Мара переждала, пока не услышала, как тихо закрылась дверь спальни Сент-Обина и его шаги не исчезли в глубине коридора, Помедлив еще минуту, она взяла в руки шляпу для верховой езды с высокой тульей, украшенную элегантным плюмажем из страусовых перьев, и, уверившись в том, что он действительно ушел, вышла из своей спальни, чтобы последовать за ним.

Адриан уже сел на своего жеребца Хугина и начал было натягивать перчатки для верховой езды из козьей кожи, когда увидел рядом с собой вторую оседланную лошадь.

– Кто приказал оседлать эту лошадь? – спросил он веснушчатого молодого грума Дейви.

– Я, милорд, – ответила Мара, выходя из двери на верхнюю площадку парадной лестницы Кулхевена, прежде чем парень успел ответить, Сент-Обин, отпустив поводья, скрестил руки на передней луке своего седла. С его руки, слегка покачиваясь, свисал укрепленный на ременной петле хлыст. Он пристально посмотрел на нее, но по выражению его лица было непонятно, какой ответ она получит на свое заявление.

– Я предпочел бы, Арабелла, чтобы вы каждый раз, когда соберетесь прокатиться по поместью, брали» с собой сопровождающего. На семьи некоторых из наших соседей, даже совсем рядом с домом, нападали прячущиеся в густых лесах ирландские тори.

– Да, я знаю об этом, милорд. Очень хорошо знаю.

Мистер Денбери предупредил меня о царящей вокруг опасности. Но, видите ли, я полагала, что у меня будет сопровождающий.

– Но кто? Я не вижу больше лошадей. Кто будет вас сопровождать?

Мара помолчала, изобразив на лице самую приятную улыбку.

– Вы. – И прежде, чем он смог ответить, продолжила:

– Вы сказали, что собираетесь сегодня утром навестить ваших подданных. Я считаю, что, как жена главы дома, обязана сопровождать вас и тоже встретиться с ними. Надеюсь, вы не забыли, милорд, что теперь я хозяйка Кулхевена и в мои обязанности входит быть также хозяйкой и его подданных.

Сент-Обин ответил не сразу. Он смотрел на нее со своим обычным, чертовски странным выражением на чертовски красивом лице, и Мара почему-то чувствовала, что ему хочется отказать ей, но он не может найти аргументов, потому что ее требование было вполне справедливым. Она действительно была хозяйкой Кулхевена, и тут нечего было возразить.

Он продолжал молча смотреть на нее, как бы ожидая, что она вернется обратно в дом. На окрестных деревьях весело щебетали птицы. Дейви переминался с ноги на ногу. Где-то вдалеке послышалось долгое, низкое коровье мычание.

Ну что ж, он может молчать, пока у него под ногами не прорастет трава и птицы не совьют гнезда на его голове, подумала Мара. На этот раз она не собиралась играть роль добропорядочной малютки Арабеллы и уступать ему.

Увидев, что она собирается твердо стоять на своем, Адриан вдел ноги в стремена, подобрал поводья и лаконично сказал:

– Отлично.

Потом он развернул жеребца и, поднимая клубы пыли, легким галопом поскакал прочь.

Не без помощи Дейви Мара быстро уселась на лошадь и, пришпорив ее каблуками башмаков, последовала за Адрианом, опять пытаясь понять, почему он столь демонстративно избегает общества своей молодой жены.

Она догнала его как раз тогда, когда они достигли высшей точки склона пастбища, лежащего к востоку от замка. Покрытые густой шерстью пасущиеся овцы, жующие сочную зеленую траву, выглядели серыми точками на склонах холма. Всадники перескочили через первую из трех изгородей из камня, огораживающих поля с востока, и, наслаждаясь ощущением ударившего ей в лицо свежего ветра, Мара громко рассмеялась.

Адриан молча оглянулся на нее и снова уставился прямо перед собой, сохраняя угрюмое выражение на лице. Некоторое время они молча ехали бок о бок. Мара знала здесь каждую тропинку, но, чтобы не возбуждать подозрений, старалась следовать за Сент-Обином. Они въехали на вершину небольшого холма, и перед ними открылся вид на расположенные возле почтового тракта небольшие мазанки старинной кулхевенской деревушки.

– Арабелла, – сказал Сент-Обин, осаживая жеребца на вершине холма, – остановитесь, пожалуйста, на минутку.

Он подождал, пока она не остановилась рядом с ним.

– Я не собирался представлять вас жителям деревни так скоро. Мы с вами даже двух дней не женаты.

Местные жители только недавно начали воспринимать меня как своего господина, и то не без труда с моей стороны. Многие до сих пор возмущены тем, что Кулхевеном завладел англичанин. И я не знаю, как они прореагируют на то, что со мной приехала жена-англичанка. Надеюсь, что вы не очень огорчитесь, если вас примут неприветливо.

Мара кивнула:

– Вполне понятно, милорд, что они вряд ли будут приветливы с хозяином, которого считают своим врагом.

Я уверена, что они по-прежнему преданы предыдущему графу и его семье. Кроме того, насколько я понимаю, новые землевладельцы-англичане не скрывают своего презрения к ирландцам. Но я не такая, как они, Я покажу жителям деревни, что не нахожу их достойными презрения, и сделаю все, что возможно, чтобы завоевать их доверие.

Сент-Обин промолчал. Он только взглянул на нее со слегка недоверчивым видом, как бы желая сказать, что не ожидал от нее подобной реакции.

Он желал ей только добра и хотел этими заранее подобранными словами подготовить ее к тому подчеркнуто ледяному приему, с которым столкнулся сам, когда впервые явился к селянам в качестве их нового господина, Но у него, разумеется, не могло возникнуть даже и мысли о том, что, хотя жители деревни и не подозревали в ней дочери предыдущего графа, они все же были ее людьми, всю жизнь были ее, и поэтому она никак не могла ответить на его вопрос по-другому.

Мара не боялась, что они смогут ее узнать. И даже не потому, что ее волосы были перекрашены, а на носу сидели очки, нет, просто эти люди были уверены в том, что в ту ночь она погибла вместе с остальными членами семьи. Кроме того, минуло уже пять лет и произошло слишком много событий, которые стерли из их сознания память о ней.

– Ну что ж, тогда поедем? – спросил Адриан.

Мара кивнула, и они потрусили вниз по зеленому травянистому склону.

Достигнув своей цели, они направили лошадей к центру деревушки, где шла своя, не меняющаяся столетиями, жизнь. Был день стирки, и все женщины находились на улице, развешивая по столбам изгородей и ветвям деревьев на утреннем солнце окрашенную в разнообразные цвета одежду. Под широко раскинувшейся кроной гигантского дуба сидела маленькая девочка, игравшая с тряпичной куклой. Возле нее, копаясь в земле в поисках червяков, суетилась курица с выводком цыплят.

При появлении Мары и Адриана с соседних полей и из маленьких, крытых соломой хижин начали подходить жители, желающие узнать, зачем явился сюда владелец Кулхевена.

Прежде чем обратиться к собравшейся небольшой толпе, Сент-Обин помог Маре слезть с лошади, взяв ее за талию и осторожно поставив на землю.

– Доброе утро, – сказал он.

Никто из собравшихся не ответил на приветствие.

Воцарилось мертвое молчание, не нарушаемое, казалось, даже дыханием, и наконец Сент-Обин вынужден был сам обратиться к стоящему по правую руку от них незнакомому Маре высокому мужчине:

– Джон, какие виды на урожай?

Пока мужчина по имени Джон объяснял Сент-Обину, какие поля убраны, а какие нет, Мара воспользовалась моментом, чтобы рассмотреть стоящих вокруг людей. Она была рада увидеть много знакомых лиц, потому что жители многих других владений были изгнаны вместе со своими господами в Северную Ирландию, их домишки были сожжены, а скот отобран.

Таким способом Протекторат «убеждал» ирландских крестьян последовать за своими господами в изгнание, освобождая место для вновь прибывших английских переселенцев. Но здесь, как оказалось, все было не так. Этих жителей пощадили. Маре так хотелось подбежать к ним поближе, сказать, что она вернулась.

Тут была Бригид, когда-то первая красавица деревни.

Она была ровесницей Мары; будучи еще совсем молоденькими, они вместе собирали чернику, хихикая над юношами, старающимися поразить их искусством стрельбы из лука.

Но стоящая перед ней теперешняя Бригад выглядела намного старше, чем она ее помнила. Когда-то прекрасные золотистые волосы, спускающиеся до талии и бывшие предметом зависти всех девушек деревни, теперь потускнели и поредели, растрепанные пряди их свисали на впалые щеки. За ее сильно обтрепанные по краям юбки цеплялись несколько маленьких детей.

Самая младшая девочка, засунув в рот грязный, палец, со страхом и любопытством смотрела на новую хозяйку Кулхевена.

Мара опустилась на колени перед ребенком.

– Ну, здравствуй, прелестная малютка. Как тебя зовут?

Девочка посмотрела на мать, как будто ожидая подсказки.

– Это Кейтрин, – ответила Бригид, в голосе которой звучало плохо скрываемое презрение к новой английской хозяйке.

Мара с трудом сдержала слезы, навернувшиеся у нее на глазах при виде ненависти, сверкающей во взгляде своей старой подруги.

– Кэтрин, – повторила она, вставая и глядя на Бригид, – какое чудесное имя. Она ваша?

– Да, как и все остальные.

Бригид изучающим взглядом смотрела на ее лицо, как будто пытаясь что-то отыскать на нем, и на мгновение Мара испугалась было, что та узнает ее, но тут Кейтрин потянула мать за юбку и отвлекла ее внимание.

– Мама, я хочу есть.

Бригид посмотрела вниз, лицо ее смягчилось, как это часто бывает у матерей, смотрящих на своих детей, и она ласково потрепала белокурую головку дочки.

– Я знаю, дорогая, я знаю. Но сейчас я ничего не могу тебе дать.

И только теперь Мара заметила, как худа была Бригид. Она не понимала, почему не увидела этого раньше; и сейчас это подействовало на нее как пощечина. Собственно говоря, все окружающие ее люди носили на себе следы недоедания, глаза их глубоко запали, черты лица были искажены. Одежда, вернее то, что от нее осталось, выглядела так, как будто ее носили и штопали много лет подряд. Краски ее давно уже выцвели, края обтрепались, а большинство детей вынуждены были бегать босиком или были обуты в подобие башмаков, грубо скроенных из тряпок и подвязанных бечевками.

Чем больше признаков царящей здесь нищеты замечала Мара, тем сильнее вскипал в ее душе гнев. Их хижины явно нуждались в починке, соломенные крыши прохудились, стены начали осыпаться. Тот скот, который у них еще остался, – немногочисленные коровы и овцы – выглядел таким же изможденным и жалким, как и сами люди. Это было просто возмутительно. Как мог Сент-Обин позволять, чтобы крестьяне продолжали жить подобным образом? Неужели он не видит?

Неужели он настолько слеп?

Обитатели деревни просто медленно вымирали. А может быть, таков замысел Протектората? Нет, с этим что-то надо делать! Нельзя оставлять все, как есть.

Даже если бы она не была связана с этими людьми, а действительно была Арабеллой, только что прибывшей с берегов Англии, то и тогда не смогла бы не обратить внимания на ужасное положение этих людей.

Мара посмотрела на себя, и внезапно ей стало стыдно за свою нарядную одежду. Хотя ее цвета морской волны костюм для верховой езды был лишен всяческих украшений, он был новым и чистым, буфы и отложной воротник были расшиты шелковым узором в виде цветов и птиц. Жадный взгляд окружающих ее женщин говорил ей о том, что подобного они не видели никогда в жизни.

Нет, необходимо что-то сделать. И немедленно.

– Милорд…

Сент-Обин взял ее за руку, готовясь представить окружающим.

– Мои добрые подданные, я привел к вам вашу новую хозяйку. Это леди Арабелла Росс, графиня Сент-Обин. Ей не терпелось с вами познакомиться. Надеюсь, что вы примете ее здесь, в Кулхевене, так же хорошо, как и меня.

Люди, стоящие вокруг, не издали ни звука. Они просто продолжали смотреть на нее как на некое чужеродное тело, чем она, собственно говоря, для них и являлась. Внезапно Мара возненавидела себя за то, что замаскировалась под Арабеллу. Ей захотелось подбежать к ним, сбросить с себя маскировку и эту шикарную одежду, заверить их в том, что она одна из них, что она не враг, которого они в ней видят. Перед этим она думала, что сможет выдержать это. Думала, что самого по себе осознания своей подлинной личности, независимо от их реакции, будет достаточно, чтобы чувствовать себя спокойно. Но после того как Мара увидела в глазах этих людей отвращение и ненависть к тому, представителем чего, по их мнению, она является, она почувствовала, что больше не может этого выдержать.

Чтобы сдержать слезы, подступающие все ближе и ближе по мере того, как длилось это гробовое молчание, Маре пришлось, закусить губу. Но Сент-Обин, вероятно, заметил, что она вот-вот разрыдается, потому что взял се за руку:

– Может быть, нам лучше уйти?

И он было уже направился к лошадям.

Внезапно где-то совсем рядом, в толпе, раздался голос:

– Погодите!

Все, повернули головы к воскликнувшей это старой женщине и расступились, чтобы освободить проход.

Сердце Мары екнуло, и она еле сдержалась, чтобы не выдать своих чувств при виде еще более знакомого лица, которое смотрело на нее без презрения.

Но так же быстро, как Мара узнала это лицо, ее радость сменилась страхом, потому что она каким-то образом почувствовала, что эта женщина ее тоже узнала.