Опустив руку в воду, Катриона нащупала пальцами ракушку, приклеившуюся к большому валуну. Вода была холодной, ступни девушки вязли в мокром песке и водорослях. Не замечая, что подол юбки вымок и к нему липнет песок, Катриона отковырнула ракушку от валуна и бросила ее в ведерко к остальным — мать варила из этих ракушек отличный бульон.

Катриона обернулась. Роберт сидел в стороне, прислонившись спиной к валуну; его чулки и башмаки лежали рядом. Стоявший чуть поодаль Баяр довольно пощипывал изумрудную травку. Было так тепло, что Роберт даже не надел сюртука, а рукава его батистовой рубашки были закатаны до локтя. Молодой человек сидел очень тихо, можно было даже подумать, что он дремлет, ведь глаз его не было видно под темными стеклами. Но вдруг он поднял руку, чтобы погладить Баяра, который почти неслышно подошел к нему.

— Хочешь помочь мне? — спросила Катриона. Роберт лишь покачал головой.

— Если ты помнишь, я как-то раз уже пытался повозиться в воде, и дело кончилось тем, что я свалился прямо в ручей, — усмехнулся он. — Так что я, пожалуй, предпочту посидеть на песочке.

— Хорошо, но ты сам потом пожалеешь об этом. Собирать ракушки так здорово!

Слушая, как Катриона бродит в воде в поисках ракушек, герцог думал о письме, которое она недавно прочла ему. Письмо было от Ноа — тот сообщил, что ему наконец удалось выяснить, что делал маркиз Кинсборо в день пожара. Новости были неутешительными.

Можно не сомневаться, писал Ноа, что маркиз в тот страшный вечер был на балу в Лондоне, то есть вдалеке от Ланкашира. Хозяйка бала — знакомая Ноа — подтвердила, что видела Кинсборо поздно вечером; больше того, она даже позволила Ноа взглянуть на список приглашенных, чтобы убедиться, что маркиз действительно был среди гостей.

Роберт был недоволен этим сообщением. Выходило, что его подозрения насчет маркиза неоправданны. Во всяком случае, так можно было бы подумать, если бы не приписка к письму Ноа, в которой он рассказал об одном любопытном визите. Дело в том, что к брату Роберта явился сам маркиз Кинсборо.

Маркиз пришел к Ноа с предложением, касающимся Роберта, хотя никому в Лондоне не было известно, куда исчез герцог Девонбрук. Сначала маркиз выразил сожаление по поводу пожара в Девонбрук-Хаусе, но ясно было, что все это — просто слова, а на самом деле его привели к Ноа соображения о личной выгоде. Кинсборо предложил купить все уцелевшие в пожаре произведения искусства. И еще те, добавил он как бы невзначай, что хранились в лондонской резиденции герцога. Маркиз давал щедрую цену за них. Чересчур щедрую. Такой суммой, пожалуй, соблазнился бы любой человек, только не Роберт, подозревавший Кинсборо в грязных делах.

Сколько Роберт ни думал обо всем этом, результат был одним и тем же. Тогда он мысленно вернулся к заметкам отца. Что-то говорило ему о том, что эти заметки каким-то образом все же связаны с пожаром. Когда они с Катрионой в последний раз три дня назад ходили на прогулку, записки отца привели их в небольшую пещеру, расположенную на скалистом склоне горы, обдуваемой всеми ветрами. Там они подкрепились ячменными лепешками, которые Мэри специально приготовила для них, и холодной бараниной, а потом Катриона читала, как отец Роберта добрался до этого места в один холодный декабрьский день.

Точнее, в заметках герцога не было и намека на то, почему он оказался именно в этом месте, но из его записей, несомненно, можно было сделать вывод, что он приехал сюда не случайно. Видимо, кто-то рассказал ему об этом уголке, и герцог намеренно добрался до Пещеры, вот только он не писал, зачем. Был он здесь за три месяца до пожара.

Роберт был так занят своими раздумьями, что не слышал, как Катриона подошла к нему и опустилась рядом на песок.

— Уже собрала ракушки? — спросил он.

— Да, думаю, хватит. И не только маме, но и полковнику. К тому же подозреваю, что тебе не терпится отправиться к следующему месту, описанному твоим отцом, а не сидеть тут неподвижно, пока я брожу по воде.

Ах, как хотелось Роберту увидеть ее! И дай Бог, это скоро случится. В последнее время каждую свободную минутку он прилагал усилия к тому, чтобы вернуть зрение. Минувшим днем он очень долго напрягал глаза, стараясь разглядеть предмет, стоявший перед ним на столе. Роберт был вознагражден — в какое-то мгновение ему удалось-таки увидеть очертания чернильницы, но тут же резкая боль заставила его зажмуриться. Постепенно окружающие его предметы стали обретать цвет и форму, правда, весьма на короткое время. Недалек тот час, говорил себе Роберт, когда он сможет заглянуть Катрионе в глаза и увидеть улыбку на ее устах, неизменно (в этом Роберт не сомневался) сопровождающую ее смех.

Взяв тетрадь герцога, девушка принялась листать страницы, чтобы решить, куда им двинуться дальше.

— Судя по следующим записям, можно сделать вывод, что… — Внезапно она осеклась.

— Катриона! Что случилось? — взволновался Роберт.

— Что? Ах нет, ничего… Я просто читала описание разветвленного дерева. Он сделал остановку недалеко от него. Поехали туда?

Через три четверти часа они оказались возле места следующей стоянки герцога.

Сердце Катрионы тревожно билось. Невдалеке от них, полускрытый в зарослях высокого папоротника, замер старый дуб; его корявые ветви тянулись в небо. Похоже, ему было несколько веков. По форме старое дерево напоминало латинскую букву «V» — словно какой-то исполин разрубил его ствол пополам почти до основания. Катриона поразилась — этот самый дуб изображен на карте полковника. И тогда она вспомнила остальные рисунки, небрежно нацарапанные на видавшем виды пергаменте. Извивающийся ручей. Забытая пещера. А теперь еще и разветвленный дуб.

Тетрадь!

Отец Роберта ездил по тем самым местам, что были изображены на карте! Возможно ли, что ему было известно о сокровищах?

— Мы приехали? — спросил Роберт, отрывая девушку от размышлений.

— Да. Если хочешь, можем посидеть, а я почитаю тебе заметки отца.

Сегодня я наткнулся на разветвленное дерево, в зелени которого, по преданию Весельчак Чарлз прятался от английских солдат. Я сел на утес, высившийся неподалеку, и попытался представить себе молодого принца, замершего в зеленой листве этого великолепного дуба. Он даже дышать боялся, потому что любой, звук мог выдать его. Думаю, эту картину можно изобразить на полотне. Интересно, что он чувствовал, глядя на Лох-Линнанглас, где совсем недалеко его поджидал французский фрегат, который должен был доставить его в безопасное место? Слушая шепот листвы, я почти физически ощутил состояние Чарлза, боявшегося шевельнуться, почувствовал охватившее его отчаяние, когда фрегат, не дождавшись его, медленно отчалил от берега.

Отложив тетрадь, девушка задумчиво посмотрела на горизонт.

Где-то неподалеку ее ждут сокровища. Она чувствовала это. Видимо, о них знал и герцог, отец Роберта. Но откуда? Может, он нашел книгу, в которой был спрятан листок с пояснениями к карте? Девушка вспомнила, что Роберт как-то говорил ей о том, что его отец коллекционировал редкие и старинные вещи. Перспектива найти сокровища, несомненно, манила герцога. Интересно, он знал, что ищет, знал, чем могут закончиться его поиски? Или, может, кто-то рассказал ему о золоте? Кто-то, кто знал историю якобитов, например…

… Полковник Макрейфорд!

Катриона вспомнила еще кое-что, сказанное ей полковником, когда она в последний раз заходила к нему.

Он спросил, почему это она уверена, что смерть герцога Девонбрука никак не связана с Россмори!

Почти стемнело, в сумерках дорога едва виднелась. Маленький заброшенный домишко напоминал собаку, прикорнувшую в уютном уголке на горном склоне. Окна были темными. Подъехав ближе, Катриона заметила длинную отполированную трость, которую полковник всегда брал с собой, отправляясь на прогулку. Она стояла на своем обычном месте у обшарпанной двери. Подойдя ближе, девушка увидела какой-то белый квадратик, засунутый под дверь. Наклонившись, она подняла его — это было письмо, адресованное полковнику.

Катриона поставила свое ведерко на землю, отворила дверь и тихо позвала:

— Полковник!

Ответа не было. В доме было темно. Слишком темно. Девушка побольше раскрыла дверь, чтобы в комнату попало хоть немного света. В камине не горел огонь. Такого Катриона не помнила — больше всего полковник любил сидеть у камина, в огне которого обычно стоял котелок с едой для него. А сверху — на веревочке частенько коптились три селедки — две для полковника и одна для Мэтти.

Войдя в дом, девушка нащупала на каминной полке коробочку с трутом и с его помощью зажгла свечу. Потом она оглядела тихую комнату.

Первым, на что она обратила внимание, была удивительная прозрачность воздуха, в котором обычно витали клубы табачного дыма. У окна стояло любимое кресло-качалка полковника, на котором он всегда сидел, поджидая гостей. Возле него одиноко примостилась скамеечка для ног, на которой любила сидеть Катриона, слушая рассказы старого полковника. Наполовину опорожненная бутылка виски стояла на столе. Словом, все было на месте, все как обычно. Кроме одного. Красный якобитский мундир полковника, который он никогда не снимал, лежал свернутым на сундуке.

Катриона медленно направилась в дальний угол комнаты — туда, где стояла старая кровать полковника. Покрывало смялось, словно кто-то недавно сидел на нем. Девушка пошарила за изголовьем — там в небольшом мешочке полковник хранил карту. Катриона похолодела — карты не было на месте.

Тут сверху раздался какой-то шум: похоже, кто-то ходил по соломенной крыше. Задув свечу, девушка прислушалась. Шорох раздался снова, только на этот раз — у двери. Катриона, присев, выглянула наружу.

Мимо нее прошествовала какая-то фигура. С перепугу девушка не сразу признала в ней Матильду, которая бросила на нее любопытный взгляд своих зеленых глаз.

— Да ты меня до полусмерти напугала, — усмехнулась Катриона, почесав кошке за ухом. — Где же полковник, Мэтти?

Мяукнув, кошка принялась тереться о ноги девушки — это было весьма странно, если учесть, что обычно она едва удостаивала ее вниманием. Потом, принюхавшись, Мэтти снова мяукнула и с интересом посмотрела на ведерко Катрионы, в котором лежали ракушки. Катриона заглянула за дверь — туда, где стояла мисочка Матильды. Еды в ней не осталось, лишь ветер занес в нее несколько соломинок.

Бедная кошечка голодала.

Девушка взяла ее на руки.

— Сегодня можешь пойти ко мне домой, — прошептала она. — А завтра мы попытаемся выяснить, куда это пропал наш полковник.

Катриона вернулась домой, когда луна уже поднялась высоко и ее лучи освещали стоявшие вдалеке деревья. В комнате на столе горела единственная свеча, но и ее тусклого света оказалось довольно для того, чтобы девушка поняла: отец вернулся домой. Рядом с дверью стояла его старая дорожная котомка.

— Катриона!

Сидевшая возле камина Мэри штопала носки Энгуса. На ней было ее новое платье из прелестного зеленоватого муслина. Эту ткань вместе с другими отрезами, предназначенными для Мерид и Катрионы, Энгус привез из своего очередного «путешествия».

— Здравствуй, мама, — улыбнулась девушка, опуская Мэтти на стул. — У нас есть сметана?

Мэри кивком указала на стол, где в ожидании девушки стояла ее чашка и чайник. Положив в деревянную плошку немного сметаны, Катриона поставила ее перед голодной кошкой, которая тут же принялась жадно есть.

— Зачем ты принесла ее сюда? — спросила Мэри, придирчиво осматривая свою работу.

Катриона взяла с блюда овсяную лепешку.

— Ма, — спросила она, — а ты видела сегодня полковника?

— Нет, я не видела его со вчерашнего дня. Вчера мы с Мерид заходили к нему, — промолвила Мэри.

— Дело в том, что я зашла к полковнику, чтобы дать ему немного ракушек, но его не оказалось в доме, и возможно, он уже давно ушел оттуда. Очаг остыл, а под дверью даже лежало какое-то письмо, — сообщила девушка.

Опустив штопку на колени, Мэри посмотрела дочери в глаза.

— Не стоит так переживать, детка. Наверное, он отправился проведать старую Валерию Гарри, — предположила она. — Ты же знаешь, что он всегда спрашивает о ней. — Мэри улыбнулась. — Думаю, уж не влюбился ли, часом, старик.

Но Катриона не успокаивалась. Может, конечно, мать и права, но где же в таком случае карта? Впрочем, он мог прихватить ее с собой, опасаясь оставлять в доме. Но ведь не исключено, что он никуда не уходил! Что, если человек, узнавший про записки отца Роберта, каким-то образом прознал и про карту полковника?

Видимо, ясное личико девушки омрачилось от переживаний, потому что Мэри сказала:

— Не бойся, моя хорошая. Я завтра же попрошу Энгуса сходить в дом полковника и постараться разузнать, в чем дело. Он непременно найдет его.

Катриона кивнула, понимая, что ночью им и в самом деле ничего не сделать, так что придется ждать до утра. Сняв с себя коричневый суконный плащ, девушка повесила его на крючок.

— А когда приехал папа? — поинтересовалась она.

— Да недавно, когда стемнело, — отозвалась Мэри, которая, прищурив глаза, опять внимательно оглядывала стежки. — Бедняга до того притомился, что даже не стал ужинать. — Из спальни до них доносился богатырский храп. — Надо же, храпит, как бык, а уж несет от него… Как от старой пивной бочки! Мне все равно не поспать этой ночью, так что я, пожалуй, хоть время с пользой проведу — носки ему заштопаю.

Усевшись перед матерью на пол, Катриона подтянула к груди колени и уперлась в них подбородком.

— У тебя такое красивое платье, мам, — заметила девушка.

— Ох, — вздохнула Мэри, — Мерид гораздо лучше меня штопает. — Она кивнула головой на платье, предназначенное Катрионе, которое висело на крючке. — Мерид велела тебе померить платье, а уж потом она дошьет его.

Раздевшись до нижней сорочки, Катриона сняла с крючка новое платье. Как-то раз Энгус привез им зеркало. Правда, с правой стороны от него откололся кусочек, но все равно девушка видела все замечательное небесно-голубое платье, которое Мерид сшила для нее.

Оказалось, что обновка идеально сидит на ней, обтягивая ее стройную фигурку, как перчатка. Пышные рукава украшали белоснежные кружева, также привезенные Энгусом. Квадратное декольте Мерид обшила оборками из голубой ленты, а верхнюю юбку сделала из подходящей по цвету шотландки. Клетки шотландки были цветов семейства Макбрайан — темно-зелеными и синими с белыми полосками.

— Очень хорошо сидит, — довольно проговорила Катриона, повернув голову, чтобы увидеть юбки сзади.

— «У Мерид настоящий талант к шитью, — заявила Мэри. — Я никогда не умела так шить. — Женщина опять осмотрела штопку. — А завтра в ночном мраке твой молодой лорд примет тебя за морскую сирену, снизошедшую к простому смертному.

Катриона посмотрела на свое отражение в зеркале. Ее волосы выбились из прически — одна прядь курчавилась у лица, а другой локон свисал ей на плечо. Щека девушки была чем-то вымазана, пальцы испачканы чернилами. Усмехнувшись, она подумала, что и пахнет от нее, пожалуй, не лучше, чем от Баяра. Да уж, если бы Роберт увидел ее сейчас, то наверняка пожалел бы о том, что к нему вернулось зрение.

— Скорее он принял бы меня за морское чудище, — хмуро проговорила она, снимая платье. Подойдя к окну, где стоял таз для умывания, Катриона плеснула в него холодной воды. Повернувшись, девушка увидела, что Мэри отложила свое рукоделие и подошла к ней.

— Ма, ты что? — удивилась она.

Мэри сунула ей в руку какой-то квадратик.

— Вот, возьми. Это кусок верескового мыла, я специально приберегла его. Завтра утром, до того как Энгус проснется, ступай к ручью и помойся там, как обычно. От этого мыла твоя кожа станет нежной, как бархат, и ароматной, как цветочное поле. Кажется, у Мерид остался кусочек ленты, которой она украсила твое платье. Вплетем его в твои волосы, и ты на самом деле станешь похожей на морскую сирену, увидев которую молодой господин обомлеет. Катриона крепко обняла мать.

— Мама, а как же папа? Я не ожидала, что на этот раз он так быстро вернется домой. Он, конечно, разрешает мне ходить в Россмори, чтобы читать Роберту письма, но что он скажет, если я не приду домой ночевать?

Улыбнувшись, Мэри нежно погладила девушку по щеке:

— Не беспокойся об этом, детка. Договориться с отцом предоставь мне.