Узкие серые лабиринты, высокие, плохо освещённые стены. Они уходят далеко вверх и нет им начала и конца, нет потолка, в который бы они упирались, нет основания, на котором бы они стояли. Сделай малый, необдуманный шаг, ступи ногой поверх этих стен и всё вокруг поменяется местами: несуществующие границы падут вниз, появятся новые проходы лабиринта, затеряются уже пройденные. И вновь: длинные, прямые и изогнутые закоулки, множественные переходы, коридоры, изредка попадающиеся открытые площадки, дающие возможность выбирать между скопившимися у их окружности проходами, стены, стены, стены. Одинаковые в своей серости, блёклости, отталкивающем свечении, и разные в своих тайнах. Лишь эти тайны и могли позволить отличить одну поверхность от другой. Успевай только вникать в закодированный смысл поверх гладких монолитов, успевай думать, иначе не пройти дальше – потеряешься. Лабиринт вытеснит тебя обратно, выдавит из себя, как гнойный нарыв, с особой болью и изощрённостью, стараясь выбросить к самому выходу, и придётся всё начинать с нуля.
Бессмысленно оставлять пометки, хоть как-то пытаться упорядочить своё блуждание. Лабиринт поглотит любые следы и тут же примет прежний незапятнанный вид. Затею с ориентирами Кали забросила уже на третьей попытке пробраться в закрытые грани кристалла. Недоступный переход к скрытому казался таким близким. Вот-вот, и покажется нужный поворот, но кристалл не спешил поддаваться так быстро. С подобного ракурса Кали ещё не доводилось видеть носитель. Оказаться внутри него. Не только мыслью, но и всей своей сущностью. Проникнуть в микроскопические зазубрины между слоями записанной информации и бродить в них, как в огромном безвкусном лабиринте.
Оказывается, почти что безграничная сила и власть были не так уж чужды Кали. Одолженная Архонтами и другими первородными исполинами энергия открывала перед Красной Звездой горизонты доселе лишь воображаемые, и хозяйка Солнечной системы ловила себя на мысли, что ей будет жаль с нею расстаться, так и не изведав этих горизонтов. Удивительно, что могла творить сила, в сотни тысяч раз превосходящая её скромные достижения. И пусть позаимствованная энергия была направлена исключительно на проникновение в кристалл, это не мешало Кали попутно представлять, на что именно простиралась бы подобная мощь, дай она ей волю. Вот что значит быть властным, быть первым: обладать, брать то, что нравится, создавать, что хочется и ни перед кем не нести ответ. Принадлежи власть всего одного Архонта самой Кали, она не стала бы зависимой от своего солнца и, более того, могла бы повлиять на будущие жизни, не позволив в прошлом привязать себя к светилу. Была бы способна даровать вечную свободу почти любому существу во Вселенных. Без рабства и утомительных цепей ей принадлежали бы целые миры.
Странно, что скрывая внутри себя такое богатство, многие Архонты, Элементали, Малахи и другие первые расы практически не проявляли своих талантов в деле, напротив: деградировали, утрачивали способности, превращались в забытых отшельников или сталкивались с безумием. Но это, всё же, лучше, чем то, во что превратился Тёмный Кочевник. Если бы даже каждый третий Архонт позволил себе такую жизнь, трудно вообразить, каким бы сейчас было мироздание и существовало бы оно вообще.
Кристалл тонул в темноте. Кали начинала очередной путь в его глубины. Она точно знала, что носитель находится в её руке и в то же время она сама была внутри носителя, у порога одного из входов в огромный, будто нереальная Вселенная, лабиринт. Камень упорно сопротивлялся. Сила, практически равная совокупной силе Архонтов, едва не дотягивала до превосходства. Ещё немного, и кристалл мог взять верх, исчезнуть. Ему не хватило каких-то жалких крох первородной энергии. Но завязавшееся впоследствии между Кали и носителем противостояние велось на равных. Камень до одури жёг разум Звезды, вгрызался иглами в кожу, в саму сущность, сдавливал пространство до непостижимой сингулярности, а вместе с тем, в его гранях сохранялся относительный устойчивый покой. Но покой этот был ещё опаснее и болезненнее внешних возмущений кристалла.
Кали вошла в выбранный коридор лабиринта. Под ногами девушки заструился туманный, похожий на звёздную пыль ковер, клубящийся до колен и стекающий ввысь тонкими струями серебристого дыма. Следуя по пустоте, она не спеша выбирала место, куда поставить ногу. Последнего раза, когда пропасть внизу поглотила её, девушке было достаточно, и каким бы ни казался ей огромным лабиринт, даже в уже известных ей гранях Кали вынесла урок – действовать без суеты. Прозрачный, обозначенный лишь туманом пол норовил обмануть. Опасность подстерегала со всех сторон, но постепенно девушка приловчилась предугадывать её появление. Энергетические тиски, налетающие испепеляющие вихри, давящая мгла, водовороты сингулярности – любая из этих ловушек предзнаменовалась теми или иными микроскопичными изменениями в ближайшем пространстве. Уловить волны возмущений было трудно даже с энергией Архонтов, но чему только не научишься, побывав пару раз в жерле подобных аномалий. Большая сила – ещё бо ́льшие страдания. Этот урок Кали усвоила гораздо лучше любых нравоучений, что преподносила ей жизнь.
Взгляд девушки скользил по стенам, то поднимаясь, то опускаясь вниз. Пока что ничего существенно нового для себя она не открыла. Стены лабиринта усеивались закодированной в простом шифре информацией, часть из которой была доступна Звезде ещё в той жизни, когда она только подобрала осколок. Шестизначный код из точки, тире, двойной точки, круга, перевернутой на бок замкнутой петли и х-образного символа передавал сложнейшие формулы, многоэтажные уравнения, пошаговые описания в применении и преобразовании первородной энергии, скрывая в себе язык, на котором говорило мироздание. Каждая последовательность символов означала определённый квантово-энергетический ход – схему, которой следует руководствоваться при выполнении задачи. Иногда добрую половину необхватной стены занимал всего один ход. Это бывало в случае с исключительно сложными преобразованиями материи и энергии, наподобие создания новых элементов строения мироздания или внедрения в них истинной энергии жизни. Ходы попроще умещались в самое малое – десяток символов. Так, схема по созданию гравитационного поля небольшой звезды умещалась в двадцатизначный код, а преобразование израсходованного внутреннего топлива затухшей звезды, к примеру, гелия в полноценное новое топливо уже для другого типа небесного тела – в не более, чем пятидесятизначный.
Каждому ходу предназначалась своя плата энергией. И бывало так, что малый ход мог осуществиться лишь ценой колоссальной, неподъёмной энергии, а длинный, напротив, требовал относительно пустяковых затрат. Но чаще именно сложность кода определяла его энергозатратность.
Некоторые записи напрямую касались вместилища Кали. Короткий код до ста символов обозначал предельную массу подобных звёзд, а с ней и предельный возраст. Удели Кали чуть больше внимания и наскреби терпения в момент сотворения своей звезды, добавив ей массы, всего на пять процентов превосходящей нынешнюю, и её светило уже относилось бы к другому типу небесных тел, со значительно короткой жизнью, занимавшей каких-то относительных сто тридцать миллионов лет против нынешних уже прошедших семнадцати миллиардов, а сделай её на сорок восемь процентов меньше, и потенциальная жизнь такой звезды в условиях окружающей Вселенной растянулась бы в триллионы лет. В первом сценарии времени на возникновение разума в её Солнечной системе попросту не осталось бы, как и самой возможности естественного построения этой планетарной системы. А вот неестественные методы были: схема по искусственному созданию газообразной планеты – сорок семь символов, твёрдой – сорок два, жидко-твёрдой с наличием всех базовых элементов – более двухсот. Так что, при желании Кали могла бы слепить свой дом самостоятельно ещё в первые часы после перерождения. Но в те далекие дни её вовсе не занимали подобные вопросы, хоть ответы на них и были уже открыты в кристалле.
Окунувшись в носитель с головой, Красная Звезда словно впервые воспринимала эти знания. На первый взгляд, подача информации казалась одинаковой, но, останавливаясь возле той или иной стены, вникая в написанное, Кали отмечала разность в стиле, уловимое авторское отличие, будто вот над этой стеной работал один Создатель, а уже над противоположной ей трудился другой творец. И каждому Создателю были присущи свои отступления от точного изложения. Кое-где встречались словесные дополнения, напутствия, советы. До проникновения в кристалл Кали не различала этих символов потому что, попросту, не знала их. Это была мёртвая графическая письменность давно ушедшего в прошлое телепатического языка. Её понимали только Архонты, и их умение читать одряхлевшие виртуальные письмена перешло к Кали. Лишь теперь, имея возможность изучить написанное с обеих сторон, не пренебрегая умершим языком, Красная Звезда отчётливо видела свои ошибки. Пояснения, оставленные Создателями, могли бы существенно повлиять на её нынешнюю жизнь, но большая часть возможностей была упущена. Так, Кали узнала, что малое изменение в одном из кодов эволюции её солнца в первые годы существования светила поспособствовало бы к двойному уменьшению зависимости её сущности от вместилища. В два раза больше свободы, которую она по невежеству потеряла. Также одно из дополнений хранило в себе подсказку, как изменить тип уже созданного небесного тела, если то только возникло. Такой ход мог бы помочь звезде Кали стать сверхмассивной, правда, ценой уничтожения и поглощения других небесных тел, не поглощая при этом их обладателей. Так что эта затея всё равно не увенчалась бы успехом. Совет был хорош, но знания, которые бы поясняли, как не просто воспользоваться потенциалом другого небесного объекта, но и при этом не поработить его обладателя, ещё не были доступны и скрывались где-то в кристалле. Единственное существо, которому эволюцией был дарован сей механизм – Тёмный Кочевник. Только этот Архонт мог перемалывать целые миры и отпускать высшие расы, жившие в них. Но, как выяснилось, с ещё большим успехом Кочевник научился никого не отпускать.
Прочитав несколько стен с пометками Создателей, Кали пришла к выводу, что часть оставленных ими знаний была добавлена в кристалл поспешно и необдуманно. Некоторым из них лучше никогда не покидать закрытых граней. Одно дело, когда ход, способный научить порабощению, попадет к тому, у кого на его применение не хватит энергии. Но что если витиеватым путём это существо накопит сил и уже потом применит знания? И сама Кали некогда могла бы дойти до этого. Что, если, изменив своё солнце, она пошла бы дальше?
Красная Звезда задумалась. Внутри осколка мысли чувствовали себя окрылёнными, невероятно быстрыми, отчего истина так и лилась в сознание девушки: умей Кали в прошлом прочитать пометки Создателей, и она действительно могла бы видоизменить светило. Коряво и неумело, но она бы это сделала, поломав чужие вместилища. Однако, получилось бы у неё при этом отринуть от себя их хозяев? И захотела бы она этого? Вкус чужой силы приятен, в особенности, когда она становится твоей. Так что, от желания укоротить век солнцу и своей неволе Кали вполне могла прийти к желанию порабощать, а там недалеко и до второго Кочевника.
Конечно, Красная Звезда преувеличивала, сравнивая себя с Владыкой. Всё-таки, у Кочевника изначально была его первородная власть, превосходство первоэволюционного происхождения, сила главенствующей расы миров и уникальная, существующая в единственном экземпляре, кочующая чёрная дыра, у Кали же только обычное солнце. Но, всё равно, до той поры, пока и это светило не дошло бы до пика нестабильности от неестественной эволюции и чужой энергии, Кали успела бы наворотить немало плохого. Такой анализ только укрепил уверенность Красной Звезды – некоторым знаниям действительно лучше никогда не видеть света.
Кристалл не прекращал попыток изрыгнуть из себя инородный разум, но осторожность и неспешность предохраняли Кали. Постепенно её путешествие внутри носителя приобрело размеренный характер. Нападки камня поддавались систематичности, прослеживался сложный цикл. Эта сторона защитного механизма носителя явно требовала доработки. Возможно, единый разум Создателей, творивший осколок, посчитал, что никто и никогда не наберёт достаточного количества энергии для подобного проникновения вовнутрь. Быть может, их отношение к своим творениям было неоправданно завышенным, чем они того заслуживали? Стали бы Создатели предполагать, что когда-то Архонты не просто объединят свои усилия с другими первыми расами, но и отдадут их совершенно постороннему существу – и всё ради взлома кристалла? Совершенно очевидно, что творцы просчитались в своей вере и милосердии не только к первородной расе, но и ко всему зачахшему мирозданию.
Упорядоченные возмущения носителя более не тревожили Кали. Она вовремя уклонялась, меняла направление, отгораживалась, камень же, пусть и обладающий собственным разумом, но лишённый его искусной гибкости, был не способен подстраиваться и быстро приспосабливаться к изменчивым решениям Кали. Единственным существенным фактором, который тормозил продвижение дальше, оставалась сложная система лабиринта. Красной Звезде предстояло пройти в невидимые её разуму тёмные участки кристалла, в места по-настоящему нехоженые.
Беря в расчет то, что из-за присутствия более сотни Архонтов вблизи с Леттой, способность Мойры искривлять пространство-время существенно снизилась, теперь один день, пролетающий в оставленной далеко позади Солнечной системе на её главной планете, равнялся для Кали от силы полугоду. Она не чувствовала времени и его бега, хоть и находилась внутри кристалла уже полтора искривлённых года. Самой же Звезде этот отрезок показался бы мгновением.
Однотипным переходам, длинным коридорам и тупикам не было конца. Блуждая в таком однообразии, подкреплённый чужой энергией разум Кали начинал мучиться и отторгать возросшие ощущения. Чересчур не по размеру пришлась для неё эта сила. Несомненно, она окрыляла, ошпаривала разум невозможными догадками, рушила коконы прежних возможностей, но и вместе с тем гадко и приторно отравляла ум, будто в уже насытившийся желудок беспрерывно вталкивали вкусную еду, для которой и без того не было места, но которую, вопреки здравому смыслу, хотелось есть. Разум распирало от прокисших властью мыслей и импульсов. Пока что Кали удавалось сохранять хрупкий баланс равновесия и предугадывать ловушки кристалла, но первые признаки того, что она не справляется, появлялись всё чаще. Поэтому, когда до её слуха начали доноситься звуки её собственных шагов, что было невозможно, ведь её ноги не касались никакой поверхности, а сам лабиринт представлял собой вакуум, в котором звук попросту не мог распространяться. Когда стены заструились странным глуховатым эхом, а небогатое освещение стало плотнее и туманнее, девушке показалось, что происходящее только результат её переутомления. Красной Звезде потребовалось около минуты, чтобы всё обдумать, по истечению которой она чуть не вышла за пределы необычного сектора лабиринта. Только остановившись и немного отдохнув, Кали поняла, что не просто приблизилась к искомому, а уже какое-то время находилась в непосредственной близости от входа в следующий виток закрытых граней носителя.
Длинный коридор, заканчивающийся предполагаемым входом, выглядел как тупик, которых ей встречалось немало. Глухая чёрно-серая стена также покрывалась символами, но прочесть их было сложнее, чем все остальные стены. Дело было в освещении. Оно ещё сильнее тускнело и уплотнялось темнотой, стоило подойти ближе к стене. И никакое внутреннее зрение, никакая энергия не помогали осветить эту темноту. А затем к уже гулявшему эху добавилось зловещее несравненно-звонкое эхо, то ли смех, то ли плачь, и оно также возрастало с приближением к тупику. В целом, всё это могло ничего и не значить, но беря в расчет до педантичности монотонное оформление лабиринта, его неконтрастность, стена просто-таки кричаще выделялась наряду с остальными закоулками.
Недолго сомневаясь, Кали медленно направилась в длинный коридор, который заканчивался этим тупиком. По мере её сближения с целью, плотная темнота всё больше заполняла пространство, а эхо шагов перерастало в грохот. Но ловушек не последовало. Похоже, иррациональные изменения были лишь очередным побочным эффектом при соприкосновении разума с закрытыми гранями. Практически сплошная инородная темнота отстранила Кали от затерявшихся где-то позади отрытых граней кристалла, отрезав тупик от остального лабиринта. Последние шаги девушка делала интуитивно. Интуитивно она и остановилась, скорее почувствовав, а не увидев стену в полуметре от себя.
Когда последние раскаты оглушающего эха умолкли, Кали, близко, едва касаясь поверхности, прильнула к холодному монолиту тупика. Стена нервно жила невидимой вибрацией, скачущих поверх натянутой мембраны импульсов. Она искажала и порождала странные звуки. Шарканье руки по стене выливалось в раскаты взрывов, мановение ресниц в завывания ветров, а шуршание мыслей в болезненное скрежетание игл по оголённым нервам. Стоило отступить, и звуки притихали, но всего в миллиметрах от поверхности они достигали критической отметки даже для невосприимчивого ко многим раздражителям разума Кали. Звезде пришлось призвать на помощь всю доступную ей силу, чтобы хоть как-то оградиться от волновой вибрации. Не будь этого уничтожающего разум дефекта, Кали тщательно обдумала бы следующий шаг. Но громогласные стены как огнём подтолкнули её вперёд, куда угодно, лишь бы ни секунды более не находиться подле источника шума. Красная Звезда просочилась сквозь монолит тупика, не подумав, что по ту сторону может быть гораздо хуже. Непострадавшая от её проникновения стена отчего-то быстро пошла пятнами яркого света. Когда Кали обернулась, некоторые её фрагменты, оторванные будто зубами огромной плотоядной твари, всасывались в пустоту удлинившегося коридора и кое-где ещё высились отдельные толстые камни, медленно дробящиеся в ничто.
Шип изменений больно ужалил мысли девушки. Кали дёрнулась в сторону, по пояс проваливаясь в туманную пропасть. Удерживаясь, она проводила взглядом проносящийся рядом сингулярный вихрь. Коллапсирующее притяжение ловушки окончательно очистило пространство от остатков тупика, погребая внутри себя не только разбитые части стены, но и густую темноту, вместе с колыхающейся тканью мембраны, утягивающей все отзвуки бедствия.
Через мгновение сработала ещё одна ловушка. Её захлопнувшиеся давящие капканы не достали до сущности девушки и в разочаровании провалились в пустоту под её ногами. После этого стремительного светопреставления образовалась тишина. Выждав ещё немного, Кали выбралась на невидимый пол. Её внимание полностью перешло на исписанные стены. Пройдя вперёд, девушка урывками охватывала каждый код и не узнавала этих знаний. Радость долгожданного открытия подбодрили Звезду – перед ней действительно начинался скрытый виток граней – новый сектор лабиринта.
Когда поток эйфории утихомирился, Кали уже более критично осмотрела коридор. Вслед за подробным изучением кодов последовало и первое разочарование. Несмотря на то, что ещё какие-то минуты назад эта грань была закрыта, знания в её начале ничем не могли помочь Звезде. Более того, они не представляли в её случае никакой ценности и касались поверхностных основ гравитационного взаимодействия мироздания. И чем дальше Кали продвигалась по открытому витку, тем больше убеждалась – весь он был посвящён гравитации. Её надежда на скорое обнаружение требуемого решения окончательно развеялась. Но, с другой стороны, как можно было надеяться, что требуемые ей знания окажутся за первым же поворотом первого скрытого участка?
Смирившись с предстоящим и явно длительным путешествием в новые более углублённые секторы лабиринта, Кали двинулась дальше. Она не ставила перед собой целью подробное изучение кодов на стенах коридоров и переходов, но её разум самостоятельно цеплялся за каждую строчку и порой неосознанно, в стороне от её мыслей, жадной губкой впитывал всё, что попадало в поле его власти. Так, пройдя коридоры этого уровня, Кали знала о гравитации мироздания абсолютно всё, что вообще можно было знать об этом фундаментальном рычаге миров.
Пробыв в данном секторе около года, Красная Звезда вновь не заметила быстротечности времени. Преодоление почти трёх тысяч коридоров и залов походили для неё на вихрь летающей в воздухе мишуры – разноцветной и одинаковой. Но, когда путь вывел Кали к ещё одному выделяющемуся тупику – проходу в следующий сектор лабиринта, она уже не на шутку забеспокоилась насчёт времени. Необъемлемый разум Звезды целостно сосредотачивался внутри кристалла, и вывести хоть часть его за пределы носителя означало бы подвергнуть себя опасности полного вытеснения. Но Кали рискнула. Лёгкий импульс её мыслей, обрамлённый годичным запасом энергии её солнца, вырвался наружу. Кристалл тут же воспользовался представившейся возможностью. Его жар и сопротивляемость возросли практически вдвое, словно из последних сил носитель пытался вырваться из ненавистных рук. Камню удалось даже продвинуться в своём побеге на один из слоёв окружающего его пространства, но Кали поспешно возвратила импульс энергии, и сопротивление носителя скатилось к прежним, не имеющим особых достижений, результатам.
За те мгновения, что мысли девушки кружились вне кристалла, Кали молниеносно выяснила обстановку на дрейфовавшей системе. Присутствие и влияние Архонтов ещё значительнее видоизменили планеты. Система прибилась на постоянную орбиту к двойной звёздной структуре. Часть планет оторвалась, клубок их рушился, разрастаясь и преображаясь в самостоятельные планеты, связанные невидимыми энергетическими ремнями, где помимо пород друг на друга пирогом наслаивались реальности существующих или альтернативных миров. Там, где влияние Архонтов и других рас оказалось благосклонно, образовались чарующие око океаны лиловых, светлых вод жизни, замешавших в себе раствор от сотен ближайших Вселенных. В них процветала красочность и алогичность воплощённой в плоть энергии. На планете же, где всё ещё оставались друзья Красной Звезды, изначально негативное влияние привело к деформации поверхности в покрывало многочисленных извержений, каждое из которых практически всегда выбрасывало на планету сгустки соседних параллельных миров. Но и здесь жизнь могла похвастаться не менее яркими всплесками, в большинстве своём не принадлежащим этой планете.
Всего доля секунды была у Кали, чтобы осмотреть друзей: такими измотанными она их не помнила уже давно. Вот как отрицательная энергетика влияла на эволюцию жизни, а та, впоследствии, излишне портила нервы Нитуру и Анубису. Казалось, что у титанических тварей и пришельцев с открытых дефектных порталов раскалённой планеты никогда не иссякнет запас звериной силы и непробиваемой тупости. Не прекращая попыток прогрызться сквозь оборону друзей, они наталкивались на утомившуюся троицу с каждой волной раскалённых пород, служащим им домом и последней могилой.
Кали не могла поддержать ни Нитура, ни Анубиса. Ей едва хватило концентрации, чтобы рассчитать возможности Мойры, прежде чем кристалл окончательно бы удрал в недосягаемые слои пространства. Восстановив баланс энергии и подчинив возмущения кристалла, Кали, уже снова будучи в нём, продумывала свои дальнейшие действия. Впереди лежал новый виток, и она совершенно не имела ни малейшего понятия, сколько ещё таких витков скрывалось в глубинах носителя. Времени же на их исследования оставалось на двадцать-двадцать четыре искривлённых года, что эквивалентно четырнадцати-шестнадцати дням главной планеты её Солнечной системы. И это в том случае, если никакая тварь не дотянется до Летты, не отвлечет Мойру и не заставит ту окончательно оборвать контакт с материей пространства-времени, а Нитуру и Анубису хватит энергии вести свой бессмысленный, затянувшийся на годы поединок.
Взвесив малые шансы, Кали ничего не оставалось, как молча идти дальше. Она быстро нырнула в глухую стену. Ожидаемые возмущения и эффекты слегка отставали от её восприятия. Предвидела она и появление двух ловушек, таких же, что были после проникновения за первый тупик. Но то, что последовало далее, чуть не заставило Кали добровольно покинуть кристалл.
Едва двинувшись вглубь открывшегося коридора, она заметила чёткий силуэт впереди. Не мираж от усталости и не видение. Он колыхнулось в сумраке лабиринта и, оглянувшись на Кали, исчез в сетях ближайших переходов.
Позабыв о стенах и выбитых на них знаниях, Красная Звезда ринулась вслед. Ей чудились шуршащие взмахи тонкой парящей ткани, лёгкие и вовсе не быстрые шаги, будто убегавший был уверен, что ему нечего бояться, что его не найдут. Так и вышло. Звезда никого не нашла. Открывшийся сектор лабиринта Кали пронизала в тщетных попытках, но только эти близкие и смелые шорохи говорили ей о присутствии неизвестной субстанции.
Растерянная и уставшая, сильно израненная от ловушек кристалла, на которые она неосмотрительно дважды натыкалась во время этого преследования, Кали вернулась обратно к началу сектора. Её переполняли эмоции, мысли и боль от быстро подживающей раны сущности. Глаза встревожено бегали в тенях лабиринта, и предчувствие чего-то знакомого, но не узнанного обдавало её разум. Прервав саму себя, Кали с твёрдостью духа переломила панику внутри. Её ждали новые знания.
– Это только носитель, – невнятно внушала себе девушка. – Какой-то необычный механизм защиты.
Не поверив своим словам, Кали размеренно двинулась в сектор, стараясь сконцентрироваться на стенах и длинных кодах. Подобно издевательству над самоуверенностью Красной Звезды, уже за вторым переходом она вновь начала различать знакомое шуршание.
Кали в ужасе стиснула голову. В её мысли проникал хрустальный смех, далёкий и близкий одновременно. Она не могла определить, откуда именно лились его короткие и звонкие трели.
– Что ты такое?!!! – не вытерпев, крикнула девушка.
– Что ты такое?! Что ты такое?! Что ты такое?! – ответили ей стены, словно не она, а именно эхо задавало этот вопрос.
Страх пульсирующим потоком подкреплял своими отравляющими свойствами разум Звезды. Едва ли осознавая то, что впитывал её ум со стен лабиринта, Кали дёргано двигалась дальше. Сейчас она вовсе не чувствовала себя всесильной, а впитанная энергия Архонтов казалась ей пустяковой и незначительной. Неизвестно откуда пришедшая догадка подсказывала Кали, что сила исполинов никак не повлияет на тот силуэт, что явился ей в самом начале сектора. То явление было чем-то особенным и не вязавшимся с кристаллом, чем-то инородным и в то же время знакомым для самой Красной Звезды.
Было ли оно опасным, Кали пока не понимала, но вот порождённый им страх – да, он сулил опасность. Беспричинно девушка боялась этого разгуливающего в тенях силуэта, его скользящих шорохов и хрустального, мелодичного смеха. Её ум пытался рационализировать происходящее, впихнуть в пределы кристалла. Что, по сути, она знала о носителе? Ничего, кроме того, что до этого проникновения камень сам разрешал ей узнать. Не было ей известно и обо всех механизмах его защиты. Если мелькающий в тенях силуэт – новая ступень защиты, то Кали вовсе не хотелось с ней сталкиваться. Но решение в данном случае оставалось не за ней. Постоянное напряжение ещё сильнее вымотало Кали, и этот сектор она заканчивала практически побеждённой. Шуршание и смех, правда, стали появляться реже, но оттого легче не становилось, а только обострялось гнетущее ощущение неотвратимой встречи.
Разыскав тупик-проход в следующий виток знаний, Кали решилась на отдых. Либо она теряет один искривлённый год и восстанавливает баланс, либо кристалл выталкивает её наружу. Выбора не оставалось. Кали замерла и остановила большую часть импульсов разума. Её полупрозрачное, то исчезающее, то появляющееся вновь, покрытое нитями энергии тело парило подобно лёгкой душе. Но на душе у неё было неспокойно. Та её часть, что вынужденно бодрствовала, охраняя сущность Кали, вздрагивала как осенний промокший лист.
Красной Звезде вовсе не нравилась колыбельная, которую напевал для неё лабиринт.
– А этого видишь? – с интересом спросил Энки.
Мысли товарища уводили Энлиля в невидимые слои пространства по ту сторону защитной мембраны.
– Которого? – переспросил командир.
– Огромного. Чешуйчатого, – ответил Энки.
Энлиль всмотрелся в шныряющую в бессмысленном медлительном движении массу. В ней с места на место переминались скрытые тонким покрывалом материи пространства невообразимые существа – припасённые на особый случай отборные рабы Кочевника.
– Того, что на живой корабль похож? – уточнил Энлиль.
– Он и есть корабль, – недоверчиво предположил товарищ. – По-моему, внутри кто-то находится.
Энлиль внимательно всмотрелся и практически сразу брезгливо отпрянул.
– Мда… Паразиты с твой рост.
Энки скривился.
– Я на такую мерзость не подписывался, – подытожил он.
Оба уныло замолчали. Наблюдение уже не занимала наёмников, наскучив им ещё в первые часы их пребывания у границ галактики. Разнокалиберные флотилии низкосортных рабов Тёмного Кочевника продолжали воровато просачиваться вовнутрь, деловито перестраиваться в колонны и витиеватыми путями отправляться к далёким границам Республики, но потенциально опасная и малочисленная, по сравнению с армадами, армия оставалась в безмятежном, ленивом спокойствии, не предпринимая никаких открытых действий.
Коротая время, наёмники изучали каждого, кто попадался в поле их зрения и мысли. Некоторые существа оказались немного нерасторопны и не сразу замечали любопытных взглядов, другие же, хоть и почувствовали присутствие иной энергетики рядом, всё равно ничем не могли помешать Энлилю и Энки рассматривать их. Как и предполагал Антарес, в отдельности каждый из этих рабов значительно, а порой и в сотни раз, уступал в силе наёмникам, сплочённости как таковой между тварями не наблюдалось из-за явных расовых различий и слишком глубоких пропастей в интеллектуальном или физическом развитии, вдобавок их накопленная злоба и дурной нрав толкали тех к одиночеству и мелким междоусобным стычкам. Никто из них не попытался напасть в ответ на уже нахальные визиты двух друзей. Энлиль и Энки, словно забавляясь, лишь отчасти соблюдая осторожность, посылали в толпу невидимого противника одну мысль за другой, и будь у врагов больше инициативности, подави они ненависть и презрение друг к другу, эти твари смогли бы объединиться и неплохо отхватить от разгулявшихся рядом сущностей парней. Но рвением и желанием услужить напоказ рабы не отличались.
Подаренная память, осевшая в разуме Энлиля и Энки с их эволюцией, раскрывала перед ними всё, что было связано с известными Кали видами живого во Вселенных, и значительная часть рабов была в ней, будто одна большая картотека с подробными пометками и характеристиками, к которой теперь у наёмников имелся неограниченный ключ-доступ. Выхватывая внутренним зрением из толпы того или иного раба, благодаря внедрённым в их разум воспоминаниям друзья уже знали, к какой расе он принадлежит, какими основными возможностями обладает и чего следует от него ожидать. Всего в этой армии насчитывалось около восьми сотен рабов, и редко когда несколько из них принадлежали к одной расе. В основном лишь один раб представлял свой порабощённый народ. В совокупности же весь этот сброд являл собой крутой разномастный замес разных, но схожих в общих чертах первоклассных способностей. Энлиль и Энки условно распределили их в три группы. Так было проще. Они не использовали названий рас, а «прикалывали» очередному рабу свой ярлык. В результате наблюдений разноликая масса разбрелась по воображаемым трём углам. В одном находились относительно примитивные твари. Их наёмники окрестили как энергетически слабых противников, даровав каждому короткое прозвище – Кряж.
Отличительной чертой Кряжей оставались внушительные, неприемлемые для обычных планетарных систем габариты, помноженные на энергию высшей расы и поделённые на их невообразимую, приобретённую отупелость. Сюда попали огромные, длиной в сотни метров, мутировавшие чудища, скалоподобные глупые титаны и прочие живые горные глыбы с заниженными интеллектуальными способностями. Их устрашающий вид придавал этим особям неповторимость. Невзирая на угрозу, ими хотелось любоваться и сравнивать с хранившимися в закоулках памяти детскими выдумками о доисторических, никогда не существовавших тварях или иллюстрациями мифических монстров.
Кряжи затевали грызню чаще других. Им нравилась демонстрация собственной мощи и проворности, и они совершенно не могли сообразить, что их габаритность нисколько не давала им преимущества перед остальными невольниками.
Теперь Энлиль знал, что эволюция силы и совершенства всегда стремится к удобным, грациозным, как правило, небольшим и гармоничным физическим воплощениям. Сущая, подлинная сила, если речь идёт о потенциале ума, а не физическом развитии, пребывает в том, кто обладает этими качествами. В Кряжах же хоть и теплилась своеобразная грация, в остальном совершенными назвать их было невозможно. То, чем гордились и выхвалялись напоказ твари – их мощь, когтистость, размеры, изменчивый окрас, защита и излишнее позёрство – относилось к признакам деградации с точки зрения разума, ведь основное развитие в их случае переключалось на внешнее, физическое, в то время как любой достаточно воспрянувший в эволюции вид должен стремиться к становлению внутреннему, умственному, духовному и уже в последнюю очередь – физическому.
Рассматривая удивительных существ, Энлиль сравнивал их со Звёздной Тенью – пантерой Хранителя Дильмуна – и пришел к выводу, что в кошке было значительно больше от высших рас, чем в Кряжах, но остаточные утраченные качества в малом проявлении ещё находились в их генах и при других условиях эти одомашненные монстры могли бы обратить губительную для себя деградацию вспять.
Второй воображаемый угол заняли рабы со значительно развитыми возможностями разума, но недостаточно сильные энергетически. Простой середняк – ни туда и ни сюда. Будь у них больше свободы, эти рабы могли бы демонстрировать смертоносные действенные приемы узко ограниченного телекинеза, но Тёмный Кочевник практически лишил их данных привилегий. Способность оставаться в некоторых условиях невидимыми да небольшой резерв медленно восстанавливаемой внутренней энергии, которую те сумеют преобразовать в десяток-два ударов, эквивалентных падению маленьких, до одного километра в диаметре, метеоритов – вот и всё, что имелось в их малочисленном арсенале. Наёмники прозвали эту часть рабов Слепнями, как надоедливых, но больно кусачих насекомых, которых, впрочем, можно прихлопнуть.
Внешне Слепни разительно отличались от Кряжей и куда больше интересовали наёмников. Их физические воплощения не выделялись грацией и красотой, однако, не вмешайся в их жизни Кочевник, и их развитие находилось бы на верном пути. Разум же и души существ, напротив, достигали размеров титанов, но, что являлось отчётливым для взора наёмников, становление их давно умышленно тормозилось, и Слепни, в зависимости от того, когда тот или иной вид попал в рабство, оставались на одной ступени эволюции как относительно недолго – десятки миллиардов лет, так и множество жизней. Возраст рабства определял и существенные отличия в физической внешности. Чем больше жизней невольник проводил у ног своего Владыки, тем отвратнее и дефектнее становилась его внешность.
Сохраняя за собой право на вполне сносный, обделённый, но светлый ум, Слепни удивляли наёмников, несмотря на отталкивающий вид. С них начинался искренний интерес Энлиля и Энки к первородным видам, стремление узнать их прошлое, заглянуть в другие Вселенные.
И только третий воображаемый условный угол занимали существа, ещё не лишившиеся в полном объёме своего первородного происхождения. Идеальные физически и внутренне, но безнадёжно прогнившие духовно. Не воспринимать их всерьёз было бы самонадеянно и глупо. Эти рабы, наперекор урезанной со стороны Тёмного Кочевника энергии, сберегли в действии большую долю возможностей и даже с частью собственных сил мастерски скрывали в себе оригинальные и масштабные горизонты разума. Помимо телепортации и умения быстро восполнять растраченную внутреннюю энергию, некоторые из них, ко всему прочему, обладали гибкостью и быстрообучаемостью ума, что позволяло им приспосабливаться, уподобляться, проникать в скрытое, подчинять слабое, становиться тем, на что хватало их энергии. За эту хамелеонистость Энки прозвал их Оборотнями. К ним относились лишь двенадцать рабов из восьми сотен, но именно они больше всего настораживали и приковывали взгляды парней.
Если и было во Вселенных первичное пособие или учение о том, что есть фундаментальная красота, оно, несомненно, писалось с этих существ. Взглянув на них, невозможно было определить, почему эти создания образцовые, они просто были таковыми, вопреки здравому смыслу и личным предпочтениям. Все они источали не полностью утраченное совершенство и едва покрывшуюся тленом красоту – будь-то краснокожие, гибкие или кареглазые, с чёрной и гладкой кожей, как неосвещённый энергией обсидиановый вакуум космоса, чем-то напоминающие илимов особи, яркие, с аметистовым сиянием или бледно-белые, отдалённо походящие на двуногие небесные видения.
Энлиль посвятил каждому из Оборотней отдельную вылазку, детально изучая основополагающую красоту жизни. И в каждом существе он находил схожие черты, коими обладала внешность Кали. Казалось, возьми он по выборочному фрагменту от каждого создания, и непонятным образом получится совершенное физическое воплощение Красной Звезды. Его наблюдения лишь доказывали родство всего разумного во Вселенных, глубинные связи которого струились от первоистоков эволюции.
Будь на то воля наёмников, они никогда бы не начали с этими существами сражения. Созерцать их в такой близости и таком расовом многообразии было весомее и важнее не нужных ни одной стороне войн. Но Оборотни, Слепни и Кряжи не принадлежали себе. Они ожидали уготованного им действия, как безропотное стадо, добровольно идущее на забой.
Медлительная текучка внутри небольшой армии всё так же отиралась поблизости от небольшого отверстия в мембране галактики. Складывалось впечатление, что разноликая толпа оказалась здесь совершенно случайно, и вела себя как пресытившиеся зрелищами горожане на неказистой провинциальной ярмарке. Ни тихая возня кораблей, ни доносящееся поблизости чавканье голодной мглы, малые остатки которой, не ушедшие вслед за Антаресом, всё ещё присасывались к необъятному блюду галактической энергии, не привлекали внимания рабов. Но Энлиль заметил смутные изменения в размеренном, почти что нудном поведении существ.
– Перестали грызться, – обратился он к Энки.
Не то чтобы рабам удалось достигнуть устойчивого равновесия и заключить мир в своих рядах, но уже какое-то время никто из тварей, даже самые тупые и несдержанные, не проявляли действенной агрессии по отношению к другим. Ненависть, всеобъемлющая, не имеющая порой направления или обозначенного адресата всё так же сочилась от надломленных рабством душ. Энлилю показалось, что этот поток постепенно соединяется в водоворот срывающейся с огромной высоты кипящей реки. Ненависть была единственным существенным переломным фактором, который хоть как-то объединял этих замученных тварей. И сейчас окрепшая на глазах связь наглядно выдавала рабов.
Энлиль молча предупредил друга. Они стянули воедино разбегавшиеся в окружностях пространства ниточки энергии, а вместе с ними все мысли, за которые мог ухватиться враг.
Невидимая армия медлила, но она уже не была прежней. Ещё мгновение назад эти бывшие светлые умы, некогда принадлежащие к незапятнанным дефектами высшим расам Вселенных, отчаянно и без перспектив, страстно и заносчиво ненавидели себя, своё ничтожное чёрное окружение, друг друга и, дальше любых пределов, на которое способно старое обострённое чувство, они ненавидели своего Владыку. Но он, тот, кто был виновен во всех их подлинных выстраданных бедах, тот, кто лишил их будущего и возможности вершить свои судьбы, именно он сейчас милостиво даровал им право вылить накопившуюся в бесконечных веках злость. И вылить её не в наигранных иллюзиях, не в немых безответных мыслях или кошмарах, а на вполне реальный объект. Теперь твари совершенно без видимых на то причин, а просто по наитию ненавидели Республику. Причём из-за своего бессилия против истинного врага – Владыки, их перенесённая с одного объекта на другой злость утраивалась, подкрепляясь отчаяньем и презреньем к собственному ничтожному существованию.
Злость сплотила сотни разных рас, стёрла до нечётких линий доселе непримиримые физические и умственные различия и добилась того, чего не способны дать миллиарды говорливых парламентёров. Армия становилась целостной, склеивалась в рваную, хрупкую карикатуру, обретая неустойчивые энергетические связи. В ней словно образовывался прочный, но недолговечный хребет, появлялись кости. Имея вектор для своей ненависти, рабы пристыжено подавляли трусость прошлых лет, свою неспособность побороться за собственные судьбы, осознание того, что они невольники, пресмыкающиеся, сдавшиеся духовно твари. Возможно, их затуманенные умы понимали, что навязанная им война, грядущее вторжение, то, на что толкал их Кочевник, лишь на мгновение сумеет сладко обмануть их. И когда всё закончится, они вновь будут знать своё место, вновь вспомнят своего настоящего врага и опять прибавят к своим грязным душам тяжесть непомерного свершившегося греха и вонючего позора. Но пока что эта не имеющая основания ненависть в адрес Республики, о существовании которой ещё до недавнего прошлого никто из них не знал, да и не хотел знать, эта злоба была им спасением от преследующего стыда, и они решительно хватались за неё. Не оттого, что так уж стремились пролить чью-то кровь, поломать чей-то дом. В те затянувшиеся секунды, когда невидимая армия кипела горячими мыслями, незаметно готовясь к рывку, Энлиль чётко ощущал их думы. Рабам было совершенно всё равно, кого убивать, искренне всё равно, что крушить. Они лишь хотели ещё хоть раз притворно обмануться, хоть раз почувствовать себя живыми, стать сумасшедшими от остатков своей утраченной в силках неволи энергии и как будто бы по-настоящему свободными.
Странно, но даже понимая, что эти твари будут повинны в катастрофических разрушениях, понимая, что ни ему, ни Энки не остановить их всех, и какая-то часть из них сумеет выплеснуть свои чёрные эмоции в деле, всё равно командир не испытывал к ним ответных негативных чувств. Только неуместная жалость была в его мыслях, такая же тоска и сострадание, что пробуждаются при взгляде на породистое красивое животное, насильно запертое в клетке.
Энлиль представил себя на месте Тёмного Кочевника. Перед Архонтом протекали бесконечные жизни его рабов. Что творилось в его тщеславном бескрайнем уме, когда он замечал угасание надежды в глазах своих породистых животных? Веселили ли его их безрезультатные и жалкие попытки противостоять его сковывающей всеобъемлющей темноте, их рвущиеся в клочья чаянья на другую судьбу? Нравились ли Кочевнику медленные и необратимые изменения, прораставшие в душах порабощённых существ? Что он делал с ними, покуда каждый из них не опустился до того уровня, когда возврат уже невозможен?
Лишь размышляя об испытаниях, которые сулили тяжёлые оковы Кочевника, Энлиль по-настоящему почувствовал к Архонту неподдельную ненависть, что на миг сильнее родственных уз породнило его с озлобленными тварями невидимой армии. Он с запинкой остановил порыв броситься в ряды рабов, крикнуть им что-то важное, то, что могло бы их обернуть к трезвости ума, пробудить чистоту мысли. Но таких речей наёмник не нашёл. А если бы и знал нужные слова, их бы не услышали. Ведь вопреки той остаточной, притихшей борьбе, её погасшим, почти почерневшим углям, что ещё теплились внутри душ тварей, они всё равно оставались невольниками и всецело принадлежали своему Владыке. Предложи Энлиль им стать на его сторону, сопротивляться Архонту, и энергия Тёмного Кочевника, которая гнездилась в их разуме, в считанные секунды обратила бы их к повиновению, быстро испепелив остатки личности.
Настроение Энлиля обрамляло его ауру, и Энки заметил, что ещё немного и командир выступит перед армией с ораторскими речами. Он и сам испытывал схожие метания между реальной опасностью этих тварей и жалостью к ним. Разве можно представить себе подобные муки, что способны настолько искорёжить чистую первородную энергию жизни?
– Не нужно… – странно прошептал Энлиль.
Короткая фраза была адресована не Энки. Оба они ощущали, что армия рабов натянута, как тетива, и вот-вот её кто-то безжалостно отпустит. Энлиль мысленно, донельзя примитивно, как смертный, ещё раз послал им свою просьбу не вмешиваться. Наёмникам даже показалось, что их понимают и слушают. Общее энергетическое поле существ слегка заволновалось неопределённым сомнением и недоверием, но властная невидимая воля уже выпускала стрелу.
Поначалу действие напоминало плавное па спокойного танца. Нельзя было понять, где именно прорисуется острие разгорающейся атаки. Армия оставалась ещё неподвижной, а слои пространства вокруг неё раздувались и пенились, как грибные послевзрывные облака. Волны энергии огибали и кольцевали каждого раба, разнясь в размерах в зависимости от их энергетической силы, образуя вокруг практически видимую в физическом восприятии сферу. И когда эта общая энергетическая сфера достигла массированной перегруженности, когда каждый её участник был накалён до предела, её тетива наконец-то выбрала направление: часть рабов вырвалась вперёд, увлекая за собой остальных. Это размытое острие в мгновение преодолело расстояние в световой день, полуобрастая телами возле самого отверстия в мембране галактики. Их то исчезающие, то появляющиеся физические, искрящиеся нитями энергии воплощения с ходу, раскалённой силой, налетели на преграду из плотных флотилий, открывая счёт первых жертв. Разметая одуревшие от такой атаки корабли, Кряжи, Слепни и Оборотни выбивали своих же союзников, с каким-то особым рвением и дотошностью стараясь зацепить при движении как можно больше судов. Было очевидно, что армия могла пройти это бутылочное горло и без столкновений, но, что уже ранее поняли наёмники, для рабов не было разницы, кого уничтожать. Их хмельная жестокость приостановила так быстро начавшийся прорыв, чтобы насладиться завязавшейся бойней союзных кораблей. И лишь тогда, когда последнее уцелевшее судно выскользнуло из горловины прохода, армия затихла.
Будь вся эта масса единым существом, она непременно бы выглядела сейчас, как взъерошенный разгневанный зверь, слегка разочарованный и часто вертящий головой, не знающий, на какую из разбегающихся в стороны жертв ему броситься. В таком подавленно-агрессивном состоянии рабы оставались до тех пор, пока всё та же невидимая властная воля не напомнила им о ранее заданной цели. Первыми в строй вернулись Оборотни. Отделившись от всех, они уверенно переступили порог галактики. Очнувшись от недавней расправы, вслед за ними слегка очухались и Слепни. Кряжи, как самые отупевшие и кровожадные из всех, смогли оторвать внимание от невезучих армад лишь после вмешательства Энлиля и Энки.
Непонятно каким образом, но армии удалось достигнуть определённого взаимопонимания и слаженности действий. Перед самой стычкой с наёмниками шедшие впереди Оборотни просочились в задние ряды, впереди оказались принявшие физическое обличие Кряжи. Их огромные глыбы тел быстро и резко вертелись в вакууме космоса, словно рыбы в воде. Глупые твари стеной налетели на Энлиля и Энки, но прошли мимо них. Наёмники успели ступить в более глубокие слои пространства, и титаны только слегка потёрлись об их невидимые сущности. Однако последующий затем разрозненный, но массированный удар Слепней достиг цели, заставляя парней отступить. Через мгновение наёмники уже подстроились под поведение рабов, и небольшой проход в галактики вновь был под их контролем. Их объединённая энергия выстроилась прочным щитом, блокируя рваную мембрану, преграждая путь как кораблям, так и армии. И только возле краёв невидимого прохода оставались незначительные бреши, заделать которые не удавалось из-за болезненно чавкающей поблизости мглы.
Друзья приготовились к повторному набегу, но армия, неожиданно, откатилась в низшие слои мира, занимая прежние позиции. Сами наёмники удерживали поставленный блок. Щит требовал значительных усилий и быстро выматывал. Продержавшись ещё какое-то время, оба поочерёдно стянули энергию обратно, вновь ожидая удара. Но и на этот раз отступившая армия не воспользовалась удобным моментом и не стала атаковать уязвимых в период преображения парней. Более того, рабы бездейственно снялись с места и ещё сильнее укрылись в покрывалах пространства, одновременно увеличивая расстояние между собой и наёмниками. Переместившись от галактики на десяток световых дней, армия затаилась.
Наёмники вернулись на поспешно оставленный спутник. Ступив поверх твёрдой почвы, друзья озадаченно переглянулись.
– Ты вообще понял, что это было? – спросил Энки.
Энлиль чувствовал подвох и внимательно следил за удалившейся армией, но та из-за расстояния и наслоённых тканей пространства вырисовывалась мутным пятном.
– Где Оборотни? – внезапно выкрикнул командир.
– Оборотни?
Оба ещё внимательнее всмотрелись в ряды армии, но практически сразу переместили свой взор в область узкого прохода в галактику. Размазанные энергетические следы красовались неподалёку от того места, где держали удар наёмники, и уводили куда-то в сторону центрального рукава галактики.
– Проскользнули!
Друзья насчитали четыре быстро рубцующихся уходящих вглубь галактики следов от телепортации. Ещё немного, и их видимость окончательно сольётся с материей космоса.
– Я иду за ними, – быстро решился Энлиль.
Не мешкая, командир попытался дотянуться до ближайшего следа, стараясь определить, куда именно он ведёт. Его взгляд проскочил через несколько узлов, путающих дорогу. На одном из узелков наёмник более не сумел распознать направления без непосредственного прохождения по следу.
Сконцентрировавшись, переведя дух, Энлиль быстро покинул спутник, просачиваясь в многослойное пространство галактики. Мимолётно он отметил вновь ожившее, искромётное копошение внутри отдалившейся армии, но что последовало дальше, Энлиль уже не видел. Граница мембраны, армады, рабы Тёмного Кочевника, Энки, как и небольшой спутник запылились под слоями пространства, теряясь далеко позади.
След быстро растворялся и исчезал, становясь нечётким и разветвлённым. Пока что все ответвления оказывались ложными и натыкались на пустоту. Сбежавшая четвёрка Оборотней не пожалела энергии, чтобы сбить с толку преследователей. Каждый узел на оставленных ими следах сулил ещё больше ответвлений, но быстро реагирующий на изменения и закономерности разум наёмника всё лучше определял заведомо глухие дороги. Тактика вывела Энлиля на первую твёрдую поверхность в витиеватых следах рабов.
Не успев толком принять физическое обличие, Энлиль с ходу оказался втоптан в ярко-белый грунт сухой незаселённой планеты, находящейся в системе, граничащей с кордонами Республики. Едва вывернувшись из оплетающих его жил, поднявшись, его всего пронзила острая боль, возвращая наёмника к горизонтальному положению. Цепкие, тонкие руки впились в волосы командира, сдавливая не столько голову, сколько врезаясь в невидимую энергетическую сущность. Под натиском чьих-то пальцев затрещала черепная кость. Энлиль подавился собственной глоткой. Судороги вывернули его суставы. Чудовищная боль, ничем не похожая на боль зашедшего в конвульсиях тела, обступила наёмника со всех сторон, а руки всё продолжали сдавливать.
Нависший над Энлилем Оборотень – плечистый, звероподобный, с общими чертами илимов в облике, не прекращая, испускал короткие давящие энергетические импульсы, пыхтя и харкая слюной, с усилием удерживая барахтающуюся душу. Оборотень был близок к собственному кровавому коллапсу, столь обжигающим и энергетически необхватным оказалось для него пойманное существо. Он ещё силился придавить его покрепче, он ещё выжимал из себя остатки доступной ему энергии, но не сумел понять, в какой момент это существо обрело обратно пропорциональную власть над ним, и не успел почувствовать, как его собственная жизнь оборвалась. Не расцепив хватки, Оборотень повалился рядом с размозжённым телом наёмника.
Позади него, разминая отёкшие после удара руки, стоял Энлиль. Быстро дотянувшись до угасающего разума убитого, командир воссоздал приведший его сюда след. Далее энергетический след уводил напрямую к ближайшей республиканской системе – Риннуанской. В нём Энлиль отсеял три нити, оставленные другими Оборотнями.
Дождавшись скорого полного восстановления внутренней энергии, наёмник переместился в систему. В Ринне имелись только пять заселённых структур – две неплотных малозначимых сети орбитальных станций и колоний, два спутника и средних размеров планета. Каждый после проведённой здесь неделей ранее эвакуации оставался практически пуст, но слепая ненависть рабов не позволила тем отправиться вглубь страны и присосаться к более подходящим местам. Почуяв жизнь, пусть и в малом проявлении, Оборотни накинулись на уже оставленную систему.
Энлиль заметил рабов на планете. Оборотни не скрывались, полагаясь на якобы надёжно запутанные следы и оставленного защитника. Какое-то время наёмник выжидал, анализируя поведение существ. Вопреки их первородности и высокому положению в иерархии видов во всех мирах, Оборотни вели себя подобно отсталым, недоразвитым особям. Даже третьесортные рабы Кочевника сохраняли больше дисциплинированности в своей жестокости, нежели эти взбесившиеся, яростные звери. Сейчас они меньше всего напоминали Энлилю совершенных существ. Неизлечимая жестокость подчиняла в них интеллект. Оборотни метались от ощущений остатков жизни на брошенной планете, дотягиваясь до каждого её проявления, будь то дерево, птица или отказавшееся от эвакуации население.
Их гомонящие мысли багрились уже подкошенными смертями, но рабам было мало. Ничто не могло утолить их необъемлемый страх, ничто не закрывало глаза настолько, чтобы не видеть внутри себя отголоски своего ничтожного рабства. Заведённые кровью и лёгкостью разрушений, Оборотни оплетали пагубной энергией планету. Их когти впивались в твёрдую сушу и податливые лазурно-серебристые океаны, скребясь ещё дальше, вгрызаясь глубже. Оставив преследования жизни на поверхности, рабы принялись за саму планету. Энлиль вновь ощутил в них единство. Оборотни врастали мыслями один в одного, словно соединяясь в нераздельное энергетическое существо. И это существо тянуло свои многомиллионные щупальца к жарким недрам, окуная их в раскалённую и без того неспокойную алую мантию магмы.
Не спавшая никогда тектоника планеты всколыхнулась. Все её трещинки запели единым подземным воем. Тысячи седых вальяжных вулканов и разломов в одночасье выдавили из себя нагнетающий гул. Оборотни ещё прочнее сплелись разумом и делом. Их общее детище грозилось пролиться первобытным огнём, преображая поверхность планеты в её прекрасный забытый лик, давно притрушенный тонким настилом континентов и вод.
Огромные, выжидавшие своего дня вулканы набирали последний глоток. Энлиль переживал все помыслы рабов и преисполнялся движущими ими намерениями, но не мог пока что помешать им. Недостаточно крепкими ещё были узы между сплетающейся силой невольников. Наёмник прекрасно понимал, что не остановит трёх Оборотней по отдельности. Пока он будет возиться с одним из них, двое успеют покинуть Ринну и затеряться внутри Республики. Прежде чем действовать, существа должны стать чем-то целым.
Не видящие ничего и никого, рабы продолжали подчинять себе недра планеты. Как раскалённый гной, магма напирала на тонкую хрупкую кору земли. Первыми подались глубинные впадины всех трёх океанов. В нескольких местах нарастали скрежещущие землетрясения, освобождающие быстро вырывающуюся в воду плоть планеты.
Цепная реакция была запущена – разум Оборотней соединился. Последовали яростные извержения наиболее нетерпеливых наземных вулканов, где-то уже формировались зачатки цунами, обрисовываясь маленькими белыми гребнями, грозящими вырасти в километровые волны.
Пленительная игра природы развивалась на всех континентах планеты, соединённая одной сетью внутренних тектонических сдвигов. Погружённые в хаос очнувшейся земли, Оборотни отчасти впали в кровавое небытие. Их разум сковался в неделимый увесистый слиток, и, подобравшись к одному из рабов, Энлиль видел в нём остальных двух невольников, хоть те и находились на других континентах планеты.
Высокое, преисполненное мрачного притягательного света стройное создание с аметистовой шёлковой кожей, плотно прикрытое сочащейся из него лилового окраса энергией едва дёрнулось в сторону наёмника, но тяжесть от взъерошенной разрушениями планеты сделало Оборотня неповоротливым и очень медлительным. Энлиль с ходу захватил раба, без раздумий разрывая его жизнь изнутри. Вместе с погибающим существом далеко от него мучительно медленно умирали связанные с ним Оборотни.
Отбросив невольника, Энлиль поспешно вцепился в выпущенные из его разума важные нити, удерживающие запущенные тектонические процессы на планете. Скрупулезно, пазл за пазлом, наёмник начал восстанавливать потревоженные внутренности грохочущего небесного тела. Но неохотнее всего отзывались поверхность и возмущённая всклокоченная вода. Она уже жила в облике вскипевшего дикого цунами. Его молчаливые волны угрожающе быстро приближались к берегам континентов, стремясь ввысь, поглощая себя же и разрастаясь с каждым пройденным километром.
Энлилю было сложно что либо противопоставить осквернённой природе, в её разгневанном обличии. Не придумав ничего стоящего, командир возвёл ответное цунами, но состояло оно не из взбаламученной и ревущей чёрной воды, а его мыслей и энергии. Налетев на невидимый щит, цунами высвобождало спрятанную в себе накопленную мощь, откатывая назад и вновь врезаясь в препятствие. Зажатая между руками Энлиля, вода неохотно успокаивалась. Этот губительный танец стихий продолжался до седой звёздной ночи и закончился лишь с последним хрипом недовольного убаюканного подводного вулкана.
Прощупав прочность и недолговечность тектонических взаимодействий планеты, Энлиль не спеша восстанавливал растраченные силы, основательно вбирая и трансформируя энергию из окружающего его пространства. Уставшим он себя не чувствовал, скорее немного вымотанным однообразием проделанной длительной работы.
Неподалёку умирал поверженный им раб. Энлиль только сейчас заметил, что смертельно раненое существо всё ещё мучилось в затянувшемся предсмертном томлении. Наёмнику стало дурно от самого себя. Приблизившись к Оборотню, Энлиль накапливал энергию в сжатой руке. Один удар, как запоздавшее милосердие, должен оборвать страдания всех троих невольников.
Командир присел рядом с постанывающим полубессознательным существом. Его аметистовая кожа практически обуглилась, искрящиеся светом волосы потускнели до графитового грязного оттенка и не испускали разрядов, свечение исчезло, энергия более не струилась от омрачённого копотью тела. Умирающий смотрел в звёздное чистое небо, хоть Энлиль и ощущал, что тот лишился любого зрения от первого удара. Но существо смотрело жадно, требовательно, испугано, не шевелясь. Наёмник проследил за его взглядом, не увидев ничего, кроме густой, невообразимо мрачной, сжимающейся сингулярностью темноты.
Энлиль практически высвободил удар. Его энергия замерла всего в миллиметре от растерзанной жизни невольника. Рука наёмника нависала над грудной клеткой, но внимание его было приковано к тому, что манило существо, что манило всех троих Оборотней, ещё связанных единым разумом. Их взор впитывался в черноту неба, но не был связан с ярким звёздным небосводом. Рабы всматривались в нечто отдалённое, невероятно далёкое и внушительно большое. Энлиль позволил своим мыслям присоединиться к затягивающемуся разуму, не опасаясь попасться в его власть. Глаза Оборотней стали его глазами, их разлетающиеся пеплом рваные мысли перетекли к наёмнику. Он прикрыл веки и более не замечал окружающего пейзажа. Теперь его взор, как и отцветающие серые жизни Оборотней, тянулся в сжатую темноту.
Энлиль всё внимательнее оглядывал застывшую сингулярность мрака. Ни движения, ни проблеска – заполненная пустота – нереальная и притягательная. В её владения стремились мысли ещё дышавших рабов, к её порогу тянулись их перепуганные, дрожащие души и не было ни единой преграды, которая могла бы помешать этому магнитному омуту.
Пошатнувшись, наёмник отпрянул назад, практически покидая общий разум Оборотней. Мрак смотрел на него. Энлиль был уверен, что ему это не привиделось, не сейчас. Застывшая сингулярность рисовалась чёрным огромным зрачком живого ленивого глазного яблока. И тот, кто в ответ рассматривал командира, морщился, напуская в свой взор золу гнева и дикого, неподдельного презрения.
Энлиль поспешно вырвался прочь. Ненужное ему сердце тараторило предательской, учащённой канонадой внутри похолодевшего тела. Наёмник отступил на несколько шагов назад, но тут же, пересиливая страх, вновь подбежал к умирающему. Возвращаясь в его разум, Энлиль со всей доступной ему силой ухватился за рабскую сущность Оборотней, рванув тех на себя. Ему не за что было держаться, негде найти достаточно крепкой опоры. Силы наёмника расходовались с каждым напрасным энергетическим импульсом, уходящим во всю ту же тишину сингулярности, но Энлиль не останавливался, ещё не понимая, что заведомо проиграл начатое противостояние. Он продолжал удерживать невольников, уступая и уступая превосходящей его давящей темноте. А она всё поглощала Оборотней, возвращала к себе, туда, где были вбиты кольца смиряющих их цепей рабства. Постепенно сущности убитых перетекали во власть далёкой чёрной дыры, выскальзывая из рук наёмника. Их будущее вновь подчинялось сценарию неволи, готовому воплотиться в новой жизни, и Энлилю не удавалось разорвать окутавшие их окаменевшие веревки.
Не справившись, командир выронил последнюю связующую нить между собой и уже умершими Оборотнями. Темнота поглотила несчастных, и наёмник остался в ней с глазу на глаз с презрением и злостью хозяина чёрной дыры. Энлиль почувствовал, как гнев его чёрных мутных зрачков усердно топит его душу, как пытается затянуть его вслед за рабами, сломить и подчинить. Это вконец ошеломило наёмника, заставив окончательно вырваться из чужого сознания.
На планете расцветала заря скорого утра. Бессмысленное противостояние незаметно растянулось в часы. Энлиль подавленно оглянулся. Обугленное, гнусно смердящее тело Оборотня-женщины быстро разлагалось у его ног, но душа этого создания уже была в темнице, подле своего Владыки. От увиденного наёмника пронимала крупная дрожь. Силы его теперь восстанавливались значительно медленнее, будто Энлиль усмирял стихии не одной планеты, а целой галактики, но как бы он ни пытался переключить свои мысли, сконцентрироваться на восстановлении, те возвращали его к немой встрече. Он рискнул выступить против притязаний Владыки, рискнул отбить у того его собственность, помешать рабам вернуться под гнёт своего хозяина, и проиграл. Тёмный Кочевник без надрыва отмёл все никчёмные попытки наёмника, словно смахивая мелкое насекомое со своего плеча.
Но думал Энлиль не о Владыке, вопреки тому, что страх ещё коробил его волю и глупую душу. Наёмника тревожили Оборотни. В период, перетёкший в ночь, когда Энлиль ещё удерживал существ над бездной их рабства, он ярко вкушал их мысли, чувства, и ужаснее всего, что помимо безысходности, страха, невольники дышали надеждой на возможность неожиданного избавления. Они позволили этой надежде вторгнуться в их одичалые души, неоправданной мечте, боль от которой оказалась в стократ острее любых истязаний и пыток. И причиной подобных мук являлся Энлиль. Не Кочевник проронил в рабах искру надежды и тем самым умножил неотвратимые страдания в будущем, а самонадеянность Энлиля, посчитавшего себя достаточно умелым и взрослым, чтобы открыто выступить против уз Владыки.
Подобную коллапсирующую, необъёмную силу ему ещё не доводилось даже представлять. Но такая власть существовала, и он только что смотрел в её глаза.
Шок оставлял наёмника равносильно возобновляющейся внутренней энергии. Планета прожила еще полдня, пока Энлиль не успокоился окончательно, но придя в себя, наёмник в панике покинул небесное тело. Со всей этой историей он забыл об Энки, оставшемся в одиночку против армии.
Практически не разбирая обратного пути, Энлиль кубарем влетел в пространство на границе галактики. Недолго взвешивая ситуацию, он разразился таким мощным волновым ударом, которого не ожидал ни он сам, ни напиравшие в сражении ободрённые своими успехами рабы. Остаточное колебание удара удалялось вглубь космоса, опрокидывая запоздалых невольников, а беспокойный взгляд Энлиля выискивал друга.
Энки командир заметил неподалёку от входа в истончающейся мембране галактики. Тот немного пострадал от удара товарища, но большая часть его увечий была нанесена рабами. Наёмник плохо соображал в заполонившей его давке непрекращающегося сражения. Стоило Энлилю отправиться за Оборотнями, как невидимая армия более не оставляла ожесточённых напористых попыток пробиться в галактику, и всё это время Энки пришлось держать энергетический щит и отбиваться от тварей, которым удавалось протиснуться сквозь неидеальную преграду.
Энлиль ускорил восстановление друга, но не сумел закончить его полностью. Отброшенная армия взбешённых существ, огрызаясь, не обращая внимания на полученные травмы, с безрассудным накалом обернулась в новой атаке.