Укромным местом Бартоломью была полянка посреди густого, поросшего мхом леса. Вокруг высились огромные деревья, у которых давно уже не было низких веток. Простые отметины инструментов, украшавшие стволы деревьев, были похожи на тотемные знаки, которые Эри видела когда-то в книгах по истории индейцев. По периметру поляны высились заросли кустарника, папоротника, конского щавеля и желтых фиалок. Ели и сосны тихо поскрипывали, качаясь на ветру, но внутри этого круга царила тишина. Эри почувствовала себя стоящей возле алтаря в священном храме. Солнце с трудом пробивалось сквозь крышу из листьев, его лучи образовывали золотые полосы, освещая вековые деревья и азалии у их подножья. Земля была выстлана ковром из ландышей и толстого, мягкого, как губка, мха.

Хотя воздух был неподвижным, Эри показалось, что вокруг кто-то движется. Еще немножко, и она услышит древние голоса, шепчущие бесконечную, вечную молитву. Но она не испытывала страха – здесь все дышало покоем. Чувство благоговения и восторга вознесло ее, и сердце ее защемило от неведомых раньше чувств. Она медленно повернулась к Бартоломью. Несмотря на то, что она улыбалась, к ней на ресницу скатилась слезинка. Кончиком пальца он поймал эту слезинку и слизнул.

– Ты тоже чувствуешь это? – спросил он мягким, тихим голосом, почти шепотом.

– Это как сказка, – ответила Эри. – Мне кажется, что вокруг оживают древние легенды.

– Это особенное место. Здесь проходили древние обряды. Эри нервно оглянулась через плечо:

– А мы не разгневаем здешних духов? Бартоломью взял ее лицо в свои мозолистые ладони.

– Мне кажется, то, что я чувствую к тебе, так же священно, как и эта поляна, Эри. Это самое лучшее место, чтобы выразить свои чувства.

– О Бартоломью, я так тебя люблю! – она обняла его и поцеловала теплые впадинки на его ладонях. Эмоции переполнили его – благоговейный страх и неверие, что он здесь, с ней, и что она сказала эти слова, что они не приснились ему. Мечта, которая становилась реальностью. Чувство вины было моментально отброшено. Возбуждение лихорадочной волной пробежало по его телу, оно становилось все сильнее и сильнее.

– Мой орел, – сказала она и поцеловала его в другую ладонь.

– А ты, что ты за птичка?

– Крапивница.

Он вспомнил, что после встречи с ней он постоянно задумывался и не мог понять, что же так сильно привлекает его в ней. Он так и не смог понять этого до сих пор. Внутри она была такой же грациозной, как лебедь, непосредственной, как синичка, и такой же легкой и воздушной, как колибри. Она была как сама жизнь.

– Ты не крапивница, – хрипло сказал он. – Ты – нимфа, которую я боготворю.

Она подняла голову и посмотрела на него:

– Как орел может боготворить нимфу?

– Точно так же, как лебедь боготворил Леду. Показать тебе?

Ее взгляд опустился ниже его пояса.

– Но лебедь – птица водоплавающая, и наверняка у нее есть все необходимое… все, что есть у мужчины. А у орла нет… необходимого оборудования.

Бартоломью опустил взгляд и увидел, что его возбуждение было хорошо видно через плотно облегающую его тело ткань брюк. Когда он поднял глаза, то увидел, что Эри смотрит на него глазами фиолетового цвета. Она хочет его так же, как он хочет ее! С низким рычанием он схватил ее и начал яростно целовать. Слабый стон, который сорвался с ее губ, зажег его так, как фитиль зажигает порох, грозя разорвать его тело на куски.

Он неистово, дико хотел ее. Это чувство не было новым для него, но настолько сильно он ощущал его впервые. Всю свою жизнь он не давал волю чувствам, прятал свою страсть, отказываясь от себя самого. С тех пор как он увидел Эри, жить по-старому стало невозможно. Теперь он был близок к тому, чтобы порвать все цепи, сковывающие его, и полностью отдаться нахлынувшим чувствам. В такой момент, как этот, не нужно торопиться – это мгновенье нужно растягивать, лелеять, превозносить. Но Эри не хотела ему в этом помогать, она опять и опять осыпала его лицо градом поцелуев.

– Люби меня, Бартоломью, я хочу тебя! Я хочу твоих волшебных прикосновений. Я хочу чувствовать тебя в себе. Да, только тебя!

Ее рули расстегивали пуговицы на рубашке, а ее губы были такими же жаркими, как солнце августа. Когда он поддался и отбросил рубашку, она руками ласкала его крепкую грудь, целовала татуировку на шее, рядом с которой бешено стучал пульс. Ее губы усыпали поцелуями все его тело: ключицы, плечи, грудь. Бартоломью вздрогнул от удовольствия, когда она поцеловала, его сосок, а затем нежно зажала его между зубов.

– Ты выворачиваешь меня наизнанку! Если ты и дальше будешь так продолжать, я упаду к твоим ногам бездыханным.

– Лучше тоже выверни меня наизнанку.

– С удовольствием.

Бартоломью целовал ее шею, уши, виски, глаза, руками высвобождая ее волосы, шелковым дождем они ниспали ей на плечи. Ее платье из плотной материи не давало ему ласкать ее тело так, как он хотел. Одну за другой он расстегнул все пуговицы и потащил ткань вниз, прижимаясь губами к обнажавшейся коже. Спустя секунду платье упало к ее ногам. Туда же упала и ее сорочка. Он воздал Богу хвалу, что она не носит корсет. Когда она предстала перед ним обнаженная, такая, какой Бог создал ее, он отступил на шаг, чтобы полюбоваться ее прекрасным телом. Она стояла молча, и только бешеное биение жилки у основания шеи выдавало те эмоции, которые она переживала.

Он удивился – он думал, что она будет выглядеть не так, как раньше, когда он в последний раз видел ее обнаженной. Не такой невинной, что ли? Но это понравилось ему сильнее, чем он мог выразить. Что бы там ни было, но она была еще более прекрасна, чем казалась ему в его воспоминаниях. Уже несколько месяцев он хранил в памяти образ ее, обнаженной и лежащей перед ним. Но то, что он увидел сейчас, показалось ему намного прекраснее даже этого образа.

Его руки дрожали, когда он снимал брюки. Он хотел подойти к ней, но она остановила его.

– Сейчас моя очередь.

Бартоломью никогда не стоял под пристальным взглядом женщины. Это было новое, чертовски возбуждающее чувство. Его терпение растворилось под ее горячим, страстным взглядом.

– Хватит, нимфа, если ты только хочешь, чтобы я остался мужчиной.

Он подошел к ней, и они упали на постель из одежды. Их губы слились в страстном поцелуе. Он целовал ее так жарко, как медведь, который наконец-то дорвался до меда. Рука Бартоломью нашла ее грудь. Он услышал ее мягкий стон, когда он пальцами прикоснулся к ее соску. Он прошептал ей прямо в губы:

– Я голодал все эти годы, о праздник все же наступил. И я, дрожа, как от мороза, вино познания отпил.

Затем он заменил пальцы ртом. Эри задохнулась и дугой выгнулась в его руках. Когда она опять смогла дышать, она спросила:

– Ты читал Эмили Дикинсон?

– Это приближало меня к тебе.

Она взяла его лицо в ладони и поцеловала:

– Я так скучала по тебе!

– По мне? – он дразнил ее. – Или по этому? – он взял ее грудь и нежно зажал сосок зубами.

– По тебе, по этому, по всему, – ее пальцы утонули в его волосах, она задыхалась от возбуждения, но голос звучал твердо. – Больше всего по тебе. Не дразни меня, Бартоломью, я слишком хочу тебя.

Он поднял голову и посмотрел на нее темными, ясными глазами.

– Ты – душа моя, разве ты не знаешь это? Ты – кровь, которая течет во мне, вены, по которым она течет, мое сердце. Жить без тебя, без возможности выразить свою любовь к тебе было бы все равно, что брести в тумане, бесконечном, бессмысленном, слепом аду.

– О Бартоломью, если бы я только знала, что Хестер… я бы никогда не вышла замуж…

– Тс-с. Здесь не существует никого, кроме меня и тебя, – он схватил ее за руку н поцеловал кончики ее пальцев, затем провел языком по ладони. Она вздрогнула. – Согрей меня, – сказал он, – мне было без тебя так холодно и так пусто!

Эри слегка зажала губами его нижнюю губу и пососала ее, ее рука ласкала его грудь, а другая тонула в черных зарослях его груди. Он вздрогнул, когда ее ногти слегка зацепили его маленький сосок. Эри улыбнулась, радуясь возможности вернуть ему часть тех сладких мук, через которые он проводил ее сейчас и которым он подвергал ее до этого. Его руки не оставались на месте, стараясь исторгнуть у нее крики наслаждения, гуляя по ее обнаженному телу. Его язык занимался тем же делом, лаская ее грудь. Но Эри знала, как выиграть в этой игре, и она таки победила.

– «Я отдалась ему, и он достался мне, – процитировала она, и ее рука коснулась самой чувствительной части его плоти. – Так жизненный закон вершится на земле».

Бартоломью застонал. Его тело замерло и остановилось – он смаковал ее ласки.

– Не говори о законах, нимфа. Это напоминает мне один из них, согласно которому ты никогда не будешь моей.

– Я и так твоя, Бартоломью. Мое сердце принадлежит тебе с тех пор, как мы встретились. А после сегодняшнего дня и мое тело будет принадлежать тебе. Никто больше не будет ко мне так прикасаться.

Ее слова звучали, как музыка. Хотя он знал, что она не вправе давать такие обещания, он так сильно хотел ее, что надеялся, что она их сдержит. Он отбросил в сторону печальные мысли и наполнил разум мыслями об удовольствии, которое она ему доставляла. Внутри него бушевал огонь, «Господи, помоги мне, ибо не могу я устоять перед соблазном взять ее». В этот момент ему показалось, что он готов даже на убийство, только бы получить ее. Мысль ужаснула его, но не потушила бушевавшее в нем пламя.

– Как ты можешь быть таким твердым и таким мягким одновременно? – шептала она, исследуя то, что составляло его мужскую силу.

Бартоломью не смог ответить – его уносил поток. Сладость их ароматного ложа, смешанная с ароматом ее тела – горячим, страстным, женским, – обрушивалась на него дождем. Держась на грани самоконтроля, он уткнулся лицом в ложбинку на ее шее и позволил аромату и ощущению от ее шелковой кожи с головой накрыть его. Его прерывистое дыхание вторило столь же резким вдохам, исходящим из ее груди.

Рука Эри гуляла по сокровенным частям его тела, и хотя она ласкала его слегка неловко от неопытности, но все равно ей удалось поднять его на вершины сладострастия. Рай был совсем рядом. Бартоломью отвел ее руку в сторону и зашептал ей на ушко:

– Я молюсь Богу, чтобы ты так же хотела меня, как я хочу тебя, маленькая нимфа, потому что я не могу уже больше сдерживаться.

– О да, Бартоломью! Я хочу, я очень хочу тебя!

Он губами припал к ее груди, а пальцами скользнул по животу к бедрам. Жаркая нежность, которая ждала его там, вызвала у него стон восхищения. Она была более чем готова. Лишь одно его нежное прикосновение едва не довело ее до оргазма.

– Ты, как теплое море, прекрасное и иллюзорное, сладкое и соленое, – хрипло шептал он, подняв голову, – ты – как солнечный луч: горячая, чувственная, сладострастная.

Ее усмешка была хриплой от страсти:

– А ты, как сама жизнь: напряженный, загадочный и скупой.

– Скупой?

– Да, как долго ты собираешься меня мучить?

– А я тебя мучаю? – спросил он, продолжая пальцами ласкать ее горячую женственность.

– Да. Сейчас я чувствую, что еще немножко, и я умру от боли и удовольствия, которые ты мне доставляешь.

У Бартоломью в ушах застучала кровь, он почти терял контроль над собой. На его лице появилась гримаса напряжения. Осознав, что он не может больше выносить это, он надвинулся на нее. Ее жар чуть не обжег его плоть. Преграда, с которой столкнулась его ищущая мужская сила, обескуражила и ранила его.

– Откройся мне, нимфа, и мы умрем вместе.

– Но я не знаю как.

Бартоломью испугался, что он может взорваться до того, как достигнет цели. По красному лицу Причарда на следующий день после свадьбы Бартоломью понял, что у парня так и не получилось начать семейную жизнь из-за раннего извержения. Бартоломью был мастер контролировать свое тело, тем не менее он был на волосок от того, чтобы самому не повторить участи своего племянника.

Его смутил тот резкий, судорожный выдох, что слетел с ее губ, когда он нежно пытался ввести в нее свою плоть. Ее неопытность, инстинктивные движения очаровывали его так же сильно, как и ее не остывающий огонь. По крайней мере, неопытные потуги Причарда не убили в ней страсти. Но, может быть, Причард удовлетворял только себя, совсем забыв об Эри? При этой мысли Бартоломью стиснул зубы и захотел, чтобы хоть с ним она испытала настоящий экстаз. Немного отодвинувшись назад и расслабившись, он пальцами начал ласкать ее, пока она не задрожала и не выгнулась, находясь на краю высшего наслаждения.

– Нет! – Эри схватила его за руку. – Нет. Сначала войди в меня. Я не могу лишать тебя этого удовольствия, как это было в прошлый раз.

– Я только хочу убедиться, что ты готова к тому, чтобы я вошел в тебя.

– Я давно готова. Давай, Бартоломью.

Он поднял ее ноги, и она обвила его бедра. Он глубоко вдохнул и резко вошел в нее.

Эри задохнулась от боли, но постаралась спрятать эту боль в поцелуе. Все равно, он заметил это. Бартоломью почувствовал ее боль, давление и разрыв преграды, которую он не ожидал обнаружить. Он застыл в ужасе.

– Господи, Эри, почему ты мне ничего не сказала?!

Он попытался выйти из нее, но она крепче охватила его ногами. Ее руки охватили его за плечи, отказываясь выпускать.

– Уже все хорошо, – шептала она, – боль уже прошла.

– Как?.. Что произошло? Как оказалось, что ты все еще девственница?

– Я попросила Причарда дать мне немного времени.

Ее нежные руки обвили его шею. Она еще сильнее прижала его к себе, покрывая его лицо неистовыми поцелуями.

– Пожалуйста, пусть тебя это не беспокоит. Я сама так хотела. Именно так, чтобы мы были с тобой вдвоем, только с тобой. Я не позволила Причарду прикоснуться ко мне и не позволю впредь.

– Это неправильно, – бормотал он, прижавшись к ней.

– Нет. Это правильно. Это самое правильное из всего, что могло случиться, – она приподняла бедра и пятками еще сильнее прижала его к себе.

Бартоломью застонал. Даже шок от того, что он обнаружил, не уменьшил его желания. Напротив, это еще сильнее распалило его страсть. Ей было так приятно! Он осознал, насколько приятно просто лежать на ней, навсегда погрузившись в ее приятную окутывающую теплоту. Но его тело может захотеть чего-то еще. Да, его тело уже требовало продолжения!

– Бартоломью! Пожалуйста, не останавливайся.

Его совесть говорила ему, что он должен сейчас же подняться и уйти. Преступлению, которое он совершил, не было прощения. Но уж слишком далеко зашел он в своей страсти, чтобы думать об осторожности. Единственное, о чем он мог думать в этом маленьком мирке, созданном только для них, в этом укромном лесном уголке, – она принадлежала ему, теперь только ему.

Эри прижалась к нему. Запах ее тела говорил ему, что она так же хочет его, как и он ее. Ее тело плотно обвивало его, а ее ноготки нежно впивались ему в спину, требуя продолжения. Он был в ней. Наконец-то, благодаря какому-то чуду, какой-то улыбке судьбы, он был в ней. Нельзя было найти слова, чтобы описать чувство, охватившее ее. Это было что-то большее, чем просто физическое ощущение, большее, чем может понять разум. Это была горячая расплавленная поэзия. Это была песня. Дрожь флейты, управляемой губами страсти, на фоне шума волн, накатывающихся на берег.

Эри застонала.

– Терпение, нимфа, – он провел языком по ее соблазнительным губкам, не забыв прикоснуться к маленькой родинке, которая так его возбуждала. Затем он нежно поцеловал ее в губы. Они открылись – и он просунул язык в нежную теплую расщелину между ними, чувствуя небесную нежность ее ротика. Их языки встретились. На этот раз она уже не сдерживалась, а дико, неистово целовала его.

Их языки плясали в ритме движения их тел. Бартоломью попытался немного отстраниться, но Эри застонала и еще сильнее прижала его к себе. Он чувствовал, как ее агонизирующая страсть входит в резонанс с его собственной страстью. К его удивленью, это еще сильнее возбудило его. В этот момент он почувствовал, что терпение его на исходе. Он еще сильнее погрузился в ее сладостную узкую плоть и услышал свой собственный стон, преисполненный удовольствием, которое во много раз превосходило все, что было до этого. Его охватил поток страсти, и он был не в силах сдерживать этот поток. Все остальное уже ничего не значило. Он только хотел, чтобы и Эри разделила с ним этот восхитительный итог радуги их чувств.

И она разделила эти чувства.

Вместе они воспарили как орлы, поднимающиеся к солнцу в брачном ритуале, намного более древнем, чем Адам и Ева, окунаясь и скользя в потоках чувств и экстаза.

Эри сжималась при каждом погружении Бартоломью, вознося его к новым вершинам блаженства. В тот момент, когда он почувствовал себя на вершине блаженства, произнося ее имя в гортанных стонах полумолитвы, полувосхваления, когда его коснулся уголком страх, что он опередил ее, она напряглась. Ее плоть стала пульсировала вокруг него в удивительном, мерцающем танце. Что может быть прекраснее этого!

Это была его последняя мысль. Он услышал ее высокий пронзительный крик, и ее оргазм унес его за край реальности. Мысли померкли, задохнувшись в мерцающем море чувств и океане страсти.

Прошло немало времени, когда Бартоломью почувствовал, что прохладный ветерок пробегает у него по спине, нежно целуя и оставляя за собой гусиную кожу. В вышине стонали и кряхтели деревья. Запах вечнозеленых сосен, лесных цветов и страсти щекотал его ноздри. Реальность возвращалась на эту маленькую поляну.

Он приподнялся на локтях и посмотрел на женщину, которая лежала частью под ним, почувствовав страх, что он раздавит ее своим весом. Глаза ее были закрыты, губы – слегка приоткрыты. На ярд вокруг разбросались ее волосы, обрамляя нежные черты ее лица золотистым оттенком. Веснушки подмигивали ему с ее маленького задиристого носика. Чувства застыли у него в горле – она была так прекрасна! И теперь она принадлежала ему. Она будет целиком принадлежать ему, он поговорит с Причардом о расторжении брака. Его сердце наполнялось радостью и надеждой, такой же хрупкой, как и солнечные зайчики в морских пещерах.

Полумесяцы ее ресничек вздрогнули, и она открыла глаза. Она смотрела на него. В ее улыбке отражалось солнце. Как он любил ее улыбку!

– Я спала? – спросила она, зевнув.

– Я думаю, мы оба спали.

– Мы оба?

Он загадочно заулыбался.

– Мне снилось, что наконец-то ты стала моей. В полном смысле этого слова.

Ее озорная улыбка стала шире, когда она провела рукой по волосам у него на груди, привлекая его взор к пышности груди на которой он лежал.

– Ты уверен, что это был только сон? Бартоломью поцеловал ее:

– Это было слишком прекрасно, чтобы случиться на самом деле.

Она обняла его за шею и прижала к себе, чтобы он поцеловал ее еще.

– Тогда, наверное, мне следует еще раз заняться любовью с тобой, чтобы ты научился отличать сон от реальности, – одна эта мысль вернула ему силу, как во времена, когда он был подростком. Эри почувствовала напряжение на своем бедре и потянулась к Бартоломью. Он закрыл глаза, сдаваясь ее ласкам. Пока она гладила и ласкала его, он нашел ее грудь и начал ее так интенсивно ласкать, что Эри начала извиваться, пытаясь втолкнуть его в себя.

– Расслабься, нимфа, есть более легкий способ.

Он перевернулся на спину, увлекая ее за собой. Он приподнял ее руками, чтобы она могла шире расставить ноги.

– Сейчас, – хрипло прошептал он.

Эри застонала и задохнулась, когда скользнула на его возбужденную плоть. Ей было немного больно, но это было ничто по сравнению с последующим экстазом. Она вытянула ноги вдоль его тела и полностью села на него.

Плотная, влажная теплота окутала Бартоломью. Чтобы усилить наслаждение, он взял ее твердые груди в свои большие ладони и потянул ее к себе, покрыв их ливнем поцелуев. Когда он поцеловал ее возбужденный сосок, она вздохнула.

– Как мне нравится это! – она улыбнулась, продолжая двигаться на нем. Он застонал от удовольствия. – Мне нравится иметь над тобой такую власть, – она опять улыбнулась.

Она слегка приподнялась. Бартоломью начал ласкать ее грудь с удвоенной силой. Немного подождав, она опустилась. Нежность, окутавшая его плоть, пульсировала в таком же бешеном ритме, в каком стучало его сердце. Жар его тела и сила страсти удивляли его самого. Как будто всего час назад они не занимались любовью! Все опять было как будто впервые. Когда он, наконец, смог говорить, он произнес:

– Я нахожусь в твоей власти с того самого момента, когда я впервые увидел тебя, нимфа. И боюсь, что мне никогда не избавиться от твоих чар.

– А я думала, что сама оказалась в плену твоих чар. Но немного других – не душевных, а физических.

Как бы подтверждая свои слова, она опять поднялась так, что их тела едва не разъединились. Не успел он сделать отчаянное движение вверх, чтобы не выскользнуть из нее, как она сама скользнула вниз. Волна удовольствия окутала его, доводя до исступления. Он закрыл глаза. Сквозь его сжатые зубы прозвучал гортанный стон.

Как сквозь сон, до него донесся хриплый от возбуждения голос Эри:

– Как мне это нравится! Я могу продолжать это столько, сколько мне самой захочется. Я буду мучить тебя, пока ты не станешь молить о пощаде.

Бартоломью открыл глаза. Он уже сейчас готов был молить о пощаде, но с улыбкой спросил:

– Правда?

В этот момент он был похож на хищника: полузакрытые глаза, дикий оскал улыбки. Эри почувствовала, как его накрывает волна возбуждения. Его руки охватили ее за талию, и он начал двигаться под ней. В ней. Она не могла ни остановить его, ни замедлить скорость его движений. Да она и не хотела – чувства, захлестнувшие ее, были такими яркими, а удовольствие таким огромным! Ее руки упали к нему на плечи, когда она почувствовала, что ее охватывает дрожь, возносящая ее к небесам.

Руки Бартоломью охватили ее ребра, сильнее сжимая груди. Ритм, в котором двигались их тела, не прерывался. Ее глаза были закрыты, лицо напряжено и сосредоточено. Когда он начал пальцами закручивать ее соски, она застонала. Звук ее стона, как огненной волной, окатил его тело. Сейчас она казалась ему особенно прекрасной. Ее неподдельное удовольствие от слияния их тел радовало его выше всякой меры. Как она было прекрасна в этот миг – слегка отброшенная назад голова, немного выгнутая спина, возбужденные соски ее упругих грудей, едва видимый между приоткрытых зубов кончик ее розового язычка – нимфа, полностью поглощенная страстью, купающаяся в волнах захлестывающего ее сладострастья.

Когда он подтянул ее к себе и начал целовать ее соски, она протяжно застонала. Ее бедра сжали его как тиски. Эти тиски то сжимались, то слегка разжимались в унисон с дрожью ее оргазма. Он уже и сам не мог больше сдерживать себя. Белый горячий экстаз пронесся через него потоком. Эри обмякла, излив на него жидкое пламя.

Ее дикие движения прекратились. Подбородок упал к нему на грудь, а ее ногти утонули в мышцах его широких плечей. Эхо разнесло по лесу ее крик восторга. Крик, который прошел через его сердце и заполнил пустоту, которая так давно жила там.

Затем мир закружился в его глазах, и наслаждение переполнило его. Ее имя слетело с его губ, и Бартоломью утонул в море, омывающем волшебный Эдемский сад.