Огромные синие буквы на ярком желтом фоне кричали: «ПОСЕТИТЕ НАШ ГОРОД!»

Я не раз проезжал по этому шоссе, но даже не подозревал, что здесь есть какой-то город. И плаката здесь наверняка не было, такой нельзя не заметить.

Почему бы и не сделать остановку в пути: можно перекусить в каком-нибудь кафе, легкомысленно подумал я и свернул с шоссе на узкую асфальтированную дорогу.

Вскоре показались маленькие домики окраины. На перекрестках были установлены огромные указатели. Удобно, думал я по пути к центру, не приходится ничего спрашивать. Неровная улица, вымощенная булыжником, вывела меня к ратуше.

Был теплый полдень, на площади уйма народу. Первые этажи двух-трехэтажных домиков вокруг площади занимали магазины, кафе Меня опять поразили вывески — огромные, яркие. Они манили, кричали: «СУВЕНИРЫ»! «ГОСТИНИЦА»! «ТАБАК»! «МЭРИЯ»! «КАФЕ «У РАТУШИ»!

В кафе, где было полно народу, меня поразила гнетущая тишина. На незанятых стульях зачем-то висели таблички «Свободное место».

Садясь за столик, где обедали три женщины, я вежливо поздоровался, но они продолжали есть, не поднимая глаз.

Подошла официантка и молча протянула меню. Когда я попросил принести пару бутербродов и чашку кофе, она в ужасе застыла, глядя на меня широко раскрытыми глазами. Мои соседки поднялись как по команде и пересели за соседний столик. Посетители начали оглядываться в мою сторону. Когда испуганная официантка принесла заказ и подала счет, я удивился:

— Почему так дорого? Сколько стоят бутерброды?

Вдруг я заметил, что на бланке, кроме цен, было еще приписано «штраф».

— За что штраф? — спросил я возмущенно.

Официантка забрала листок, приписала что-то и вернула его мне. Сумма штрафа увеличилась вдвое!

Обескураженный, я рассчитался и вышел из кафе. Остановился у входа, пытаясь собраться с мыслями. Что здесь происходит? Пошарив по карманам, обнаружил, что сигареты кончились, и направился к магазину с ядовито-зеленой вывеской «ТАБАК».

Открыв дверь, я увидел такую сцену — покупатель, которого в тот момент обслуживали, указал пальцем на коробку сигарет и молча поднял три пальца. Продавщица дала ему три красно-белые коробки и в свою очередь подняла пальцы — сначала один, потом два, затем кулак. Клиент положил деньги на прилавок и удалился. Аналогичная история повторилась со следующим покупателем.

Сразу два глухонемых. И продавщица понимает их жесты, размышлял я, разглядывая товар на прилавке. Ну и названия марок сигарет! «Моцарт», «Эль-Греко», «Гегель»…

Когда подошла моя очередь, я облокотился о прилавок и не без иронии спросил:

— Кто лучше, Бетховен или Гегель?

Продавщица в замешательстве посмотрела на меня и осторожно спросила:

— Вы имеете в виду композитора и этого… ну…

— И великого философа! — весело подтвердил я. — Кого предпочесть?

Она безразлично пожала плечами:

— Не знаю.

— Неудачная шутка, — объяснил я. — Конечно же, я имел в виду марку сигарет.

Она помрачнела и молча указала на серую коробку с надписью «Бетховен». Цена сразу бросилась в глаза, но все-таки я спросил:

— Сколько они стоят?

Теперь она посмотрела на меня откровенно враждебно, сжала губы и подняла сначала четыре пальца, а потом кулак. Я расплатился. Выйдя на улицу, остановился у витрины магазина, закурил одну бетховенскую сигарету и, размышляя над странными событиями этого дня, рассеянно наблюдал за людьми, гуляющими по площади. Что-то и здесь было не так. Вдруг я понял: давящая тишина. Прохожие, даже те, что шли, держа друг друга под руку, не обменивались ни словом.

Вдруг за моей спиной послышался детский плач. Обернувшись, я увидел молодую женщину с младенцем. Она взяла его на руки, и он тотчас успокоился.

— Какое милое у вас дитя, — сказал я.

Женщина вздрогнула, опустила ребенка в коляску, так что он снова заревел, и поспешила прочь.

Ну, это уж слишком! Я заметил молодого человека, поджидающего кого-то у ратуши, и подошел к нему, чтобы выяснить, что здесь происходит. Но когда я для начала сказал: «Погода нынче ничего», он отпрянул и поспешил скрыться за углом ратуши.

Тут мне вновь бросилась в глаза вывеска «МЭРИЯ».

Пойду спрошу у самого мэра, что здесь происходит, решил я.

В большом полутемном зале я увидел маленького печального человека, одиноко сидящего за длинным столом.

Я поздоровался и сказал:

— Я чужой в вашем городе. Можно задать вам один вопрос?

А про себя подумал: вдруг и он пустится наутек?

Но маленький печальный человек отвечал дружелюбно:

— Пожалуйста. Присаживайтесь.

— Что с вашими жителями? Почему они все молчат?

— Понимаете… в нашем городе некоторые темы запрещены, — вздохнул мэр.

— Можно узнать, какие? — осторожно расспрашивал я.

— О погоде нельзя говорить, — продолжал мэр печально, — о здоровье, о моде, о вещах и ценах. Гражданам запрещено рассказывать друг другу, какие у них красивые и талантливые дети, о дачах, о запасных частях для машины… и прочем таком. Если вас интересует, могу дать список — двадцать два пункта…

— Вполне безобидные темы! — удивился я. — Почему вы их запретили?

Мэр погрустнел еще больше.

— Мы соревнуемся с соседним городом. Хотели их обставить. Надеялись, что наши жители будут все заниматься наукой, интересоваться политикой, спорить о литературе и искусстве, философствовать. А они, — он развел руками, — видите сами… А какие убытки!

— Убытки?

— Огромные. Народ у нас несознательный. Сначала они никак не хотели умолкнуть. Пришлось ввести целую систему штрафов. Огромный штат контролеров. Естественно, расходы. Еще хуже стало, когда замолчали. Штрафы поступают, но очень мало. В основном за счет приезжих. Вместе с тем мы перестали получать доходы за пользование телефоном, почтой. Не звонят, не пишут писем, не ходят в гости. Я думал — это временное явление. Вот-вот заговорят. О науке, искусстве, философии, политике… — Он вздохнул.

— Разве нельзя было предвидеть того, что случилось в вашем городе? — Спросил я.

— Предвидеть? — Мэр почесал в затылке и значительно изрек: — Молодой человек! Запомните — ничего предвидеть нельзя!

— И что же вы теперь собираетесь предпринять?

— Да вот обсуждаем. Одни хотят упразднить весь список. Но… неудобно. Может быть, лучше по одному пункту. Например, здоровье. Болезни — тема, близкая к науке. Может, со следующего года снимем с нее запрет.

Я представил себе ближайшее будущее этого города. Стало как-то не по себе.

Я попрощался с печальным мэром и поехал домой.