Гэбриел уставился на Элинор как на помешанную.

– Что вы сказали?

Элинор посмотрела на него:

– Если не ошибаюсь, я только что предложила вам руку и сердце.

Она умолкла, как будто пытаясь смириться с тем, что только что наделала.

– В самом деле, если хорошенько поразмыслить, то лучшего выхода из вашего положения не найти. Если у вас будет жена, а у Джулианы - мать, то сколько бы семья Джорджианы ни обращалась в королевский суд, у них ничего не выйдет. Вы сами говорили о том, что девочке нужно материнское влияние. И конечно, вам известно о том, как глубоко я успела к ней привязаться. Она значит для меня очень много, и вы собственными глазами видели, как она ко мне относится.

Гэбриел покачал головой:

– Разумеется, мне это известно, но неужели вы не слышали ни слова из того, о чем я вам рассказывал? О прошлом моей семьи? О том, что многие из Макфи в прошлом умирали при загадочных обстоятельствах?

Однако Элинор отказывалась сдаваться:

– Да, Гэбриел, я все слышала, от первого до последнего слова, однако не хочу, чтобы кто-то навязывал мне свою волю. Вы только что на моих глазах сожгли этот ужасный пергамент, так что для меня его больше не существует. Независимо ни от каких проклятий, вы… то есть мы, - поправилась она, - обязаны сделать все от нас зависящее, чтобы Джулиана не пострадала от рук этих бессовестных людей.

Гэбриел умолк, погрузившись в свои мысли, на лице его отразилось беспокойство. Только тут Элинор вспомнила еще об одном обстоятельстве, о котором она в порыве вдохновения совсем забыла, но которое тем не менее могло воспрепятствовать их браку. Ей придется открыть ему всю правду о своем незаконном происхождении.

– Гэбриел, вы только что рассказали мне нечто ужасное о себе и о своем прошлом, что изменило всю вашу жизнь, но над чем вы не имели никакой власти. Прежде чем вы дадите ответ на мое предложение, вы должны узнать кое-что обо мне.

Элинор достала из кармана сложенный лист бумаги. Это было то самое объявление, снятое ею со стены гостиницы в Обане, в котором предлагалась награда за ее благополучное возвращение домой. Она нашла его днем раньше, когда они вместе с Майри разбирали пострадавшую от дыма одежду, и спрятала подальше с намерением от него избавиться. Однако теперь оно лучше любых слов могло объяснить ему то, что она хотела сказать.

Гэбриел взял у нее из рук объявление, едва удостоив его беглым взглядом.

– И?…

Неужели он не понимал, о чем там говорится?

– Разве вы его не прочли? Женщина, о которой идет речь в объявлении… это я, Гэбриел.

Он долго смотрел на нее в упор, после чего произнес тоном спокойным, как небо в ясный день:

– Вы хотите сказать, что мне следует потребовать награду?

Элинор не знала, шутит он или нет. Она опустила глаза на свои руки, внезапно пожалев о том, что ей вообще пришлось лгать ему, выдавая себя за ту, кем она на самом деле не была.

– Я просто хотела, чтобы вы знали: я не мисс Нелл Харт. - Она снова посмотрела в его темные глаза. - Прошу прощения за то, что я обманывала вас, но…

Элинор забыла, что еще собиралась ему сказать, поскольку Гэбриел неожиданно открыл ящик стола и вынул оттуда какой-то лист бумаги, после чего положил его перед ней. Она в замешательстве взглянула на него. Это оказалась точная копия того объявления из Обана, которое она ему только что показала.

– И как давно вы об этом знали?

– С того самого дня, когда мы побывали в Обане. С тех пор прошло уже несколько недель.

– И тем не менее вы не сказали мне ни слова. Почему?

– Потому что я понимал, что у вас должны быть веские причины скрывать свое настоящее имя.

– Да, так было до недавнего времени. Теперь я уже ни в чем не уверена. - Элинор вдруг захотелось сбросить с плеч эту тяжесть, дать выход боли, гневу, унижению, которые она так долго таила в душе. - Гэбриел, я оставила семью, когда мне стало известно о том, что человек, которого я считала своим отцом, в действительности им не был. Мне всегда говорили, что мой отец умер от какой-то внезапной болезни вскоре после моего рождения, однако я узнала - и притом при самых прискорбных обстоятельствах, что это было ложью. Человек, которого весь мир знал как моего отца, Кристофер Уиклифф, погиб, сражаясь на дуэли с мужчиной, с которым моя мать ему изменяла. Его звали Уильям Хартли, граф Херрик.

– И? - спросил Гэбриел, безошибочно почувствовав, что тут крылось что-то еще.

– Когда они сошлись на дуэли, мой отец - то есть Кристофер Уиклифф, - уточнила она, - был убит. Но лорд Херрик, который его убил, также не покинул в то утро места поединка. Он погиб от рук моего брата, лорда Найтона, который подобрал пистолет отца и застрелил Херрика, когда тот собирался уходить. Единственной причиной, по которой мне все это рассказали, было то, что за мной стал ухаживать наследник Херрика, Ричард Хартли.

– Сводный брат, о существовании которого вы не подозревали.

Элинор кивнула, пораженная его спокойным и невозмутимым тоном.

– Ричард предложил мне стать его женой, а поскольку мой брат знал слишком хорошо, что брак между нами невозможен, у него не осталось иного выбора, кроме как чистосердечно мне во всем признаться. Если бы не моя встреча с Ричардом, я, наверное, так и не узнала бы о том, что я, вполне возможно, незаконнорожденная.

– Возможно, но не обязательно. - Гэбриел не сводил с нее взгляда, полного самого глубокого и искреннего сочувствия. - В моих глазах вы остаетесь той, кем вы всегда себя считали, Элинор. Никто не вправе отнять этого у вас.

Его слова настолько тронули Элинор, что та не произнесла ни слова в ответ, опасаясь расплакаться.

– Должно быть, это явилось для вас тяжким ударом, Элинор. Мне уже приходилось слышать о вашем брате, Кристиане, даже в моем узком кругу. Он человек чести и во всех отношениях глубоко порядочный. А поскольку в то время он был еще очень молод, то независимо от того, что произошло в то утро между ним и лордом Херриком, я уверен, он действовал исключительно под влиянием эмоций, без какого-либо злого умысла.

Элинор кивнула:

– Теперь-то я это понимаю, но в тот день, когда Кристиан впервые рассказал мне об этом, я чувствовала себя до такой степени оскорбленной и преданной как им, так и моей матерью, что даже не задумывалась о том, каково им обоим было нести это бремя в течение двадцати с лишним лет. Они жили в постоянном страхе, что правда рано или поздно откроется. Вам прекрасно известно, общество может быть очень жестоким, когда дело доходит до скандала. Неудивительно, что они опасались за мое будущее. Поэтому-то я и решила рассказать вам обо всем прежде, чем вы примете какое-либо решение, затрагивающее ваше будущее и будущее Джулианы. То, о чем я тут вам говорила, еще может стать достоянием гласности. Для любого мужчины было бы… - тут она на миг умолкла, подыскивая нужное слово, - трудно решиться на брак с женщиной, которую все кругом подозревают в том, что она рождена в блуде.

В ответ Гэбриел только взглянул на нее и произнес:

– На самом деле это совсем не трудно. Более того, я уверен, что это самое простое решение из всех, какие когда-либо случалось принимать мужчине. Я согласен на ваше предложение, Элинор.

***

Они поженились по пути в Лондон как раз в том самом месте, куда Элинор грозилась убежать вместе с Ричардом Хартли, в Гретна-Грин - вернее, в крохотной деревушке неподалеку от Гретны под названием Спрингфилд, находившейся на шотландском берегу реки Сарк.

Они навели справки у местных жителей, и те указали им на трактир «Голова королевы» - небольшое глинобитное строение, расположенное у подножия Спрингфилд-хилл рядом с заставой на дороге, ведущей в Лонгтаун. Напротив него, по другую сторону дороги, находилось еще одно похожее заведение, «Герб Максвелла», построенное сравнительно недавно и соперничавшее с первым в весьма прибыльном предприятии, известном как «нелегальное заключение браков».

Гэбриел поговорил с хозяйкой трактира, миссис Джонстон, бойкой жизнерадостной вдовушкой, говорившей на диалекте внутренней Шотландии. Она приветствовала их у дверей и сразу же представила мистеру Роберту Эллиоту, местному «пастору», который, судя по всему, целыми днями просиживал в гостиной трактира за кружкой эля в ожидании удобного случая.

Мистер Эллиот здесь же, в гостиной, совершил короткую церемонию, на которой миссис Джонстон и ее слуга Сони присутствовали в качестве свидетелей. Джулиана и Брайди стояли рядом с невестой. Им пришлось взять обеих девочек с собой после того, как Майри в частной беседе призналась Элинор, что мать Брайди, Эйлин, в ночь праздника святого Михаила сетовала на то, что ее старуха-мать, жившая в Лондоне и медленно угасавшая от неизвестной болезни, никогда не увидит внучку, названную в ее честь. Сама Эйлин находилась на восьмом месяце беременности, и пускаться в такой далекий путь ей было небезопасно, поэтому Элинор предложила ей взять девочку с собой, чтобы та могла встретиться со своей тезкой, пока еще не поздно. Разумеется, Эйлин с благодарностью согласилась.

Когда мистер Эллиот неожиданно попросил кольцо, чтобы скрепить их брак по всей форме, Элинор, к своему удивлению, увидела, как Гэбриел вынул требуемый предмет из кармана сюртука.

– Его дала нам Майри, - прошептал он чуть слышно, так, чтобы его слышала только она одна. - По ее словам, оно подарило им с Торкилем тридцать пять лет счастливой совместной жизни, пока он не скончался, так пусть же наше с тобой счастье продлится по крайней мере вдвое дольше.

Элинор чуть не расплакалась, когда он надел ей на палец простое золотое колечко в форме ободка. Это был самый трогательный дар, который ей когда-либо преподносили, более дорогой ее сердцу, чем любые бриллианты.

Наскоро выпив по кружке эля за здоровье новобрачных, что, по словам миссис Джонстон, являлось необходимой частью обряда, они двинулись в путь и к наступлению сумерек уже пересекли границу.

Приближалась ночь, и они вынуждены были прервать свое путешествие в небольшой деревушке под названием Киркби-Лонсдейл, расположенной посреди долин и топей Йоркшира по соседству с главной дорогой на Лондон. В наступившей темноте они мало что могли разглядеть, кроме редких огней в окнах каменных сельских домиков, выстроившихся в ряд вдоль извилистой улицы, ведущей к центру деревни. Туда они и направились в поисках ближайшей гостиницы.

В Киркби- Лонсдейл как раз проходила ярмарка, что, к несчастью, означало, что все гостиницы оказались переполненными -все, кроме одной. Местный фермер проводил их к небольшому строению из серого камня, расположенному на самой окраине селения и называвшемуся просто «Грейстоун», где они познакомились с хозяином, которого, как легко можно было догадаться, звали мистер Грей. Внешность этого человека вполне соответствовала его имени. По его словам, в гостинице осталась всего одна свободная комната, в стоимость которой входили чистое белье, уголь для камина и плотный завтрак на четыре персоны, приготовленный собственными руками миссис Грей на следующее утро. Эта комната, как заверил их хозяин, была лучшей в гостинице, не говоря уже о кровати, на которой когда-то даже ночевала королевская особа.

– Мой предок, Этельред Грей, служил самой королеве Елизавете, когда та была еще молоденькой девушкой, задолго до того, как она стала нашей величайшей королевой. Именно тогда она и пожаловала ему кровать из своей собственной спальни в Хатфилде, и с тех пор этот подарок всегда оставался в нашей семье. Я сам родился на этой кровати после того, как моя матушка в течение сорока двух часов пыталась произвести меня на свет. - Тут он бросил беглый взгляд на Гэбриела и, лукаво подмигнув ему, добавил: - Правда, с того времени нам пришлось ее немного обновить.

Видя в этой истории доброе предзнаменование и не имея другого выбора, Гэбриел немедленно снял комнату, и как раз вовремя - едва миссис Грей удалилась, чтобы приготовить спальню к приему гостей и развести огонь в камине, как в гостинице появился еще один путешественник, искавший себе прибежище на ночь.

Они поднялись наверх, проследовав за мистером Греем по коридору в сторону комнаты, о которой шла речь. Гэбриел открыл дверь спальни, которая могла бы показаться удобной, если бы не занимавшая львиную ее долю кровать - без сомнения, самая большая из всех, какие когда-либо случалось видеть Элинор.

Это была чудовищных размеров громадина из черного орехового дерева с пологом на четырех столбиках, покрытая везде, где только можно, затейливой резьбой. Наверняка ее пришлось разобрать, чтобы пронести в дверь, а затем снова собирать по частям внутри маленькой комнаты, но даже в этом случае задача была не из легких. Декоративные украшения в форме стилизованных цветков, венчавшие столбики кровати, задевали низкие балки потолка и были, пожалуй, толще, чем стволы иных деревьев, а из-за тесноты в спальне к ней почти невозможно было подступиться.

Элинор достаточно было взглянуть на это место, чтобы звонко рассмеяться. Однако Гэбриел не разделял ее веселья, вызванного комизмом положения.

– Я лягу спать на конюшне вместе с Фергусом и возницей.

– Ничего подобного, - возразила Элинор, встав посреди узкого прохода между кроватью и дверью и преграждая ему путь к выходу. - Эта кровать достаточно велика, чтобы мы все могли на ней поместиться. По правде говоря, я думаю, ее хватило бы, чтобы устроить на ночлег целую деревню. - Затем она взглянула на него и добавила уже более серьезным тоном: - Я не хочу оставаться в одиночестве в мою первую брачную ночь, милорд.

Даже если эту брачную ночь им придется провести, лежа на постели с двумя девятилетними девчонками.

– Завтра рано утром мы отправляемся в путь, - пробормотал наконец Гэбриел, как будто только по этой причине он готов был смириться на одну ночь с неудобствами.

Элинор уложила Джулиану, которая час назад заснула в экипаже, на середину пуховой перины, после чего помогла Гэбриелу избавиться от вцепившихся в него ручонок Брайди. Затем она медленно обогнула комнату вдоль стены и стала готовиться ко сну, а Гэбриел тем временем стоял в стороне, неподвижный, как один из резных столбиков кровати.

На его глазах Элинор ловко вынула шпильки из волос, и те пышным каскадом упали ей на спину. Сняв ротонду и аккуратно разложив ее на краешке постели, она сбросила с себя туфли и поставила их на коврик, после чего обернулась к своему новоиспеченному мужу.

– Я хотела спросить, не мог бы ты помочь мне расстегнуть пуговицы на спинке платья, - как бы невзначай осведомилась она. - Боюсь, что если я попытаюсь сделать это сама в таком тесном помещении, то могу пораниться.

Гэбриел молча кивнул в ответ, когда она встала перед ним, повернувшись к нему спиной. Ему пришлось убрать волосы с ее затылка, осторожно перекинув их через плечо и открывая взору изящную линию шеи. Свежий цветочный аромат ее волос, такой нежный и едва уловимый, заставил его сердце лихорадочно забиться. Он принялся расстегивать пуговицы на ее платье, но пока его пальцы неловко шарили по ее спине, он все время представлял себе, как Элинор, выступив из платья, поворачивается к нему лицом, раскрыв объятия, обнаженная и прекрасная. Когда он покончил с этим делом, дыхание его заметно участилось, руки стали теплыми и липкими, а брюки - одежда, которую он обычно носил вне острова, - вдруг показались ему неимоверно тесными. Бесспорно, у килта немало преимуществ, особенно в таких ситуациях, как эта.

Элинор медленно высвободила руки из рукавов дорожного платья, после чего, сбросив его на пол, выступила из одежды. Когда она сделала шаг в сторону кровати, чтобы положить платье рядом с ротондой, свет свечи, стоявшей на столике позади нее, проникавший сквозь тонкую ткань рубашки, открыл его нетерпеливому взору очертания ее стройной фигуры.

Гэбриел затаил дыхание, тщетно пытаясь отвлечь внимание от соблазнительных округлостей ее грудей под полупрозрачной тканью. Ему хотелось притянуть ее к себе и, обхватив рукой ее мягкую плоть, прильнуть к ней губами. Ему хотелось поскорее уложить ее на эту нелепую громадную кровать и предаваться с ней любви до самого утра. Затем Элинор снова обернулась, оказавшись с ним лицом к лицу, и с легкой усмешкой на губах произнесла:

– Теперь ваша очередь раздеваться, милорд.

У Гэбриела от звука ее голоса едва не подкосились колени.

Не дожидаясь приглашения, Элинор подошла к нему поближе. Волосы ее отливали ярко-рыжим и каштановым блеском в сиянии свечей, и Гэбриелу пришлось стиснуть руки в кулаки, чтобы удержаться от соблазна обмотать одну прядь вокруг пальца.

Элинор сумела всецело завладеть им без единого прикосновения, только при помощи своих ярко-зеленых глаз, пока он медленно потянул за кончики галстука, чтобы его развязать. Когда тонкая полоска ткани соскользнула с его шеи, ему показалось, что он вот-вот рухнет на пол. И все это время она просто следила за ним с соблазнительным блеском в глазах.

Если Элинор и отдавала себе отчет в том, что с ним делала, доводя кровь в его жилах до кипения и едва не заставив его потерять самообладание, то она ничем этого не показала. Одну за другой она расстегнула пуговицы на его рубашке, время от времени слегка задевая тугую кожу у него на груди и вызывая множество непередаваемых ощущений, которые пробегали по всему его телу, накапливаясь в чреслах.

Стоя так близко от нее, Гэбриел наслаждался присущим только ей запахом, который он успел узнать слишком хорошо с тех пор, как она вошла в его жизнь. Этот дивный аромат способен был разбудить его посреди ночи, кружил ему голову всякий раз, когда она проходила мимо. В ушах у него звенело, тело было охвачено огнем, и он мог только неподвижно стоять, пока она медленно проводила руками по коже под его рубашкой, откидывая материю с его плеч. Мускулы его живота тотчас же откликнулись на ее легкое прикосновение.

– Ну вот, теперь мы оба готовы лечь в постель, - произнесла она. - Спокойной ночи, милорд. Приятных вам снов.

В этот момент Гэбриел меньше всего думал о сне. Когда Элинор поднялась на цыпочки, чтобы слегка поцеловать его в губы, Гэбриел схватил ее за руки и привлек к себе, целуя так крепко и с такой жадностью, словно хотел вместе с этим поцелуем вобрать в себя все ее существо. Он упивался ее близостью, тяжестью ее мягких грудей, прижатых к нему. Он бы непременно перенес ее на постель и занялся с ней любовью, если бы в этот самый миг Джулиана не зашевелилась, разворошив простыни.

Словно шестнадцатилетний подросток, которого застали с дочкой директора школы в Итоне, Гэбриел резко отшатнулся. Джулиана не проснулась, так что только ее чуть слышное посапывание нарушало тишину в комнате. Гэбриел и Элинор еще некоторое время стояли друг против друга, все еще под впечатлением от того захватывающего поцелуя, которым они только что обменялись. Никто из них не осмеливался прервать молчание до тех пор, пока Элинор не произнесла с мягкой улыбкой:

– Пожалуйста, погаси свет, когда ляжешь.

С этими словами она отвернулась, взобралась на огромную постель с противоположного края от него и потихоньку улеглась на перине возле мирно спавших девочек, так что Гэбриелу ничего не оставалось делать, кроме как занять место по другую сторону от них.

Едва он задул свечу и устроился поудобнее на перине, как перед его мысленным взором тотчас же предстал образ пылающих зеленых глаз, влажных губ и пышных белых грудей, заполняющих его руки. Следующий час он провел, считая дубовые балки на потолке комнаты в попытке отогнать от себя это навязчивое видение.

***

На следующее утро Элинор проснулась первой, открыв глаза навстречу мягкому солнечному свету, струившемуся сквозь маленькое оконце в стене над самой кроватью. Аппетитный запах яичницы с беконом, которую готовила на завтрак миссис Грей, проникал из кухни в щель под дверью.

Элинор лениво потянулась, чувствуя себя бодрой, свежей и как никогда полной сил. Она уже не помнила, когда в последний раз спала так крепко, и решила, что все дело в удивительной кровати мистера Грея. Бесспорно, кровать такой необычайной величины стоила того, чтобы провести на ней самую знаменательную ночь в ее жизни. Она уже решила для себя, что если они когда-нибудь снова отправятся в Лондон, то непременно остановятся в Киркби-Лонсдейл и попросят у хозяина гостиницы ту же самую комнату.

Элинор уселась на перине, собираясь встать и приступить к дневным хлопотам, однако тут же замерла на месте при виде картины, которая предстала ее глазам.

Гэбриел растянулся на перине рядом с ней. Лицо его во сне выглядело спокойным и безмятежным, волосы на лбу были слегка растрепаны, придавая мягкость чеканным чертам его лица. Темная головка Джулианы уютно пристроилась у него на плече, а одна из ручонок Брайди, которую та вытянула вперед, обвилась вокруг его шеи. Каким-то образом посреди ночи девочки ухитрились перелезть через него, так что он оказался окруженным ими с обеих сторон. А когда Элинор присмотрелась к нему, то увидела, что Гэбриел улыбается во сне.

Элинор снова улеглась в постель, свернулась в клубочек рядом с посапывающей троицей и закрыла глаза, решив, что ей стоит поспать еще немного на удивительной, необычайной кровати мистера Грея.

***

Еще задолго до того как их экипаж достиг далеко раскинувшихся предместий Лондона, их встретила неизменная дымка от горящего угля, окутывавшая город подобно мрачному савану. Даже в Чизике уже давал о себе знать запах отбросов, гниющих овощей и рыбы с городского рынка. Ветер срывал с деревьев осенние листья, которые устилали дорогу перед ними и прилипали к колесам кареты.

Элинор хорошо помнила, как еще в детстве ее всегда охватывал трепет волнения каждый раз, когда они приезжали из своего загородного поместья в столицу. Всю дорогу от самого Илинга она смотрела по сторонам, высунувшись из окна экипажа, в ожидании того момента, когда впереди покажется Кенсингтонский дворец и угол Гайд-парка, откуда уже недалеко было до дома. Гомон и суета большого города, снующая из стороны в сторону разношерстная толпа, скрежет колес, болтовня прохожих, цоканье копыт, свист бичей, шум проносившихся мимо экипажей - все это приводило ее в неописуемый восторг. Она даже представляла себе скрывающихся за деревьями Найтсбриджа лихих разбойников, которые только дожидаются момента, чтобы крикнуть им «Кошелек или жизнь!» и отнять у них их богатства. Она даже видела перед собой призрак старой королевы Анны, который, по слухам, все еще обитал в Кенсингтонском дворце, наблюдавший за ними из окон верхнего этажа. Но теперь, когда они проехали по многолюдному Стрэнду и миновали Лондонские ворота перед зданием Темпла, сооруженные из белого строительного известняка Кристофером Реном, где еще столетие назад выставлялись напоказ насаженные на пики головы изменников и откуда на них безучастно взирали каменные изваяния Карла I и Карла II, Элинор не испытывала и доли того волнения, той бьющей через край радости, что в юные годы. Вместо этого, глядя на окружавшие ее грязь, мусор и суматоху, множество людей, карет и дома, которые полностью загораживали собой солнце, она с тоской в душе вспоминала окутанные туманом стоячие камни на берегу, парящих в небе альбатросов и Куду, растянувшегося, подобно турецкому ковру, на каменном полу большого зала.

Их экипаж остановился сначала на Чансери-лейн, где находилась контора поверенного Гэбриела, мистера Джорджа Пратта. То был дородный на вид мужчина с самыми кустистыми бровями, какие когда-либо случалось видеть Элинор - скорее даже с одной бровью, чем с двумя, под шапкой редеющих седых волос. После того как их ему представили, поверенный, коренной шотландец, тепло приветствовал Элинор и двух девочек:

– Я очень рад с вами познакомиться, леди Данвин, мисс Джулиана и мисс Брайди. Добро пожаловать в Лондон!

Он оказался первым, кто обратился к Элинор по имени ее мужа, и она сочла, что оно звучит очень приятно. Отныне она больше не леди Элинор Уиклифф.

Мистер Пратт воспользовался случаем, чтобы обсудить какое-то дело с Гэбриелом, после чего вручил им ключи от городского особняка Данвинов на Аппер-Брук-стрит. Элинор знала это место очень хорошо. То была тихая улочка, расположенная по соседству с Гросвенор-сквер и застроенная опрятными модными особняками, всего в нескольких кварталах от лондонской резиденции ее брата, Найтон-Хаус на Беркли-сквер.

Когда они, покинув контору мистера Пратта, направились в сторону Аппер-Брук-стрит, им пришлось проезжать мимо Беркли-сквер, и Элинор заметила у парадного входа в Найтон-Хаус начищенный до блеска дверной молоток в форме ананаса, что должно было свидетельствовать о том, что семья находилась в резиденции. По телу ее пробежала дрожь, и ей вдруг захотелось выскочить из экипажа и взбежать по каменным ступенькам к двери.

Гэбриел, должно быть, заметил, с каким видом болезненной нерешительности Элинор смотрела на каменный фасад особняка, который она всю жизнь называла домом. Когда из-за затора на дороге их карета вынуждена была остановиться, он наклонился к ней и шепотом спросил:

– В чем дело, Элинор?

Она подняла на него глаза и улыбнулась, отбросив в сторону мрачные мысли.

– Этот особняк принадлежит моей семье, - пояснила она. - Вон за тем окном на верхнем этаже, которое загорожено от нас деревом, находится моя спальня. А цветы на клумбах внизу мы с мамой сами сажали этой весной.

Тут парадная дверь распахнулась, и Элинор тихо ахнула, когда увидела дворецкого Найтонов, Форбса, который принялся выбивать пыль из коврика, перекинув его через перила лестницы.

Гэбриел сразу понял, какой мукой для нее было ощущать себя чужой, находясь рядом с тем самым местом, которое когда-то служило ей надежным прибежищем.

– Ты хочешь зайти и проведать родных?

Элинор задумалась, но затем покачала головой:

– Нет, пока еще нет. Только не сейчас. Сначала мы должны устроиться, а потом я постараюсь что-нибудь придумать, прежде чем предстать перед ними. Мне столько нужно им сказать, что я, право, теряюсь.

Гэбриел улыбнулся и ответил ей голосом, удивительно похожим на голос Майри:

– Начинать всегда лучше с самого начала, дитя мое.

Когда экипаж наконец тронулся с места, Элинор показалось, что она заметила чью-то фигуру - смутный силуэт, промелькнувший в одном из окон нижнего этажа. От волнения у нее перехватило дыхание, и она не спускала глаз с особняка до тех пор, пока тот не исчез из виду, повторяя про себя: «Вот я и вернулась домой, мама».