Казалось бы, совсем недавно каждый старт был событием выдающимся, поражал наше воображение, ударял по чувствам, пробуждая и гордость, и любопытство, и восторг. Но проходило время, и о них забывали. И о самих стартах, и о людях, которые уходили в неизведанное. Те и другие становились рядовой строкой в летописи космической хроники. В чем-то это естественно. Ведь уже четвертый десяток лет земляне штурмуют космос. Но упрощения не наступило, и сегодня в каждом полете испытывается не только техника — сам человек. Его характер, его воля, его судьба. И в каждом полете присутствует немалый риск. Увы, это так.

Я хочу рассказать еще об одном "неизвестном" полете, который уже покрыла пыль истории. И вовсе не потому, что один из его участников мой давний товарищ еще по учебе в Академии Жуковского. Оглянувшись назад, хочется сегодняшним взглядом посмотреть на оценки прошлого.

… Случается, он вдруг просыпается среди ночи от неведомого толчка, и ясные, но рваные картины событий давно минувшего громоздятся перед ним до утра, заставляя заново пережить первое и последнее свидание с космосом. Немало лет минуло, а видится все, будто было вчера.

В тот август белесое солнце безжалостно жгло байконурскую степь, которая бугрилась перекатами и уныло молчала. Ленивый горячий ветер сушил потные лица, поднимал пыль и гнал ее в далекое никуда. В знойном сухом испарении дни предстартовой подготовки растягивались в долгие часы ожидания вечерней прохлады…

— Лев, пора на тренажер, — голос Геннадия Сарафанова, командира "Союза-15", заставил встрепенуться, он чуть было не крикнул: "Иду!", но тут же, зацепившись за явь, успокаивал себя: "Ну, хватит об этом, сколько можно…" Тихонько вставал, чтобы не разбудить домашних, брал сигарету и уходил на кухню. После первой затяжки мысли снова уносили его в прошлое.

Сообщение ТАСС дышало оптимизмом. В нем уведомлялось, что 26 августа 1974 года с космодрома Байконур запущен космический корабль "Союз-15". В экипаже двое: командир корабля Геннадий Сарафанов и бортинженер Лев Демин. Космонавты выполнили эксперименты по отработке техники пилотирования в различных режимах полета. В процессе маневрирования корабль неоднократно сближался со станцией "Салют-3" и космонавты проводили ее внешний осмотр. "Союз-15" садился на Землю в полной темноте. Была доказана возможность возвращения в заданный район Земли в любое время суток.

Вот, собственно, и все, что мы узнали тогда об этом полете. Потом были указы, Золотые Звезды и прочее, рассчитанное на восприятие неискушенных. Более проницательные задавались вопросом: неужто ради маневров и стороннего осмотра станции они летали? Получалось: покинули Землю на двое суток и — на тебе звание Героя. И славу на всю оставшуюся жизнь. Ведь так? Неправда все это. Программа полета предусматривала стыковку со станцией, работу на орбите в течение 25 суток. И вовсе не на "Салют" они шли. Во всей технической документации станция именовалась ОПС-102 или "Алмаз". Оба эти наименования имели гриф "Секретно". "Алмаз" отличался от "Салютов", как уже отмечалось, своим предназначением. Это был военный объект, разработанный коллективом ОКБ-52. Что касается "всего двух дней", то за ними стояла вся жизнь, которую прожили оба из экипажа. Ну а слава, даже заслуженная, порой имеет горький привкус.

Итак, август 1974-го. Стартовали они ночью.

Лев Демин… Его называли "первым космическим дедом"

Сюжет полета поначалу был прост: после выхода на орбиту проверить, все ли раскрылось, сработало по заложенной программе, готово к предстоящему… Коррекции прошли без замечаний. "Земля" подтвердила: "Все нормально. Отдыхайте, остальное потом". ("Потом" — означало поутру.)

Новый рабочий день начался раньше предполагаемого времени. Не спалось "Дунаям" (позывной экипажа), не терпелось выйти на связь и операторам ЦУПа, ибо стыковка предполагалась вне зоны радиовидимости, то есть тогда, когда прямой радиосвязи с кораблем нет.

Начался этап дальнего сближения. "Союз-15" с каждой минутой сокращал расстояние до станции. Вскоре они увидели ее огни, а потом и очертание форм. Удлиненная "бочка" величаво плыла впереди, раскинув "крылья" солнечных батарей. Еще несколько разгонно-тормозных маневров, и начнется режим причаливания. И вот тут двое на корабле скорее почувствовали, чем заметили, что двигательная установка включается вопреки логике сближения: вместо торможения — разгон, и наоборот. Было над чем задуматься. А на решение вдруг возникших задач в космосе отводятся секунды. На исправление ошибок — порой ничего.

Ситуация на орбите складывалась серьезная. Надо ли пояснять, чем чревато столкновение двух многотонных конструкций. Это надо сознавать, ибо избежать аварии позволит лишь молниеносное и верное решение. Мозг Демина работал куда надежнее, чем злополучный двигатель. "Корабль проскочил мимо станции метрах в семи", — оценил наметанный глаз.

Еще одна попытка. Еще одно мучительное усилие, чтобы "перехитрить" двигатель, и снова что-то не сработало в сложнейшей системе управления.

Геннадий Сарафанов. Тренажеры, тренажеры, тренажеры…

Запас топлива для маневров не столь велик. Каждое включение двигателя "съедает" его и уменьшает шансы на успех. Свою задачу экипаж видел в том, чтобы любыми путями дойти до станции.

Начались переговоры с ЦУПом. Экипаж обязан докладывать обо всем, передавать данные приборов, сообщать о реагировании "объектов" на выдачу тех или иных команд. Так они и делали. Ситуацию оценивали куда точнее, чем те, кто находился на Земле, но разрешения действовать сообразно обстановке не получили.

Корабль ушел из зоны радиовидимости, и наступил перерыв в радиосвязи. Демин и Сарафанов старались скрыть свое раздражение. Надо, в конце концов, доверять пилоту, уважать его, если он прокладывает путь в направлении той же звезды. Полет — это не цель, а средство, а корабль — орудие. Еще на тренировках они поняли, что действие возвышает человека, а инертность — это форма безнадежности.

— Мы готовы к еще одной попытке, полагаем, что она удастся, — передал "Дунай-1".

"Алмаз" плыл сквозь мертвую пустоту, невозмутимую, безучастную, равнодушно отдаляясь от корабля. Преодолев недолгие колебания, "Земля" отдала приказ: "Дальнейшие попытки прекращаем. Готовьтесь к посадке. Не забудьте — возвращаетесь ночью". Благости в душу это не принесло. С орбиты ответили: "Принято. Помним".

Все! Они не попадут на станцию. Столько сил потрачено впустую. Отчаяние. Впрочем, космонавтов можно понять: ведь они шли туда и считали каждый виток, каждую минуту, которые приближали к цели. Когда наступило раскрепощение, Демин не помнит. Может быть, в тот момент, когда, переживая срыв полета, услышал из ЦУПа то ли подбадривающее, то ли усмешливое: "Ребята, вам приручать ночь". А какая, собственно, разница днем садиться или ночью? Они готовы к любому варианту.

Экипажу не в чем было себя упрекать. Да и другим упрекать их было не за что — все сделали, следуя ситуации и ограничениям, которые не пожелали снять в ЦУПе. Что могли еще сделать? Это — особый вопрос. Можно было рискнуть, и они готовы были к этому риску, доказывали, что все обойдется. Не по наитию — по трезвому расчету. Тем более что игра стоила свеч. Но "Земля" решила иначе.

Сколько раз на тренажере они стыковались со станцией в самых различных условиях. Условия эти все время усложняли. Были срывы, но они упорно повторяли и повторяли подходы, чтобы добиться касания. Казалось, все отработано, все учтено. Теперь только в реальном полете не ошибиться, не сплоховать. Казалось… Но недостаточно подрезать дерево, чтобы оно зацвело, необходимо еще вмешательство весны. Техника должна сработать также четко, как научили действовать человека.

Говорят одна неприятность не похожа на другую. Это так. Как и то: пришла беда — открывай ворота. Последний виток, посадочный. По расчету времени включили тумблеры ГБА и ГББ — раскрутка гироскопов, стабилизирующих корабль, перед включением тормозной двигательной установки. Контроль по прибору и бортовому секундомеру. И надо же: амперметр зашкалил. Короткое замыкание?! "Нам только пожара не хватает", — буркнул Демин. "Если они еще и "санитарку" не пригонят в район посадки!" — отозвался Сарафанов.

Они шутили, но каждый сознавал, что с посадкой может и не получиться. Отключить тумблеры и попробовать снова — потеря времени. На орбите ценится каждая секунда. Рискнуть? Может, гироскоп что-то уже набрал. А если нет? Ведь так можно навсегда остаться в космосе.

"Не кукуй. Что это ты загрустил, старик", — успокаивал себя Демин. Он и на тренировках умел зажать нервы в кулак и удивлял придирчивых медиков своими "объективными показателями".

— Контроль веду по ручным часам, — сообщил командиру.

…Судьба их хранила. Тормозной двигатель "столкнул" корабль с орбиты. Но еще одно испытание ожидало юс на пути к Земле. В районе посадки бушевала гроза. Молнии разрывали небо и, казалось, вот-вот угодят в огромный парашют.

Когда они вернулись, состоялся разбор полета. Их предупредили: госкомиссия и главные конструкторы не любят, когда экипаж нелестно отзывается о технике. "А что они любят?" — усмехнулся Демин. На разборе он не валил вину на технику, был сдержан в суждениях, но не "темнил" и не врал. Финал был ошеломляюще неожиданным: вину за срыв программы полета свалили на экипаж.

Удивительно и другое: секретный отчет об этом полете и сегодня строго хранится в сейфах НПО "Энергия". Космонавт-испытатель, инженер с дипломом знаменитой "Жуковки", кандидат технических наук полковник Лев Степанович Демин и командир экипажа военный летчик и тоже полковник до сих пор не получили права на знакомство с этим документом, написанным, по сути, их жизнью.

К сожалению, и редакция "Красной звезды" не получила допуск к этим документам, хранящим загадку "Союза-15".

Так уж получилось, что те, кто взял на себя руководство космическими программами, многие годы внушали нам: "советская техника самая надежная" и создали свои законы "гласности". А те, кто готовился к стартам, вынуждены были жить по этим законам, наступая себе на горло. И вот теперь, в минуты возвращения в прошлое, Космонавт-32 понимает, как был наивен, когда полагал: "Так нужно для дела". Чувство горькой обиды за себя и командира терзает его порой, отзываясь болью в сердце: "От нас отреклись". И тут же успокаивает себя: "Не надо грустить".

Такая вот история.