропасть. Удерживаясь, она проводила взглядом проносящийся рядом сингулярный вихрь. Коллапсирующее притяжение ловушки окончательно очистило пространство от остатков тупика, погребая внутри себя не только разбитые части стены, но и густую темноту, вместе с колыхающейся тканью мембраны, утягивающей все отзвуки бедствия.

     Через мгновение сработала ещё одна ловушка. Её захлопнувшиеся давящие капканы не достали до сущности девушки и в разочаровании провалились в пустоту под её ногами. После этого стремительного светопреставления образовалась тишина. Выждав ещё немного, Кали выбралась на невидимый пол. Её внимание полностью перешло на исписанные стены. Пройдя вперёд, девушка урывками охватывала каждый код и не узнавала этих знаний. Радость долгожданного открытия подбодрили Звезду – перед ней действительно начинался скрытый виток граней – новый сектор лабиринта.

     Когда поток эйфории утихомирился, Кали уже более критично осмотрела коридор. Вслед за подробным изучением кодов последовало и первое разочарование. Несмотря на то, что ещё какие-то минуты назад эта грань была закрыта, знания в её начале ничем не могли помочь Звезде. Более того, они не представляли в её случае никакой ценности и касались поверхностных основ гравитационного взаимодействия мироздания. И чем дальше Кали продвигалась по открытому витку, тем больше убеждалась – весь он был посвящён гравитации. Её надежда на скорое обнаружение требуемого решения окончательно развеялась. Но, с другой стороны, как можно было надеяться, что требуемые ей знания окажутся за первым же поворотом первого скрытого участка?

     Смирившись с предстоящим и явно длительным путешествием в новые более углублённые секторы лабиринта, Кали двинулась дальше. Она не ставила перед собой целью подробное изучение кодов на стенах коридоров и переходов, но её разум самостоятельно цеплялся за каждую строчку и порой неосознанно, в стороне от её мыслей, жадной губкой впитывал всё, что попадало в поле его власти. Так, пройдя коридоры этого уровня, Кали знала о гравитации мироздания абсолютно всё, что вообще можно было знать об этом фундаментальном рычаге миров.

     Пробыв в данном секторе около года, Красная Звезда вновь не заметила быстротечности времени. Преодоление почти трёх тысяч коридоров и залов походили для неё на вихрь летающей в воздухе мишуры – разноцветной и одинаковой. Но, когда путь вывел Кали к ещё одному выделяющемуся тупику – проходу в следующий сектор лабиринта, она уже не на шутку забеспокоилась насчёт времени. Необъемлемый разум Звезды целостно сосредотачивался внутри кристалла, и вывести хоть часть его за пределы носителя означало бы подвергнуть себя опасности полного вытеснения. Но Кали рискнула. Лёгкий импульс её мыслей, обрамлённый годичным запасом энергии её солнца, вырвался наружу. Кристалл тут же воспользовался представившейся возможностью. Его жар и сопротивляемость возросли практически вдвое, словно из последних сил носитель пытался вырваться из ненавистных рук. Камню удалось даже продвинуться в своём побеге на один из слоёв окружающего его пространства, но Кали поспешно возвратила импульс энергии, и сопротивление носителя скатилось к прежним, не имеющим особых достижений, результатам.

     За те мгновения, что мысли девушки кружились вне кристалла, Кали молниеносно выяснила обстановку на дрейфовавшей системе. Присутствие и влияние Архонтов ещё значительнее видоизменили планеты. Система прибилась на постоянную орбиту к двойной звёздной структуре. Часть планет оторвалась, клубок их рушился, разрастаясь и преображаясь в самостоятельные планеты, связанные невидимыми энергетическими ремнями, где помимо пород друг на друга пирогом наслаивались реальности существующих или альтернативных миров. Там, где влияние Архонтов и других рас оказалось благосклонно, образовались чарующие око океаны лиловых, светлых вод жизни, замешавших в себе раствор от сотен ближайших Вселенных. В них процветала красочность и алогичность воплощённой в плоть энергии. На планете же, где всё ещё оставались друзья Красной Звезды, изначально негативное влияние привело к деформации поверхности в покрывало многочисленных извержений, каждое из которых практически всегда выбрасывало на планету сгустки соседних параллельных миров. Но и здесь жизнь могла похвастаться не менее яркими всплесками, в большинстве своём не принадлежащим этой планете.

     Всего доля секунды была у Кали, чтобы осмотреть друзей: такими измотанными она их не помнила уже давно. Вот как отрицательная энергетика влияла на эволюцию жизни, а та, впоследствии, излишне портила нервы Нитуру и Анубису. Казалось, что у титанических тварей и пришельцев с открытых дефектных порталов раскалённой планеты никогда не иссякнет запас звериной силы и непробиваемой тупости. Не прекращая попыток прогрызться сквозь оборону друзей, они наталкивались на утомившуюся троицу с каждой волной раскалённых пород, служащим им домом и последней могилой.

     Кали не могла поддержать ни Нитура, ни Анубиса. Ей едва хватило концентрации, чтобы рассчитать возможности Мойры, прежде чем кристалл окончательно бы удрал в недосягаемые слои пространства. Восстановив баланс энергии и подчинив возмущения кристалла, Кали, уже снова будучи в нём, продумывала свои дальнейшие действия. Впереди лежал новый виток, и она совершенно не имела ни малейшего понятия, сколько ещё таких витков скрывалось в глубинах носителя. Времени же на их исследования оставалось на двадцать-двадцать четыре искривлённых года, что эквивалентно четырнадцати-шестнадцати дням главной планеты её Солнечной системы. И это в том случае, если никакая тварь не дотянется до Летты, не отвлечет Мойру и не заставит ту окончательно оборвать контакт с материей пространства-времени, а Нитуру и Анубису хватит энергии вести свой бессмысленный, затянувшийся на годы поединок.

     Взвесив малые шансы, Кали ничего не оставалось, как молча идти дальше. Она быстро нырнула в глухую стену. Ожидаемые возмущения и эффекты слегка отставали от её восприятия. Предвидела она и появление двух ловушек, таких же, что были после проникновения за первый тупик. Но то, что последовало далее, чуть не заставило Кали добровольно покинуть кристалл.

     Едва двинувшись вглубь открывшегося коридора, она заметила чёткий силуэт впереди. Не мираж от усталости и не видение. Он колыхнулось в сумраке лабиринта и, оглянувшись на Кали, исчез в сетях ближайших переходов.

     Позабыв о стенах и выбитых на них знаниях, Красная Звезда ринулась вслед. Ей чудились шуршащие взмахи тонкой парящей ткани, лёгкие и вовсе не быстрые шаги, будто убегавший был уверен, что ему нечего бояться, что его не найдут. Так и вышло. Звезда никого не нашла. Открывшийся сектор лабиринта Кали пронизала в тщетных попытках, но только эти близкие и смелые шорохи говорили ей о присутствии неизвестной субстанции.

     Растерянная и уставшая, сильно израненная от ловушек кристалла, на которые она неосмотрительно дважды натыкалась во время этого преследования, Кали вернулась обратно к началу сектора. Её переполняли эмоции, мысли и боль от быстро подживающей раны сущности. Глаза встревожено бегали в тенях лабиринта, и предчувствие чего-то знакомого, но не узнанного обдавало её разум. Прервав саму себя, Кали с твёрдостью духа переломила панику внутри. Её ждали новые знания.

     – Это только носитель, – невнятно внушала себе девушка. – Какой-то необычный механизм защиты.

     Не поверив своим словам, Кали размеренно двинулась в сектор, стараясь сконцентрироваться на стенах и длинных кодах. Подобно издевательству над самоуверенностью Красной Звезды, уже за вторым переходом она вновь начала различать знакомое шуршание.

     Кали в ужасе стиснула голову. В её мысли проникал хрустальный смех, далёкий и близкий одновременно. Она не могла определить, откуда именно лились его короткие и звонкие трели.

     – Что ты такое?!!! – не вытерпев, крикнула девушка.

     – Что ты такое?! Что ты такое?! Что ты такое?! – ответили ей стены, словно не она, а именно эхо задавало этот вопрос.

     Страх пульсирующим потоком подкреплял своими отравляющими свойствами разум Звезды. Едва ли осознавая то, что впитывал её ум со стен лабиринта, Кали дёргано двигалась дальше. Сейчас она вовсе не чувствовала себя всесильной, а впитанная энергия Архонтов казалась ей пустяковой и незначительной. Неизвестно откуда пришедшая догадка подсказывала Кали, что сила исполинов никак не повлияет на тот силуэт, что явился ей в самом начале сектора. То явление было чем-то особенным и не вязавшимся с кристаллом, чем-то инородным и в то же время знакомым для самой Красной Звезды.

     Было ли оно опасным, Кали пока не понимала, но вот порождённый им страх – да, он сулил опасность. Беспричинно девушка боялась этого разгуливающего в тенях силуэта, его скользящих шорохов и хрустального, мелодичного смеха. Её ум пытался рационализировать происходящее, впихнуть в пределы кристалла. Что, по сути, она знала о носителе? Ничего, кроме того, что до этого проникновения камень сам разрешал ей узнать. Не было ей известно и обо всех механизмах его защиты. Если мелькающий в тенях силуэт – новая ступень защиты, то Кали вовсе не хотелось с ней сталкиваться. Но решение в данном случае оставалось не за ней. Постоянное напряжение ещё сильнее вымотало Кали, и этот сектор она заканчивала практически побеждённой. Шуршание и смех, правда, стали появляться реже, но оттого легче не становилось, а только обострялось гнетущее ощущение неотвратимой встречи.

     Разыскав тупик-проход в следующий виток знаний, Кали решилась на отдых. Либо она теряет один искривлённый год и восстанавливает баланс, либо кристалл выталкивает её наружу. Выбора не оставалось. Кали замерла и остановила большую часть импульсов разума. Её полупрозрачное, то исчезающее, то появляющееся вновь, покрытое нитями энергии тело парило подобно лёгкой душе. Но на душе у неё было неспокойно. Та её часть, что вынужденно бодрствовала, охраняя сущность Кали, вздрагивала как осенний промокший лист.

     Красной Звезде вовсе не нравилась колыбельная, которую напевал для неё лабиринт.

     – А этого видишь? – с интересом спросил Энки.

     Мысли товарища уводили Энлиля в невидимые слои пространства по ту сторону защитной мембраны.

     – Которого? – переспросил командир.

     – Огромного. Чешуйчатого, – ответил Энки.

     Энлиль всмотрелся в шныряющую в бессмысленном медлительном движении массу. В ней с места на место переминались скрытые тонким покрывалом материи пространства невообразимые существа – припасённые на особый случай отборные рабы Кочевника.

     – Того, что на живой корабль похож? – уточнил Энлиль.

     – Он и есть корабль, – недоверчиво предположил товарищ. – По-моему, внутри кто-то находится.

     Энлиль внимательно всмотрелся и практически сразу брезгливо отпрянул.

     – Мда… Паразиты с твой рост.

     Энки скривился.

     – Я на такую мерзость не подписывался, – подытожил он.

     Оба уныло замолчали. Наблюдение уже не занимала наёмников, наскучив им ещё в первые часы их пребывания у границ галактики. Разнокалиберные флотилии низкосортных рабов Тёмного Кочевника продолжали воровато просачиваться вовнутрь, деловито перестраиваться в колонны и витиеватыми путями отправляться к далёким границам Республики, но потенциально опасная и малочисленная, по сравнению с армадами, армия оставалась в безмятежном, ленивом спокойствии, не предпринимая никаких открытых действий.

     Коротая время, наёмники изучали каждого, кто попадался в поле их зрения и мысли. Некоторые существа оказались немного нерасторопны и не сразу замечали любопытных взглядов, другие же, хоть и почувствовали присутствие иной энергетики рядом, всё равно ничем не могли помешать Энлилю и Энки рассматривать их. Как и предполагал Антарес, в отдельности каждый из этих рабов значительно, а порой и в сотни раз, уступал в силе наёмникам, сплочённости как таковой между тварями не наблюдалось из-за явных расовых различий и слишком глубоких пропастей в интеллектуальном или физическом развитии, вдобавок их накопленная злоба и дурной нрав толкали тех к одиночеству и мелким междоусобным стычкам. Никто из них не попытался напасть в ответ на уже нахальные визиты двух друзей. Энлиль и Энки, словно забавляясь, лишь отчасти соблюдая осторожность, посылали в толпу невидимого противника одну мысль за другой, и будь у врагов больше инициативности, подави они ненависть и презрение друг к другу, эти твари смогли бы объединиться и неплохо отхватить от разгулявшихся рядом сущностей парней. Но рвением и желанием услужить напоказ рабы не отличались.

     Подаренная память, осевшая в разуме Энлиля и Энки с их эволюцией, раскрывала перед ними всё, что было связано с известными Кали видами живого во Вселенных, и значительная часть рабов была в ней, будто одна большая картотека с подробными пометками и характеристиками, к которой теперь у наёмников имелся неограниченный ключ-доступ. Выхватывая внутренним зрением из толпы того или иного раба, благодаря внедрённым в их разум воспоминаниям друзья уже знали, к какой расе он принадлежит, какими основными возможностями обладает и чего следует от него ожидать. Всего в этой армии насчитывалось около восьми сотен рабов, и редко когда несколько из них принадлежали к одной расе. В основном лишь один раб представлял свой порабощённый народ. В совокупности же весь этот сброд являл собой крутой разномастный замес разных, но схожих в общих чертах первоклассных способностей. Энлиль и Энки условно распределили их в три группы. Так было проще. Они не использовали названий рас, а «прикалывали» очередному рабу свой ярлык. В результате наблюдений разноликая масса разбрелась по воображаемым трём углам. В одном находились относительно примитивные твари. Их наёмники окрестили как энергетически слабых противников, даровав каждому короткое прозвище – Кряж.

     Отличительной чертой Кряжей оставались внушительные, неприемлемые для обычных планетарных систем габариты, помноженные на энергию высшей расы и поделённые на их невообразимую, приобретённую отупелость. Сюда попали огромные, длиной в сотни метров, мутировавшие чудища, скалоподобные глупые титаны и прочие живые горные глыбы с заниженными интеллектуальными способностями. Их устрашающий вид придавал этим особям неповторимость. Невзирая на угрозу, ими хотелось любоваться и сравнивать с хранившимися в закоулках памяти детскими выдумками о доисторических, никогда не существовавших тварях или иллюстрациями мифических монстров.

     Кряжи затевали грызню чаще других. Им нравилась демонстрация собственной мощи и проворности, и они совершенно не могли сообразить, что их габаритность нисколько не давала им преимущества перед остальными невольниками.

     Теперь Энлиль знал, что эволюция силы и совершенства всегда стремится к удобным, грациозным, как правило, небольшим и гармоничным физическим воплощениям. Сущая, подлинная сила, если речь идёт о потенциале ума, а не физическом развитии, пребывает в том, кто обладает этими качествами. В Кряжах же хоть и теплилась своеобразная грация, в остальном совершенными назвать их было невозможно. То, чем гордились и выхвалялись напоказ твари – их мощь, когтистость, размеры, изменчивый окрас, защита и излишнее позёрство – относилось к признакам деградации с точки зрения разума, ведь основное развитие в их случае переключалось на внешнее, физическое, в то время как любой достаточно воспрянувший в эволюции вид должен стремиться к становлению внутреннему, умственному, духовному и уже в последнюю очередь – физическому.

     Рассматривая удивительных существ, Энлиль сравнивал их со Звёздной Тенью – пантерой Хранителя Дильмуна – и пришел к выводу, что в кошке было значительно больше от высших рас, чем в Кряжах, но остаточные утраченные качества в малом проявлении ещё находились в их генах и при других условиях эти одомашненные монстры могли бы обратить губительную для себя деградацию вспять.

     Второй воображаемый угол заняли рабы со значительно развитыми возможностями разума, но недостаточно сильные энергетически. Простой середняк – ни туда и ни сюда. Будь у них больше свободы, эти рабы могли бы демонстрировать смертоносные действенные приемы узко ограниченного телекинеза, но Тёмный Кочевник практически лишил их данных привилегий. Способность оставаться в некоторых условиях невидимыми да небольшой резерв медленно восстанавливаемой внутренней энергии, которую те сумеют преобразовать в десяток-два ударов, эквивалентных падению маленьких, до одного километра в диаметре, метеоритов – вот и всё, что имелось в их малочисленном арсенале. Наёмники прозвали эту часть рабов Слепнями, как надоедливых, но больно кусачих насекомых, которых, впрочем, можно прихлопнуть.

     Внешне Слепни разительно отличались от Кряжей и куда больше интересовали наёмников. Их физические воплощения не выделялись грацией и красотой, однако, не вмешайся в их жизни Кочевник, и их развитие находилось бы на верном пути. Разум же и души существ, напротив, достигали размеров титанов, но, что являлось отчётливым для взора наёмников, становление их давно умышленно тормозилось, и Слепни, в зависимости от того, когда тот или иной вид попал в рабство, оставались на одной ступени эволюции как относительно недолго – десятки миллиардов лет, так и множество жизней. Возраст рабства определял и существенные отличия в физической внешности. Чем больше жизней невольник проводил у ног своего Владыки, тем отвратнее и дефектнее становилась его внешность.

     Сохраняя за собой право на вполне сносный, обделённый, но светлый ум, Слепни удивляли наёмников, несмотря на отталкивающий вид. С них начинался искренний интерес Энлиля и Энки к первородным видам, стремление узнать их прошлое, заглянуть в другие Вселенные.

     И только третий воображаемый условный угол занимали существа, ещё не лишившиеся в полном объёме своего первородного происхождения. Идеальные физически и внутренне, но безнадёжно прогнившие духовно. Не воспринимать их всерьёз было бы самонадеянно и глупо. Эти рабы, наперекор урезанной со стороны Тёмного Кочевника энергии, сберегли в действии большую долю возможностей и даже с частью собственных сил мастерски скрывали в себе оригинальные и масштабные горизонты разума. Помимо телепортации и умения быстро восполнять растраченную внутреннюю энергию, некоторые из них, ко всему прочему, обладали гибкостью и быстрообучаемостью ума, что позволяло им приспосабливаться, уподобляться, проникать в скрытое, подчинять слабое, становиться тем, на что хватало их энергии. За эту хамелеонистость Энки прозвал их Оборотнями. К ним относились лишь двенадцать рабов из восьми сотен, но именно они больше всего настораживали и приковывали взгляды парней.

     Если и было во Вселенных первичное пособие или учение о том, что есть фундаментальная красота, оно, несомненно, писалось с этих существ. Взглянув на них, невозможно было определить, почему эти создания образцовые, они просто были таковыми, вопреки здравому смыслу и личным предпочтениям. Все они источали не полностью утраченное совершенство и едва покрывшуюся тленом красоту – будь-то краснокожие, гибкие или кареглазые, с чёрной и гладкой кожей, как неосвещённый энергией обсидиановый вакуум космоса, чем-то напоминающие илимов особи, яркие, с аметистовым сиянием или бледно-белые, отдалённо походящие на двуногие небесные видения.

     Энлиль посвятил каждому из Оборотней отдельную вылазку, детально изучая основополагающую красоту жизни. И в каждом существе он находил схожие черты, коими обладала внешность Кали. Казалось, возьми он по выборочному фрагменту от каждого создания, и непонятным образом получится совершенное физическое воплощение Красной Звезды. Его наблюдения лишь доказывали родство всего разумного во Вселенных, глубинные связи которого струились от первоистоков эволюции.

     Будь на то воля наёмников, они никогда бы не начали с этими существами сражения. Созерцать их в такой близости и таком расовом многообразии было весомее и важнее не нужных ни одной стороне войн. Но Оборотни, Слепни и Кряжи не принадлежали себе. Они ожидали уготованного им действия, как безропотное стадо, добровольно идущее на забой.

     Медлительная текучка внутри небольшой армии всё так же отиралась поблизости от небольшого отверстия в мембране галактики. Складывалось впечатление, что разноликая толпа оказалась здесь совершенно случайно, и вела себя как пресытившиеся зрелищами горожане на неказистой провинциальной ярмарке. Ни тихая возня кораблей, ни доносящееся поблизости чавканье голодной мглы, малые остатки которой, не ушедшие вслед за Антаресом, всё ещё присасывались к необъятному блюду галактической энергии, не привлекали внимания рабов. Но Энлиль заметил смутные изменения в размеренном, почти что нудном поведении существ.

     – Перестали грызться, – обратился он к Энки.

     Не то чтобы рабам удалось достигнуть устойчивого равновесия и заключить мир в своих рядах, но уже какое-то время никто из тварей, даже самые тупые и несдержанные, не проявляли действенной агрессии по отношению к другим. Ненависть, всеобъемлющая, не имеющая порой направления или обозначенного адресата всё так же сочилась от надломленных рабством душ. Энлилю показалось, что этот поток постепенно соединяется в водоворот срывающейся с огромной высоты кипящей реки. Ненависть была единственным существенным переломным фактором, который хоть как-то объединял этих замученных тварей. И сейчас окрепшая на глазах связь наглядно выдавала рабов.

     Энлиль молча предупредил друга. Они стянули воедино разбегавшиеся в окружностях пространства ниточки энергии, а вместе с ними все мысли, за которые мог ухватиться враг.

     Невидимая армия медлила, но она уже не была прежней. Ещё мгновение назад эти бывшие светлые умы, некогда принадлежащие к незапятнанным дефектами высшим расам Вселенных, отчаянно и без перспектив, страстно и заносчиво ненавидели себя, своё ничтожное чёрное окружение, друг друга и, дальше любых пределов, на которое способно старое обострённое чувство, они ненавидели своего Владыку. Но он, тот, кто был виновен во всех их подлинных выстраданных бедах, тот, кто лишил их будущего и возможности вершить свои судьбы, именно он сейчас милостиво даровал им право вылить накопившуюся в бесконечных веках злость. И вылить её не в наигранных иллюзиях, не в немых безответных мыслях или кошмарах, а на вполне реальный объект. Теперь твари совершенно без видимых на то причин, а просто по наитию ненавидели Республику. Причём из-за своего бессилия против истинного врага – Владыки, их перенесённая с одного объекта на другой злость утраивалась, подкрепляясь отчаяньем и презреньем к собственному ничтожному существованию.

     Злость сплотила сотни разных рас, стёрла до нечётких линий доселе непримиримые физические и умственные различия и добилась того, чего не способны дать миллиарды говорливых парламентёров. Армия становилась целостной, склеивалась в рваную, хрупкую карикатуру, обретая неустойчивые энергетические связи. В ней словно образовывался прочный, но недолговечный хребет, появлялись кости. Имея вектор для своей ненависти, рабы пристыжено подавляли трусость прошлых лет, свою неспособность побороться за собственные судьбы, осознание того, что они невольники, пресмыкающиеся, сдавшиеся духовно твари. Возможно, их затуманенные умы понимали, что навязанная им война, грядущее вторжение, то, на что толкал их Кочевник, лишь на мгновение сумеет сладко обмануть их. И когда всё закончится, они вновь будут знать своё место, вновь вспомнят своего настоящего врага и опять прибавят к своим грязным душам тяжесть непомерного свершившегося греха и вонючего позора. Но пока что эта не имеющая основания ненависть в адрес Республики, о существовании которой ещё до недавнего прошлого никто из них не знал, да и не хотел знать, эта злоба была им спасением от преследующего стыда, и они решительно хватались за неё. Не оттого, что так уж стремились пролить чью-то кровь, поломать чей-то дом. В те затянувшиеся секунды, когда невидимая армия кипела горячими мыслями, незаметно готовясь к рывку, Энлиль чётко ощущал их думы. Рабам было совершенно всё равно, кого убивать, искренне всё равно, что крушить. Они лишь хотели ещё хоть раз притворно обмануться, хоть раз почувствовать себя живыми, стать сумасшедшими от остатков своей утраченной в силках неволи энергии и как будто бы по-настоящему свободными.

     Странно, но даже понимая, что эти твари будут повинны в катастрофических разрушениях, понимая, что ни ему, ни Энки не остановить их всех, и какая-то часть из них сумеет выплеснуть свои чёрные эмоции в деле, всё равно командир не испытывал к ним ответных негативных чувств. Только неуместная жалость была в его мыслях, такая же тоска и сострадание, что пробуждаются при взгляде на породистое красивое животное, насильно запертое в клетке.

     Энлиль представил себя на месте Тёмного Кочевника. Перед Архонтом протекали бесконечные жизни его рабов. Что творилось в его тщеславном бескрайнем уме, когда он замечал угасание надежды в глазах своих породистых животных? Веселили ли его их безрезультатные и жалкие попытки противостоять его сковывающей всеобъемлющей темноте, их рвущиеся в клочья чаянья на другую судьбу? Нравились ли Кочевнику медленные и необратимые изменения, прораставшие в душах порабощённых существ? Что он делал с ними, покуда каждый из них не опустился до того уровня, когда возврат уже невозможен?

     Лишь размышляя об испытаниях, которые сулили тяжёлые оковы Кочевника, Энлиль по-настоящему почувствовал к Архонту неподдельную ненависть, что на миг сильнее родственных уз породнило его с озлобленными тварями невидимой армии. Он с запинкой остановил порыв броситься в ряды рабов, крикнуть им что-то важное, то, что могло бы их обернуть к трезвости ума, пробудить чистоту мысли. Но таких речей наёмник не нашёл. А если бы и знал нужные слова, их бы не услышали. Ведь вопреки той остаточной, притихшей борьбе, её погасшим, почти почерневшим углям, что ещё теплились внутри душ тварей, они всё равно оставались невольниками и всецело принадлежали своему Владыке. Предложи Энлиль им стать на его сторону, сопротивляться Архонту, и энергия Тёмного Кочевника, которая гнездилась в их разуме, в считанные секунды обратила бы их к повиновению, быстро испепелив остатки личности.

     Настроение Энлиля обрамляло его ауру, и Энки заметил, что ещё немного и командир выступит перед армией с ораторскими речами. Он и сам испытывал схожие метания между реальной опасностью этих тварей и жалостью к ним. Разве можно представить себе подобные муки, что способны настолько искорёжить чистую первородную энергию жизни?

     – Не нужно… – странно прошептал Энлиль.

     Короткая фраза была адресована не Энки. Оба они ощущали, что армия рабов натянута, как тетива, и вот-вот её кто-то безжалостно отпустит. Энлиль мысленно, донельзя примитивно, как смертный, ещё раз послал им свою просьбу не вмешиваться. Наёмникам даже показалось, что их понимают и слушают. Общее энергетическое поле существ слегка заволновалось неопределённым сомнением и недоверием, но властная невидимая воля уже выпускала стрелу.

     Поначалу действие напоминало плавное па спокойного танца. Нельзя было понять, где именно прорисуется острие разгорающейся атаки. Армия оставалась ещё неподвижной, а слои пространства вокруг неё раздувались и пенились, как грибные послевзрывные облака. Волны энергии огибали и кольцевали каждого раба, разнясь в размерах в зависимости от их энергетической силы, образуя вокруг практически видимую в физическом восприятии сферу. И когда эта общая энергетическая сфера достигла массированной перегруженности, когда каждый её участник был накалён до предела, её тетива наконец-то выбрала направление: часть рабов вырвалась вперёд, увлекая за собой остальных. Это размытое острие в мгновение преодолело расстояние в световой день, полуобрастая телами возле самого отверстия в мембране галактики. Их то исчезающие, то появляющиеся физические, искрящиеся нитями энергии воплощения с ходу, раскалённой силой, налетели на преграду из плотных флотилий, открывая счёт первых жертв. Разметая одуревшие от такой атаки корабли, Кряжи, Слепни и Оборотни выбивали своих же союзников, с каким-то особым рвением и дотошностью стараясь зацепить при движении как можно больше судов. Было очевидно, что армия могла пройти это бутылочное горло и без столкновений, но, что уже ранее поняли наёмники, для рабов не было разницы, кого уничтожать. Их хмельная жестокость приостановила так быстро начавшийся прорыв, чтобы насладиться завязавшейся бойней союзных кораблей. И лишь тогда, когда последнее уцелевшее судно выскользнуло из горловины прохода, армия затихла.

     Будь вся эта масса единым существом, она непременно бы выглядела сейчас, как взъерошенный разгневанный зверь, слегка разочарованный и часто вертящий головой, не знающий, на какую из разбегающихся в стороны жертв ему броситься. В таком подавленно-агрессивном состоянии рабы оставались до тех пор, пока всё та же невидимая властная воля не напомнила им о ранее заданной цели. Первыми в строй вернулись Оборотни. Отделившись от всех, они уверенно переступили порог галактики. Очнувшись от недавней расправы, вслед за ними слегка очухались и Слепни. Кряжи, как самые отупевшие и кровожадные из всех, смогли оторвать внимание от невезучих армад лишь после вмешательства Энлиля и Энки.

     Непонятно каким образом, но армии удалось достигнуть определённого взаимопонимания и слаженности действий. Перед самой стычкой с наёмниками шедшие впереди Оборотни просочились в задние ряды, впереди оказались принявшие физическое обличие Кряжи. Их огромные глыбы тел быстро и резко вертелись в вакууме космоса, словно рыбы в воде. Глупые твари стеной налетели на Энлиля и Энки, но прошли мимо них. Наёмники успели ступить в более глубокие слои пространства, и титаны только слегка потёрлись об их невидимые сущности. Однако последующий затем разрозненный, но массированный удар Слепней достиг цели, заставляя парней отступить. Через мгновение наёмники уже подстроились под поведение рабов, и небольшой проход в галактики вновь был под их контролем. Их объединённая энергия выстроилась прочным щитом, блокируя рваную мембрану, преграждая путь как кораблям, так и армии. И только возле краёв невидимого прохода оставались незначительные бреши, заделать которые не удавалось из-за болезненно чавкающей поблизости мглы.

     Друзья приготовились к повторному набегу, но армия, неожиданно, откатилась в низшие слои мира, занимая прежние позиции. Сами наёмники удерживали поставленный блок. Щит требовал значительных усилий и быстро выматывал. Продержавшись ещё какое-то время, оба поочерёдно стянули энергию обратно, вновь ожидая удара. Но и на этот раз отступившая армия не воспользовалась удобным моментом и не стала атаковать уязвимых в период преображения парней. Более того, рабы бездейственно снялись с места и ещё сильнее укрылись в покрывалах пространства, одновременно увеличивая расстояние между собой и наёмниками. Переместившись от галактики на десяток световых дней, армия затаилась.

     Наёмники вернулись на поспешно оставленный спутник. Ступив поверх твёрдой почвы, друзья озадаченно переглянулись.

     – Ты вообще понял, что это было? – спросил Энки.

     Энлиль чувствовал подвох и внимательно следил за удалившейся армией, но та из-за расстояния и наслоённых тканей пространства вырисовывалась мутным пятном.

     – Где Оборотни? – внезапно выкрикнул командир.

     – Оборотни?

     Оба ещё внимательнее всмотрелись в ряды армии, но практически сразу переместили свой взор в область узкого прохода в галактику. Размазанные энергетические следы красовались неподалёку от того места, где держали удар наёмники, и уводили куда-то в сторону центрального рукава галактики.

     – Проскользнули!

     Друзья насчитали четыре быстро рубцующихся уходящих вглубь галактики следов от телепортации. Ещё немного, и их видимость окончательно сольётся с материей космоса.

     – Я иду за ними, – быстро решился Энлиль.

     Не мешкая, командир попытался дотянуться до ближайшего следа, стараясь определить, куда именно он ведёт. Его взгляд проскочил через несколько узлов, путающих дорогу. На одном из узелков наёмник более не сумел распознать направления без непосредственного прохождения по следу.

     Сконцентрировавшись, переведя дух, Энлиль быстро покинул спутник, просачиваясь в многослойное пространство галактики. Мимолётно он отметил вновь ожившее, искромётное копошение внутри отдалившейся армии, но что последовало дальше, Энлиль уже не видел. Граница мембраны, армады, рабы Тёмного Кочевника, Энки, как и небольшой спутник запылились под слоями пространства, теряясь далеко позади.

     След быстро растворялся и исчезал, становясь нечётким и разветвлённым. Пока что все ответвления оказывались ложными и натыкались на пустоту. Сбежавшая четвёрка Оборотней не пожалела энергии, чтобы сбить с толку преследователей. Каждый узел на оставленных ими следах сулил ещё больше ответвлений, но быстро реагирующий на изменения и закономерности разум наёмника всё лучше определял заведомо глухие дороги. Тактика вывела Энлиля на первую твёрдую поверхность в витиеватых следах рабов.

     Не успев толком принять физическое обличие, Энлиль с ходу оказался втоптан в ярко-белый грунт сухой незаселённой планеты, находящейся в системе, граничащей с кордонами Республики. Едва вывернувшись из оплетающих его жил, поднявшись, его всего пронзила острая боль, возвращая наёмника к горизонтальному положению. Цепкие, тонкие руки впились в волосы командира, сдавливая не столько голову, сколько врезаясь в невидимую энергетическую сущность. Под натиском чьих-то пальцев затрещала черепная кость. Энлиль подавился собственной глоткой. Судороги вывернули его суставы. Чудовищная боль, ничем не похожая на боль зашедшего в конвульсиях тела, обступила наёмника со всех сторон, а руки всё продолжали сдавливать.

     Нависший над Энлилем Оборотень – плечистый, звероподобный, с общими чертами илимов в облике, не прекращая, испускал короткие давящие энергетические импульсы, пыхтя и харкая слюной, с усилием удерживая барахтающуюся душу. Оборотень был близок к собственному кровавому коллапсу, столь обжигающим и энергетически необхватным оказалось для него пойманное существо. Он ещё силился придавить его покрепче, он ещё выжимал из себя остатки доступной ему энергии, но не сумел понять, в какой момент это существо обрело обратно пропорциональную власть над ним, и не успел почувствовать, как его собственная жизнь оборвалась. Не расцепив хватки, Оборотень повалился рядом с размозжённым телом наёмника.

     Позади него, разминая отёкшие после удара руки, стоял Энлиль. Быстро дотянувшись до угасающего разума убитого, командир воссоздал приведший его сюда след. Далее энергетический след уводил напрямую к ближайшей республиканской системе – Риннуанской. В нём Энлиль отсеял три нити, оставленные другими Оборотнями.

     Дождавшись скорого полного восстановления внутренней энергии, наёмник переместился в систему. В Ринне имелись только пять заселённых структур – две неплотных малозначимых сети орбитальных станций и колоний, два спутника и средних размеров планета. Каждый после проведённой здесь неделей ранее эвакуации оставался практически пуст, но слепая ненависть рабов не позволила тем отправиться вглубь страны и присосаться к более подходящим местам. Почуяв жизнь, пусть и в малом проявлении, Оборотни накинулись на уже оставленную систему.

     Энлиль заметил рабов на планете. Оборотни не скрывались, полагаясь на якобы надёжно запутанные следы и оставленного защитника. Какое-то время наёмник выжидал, анализируя поведение существ. Вопреки их первородности и высокому положению в иерархии видов во всех мирах, Оборотни вели себя подобно отсталым, недоразвитым особям. Даже третьесортные рабы Кочевника сохраняли больше дисциплинированности в своей жестокости, нежели эти взбесившиеся, яростные звери. Сейчас они меньше всего напоминали Энлилю совершенных существ. Неизлечимая жестокость подчиняла в них интеллект. Оборотни метались от ощущений остатков жизни на брошенной планете, дотягиваясь до каждого её проявления, будь то дерево, птица или отказавшееся от эвакуации население.

     Их гомонящие мысли багрились уже подкошенными смертями, но рабам было мало. Ничто не могло утолить их необъемлемый страх, ничто не закрывало глаза настолько, чтобы не видеть внутри себя отголоски своего ничтожного рабства. Заведённые кровью и лёгкостью разрушений, Оборотни оплетали пагубной энергией планету. Их когти впивались в твёрдую сушу и податливые лазурно-серебристые океаны, скребясь ещё дальше, вгрызаясь глубже. Оставив преследования жизни на поверхности, рабы принялись за саму планету. Энлиль вновь ощутил в них единство. Оборотни врастали мыслями один в одного, словно соединяясь в нераздельное энергетическое существо. И это существо тянуло свои многомиллионные щупальца к жарким недрам, окуная их в раскалённую и без того неспокойную алую мантию магмы.

     Не спавшая никогда тектоника планеты всколыхнулась. Все её трещинки запели единым подземным воем. Тысячи седых вальяжных вулканов и разломов в одночасье выдавили из себя нагнетающий гул. Оборотни ещё прочнее сплелись разумом и делом. Их общее детище грозилось пролиться первобытным огнём, преображая поверхность планеты в её прекрасный забытый лик, давно притрушенный тонким настилом континентов и вод.

     Огромные, выжидавшие своего дня вулканы набирали последний глоток. Энлиль переживал все помыслы рабов и преисполнялся движущими ими намерениями, но не мог пока что помешать им. Недостаточно крепкими ещё были узы между сплетающейся силой невольников. Наёмник прекрасно понимал, что не остановит трёх Оборотней по отдельности. Пока он будет возиться с одним из них, двое успеют покинуть Ринну и затеряться внутри Республики. Прежде чем действовать, существа должны стать чем-то целым.

     Не видящие ничего и никого, рабы продолжали подчинять себе недра планеты. Как раскалённый гной, магма напирала на тонкую хрупкую кору земли. Первыми подались глубинные впадины всех трёх океанов. В нескольких местах нарастали скрежещущие землетрясения, освобождающие быстро вырывающуюся в воду плоть планеты.

     Цепная реакция была запущена – разум Оборотней соединился. Последовали яростные извержения наиболее нетерпеливых наземных вулканов, где-то уже формировались зачатки цунами, обрисовываясь маленькими белыми гребнями, грозящими вырасти в километровые волны.

     Пленительная игра природы развивалась на всех континентах планеты, соединённая одной сетью внутренних тектонических сдвигов. Погружённые в хаос очнувшейся земли, Оборотни отчасти впали в кровавое небытие. Их разум сковался в неделимый увесистый слиток, и, подобравшись к одному из рабов, Энлиль видел в нём остальных двух невольников, хоть те и находились на других континентах планеты.

     Высокое, преисполненное мрачного притягательного света стройное создание с аметистовой шёлковой кожей, плотно прикрытое сочащейся из него лилового окраса энергией едва дёрнулось в сторону наёмника, но тяжесть от взъерошенной разрушениями планеты сделало Оборотня неповоротливым и очень медлительным. Энлиль с ходу захватил раба, без раздумий разрывая его жизнь изнутри. Вместе с погибающим существом далеко от него мучительно медленно умирали связанные с ним Оборотни.

     Отбросив невольника, Энлиль поспешно вцепился в выпущенные из его разума важные нити, удерживающие запущенные тектонические процессы на планете. Скрупулезно, пазл за пазлом, наёмник начал восстанавливать потревоженные внутренности грохочущего небесного тела. Но неохотнее всего отзывались поверхность и возмущённая всклокоченная вода. Она уже жила в облике вскипевшего дикого цунами. Его молчаливые волны угрожающе быстро приближались к берегам континентов, стремясь ввысь, поглощая себя же и разрастаясь с каждым пройденным километром.

     Энлилю было сложно что либо противопоставить осквернённой природе, в её разгневанном обличии. Не придумав ничего стоящего, командир возвёл ответное цунами, но состояло оно не из взбаламученной и ревущей чёрной воды, а его мыслей и энергии. Налетев на невидимый щит, цунами высвобождало спрятанную в себе накопленную мощь, откатывая назад и вновь врезаясь в препятствие. Зажатая между руками Энлиля, вода неохотно успокаивалась. Этот губительный танец стихий продолжался до седой звёздной ночи и закончился лишь с последним хрипом недовольного убаюканного подводного вулкана.

     Прощупав прочность и недолговечность тектонических взаимодействий планеты, Энлиль не спеша восстанавливал растраченные силы, основательно вбирая и трансформируя энергию из окружающего его пространства. Уставшим он себя не чувствовал, скорее немного вымотанным однообразием проделанной длительной работы.

     Неподалёку умирал поверженный им раб. Энлиль только сейчас заметил, что смертельно раненое существо всё ещё мучилось в затянувшемся предсмертном томлении. Наёмнику стало дурно от самого себя. Приблизившись к Оборотню, Энлиль накапливал энергию в сжатой руке. Один удар, как запоздавшее милосердие, должен оборвать страдания всех троих невольников.

     Командир присел рядом с постанывающим полубессознательным существом. Его аметистовая кожа практически обуглилась, искрящиеся светом волосы потускнели до графитового грязного оттенка и не испускали разрядов, свечение исчезло, энергия более не струилась от омрачённого копотью тела. Умирающий смотрел в звёздное чистое небо, хоть Энлиль и ощущал, что тот лишился любого зрения от первого удара. Но существо смотрело жадно, требовательно, испугано, не шевелясь. Наёмник проследил за его взглядом, не увидев ничего, кроме густой, невообразимо мрачной, сжимающейся сингулярностью темноты.

     Энлиль практически высвободил удар. Его энергия замерла всего в миллиметре от растерзанной жизни невольника. Рука наёмника нависала над грудной клеткой, но внимание его было приковано к тому, что манило существо, что манило всех троих Оборотней, ещё связанных единым разумом. Их взор впитывался в черноту неба, но не был связан с ярким звёздным небосводом. Рабы всматривались в нечто отдалённое, невероятно далёкое и внушительно большое. Энлиль позволил своим мыслям присоединиться к затягивающемуся разуму, не опасаясь попасться в его власть. Глаза Оборотней стали его глазами, их разлетающиеся пеплом рваные мысли перетекли к наёмнику. Он прикрыл веки и более не замечал окружающего пейзажа. Теперь его взор, как и отцветающие серые жизни Оборотней, тянулся в сжатую темноту.

     Энлиль всё внимательнее оглядывал застывшую сингулярность мрака. Ни движения, ни проблеска – заполненная пустота – нереальная и притягательная. В её владения стремились мысли ещё дышавших рабов, к её порогу тянулись их перепуганные, дрожащие души и не было ни единой преграды, которая могла бы помешать этому магнитному омуту.

     Пошатнувшись, наёмник отпрянул назад, практически покидая общий разум Оборотней. Мрак смотрел на него. Энлиль был уверен, что ему это не привиделось, не сейчас. Застывшая сингулярность рисовалась чёрным огромным зрачком живого ленивого глазного яблока. И тот, кто в ответ рассматривал командира, морщился, напуская в свой взор золу гнева и дикого, неподдельного презрения.

     Энлиль поспешно вырвался прочь. Ненужное ему сердце тараторило предательской, учащённой канонадой внутри похолодевшего тела. Наёмник отступил на несколько шагов назад, но тут же, пересиливая страх, вновь подбежал к умирающему. Возвращаясь в его разум, Энлиль со всей доступной ему силой ухватился за рабскую сущность Оборотней, рванув тех на себя. Ему не за что было держаться, негде найти достаточно крепкой опоры. Силы наёмника расходовались с каждым напрасным энергетическим импульсом, уходящим во всю ту же тишину сингулярности, но Энлиль не останавливался, ещё не понимая, что заведомо проиграл начатое противостояние. Он продолжал удерживать невольников, уступая и уступая превосходящей его давящей темноте. А она всё поглощала Оборотней, возвращала к себе, туда, где были вбиты кольца смиряющих их цепей рабства. Постепенно сущности убитых перетекали во власть далёкой чёрной дыры, выскальзывая из рук наёмника. Их будущее вновь подчинялось сценарию неволи, готовому воплотиться в новой жизни, и Энлилю не удавалось разорвать окутавшие их окаменевшие веревки.

     Не справившись, командир выронил последнюю связующую нить между собой и уже умершими Оборотнями. Темнота поглотила несчастных, и наёмник остался в ней с глазу на глаз с презрением и злостью хозяина чёрной дыры. Энлиль почувствовал, как гнев его чёрных мутных зрачков усердно топит его душу, как пытается затянуть его вслед за рабами, сломить и подчинить. Это вконец ошеломило наёмника, заставив окончательно вырваться из чужого сознания.

     На планете расцветала заря скорого утра. Бессмысленное противостояние незаметно растянулось в часы. Энлиль подавленно оглянулся. Обугленное, гнусно смердящее тело Оборотня-женщины быстро разлагалось у его ног, но душа этого создания уже была в темнице, подле своего Владыки. От увиденного наёмника пронимала крупная дрожь. Силы его теперь восстанавливались значительно медленнее, будто Энлиль усмирял стихии не одной планеты, а целой галактики, но как бы он ни пытался переключить свои мысли, сконцентрироваться на восстановлении, те возвращали его к немой встрече. Он рискнул выступить против притязаний Владыки, рискнул отбить у того его собственность, помешать рабам вернуться под гнёт своего хозяина, и проиграл. Тёмный Кочевник без надрыва отмёл все никчёмные попытки наёмника, словно смахивая мелкое насекомое со своего плеча.

     Но думал Энлиль не о Владыке, вопреки тому, что страх ещё коробил его волю и глупую душу. Наёмника тревожили Оборотни. В период, перетёкший в ночь, когда Энлиль ещё удерживал существ над бездной их рабства, он ярко вкушал их мысли, чувства, и ужаснее всего, что помимо безысходности, страха, невольники дышали надеждой на возможность неожиданного избавления. Они позволили этой надежде вторгнуться в их одичалые души, неоправданной мечте, боль от которой оказалась в стократ острее любых истязаний и пыток. И причиной подобных мук являлся Энлиль. Не Кочевник проронил в рабах искру надежды и тем самым умножил неотвратимые страдания в будущем, а самонадеянность Энлиля, посчитавшего себя достаточно умелым и взрослым, чтобы открыто выступить против уз Владыки.

     Подобную коллапсирующую, необъёмную силу ему ещё не доводилось даже представлять. Но такая власть существовала, и он только что смотрел в её глаза.

     Шок оставлял наёмника равносильно возобновляющейся внутренней энергии. Планета прожила еще полдня, пока Энлиль не успокоился окончательно, но придя в себя, наёмник в панике покинул небесное тело. Со всей этой историей он забыл об Энки, оставшемся в одиночку против армии.

     Практически не разбирая обратного пути, Энлиль кубарем влетел в пространство на границе галактики. Недолго взвешивая ситуацию, он разразился таким мощным волновым ударом, которого не ожидал ни он сам, ни напиравшие в сражении ободрённые своими успехами рабы. Остаточное колебание удара удалялось вглубь космоса, опрокидывая запоздалых невольников, а беспокойный взгляд Энлиля выискивал друга.

     Энки командир заметил неподалёку от входа в истончающейся мембране галактики. Тот немного пострадал от удара товарища, но большая часть его увечий была нанесена рабами. Наёмник плохо соображал в заполонившей его давке непрекращающегося сражения. Стоило Энлилю отправиться за Оборотнями, как невидимая армия более не оставляла ожесточённых напористых попыток пробиться в галактику, и всё это время Энки пришлось держать энергетический щит и отбиваться от тварей, которым удавалось протиснуться сквозь неидеальную преграду.

     Энлиль ускорил восстановление друга, но не сумел закончить его полностью. Отброшенная армия взбешённых существ, огрызаясь, не обращая внимания на полученные травмы, с безрассудным накалом обернулась в новой атаке.

 

Глава 8

     Эн-уру-гал потянулся онемевшими худыми конечностями. Левая рука, покоящаяся до того под ним, затекла настолько, что валялась теперь безвольной деревянной палкой вдоль туловища. Наверное, обморок после приступа продлился дольше обычного, и последний наследник Империи только-только начинал стряхивать с себя его оставленные подарки. Ноги и руки тихонько покалывали, но шевелить ими было неприятно, немного гудела голова, и, чего уже давно не случалось с парнем, требовательно ныл желудок. Эн-уру-галу мучительно хотелось есть. Впервые ему требовалась не энергия в чистом виде, коей его поддерживал Хранитель, а именно простая пища, способная дать эту энергию.

     Двигаясь наподобие механического, давно заржавевшего робота, парень немного приподнялся. В глазах ещё рябило, и Эн-уру-гал плохо различал очертания предметов в их со стариком прохладном убежище. Полузанесённая снегом башня приседала, незначительно клонясь на одну сторону и неохотно вжимаясь в острые края скрытого под полутораметровым настилом снега ледника. Пол в ней подчинялся наклону, но в остальном помещение можно было назвать удобным.

     Из-за наклона Эн-уру-гал нередко падал. Он плохо контролировал свои тело и ум, а в апогее приступов и после них и подавно лишался основных навыков, превращаясь в недоразвитого, ползающего младенца. И в этот раз, очнувшись, последний наследник силился удержать равновесие, но промозглый каменный пол намеренно подкашивал трясущиеся, истончившиеся конечности.

     Шаркая по каменной клади, Эн-уру-гал хрипло позвал Хранителя. Перенеся вес на ещё онемевшую руку, парень неловко повалился, увлекаемый наклоном башни. Как на скользкой горке, его медленно снесло к противоположной стене. Удар смягчило что-то мягкое и большое. Эн-уру-гал облокотился на спасший его от столкновения с камнем тюфяк и лишь сейчас нащупал на нём знакомой грубости ткань.

     Онемелыми пальцами потерев глаза и зажмурившись пару раз, бывший телохранитель мутным взором оглядывал комнату.

     – Хранитель! – наследник узнал в скрюченном тюфяке старика.

     Рядом с ним, в нелепой позе, прислонившись к покрытой налётом инея стене, лежал Дильмун, и сам он казался таким же окоченевшим и каменным, как и интерьер морозной башни.

     Эн-уру-гал аккуратно потряс того за плечи, но старик не реагировал. От него веяло холодом и болью. Хранитель практически не использовал свои способности для поддержания собственной жизни и жизни наследника, вот отчего Эн-уру-галу так хотелось есть, а его слабое и измотанное приступами тело ныло, сильно мёрзло и немело больше обычного.

     Превозмогая усталость и судороги, парень потащил старика на себя. Не поднимаясь, он медленно отволок Дильмуна к его кровати – сухому настилу из найденных в башне тряпок. Свет в башню попадал из маленькой, размером с кирпич, бойницы. Окон в трапециевидном помещении не было, и Эн-уру-гал щурился, стараясь определить состояние старика. Дышал Дильмун надрывно, с хрипловатым свистом в лёгких, его кожа покрылась трещинками и серостью, сам он прибавил в своём облике ещё одно тысячелетие, но кроме неестественной приобретённой старости и дряхлости Эн-уру-гал так и не нащупал никаких повреждений.

     Помня запрет Хранителя на использование своих способностей, последний наследник терзался сомнением. Остатки энергии его Владыки коренились в самых глубинах разума парня и ещё могли щедро взбаламутить ему голову, но они же могли и исцелить старика. Впрочем, что таить от себя, Эн-уру-гал это чувствовал, он хотел этой силы, тянулся к ней мыслями в припадке, во сне и наяву, и даже в коротких мгновениях, кажущимися ему свободными от чужого влияния, он думал об изгоняемой из себя власти. Но теперь случай давал ему возможность вновь ощутить эту власть. Бывшего телохранителя изводила его совесть: Дильмун умирал, что Эн-уру-гал понимал и без чужой энергии, но не желание помочь старику разрывало парня, а желание испробовать остатки своей власти во время этой помощи.

     Его пальцы непроизвольно тянулись к забившемуся в мрачном сне Хранителю. Эн-уру-гал одёргивал себя от своей же силы, но искушение находило новые пути к его несговорчивой до сего момента воле. Теперь искушение становилось игриво мягким и нетребовательным, удобным, как лёгкая прохлада в жаркий день, как незаметный ветерок, такой желанный и при этом незначительный. Назойливость, боль и угрозы, коими его травила ускользающая в никуда энергия темноты, он уже приспособился отметать, но власть умела принимать и другие обличия. Мысли наследника становились тёплыми и уютными, в них всё меньше уделялось места для сомнений и совести. Бархат спокойствия, шёлк нежности, тонкие кружева коротких обманчивых фраз звучали в мыслях парня. Лживые убеждения и торги велись на этом старом, как сама жизнь, языке искушения, сдобренного умело прикрытыми словами, теряющими свой первоначальный смысл. И Эн-уру-гал не ощущал, как последние рычаги Владыки натягиваются в его сознании, как сам он словно пёс, чью пасть крепче сжимают намордником, готов следовать невесть откуда взявшимся лжепричинам, понятным причинам, не требующим долгих размышлений. Такая причина находилась всего на расстоянии вытянутой руки от него.

     Ещё не понимая дальнейших действий, Эн-уру-гал с жадностью придвинулся к Хранителю, обхватывая его голову ладонями. Мизерные остатки той власти, что была дана ему в темноте пустынной ночи Цесны, сейчас просыпались в нём с гневом затихшего смерча. Последний наследник крепко сцепил трясущиеся губы. Его заполонила дрожь и упоение от всколыхнувшихся вихрей внутри. Гниющая власть, въевшаяся в сердцевину генетического кода, гадюкой выползала из своего укрытия, вилась по тонким венам, впрыскивала в каждую клетку свой пагубный яд энергии, пока не обросла уютным клубком вокруг сердца и души парня.

     Эн-уру-гал отёр горящий лоб. В движениях возрождалась уверенность и юношеская ловкость. Без усилия парень перевернул старика лицом вверх. Его пальцы поспешно вернулись на голову Хранителя и окружающие краски померкли. Голодный, ослабленный, но ещё действенный ум наследника кольцами дыма спускался в сознании старика. Эн-уру-гал рыскал в теле и сущности Хранителя и кругом натыкался на невидимые внутренние травмы. Дильмун исчезал изнутри, разъедался в гниении этих обширных увечий. Язвы покрывали его покромсанную душу и убивали теряющее жизнь тело. Их было так много, что вонь от них, призрачная вонь, начинала действовать и на самого наследника, отупляя, щекоча нервы, вызывая тошноту. Но долгая тоска по власти стёрла с Эн-уру-гала любую брезгливость и заторможенность. Отбросив все второстепенные позывы и мысли, бывший телохранитель принялся за исцеление. Короткая пауза отделяла его от действия. До всего происходящего Эн-уру-гал лишь поверхностно окунался в прежнего себя, но теперь ему требовалась вся оставшаяся в нём сила. И в этом случае его совесть быстро урегулировала договоренность с умом. Спровадив последние сомнения, Эн-уру-гал подчинился плачевным залежам чужой энергии в себе.

     Сила служила ему. Она струилась с его одеревенелой души, управляемая разумом в его хаотичном беспорядке. Энергия внедрялась в Хранителя и тонкой тканью покрывала его боль. Огромные широкие язвы скрывались под толщами целительной материи. Эн-уру-гал видел, как постепенно восстанавливается плоть старика, а его душа латает глубокие раны. Оставалась самая малость. Парень не прекращал ни на секунду, всё больше погружаясь в процесс. Но его мысли коснулись очередной язвы, и всё оборвалось.

     Эн-уру-гал взвыл от неожиданного болезненного удара. Вся его энергия устремилась в одно место, и он опять попытался прикрыть распухшую язву души. Его обдало убийственной силы жаром, словно превращая в средоточие боли Хранителя, вгоняя в самую глубь гноящейся раны и выталкивая обратно. Наследник вжался в каменную кладь позади себя. Разум парня стыдливо убегал от застонавшего старика, опасаясь оглядываться. Краем глаза Эн-уру-гал разглядел, как необычная язва увеличивается в размере, перекидываясь на непоражённые участки, как недавно зажившие раны вновь обнажаются и прорастают сухими корнями глубже в тело и душу старика.

     Эн-уру-гал заставил себя вновь влезть в разум Дильмуна. Опасливо он опутывал своей энергией необычную язву, пока покрывало из неё не достигло сжатости самого плотного вещества. Он медленно опустил энергию поверх раны и та на несколько секунд действительно исчезла. Вдоль её краёв даже начали появляться рубцы, но в следующий момент уже знакомая боль окончательно разорвала связь между наследником и Хранителем.

     С отвращением делая редкие вдохи, Эн-уру-гал ждал, когда утихнут колющие спазмы. На Дильмуна он более не смотрел. Исцеление обратилось истязанием и только навредило им обоим. Наследник не мог найти причин, отчего странные увечья не поддавались лечению.

     В немом раздумье парень просидел ещё пару минут, пока не очнулся от пронизывающей его льдом тишины. Он не заметил прихода этих перемен. От образовавшейся тёмной тишины Эн-уру-галу захотелось нервно вскрикнуть. Он изведал её уже десятки раз и хорошо знал, что последует дальше – приступ. Похоже, его вольности с чужой энергией не пройдут для него даром. Прибегнув к запретному в себе и отринув его прочь, Эн-уру-гал только ускорил приход своих мук.

     Оправдывая опасения парня, под почерневшие своды башни прокрался мёртвый голос.

     – Мальчик, мальчик… раз, два, три…

     На сей раз Эн-уру-гал действительно закричал, но быстро прикрыл рот ладонью.

     – Где ты, мальчик? – шептали призраки в его голове, отдаваясь эхом в камне башни.

     Наследник сильнее прижался к стене. Тело начинало терять координацию. Практически безвольно Эн-уру-гал отвернулся, закрываясь от голосов руками, но те были гораздо ближе, чем ему хотелось. Мёртвые фразы ерошились в его сознании и появлялись на свет из его памяти, выбираясь из-под грязи и завалов воспоминаний, которые ему так хотелось похоронить. Голоса его жертв звенели в ушах и незаметно для него самого слетали с его же языка.

     По его щекам потекли слёзы.

     – Что ты, мальчик… – не своим голосом прохрипел наследник.

     Ему показалось, что чьё-то могильное дыхание коснулось кожи, отирая с неё влагу.

     – Не нужно, пожалуйста, – бывший телохранитель тихонько скрёбся о камень.

     Но прикосновение повторилось. Кто-то взъерошил его короткие волосы. Кто-то тихонько провёл пальцами по пульсирующей оголённой вене на шее. Дыхание опускалось на крепко сжатые веки Эн-уру-гала, его ресницы трепетали. Безумие приступа ступало на свою стезю, и последний наследник не мог уже отличить действительность от ужасов заполонивших его галлюцинаций. Образы накладывались на картинку серого интерьера башни, и в её стенах проявлялись звуки и силуэты.

     Дыхание участилось. Холодное и липкое, оно с вонью обдавало побледневшее лицо бывшего телохранителя. Эн-уру-гал закусил костяшки пальцев, сдавливая челюсть до появления крови, но физическая боль нисколько не затмила палитру красок его встрепенувшегося безумия.

     Неживая плоть уже смелее и чаще касалась его рук, лица, спины. Парень шаг за шагом терял рассудок, как бывало каждый раз с приходом приступа. До момента, когда он полностью сломается и воссоединится со своими видениями, оставалось немного. Понимая это, Эн-уру-гал отчаянно пытался замедлить бессознательную горячку разума, но тот, раненый чужеродной энергетикой, уже скатывался в обрыв, даже не пытаясь остановиться.

     Эн-уру-гал хихикнул, расслышав сквозь голоса своё ничтожное поскуливание. Вскоре он заговорит иначе, он впустит в себя всех своих жертв и те продолжат его страдания, а вместе с ним придут крик, и пытки, и смерть. Но пока у него ещё оставалось хоть немного рассудка, Эн-уру-гал пытался вспомнить, что ему делать.

     Он боялся открыть глаза. Башня была иной и уже принимала в себя первые галлюцинации. Он не хотел это видеть, переживать всё с живостью оригинала, но не существовало такого места, куда бы он мог спрятаться от самого себя.

     А мёртвое дыхание уже нежно ласкало его покрывшуюся испариной кожу. Его ужас находился совсем рядом – взгляни и ты увидишь своё отражение на его настоящем и в то же время стеклянном лице.

     Эн-уру-гал посмотрел. Резко он отпрянул от стены, поднимаясь. Обернувшись, парень замер. Плотным кольцом его обступали тёмные тени, давили и напирали, гладили полупрозрачными руками, приближаясь. Покойники пялились на запуганного парня. Их поглаживания переходили в лёгкие удары. Тело Эн-уру-гала заметалось на месте, как тряпичная игрушка. Удары и голоса разрастались болью, становились жалующими, колющими, сдавливающими.

     Бывший телохранитель пробирался сквозь изгородь своих фантазий. Большую часть этих лиц он не помнил, или ему так казалось, но его подсознание сохранило все эпизоды и их участников, каждого, кого мучил и терзал в своей жизни Эн-уру-гал. Его жертвы отвечали своему палачу той же монетой. Монета была звонкой, последнего наследника начинали пытать.

     Практически не соображая, Эн-уру-гал добрался до своего угла. Приступ вдавливал его в стену, выворачивал конечности, разрывал плоть, но он успел вдеть правую руку в широкие оковы. Левая осталась на свободе, и как только разум парня разгорелся сумасшествием, Эн-уру-гал, плюясь и крича десятками чужих, давно умерших голосов, потянулся ею в сторону бесчувственного Хранителя.

     Закрытая энергия надоедливо распутывала швы чёрной дыры, вырываясь из её плена, растягивая давно не подходящий ей по размеру костюм. Энергия хотела выбраться, разорваться, разлететься, выплеснуться, преобразоваться во что угодно, лишь бы лишиться этой затянувшейся сингулярности, невыносимого сжатия и подчинения. Не обладающая собственным интеллектом, она, тем не менее, не прекращая, совершала одно и то же примитивное действие – стремилась. И направление её было только одно – энергия стремилась наружу. Её неослабевающие сжатые потоки налетали на размытые границы чёрной дыры и удерживались притяжением массивного космического объекта, сохраняя этот относительный порядок практически с самого становления мироздания. Но чем взрослее и объёмнее становилась чёрная дыра, чем больше вмещала в себе сжатой живой энергии, тем значительнее возрастало её внутреннее давление.

     Тёмный Кочевник до тонкостей отточил приёмы в управлении и подавлении захваченной им энергии и неоднократно противостоял капризам своего вместилища. Чёрная дыра не всегда была столь прихотливой. Раньше он годами мог не обращать на неё внимания и оставлять без присмотра, но теперь и малейшей проволочки, упущения оказывалось достаточно для сбоя в отлаженной работе. Некогда Владыка мог себе позволить не омрачать своё настроение подобными выходками разросшегося вместилища, но ведь раньше эти выходки не стоили бы ему того, чем грозили воплотиться в днях грядущих.

     Ему давно стоило это признать – чёрная дыра губила своего владельца. Более она не являлась его беспрекословным союзником, но Тёмный Кочевник всё отказывался замечать данную истину, как источник его власти и силы постепенно превращается в тягостную ношу. Он прозевал переломный момент этих необратимых метаморфоз, и саморазрушение вместилища с того часа оставалось лишь делом неумолимых лет. Однако была ещё одна истина, упорно отвергаемая Владыкой. О ней Кочевник лишь единожды думал всерьёз, и те размышления запомнились ему настоящей паникой, что вовсе было не к лицу могущественному властителю миров. Так неугодная истина была умышленно забыта, и Владыка надеялся более не ворошить её в мыслях, но то, что происходило с ним здесь и сейчас, рушило наивное обещание.

     Всё началось с гордыни. С задетой гордыни.

     Тёмный Кочевник пребывал в отрешённом уставшем состоянии, которое снисходит на любого путника. Он наслаждался покоем идущего, знающего, что вскоре ему предстоит сделать последний шаг перед достижением цели. Он уже видел свою цель. Его вместилище подбиралось к неосязаемым мостам сквозь миры, через которые можно было протиснуть столь огромную чёрную дыру. Он ощущал вибрацию конечного пункта назначения – Вселенную, куда уже вскоре должно проникнуть его вместилище. Последний мир между ним и его целью был идеальным для Владыки. Эта трёхмерная Вселенная давно упокоилась в темноте, израсходовав всю энергию, что была в ней в момент зарождения. В ней никогда не светили большие и яркие звёзды, не возникали иные видимые и невидимые структуры, а те, что и образовывались из редких облаков строительного материала, превратились в атомную пыль, возвращая пространство к вечной ночи. Сейчас данный мир был мёртвой, постепенно сжимающейся могилой, лишённый жизни, и Тёмный Кочевник мог хоть как-то отвлечься от своей чёрной дыры, не опасаясь, что та самовольно поглотит чистую энергию, ведь впитывать в пустой Вселенной было уже нечего.

     Он находил удовольствие на этом пути, не обременённом тяготами прошлых дорог. Пусть ранее его преисполняли волнения, пусть позже он вновь поддастся волнениям, но эти последние шаги утонут в спокойствии, без мыслей, без слов и действий. И посему Кочевник сохранял отрешённость.

     Владыка оставался тихим и безмятежным. Он не отзывался на внешние раздражители, едва замечал капризные натиски внутренней энергии и глупые терзания порабощённых им структур. Вереницей к порогу его власти возвращались сущности погибающих рабов. Чёрная дыра сама впитывала их остаточную энергию, заталкивая вглубь и возвращая к подобию жизни. Смертей было много. В далёкой Вселенной, в галактике, куда следовал Кочевник, подле её границ и в десятках Солнечных системах погибали его невольники, теряя физические воплощения, но не подлинное бессмертие.

     Счёт им не вёлся. Владыка вовсе не реагировал на преобразование энергии внутри своего разума. Его власть возвращала пленников и подвергала их трансформации. Иногда это было обычное перерождение, но чаще рабы возрождались с генетическими мутациями, всё дальше отдаляющими их от первичных характеристик их видов. Данный механизм, как и управление чёрной дырой, также являл собой идеально отработанную схему, которая и сейчас не требовала от Кочевника осознанного вмешательства. Но в ней случился сбой.

     Спокойствие Тёмного Кочевника было нарушено. Несколько его первородных рабов пытались перехитрить механизм и уйти от своих уз неволи. Их безрезультатная возня, как писк мухи в липких сетях паука, вывели Владыку из себя. Но каков же был его гнев, когда Кочевник заметил ещё одного участника этой истории.

     Его имени он не знал. Гнусный червь был переродком, порождением столь желанного ему осколка. И этот слизняк тягался с ним, пытаясь раздробить его цепи. Подобной наглости на своем веку Кочевник не помнил. Происходящие застилало взвешенность Владыки гневом. Не осталось и намёка на с таким трудом достигнутый покой. Тёмный Кочевник призвал рабов, но упорство переродка всколыхнуло его. Тот не сдавался и вовсе не казался столь уж никчёмным червём. Его натиск и воля, с которой переродок цеплялся за узы рабов, начинали приносить результаты. Власть Владыки над ними рушилась, цепи трещали. Возможно, сам он так и не догадался, насколько близок был к их разрушению.

     Боясь проявить при нём слабость, показать свою уступчивость и настоящее состояние, Кочевник позабыл о необходимой осторожности. Ему удалось вернуть превосходство над невольниками, но какими усилиями? Какой ценой?

     Прибегнув к слишком большому количеству внутренней энергии, Владыка поспешно восстановил узы рабства и незамедлительно призвал невольников обратно в плен чёрной дыры. Их души заняли положенные им ниши, но затем разразилась полная сумятица. Разум Тёмного Кочевника вскипел мириадами хаотичных импульсов. Его влияние на чёрную дыру стремительно начинало ускользать, а та всё никак не могла успокоиться от, казалось бы, незначительной энергетической встряски. Слишком увесистым был заём энергии. Не будь Владыка столь взбешён, он ограничился бы и десятой долей израсходованных сил, что также б вернуло невольников, но Тёмному Кочевнику хотелось дотянуться до гадкого переродка, растоптать его, как было встарь, утвердить своё право сильного, не останавливаясь ни перед кем.

     Гнев и импульсивность Владыки сыграли с ним недобрую шутку – резкая потеря большого количества энергии вылилась в деформационные процессы внутри чёрной дыры, и вместилище угрожающе быстро начало сжиматься, стремясь при этом к катастрофическому расширению. Тёмный Кочевник без разбора крутился в этом водовороте, мало чем замедляя обратный отсчёт внезапно запущенного им бомбового механизма. Его заполняла невообразимая боль, режущая сознание. Рычаги влияния на чёрную дыру подгибались, трещали один за другим, и, ломаясь, они заточенными остриями тонких щепок впивались в разум Владыки, ускоряя его агонию.

     Неконтролируемое сжатие привело к выбросу, готовому разорвать чёрную дыру изнутри. Струи чистой энергии вылетали в открытый космос с околосветовой скоростью, прошибая слои пространства-времени. Вокруг дыры постепенно образовывался величественный яркий аккреционный диск, озаривший дуговыми коронами границы её невидимых размеров. Во тьме давно не видевшей света Вселенной разгоралось пламя, равное совокупной энергии десятков галактик. Сюрреалистичное представление апокалиптически нарастало, готовое воплотиться в приглушённый вакуумом космоса громогласный, вселенского масштаба, взрыв.

     Лишь мудрость опыта уберегла Тёмного Кочевника от грозного апофеоза. Каким-то образом Владыка разыскал в кипятке своих мыслей требующееся звено. Разум Кочевника сжимался подобно чёрной дыре, но он всё ещё оставался самым быстрым и действенным интеллектом во всех мирах. Его скорость и выносливость, объединившись, математически точно подстраивались под неугомонный разрушительный танец чёрной дыры. Некоторые связи были восстановлены, некоторые, что уже не подлежали реконструкции, были обмануты недолговечными решениями. Едва ли это походило на ремонт. Чёрная дыра оставалась нестабильной, но в её коллапсе наметилась хоть относительное перемирие. Тёмному Кочевнику удалось замедлить тиканье бомбы и прекратить выбросы энергии. Его вместилище непокорно возвращалось в темноту, всё так же быстро теряя свои аккреционные короны.

     Пока чёрный танец замедлялся и дерзко отбрасывал от себя последние сгустки вырвавшейся плазмы, ведущий в нём успокаивал ведомого, но кому действительно нужна была передышка, так это хореографу.

     Постигшая его неудача подтверждала первую выведенную Кочевником истину – он был уже далеко не так силён, как думали остальные. Его благо, что прошлое ещё одалживало ему репутацию непобедимого Владыки, а его опыт ещё оберегал своего владельца от непоправимых бесповоротных выходок, и никто пока даже не предполагал, насколько он уже подлинно слаб.

     Казалось бы, что может быть ужаснее этой истины. Но она была только лёгким детским страхом по сравнению со второй правдой, недавно открывшейся Кочевнику. То, о чём он только догадывался, подтвердилось едва затихшим убийственным танцем со своим же вместилищем. Теперь Владыка вовсе не отрекался от данной истины. Он признавал её в высшей степени – он впервые понял, что действительно способен умереть.

     Перед Главнокомандующим и его адмиралами простиралась объёмная трёхмерная проекция карты галактики, занимающая большую часть комнаты. Карта высотой и глубиной по пять метров и шириной в десять лишь наглядно демонстрировала спиральную галактику, не помещая в пределы такого масштабирования мельчайшие детали, но на ней прекрасно выделялись все важные структуры, в том числе и наиболее технологически развитые мультисистемные страны.

     Сварог и остальные в последний раз анализировали перемещение армад противника. Восемью днями ранее разношёрстные флоты начали проникать в галактику, и их поток не ослабевал ни на минуту. Поначалу действия противника не поддавались логике, но теперь в них всё яснее вырисовывалась заранее спланированная тактика.

     Республиканским разведчикам практически ничего не удалось выяснить о состоянии армий захватчиков и уровне их технологий. Информации было крайне мало, особенно достоверной. Военные могли лишь предполагать, что смешанные флотилии, состоящие из армад уже известных им адайцев и армад ранее не встречавшихся им рас, незначительно уступают военному потенциалу Сеннаара, а в некотором плане и превосходят. Преимущество Республики заключалось в некоторых передовых технологиях, но оно казалось вовсе несерьёзным на фоне катастрофического численного перевеса противника.

     До недавнего времени Главнокомандующий полагал, что общими стараниями им удастся завершить эвакуации всех республиканских систем, не вступая в массированное сражение с армиями захватчиков. Расстояние от края галактики, где группировались колонны противника, до рубежей Сеннаара составляло больше десяти тысяч световых лет. Зная, что в ближайшие дни ни адайцам, ни другим пришельцам не удастся применить технологию порталов мгновенного перемещения на столь внушительный отрезок, Сварог полагался на это расстояние, как на естественную защиту, преодолевать которую пришлось бы несколько месяцев. Но армии захватчиков нашли иной способ скачкообразного пересечения пространства и в таком темпе могли выйти к границам Сеннаара через четыре-пять дней, а это уже никак не гарантировало спокойного окончания эвакуации двух оставшихся систем.

     Трёхмерная карта прорезалась наложенным на неё маршрутом противника. Он не являл собой идеальную прямую, ведущую к воротам Республики, напротив – проделанный путь напоминал ломанную кривую, и каждая вершина в этой абстракции была государством, причём, не обычной планетарной структурой, а походящей на Сеннаар, как размерами, так и схожими технологическими возможностями.

     Проникнув в галактику, армады пришельцев удивили республиканских разведчиков, повернув в бок от Сеннаара. Их целью стало трёхсистемное государство, вернее, промышленная планета-столица данной структуры. Захватив планету, противник устроил на ней перевалочную базу, но главное, что получили армии пришельцев – это технологическую площадку для своих кораблей и установки, позволяющие в кратчайшие сроки восстанавливать энергетический запас гиперпространственных двигателей, способных в день преодолевать до пятисот световых лет.

     Возобновив энергетические утраты, армии захватчиков вновь повернули в ином направлении от Сеннаара, выбирая следующую пригодную для своих потребностей перевалочную базу. Так под их контроль попали уже шестнадцать стран. Угнетала и пугала скорость, с которой армады захватывали эти государства. Противник не гнушался никаких методов и не обращал внимание на потери. Каждое вторжение оставляло после себя неисчислимые разрушения и множество жертв, но численность пришельцев неизменно выступала их главным козырем. Армии сметали любое сопротивление и максимальное время отпора, которое им оказали обороняющиеся, составляло всего девятнадцать относительных часов. Чаще государства капитулировали за пять-шесть часов интенсивных сражений.

     Как и раньше, пришельцев интересовали только подходящие для перевалочных пунктов планеты. Прознав об этом, правительства двух стран, попадающих в зону риска, даже добровольно сдавали свои планеты, лишь бы избежать безнадёжного столкновения и последующего истребления, что только ускорило подступ захватчиков к рубежам Республики.

     Наблюдая развивающеюся картину, военное руководство определяло будущие пределы новых зон риска. Понимая стратегию захватчиков, просчитать их дальнейший путь не составляло сложности. До рубежей Сеннаара армиям противника оставалось захватить ещё два пункта, один из которых уже в эти минуты подвергался разведочной атаке. Далее, с подчинением соседнего с Республикой государства оставалось выявить следующую мишень пришельцев, которая должна была находиться уже на территории Сеннаара. Целесообразным казалось нападение на ещё не успевшие эвакуироваться две внутренние системы – Исфаханскую и Аккадскую, в особенности на главную – Аккадскую, но расстояние от них до последнего предполагаемого перевалочного пункта (семьсот двадцать световых лет) превышало допустимый потенциал гиперпространственных двигателей. Захватчикам понадобится база поближе.

     На роль перевалочного пункта подходили две окраинные системы Республики – Галлийская и Иерихонская, но только более удалённая – Галлия, имела на поверхности и орбитальных сетях установки достаточной мощности и работоспособности, чтобы удовлетворить потребности армий пришельцев. Иерихонская же система обладала лишь десятой частью мощностей по сравнению с соседней системой.

     Расстояние от Галлии до ближайшей потенциальной цели захватчиков составляло сто тридцать световых лет, до Иерихона – сто пятнадцать. Разница в этом случае не играла роли, и Сварог всё больше убеждался, что армии противника начнут вторжение в Сеннаар именно с Галлии.

     В противном случае, не заполучив этот перевалочный пункт и утратив возможность ресурсного восстановления, армады пришельцев лишатся не только военно-технического потенциала, но и способности гиперпространственного перемещения, а значит, их путь к центральной системе составит больше недели и до прибытия армад все улочки внутренней Республики будут пусты.

     Изначально Сварог рассматривал вариант уничтожения столь нужных захватчикам технологий в Галлии и заодно в Иерихоне, но практически сразу отверг его. Мероприятия такого характера заняли бы не меньше месяца и при неосторожности могли привести к катастрофе, вплоть до возникновений условий, схожих с действием сотен микроскопических чёрных дыр. Действовать в рамках правил безопасности у Сварога не было ни возможности, ни времени, оттого Верховный Главнокомандующий всерьёз занимался разработкой обороны Галлии, не упустив при этом и укрепления обороны Иерихона. Благо, Галлийская система представляла собой уникальную целостную крепость из главной планеты и прилегающих к ней спутников и планеты-колонии. Помимо обновлённых на восемьдесят процентов недавно введённых в эксплуатацию наземных уровней защиты, главная планета и один из спутников охранялись орбитальной сетью, которая в два раза была плотнее Аккадской. Сеть, состоящая из соединённых между собой застав и орбитальных станций, имела четыре уровня и получала питание от наземных установок, столь необходимых захватчикам. К тому же, это была единственная кроме Аккадской система в Республике, в которой применялись некоторые технологии Сеннаарского братства, в частности, силовое поле вокруг основных структур являлось непреодолимым не только в физическом плане, но и на некоторых слоях пространства, что препятствовало применению телекинеза, прямой телепортации и другого рода относительно несложных воздействий. До барьеров сокровищниц ему было далеко, но в тандеме с остальными уровнями обороны такая защита в целом не только была способна вести долгий отражающий огонь и огонь на перехват, создавать практически целостное защитное поле, но и являлась преградой для проникновения на поверхность планеты.

     Конечно, учитывая численность противника и его напор, Сварог не питал иллюзий. Несмотря на то, что Галлия обладала лучшей обороноспособностью в галактике, он не сулил ей даже скромных побед. Но эта система могла повлиять на ход эвакуации. Её боеспособность уже находилась в режиме ожидания, и если Галлии удастся выстоять более двух дней – Сеннаар успеет закончить эвакуацию оставшихся двух самых крупных внутренних систем.

     Сегодняшний совет между Главнокомандующим и адмиралами уже мало напоминал то действие, которое непосредственно подразумевает под собой совет. Решения были взвешены днём ранее, и Сварог попросту устраивал проводы, выдавая последние напутствия тем адмиралам, которые отправлялись руководить обороной Галлии и Иерихона. Среди избранных был и его товарищ – Хорс. Ему предстояло следовать к Галлии, командовать обороной и последующим неминуемым отступлением в канун последней эвакуации.

     Вместе с адмиралами в практически последний полёт отправлялись добровольцы – экипажи сорока пяти тысяч военных кораблей разной конфигурации. Никто не озвучивал аналитических прогнозов в их адрес, но многие осознавали, что будет большим везением, если из них вернётся хотя бы треть, отчего казалось, что ещё мгновение – и атмосфера совета вполне могла скатиться до панихидной.

     Не отличаясь сентиментальностью, Главнокомандующий вовремя прервал уже утратившее смысл собрание. Он сдержано выслушал ответные рапорты адмиралов об отбытии к своим эскадрильям и немного дольше придержал напоследок Хорса. Но зная, как тот в противовес Верховному Главнокомандующему иногда умел впасть в сентиментальность, Сварог уберёг друга от публичного эмоционального прощания на глаза его подчинённых.

     Как назло, Главнокомандующему не шли на ум толковые, связные слова. Добавить к ранее сказанному ему было нечего, и отчего-то Сварог понимал, что ни ему, ни знающему его практически всю жизнь другу совершенно не хочется нарушать их молчания.

     Пожелав адмиралу лёгкого перелёта, Главнокомандующий улыбнулся товарищу, незаметно кивнув тому на удачу. Хорс удалился. Зал совета быстро опустел, и Сварог остался в нём на пару с замотанным техником. Автономное устройство трёхмерной карты уже подстраивалось под новое заданное ему масштабирование, приблизив и увеличив Аккадскую Солнечную систему, где зелёными точками, заполонившими межпланетное пространство, поверхности спутников и орбитальных сетей, выступали авианосцы и другие массивные военные корабли Республики. Поблизости от Аккада наблюдалось ещё одно скопление точек, окрашенных в жёлтый цвет – формирующийся гражданский флот для завершающей эвакуации.

     Внимание Сварога было приковано к передвижениям армий. Через четверть часа от изрядно поредевших в результате эвакуаций военно-космических флотилий Сеннаара отдалились уже ожидавшие старта колонны авиации. Пролетев порядка пятисот километров, сорок пять тысяч единиц разбрелись в два наглядно разнившихся между собой в размере косяка, каждый из которых готовился к межпространственному скачку к своим Солнечным системам.

     Сварогу доложили о готовности обоих армий, и на сей раз ему уже не удалось опустить прощальную речь. Военный этикет требовал от Верховного Главнокомандующего прямого обращения ко всем экипажам. Уставший техник подал ему знак, что связь установлена, и на каждом корабле уже объявили о его выступлении.

     Он перевёл взгляд на лежащую перед ним заготовленную речь. Группа сенатских филологов и политтехнологов корпели над ней целую ночь, вложив в строки горькое варево из напускного патриотизма, сладкой лести, преувеличений и прочей ораторской гипнотизирующей чепухи. Главнокомандующий вскользь пробежал глазами по первым предложениям. Одобренный им вчера документ показался ему вульгарным и насквозь фальшивым.

     Техник повторно размахался руками, вновь привлекая внимание Сварога.

     – Говорите, – одними губами нервно повторял он.

     Ожидание на кораблях затянулось.

     Взглянув на вылизанную до приторного идеала речь, Сварог свернул документ, сметая его на пол.

     – Друзья! – нестандартно начал он. – Я горд, зная, что вы уходите добровольцами. – Медленно и громко обратился к военным Главнокомандующий.

     – Я горд, зная, что вы трезво оцениваете последствия предстоящего вам задания и вопреки этому находитесь именно на своих местах.

     Сварог сделал небольшую паузу.

     – Я не имею права что-либо вам гарантировать, – чуть тише добавил он. – Впредь лишь ваше усердие, командный дух и боевой опыт будут для вас последним тылом.

     Но одно пообещать я могу!

     Главнокомандующий собирался лаконично закончить.

     – Вы уходите сегодня, – громко заговорил он вновь, – чтобы многим было дано увидеть «завтра»! И я обещаю вам, что это «завтра» будет жить!

     Далее Сварог коротко завершил обращение, подтверждая приказы на отлёт.

     Армии выходили на межпространственный манёвр.

     Вначале из радиуса обзора тихо исчез малый косяк, ведомый координатами Иерихонской системы. Практически за ним с отклонением в пару градусов с трёхмерной проекции карты галактики соскользнула вторая армия.

 

Глава 9

     Мгла увеличивалась. Гнилой пористой губкой она впитывала окружающую её материю и подобно пористым фильтрам высасывала из той любого вида энергию, оставляя после себя практически стерильный след. Размеры мутантов стремительно разрастались, а энергетические всплески в их черноте молниями разрезали и освещали невообразимых многоликих и огромных существ. Но их голод не утихал.

     Захмелевшие и глупые сросшиеся твари издавали лишь один понятный для восприятия импульс. Он квантовыми волнами моментально разлетался во всех направлениях видимой и невидимой Вселенной, проникая даже за пределы этого измерения. И каждый, кто находился в достаточной близости от мглы, кто мог не только услышать данный импульс, но и почувствовать присутствие субстанции, породившей его, начинал покрываться зловонными вибрациями страха, что ещё сильнее, как вкусная, ароматная приправа, манило к себе голодных тварей.

     Антареса уже порядочно мутило от этого тошнотворного импульса. Он громко и без такта барабанил в его разуме совокупностью сросшихся, одичалых умов, остатки которых поблёскивали в населяющих мглу тварях.

     – Убить, убить, – стонали сиплые вибрации. – Туда! Здесь! Дави, дави…

     Мгла всё быстрее поглощала подбрасываемые ей Антаресом энергетические куски, и, не успевая заканчивать трапезы полностью, слепо выискивала новую привлекательную цель.

     – Есть! Есть! Убить! Голод, голод! Ещё! – кричала темнота, распространяя короткое послание.

     Её чрево, казалось, не имело логического строения или элементарного предела. Впитанная энергия ни во что не преображалась, нисколько не влияла на духовное или физическое положительное восстановление бывших рабов, а лишь сильнее сжималась и прессовалась внутри тварей, становясь сдавленным грузом. Мгла полнела и вздувалась от не переваренной мощной силы, которую попросту не могла усвоить, но азарт и резвость, с которыми мутанты набрасывались на очередные выпущенные Антаресом всплески энергии, только увеличивались.

     Когда Владыка галактики начинал уводить мглу в открытый космос, нынешних порций энергии хватало на значительно больший отрезок времени, нежели теперь, когда с тем же объёмом мутанты справлялись в разы проворнее.

     Антарес замечал, что такой голод невозможно утолить, даже будь в их рационе вся галактика и бесконечность времени на её поглощение, ведь нужда была иллюзорной для тварей. Они заглатывали ценную энергию, но не ощущали её настоящего вкуса, и уже давно не могли воспользоваться ею, отчего их неудовлетворённость и злоба только возрастали. Из-за своего приобретённого в деградации скудоумия, твари не могли в должной степени анализировать происходящее с ними. Всё, что им оставалось, – это распалять горькую ненависть и подчиняться всё тому же стучащему импульсу в их атрофированном уме. И мгла не прекращала вынюхивать бесполезную для себя пищу.

     Изначально Антарес посчитал, что несовместимое с существованием количество приобретённой энергии должно разорвать и уничтожить мутантов изнутри. Он надеялся на вероятность такого решения и щедро, не жалея себя, закармливал следующих за ним тварей. Дошло до того, что каждый из мутантов поглотил в себя энергию, равную кумулятивной силе двадцати сверхмассивных звезд. Их чрева представлялись огромными бурлящими сферами, набитыми нестабильными энергетическими процессами, которые бы в нормальных условиях давно б вылились в различные преобразования.

     Впитав последнюю каплю, мгла действительно вспыхнула и достигла пика перегруженности, но это вовсе её не уничтожило. Сжатая энергия покинула не только их тела, но и эту Вселенную, преобразуясь в неожиданный квазар-выброс в каком-то другом мире.

     Когда колебания растревоженного пространства успокоились и вернулись к плавности и стабильности, Антарес с разочарованием заметил струившихся позади себя уже измотавших его мутантов. Ни объёмный внутренний взрыв, ни предшествующее ему чрезвычайное сингулярное сжатие не навредили сросшимся переродкам. Единственное отличие заключалось лишь в том, что их ещё недавно треснувшие, вывернутые наизнанку желудки вновь были целы, идеально пусты и, как и прежде, ныли холодным голодом.

     Пока Владыка галактики осматривал разлетевшуюся в момент яркого взрыва на несколько фрагментов мглу, одна из групп тварей набросилась на самого Антареса, вторая же исчезла, перемещаясь к ближайшему источнику энергии. Антарес отреагировал быстрее, чем понял, что происходит. Он не успел телепортироваться, но выстроил вокруг себя панцирь. Мгла облепила его, повторяя силуэт защитного поля, и ещё яростнее разгорелась разрядами. Щит, как и сам Владыка галактики, так же состоял из своеобразной энергии, преобразованной в разновидность материи, и являлся для мутантов на данный момент, пожалуй, самым желанным, лакомым блюдом.

     Антарес опять уловил возобновившийся грубый импульс. Остатки мглы испускали его отчётливо, громко, и не разобрать его смысла было невозможно.

     – Дави! Его, его! – мгла взволновано вилась и покусывала ещё крепкий щит, но жаждала она не защитного поля, а того, что было под ним.

     – Сожрать его! – копошились твари. – Хотим его!

     Щит начинал ослабевать под натиском и постоянными укусами, выбивающими из него энергию. Антарес видел, как ветшают его границы, а вместе с тем уязвимым становился и он. Но его прогноз собственной выносливости не оправдался. Владыка галактики не продержался и половины отведённого себе срока, не сумев переместиться из-под укрытия. В следующее мгновение одному из мутантов удалось образовать отверстие. Оно было небольшим, на молекулярном уровне, но для сросшихся тварей, способных в незначительной мере неосознанно трансформировать под себя окружающую реальность, такого изъяна оказалось достаточно. Одна из тварей просочилась под панцирь защиты и до того, как Антарес успел повторно загородиться, её сотни клыкастых ртов впились в разум и плоть Владыки галактики.

     Антарес кричал и трепыхался внутри утратившей пользу защиты, как в жалящем каменном мешке. Для мутантов его совокупная внутренняя энергия оказалось чрезмерно огромной для мгновенного поглощения, и тварям удавалось отхватывать лишь небольшие кусочки. Но с каждым укусом Владыка галактики безвозвратно терял самого себя, а его суммарная сила падала.

     Пытаясь стряхнуть уродливые пасти, Антарес перепробовал практически все возможные удары, но твари не реагировали. Между тем боль от ран начинала возрастать, пылать огнём, как и увеличивался объём потерянной с каждым укусом энергии. Мгла приспосабливалась поглощать загнанную в тупик ещё барахтающуюся сильную и вкусную дичь.

     Действия Антареса не приносили видимой пользы. Во многих решениях он уже не отдавал себе отчёт. Пытка заполняла его сознание и тормозила скорость. Каждый его удар попадал в тварей, но мгла вбирала в себя содержащуюся в них энергию, без которой удары безрезультатно вибрировали и отлетали от мутантов.

     Теряя самообладание, Антарес умышленно остановился, не оказывая сопротивления. Противостоять истинному, затравленному голоду было бессмысленно, как и оценивать тварей известным мерилом. Мутанты не являлись ни существами высшего порядка, ни какой-либо первородной расой, они походили на принципиально новый всё ещё мутирующий вид, и действовать против такого вида требовалось так же по-новому.

     Только Владыке галактики было известно, каких страданий ему стоило ничего не делать. Твари бесстрашно грызли и отхватывали его силу, но Антарес продолжал не шевелиться. Разум же его ткал обширную многоуровневую иллюзию, что требовало от него последней сосредоточенности в уже окровавленном уме. Не исключено, что Владыке галактики так и не удалось бы отделаться от мутантов, не будь те настолько тупы. Хоть йота анализа уже раскрыла бы перед ними его примитивный план, но мгла восприняла законченную иллюзию Антареса именно в тех ракурсах и объёмах, в которых это было выгодно художнику.

     Минутой позже её ослепшие, но всё видящие глазницы повернулись в противоположную сторону от жертвы. Твари завертели уродливыми мутными многообразными мордами. Ещё немного, и Антарес бы закричал, не сдержавшись более, но мгла отпустила его. Её клыкастые пасти оторвались от истерзанной плоти. Укусы прекратились, будто твари более не видели перед собой, за что ухватиться.

     Сдавив все чувства, каждый импульс, Владыка галактики замер. Рядом с ним раздражённо и демонстративно вертелись мутанты, и любая поспешная неосторожность могла выдать его. Неподалёку, куда теперь было обращено чутьё мглы, виднелся иллюзорный энергетический почерк Антареса. Ещё немного, и мутанты проворно прильнули к нему, принимая его за исчезнувшую дичь.

     Антарес усилил иллюзию и снабдил её значительным количеством энергии. Твари не видели различия и воспринимали подсунутую им куклу за живое существо. Но только убедившись, что его замысел действует, а мгла впредь следует за иллюзией, Антарес взглянул на свои раны. Множественные неглубокие язвы покрывали тело и душу. Твари не успели прогрызться глубже, но вред, нанесённый ими, останется непоправимым. Аккуратно Владыка галактики заживлял язвы до их рубцевания. Раны оставляли рваные, кривые ниточки-шрамы, от которых, понимал Антарес, ему не избавиться уже никогда.

     Мгла доедала содержащуюся внутри иллюзии энергию, и Антаресу пришлось вновь наполнить её. Помимо этого, он не забыл об убежавших ранее тварях. Ведя за собой мутантов, Владыка галактики построил проход к тому месту, куда стремился след беглецов. Но, прежде чем ступить в другие координаты Вселенной, он дождался, когда мгла заметит передвижение иллюзии и последует за ней через проход.

     Недлительное путешествие вывело его ко второй по близости к его кластеру совокупности галактик, расположенных на миллионы световых лет от его дома. Данное расстояние от источника его силы только усугубило общие болевые ощущения и усталость, хоть до укусов мглы Антарес ещё не тяготился бы незначительной удалённостью от своей галактики. Свежие рубцы алели и жгли, а некоторые заново начинали обращаться в красные язвы. Но пока что Владыка галактики терпел свалившееся на него бремя пастуха. Часть его чёрного стада, отбившаяся ранее, бессовестно обгладывала пульсирующую выбросами остаточной энергии быстро вращающуюся нейтронную звезду, но основное внимание мутантов занимал компаньон в этот двойном образовании. Большая часть тварей примерялась к этой монументальной ярко-белой звезде, диаметр которой в тысячу раз превосходил диаметр Красной Звезды. Недолговечная звезда, к своему счастью, уже отживала последние тысячелетия в своей эволюции, и нападки мглы ускорили процесс, не позволив тем заполучить в своё чрево ещё и сущность того, кто управлял этим светилом. Антарес не успел вмешаться. В момент его появления коллапс был уже запущен. Все слои гипергиганта складывались вовнутрь, стремясь к ядру с невероятным ускорением. Действие заняло секунды, после чего последовала безголосая вспышка сверхновой.

     Убийственные волны излучения, газа и космического вещества заполонили всё вокруг, и в этом адском пламени мгла ещё быстрее поглощала преобразованную материю, теряла её, вновь образуя яркие квазары в другие миры, и с неутолённым голодом налетала на щедрые, но быстро улетучивающиеся покрывала энергии.

     Гибкость и скорость отчётливее проявлялись в приобретённых талантах ещё недавно заторможенной и медлительной мглы. Невозможность насытиться давала о себе знать, и твари с особым остервенением наскакивали на потоки энергии. Постепенно ранее разобщённая мгла сбилась в одну субстанцию, но теперь Антарес не полагался на их неделимость. Он внимательно следил за манёврами мутантов, не ослабевая действия иллюзии. В любой момент какая-нибудь тварь или вся свора могли в очередной раз попытаться схватить относительно невидимого для них пастуха.

     Их увлечённость коллапсирующей распалённой сверхновой продлилась недолго. В той уже не было жизни, не было души, которую так же можно было бы впитать и добавить в клубок переплетённых душ, из коих состояла каждая тварь. К удивлению Антареса, мгла не всосала и сотой части окружающей её энергии. Блюдо, которое не подавляло нытье желудков, разонравилось тварям, и те уже вынюхивали энергию другого рода. Владыка галактики привлёк их внимание существенным восполнением своей иллюзии. Не успев телепортироваться, твари соблазнились всплеском и увязались по его следу. Энергия, выбрасываемая им, так же не могла дать им требуемого, но она была совершенно иного уровня, нежели энергия сверхновой, оттого твари ещё подкупались подачками Антареса. Но вскоре переродки будут способны адаптироваться настолько, что только их жажда останется для них настоящим пастухом и мгла увильнёт от нежелательного присутствия надоедливого попутчика. Он понимал, что нужда заставит мутантов метаться между всеми видами энергии, и этот круговорот может перерасти в годы. Столько выдержки у Владыки галактик не было.

     Непрекращающаяся череда потерь внутренней энергии отрицательно сказывалась на Антаресе. Темп в их противостоянии задавала мгла, и ему приходилось подстраиваться. С каждым всплеском он становился слабее и не успевал должным образом восстанавливаться. Прожорливость и интуитивная находчивость мутантов не давали ему продыху. Их путешествие затянулось и не имело конечного пункта, но он крайне требовался Антаресу.

     Однако он не мог бросить мглу. Стоило отвлечься, как твари с удивительной быстротой, несвойственной такой одичалости, замечали ближайшую жертву. Мутанты учились и приспосабливались. Их интеллект оставался прежним, умственное развитие не сдвинулось к улучшению. Мгла не восстанавливала действенность чистого разума, но её приспособляемость проявлялась и прогрессировала в обострении важных первичных потребностей и инстинктов выживания. Твари перевоплощались в хищных охотников – быстрых, ловких, пугающе неуязвимых и жадных. К чему приведёт подобного рода эволюция, Антарес уже просчитал. Злость и находчивость мутантов возрастут, превращая тех в самую совершенную молотилку для любого рода энергетической жизни во Вселенных.

     Брось он их сейчас – и не исключено, что мгла возвратится к его галактике. В том, что твари вскоре научатся и мстить, Антарес не сомневался. К тому же, не только опасения за источник своей власти заставляли Владыку галактики продолжать утомительно ущербное для него шествие. Приемлемо было оставить переродков у порога соседнего кластера, выведя за пределы своего дома ещё до того, как мутанты начали что-то соображать, но настолько прогнившая подлость вызывала отвращение у Антареса. Он не мог обрекать кого-то на поглощение мглой и перерождение в частичку сросшихся тварей. Такая судьба казалась ему ужаснее любого, даже самого примитивного и неудачного воплощения в новой жизни.

     Пока Владыка галактики тщетно изводил и тиранил натруженный, взвинченный ум, не находя путного решения, как бесповоротно избавиться от тварей, мгла обдурила пастуха, уловив подходящий момент, энный раз теряясь в удалённых координатах объёмного мира. Изнемогая от практически критической истощённости и открывшихся ран, Антаресу ничего не оставалось, как поспешно отправиться вдогонку.

     Ночи и дни в Железных ущельях не имели чётких размежёванных границ. Казалось, что яркий, быстрый свет солнца недолюбливал горное отравленное образование и редко навещал эти одичалые места. Небо оставалось стальным и плотным, укутанным многими слоями нависших над долинами облаков грязного цвета. Из трещин в ледниках сочился тёмно-серебристого цвета вонючий смертоносный газ, ещё больше загрязняющий небосвод. Погожих и светлых часов здесь практически не бывало, отчего, когда такой день выдался, а вьюга и всегда суровый холод немного спали, Марсиус не удержался от свершения уже давно вертевшегося в его перепуганном уме плана. Едва луч скупого солнца забрезжил поверх посеревшей каменной клади разбитой башни, где уже четырнадцатые сутки находился Хозяин и собранные им остатки его некогда большой воровской свиты, как Марсиус уже вертелся с боку на бок, не находя себе покоя, будто размытые отблески светила значили для него много больше, чем может значит обычный луч света.

     Про Железные ущелья ходили страшные и во многом правдивые слухи. Старые горы являли собой аномальный, плохо проходимый и опасный участок планеты. Добровольно сюда совались только хорошо оснащённые и вооружённые научно-исследовательские экспедиции, либо же непробиваемые дураки. Некогда Марсиус всерьёз мечтал о запрятанных в ледниках остатках эпохальных замков и крепостей, в особенности о богатствах, которые можно было бы извлечь из-под толщ ледяных настилов. Он долго готовился, прощупывал почву. Некоторые регионы, коих можно было пересчитать по пальцам, уже исследовались республиканскими миссиями, но и помимо занятых раскопками участков в ущельях оставалось множество похороненных, идеально законсервированных богатых построек прошлого, и они сулили весомую денежную выгоду. На подготовку и сомнения у вора ушли долгие месяцы, но Марсиус так и не набрался столь необходимой для подобного мероприятия смелости.

     Отказавшись от покорения какого-нибудь подземного саркофага-замка, он поддался искушению, позарившись на щедрое предложение пожаловавшего ему постоянную высокую плату Хозяина. Так Марсиус оказался ещё в более жестоком и мрачном плену, чем тот, что могли ему сулить мёртвые серые горы. Теперь же его ужас удваивался. Наёмник не только находился в самом отвратном и пугающем его месте, но и пребывал в непосредственной близости от второго источника страха – Хозяина. Взвесив эти две величины, Марсиус пришёл к выводу, что, всё же, второго он боится значительно больше первого. Страх перед Железными ущельями и ужасами, скрытыми в горах, пока что оставался размытым, а вот страх перед Хозяином и его недобрыми замыслами становился изо дня в день ощутимым и явным, ведь он находился от вора всего в нескольких метрах за непрозрачной иллюзорной ширмой. Эта близость да внезапный, столь редкий в горах светлый день, и подтолкнули Марсиуса к действию.

     Наёмник не считал себя особо образованным. Его учёности хватало ровно на столько, сколько требовала выживаемость в его воровском деле, и, вынашивая идею о скрытых богатствах ранних эпох, Марсиус детально изучал всё, что могло помочь ему выжить в Железных ущельях. Солнечный день в этом контексте был не просто красивой дымкой, щедро облагораживающей внешне неприглядный вид хмурых гор. Из-за редкости света в этих местах практически все виды тварей, населяющих их, были уязвимы перед ультрафиолетом и не показывались из своих пещер и нор до темноты. Но, главное, что давало солнце серо-белому пейзажу гор помимо тепла и защиты от их обитателей – это запуск химической реакции, в результате которой на поверхности начинал выделяться кислород. Его концентрация оставалась низкой, и дышать им можно было лишь, практически передвигаясь на четвереньках, либо сильно пригибаясь к земле. Марсиус помнил, что довольно и трёх часов света для накопления удовлетворительного количества столь важного для жизни газа в ядовитой экосистеме впадин, которого даже в том случае, если небо внезапно затянется, хватит на день-другой.

     Сейчас существование наёмника целиком и безоговорочно зависело от энергии Хозяина и его поддержки. Без вмешательства Эн-Сибзаана он не смог бы ни дышать, ни терпеть холод. Правда, погожий день также не гарантировал настоящего тепла. Температура в освещённых участках Железного ущелья повышалась от силы на три-пять градусов, но именно это минимальное повышение позволяло перешагнуть смертельный для илимов рубеж.

     Прокрутившись всё утро, считая про себя минуты, Марсиус понимал, что второго такого удобного шанса может не быть. Остальные наёмники пребывали в полукоматозном состоянии и не видели неспокойности своего коллеги. Когда утро клонилось к завершению, он, не создавая шума, собрал нехитрые пожитки, любые тёплые вещи, которые ему удалось стащить у невнимательного соседа, и быстро шмыгнул в переднюю башни.

     От угла, в котором разместился Хозяин, веяло подозрительной тишиной. Проходя мимо, Марсиус не мог увидеть, спит ли Эн-Сибзаан или злорадствует, наблюдая за его метаниями. Зная, что стоит ему только задуматься об этой проблеме, и он уже ни за что не решится бежать, наёмник попросту опустил её.

     Преодолев переднюю и оставив за спиной уютный схрон нанимателя, Марсиус кубарем перелетел через обрушившийся низкий вход и сполз на землю по острому обмороженному камню. Коснувшись седого снега, он издал глухой вздох-хлопок и тут же сжался, прислушиваясь. Башня по-прежнему молчала, а проснувшийся писклявый ветер разрывал и перемешивал в своей горловине все яростные звуки нарастающего вихря. Сделав три медленных шага, не оборачиваясь, наёмник засеменил уже увереннее и решительнее, переваливаясь на огрубевших за столько бездейственных дней ногах.

     Покинув пределы развалин, он выбрался за последнюю торчащую из-под ледника шапку разбитого сооружения. Перед ним на все четыре стороны открывались одинаковые изрезанные горами и впадинами пейзажи. Неподалёку размытым пятном виднелась огромная, слегка наклонённая голова башни, в которой скрывалась цель Хозяина. Путь наёмника лежал в её сторону. Худо-бедно определив своё местоположение в хребтах гор, Марсиус помнил, что только в этом направлении на удалении в десятки километров должны находиться действующие сезонные станции или более ранние заброшенные пункты. Ориентиры этих перевалочных точек наёмник зазубрил ещё в прошлом. Соваться же в иные стороны не было смысла. На север, запад и восток тянулись практически непреодолимые хребты, обойти которые не удастся неделями. Марсиус же располагал теперь только парой дней.

     К сожалению наёмника, в самом начале его бегства небо начало затягиваться панцирем туч. Подходящая температура продержится недолго, и до темноты придётся позаботиться об укрытии, а на большее беглец не рассчитывал.

     Наклонённая серая башня была чуть впереди по левую руку от наёмника в сотне метров, когда Марсиус ощутил первичные признаки кислородного голодания. Оберегающее воздействие Хозяина ослабевало с расстоянием и вовсе резко оборвалось ещё через полсотни метров. Наёмник почувствовал этот разрыв накатившей пульсирующей болью в груди и голове. Ему показалось, что он ненадолго лишился сознания, но сразу очнулся. Привалившись к снегу и осторожно делая вдохи, Марсиус старался определить, сумеет ли он обходиться скопившимся у поверхности кислородом или ещё не поздно вернуться обратно. Его мучил холод, но к нему наёмник был готов, однако он совершенно позабыл о голоде. Желудок вора был пуст которую неделю, и теперь резко ныл и сжимался спазмами.

     Пролежав минуту-вторую, Марсиус нетрезво поднялся, пригибаясь к низу. Зона с разреженным кислородом достигала полутора метров в высоту. В дальнейшем она будет снижаться к земле, но сейчас наёмник, как он думал, мог передвигаться с относительным удобством. Пошатываясь от изнеможения, он, петляя и шаркая, поплёлся на юг.

     Ещё через каких-то двадцать метров куда-то подевались ранее запасённые бравада и уверенность. Марсиус упорно прокручивал в голове карту данного участка Железного ущелья, но реально думал лишь о расположенных впереди станциях и возможных припасах.

     После преодоления пологого спуска и небольшого подъёма, на которые отчего-то ушло до получаса, к неуверенности наёмника незаметно прибавились опасения, вытесняя рациональные мысли. Невесёлое солнце окончательно затушевалось тучами, всё померкло и прикрылось напускной темнотой, из-за чего и без того подрагивающие мысли вора раскричались. Вдобавок ко всему Марсиусу начал мерещиться какой-то диковинный вой. Ветер дурачился с несчастным путником и забавлял того многоголосыми, холодными порывами.

     Время неумолимо бежало, хоть этого и нельзя было определить по чернеющему небосводу. Наёмник кутался в наброшенную поверх одежду, представляя собой нелепое, покачивающееся чучело. На окружающий мир остекленевшим взглядом взирали только его спрятанные под тонкий пластик очков глаза янтарного цвета. Он передвигался наподобие гуляющему в пустыне сорняку, сгорбленный и безвольный, и только бесноватый, разгулявшийся ветер определял его дорогу.

     Дышать становилось отвратно и противно. Марсиус клонился, заглатывая воздух и давясь подмешанными в него противными разреженными ядовитыми кислотами. Теперь ни холод, ни голод не изводили наёмника. Суровые горы не позабыли про путника, но ещё сопротивляющееся сознание было забито другой фобией – задохнуться и удушиться воздухом, который после полудня скитаний представлялся Марсиусу живым. Окутанный острой заботой ветров, вор уже не реагировал на телесные ощущения.

     Пугающее стенание непогоды в стальных прекрасных небесах разрасталось. Свободное, несущееся в просторах своих владений. К звукам иногда примешивался гулкий, режущий вой, и наёмник прибавлял скорость, бежал, спотыкаясь, думая, что несётся во всю прыть. На деле же Марсиус всё медленнее и неуклюже семенил, не осознавая ни того, как часто падает, ни того, как подолгу не хочет вставать.

     Острые льдинки вздымались ввысь небольшими вихрями и воссоединялись в непрозрачные нависшие над землёй хмурые небесные гардины. Только известными им путями маленькие, вездесущие летающие ножи пробирались под одежду наёмника, проскальзывали под рукава и за шиворот, умудрялись миновать очки, леденя всё, к чему прикасались. Кожа горела колючим, неприятным жарким холодом, от прикосновения режущего нарастающего ветра слезились и покрывались льдом поблёкшие глаза. Непогода усиливалась, и видимость постепенно падала. Марсиус останавливался и подолгу всматривался в ожидающие его впереди глыбы. Поначалу он обманывал себя, уверяясь, что ещё не сбился с пути, выискивая признаки правильного направления, но стоило горизонту окончательно слиться с тяжёлым небом, как наёмник очутился в закрытой, непроглядной мути взъерошенного снега.

     Давно пора было возвращаться. Опустившись на колени, Марсиус пополз обратно, с трудом рассматривая недавно оставленные следы. Он добрался до того места, где десятью минутами ранее переводил дух. На придавленном сером снегу ещё виднелись вмятины рук и спины, но как бы наёмник не силился, ему не удалось определить, куда двигаться дальше.

     К удивлению вора, его ноги сами поплелись в случайно выбранную сторону. Марсиус не стал останавливаться, вдруг поняв, что если ещё хоть раз присядет, более уже не сумеет подняться. Везло ему в том, что голова наёмника уже давно опустела и оставалась относительно чистой – ветер выдувал из неё обрывки фраз, копошащихся в его мыслях, и Марсиус не успевал додумать одно, когда ум панически перескакивал на другое.

     То ли провидение, то ли слепой случай вмешались в неказистую судьбу вора. Незаметно он забрёл в радиус действия спасительной силы Хозяина, правда, это стало для него открытием лишь после того, как Марсиус разглядел в метели очертания башни. В этом месте всё то же провидение толкнуло наёмника совершить очередной необдуманный шаг – поспешить. Не разобравшись, подчиняясь только желанию спрятаться от колючей пурги и холода, он быстро направился в сторону постройки, но только когда до той оставалось каких-то пять-шесть метров, заметил, что башня немного отличается от оставленного им убежища.

     Подобравшись ближе, Марсиус увидел одинокую маленькую бойницу на северной стене трапециевидной, немного сутулой постройки, но заглядывать вовнутрь не стал. Новый сильный порыв ветра, переросший в глухое рычание, действенным приёмом сбил его на снежную землю, и наёмник суетливо пополз подальше от башни, опасливо косясь на её чернеющий камень. В такой позе через полсотни метров он и уткнулся в ноги своего Хозяина.

     Эн-Сибзаан ловким рывком поднял затрясшегося, сутулого слугу, но перепуганный воришка повалился на пятую точку, стараясь теперь отползти и от Хозяина. Обойдя его, наниматель преградил тому путь отступления.

     – Что мы здесь делаем? – спокойно поинтересовался он.

     Марсиус закашлялся. Слова не шли из осипшего горла.

     – Д-для вас, милостивый Хозяин, стараюсь, – кое-как прохрипел он.

     – Вот как! – изобразил удивление Эн-Сибзаан, вновь поднимая наёмника.

     На этот раз Марсиус устоял. Позади Хозяина находились его подельники, и все недобро поглядывали на бывшего предводителя, в особенности те, кого он лишил верхней одежды.

     – Караулю, – протянул наёмник, минуя прямой взгляд Хозяина и указывая на башню. – Чтоб не убежали.

     Голова Марсиуса от переохлаждения и пережитого шока по-прежнему работала с натугой, что только уберегло вора от пронзительного опального Советника. Посверлив бедолагу взглядом ещё с минуту, Хозяин не нашёл в его мыслях хоть какой-то связности и несбывшегося желания сбежать. Ничего не ответив побелевшему от страха наёмнику, он обратился к остальным, приказывая возвращаться в оставленное убежище.

     Когда Марсиус увязался за сворой, Хозяин одёрнул вора.

     – Куда же ты без меня, – невесело протянул он.

     Наёмник нерешительно последовал рядом. Непогода переворачивала и рвала небеса, но перепуганный вор более ни о чём не мог думать, ненадолго помешавшись умом, что и в этом случае хоть отчасти спасло Марсиуса от необдуманного поведения. Будь его мозги не повёрнуты набекрень, а голова яснее, наёмник наверняка бы заметил не сводящего с него взгляда Хозяина, и на сей раз отрицательные намерения нанимателя прочитывались на его лице, как на страницах открытой книги.

     Сам же Эн-Сибзаан, раздражённый, уставший и тосковавший от затянувшегося ожидания, тормозил себя последними крохами сдержанности, чтобы не раздавить идущего подле наёмника. Его радовала мысль о том, что с этим пресмыкающимся случится в момент мести его Владыки, но и самому опальному Советнику хотелось приложиться к будущему невольнику темноты.

     Он бесил его изрядно, с завидной регулярностью, и терпение Хозяина таяло. Не будь наёмник нужен ему для прикрытия собственной шкуры, он дал бы умереть тупице, не отправившись за ним в такую лютую пургу. Да ещё ко всему прочему этого недотёпу угораздило приплестись прямо к башне Хранителя. Мало того, что Эн-Сибзаан столько дней кряду беспрерывно тратил силы на поддержание жизней наёмников и сокрытие себя и их от всех глаз, так теперь ему ещё и пришлось усилить защиту.

     Отправившись за Марсиусом, Хозяин опасался практически выздоровевшего Эн-уру-гала. Атаковать мальчишку было рано. Требовалась ещё пара дней, и Эн-Сибзаан высвободил немало важной для себя энергии, чтобы прохаживаться рядом с убежищем парня, не выказав своего присутствия. Теперь Хозяин нуждался в отдыхе. Но и незапланированная вылазка оказалась неожиданно полезной для опального Советника. Используя свою защиту на максимуме, Хозяин не упустил возможность незаметно детально обследовать не только убежище наследника и состояние Хранителя, но и самого парня, обнаружив в том несколько слабых мест. Вот для них-то Эн-Сибзаан и собирался поднакопить сил.

     Вернувшись в свою башню, он приказал своре ждать и не покидать укрытия, после чего молча укрылся в своём углу, чем немало удивил начинающего трезветь Марсиуса. Он-то ожидал взбучки, но никак не пугающего равнодушия. Однако уже через мгновение наёмник позабыл о неполученном нагоняе от нанимателя. Его подельники в полней мере принялись за предавшего их коллегу.

     – Тихо! – безмолвно крикнул Хозяин на обступивших побитого наёмника.– Ни звука мне, убогие твари!

     Свора, гомоня, быстро разбрелась по своим местам, содрав предварительно с бывшего предводителя украденную им одежду. Одарив вора ещё парочкой пинков, наёмники презрительно оставили Марсиуса в одиночестве, вытолкав бессознательного подельника подальше от их ниши.

     – Тихо, мрази! – уже с применением тумаков потребовал Хозяин.

     Получивший по головам отряд наконец-то замолчал, но не столько от хлёста нанимателя, сколько от нового, внезапно мощного порыва ветра, и ветер этот странно хрипел. Стихия ворчала и огрызалась, пробираясь за стены ненадёжного укрытия, а незначительные подачки Хозяина не были способны уберечь преступников от её колкого холода.

     Множественные порывы ветра согнали отряд ближе друг к другу, заставив отвлечься от желания ещё крепче поколотить предателя.

 

Глава 10

     Сновидения одно за другим встревоженными птицами взлетали с длинных, мелко подрагивающих ресниц Кали. Она взволновано просыпалась, выныривая из зыбкого покоя и боясь взглянуть на воображаемые часы. Последние мгновения отдыха выдались забвенными, теряющими связь с лабиринтом и всем происходящим, из-за чего у Красной Звезды сложилось впечатление, что проспала она гораздо дольше, чем намеревалась. Но, отерев сонный ум от последних запутанных соображений, Кали прислушалась к внутреннему ощущению времени, с облегчением поняв, что не провела в исцелении и трети искривлённого года.

     Её тело парило между стенами лабиринта подле поворота к следующему переходу в нижележащие витки кристалла. Красная Звезда не хотела ступать на твёрдый, но иллюзорный пол и вновь возвращаться к рутинным поискам. Она оценила своё состояние и нашла его отчасти удовлетворительным. У неё ещё оставалось время на дальнейшее прохождение лабиринта, а осколок был в полном подчинении, и те незначительные проделки, что он предпринимал, пока девушка восполняла силы, принесли лишь поверхностный, быстро устранимый вред. Внутренний баланс также пребывал в достигнутом относительном постоянстве. Отдых позволил рассудить дилемму между её душой и полученной от Архонтов энергией. Теперь Красная Звезда практически не мучилась от её колоссального объёма, но полностью притупить все негативные импульсы ей не удалось. Чужеродная мощь никуда не делась и не прекратила давить на её ум. Она заполняла душу Кали в неестественно сжатом виде, добавляя болезненных напирающих спазмов. Если бы девушка не решилась на остановку и отдых, временный заём силы Архонтов раздробил бы её изнутри. Не совладав с ним, но хоть упорядочив сей дар, Кали разложила его по полочкам, немного систематизировав и сведя к скоротечному, ломкому порядку.

     Изучая заполненную бездну внутри себя, Красная Звезда видела, как непродолжительна будет её маленькая победа. Неосторожность и весомая стычка с любой ловушкой кристалла вновь приведут к накалённому состоянию, разрушавшему её до восстановления и отдыха. Даже малые волнения могли обратить временный контроль против неё. Энергия Архонтов была неудержимым заключённым, а Кали – слишком хрупкой тюрьмой, чтобы долго неволить подобную квинтэссенцию силы. Оттого, даже чувствуя в себе свежесть и решимость, Звезда ещё некоторое время трусливо медлила просто спуститься на рассеянный, прозрачный пол и вернуться к физическому обличию.

     Кали ещё раз прислушалась к своим переживаниям и подсказкам разума, но тот помалкивал, мирясь со свалившейся на него обременяющей ношей. Развеяв остаточную дрёму покоя, девушка потянулась вниз. Необутые ступни вначале коснулись разреженного звёздного тумана, а затем нашарили обманчивую твёрдость. Стоило только пальцам притронуться к невидимому полу, как обстановка лабиринта сделалась прежней: появилось слабое, ниоткуда не льющееся освещение кодов, сама атмосфера всколыхнулась и в ней заметались импульсы, ни один из которых пока не говорил о возможных ловушках и опасностях, а до того спокойный туман опять заклубился то вверх, то вниз, наползая на стены или проваливаясь в глубину пропасти.

     Ступив на пол, Кали задумчиво остановилась. От её внимания, будь оно косвенное или прямое, не смогли укрыться коды на стенах лабиринта. Поворошив полученную информацию, Красная Звезда коротко улыбнулась, – она упорядочила и запомнила абсолютно все познания, что подразумевались в витиеватых шифрах каждого участка пройденного лабиринта, и, что порадовало девушку, помнила она их не благодаря помощи Архонтов, а исключительно ввиду её прирождённых интеллектуальных способностей. Вернув Архонтам их заём силы, она сумеет удержать в памяти своё путешествие и его плоды.

     Но внимание девушки было не столь остро к поведению самого лабиринта. Кое о чём Красная Звезда всё же позабыла. Подойдя к тупику-переходу, Кали уловила не только нарастающий шум от проникновения в закрытую грань. Переступив порог нового витка, она не смотрела на привычно дробящуюся стену позади себя и едва успела среагировать на такие же привычные при переходах ловушки, немного пострадав от сингулярности. Её рассеянный взгляд следил за необычно широким, уходящим на десятки метров вперёд коридором, и оттуда, в самую душу девушки, лилось знакомое эхо шорохов и редкие перезвоны смеха. Один раз просквозил отдалённый размытый силуэт, и после всё опять стихло.

     Странное видение лабиринта вернулось.

     Призрак посещал Кали и в оставленном небытии отдыха, но постепенно исчез, как и растворился накопленный страх перед неизвестной аномалией кристалла. Не то чтобы Кали больше не боялась этих мелькающих в коридорах тёмного лабиринта белых теней. Непонятное настораживало. Глубинные витки носителя могли стать для девушки испытанием воли и выносливости. Об опасностях сердцевины кристалла Звезде оставалось лишь предполагать, но, после недавней передышки, внутренней медитации и построения закономерностей в управлении мощью Архонтов, Кали беспричинно верила: наводящие на неё ужас видения не принесут ей вреда. Откуда взялась эта уверенность, девушка не знала, но, пробыв в замешательстве пару минут, она решилась принять эти невесть как составленные интуитивные выводы своего ума.

     Впереди ждали новые знания. Не имея другого выбора, Красная звезда продолжила путь. Больше призрачное соседство её почти не отвлекало. Силуэт продолжал изредка возникать и мелькать на удалении. Кали продвигалась дальше.

     …К общему времени пребывания внутри носителя добавились четыре искривлённых года, а позади остались ещё шесть граней. Следующий переход вывел к знаниям, значительная часть которых являлась неизвестной для памяти девушки и, скорее всего, некоторая их доля и вовсе была никому неизвестна. Чем глубже пробиралась Красная Звезда, тем чаще встречающиеся ей коды содержали сакральные рецепты. Завершение лабиринта, учитывая возросшую ценность кодов, могло находиться уже совсем рядом. Это приободрило Кали.

     В новом витке кристалла её ожидал внушительно длинный узкий тоннель, и все его коридоры были столь же длинны, как и первый. Иногда они растягивались на километры, где не было видно конца и начала следующего поворота. Утопая в темноте, эти коридоры контрастно выделяли всегда внезапно появляющуюся белую тень. При каждой такой встрече Кали сдерживала непроизвольно цепенеющее тело и не подавала виду, что уже который раз пытается рассмотреть преследующий её силуэт, но видение лабиринта исчезало быстрее, чем девушка формировала мысль в его адрес.

     Не добившись ничего, она сменила тактику, с большой выдержкой игнорируя присутствие странной субстанции поблизости и перенаправив все усилия на тщательное запоминание увиденных кодов. Изучить призрака у неё не получилось, и чем реже Кали реагировала на него, тем реже встречала за очередным поворотом. А к предполагаемой середине проходимого витка, которую Кали обозначила по схожей с уже известными ей в предыдущих гранях ориентирами – идеально круглой ареной, белый силуэт и вовсе прекратил мелькать на пути.

     Представшая перед девушкой арена была пока что самой большой из всех, что находились в пройденном лабиринте. Только на этих круглых площадках встречалось некое подобие фундамента, освещение было не столь слабым и отсутствовали ловушки. Обследуя арену, Кали не обнаружила ловушек и здесь.

     Изначально функциональное предназначение подобных круглых площадок оставалось непонятным для Красной Звезды. Их надобность Кали открыла неумышленно. Находясь в самом центре самой первой увиденной арены, она машинально перебирала в мыслях предыдущий усвоенный код. Когда все последовательности кода тихо прозвучали в её разуме, запустилось быстрое перевоплощение ближайшего к Кали пространства. Девушка дёрнулась бежать, но уже в следующий миг её окружала реалистичная картина. Перед ней протекал ускоренный процесс возникновения гравитационных ям между мирами, о которых говорилось в обдуманном ею коде.

     Впечатлившись увиденным, Кали попятилась, оставляя центр арены, и тогда же площадка лишилась сложной проекции, но вернувшись, девушка запустила всё заново. После окончания Звезда выбрала наугад другой код, пропустив его составляющие через мысли. Код наглядно воплотился в незанятом пространстве арены, показывая себя в действии, и перед Кали тогда демонстративно протекали способы создания и изменения голограммных объектов в осязаемых мирах. Арены в рамках лабиринта выступали неким тестером, способным отобразить содержание кодов, их же реалистичность восхищала и ошеломляла количеством деталей.

     Достигнув центра очередной площадки, Кали не устояла, чтобы попробовать что-то из недавно полученных знаний. Исследуемый ею участок лабиринта касался атомно-молекулярных основ жизни. Девушка выбрала код и запустила демонстрацию процесса формирования простейших форм, существование которых было основано на химии углеводородов с медленным обменом веществ и внушительно большими размерами клеток. В зависимости от малого изменения условий среды и влияния на формы, моделирование выдавало множество вариаций возможных базовых результатов, на основе которых уже могла развиваться более усовершенствованная многоклеточная жизнь.

     Наряду с изученным кодом шёл чуть более сложный, где жизнь основывалась на перекиси водорода. Его наглядная демонстрация Кали не понравилась. Отступив от центра площадки, девушка прокручивала в памяти все увиденные знания. Следующий заинтересовавший её код был ей знаком. По его сценарию возникла жизнь в её собственной Солнечной системе. Код основывался на углероде, как основном элементе жизни, плюс водород, кислород, азот и добавление в малом количестве ряда других элементов. Замес из этих ингредиентов составлял базис практически любой клетки на четвёртой планете от светила Кали, что определило рамки видовых возможностей для форм живого в разных условиях развития. К тому же, практически идентичными наборами элементов были богаты двенадцать процентов всех планет во Вселенной Красной Звезды. Существовали и другие миры, в коих естественным путем воплотился данный код.

     То, что вмещалось в длинный кодовый набор, сотни раз перемешивающий в разной последовательности шесть простых символов, гарантировало более успешным видам, в том числе и разумным, таким как илимы, выживаемость вне их экзопланеты, в схожей среде, что и позволило их расе так быстро и эффективно колонизировать другие структуры, редко корректируя те под свои потребности.

     Пересмотрев демонстрацию, Кали запустила ещё один код – рецепт приготовления жизни на основе кремния, частично углеводорода и жидкого метана, выборочно соединив два схожих кода. Несмотря на то, что полученный код не был оригинальным, тестер воплотил и его, показывая основу возможной одноклеточной жизни, и она также имела бесконечное число сценариев развития в более сложные формы.

     Прервав демонстрацию, Кали принялась составлять новые коды, выхватывая из понравившихся рецептов те или иные фрагменты и делая совершенно непредсказуемый замес. Повторив этот фокус, она раз за разом получала схожий результат – жизнь, из её наблюдений, могла существовать практически в любых условиях, преимущественно простая, одноклеточная.

     Но когда девушка соединила и применила коды из других витков лабиринта, не касающихся атомно-молекулярных основ живого, внятной демонстрации не последовало. Появившаяся проекция просуществовала доли секунды и закончилась скоротечным разрушением. Похоже, только жизнь обладала в мироздании способностью подстраиваться и изменяться, чего нельзя было сделать с основами, к примеру, гравитации.

     Вернувшись ещё раз к коду, определившему состав и эволюцию четвёртой планеты, и к коду, способному создать жизнь в таких условиях, Кали запустила несколько вариаций соединения этих знаний. Итог стал неожиданным: некоторые наиболее развитые виды в выбранной среде могли достигать энергетической связи с данной средой, управлять ею как единым организмом или сливаться в коллективный разум. Чем-то схожим, в значительной мере примитивным, уже обладали некоторые Хранители, но наличие в их распоряжении всего нескольких кодов из носителя помогли бы илимам ускоренно получить подобные навыки.

     Чтобы подтвердить свою догадку наглядно, Кали быстро составляла искусственный код, способный передать такую модель. Она выхватила нужные звенья из кода по атомно-молекулярным основам жизни, идентичной илимам, добавила требуемое из иных кодов, обуславливающих рамки условий для эволюции среды обитания и вплела в получившийся шифр собственные дополнения. Запустив тестер, Кали ожидала увидеть мгновенное становление примитивного создания в Сверхсущество, которому бы не требовалось проходить через долгий путь естественного развития. Перед ней появился сборный образ взрослого илима на той стадии физического, умственного и духовного развития, на которой, в среднем, пребывала сейчас вся раса. Затем Красная Звезда увидела, как в его ум и душу внедряются коды из доступных ей граней носителя, и как эти знания усваиваются на всех уровнях. Ход перевоплощения был запущен, и илим действительно начал преображаться. Расширялись пределы его влияния и силы. Наряду с появившимся бессмертием и полной неуязвимостью утекали в бесконечность горизонты разума подопытного воображаемого создания. Код не достиг и середины в демонстрации, а ум илима уже заполнял и охватывал практически все мироздания, но это заполнение стало катастрофическим.

     Составленный Кали код так и не успел завершиться. Его последовательность оборвалась от иррациональности несовместимых процессов в разуме и душе испытуемого и дальнейших запустившихся ошибок. Воображаемый илим всё чаще использовал приобретённое во вред, активируя механизм собственной деградации, и он заметно сказывался на поведении мироздания. К чему бы всё привело в конечном счёте, Кали уже не видела – разум испытуемого не выдержал, коллапсируя и обращая проекцию в пустоту.

     Девушка молча покинула центр арены.

     – Со знаниями мы, пожалуй, повременим, – сделал вывод она.

     Демонстрация быстро охладила пыл Кали и спустила с небес на землю. Больше быть в роли Создателя и лично выдумывать рецепты кодов ей не хотелось. Теперь она понимала: даже если результат от самовольного смешивания кодов эволюции жизни и не получался отрицательным, это ещё не означало, что таковым он не станет в дальнейшем или его не сделают подобным новые условия видоизменяющегося мироздания.

     Посмотрев на центр площадки, Кали подавила в себе желание попробовать что-то исправить в запомнившихся ей комбинациях. Отвернувшись и зашагав к новым коридорам ещё не обследованного витка, девушка насильно зачищала память, стирая всё, что успел нафантазировать и сколотить её ум. Не хватало носить в голове лжеучения, да ещё и применять их в действительности.

     Подойдя к продолжению лабиринта, девушка проводила арену прощальным взглядом. Теперь она ассоциировалась в её памяти лишь с демонстрацией подлинных кодов. Всё ненужное улетучилось.

     Перед ней лежал очередной длинный коридор, закончившийся в итоге тупиком. Осмотрев его, Кали вернулась к выходу на арену и зашла в последний ведущий с площадки проход. Он оказался разлогим и водил девушку в своих переулках четверть искривлённого года. Здесь же Кали просчитала появление более сложных механизмов защиты: кристалл составлял и воплощал фальшивые участки лабиринта, ничем не отличающиеся от обычных.

     Зайдя на территорию подобного участка, Кали интуитивно отступила назад. Лабиринт исчез, а вместе с ним могла исчезнуть и сама девушка, но, удалившись от ловушки, она увидела, как высокие стены и уходящие в пропасть, каменноподобные подпоры вновь обрели реалистичный вид. Ненастоящие стены также полностью покрывались кодами. Те шифры, что находились ближе ко входу, были различимы для Кали, но фальшивые коридоры не получалось рассмотреть до их окончания. Даже наличие мыслей, связанных с ними, уже вызывало срабатывание ловушки.

     Выйдя первый раз к псевдолабиринту, Красная Звезда долго не могла придумать, как заполучить и недоступные ей коды. Если бы недавно она не отсортировала свою память от ненужных воспоминаний и лжекодов, ей было б достаточно всего лишь внимательнее присмотреться к содержанию стен. Информация, выбитая на них, являла собой только приманку и содержала неприметную, закравшуюся ошибку в последовательности символов, делавшую её непригодной для применения. Но, чтобы понять и просчитать эту ошибку, Кали потребовалась ещё четверть года. Найдя изъян в видимых кодах, девушка с досадой последовала дальше.

     Впредь такого типа ловушки попадались через три-пять нормальных участков лабиринта. Даже тупик-переход в закрытую грань кристалла выдался фальшивым и чуть было не подловил Кали. Загнав её в пустоту, носитель едва не вытеснил её сознание наружу, но Красная Звезда устояла, прибегнув к практически всей энергии Архонтов.

     Оставив обманчивый тупик, Кали ещё долго разыскивала подлинный. Подобного в лабиринте не случалось. Если открытие самого первого тупика-прохода было трудным, то оно ни во что не равнялось с поиском нынешнего. Кали даже начало казаться, что дороги дальше уже нет, и она прошла весь кристалл, но в полученных ею знаниях оставалось множество недостающих пробелов, взять которые из уже освоенного носителя было неоткуда.

     Осмыслив и оценив мозаику из приобретённых кодов, девушка быстро распределила те между оставленными позади витками кристалла. Если её наблюдения были логичны, к завершению данной мозаики требовалось ещё около тринадцатой части фрагментов, что было сравнимо с одной гранью. Кристалл хранил в себе один или два витка, коды которых завершили бы и упорядочили целесообразность собранной Кали информации. Без их существования большая часть знаний выглядела порванной. Чувствовалось, что где-то к ней прилагается основное, самое значимое дополнение. Обойдённая Кали грань не могла быть последней.

     До момента, когда ей предстоит возвращаться в свою Солнечную систему, оставалось четыре с половиной искривлённых года. Кали постоянно учитывала падающее влияние Мойры, отчего девушка предусмотрительно уделила своему путешествию ещё только полтора года, подстраховавшись на случай неудач.

     За последние переходы Красная Звезда настолько срослась с носителем, что к финишу не только полностью и во всём опережала защитные механизмы кристалла, свободно мыслила и быстро ориентировалась, ускорив все процессы разума, но и безоговорочно сторговалась с измучившей её тяжестью энергией Архонтов. Её душу ещё распирала и ранила эта сила, боль же, причиняемая позаимствованной ношей, притуплялась, и девушка с каждым шагом обретала над ней власть. Но спешить Красная Звезда не имела права. Торопливость – единственный оставшийся грех, который по-прежнему не прощал кристалл. Только размеренное странствие в его гранях обеспечивало предугадываемость ловушек. И, наперекор достигнутому равновесию, успехам, Кали не дерзила подавленному носителю, отчего её переходы занимали умопомрачительно много искривлённых дней.

     Она вновь искала проход. Кали следовала из коридора в коридор, помня те наизусть и обследуя грань по четвёртому кругу. Прохода нигде не было, точнее, Красная Звезда не встречала аномалий, которые считала закономерными для переходов – нарастание звуков, сдавливание пространства, большее количество ловушек. Всё это отсутствовало в тупиках витка, да и самих тупиков, при таких длинных и редко выводящих к глухим стенам коридорах было сравнительно мало. Кали поскреблась в каждый из них и не почувствовала ни хитрости, ни значительно усложнённой маскировки.

     Завершив обход, девушке пришлось взглянуть на грань без предвзятости и того опыта, что ей уже дал лабиринт. Приступая к следующему изучению витка, Кали отбросила выведенные ранее стандарты. Таинственная дверь могла находиться в любом месте абсолютно любого коридора.

     В неспешном, но волновавшем Красную Звезду поиске заструились искривлённые дни. Грань была пройдена повторно, а из припасённых полутора лет остался год. Кали отчаянно бродила, зацепляя разумом каждую кладь, любой иллюзорный участок и не встречала податливости. Она даже подстроилась под поведение фальшивых зон лабиринта, думая, что проход может оказаться в них, но те были только ловушками.

     Безрезультатно оставив коридоры позади, Кали вернулась на арену-тестер. Тело отказывалось нести её дальше. Физическая усталость не отягощала, но скопившиеся отчаяние и тревога – напротив, и девушке нисколько не улыбалось возвращаться к прерванному занятию. Вместо этого Кали направилась к центру площадки. Её разум изрядно потускнел от монотонности долго выполняемой работы и, получив передышку, тихо молчал. Мыслей почти не было, в особенности, раздумий о кристалле, кодах и всём том, что так приелось уму. Оттого, оказавшись посередине тестера, Кали не запустила демонстрации. Она не думала о знаниях, и площадке было нечего преобразовывать в проекцию. Не став использовать арену по назначению, девушка присела на твёрдый, казавшийся надёжным, пол и отуплённо опустила глаза.

     По арене, как и в коридорах лабиринта, растекался красивый, плотный туман, застилавший от взора идеально ровный, шелковистый на ощупь пол. Центр, где расположилась Кали, собрал густую вату тумана, словно притягивая его к середине площадки, но когда девушка опустилась на колени, звёздная масса начала растекаться от неё, медленно очищая всю арену. Туман тихо исчезал, распределяясь между тремя выходящими на площадку проходами и ныряя вглубь коридоров. Кали заметила это, когда арена очистилась до середины, а отполированный пол стал отбивать от себя свет. Но затем девушка взглянула на своё отражение в этой скованной глади. Сначала размытое и тёмное, оно прояснялось. Красная Звезда угадывала собственные ещё нечёткие черты, а зеркало всё стремилось к хрустальной чистоте. Теперь Кали видела больше. Оттенки набирались цветов, движения синхронности и плавности, а отражаемые глаза смотрели прямо в глаза девушки, и всё же, Кали не была уверена, что видит себя.

     Девушка оставалась в неудобной позе, склоняясь над обретающим зеркальность полом и страшась пошевелиться. Словно сон или наваждение зарождались сейчас по ту сторону. Действие напоминало застывшее мгновение, спугнуть которое было проще, чем ранимую душу. Кали обратилась в слух и зрение. Ни одного грубого движения, ни одной громкой мысли. Только взвешенность и тишина. И так же тихо завершало своё преображение зеркало, избавляясь от последних пылинок и мути.

     Отображение, смотрящее на Кали, прояснилось. Девушка осторожно моргнула и получила синхронное подтверждение. Она повела плечом, отражение повторило её движение. Запустив пальцы в огонь вспыхивающих искрами волос, Кали отвела волосы от лица. Перелив энергии моментально заиграл в локонах, ерошась идентичными красками внутри зеркала.

     Присмотревшись, Красная Звезда оставила волосы в покое, открыто улыбнувшись своему отражению. Не сомкнув уст, она тут же застыла. Зеркало идентично отображало позу девушки, но оно не улыбалось ей в ответ.

     Страх стёр с лица Кали все радостные эмоции, глаза девушки заморгали, а тело напряглось.

     Её немое отражение находилось в спокойствии.

     – Чего ты хочешь? – одними губами произнесла Красная Звезда.

     Зеркало темнело.

     Ладони Кали упёрлись в пол, и отображение девушки потянулось к ним с обратной стороны. Вместо прикосновения гладкой прохладной поверхности, девушка почувствовала жар. Взглянув на свои руки, она в ужасе увидела, что те уже по кисть просочились в зеркальное озеро. Арена вздрагивала кольцами, готовая преобразиться в воду и впитать в себя Кали. Девушку затягивало, и даже энергия Архонтов была бессильна над властью, чей-то крепко державшей её силы.

     Дёрнувшись, Звезда подбородком коснулась зеркала, и оно ещё больше зарябило. Оставалось немного. До последнего она старалась высвободиться. Её искривлённое отражение озарялось светом и будто купалось в прозрачных тканях. На Кали впритык смотрел белый призрак лабиринта. Призрак с её лицом.

     Пещера Архонта находилась в состоянии алогичного многомерного квантового поля, где творились во многом фантастические процессы, а хаотичность импульсов в нём, презирая все правила, тем не менее, была поистине притягательна и даже в чём-то предсказуема. Невиданная сжатость исключительной энергии высших рас, помещённая под куполом непроницаемого кокона и внедрённая в столь тонкую, несовершенную конструкцию, коей выступала Красная Звезда, влияла не только на окружающую среду, клубок планет, галактику и даже всю Вселенную, где совершались таинства обмана самого мироздания. В малой степени негативно происходящее отыгрывалось и на владельце мрачной пещеры, единственном из присутствующих, кто не ввязался в процесс.

     Валлиэн оставался в стороне, не отпустив собственную силу в распоряжение девушки. Власть Архонта была при нём, но она не могла освободить исполина от объединённой стихии, что уже много времени бушевала под его крышей. От её постоянного прикосновения Валлиэн физически быстро старел, терял остроту мысли и изворотливость ума, что причиняло ему временный вред, болезненные страдания. Однако Архонт давно умел терпеть подобную боль.

     Оставшись надсмотрщиком, он следил за происходящим. Больше сотни представителей высших рас находились в пещере. Эта грубо вытесанная келья расширилась и видоизменилась, так что в физическом плане места хватало всем. Валлиэн наблюдал за гостями из занятого им скрытого угла и так же скрытно иногда прохаживался между ними. Их напряжённые, утомлённые облики вспыхивали в темноте от попадающего на них света Архонта, когда тот оказывался рядом или выбирал взглядом во мраке случайное лицо. Только у него ещё осталось его природное свечение энергии, все остальные давно померкли и стушевались, как и сама пещера предпочитала одеваться в темноту и будто хищно отгоняла от себя последний свет. Но то, что было видно и без помощи освещения, показывало Валлиэну реальную картину происходящего. Каждый его гость расположился с относительным удобством. Архонт обходил свой дом и всматривался в тёмные контуры исполинов. Вопреки натуге в их мимике, могло показаться, что гости были спокойны и словно лишь немного измотались долгой, сморившей ко сну дорогой. Обычное зрение приукрашивало действие, но то, что видел Архонт, не напоминало покой и удобство.

     Там, где в одном восприятии простиралась темнота и чётко определялись границы замкнутого пространства пещеры, на самом деле разгорались вспышки, яркость которых превосходила общую яркость множества звёзд, а якобы достоверные границы простирались на внушительные расстояния во все слои этого мира. Энергетический кокон скрывал происходящее, какой-то процент силы исполинов проникал и сквозь него, но утрата была столь мала, что никак не облегчала сдавленности внутри. Больше всего процесс напоминал неровное, утомлённое дыхание переполненной чёрной дыры, и только Валлиэн мог в полной мере, со стороны, оценить её ритмы и причиняемую всем присутствующим боль.

     Застывшие физические обличия его гостей страдали. От их сущностей тянулись тонкие, сложные связи, уводящие к единому ориентиру – Красной Звезде. Лишь эти натянутые нити и оставались последним креплением между исполинами и их добровольно отданной властью. Как же сейчас они были слабы. Проходя мимо своих собратьев и других представителей высших рас, Валлиэн видел тех насквозь. Поместив энергию в Илтим-Кали, его гости враз скатились до уровня посредственных видов. Архонт знал, что без вмешательства связи эти не разорвать, и отданная власть вернётся к ним, вмиг восстанавливая прежние способности. Пальцы исполина скользнули поверх ближайших к нему невидимых нитей и, неожиданно для самого себя, Валлиэн резко натянул их.

     Архонтом завладело любопытство. Нити затрещали от его усилия, впиваясь светом и жаром в плоть, но исполин не уделял внимания боли, ни своей, ни Элементаля, связь которого он пытался разрушить. Бессознательное существо орало неживым голосом, Валлиэн же остановился лишь тогда, когда понял, что нити ему не одолеть. Выпустив из израненных рук потрепанные связи, Архонт задумался над случившимся. Странный порыв: он только что пытался уничтожить равного себе.

     Валлиэн хмыкнул и потёр пальцы, отходя от затихшего Элементаля, но руки его ещё чесались. Зуд жестокости изводил Архонта, ему хотелось действий, а теперь ещё и больше прежнего. Раньше Валлиэн никогда не использовал свою силу в полной мере, но почему-то уверено полагал, что ему удастся отобрать энергию у себя подобного. Да и с чего бы нет, Тёмному Кочевнику же это удаётся, а ведь они одного происхождения?

     Но исполина постигла неудача, выводы которой распаляли Архонта: первым среди первых ему не стать.

     Пройдя между собратьями, Валлиэн последовал к тому месту, куда стягивались все нити энергии и намеренно притупил зрение. Теперь он видел только в физическом восприятии: темноту, рождающиеся тревожные тени и чёрные отсветы своего свечения поверх тела его гостьи. Архонт намеренно одёргивал себя приближаться к Кали. Он не подходил к ней с того мгновения, когда сила начала проникать в её вены, боясь, что не устоит от соблазна и попытается прочесть её мысли, увидеть то, что видит её разум. Долгий спор с собой, боль от гулявшей рядом энергии да недавняя неудача подтолкнули исполина к дурости. Застыв подле девушки, Архонт решительно вцепился в её ум. Он не был посредственным в сравнении со своими собратьями, хоть и в подмётки не годился Кочевнику, но, всё же, Валлиэн не считал себя последним из Архонтов в своих возможностях и пределах. Исполин сверлил сознание Красной Звезды, сжимал его и одновременно пытался разодрать, образовать брешь, вползти в неё, даже подобием ничтожного червя, пробраться. Замечала ли его попытки Кали, Валлиэн не чувствовал. Скорее всего, нет. Обладая совокупной властью, для неё сейчас подобное вмешательство равнялось лёгким, слегка царапающим кожу уколам затуплённой иглы.

     Архонт валился от усталости, но разум девушки не поддавался. Второе разочарование вот-вот было готово родиться в его мыслях. Не дожидаясь полного фиаско, Валлиэн прервал и этот процесс. Его самоуверенность вновь уменьшилась вдвое, а затронутое самолюбие распухло от досады. Да, первым ему не быть.

     Архонт сгорбленно поник, возвращаясь мыслями обратно. Облик девушки также был напряжён, но её концентрация достигла баланса. Чужая сила улеглась в ней подобно построенному кирпичик за кирпичиком зданию. Такая хрупкая и уязвимая Красная Звезда вмещала в себе необъятное, и эта энергия всё больше служила ей и всё меньше создавала проблем. Оказавшись в ней, в первые дни она изводила сущность девушки и её обличие, купала в агонии боли и ужасов, раня тело и душу, но постепенно отрицательное влияние падало, и от буйства осталось сдержанное напряжение в позе гостьи да побледневшее, покрытое градом холодного пота лицо.

     Оказавшись рядом, Валлиэн нерешительно потянулся к Красной Звезде. И в своей усталости она оставалась удивительно красивой. Нежно касаясь, Архонт провёл ладонью по лбу девушки, отирая влагу. Рука его немного дёрнулась, и он отвернулся, намереваясь уйти в свой угол, но вспыльчивый нрав повёл его вперёд и, не осознавая последствий, Валлиэн переменился в эмоциях, наотмашь ударив Кали по лицу. Голова девушки немного дёрнулась, закрытые ресницы затрепетали, веки несколько раз сжались. Ошеломлённо и испуганно Архонт отступил, не заметив, как некрасиво прикрыл рот руками. Тем временем, не приходя в себя, девушка вернулась в прежнюю позу, а алый след от дюжего касания сгладился, впитываясь в порцеляновую кожу.

     Сдавленно охнув, Валлиэн попятился спиной, следя за окаменевшим силуэтом гости. Ничего не происходило, и Архонт облегчённо вздохнул, но вернувшееся самообладание вовсе не уняло досадного зуда. Ему хотелось на простор. Оставаться в пещере, внутри кокона, было невообразимо. Дело двигалось к завершению, это Валлиэн ощущал на подсознательном уровне, так что, для него действительно наступила пора прогуляться.

     Прошмыгнув мимо гостей, Архонт приблизился к выходу, упёршись в энергетический кокон. Практически не нарушая его целостности, исполин просочился наружу, оказавшись в каньоне. Последствия от происходящего в пещере сказывались и на ближайшем пространстве к ней, но каким же незапятнанным и свежим оно казалось в сравнении с оставленной кельей. Валлиэн вытянулся во весь рост, запрокинув руки, и благостно задышал, пьянея от простора. Ладони его легли на веки, и Архонт медленно помассировал глазные яблоки, пригладил смоляные короткие волосы, быстро омолаживая своё привычное физическое воплощение. Тело истощилось в пещере, одряхлело, и его невозможно было восстановить в подобных условиях. Правда Валлиэн мог обходиться и без него, но мощь оболочки и молодость нравились исполину. Он привык к физическому восприятию, пусть и примитивному. В итоге, именно через физическое, трёхмерное, лучше всего и познавалось доступное мироздание.

     Но не жажда очередных открытий повела Архонта по пересохшему руслу каньона. Какое-то время Валлиэн передвигался бесцельно, ещё наслаждаясь свежестью свободы и проверяя собственные силы. До окончания связанного с кристаллом таинства возможности исполина блокировались, и Архонт не был в состоянии использовать весь спектр своего арсенала, но беспомощным он себя уже не чувствовал. Когда лёгкий шаг вывел его к устью давно умершей реки, Валлиэн исчез, переступив между двумя планетами, как через порог двух комнат.

     Пожелав остаться инкогнито, Архонт приблизился к спутникам Красной Звезды. Никто из них ничего не заподозрил. Отравленная планета неустанно преподносила им сытные порции проблем. Архонт стал свидетелем битвы Нитура и Анубиса против появившегося из другой реальности мерзкого существа. Внешне то было чем-то похоже на излюбленных Эллотом паразитов, и Валлиэн примитивно скривился, переведя взгляд на девушку. Анубис и Нитур, несомненно, являлись занимательными экземплярами, но магнитом в этой троице выступала Мойра. Не её утончённая, живая красота, и не относительная, подлинная молодость манили Валлиэна. В девушке текла чистая, незагрязнённая энергия высшего происхождения, которая теперь редко встречалась и среди Архонтов. Что поделать, даже Валлиэн не мог похвастаться такой чистотой, ведь аномалии мироздания протянули свои гниющие щупальца и к нему. А посему, как и многие, Валлиэн загнивал изнутри. Мойра же была первозданно нетронута тленом и радовала собой взор миров. Пожалуй, она затмевала прекрасную Красную Звезду. Впрочем, эти две сущности вовсе не хотелось сравнивать. Они были рождены для украшения мироздания, облагораживая собой его разрастающийся мрак. Как существующие в единственном экземпляре яркие самоцветы, эти души освещали Вселенные, и вместе с тем капелька их тепла доставалась и чёрствому сердцу Архонта. Валлиэн не замечал за собой сентиментальных слабостей. Для подобного он находил себя несуразно умным и старым, но, очарованный Мойрой и Красной Звездой, молодой и привлекательный внешне исполин не отказывал себе в вольности мыслей, а, быть может, в будущем, и поступков. Его жизнь была схожа с сивой зимой, однако присутствие неосквернённой красоты возвращало его душу в пьянящий май.

     Наверное, прошёл искривлённый год или около того. Архонту он показался непростительно мимолётным. И все эти часы Валлиэн наслаждался скрытым обществом совершенства, незаметно продолжая оберегать Мойру от глупых тварей тёмной планеты. Но когда он распознал импульсы изменений внутри оставленного кокона и заметил, что нити энергии начинают покидать Красную Звезду, Архонт разочаровано оторвался от зрелища. Надобность в искривлении времени отпала, как и в самой Мойре. Его миссия завершалась.

     – Жаль, – тихо шепнул Валлиэн, в последний раз посмотрев в сторону девушки.

     Май безжалостно покрывался инеем.

     Остальных двоих он одарил ещё меньше.

     – Очень жаль, – повторил Архонт.

     Не оборачиваясь, Валлиэн быстро покинул планету.

 

Глава 11

     Немногочисленный правительственный эскорт пролетал на пограничной высоте от земли, еле передвигаясь чуть ли не на самой медленной допустимой скорости. Если прислушаться к работе двигателей его кораблей, можно было разобрать их недовольное повизгивание и ворчание: не пристало блистательным молниям становиться неповоротливыми, наземными черепахами, да выслушивать насмешки обгонявшего их ветра. Но рвущиеся мощные суда придерживали безжалостные действия пилотов, и эскорт, не учитывая того, что он мог уже давно завершить перелёт по планете, не поднимался в стратосферу для дальнейшего разгона, а продолжал уныло плестись у самой поверхности.

     Сотни глаз всех, кто не занимался неотложной работой на его судах, были обращены к тому, что проносилось внизу. Через прозрачный пол некоторых удобных смотровых отсеков, смотровых площадок и специально оборудованные иллюминаторы в широкий обзор попадали стоящие воспоминаний панорамы родного дома. Избитые вторжением города планеты были униженно печальны и бесцветны, источены миллиардами вражеских залпов и потеряны под завалами собственных каменных останков, но природа едва лишь пострадала от недавней войны, посему маршрут эскорта Правителя лежал преимущественно через незаселённые степи, водоёмы и леса Аккада.

     – Верховный Правитель, нас просят поторопиться.

     Эрид услышал, но промолчал, не отодвинувшись от иллюминатора. Такой была его последняя поездка на этой планете, по его несравнимому, единственно любимому краю, и политику не хотелось, чтобы она заканчивалась так быстро.

     – Милорд Правитель, нас просят ускориться! – помощник напомнил более настойчиво, и Эрид встрепенулся.

     – Да-да, – якобы рассеянно ответил он. – Делайте, что требуется.

     Истекло недостаточное количество событий и дней с его посвящения на высшую должность Республики для того, чтобы привыкнуть к иному порядку вещей, и Эрид ещё не всегда откликался, а иногда и делал вид, что не замечает, когда к тому обращались, как к Верховному Правителю.

     Получив разрешение, эскорт набрал требуемую высоту, стремительно переходя к более достойным скоростям. Пейзажи внизу замелькали быстрее, пока не слились в сине-бело-зелёную ленту. Пробыв у иллюминатора ещё немного и не разобрав в сверхзвуковом движении ни единой детали, Эрид раздосадовано вернулся за стол, занявшись оставленными документами. Не вникая в содержание такого же беспрерывно мелькающего текста, Правитель быстро подписывал их новенькой, ещё не успевшей отереться в руках именной электронно-биометрической печатью-ключом. Протоколы, отчёты и прочая белиберда были ему на данный момент не столь важны, но учёт, документация и архивация являлись неотъемлемой характеристикой любого развитого общества, а Эриду ещё верилось, что илимский народ не до конца растерял свою развитость. Так что, Правитель завершал свою долю объёмного подбития общих итогов не столько для дня сегодняшнего и своих современников, сколько для времени грядущего и потомков увядающей Республики.

     Надетый поверх парадной туники лёгкий, матово-золотой плащ-палантин непривычно давил на немолодые плечи Эрида. Данный элемент гардероба был для бывшего Канцлера новым и обозначал в политической иерархии только Верховных Правителей. Удобный, в меру помпезный атрибут власти, сшитый из тончайшего природного волокна, казалось бы, вплетал в себя нити яркого солнца, но, отчего-то, именно этот новоприобретённый аксессуар больше всего донимал Эрида. В нём старик чувствовал себя ряженым плебеем, которому до полного смехотворства не хватало разукрашенного скипетра или массивной блестящей короны. Правитель старался обходиться без обусловленного этикетом палантина, сведя «свидания» с непонравившейся «тряпкой» только для крайне важных событий. Сейчас происходило именно такое мероприятие – страна завершала предпоследнюю эвакуацию в соседней с Аккадом системе – Исфаханской, и возглавлять её предстояло новому Верховному Правителю.

     Эрид вымучено вздохнул, заводя руки вверх и немного за спину.

     – Вести стадо под светом своих крыльев, – расправив длинную накидку, пошутил он.

     Его забаву прервали докладом. Эскорт удалялся от Сеннаарской столицы и был готов к сверхсветовому скачку. Удалялся навсегда. Поняв это, Правитель не утерпел.

     – Пусть притормозят ещё разочек, – почти извиняющимся тоном приказал он.

     Эскорт начал замедляться, а Правитель уже вновь прижался к иллюминатору. Ему было наплевать на нелепость своей позы, на несдержанность шевелящихся, побелевших губ, недопустимых для высокого сана переживания. Старик думал только об оставленном доме – маленьком голубом пятнышке, окруженном темнотой космоса и теплом красного светила. Это пятнышко устрашающе быстро терялось по мере отдаления, уменьшаясь и сливаясь с яркими горящими точками Вселенной. Вначале свои очертания утратили обращённые в сторону эскорта рваные коричнево-зелёные континенты. Видимость над материками незначительно застилалась белой облачностью, но и она исчезла, когда расстояние достигло пятисот тысяч километров. В гамме цветов начинал преобладать голубой, затем размыто-синий. Мало-помалу Аккад оказался на расстоянии более шестисот тысяч километров. Не зная, что это главная планета Республики, теперь её невозможно было разыскать среди остальных точек. Нельзя было понять на глаз, насколько далеко она, планета ли это вообще, или какая-нибудь блёклая звезда. Прародина с горьким равнодушием провожала Эрида, исчезая и оставаясь только в его памяти.

     Верховный Правитель что-то тихо промолвил едва заметному ориентиру. Не обращая внимания, он непроизвольно елозил золотую тунику, пытаясь облегчить себе затруднившееся дыхание.

     – Летим! – громко и требовательно приказал он.

     Наблюдавший из второго иллюминатора помощник оторвался от бескрайнего космоса, передав приказ на капитанский мостик.

     Отвернувшись, Эрид только сейчас ощутил, как отвратительно натёр себе шею. Потянув струившуюся ткань, Правитель брезгливо высвободился из льющегося шёлка золота, сбрасывая палантин на пол. Его помощник хотел было подбежать и поднять дорогой атрибут, но Эрид вежливо выставил того за дверь. Тем временем эскорт перешёл на сверхсветовой манёвр, и любые мысли о доме окончательно превратились в воспоминания.

     Оказавшись в одиночестве, бывший Канцлер с отвращением наступил на валявшийся палантин, смачно поелозив по нему, как по половой тряпке. Довольный собой и проведённой самотерапией, Эрид пинком отправил атрибут под огромный диван, повторно вернувшись к документации.

     Покончив с неотложным, дальнейший перелёт до Исфахана, занявший восемь с малым часов, политик провёл в сортировке и систематизации не нужных на первый взгляд выводов и статистики, умещавших в себе переведённую в цифры краткую историю четырёх цивилизаций. Этот труд находился ещё в зачаточном состоянии. Десять миллионов лет существования его народа было невозможно обработать так быстро даже с помощью специальных программ, однако на затеянное преобразование у Эрида имелся ещё предстоящий путь эвакуации, и, в случае везения, вся оставшаяся жизнь.

     Работа успокаивала политика и придавала нужный старику смысл занимаемой им высокой должности. Как Верховному Правителю Эриду практически нечего было делать. Точнее, влияние у него имелось, и забот хватало по горло, но их определял не он, а рой его помощников, в большей мере из военного руководства страны и Сеннаарского братства. Так что, в полной мере Правителем в условиях чрезвычайного военного положения Эрид считать себя не мог. Быть может, он полностью канонизирует свою власть в будущем и будет соуправлять новообразованным государством наряду с Правителем Александрой и четырьмя уже улетевшими в предыдущих эвакуациях Канцлерами. До тех пор Эрид, как и остальные пять его высочайших коллег, отыгрывал роль некого символа единства, былой стабильности и только наглядно отличался от отправленной им в немилость (под диван) накидки. Как и золотой палантин, действующая политическая верхушка страны являла собой лишь красивый, начищенно-яркий, но незаметно протухший атрибут, чья надобность в подобном виде, по мнению старика, была под сомнением.

     Относиться к сложившемуся Эрид мог как с вопиющим негодованием, так и с присущим ему приобретённым в кулуарах власти сарказмом. Политик выбрал второе и талантливо, безропотно, со вкусом и улыбкой выдерживал отведенные ему постановки мудрого шута и мягкого успокоительного для всенародных нервов. Любивший ранее живость, открытость, хорошие содержательные беседы и деловую торопливость, Эрид невнимательно загубил эти качества в самом себе, оставаясь таким только в окружении «софитов» и свиты, когда того требовал протокол.

     Он часто появлялся на публике, подбадривал и вещал не им написанные истины, дежурная улыбка либо философское выражение редко сползали с его натруженной физиономии. Мышцы лица политика ныли ощутимей мышц профессионального атлета, из-за чего, будучи наедине с собой, занимаясь любым делом, Эрид совершал его столь безэмоционально и нерасточительно в движениях, что достигал схожести с безжизненным трупом. Но стоило кому-то ворваться в его личные покои, а такое случалось сплошь и рядом, как политик менялся на глазах, как заводная кукла, выдавая на-гора дежурную мимику и запас уместных фраз. Пожалуй, только в компании своего секретаря и первого помощника Дидука Эрид ещё умудрялся не притворяться. Но верный слуга уже пережил своё расставание с родиной, будучи занят поручением на Исфахане, и не мог разделить с ним минут прощания с Аккадом.

     Покуда эскорт стремился к Исфаханской Солнечной системе, Эрида отвлекали с полсотни раз. Работа утомила политика, да и сосредоточиться в нарастающей шумихе, без которой не обошёлся бы и гораздо более скромный отъезд, несравнимый с масштабной эвакуацией, было сложно. Выход кораблей из сверхсветового манёвра политик воспринял как долгожданный праздник. Эрид обдуманно сложил виртуальные документы и оставил работу программ в режиме сортировки по тщательно заданным им параметрам.

     Едва поднявшись, политик предсказал очередное появление помощника и натянул улыбку до того, как военный среднего ранга открыл шлюз.

     – Прилетаем. Знаю, – опередил он парня.

     Помощник кивнул, добавив:

     – Ваш секретарь уже прибыл на главный корабль, Милорд.

     – Сначала посетим делегацию, которая нас сопровождает. Время ведь позволяет?

     Парень утвердительно кивнул.

     – Позволяет, Милорд. Портал ещё не открыт.

     Военный удалился передавать пожелания Правителя, и эскорт, вместо того чтобы сразу направиться на главный корабль гражданско-военного флота пятой эвакуации, сменил курс и начал заходить на широкую площадку одного из орбитальных колец планеты Исфахан. От площадки вели переходы к просторному передвижному дворцу – невообразимому и прекрасному образцу орбитальной архитектуры, где сейчас находились Верховный Хранитель, Верховный Главнокомандующий, его сопровождение и члены Сеннаарского братства, которым предстояло запустить и удерживать портал.

     Прежде чем сделать шаг по ту сторону портала, Эриду требовалось напоследок встретиться с Илларией. По факту, только из-за Верховного Хранителя политик незначительно изменил маршрут. Оказавшись на орбитальной станции, Правитель, не мешкая, направился к Илларии, но та уже ждала его у парадного шлюза.

     Обойдясь самой что ни на есть дежурной улыбкой, Эрид сходу задал вопрос:

     – Вы их нашли?

     Иллария неопределённо кивнула.

     – Они быстро перемещаются внутри галактики и недавно были замечены в Риннуанской системе, точнее, это был Энлиль.

     Политик оживился при упоминании имени племянника, но тут же поник, дослушав фразу Хранителя.

     – Но потом он вернулся к окраине галактики, и в дальнейшем их сущности стали неуловимы для нас.

     Эрид побелел, и Иллария его успокоила.

     – Не в том смысле, что они мертвы, нет, – быстро объяснила она. – Я имела в виду, что скромные возможности Хранителей не в силах отследить местопребывание наёмников из-за их исключительной быстроты, нестабильности и необхватной для нас энергии. На месте они точно не сидят. Те импульсы, что различимы для нас, не могут отобразить всё в целом, но мы сходимся во мнении, что Энлиль и Энки пребывают в квантово-энергетическом непостоянстве.

     – Прошу вас, поясните доступнее, – нетерпеливо потребовал Эрид.

     – Они в сражении, – ответила Хранитель.

     – В сражении?! А их состояние?

     – Трудно судить. Окраина галактики и некоторые Солнечные системы, где побывали наёмники, опухли от энергетических колебаний. Там происходит нечто сокрушительное, такое, что уничтожило бы Аккад за минуту. И, раз оба они уже долгое время выживают в подобных условиях, думаю, закономерно предположить, что с ними всё в порядке.

     – Закономерно, – тихо передразнил Илларию Правитель. – А Хранитель Дильмун?

     – Мы же пришли к договоренности, – напомнила ему Иллария. – Хранителя не разыскиваем!

     – Это вы пришли к такой договоренности! – несдержанно съязвил Правитель. – Я хочу знать, что с ним?! Почему вы не вмешиваетесь?!

     Но Илларии нечего было ответить. Женщина пожала плечами.

     – Так будет лучше, – примирительно сказала она.

     Разговор практически ничего не дал Эриду, и Верховный Правитель отрешённо отвернулся, намереваясь проследовать в зал.

     – А мою просьбу? Её вы передали? – уже через плечо с надеждой спросил он.

     – Не исключено, – опять уклончиво предположила Хранитель. – Если наёмники действительно настолько сильны, как мы думаем, наше множественное послание они получили.

     – Но не пришли, – беззвучно подытожил Эрид.

     – Скорее, не смогли прийти, – поправила его Иллария.

     Верховный Правитель не стал соглашаться или опровергать последнее предположение женщины. Вместе они проследовали на главную палубу орбитальной станции, и перед Эридом замелькали лица Хранителей, военных, чиновников. Он кратко принимал цветистые или сдержанные прощальные слова, что-то автоматически отвечал, размышляя о своём. Ему столь многого желали, а хотел Правитель малого – увидеться с парнями, увидеться со старым товарищем Дильмуном, попрощаться. Повидаться с последним – не судьба, раз Иллария даже не попыталась сделать вид, что хотела разыскать Хранителя. Где он, что с ним? У Эрида щемило сердце от неизвестности, его переполняли нехорошие предчувствия. Необъяснимо для себя, старик предсказывал Дильмуну не лучшую судьбу, даже не догадываясь, как близки его предвиденья к правде.

     Что же касалось наёмников, Правитель, несомненно, переживал об их благополучии, но чутьё успокаивало Эрида, хоть и не утоляло желания встретиться с ними. После своего изменения Энлиль и Энки были недосягаемы для политика, и впервые на его веку Эрид не имел ни малейшего рычажка влияния, ни единой припасённой уловки для своих наёмников. Он даже не мог просто найти парней, поговорить с ними.

     Увидев Энки и Энлиля перед вынужденным уходом друзей на спутник внешнесистемного газового титана, тогда ещё будучи Канцлером, он перемолвился с ними лишь несколькими несвязными фразами. На большее не хватило выдержки наёмников, и они, не контролируя собственных пределов, боясь последствий, бежали с Аккада. Эриду было страшно думать, что та встреча может оказаться последней, и она действительно становилась таковой с уходом каждой оставшейся в его распоряжении секунды. Правителю и его эскорту следовало отправиться на корабль, но Эрид затягивал, надеясь рассмотреть в толпе широкую спину Энки или открытый взгляд племянника.

     Построение портала не ладилось. Хранители запускали процесс повторно, и к ним вынуждено присоединились не участвовавшие члены братства вместе с Илларией. До того, как Верховный Хранитель влилась в открытие прохода, Эрид услышал её тихий разговор с Главнокомандующим и поравнялся с ними.

     – Что-то не так? – повторил он вопрос Сварога.

     То, что действие выбивалось из нормы, было очевидно: портал не открывался, а часть Хранителей уже находилась в обморочном состоянии.

     – Он становится ближе, – заговорила Иллария. – И это сказывается на всём.

     Эрид внутренне поблагодарил Хранителя, что та не стала называть пугающего его до икоты имени. Между тем, все оставшиеся члены братства уже совместно приступили к построению прохода. В воздухе повисло напряжение, и разливалось оно не только от застывших Хранителей. Жар сильнее обычного распространялся от членов братства, и многие чиновники предпочли перейти на другие палубы. Военные же, заметив, что Верховный Главнокомандующий не намерен уходить, вынуждено остались.

     Сердцебиение Эрида участилось, а спина взмокла.

     – Вам бы лучше улететь, – обратился к нему Сварог.

     Не найдя оправданий своего пребывания подле Хранителей, Правитель согласился.

     – Пожалуй, – пробубнил он.

     Сварог провёл Эрида до выхода, и в этот момент по залу пробежал вздох облегчения – портал начинал формироваться.

     – Правда, пора, – вместо прощания сказал Правитель.

     Его сопровождение последовало за стариком, с удовольствием покидая душный раскалённый зал. Эскорт быстро оказался на главном корабле флота. Эвакуация начиналась с опозданием, и в незначительно стабилизировавшийся проход последовал военный авангард из двадцати тысяч судов. Границы портала корёжились как никогда. Его сохранение требовало от Хранителей весомых затрат жизненных сил, поэтому пятая эвакуация проходила как на пожаре: спешно и суетно. Звенья кораблей быстрее обычного ныряли в способный в любой момент исчезнуть проход.

     Из-за высокой вероятности риска уничтожить главный корабль во время прохождения портала, Эриду предложили улететь в числе первых, но Правитель остался непреклонен.

     – Мы войдём последними, – настоял он.

     – Но, Милорд, – возмутился его помощник, – ваша ценность слишком велика, чтобы…

     – Идите и оценивайте что-нибудь другое, – Эрид отделался от сопровождавшего его военного. – Ах, да, приведите ко мне моего секретаря! – крикнул вдогонку он.

     – И моего эксперта! – добавил Правитель.

     – Кого именно? – скрывая недовольство, терпеливо уточнил военный.

     – Иннат, конечно! – ворчливо бросил политик.

     Без провожатых он сам разыскал отведённую ему шикарную палубу и личные, удобно обставленные покои. Закрыв за собой шлюз, Эрид приблизился к полуовальной смотровой площадке, оформленной под посыпанную мелким камешком летнюю террасу. По бокам росли словно настоящие тропические растения, галька на террасе уходила в воды какого-то фальшивого моря. Вода в нём спокойно и бережно накатывала на розоватые камешки, приятно услаждая слух своим журчанием, а небосвод, до боли в глазах голубой, упирался в горизонт. Прислушавшемуся Эриду почудились крики птиц и солёный запах моря.

     Подойдя к панели управления террасой, Верховный Правитель перебирал возможные параметры. Изменив некоторые, старик взглянул на бескрайнее море. Теперь оно идеально передавало его мрачное настроение: ещё спокойное, но готовое к приближающемуся шторму. Небо стало металлическим, холодным и серым. От него ветром прибивал настоящий прохладный бриз, обдавая лицо политика свежестью.

     Полюбовавшись нарастающей непогодой, Эрид полностью выключил террасу. Иллюзия исчезла, и осталась только подлинность. Реальными были галька резко уменьшавшегося в размерах берега да, как оказалось, и в самом деле живые растения. Береговая линия длиной в пятнадцать метров упиралась теперь в прозрачное стекло, за которым, вместо вод моря, чёрным сиропом разливался величественный космос.

     Эрид наблюдал за прохождением эвакуации. Со стороны исчезновение кораблей казалось мистическим и пугающим. Сам портал оставался невидимым без обнаружения и демонстрации через специальные программы или устройства. Оттого, когда очередные клинья входили в него, корабли попросту проваливались в никуда, стирались. Это была целая река из беспрерывно пропадающих судов. В спешке эвакуация достигла середины.

     – Мне нужно вас увидеть, – шёпотом произносил Эрид. – Придите.

     Старик не переставал звать наёмников и подскочил от неожиданности, когда из-за спины ответили. Но, обернувшись, Правитель стушевался.

     – Старина, это ты, – поприветствовал он вошедшего секретаря.

     Дидук оказался щедрее в словах и долго, не акцентируя внимания на том, слушают его или нет, рассказывал обо всём подряд, что происходило с ним в последние дни.

     – …А я ему отвечаю, смотри, какой дерзкий, – тараторил секретарь, – будет он мне указывать, какие кнопки жать. Я-то старый, да не дурень. Думает, в простой программке не разберусь! Между прочим, Милорд, как вам известно, все курсы повышения квалификации мною сданы, и отличился я получше большинства. А он мне будет говорить, кнопки какие жать! Ох, ты ж, забыл! Вы уже слышали сплетни о чиновничьем живом багаже? Так он вместо дозволенных пятисот килограмм взял под тонну. И что бы вы думали, он взял? Бордель!!! Ха! То бишь, его содержимое! Нет, ну этот неисправим. Пень, а всё молодится…

     – Ну и вы не могли не слышать печальные известия! – быстро сменив тему, напомнил Дидук. – Галлия и Иерихон почти сутки как находятся под массированным огнём.

     – Иерихон капитулировал пять часов назад, – поправил секретаря Правитель. – Это, естественно, между нами…

     Секретная информация о сдаче пограничной системы была доступна только высшему руководству Сеннаара, и Эрид сам недавно узнал её основные подробности. Армиям Иерихона удалось с малыми потерями удачно отступить к Галлии, предварительно повредив большую часть нужных захватчикам установок. Однако, о чём знали также не многие, враг, заняв планеты системы, уже начал использовать оставшиеся установки, готовя и отправляя свои корабли для гиперпространственного прыжка к Аккаду и Исфахану. Но их численность была мала и пока что контролируема республиканскими армиями. Флотилии Сеннаара встречали и разбивали прибывающие войска противника, не допуская те к границам заселённых структур, впрочем, ситуация была готова резко поменяться в корне, в случае падения Галлийской Солнечной системы. Если в руках захватчиков окажутся мощности этой системы, остатки республиканских армий не продержатся и десяти часов.

     – Мать честная! – тем временем причитал секретарь. – Так быстро захватили! – но потом Дидук старательно успокоился, вспомнив о второй системе. – Ничего-ничего, – самоуверенно говорил он, – кукиш они словят на Иерихоне! Им-то Галлия нужна, а её ещё взять надобно…

     Эрид несвязно кивал и поддакивал, не останавливая сбивчивых повествований. Он прекрасно понимал, что за разгорячившимся энтузиазмом секретаря болели те же переживания, которые разъедали сейчас политика, и старик справлялся с ними своим привычным способом – болтливостью.

     Через время голосовой сигнал ознаменовал приход эксперта. Дидук открыл перед девушкой шлюз. Иннат порывисто вбежала в покои Правителя, но нисколько не оторвалась от следующих за ней пятерых здоровенных военных и трёх первых учеников Хранителей, приставленных для охраны к девушке месяц назад и ставших для Иннат неотъемлемой свитой.

     – Ну здесь-то я могу без вас обойтись? – обращаясь скорее к Эриду, заметила она.

     Старший из сопровождения взглянул на Верховного Правителя.

     – Ждите в парадной, – вместо него ответил секретарь.

     Однако, лишь получив разрешение самого Эрида, военные молча удалились. Ученики остались. Их присутствие было неоспоримо.

     Дидук сходу попытался втянуть Иннат в завязавшийся разговор, но девушка подошла к политику.

     – Что они ходят за мной по пятам? – раздражённо, но не повышая голоса, спросила она.

     Эрид взглянул на невысокую черноволосую эксперта, затем на разместившихся у противоположной небольшой смотровой площадки загруженных постоянной вахтой учеников и вздохнул.

     – Мне, видишь ли, пригрозили утерей собственной головы, если с твоей что-то случится, – с иронией обратился к ней Правитель.

     – Кто пригрозил?

     – А то сама не знаешь? – вопросом на вопрос парировал политик.

     Девушка и Верховный Правитель переглянулись. Иннат улыбнулась.

     – Они придут проститься? – спросила она.

     Эриду не хотелось расстраивать эксперта, но он ответил прямо и без излюбленных уклонений.

     – Нет.

     Похоже, так и будет, и не верящий в случайные чудеса Верховный Правитель смирился.

     Препятствовать в дальнейшем перелёту главного корабля он не имел полномочий. Судно уже заходило в слаженный строй. После него последует арьергард из военных кораблей. Не мог же он, в конце концов, требовать, чтобы его корабль замыкал и военных.

     Обманчиво неповоротливое длиной в полтора километра судно проворно набрало скорость и, быстрее, чем большинство пассажиров поняли, что происходит, нырнуло в портал. Важное событие не заняло и пяти секунд.

     Эрид зажмурился, прежде чем взглянуть на место прибытия. Прямое обращение военного заместителя предводителя эвакуации по громкой связи оповещало все суда о скором завершении прохождения портала и надобности заранее оговоренного построения кораблей в гражданско-военные эскадрильи.

     Верховный Правитель открыл глаза. Большая часть флота находилась в геометрическом порядке, сохраняя строй и деление на эскадрильи. Через портал, подбивая итог эвакуации, потекли военные корабли, огибавшие гражданский флот для защиты по периметру.

     Впрочем, Эриду требовалось увидеть не это. Он придирчиво оглядывал флот и набирался смелости заглянуть за его пределы. Решившись, Правитель оставил корабли в покое.

     «Какой же он, наш новый дом?» – подумалось ему.

     Дом был очень тёмным, пугающим. Он был мрачным и таким похожим на только что оставленный.

     С обратной стороны, через толстое стекло смотровой площадки флот окружал привычный, но уже совсем чужой, глубокий чёрный космос.

     В Иерихонской системе господствовали сразу два удивительных жёлтых солнца, два компаньона, хотя играющими на равных их посчитать было нельзя. С момента образования системы каждое из светил, находящееся в катастрофической близости от соседа и в наиграно стабильном гравитационном равновесии, без остановки тянуло одеяло первенства на себя. И тут виноватой являлась не столько сущность, управляющая звёздами и Солнечной системой, сколько неизменные законы непоколебимой вездесущей гравитации. Если хозяин светил не хотел затянувшегося в миллиарды лет противостояния и в иных планах давно примирился, даже потешаясь от происходящего, то его увесистые, изначально практически идентичные сферы продолжали свой медленный поединок. Инициатива в нём несколько раз переходила то к одной, то к другой звезде, пока окончательно не закрепилась в действиях набравшего больше массы солнца. Его первая победа произошла треть светового года назад, и с того времени звезда-компаньон гравитационно подавляла напарника, шаг за шагом высасывая из него разреженную горячую массу.

     То, что было губительно как для вампира, так и для его жертвы, в итоге служило невероятно красивой декорацией для всей Солнечной системы. Необычайно близкое расположение двух светил и их контрастный танец привели к тому, что планеты могли похвастаться чуть ли не самыми чарующими закатами в ближайшей к ним галактике. Эта красота не так была заметна в разгаре светлого дня, но ближе к ночи, в вечернее время, очертания светил проступали, а вместе с ними становилась заметной искривлённая длинная S-подобная пуповина между ними, состоящая из вещества менее успешного светила.

     Будучи ещё кадетами военно-космического корпуса, Энлиль и Энки проходили на Иерихоне первичную подготовку высшего командного состава, и незабываемые вечера навсегда запомнились парням. Но как же примитивно и предсказуемо выглядела удивлявшая их красота теперь, когда оба имели возможность видеть и воспринимать её в полном объёме и в диапазоне всех ракурсов.

     Иерихон стал вторым вынужденным пунктом ожидания для наёмников, где тем уже какое-то время приходилось скрывать своё пребывание внутри системы. Планеты перешли под контроль пришельцев, но не из-за их всё прибывающих армий Энлиль и Энки не показывались на вид. Друзья высматривали свою главную мишень – первородных рабов Кочевника.

     Хоть их сражение с рабами Владыки и не во всём походило на противостояние двух светил, обещая быть куда динамичнее и быстротечнее, в масштабности и энергозатратности оно ничем не уступало бодавшимся звёздам. Битву у прохода в галактику Энлиль и Энки могли условно считать проигранной. Да, им удавалось длительный период выдерживать колоссальные нагрузки, подпитывать щит и одновременно отражать удары, не пропуская Слепней и Кряжей к лазейкам в мембране галактики. Но немалая армия первородных существ не отступала и не ослабляла напор, а когда к ним подключились и оставшиеся из двенадцати восемь Оборотней, последующие далее столкновения происходили уже не на условиях наёмников.

     Оборотни неустанно клонили тактический перевес в свою сторону, меняли общее поведение всех рабов, руководили ими. Более они не совершали ошибок уже погибших в Риннуанской системе собратьев, не позволяя жажде и ненависти столь значительно затмевать свой рассудок. И если Кряжи и Слепни самозабвенно поддавались всегда громкому и яростному кличу Войны, Оборотни остужали его, действуя хладнокровно и взвешенно. В совокупности они всё ещё уступали Энлилю и Энки, уступали все разом, но в закромах этих тварей имелся самый главный не разыгранный ими козырь, которого никак не могло быть у парней, – зрелость и опыт.

     Несомненно, сила друзей и их свобода являлись основным фактором, всё ещё не позволяющим существам пуститься в разгул по галактике. Энлиль и Энки насколько могли, опережали действия рабов, останавливая их, подстроившись под возможности тварей и всё быстрее восполняя собственные ресурсы. Но эта сила дала брешь, уступив чужому, взвешенному и спокойному опыту. Когда вследствие непрекращающегося напора в их защите появился малый сбой, Оборотни воспользовались им нестандартно. Они не сунулись в галактику сами, а поступили так, как меньше всего от них ожидали: существа использовали большую часть собственных ресурсов на перемещение других рабов, и, когда щит парней находился в наиболее уязвимом состоянии, ударив, Оборотни перекинули внутрь галактики почти всех выживших Слепней и Кряжей, что насчитывало более шестисот тварей. Эта растрата сил моментально убила четырёх из восьми существ, остальные же из выживших воспользовались путаницей следов возле отверстия в мембране и, отсидевшись в невидимых слоях пространства, поднакопив энергии, также хитро проскользнули в галактику.

     Всё случившееся Энлиль и Энки рассмотрели в полной мере лишь позже, когда суматоха и волнение пространства от массового перемещения улеглись. Высвобождённая в смерти энергия Оборотней неплохо прятала следы телепортации, а неопытность парней только добавляла беглецам требуемой форы. Пока друзья рыскали в этих следах и хаотично осматривали галактику в поисках рабов, часть из них, оказавшаяся в Иерихонской Солнечной системе, в считанные минуты переломила ход осады главных структур системы. Иерихон пал. Армады устремились к уже осаждённой Галлийской системе, а вместе с ними разбрелись Слепни.

     Не имея возможности телепортироваться самостоятельно, эти существа пока что не могли значительно повлиять на ход эвакуаций, но, разбившись на небольшие группы, рабы, помимо Кряжей, просочились на корабли пришельцев и уже с их помощью направлялись сейчас к Галлии либо к внутренним системам Республики. Энлиль и Энки не были способны отследить и выловить каждого из Слепней, хоть, при усердии, и выуживали в пространстве их ауры. Тем более, что те, поняв, что за ними началась охота, умышленно притупили свои возможности, отчасти сливаясь с серой массой обычных рабов Тёмного Кочевника. Что же касалось Кряжей, то огромные монстры, напротив, никуда не спешили и были как на ладони перед наёмниками. Все они находились подле планеты Иерихон, редко покидая физические обличия, а угроза от тварей, без содействия Оборотней, равнялась минимальной. Уж они-то точно не могли незаметно переместиться ни на один корабль и последовать к системам Республики. Единственными, кто имел возможность задействовать Кряжей в дальнейшем, были Оборотни.

     Выжившие существа являлись самими сильными и наиболее приспосабливаемыми среди всей снаряжённой армии первородных рабов Тёмного Владыки. Несмотря на энергетическое доминирование наёмников, Оборотни выработали в себе столь тонкую хамелеонность, что впредь, оставаясь в состоянии покоя или близкого к таковому, были неразличимы для внутреннего взора друзей. Энлиль и Энки намеренно задерживались в Иерихонской системе. Распространение Слепней внутри Республики заботило парней, но первоочередной их проблемой были Оборотни, а те всё ещё находились на главной планете или её спутниках.

     Становилось очевидно, что существа выигрывали для остальных армий время, перетягивая внимание наёмников на себя. Как и Энлиль с Энки, твари прекрасно осознавали, каким неприятным фактором они являлись, и на что были способны, оставь друзья их без присмотра. Поэтому Оборотни нахально таились, не вступая в открытое сражение.

     Поочерёдно наёмники ненадолго покидали Иерихонскую Солнечную систему, наблюдая за движением армад к Галлии и внутренним системам страны. Где получалось, они уничтожали неосторожно проявлявших себя Слепней, и не мешкая, возвращались обратно. Прежде чем заняться другими рабами, Энлиль и Энки собирались сбросить со своей шеи Оборотней. Изначально наёмники вели себя открыто, не скрываясь ни перед высшими существами, ни перед пока что не опасными для них армадами. Не ввязываясь в сражения с кораблями противника, друзья мимоходом выводили из работы важные для адайских и других технологий наземные установки, без которых система окажется бесполезной для пришельцев. Действовали Энлиль и Энки в неосязаемых слоях пространства, невидимых для технологий противника, отчего сопротивление им оказывали только способные просачиваться в материи Вселенной Кряжи. Грубые, неотёсанные твари ранили парней, но не настолько, чтобы задержать основательно. Медленно, но наёмникам удалось зачистить систему. Когда последняя из установок была уничтожена, Энлиль и Энки старательно разыграли сцену своего ухода из Солнечной системы, сделав вид, что покидают Иерихон. Применив всю доступную им выдержку и концентрацию силы, парни поддерживали иллюзию своего исчезновения, оставаясь при этом на главной планете и незаметно окутывая систему невидимым энергетическим полем, проникновение сквозь которое на любом уровне выявило бы Оборотня.

     Иллюзия длилась уже третий условный час относительно планеты Иерихон, но Оборотни не торопились. Уйти без образования малого импульса они не могли, даже если б решились улететь на одном из кораблей, а значит, по-прежнему прятались в системе.

     Лишившись установок, скопившиеся в Иерихоне армии захватчиков изменили маршрут и вместо Аккада теперь постепенно стремились к Галлии. Технические возможности их, упавшие без возобновления на семьдесят-восемьдесят процентов, отягощали будущий перелёт и понижали военный потенциал армад в целом. К моменту прибытия в Галлийскую Солнечную систему эти армии растратят ещё примерно пятую-десятую часть мощностей, становясь чуть ли не военно-космическим раритетом. Но их было невероятно много, и в таком объёме низкоэффективные армии становились смертельно опасными для любой обороны, даже сверхпередовой – Галлийской.

     Энлиль и Энки просчитывали свои дальнейшие действия, зная, что вскоре им обоим предстоит переместиться в Галлию. Где-то пять сотен выживших Слепней направлялись именно туда, и прибытие пусть сравнительно слабых, но первородных существ перевернёт всё с ног на голову в осаждённой системе. Помимо этого друзьям приходилось учитывать постоянно возрастающие возможности рабов. В результате приближения владельца чёрной дыры к границам Вселенной, увеличивался и их урезанный потенциал. Конечно, рабы не становились полноправными владельцами своего чистого Я, но сопоставляя этих существ с теми, какими они были всего несколько недель назад, наёмники видели в них двойные, а то и тройные преобразования силы.

     Наконец-то их ожидание принесло долгожданные плоды. К завершению четвёртого часа друзья отметили несколько необычных импульсов внутри системы, источником трёх была планета Иерихон, источником ещё одного импульса стала разбитая орбитальная цепь спутника планеты. Затем слабые, но обозначающие Оборотней импульсы полностью сместились к серой сфере спутника. Оборотни к чему-то подготавливались, но так же опасливо и украдкой. В перевес этих выводов было начавшееся оживление среди Кряжей. До того бесившиеся вокруг Иерихона монстры стягивались в одно место – к спутнику. Некоторые из них достигали в длине трёх километров, а бугрящиеся на их телах мышцы напоминали небольшие холмы. Одним из наиболее опасных из тварей оставался двухкилометровый спрут, щупальца которого состояли преимущественно из энергетической материи и в момент ярости гиганта перемещались с околосветовой скоростью в пределах допустимой для них амплитуды движений. Подобно хлыстам, спрут рассекал ими практически любую материю, и именно его удары были наиболее болезненными и небезопасными для наёмников. И сейчас эта всегда недовольная, кровожадная тварь подозрительно спокойно вертелась калачиком на остатках корпуса разбитой станции, не принимая участия в незатихающей грызне остальных Кряжей.

     Наёмники осторожно перенеслись на серую сферу. Общее энергетическое поле Кряжей расширялось по мере того, как твари прибивались к спутнику, и в нём было нелегко заметить привлёкшие друзей импульсы. Они проступали незначительными колебаниями в ближайших слоях пространства и невнятно указывали на местоположение Оборотней. Постепенно колебания усиливались, будто кто-то бережно и аккуратно делал шаг. Энлиль и Энки замечали оставленные следы и неторопливо подбирались ближе к их эпицентру.

     Источником искривления пространства выступала мелко изрешёченная взрывами лунная станция. На её широких посадочных площадках кубарем катались пятеро четверолапых сцепившихся Кряжей, напоминавших своим общим размером небольшую комету, а рядом с ними, едва обрастая физической оболочкой, появлялись Оборотни. Похожие между собой, темнокожие, мускулистые, до пяти метров ростом существа, имеющие общую линию происхождения и близкое родство видов, придирчиво обводили ярко-голубыми глазами помертвелый горизонт. Одно из них, полностью влившись в физическое воплощение, шагнуло на площадку. Оборотень что-то негромко, коротко крикнул тварям, и Кряжи послушно прекратили драться. Вслед за собратом явилось и второе существо. Они о чём-то переговаривались, поглядывая в сторону монстров и не заботясь о собственной безопасности. Сущности Оборотней не огораживались никакой защитой.

     Энлиль обменялся мыслями с товарищем, предупреждая не трогать рабов, пока не объявятся остальные двое. Не упуская из виду темнокожих существ, наёмники ждали. Импульсы всех четверых по-прежнему исходили с поверхности спутника, но в отличие от первых двух, они оставались тихими и разреженными. Энлиль предложил разделиться, и Энки отправился на поиски укрывшихся Оборотней.

     Командир не терял телепатической связи с товарищем. Сейчас они были связаны мысленно и энергетически, чувствуя друг друга так, словно являлись одновременно в двух телах. Так что, когда отдалившийся на тёмную сторону спутника Энки получил неожиданный хлыстовой удар, его последствия в равной степени отразились и на Энлиле. Скрутившись от прошибающего разум тока, командир быстро оборвал связь с другом, оказавшись правым в своём молниеносном решении. Когда от неё оставались лишь незначительные ещё не оборванные нити, объёмная сила Оборотней ухватилась именно за них, нанося парням одинаково разрушительные, колючие удары. Но уже подрезанная связь не выдерживала натяжения и постепенно разлеталась сама. Оборотням не удалось восстановить её положенную целостность. Находясь в их ослабевающих тисках, постоянно вырываясь, Энлиль видел, как многомерные сущности рабов поочерёдно хватались за ненадёжные соединения, обжигались от превосходящей их сконцентрированной энергии и ничем не могли помешать в разрушении трещащих податливых нитей. В это время Энки одаривали несопоставимо яростными, взвешенными ударами. Трое из четверых Оборотней гарпиями вились над его душой, и Энлиль ощущал какую-то часть боли загнанного в угол товарища. Вены вздулись на руках командира, скрепя зубами он крошил последние связи между собой и Энки, а вместе с ними уменьшалась и скованность его действий. Ещё одно последнее усилие освободило наёмника.

     Выбравшись из тисков, Энлиль завертелся с яркостью и скоростью мысли. Находящийся при нём четвёртый Оборотень рассудительно сбежал, присоединившись к остальным существам. Но когда командир вскоре разыскал друга, существ подле него он не застал. Оставленный Оборотнями Энки был атакован спрутом и находился в щупальцах огромного монстра. Взвесившему мимоходом состояние товарища Энлилю следовало поспешно выбрать что-то одно – бросить Энки в тисках Кряжа и попытаться догнать Оборотней или разделаться с чудовищем. Не оценивая решения, командир предпочёл второе.

     Свирепое чудовище окутывало сущность наёмника, сжимая её своими светящимися энергией конечностями. Энки уже практически не сопротивлялся, немного закрываясь от воздействия Кряжа, но его действия становились неуверенными и всё чаще ошибочными. Поняв это, Энлиль с остервенением вцепился спруту в его округлую чёрную голову, раздирая чудовищу цельный череп. Тварь захрипела, заметались свободные щупальца. Ткани трещали под напором наёмника, но спрут только упорнее сдавливал Энки, не прекращая молотить пространство.

     Уклонившись с десяток раз, Энлиль пропустил вначале касательный, а затем и прямой удар, и те оказались неестественно мощными для Кряжа. Слетев на лунную поверхность, наёмник утратил контроль. В мыслях царил беспорядок, разум его гудел. Перевернувшись на спину, Энлиль непростительно долго пытался телепортироваться, скрыться от проворно приближающегося к нему чудовища. Опередив ещё один удар Кряжа, наёмник неуклюже дёрнулся в слои пространства. Секундного замешательства хватило, чтобы спрут успел выхватить и спеленать его сущность. Не успев перетерпеть горящую резь от хлыстов Кряжа, разум командира наполнился иной сдавливающей болью, настолько всеобъемлющей, что впервые за долгие дни Энлиль вновь скатился к уровню смертного и закричал. Однако его живое стенание заглушилось мерзкой присоской твари. Щупальца спрута сдавливали наёмника, отираясь вокруг него коконом, подмяв того под своё огромное слизкое тело. Сквозь мучительную пелену командир слышал такие же примитивные физические хрипы товарища.

     Переваливаясь клубком по поверхности спутника, спрут испускал необъяснимую для себе подобных энергию и надавливал её неумело, словно до того подобная власть не оказывалась в его распоряжении. Мощь Кряжа огнём света разлеталась вокруг его грязной души. От её осадков трещала тектоника давно остывшего спутника, плавились и бурлили его хромово-метановые океаны, крошились твёрдые кратеры. Конечности спрута змеями шебуршились внутри этого клубка, неразборчиво и неэкономно выбрасывая всё большие всплески энергии. Сбивчивость твари ненароком помогла наёмникам. Ненадолго одно из щупальцев случайно сползло с головы Энлиля, оголяя на время не только его физическое тело, но и захваченный разум. Слизкая конечность поплелась обратно, намереваясь сильнее придавить жертву, но короткой передышки оказалось достаточно. Наёмник вцепился в неё зубами, присосался к бурлящей в спруте силе, не обращая внимания на звериное поведение своего тела. Разум же Энлиля, пользуясь неосторожным упущением монстра, как и проснувшаяся в нём яростная натура, крутился и метался внутри сущности Кряжа. Выхватывая из твари его мерзкую, но действенную энергию, думая, как эта тварь, практически становясь ею, командир медленно расшатывал и отталкивал от себя давящие зажимы. Щупальца спрута ещё сплетались вокруг наёмников, но само существо уже не было подвластно самому себе. Оно погибало на энергетическом уровне, теряя силы, уступая свою энергию.

     Через мгновение, учуяв слабость Кряжа, в процесс ввязался Энки. Сообща наёмники выедали монстра изнутри, впитывали его, вынуждено терпя гнилость и вонь этой твари. Добравшись до сердцевины сущности спрута, друзья сплочённым ударом перерезали её в основании. Щупальца гиганта теперь охватывали и сжимали только самого себя. Подчинённое существо методично хлестало собственное израненное тело, сдавливалось и кукожилось. Наёмники оставались в разорванном разуме Кряжа. Пока тварь умирала, Энлиль наскоро обшаривал её блёклую сущность. Энки тянул его подальше от страшного зрелища, но наёмника не оставляла колющая его ум догадка.

     – Они ещё здесь, – передал он короткое послание товарищу.

     Энки мутило от необычного убийства Кряжа. Вонючая гнилая субстанция разливалась внутри наёмника, но Энлилю становилось ещё хуже. Вобрав большую долю от мрака чужой души, командир с трудом подавлял в себе позаимствованные вместе с чужой энергией повадки Кряжа. Импульсивно и злобно он рылся в остатках сущности этой твари, и когда разыскал требуемое, Энки не успел вмешаться.

     Командир по-звериному, без слаженности и запинки налетел на укрывшихся в тенях терзаемой сущности спрута Оборотней. Энки же наблюдал за происходящим как будто со стороны. С его губ слетал похожий на рычание смех, когда же Энлиль добрался до третьего Оборотня, у наёмника случился приступ. Его душа начинала отторгать впитанную черноту.

     В эти мгновения Энлиль додавливал последнее хрипящее существо. Разум его скомкано подливал масла в огонь. В нём редко проскальзывали рациональные выводы. За возросшей энергией спрута, о чём догадался командир, стояли Оборотни. Это они намеревались чужими руками прикончить своих преследователей. Ещё малость, и их замысел удался бы, настолько энергетически размозжёнными оказались наёмники. Подчинив спрута, Оборотни перенаправили в него столько мощи, сколько смогли извлечь из своих ограниченных ресурсов, но, проиграв схватку, существа притихли, надеясь укрыться от наёмников в ярко-болезненной ауре погибающего монстра.

     Всё ещё не убавив ярость, не совладав с гнилой силой, что ему пришлось отпить от души спрута, Энлиль безжалостно терзал уже мёртвых Оборотней. И лишь потом, когда он испачкался и телом, и душой, – его будто прорвало. Отторжение чужеродной материи перетекло в агонию, ещё более мучительную, чем объятья спрута. Переживший подобное, Энки безнадёжно пытался облегчить участь командира, но ему самому требовалась помощь и восстановление. Восполнив часть собственных сил, товарищ незначительно перетянул терзания Энлиля на себя. Через несколько минут у них получилось притупить буйность.

     Оставаясь взвинченным, не до конца исцелённым и немного пристыженным из-за своей жестокости, Энлиль возвращался к осязаемости ума. Начав размышлять относительно здраво, наёмник тут же посмотрел на тлеющие от его ударов ошмётки тел Оборотней.

     – Четвёртый ушёл? – быстро спросил он.

     В ворохе останков находились трупы только трёх существ.

     Энки поспешно угомонил командира.

     – Там, – указал он.

     Прибитый товарищем Оборотень находился в двухстах метрах от спрута.

     Энлиль судорожно вздохнул. С этими рабами было покончено.

     – Есть проблема, – прервал его Энки.

     Обернувшись, командир заметил мысли товарища.

     – Вижу, – уже спокойно ответил он.

     Иерихонская система опустела. Последние корабли убрались отсюда восвояси, стоило лишь серому спутнику перевоплотиться в арену для битвы высших существ. Но вместе с армиями исчезли и Кряжи.

     – Он успел их телепортировать, – добавил Энки, указывая на четвёртого Оборотня.

     Серая сфера под ногами наёмников угрожающе задрожала, и друзья покинули спутник. Его глухой раскол они наблюдали уже с Иерихона. Чувствуя, что ещё немного, и опустевшая планета подчинится нарастающим возле неё катаклизмам, Энки спросил:

     – Уходим?

     – На Исфахан?

     – Мы опоздали, – коротко ответил Энки. – Эвакуация завершилась.

     Уставший и злой, Энлиль сбивчиво перенаправил внутреннее зрение в Исфаханскую Солнечную систему. От увиденного командир стал темнее тучи – Исфахан был почти так же пуст, как и побитый Иерихон. Эвакуация в системе завершилась один условный час назад, и даже военная авиация уже оставила структуры системы.

     Прощание не заладилось.

     А расколовшийся на три части спутник всё зарождал и зарождал на планете непорядки. Нарушенное гравитационное единство собиралось стереть остатки живого с поверхности израненной планеты, и некоторые извержения соперничали в желании первыми открыть счёт жертвам.

     – Поможешь? – неожиданно для себя, спросил Энлиль

     Готовый к телепортации Энки удивился, но потом кивнул.

     Повременив с уходом, не нарушая тишины, наёмники соединились разумом, взявшись за перекройку ближайшего пространства и перераспределяя влияние гравитации так, чтобы изменения не коснулись катастрофами самой планеты. Они могли бы бросить её на попечение безжалостного случая, отправиться туда, где уже давно требовалось их вмешательство, – в Галлию, но, быть может, от остатков человечности, или в отплату за недавно проявленную ими жестокость, друзья расходовали самих себя на совершенно не рациональную затею. Наёмники спасали планету.

     Воссоздав новый гравитационный баланс, Энлиль в последний раз отдал должное притупившейся и омрачённой красоте иерихонских закатов. Едва восстановив силы, друзья последовали к Галлии.

 

Глава 12

     Галлийская Солнечная система находилась под осадой двадцать шестой час относительно времяисчисления в главной Аккадской системе. Отражающие системы прямого перехвата и плотные щиты, установленные на орбитальных заставах, были выведены из строя более чем на семьдесят пять процентов, а из ещё пока не тронутых орбитальных сетей оставалась только последняя – внутренняя. Преграждающие к ней подступы заставы и остатки внешних сетей не знали и малейшего отдыха, находясь под непрекращающимся сконцентрированным огнём. Будь атака не столь массированной и целенаправленной, воспроизводимой на планете и спутниках энергии хватало бы для питания защиты всех орбитальных структур. Наземные установки работали в максимальном режиме, выдавливая из себя сверх ожидаемого, но энергии катастрофически не хватало.

     Прибыв в систему и прорвавшись штурмом к главной планете двадцатью часами ранее, адмирал Хорс преимущественно тем и занимался, что жонглировал доступными ему энергическими ресурсами, постоянно усиливая ценой отступлений ту или иную заставу.

     Основная часть прилетевших к Галлии республиканских армий не участвовала в обороне. Трети кораблей, на которых предполагалось выводить остатки войск, не решавшееся ранее улететь местное население и обслуживающий персонал наземных и космических объектов обратно к Аккаду, были отведены двадцать три установки, и те в спешке восполняли возможности межпространственный двигателей. Ещё треть, в большей степени высокоманевренные, десятиметровые и не менее расторопные двадцатиметровые беспилотники-истребители, оставались для адмирала последней ударной силой, которая ещё хоть как-то могла ненадолго сместить ход осады и прикрыть будущее неминуемое отступление. Остальная авиация, представляющая собой, в основном, крупногабаритные шести- и семипалубные галеоны с работоспособными тремя и соответственно тремя с половиной тысячами единицами орудий разного характера, мобильные крейсеры и вспомогательные авианосцы занималась тем, что вплеталась в структуры орбитальных сетей, замещая места полуразбитых застав и давая возможность быстро вывозить персонал и уцелевшие военные мощности, перебрасывая их на другие структуры.

     Держа постоянную связь с Аккадом, адмирал Хорс рассудительно координировал дальнейшие решения по мере подготовки завершающей последней эвакуации в главной системе. Высшее руководство выпрашивало у осаждённой Галлии ещё минимум десять относительных часов, после чего Хорсу надлежало незамедлительно следовать к месту дислокации военно-гражданского флота близ планеты Аккад. К возврату остатков его армий, в случае успешного прохождения эвакуации, адмирал и его войска окажутся в хвосте флота и последними войдут в портал.

     С виду изложенный план и соответствующие к нему требования не казались необоснованными. Хорс не хуже других адмиралов знал, в каких бешеных темпах проходила подготовка к последней эвакуации, к тому же ему доложили о некоторых сложностях исфаханской эвакуации, в частности, о нестабильности тамошнего портала, проблемах его открытия, и эти особенности закладывались теперь в предстоящем мероприятии, что требовало от Галлии ещё больше упорства и отыгранного времени.

     Галлийская система и без того значительно превзошла все ранее атакованные пришельцами системы в других государствах, побив ближайший рекорд на девять условных часов и продолжая увеличивать этот показатель. Её передовые технологии позволяли выдерживать напор, но ситуация стремительно изменялась не в пользу Хорса. Теряя важную плотность в обороне, адмиралу приходилось оставлять каждую из орбитальных сетей за сравнительно меньшее количество времени, а теперь, когда в его запасе находилась только одна уцелевшая сеть застав и изрядно заношенная крупногабаритная авиация, новость о требуемых десяти часах практически подкосила адмирала. Сам он не гарантировал Галлии и пяти.

     Свои последние надежды Хорс связывал только с прочностью внутренней преграды. Если на внешних сетях использовались обычные отражающие установки, системы перехвата и щиты, то в заключительной орбитальной оборонительной структуре применялись смешанные технологии, основой которых послужили технологии Сеннаарского братства. Питание этих застав и станций также черпалось от наземных установок, но главным их достоинством была способность поглощать энергию извне и перерабатывать её под свои потребности. Щиты сети не просто отражали удары. Примерно половина энергетической доли от каждого вражеского залпа трансформировалась в полезную и интуитивно подлатывала полотно защиты либо перенаправляла ресурсы на мощности орудий.

     Тем временем в предпоследней орбитальной сети всё отчётливее разъедались бреши. Расстояние от неё до внутренней преграды равнялось всего трём километрам, так что Хорс уже наблюдал защитные свойства щитов и перехвата в действии. Он завершал очередной облёт орбитальных объектов, воочию произведя оценку положения дел. И с каждой ускоренной инвентаризацией общие выводы адмирала клонились к неутешительным – десять часов им точно не продержаться.

     Да, шестая орбитальная сеть наглядно оправдывала заранее приобретённую славу лучшей космической преграды-крепости. Показатели её обороноспособности долго оставались стабильными, но и усердие вражеских армий начинало приносить первые результаты. Скопление авиации пришельцев являлось столь плотным, что в какой-то степени даже создавало иллюзию ночи на планете, заслоняя лучи солнца. Эта масса непрерывно давила, и щиты не успевали в полной мере перерабатывать энергию так, чтобы не возникало её дефицита, а численность ударов всё возрастала. Из-за происходящего незначительная процентная часть недополученных ресурсов постепенно выливалась в понижение эффективной работы всей орбитальной сети. Только за десять минут развернувшихся массированных атак структура утратила полтора процента мощностей. Данные потери обещали в дальнейшем прогрессировать.

     Обдумывая стратегию и в который раз оговаривая детали с аналитиками и экспертами, Хорсу пришлось принять одно из самых нелёгких решений в разворачивающейся оборонительной кампании.

     – Сдать внешние заставы, – взвесив доводы, приказал он. – Всю доступную энергию перевести на внутреннюю орбитальную сеть.

     Окружение адмирала зароптало, но приказ быстро вступил в действие. Никто не хотел оставлять ещё действенные и не разрушенные заставы. Некоторые из них, в частности, структуры на пятой и четвёртой орбитальных сетях не растратили и трети потенциала орудий и находились в высокой боеготовности. Но на их работу тратился слишком весомый «кусок» важной энергии, и это становилось очевидным с ухудшением последней защиты планеты.

     – Адмирал Хорс, доклад с Сошшо.

     Хорс перехватил устройство связи, выслушивая адмирала, поставленного во главе обороны одного из спутников планеты Галлии. Первый из спутников уже находился под контролем захватчиков, второй готовился к сдаче и запрашивал разрешение на вынужденное отступление.

     Выслушав доклад, адмиралу Хорсу ничего не оставалось, как дать добро на отход. После этого любые недовольные рассуждения смолкли, и решение адмирала-командующего более никто не обсуждал. Галлия осталась последним рубежом.

     Изначально армии пришельцев распределяли напор в равной степени между тремя нужными им структурами Солнечной системы – планетой и её двумя спутниками, но требовалась им именно Галлия. Оттого, уже к середине осады армии захватчиков передислоцировали главное наступление на планету, но это не обеспечило спутникам спокойной жизни. Да и защита оных не отличалась такой же плотностью, как защита Галлии. Первый спутник, имеющий на своей поверхности четыре важных установки, был захвачен через три относительных часа и в ударных темпах подготавливал вражескую авиацию, отправив к Аккаду уже как минимум тридцать тысяч авианосцев.

     Теперь приблизилась очередь второго, на котором, что было хуже, действовало аж двадцать установок. Впрочем, в сопоставлении с планетой эта цифра пока что не влияла на исход эвакуации. На Галлии находилось практически пятьсот установок, способных всего за полчаса обслужить и подготовить к межпространственному скачку более ста пятидесяти тысяч кораблей. Если Хорс ещё и мог себе позволить сдавать спутники, уповая на оставленные в Аккаде военно-космические армии, то потеря главной планеты являлась равноценной проигрышу и срыву аккадской эвакуации, резко меняя численность отправляемых к столице единиц. Остатки республиканских флотилий, обеспечивающие охрану гражданского флота, насчитывали девятьсот тридцать тысяч единиц боевой авиации и ещё были способны достойно встречать прибывающие эскадрильи захватчиков, но стоит пришельцам отбить установки планеты, и к Аккаду в считанные часы перебросится многомиллионная армада. Ни о каком стабильном портале в такой обстановке не может быть и речи.

     – Дождитесь прикрытия с планеты и отступайте, – напоследок приказал Хорс.

     Завершив связь, адмирал отделил от резервов беспилотников третью часть. Авиация косяками выбиралась сквозь открытые для неё проходы в последней сети и, перестраиваясь в оборонительный клин, направлялась к спутнику Сошшо. Тем временем ресурсы недобитых орбитальных сетей перераспределились на внутреннюю, и дефицит энергии постепенно восполнился.

     – Рассчитайте запас прочности и убавьте с полученного для большей достоверности пятую часть, – приказал Хорс.

     – Три часа сорок две минуты, – практически сразу доложили ему.

     – Недостаточно, – возразил адмирал. – Думайте, как продлить защиту, ищите способы экономить энергию. Для начала, – продолжил он, – подключите к щитам галеоны и авианосцы, используйте их в качестве батарей. Незадействованному персоналу этих кораблей проследовать на эвакуационные суда. Не будем создавать заторов.

     Также, по возращении авиации с Сошшо и после зачистки застав и станций пятой и четвёртой сетей, приказываю прекратить боевые манёвры и заняться организацией отступления. Распределите полномочия так, чтобы пятьдесят процентов задействованных войск и девяносто процентов всего персонала через час уже находились на эвакуационных кораблях.

     Подумав, Хорс добавил.

     – После отхода с Сошшо переходим только на оборону без отражения.

     – Можно использовать незаконсервированные действующие наземные атомные станции, – предложил один из помощников. – Это даст ещё тридцать-сорок минут.

     Адмирал Хорс зло покосился на эксперта.

     – Деятели хреновы, – грубо высказался он. – Их надо было подготовить и подключить ещё вчера.

     – Чтоб через пять минут всё работало, а у меня был список возможных решений, – выходя из себя, еле слышно выговорил Хорс.

     Зная не предвещавшую ничего доброго особенность адмирала-командующего переходить на пониженные тона в минуты повышенного гнева, его окружение молча принялось за выполнение приказа.

     – Дайте отчёт от ответственного за эвакуацию местного населения, – потребовал адмирал.

     Мгновением позже отчёт уже отражался перед глазами командующего. Выделенным для проведения данного мероприятия пятнадцати грузовым полубоевым судам удалось облететь практически все изначально обозначенные точки сбора населения, подняв на борт свыше ста тысяч жителей. На очереди оставались ещё два пункта, и эвакуация как раз вписывалась в отведённый Хорсом час.

     – Распределите за транспортниками по четыре истребителя и поставьте их в середину колонны, – продумывая последние детали отступления, приказал он.

     Пять минут истекли, и небольшой список без лишних напоминаний перетёк на панель адмирала.

     – Так, ну второе, конечно же, одобряю, – просматривая предложения, заметил командующий. – Теперь можно рассчитывать на все семь условных часов. Решение уже задействовали?

     Его зам ответил положительно, и Хорс довольно кивнул, наблюдая за отображением улучшающихся показателей работы орбитальной сети. Та уже начинала получать подпитку от наземных ресурсов. В систему влились три атомные, шесть водородных станций, и ещё шестнадцать готовились к подключению в течение тридцати минут.

     Настроение командующего начинало выравниваться, но тут адмирал дошёл до пункта пятого.

     – А кто придумал эту чушь? – спокойно поинтересовался он.

     Хорс пробежался по палубе взглядом.

     – Это решение задействовали?

     – Не успели! – поспешно ответил зам.

     – Не успели они! – успокоившись, продолжил адмирал. – Так, кто автор?

     Из задних рядов раздалось неопределённое «Мы», но адмирал-командующий не успел не то что отчитать глупость экспертов, но и рассмотреть их лица. В следующий момент пролетающий практически впритык к орбитальному щиту корабль резко, беззвучно толкнуло и, не ухватившись за поручни, Хорс, как и многие, повалился на пол.

     Едва судно выровнялось, как последовали аналогичные, более слабые толчки. Пошатываясь, корабль покидал радиус необычных колебаний, но, пролетев вдоль застав ещё около километра, судно вновь подверглось встряске. На сей раз пилот догадался отвести корабль назад, удаляясь от орбитальной сети.

     От последних толчков барахлили некоторые устройства, отказывали второстепенные технологии. Автономный искусственный интеллект корабля запускал сканирование систем и попутный доступный его полномочиям ремонт. Повреждения были незначительными и легкоустранимыми. Едва разобравшись в работоспособности корабля, Хорс выудил взглядом своего зама и криком заглушил творящуюся на командной палубе суматоху.

     – Доклад!

     – Системы фиксируют множественные вспышки сжатой энергии на поверхности щитов, – быстро собрав данные, отвечал помощник.

     – Новое оружие?

     Сканеры внимательно отбирали детали, пронизывая интересующие Хорса участки. В обычном восприятии ничего не происходило, но стоило перейти на режим гамма-излучения, как проступающие в нём границы щитов сталкивались с невероятно мощными сжатыми выбросами энергии, прогибаясь вовнутрь сети практически на двадцать-тридцать метров.

     – Это определённо оружие, – неуверенно заговорил один из экспертов, – но мы не фиксируем орудий.

     – Найдите, откуда идут залпы! – потребовал адмирал.

     Если пришельцы подвели к орбитальной сети боевые корабли, оснащённые ранее не известными технологиями, Хорсу требовалось знать их местоположение и предполагаемую численность. Ещё не поздно было задействовать часть авиации, устроить вылазку и попытаться вывести эти суда из строя.

     – Это не корабли, – тем временем докладывал эксперт.

     Не поняв сказанное, Хорс сам поспешил к проектору.

     – Удары производятся не из трёхмерного пространства где-то между…

     – Говорите проще! – прервал его адмирал.

     – Они живые, – не найдя лучшего объяснения, выпалил эксперт. – Удары исходят от живых существ на уровне телекинеза…

     Его кисть указывала Хорсу на объёмную, подробную картинку проектора, привлекая внимание адмирала-командующего к тому, что, якобы, по мнению учёного, могло без лишних слов всё объяснить и расставить по местам. Но Хорс видел только возникавшие ниоткуда мощнейшие вспышки и их убийственное воздействие на материю щитов.

     – Их можно уничтожить?

     Эксперт запнулся, заметив, что из его доводов никто ничего не понял.

     – Невозможно. Нет. Это исключено, – сбивчиво заговорил он. – Они находятся на других планах пространства, а наши технологии рассчитаны на поражение исключительно трёхмерных, осязаемых целей.

     Хорсу потребовалось всего пару секунд, чтобы вникнуть в изменившееся положение дел.

     – Как это отразится на щитах? Они смогут через них пройти?

     – Я бы не отрицал такой возможности, – неопределённо предположил эксперт. – Мы ведь не знаем, с кем или чем столкнулись. Что бы там ни было, уровень энергоподпитки сети не должен падать ниже восьмидесяти процентов.

     – Что произойдёт при таком понижении?

     – Материя щитов начнет терять плотность на уровне элементарных частиц, – ответил учёный.

     – Немедленно рассчитайте новый запас прочности! – приказал Хорс.

     Отдалившись от орбитальной сети на двести метров, адмирал-командующий следил за происходящим со своей палубы, сравнивая увиденное с полученной детальной проекцией. Щит оставался целым, но из-за прогибания его материи под колебательные удары попадали ближайшие к нему станции, заставы и коммуникационные соединения между ними. Всё, что находилось в десятиметровой близости от поверхности щитов, уже вышло из строя. Беззвучные сотрясения повторялись в неопределённом, сбивчивом порядке. Всплески то затихали, то единым наплывом возникали вновь, преобразуя орбитальную сеть в дрожащее желе. А по ту сторону извивались армады противника.

     Хорс отметил их отступление от планеты на участках всплесков. Армии отходили, дислоцируясь на внешних, уже захваченных сетях. Оставленные ими участки становились неестественно чистыми, как широкие, пустынные коридоры. Но потом адмирал начинал замечать, что это пространство не такое и бездейственное, как могло показаться на первый взгляд. Всплески продолжали фиксироваться проектором, но Хорс всматривался только в панораму оголённого космоса.

     – Четыре часа тридцать одна минута, – доложили ему.

     Адмирал ничего не ответил, лишь смутно услышав равносильный смертельному вердикту отчёт. Внимание командующего полностью перешло на оставленные вражескими кораблями участки сети. Ему мерещились огромные размытые глыбы, немного похожие на бесформенные туши каких-то тварей. Рассмотрев ожившее колебание, странное, проступающее в темноте перемещение, Хорс настойчиво дёрнул головой, спроваживая свою фантазию.

     Отвернувшись, он переспросил ответ.

     – Четыре часа тридцать минут, – поправил себя помощник.

     – Отступаем через четыре условных часа, – быстро решился адмирал. – И дайте связь с Аккадом!

     Другого выхода он не видел. Даже загубив все свои ресурсы и резервы, он всё равно не мог выторговать ценное для Аккада время.

     – Давайте! Что встали! – подгоняя персонал, крикнул он. – Усильте вдвое охрану пультов управления!

     Центры управления шестой орбитальной сетью находились внутри нескольких наземных установок, и их повреждение могло резко сократить даже и без того переоцененный временной запас. Ещё задолго до введения технологий защиты Галлии в действие Хорс подробно ознакомился с её особенностями и помнил о свойствах материи щитов – те, в случае соблюдения положенной энергоподпитки, выступали непроницаемым панцирем как в трёхмерном плане пространства, так и в иных подпланах, но адмирал не хотел рисковать. Если в сражение вступил противник, ему во многом не понятный и пугающе неуязвимый, то Хорс уже не мог полагаться на прежнюю тактику и веру в полную непроходимость щитов.

     – Усильте охрану вчетверо! – подумав, переменил решение он.

     Пусть лучше он лишится части маневровой, ударной авиации, перекинув её сторожить центры управления, чем в один прекрасный момент услышит доклад о заведомо проигранной атаке на эти центры.

     Выслушав результаты исполняемых приказов, адмирал спустился с палубы, опасаясь вновь взглянуть через панораму смотровой площадки. Голова его была полна стремительно рождающимися размышлениями, как поступать дальше, но перед глазами командующего до сих пор стояли образы увиденного им в темноте ужаса, и Хорс не собирался убеждаться в том, были ли они наиграны или реальны.

     Уловив сигнал от связиста, адмирал коротко передал доклад на Аккад.

     – Вынуждены отступить через четыре условных часа, – заговорил он. – Галлия будет сдана.

     Эн-уру-гал умело и проворно разводил небольшой костёр в выдолбленном в поле овальном, неровном углублении, оборудованном таким способом, чтобы отчасти направлять потоки горячего воздуха в нужном направлении. Нехитрым способом он обогревал сооружённый из чего попало небольшой шатёр, в котором находился Хранитель Дильмун. Сам же бывший телохранитель уже позабыл, когда добровольно погружался в сон. Это за него решали приступы, а их Эн-уру-гал проводил только в одном положении – прикованным к стене. Посему парень не очень-то беспокоился о своих удобствах.

     Остывший с сумерек костёр легонько разгорался, начиная бережно тлеть и выдавать тепло. Эн-уру-гал добавил в него несколько плотно скомканных лоскутков синтетической ткани, заготовил следующую порцию и удовлетворённо протянул руки к разлетающемуся с воздухом жару. Что-что, а выживать последний наследник Империи умел, чему научился с ранних лет, и даже в подобных жестоких условиях Железных ущелий умудрялся обходиться скудным и малым. Он лучше многих арестантов Небесной Цесны знал, как добыть жизненно необходимую воду, как укрыться от холода, что употребить в пищу и чем врачевать некоторые болячки. Вопреки тому, что ссыльная планета считалась в большей степени жарким, пустынным краем, холодный период случался в некоторых её регионах стабильно раз в десять лет. Зимы выдавались редко бесснежными и всегда затяжными, практически годичными, так что мороз ущелий, его хмурая непогода не были для парня чем-то новым и неожиданным.

     По мере того, как всё больше слабел Хранитель Дильмун, участие которого свелось лишь к поддержанию чистоты вдыхаемого ими обоими кислорода да минимальному обогреву их тел, надобность в оставленных навыках бывшего телохранителя только возрастала. Сам Эн-уру-гал старался не обманываться и признавал, что ещё не чувствовал себя полностью исцелившимся, освобождённым от дарованной ему темной силы, но после неудачного применения этой пагубной энергии в лечении старика, он больше не прикасался к её мизерным остаткам, мужественно терпя чудовищные, кратковременные приступы и довольствуясь своими личными, приобретёнными на Цесне способностями.

     Лишившимся поддержки Хранителя беглецам требовалось не только тепло, но и пища. Немного окрепший физически за последние дни парень неплохо усвоил подаренный ущельями опыт, выуживая остатки ценного и важного из этой неказистой местности. Как выяснилось, рухлядь старых городов годилась и на многое иное, кроме как претендовать на звание лучшей архитектурной непризнанной ценности планеты. Изделий из дерева, конечно, по истечении стольких веков в них раздобыть было невозможно, но воспламеняющегося материала уцелело в большом объёме, а теплоотдача некоторых не истлевших синтетических тканей была выше, чем от качественной спрессованной древесины. Дефицита в сырье для костра Эн-уру-гал не испытывал. Хуже обстояли дела с продовольствием. Если воду и пищу, терпя боль, Хранитель Дильмун ещё мог очистить от вирусов или бактерий, то на добычу пропитания у старика попросту не хватало внутренней энергии и физических сил.

     Этого нельзя было сказать в полной мере и о самом Эн-уру-гале. Вся его победа над собственным телом заключалась в том, что оно отчасти начинало ему служить, но ещё не слушалось, оставаясь иногда очень и очень ненадёжным помощником. Обманчивая ловкость и сила могли враз уступить место накатившей дряхлости и рыхлым, трясущимся ногам. Добыча же пропитания в Железных ущельях сводилась только к одному способу – охоте. Так что Эн-уру-гал даже не задумывался о полноценной и масштабной вылазке. Он правильно понимал свои реальные пределы и не замахивался на крупную дичь, которой, особенно в ночное время, во впадинах появлялось немало. К тому же болевший Хранитель не был способен уберечь их обоих от угрозы нападения этих вовсе не травоядных тварей, и парню приходилось думать ещё и об обороне. Кое-как он баррикадировал несколько проходов в башню и сам лишь по необходимости покидал убежище.

     Его добычей стали небольшие, размером по локоть, но очень худые мохнатые хищные грызуны, больше похожие на крыс-псов. Он ловил их простыми, заранее расставленными в глубине башни ловушками. Умные твари не спешили совать свои морды в петли, и в первый по-настоящему голодный день Эн-уру-гал и Дильмун остались без пищи. Это потом парень догадался в качестве приманки оставлять кусочки сырого мяса самих грызунов, но в начале охоты ему пришлось приманивать тварей, что называется, на живца, срезав кусочек кожи с самого себя.

     Поймав первого, тощего до скелета, грызуна, он употребил его на наживку, и дело наладилось. Однако на четвёртый день болезни Хранителя путники вновь изголодались – в силках оказалась только одна тварь. А на пятый и шестой ловушки и вовсе были пусты. Эн-уру-гал отделял долю от с трудом собранных им запасов, начиная понимать, что больше ему ничего не поймать. Твари чересчур быстро поумнели, догадавшись, чем именно им придётся платить за лакомый кусочек мертвечины. Желающих издохнуть таким образом убавилось, а перейти на другую живность у бывшего телохранителя не получалось.

     Наследник всерьёз думал об уходе, но Дильмун постоянно твердил ему, что ещё рано. Парень и сам это понимал. Он ещё не справился со своей зависимостью и не очистился. Он не ощущал себя обыкновенным смертным, да и не знал, сможет ли и после исцеления почувствовать себя таковым – просто живым. Но сейчас Эн-уру-гала заботили не собственные изъяны, а состояние Хранителя. Он не мог достоверно судить о развитии его недуга, но на глаз было очевидно, что старик вовсе не поправлялся, хоть увечья и произрастающая из-за них обширная болезнь не прогрессировали быстро. Недуг захватывал тело и душу Хранителя постепенно и основательно. Дильмун медленно и мучительно таял, а скудная пища и постоянный холод только ускоряли бесповоротный бег болезни.

     Вот и этим утром, проснувшись и поспешно проверив ловушки да не обнаружив в них ни одной тупой твари, Эн-уру-гал настойчивее обычного давил на Хранителя.

     – Нужно уходить! Без помощи вы умрёте! – шёпотом кричал он.

     Дильмун же редко отвечал. Слова давались ему трудно и с хрипом. Он больше мотал головой или обходился твёрдым, осмысленным взглядом, в котором читался стойкий отказ.

     – Ну зачем нам здесь оставаться?! Я вот-вот освобожусь. Пожалуйста, доверьтесь мне, ничего не случится, если это произойдёт чуть позже или в дороге, – настаивал парень. – Я больше не поддамся, я не подведу вас!

     Дильмун закашлялся, и наследник склонился к нему ближе.

     – Нельзя, – тихо прохрипел он.

     – Почему?! Почему нельзя?! – нетерпеливо вскрикнул парень. – Это из-за моей слабости, из-за того случая? – быстро спросил он. – Дурак я, ничтожество, – не дожидаясь ответа, заспешил Эн-уру-гал. – Я не понимал, на что иду, честно, не понимал, – в который раз объяснял он. – Но теперь всё иначе. Не осталось более искушения, способного меня искусить, – настаивал наследник. – Я отринул всё, я переборол даже приступы с ведениями Иннаны. А вы видели моё прошлое и должны знать! Она – предел!

     На глаза парня невольно навернулись мелкие слёзы, и Эн-уру-гал, стыдясь, ненадолго отвернулся.

     – Меня нечем купить, – хрипло закончил он.

     Дильмун что-то зашептал, и парень подвинулся ближе.

     – Я жду гостя, – неразборчиво ответил старик.

     Эн-уру-гал наклонился ещё ниже, чуть ли не припадая ухом к губам Хранителя.

     – Что? Гостя? – переспросил он. – Вы так шутите?

     Но Дильмун вновь молчал, быстро провалившись в болезненный сон. Теперь старик преимущественно находился в бессознательном состоянии, бодрствуя всё меньше и меньше минут в день. Эн-уру-гал логично опасался за здравость его ума, а короткие, почти немые монологи с ним ни к чему толковому не приводили.

     – Какого гостя?

     Наследник немного потряс старика за плечи, но тот лишь скривился от внутренней боли, и Эн-уру-гал отстранился. Взвинченный и расстроенный парень решительно вернулся к оставленному делу. Он заканчивал мастерить удобные носилки для Хранителя и собирался пополнить запасы воды. Пусть согласия так и не последовало, Эн-уру-гал всё равно готовился к уходу. Про себя парень решил следующее – ещё один отказ, и он примется за всё самостоятельно, он не станет ждать невесть чего.

     О том, что происходило за пределами Железных ущелий, наследник был осведомлён со слов Хранителя, но Дильмун не баловал его развёрнутыми подробностями и раньше, а теперь, когда ему становилось невмоготу разговаривать, Эн-уру-гал только предполагал о возможном протекании эвакуаций в Республике. Ему и Дильмуну требовалось не просто скрытно добраться до остатков цивилизации, не выдать себя, проникнуть на какой-нибудь корабль эвакуационного флота, но ещё и сделать так, чтобы Хранителя определили в медчасть, а лучше всего – сразу положили в регенерационную капсулу. Как всё провернуть в одиночку, Эн-уру-гал представлял с натугой. Для сильного и одарённого воина, коим он был в услужении Хозяина, это не составило бы труда, но для простого парня со ссыльной планеты подобное, да ещё и без помощи Хранителя, казалось невыполнимым. Однако, несмотря на сомнения, он не прерывал подготовки.

     Работа шла с натугой. Восемь из десяти пальцев наследника ещё не отошли от недавних вывихов, укусов и переломов. Болели суставы кистей и локтей – наиболее пострадавшие от последнего приступа. На лбу Эн-уру-гала красовался глубокий красный порез, оставленный им днём ранее, а голова ныла в области затылка, где недоставало выдранного им в помешательстве немалого клока волос. Было большим чудом, что он ещё не лишился глаз и языка. И помимо свежих увечий тело парня насчитывало уже больше сотни подживших или зарубцевавшихся ран и травм. Как бы Эн-уру-гал ни старался, насколько крепко не ладил оковы, оказываясь в приступе, он всё равно расшатывал их таким образом, чтобы поневоленные руки и фиксированная голова могли дотянуться к плоти. Больше всего ему доставалось, когда одна из конечностей выбиралась полностью и начинала жить своей жизнью. Тогда-то к увечьям добавлялись глубокие, оставленные коротко обломанными ногтями порезы, вывихи и реже – переломы. Счёт же ушибам и растяжениям Эн-уру-гал уже не вёл.

     Доделывая крепления для переноски, наследник силился унять мелкую дрожь в покрученных, почти старческих руках. Он всё время посматривал то на Хранителя, то на свой угол, где почерневшие от крови темнели вбитые в камень многовековые оковы и широкие кожаные ремни. В текущее время приступы начинали накатывать всё неожиданнее, и Эн-уру-гал не позволял себе далеко отдаляться от своей металлической «смирительной рубашки». Последний короткий припадок случился с ним около часа назад, но бывало и такое, что за одним приступом практически сразу следовал второй, а распознавать приближение безумия парню было сложно.

     Упрашивая Хранителя отправиться за помощью, тем не менее, Эн-уру-гал прежде всего позаботился о том, чтобы самому не стать источником опасности для старика. Несколько нетяжёлых, но проверенных им оков, заготовленных на второй день болезни Хранителя, поджидали своего часа. Из провианта оставалось два грызуна, а импровизированный настил-палатку парень смастерил уже давно. Так что зависимость не являлась столь значительной преградой для ухода из Железного ущелья.

     Эн-уру-гал приделывал и проверял четвёртое крепление, когда в его тело прокрались негромкие, ещё поверхностные изменения. Как и ранее, парень не отреагировал на первый сигнал, заметив появившиеся ощущения только с приходом уже знакомого ему онемения конечностей и появлением иллюзии странной тишины. Так начинался любой из его припадков.

     Недоделанным носилкам не хватало ещё каких-то двух ударов импровизированным инструментом, но Эн-уру-гал быстро забросил занятие и направился к оковам. Он так боялся остаться неизолированным, что иногда вынужденно неволил себя задолго до начала реального приступа, просиживая в неудобном положении часами напролёт.

     Закусив толстый, плотный кляп и обмотав концы веревки за затылком, парень попробовал прикусить язык. Не получилось. Натянув на себя что-то наподобие длинного плотного плаща и хорошо укутав открытые части тела, он продолжил. Зафиксировав вначале покрытую в несколько слоёв толстым палантином голову, а потом и обе кисти, наследник поправил цепи ногами, и оковы поднялись к стене, разведя руки в разные стороны. Для ступней у Эн-уру-гала имелись лишь вбитые крепления и приспособленные к ним ремни, правильно затягивать которые после смирения рук он никак не мог. Парень вдевал левую ногу, кое-как выкручивался и подтягивал ремень второй, а после вдевал правую, оставляя её по сути свободной. Благо, что в минуты буйства его тело не отличалось рациональностью поведения, а только металось, выпиналось, огрызалось, пыталось навредить себе, и конечности редко выскальзывали даже из незакреплённых ремней.

     Просунув правую ногу и натянув что есть мочи оковы, Эн-уру-гал проверял их стойкость. Недавнее буйство прошло без особых поломок, крепления были в хорошем состоянии, но парень проверял их больше двадцати раз за сутки, не доверяя своему хитрому, затуманенному подсознанию, способному незаметно для него самого ослабить зажимы или надрезать ремни, что уже происходило ранее. Побрыкавшись что есть мочи, Эн-уру-гал успокоился – крепления держали как нужно, а фиксация не позволяла его конечностям послужить во вред. Он начал ждать.

     Периоды ожидания прихода безумия всегда были нелёгкими и истязали если не физически, то душевно, давя на психику. Он часто замечал, что именно в последние минуты перед приступом в его голову, как назло, начинали влезать опасные мысли о прошлом. Они не оставляли его никогда, но в такие минуты эти мысли преобразовывались в больную объёмную реальность, которой было под силу помутить и абсолютно здоровый разум. То, о чём думал Эн-уру-гал, укладывалось в основу подбирающегося безумия. Если мысли неосторожно касались тех или иных отрезков прошлого, галлюцинации воскрешали именно их, и весь тот ужас, что был с ними связан, – смерти, насилие, боль.

     Наследник тревожно озирался, сжимаясь в комок. Вот-вот начнётся. Тишина – предвестник приступа – становилась всё более вязкой и томящей. Эн-уру-гал жмурился, резко открывал глаза, опять жмурился и открывал глаза, подзывая видения, пытаясь сохранить остатки храбрости и смело встретить живые галлюцинации, но минуты бежали, а башня оставалась прежней.

     Тело парня онемело от неудобной позы, а он всё ждал, рассеянно оглядываясь, насколько это позволяли впившиеся в лоб и подбородок ремни. Наверное, приближалась середина дня, а может быть, и вечерело. По отсветам с единственной бойницы нельзя было разобраться во времени, но Эн-уру-гал и без того чувствовал, что его добровольная неволя затянулась. Это было странно. Все признаки подступающего безумия были налицо, все, кроме одного – наследник абсолютно ни о чём не думал. Никакие мысли о прошлом не тревожили его, а ведь как бы он ни старался в предыдущие дни, ему ни разу не удавалось скрыться от поставляющего ему воспоминания подсознания. Но голова его действительно оставалась ясной, хоть при этом Эн-уру-гал и ощущал немеющую тишину, внутренние лёгкие спазмы мышц, органов.

     Если это и было начало приступа, то совершенно новое, не похожее на прежние. Такие выводы вогнали парня в панику, и Эн-уру-гал опять принялся проверять надёжность оков и ремней, трясясь и вырываясь, будто уже поддавался безумию. Зубы его впились в кляп, голова усиленно надавливала на ремни, а сухожилия на руках и ногах рисковали порваться. Парень громко хрипел, стараясь привлечь внимание Хранителя, разбудить его. Но потом на Эн-уру-гала снизошло неожиданное, давно забытое спокойствие.

     Наследник замер.

     Странно, но тело его враз прекратило ныть и страдать, утихли все спазмы, горящие, внутренние сжатия, непроходящая уже давно головная боль, а душа словно воспарила, сбросив с крыльев пудовые цепи. Эн-уру-гал с опаской прислушивался к блаженному состоянию полного покоя и утраченного здоровья, ища подвох. Его постепенно покидало напряжение, а тело становилось вялым, расслабленным и будто исцелённым, но ум парня как мог препятствовал происходящему, всё ещё не веря, всё ещё ожидая подлого удара.

     Веки наследника тяжелели. Ему сладко хотелось спать. Неспособный противиться густоте сна, его уюту, Эн-уру-гал проваливался в темноту, и на сей раз она была блаженной, свободной. До того как слиться с ней, парень отрешённо поелозил правой рукой. Мешала тяжесть, и Эн-уру-гал потряс кистью.

     Засыпая, он мутно взглянул на раскрытую ладонь. Она была пуста, и в то же время в ней как будто что-то появлялось, а кожа наследника касалась чего-то твёрдого и гладкого, похожего на кристальный камень…

 

Глава 13

     – Адмирал-командующий, опять затихли!

     Доклад застал Хорса на переходе с командной на нижнюю смотровую боевую палубу, и гам от работающих корабельных энергетических генераторов заставил его переспросить.

     – Всплески вновь прекратились, – ответили ему. – Молчат вторую минуту.

     Хорс кивнул, и, оставив обход незавершённым, поспешил на командный мостик. Добежав до объёмной проекции боевых действий, адмирал выбрал участки гамма-всплесков на поверхности орбитальной сети, увеличив их детально. Последняя преграда подрагивала от полномасштабной осады, поглощая колоссальные объёмы энергии, но настораживали Хорса не столько обильность и плотность наступления авиации захватчиков, сколько неожиданные, непонятные затишья на некоторых участках сети, где, как он уже догадывался, действовали первородные, не показывающиеся на глаза, пугающие его до неприличия существа. Адмирал никому ни на йоту не демонстрировал своего страха, догадываясь, что наблюдающие за аномальными зонами военные и эксперты наверняка не меньше его самого поддаются этому естественному чувству перед неизвестным и неизученным фактором. Так что, прекращение явных действий противника такого рода вызывали значительно большее беспокойство, чем их энергетические удары. Ни Хорс, ни его штаб не имели представления, что за собой скрывают подобные периоды спокойствия в рядах невидимых существ.

     Про себя адмирал думал: лучше бы пришельцам и дальше продолжать крушить щиты орбитальной сети. Их натиск негативно влиял на состояние обороны, но Хорс хотя бы мог положиться на аналитику и расчёты запаса прочности, которые обещали Галлии выдержку ещё на три часа. А так, когда наступала такая бездейственность, адмирал терялся, не понимая, радоваться ему, или напротив, заново пересчитывать и умышленно уменьшать потенциал щитов, предугадывая возможные решения невидимых рабов.

     Молчание тем временем растянулось уже на десять минут, что позволило мощностям сети подкорректировать бреши и повысить плотность с критических восьмидесяти пяти процентов до девяноста двух. По сути, атаки авиации на шестую орбитальную сеть практически не нанесли вреда умеющей подстраиваться и перерабатывать поглощённую энергию защите, а наземные установки успевали восполнять недостачу, и только сконцентрированные лавины сжатых всплесков дробили обороноспособность последней преграды. Оттого даже незначительные перерывы без таких всплесков позволяли обернуть успехи пришельцев на пользу обороны. И в этом состояла главная алогичность действий противника: когда нужно давить и давить, рабы попросту останавливались, что ещё больше тревожило командный штаб.

     Некоторые эксперты в силу своих познаний предполагали, что неизвестный враг не так вынослив энергетически, как казалось поначалу. Несомненно, то, что творилось с щитами в районах их ударов, явно демонстрировало силу, какой, как думал Хорс, обладали, пожалуй, только все Хранители вместе взятые, а это немало. И, возможно, противнику просто не хватало энергии для завершающего рывка – ослабления щитов настолько, чтобы их плотность упала ниже якобы непреодолимых восьмидесяти процентов и более не являлась квантово цельной во всех слоях пространства. Такие выводы были лишь жалкой попыткой осмыслить тактику и пределы высших существ. Положиться на них никто не мог.

     Образовавшееся бездействие рабов прекратилось. Системы зафиксировали нарастающую гамма-активность, вылившуюся в несколько идущих подряд всплесков, поле щитов привычно прогнулось вглубь сети, и Хорс, неожиданно для себя, натружено, с облегчением вздохнул. Давление на щиты возобновилось, противник принялся за оставленное им дело, а адмирал, успокоившись, уже вникал в ход подготовки отхода из Галлийской системы.

     Его доклад на Аккад о скором отступлении и вмешательстве в осаду первородных рас разбередило высшее руководство страны. Но сколько бы Верховный Главнокомандующий Сварог и последняя из оставшихся представителей первого эшелона власти Верховный Правитель Александра ни выпытывали у Хорса новых и новых подробностей наступления, характеристик врага, тактичных решений, сколько бы ни упрашивали продержаться хоть на пару часов дольше, адмирал-командующий неизменно остужал их пыл. В конце концов, после длительных препирательств до них обоих дошло, что и четыре часа вместо запрашиваемых десяти – уже подарок небес, а вынужденная сдача Галлийской Солнечной системы – действительно неизбежное событие, до которого оставалось уже меньше трёх относительных часов. Уяснив новый порядок вещей, Главнокомандующий и Правитель оставили адмиралу его поприще, полностью переключившись на и без того отстающую по всем графикам аккадскую эвакуацию. Хорс же занялся своей.

     Он не собирался доводить оборону до фатальных крайностей и высиживать в Галлии до тех пор, когда шестая орбитальная сеть продырявится. Уходить следовало ещё до первых пробоин и, желательно, внезапно – тогда, когда противник ещё не будет предполагать сдачи планеты. Беря в расчёт то, что выводить Хорсу предстояло немалую сборную армию, эффект внезапности вряд ли продлится долго. Но в запасниках адмирала-командующего ещё оставались не растратившие боевую мощность беспилотники, которыми он и собирался пожертвовать, выставив авиацию в авангард и по бокам трёхколонной схемы отступления. Завидная манёвренность небольших истребителей обеспечит колоннам выход в стратосферу и переход на сверхсветовые режимы, а покрывала гиперпространства и без того послужат флоту надёжным укрытием до самого прибытия в Аккад, главное только – успеть в них нырнуть.

     Эвакуированное местное население уже находилось на выбранных транспортно-военных кораблях, большая часть персонала и освободившихся в ходе осады военных постепенно также переходили на суда. В конечном итоге, Хорс рассчитывал остаться в рядах последних, кто примкнёт к колоннам, и до присоединения его командного корабля все остальные единицы авиации должны отрапортовать о безоговорочной полной готовности к отлёту.

     Ситуация складывалась так, что адмирал не имел возможности кого-то ждать или спасать зазевавшихся и отставших, о чём заранее были оповещены все командиры и командные составы судов. Предписание выглядело жестоким, но того требовали обстоятельства – экипажи каждого судна должны осознавать, что уход в составе колонны – это единственный, причём, маловероятный шанс добраться до Аккада. Если же корабль или звено по тем или иным причинам отстанет или не успеет подготовиться к межпространственному манёвру, судьба его, фактически, будет решена, и надеяться на подмогу не стоит. Никто за отставшими не вернётся.

     Данный приказ не являлся новостью для экипажей, его оговаривали ещё на Аккаде, вспоминая на всех советах командных чинов, но волнение от него, в частности, из-за несдержанности гражданских, всё равно давало о себе знать, создавая незначительную толкучку возле трёх пунктов сбора кораблей и заставляя некоторых командиров звеньев ссориться друг с другом из-за медленного использования наземных установок и подготовки судовых межпространственных двигателей. Вряд ли кто-то хотел задерживаться в Галлийской системе, однако Хорс недовольно начинал отмечать приметы возможной паники, которая грозила возникнуть из-за развивающейся суматохи, атак неизвестного противника и вынуждено уменьшенного запаса времени прочности щитов. Дабы разломать плацдарм для размножения губительной паники, адмирал поручил своему штабу как-то занять экипажи уже готовых и готовых наполовину к отлёту судов. Пока его подчинённые давали неуместные, а порой и нелепые задания, по типу внеурочной проверки припасов или отработки личным составом чрезвычайных ситуаций, Хорс зачитывал короткое обращение к эвакуированным жителям планеты и спутников.

     Закончив призывать оных к порядку, адмирал подал знак прекратить оповещение на всех судах. Подействовали ли его суровые увещевания, Хорс не знал. Впрочем, с экипажами всё обстояло проще: получив задания, у них просто не оставалось минутки для посева смуты, да и успокоить дисциплинированных, вышколенных военных всегда было проще, а вот взбаламученное население… Тут адмирал был даже рад, что жителей, пожертвовав любыми удобствами, поместили на отдельные корабли.

     Попутно продолжали подтягиваться экипажи оставленных в качестве батарей галеонов, других крупногабаритных судов, персоналы большинства станций и застав шестой сети. На передовой оставались только незаменимые работники и приставленное к ним сопровождение. Где это было возможно – переходили на удалённое управление или автономное, оставляя структуры на попечение шаблонного, но не глупого искусственного интеллекта.

     Осада сети обострялась, накалившись до предела. Прогибание щитов достигало уже ста метров и затрагивало встряской практически все структуры, а плотность поля опять покатилась вниз. Закончив с проверкой отчётов по состоянию готовности судов к эвакуации, Хорс вернулся к проекции, демонстрирующей планету, покрывающую её сеть и самые значимые наземные военные и промышленные объекты. На выбранных участках всё искрилось, а невидимая для глаз материя щитов как-то ненадёжно пузырилась и вилась словно лента. Потом возникла короткая заминка, и адмирал чуть было не принял её за новое затишье. Но всё расстопорилось меньше чем через минуту. Только впредь количество участков атаки первородных рабов сократилось до одного. И несчастный выбранный ими клочок сети будто засветился, подвергаясь увеличившемуся втрое давлению.

     – Система перераспределит энергию? – поспешно осведомился Хорс.

     То, как наглядно заколыхались щиты осаждённого участка, не на шутку обеспокоило адмирала.

     – Показатели в норме, – ответили ему.

     Щиты моментально автономно перестраивались, перетягивая резервы энергии на восстановление в наиболее поражённых местах. Массированное наступление невидимых существ чуть было не довело плотность материи до недопустимого показателя, но орбитальная сеть выдержала, а управляющий ею механизм по типу «Синтетический разум», превосходящий любой действующий в галактике искусственный интеллект, сумел без подсказок подыскать выход до того, как непонятная субстанция проникла через бреши в обороне.

     Максимально детализировав запечатлённый процесс атаки, Хорсу даже удалось рассмотреть попытку этого проникновения, проходящего за пределами трёхмерности мира. В повторе демонстрации проекции всё выглядело как сжатые вспышки, но некоторые из них отличались просто-таки непостижимой сжатостью и небольшим объёмом. Отдалённо так выглядели ауры энергетически сильных Хранителей, но только отдалённо. То, что представало перед командным штабом адмирала, Хорсу сравнивать было не с чем. Эти вспышки оглушали и каким-то образом давили на сознание и сквозь щиты, а глазам чудились непонятные силуэты, вражеские, хищные, передать истинный вид которых проекции не удавалось, отчего искорёженное действие только подливало масла в огонь пугающих фантазий и догадок наблюдателей.

     За неудавшейся попыткой пробить сеть последовали новые, такие же слаженные и ориентированные только в одном месте удары. Оборона кряхтела, прогибалась, извивалась.

     – Что-то они разошлись больно, – бодрясь, шутливо заметил Хорс.

     Стоявший рядом с адмиралом-командующим побелевший как полотно зам потребовал отчёт от суетливых и явно не скрывавших ужаса учёных, но те лишь развели руками.

     – Два часа восемьдесят минут ещё продержимся, – как и ранее, резюмировал старший из них. – Сеть от передислокации напора не теряет в защите.

     Командное судно адмирала продолжало нарезать круги на безопасном расстоянии от орбитальной сети, но Хорс решил, что и им пришло время пройти подзарядку двигателей.

     – Летим к первому пункту управления сетью, – приказал он.

     Корабль, словно живое существо, юрко и радостно покинул неприветливую опасную зону, нырнув сквозь редкие облака, и быстро достиг поверхности. Возле наземных установок, где по совместительству базировался один из двух пунктов управления, ещё не рассосалась небольшая очередь, и подле каждой установки дожидались по две-три партии из сотни другой судов.

     Заместитель адмирала-командующего уже было обратился к командирам эскадрилий с просьбой пропустить их корабль, но Хорс отрицательно помотал головой:

     – Становитесь в конец. Подождём.

     Подготовка двигателей проходила достаточно слаженно и споро. Хорс не хотел ещё и своим нетерпением добавлять поводов для пересудов или разжигать с трудом подавленную панику. Пусть все видят: и военные, и жители, что командное судно не рвётся первым к установкам, а значит, опасаться пока ещё нечего и, если не поддаваться сумятице, все должны успеть.

     Управление сетью практически полностью переключилось на попечение системы «Синтетический разум», коему уже было не до подсказок и советов экспертов и некогда создавших его учёных. Обрабатывая в секунду до миллиарда-полутора операций, «разум» испытывал средней критичности перегрузку, но ещё не допускал непоправимых тактических ошибок, чётко и верно определяя векторы для распределения энергии. В какой-то момент Хорс признал, что теперь от него и его экспертов ничего, по сути, не зависит, и, исчерпав все решения, как ещё усилить работоспособность шестой сети, откуда выдоить требуемую энергию, адмиралу-командующему оставалось лишь координировать подготовку к уходу и ждать, когда система выдаст вердикт о скором прорыве. Пока что система обнадёживала, но и минуты необратимо утекали.

     С другой стороны, Хорс вполне укладывался в оставшееся время. Не так много оставалось доделать: основная масса экипажей и войск уже была отведена и размещена по судам между тремя колоннами, а в период осады он потерял только двадцать процентов жизней – втрое меньше, чем предполагал изначально. Но адмирал не подводил окончательный итог потерь недлительной галлийской кампании. Как бы трудно ни было вести оборону Солнечной системы и главной планеты, Хорс осознавал, что ещё большим испытанием для него станет само отступление, и тут адмирал не строил иллюзий: уход большей половины из уцелевших он расценит как личную победу. Уж слишком плотной оставалась осада, чтобы надеяться, пусть и с поддержкой беспилотников, проскользнуть сквозь неё без значительных потерь.

     Пока мысли терзали командующего Хорса неутешительной, предстоящей воплотиться в реальность статистикой будущих смертей, черёд его корабля близился. За командным судном очередь заняла ещё одна эскадрилья – последняя, и это отчасти успокоило штаб: по их расчётам, даже при наступлении критической ситуации через полчаса отобранные на обратный путь корабли всё равно успевали подготовиться, а в случае неподготовки часть авиации можно пришвартовать к уже ожидавшим крейсерам. Это излишне обременит крейсеры, но, по крайней мере, у всех будут равные условия, а там, как повезет: кто-то прорвётся с колонной, кто-то неизбежно останется навсегда.

     Особое внимание Хорс уделял защите транспортников, с гражданскими на бортах, решив добавить к их сопровождению ещё и задействованные в охране пультов управления сеть беспилотников. Обдумывая это правильное решение, адмирал ещё не знал, что, фактически, уже лишился половины данных резервов авиации. Оповещение о происходящем возле второго пункта управления достигло командного корабля с опозданием, когда атака на пункт была уже в самом разгаре.

     Связь между судами функционировала в рамках нормы, но отчёт, больше похожий на призыв о помощи, достиг Хорса в виде скомканных, не вполне понятных по содержанию предложений, по клочкам которых он и определил неладное. Торопливый сбивчивый рапорт ещё витал в воздухе, обдавая палубы командного корабля тревогой, а адмирал уже передавал несколько приказов: поднять управляемую авиацию и тысячу резервных беспилотников, перевести в готовность остальные резервы.

     – Половину сюда, половину к второму пункту.

     Важные резервы находились на одинаковом удалении от обоих, расположенных практически рядом пунктов, и всего за несколько минут смогли влиться в происходящее. Подобрав военное сопровождение из пилотируемых истребителей личной охраны, Хорс и сам поспешил ко второму пункту. Его судно зависло над объектом на высоте птичьего полёта. Проекцию выбранного участка живо воспроизвело устройство, передавая реальную трёхмерную картинку. Поначалу Хорс не увидел ничего толкового. Пункт управления скрывался глубоко под основным зданием энергетической установки, законсервированный в одном из помещений. В двух местах огромный комплекс тонул в белом, похожем на туман дыме, поднимавшемся на сотню метров вверх и заслонявшем панораму. Добраться до самого пункта было нелёгкой задачей для практически любой ударной авиации и мобильных групп. Даже полное уничтожение наземной установки не повредило бы пульт, и немногие виды автономных устройств могли проникнуть на такую глубину. К тому же, пульт защищало ещё и схожее по структуре с щитами сети силовое поле. Сканер-проекция же не фиксировала ни одного устройства, хоть как-то напоминающего скоростную ракету-бур. По большому счёту, Хорс вовсе не заметил ни авиации, ни войск, но комплекс продолжал сотрясаться, будто находясь под плотным огнём.

     Прибывшее к установке подкрепление безрезультатно кружилось в воздухе, не видя целей. Однако, Хорс прекрасно замечал, как вращающиеся в строгом боевом порядке беспилотники ни с того ни с сего словно вырывались из строя и, неестественно теряя координацию, разлетались и ошмётками падали вниз.

     – Кто-нибудь мне скажет, что происходит?! – закричал адмирал.

     В это время кто-то из экспертов догадался переключить проекцию с трёхмерной настройки на гамма-восприятие, и Хорс сразу же получил ответ на заданный вопрос. То, что укрывалось от глаз и сканеров, отчасти передавалось через призму гамма-всплесков, и комплекс корёжился от этих сжатых, невидимых энергетических ударов.

     Едва проследив за парочкой подобных всплесков, Хорс перешёл в другой угол командного мостика, где находилась обширная смотровая панорама.

     – Мы были уверены, что целостность щита их не пропустит!

     Адмирал обернулся к стоящему рядом учёному, прервав его оправдания.

     – Как их убить? – тихо спросил Хорс.

     Эксперт как-то скомкано запнулся, судорожно сглотнул. Адмирал встряхнул того, но ничего не добился. Учёный, не мигая, таращился вниз, сквозь стекло смотровой площадки. Хорс проследил за взметнувшейся рукой, и тут его одолела оторопь.

     Адмирал не мог припомнить, когда в последний раз превращался в такого истукана. Тело одеревенело, а нижняя челюсть, кажется, съехала набок, но Хорса меньше всего заботила нелепость его внешнего вида. Оставленная в другом углу проекция фиксировала всплески, не обнаруживая их источников, но теперь они появлялись сами. То, от чего исходили энергетические удары, постепенно проступало, выходило из воздуха, набираясь физических очертаний, красок, чудовищной масштабности. Это нечто походило на клубок огромных, дико и быстро передвигающихся монстров. Они вились по стенам комплекса, вздымали в небо пасти и лапы, дотягиваясь до наивной авиации, крушили мощные своды, рвали крепчайшую сталь подобно тонкой ткани, а некоторые из них, похожие на змей, вгрызались в землю быстрее любой ракеты-бура.

     – Мать честная! – рявкнул кто-то.

     Это пробудило Хорса. Очнувшись, он окликнул своего зама, подзывая к себе.

     – Огонь на поражение! – попутно затребовал он. – Огонь со всех судов в радиусе!

     Его приказ вступил в силу, но атака пилотируемых истребителей и беспилотников показалось ему какой-то детской, шуточной, будто игра, где игрушечное орудие и глупое «Паф-паф!!!» не наносили никакого вреда противнику.

     Долгие секунды Хорс вглядывался в творящееся на поверхности, пока наконец-то не отметил первый результат. Атака одного из звеньев эскадрилий, выбравшая себе в качестве мишени паукообразное, расточающее вокруг себя сжатую плазму чудовище, сбила монстра с верхушки комплекса и упавшая на спину тварь больше не смогла подняться.

     – Они уязвимы! – воодушевился Хорс.

     Причём, тварям не удавалось спрятаться в других слоях пространства. Некоторые из них пытались вновь исчезнуть, но, по всей видимости, на подобное им не хватало энергии. Следовательно – их можно убить!

     Узнав, что первый пункт управления сетью не тронут, адмирал велел передать командиру охраны пункта и другим командным составам особенности тварей и тактику боя с ними, но отметил, что его штаб уже заканчивал рассылать новую информацию. Попутно он продолжал незначительно руководить развернувшимся в комплексе сражением. Лишившиеся своей невидимости, твари уже не так пугали, превратившись по большому счёту в обычных, излишне огромных мутантов. Авиация поменяла тактику, и теперь существа практически не несли угрозы умело маневрирующим истребителям. Удалось выудить из-под земли и успевшую закопаться на добрых пятьсот метров мутанта-змею. Видя, как роботы-буры выдирают на поверхность кусок её головы, Хорс даже довольно приосанился.

     «Тоже мне, высшие расы», – самонадеянно подумалось ему.

     Только сейчас адмирал-командующий вспомнил о своём заместителе.

     Обернувшись, он заметил зама на том же месте, где тот находился шестью минутами ранее, когда сражение ещё только начиналось.

     – Хендрик! – повторно позвал его адмирал. – Хватить жаться по углам! Иди, посмотри!

     Хорс ошибочно принял ступор помощника за страх и нежелание взглянуть на комплекс своими глазами. Такого за храбрым, взвешенным, образованным детиной не водилось, и адмирал недовольно отвернулся, сожалея, что открыл в высоко ценимом им военном неуместные качества, а прежде всего – слепую трусость.

     – Хендрик, чтоб тебя! Ты что, портки обмочил?! – уже выходя из себя, прошипел Хорс.

     Адмирал резко развернулся и успел сделать три шага в сторону застывшего зама, но потом больно налетел на что-то твёрдое, кажется, даже перевернулся в воздухе, и, не понятно как, оказался на нижней командной палубе. Вокруг царил нежданный грохот, и полилась дюжина криков, но для приходящего в себя, чудом не сломавшего шею адмирала все они звенели единым колоколом, больно отдаваясь в ушах. Кое-как поднявшись, Хорс мотнул головой. Сквозь пелену в глазах он заметил поднявшийся кипиш, валявшиеся неподалеку тела. Что случилось? В судно попал снаряд? Тогда почему так странно умирал экипаж?

     Вот рядом с адмиралом пробежал голосивший эксперт, за ним второй, и оба, не достигнув шлюза, остановились, упав на палубу. Хорс отчего-то был уверен, что они мертвы.

     Держась за вбитые в стену поручни, спотыкаясь, адмирал последовал к выходу. Он машинально повторял слова приказа, но не слышал собственного голоса. Звон в ушах не стихал. Пройдя к шлюзу, Хорс ощутил на себе укол застывшего взгляда и невольно замер, подняв глаза вверх. На командной палубе, на его мостике стоял Хендрик. Белый, как мрамор, заместитель блёкло и безжизненно смотрел на командующего, а из его груди вырывался синеватый призрачный свет. Его становилось больше. Свет гипнотизировал, и Хорс не мог оторвать глаз от его извивающейся игры. Он выпирал из груди, разрастался, и теперь в нём что-то было. Палка? Нет. Рука?

     Адмирал не успел додумать. Яркая вспышка внезапно разорвала тело Хендрика, и запёкшиеся его части посыпались на голову Хорса.

     Протерев глаза, адмирал жмурился от крови. Он плохо видел, и ничего не слышал, но каким-то чутьём догадался, что на палубе, а может, и на всём корабле из выживших остался только он. Практически сразу вернувшееся зрение явило пред ним неподдельную действительность: кругом тела, все покорёженные страшными, застывшими конвульсиями, все с вечным страхом на холодных, поблёкших лицах.

     До того, как заметить движущийся в его сторону силуэт, Хорс ещё успел подумать о самом корабле, и почему интеллект судна не задействовал внутренние системы обороны, почему так просто дал всех убить?

     А потом адмирал увидел идущего. Это была женщина. Вернее, пришелец более всего походил на особь женского пола, и была она по-своему прекрасна, и по-своему ужасна. Безволосая, высотой всего до полутора метров, очень миниатюрная, невесомая. Неприкрытая, сверкающая кожа её отливала молоком и окутывалась ярким, обдающим жаром. Но жар тот словно оставался холодным, а может быть, таковым и являлся, сковывая льдом воздух и одновременно накаляя его вихрями энергии.

     Адмирал нащупал оторванную от какого-то стула металлическую ножку и метко запустил её в приближавшееся существо. Но ножка прошла насквозь, нисколько не замедлившись, прорываясь сквозь тело пришельца, как через дымку. Были ли чувства у этого создания, и как они проявлялись, Хорс не знал, но в позе существа читалось высокомерие, сдерживаемая, фанатичная ненависть, и адмирал был готов присягнуть на чем угодно, что этот пришелец злорадствовал, наслаждался случившимся.

     Существо замерло в двух метрах от адмирала, презрительно рассматривая озиравшегося по сторонам в поисках оружия военного. Из её уст внезапно потекла неизвестная ему речь, проникшая в голову командующего в обход его ничего не слышавших ушей, и если бы не гневная интонация, её можно было бы сравнивать только с льющимися медовыми звуками красивой флейты, до того приятным казался голос существа.

     О чём толковала женщина, Хорс не понимал, но внезапную тяжесть в ногах ощутил сразу. Они подгибались, и вскоре адмирал уже стоял на коленях, а руки его налились свинцом и более не слушались.

     «Умирать, так умирать», – как-то апатично смирился командующий. А существо вдруг прервало затянувшуюся непонятную речь. И опять Хорс не вполне разобрался в эмоциях этого создания, но высокомерия в глазах женщины уже не было.

     Случившееся далее вместилось в несколько секунд: пришелец коротко вскрикнул и почти трагикомично повалился к ногам адмирала. Хорс же не мог оторваться от лица женщины. Оно темнело и стягивалось сетью морщин, а дивный синеватый холод и жар исчезали.

     – Вставайте! – крикнул кто-то.

     – Сеть ещё не прорвана! Дайте нам огневую поддержку!

     Адмирал встрепенулся, заметив, что тяжести в теле, как не было, его самочувствие наладилось, а в голове начали появляться картинки того, что от него требовали – соединения авиации в необычной схеме по типу боевого куба.

     Он посмотрел вверх.

     – Стой! – только и успел выдать Хорс. – Ты Энлиль?!

     Мелькнувший искрой силуэт исчез, но адмирал расслышал ответ:

     – Энки…

     Пробыв в нерешительности всего мгновение, Хорс поспешил на мостик, запустив сканирование корабля и наладив связь с судами. Он был не из тех тугодумов, не признающий никаких авторитетов военных, которым следовало разъяснять приказ по несколько раз. И пусть приказ исходил даже не от офицера, Хорс намеревался последовать ему незамедлительно.

     Восстановив работу систем и запустив интеллект, адмирал трижды порывисто вздохнул, успокоив дыхание.

     – Третьей и четвёртой группам построиться в боевой куб возле первого пункта! Пятой и шестой – возле второго! Остальным группам – охранять колонны!

     Пока беспилотники и пилотируемые истребители отработано и молниеносно слетались в выбранные координаты, образовывая застывшие над поверхностью комплексов массивные боевые кубы, сцепляясь единым защитным полем и ощетиниваясь выводимыми на передние корпуса орудиями, Хорс перевёл опустевший корабль вовнутрь одного из кубов. Дождавшись, когда суда скрепятся между собою, и получив ответы от командиров всех четырёх групп, адмирал приказал ждать, хотя, если на то пошло, он и сам не понимал, что именно должно последовать дальше.

     Огневую мощь он приготовил, но что с ней делать?

     Попутно Хорс выведал обстановку, убедившись, что недавнее нападение существ задело только несколько кораблей, жертв было до тысячи, и вмешательство наёмников оказалось как нельзя кстати. Орбитальная сеть действительно ещё оставалась целой, но, похоже, рабы нашли способ обмануть «Синтетический разум», сразу попытавшись уничтожить пульты управления. Почему-то Хорс верил, что пришельцы не оставят эту затею.

     Адмирал не сводил глаз с устройства проекции, увеличивая и увеличивая масштаб, пока проекция не начала передавать изображение чуть ли не идентичного размера. Поэтому, когда из неоткуда, будто вывалившись из тёмного неба, на ребро куба упала длинная чешуйчатая, словно дракон, рептилия, Хорс даже отшатнулся, но уже тут же орал что есть мочи:

     – Огонь на поражение!!!

     Куб ответил множественными гулкими залпами, гром которых оживил ненадолго притихший комплекс.

     Не сумевший перевернуться на лапы монстр хрипло просвистел и практически сразу умолк. Сотни метких ударов, даже один из которых был способен разворотить полуметровую броню, отрывали от его словно бронированной туши только небольшие куски, и клочки терялись во вздыбленной, поднявшейся к небесам пыли.

     По неопытности командиры групп продлили обстрел извивающейся в посмертных конвульсиях тёмной рептилии, продолжая поливать снарядами разорванную, изуродованную тушу и после того, как от необхватной шеи практически отлетела голова, зависнув на тонкой полоске кожи.

     Наконец-то боевой куб остепенился, огрызнувшись последним гулким залпом. Хорс уменьшил масштаб проекции, сразу заметив ещё одну мишень. Но теперь ему не пришлось что-то приказывать. Боевой куб и сам остервенело вцепился в неожиданно вылетевшее на южную крышу комплекса существо – трёхметровое, похожее на илима.

     И всё завертелось: цели появлялись, появлялись, возникая из воздуха, и мало кто из них успевал нанести ответный удар по объёмному, жалящему огнём кубу, и никому так и не удалось закрыться. Были те, кто умудрялся исчезнуть, но наёмники неизменно выбрасывали беглецов под прицельный ливень плазмы.

     Хорс ещё пытался запоминать выброшенных на верную гибель существ, их особенности, на второй сотне сбился окончательно, а к началу третьей уже отвлёкся от места сражения, опять принявшись координировать приближавшийся отлёт, будто рядом и не творилось нечто особенное, будто уничтожение столь непонятных, устрашающих и чуть не убивших его самого высших рас, стало делом обыденным, повседневным.

     Адмирал в последний раз созвал удалённый совет между командирами колонн, больше думая об эвакуации, чем о не прекращающемся рёве боевых установок.

     Но во всём этом действе ещё оставался один беспристрастный наблюдатель. Устройство проекции безмолвно фиксировала громогласную ленту кровавого побоища, чтобы и самой когда-то стать частью новой истории.

     Наёмникам казалось, что пробежала уже целая вечность с начала последней битвы. Время воспринималось ими иначе из-за полученного истощения и потрепавших их ран, но спрятанный внутри одного из кубов боевой командный корабль фиксировал на своём борту только шестнадцатую минуту происходящего. Ловить оставшихся Слепней становилось сложнее. Кряжи погибли первыми, и их тела глыбами практически скрывали под собой два наземных комплекса. Слепни же, игнорируя потери в своих рядах, остервенело нападали, и в какой-то момент Энлиль и Энки сравнялись с ними в положении.

     Наёмникам реже удавалось убить очередного раба. Боевые кубы всё больше оставались без действия, хоть на их счету было немало поставленных финальных точек в жизнях более двухсот тварей. Но в пределах внутренней Галлийской системы ощущалось ещё столько же первородных рабов, и все они относились к Слепням.

     Рабы прибавляли в силе. Их способности вновь возрастали, и впредь, многие из тех, кто остался в живых, уже не походили на простых жалящих насекомых. Сближение с их Владыкой возвращало тварям уверенность и увеличивало скованную первородную силу. Двадцать-тридцать Слепней запросто равнялись одному Оборотню, и только не до конца скоординированные действия между тремя сотнями рабов ещё помогали друзьям вовремя разбивать среди тварей формирующиеся связи. Но отобрать у рабов их вернувшиеся способности наёмники не могли.

     Некоторые Слепни пробовали телепортироваться и перемещать. Получалось у них коряво, на небольшие расстояния и только в пределах внутренней Солнечной системы. Но расстояние постоянно увеличивалось, а удары становились массированными, и наёмники уже несколько раз сталкивались с переброшенными на них сжатыми кусками солнечной плазмы, мелкими метеоритами и ещё невесть чем, что рабы использовали в качестве оружия.

     Битва продолжалась. Энлиль и Энки ещё какое-то время поочерёдно менялись местами. Один стерёг наземные пункты управления шестой орбитальной сети, второй вылавливал рабов, убивая тех либо на месте, либо сильно раня и бросая под обстрел кубов. Охрана пунктов выдавалась сложнее вылазок. Именно их Слепни выбрали в качестве своей главной мишени. Это было предсказуемо: десятки миллиардов единиц авиации зависали на разном удалении от планеты, и все они ждали только одного – доступа к планете.

     Переосмыслив происходящее, наёмники старались попутно, где получалось, уничтожать необходимые захватчикам наземные установки, но и тут получали отпор. Слепни грызлись за каждую установку до последнего, и их сопротивление, переросшее в равное, незаметно стало доминировать.

     Энлилю и Энки приходилось отступать, не завершая начатого, бросая уже подбитые установки или раненых и быстро исцеляющихся рабов. На сороковой минуте не прекращающейся битвы наёмники уничтожили всего до тридцати Слепней и вывели из строя только двадцатую часть установок. Невозможность поправить своё положение, отдышаться и залечить раны тормозило друзей. Иногда на последний удар у них попросту не хватало сил, и, прежде чем Энлилю или Энки удавалось их наскрести, захваченные ими группы рабов разрывали поймавшие их сети, убегали и ощутимо били в ответ. Доминирование Слепней оставалось незначительным, но оно набирало обороты, и лучшим тому свидетелем являлся постоянно уменьшающийся радиус боевых действий. Наёмников сжимали в кольцо. Теснили к пунктам управления, пока оба они действительно не оказались зажаты.

     Атака перешла в оборону, бесперспективную, что успел просчитать Энлиль. Он уже не искал способы уничтожить всех Слепней, такового решения с учётом энергии парней, более не существовало. И проблема крылась не столько в том, что первородные рабы умножали собственные силы, сколько в том, что сами наёмники не могли восстановить свои. Будь сражение не настолько выматывающим и быстрым, Энлиль заметил бы это раньше – он необратимо терял энергию, становился слабее, чем в момент перерождения. Действовало ли на него так сближение с Тёмным Кочевником или подобным образом выливались в результат все пропущенные им удары, командир не знал. Но к чему всё ведёт – Энлиль догадывался. С каждой недополученной каплей энергии он и Энки вновь постепенно становились смертными.

     Невозможность восстановиться тут была ни при чём. Улучив момент, ещё когда перевес Слепней только намечался, Энлиль ускользнул за пределы внутренней Солнечной системы и целую минуту как пьяница взахлеб пил энергию из открытого космоса. Он действительно насытился и вмиг излечился, но впитанной им силы оказалось меньше, чем было ранее. Энлиль попробовал притянуть ещё и не сумел втиснуть в переполненную сущность ни единой лишней капли. Его сосуд был полон, обозначая новый предел возможностей наёмника.

     И этот предел медленно уменьшался. Любой сильный энергетический удар откалывал кусочек от наёмников, дробил поверхности их сущностей. Пока ещё незаметные изменения могли вскоре существенно преобразить друзей, обессилить и просто убить. О смерти наёмники ещё не думали. Слепни активнее переучивались драться и перемещаться. Расстояние для телепортации оставалось незначительным, и пока сохранялось такое положение, Энлилю и Энки следовало рассчитать дальнейшие действия. Уход в Аккад оставался наиболее логичным решением.

     Надобность в боевых кубах уже отпала, и Энлиль быстро передал адмиралу-командующему совет начинать эвакуацию. Напоминать адмиралу повторно не пришлось. Уже через мгновение наёмник расслышал сквозь гам единственный голос на опустевшем командном корабле.

     – Серым быкам на выход! Код: Галлия 1634! Повторяю! Серым быкам на выход! Код: Галлия 1634! – спокойно и громко провозглашал адмирал.

     Это была условная фраза на случай чрезвычайной эвакуационной ситуации, и командиры эскадрилий отвечали ответным паролем.

     Командный корабль запускал протокол отступления. Энлиль продолжал сдерживать наступающих рабов. Слепни добились первых успехов, частично повредив силовое поле скрытого под землёй пункта управления. Наёмнику приходилось практически не отходить от подземного саркофага, отбиваясь от рвущихся к нему всеми способами тварей. Пусть слабость командира ещё не давала о себе знать в полной мере, и Энлиль правильно реагировал на изменения и уловки захватчиков, но в сложившейся давке, в какой оказались оба наёмника, не смогло бы долго выдержать ни одно подобное им существо. Нет-нет, да и проскакивал один из ста ударов, минуя защиту парней и достигая уже подпорченных силовых полей. Сами по себе Энлиль и Энки были способны сражаться в таком темпе ещё часами, пока их души не будут расколоты вдребезги, хоть до самой кончины. Не исключено, что с полной растратой самих себя парням всё-таки удалось бы перебить всех первородных рабов. Они ещё могли продемонстрировать выносливость, но подобного практически не оставалось у удерживающей армады от вторжения на планету преграды. Шестая орбитальная сеть отживала последнее.

     Осталось пару минут, не больше. Столько Энлиль высчитал для своего пункта. Командир в последний раз прицельно отшвырнул лавину рабов, укрепил бреши в силовом поле, впрыснул в него чуть ли не все остатки внутренней энергии и, пытаясь не показываться захватчикам, незаметно переместился на поверхность. Практически идентичное решение, не сговариваясь, принял и Энки.

     Через мгновение оба были на палубе командного корабля. Адмирал Хорс не заметил их тихого появления, с головой уйдя в руководство уже набравшего ход отступления. Около минуты друзья простояли молча, без единого жеста, лишь уставшими взглядами обшаривая друг друга. Каждый чувствовал изнеможение товарища и малоэффективные попытки полностью залечить раны, набраться энергии. Восстановиться в окружении энергетически окрепших и постоянно развивающихся рабов было невозможно.

     Носы трёх колонн находились возле останков шестой орбитальной сети. Хорс криком приказывал синтетическому интеллекту открыть данный участок, намереваясь вырваться с планеты ещё до полного падения преграды. Большая часть уцелевшей республиканской беспилотной ударной авиации вертелась перед колоннами, готовая первой выбраться наружу, чтобы хоть как-то расчистить путь до того, как корабли перейдут на межпространственный режим и скроются от радаров пришельцев. Мельком оценив неравные силы, наёмники только переглянулись. Для обоих становилось очевидным, что из этого капкана без их помощи никому уже не выбраться.

     – Где встречаемся? – сдавленным, немного весёлым голосом спросил Энки.

     Энлиль ухмыльнулся. Вопрос товарища подразумевал иронию, и отвечать на него не имело смысла.

     – Может быть, на Аккаде? – добавил Энки.

     Друзья резко замолчали, одновременно ощутив исчезновение щитов шестой сети. Шансы на выживание колонн потянулись вниз. Счёт перешёл на секунды. Наёмники покинули корабль, но перед перемещением Энлиль всё же успел ответить на вопрос друга.

     – Было бы неплохо, – услышал в своих мыслях Энки.

     Начавшееся потом напоминало столкновение двух пчелиных роев, только один из них – республиканский, явно уступал по всем параметрам и смотрелся на фоне скоплений пришельцев как несколько гоняемых ветром пылинок. Стоило барьеру пасть, беспилотники выполнили заложенный протокол прикрытия и приступили к прокладыванию для колонн свободного коридора. Но их завершающая служба в рядах Сеннаарской военно-космической армии оказалась не длительной. К тому моменту, когда наёмники вклинились по обе стороны между колоннами и армадами захватчиков, от беспилотников оставалась всего четвёртая часть, и единственное, что им удалось, это пока что перетягивать залпы на себя, не допуская удары по кораблям колонны.

     Связав мысли воедино, Энлиль и Энки переместились на два разных корабля. Командир без разбору выбрал расположенное в центре левой колонны транспортно-военное судно, Энки занял позицию симметрично на корабле правой колонны. Объединившись энергетически, наёмники начали возводить невидимую преграду. Её пределы неохотно расползались по трёхмерному периметру колонн, заняв сперва авангард отступления. Преграда, служившая ещё и тараном для носов колонн, вытряхивала из сущностей друзей последние залежи силы и требовала постоянного вмешательства и концентрации, но она крепко держалась, а набравшие скорость отступающие колонны беспрепятственно неслись вперёд.

     Трудно было вообразить, что творилось в головах возглавляющих колонны командиров, в первых рядах наблюдавших за тем, как плотная масса авиации захватчиков просто разлеталась перед ними во все стороны. Невидимый таран крушил любые суда, разбивал остатки первых оборонительных сетей, минуя заторы до тех пор, пока пришельцы всё больше не начинали отходить, тем самым хоть частично освобождая для колонн проход.

     Такой пролом можно было бы посчитать успешным, если бы не хвост отступления. Его прикрывали только оставшиеся истребители, беспилотники и не цельно работающие сцепившиеся между собой щиты некоторых крупных судов. Защитить и укрыть своей энергией ещё и арьергард колонны ни Энлилю, ни Энки было уже не по силам. Оба едва сохраняли плотность ещё нужного для отступления тарана, и лишь укрывали по трёхмерному периметру колонны её большую часть. Остальная оставалась как на ладони.

     Половина арьергарда вовсе не смогла покинуть планету, ещё треть неприкрытого хвоста отступления отсеялась от колонны, отставала, попадая в окружение и теряясь с проекции командного корабля, за которой, не мигая, следил адмирал-командующий.

     Хорс про себя, игнорируя запустившийся на судне голосовой отчёт, досчитывал время, оставшееся до набора необходимой скорости и выхода на межпространственный манёвр. Проклятые пятнадцать секунд возомнили себя днями и притворно медленно ползли вместе с таким же предательским показателем общей скорости колонн. Адмирал настолько напрягся, что и не заметил, когда наступил подгоняемый им срок. Пространство вокруг колонн начало сжиматься и деформироваться, становясь доступным, многослойным. Отступающие проникали в него, находясь между двумя состояниями – трёхмерным и многослойным одновременно. Но, ещё мгновение, и успевшие набрать требуемую скорость суда провалились в покрывала пространства. Инерция скачка подхватила вслед за судами несколько сотен вражеских кораблей, которые, не имевшие или не активировавшие требуемой защиты для подобных перелётов, теперь болтались бездейственным, скомканным мёртвым грузом по периметру колонн.

     Завершив первый скачок и выйдя из межпространственного режима, побитые колонны наспех перестраивались, стягиваясь. Адмирал Хорс взглянул на показатели. За первое перемещение удалось проделать пятую часть пути до Аккада. Следующий скачок можно совершить через тридцать пять минут, и, при лучшем раскладе, колонны доберутся до Аккада часов через восемь-десять. За столько же примерно доберутся до столицы и получившие галлийские установки пришельцы. Может быть, у Аккадской системы будет девять-десять часов форы, но не больше.

     Хорс ещё размышлял и подсчитывал, когда интеллект корабля доложил ему об атаках на колонны. Нападение совершили не утянутые инерцией вражеские суда. Это была погоня. Хорс досадливо поморщился. Он-то надеялся, что их следов так быстро не обнаружат.

     Взглянув на проекцию, адмирал частично успокоился: нападающих было немного – до шести авианосцев с максимальной вместимостью до трёх тысяч судов каждый. Такой удар колонны сумеют отбить и сами.

     Хорса словно кто-то дёрнул от последней мысли. Адмирал вспомнил о спасшем их энергетическом таране. Вернувшись к проекции и помудрив с параметрами демонстрации, командующий не нашёл признаков тарана и трёхмерной защиты. Энергетическая защита исчезла.

     – Энлиль! – неуверенно позвал адмирал.

     – Энлиль! Энки!

     Хорсу не хотелось, чтобы его опасения сбылись. С исчезнувшей защитой могли исчезнуть и её авторы. Он позвал наёмников, крича в пустоту командного корабля, пока его голос не стал сиплым. Ни Энлиль, ни Энки ему не ответили, но вмешался интеллект корабля. Хорс и не додумался поискать наёмников с его помощью. Миллионы бортовых камер со всех судов колонн деятельно и ускоренно начали передавать изображения с палуб, отсеков и всех уголков каждого корабля. Хорс не мог разобрать увиденного, настолько быстро сменялись кадры, но интеллект справился и без него. Энлиля он обнаружил на почерневшей, выгоревшей изнутри палубе военно-транспортного судна. Проекция замедлилась, и адмирал воочию увидел обуглившиеся металлические стены, потёкшие и расплавившиеся. На палубе была полная разгерметизация. Ни один иллюминатор не уцелел, часть обшивки была оторвана. Её рваные концы торчали наружу. Всё, что можно, уже давно вынесло в открытый космос, а некоторые прикреплённые покорёженные детали теперь плавно плавали в невесомости. И среди них медленно зависало тело.

     – Энлиль! – вновь позвал наёмника адмирал.

     Хорс отвернулся от проекции.

     – Живой? Нет? – почему-то шёпотом спросил он у интеллекта.

     Последовала небольшая заминка в трансляции проекции, картинка сменилась на похожую. Такая же развороченная изнутри палуба, только на другом корабле. Этот расплавившийся металлический кокон стал пристанищем второго наёмника. Хорс рассмотрел Энки.

     – Да что с ними? – прикрикнул он на молчавшее управление корабля.

     Проекция прервалась, оголяя огромную белую поверхность устройства. Хорс потянулся к активатору, но устройство заработало само, показывая колонны и уже быстро удиравшие остатки отправленного по пятам преследования. До следующего межпространственного скачка оставалось двадцать минут.

     Кто-то коснулся плеча адмирала-командующего. От неожиданности Хорс отскочил на метр и интуитивно потянулся к оружию. После встречи с первородным рабом, адмирал практически не выпускал из рук тяжёлой, рассчитанной на двоих, мощной плазменной установки. Можно было обойтись чем-то и не таким габаритным, но почему-то надёжность другого внутреннего арсенала корабля Хорсу уверенности не внушала.

     Вздёрнув пушку и резко обернувшись, адмирал покачнулся от тяжести оружия. Он чуть не пальнул наобум, но установка исчезла из его рук.

     – Мы отлежимся тут у вас, – услышал Хорс

     Рядом стояли оба наёмника: без ушибов, побоев, в чистой, новой одежде, будто он и не видел их обуглившиеся трупы. Только какая-то серость в глазах и едва заметная сутулость выдавали в них невероятную усталость и беспокойство.

     Хорс взъерошено откашлялся, стараясь быстро справиться со стрессом. Не пристало адмиралам выпячивать испуг напоказ, и командующему уже в следующий миг удалось взять себя в руки. Но свидетелей его несдержанности уже не было.

     Адмирал нахмурился.

     – Где они? – уже приказным и спокойным тоном спросил он у интеллекта.

     Тот молча показал лучшую корабельную каюту. Адмиральскую, что недовольно заметил Хорс. До того, как наёмники, почувствовав, что за ними наблюдают, отрубили камеры, адмирал с досадой разглядел самоуправство в его личных покоях. И, что было вопиюще, Энки бесцеремонно выгребал содержимое буфетов, доставая с таким трудом собранную адмиралом коллекцию крепкого алкоголя.

     – Пища им не нужна. Пить им не надо, как же, – пробубнил Хорс.

     Но потом адмирал быстро оттаял, вспомнив, скольким экипажам Энлилю и Энки сегодня удалось сохранить жизни, включая и его собственную. Обведя взглядом палубу, Хорс на минуту потупил взор. Его ждали дела поважнее, чем страдания по потерянному пойлу.

     Получив отчёты от командиров колонн, Хорс запустил уцелевшую робототехнику. Два последующих скачка они молча убирали трупы.

     Когда колонны готовились к четвёртому скачку, проекция показала его каюту. Камеры заработали, но покои были пусты. Хорс не стал более звать наёмников, и так догадавшись, что те окончательно покинули корабль.

 

Глава 14

     Антарес осторожно передвигался в многомерном пространстве, используя его в качестве укрытия от следующей за его приманками мглы. Находиться в таком состоянии для него было не впервой, и при других обстоятельствах это не требовало бы столько энергии. Но Владыка галактики более не видел для себя лучшего способа и дальше оставаться в относительной близости рядом с многоликими мутантами.

     Он побывал с ними уже в четырёх кластерах миров, несколько раз перескакивая через измерения и посетив порядком пятисот Вселенных. Мгла нигде надолго не задерживалась, постоянно перемещалась, всё время бросалась к чему-то новому, в любые дали, только бы найти ту уникальную субстанцию энергии, которая смогла бы убить их мучительный голод.

     Населявшие её твари давно раскрыли любые иллюзии Антареса и больше не обманывались созданными им двойниками. Они хотели самого Владыку. Только желание сожрать такую объёмную и концентрированную силу ещё приманивало мглу к Антаресу. Но Владыка галактики ощущал перемены, и то, как заинтересованность в нём мутантов постепенно падала. Твари настолько окрепли и приспособились, что давно уже были способны потягаться с другими подобными первородными существами, и гонялись за ним скорее из принципа. Охота эта становилась для них скучной, однообразной, чего нельзя было утверждать о практически загнанной дичи. Для Антареса растянувшееся путешествие вылилось в серьёзные необратимые увечья, истерзанную душу и практически полностью израсходованную внутреннюю энергию. Предел запасов его силы вот-вот мог показать дно. Непереносимым и пагубным оказалось для него всё время увеличивающееся расстояние с источником власти – галактикой, но ещё ощутимей становилась тяжесть, давившая в каждом уголке сознания. Объёмная, многовекторная, напиравшая на Антареса с каждым метром, что где-то далеко проходил его враг. И чем ближе становился Тёмный Кочевник, тем ощутимее стягивались в его душе чужеродные скобы.

     Потрёпанный и слабый, Владыка галактики казался лёгкой добычей. Возможно, мгла это чуяла и ощущала остатки его сил, потому, мечась в разных мирах, она и возвращалась раз за разом к приманкам Антареса.

     На безмозглую отару мутанты более не были похожи. Теперь это был развивающийся единый организм с хорошо прорисованными первичными потребностями и умственными способностями, которые могли бы эти потребности удовлетворить. Многоликие мутанты реанимировали малую долю атрофированного, сросшегося ума. У них появились хитрость, сдержанность, изобретательность, утончённая осмысленная жестокость. Теперь мгла редко испускала голодные импульсы. Твари всё больше молчали, и молчание это было адресовано Антаресу.

     Владыка галактики понял – мгла, несмотря на то, что её неизменно раздирал голод, научилась хоть в чём-то получать удовольствие: в уничтожении, своей свирепости, страхе, отчаянии слабых. И было ещё одно открытие, которое посетило догадкой Антареса: он сам какое-то время уже являлся для мутантов слабым и отчаявшимся. Твари всего лишь выжидали, когда Владыка галактики станет полностью уязвим.

     К своему ужасу, Антарес ощущал, что случится это вовсе не в отдалённом будущем. Быть может, ему удастся протянуть с десяток миров, но не более того. Он находился на границе крайностей и неестественного изнеможения, когда отравленный горячкой разум волей-неволей мог принять опрометчивое, неправильное решение. Последнее, что ещё удерживало Антареса на плаву, не позволяя плюнуть на всё, отделаться от мглы и улизнуть в свою галактику, был недавно продуманный им план – ничтожная возможность избавиться от навсегда.

     К тому же Антарес уже не понимал главного – возвращаться нет смысла. Даже если многие факторы отыграют в его пользу, и обратное путешествие пройдёт благополучно, а сам он, оказавшись в эпицентре своей власти, сумеет восполнить силы, Владыка галактики всё равно никуда не денется от мглы. Он упускал в расчётах один нюанс: мутанты не оставят его в покое и последуют за ним внутрь галактики. И, что немаловажно, – никакое восстановление сил не даст ему столько возможностей, чтобы повторно прогнать тварей. Вернувшись с ним, они останутся в галактике до полного уничтожения её обитателей и самого владельца.

     Впредь для Антареса не существовало дороги назад. Владыка галактики терпел возрастающее давление, раны жгли изнутри, сочились гноем незатягивающиеся язвы поверх потерявшей прежние масштабы сущности. Мысли обрывались, делая его всё медленнее, но Антарес упорно держал в уме короткое решение. И чем дальше он уводил мглу, тем безумнее оно ему казалось, – Владыка галактики собирался обратить мутантов в пустоту.

     Он хорошо помнил этот кластер Вселенных и не забыл спрятанной в нём необычной особенности – редкой аномалии мироздания, разлома между мирами. Обычно такие разломы были микроскопическими, практически незаметными, но этот разлом протягивался на десятки километров в разных направлениях разных слоёв пространства, стыкующихся в одном месте пучка миров. Помнил его Антарес и потому, что когда-то такая же аномалия, но в другом кластере, чуть было не поглотила его друга Анубиса. Им тогда стоило много общих усилий, чтобы вытащить слегка увязшего в разломе товарища. Повезло ещё, что Анубис не провалился в разлом полностью, а лишь коснулся его. Но, даже не побыв внутри аномалии, он сумел позже описать скрывающуюся внутри неё опасность.

     Аномалия являлась пустотой. Истинной пустотой – маленькими клочками мироздания, которые так и не были ничем заполнены. В ней не существовала никакая материя, в ней не было энергии и абсолютно отсутствовало понятие времени. Всё, что оказывалось внутри разлома, просто застывало навсегда в едином моменте, как остановившийся кадр, у которого более не будет ни прошлого, ни будущего. Только замороженное настоящее. Пустота напоминала смерть, но смерть осознанную. Соприкасаясь с разломом, находясь под его влиянием, Анубис ощущал то, как будто что-то переключалось в его разуме, как сам он замедлялся в миллиарды раз и продолжал бы замедляться, пока не остановился б вовсе.

     Друзья вовремя пришли ему на выручку, но и после короткого контакта с разломом Анубис отходил от увечий всю оставшуюся тогдашнюю жизнь. До самого нового перерождения он так и не восстановил остроту ума, не вернув его скорость, а некоторые последствия преследовали его и в будущих жизнях.

     Антарес мог только опираться на полученный несколько перерождений назад опыт. Он не знал, как разлом подействует на мглу, ведь та, как и дефект между мирами, так же являлась аномалией мироздания, пусть и искусственно выведенной стараниями Кочевника. Но одно обнадёживало Владыку галактики – отсутствие энергии в разломе. Соприкоснувшись с аномалией, мгла окажется под её влиянием, и, чтобы вырваться, мутантам потребуется просто колоссальный запас внутренней энергии. В случае с Анубисом Антарес и его друзья прибегли ко всем ресурсам друг друга, но мутантам такой помощи ждать неоткуда. Их собственных сил, с учётом расчётов Антареса, должно попросту не хватить, а приобретёнными они не воспользуются, ведь твари не могли не то, что долго удержать поглощённую энергию, а и хоть как-то применить. Не смогут твари и почерпнуть энергию извне. Окружающее пространство вокруг разломов являлось почти настолько же стерильно, как и пустота внутри них.

     До разлома оставался всего один мир – одна простая телепортация. Но для уставшего Владыки подобное лёгкое действие требовало сплочённости всех импульсов разума и фиксации мыслей.

     После перемещения, ради которого ему предстояло вновь приманить вслед за собой мглу, Антаресу следовало ещё и каким-то образом заставить тварей приблизиться к разлому. Вот где он ни за что не отказался бы от подстраховки друзей. Но у Антареса был лишь он сам – не лучшая гарантия для предстоящего дела.

     Отделив от резерва сил объёмный сжатый ком энергии, Антарес разделил его на две неравные части. Одну он швырнул прямо в пасти мутантов, вторую часть, побольше, Владыка галактики выбросил в открытую им червоточину. Прошмыгнув в проход и поспешно укрывшись в покрывалах пространства, Антарес стал наблюдать за тварями. Мгла быстро впитала щедро подброшенную им энергию и так же быстро изрыгнула её обратно. Мутанты замешкались только мгновение, почуяв след второй приманки, и просочились в другую Вселенную.

     Антарес уничтожил червоточину и попытался уплотнить окружающее ближайшее пространство настолько, чтобы мгла не сумела телепортироваться. Получился огромный пространственный мешок, в котором находились три совершенно не похожих между собой субстанции. Мгла ощущала Владыку галактики, но ещё не догадывалась о близком соседстве окраин разлома. Она доедала вторую приманку, стараясь удержать её внутри брюх, но энергия не впитывалась и вырывалась обратно. Вскоре она приелась окончательно, и мутанты замерли.

     Всё ещё прячась от тварей, Антарес видел застывшую мглу, различал изменчивые контуры в ней, чувствовал какую-то настороженность тварей. Рукой подать, и рядом с ними начинались размытые границы разлома, но мгла не шевелилась.

     Антарес решился на ещё один выброс энергии. Выскребая остатки сил, он направил его в сторону аномалии. Мгла среагировала, встрепенулась, повернувшись в сторону уносящейся сжатой приманки, но, вопреки ожиданиям Владыки, за ней она не последовала.

     – Чего вам ещё надо?! – шёпотом подгонял он тварей.

     Очередной выброс последовал за предыдущим. Мутанты проигнорировали энергию, даже не пошевелившись, никак не выказав интерес к новой приманке. Напротив, твари неожиданно попытались переместиться.

     Наткнувшись на границы созданного Антаресом пространственного мешка, мгла, уже отвыкшая от препятствий, опять ненадолго замерла, словно не понимая происходящего. Без движений она пробыла недолго. Уже в следующий момент мутанты взбесились, завыли их молчавшие умы, потекли ручьи их злобных импульсов. Мгла пыталась вырваться. Она бесновато билась об непрочный заслон Антареса, а тот лишь молча наблюдал за трещащим и раздираемым пространственным мешком. Ещё немного, и мутанты пробьются, смогут телепортироваться. Чутьё подсказывало Владыке галактики, что больше ему их сюда не приманить ничем. Разве что…

     Антарес покинул слои пространства, тихо проскользнув внутрь мешка. Помедлив секунду, он легонько ударил мглу, совсем чуть-чуть, чтобы привлечь внимание тварей. У него получилось. Твари застыли, подавшись в сторону удара.

     – Хотите меня? – тихо позвал их Владыка.

     Мгла не двигалась.

     Антарес медленно выходил на свет, постепенно попадая в поле зрения мглы. Теперь твари не только чуяли его первородную сущность, но и видели. Уязвимая, слабая и такая аппетитная субстанция находилась на расстоянии броска.

     – Ну же! Берите! – огрызался Антарес.

     Он медленно отступал назад, приближаясь к разлому, и мгла, к его облегчению, тоже медленно потекла вслед за ним.

     Владыка галактики полностью убрал любые остатки своей защиты. Возможно, мгла и была уже способна просчитать замысел преследуемой дичи, но Антарес не дал ей такой возможности. Он провоцировал тварей, постоянно посылая в них колющие удары. Они не наносили вреда, но отвлекали мглу, раздражали её. До того, как мутанты ощутили влияние разлома, Антарес успел ухватиться за тварей и, на последнем издыхании сил, рвануть тех на себя.

     Мгла и Владыка вместе повалились в разлом.

     Сознание Антареса начало быстро преображаться, туманиться, искривляться. Словно сторонний наблюдатель, он отметил, как его мысли растягиваются, дробятся, становятся медленными. Логика и возможность соображать покинули его моментально, но каким-то образом Антарес понял, что мгла не сумеет выбраться. Она застрянет в разломе навсегда.

     То, что мутанты останутся там вместе с ним, Антареса уже не волновало. Его вообще ничто не волновало.

     Жизнь Владыки галактики остановилась.

     Марсиус очнулся от настигшего его сквозь сон увесистого тумака. Кто-то больно одаривал его короткими пинками. Один, второй, третий… Вор давно проснулся и теперь беспомощно закрывался от решивших вновь его отметелить подельников. Напоследок, до того, как в происходящее вмешался Хозяин, Марсиуса недобро обматерили. Наёмник успел рассмотреть угрожающий жест в свой адрес, после чего отринувшую от него толпу загородила высокая фигура нанимателя.

     Подняв глаза вверх, Марсиус кротко взглянул на Хозяина. Тот презрительно морщился, но голос его, как ни странно, прозвучал без малейших оттенков.

     – Больше ждать не будем, – проговорил наниматель. – Мальчишка сейчас очень уязвим, а Хранителя вам бояться не нужно. Схватите его, пока я буду возиться с предателем. Затем я его убью.

     Марсиус перевёл взгляд на подельников. Те коротко кивали.

     Договорив, Хозяин указал им на выход. Обернувшись к всё ещё валявшемуся рядом наёмнику, Эн-Сибзаан неожиданно протянул ему руку.

     – Ну-ну, будет, – как-то по-старчески протянул он, помогая Марсиусу встать.

     Ничего не сказав в ответ, наёмник ринулся вслед за подельниками, но Хозяин его придержал.

     – Оставайся рядом.

     Марсиус растерялся. Напряжённые догадки опять закопошились в его голове. Наёмник постарался быстро их развеять, скривившись в улыбке.

     – Да, Милорд.

     Но бывший Советник уже утратил к нему интерес. Он ловко выбрался из башни и, в отличие от других, не сгибаясь от морозного ветра, лёгкой поступью направился в сторону едва видневшейся на горизонте наполовину занесённой склонившейся башне.

     Марсиус немного приотстал, но, как и требовал Хозяин, держался рядом. Он тайком сверлил взглядом спину нанимателя: такую гордую, стройную, моложаво широкую. Да, на холёном Хозяине невзгоды вряд ли оставят след. Марсиус, как бы сравнивая, пощупал под рукавицами руки. Немевшие пальцы коснулись грубой, шершавой кожи, совсем не такой, что розовато-бежевыми пятнами выделялась на тёмном силуэте Советника.

     Наёмник потупил взгляд. Что-то непривычное для него самого начало мелькать в его мыслях. Даже не думы, а послевкусие от этих дум, чувства. Марсиус опасливо, неполно, а лишь фрагментами представлял возможные сюжеты своей мести Хозяину. И лицо его преисполнилось диковатой, даже придурковатой решимости. Правда, выглядел он не свирепее маленькой собачонки, всегда готовой удрать от особи покрупнее.

     То ли мысли наёмника не были настолько сформированы, чтобы их заметить, то ли сам Хозяин, напротив, видел их и не обращал внимания на тявкающее себе под нос прискорбное, сутулое существо, но до самой башни Марсиуса так никто и не отвлёк.

     Он настолько погрузился в фантазии, что чуть не наткнулся на остановившегося Эн-Сибзаана. Только оказавшись впритык с широкой спиной нанимателя, Марсиус запоздало прикусил язык, заставляя дурную голову умолкнуть.

     – Заходите после меня, – кратко приказал бывший Советник.

     – И ты тоже, – обернувшись к Марсиусу, добавил он.

     На губах Эн-Сибзаана заиграла коротенькая ехидная гримаса, и наёмник догадался, что Хозяин подсматривал за его мыслями. Ему даже показалось, что наниматель ему подмигнул.

     Перепуганному вору не дали подумать. Подельники подтолкнули его и он безвольно, словно чужими ногами, начал забираться в башню.

     Постройка оказалась гораздо больше, чем оставленное отрядом укрытие. Верхний ярус сохранился в превосходном состоянии, но он оказался пуст. Беглецы перебрались на нижний, куда вёл уцелевший винтовой проход. Туда и направлялся Хозяин. Когда макушка его непокрытой головы скрылась в темноте винтовой, зашитой в камень лестницы, первым за ним последовал самый борзый и крепкий из наёмников. Затем остальные. Марсиуса же вновь пришлось подталкивать и пинать. С каждым шагом воли в воришке оставалось всё меньше.

     Лестница вела в темноту. Спускались недолго – на второй ярус. Сразу после лестницы забрезжило очертание массивной арки, а за ней просачивался какой-то скудный размытый свет. Марсиус вспомнил про одинокую бойницу на западной стене.

     Отряд тем временем начал двигаться медленнее, почти на ощупь. Стояла звенящая тишина. Среди наёмников чувствовалось волнение. Воздух стал настолько напряжён, что Марсиус мог в нём просто зависнуть и не упасть. Но его продолжали подталкивать и поддерживать за шиворот.

     Внезапно раздался объёмный и громкий смех Хозяина.

     За короткий переход от арки и через прямой коридор отряд накалился так сильно, что от этого смеха двое из воров опасливо попадали на пол, а последний и вовсе ринулся в сторону выхода. Но, разобравшись, что к чему, наёмники быстро вернулись в строй и поспешили на голос нанимателя.

     Эн-Сибзаан оказался за ещё одним похожим переходом, ведущим во внутреннее утеплённое помещение башни с единственной бойницей в стене. Света было мало, но фигуру бывшего Советника все заметили стразу. Её просто нельзя было не заметить. От Эн-Сибзаана исходил какой-то мифический синевато-чёрный свет, да и его прерывистый смех быстро привлёк внимание.

     Растолкав подельников, Марсиус просочился вперёд, выглянув из-за плеча впереди стоящего громилы. С соображалкой у наёмника в последние дни было туго, он примерно догадался о причине неожиданного веселья нанимателя: обе его мишени, что Хранитель, что мальчишка, без сил уже валялись у его ног, причём мальчишка был ещё и прикован.

     Эн-Сибзаан, улыбаясь, переступил через Хранителя и направился к парню. Присев рядом с бессознательным, прикованным к стене наследником, Хозяин быстро стал серьёзным. Его мысли уже блуждали в разуме Эн-уру-гала, осматривали его внутренности, его душу. И то, что он видел, нравилось и не нравилось бывшему Советнику. Парень был слаб и не слаб одновременно, он изгнал из себя силу Тёмного Кочевника, но её след ещё не развеялся в его душе.

     Хозяин нахмурился.

     – Как так вышло? – пробубнил тихо он.

     Всего сутки назад, когда Эн-Сибзаан совершал разведку, наследник выглядел совсем иначе: затравленный приступами, податливый и слабый. Был он слаб и теперь. Энергии в нём практически не оставалось. Её не хватит даже на достойную пощёчину, не то что поединок, но Хозяин замечал и присутствие чего-то необъяснимого, того, что ему не дано увидеть. Это ощущение волновало. Оно напоминало близость с чем-то невероятно сжатым и ёмким. Но, обследовав парня повторно, Эн-Сибзаан вновь ничего не нашёл.

     Поразмыслив, Хозяин решил более не тянуть. Налёт тёмной энергии Кочевника, оставшийся на душе парня, позволял без проблем подчинить его. Именно это Эн-Сибзаану и требовалось: живой, слабый и покорный преемник Хранителя, а об остальном пусть уже Владыка печётся.

     Кстати, о Хранителе…

     Посмотрев назад, Хозяин увидел старика. Дильмун понемногу отходил от коматозного состояния, просыпался. Полуживой труп, он безвольно болтался в руках наёмников, а те храбрились, как могли.

     Эн-Сибзаан едва подавил раздражение. Трусость этих головорезов его изводила. Смелые против слабых и равных себе, они превращались в щенков рядом с более сильным противником и даже не могли понять, что этот противник уже давно разлагается изнутри.

     Хозяин направился в их сторону.

     – Отвяжите его, – указав двоим на наследника, приказал он.

     Пора было ставить точку.

     Тем временем Хранитель уже осмысленнее вращал головой. Когда же его отмирающий ум понял, что происходящее – не кошмар, Дильмун задёргался. Это напугало наёмников, и те без разрешения пулями отскочили от шатавшегося, осевшего без поддержки на колени старика.

     – Ох, да проклятье с вами! – закричал Хозяин.

     Он быстро приблизился к Дильмуну и ударом ноги отправил того на пол.

     – Займитесь наследником!

     Но, заметив, что отряд почти бездействует, Эн-Сибзаан обернулся к парню. Так и есть, тот тоже очнулся. Бывший Советник перехватил полный злости взгляд Эн-уру-гала, но, что понравилось Хозяину, светилось в этом взгляде и немое отчаянье. Эн-Сибзаан ощутил попытки наследника ударить его: короткие касания, не более. Слабый парень не мог даже толкнуть. После нескольких подобных ударов, показавшихся Хозяину касаниями пылинок, голова наследника повисла, тело задрожало от перенапряжения, а может, слёз?

     Хозяин вновь рассмеялся.

     Столько колкостей вертелось у него на языке, столько эпитетов, которых заслуживал предатель, но бывший Советник надменно сдержался.

     – Всё возвращается на круги своя, – только и произнёс он, вернувшись к Хранителю.

     – Отвязывайте его! – уже со злостью, добавил он.

     Присев возле Дильмуна, Эн-Сибзаан коснулся его тела. От него вились импульсы страдания, источаемые отмирающей плотью и душой.

     – Избавлю тебя от боли, – милосердно прошептал он.

     Хранитель молчал. Он не мог даже пошевелиться, не то, что что-то предпринять. Убивавшая его внутренняя рана лишила Дильмуна последней энергии. Он и сказать-то сейчас ничего не мог: сила Эн-Сибзаана уже душила его, медленно, но никак не милосердно обрывая жизнь.

     – Я не стану ему служить! – неожиданно крикнул Эн-уру-гал.

     Хозяин не отвлёкся.

     – Слышишь, сволочь! – внезапно окрепшим голосом, заорал наследник. – Я себя убью, но не стану служить твоему Владыке! Гнилая ты мразь!

     Эн-Сибзаан хмыкнул, обернулся, но действия своего разума на Хранителя не замедлил.

     Он внимательно смотрел на наконец-то отвязанного и закованного в походные оковы наследника. Столько злости, столько бездейственной безысходности, и такой потенциал! Хозяин отвернулся, ближе склонившись к Дильмуну. Он медленно разрывал остатки его умирающей души, наслаждаясь моментом. Эн-уру-гал что-то кричал ему, проклинал, пока не выдохся.

     – Мальчик, – обратился к нему Хозяин так, как это бывало когда-то давно, ещё на Цесне. – Мой бедный мальчик…

     Их взгляды пересеклись.

     – Ты так и не понял? Да?

     – Чего? – после затянувшегося молчания, не выдержав, спросил Эн-уру-гал.

     – Будешь, – коротко ответил Хозяин. – Ты будешь ему служить, ты служил ему, и служишь даже сейчас. И знаешь, почему?

     Наследник отвёл глаза. Ответ он знал, но Хозяин всё равно ему напомнил.

     – Потому, что у рабов не бывает другой судьбы, – как-то медленно и тихо подытожил Советник.

     Башня онемела, погрузившись в тишину. Только сиплые редкие стоны Хранителя и громкое порывистое дыхание наследника нарушали этот ненастоящий покой. Эн-Сибзаан основательно и методично завершал последний пункт своей сделки.

     Эн-уру-гал не мог заставить себя отвернуться. Старик давно не открывал глаз, но парень упорно смотрел ему в лицо, лишь иногда отвлекаясь и нещадно сверля затылок Хозяина. Думал ли последний наследник, что его злобные мысли об отмщении практически ничем не отличались от тех, что всего получасом ранее уже вертелись в голове одного из присутствующих? Вероятно, что нет, но Марсиус его понимал. Понимал, может, даже больше, чем сам скрученный по рукам и ногам наследник.

     Когда в башне всё завертелось и заладилось, про вора подзабыли, и он уже какое-то время жался в сырой тёмный угол, немного отгороженный от помещения каким-то хламом. Тело его немело от страха, предчувствия, что вот-вот, и его судьба решится. И что-то подсказывало ему, что умирающему сейчас Хранителю повезёт куда больше, чем ему. Возможно, постоянный страх и нервозность, а быть может, так надоевшая ему горделивость в осанке Хозяина, но что-то стало подталкивающим фактором для Марсиуса, что хоть как-то присмирило его трусость. Сам вор того ещё не замечал. Да и решимость его была уязвимее попавшей на открытую кожу снежинки. Стоило Хозяину только обернуться и взглянуть на него, даже что-то сказать, нарушить тишину, и эта решимость растаяла бы. Но Эн-Сибзаан молчал, полностью погрузившись в процесс.

     Марсиус не заметил, как его левая ступня немного подалась вперёд. Самый сложный шаг – первый, был сделан. Не понял наёмник, и как так вышло, что половина пути к Хозяину уже пройдена. Он механически двигался, ничего не видя и не замечая, кроме этой ненавистной спины. Рука его ощущала приятную тяжёлую твёрдость припрятанной в полах накидки рукоятки от валявшегося в том углу старинного меча. В былые дни Марсиус истёк бы слюнками от одного только украшающего эфес оружия уцелевшего в веках рубина, но в эти секунды наёмник даже не взглянул на редкий, стоящий целого корабля самоцвет. Он всё сильнее сжимал меч.

     Наёмнику показалось, что его кто-то окликнул. Для него происходящее превратилось в замедленный сон. Вероятно, кто-то даже побежал к нему, но Марсиус уже не боялся. Какое-то мгновение он действительно перестал быть трусом. И этого момента хватило, чтобы короткий огрызок меча по самую рукоять мягко, с припасённой ненавистью, вошёл в спину его нанимателя. Оружие плавно вонзилось в верхний позвонок, немного наискось, разрезая костный мозг, издало странный скользящий свист и замерло внутри плоти. А вместе с ним замер и Марсиус.

     Стоило его руке соскользнуть со старого эфеса, как ненадолго покорённый страх вернулся, да ещё и в таком объёме, что вор даже задохнулся, настолько сильно оскома свела его лёгкие.

     Однако, ещё ужаснее стало, когда Марсиус наконец-то хоть что-то расслышал. На него орали подельники. Возможно, били. Наёмник ничего не чувствовал. Страх оказался хорошей анестезией, но он не защитил воришку от своего источника: ненавистный силуэт всё ещё не падал, гордая спина не поникла. А когда к клинку потянулась и холёная рука, Марсиус словно очнулся, визгливо закричав.

     Хозяин медленно вытащил окровавленное оружие и ещё медленнее повернулся к удерживаемому наёмниками вору. Тот не переставал голосить, но бывшему Советнику достаточно было и взгляда.

     Марсиус не вырывался, он просто телепался между зажавшими его громилами. Осознав совершённое, наёмник, кажется, ещё больше повредился в уме. Его визг мог расколоть стекло, но он и близко не мог передать того, что творилось в перепуганной голове наёмника. Сколько это продолжалось, никто не понял, как и мало кто вовремя заметил, что к этому поросячьему верещанию примешался ещё один звук: глухой, объёмный, стальной.

     Вор почти обомлел от ужаса и, неожиданно лишившись опоры, тут же оказался на полу. Марсиус и дальше бы продолжал кричать, если бы не упал лицом вниз и не расшиб нос. Острая боль немного растормошила наёмника. С замиранием он начал прислушиваться: башня вовсе не молчала. Только теперь орал не он, а его подельники.

     Наёмник не поверил собственным ушам, решившись оторвать голову от пола. Немного приподнявшись, первое, что он заметил, были внутренности. Тонкие, разодранные кишки валялись всего в паре сантиметров от него и источали пышущее жаром зловоние. Марсиус дёрнулся в сторону, но поскользнулся. Пол был влажным, окровавленным. Так много крови. Наёмник беспомощно заёрзал, стараясь отползти, спрятаться. Голосов же становилось всё меньше. Крики стихали.

     Марсиус враскорячку пятился к оставленному углу, натыкаясь на предметы, путаясь в одежде. Но чаще он натыкался на трупы, части тел. Мозг воришки достиг точки кипения и теперь точно ничего не соображал, но глазёнки вертелись быстро и вряд ли сильно понимали, что видели. Оттого, когда перед Марсиусом возникла какая-то движущаяся огромная чёрная масса, когда на ней загорелись два ярких желтоватых света, а под ними проступили поблёскивающие клинки, даже тогда наёмник ещё не до конца понял, перед кем находится.

     Масса разразилась гулким рыком, пары которого чуть не повалили вора. Марсиус интуитивно закрылся руками.

     – Нет! Хватит!

     Воришка расслышал голос, но принадлежал он не ему.

     – Оставь его, – добавил немолодой голос.

     – Оставить? – встрял молодой. – Пусть задерёт его насмерть.

     Марсиуса вновь накрыло рычание.

     – Нет!

     Наёмник почувствовал перемены. Он ещё опасался пошевелиться, открыться, но то, как чёрная масса отошла от него, Марсиус ощутил всем телом, каждой клеточкой.

     – Он тебе нужен, – тем временем расслышал воришка.

     – Что? Это кусок говна?

     – Он поможет тебе покинуть Республику, – добавил немолодой голос.

     Это замечание как уколом дёрнуло Марсиуса, пробудив его инстинкт самосохранения.

     – Да! Да! – не ожидая от себя, завопил он. – Помогу, господин.

     Он быстро подскочил, отчего чуть снова не упал. Отёр забрызганные чужой кровью глаза и онемел. Башня изменилась. Взгляд Марсиуса опасливо поплыл по её контурам, неохотно касаясь того, что совсем недавно было живым. Но, заметив валявшуюся недалеко от себя разодранную пополам голову Хозяина, наёмник чуть вновь не обмяк, настолько противоречивыми и сильными оказались его эмоции.

     Позабыв обо всём, Марсиус таращился в пустые глазницы бывшего Советника.

     – Он точно мёртв? – вырвалось у него.

     Тут наёмник заметил сидящую в двух метрах от него гибрида-пантеру. Шерсть дюжего хищника искрилась от крови и видимой, ещё не успокоившейся энергии, развивающейся черноватыми искорками от её тела. Марсиусу не ответили, но посмотрев на нанимателя в последний раз, он уже не сомневался, что перед ним – труп.

     Пока пантера демонстративно не отходила от наёмника, Эн-уру-гал и Хранитель о чём-то тихо спорили. Марсиус догадался – опять решается его судьба. Он пару раз выкрикнул, что сделает всё необходимое, но, получив рычание со стороны пантеры, быстро заткнулся.

     Наконец-то их совещание завершилось. Хранитель медленно поднялся и, опираясь на руку парня, подошёл к Марсиусу.

     – Отведёшь его к пункту эвакуации, – спокойно произнёс старик. – Ущелий не бойтесь, от холода вам хватит энергии пантеры. Как доберётесь, улетишь вместе с ним. Станешь ему помогать, пока он сам тебя не прогонит. Ты, конечно, ещё тот негодяй, но негодяй полезный. Умеешь выкручиваться. Знаешь, как обмануть. А это ему пригодится. Понял?

     – Я? Да? То есть, да, понял! Я всё сделаю, не надо беспокоиться… – затараторил Марсиус.

     – Замолчи! – прервал его Дильмун. – Не верю я тебе.

     Наёмник поник, но Хранитель продолжил.

     – Поэтому она пойдёт с вами. Даже если ты её не будешь видеть, она всегда будет рядом!

     Марсиус покосился на Звёздную Тень.

     Истончившаяся, сухая рука Хранителя схватила его за шиворот.

     – Предашь его, – сухо заговорил старик, – и она найдёт тебя, в каком бы мире ты ни спрятался.

     Марсиус затряс головой.

     – Нет! Клянусь! Не надо искать!

     – А ты не предавай, – тихо закончил Хранитель.

     Парень и старик немного отошли от наёмника, вновь о чём-то заспорив.

     – Я чувствую кристалл в руке… Это, как не идёте со мной… Оставаться нельзя… Там вам помогут, – доносились обрывки фраз до Марсиуса.

     Он тайком подсматривал. Говорил в основном молодой, старик же отрицательно мотал головой и, вот, заулыбался даже. Марсиус расценил это как благой знак. Значит, выберется он всё-таки. А там, посмотрим, может, и этого молокососа прикончит по-тихому…

     Злобное, глухое рычание коснулось затылка наёмника, и тот подскочил. Пантера смотрела на него в упор. Смотрела осознано, всё понимая.

     – Шучу я, – начал оправдываться наёмник. – Ясно? Шутка.

     Пантера недоверчиво дёрнула мордой, но отошла.

     Марсиусу было подумалось что-то нехорошее, но он живо приструнил мысли.

     – Вот те на, – тихо простонал он, – сменил одну беду на другую.

     Тем временем спор между стариком и парнем завершался.

     Наёмник заметил, как Эн-уру-гал потёр веки. Ревел, что ли? Эх, изменился. Отощал. Возись с ним теперь…

     – Р-р-р-р-р.

     – Шучу, – быстро добавил вор. – В радость мне, поняла.

     Пантера уселась рядом, и Марсиус уже не решался ни шевелиться, ни думать.

     Наёмник заметил, как Хранитель ненадолго обнял парня, а потом подтолкнул того к пантере.

     Эн-уру-гал молча оделся, забрал кое-какие собранные в тюк вещи. Пройдя мимо наёмника, он грубо толкнул его.

     – Пошли! Что встал!

     Эн-уру-гал быстро выскочил наружу и ещё быстрее пошагал за указывающей дорогу Тенью.

     – А этот? Хранитель? – попытался спросить его Марсиус.

     – Заткнись и шагай!

     Марсиус досадно перекосился.

     Да, замена Хозяину ещё обещала себя показать.

     – Иду, господин, – словно ничего и не изменилось, поспешно заковылял он.

 

Глава 15

     Кали провалилась в темноту. Сжатый мрак, похожий на небытие, чёрными простынями овевал и окутывал её со всех сторон. У него, казалось, не существовало пределов, или же девушке не удавалось их найти. В последней грани кристалла Кали оказалась слепой, а может, темнота была таковой, что сквозь неё просто нереально было что-то увидеть. Но, сколько бы Красная Звезда не барахталась, сколько бы ни пронизывала эту черноту внутренним бесполезным взором, она не смогла коснуться стен или хоть ощутить наличие каких-то границ.

     Ей было страшно, и в то же время Кали продолжала ждать. Предчувствие, что вот-вот ей в прямом смысле откроют глаза, не покидало Звезду, как и догадка, что в этой темноте с ней был ещё кто-то.

     Присутствие белого призрака – её двойника, казалось очевидным. Ведь это его отражение втянуло её в эту грань.

     Но, подумав о ведении, Кали перепугалась пуще прежнего. С чего она решила, что место, в котором она оказалась, – грань. Может быть, это такая ловушка, необычная, не выталкивающая её разум и сущность из кристалла, а, наоборот, запирающая внутри.

     Последние размышления совершенно вывели из себя Звезду. Если она права, то эта темнота станет ей тюрьмой, и вряд ли какая-то сила, даже притяжение её вместилища, вырвет её оттуда. Без управления любое её физическое обличие, её звезда, в скором времени утратят контроль. И, если в первом случае оставленное в пещере Архонта тело просто превратится в полутруп, просуществовав так до физической смерти, то её светило ждёт уже другой конец – короткий и феерический путь взбесившейся, неуправляемой звезды, которая опалит и раздавит всю свою систему.

     Нужно было действовать, что-то предпринять. Отданная энергия Архонтов и других высших существ была бесполезной. Её словно не существовало в венах Кали, хотя тяжесть от впитанной силы девушка испытывала даже в большей степени, чем раньше. Из-за неё Звезда чувствовала себя тучной и необъятной, хотя её тощий силуэт продолжал хаотично болтаться в темноте.

     Оставив чужую энергию, Кали обратилась к собственной. На мгновение ей показалось, что её скромные, если не сказать, жалкие возможности действительно проявились. Ноги девушки пару раз черкнулись об какую-то поверхность, а глазам померещился идущий издалека свет, но всё быстро вернулось к безграничной темноте.

     Отчаявшись, Кали крикнула.

     – Где ты?! – повторялось в её голове.

     Звезда сама не знала, кого звать. Она даже не сразу поняла, что вовсе не слышит своего голоса. Она был нема.

     – Тебе лучше сначала послушать…

     Кали вздрогнула, напряглась. Её тело продолжало по инерции вращаться в пустоте, сама она обратилась в слух. Показалось ей или нет, но только что прозвучал её собственный голос.

     Девушка попыталась что-то сказать. Из открывающихся уст не проронилось ни звука.

     – Помолчи, – внезапно вновь раздался её голос. – Я рядом…

     Что-то вскользь коснулось плеча.

     Кали завертелась, пытаясь развернуться в сторону касания, но успела рассмотреть только гаснущий свет.

     – Я – часть кристалла, – тем временем говорил её голос. – И, часть тебя…

     Сказанное притормозило Кали, заставив вслушаться. Непроизвольно, она вновь что-то спросила. Губы девушки внезапно сильно онемели, перестав двигаться, а в ответ со всех сторон полился тонкий хрустальный смех.

     Кали пришла в ужас.

     – И это получилось из меня, – неясно и презрительно добавил голос.

     Смех растворился, сменившись глухим затишьем. Какое-то время ничего не нарушало тишины. Кали нервно вращала головой, растирая одеревеневшее лицо. Её коснулись вновь. Теперь волос.

     – Они искрятся энергией? – со спокойной интонацией спросил голос.

     Кали не могла ответить. Только кивнула.

     – Я это знала, – уверенно заговорил голос. – И многое другое я тоже знаю.

     Опять пауза. Тишина.

     – Только не видела никогда.

     Кали едва расслышала тихие слова, но дальше голос звучал почти ровно и малоэмоционально. И то, что он открывал, сперва удивляло Кали, потом шокировало и пугало, но больше всего услышанное её злило, пробуждало любопытство, а с ним на язык лезли сами собой вопросы. Может, именно поэтому ей кто-то прикрыл рот. Иначе рассказ невидимого собеседника растянулся бы на более длительное время.

     Но, чем ближе голос подбирался к завершению, тем спокойнее и немее становился разум Звезды. Под конец Кали просто слушала, не чувствуя ничего. Её первые эмоции оказались настолько сильными, что и она не смогла их долго выдерживать, приняв единственное правильное решение – не думать и не анализировать услышанное, впитывая всё, как есть.

     – …Создатели спроектировали кристалл для исцеления мироздания, – говорил голос, иногда касаясь того, что уже было известно Кали от Архонта Валлиэна, – но конструкция носителя необычна. Ты всегда догадывалась, что кристалл обладает собственным разумом. Главное, чего ты не поняла, это то, что разум был отчасти твоим…

     Голос иногда останавливался, словно давая Кали переварить сказанное.

     – И сама ты всегда была частью кристалла, – продолжал он. – Наши творцы вложили в носитель знания. Но они позаботились и об инструменте, способном воплотить эти знания. Они добавили внутрь созданную ими субстанцию – ни живую и ни мёртвую, осознающую себя. Субстанцию, которая провоцировала бы возникновение в мироздании этого инструмента – тебя. Я же и есть эта субстанция – твоё начало.

     Здесь собеседник ненадолго прервался, показываясь из темноты. Кали смогла рассмотреть только лицо. Оно в точности повторяло её привычное физическое воплощение, но казалось ненастоящим, неполным, словно лишённым эмоций.

     – Это потому, что я действительно их лишена, – заговорила двойник. – Не подумай, что я не знаю об эмоциях, не могу их копировать, или о чём-то ещё, что касается жизни, мироздания, но, как я уже говорила, знать, это ещё не видеть или уметь. Мне никогда не доводилось увидеть то, о чём я знаю. Ты, в какой-то мере, первое, что я вижу извне моего мира. Только кристалл был и остаётся для меня реальностью. Ты, вероятно, хочешь узнать, что же я такое?

     Кали закивала, но двойник на неё не смотрела. Она и так продолжала рассказ.

     – Я – гарантия того, что в мироздании появишься ты. Ради этой миссии я существую внутри кристалла практически столько, сколько и само мироздание. И каждый раз, когда ты исчезала, я влияла на материю миров, пуская в ход код для создания тебя.

     Здесь двойник почувствовала удивление Звезды.

     – О! Ты же не думаешь, что нынешний цикл твоих жизней единственный? – с раздражением ответила белая фигура. – Ты появлялась в мирах множество раз, носила множество имён и прожила больше судеб, чем любое другое существо. Ты была свободной и привязанной к тысячам разных структур. Я всегда старалась менять для тебя стартовые условия, и твоё нынешнее солнце – не единственное, которым ты управляла. В какой-то момент я даже дала тебе власть над целым миром, но это всё равно не помогло тебе.

     С выполнением предназначения у тебя всё как-то не клеилось. Возможно, тут моя вина или недоработка Создателей, но ты всё никак не могла притянуть к себе кристалл, найти его.

     Я это ощущала и перезапускала твоё существование пока, уже практически на закате мироздания, ты наконец-то не выполнила заложенную в своей сущности функцию.

     Двойник немного помолчала.

     – А теперь ты, наверное, хочешь узнать, что ты такое? – вернувшись к разговору, спросила она.

     – Ты – это гарантия того, что в мироздании появится исцеление, – без предисловия ответила белая фигура. – И, как бы ты самонадеянно и уверенно к себе ни относилась, – продолжила она, – хочу тебя разочаровать, это исцеление не ты.

     Роль твоя в том, чтобы запустить цепочку событий, которые к нему приведут. И ты её запустила.

     Кали что-то замычала.

     – Да! Да! Верно, – читая её сбивчивые мысли, отвечало видение. – Твоё решение воспользоваться доступными знаниями привело к этому долгожданному старту. Свою роль ты сыграла.

     Я часто думала, – отвлечённо заметила двойник, – каким образом ты это сделаешь. Времени для рассуждений у меня было предостаточно, в итоге получилось больше сотни вариантов. Честно признаться, я склонялась к тому, что ты передашь стартовые знания через продолжение своего рода, своим детям, но ты так ни разу и не стала матерью, причём ни в одной своей жизни. Наверное, и здесь Создатели в тебе допустили ошибку.

     Белый силуэт вновь отчётливо проступил из темноты. Лицо двойника хмурилось.

     – После я думала, – продолжала она, – что ты отдашь предпочтение своей матери. Не последней, девятой. Она являлась хорошим кандидатом. Также идеально подходили в некоторых твоих жизнях твои друзья, соратники. Особенно последние. Но…

     Странно, что владея осколком столько времени до того, как попасть в цепи к своему последнему вместилищу – красному солнцу, ты так и не удосужилась заглянуть внутрь. Я тебя, конечно, не обвиняю, но сколько же возможностей ты упустила… И это притом, что я открыла для тебя начальную грань уже на второй день, когда ты нашла осколок.

     Для меня это остаётся загадкой. Ты и любопытна, и не ленива. Странно… – повторила она. – Но может, в этом и суть. Я что-то помню такое: «…осколок будет найден лишь тогда, когда мироздание оправдает своё существование…» и так далее. Раньше я не придавала этому значения. Ну да, что теперь.

     Белое видение молча обошло вокруг зависшей в пустоте девушки, внимательно рассматривая её.

     – Получилось так, как получилось, – подвела она первый итог. – Ты запустила механизм исцеления, применив и передав знания наиболее нижестоящей форме разумной жизни, которую только можно вообразить. Может, и в этом будет смысл. Развиваться они станут постепенно. Знания для них и открывающиеся новые границы возможностей не будут неожиданностью. Они придут к каждой ступени осмысленно, баланс сил и возможностей сохранится до самого завершения пути, что не вышло бы, скажем, с твоими друзьями.

     И, если созданная тобой форма жизни успеет эволюционировать в достаточной мере до необратимого разрушения мироздания, лучшим умам этой расы удастся обратить всё вспять. Только вообрази, они смогут управлять материей всех измерений, управлять прошлым, переписать его. По сути, избранные станут новыми Создателями для наших миров.

     На этом рассказ двойника заканчивался, и белое видение надолго замолчало. Кали ещё и не сразу это поняла. Её мысли были заняты другим. Частично она предполагала, что создала необычную расу, и что путь её будет велик, но у неё никогда не было и единой подобной мысли, чтобы рискнуть сравнить своё скромное творение с панацеей для мироздания. Сколько же времени ей потребуется, чтобы принять эту правду?

     Однако подумать Кали не дали. Её насильно отвлёк оживший голос видения.

     – И всё, как мне кажется, хорошо, – как-то медленно и бесцветно заговорил призрак, – И всё, вроде бы, сложилось так, как должно, – намеренно приковывая внимание девушки к себе, говорило видение. – Но я не знаю, как быть.

     Вновь была испытующая нервы тишина. Кали боялась продолжения.

     – Понимаешь, – холодно продолжило видение, – я всё никак не пойму, что мне делать с тобой.

     Девушка попыталась что-то ответить, но белое видение не вернуло ей голос.

     – Ты здесь – внутри кристалла. С одной стороны, ты в чём-то нарушила правила, влезла туда, куда тебе не было дороги, и узнала то, что тебе не предназначено. Но! – Двойник девушки опять долго обдумывала дальнейшие слова.

     – А с другой стороны, – медленно вернулась к разговору она, – я ведь знаю, зачем ты это сделала – чтобы спасти то, ради чего создали меня саму и этот носитель. И тут у меня возникает дилемма: нарушить правила и отпустить тебя, чтобы ты защитила своё творение, или поступить так, как запрограммирован мой разум – перезапустить твоё существование, но при этом твоё творение, конечно же, умрёт и, опережая твои мысли, тот, кого ты так боишься, твой тёмный враг, не получит меня и осколок.

     Перезапустив код, я обнулю связи. У осколка вновь не будет хозяина, пока новая ты его не найдёт. Но найдёшь ли ты его? Что, если потребуются опять сотни жизней для этих поисков. Времени же у мироздания осталось не так и много. Я рискую более не воссоздать схожих условий.

     – Так как мне поступить? – строго спросило видение.

     Кали подумала, что ей дадут право высказаться, но голос её молчал. Похоже, видение спорило само с собой, не нуждаясь в помощи.

     Красная Звезда не могла понять, как долго уже длилась эта странная встреча, и что происходит со временем там, на поверхности, и в её Солнечной системе, но то, что её прототип задумалась не на шутку, было заметно. Чтобы хоть как-то успокоиться, Кали неосознанно считала удары своего сердца. Когда число перешагнуло за пару тысяч ударов, видение неожиданно нарушило молчание.

     – Мне трудно выбирать, – как-то по-детски заявило оно.

     – И скучно всё заканчивать. Так далеко ещё ни разу мы не заходили. Мне любопытно! – вот это уже точно звучало по-детски.

     Двойник даже улыбнулась.

     – Поступим так, – удовлетворённо начала она, – я дам тебе знания последнего витка, а ты после сама примешь решение! Правда, справедливо?!

     Не успела Кали и кивнуть, как белое видение лабиринтов уже хозяйничало в её разуме, отворяя затворки и впуская в них ошеломляющий поток недостающих знаний. От такого быстрого проникновения Кали немо закричала. Информация напирала потоками, распирая ум. Ей было больно, но всё быстро прекратилось.

     – Ну, что скажешь? – всё ещё весело спросила двойник.

     Кали тихо коснулась пальцами головы. Боль уходила неохотно. Девушка заметила, что уже не висит в пустоте. Пространство вокруг изменилось. Обе они, Звезда и двойник, находились в центре площадки последнего витка.

     Кали осторожно кашлянула, проверив, вернулся ли к ней голос.

     – Ну?! – повторно потребовала ответа двойник.

     Девушка быстро собралась с мыслями, стараясь упорядочить полученную информацию. Её разум довольно скоро пересмотрел все находящиеся в нём коды. Потом сделал это ещё раз, третий… И с каждым разом Кали становилась всё мрачнее.

     – Так, что ты скажешь? – словно читая её мысли, насмешливо спросило видение.

     – Выхода нет, – неопределённо ответила Кали.

     Видение хихикнуло знакомым истеричным хрустальным смехом.

     – Разве?

     – Нет, – коротко повторила Кали. – В знаниях нет ответа, как остановить Кочевника.

     – И??? – внимательно подталкивала двойник.

     Тут Кали словно прошибло. Она сразу всё поняла.

     – Он знал! – вскрикнула она.

     – И???

     – Это всё он!

     – Ну?

     Кали нервно вздохнула, стараясь успокоить голос.

     – Он Архонт. Как же я раньше об этом не подумала?!

     – Продолжай, – спокойно потребовало видение.

     – Всё это, – Кали обвела руками лабиринт, – он сам меня вынудил. Сам привёл сюда! Понимаешь?

     Видение сделало вид, что не понимает.

     – Тёмный Кочевник – Архонт, – устало повторила Кали, – а только этой расе было известно о существовании и особенностях кристалла.

     – Это так, – подтвердило видение.

     – И он болен. Он сам давно стал аномалией мироздания. Он умирает! – продолжила Кали.

     – Верно.

     – Ему нужны знания из осколка для собственного спасения. Я видела тот код. Он ещё может исцелиться.

     – Да, может.

     – Но знания ему нужны уже сейчас. В ближайшее время. Иначе он опоздает.

     – Тоже верно.

     – Знаешь, что это означает?

     Видение кивнуло.

     – Всё это время он играл со мной, – зло продолжила Кали. – Тёмный Кочевник заставил поверить меня в то, что ему нужна созданная мной раса, точнее, Хранитель осколка. Он вынудил меня искать способ его остановить, и точно знал, что, не найдя такового в реальных мирах, я обращусь к осколку! Попытаюсь найти ответ в нём.

     И вот я здесь! И я всё знаю!

     – Главное?

     – Главное, что всё это время ему был нужен не Хранитель, и не сам осколок, а я!

     – Верно, – коротко добавляло видение.

     – Если бы он хотел самого Хранителя, он получил бы его гораздо раньше, но Хранитель не смог бы для него извлечь нужные знания, он бы не пережил проникновения внутрь закрытых граней, не вынес бы помещённой в себя энергии Архонтов.

     – И?

     – Тёмный Кочевник не мог позволить себе ждать, пока Хранитель естественным путём открыл бы все грани. На это ушло бы миллионы лет. Поэтому он спровоцировал меня. Напал на мою систему! Подсунул мне Архонтов!

     Кали охнула, подумав о Валлиэне и остальных.

     – Зачем им так угодливо делиться со мной энергией, если только они не подчиняются Кочевнику?

     – Да.

     – И я сделала всё так, как того хотел он. Я сама стала для него носителем. Ему достаточно поглотить моё солнце, чтобы обрести власть над моим разумом.

     – Теперь понимаешь, почему лучше уничтожить тебя и перезапустить код?

     Кали нечего было возразить. Она всё понимала.

     – Но, как помнишь, – ободряюще заговорило видение, – я дала тебе возможность выбирать.

     Девушка удивлённо взглянула на двойника.

     – Выбора нет, – медленно напомнила она. – Знания не дают ответа, как уничтожить Архонта.

     – Разве? – переспросило видение. – Думай, и принимай решение! Только с ним я отпущу тебя!

     Кали растерялась.

     – Думай! – приказало видение.

     Девушка попыталась сконцентрироваться, прогоняя в уме все полученные коды: «…это гравитация, – шептали её мысли, – это преобразования массы в энергию… Не то… Опять взаимодействия, соприкосновение миров, аномалии… Не то… Перезапуск моего кода… Не то… Хотя…»

     – Невероятно! – крикнула Кали.

     Видение удовлетворённо кивало.

     – Разве это возможно? То есть, разве я могу это сделать?

     – А разве нет, если ты об этом знаешь?

     – Поможет?

     – Попробуй. Но учти, код перезапустится только наполовину. Надобности в полном перезапуске больше нет – ты выполнила своё предназначение.

     Кали грустно улыбнулась

     – И что будет после? – догадываясь о последствиях, спросила она.

     – То, к чему ты всегда подсознательно была готова, – ответило видение. – Для тебя – ничего.

     Красная Звезда отвернулась, чтобы не показать переполняющих её противоречивых чувств и страха.

     – Бояться не стыдно, – тихо заметило видение. – Тебе нужно возвращаться.

     Кали ощутила, что вот-вот может покинуть кристалл.

     – Подожди!

     Видение скривилось.

     – Идёшь ты или нет? – недовольно спросила двойник.

     – Что мне делать с Архонтами? Они же меня отдадут Кочевнику.

     Опасения Кали были вполне реальными. Если Валлиэн окажется на стороне Владыки, а так вероятно и будет, то как ей справиться с ним, не говоря уже об остальной сотне с гаком первородных существ.

     Но видение вовсе не смутилось, не видя проблемы.

     – Придумай что-нибудь, – весело ответило оно.

     – Что? Придумать?

     – Да откуда мне знать? Это же ты теперь всё знаешь.

     Видение миролюбиво улыбнулось Кали и, до того как девушка что-то ответила, вытолкнуло её из кристалла.

     Обратный путь из носителя сжался до мгновения.

     Уже через секунду девушку сильно тряхнуло как от столкновения с чем-то массивным. Потом ещё раз. Кали понемногу начинала слышать, видеть. Над ней склонялся Валлиэн, легонько тряся её за плечи. Кристалла в руке не было. Носитель исчез, перейдя к своему Хранителю, и девушка не стала его удерживать.

     – Деточка, ты как? – заботливо спросил Архонт. – Может, хочешь чего-то?

     Кали немного пошевелилась, сильно застонав. Тело её задеревенело и ныло сотнями уколов. Болело всё, неприятно чувствовались потоки откатывающей с её разума энергии. Сила постепенно покидала её, возвращаясь к Архонтам.

     – Лучше не шевелись, пока это не закончится, – посоветовал Валлиэн. – Ты и так натерпелась.

     Архонт всё ещё услужливо стоял рядом, отирал её бледное лицо. Кали попыталась поймать его взгляд, но Валлиэн быстро отвернулся.

     – Получилось? – как-то несдержанно громко спросил он.

     Кали только кивнула, поняв, что Архонт за ней подсматривает всем своим нутром.

     – Ваши руки дрожат, Великий Архонт, – устало заметила она.

     Валлиэн нехотя взглянул на свои пальцы. Эта предательская дрожь не оставляла его с того момента, как он навестил тёмную пустошь, где находились друзья Звезды. Архонт потёр ладони, намереваясь отойти от Кали, но девушка неожиданно крепко схватила его чуть выше локтя.

     Сдержанность ненадолго оставила Архонта. Он косо прочёл её мысли и вдруг понял, что и его мысли тоже открыты для гостьи.

     – Э-э-э. – протянул он.

     Лицо Кали, такое бледное, стало, кажется, подобно снегу. Но глаза… посмотрев в них, Валлиэну захотелось исчезнуть. Обладание окончательно подвело Архонта.

     – Держите её!!! – не вытерпев, крикнул он. – Держите!!! Все вместе!

     Ещё недавно покидавшие тело девушки ниточки чужой энергии всецело впились в неё, окутывая разум. Кали онемела. Её практически парализовало, но вопреки ожиданиям Архонта, она не разжала руки. Валлиэн задёргался сам, стараясь высвободиться. Давление от тонких пальцев становилось всё ощутимей, колющим, жарким. Великий Архонт и не понял, когда сполз на колени.

     – Остановись, – прокряхтел он.

     Боковым зрением он замечал, как один за другим в муках начинали корчиться его собратья. Он чувствовал, как их же сила обращается против них, душит и давит изнутри, став вдруг непомерным багажом.

     – Перестань!

     Когда последний из Архонтов свалился, Кали немного ослабила хватку.

     Валлиэн опасливо молчал. Он и так понял, что произошло: девушка применила какие-то неизвестные ему знания, воспользовавшись остатками чужой силы в себе, отравив её, незначительно видоизменив и вернув владельцам. Сама Кали вновь была прежней – слабой по сравнению с Архонтом, но что-то подсказывало Валлиэну, что девушку лучше не злить.

     – Ваши руки дрожат, – услышал он её спокойный голос. – Почему?

     Архонт молчал, пока новое сжатие чуть не оторвало ему руку.

     – Они сопротивлялись! – крикнул он.

     Кали немного отпустила Архонта.

     – И?

     – Они ранили мне запястье. Я убил их! А Мойру отдал Владыке!

     Кали на мгновение закрыла глаза, похолодев. То, что сейчас говорил ей Архонт, она уже видела в его мыслях, но слушать всё равно было необычно – её друзья мертвы. Возможно, мертвы окончательно. Редко какая сила способна лишить жизни бессмертную душу, но силы Архонтов на это бы хватило. Её бы хватило, чтобы оборвать цепочку перерождений навсегда…

     Кали глубоко вздохнула.

     – Летта уже у него? – не ожидая от себя, спокойно спросила она

     – Да.

     Красная Звезда замолчала, ничего не делая.

     – Оставь меня в покое! – дёрнув руку, потребовал Валлиэн. – И давай всё закончим! Нам пора к твоему Владыке!

     Архонт попытался вернуть в свой голос превосходство, но прозвучал он жалко и наиграно.

     – Давай закончим, – повторила его слова Звезда.

     Валлиэн почувствовал идущий изнутри разума необычный жар. Он нарастал. Архонту становилось всё больнее.

     – Я не наделена силой убить тебе подобного, – заговорила Кали, – я даже не могу поработить твою силу, подчинить Архонта или другое высшее первородное существо. Но, по известному нам с тобой стечению обстоятельств, я кое-что узнала.

     Валлиэн уже едва сдерживал гримасу боли. Его физическое обличие непроизвольно начало стареть и покрываться струпьями, ожогами, будто внутренний огонь опаливал и его.

     – Я могу видоизменить тебя, – продолжала Кали. – Не навсегда. Жаль, что не навсегда. Но и того времени, что ты и эти твари, – девушка указала на валяющихся на полу Архонтов, – проживёте с жаровней внутри, будет достаточно, чтобы ни один из вас более не нанёс вреда ни моим друзьям, ни моему творению.

     Жар внутри Архонта стал объёмным, заполонив каждый уголок сознания.

     Кали схватила Валлиэна за ссохшуюся шею.

     – Ни спрятаться, ни переродиться. Ничего не сможешь, – шептала она. – Только ждать.

     Девушка отбросила от себя корчащегося старика, направившись к выходу.

     – И мой тебе совет, начинай уже сейчас, – не поворачиваясь, проговорила она. – Ждать придётся долго.

     В нескольких местах внутренней Аккадской Солнечной системы становилось ощутимо тесно, но самая большая толкучка образовалась между орбитами главной планеты и её первым спутником, где уже долгое время находился последний эвакуационный флот Республики, собравший население не только с Аккадской системы, но и приняв одумавшихся беженцев с остальных систем. Флот получился внушительно огромным: до двух миллионов единиц транспортной техники и ещё практически столько же военной.

     Дабы облегчить мероприятие, эвакуация давно была спланирована, поделена на этапы, распределены были очерёдности прохождения в портал, учтена оборона на все возможные предвиденные сценарии. Сценарии эти постоянно ухудшались для военной половины эвакуации – в бой вступали всё новые подразделения, принимавшие попадавшие во внутреннюю систему группы авиации пришельцев. Пока что отпор им давали под чистую – численность достигавших Аккада военных кораблей оставалась невелика, но все напряжённо ждали перемен, и, в первую очередь, возвращения армии адмирала Хорса, до которого оставалось где-то пять условных часов. Младшие и средние командные звенья знали, что именно возвращение армии адмирала должно стать финишем эвакуации, остатки которой последними войдут в портал. Поэтому уже мало какой капитан не вёл про себя предполагаемый отчёт до старта эвакуации, и мало какой капитан не впадал в озабоченное состояние, ведь только по поверхностным прогнозам становилось понятно, что мероприятие следовало начинать ещё три часа назад. Но старший командный состав и главное руководство новых заявлений не делали, заверяя, что всё идёт по плану. Пока что этого хватало для подавления паники. Но волнения были готовы захватить высшие военные и политические круги собравшихся на палубе главного правительственного военного галеона. Именно его выбрали для наиболее важного этапа эвакуации – открытия портала, и именно этот этап и грозил всё поставить под удар – портал попросту не формировался.

     Работу над проходом последние три сотни Хранителей тайно начали ещё днём ранее, позже к ним присоединились все оставшиеся первые ученики, которые в большей степени поддерживали своих наставников от обмороков, нежели влияли на формирование прохода, но и объединённых сил оказалось недостаточно. Сначала некоторые решили, что в Аккаде повторится сценарий Исфаханской кампании, где также долго не получалось запустить формирование портала, но чем дольше Хранители безрезультатно возились, тем очевиднее становилось, что для Аккада может быть уже совсем иной сценарий. Это стало очевидным, когда среди Хранителей случился первый припадок, приведший к непредвиденной смерти. Сейчас же умерших было уже пятнадцать.

     Всё это медленно происходило на глазах не покидающего огромную палубу Главнокомандующего Сварога. До недавнего времени компанию ему составляли большая часть его штаба, Верховный Хранитель Иллария вместе с предводителем телохранителей Бэаром и Верховный Правитель Александра со своей свитой. Сначала ретировалась Правитель, приняв мудрое решение обратиться с напутствующими речами к народу. Затем Иллария вынуждено присоединилась к остальным и сейчас пыталась запустить портал. С того места, где обосновался Сварог, ему хорошо было видно её колыхающуюся, находящуюся в трансе фигуру, и, если бы не поддержка молодого предводителя, женщина уже раза три могла бы оказаться на полу.

     По мере того, как старт затягивался, Сварог отсылал из своего штаба то аналитика, то очередного адмирала, способного подлатать беспокойные бреши на эвакуационном флоте или обороне, пока не остался с учёными, экспертами, советниками и тремя первыми помощниками, постоянно шептавшими ему непрекращающиеся доклады. И в этих отчётах была ещё одна тайна, которую пока удавалось скрывать от населения, обычных солдат и низшего и среднего командного звеньев – среди захватчиков атаку вели не только обычные пришельцы, были и странные сильные существа, о которых Сварог уже с лихвой наслушался от адмирала Хорса. Не все знали, что эти всё чаще проявляющиеся в Аккаде существа давно бы разнесли тут добрую половину войск, если бы не помощь двух наёмников. В то время, когда республиканские армии успешно отражали атаки противника, где-то совсем рядом велась невидимая война, которую Сварогу оставалось только представлять.

     Самих существ он вживую не видел, лишь на собранных видеоотчётах с камер наблюдения, ещё функционирующих на улицах мегаполисов опустевшей планеты, куда Энлиль и Энки выбрасывали пришельцев, чтобы добить, как догадался Сварог. Наёмников же адмирал, помимо видеоотчётов, видел только мельком, и то большую часть короткого диалога между ними он дослушивал уже в своих мыслях. Доказательством же того, что он ещё не сошел с ума, а противостояние вышестоящим существам – не плод его фантазий, были постоянные инциденты: то звено кораблей неожиданно взорвётся, то какой-то экипаж от командира и до последнего робота внезапно взбесится и начнет рвать друг друга, или вражеские эскадрильи совершат не фиксируемый приборами скачок с дальней безопасной орбиты прямо в гущу гражданского флота. Но, как быстро начинались подобные инциденты, также поспешно они и завершались.

     Сварог понятия не имел, что именно происходит с невидимыми существами там, на планете, и как ведётся с ними бой. По собранным камерами фрагментам было сложно что-то разобрать даже в многократном замедлении. К тому же на Аккаде во многих регионах бушевала непогода. Только несколько раз в пелене дождей камерам удалось зафиксировать чёткое изображение пришельца, но на следующем кадре это было уже другое существо, представляющее другую расу. Ещё пару раз были пойманы сцены, где с существом что-то происходило. Эксперты предположили, что так может выглядеть энергетическая смерть.

     Сварог полностью перебросил на учёных анализ невидимой битвы. Ему хватало забот выслушивать отчёты от очевидцев-адмиралов, которым потом в свою очередь приходилось заминать инциденты.

     Приближался очередной сеанс связи с адмиралом Хорсом после уже шестого скачка и выхода из гиперпространства его армии. Получив сигнал от помощника, Сварог выслушал сжатый отчёт от товарища: отступление двигалось по плану, до прибытия армии оставалось четыре условных часа.

     Закончив отчёт, Хорс поинтересовался обстановкой.

     – Не выходит, – без объяснений подытожил Главнокомандующий.

     На том конце повисло приглушённое дыхание. Сварог уже намеревался было дать отбой, но Хорс обратился вновь.

     – Прикажи им, – напомнил он товарищу о наёмниках. – Ты и подумать себе не можешь, что я узнал! Они такое делали!..

     Тут Сварог предвидел начало уже услышанного им три раза рассказа о пройденном адмиралом на Иерихоне.

     – У меня куча дел! – прервал Хорса Главнокомандующий. – До связи!

     Хорс бестактно что-то грубо крикнул с той стороны, но связь оборвалась на полуслове. Сварог вздохнул. Позвать наёмников – это хороший совет, но беда в том, что он их и так уже звал, причём последние два часа его подсознание, пожалуй, только этим и занималось.

     Но ответ он получил только недавно. Это была мысль, которая показалась ему вначале собственной. И, что для Главнокомандующего было очевидно без каких-то докладов, как и у него самого, у парней так же была куча дел.

     Проскальзывала и ещё одна мысль – численность высших существ росла, но это Сварог тоже отмечал по косвенным факторам и увеличившемуся числу инцидентов. То, что наёмники не могут оставить этих тварей без присмотра, Главнокомандующий понимал и без их разъяснений, но оттого легче не становилось, как и не намечалось никакого прогресса в построении портала.

     – Ещё один умер, – констатировал помощник.

     Из зала выносили мёртвого, покрывшегося каким-то странным белым налётом старого Хранителя. Сварог отвёл глаза. Он видел его молодым еще пять минут назад.

     Жестом Главнокомандующий подозвал к себе одного из учёных.

     – Сколько у нас осталось? – шёпотом спросил он.

     Эксперт, возглавляющий группу учёных по анализу состояния пространства Вселенной, развернул перед Сварогом небольшую проекцию, но адмирал быстро замахал рукой, не желая, чтобы ещё кто-то видел.

     – Полная конфиденциальность! Забыли?!

     – Сближение неизбежно через тринадцать условных часов, – виновато, привычной фразой начал свой отчёт эксперт, только время в его фразе постоянно менялось, уменьшаясь.

     Сварог кивнул, отсылая учёного. Ему хотелось взглянуть на проекцию: математически близкую к правде модель того, что сейчас происходило с пространством вокруг системы и галактики. Увидеть эти изменения обычными приборами было невозможно, как и нельзя было заметить это воочию без особых навыков или дара Хранителя. Навыков самого Главнокомандующего на это не хватало, только ощущений, которые обострялись с каждым новым изменением.

     Проекция же открывала полноту реалий: многослойное пространство сперва, дней десять назад, просто рябило. Такое состояние наблюдалось ещё в Иерихоне, но, по мере сближения с объектом из другого мира, оно всё больше начинало походить на дрожащее желе, пока, как сейчас, просто не превратилось в постоянно вибрирующий, покрытый волнами колебаний, многомерный океан материи-энергии. Именно эти всё нарастающие колебания и не давали зафиксировать портал, разрушая его каждой новой сильной волной.

     Сварогу доложили, что армия адмирала Хорса вновь совершила скачок. До их прибытия оставалось чуть больше трёх условных часов. Посчитать простые цифры и прикинуть, что любые графики уже нарушены, мог не только Главнокомандующий, оттого количество запросов связи с его штабом постоянно росло: командиры подразделений обращались к своим адмиралам за разъяснениями, а те всё чаще требовали их от Сварога.

     – Работа над порталом продолжается, – единственное, что отвечали советники Главнокомандующего, не давая никаких прогнозов.

     Волнение нарастало, но, к счастью, не среди гражданских. Ими без перерыва занималась Верховный Правитель, и, похоже, Александре с её умением вести разговор удалось заболтать и усыпить бдительность народа.

     – Частота инцидентов немного снизилась.

     Сварог уловил интересующую его информацию в потоке постоянных докладов.

     – Подробнее, – приказал он.

     Эксперт предоставил адмиралу отчёты. Просмотрев записи, Сварог мысленно вновь позвал наёмников. Если судить по данным, сейчас парни должны быть не так заняты: количество инцидентов с участием высших существ сократилась втрое.

     – Они их перебили? – шёпотом предположил Сварог.

     – У нас нет изначальных данных, чтобы об этом судить, – ответил эксперт. – Можно предположить, что их количество внутри Солнечной системы снизилось, или же невидимый враг меняет тактику.

     – Тактику меняет.

     Оба, Главнокомандующий и эксперт, немного дёрнулись от неожиданности. Рядом находился один из наёмников. К своему огорчению, Сварог так и не понял, кто именно. Тело парня испускало сильный жар и потоки накалённой энергии, из-за которых трудно было разобрать черты, даже прибегнув к скудным усвоенным способностям Хранителей. Голос же его звучал подобно лезвию, отчего Главнокомандующий не стал настаивать на многословности, довольствуясь неполными ответами.

     – Ждут остальных, – коротко добавил наёмник.

     – А будет ещё? – кривясь, быстро поинтересовался Сварог.

     – Сотни две.

     – Тогда лучше поторопиться. Ты же помочь пришёл? – указывая на толпу Хранителей, спросил Сварог?

     Размытый светлый силуэт наёмника кивнул.

     Сварог раздражённо пошатнулся с ноги на ногу.

     – Чего ждешь? – не зная, приказывать ему или просить, спросил Главнокомандующий.

     – Уже, – без тени смущения ответил парень.

     – Как же, – протянул какой-то эксперт, несмело поглядывая на нечёткое тело наёмника, – вы не присоединились к остальным.

     Наёмник негромко хмыкнул и так же внезапно исчез.

     Главнокомандующий вновь дослушивал разговор только в своих мыслях.

     – Портал не будет стабилен, – говорил режущий, болезненный голос в его голове, – но запустить другой не выйдет. Сколько он просуществует – неизвестно. Мы не сможем удерживать проход, если атака возобновится…

     – Портал формируется!

     Сварог удивлённо дослушивал монолог, практически не смотря перед собой, туда, где находилась масштабная проекция, вмещающая группы объектов эвакуационного флота, и среди этих точек обозначилось искривление пространства, так похожее на уже знакомые для Главнокомандующего порталы.

     – Начать эвакуацию! – громко приказал Сварог.

     Сварог полностью погрузился в процесс. Правда, командовать ему не приходилось. Обученная, тренированная армейская машина работала сама, как всегда бывало с любой профессиональной армией: такой хлопотной в период подготовки и такой надёжной, превращающейся в единый механизм в решающие моменты испытаний. Главнокомандующий решил пока не ворошить в этом механизме угли. Он не стал никому говорить, что долговечность прохода осталась под вопросом, а проникновение через него могло привести к уничтожению какой-нибудь эскадрильи или даже целого полка.

     Вникая в происходящее, неотрывно следя за проекцией, Сварог не заметил приближения Верховного Хранителя Илларии. Увидев женщину боковым зрением, он чуть не отскочил в сторону, едва подавив удивление и ещё кое-что, чего никогда бы не подумалось об Илларии, – отвращение. Выглядела она ужасно. Похуже многих Хранителей, хоть и вступила в процесс в числе последних. Попытки открыть портал полностью состарили её. Но, несмотря на ужасный вид, проступавшее в глазах безумие и некоторые появления гниения на коже, Иллария практически не опиралась на подставленную ей руку предводителя телохранителей. Поймав сочувствие во взгляде Главнокомандующего, она хрипло и коротко рассмеялась.

     – Пройдёт, – грубым, словно не своим голосом, сказала она.

     Сварога передёрнуло, он заставил себя переключиться на проекцию портала.

     – И он тоже.

     Иллария указывала на портал. Главнокомандующий понял, что Хранитель догадалась об его опасной нестабильности.

     – Хранителям и ученикам надо улетать сейчас. Я изменил порядок прохождения, – заговорил Сварог. – Вам лучше последовать с ними.

     – Вам больше не нравится моё общество?

     Иллария вновь немного посмеялась.

     Сварог быстро начал оправдываться. Лететь они договаривались по плану последними.

     – Пусть всё остается, как уговорено, – прохрипела Иллария.

     Главнокомандующий повернулся в её сторону.

     – Налёт исчез, – не удержавшись, сказал он.

     Покрывавший кожу Хранителя белый налёт гнили действительно быстро исчез. Теперь Иллария была просто одряхлевшей и немного помешавшейся старушкой.

     – Бэар!

     Сварог привлёк внимание командира телохранителей.

     – Уведи её в медчасть!

     Командир не стал спорить, видя, что от Хранителя более не будет никакой пользы. Главнокомандующий проводил взглядом странную пару, больше похожую на заботливого внука и упирающуюся старушку, чем на предводителя охраны и Верховного Хранителя. Получив приказ от Бэара, за ними проследовали первые ученики, поддерживающие своих наставников.

     Через минуту большая, в тысячу квадратных метров, прямоугольная палуба сиротливо опустела, а от шумной и суетливой толпы осталась только охрана и поредевший штаб Главнокомандующего.

     Спокойствие продолжалось долго. Сварог внимательно следил за временем и постепенно росшим числом единиц авиации, уже прошедших портал. Известная лишь ему и изолированным Хранителям правда о портале несколько раз чуть было не стала полнометражной реальностью. Проекция передавала все искажения портала: впервые сильное искажение произошло ещё в самом начале эвакуации: проход резко сузился, напомнив гладь озера, в который кинули камень, но его структура восстановилась. Если в первом случае во время искажения проход был пуст, и лишь случайно в нём и рядом с ним не оказалось авиации, то во втором, произошедшем на девяносто пятой минуте эвакуации, пострадало сто четыре транспортника: шедшую впереди группу, успевшую войти или оказаться к проходу слишком близко, разорвало, а остальные, следующие за ней и попавшие в зону колебания, получили разной степени технические неисправности, но их уничтожения удалось избежать.

     Инцидент образовал трёхминутный затор, и только быстрое вмешательство Сварога не дало новости о нём распространиться по всему флоту. Пострадавшие корабли были взяты на буксир и уже покинули Аккад с остальными очевидцами случившегося. Спокойствие вновь ненадолго вернулось, если оно вообще было возможно для такого суматошного и непредсказуемого дела, как эвакуация.

     Главнокомандующий вёл подсчёты, не допуская в них оптимизм. Теперь ему не требовалось поглядывать на проекцию состояния пространства, чтобы ощутить всё нарастающее сближение с объёмной субстанцией иных миров. Эта масса была уже столь близко, что даже обычный рядовой начинал чувствовать давящую в мыслях тяжесть, необъяснимый страх населения постепенно рос, и мало кто знал его причину. Между тем, флот слишком медленно покидал Аккад: по пятьдесят кораблей в секунду. Сварог ещё мог приказать начать перестраиваться, добавив ещё с каждой стороны потока по колонне, что почти вдвое увеличило бы проходимость в секунду, но сфера портала была настолько нестабильна, что к её двухмерным краям лучше было не приближаться. Первыми в проход должны были войти гражданские суда и выбранные для их сопровождения подразделения, армиям отводился второй этап, который ещё и не думал начинаться.

     Портал постоянно сильно искривлялся, отчего каждое его колебание казалось Сварогу непоправимым. Случились и другие катастрофы, подобные первой. Уничтожений некоторых кораблей было не избежать, но, после деформации проход быстро стабилизировался, движение возобновлялось, хоть и с вынужденными простоями.

     Главнокомандующему продолжали докладывать обо всём важном, что происходило во внутренней системе и за её границами. Численность вражеской авиации медленно росла, и большая часть из неё не вступала в бой. Относительно тихо было и на фронте невидимых сражений – доклады об инцидентах с участием первородных существ постепенно прекратились, но это только напоминало Сварогу, каким по сути надутым мыльным пузырём был действующий портал. Возобновись битва, и он лопнет с приличным треском. Вот тогда-то начнётся настоящее испытание на стойкость.

     То, что и сейчас на всех судах было неспокойно, Главнокомандующий в расчёт не брал. Какой-никакой, но работающий портал оставался видимым залогом положительного исхода этой эвакуации. Про себя Сварог начинал торговаться, мысленно надеясь, что гражданский флот улетит полностью. Остаться с армиями – это ещё полбеды. С армиями можно отступать.

     С такими мыслями Главнокомандующего тянулась длинная процессия. До прибытия колонн армии адмирала Хорса оставалось меньше тридцати условных минут. Армия уже вышла из завершающего гиперскачка и двигалась в районе второго спутника планеты Аккад. Сварог отправил свежие подразделения встретить колонны. В том районе уже после того, как стали известны координаты последнего скачка армии адмирала, начала формироваться новая группа вражеских авиаций, достигающая внутренней Аккадской системы, и прохождение возле них могло стать проблемой для армии Хорса.

     Разведка пока не докладывала о глобальных сосредоточениях сил. Но с каждым новым докладом о сближении с эскадрильями адмирала, штаб Главнокомандующего, как и сам Сварог, всё больше мрачнел. То, что по нарушенному стократно плану эвакуации должно было стать финальной точкой мероприятия, теперь не выглядело таким уж радостным событием, хоть Сварог и был благодарен Удаче за возвращение товарища. Но он не мог не думать о том, что двигалось позади адмирала, отставая на каких-то тридцать-сорок условных минут. Это были не малочисленные группки войск, а сформированные, слаженные армии, вовсю использующие технический потенциал проигранной Галлийской системы.

     Когда до прибытия друга оставалось меньше десяти условных минут, Сварог нехотя затребовал от штаба заранее разработанные протоколы. Активировав приказы, он разослал их всем адмиралам. В них коротко описывался порядок вступления в военные действия той или иной армии. Главная цель сражения – дать гражданской половине эвакуации завершить прохождение, после чего адмиралы имели право уводить свои армии из системы. О том, чтобы последовать за гражданскими, никто не говорил ни на совете, ни теперь. Было очевидно, что портал надлежит практически сразу деактивировать, предотвратив погоню. Оставшемуся же флоту придётся выбираться самому.

     Тем временем первый этап эвакуации продвинулся на шестьдесят пять процентов. И без подсчётов становилось очевидно, что гражданские колонны не успеют улететь полностью до масштабных боевых действий, да и ещё около одного условного часа, что в лучшем случае, их придётся прикрывать.

     Наблюдая за резко меняющимся положением внутри флота, Сварог с опозданием похвалил самого себя за предусмотрительность. Да, новость о битве вызвала беспокойства, но не панику, и всё благодаря тому, что Главнокомандующий ещё двумя неделями ранее заставлял адмиралов проходить учения армий для подобной ситуации, и в итоге ни для командного состава, ни для обычных солдат и персоналов она не стала неожиданной.

     Предусмотрел Сварог и беспокойства на гражданских колоннах. Но тут всё оказалось проще: хватило приказа о запрете связи между гражданскими судами. По сути, население ничего не знало о том, что некоторые их родные, служащие на флоте, не смогут пройти портал и, вероятнее всего, никогда больше с ними не встретятся, а некоторые уже и вовсе мертвы. Не было гражданским известно о возращении армии адмирала Хорса, и уж точно никто не стал описывать населению особенности сдавшейся Галлийской системы, энергетические установки которой уже конвейером подготавливали вражеские авианосцы к межпространственным перелётам к внутренней Аккадской системе.

     Главнокомандующий получил отчёт о прибытии адмирала Хорса. Его потрёпанные эскадрильи были направлены на опустевшую планету – залатать дыры, после чего присоединиться к резервам внутри обороны. Попутно Сварог наблюдал за завершением построения укрепительных колец-армий вокруг портала и остатков гражданского флота. Видя, как много в такой обороне недочётов и брешей, адмирал невольно покосился на стоящий в углу палубы огромный макет планеты Аккад и двух её спутников. Оборона столицы только на двадцать процентов уступала Галлийской обороне, и если б поле действий можно было перенести туда…

     Сварог устало закатил глаза. Естественно, что ни один противник не станет в ущерб себе потворствовать чужим тактикам, да и на планету пришельцам рваться незачем, кому она теперь нужна. Флот Республики ждало сражение в открытом космосе – не самый удачный плацдарм даже для хороших маневровых кораблей, слишком большие скорости, слишком размытая работа наводящих систем, да и не все виды орудий будут доступны в вакууме.

     Единственное, что подбадривало Главнокомандующего, это его вчерашнее решение разобрать часть передвижных конструкций первой защитной орбитальной сети Аккада. От этих не скрепленных между собой объектов толку будет не много, но рассредоточив их между полками, их можно будет использовать как дополнительный источник энергии для щитов, способных к тому же не пропускать материю не только в трёхмерном плане, что особенно было важно в борьбе с невидимыми существами. Это решение немного, но всё же увеличит время до открытого вступления в бой, позволив вначале только бесконтактно обороняться.

     На какое-то время Сварог полностью погрузился в тактические подготовки к скорому военному столкновению, попутно эвакуация гражданского флота продолжалась, но Главнокомандующий отметил её замедление. Нестабильность портала давала о себе знать, сфера прохода теряла в диаметре, постепенно ссужаясь, из-за чего пришлось поспешно перестраивать задние колонны, убирая боковые и отводя их в конец строя. Это провоцировало постоянные заминки и заторы, а среднее прохождение групп увеличилось с двух до десяти секунд, что было мелочью на первый взгляд, но катастрофой для оставшейся миллионной авиации и трёхсот тысяч гражданских судов. Для завершения эвакуации только гражданского флота требовалось не меньше пяти условных часов. Для армий Сварог не стал запрашивать отчёт вовсе. Вместо него он вновь попросил продемонстрировать ему проекцию состояния пространства галактики. Теперь, когда палуба опустела, таиться не было смысла, и проекцию развернули на большом устройстве. В увеличенном масштабе волновое состояние пространства ещё сильнее напоминало неспокойный океан. Сварог не слишком понимал то, что видел. Материя бурлила не только вокруг системы, но и со всех сторон спиралевидной галактики и особенно сильно искривлялась вокруг внутреннего Аккада.

     – Где произойдёт проникновение? – поинтересовался он.

     Самому определить место соприкосновения с объектом из другого мира ему не удалось.

     – Конкретных координат не будет. Теперь мы точно можем судить, что объект окажется со всех сторон примерно через шесть-семь условных часов.

     – Система будет внутри объекта? – взволновано переспросил Сварог

     – Система, а может и вся галактика, – объяснил эксперт. – Мы предполагаем, что полного проникновения не произойдёт, объекту достаточно просочится на пять процентов, чтобы поглотить нашу Солнечную систему и на пятнадцать, чтобы поглотить галактику. Он будет пребывать между мирами в многомерном состоянии, основная масса объекта останется в том физическом мире, через который он сейчас движется.

     – Через шесть часов система превратится в консервную банку?

     – А через семь-восемь таковой, возможно, станет и сама галактика.

     – Это если объект не ограничится только системой?

     – Мы не можем знать, – привычно ответил эксперт. – Колебания материи всё очевиднее распространяются за пределы галактики, следовательно, мы можем только предполагать, что объект готовится поглотить и её тоже.

     – Это многое меняет, – глухо добавил Главнокомандующий.

     Эксперт свернул проекцию, ожидая продолжения, но Сварог замолчал, жестом отослав учёного. Вернувшись к проекции территории будущих боевых действий, он мысленно подсчитал, сколько надо времени на то, чтобы покинуть галактику. Даже с межпространственными двигателями и работающими базами для подзарядки на это потребуется неделя. Выходит, что портал – не только единственная, но и последняя возможность покинуть систему. Без него отступать не имеет смысла. Какая разница, если галактика вот-вот превратится в герметичный объект. А это означало, что все отданные им приказы об отступлении после прохождения гражданского флота – пустой звук.

     Сварог сутуло сполз на кем-то давно придвинутый табурет. Перед ним в многократно уменьшенном масштабе мелькали подразделения армий его флота. Оборона вокруг прохода была выстроена, оставалось только ждать. Взглянув на барахлящий портал и обрывистое продвижение в него гражданских судов, Главнокомандующий отмёл любые мысли о том, чтобы поделиться новой информацией с адмиралами. Такая новость – это убийственная паника, особенно если рядом ещё остаётся действующий портал. Несложно догадаться, что начнётся, когда каждый поймёт суть – отступать внутри клетки некуда.

     Взглядом Сварог привлёк внимание эксперта, забрав у того прибор-проекцию состояния пространства.

     – Работа вашего штаба завершена, – обратился он к учёному.

     Попутно адмирал подписывал протокол на внеочередное прохождение портала для своих экспертов, штаба и вспомогательного персонала. Выдав его главному, он как можно спокойнее озвучил последний приказ.

     При себе Главнокомандующий оставил только трёх первых помощников. Штаб уходил с роптанием и непониманием, только учёный испуганно мялся. Строгий взгляд Сварога намертво завязал тому язык. В конце концов, шепчущаяся толпа заняла один из шаттлов, покинув командный галеон.

     Тот же приказ от Главнокомандующего минутой позже получил и Бэар. Предводитель телохранителей не стал спорить, заняв несколько шаттлов и вывезя последних Хранителей в начало колонн гражданского флота.

     Когда их последний шаттл с членами Сеннаарского братства на борту проскользнул внутрь прохода, Сварог получил доклад о приближении трёхсоттысячного флота противника.

     Первая волна бессмысленного противостояния набирала силу.

 

Глава 16

     Кали смотрела в Пустоту, пытаясь хоть что-то заметить в её стерильном и многомерном порядке. Пустота находилась в покое, но её гравитационное поле, напротив, тащило к себе весь близлежащий хлам, очищая слои пространства на многие дали вокруг. Девушка чувствовала эту тягу – она была заманчивой и необычной, ей хотелось поддаться и позволить гравитации захватить себя. В какой-то степени лежащая за притяжением застывшая Пустота казалась Кали покойным местом, тихим кладбищем оборвавшихся мыслей и беспокойств, где нет несуразных, ненужных тревог, раздирающих, болезненных импульсов.

     Очаровательная Пустота дразнила своим покоем, и если бы не её не слишком чистый внешний вид, Кали, возможно, поддалась бы немым соблазнам. Девушка продолжала внимательно смотреть, не приближаясь к опасным границам. Увидеть она не могла, ни глазами, ни разумом, но впитанные её сущностью совсем недавно знания как-то странно влияли на её подсознание. Кали просто понимала, что находится именно там, где нужно, хоть пока и не могла рассмотреть искомого. Её сердце ощущало остатки знакомой до боли ауры, пылящейся где-то на границе разлома, ауры последнего близкого ей существа – Антареса.

     За ним она пришла интуитивно, необдуманно. Просто пришла, как не осознающий своих действий ребенок. В таком гнетущем состоянии Кали находилась с самого пробуждения после выхода из кристалла и множество отрезвляющих перемещений через миры или струящиеся в её уме невероятные тайны мироздания, открытые лишь для неё одной, не могли растрясти девушку, вывести из коматозного состояния.

     Оставив пещеру Валлиэна, Красная Звезда ненадолго посетила пустошь, где ещё совсем недавно находился её маленький отряд. Ступая по выжженной и покорёженной тёмной долине, Кали не надеялась найти там Анубиса, Нитура и Летту. Она верила Валлиэну – тот не лгал, двое из них действительно были мертвы. Следы их энергетической быстрой кончины отчётливо запеклись на поверхности мрачной планеты. Они источали запах боли и мимолётного ужаса, что довелось пережить в мгновение гибели её товарищам. Эта странная, закисшая вонь ещё сильнее ввела девушку в зацикленное состояние. Кали не сразу поняла, что делает – пробыв на пустыре несколько минут, она совершила первое перемещение, ступив на обратный путь, вот только вёл он совсем не в её Вселенную.

     Непонятно, на каком перемещении девушка сообразила, что мысли тянут её не в том направлении. Впитанные знания помогали ей притуплять боль, выискивать необходимую для скачков энергию, быстрее путешествовать сквозь миры, сокращать дорогу, находить для неё едва уловимые ориентиры: остатки знакомой энергии, отпечатки ауры. Её подсознание брало след, ведя Звезду туда, куда рвалось её растоптанное горем сердце, – Кали искала друга.

     О том, что Антарес не в своей галактике, девушка поняла быстро – слишком запутанными были его последние дороги, а соседство на его пути отпечатков дефективных уродливых тварей давало понять Кали, что путь этот выдался нелёгким. Но то, что её товарищ оказался в беде, Красная Звезда ощутила чуть ли не в первые секунды после отказа от энергии Архонтов. О неладном подсказывало притяжение – власть её вместилища. Большую часть боли, что вызывала сила обратной гравитации во время путешествия, брал на себя Антарес, и его помощь неожиданно прекратилась, оборвалась.

     Кали яростно тянуло в свою Солнечную систему, но вопреки всему, притяжение дружбы оказалось сильнее.

     Так, миновав в скорых перемещениях не одну мириаду миров, девушка оказалась возле последнего пристанища Владыки галактики – аномального, заполненного пустотой разлома. Антареса Красная Звезда по-прежнему не видела, как не удавалось ей рассмотреть и хоть что-то другое, что находилось внутри разлома. Только запятнанные границы огромной многомерной аномалии косвенно подтверждали его нахождение в нём.

     Оцепенение постепенно отпускало Кали. Она начинала соображать здраво и рассудительно, не ожидая от себя возникшего спокойствия в своих мыслях. Такого удивительного умиротворения девушка не знала уже очень давно, словно и не будет в её скором будущем грядущей судьбоносной встречи, и будто не случилось в её недавнем прошлом тех горестных бед и необратимых потерь.

     Спокойствие было нежданным последним подарком для Кали, а может быть, её обновлённый разум точно адаптировался к происходящему и примитивно понимал, что для беспокойства уже нет ни смысла, ни времени. Что бы ни влияло на состояние Звезды, мысли её достигли равновесия, прояснившись. С каждой секундой Кали всё трезвее и отчуждённее оценивала ситуацию, в которой оказалась. Она обдумывала случившееся с ней отрешённо, так, как думают о посторонних незнакомцах – «случилось, и случилось, с кем ни бывает». Разница лишь в том, что подобное не бывало и не будет ни с кем, кроме неё. Правда, и об этом Кали смогла не волноваться.

     Единственное, что ещё волновало Красную Звезду, как ни странно, касалось не осколка, не её Солнечной системы, и не илимов или неопределённого будущего, которое она уготовила Энлилю и остальным. Их судьбы более не были во власти Кали. Последним поводом для тревоги оставался Антарес. И девушка была рада, что сердце привело её именно к нему, перечеркнув все недавние обиды и сгоряча брошенные клятвы. Только увидев воочию, в каком жутком месте оказался Владыка галактики, Кали поняла: если она не поможет ему, не поможет уже никто.

     Но сама девушка не была уверена в предстоящем. Одно дело – знать, другое – сделать. Разум ещё часом ранее нашёл для неё подходящие коды, составив из них решение, но Кали медлила применять получившуюся комбинацию. Она не касалась напрямую разлома. По сути, о разломах в кристалле вообще ничего не было упомянуто. Наполнявшие носитель Создатели не могли предвидеть появление всех аномалий мироздания, как не предвидели они и появление подобных разломов. Но в кристалле оказалось множество схожих по содержанию знаний, скомбинировав которые, Кали получила наиболее приближённое к достоверности решение. Если её расчёты были верны, применение данной комбинации должно построить безопасный проход сквозь разлом, позволяющий войти вовнутрь, по сути не заходя. Проверить же его девушка могла только практическим путем.

     Смущало Кали и её энергетическое состояние. Длительное путешествие и расстояние от своего источника силы – солнца, измотали Красную Звезду. Только успокоив нервы, девушка начала замечать скопившуюся энергетическую усталость. Её сосуд обмельчал, а сила притяжения к вместилищу, нисколько не уменьшенная после несчастья с Антаресом, давила настолько отчётливо, что Кали с трудом передвигалась под тяжестью этих пут.

     Странно, но именно сейчас, вновь сполна ощущая власть своего солнца, к девушке возвращалась память её прошлых перерождений. Её двойник во всём была права: эта неволя не была для Красной Звезды первой. Кали обрывочно вспоминала свои прежние участи: и величественное, бездарное правление целыми мирами, и глупую, полную тоски, похожую на предыдущую, связь с обычным объектом – тусклой звездой. Вспоминались ей и ощущения прошлых жизней, пережитые эмоции, разорвавшиеся утерянные союзы. Когда-то у неё были другие привязанности, другие желания и страсти, а душа её знавала не только свет, но и неоднократно бывала во тьме. Зло и Добро равноценно посещали воплощения девушки. Бывала она действительно разной, иной раз ничем не лучше покалеченных ею Архонтов, но всё это теперь отдавало привкусом сновидений. Реальной оставалась лишь эта жизнь, единственная, как оказалось, в которой был смысл.

     Воспоминания накатывали одно за другим. Кали не сильно обращала на них внимание, они казались ей фоновой музыкой, да и слишком острым было ощущение оков её светила. Из-за них не проходила усталость, и девушка более не могла тянуть, надеясь на восстановление сил. Составленный код уже вертелся в её мыслях, оставалось только запустить его и надеяться, что внутренней энергии окажется достаточно.

     Спокойствие не покидало Звезду. К внедрению комбинации она подошла обыденно, будто совершала обычную повседневную рутинную работу. Секундное сосредоточение мыслей – и её разум уже строил необходимые связи, обрастал импульсами, выпуская мыслеформу в пространство. Через какое-то время Кали начала ощущать первые преобразования окружающей её материи. В ней выстраивался многомерный тоннель. Девушка не замечала ни его начала, ни его конца, но чувствовала, что уже находится в нём. Оставалось выбрать направление. Сделать это было не просто – и сейчас Антарес оставался невидимым для Кали. Ей вновь пришлось довериться интуиции.

     Кали позволила течению самому нести себя, двинувшись вглубь странного тоннеля. Проходы в нём возникали как по волшебству, вторя каждой мысли, и так же быстро исчезали. Он походил на прямую линию, существующую в разных мирах и пересекающуюся со своими отражениями. Где тут была явь, а где аномальное влияние разлома, разобраться становилось сложно. Всё походило на иллюзию, вот только эта иллюзия как-то неестественно притормаживала в некоторых местах, будто некачественная или повреждённая запись, отстающая от текущей реальности на доли мгновения. По этим нестыковкам хронометража Кали и замечала ложные пути.

     Изначально девушка не надеялась пройти вглубь разлома так поспешно, но багаж её новых знаний и здесь оказался для Звезды выгодным грузом. Интуитивное применение впитанной информации постепенно вело Кали к требуемой цели, а её сердце не позволяло ошибиться. Проблуждав меньше трёх искривлённых минут, девушка свернула на очередную прямую тоннеля и неожиданно упёрлась в нечто напоминающее стеклянную, гладко отполированную сферу диаметром в рост её земного тела.

     Сфера болталась в темноте, тоннель обрывался в шаге от неё, но к ней можно было дотянуться, что Кали и сделала. Но, коснувшись сферы, девушка поспешно отшатнулась. Её ужалила незнакомого рода энергия. В этот же момент сфера замутилась. До того прозрачная, она быстро начинала наполняться содержимым.

     Красная Звезда попятилась. Тоннель позади неё ощутимо искривился. Возмущения сферы влияли на него, деформировали и словно притягивали, делая прямые кривыми. Девушка быстро сообразила, что сфера и есть искомый ею разлом, представленный запущенным кодом в подобной интерпретации – сжатой, но оттого ни менее опасной.

     Очертания мути внутри сферы постепенно начинали принимать разборчивые характеристики. Пустота нехотя показывала свои трофеи, и их оказалось немало. То, что должно было оставаться незаполненным, в некотором роде уже долгое время являлось забитым под завязку сосудом.

     Сфера-разлом кишела уловом. Чего и кого тут только не находилось. Уменьшенные до невообразимо малых масштабов пленники разлома едва заметными мутными фигурками висели внутри сферы, застывшие. Кали молниеносно отсортировала живую субстанцию от просто попавшего в гравитационное поле аномалии космического хлама. Примерно пять процентов содержимого разлома представляли всевозможные проявления жизни на разных стадиях энергетической и духовной эволюции. Антарес не был высшим из них. Кали заметила двоих Элементалей и целую группу Мойр.

     Увидев знакомые общие черты, напоминавшие ей Летту, девушка быстро подавила возникшее желание помочь всем. Этого она не могла. Состояние искривляющегося тоннеля позади неё и без того напоминало ей об ограниченных и недолговечных возможностях. Притупив эмоции, Звезда принялась за поиски Антареса.

     Переполненность пустоты мешала. Кали с трудом удавалось пробиться зрением в глубины обратной стороны сферы. Не обнаружив друга в видимом секторе разлома, она быстро изучала внутренние скопления.

     Время вновь торопило Красную Звезду. Зная, что теперь никто не замедляет для неё течение минут, Кали как никогда прежде уже должна была поторопиться в свою Солнечную систему. Давление происходящего там прорывалось к ней даже через такое расстояние. Отголоски творящегося безумия, нарастание колебаний пространства вокруг галактики, массивная тяжесть, что только возрастала… Тёмный Кочевник буквально касался её, настолько близким было его вместилище. Она ощущала тяжесть его тонких, но пудовых рук на своей шее, и эта давка только усиливалась.

     Трудно было сосредоточиться, и скорее всего, Кали так и не нашла бы Антареса, если бы не заметила знакомый отпечаток, тот, что уже видела на пути Владыки галактики. Принадлежал он аномальным тварям, шедшим по пятам товарища. Клубок этих созданий застыл недалеко от границ сферы на её противоположной стороне. Кали с удвоенным рвением принялась осматривать окружавшее их пространство, полагаясь, что и Антарес должен быть где-то поблизости. Но и тут её ждал провал. Владыка Галактики словно испарился, хотя его следы отчётливее всего просматривались именно рядом с мутантами.

     Внезапно Кали получила объёмный толчок в спину, едва не оступившись и не упав с уменьшившегося тоннеля. Проход менялся под влиянием разлома. Прощупав действие запущенного кода, Красная Звезда заметила вступление в силу той части, где проход неизменно начинал коллапсировать. Похоже, эта точка кипения наступила быстрее.

     Девушка перепугано вернулась к сфере. Ещё немного, и её саму притянет. Надо было бежать, но Кали вновь наугад рыскала внутри разлома.

     Душа её бешено сжималась, раздираемая теперь ещё и давлением аномалии. Перепугавшись окончательно, Кали усилием воли заставила себя не смотреть, отрубить любое зрение. Секунды были на исходе, но девушка решилась на последнюю возможность – вновь довериться интуиции, позволить смотреть сердцу, а не глазам.

     Остановившись лишь на миг, Кали дёрнулась в сторону сферы, проникая рукой внутрь. Она что-то выхватила, сжала, и, так и не посмотрев на выуженный объект, быстрее света нырнула в тоннель. Поспешность оказалась кстати, проход закрывался практически с той же скоростью, отставая от Красной Звезды впритык.

     Кали выбросило неподалёку от того места, где она входила в разлом, только это была уже другая Вселенная. Выбросу сопутствовала яркая вспышка, больше напоминавшая гибель массивного энергетического тела. Её глобальная ударная волна на миг дезориентировала и сильно ослабила Кали, а когда девушка опомнилась, её ладонь была уже пуста. Выхваченный объект выскользнул, но она всё равно бы не смогла его удержать. Вне действия сломавшегося кода интерпретации вновь принимали реальные масштабы: разлом уже не был сферой, а захваченный с собой объект никак не мог поместиться в руке.

     Вспышка погасла так же быстро, как и родилась, возвращая всё к относительной темноте. Мир, куда вынесло Кали, оказался практически копией предыдущего – его альтернативной параллелью. Красная Звезда ослеплённо застыла, ослабшая душа не могла толком видеть, зрение неуверенно возвращалось к ней, но восприятие окружающей среды давило на нервы Кали, она и без чувств ощущала близость чего-то живого, объёмного, сильного. Таким был Антарес.

     Ещё отходя от выброса, девушка тихо позвала друга.

     – Уходи… – внезапно ответил ей он.

     Тихий хрип ворвался в её мысли медленными, растянутыми словами. Голос друга бренчал старыми, проржавевшими звеньями

     – Беги…

     Кали показалось, что её разум играет с ней. Произношение звучало неестественно медленно, тягуче, будто говоривший ещё оставался под влиянием останавливающего всё разлома.

     Медленно восстанавливая силы и зрение, Кали решила успокоить друга.

     – Все в порядке, Антарес, ты на свободе, – мысленно заговорила она, пытаясь нащупать ауру Владыки галактики. Её сознание осторожно рыскало, постепенно проясняясь, набираясь энергии.

     Вновь раздалось хрипение. Антарес начал что-то говорить, но оборвал слово на первом слоге, захрипев ещё сильнее.

     – Подожди немного, – крикнула Кали

     Она практически восстановилась, но Антарес ничего не ответил.

     Почувствовав силы в своих венах, Кали решилась открыть глаза. Обычное зрение ещё мутилось, но окружающее её трёхмерное пространство Вселенной оказалось пустым и тёмным. Как и ранее, поблизости ощущался разлом, а его границы были столь же стерильны. Чувствовала девушка и ту отчётливую массивную силу, но теперь, когда её собственные ощущения прояснились в полной мере, Кали уже не была настолько уверена, что эта сила принадлежала Антаресу, хоть больше всего и походила на таковую. Но в ней было ещё что-то, не свойственное Владыке галактики, неестественное, тяжёлое и… гнилое?

     Хрипение друга периодически проникало в мысли Красной Звезды. Он находился совсем близко, в каком-то из слоёв пространства. Внутреннее зрение Кали приобретало былую остроту не так быстро, как обычно, оттого, применив его, сперва она заметила лишь сгусток энергии и массы.

     – Антарес? – Кали в полный голос позвала друга.

     Сгусток зашевелился. Кали показалось, что он медленно начал приближаться к ней, постепенно выныривая из-под покрывал пространства. И то, какими аккуратными были эти движения, маленькими, осторожными, выглядело глупо и настораживающие.

     Кали хотела что-то сказать, но вовремя заткнулась. Не её прежний разум, а всё те же помещённые в него чужие знания заставили девушку притихнуть.

     – Иди ко мне, Илтим-Кали.

     Голос Антареса, холодный, ещё немного медленный, но более чёткий, проник в её мысли. Из хрипящего, напуганного он переменился, став уравновешенным и властным. Сгусток приближался.

     – Ка-ли!

     Каким-то холодом веяло от этого нового голоса и, Кали прислушалась к чутью… гнилью.

     Ощутив слащавый запах разложений, присущий гниющей живой энергии, девушка дёрнулась. Ей не показалось. Струящийся и всё нарастающий спёртый смрад не был иллюзорным. Его источник звал её, продолжая медленно, расчётливо приближаться.

     Кали не реагировала. Всё её тело, каждая клеточка, любая нить разума напряглись, вытянувшись в струну. Коснись, и она порвётся от заготовленной для удара, практически вырывающейся на свободу силы.

     Антарес приближался. Сгусток был рядом, но его проникновение в осязаемую трёхмерность всё равно стало неожиданным для Кали. Неуправляемо, девушка переместилась назад, немного увеличив расстояние. Её трясло, кажется, от потрясения, немного от отвращения и смрада, но больше всего от страха. Представшее перед ней меньше всего напоминало Антареса, но именно ЭТО и было частично её другом.

     – Ка-ли, Ка-ли, – изо рта Владыки галактики вылетало её разбитое на слоги имя. Он неотрывно смотрел на неё не своими глазами, а вместе с ним к ней тянулись взоры сотен пустых глазниц, открывались хрипящие бездонные рты, лениво мелькали конечности в этом огромном уродливом сгустке.

     Смрад разлагающейся энергии становился невыносимым. Кали тошнило, но настоящий ужас пришёл к ней лишь тогда, когда девушка поняла, чья именно энергия могла так разлагаться – Антареса.

     Существо не спеша направлялось к Красной Звезде. Девушка пятилась. Сила была наготове, она могла атаковать, но что-то ей подсказывало, что эти пустые глазницы и притихшее рты только и ждут чего-то подобного.

     Представшее перед ней являло собой абсолютно новую форму паразитирующей жизни, неизвестную ей. Какое-то время внешний вид друга и окруживших, медленно поглощающих его тварей действительно пугал Кали, но, будучи на данный момент самым умным существом в этом мироздании, девушка быстро смогла преодолеть эмоции, задавив страх рационализмом. Красная Звезда даже не удивилась, когда её душа вновь обрела спокойствие и равновесие.

     Знания действительно были завидным багажом, но, главное, что они могли дать, в чём уже убедилась сама Кали, – это уверенность в себе.

     Пугливые мысли быстро разбегались перед светом просвещённости, рационализма и обоснованности. Возможно, Звезда ещё и не поняла, что страх ушёл, но её ум уже вытаскивал из своих недр одно объяснение за другим.

     Интуитивное опасение напасть на необычного противника оказалось верным – Кали быстро определила состав и особенности этих сросшихся тварей, как и выявила их источник существования – чужая энергия. Поспешно изучив этот единый организм и состояние Антареса, девушка догадалась, что Владыка галактики попал к ним в тиски в момент проникновения в разлом, оказавшись внутри клубка. Его след прятался между этими тварями, и именно поэтому Кали так и не смогла заметить его в разломе-сфере. Заметила Кали и то, что твари ещё не успели преобразить Антареса полностью, а только начали это, пока что лишь подчинив его волю.

     Существа оставались медленными не по природе своей, не потому, что готовились напасть, выжидали. Нахождение внутри аномалии затормозило все их реакции. Они словно пробуждались, как листва, наливающаяся соками, а этими соками была энергия Антареса. Теперь было понятно, почему мутанты провоцировали Кали к нападению. Ударь она, и чистая быстрая энергия вмиг проникла бы в них, растормошила, оживила. Пока же они оставались заторможенными, не только у Кали, но и у Антареса ещё был шанс.

     Решений, как поступить, нашлось немного, но ни одно из них не терпело промедлений. Красная Звезда уверенно направилась к сростку. По мере её приближения клубок созданий начал замедляться сам, остановился, а потом и вовсе повернул назад. Оказавшись рядом, Кали вовремя выхватила тварей, уже юркнувших телепортироваться. Убежать им не удалось. Застывшим, вязким комом они вывалились обратно.

     Кали ощутила чувства мутантов, их упорство пошевелиться, укусить, отхватить от Антареса ещё больше энергии, впитать её, но их медлительность нисколько не послужила существам. Не боясь, девушка не спеша и старательно отрывала их сущности от души друга, рубя эти недавно образовавшиеся мерзкие пуповины. Твари лишь злобно сверкали пустыми глазницами, но, теряя единственный источник силы, становились ещё неповоротливее, чем были, пока, с оборванными последними связями не лишились её вовсе.

     Высвободив бесчувственного друга, девушка повернулась к сросшимся мутантам. Она чувствовала, как те, словно бьющееся в агонии животное, тянут из и без того стерильного пространства всё, что не успел ещё притянуть разлом, она чувствовала, как и их самих начинает одолевать его притяжение, как воют и орут их безголосые покалеченные души.

     Рядом без слов возник Антарес. Оба обменялись коротким пустым взглядом, вернувшись к разворачивающейся возле них немой борьбе. Клубок тварей уже касался границ аномалии, и чем ближе была оставленная клетка, тем ужаснее и надрывнее становился их вой. Из-за влияния разлома, замедления всего, казалось, что мутанты умирали как-то лениво, но наблюдающие за их кончиной две пары глаз как никто другой видели, как на самом деле истошно и безнадёжно метались эти создания.

     …Всё закончилось. Аномалия быстро вернула свой трофей.

     Антарес посмотрел в лицо Кали. Мысли двух друзей свободно переплелись, как когда-то, но радости в них не было, только жалость. Оба чувствовали себя постаревшими.

     Кали ответила на взгляд друга, на сей раз заставив себя увидеть. Антарес изменился. Он читал это в её глазах и мыслях.

     Кривая ухмылка ненадолго коснулась его губ.

     Кали осталась серьёзной. Она внимательно смотрела на некогда совершенное, но теперь изуродованное существо, шрамы которого останутся с ним навсегда, но, почему-то, не чувствовала к нему и десятой доли той жалости, что подарила погибшим мутантам.

     – Пошли домой, Антарес, – тихо предложила она.

     Мысли продолжали сплетаться. Кали давала возможность другу выговориться, скупо, но искренне отвечала сама. Между ними одна за одной ставились точки. Между тем, что было, есть, и чего уже не будет. Кругом, где висела недосказанность, появлялись слова. Принесли ли они облегчение, этого так никто и не узнал.

     Антарес попытался улыбнуться шире, но косой тонкий шрам через весь рот изрезал некогда красивую улыбку.

     Кали взяла друга за руку.

     – Вечность тебя не красит, Антарес.

     Владыка галактики первым построил проход.

     – Пошли, – спокойно согласился он.

     Через миг стерильное многомерное пространство вокруг аномалии тоскливо вздохнуло. В нём вновь была одна лишь Пустота.

     Командный галеон адмирала Сварога находился недалеко от портала, окружённый дырявыми сферами выстроенной из авиации армий обороны. Рядом с галеоном, на расстоянии, заметном для глаза, мелькали колонны гражданских судов, быстрыми бликами проникающие внутрь ещё действующего портала. Завершался шестой условный час эвакуации, и он не многим отличался от предыдущих. Больше заторов, ещё более худшая проходимость, снижение стабильности прохода – ко всему этому привыкли, новым в этом часу было нарастающее под боком сражение.

     Оттого, что столкновение происходило в вакууме, шум от него на командном галеоне не слышался. Битва могла показаться немасштабной, но было достаточно оторвать взгляд от иллюминатора и перевести его на проекцию, чтобы сменить точку зрения: практически в любом месте внешней сферы обороны происходили попытки прорыва, налёты осуществляли уже две прибывших с Галлии группировки захватчиков численностью до шестисот единиц техники, и, по расчётам, где-то на подходе находилась третья. Каждую секунду множество немых установок выпускали рассеянные залпы, дробили и крушили наспех собранные щиты и преграды, пытаясь пробраться внутрь, к порталу. И всё это происходило в практически кромешной темноте, в тени планеты, под аккомпанементы безучастной тишины.

     Укреплённая орбитальными щитами оборона пока что обходилась запасами энергии щитов. Открытого развёрнутого столкновения ещё не было, только групповые и одиночные прорывы, ликвидация которых умещалась в пару секунд. Армии Республики ещё доминировали количеством и энергетическими ресурсами, но с появлением третьей волны захватчиков должна была произойти прогнозируемая перестановка сил, ресурсов щитов уже не хватит на залатывание дыр и поддержание плотности обороны. А значит, волей-неволей передовым заставам придётся вступать в полноценный бой в открытом космосе.

     Всего вокруг портала и остатков гражданского флота было два рубежа обороны – две собранные из кораблей и остатков орбитальных сетей сферы. Наружная была более укреплена именно фрагментами сетей планеты, щитами, тогда как внутренняя представляла собой уже скопление военной авиации, соединённой между собой общим энергетическим полем.

     Благодаря щитам и затратам на поддержание их резервов, нахождение под их защитой позволяло отыгрывать каждую новую минуту, проведённую без открытого боя. Проходимость портала снизилась до двенадцати судов в секунду, и Сварог понимал, что лучше уже не станет. Теперь он мало анализировал проекцию прохода. Главнокомандующему достаточно было собственных ощущений, чтобы оценить состояние портала. Эвакуация окончательно проваливалась.

     Предчувствие перемен отдавало горьким привкусом в пересохшем рту адмирала. Он заподозрил неладное ещё до того, как это смогли засечь и передать системы наблюдения. Какой-то необъяснимый ком давил между рёбер в области сердца, и именно в этом месте что-то коротко ёкнуло.

     – Третья волна уже здесь, – ни к кому не обращаясь, спокойно проговорил он.

     Последние остатки его свиты в лице трёх экспертов начали перепроверять ещё молчавшие приборы.

     – Рано, – предположил кто-то.

     Системы наблюдения молчали, но как гром ожила скрипящая двухсторонняя связь с командирами первой линии обороны. Все наперебой твердили о повсеместном вступлении в бой новых группировок.

     – Мы стали слепыми, – заметил Сварог.

     Влияние искривлённой материи пространства-времени добралось до разбросанных не только по галактике, но и внутри Солнечной системы спутников наблюдения, дезактивируя последние внешние «глаза» и «уши» адмирала. Третья волна авиации, отправленная с Галлийской системы, смогла добраться до Аккада незаметно, да ещё и практически в полтора раза быстрее.

     Сварог по-прежнему не слышал звуков, которыми должна наполняться любая наземная или воздушная битва. Пожалуй, думал он, единственное, что ему удастся расслышать из этого сражения, будет либо столкновение залпов с его командным галеоном, либо крушение под боком корабля какого-нибудь другого судна. Вакуум космоса не распространял звуки, но ещё работающие внутри сфер обороны устройства слежения нечётко передавали немые данные, конвертируя их в трёхмерные проекции разворачивающихся в реальном времени событий.

     Главнокомандующий на удивление самому себе достаточно хладнокровно отнёсся к первым данным с линии обороны. Он быстро отметил несколько опасных участков, куда силы противника стягивались в большем объёме, машинально приказав со второй линии передвинуть туда подкрепление. Его эксперты постепенно раскричались, каждый что-то своё передавая на тот или иной пост управления. Сварог не прислушивался и не требовал тишины. Давящий ком в его груди больно пинал сердце, заставляя неосознанно тянуться к тугой застёжке на шее.

     Повисшее ожидание не оставляло адмирала. Глухой укол в том же месте повторился, и сердце, ненадолго остановившись, нехотя застучало вновь. Сварог побрёл к смотровой площадке с длинным, высоким иллюминатором. Отсюда хорошо открывался вид на эвакуацию – размытые в линию из-за расстояния колонны кораблей, ныряющие в портал. Со стороны представлялось, что эта беспрерывная линия просто обрывается и исчезает в точке невидимого прохода.

     И сейчас казалось, что линия уходит в темноту портала, но Главнокомандующий, возможно, единственный, не считая наёмников, уже знал, что дорога ей теперь одна – в никуда. Прохода больше не было.

     Линия удлинялась. Не вошедшие в портал колонны ещё двигались по инерции, но впереди них был лишь тыл второй черты обороны.

     Сварог заметил, как практически коснувшаяся тыла линия неохотно накренилась влево, очертив вытянутую дугу и повернув назад, а потом и вовсе разорвалась у основания. Движение на старте колонн остановилось.

     Главнокомандующий вернулся к проекциям сражений.

     – Связь доступна на тридцать пять процентов, и качество продолжает падать, – доложили ему.

     Вероятно, помощники ждали от адмирала, что тот обратится к остальным полководцам, но Сварог отодвинул от себя устройство связи. Добавить к ранее отданным приказам ему пока было нечего. Каждый командир и так знал, что ему делать после преждевременного исчезновения портала – обороняться, защищать не успевший покинуть систему гражданский флот. Вот только ни один командир не догадывался, что все они уже в западне, и защищаться бессмысленно.

     На долю секунды Сварог чуть не решился открыть правду, но быстро передумал. Потянувшись к только что отставленному устройству, он потребовал соединения с армией адмирала Хорса. Его подразделения, спешно прошедшие подзарядку на планете, теперь находились внутри второй сферы, поблизости от командного галеона.

     Когда раздался голос товарища, Главнокомандующий уже без тяжести в груди обратился к полководцу.

     – Не желаешь вернуться на штурмовик, махнуть на передовую? – с ходу предложил он.

     Хорс недолго молчал, не поняв друга.

     – Тебе что, занять себя нечем? – серьёзно спросил он.

     – Представь себе, нечем.

     Хорс вновь замолчал.

     – Что мне делать? – отойдя в сторону, продолжил Сварог. – Сидеть на колокольне и наблюдать? Приказы новые сочинять? Какой в них смысл для спрогнозированной закрытой и неманевренной обороны?

     – В общем, никакого, – согласился Хорс.

     В словах Главнокомандующего был толк. Битва, построенная по принципу обороны без возможности отступления, не нуждалась в корректировках. Её сценарий был прост – сохранять линии до последнего, а в случае непоправимого прорыва – защищать уход остатков гражданского флота, перетянуть удар на себя и дать возможность населению улететь как можно дальше. Эти сценарии, регулируемые постоянно просчитывающим их искусственным интеллектом, разосланные протоколы и свои полномочия чётко знали все командиры: кто, когда, где, после кого, в случае чего, с учётом непредвиденного и прочее, и прочее, должен вступать в боевые действия или сопровождать колонны гражданских в случае падения обеих линий обороны.

     – Плохи прогнозы? – догадавшись о чём-то, спросил Хорс.

     Адмирал не стал юлить.

     – Да.

     Ответ прозвучал быстро.

     – Какой штурмовик выбираешь?

     Сварог коротко рассмеялся, ощутив лёгкое облегчение.

     – «Дрозда», конечно.

     – Само собой, «Дрозда», – в такт ему ответил товарищ.

     Боевые штурмовики с птичьим названием всё ещё оставались любимыми моделями обоих полководцев, когда-то начинавших свою службу на подобном судне.

     – Подготовь и мне «птичку», буду у тебя через пятнадцать минут, – попросив напоследок, отключил связь Сварог.

     Загоревшись возможностью ещё раз оказаться в привычном, но давно оставленном сиденье штурмовика, Главнокомандующий быстро отослал экспертов на гражданский флот, командование крупногабаритным флотом передал ближайшему по рангу адмиралу, а командиру галеона приказал влить судно в группировку одной из находящихся на первой линии обороны застав.

     Подождав, когда галеон скрепится щитами с трещащей передовой, Сварог уже с вновь юным сердцем спешил в свой последний бой.

 

Глава 17

     На Аккаде в регионах центрального кольца верхнего полушария практически везде лили дожди, приветствуя приход уже замаравшейся в грязно-бурые тона поздней осени. Капли обрывисто срывались с небес на землю, омывая пустынные улицы безжизненных мегаполисов столицы. Небосвод постепенно затягивался во всё новые краски серого, на одном из материков близился рассвет, и тучи недовольно и скупо пропускали лучи приближавшегося светила.

     Непогода утихала, но словно пытаясь напоследок придать значимости своим поступкам, она выдавливала из себя остатки ярости, оставив напоследок самые холодные и резкие дожди, превратившиеся на поверхности в режущую мокрую пургу. Её осколки иглами оседали на белое, застывшее лицо Энлиля. В мыслях командира гудел рой, он ничего не слышал и толком не видел, но ледяное прикосновение ощущал с болезненной остротой. Кажется, это длилось не больше двух секунд. Так ему показалось.

     Рой стихал, голова остужалась, и уже через мгновение наёмник вновь был на ногах, резко поднявшись с усыпанной грязной кашицей снега мостовой. Ещё шаг, и Энлиль исчез. Перемещение отдалось жуткой болью в спине, в том самом месте, которое несколькими секундами ранее приняло на себя неожиданный удар.

     Что случилось? К нему подобрались? Как?

     Командир был уверен, что полностью контролирует окружающее пространство. В то время, пока Энки удерживал портал, Энлиль как мог защищал полностью погружённого в процесс напарника, в одиночку занимаясь всеми притаившимися Слепнями. Их активность постепенно прекратилась, отчего Энлиль позволил себе немного расслабиться. Он и так находился на пределе. Усталость валила их обоих, уничтожала, делала всё слабее, правда, и в таком состоянии командир ещё и не думал списывать себя и Энки со счетов, но полученный внезапный удар заставил Энлиля менять тактику. Впервые после вступления в противостояние с высшими рабами командир предпочёл не принимать навязанный бой, а уйти от него.

     Ещё не полностью ориентируясь в движении, наёмник осторожно скрылся. Мыслями он чувствовал Энки. Практически сразу после него самого, тот также получил не менее мощный удар, утратив контроль над порталом. Отбиваясь, Энки попытался удержать проход, но напор существ перевесил – портал сколлапсировал.

     Сознания наёмников ещё находились в связке. Им не нужны были слова, чтобы свободно слышать мысли друг друга. Думали они об одном: противостоящий им противник всё больше набирал силу, в то время как им приходилось её только терять. То, что ранее было только подозрениями, теперь оба воспринимали как факт: они не только слабели, не успевали восполнить потери энергии, с ними происходил процесс обратной эволюции, оба наёмника постепенно вновь становились смертными, и этот процесс протекал значительно быстрее, чем можно было рассчитывать.

     Такая деградация была некстати, именно сейчас, когда пути отходов из Сеннара отрезались один за другим, армии Республики уже сталкивались в открытом сражении с множащимися армадами пришельцев, а возможности сформировать новый портал, как и жизненно необходимая власть над разумом и телом, утекали сквозь пальцы.

     Находясь в связке, Энлиль ещё попытался вместе с Энки восстановить утраченный проход, пока след того окончательно не искривился среди покрывал пространства. Он быстро просчитал, что ещё мог бы всё поправить, но с той же быстротой его ощущения заметили движения первородной энергии. Их импульсы отследили, но на этот раз наёмник не стал дожидаться удара в спину. Портал пришлось оставить.

     Не двигаясь с места, он подождал приближения Слепней. Один из них даже немного коснулся командира, скользнув своей энергией поверх уже исчезающей сущности наёмника. Резко перемещаясь, Энлиль выхватил из группы пришельцев первое попавшееся существо и уже привычно выбросил того на поверхность Аккада. Отчего-то убивать подобных этому первородному рабу было легче именно в физическом воплощении.

     Там, на усеянных глыбами разрушенных зданий улицах, его появления уже поджидал Энки. Он с ходу поймал ударом не успевшего коснуться земли раба, повторно отбрасывая существо в сторону появившегося командира. Энлиль вмиг перерубил жизнь пришельца, разорвав полуматериализовавшееся тело.

     – Падай! – крикнул Энки.

     Энлиль машинально пригнулся. Мимо него пронеслись две нечёткие формы, что-то выбрасывая. Поток горячей струи каплями попал на шею. Едкая жидкость, словно кислота, быстро разъедала плоть, дотянувшись до костей. Отскочив подальше, наёмник морщился, стараясь быстро заживить глубокие раны. Получалось это не так скоро, как раньше.

     Не успев обернуться, Энлиль затылком почуял опасность и опять отскочил. Одна из невидимых тварей вновь выпрыснула жгучую жидкость, но на сей раз ей достался только щебень разбитой мостовой.

     Друзья сблизились спина к спине, оглядываясь. Необычные Слепни вертелись где-то поблизости, и то, что оба наёмника не могли чётко их ощутить, ещё раз указывало на их всё падающие возможности.

     – Печёт? – тихо спросил Энки

     Энлиль провёл рукой по шее, где сейчас от ран не осталось и следа. Тело не болело, но Энки и не о нём спрашивал. Пекло и болело внутри, в мыслях, каждый новый удар всё больше крошил сущности друзей, и оба это замечали друг в друге.

     – Проходит, – соврал Энлиль.

     Боль же только притихла, но и не собиралась проходить. Она суммировалась. К болезненным приобретениям, полученным на Иерихоне и в Галлии, добавлялись теперь новые, и в какой-то момент ни Энлиль, ни Энки уже не могли толком понять, где именно и что вызывало боль, источников становилось всё больше.

     – Слева, на двенадцать часов, в трёх метрах от поверхности, – беззвучно заметил командир.

     Пусть расторопность и реакция парней снизились, но интуиция и ощущения ещё помогали. Энлиль заметил затихших рабов не по излучению их энергии, те очень хорошо маскировались, оставаясь без движений невидимыми не только в физическом воплощении, но и в других. Тварей выдал утихающий мокрый снег. Он практически зависал в воздухе в том месте, где в иных слоях пространства прятались первородные существа.

     Определив их местоположение, наёмники ощутили и самих тварей, их мысли. Те готовились к рывку.

     Твари сорвались внезапно, разделившись, стараясь ударить по стоявшим рядом наёмникам, но Энлиль и Энки оказались быстрее. Выпущенные струи ударили вверх, скрестившись в воздухе за мгновение до того, как достигли места, где ещё таял след тел наёмников. Не найдя цели, огненная жидкость пролетела дальше, немного попав на одного из Слепней. Послышался острый булькающий стон, и невидимое существо немного проявилось.

     Энки среагировал первым. Не дав тому скрыться, он как копьём нацелил в его грудь удар. Рана оказалась не смертельной, но из неё фонтаном брызнула кислота, задев второго Слепня. Тот также взвыл. Чужая слизь ранила тварей. Сообразив это, Энлиль быстрым движением распорол тому живот, толкнув вперед. Существо попыталось устоять, но рухнуло прямо поверх испускающего кислотную кровь собрата. Их яд встретился с открытыми ранами, перемешался. Через секунду поднялся такой вой, что оба наёмника метнулись в стороны. Энки хотел добить существ, но реакция от смешения двух жидкостей вызвала короткий мощный взрыв, разнеся всё в радиусе мили и уже в который раз уничтожив физические тела наёмников.

     Оба появились практически сразу, находясь поблизости от утихающего эпицентра. Не пробыв на одном месте и полминуты, наёмники разделились, почуяв близость других Слепней. Их было слишком много, около двух с половиной сотен – различные в силе и способностях, но постоянно совершенствующиеся. Ещё несколькими днями ранее Энлиль и Энки могли противостоять им всем одновременно, при том, что тогда им приходилось сражаться с последними Оборотнями и Кряжами. Теперь оба ощущали неравенство, суммарная энергия оставшихся Слепней незначительно, но уже превосходила их. На какое-то время друзьям удалось вернуться к оставленной из-за прохода тактике: они значительно опережали любого раба в скорости, оттого молниеносные короткие атаки и быстрое добивание заменили им вступление в открытый бой. Наёмники продолжали отхватывать из немногочисленной армии Слепней самых слабых, тех, кто хуже всего прятался или вмешивался в сражения флота Республики. Но примерно на сороковом захваченном врасплох пришельце рабы сами начали менять тактику, вновь объединяясь. Они быстро отбили уже захваченного одним из наёмников Слепня, после чего, поделившись на две группы, устремились в разные стороны. Половина врезалась в первую линию обороны Республики, вторая попыталась напасть на Энлиля и Энки.

     Предвидев такой поворот, оба наёмника покинули Аккад, вмешавшись как раз в тот миг, когда больше сотни первородных рабов уже примерялись к атаке на энергетическое поле первой линии обороны. Военные коммуникации и разведка не могли заметить приближающейся угрозы. Закрытые общим силовым полем корабли ещё были способны противостоять слабым рабам Владыки, не пропускать их и поглощать удары, но части из них, примерно десятой доле, чье восстановление протекало быстрее, удалось проникнуть через энергетическую преграду. От их визита по ту сторону немой и полутёмный вакуум зашевелился. Стоявшие без движения в одном из секторов сцепленные между собой структуры, авианосцы и галеоны, начали медленно выходить из общей сети, ныряя внутрь сферы-обороны. Первым поддался центральный из группы галеон. Его левый борт усеялся трещинками, словно битое яйцо. Овальное, трёхкилометровое судно переломилось во многих местах. Без вспышек и взрывов, нарочито медленно оно раскрошилось на множество деталей, среди которых кое-где виднелись застывшие без толчков движения трупы погибшего экипажа.

     Такие же трещинки поползли по ближайшим к уничтоженному галеону кораблям и съёмным фрагментам из разобранной орбитальной сети Аккада, но Энлиль затормозил крушение. Заметив присосавшихся к бортам невидимых для обычных глаз тварей, командир наспех вторгся в их объединённое сознание, кое-как подчинив себе сразу всех четверых. Связь обретённой власти была слабой, рабы рвались из-под её влияния, и к ним на помощь уже спешили остальные, сумевшие пробраться под купол щитов пришельцы. В это время к образовавшейся бреши в силовом поле стеклись вражеская авиация и более слабые Слепни. Отодвинутые и потерявшие контакт с щитами пять республиканских судов и фрагментов дали сформироваться узкому, но пока что свободному проходу. Он оставался без внимания секунд пять, и за этот короткий промежуток, пока ближайшие штурмовики и истребители Республики неслись к опасному месту, в проход смогли влететь полтысячи небольших маневренных кораблей и почти четыре десятка Слепней. Часть из них вывел из строя Энки, устроив затор из обломков у самого подлёта к зияющей дыре в обороне, но часть оказалась внутри первого сферического щита и обрушила свои удары по уже пострадавшим ближайшим галеонам.

     Энки успел лишь немного замедлить уже начавшееся крушение судов, прежние трещины поползли вновь, и первым раскололся левый корабль, вдвое увеличив брешь в обороне. Видя, что то же самое происходит с соседним кораблём, Энки отвёл от него залпы, перенаправив их на стрелявших. Это ненадолго остановило пришельцев, но увеличившаяся дыра в обороне начала пропускать новый поток небольших истребителей. Наёмник не успел ими заняться. В этот момент до его мыслей докатился крик командира, и Энки бросил всё, метнувшись на помощь.

     Оставленный с наиболее сильными первородными существами с глазу на глаз, предводитель наёмников недолго выстоял против остальных Слепней, прильнувших к пойманным им четверым рабам. Он успел убить только троих, оставшиеся же быстро освободились от влияния его разума и слаженно ответили сжатыми энергетическими ударами. Некоторые достигали цели, заставляя командира вертеться в слоях пространства и отбиваться наобум. В такой мясорубке он скорее случайно, чем намеренно прикончил ещё двоих, да ещё и задел с полсотни своих и чужих протекающих мимо в космической стычке кораблей.

     Окружившие Энлиля рабы не заметили ударов подкравшегося Энки. Наёмник скоро дотянулся до ещё пятерых тварей. Нескольким удалось выскочить за пределы поля щитов, остальные погибли.

     Осматриваясь всеми доступными им способами, наёмники в спешке прощупывали ближайшие слои пространства внутри и вокруг сфер обороны. Попутно они без видимого успеха пытались заделать прорыв вражеской авиации. Дырка в первой линии обороны расширилась уже на шесть разорванных фрагментов и республиканских кораблей, а ближайшим объектам из-за атак Слепней не удавалось вновь сцепиться энергетически и заживить эту пробоину. Знающие свои протоколы, в бой вступали ближайшие к прорыву эскадрильи. Силовое поле было достаточно узким, где-то в полтора километра, так что некоторые вражеские истребители при поддержке более слабых Слепней уже достигали и его второй стенки, за которой начиналась прослойка космоса и внутренняя сфера обороны. До неё было около десяти километров чистого пространства. Именно в нём оказались последние, сумевшие миновать первое энергетическое поле первородные рабы.

     Эта шестёрка недолго бездействовала, нацелив своё внимание в точку, где с той стороны уже ломились с десяток кораблей захватчиков. Вторая стенка силового поля начала поддаваться, рискуя разорваться. Первая линия обороны вот-вот могла потерять герметичность уже в своём тылу, открыв прямой проход для авиации пришельцев к второй сфере обороны.

     Попытавшись захватить разум рабов, Энлиль не удержал их всех вместе, но сумел ранить каждого по отдельности, лишив их маскировки. Шесть физических тел против воли проступили во мраке вакуума, обретая формы рядом с невидимым силовым полем. Их появление было замечено сканерами военных кораблей. Находящиеся в тылу первой обороны ближайшие эскадрильи зафиксировав скользящие цели, открыли по ним размытую стрельбу немых лазеров. Малоэффективный, но не прекращающийся огонь заставил тварей оторваться от силового поля. Это было кстати для наёмников. Тем пришлось бросить шестёрку рабов, перенаправив усилия на остальных Слепней. Уже более полусотни наиболее расторопных тварей витали внутри прослойки между двумя щитами первой линии обороны. Действовали они без особой слаженности, стараясь ударить всё, что попадалось им на пути, оттого новых эпицентров проникновения в сфере ещё не намечалось, а крупная авиация и структуры получали терпимые повреждения. Этим жалящим выводком занялся Энки, Энлиль же остался у расширившейся пробоины в обороне.

     Важно было не только остановить поток внутрь истребителей пришельцев, но и преградить путь скопившимся поблизости остальным Слепням. Хорошо ещё что, даже несмотря на возросшие способности, первородным существам жизненно необходимы были передышки после растраты энергии. Сказывалось их рабство, и на их фоне свобода наёмников оставалась для парней лучшим преимуществом, не требующим заминок.

     После ударов любой из Слепней вынуждено затихал, быстро стараясь впитать и восполнить утраченные силы. В таком состоянии они являлись лёгкой мишенью, ведь их способности спрятаться и притаиться так же сильно понижались. Одним из последних преимуществ на стороне рабов оставалась их численность. Суматошное возобновившееся противостояние длилось уже минут тридцать, итогом которого для Слепней стало удерживание одной из позиций и скорый прорыв к второй линии обороны, а вот для наёмников это время принесло не много результатов – из двухсот пятидесяти препятствующих им тварей в живых оставалось две трети.

     Энлилю почти что удалось восстановить целостность щитов первой линии обороны. Он помог стоящим в резерве установкам влиться в общее силовое поле и практически пресёк поток вражеских истребителей. Дыра уменьшилась, для её заделывания не доставало ещё одного крупного корабля или структуры. Один из запасных галеонов второй стенки был готов переместиться к первому рубежу щитов. Он практически подошёл к точке сцепления, когда к пробоине приблизились более внушительные силы противника. Герметичность силового поля поддерживалась только энергией Энлиля, и если атака в этом секторе небольшой авиации была сравнима для наёмника с едва заметными уколами, то неожиданный град габаритных установок уже походил на ножевые ранения. Будь для командира это единственной задачей, ему бы удалось дождаться сцепления галеона с остальными судами, но Энлилю приходилось ещё и отбиваться от Слепней. Контактов оказалось чересчур много, разум наёмника не выдержал, дал слабину, а через миг из-за этой оплошности уже чужие цепи овивали его сознание. Не дав галеону каких-то двух секунд до воссоединения щитов, Энлиль невольно отступил, оголяя брешь.

     Быстро справившись с собой, предводитель наёмников вернулся в строй, но было уже поздно. Проделанная работа была уничтожена, подошедший для сцепления галеон крушился изнутри, разрываясь на крупные фрагменты, а скопившаяся у небольшой бреши вражеская авиация выводила вперёд три неманевренных лазерных орудия, мощность которых превосходила все уже сделанные и не сделанные выстрелы вертящейся в секторе малогабаритной авиации. Энлиль успел уничтожить две установки из трёх, но последней удалось произвести прямой выстрел. Длинный синеватый луч, тонкий у основания и более размытый по мере удаления, просочился сквозь пробоину в обороне, пронизывая остатки разрушенного галеона и врезаясь с обратной стороны силового поля. Встретившись с преградой, беспрерывный луч завибрировал по невидимой поверхности щитов, растекаясь в стороны и накаляя окружающее пространство.

     Энлиль нацелил в установку ещё один удар, но энергию, жертвуя собой, перехватила группа Слепней. Командир ринулся к орудию сам. Встретив на пути истребители, он юркнул в другие слои пространства, сделал короткое перемещение и практически достиг установки, вынырнув в её тылу. Ещё проявляясь, Энлиль вновь нанёс удар. Опасаясь, что и этот выброс энергии будет перехвачен, командир не рассчитал силу, израсходовав с ходу слишком много внутренних ресурсов. Преграды не было, удар достиг установки, сметая орудие, стоявшие рядом авианосцы и мелькающие мелкие суда. Не насытившись лишь этим, он докатился и до первой линии обороны, врезавшись в республиканские щиты. Эта нечаянная «помощь» лишь усугубила состояние атакованного сектора, хоть и отвела на время от него действующие опасные установки противника.

     Энлиль попытался что-то исправить, быстро отдав часть собственной энергии на восстановление повреждений. Его вмешательство начинало приносить плоды, и даже зияющая брешь вновь стала сужаться, но командир опять не сумел завершить начатое. Значительная растрата сил понизила его бдительность, наёмник почувствовал приближение Слепней, но не смог просчитать их число. Ожидая атаки двух, может, пяти-шести или небольшой группы рабов, Энлиль внезапно столкнулся сразу с сотней первородных существ, той самой группой, которая отделилась от общей армии ещё в самом начале этой битвы.

     Такой большой массой пришельцы не атаковали со времён своих попыток пробраться в галактику. Им по-прежнему было трудно долго действовать сообща, сохранять единство разума, но недлительного союза хватило на то, чтобы сбить Энлиля с толку. Пока командир поспешно переводил всю энергию в защиту, закрываясь от объединённого нападения, рабам удалось провернуть то, что до этого с ними проделывали сами наёмники – часть из них незаметно и крепко опутала пространство вокруг Энлиля, отрезая тому возможность перемещаться, остальные в едином порыве вцепились в самого наёмника. Прекратив посылать в того удары, они постарались обездвижить его. Тысячи тонких связей непрочными сетями падали на Энлиля, всё больше замедляя его движения. Он мог их разорвать, но на это требовалось время.

     Ему не дали возможности опомниться. И до того, как недолговечный союз между тварями начал рушиться, сотканные сети подхватили наёмника, вырвав из его укрытия, явив миру. Запутавшись в них, постепенно раздирая паутину чужих мыслей, Энлиль попутно заметил, что единая воля рабов куда-то тащит его. Далее последовало резкое перемещение. Физическое тело командира на огромной скорости упало на что-то твёрдое.

     После падения связь немного ослабла, и Энлиль смог осмотреться – его выбросило на поросшие разнотравьем холмы пригорода одного из регионов мегаполиса Аккада. Рабы последовали за ним на планету, вновь быстро окутывая пространство вокруг командира. Несмотря на полученные раны, Энлиль ещё был способен убежать, повредив такие хлипкие преграды, но, похоже, рабы были готовы терпеть связь друг с другом, лишь бы не отпускать его. Они вновь объединили сознание, возобновив удары и не прекращая наращивать свою сеть вокруг попавшегося пленника.

     Плотность связей была уже столь существенна, что командиру не удалось даже дотянуться к мыслям Энки. Сознание друга ощущалось размытым далёким пятном, и Энлиль не имел понятия, происходит ли с напарником то же самое, или он оказался более расторопным, не дав остальным Слепням так нахально себя окружить. Командир ещё раз попытался дать товарищу сигнал, но постепенно боль от полученных увечий всё основательнее вытесняла из его мыслей другие импульсы.

     До того мгновения, когда разум Энлиля полностью проникся сумятицей и криком, а реакции хватало только на машинальное отражение ударов, предводитель наёмников сумел отметить, как объединённая сила Слепней стекается к трём наиболее превосходящим всех остальных рабам. Эти существа, похожие внешне, как на подбор светлокожие, постепенно материализовались поблизости, и именно через их сознания прокладывалось русло совокупной энергии, формируясь в комки ударов.

     Три раба с силой сотни им подобным медленно и терпеливо тянулись к основанию жизни наёмника. Вобранная ими мощь прицельно точно достигала слабеющей защиты Энлиля. Наёмник повторил попытку телепортации, но пронизанное сетями пространство оказалось пружинистым и достаточно плотным. На долю секунды командир увяз в чужих цепях, и пока выпутывался, очередной удар одного из трёх Слепней настиг его, попав в затылок и разнеся всё тело. Не имея возможности убежать, сущность Энлиля вновь воплотилась в уже новую физическую оболочку, но и она была практически сразу же уничтожена. Только на четвёртый раз ему удалось прервать эту цепочку, успев закрыться от очередных ударов. Этот цикл дополнительно вымотал наёмника, ещё более снизив его расторопность.

     Осознавая, что ещё немного – и он потеряет контроль, Энлиль перешёл в наступление. Закрываясь, он чуть ослабил защиту, направив первый удар в находящегося по центру Слепня. Расходованной энергии было достаточно, чтобы замедлить и ослабить всех стоящих за существом рабов. Но, достигнув белёсого тела, удар произвёл иной эффект, он моментально испепелил физическую оболочку раба и стоящих рядом с ним Слепней. Тройка погибла, но дальше удар не последовал. Соединённое сознание существ вовремя успело отделиться от обречённых собратьев, и так же быстро сумело вернуть на их места новых претендентов. Не успела гарь развеяться в пределах закрытого кокона сетей, как проявились две фигуры. Их внешность Энлиль рассмотреть уже не смог. Новый поток энергии устремился через их тела, и серия сосредоточенных ударов достигла командира. То, что происходило дальше, наёмник уже мало понимал. Все слилось в беспрерывный сгусток яркой всеподчиняющей боли.

     Группа вражеских истребителей заходила на позиции для атаки, стараясь целиться в огромные манёвренные двигатели стоящих к ним тылом галеонов, фрегатов и других массивных республиканских военных судов. Они отображались выпуклым вверх клином на радарах следующих за ними с флангов двух эскадрилий небольших штурмовых кораблей. «Дрозды» медленно облепляли бесчинствующую внутри поля щитов авиацию пришельцев. Открывать огонь в такой близости от собственных кораблей было безрассудством, и Сварог, возглавивший ударные эскадрильи часом ранее, пошёл на уступки советам бортового искусственного интеллекта – стрельба на таких участках одобрялась только в крайнем случае и при идеальном наведении, что в условиях открытого космоса и нестабильных скоростей сделать было практически нереально. Их требовалось смягчить любыми способами.

     – Выпуск сетей по готовности, – передал приказ он.

     Практически вслед за его словами, когда обе группы заняли нужные позиции, а вражеский клин ещё не успел среагировать, между республиканскими штурмовиками возникло редкое, наподобие рыболовной сетки энергетическое поле, связующее корабли между собой. На попавших в такую зону истребителей сеть действовала не так категорично, как обычная снасть на глупую рыбу. Истребители резко замедлялись. Иногда у некоторых из них, тех, что оказывались ближе к дырявым границам сетки, получалось выбраться, но чаще им не предоставлялась такая возможность. Обездвиженный противник быстро попадал на зафиксированный прицел и уничтожался. Отработанный маневр повторялся вновь.

     Тактика республиканских групп оправдывала себя в первую очередь из-за ещё сохранявшегося численного перевеса. Вражеская авиация не успевала толком ни прорваться к тылу щитов, ни закрепиться на каком-нибудь участке, но её поток не прекращался, а эскадрильи Хорса и Сварога при всей осторожности и взвешенности в действиях несли невосполнимые потери.

     Ширина первой линии обороны ещё держала изначальные полтора километра. Она представляла собой матрицу переплетённых энергией объектов и крупных кораблей, пространство же между ними оставалось относительно свободным для маневра небольшой авиации. Именно в нём, не имея пока доступа к выходу ко второй сфере обороны, продолжали свои нападения прорывавшиеся через бреши клинья противника.

     Эти бреши оставались фокусом интересов пришельцев. Как бы ни старались республиканские резервы, заделать первую из них окончательно и восстановить целостность линии не удалось. Когда же стало известно об образовании ещё одного такого прорыва, стало разумно контролировать размеры этих дыр, плотнее заняться попадавшей внутрь авиацией, удерживать до последнего тыл силового поля и уже не тратить ресурсы на окончательное возобновление поддавшихся щитов.

     Это было математически обоснованное решение, просчитанное бортовыми программами общего искусственного интеллекта республиканских армий – там, где один прорыв ещё мог быть незакономерным, два представляли собой начало цепочки геометрической прогрессии. Так и вышло, уже через двадцать минут после образования второго прорыва, противнику удалось расковырять в щитах ещё два, на данный же момент их было уже восемь, и, судя по прогнозам программ, стоило готовиться к образованию первого прорыва в тылу силового поля.

     Любой новый прорыв увеличивал численность проникающих внутрь сил врага, но расчёты ещё не предлагали менять выбранную тактику малого огня, да и ничего другого противопоставить они пока не могли: резервы постепенно вливались на передовую, сеть подшивалась лоскутами ещё оставшейся в запасе габаритной авиации или незадействованных структур с орбитальной сети Аккада. Этот резерв был далеко не бесконечным. Экономное расходование ресурсов могло только отстрочить сценарий обороны, но не переписать его.

     В итоге, когда защита первой линии обороны себя израсходует, сцепленным объектам, в особенности крупногабаритным кораблям, придётся вновь стать боевыми машинами, отойти назад, ко второй сфере обороны, где всё повторится по уже известному алгоритму: попытки прорывов, прорывы, перевес противника, сдача линии обороны. Когда же это случится, будут задействованы протоколы для прикрытия ухода гражданского флота, по сути, бегства внутри мышеловки. И если с виду ещё казалось, что и первая, и вторая сферы обороны способны сохранять своё предназначение часами, то по математическим выводам аналитических программ всё выглядело гораздо пессимистичнее.

     Приняв командование манёвренными эскадрильями штурмовиков и истребителей, Сварог с головой углубился в старое ремесло. К его удовольствию, если он что-то и забыл, руки сами ему напоминали, а подсознание выдавало ответы. Какое-то время воевалось легко. Адмирал даже усомнился разок, не кажется ли ему всё происходящее, не модель ли это какого-то затейливого учения, настолько свободными и слаженными оставались его действия и ум. Но по завершении следующего часа беспрерывной мешанины между двумя силовыми стенками первой линии обороны в тело и мысли Главнокомандующего начала просачиваться отвратительная усталость. Обретённый в начале битвы юношеский пыл постепенно улетучивался, уступая место затёкшим мышцам, ноющей от напряжения шее, болевшим глазам. Говорил о себе возраст и непосильное напряжение последних дней. Сварог и сам пока не замечал, насколько вымотанным уже был все эти месяцы, а может, и годы.

     Доведённые до автоматизма действия и фразы он выдавал подобно помогающему им в расчётах искусственному интеллекту. Из осязаемых же ощущений и мыслей оставалось только нечёткое эхо, восприятие окружающего пространства, то, что он с таким усилием вбил в себя на уроках Хранителей. Именно это неосознанное Я продолжало цепляться за узнаваемые и непонятные импульсы вокруг, изучать и анализировать колыхания многослойного океана материи. Он чувствовал близость высших существ, иногда даже замечал их тени в своих мыслях и коротких видениях. Но то, чему Сварог стал свидетелем практически в начале своего командования ударными отрядами, было увидено не благодаря его ограниченным познаниям и возможностям.

     Немногочисленная группа существ появилась на проекциях, показывая пришельцев по ту сторону второй стенки силового поля. Системы наведения ближайших к ним кораблей сработали автоматически, начав захват небольших мишеней, но вот сам Сварог какое-то время глупо рассматривал парящие в невесомости разных размеров и окрасов тела. Прежде чем он очнулся и одобрил огонь для остальных командиров, существа начали быстро удаляться. Они не исчезали, не становились вновь невидимыми и не покидали прослойки между двумя сферами обороны. Восприятие подсказывало Главнокомандующему, что те серьезно ранены, но и на умирающих существа были не похожи.

     Они предприняли несколько попыток образовать проход в тылу первой линии обороны, успели повредить ряд структур и кораблей, прежде чем системам наведения удалось зафиксировать такие необычные цели. Дальше начался обстрел. Существа не спешили убраться из-под первых летящих в них залпов, видимо, не особо боясь разрушительной силы подобного оружия, но прямые попадания заставили их встряхнуться, сорваться с места. Часть из них попыталась переместиться за пределы сфер обороны. Сварог заметил, как их чёткие тела, отображённые сканерами наблюдения, ненадолго исчезли, но тут же появились вновь на небольшом отдалении от прежнего участка. Как ни в чём не бывало, высшие существа принялись за оставленное дело, начав разрушать тыл уже в другом месте. Имеющие возможность миновать своё силовое поле эскадрильи адмирала быстро засекли оставленные цели, вновь нанеся удар.

     Сварог не мог судить о степени урона, получаемого пришельцами, но он мог неосознанно слышать издаваемые ими шипящие звуки. Судя по их частотности, удары не слишком мешали, но их постоянство ослабляло и бесило первородных существ.

     После очередной прерванной попытки разрушить тыл пойманные залпами рабы огрызнулись. Их было шестеро, преследующих их эскадрилий – двенадцать, по две группы на каждого пришельца. Ответом рабов стало скорое уничтожение восьми десятков единиц штурмовой авиации. После этого им ненадолго удалось затеряться, спрятавшись где-то посередине чистого пространства между двумя сферами обороны. Покинуть же этот слой из-за полученных ран, как предполагал Сварог, они не могли. Единственным выходом для существ оставалось ускорение образования бреши в тылу щитов. Так что к контролю первого силового поля Главнокомандующему добавилась забота ещё и об этой группе рабов.

     Гоняться за ними было бессмысленно. Выбор ими участков для атаки и короткие перемещения не поддавались логике, их нельзя было просчитать. Постепенно Сварог вернулся внутрь силового поля, занявшись вылавливанием истребителей и другой авиации недруга, но периодически он получал сведения об атаках существ, их новых попытках завершить прорыв. Таких докладов становилось меньше, а попытки всё более короткими. Рабы заметно уставали.

     – Восемьдесят второй сектор, – внятно прозвучал голос бортового компьютера.

     Расположение новой атаки находилось в двух секторах от текущего нахождения групп Сварога. Быстро просмотрев показания проекции, Главнокомандующий заметил приближение к опасному участку групп адмирала Хорса и решил присоединиться. Он дополнительно вывел из силового поля две ближайшие к своей эскадрилье группировки и направился к нужному сектору.

     Системы наведения заметили рабов раньше, чем Сварог. Приблизившиеся для захвата цели на требуемое расстояние корабли выпустили первый кучный залп. Шестёрка существ в последний момент откатила в сторону, отчего долетевшие до них сжатые лучи плазмы врезались в невидимое силовое поле. Сварог коротко прикрикнул на стрелявших, и последующие четыре залпа сразу всех передовых групп уже не имели опасной для щитов траектории. Они двигались с обеих сторон параллельно границам силового поля, но, практически достигнув существ, отчего-то вновь попали в ту же самую точку. Получившая более мощный вторичный удар небольшая зона щитов на сей раз немного вжалась внутрь, ненадолго обрисовавшись отчётливым матричным рисунком, похожим на пчелиные соты. Впитавшаяся в силовое поле энергия, не имея нужного количества самоотводов, частично обрушилась на удерживающие целостность щитов ближайшие корабли и структуры, стоящий на пути этого потока первый объект отбросило вглубь прослойки.

     – Всем группам в этом секторе прекратить огонь! – закричал Сварог.

     Докладов не последовало. Системы не регистрировали сбоев и изменений траектории, но результат оставался очевидным – поражённый участок ещё бледно проступал контурами в темноте вакуума. Слиться с невидимыми стенками щитов ему не дали. К полному изумлению Главнокомандующего его приказ был тут же нарушен. Шедшие вместе с ним отряды продолжили стрельбу.

     – Прекратить! – практически одновременно закричали Хорс и Сварог.

     Но адмиралов никто не послушал. Со стрелявших кораблей вновь не последовало докладов.

     Первые пару секунд было ничего не понятно. Казалось, что на авиации одной из эскадрилий Главнокомандующего одновременно сработали все имеющиеся установки. Множество выстрелов полетели в сторону искрящегося силового поля, но примерно треть выбрала самые непредсказуемые траектории. Часть залпов припала на спины впереди стоящих кораблей, часть, прошедшая мимо плотного косяка отрядов, устремилась к находящимся напротив группам адмирала Хорса. Его подчинённые разметались в стороны, пострадали только стоящие в авангарде истребители.

     Никто не заметил исчезновения шестёрки рабов. Сварог успел взглянуть на проекцию состояния поражённого участка щитов, но уже в следующий момент проекция не показывала в этом месте наличия силового поля. Суммированный удар разрушил подбитую ранее структуру и отодвинул от сцепки соседние с ней корабли. Получилась небольшая дыра.

     Главнокомандующий вновь обратился к группам, но уже посредством бортового компьютера. Он сделал несколько запросов, прежде чем заметил как системы наведения его штурмовика «пытаются» выйти из-под контроля.

     – Ну уж нет! – зло прорычал Сварог.

     Он вовремя перешёл на ручное управление установками корабля, не дав уже готовым к вылету снарядам покинуть гнезда. Одновременно Сварог резко поднял штурмовик вверх, залетая над всё ещё стоявшими на прежних позициях своими группами. Предчувствие не обмануло адмирала, его эскадрильи молчали ровно столько, сколько для подготовки нового единого залпа требовали все орудия кораблей – пять секунд. На последней секунде авиация выпустила новый рой хаотично направленных выстрелов. И вновь в большей степени пострадали впереди стоящие группы. На это раз количество выстрелов, дотянувшихся до силового поля, было меньше, большинство успели перехватить группы Хорса.

     Перед Сварогом стал нелёгкий выбор: он уже понял, что его звенья попали под влияние первородных рабов, а сам он только благодаря хоть какой-то бессознательной защите не дал себя подчинить их воле. Отряд нужно было остановить без промедления, и ещё до того, как истекли новые пять секунд, Сварог холодно отдал приказ на уничтожение. Находящиеся в явном меньшинстве группы не продержались и полминуты.

     Попутно Хорс начал стягивать к месту прорыва резервные эскадрильи, но этого было недостаточно. Разгерметизация силового поля означала не только возможность для проникновения вражеской авиации, но и открытый проход для оставшихся первородных существ. У адмирала на миг опустились руки, когда он увидел уже знакомые ему трещинки на, казалось бы, невредимых судах. Ближайшие к прорыву корабли начали крошиться. Разрушения медленно поползли от носовых частей. Корма одного из судов неестественно вздулась, получился безмолвный короткий хлопок. Находящийся внутри судна воздух быстро выносил в открытый космос все незакреплённые предметы. Хорс не заметил среди них тел, понадеявшись, что команда успеет эвакуироваться, но уже в следующий миг судно раскрошилось на сотни фрагментов, превратившись в груду металлолома. Такая же судьба практически сразу постигла остальные два пострадавших судна.

     Дыра в силовом поле значительно расширилась, хоть и была полностью захламлена остатками погибших кораблей. Это не стало преградой для нашедшей долгожданную лазейку вражеской авиации. Передовым отрядам быстро удалось очистить затор, началось беспрерывное вливание небольших судов. На той стороне их уже ожидали выстроенные в боевом порядке эскадрильи резервов.

     Все прицелы были обращены к узкому проходу. Немая стрельба началась по команде Сварога. В одно мгновение небольшой участок превратился в огненную точку соприкосновения двух массивных сил. Он быстро наполнялся ошмётками разбитых судов, потери противника в десятки раз превышали потери республиканской ударной авиации, но пришельцы упорно лезли напролом, не жалея ни себя, ни технику. Совсем ненадолго армиям Сеннаара удавалось сохранять периметры пробоины, но количество брешей в первой стенке щитов выросло до шестнадцати, увеличивая и пропускаемость. Разрушение стоявших поблизости к месту прорыва структур и судов силового поля было лишь вопросом времени. Сколько бы ресурсов ни было кинуто на защиту этих крайних объектов, уже к шестой минуте противостояния они были выведены из строя, а к десятой под удар попали стоящие на очереди объекты. Брешь расширилась до недопустимых размеров. Именно в этот момент бортовые программы запустили протоколы отвода армий к первой сфере обороны.

     Внешне всё представлялось иначе: масштабная линия обороны выглядела внушительно, и какая-то одна пробоина казалось несущественной. Но она разъедалась, напоминая пожираемый огнём подожжённый лист бумаги. Получив предложение отступать, Сварог принял его безоговорочно. Первыми отход к внутренней сфере обороны начали стоящие в тылах щитов корабли. Они медленно расплетали связи общего силового поля, вновь становясь грозным орудием республиканского флота. Их пытались обстреливать, но такие громилы были мелкогабаритной авиации не по зубам.

     Положение начало меняться, когда пробоины смогли впустить внутрь первые крупные суда и боевые структуры противника. К тому времени отведёнными были только тридцать процентов действующих элементов, остальные же, по мере разрушения сети, всё больше оказывались в условиях открытого, ничем не защищённого пространства. В таком положении автоматически вступали в силу заранее продуманные ходы. Корабли отступали группами, в зависимости от обстоятельств иногда сохраняя между собой общее поле щитов.

     Многое удалось предвидеть. В расчёты искусственного интеллекта даже были внесены поправки на участие в битве первородных существ. В силу скудного понимания природы пришельцев расчёты не давали гарантий в выборе стратегий против них, но против наиболее слабых рабов некоторые ходы хотя бы обеспечивали кораблям отступление в относительной целостности.

     Сварог и Хорс знали, что они не одни в этой войне. Помощь наёмников они ощущали также неосознанно, как продолжали чувствовать близость высших существ и новые перемены в состоянии пространства. Не то чтобы между ними и парнями установилась связь, но несколько раз в начале противостояния адмиралы отчётливо получали их импульсы и действовал с ними в группе. В последнее время надобность в их участии возросла. Эскадрильи Главнокомандующего помогли добить уже более десятка рабов, причём зачастую стрелявшие штурмовики даже не замечали этого. Наёмники выбрасывали пойманных существ под потоки предназначенных противнику выстрелов, и полуживые рабы погибали быстрее, чем их регистрировали датчики авиации.

     Находясь поблизости от сектора, в котором расширялся прорыв, Сварог прикрывал отход очередных группировок. Из занятых его эскадрильями позиций пробоина в сфере виднелась как на ладони. Главнокомандующий увидел движение внутрь пяти судов, практически таких же огромных, как самые большие республиканские галеоны первого ранга и небольшой косяк авиации поменьше. Но и в числе первых Сварог заметил, как китоподобные корабли один за другим от носа до кромки покрылись трещинами, разрушаясь и поглощая своей гибелью идущие рядом суда. Их крушение стало неожиданным для пришельцев. Огромные фрагменты ненадолго заблокировали проход, притормозив наступление не столько затором, сколько произведённым эффектом. Противник увидел в действии своё же оружие, но более внушительное. Практически вслед за первым крушением вдалеке от черты обороны просияла разрушительная яркая вспышка. Её последствия оказались губительными для противника. Какое-то время в армиях пришельцев царил разброд, и никто не решался двигаться дальше. Шанс, настолько важный для завершения отступления, был отыгран.

     Отступление кораблей тыла первой линии обороны удалось завершить. Авангард оголился. В нём было уже порядка сорока брешей. Но теперь они не представляли угрозы. Отступившие суда успели влиться в первую сферу обороны, спрятавшись за общим силовым полем, но не присоединившись к нему. Это дало возможность использовать отступившую габаритную авиацию по её главному назначению. Сфера обороны открыла огонь, защищая отход остатков авангарда. Оставшиеся корабли медленно, не теряя последних связей общих щитов, давали задний ход, пока в итоге, достигнув линии обороны, не стали ещё одной силовой преградой.

     Вторая сфера обороны получилась гораздо меньшей по сравнению с первой. Внутри неё практически всё пространство занимали гражданские суда, и боевой авиации едва хватало места, чтобы просто развернуться. Так что ударная малая армия Сварога расположилась позади отступившего авангарда. Прикрытые вновь прочными и целостными щитами, штурмовики и истребители так же, как и габаритные суда, рассредоточились по периметру, занимая пустоты между фрагментами силового поля. Молчать не было резона. Главнокомандующий одобрил огонь, и к толстым, заметным за многие тысячи километров лучам галеонов, добавились тоненькие линии залпов орудий манёвренной авиации. Сфера обороны заискрилась как новогодний шар. Её непрекращающийся огонь сметал всё, что хоть близко подлетало к окружности, а заработавшие системы перехвата ещё не скоро дали первым вражеским залпам достигнуть поверхности щитов.

     Это была передышка. Сварог воспользовался ею, чтобы собрать отчет о положении армии. Отсортированные бортовым компьютером доклады его нисколько не обнадёжили. Если сфера обороны и смотрелась угрожающей и неприступной временной крепостью, способной выстоять чуть ли не месяц, то по результатам анализа её общей энергии оказалось не больше, чем на сорок минут подобного режима атаки-перехвата-защиты. Некоторые структуры и корабли возможно и имели запасы, дающие им больше времени, но Сварога интересовала только долговечность обороны, её способность оставаться в сцепке.

     Поразмыслив, Главнокомандующий поделился отчётом с Хорсом, но для остального командования заявлений делать не стал. Адмирал только передал приказ фиксировать цели, прежде чем выпускать заряды. Прицельная, экономная стрельба не решала проблемы. Подумав, Сварог прикрыл глаза, пытаясь полностью отвлечься. Нужно предупредить наёмников, почувствовать их. Главнокомандующий особо не рассчитывал на вмешательство его помощников, не веря, что им под силу что-то кардинально изменить, но, возможно, в условиях вновь цельной обороны они смогут открыть ещё один портал, вывести отсюда хоть сотню тысяч гражданских судов. Он ни на минуту не забывал, что все они уже побеждены. Сварог хотела дать армиям достойный финал, не жалкое метание перед многочисленным врагом. Незнание своей слабости ещё сохраняло в солдатах собранность и силу духа. А что же до самого Главнокомандующего, то он упрямо понимал, что не может позволить себе остановиться и ничего не делать.

     Размеренное дыхание постепенно утихомирило военную возбуждённость. Сварог окунулся в тишину своих мыслей. Ощутить точное местоположение парней он не был способен, но поверхностно чувствовать наёмников научился, и за последние часы этот контакт обострился. Он просто знал, что они где-то есть. Дотянуться сразу не вышло. Сварог начал медленно передавать короткое предложение. Он не просил помощи, адмирал ставил наёмников в известность, хоть отчасти догадывался, что тем известно гораздо больше, чем ему.

     Первое, что нащупало сознание Сварога, была теплота, несколько сгустков необычной теплоты. Он начал машинально пересчитывать их, но постоянно сбивался, сгустки двигались, иногда медленно, иногда скачкообразно, и неразвитый разум Главнокомандующего не имел никаких шансов детально уследить даже за одним из них. Но о примерном положении было что сказать – перемещения оставались в пределах сферы обороны, внутри. Значит, наёмники были совсем рядом.

     Сварог расстроенно нахмурился, он-то ожидал заметить их на передовой, где те все эти дни и находились, но, по-видимому, не одним армиям требовалась передышка. Лёгкое разочарование или досада пронеслись в мыслях адмирала. До этого момента он считал их чем-то несокрушимым, по крайней мере, в этом его убедили Хранители. Он не стал винить парней, но понимание того, что оба они пусть и другого уровня, но всего лишь солдаты, сильно отрезвило Главнокомандующего.

     Неожиданно он чётко понял – никакого портала не будет. Не потому, что у наёмников на это уже не осталось сдержанности и сил. Сварог ясно, другими глазами, заглянул внутрь сферы обороны. Проход в ней не поместился бы, даже если бы он приказал увеличить радиус сферы в два раза. Для него всё равно не хватило бы места, а для расширения сферы не хватило бы армий.

     Несостоявшийся контакт можно было прерывать. Сварог сомневался, что его услышали, но ответ ему был и не нужен. Сознание адмирала могло вынырнуть. Сварог не спешил возвращаться к оставленному монитору и сканерам. Он прекрасно знал, что там увидит: оборону, которая начала потихоньку сдавать, системы перехвата, уже не способные улавливать все залпы, и направленные в сторону противника орудия, запасов энергии и снарядов для которых становилось всё меньше. Быть свидетелем того, как искрящаяся залпами сфера постепенно замирает, опустошая резервы, он пока не хотел. Вместо этого Главнокомандующий продолжал подсматривать за многомерным пространством и мелькающими в нём сгустками энергии и тепла.

     Как маленькие искорки, они ненадолго касались его мыслей. Здесь, среди бурлящих переменами покрывал миров, происходящее рисовалось далёким и нереальным, кривым отражением в битом зеркале. Куда величественнее и ужаснее в сравнении с битвой ничтожных муравьёв был волнительный шторм материи пространства. Сварог не мог ощутить и малой доли этого разворачивающегося вокруг галактики и его Солнечной системы действа, но его привкус оживлял воображение.

     Тёплые сгустки витали всё ближе к мыслям Главнокомандующего, Сварог не замечал практически ничего, кроме нависающей над ними тяжести чего-то непостижимого. Здравый смысл хотел сбежать от открывающейся картинки, но пытливый ум, минуя естественный страх перед неизвестным, оставался подсматривать дальше. Будь адмирал более опытным и умелым в обращении со своим разумом, он бы давно заметил несоответствие: перемещений было слишком много, эти следы не могли оставить только наёмники. Сварог этого не понял. Полагаясь на ещё не разрушенное энергетическое поле, на относительную безопасность внутри сферы, Главнокомандующий непростительно ослабил бдительность.

     …Боли он не почувствовал. Удар был умелым. В одно касание он переломал адмиралу половину костей, но тело так и не издало ни единого звука. Последний вздох застрял где-то в глубине глотки, рядом с вывихнутой шеей командующего.

     Вряд ли ум адмирала понял то, что произошло: ни приближения яркой и одновременно бесцветной вспышки энергии, ни последующего смертельного прикосновения чьих-то на мгновение появившихся рук, ни происшедшего после крушения «Дрозда». Разум Сварога ещё оставался за пределами тела: перед сжатой темнотой лютующего пространства.

     Там он и угас, медленно влившись в темноту.

     Начало прорыва в первой линии обороны Энки встретил в малорезультатиных метаниях. Энлиль исчез из его мыслей, исчез полностью, словно его кто-то стёр. Это произошло так быстро и внезапно, что наёмник ещё какое-то время продолжал по инерции отбиваться от вертевшихся поблизости Слепней и попутно пытаться сохранить диаметр пробоины. Они делали это в связке с командиром, каждый со своей стороны. Пробоина была уже практически восстановлена, когда в сознании наёмника резко оборвалась нить связи с напарником.

     Растерявшись, Энки внутренним голосом позвал друга. Ощущения смазались, Энлиль в них как будто не существовал вовсе. Его сознание растаяло, не отбрасывая ни тени следа, ни оттенков последних эмоций. Всё это до ужаса походило на то, что Энки уже неоднократно замечал в гибнувших первородных рабах. За миг до энергетической смерти они также исчезали, лишь изредка оставляя после себя пустые и обезображенные физические тела. Оболочки ещё какое-то время сохраняли остаточное живое тепло мёртвых владельцев, Энки не мог ощутить этого в друге, но многое указывало на гибель Энлиля.

     Позволить себе прийти к такому выводу наёмник не смел. Несколько терпимых ударов вывели его из скованной неподвижности. Энки машинально разделался с подобравшимся слишком близко Слепнем, но покоя ему не дали. За ним начали увязываться первородные рабы. В их рой вбивались другие Слепни, преследование росло. Поначалу наёмник отбивался, успел нескольких уничтожить и ранить, но простой смертный страх за товарища не давал сосредоточиться на ударах. Чтобы отделаться от рабов, наёмник пустился в перемещения, но из-за видоизменившегося, ставшего словно непроходимой стеной пространства вокруг Солнечной системы, совершить скачок на приличное расстояние не удавалось. Постепенно Энки собрал в своём хвосте до сотни Слепней. Первородные рабы следовали за ним как нить за иглой. Наёмник был проворнее и быстрее, но твари упорно мелькали позади. Они объединились, наиболее сильные вели слабых, те, кто восстановил способность к перемещению, таскали за собой остальных. Такой заново обретённый союз мог бы насторожить Энки, но он ещё не был способен рационально всё оценить. Попытки нащупать сознание Энлиля не приносили результатов.

     В череде метаний незаметно текли минуты, оборона получала новые бреши, помочь в их устранении было некому. Всполошился Энки лишь после ощущения полного прорыва в сфере обороны. Он по-прежнему таскал за собой десятки рабов, но далеко не всех. Не будь наёмник настолько дезориентирован исчезновением командира, преследователям не удалось бы так назойливо перетягивать внимание на себя. Потеряв опору под ногами, пытаясь заметить Энлиля, а не то, что происходило под носом, Энки достаточно долго бездействовал. Прорыв внутрь уже начался, и мимолётной оценки положения было достаточно, чтобы заметить необратимость повреждений обороны. Отступление тыла протекало вяло, армиям требовалась поддержка.

     Энки сделал ещё одно перемещение, выныривая, высвободил удар по шедшим позади Слепням. Привыкшие к его пассивности твари прозевали опасность, не ожидая подобного. Удар забрал жизни практически всех впереди идущих рабов. Остальные успели уйти в стороны, преследование поломало строй и связи между собой.

     Энки быстро воспользовался недолгой свободой. Выбирать мишени ему было некогда, он несильно ударил в самый эпицентр порыва, угодив в крупногабаритную технику пришельцев, но этого было мало. Не став дожидаться последствий, наёмник переместился к подходящим эскадрильям противника. Чтобы действительно задержать наступление, требовался удар повнушительнее. Собиравшиеся в этом секторе армии пришельцев как раз ещё сохраняли плотный строй, только готовясь распределиться между брешами в обороне. Колонны шли медленно и ровно, на всё у него было не более пары секунд. Энки уже чувствовал приближение Слепней, он знал, что всё равно сейчас получит расплату за свою медлительность, но закрыться полностью не успел. Создав примитивный щит вокруг себя, Энки выпустил практически всю доступную энергию в сторону надвигающихся к брешам крупногабаритных армий пришельцев. Толчок выдался внушительным, достигнувшая цели сжатая энергия на миг обрела свойства нейтронной звезды, втягивая в себя всё, что попадало в образовавшийся трёхкилометровый радиус. Пресытившись, она коротко изрыгнула перемолотый хлам, завершив всё ослепительной, похожей на косу жнеца вспышкой. Её длинные лезвия во всех направлениях рукавами вылетали в стороны, скашивая и разбивая на части попадавшиеся отряды. Ни одна травинка не уцелела в эпицентре жатвы, но и рассеиваясь, теряя мощность и убираясь в даль тёмного космоса, вспышка ещё успела вывести из строя добрую половину уцелевших армий.

     Наёмнику не удалось оценить всю разрушительную масштабную красоту своего удара. Практически вслед за этим Энки накрыла волна чужой силы. Тонкий щит треснул, не выдержав объединённого удара рабов. Сознание наёмника покрылось его воплем. Боль оказалась невыносимой, она вогнала наёмника в новую череду неконтролируемых перемещений.

     Лихорадка ранения выжигала любые мысли. Энки не мог думать не то что о происходящем вокруг, но и о самом себе. Только случайность уберегла его от новых подобных массированных ударов. Наёмник не заметил промахов своих преследователей, даже когда сжатая сила пронеслась ощутимо рядом. В итоге Слепни попросту устали. Им требовалась очередная остановка, возможность пополнить запасы энергии. Они оставили свою измотанную мишень, откатив где-то на орбиту пятой планеты, но и после этого Энки ещё не скоро заметил их отсутствие. Он нырял в пространство и убегал от самого себя, пока мысли хоть отчасти не очистились от мучительных импульсов.

     Когда же наёмник решился остановиться, его сбивчивый ум неловко пробирался сквозь полученные увечья, обшаривая всё вокруг. Энлиля не было. Не стало и первой линии обороны. Вместо неё получился плотный боевой шар из остатков республиканского флота. Чувства путали наёмнику мысли, в них была пудовая усталость, но восстановление продолжалось, медленно новые раны обрастали шрамами, сущность подпитывалась остатками доступной внутри Солнечной системы энергии. Кольцо вокруг всё более сжималось, и преобразившееся, одеревенелое пространство упорно давило со всех сторон. Оно было чужим, опасным. Энки и в голову не пришло попытаться ещё раз миновать эту надвигающуюся стену. Контакт с ней бил не хуже объединённых первородных рабов. Но вот на самих Слепней аномалия действовала противоположно, близость со своим Владыкой будила в них всё новые и новые силы, многие твари крепли, возвращая в свой арсенал ранее недоступные им возможности. Они казались практически свободными, наёмники же всё больше походили на рабов.

     Энки, как мог, сосредоточился на поиске напарника. Он спешил, на восполнение сил Слепням требовалась уже не так много времени, и те вскоре должны вернуться. Наёмник помнил последнее местонахождение командира, этот участок теперь занимали крупногабаритные полувоенные суда пришельцев. След Энлиля обрывался, напоминая скачок, но выхода из перемещения наёмник не ощущал. Приходилось рыскать вслепую, без ориентиров.

     В запасе оставалось до минуты – практически целое столетие для одарённого разума, который ещё служил наёмнику. Однако и таких умений оказалось недостаточно. Энки едва успел обшарить космическое пространство внутренней Солнечной системы, когда заметил осторожное подкрадывание Слепней. Полные новых сил, твари медленно окружали наёмника, явно готовясь к его перемещению. Показалось ли Энки, или он заметил в них новые преображения: окрепшие злые души, и ещё что-то из прежнего, – чувство удовлетворённости? Рабам вновь нравилось творить жестокое безумие, они вели себя столь же нахально, как и в те дни, когда их армия ещё не понесла первых потерь от стычек с наёмниками, а в их рядах присутствовали могущественные Оборотни.

     Энки с отвращением и страхом понимал их мысли. Они ждали своего Владыку, умело изображая преданных псов. Он уже был способен видеть их, в этом Энки не сомневался, ведь и сам ощущал на себе взгляд Тёмного Кочевника, и каждый раб старался отличиться перед ним, заслужить кость помясистее, порадовать повелителя красочным представлением. Все это: битва, уничтожения, всё было ради утехи их Владыки. Энки вдруг осознал это настолько ярко, что ему почудился одобрительный чужой смех. Все они были его развлечением.

     Понимали это и Слепни. Они намеренно долго, как в постановочном выступлении, вертелись вокруг наёмника, предоставляя тому право сделать ход первым. Энки хладнокровно не реагировал. Какая-то часть его сознания продолжала ощупывать пространство в поисках Энлиля. Космос был пуст. На мгновение в поле зрения Энки попал Аккад.

     Наёмник зло чертыхнулся.

     – Дурень безмозглый, – тихо прошептал он.

     Не догадаться исследовать объекты системы мог только кретин. Наёмник хотел было заняться планетами и спутниками, но отдалённые импульсы перетянули его внимание. Не сводя бдительного взгляда с вертящихся поблизости Слепней, Энки проследил за эпицентром импульсов. Все они клубились внутри укрепившейся сферы обороны. На миг Энки принял их за быстрое перемещение друга, Энлиль действительно был способен двигаться с подобной скоростью, но, прощупав следы, наёмник не обнаружил в них энергии товарища. Импульсы принадлежали Слепням.

     Сначала Энки усомнился в своём открытии: как рабы могли проникнуть через щиты? Обладающих подобными навыками он выловил и убил собственноручно, а среди остальных, даже с учётом возрастающей власти этих существ, подобных ещё не было.

     Недоверие к собственным выводам недолго коробило наёмника.

     – Энки, ты полный дурень, – уже во второй раз за столь короткий период окрестил себя он.

     Всё стало понятным. Слепни не проникали через новоиспечённое силовое поле, они действительно ещё не были способны на преодоление такой энергетической преграды. Их туда доставили, и не кто-нибудь, а сами же республиканцы. Отступавшие корабли не могли заметить скрывшихся на палубах первородных существ, как не мог их заметить и сам Энки. Он-то зализывал собственные раны, убегая от ударов. В итоге около двадцати Слепней вертелись теперь в самом сердце обороны.

     Наёмник осторожно подался вперёд, готовясь к скачку внутрь сферы. Требовалось спешить. Вокруг него в разных слоях пространства не покидали своих постов его преследователи. Их численность поредела. Оставшихся было чуть больше пятидесяти, но это были объединённые умы. Энки отчётливо видел тонкие связи, рабы переплетались сознаниями, уступая право на свою жизнь и силу более превосходящим существам. Их цепкие, внимательные глазёнки, казалось, следили за самими мыслями наёмника, едва он пошевелился, как по их спинам пробежала дрожь общей силы. Готовые к рывку, твари ждали.

     Энки следовало бы проявить изобретательность, как-то перехитрить своих стражников, но внезапные частые вспышки внутри сферы обороны подстегнули его. Находившиеся внутри щитов корабли загорались как свечки, неестественно слабые водородные взрывы перемалывали их в пыль, поглощая в себя ближайшую авиацию. И малая часть таких вспышек обеспечила крушение линии щитов, во многих местах прорыв оказался настолько глубоким, что напрямую вёл к гражданским судам внутри сферы. Несколько взрывов коснулись и их. Заметив это, Энки необдуманно скользнул в пространство. Его перехватили практически сразу после неудавшегося перемещения. Поймавший его удар был не таким сильным, как предыдущий. Стиснув зубы, наёмник совершил ещё один скачок. На сей раз он достиг цели. Оказавшись внутри постепенно теряющей обороноспособность сферы, Энки дотянулся до не среагировавших на его появление Слепней. Устроенные ими взрывы истощили существ, никто не сопротивлялся, никто даже не заметил его приближения. Сила наёмника коснулась каждого. Убил ли он их или только ранил, этого Энки уже не видел. В него впились сотни острых импульсов, обволакивая, сжимая.

     Облегчение пришло ненадолго. Слепни слегка ослабили давку, но лишь затем, чтобы проворнее вцепиться в наёмника. Перемещение. Миг, и Энки погрузился в почву, сминая и плавя выбросом землю не хуже небольшого метеорита. Едва оглядевшись, он заметил груды разбитого Аккада. Уродливая поверхность ещё недавно красивой планеты пыхтела гулким жаром. Десятки Слепней испускали его, кружась в воздухе, исчезая и возрождаясь красочными всплесками энергии. Все их помыслы, каждый удар были обращены вниз. Интуитивно Энки напрягся, ожидая порции и для себя, но слившиеся воедино Слепни, казалось, не заметили появления наёмника.

     Всего доля секунды потребовалась, чтобы вглядеться внутрь сдавленного, похожего на энергетический кокон шара.

     – Энлиль, – одними губами прошептал наёмник.

     Командир был там, совсем рядом, отделённый и такой же недоступный мыслям. Энки не ощущал его, будто друга по-прежнему не существовало вовсе, но это был он.

     – Энлиль!!!

     Энки во всё горло позвал напарника. Он успел заметить лишь вялое движение командира. Тот отбивался от нависавших рядом существ. Его заслонили. Стена из мелькающих Слепней сгустилась.

     Метнувшись к другу, Энки уже не смог ничего рассмотреть. Он не сделал и шага, уткнувшись в свою собственную стену. В момент всё заволоклось, отрезая пространство вокруг, словно остался только этот жалкий кусок. Ударив, Энки практически раскрошил преграду, но собравшиеся вокруг него Слепни быстро стянули трещинки, ещё надёжнее запирая наёмника внутри.

     Он не успел закрыться. Волны объединённой силы обрушились чередой нарастающих гребней. Они срывали с его души последние слои защиты, заставляя купаться в боли. Энки не слышал собственного крика. Ни связной мысли, ни одного образа, как слепой, он отбивался, но замкнутая внутри энергия редко попадала в цель, всё чаще раня своего же владельца.

     В какой-то момент его существование свелось к одному единственному инстинкту – выжить.

     Всё смешалось, утратило краски.

     Рёв набирал мощи, как юный ветер, распирающий басистые лёгкие. Этот шум казался диким на фоне отблесков в небе. Далёкое немое сражение в космосе искрилось разноцветными огоньками, но никто и не думал смотреть на них. Начавшееся истребление не занимало разъярённых Слепней.

     Для них существовали лишь две цели.

     Две ненавистных сломленных цели…

 

Глава 18

     Течение времени никак не замечалось внутри раскалённого кокона. Энлиль не был уверен, пробыл ли он под атакой минуту, или же этот беспрерывный поток чужеродной энергии вскрывал его душу уже часами. Боль – то немногое, что он ещё осознавал, и её медленное возрастание косвенно указывало, что это избиение началось недавно, ведь наёмник ещё мог хоть как-то закрываться и отвечать, но недавно относительно чего? Энлиль с трудом удерживал в памяти ближайшие события, боль была такой сильной, что он даже толком не помнил, как попал в западню. Всё необъятное мироздание сейчас сдвинулось для него до этого места, а за его пределами, казалось, больше ничего нет, только эти рыхлые стенки чужой силы и новые удары.

     Скольких ему удалось достать, скольких прикончить, кто вставал на их место – всё это ускользало от командира. Тактика Слепней была новой, они не делали передышку все одновременно, часть из них, свежая, всё время оставалась на подхвате, готовая сменить выдохнувшихся собратьев. Их конвейер вертелся вокруг уже редко встававшего с земли наёмника. Каждая цепкая нить энергии ближе и ближе касалась самого истока жизни Энлиля. Цель была достижима, она дурманила существ, как сводил с ума запах крови дикое животное. Некоторые, поддавшись опьянению смерти, сами умирали, становясь порывистыми, глупыми, нарываясь на ответный удар. Но чем дольше продолжался этот тёмный вихрь вокруг Энлиля, тем меньше он предпринимал контратак. Попытки вырваться прекратились, постепенно все остатки сил командира перешли в защиту.

     Спрятаться. Закрыться, хоть немного ослабить натиск, остудить этот жар боли внутри, подумать, найти решение. Но каждый раз, когда Энлиль был близок к построению плотной защиты, рабы жертвовали самих себя, переступали все возможные черты – лишь бы разбить новые преграды. Панцирь один за другим разлетался вдребезги, оголяя уязвимое физическое тело наёмника. Счёт гибелям своей оболочки Энлиль даже не начинал вести. Со стороны казалось, что его тело только и делало, что распылялось, рвалось на куски, сгорало или сплющивалось, а потом вновь появлялось. Физическая боль была ничем по сравнению с тем, когда удары касались разума, вторгались в душу, били в самое средоточие поддельного бессмертия наёмника.

     Он терял своё превосходство. Его душа всё больше оголялась, превращаясь в ничем не защищённый голый ствол дерева. И каждый удар заставлял её чернеть, кукожиться, покрываться новыми шрамами. Мучение безраздельно властвовало в его мыслях, резало любую здравую идею, не давая выхода.

     В какой-то момент Энлиль ясно понял, что осталось недолго. Ход обратной эволюции оказался беспощадно быстрым, и недолговечное бессмертие в любой момент было готово оставить наёмника.

     Мысль о смерти не испугала, но придала последней решимости. Догадываясь, что на большее ему уже не хватит сил, Энлиль вновь попытался закрыться. Избивавшие его существа уже явно не приписывали ему подобных запасов энергии. Они наслаждались медленным крахом своего врага, не заметив нечётких перемен в нём.

     Один рывок. Всего одно действие, тяжёлое, словно он толкал вперёд не свою энергию, а весь Аккад. Выходило всё так медленно, что Энлиль уже успел поставить крест на своём решении, но погружённые в бесноватое настроение Слепни ещё не замечали его потуг. Последние резервы убийственно вяло и не спеша оседали вокруг наёмника, формируя защиту. Лишь капля внимания, и этот неготовый панцирь мог отправиться вслед за уже десятками ему подобных. Медленно его границы уплотнялись, энергия начинала преображаться, жить своей кратковременной жизнью, защита поглощала чужие удары, и часть из них впитывала в себя, чтобы ещё более срастись. Слепни продрали глаза, но было уже поздно. Энлиль находился внутри своего последнего рубежа.

     Поняв свою ошибку, Слепни подняли складный ор, их движения стали сбивчивыми, связи непрочными. Будь у Энлиля хоть ещё немного сил, лучшего момента, чтобы воспользоваться слабостью противника, он бы ни придумал. Но вместо попытки контратаковать, вместо того, чтобы попытаться разорвать ослабленные сети его ловушки, наёмник безвольно упал на землю. Тонкая и пока ещё прочная защита облегчила его боль, как холодная вода ненадолго могла утолить жар обожжённой плоти.

     Это ненадолго. Энлиль уже замечал первые бороздки поверх своей преграды. Частично построенная оборона подпитывалась за счёт ударов чужеродной энергии, но большое количество этих ударов всё равно вело к её разрушению. Этого командир изменить не мог, ни замедлить, ни исправить. Он лежал на расплавленной чёрной земле, бессильно смотря вверх. Зрение немного прояснилось. Энлиль уже мог видеть и замечать движения Слепней, особенно тех, кто вертелся рядом, внутри кокона. Твари скреблись, извивались, лезли со всех сторон его небольшой защиты, зарывались под него, наскакивали сверху, но преграда ещё сохраняла относительную однородность.

     Несколько раз Энлиль отвечал на прямые взгляды Слепней. Он читал в них то же самое, что было в его мыслях.

     Это ненадолго.

     Полные ненависти расширенные зрачки неотрывно следили за ним. В них угадывалась похоть, которую может дать только чужая боль. Слепни наслаждались даже временной изоляцией своей цели. Это растягивало их удовольствие, отодвигало момент мести.

     Энлиль отвёл взгляд, разочарованно закрыв глаза. До последнего он искал в этих рабах остатки тех существ, которыми они были ранее, но ничего не переменилось, Слепни по-прежнему хотели мстить, и по-прежнему не знали и не хотели знать, зачем им это. Видеть их, как самое последнее, что будет в твоих мыслях – это ли не худший финал жизни?

     Командир растянулся на изуродованной земле, ненадолго закрыв лицо руками. Боль спала, отодвинулась на задний план, гул первородных рабов едва касался слуха наёмника. Он был практически растоптан, слаб для того, чтобы притупить эмоции, закрыться от всех этих звуков и импульсов, вытравить их из своих мыслей, но хоть не смотреть он мог. Меньше всего ему хотелось уходить с отражением Слепней в своих глазах.

     Оставив рабов без внимания, Энлиль отвлечённо уставился в небо, намеренно не замечая вертящихся сверху существ. Был день, но следы утерянной силы ещё давали наёмнику возможность заглянуть дальше горизонта. Сражение в космосе представлялось ему двухмерным рисунком: только отдельные штрихи, скопления войск, их перемещения. И на таком расстоянии было заметно: никакой обороны более не существовало. Что в этой мешанине являлось республиканским флотом, а что армиями пришельцев – было не разобрать.

     Энлиль напряг каждый нерв, стараясь дотянуться туда, в самую черноту этого сражения, но эта способность разорвалась, ей не хватало ни энергии, ни сосредоточенности командира. Мыслями наёмник вернулся на Аккад.

     Теперь он видел только помолодевшие, сбросившие с себя серость дождей облака, позади них проступала синева нового дня, такая неестественная и яркая, не принадлежащая ни этому времени, ни этой покалеченной планете. Память наёмника накладывала на эту картинку приходящие откуда-то воспоминания. Все его жизни умещались на этом полотне. Ненадолго мысли перескакивали от одного образа к другому. Воскресшее воспоминание отступало перед следующим так скоро, словно их подгонял ветер. Энлиль касался каждой детали, мгновения, чем дорожил в этих жизнях: он видел лица друзей, он помнил всех своих родителей, и только один образ задержался с ним дольше. Это была Кали – его последнее воспоминание.

     Взятое из ничего воспоминание даже не казалось таковым. Энлиль не мог сообразить откуда оно, в какой из жизней это было, придумал ли он его сам, или смотрящие на него в упор вишнёвые глаза и правда когда-то дарили ему этот взгляд. Он всматривался в глубину красноватых вод, и умиротворение постепенно исцеляло его мысли. Кали улыбалась…

     Треск собственной защиты резко отвлёк командира, стирая картинку. Энлиль оторвался от земли, видя, как его тонкая преграда проседает под очередным ударом. Ещё усилие, и голубоватая рука потянулась внутрь, а вместе с ней вернулась и боль. Энлиль поспешно закрыл глаза, стараясь уцепиться за рассеявшийся образ, но вместо покоя любимого взгляда он провалился в новую жаровню ударов.

     К нему продолжали тянуться. Одно существо с уродливой плоской мордой несло в себе силу остальных рабов, их общие побуждения и страсти. Оно даже кривило тонкий рот, визгливо кричало, брызгало чем-то наподобие слюны, настолько неистовым было его желание коснуться беспомощного врага.

     Зрение наёмника быстро затягивалось. Звуки и краски вновь смазывались, тонули в болезненных импульсах. Очередная волна чужеродной энергии вторглась в глубины его сущности. На миг Энлилю почудился короткий щелчок, как сработавший выключатель. Бессмертие угасло в нём, эволюция вернулась к прежним берегам. Какие-то остатки прежних способностей ещё находились в сознании командира. Он ощутил победный стон приблизившегося раба, его короткую запинку. Слепень аккуратно стягивал силы для завершающего штриха, демонстративно закинув за голову долговязые руки.

     Энлиль неожиданно для себя громко рассмеялся. Непонимание отразилось в линии рта существа, оно замерло, уставившись на заливающегося хриплым хохотом наёмника. Командир и сам не понял, что такого смешного было в облике его будущего убийцы. То ли надрывные движения Слепня, то ли его настойчивость, заставляющая его впалые щёки вздуваться над лицом как воздушные шары, то ли странные глаза существа, выпуклые, налитые влагой…

     Смех перешёл в кашель, и Энлиль затих. Он явственно видел сжатую между пальцами раба силу, которой оставалось только опуститься к нему. Её было много, гораздо больше, чем нужно для ликвидации примитивного существа. Хватило бы и пинка ногой. Слепень же продолжал неподвижно стоять, и только щёки ещё порывисто вздымались и опадали после каждого его вздоха. Как прикованный, раб не шевелился. Сквозь серость притупившегося зрения Энлиль видел позади него остальных Слепней. Их движения обрывались, тела исчезали, но не от перемещения. Командир ещё мог ощущать пространство, и оно оставалось нетронутым их проникновениями. Слепни просто растекались по нему. Всего за миг их не стало вовсе.

     Инстинктивно Энлиль начал отползать от нависавшего над ним раба. От первых же движений физическое тело показалось наёмнику чужим, ничтожным. Мысль его порывалась вдаль, но якорь был неумолим, он держал его здесь, внутри заново обретённого старого тела. Кое-как Энлиль поднялся на ноги, не переставая пятиться от неподвижного раба. В том ещё концентрировалась сила исчезнувших Слепней, но само существо глупо бездействовало, будто забыв, как ею пользоваться.

     Энергия в его руках сдавливалась, сжималась. Она искала выход и нашла. Медленно выпущенная сила потекла вниз, прямиком на голову раба. От её касания плоть существа смялась внутрь туловища. Наёмник даже не успел рассмотреть его лица. Гибель была скорой, через мгновение энергия добралась уже до ступней Слепня, поглощая его всего, и ударила в землю.

     Энлиль запоздало сообразил, какой силы может оказаться этот удар. Он стоял на том же месте, бежать было бессмысленно. Рождение ударной волны уже протекало в эти доли секунды. Её вихрь рвался во все стороны. Молниеносно он оказался практически рядом с командиром. Энлиль отшатнулся, но дальше ударная волна не пошла. Она давилась и глотала всё, что было ей доступно, теснясь в замкнутом пространстве. Её запасы быстро израсходовались, и уже несколькими секундами позже барьера не стало.

     Внутри эпицентра мелькало смутное очертание тёмного силуэта. Вглядевшись в высокую, полуматериализовавшуюся фигуру, наёмник крикнул:

     – Антарес!

     Фигура колыхнулась, окончательно обретая трёхмерные параметры. Владыка галактики обернулся на голос Энлиля. Увидев наёмника, он начал браниться.

     – Что за беспредел вы тут позволили устроить! – порядком переигрывая, ругался он. – Я вас такому не учил!

     Энлиль хотел ответить, но слова приветствия не шли в голову. Внешность Владыки галактики отталкивала. Его первородная красота теперь соседствовала с кривыми шрамами и открытыми язвами. От самого Антареса, казалось, осталась половина.

     – Что с тобой случилось? – тихо спросил Энлиль.

     – Заигрался, – отмахнувшись, ответил он.

     Наёмник внутренне почувствовал барьер между собой и своим наставником. Это была закрытая тема, и Энлиль не стал её развивать.

     – Помоги Энки, – устало заметил Антарес.

     Энлиль спохватился, к своему стыду только сейчас вспомнив о друге. Владыка галактики указал куда-то за вал сплавившихся груд камня и песка. Энлиль быстро, насколько это позволяло ещё чужое, одеревенелое тело, перелез через завалы. Энки лежал неподалёку, его попытки встать возвращали наёмника обратно на землю.

     – Подожди! – подбегая, крикнул Энлиль.

     – Энлиль? – напарник неуверенно смотрел на приближавшегося командира. – Это ты?

     Зрение возвращалось к нему ещё хуже, чем к товарищу.

     – Да. Ты ранен?

     Энлиль наспех ощупал тело напарника.

     – Нет. Я другой.

     Подхватив его под руку, командир помог Энки встать, но тот вновь безвольно начал клониться вниз.

     – Я тоже. Вставай!

     – Ноги, руки не слушаются, – пожаловался Энки.

     – Это ломка. Поднимайся!

     К ним подошёл Антарес.

     Энки не смог рассмотреть ужасные изменения в его внешности. Он узнал его только по голосу, отчего приветствие бывшего наставника выдалось более радостным.

     – Что? Тяжело без власти? – не пытаясь издеваться, спросил Владыка галактики.

     Потрёпанные, едва дышавшие, наёмники кивнули.

     – А будет ещё хуже.

     Друзья промолчали.

     Антарес покачал головой, отвечая на какие-то свои мысли и не соглашаясь с собой. Он мимолётно коснулся парней, исцелив их тела.

     – Большего не ждите, – предупредил он. – Хотите вернуть власть – живите. Череда смертей – и она ваша по праву.

     Прозрев, Энки неловко замолчал, но ему хватило такта не пялиться на то, что теперь было лишь блёклой тенью совершенного существа.

     – Где она? – не называя имён, тихо спросил Энлиль.

     Антарес молча возвёл руки к небесам.

     – Смотрите.

     Энлиль попытался проникнуть мыслями сквозь расстояние, но заработал лишь головную боль.

     – А! Ну да! Вы же теперь другие во всем, – спохватившись, вспомнил Владыка галактик.

     – Прежние, – поправил его Энлиль.

     – Смотрите! – снисходительно повторил Антарес.

     Ненадолго Владыка галактики позволил им обоим видеть своими глазами. Зрение Антареса и близко не походило на утраченное зрение наёмников. Оно являлось куда масштабнее и ярче. Увидев через подобную призму, можно было вообще усомниться, а видел ли ты раньше? Не был ли ты слеп?

     Антарес коротко хмыкнул, довольно почувствовав восторг парней. Он обратил внимание на участок между орбитами Аккада и его спутником, где ещё совсем недавно находились республиканские армии и гражданский флот эвакуации. Всё это огромное пространство полностью попадало в поле зрения Владыки галактики, во всех слоях и оттенках. От нахлынувших деталей наёмникам было сложно сконцентрироваться, и Антарес перевёл восприятие к трёхмерной картинке.

     – Примитивнее некуда, – недовольно проворчал на них он, но друзья его не слышали.

     Картинка прояснялась, и Энлиль уже мог воспринимать на этом холсте все трёхмерные объекты. Было такое ощущение, что ему удавалось следить за каждым из них в отдельности, хоть их численность переваливала за несколько миллионов, и при этом наёмник ощущал ещё и живые точки во всём этом хаосе быстрой и немой битвы. Вскоре он чётко отделил остатки республиканского флота и гражданских судов. Вопреки его опасениям, армии ещё не сдались окончательно, что-то похожее на оборону было выстроено вокруг разбитого на фрагменты эвакуационного флота. Не будь зрение Антареса настолько всеобъемлющим, многие детали вряд ли оказались бы заметными. Ставшее ареной событий, тесное пространство сплошь и рядом было усеяно обломками разбитых судов, они кружились в вакууме, отлетая от дееспособных кораблей, как мячики, меняя направление и ускорение, и издалека напоминали плотное астероидное поле. Сквозь эти заторы, подобно ледоколам, шествовала недавно прибывшая к Аккаду крупногабаритная ударная флотилия пришельцев.

     Некоторые корабли были такими огромными, что, казалось, должны были смяться внутрь под давлением собственной гравитации, но неизвестное наёмнику инженерное решение сохраняло суда в стабильном состоянии. Ещё внушительнее выступали смотрящие из отверстий орудия этих громил. Все они разворачивались в сторону нескольких группировок кораблей гражданской эвакуации. Остальные войска спешно отступали, уходя из-под радиуса поражения, удар мог последовать в любую секунду. Зная это, Энлиль грубовато толкнул Антареса, не понимая, почему тот медлит.

     Владыка галактики снисходительно не заметил вопиющей фамильярности.

     – Это не моя игра, – кратко ответил он.

     Энлиль силился хоть что-то толком прочувствовать в изменениях пространства. Он помнил, как это сделать, но и на малую часть не хватало энергии. Смертное тело не являлось лучшим источником сил, а почерпнуть их извне он уже не мог. Вместо результата наёмник получил очередную порцию боли, но так и не пробудил утраченные ощущения. Заметить Кали ему не удалось. Она была где-то там, возможно, такая же молчаливая и выжидающая, какой запомнилась ему на Цесне. Тогда с большим трудом ей удалось смять многотысячную армию пришельцев грудами разрушенных скал. Та победа далась ей непросто, но в те дни Кали и не была самой собой – лишь отражением своего подлинного могущества. По какой бы причине она ни медлила сейчас, Энлиль не думал, что это было связано с многомиллионным противником. Помня грани её силы, он ещё мог представить, насколько незначительными были для неё эти вражеские войска, особенно здесь, в её доме, подле её главного источника энергии – солнца.

     Не встречая препятствий, крупные суда пришельцев выстраивались в боевом порядке. Похоже, армии ещё не знали об уничтожении Слепней, никто не мог предупредить их, кроме Тёмного Кочевника, но тот, видимо, вовсе не собирался спасать второсортных рабов. Не ведая, насколько быстро из завоевателей они становились мишенями, суда продолжали стягиваться к разобщённым республиканским группировкам.

     Мысли пришельцев, их действия, движения кораблей мелькали перед глазами Энлиля. Ближайший строй в шахматном порядке сделал первый прицельный выстрел лазерными установками. Мощные, годящиеся и для уничтожения небольших космических тел, размытые лазеры неожиданно прошли мимо всех целей. Это могло бы насторожить пришельцев, но вместо отступления суда лишь начали перезарядку орудий для второго удара. Они ещё не понимали.

     Последовали новые выстрелы, не принесшие ожидаемого результата. Траектория лучей искривлялась, а их длина становилась в разы меньшей той, на которую были способны выпускающие залпы подобные установки. Сколько бы ещё захватчикам потребовалось примеров, чтобы оценить своё положение, так и осталось тайной. Антарес быстро указал наёмникам на множественные участки подле республиканских войск – это были только что построенные порталы. Возникшие коридоры в пространстве во многом отличались от построенного Энлилем и Энки прохода, и их вовсе нельзя было сравнивать с тем убожеством, что ранее поддерживали Хранители. Они были компактны, стабильны, а их границы не являлись опасными. Точное число проходов Энлиль не успел сосчитать. Стоило им открыться, как неведомая сила словно подтолкнула к ним авиацию Сеннара. Флот Республики быстро утекал в темноту проходов. Скорее всего, пришельцы так и не успели этого заметить. Закончив построение порталов, эта же невидимая сила обратила внимание на них.

     Армии захватчиков ожидало нечто похуже лавины разбитых гор. Это надвигалось на них беззвучно, появляясь в тылах. Издали летящие сферы были похожи на вошедшие в атмосферу небольшие метеориты, они окутывались огнём, а их длинные раскалённые хвосты петляли позади красочными искрами. Но восприятие Антареса позволило видеть подлинность происходящего. Сферы не были грудами какого-нибудь раздробленного космического тела. Появившиеся внезапно вокруг армий пришельцев, горящие шары больше всего напоминали миниатюрные светила, крохотные звезды. Оторванные от солнца, эти неспособные существовать в естественных условиях сгустки солнечного вещества теперь проживали свои короткие жизни, чтобы осветить собой последние секунды существования многомиллионного флота.

     Их яркость пронизывала темноту, ненадолго выхватывая у той очертания скопившихся в боевом порядке отрядов. Корабли проступали перед светом, но лишь затем, чтобы в тот же миг войти в него, слиться с поглощающими всё на своем пути красноватыми, оперёнными искрами шарами. В размерах эти выбросы казались мизерными в сравнении с наиболее крупными судами пришельцев, но, достигая авиации захватчиков, яркие сгустки прошибали их насквозь, следующие после этого вспышки стирали всё в пыль, очищая занятое космическое пространство и возвращая ему первоначальный незапятнанный вид.

     По мере возрастания количества подобных вспышек поверхность солнца отчётливее бурлила и покрывалась быстроисчезающими красно-чёрными пятнами. Стоило возникнуть такому пятну, как в то же мгновение, сразу после его исчезновения, рядом с пришельцами выбрасывался новый сжатый ком. Эта последовательность продолжалась значительно дольше, чем того требовалось. Кали увлеклась. На сей раз ни одному судёнышку не удалось улизнуть от её внимания. Флот противника обратился в ничто, но и после этого солнце ещё не скоро утихомирилось. Уничтожив противника, его энергия теперь в полном объёме касалась порталов. Множественные проходы словно сливались в несколько крупных. Их пропускаемость могла за несколько минут обеспечить республиканской авиации то, чего Энлилю и Энки пришлось бы добиваться часами.

     Движение кораблей внутрь порталов было стройным и быстрым. Энлиль не ошибся, посчитав, что оно происходило даже без участия экипажей и командования. Кали сметала их в ямы проходов, не желая тратить время на их самостоятельную организацию. Времени, чтобы всё закончить, практически не оставалось: новые изменения в пространстве указывали на близость Кочевника, и Кали, как могла, спешила завершить начатое до его вмешательства. Последние манипуляции она делала уже с заметным усилием, давление сковывало её, и это же давление ещё в большей степени ощущал Антарес. Владыка галактики мрачнел и сутулился. Окутывалась не только солнечная система, но и его владения, что уже постепенно лишало его прямой власти над собственным источником энергии, подавляло волю и быстроту мыслей.

     Внезапно его зрение резко утратило остроту, получилась нечёткая расфокусировка, в которой и сам Антарес мало что мог определить, не говоря уже о наёмниках. Их связь разорвалась.

     Дальнейшее бегство кораблей друзья уже не видели. С поверхности планеты заметить хоть что-то при свете дня было невозможно, Антарес же более не предпринимал попыток наблюдать. Из хмурого его лицо постепенно превратилось в болезненное. Бледно-серое, с проступившими шрамами, оно напоминало часовой механизм, вот-вот готовый взорваться криком.

     Энлиль и Энки хотели поддержать Антареса, но тот их резко оттолкнул.

     – Бегите! – еле сдерживая внутреннюю боль, прокричал он! – Найдите любой корабль и летите к порталу!

     Энлиль осмотрелся, но на многие километры вокруг не было ничего, кроме оставшихся после их битвы со Слепнями оплавленных развалин. Ни одно судно не могло уцелеть после случившегося здесь.

     – Телепортируй нас! – поспешно предложил Энлиль. – Перенеси на какой-нибудь корабль эвакуации или флота.

     Антарес едва расслышал его слова. Он неуверенно покачивался, но как только друзья поспешили поддержать его, оттолкнул их вновь.

     – Не мо-гу, – начав растягивать слова, тихо произнёс Владыка галактики. – Он… вцепился… не…

     – Кочевник здесь?! – громко спросил Энки.

     Больше Антарес ничего не ответил.

     Его начало трясти, и при этом физическое тело то исчезало полностью, то обрисовывалось какими-то странными красками, потёками боли. Он не был способен исчезнуть, ухватившие его тиски хоть и оставались невидимыми для наёмников, но оба ещё могли частично ощущать движение подобного рода энергии в пространстве. Оно было чудовищно подавляющим. Власть Антареса для Кочевника казалась не большей преградой, чем яичная скорлупа перед ударом молота. Не спеша, выборочно, этот молот с неслышимым треском опускался на сущность Владыки галактики. Вибрация последнего удара отбросила наёмников назад. Оба ненадолго лишились сознания, не сразу заметив появление Кали.

     Она возникла совсем рядом с Антаресом, ухватившись за его плечи, и сходу дёрнула на себя. Это ослабило его оковы, но высвободить друга из них полностью ей удалось лишь после третьего усилия. Треск разрываемых связей звуковой волной покатился по Аккаду. Кали и Антарес отлетели на землю. Девушка практически сразу поднялась. Она хотела помочь Владыке галактике встать, но тут её окликнул Энки.

     Кали вздрогнула, быстро повернувшись.

     – Что, во имя всего мироздания, вы здесь делаете!? Порталов больше нет! – двинувшись в их сторону, закричала она.

     Физическое воплощение Кали полностью стабилизировалось, и теперь она в точности походила на ту девушку, пришедшую несколько месяцев назад к ним в ангар. Энлиль неуверенно сравнил эти два образа, и недавние события показались ему невероятно далёкими, словно после них наёмник успел прожить ещё одну жизнь.

     Кали коснулась его лица, ненадолго задержав руку.

     – Смертны? – спросила она.

     Энлиль кивнул, и прежде чем Кали отвела руку, успел перехватить её ладонь.

     – Я помню, – тихо, но чётко сказал он.

     Кали отвела глаза, но Энлиль осторожно развернул её лицо.

     – Не сейчас. Молчи, – почти умоляя, прошептала девушка.

     Энлиль не послушал, и Кали нервно мотнула головой, догадываясь, что услышит.

     – Везде и всегда решения принимала ты, – твёрдо заговорил наёмник. – Ты звала меня за собой в новые жизни, и я подчинялся! Оставался таким, – Энлиль презрительно провёл руками вдоль своего тела, – ничтожным! Недостойным!

     – Проклятье! – внезапно закричал он. – Я пошёл бы за тобой хоть в Небытие! И ты знала это, Кали!

     Девушка молча соглашалась одним взглядом.

     – Ты не позволила мне!

     Кали вновь виновато отвела глаза.

     – Да, – просто согласилась она. – Я не могла. Не жду, что ты поймёшь меня…

     – Но я понимаю, – прервав её, заговорил Энлиль.

     Девушка вернулась к его глазам.

     Наёмник сердито улыбнулся ей.

     – Смертен вновь – это так, – продолжил он. – Но, будучи другим, я многое осознал: и твою связь с моим народом, и твоё наивысшее горе из-за этой связи. Я всё ещё не понимаю многих причин твоих решений, не понимаю до конца, что ты такое, и несмотря на это, я прощаю тебя за наше с тобой прошлое.

     Стоявший неподалёку Антарес неловко отвернулся. Он хотел что-то сказать, но о его присутствии было забыто.

     – Нашёл время, – ехидно проворчал он в сторону Энлиля.

     Рядом остановился Энки, не дав Антаресу вмешаться.

     – Другого не будет, – заметил он.

     Антарес переглянулся с наёмником, и оба повернулись к солнцу. Светило менялось, оно становилось ярче, но света от этого почему-то было всё меньше. Постепенно день на Аккаде серел, перетекая в истинную темноту.

     – Он уже начал поглощать её солнце, – беззвучно указал Антарес.

     Энки упорно давил подступающую тошноту страха. Бурлящее яркое и одновременно темнеющее светило могло привести в ужас и подготовленный ум. Начавшийся процесс проникновения массивной чёрной дыры был ужасен, он не мог не влиять на мысли, но, обернувшись и взглянув на командира и стоящую рядом с ним девушку, Энки невольно улыбнулся: рушился мир, а они не замечали ничего.

     Нервное напряжение, державшее их двоих уже столько времени, внезапно спало. В глазах Кали играло тепло, в её внешности не произошло перемен, но лицо девушки теперь было таким естественным, что детально напомнило Энлилю его недавнее воспоминание. Именно такой она была в одной из его жизней, когда позволила себе смертный удел и многие годы рядом с ним в облике обычной женщины. Это была его Кали.

     Её рост, тело, даже запах теперь полностью повторяли воспоминание. Энлиль с трудом подавил порыв обнять её. Разговор был ещё не окончен. Он не сказал главного.

     – Сейчас я прошу тебя, – тихо вернулся к нему он.

     И Кали вновь попыталась запретить ему говорить.

     – Я не смогу, – читая его мысли, наперёд ответила она.

     – Уйдём, – упрямо закончил Энлиль. – Идём со мной, Кали. Сейчас.

     Вместо ответа Кали медленно качнула подбородком.

     – Как только он подчинит твоё солнце, будет короткий промежуток, когда ваша с ним связь станет наиболее уязвимой, – не обращая внимания на онемевшее лицо девушки, быстро заговорил он. – Ты сможешь оборвать её, – настаивал Энлиль. – Ты знаешь, о чём я говорю! Не ври, что не сможешь этого сделать! Я достаточно побыл в шкуре первородного существа, чтобы понимать твои пределы. Освободись от солнца, и бежим! Антарес поможет нам пробиться через заслон. Всего-то и нужен один рывок.

     – Но сам он сбежать не сможет. Он станет его рабом, Энлиль, – перебила его Кали. – Я ещё могу отрезать от себя солнце, а галактику? И что потом? Он настигнет нас быстрее, чем ты можешь представить, он до последней секунды своего существования будет ходить по нашим следам, но перед этим он заберёт себе твой народ. Ты хочешь их рабства?

     Внезапно Энлиль почувствовал себя невероятно уставшим. Весь это разговор покатился в другую сторону, всё шло не так.

     – Нет, – глухо согласился он. – Я никому не желаю такого.

     Кали отстранилась, отступив назад и повернувшись в сторону своего светила.

     – Никто больше не превратиться в его раба, – тихо, но уверенно произнесла она.

     Энлиль взбесился то ли от её фанатичного тона, то ли от своей беспомощности. Что ещё ей сказать? Она стояла такая близкая и одновременно непонятная ему, и те несколько шагов между ними показались наёмнику огромной пропастью. Сколько бы он ни тянулся, он не сможет: не будет ей ровней никогда.

     Все эти эмоции попеременно мелькали в его глазах. Заметив мысли Энлиля, Кали отвлеклась.

     – Верь мне, – смягчив голос, потребовала она.

     Он не хотел ей отвечать, но возникшая тишина продлилась недолго. Прерывистая череда инородных звуков заставила всех обернуться к их источнику. Где-то рядом искривлялось пространство, а позади ещё не открывшихся проходов вырисовывалась тёмная стать. Она быстро стекалась в ещё невидимый силуэт. Шум утих, уступив первенство ровным глухим звукам шагов. Какое-то время только эти приближающиеся шаги косвенно указывали на присутствие Архонта, но как бы за ним ни следили, ни Кали, ни Антарес не смогли заметить физического проявления Владыки.

     Массивная и по-своему грациозная фигура возникла рядом с собравшимися, словно находилась здесь всё время. Ни движением, ни взглядом угольные глаза не отреагировали на то, как быстро присутствующие шарахнулись в стороны. Их не интересовало ничего, кроме увядающего в небе солнца. Он смотрел на светило, но и без того было понятно, что видел он только Кали.

     – Милая, Илтим-Кали, здравствуй! – красивым тембром обратился к ней он.

     Облик его был молод и прекрасен, лишь незначительные усилия скрывали под ним проступающий подлинный вид Архонта, его немощь и увечья. Но и будучи ослабленным, Кочевник вовсе не казался уязвимым. Он продолжал впиваться в солнце, захватывая те невидимые нити между ним и Кали, он тянул их к себе, не скрывая удовольствия от этого процесса порабощения.

     Тёмный Кочевник грациозно повернулся к девушке, припечатав её взглядом к месту.

     Кали застыла под силой этих глубоких чёрных глаз. Их магнетизм был сравним с действием притяжения, казалось, он останавливал течение времени, занимал собой все мысли. И между тем взгляд не был эмоционально окрашен, ни злой и ни добрый, но от этого отсутствия эмоций он представлялся ещё более ужасающим и глубоким.

     Кали нервно выдохнула ненужный ей воздух.

     – Милая, – ровно повторил он, – вот мы и встретились.

     Около минуты, показавшейся Кали веками, Кочевник оценивающе блуждал по ней взглядом. Весь его облик напоминал гранитную статую, неподвижную, несокрушимую. Плавные движения совершали только яблоки его глаз, медленно скользя снизу вверх, то возвращаясь к лицу девушки, то бросая его. Таким взглядом торговец мог бы осматривать племенное животное, и последующая после ухмылка Кочевника только подтвердила его потаённые мысли. Похоже, Владыка остался доволен увиденным.

     – Сильна и прекрасна, – коротко похвалил он Кали.

     Остальных он игнорировал, но никто и так не спешил привлекать его внимание. Все ещё оставались под давлением и впечатлением от исходящей от него силы, и пусть в ней отчётливо ощущалось гниение, такая мощь всё равно одинаково взывала к самым низменным уголкам души любого существа, пробуждая страх и отчаянье. Не важно, кем ты был по рождению – Владыкой галактики или простым смертным, но не бояться Архонта ты попросту не мог. К этому страху нужно было привыкать, и в какой-то мере Антарес, как и стоявшие без движения наёмники, наспех приспосабливался к новым чувствам.

     Тем временем Архонт медленно двинулся в сторону Кали. Остановившись ненадолго напротив неё, он не спеша обошёл девушку, застыв сбоку. Его близость мучением отразилась на её лице, сладковатый запах разложений резко ударил в само сознание девушки, и та немного качнулась. Проступившая холодная бледность выдала Кали. Тёмный Кочевник довольно оскалился, намеренно приблизившись ещё ближе. Его холёные пальцы пробежали по щеке девушки. Из уст полился мёд тёплых слов, но в голове Кали он отдавал мертвечиной.

     – Как же ты заставила меня побегать, милая, – нежно ворковал он.

     Его лицо практически касалось её шеи, а тонкие пальцы вновь поднимались к щеке. Лёгкие прикосновения, почти нежные, но от них оставался яркий алый след, будто руки Кочевника обжигали всё, к чему прикасались.

     Раскрытая ладонь легла на подбородок и внезапно сжалась до такой степени, что губы девушки сильно выпятились вперёд. Кали вскрикнула, и это как-то подействовало на Антареса и наёмников. Все трое одновременно ринулись к Кочевнику, но Архонт не потратил на них и лишнего движения. Не сделав полного шага, Антарес гулко рухнул рядом, Энлиль же и Энки оказались отброшенными метров на десять.

     Кали нервно оглянулась одними глазами, пытаясь рассмотреть, живы ли они.

     Кочевник грубо дёрнул её лицо.

     – Смотри на меня! – диким голосом заорал он.

     Владыка несколько раз резко тряхнул головой, словно пытался остудить гнев, но, передумав, он без усилия поднял девушку, тут же бросив её на землю. От удара Кали не могла издать и звука, словно в лёгких не хватало воздуха. Она беспомощно смотрела вверх. Кочевник быстро приблизился.

     – Прости. Не сдержался, – без тени сожаления проговорил он.

     Архонт было потянулся к ней, чтобы поднять, но в последний момент его рука сжалась в кулак. Последовало ещё два удара. Их вибрация расколола под Кали землю, глубоко уйдя вниз. Эхо выпущенной силы задело саму тектонику планеты, и поблизости охнул давно почивший вулкан. На поверхности началось небольшое, дрожащее землетрясение.

     – Ну вот опять! Не сдержался! – почки крича, рявкнул он. – Видишь, до чего ты меня довела?!

     Гневный вопрос Архонта остался без ответа. Кали лежала без единого движения, голова её изломано запрокинулась назад, вид её тела был неестественный и отталкивающий, а в широко открытых глазах не светилось и тени осознанности. Боль загнала её в тупик, и девушка не могла реагировать ни на что вокруг.

     Увидев, насколько перестарался, Кочевник отвернулся к солнцу.

     – Потерпи, милая, – вновь ласково заговорил он, – осталось немного.

     Окутанное его властью светило всё явственней менялось, оно словно существовало уже в нескольких вариациях: в привычном трёхмерном состоянии и в ином, постепенно появляясь в качестве своего сжатого и видоизменившегося отражения где-то внутри кочующей чёрной дыры. Яркость солнца могла бы ослепить и сжечь всю Солнечную систему, но этот инородный свет разливал странный холод и темноту. Он противоречил законам трёхмерной Вселенной. Само же светило, казалось, только сохраняло видимость присутствия, на самом же деле на его месте уже практически ничего не было.

     Быстро темнело. Кочевнику явно нравилась эта сгущающаяся тьма. Она являлась его домом. И чем меньше становилось света, тем довольнее казался Архонт. Всё протекало с большой скоростью. Поглощение солнца близилось к концу, но на Аккаде это действо длилось всего пятую минуту. И даже это время представлялось Кочевнику длинным. Он нетерпеливо посматривал на угасающую звезду, сжимал сильные руки, всматривался в них, отмечая очередные нити власти над порабощённым им существом. Он неистово жаждал полного единения, связи, которая бы открыла ему доступ в закрытые участки сознания Кали. Там жило его спасение. Привкус этих сакральных знаний уже щекотал его нёбо, но Архонт усиленно сопротивлялся ринуться на его зов, и старательно завершал начатое.

     Только полное подчинение – вот чего он хотел. Близость желаемого настолько затуманила его мысли, что Архонт не заметил приближения Антареса. Владыка галактики вцепился в Кочевника с яростью загнанного в угол существа. Его власть ещё не была подмята Архонтом, её было мало, но ярость удваивала её. На мгновение Архонт даже просел под этим давлением, скатившись на колени. Антарес молотил его так, как ни бил никого ещё ни в одной своей жизни. Если бы выпущенная им энергия не находила цель, она давно бы покрыла все ближайшие системы, но и малой доли того, что отлетало от сущности Кочевника, оказалось достаточно для множественных расколов планеты. Аккад треснул как хрустальный шар. Разломы тектонических плит уходили до самой магмы, вопль недр громогласно застилал всё вокруг, планета кипела, разваливаясь изнутри. В любой миг она могла разлететься на фрагменты, взорваться, как небольшая звезда. Каждый новый удар Антареса только приближал её катастрофу.

     Это была битва с заведомо известным концом. Архонту потребовалось не более минуты, чтобы вернуть своё превосходство. Какое-то время Тёмный Кочевник просто закрывался от ударов, но пропустив треть из них, Архонт изрядно разозлился, призвав в ответ доступные ему могущественные силы. Очередной удар Антареса был перехвачен, Владыка галактики оказался в руках Кочевника.

     Антарес чуть не лишился ощущений и связи с реальностью, когда когтистая рука сомкнулась на его шее. Архонт оторвал его от земли, высоко подняв.

     – Неблагодарный ублюдок! – закричал он.

     Антарес сморщился от режущих звуков старческого, хриплого голоса.

     Сквозь наползающую на глаза муть боли он всмотрелся в лицо Кочевника. Оно было подлинным. Растрата энергии заставила Архонта позабыть о внешнем виде, и сейчас перед Владыкой галактики стояло уже известное ему дряхлое, мерзкое существо, вобравшее в свой облик отражения всех возможных первородных рас мироздания. Лик его стал ещё более гнилым и затхлым с тех пор, как Антарес в последний раз видел его таким.

     Архонт продолжал изливать ругань, но Владыка галактики слышал его через слово. Слух, да и все другие чувства искривлялись в руках Кочевника. Тот, даже не замечая этого, ломал некогда нравившуюся ему игрушку.

     Продолжая мучить Антареса, Архонт мимолётом заметил Кали. Она ещё лежала, но боль уже не затмевала её рассудок. Девушка понимала всё, что происходило на её глазах, и это отражалось ужасом на её лице. Гримаса её страха придала Кочевнику ещё большей злости. Замолчав, он судорожно сжал кисть. Физическое воплощение Антареса резко исчезло, развеваясь беловато-красным отсветом в темноте.

     Кали коротко вскрикнула, зажав ладонью рот. Она начала медленно вставать, отдаляясь от Архонта.

     Кочевник приблизился. Он более не прятал своей внешности. Дряхлое существо уверенно наступало, сокращая расстояние между собой и девушкой.

     – Бежать некуда, – глухо напомнил он. – Ты уже моя.

     Архонт коротким кивком указал девушке на небо, и Кали проследила за ним. Торжествовала густая темнота, только отблески тусклого звёздного неба говорили о том, что вокруг ещё существовала эта Вселенная. Солнца не стало.

     – Видишь? – тихо спросил Кочевник.

     Он легонько повёл рукой, но это вызвало немыслимую боль в мыслях Кали.

     – Моя!

     Архонт ещё раз дёрнул за невидимые цепи власти над её душой, сдавливая, раня, заставляя девушку кричать и биться в агонии.

     – Всё могло бы быть иначе, милая, – приблизившись к ней, прошептал Кочевник.

     Его разум влезал в глубинные уголки памяти Кали. Поверхностные знания из носителя уже перетекали в память самого Архонта. Это не мешало попутно причинять ей новую боль. Без осторожностей и жалости Кочевник грубо вырезал из разума девушки нужные ему пазлы.

     Его нити тянулись дальше, касаясь всё более и более глубинных кодов. Нетерпение Кочевника росло. Он быстро касался каждого воспоминания о кристалле и решительно перескакивал дальше. Он искал то, в чём нуждался, небрежно оставляя ценнейшие догмы на потом. Сейчас ему требовалось всего одно решение. Ещё никогда Архонт не ощущал такой близости к стремлению всего своего существования, к тому, чтобы стать совершенным!

     Скоростной поток новой информации куражил его состояние. Его облик вновь вернулся к молодости и красоте. Но это был новый облик, ещё более утончённый и прекрасный. Таким Архонт представлял себя в те короткие мгновения, когда позволял мечтам об идеале занимать свою голову. Он уже перекраивал самого себя, уже неосознанно применял некоторые коды, но заветные решение, его исцеление ещё оставалось впереди, и Тёмный Кочевник с новой жадностью набрасывался на сознание девушки.

     Такое быстрое и жестокое проникновение свело бы с ума и равное ему по силе и энергии существо, но влияние пробывших в памяти Кали уникальных знаний и её необычное происхождение ещё оберегали её от безумия. Сознание её разрывалось с той же быстротой и необратимостью, с которой погибала под их ногами планета. Разум терял способность просчитывать и анализировать, но, несмотря на нарастающее давление, какая-то часть её сознания ещё оставалась неприступной для Кочевника.

     Стены жалкого убежища сужались под натиском Архонта. Кали принадлежала ему по всем порядкам установленной им власти и не могла выстоять долго. Каждое касание его мыслей разрывало сущность девушки, уменьшая эти стены и давая ему доступ к новым виткам её памяти. Возможно, будь у него больше терпения и выдержки, он не действовал бы так опрометчиво и несдержанно. Он постарался бы растянуть эти моменты на долгие-долгие прелюдии пыток и истязаний. Это он умел, как и умел получать удовольствие, находя его в безысходности и страдании своих рабов. Когда-то он ещё обещал себе, что не станет торопиться и с Кали. Сама по себе она его мало интересовала, но то, что скрывал её разум, лишало Кочевника любых границ сдержанности. Так что Архонт даже не старался себя обуздать.

     Он осушал её сознание, заглатывая содержимое, давясь им. Даже для его пределов информации было чрезмерно много. Он не давал ей времени устаканиться, осесть в своём сознании. Старое и новое беспорядочно перемешивалось в его голове, создавая нагромождения и хаос. В какой-то мере это сталкивало к безумию и самого Архонта.

     Жадность его только возрастала. Тёмный Кочевник одурманенно пил чужую память. Он давно перестал замечать Кали. Её руки покоились в мёртвой хватке его ладоней, лицо девушки находилось практически впритык к его лицу, но Архонт видел лишь то, что втекало в его разум. Любые не относящиеся к знаниям ощущения он пропускал мимо внимания, ни звуки стонущей планеты, ни нарастающее колебание землетрясений, ни вой поднявшихся ветров, ничто не долетало в его мысли. Неистовая жадность ослепила его. Последняя стена в разуме девушки отделяла его от наиболее важных сакральных познаний этого мироздания. Тонкая на вид преграда упорно выдерживала попытки пробраться внутрь. Это бесило Архонта. Злость всецело забрала у него остатки рационализма. Единственное в своём роде могущественное создание существующих миров теперь походило на разъярённого зверя: рычащего, извергающего проклятья, кидающегося на свою добычу. Но злость и сила казались бесполезными против этой преграды.

     А потом произошло то, чего Кочевник вовсе не ожидал. Стена покрылась разломами, он успел увидеть за ней залежи скрытой информации, но в следующий момент тихая вибрация с силой отбросила его прочь из сознания девушки. Отдача перешла и на его физическое тело. Архонт отступился, упав на спину. Только сейчас он заметил отсутствие рук девушки в своих руках. Её не было рядом.

     Кали находилась на небольшом удалении, укрытая гудящей ветрами темнотой. Увидев её, Кочевник быстро поднялся, бросившись в её сторону. Но какое-то внутреннее потрясение заставило его резко остановиться. Архонт замер, рассеянно коснувшись груди. Долгое время его взгляд обращался внутрь. Растопыренные пальцы вскользь перебегали по грудной клетке, пока неожиданно резко не схватились за одежду, разрывая её, будто та мешала дышать.

     – Что это? Что? – тихо спросил Архонт.

     Кали молчала, но Кочевник и не к ней обращался. Его взгляд всё ещё тянулся вглубь самого себя, тормоша своё переполненное сознание, не понимая появившегося странного ощущения.

     Рука Архонта добралась до кожи, оголив грудь. Он сильно тёр её, словно пытался что-то содрать. Внезапно его зрачки взметнулись к Кали.

     – ЧТО ЭТО?! – закричал он.

     В нём пока не было страха, только его начало и искреннее непонимание происходящего, Архонт ещё не успел испугаться. Со странным равнодушным спокойствием он заметил непонятные преображения в Кали: тонкая линия пролегла от её левой ключицы по диагонали вниз, прорезая грудную клетку. Края линии разошлись в разрез, образую рваную паутинку трещин. Из неё подобно крови засочился сжатый красноватый свет. Непроизвольно рука Архонта вернулась к своей груди. Кочевник нащупал что-то вязкое и холодное. Опустив голову, он увидел схожий порез, но свет из раны сочился тёмный, почти чёрного цвета.

     – Что? – удивлённо повторил он.

     Страх коснулся его мыслей, и лишь потрясение ещё не давало ему завладеть Архонтом. Как под гипнозом, Кочевник медленно следил за появляющимися новыми ранами. Он ненадолго сравнивал себя с Кали. Тело девушки также постепенно покрывалось трещинками.

     Какое-то время Кочевник бездейственно молчал, глупо рассматривая уродливые трещины. Но искра просветления всё отчётливее разгоралась в его глазах. Неожиданное прозрение исказило его лицо.

     – ОСТАНОВИСЬ!

     Его приказ прозвучал громче любых взрывов, раздирая искалеченное сознание девушки. Кали сморщилась от боли, но не отступила.

     Кочевник быстро приблизился к ней, схватив за плечи. Он силился тряхнуть её, но энергия отчего-то утекала из его рук, движения становились вялыми и медленными. Вместе с его физическим телом совсем рядом, лишь за невидимой мембраной соседней Вселенной, подобно гнойнику раздувалась и преображалась его чёрная дыра. Нестабильное вместилище распиралось, подгоняемое неизвестной Кочевнику силой, и он совершенно не мог ни помешать ей, ни даже определить её состав.

     – Остановись, – блёкло потребовал Архонт.

     Кали заметила в его тоне что-то похожее на мольбу.

     – Это необратимо, – беззвучно ответила она.

     Барьеры её сознания упали, и Кочевник теперь мог видеть недостающие фрагменты. Он с усилием пробежался по наиболее ценным знаниям. Его мысли ненадолго заискрились надеждой, когда на поверхность выплыл способный исцелить его код. Попытавшись применить его, Архонт сжался от боли, энергии на преображение уже не было.

     Кочевнику хотелось кричать. Но и на подобное ему уже не хватало сил. Он ощущал разрушения своего вместилища, каждую новую язву поверх границ раздувшейся чёрной дыры, и апатично понимал необратимость происходящего.

     – Нет. Это не коллапс души. Уничтожение души не способно тебя убить.

     Голос Кали словно снимал его мысли с языка и доносился до него тонким эхом. Тело Кочевника исчезло, растворяясь внутри чёрной дыры. Его сознание витало в своём вместилище, но и тут он слышал ровный голос девушки.

     – Даже если бы кто-то из твоих рабов нашёл способ ненадолго ослабить твоё влияние и попытался уничтожить свою сущность внутри дыры, это не навредило бы тебе. Ты поглотил бы и подобного рода энергию, и она не была бы тебе чуждой, – медленно говорила Кали. – Но носитель – это другое. Он инороден для нашего мироздания.

     Слова каплями падали в оголённые мысли Тёмного Кочевника. Его ум лихорадочно искал выход.

     – Ничего не исправить, – заметив его метания, сухо напомнила Кали.

     Но Кочевник ещё не был готов к смирению. Его прорвало бранью. Он угрожал и приносил непомерные клятвы. Исполнение и малой доли его обещаний могло бы сулить руины всем мирам, но Кали оставалась спокойной. По мере того как скуднел и притихал голос Архонта, его угрозы перетекли в торг. Он вновь обещал, но теперь слова вплетались в искусную лесть. Он щедро сыпал предложениями, отдавая Кали как минимум место подле себя в правлении этим и, возможно, другими мирозданиями.

     В конце концов, когда голос его стал едва долетать до сознания девушки, Кочевник подчинился страху, но получил ли он смирение, этого Кали не ощутила.

     – Ты во всём был прав, Архонт, – не думая, слышит он её или нет, заговорила она, – лишь одно упустил из виду.

     – Ты так хотел этих знаний, – продолжила Кали, – что отказался думать сам. А ведь ты один из немногих, при ком Создатели вручали нашим мирам носитель. В итоге ты мог бы догадаться, мог бы понять, в чём моя роль по отношению к кристаллу.

     Кали надолго замолчала, прислушиваясь к себе. Её сущность покрывалась новыми паутинами ран, но девушка не чувствовала боли. Запущенный ею код оказался милосердным по отношению к ней. Его действие протекало в самой гуще чёрной дыры, там, где, поглотив её солнце, Тёмный Кочевник беспорядочно вбил цепи её рабства, приковав к себе её душу и разум, и теперь это место воспалённо гноилось, выделяя инородную энергию, отравляя вместилище Кочевника, ведя к его разрушению.

     Там же гнездилась сущность Архонта. Он пытался скрыться, но бежать от самого себя не мог. Служившая ему с его рождения чёрная дыра предавала своего хозяина. Она безжалостно удерживала его внутри, и всё то, что происходило с ней, в том или ином виде происходило с самим Кочевником.

     Кали показалось, что Кочевник застыл, ловя долетавшие до него звуки её мыслей. Девушка не могла разобрать исходящих от него импульсов.

     – Ты не понял одного, – вернувшись к прерванному рассказу, продолжила она. – Я —это код. Всего-то код, записанный в носителе. Я – инструмент.

     Поражённый участок чёрной дыры быстро сжимался, но границы её не прекращали расширяться.

     – Скажи мне, что делают с инструментом, когда он уже не нужен? – тихо спросила Кали.

     В местах наибольшего напряжения начинало трещать туловище чёрной дыры. Если бы в той Вселенной находились свидетели, способные это видеть, то перед ними предстала бы ужасающая картина: перекрученное и вытянутое многомерное вместилище, распёртое до невиданных пределов и при этом угрожающе сжатое, пульсирующее скрытой внутри энергией. Оно страдало в последних мгновениях, приближаясь к катастрофическому взрыву.

     – Его прячут на полку, – продолжала Кали. – Убирают за ненадобностью.

     Действие кода рушило дыру подобно тому, как маленький камушек был способен породить лавину груд. Кали уже не ощущала Тёмного Кочевника. Его сознание затерялось где-то среди этого камнепада, неспособное выбраться и остановить крушение.

     – Вот это ты чувствуешь. Код в действии, – ни к кому не обращаясь, подвела итог она.

     Код отыгрывал финальные нотки в разуме девушки. Кали непроизвольно сжалась, когда комбинация приблизилась к концу. Она ждала боль, ждала ужас смерти, но не получила ничего. Взрыв остался для неё недосягаемым ни ощущением, ни взглядом. Необычная гибель чёрной дыры растекалась совсем рядом, тонкая мембрана между мирами не давала ей выплеснуться на галактику. Там же, вместе со взрывом, на волю утекали израненные души пленников. Те, кто мог пережить подобное, рвались прочь, но все порабощённые Владыкой примитивные виды даже не замечали своей недолгой свободы, они крошились в пыль выбрасываемой из эпицентра энергией. Возможно, им суждено будет стать строительным материалом для нового мира, воскресить свет угасшей Вселенной, или когда-нибудь в иных обликах вернуться самим. Ждёт ли их хоть что-то впереди – этого Кали не знала.

     Мысли её теперь всецело утекали внутрь теряющего краски сознания. Девушка прислушивалась к себе и ощущала странную внутреннюю лёгкость. Не было цепей, не было для неё ни свободы, ни неволи. Не было её самой. Она исчезала с той же неизбежностью, с какой в средоточии взрыва сейчас растворялось её бессмертие: сущность стиралась, забирая с собой все возможные воспоминания, словно обнуляя каждую жизнь, каждое воплощение. Чем дальше шёл этот процесс, тем большую невесомость ощущала Кали.

     На миг ей вспомнилась манящая Пустота аномальных разломов. Вот что обещала ей невесомость. Последние сопротивления судьбе уступили накатившему покою. Страх ушёл. Место всех эмоций постепенно занимало чарующее небытие. И Кали падала в него, тело её продолжало покрываться новыми трещинками. Паутина красноватого света расползалась по нему, медленно поглощая остатки уничтоженной сущности – последнее физическое воплощение. Лишь одна зудящая мысль не позволяла ей полностью отдаться Пустоте – Энлиль. Она магнитом тянула искореженное сознание обратно.

     Собрав воедино остатки утекающей энергии, Кали усилием воли вернулась к осознанному состоянию. Она с трудом открыла веки, повела головой, осматриваясь. Тело уже отказывалось служить ей, и каждое движение отдавалось механической болью, будто эта оболочка не принадлежала ей больше.

     Вокруг царил мрак ночи. Исчезновение светила в центре Солнечной системы ещё мало сказывалось на её объектах, но все они уже потихоньку меняли траектории, устремляясь вглубь космоса, к какому-нибудь другому источнику притяжения. Только Аккаду было суждено остаться здесь. Планета не могла оправиться от нанесённых ей ран. Прокатившаяся по ней энергия первородных существ оставила фатальные повреждения, и если расколы тектонических плит и расцветающие ненастья на поверхности ещё не повлияли бы на существование сферы, то это бы завершило раскалившееся ядро. Напитавшиеся чужой энергией, внутренности Аккада вскипали. Очнувшись, Кали уже чувствовала напряжение в недрах сферы, близость катастрофы. Её эхо разрасталось гулом в самом ядре, стремясь пробраться к поверхности. Счёт шёл на минуты.

     Густая темнота и ухудшающееся зрение не сразу дали рассмотреть окружение. Заметив тела наёмников, Кали как могла, непослушным шагом направилась к ним. Оба лежали рядом, обожжённые, почерневшие от копоти и запёкшейся крови, но ещё живые. Неуклюже опустившись на колени, девушка застыла между ними. Она бережно коснулась их рук, медленно исцеляя.

     Энлиль начал приходить в себя. Чёрная, гудящая землетрясениями и ветрами ночь предстала перед ним тягучим кошмаром. Командир не сразу понял, что увиденное реально. И в этом мраке, как облик призрака, витало белое лицо Кали. Идущий от неё свет немного разгонял тени. Её голос тихой музыкой достигал его мыслей. Она говорила что-то о перемещении. Об ограниченных возможностях, неспособности отправить их в тот мир, где сейчас находился их народ.

     В голове Энлиля ненадолго возник образ голубой, покрытой широкими океанами планеты, чем-то напоминающей Аккад. Планета находилась между внешними рукавами спиралей галактики Антареса, подле небольшого жёлтого солнца. Короткие видения обрывками показывали красоту её пейзажей, привычную аккадскую синеву неба, крутость гор и уходящие за горизонты моря. Планета была прекрасной, девственной. Разумная жизнь на ней лишь обретала своё первое право голоса, не успев изгадить первозданный лик своего дома.

     Кали обещала отправить их туда.

     Её мысли наспех передавали наёмникам какие-то наставления, что-то об их роли в судьбе всех миров и великом предназначении их народа. Энлиль практически не вникал в услышанное. Боль от удара Кочевника ещё раздирала его, исцеление проходило медленно, короткое движение влекло помутнение в голове, но и поверх всего навалившегося до него доходил скрытый смысл слов девушки. Она прощалась.

     Кали продолжала говорить, когда тонкая паутинка проползла по её щеке, практически повторяя рисунок когда-то находившегося в том месте шрама. Дотянувшись, Энлиль прикоснулся к исходящему из новой раны свету. Энергия немного жгла кожу, но наёмник не чувствовал ничего, кроме переполнившего его отчаянья. Сейчас ему как никогда во всех своих жизнях стало плевать на любые свершения будущего и судьбу мироздания. Он не являлся более совершенным, его искусственная эволюция окончательно обратилась к истокам, но и глаза обычного смертного могли понять то, что видели: Кали больше не было, она уходила, обращаясь в ничто.

     – Я останусь с тобой, – твёрдо сказал Энлиль.

     Девушка незаметно убрала его кисть, завершая их исцеления. Она коротко посмотрела на Энки, улыбнувшись тому. От потрясения наёмник не смог улыбнутся в ответ, но его взгляд был искренним. Глаза девушки вернулись к Энлилю. Он напряжённо ждал. Ощущения указывали командиру на изменения вокруг: их с Энки влекло, будто они уже сделали шаг вперёд, ступив в многомерное пространство.

     Энлиль попытался сказать что-то, но его голос предательски смазался. Он ещё видел лицо Кали, чувствовал прикосновение её руки и такое жёсткое и короткое «Нет». Темнота Вселенной поплыла перед ним, отгораживая всё физическое, превращая его сознание в распёртый шар, а его тело в крохотную несущуюся точку. Он старался докричаться до Кали, хоть и знал, что это бесполезно. Скачок молниеносно навсегда отдалял их от Аккада. Шёпот слов тихонько доносился до сознания Энлиля. Ещё какое-то время девушка обращалась только к нему, затем наступила тягучая, заполнившая собой все мысли тишина.

     Кали осталась одна.

     Просидев недолго на земле, она медленно подалась вперёд. Утекающий от неё свет всё ярче озарял сплющенные развалины Аккада. Он болезненно обжигал взгляд, и Кали с облегчением закрыла глаза.

     Паутина разрушения упорно разбредалась по её телу, разрезая плоть. Не хватало только малости, чтобы в один миг выпустить вырывающуюся через множественные трещинки энергию. Одновременно планета будто соревновалась с Кали, стремясь первой исчезнуть, освободить горячее ядро. Поверхность Аккада всё больше обрастала ненастьями, громко приветствуя скорую погибель.

     Кали не стала ни подгонять, ни затормаживать происходящее. Она просто ждала приближавшуюся к ней Пустоту. Ветер развивал побелевшие, ставшие полупрозрачными, длинные волосы, срывая с них красноватые нити энергии, ветер приносил ей звуки задыхающегося материка, резвые, горящие мысли умирающих жизней обречённых обитателей вод, лесов, неба, их подлинный страх и желание скрыться от ненастий. Кали кривилась от чужой боли, утешением ей было лишь то, что страдания Аккада будут недолгими.

     На короткое мгновение в канонаде этих воплей девушка расслышала внятный разумный голос. Удивление быстро сменилось грустной радостью.

     – Дильмун! – крикнула она и обернулась.

     Через гущу темноты к ней приближалась поникшая, сгорбившаяся фигура старика. Когда Хранитель поравнялся с ней рядом, Кали не сдержала упрёка:

     – Мне стоило всех вас уничтожить самой! Вы никогда меня не слушались!

     Старик возмущённо закачал головой.

     – Все в тебя, – тихо ответил он.

     – Почему ты остался?

     Дильмун обвёл взглядом своё посеревшее от недуга тело, но зрение девушки заметило то, что было скрыто – практически умершую душу старика. Такое не исправило бы никакое исцеление.

     – Да и подумал, не лишней будет компания друга, – добавил он.

     Кали попыталась улыбнуться, но яркая паутинка добралась до её губ и век, и она поспешно закрыла глаза. Не видя Хранителя, девушка благодарно кивнула. Она в неведенье встречала приближающиеся перемены. Ветер торжественно нёс к ней звуки последнего хрипа планеты. Раны побежали по её голове, вторя образовавшемуся внутри ядра нарыву. Сфера гортанно застонала, окунаясь в пламя внезапного яростного взрыва, но в мыслях Кали оставалась тишина. Где-то впереди её уже встречал прекрасный и чистый облик Вечности…

 

Эпилог

     События на голубой планете текли быстро. Время здесь ощущалось иначе, сутки были значительно короче аккадских, а поры года сменялись так скоро, что Энлиль не успевал к ним привыкнуть. И всё же эта планета вызывала тёплую привязанность у наёмников: компактная, маленькая, она во многом повторяла пейзажи и природу Аккада. Схожесть между растениями и животными иногда поражала детальными совпадениями, порой даже казалось, что некоторые из них каким-то образом попали сюда с Аккада, и только чересчур короткая в сравнении продолжительность жизни представителей флоры и фауны выдавала в этих образцах принадлежность к данной среде.

     Лицо планеты представлялось чересчур переменчивым и непостоянным. Если Аккаду требовались сотни тысяч лет, чтобы один лес сменился на новый, то тут хватало нескольких тысячелетий, а иногда и пары веков: и на месте озера селилась пустыня, пустыню мог укрыть лёд, лес исчезал, уступая полям, а равнины вскоре устилались молодыми деревьями. За те годы, что Энлиль и Энки провели на голубой планете, они стали свидетелями многих таких перемен. Изначально друзья ещё пытались вести счёт времени пребывания здесь, но периоды оборота голубой планеты вокруг своего солнца сильно отличались от периодов главной планеты Сеннаара. И хоть их череда давно перевалила за тридцатую сотню, обоим казалось, что по меркам Аккада они не провели тут и четырёхсот лет.

     События вторжения, когда Сеннаар прекратил своё существование, всё больше отдалялись от друзей. Первые дни после катастрофы позабылись полностью, остались только смазанные ощущения и чувства. Резкое перемещение с Аккада вызвало частичную потерю памяти, дезориентацию, и многие десятилетия после Энлиль и Энки по крупицам восстанавливали воспоминания. Это не мешало им путешествовать по шести континентам. Технологий на планете не существовало. Она действительно была ещё не запятнана последствиями прогрессов каких-нибудь достаточно развитых рас, и выбраться с неё с их помощью оказалось совершенно невозможно. Встречавшиеся друзьям народы вели племенную жизнь, в основном кочуя с места на место. Самые высокие из них не дотягивались и до пояса наёмников, их кожа, глаза и волосы часто отличались в зависимости от регионов материков, но в общих чертах эти косматые и небритые народы оставались похожими на илимов.

     Умом аборигены не выделялись. Существовали две реакции, которые вызывали в них Энлиль и Энки: страх и поклонение. Одни народы усматривали в пришельцах только угрозу, убегая либо пытаясь уничтожить, другие также в основном боялись, но начинали при этом боготворить двух необычных, высоких и сильных незнакомцев. Они видели в них кого угодно: идолов, духов, огромных великанов, богов, но не были способны заметить практически ничем не отличавшихся от них самих кочующих, не знающих своей дороги путников.

     За долгие годы странствий друзья полностью адаптировались к переменчивым нравам голубой планеты. Память возвращалась к ним, и теперь многое из того, что вновь осело в их головах, оба предпочли бы забыть. Но оставшиеся навыки оказались полезными. Доступные в период совершенства способности, утраченные после возврата к смертному состоянию, в малых порциях постепенно проявлялись в друзьях. Их проявления были ничтожно скупыми, но оба были рады и такому наследству. Они старательно тренировали в себе следы этих способностей: умение общаться без слов, поверхностно чувствовать мысли других, отчасти понимать эти отдалённо напоминавшие речь звуки, влиять на настроения развитых народов, понимать разумных животных, иметь ускоренную реакцию, силу, скорость, ощущать пространство – всё это представлялось неоценимым даром в подобных глухих и опасных местах.

     Не утратив ещё надежды когда-нибудь вырваться с этой планеты, оба тем не менее осознавали, как малы были их шансы улететь отсюда и разыскать Вселенную, где сейчас обживался их народ. Но понимание своего положения ещё не давало им отчаяться. Их телепатических навыков едва хватало на самих себя. Не получалось дотянуться мыслями даже к соседней планете, не говоря уже о других мирах. Друзья множество раз пытались достучаться до стоявшего за Жёлтым солнцем высшего существа. Правда, то ли их голоса были невнятны и слабы, то ли обладатель светила не счёл нужным откликаться на писк каких-то насекомых, но ни ответа, ни помощи наёмники так и не получили.

     Между тем жизнь вошла в определённый ритм и текла своим чередом. Они не планировали оставаться подолгу на каком-то одном месте. Переменчивая планета всегда удивляла путников в их странствиях, в движении был хоть какой-то смысл, но однажды, после длинного и опасного перехода через пустынные края, оба прельстились красотой небольшой равнины. Её замыкали межу собой две величественные реки, даря этим территориям плодородие, красоту, уединённость. Населявший те края народ на порядок опережал остальные расы, он формировал первое подобие племенного осёдлого быта, в нём уже были излишества, обозначались границы в обществе и деятельности. Это не говорило о нём, как о развитом, скорее – как о ступившем на путь развития. Да и появление Энлиля и Энки они восприняли иначе, без подлинного страха и все затмевающего фанатизма, хоть и нарекли их богами, увязав тех с какими-то основами своей первобытной религии.

     Друзья остались жить среди них, не заметив, как постепенно сами привязались к этим существам. Короткие годы потекли подобно двум неумолимым рекам, планета проживала столетие за столетием, на глазах Энлиля и Энки сменялись поколения. Постепенно они частично передали им свой язык, и пришёл черёд времени, когда рождавшиеся дети сызмалу знали только аккадскую речь, совершенно не ведая о примитивном языке своих предков.

     За речью пришла письменность, а возможность накапливать и хранить информацию медленно повела народ к наукам, ремёслам, земледелию и торговле. Через рассказы и разговоры наёмников коренастые создания на свой лад перенимали услышанное и воплощали его в культуре и быте. Во многом непонятные слова и истории так или иначе влияли на формирование общества, оброненные друзьями названия и имена могли пополнить растущий пантеон богов, вжиться в какое-нибудь сказание, стать названием местности, поселения. В итоге на почве непонятного и необъяснимого выросло ещё не имеющего крепкого хребта и единого центра молодое государство.

     Особо не вникавшие в последствия вмешательства в жизнь этих существ, Энлиль и Энки были немало удивлены, когда всмотрелись в результат своего вот уже практически тысячелетнего пребывания среди равнинного народа. Часть из них называла себя шумерами, меньшая доля аккадцами. Их религия теперь простиралась значительно дальше обожествлённых ими пришельцев. Рассказы о Сеннааре они переварили в мифы, а многих упомянутых друзьями илимов наделили божественными свойствами. Страна постепенно обрастала культами новых божеств, и сколько бы впоследствии наёмники не бились над этим помутнением примитивных умов, вытравить укоренившиеся взгляды им не удалось.

     Лишь заметив итоги, оба посвятили дальнейшее время исправлениям ошибок, перенаправляя равнинный народ в нужное русло, к прогрессу. Но разум существ оказался плохо восприимчивым к новому. Они с благодарностью принимали простейшие технологии, напрочь не вникая во что-то более сложное. Их эволюция протекала умеренно и не терпела чрезмерного вмешательства. В конце концов, поделившись с ними поверхностными умениями и знаниями, Энлиль и Энки постепенно отгородились от существования небольшого государства. Игра в богов окончательно надоела, да и никакие расы не могли заменить им родную. Друзья просто продолжали ждать, без веры и надежд, полагаясь лишь на случай. Многие мысли посещали их в те годы, многие думы тянулись к знакомым обликам и лицам, но оба чувствовали себя лишь слепцами в этих безграничных водах миров.

     …Счёт веков разменивал пятый десяток, когда время наконец-то сжалилось над двумя одинокими путниками. Была тёплая летняя ночь. Энлиль гулял вдоль обмельчавших берегов Идгины. Он вслушивался во вкрадчивый перезвон воды, вспоминая её бурные редкие разливы. С аккадского эта река дословно переводилась как быстрая, но командир только трижды замечал в ней черты, оправдывающие это имя. Он помнил её последний разлив и ужасные наводнения, покрывшие низины равнин, помнил месяцы, когда местные жители нарекли этот водоём жестоким и быстрым. Но с тех пор кроме него и Энки не осталось ни одного свидетеля полноводья, а история обросла домыслами, и через каких-то триста лет превратилась в страшный миф, в котором сам Энлиль играл неопределённую роль Добра-Зла.

     Вспоминая эти россказни, наёмник по-доброму улыбнулся.

     – Пройдёт ещё пара веков, и многие поверят, что это я наслал тот потоп, – тихо пробубнил он.

     Осмыслив данное заключение, Энлиль немного помрачнел, поняв, что, вероятнее всего, так оно и будет. Но, расстроившись, наёмник быстро прогнал меланхолию. Думать о доверчивых и одновременно коварных людях ему не хотелось. Такой уж она была – колыбель любой цивилизации: глупой, наивной, жестокой. Обида на неё казалась сравнимой с обидами на несведущего младенца.

     Остановившись, Энлиль потянулся лицом к ночному небу. В этой части галактики не было видно ни знакомых созвездий, ни даже примерных ориентиров, способных указать на расположение остатков Сеннаара. При виде яркого звёздного покрывала мысли его как обычно переметнулись в прошлое. Многое ещё не вернулось в его память, но тот проклятый день оставался с ним в каждой детали, в любом вздохе, что бы он ни делал, а привкус утрат этой катастрофы не покидал его.

     – Кали, Кали, что же ты наделала… – уже привычно проговорил он.

     Ответов командир не искал. Мотивы её поступков были ему известны, но принять случившееся не выходило. Разум его то и дело разъедал червь одного и того же вопроса: был ли другой выход? Его запоздалые поиски стали неким тайным наваждением для Энлиля, словно найди он его сейчас, и всё обернулось бы вспять.

     Позади послышались какие-то шорохи. Наёмник машинально прощупал пространство, но ни Энки, ни других существ поблизости не оказалось.

     – Что-то ты долго, Антарес! – Энлиль резко обернулся, увидев перед собой огромную фигуру Владыки галактики. – Мы заждались!

     Антарес удивлённо замер.

     – Признаться, не такой реакции ожидал, – немного сконфужено проговорил он.

     Энлиль и сам удивился своему спокойствию. Он столько раз воображал нечто подобное – помощь извне, столько представлял схожую ситуацию, что на реальность эмоций уже не осталось.

     – Я же сказал, мы просто заждались, – устало вздохнув, ответил наёмник.

     – Пришлось долго восстанавливаться, – извиняющимся тоном заметил Антарес.

     Энлиль пошёл к нему навстречу. Свет огромной луны ярко выделял в темноте огрубевшие черты Владыки галактики. Болезненные импульсы разбегались от него во все стороны, как язычки пламени. Внешне он держался прямо, но боль от удара Кочевника всё ещё съедала его.

     – Мы думали, ты погиб тогда.

     – Как видишь, здоровьем не блещу.

     Наёмник улыбнулся, соглашаясь с ним. Он жестом указал Антаресу на участок неба.

     – Видишь ту звезду?

     Владыка галактики рассеянно кивнул.

     – Местный народ назвал её в честь тебя.

     Антарес раздражённо скривился.

     – Собирайся, болтун! – приказал он.

     Энлиль невольно рассмеялся от демонстрации привычной строгости его бывшим наставником.

     – Ну! Быстрее!

     Наёмник демонстративно развёл руками. Не было ничего, что бы ему захотелось отсюда взять. Энки в отличие от него уделял богатствам планеты больше внимания, собрав большую коллекцию минералов и ископаемых.

     – Иди за Энки. Он ещё час будет паковать свои реликты.

     Антарес недовольно исчез, но практически сразу вернулся, возникнув рядом с Энлилем. Он молча взял руку наёмника, опустив на ладонь что-то холодное и острое.

     – Всё, что мне удалось найти, – тихо произнёс он.

     Энлиль поднёс ладонь к свету, и непонятная субстанция заиграла черновато-красным светом.

     – Частичка её души, – догадавшись, сказал он.

     – След, – поправил его Антарес.

     Взгляд Энлиля слабо различал зажатый между пальцами предмет. Тот больно врезался в кожу, обжигал странным холодом, казался твёрдым, жидким, невесомым, как маленькое тёмное облачко, но между тем лишь одно состояние этой субстанции являлось неоспоримым – предмет был мёртв. Сдавливающая вибрация смерти короткими волнами слетала с него подобно пеплу угасшего пожарища. Ощутив этот след пустоты, Энлиль с силой сжал ладонь, разрезая кожу.

     Владыка галактики легонько коснулся его руки, пытаясь разжать пальцы. Наёмник не сопротивлялся.

     – Другого выхода не было, – словно откуда-то издалека слышал он слова Антареса. – Я не скоро принял это, но принял. И ты в своё время сможешь, – тихо продолжал он.

     Было сказано ещё что-то, что так и не дошло до ушей Энлиля. Антарес незаметно исчез, оставив наёмника одного, но сколько утекло времени, прежде чем тот заметил это, Энлиль не понял. Может быть, час, может быть, минута. Наёмник вновь поднёс на свет переливающуюся смертью частичку. Решившись, он с коротким громким криком замахнулся в сторону реки, с силой закинув осколок в воду. Журчащее течение с одинаковым равнодушием поглотило слова наёмника и инородную субстанцию, не став ни тише, ни громче.

     Не задерживаясь, Энлиль широким шагом направился прочь. Горечь в его мыслях не ослабела, да он и не ждал этого ни сейчас, ни в следующих жизнях. Но впервые за долгие годы командир чувствовал облегчение. Позади него петляли тысячи пройденных им дорог, многие судьбы оставались в прошлом, и он был готов если не забыть, то отпустить их. Будущее по-прежнему не обещало ничего. Оно оставалось туманным и опасным, полным новых путей и судьбоносных поворотов, но хоть в сегодняшнем направлении Энлиль мог не сомневаться. Он точно знал, куда идёт.

     Новая дорога вела его домой.

Татьяна Мельничук, дизайн обложки, 2016

Корректор Юлия Полященко

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero