Итак, на десятый день путешествия мы добрались наконец до одной из изюминок нашего сафари — национального парка Южная Луангва, являющегося гордостью Замбии.

Ранний подъем, скорый завтрак и новый инцидент с иностранцами. Как вы помните, мы, вчетвером, отдежурили два дня подряд и, как само собой разумеющееся, мыли за всех не только общую посуду, но и миски, ложки, кружки за каждым из группы. Теперь же мы, естественно, также стали оставлять не мытой личную посуду, рассчитывая, что ее вымоют очередные дежурные. Но они подняли шум, требуя, чтобы русские сделали это сами. После длительной разборки Брендон объяснил: нам, что, оказывается, нас никто не просил мыть посуду за других, что они расценивают это как любезность с нашей стороны, за что сказали спасибо. Но, в свою очередь, мыть чужую посуду не хотят и не будут. Обозвав себя дураками за инициативу и сделав очередные выводы о дерьмовом менталитете западной «цивилизации», мы постарались побыстрее успокоиться в общении с животными, благо парк Южная Луангва предоставляет такую возможность всем желающим, на территории 9 050 кв. км.

Истинные гурманы природы приезжают сюда на несколько недель, берут джип-внедорожник, проводника с оружием и неторопливо изучают флору и фауну юго-восточной части Африки. Но у нас на все про все только одни сутки, поэтому, не теряя ни часа, заказываем и гейм-драйв и найт-драйв. В целом набирается двенадцать часов непосредственного общения с природой, хотя оно не прекращалось ни на минуту. Стадо слонов, пришедшее с вечера на водопой, облюбовало для ночлега наш лагерь. Полночи они жутко трубили в самые стены наших палаток, а напоследок «заминировали» все выходы из них огромными кучами навозопахнущего помета.

В шесть часов утра нам предоставили открытый джип «Тойота Ленд Круизер». Рейнджер, он же водитель, по имени Аллен — чернокожий тридцатилетний парень с широкой улыбкой успели атаковать Джона, да так, что мне пришлось заклеить ему пластырем небольшие рваные ранки на кисти левой руки, пока Паша палкой отодвигал от колонны муравьев упавшую фотокамеру пострадавшего.

Проехав еще немного, мы увидели в траве несколько пасущихся зебр. Они подпустили машину довольно близко, позволив как следует себя рассмотреть. Никогда прежде я не обращал внимания на то, что черные полосы идут по их шкурам в двух перпендикулярных направлениях. На передней части тела, от морды до середины туловища, эти полосы спускаются вертикально вниз, а вторая половина и ноги — окрашены горизонтальными линиями. Аллен сказал, что почти все они — беременные самки, о чем говорит осветленная окраска животов. Величиной зебры напоминают молодую лошадь, но, к сожалению, совершенно не поддаются одомашниванию.

Растительность заповедника, по мере нашего углубления, стала более разнообразной. То встречаются участки непролазной чащи из колючих вечнозеленых деревьев и кустарников, то лежат большие поля высокой травы, с одиноко торчащими деревьями. Аисты облюбовали для себя высокие, коряжистые, как дуб, цинковые деревья. Их толстые, совершенно лишенные листвы, черные, как после пожара, ветви настолько тверды, что не поддаются обработке. Дерево так долго растет, что становится практически каменным. Попадаются и уже знакомые нам сосисочные деревья. Висящие на них метровой длины зеленые «сосиски» не случайно напоминают баллоны с лимонадом. Ведь внутри них — пригодная для питья вода. В период засухи люди часто срезают эти баллоны с минералкой, вскрывают и пьют.

Паша возбужденно толкает меня в бок и указывает рукой на небольшую полянку. После того как он утопил свою фотокамеру, только у меня остался мощный телеобъектив, позволяющий снимать крупные планы животных. А на поляне, действительно, есть что заснять; здесь пасутся несколько антилоп-импала, одних из самых красивых копытных Африки. Как будто художник-импрессионист сделал три продольных мазка акварелью по их телу. Сверху провел темно-рыжую полосу, посередине — бежевую, а живот и хвостик сделал белоснежными. Две широкие черные ленты как лампасы спускаются от ягодиц антилопы по ногам, до самых копыт, делая ее еще более грациозной. И тут одна из них вышла на дорогу прямо перед нами, слегка присела на задние ноги и выпустила из себя шрапнель из десятков круглых катышков помета. Но что естественно — то не безобразно, и потому мы не обиделись на хулиганку.

Снова видим еще одно длинное и округлое болотце, сплошь заросшее ярко-зеленым ковром кувшинок. Оно — как зеленое блюдце, лежащее в желтой траве. На этом блюдечке торчат две головы гиппопотамов. Они лениво разевают огромные розовые пасти с белыми клыками и поочередно покусывают друг друга за морду. Лень, неверное, драться по-настоящему. А может, это любовь? Ведь любящие люди тоже часто покусывают друг-друга.

Множество самых разнообразных птичек прыгает в ветвях деревьев, щебеча на разные голоса. Здесь и яркие попугайчики, и зеленые голуби, и птицы-ткачики. Жаль, что с нами сейчас нет орнитолога Брендона; уж он-то знает их всех по именам. Но и мы уже кое с кем знакомы: вот пробежала стайка серебристых цесарок, неприятно кудахтающих непрерывными звуками, напоминающими лязг металла; вот важно прошествовала дрофа, высокая неторопливая птица, называемая за красивую окраску диким павлином; а вот длинными ногами в траве вышагивает птица-секретарь.

Не перестаем удивляться гигантскими баобабами, одиноко стоящими в буше, как могучие великаны. Их стволы, достигающие добрый десяток метров в окружности, блестят серым металлическим блеском, будто сделанные из титана. Около баобаба очень трудно сфотографироваться: если встать близко, чтобы были видны лица, то сзади получается просто непонятная стена, а если отойти так, чтобы в кадре было все дерево, то стоящий под ним человек превращается в незнакомую букашку. Аллен немного рассказал нам об этом дереве, будто растущем корнями вверх. Возраст этих гигантов невозможно определить, так как на срезе ствола у них нет колец. Однако считается, что растут они несколько тысяч лет и имеют самый толстый ствол из всех деревьев. Представьте, что зафиксирован рекордсмен, диаметр ствола которого достигал пятидесяти пяти метров! Баобаб имеет очень широкую крону и растет вверх на восемнадцать — двадцать метров. Крупные листья этого дерева во время засухи опадают, и на кончиках могучих ветвей остаются только маленькие листики. Баобаб — дерево отшельник и не выносит близкого соседства других деревьев. А может наоборот, они стесняются расти рядом с великаном? Но он тоже застенчив: цветы баобаба распускаются только вечером, испуская приятный запах мускуса, опыляются ночью и уже к утру опадают. Цветение происходит в сезон дождей, поэтому нам не удалось его увидеть. Плоды зеленого монстра овальные, черные, достигающие в длину пятьдесят и в ширину — тридцать сантиметров, висят на длинных плодоножках. Снаружи они покрыты толстой мохнатой кожурой, а мякоть их, с мелкими зернышками и сладковатого вкуса, является лакомством для местных жителей и обезьян. Люди готовят из них приятные на вкус освежающие в жару напитки. Как ни странно, древесина у такого большого дерева довольно мягкая, легкая и непрочная и идет, в основном, на дрова. А вот кору используют как средство против малярии, а листья едят как салат.

Только поехали дальше, как вдруг наш рейнджер притормозил и стал указывать на следы, появившиеся на пыльной дороге. Это прошли львы, сказал он и попросил нас притихнуть. Машина медленно проехала еще около ста метров, и мы увидели их. Перед нами, в каких-нибудь десяти метрах, лежало очередное озеро-болотце, заросшее кувшинками, на ближнем к нам берегу которого пили воду лев и львица. Они стояли к дороге задом, слегка припав на передние лапы и не отрываясь лакали воду, не обращая на нас никакого внимания. Мы подъехали к царям зверей не более чем на три метра и остановились, не выключая двигателя. Львица напилась первой. Она подняла голову, облизнулась и, мельком взглянув на нас, вышла от болотца на дорогу, пройдя буквально в метре от нашей машины. Можно не говорить, что все мы не только не фотографировали ее в этот момент, но даже боялись дышать. Следом проследовал и лев. Это были уже немолодые звери. Левый глаз львицы был полностью закрыт голубым бельмом, а морду и тело льва покрывали множественные шрамы. Помахивая поднятыми вверх хвостами, хищники прошли вперед по дороге около двадцати метров и улеглись в пыль. При этом львица вытянулась поперек дороги, а лев расположился за ней, мордой в нашу сторону. Он уставился на чужаков немигающим взглядом, потряхивая ушами и поводя хвостом по земле. Существует несколько разновидностей львов, отличающихся, в основном, окраской гривы. Она может быть черной, темно-бурой или желто-рыжей, как и вся шкура. Львы с черной гривой считаются наиболее свирепыми. Наш лев имел густую черную гриву, что также подчеркивало его возраст, ведь она формируется у самцов только к четырем-пяти годам жизни. Самки же гривы вообще не имеют. Считается, что львы постоянно бродят по своей территории, охраняя ее от чужаков, но эта пара явно пока не хотела гулять. Тогда мы снова медленно подъехали к ним, до расстояния около пяти метров, и стали фотографировать. Какое-то время звери не реагировали на нас, но затем львица встала и сделала два круга поперек дороги. Лев в точности повторил маневр самки. Нам можно было хорошо рассмотреть их во весь рост. Тело взрослого льва может достигать в длину до трех метров, а в холке составлять до одного метра. Вес такого хищника может быть более двухсот килограммов. Эта пара тоже была не из мелких, и наш водитель явно побаивался подъезжать ближе, рассчитывая, что львы уступят ему дорогу в конце концов. Они и вправду стали удаляться от нас, но затем снова залегли на дороге неподалеку. Днем львы любят часами лежать в тени, а иногда даже спать на деревьях. Будучи сытыми, они не обращают внимания на своих потенциальных жертв, и те, в свою очередь, их тоже не боятся. Вот и мы опять потихоньку стали подъезжать поближе. Однако звери явно не хотели уступать нам дорогу. Только слон да носорог могут прогнать льва, лежащего на их пути. Да и то бывали случаи, когда лев задирал нахального носорога. Наш рейнджер тем временем решил объехать упрямых хищников, насколько ему позволяла бровка дороги. Почти заехав левыми колесами в густую траву, он медленно двинулся вперед, приказав нам не вставать, не разговаривать и не щелкать аппаратурой. Да мы и без предупреждения втянули головы в плечи и вцепились в сидения. Расстояние между нашей машиной и главными убийцами Африки неумолимо сокращалось. Джип уже почти поравнялся с ними, когда львица вдруг стала медленно подниматься на передние лапы. Тело ее напряглось, шерсть на холке вздыбилась, а вытянутый по земле хвост слегка задрожал. Мы находились всего в каких-нибудь двух метрах от хищников, сидя при этом в открытой машине. Аллен затормозил и положил руку на карабин. Лев тоже повернул голову в нашу сторону. Его верхняя губа потянулась вверх, он прищуривал глаза и обнажал кривые желтые клыки. Раздался грозный низкий рык, впивающийся в уши и заставляющий вибрировать каждую клеточку организма. Водитель медленно стал сдавать назад…

Все это произошло буквально за одну минуту, но нам показалось целой вечностью, снятой замедленной съемкой. Пришли в себя лишь тогда, когда, отъехав задом около пятидесяти метров, наш рейнджер стал разворачиваться. Теперь стало страшно и не хотелось разговаривать. Мы еще долго не могли оторвать глаз от удаляющихся львов, зная, что они могут бегать со скоростью до шестидесяти километров в час и в прыжке пролетать до двенадцати метров.

Хотя лев — неважный бегун. Все копытные животные легко обгоняют его в беге, и он настигает их только благодаря хитрости, внезапности и огромной длине и быстроте прыжка. Набрасываясь из-за прикрытия, лев впивается зубами в горло жертве и душит ее. Иногда он душит добычу, зажимая пастью ее нос. Но так он поступает только с крупными животными; мелким он просто ломает шею ударом мощной лапы. Если же первый прыжок оказался неудачным, лев почти никогда не преследует жертву. Поев после удачной охоты, царь зверей уходит, оставляя несъеденную часть туши своим подданным, благо шакалы обычно держатся рядом, дожидаясь подачки.

Оцепенение постепенно прошло, и мы стали вслушиваться в то, что Аллен тем временем начал рассказывать о львах.

Вообще-то львы считаются стайными животными. Это единственные представители семейства кошек, живущие семьями до двадцати — тридцати особей. Однако самцов насчитывается примерно пятьдесят тысяч, а свои стаи имеют только пять тысяч из них. Вот и кочуют львы по бушу, присоединяясь то к одной, то к другой стае самок с молодняком. Некоторые же на всю жизнь остаются одинокими, становясь самыми кровожадными убийцами. Чтобы заиметь стаю, самцам приходится выдержать тяжелый бой с соперником, однако победитель никогда не добивает противника; тот уходит в одиночное существование. Хозяин стаи устанавливает в ней патриархат, и она начинает жить либо оседло, либо кочует вслед за стадами копытных. Иногда в львином прайде может быть два, а то и три взрослых самца, и тогда площадь их территории может составлять до ста квадратных километров. Львицы не сразу готовы признать нового самца. Ему приходится силой доказывать им свое превосходство и по сути подчинить себе стаю. Однако смена быстро подрастает, поэтому средний срок власти самца в стае обычно составляет всего два года. Так что терять время даром самцу не приходится. Он определяет львиц, готовых к спариванию по их играм, когда те начинают прыгать друг на друга, слегка покусывая соперницу. Тогда он уединяется с одной их них. Их брачный период обычно длится одну неделю. За это время между ними происходит до ста пятидесяти совокуплений (иногда до сорока раз в день), хотя каждое из них длится менее минуты. Всю неделю любви парочка почти не питается, и в этом, по-видимому, есть какой-то смысл.

Беременность длится от трех до шести месяцев. Самки стаи беременеют поочередно, а рожают почти все одновременно. То есть периоды течки, беременности и родов практически синхронизированы у всех львиц стаи, поэтому время между родами у них не превышает одного — трех месяцев. Рожают самки в уединенных местах, в скалах или на холмах, а затем приносят двух-трех своих детенышей в общую группу, где те совместно вскармливаются и воспитываются. При этом львята сосут молоко почти весь первый год жизни, и матери их при этом не различают. Глаза у детенышей при рождении светло-голубые, а через несколько недель становятся карими. Самцы «прохладно» относятся к своим львятам. Они никогда не подпустят к добыче ни самок, ни детенышей, пока не наедятся сами. Львят же от других самцов они даже убивают для сохранения своего собственного генетического превосходства. Самкам приходится охотиться самим, без самцов, оставляя детенышей без присмотра, что часто ведет к их гибели. Становясь постарше, львята начинают ходить за охотящимися львицами, обучаясь и участвуя в дележе добычи. Когда львята-самцы подрастают и у них появляются первые признаки гривы, взрослые львы изгоняют их из прайда, как соперников. Несколько лет такие молодые львы ведут одиночное кочевое существование; сначала на границе своего родного прайда, а потом уходят в буш. Их ждет свободный поиск своего места в саванне и в жизни, поиск своей стаи…

Как не хватает таких законов при воспитании человеческих детенышей! Вернее, как жаль, что современное общество их утратило. Многие вопросы не стояли бы перед ним, если бы мы растили мужчин так, как это делают львы.

Такой вот была наша первая встреча со львами: рискованной и незабываемой. Кстати, когда после окончания сегодняшней поездки один из нас упрекнул Аллена в чрезмерном риске, которому мы подверглись, тот ответил, что лишь хорошо выполнил нашу же просьбу устроить настоящее сафари, после чего запросил дополнительную плату «за удовольствие и уникальные съемки». С этим мы согласились. Тогда никто из нас еще не догадывался, что в следующей встрече со львами нам повезет значительно меньше.

Но все это было позже, а пока я продолжу рассказывать вам о дневном сафари по национальному парку Южная Луангва.

Солнце уже поднялось над бушем довольно высоко, и мы сняли штормовки. Все кругом щебетало, стрекотало, попискивало и жужжало. В воздухе порхали разноцветные бабочки, стрелами проносились пчелы и шмели, сновали надоедливые мухи. Наш джип продолжал неторопливо пробираться по чуть заметной на пересохшей земле пыльной колее. Застали врасплох небольшое стадо диких кабанов-бородавочников, подрывавших корни колючего кустарника. Захрюкав, самки быстро спрятались в гуще кустов, а два крупных самца замерли, уставившись на нас маленькими глазками. Их большие белые клыки круто изгибались снизу вверх, доходя почти до самого лба. Кабаны так и не сдвинулись, пока мы проезжали мимо них.

Посчастливилось нам и увидеть довольно редко встречающихся антилоп под названием «вотебак», а проще говоря — водяных козлов. Это крупная, почти с зебру величиной мускулистая антилопа серого цвета, на толстые ляжки которой как будто надето кольцо из широкой белой ленты. Самки не имеют рогов, а вот голову самцов они украшают: слегка изогнутые, длинные и торчащие вверх. Несколько самок паслись неподалеку от реки, под охраной крепкого самца.

Машина выехала на большую поляну, поросшую редким чахлым кустарником. То тут, то там торчали высокие пеньки лишенных коры засохших деревьев. Рейнджер пояснил, что еще недавно здесь была тенистая рощица, полная разнообразной жизни. Но ее облюбовали слоны и буквально за два сезона объели сначала листву с ветками, а затем и кору со стволов деревьев. Слоны часто губят деревья, и это уже становится проблемой для Африки.

Неожиданно машина остановилась. Водитель сказал, что нам сегодня очень везет и показал рукой в сторону ближайших кустов. Из-под одного из них вышла собака, но не простая, а гиеновая. В Африке этих животных часто называют просто дикими собаками, а бушмены дали им имя — «симры». Мировая популяция их составляет всего около шести тысяч особей, из них половина обитает в африканских саваннах и считается здесь исчезающим видом. Тем временем мы заметили еще нескольких гиеновых собак, отдыхавших в тени кустарников или бродивших неподалеку. По-видимому, неподалеку было их логово, норы для которого они обычно роют в земле.

У этих зверей гладкая чистая шерсть, окрашенная как бы пятнами черного, белого и желтого цветов. Экстерьером, размерами и очень длинными худыми ногами они сильно напоминают наших дворняжек, если бы не уши. Помните Чебурашку из мультика? Вот такие же, как у него, уши и у гиеновых собак: большие, стоячие и круглые. Живут они стаями, где может быть до пятидесяти особей, из них половина — щенки. Но в стае нет вожака и субординации, здесь правит полная демократия, хотя и есть главная самка. Роль ее, правда, сводится к одному: только она имеет право рожать щенков. Если вдруг какая-нибудь другая самка ослушается и родит, то щенков все равно заберет к себе главная и будет вскармливать, как своих. Вообще, инстинкт стаи и забота о потомстве очень развиты у гиеновых собак. Беременные самки их не охотятся. Самцы приносят им добычу прямо в логово. Также они кормят и щенков, срыгивая им добычу, когда мать перестанет кормить грудью. А делает она это после того, как на шерсти молодняка станут появляться пятна, как признак взросления их. С трехмесячного возраста стая уже начинает брать щенков на охоту, обучая их личным примером. Охотятся гиеновые собаки только коллективно. Та из них, кто проголодалась первой, толкает носом других, как бы приглашая сотоварищей на охоту, после чего вся стая поднимается и выступает на дело в боевом порядке. Они идут одна за другой, вытянув в одну линию голову и шею и прижав к голове уши. Охотятся гиеновые собаки открыто, позволяя наблюдать за этим их искусством любому желающему. А это действительно искусство, насколько хитро и мудро они это делают. Дикие собаки имеют довольно слабое обоняние, но зато очень сильное зрение. Заметив стадо газелей Томпсона или Гранта, а то и самых любимых газелей-импала, стая с безразличным видом размеренной трусцой бежит вдоль него, всем своим видом показывая, что держит путь в другом направлении. Когда же расстояние между ними сократится примерно до двухсот метров, несколько собак моментально бросаются в гон, развивая скорость до шестидесяти километров в час. Если сразу повезет застать стадо врасплох, то охотники на ходу начинают хватать жертву за ноги или за брюхо, зачастую на бегу вспарывая его. Если же газелям удалось оторваться от преследования, то стая, не прекращая погони, начинает применять тактику эстафеты. Поочередно из нее как будто «выстреливает» то одна, то другая собака, быстро сокращая расстояние до намеченной жертвы и заставляя ту менять направление. Остальная стая тут же режет угол, экономя силы, время и уменьшая дистанцию. Собаки-загонщики постоянно меняются местами, попеременно отдыхая в задних рядах. Такая грамотная погоня может длится несколько километров и, как правило, приносит успех охотникам. Очередной загонщик опрокидывает жертву на землю, и подскочившая стая молниеносно разрывает ее на куски. При этом собаки не пережевывают мясо, а проглатывают его целиком. Во-первых, так быстрее; ведь добычу могут отобрать другие хищники, а во-вторых, заглоченные куски будут потом срыгнуты в логове для тех, кто не принимал участия в охоте. Так они не дают умереть с голоду беременным самкам, маленьким щенкам, старым и больным соплеменникам. Для облегчения своей задачи, гиеновые собаки часто гонят жертву сразу в сторону своего логова с молодняком, как говорится — с доставкой на дом. Они всегда добывают себе пищу сами и практически не едят падаль.

- Самые страшные враги гиеновых собак — это львы и крокодилы. А вот гиен они не боятся, хотя те часто «дежурят» неподалеку и могут отбить добычу. Но это возможно только тогда, когда собак мало. В противном случае гиены сами побаиваются дружной стаи…

Человека дикие собаки также не боятся и не убегают от него при встрече. Описан случай, когда их стая встретилась на охоте со стаей домашних собак. Быстро смешавшись в общую кучу, они стали обнюхивать друг друга, виляя хвостами, а затем мирно разошлись. Известны и примеры приручения гиеновых собак, взятых из логова щенками. Повзрослев, они даже сидели на цепи и гуляли с хозяевами по городу. Описан другой случай, когда пять диких собак поднялись, следом за альпинистами, на ледник самой высокой вершины Африки — гору Килиманджаро (5 895 м). Они даже спускались там в кратер, следуя за людьми, а потом убежали куда-то по своим делам.

Вот и эта стая, завидев нас, нисколько не испугалась: несколько гиеновых собак, помахивая хвостами из стороны в сторону, приблизились к нашей машине метров на десять и стали рассматривать гостей. С удовольствием поснимав их на видео, мы тронулись дальше. Примерно через километр, джип выехал на довольно большую поляну, покрытую невысокой сухой травой. Стадо антилоп-импала, голов около тридцати, мирно паслись здесь дружной кучкой. Метрах в ста от них в напряженных неподвижных позах стояли три красавца самца. Высоко поднятые головы их, с высокими изящными рогами, были повернуты в одну и ту же сторону. Глянув туда, мы увидели на краю поляны, довольно далеко от стада, одиноко пасущуюся, отставшую от других молодую антилопу. Паша неприменул сказать о прекрасной ситуации для охоты хищников, и как в воду глядел. Десяток гиеновых собак, раньше нас заметивших беспечную антилопу, уже трусили длинной колонной, отсекая ее от основного стада. Видели это и сторожевые козлы, но ничего, естественно, поделать они уже не могли: их рога не представляют опасности для хищников. Тем временем дикие собаки уже почти заканчивали свой маневр, выходя на исходную для атаки позицию. И тут молодая антилопа, наконец, заметила их. Она стремглав бросилась в сторону своего стада, намереваясь успеть проскочить в еще не перекрытый охотниками участок поляны. Головная собака тут же резко рванула ей наперерез. Почуяв угрозу для всего стада, козлы бросились в противоположную сторону, увлекая его за собой. Казалось, участь антилопы была уже предрешена: расстояние между ней и стадом стало увеличиваться, а между ней и хищниками — стремительно сокращаться. Мы замерли в ожидании развязки, «болея» и за жертву и за охотников. И тут, может быть поняв своим умом, а может быть подчиняясь «законам предков», антилопа резко повернула и бросилась в сторону края поляны. Последняя со всех сторон была окружена высокой сухой травой, которая, как стена, кольцом окружала мелкотравье. Импала буквально врезалась в эту травяную стену и исчезла. Через мгновение она высоко, не менее чем на три метра, взлетела над ней в прыжке, оглянулась и вновь исчезла в траве. Так продолжалось еще несколько минут: она взлетала в прыжке все дальше и дальше, удаляясь от смерти…

Потеряв несостоявшуюся жертву из виду, дикие собаки тотчас остановились и уселись на траву, всем своим видом показывая полнейшее безразличие к неудачной охоте. Не сдержавшись, мы громко грянули «ура»… Собаки нехотя поднялись и прежним порядком затрусили в сторону своего логова. Нам даже стало жаль их: ведь нельзя называть убийцами хищников, добывающих таким образом пропитание себе и своему потомству. Ведь здесь, в африканском буше, гибель одного животного всегда означает продолжение жизни другого. Здесь никто не умирает от старости или болезни: ослабевший быстро становится чьей-то жертвой. И это нормально для диких зверей. Но становится страшно, когда звериные законы переносятся в человеческое общество. Вспомните ставшую классической фразу из рассказа О' Генри: «Боливар не выдержит двоих…» А ведь она стала постулатом для западного образа жизни и считается совершенно естественной нормой поведения в бизнесе: не ты, так тебя… Вот теперь и мы, как бараны, безмозглым стадом бредем в сторону Запада за так называемыми «демократами». Мы, великая восточная нация с великой культурой, уже почти сто лет не можем понять, что с нами происходит. Мало нам пришедшей оттуда идеи коммунизма, теперь давайте с «демократами» поэкспериментируем? Опомнитесь, русские люди, ведь у вас свой путь и свое предназначение…

Тем временем мы вновь подъехали к убежавшему от собак стаду антилоп-импала. Отбежав подальше, они вышли на колею, пробитую в буше, и пошли табуном в пяти-десяти метрах перед нами, нисколько не боясь людей. Было приятно сознавать, что они не чувствуют в нас врагов. Аллен сказал, что африканские копытные, спасаясь от преследования хищников, довольно часто забегают в деревни, видя в людях свое спасение, и не ошибаются в этом. Стадо не сходило в сторону с колеи и по другой причине: мы въехали в прибрежную зону. По окончании сезона дождей размокшая, превратившаяся в вязкую кашу земля была истоптана здесь ногами слонов и гиппопотамов, не уходивших далеко от реки. Затем она высохла, образовав почти «каменную» гребенку из этих отпечатков. Сплошные ямы-следы, глубиной до двадцати сантиметров каждая, превратили окружающую реку землю в подобие испытательного автомобильного трека. Как по кочкам перебираясь по этим рытвинам, со скоростью одного километра в час, мы лязгали зубами и молились, чтобы не сломалась наша машина. Наконец гребенка закончилась, антилопы убежали, а мы выехали на берег реки. Вернее «сухой реки», так как воды в ее русле, видимо, уже давно не было. Береговой кустарник окантовывал довольно широкую полосу желтого мелкого и довольно глубокого песка. Настолько глубокого и сыпучего, что наша «тойота», попытавшись форсировать русло с ходу, крепко засела в нем при попытке выбраться на крутой противоположный берег. Отчаянное вращение колес приводило только к тому, что машина еще глубже зарывалась в песок. Рейнджер заглушил мотор и велел нам собирать прибрежные ветки и подкладывать их под колёса джипа. Сам же он, взяв карабин и топор, направился к растущему чуть в стороне дереву. Мы довольно быстро собрали немного мелкого сушняка, но его явно было недостаточно. Решив сходить за ветками на оставшийся за спиной берег, я развернулся и, глянув туда, оторопел. На прибрежном возвышении, всего в каких-нибудь десяти метрах от нас, ровно в ряд сидели четыре больших гиеновых собаки. Они спокойно, словно изучая ситуацию, смотрели на наши хлопоты, не проявляя видимых признаков агрессии. Молча оглянувшись назад, я увидел, что и мои товарищи, замерев, уставились взглядом туда же, куда и я. Только стук топора рейнджера, слабо доносящийся из-за бугра, нарушал напряженно повисшую тишину…

Не скажу, что все последующие действия я выполнял осознанно. Скорее всего, свое слово сказали привычки, выработанные годами общения с домашними собаками, которых я держу уже много лет. Гуляя со своими четырьмя чао-чао, никогда не забываю захватить с собой что-нибудь вкусненькое для их дрессировки. Да и таежный опыт автоматически заставляет всегда иметь при себе не только нож и спички, но и «НЗ» продуктов. Вот и в тот момент у меня в кармане был кусок копченой колбасы, оставшийся от московских запасов. Сняв фольгу, я бросил его примерно на середину расстояния между собой и дикими собаками и тихо просвистел несколько раз… Быстрой реакции со стороны животных не последовало, но через минуту, уловив запах, две гиеновые собаки медленно пошли к его источнику. Стоя неподвижно, я краем уха слышал, как сзади жужжали затворы фотоаппаратов Паши и Джона и про себя молился, чтобы никто из наших не закричал и не побежал. Мне не приходилось слышать, чтобы гиеновые собаки нападали на людей. Но я и не забывал, что мои руки и руки членов нашей семьи были многократно покусаны своими домашними собаками. Поведение любого животного подчас является непредсказуемым, потому общение с ними требует осмотрительности.

Подойдя к колбасе, собаки довольно долго и тщательно ее обнюхивали, а одна из них даже потрогала кусок своей лапой. Затем они подняли головы, посмотрели на нас, как мне показалось, с укоризной и, повернувшись, медленно удалились на свое прежнее место. То ли они были сыты, то ли их насторожили запахи перца, специй и человеческих рук, а только не позарились собаки на чужую и чуждую им пищу, явив неплохой урок для некоторых из людей…

Сзади раздались вопли Аллена, который бежал к нам, размахивая карабином и крича на непонятном языке. Гиеновые собаки поднялись и с достоинством удалились в прибрежные кусты.

Проводник, вращая вытаращенными глазами, несколько минут пугал нас страшными рассказами о трагических случаях, случающихся в африканском буше. Из его бушменско-английских слов мы поняли, что поступили правильно, не побежав от диких собак, потому что любое хищное животное чаще всего не нападет на человека, если тот стоит неподвижно. А вот стоит вам испугаться и побежать, то нападение в спину будет практически неминуемым. Разумеется, мы не рассказали Аллену о попытке завязать знакомство с помощью колбасы, и тот злополучный кусок ее остался лежать, дожидаясь падальщиков.

Удвоенными после происшествия усилиями мы вытолкали по веткам джип из песка и тронулись дальше. Рейнджер еще долго рассказывал о гиеновых собаках, но из новой для меня информации отмечу лишь одну. По его словам, натуралисты, изучающие этих зверей, до сих пор не могут объяснить один их непонятный ритуал: дикая собака всегда старается помочиться в непосредственной близости от другой собаки. Пришлось мне, на примере своих псов, объяснить Аллену, что также поступают и домашние кобели. Они обязательно задерут лапу и окропят калитку того двора, где есть собака. Суки же, в свою очередь, обязательно нагадят на «чужой территории». Я расцениваю этот их жест как желание самоутвердиться, сделать вызов сопернику и продемонстрировать хозяину свою «крутость». Видимо, эти же цели преследуют в своих повадках и дикие собаки. Ведь в их стае каждый — сам себе вожак, а, как известно, в большой семье расслабляться не стоит.

Пересохшая река, где мы недавно застряли, была уже не первой, увиденной за сегодняшний день. Сухой сезон с каждым днем усиливал свое влияние на африканскую природу, и уже не за горами был самый страшный период года — засуха. Этот враг для животных гораздо страшней, чем хищники. Ведь убив и съев жертву, тот становится сытым и безопасным на какое-то время, а засуха убивает всех без остановки. Вот почему, когда наступает засуха и водоемов становится с каждым днем все меньше, а последние из оставшихся начинают пересыхать прямо на глазах, на их берегах можно наблюдать настоящие чудеса. У водопоя вместе собираются все — и хищники и травоядные в одно время. Антилопы могут пить воду рядом с лежащим у кромки воды свирепым крокодилом. Ведь им не приходится выбирать: или погибнуть от жажды, или быть съеденными хищником. Первое — наверняка, второе — может быть: вдруг он сейчас сытый, а вдруг схватит кого-нибудь другого?

Их можно понять. У подавляющего большинства животных в этот период года ежедневно стоит одна и та же задача: напиться и остаться при этом в живых. А хищникам поначалу раздолье, еда сама приходит к ним, и охота не требует теперь большой натуги. Хитрые бабуины стараются не подходить близко к воде. Они роют ямки в песке, в нескольких метрах от берега, и затем пьют оттуда отфильтрованную воду. Могучие слоны не боятся крокодилов, но они очень не любят пить грязную воду. Поэтому когда пересыхающий водоем становится грязным от гиппопотамов и крокодилов, они тоже роют ямки на берегу для добычи питьевой воды. Впрочем, так поступают также дико- образы, кабаны-бородавочники и все, кто способен рыть ямки. Те, кто этого не умеет, часто дерутся за обладание бесхозным источником воды. Находясь рядом в маленьком водоеме, крокодилы и бегемоты не трогают друг друга и своих детенышей. А вот на пришедшего для водопоя льва и даже буйвола крокодил запросто может напасть, ведь это его водоем, и ему уходить некуда. Неумолимо пересыхая, такое болотце превращается, в конце концов, в зловонную яму из маслянистой грязи. Уже и бегемоты покидают его, уходя в поисках другого, но крокодилы держатся до последнего. Они не способны далеко передвигаться по суше, поэтому если большая река далеко, а свой водоем совсем уже пересох, крокодилы прячутся вблизи от него в тень коряг или деревьев и замирают… Некоторые погружаются в подобный анабиоз, забиваясь в грязь своего бывшего водоема и засыхая вместе с ней. Это тоже может быть их шансом на выживание. Но если засуха продлится слишком долго, все они погибнут, как и сотни других зверей, не нашедших себе воды…

Мы, тем временем, снова выехали на берег реки Луангва. Немало крокодилов, видимо, уже перебрались в нее из ближайших пересыхающих водоемов. То там, то тут видны на поверхности воды их медленно плывущие, зазубренные спины. Они часто напоминают какие-то трухлявые древесные стволы, унесенные течением. А вот на песке у воды лежит просто гигантский экземпляр, длиной не менее шести метров и толщиной — не худее иного гиппопотама. Лежит он совершенно неподвижно, напоминая огромное бревно. Вот такой кроко, говорит Аллен, запросто может утащить под воду взрослого буйвола, схватив его за морду во время водопоя.

Едем дальше вдоль высокого берега реки. Неожиданно нагоняем двух гиппопотамов: самка, а за ней и самец спокойно шествуют вдоль берега, как две огромные коричневые бочки, метрах в тридцати от нас. Услышав шум автомашины, они остановились, посмотрели в нашу сторону, а затем поочередно с шумом прыгнули с двухметрового обрыва в реку, подняв в небо высокие столбы воды.

Большое стадо слонов со слонятами неторопливо бредет в стороне от реки, то срывая листочки с высоких деревьев, то что-то подбирая с земли хоботом и отправляя затем в рот. Рейнджер сообщает нам, что это они подбирают плоды так называемого эбонитового дерева, которые очень любят. Слоны слегка обмахиваются от мошкары огромными ушами. Они набирают хоботом пыль, а затем выдувают ее себе на спину, сгоняя с нее паразитов.

Большая белая, с черными крыльями птица, похожая не цаплю, не меняя позы, переступает бочком по мелководью. Двигаясь одним боком к солнцу, она все время держит поднятым вверх одно крыло, прикрывая свои глаза от ярких лучей и напряженно вглядываясь в глубину. Резкое движение длинным клювом в воду, и вот уже небольшая серебристая рыбка трепещется в нем. Движением головы птица слегка подбрасывает добычу вверх, подставляя ей широко раскрытый клюв. Рыбалка идет очень успешно, и рыбки, одна за другой, ныряют в свою последнюю обитель.

Подъезжаем к месту, где уже стоит пара аналогичных нашей машин с туристами. Дело в том, что у всех рейнджеров парка есть рации, и они часто переговариваются между собой, сообщая о наиболее интересных встречах с обитателями буша. На этот раз нас просто решили угостить холодным из ящика со льдом пивом. Дневное сафари заканчивалось более, чем успешно. Мы увидели практически всех основных животных, обитающих в буше, кроме леопарда. Но вечером нам еще предстоял «найг-драйв», и надо было думать, что он будет не менее интересным.

Мы наслаждались замбийским пивом, наблюдая на соседней полянке идиллистическую полуденную картинку: в тени густой акации отдыхают несколько антилоп, рядом что-то клюют в траве три венценосных журавля, неподалеку группа жирафов лениво обгладывает ветки мимозы, а между всеми ними бродят вперемешку бабуины и кабаны-бородавочники, отыскивая что-то в траве. Не покидает ощущение полной нереальности происходящего, но это не сон. Это Африка, это полдень, это мир…

На ночное сафари наш рейвджер Аллен посадил в джип, рядом с собой, темнокожего напарника, также вооруженного карабином. В руках у него была мощная фара-прожектор, для подсветки животных в темноте ночи. Из кемпа выехали незадолго до захода солнца, хотя оно уже пряталось за деревьями, периодически вспыхивая между ними ярким оранжевым факелом.

Большое, более тридцати голов, стадо слонов форсировало глубокий овраг, направляясь к реке. Хотя вода в нем давно пересохла, он был серьезным препятствием для десятка молодых слонят, с большим трудом карабкавшихся на крутой его склон. Мамы-слонихи подталкивали сзади хоботами своих буксующих чад, помогая им выбраться наверх. Огромные самцы без труда форсировали препятствие, ведь они даже в горы могут подниматься на несколько тысяч метров. Один маленький слоненок никак не мог выбраться из оврага. Подталкиваемый сзади слонихой, он в очередной раз отчаянно упирался в склон дрожащими от напряжения ногами, цепляясь хоботком за чахлые пучки сухой травы. Трава с корнем вырывалась, и слоненок, падая на бок, вновь съезжал на дно оврага. Слониха-мать раздраженно затрубила. От группы самцов, уже ушедших немного вперед, вдруг отделился один и вернулся к оврагу. Подойдя к краю обрыва, он остановился и протянул вниз свой длинный хобот. Слоненок тут же уцепился маленьким хоботком за крепкий отцовский крюк. Сзади снова подтолкнула мамаша, и слоновий буксир заработал. Не прошло и минуты, как все трое уже быстро нагоняли ушедшее вперед стадо, направлявшееся в нашу сторону. Заметив машину, один из слонов, самый огромный из всех, пошел прямо на нас. Рейнджер тут же сказал, чтобы мы не пугались, что этот старый слон — его закадычный друг и что сейчас он покажет нам небольшое представление. И вправду, слон подошел к большому дереву, росшему в десяти метрах от места, где мы остановились, поднял вверх хобот и громко затрубил. Затем он принялся, как стамеской, сдирать с дерева огромными бивнями куски довольно толстой коры, отправляя их затем в рот. Очистив до белизны большой участок ствола, он громко фыркнул и посмотрел на нас. Не дождавшись аплодисментов, этот нереализовавшийся циркач задрал голову вверх и выпрямил насколько было можно свой длинный хобот, пытаясь обломать верхушку дерева. Длины чуть-чуть недоставало, и тогда он привстал, опираясь только на задние ноги. Обломив верхнюю ветку, он грузно рухнул на землю передними ногами и принялся засовывать ее хоботом в рот, аппетитно пережевывая листву. Покончив с едой, слон сел на свой зад, поднял вверх хобот, выгнув его в форме вопросительного знака, и издал долгий протяжный звук… Мы все едва сдержались, чтобы не закричать «браво». Вы, конечно, можете мне не поверить, но, честное слово, так и было. Во-первых, у меня есть свидетели, во-вторых, я пью алкоголь, повинуясь законам тропиков, — только после захода солнца. А кого, все- таки не убедил, — поезжайте в Замбию и спросите у рейнджера Аллена, что из кемпа «Флэт Дог» в Южной Луангве; поезжайте и спросите его, кто обучил слона этим «штучкам»? И он ответит — жизнь. Хотя для местных проводников так и остается загадкой, почему именно этот слон, которого здесь прозвали «Старый Клау», всякий раз, как видит машину с туристами, демонстрирует им свои способности подобным образом, не рассчитывая при этом на вознаграждение.

Закат солнца застал нас на берегу Луангвы. Синее, в легких белых облачках зимнее африканское небо отражалось на безмятежной глади ее воды, не тронутой ветерком. В воздухе висит только лягушачий звон, изредка нарушаемый резким криком какой-то птицы. Закат — он и в Африке закат. Хочется сесть на берегу реки и закинуть удочку… Вот только кто кого поймает?

На середине Луангвы во весь рост стоит большая цапля, едва касаясь лапками неподвижного зеркала ее воды и что-то на нем поклевывая. Что за странная отмель? А может, эта птица умеет, как Христос бродить по воде, «аки посуху»? Неожиданно в метре от нее выныривают уши и глаза гиппопотама. Следом над водой поднимается спина зверя, со стоящей на ней цаплей. Нисколько не волнуясь, она продолжает склевывать паразитов из кожи бегемота. Вечерний туалет явно доставляет ему удовольствие, и он издает звуки, то напоминающие хрюканье кабана, то тихое ржание лошади. К слову сказать, на спинах гиппо любят отдыхать и прятаться от врагов не только птицы. Даже молодняк крокодилов может спасаться на них от своих кровожадных родственников. Ну, а ему все нипочем, — быть толстячком и бодрячком…

Стало быстро темнеть, и помощник Аллена включил прожектор. В луче света быстро замелькали белые тельца ночных бабочек и мошек, напоминая снега далекой родины. Рука невольно тянется в карман, где лежит заветная фляжка, а в голову приходят слова из книги «Зеленые холмы Африки» мудрого Э. Хемингуэя: «…Потягивая виски — первую порцию за день, самую лучшую, какая только может быть, — глядя на проносящийся в темноте кустарник, чувствуя прохладу ночного ветерка и вбирая ноздрями чудесный запах Африки, я был совершенно счастлив». Мы пускаем флягу по кругу, желая счастья этой благословенной земле…

Вокруг нас — полная мгла, разрезаемая только двумя пучками света автомобильных фар да мечущимся в разные стороны лучом прожектора. Везде, куда бы он ни упал, горят огоньки глаз животных: они большие и маленькие, яркие и тусклые, зеленые и желтые. Днем и представить себе было невозможно, как много вокруг нас живых существ. Мы замечали только крупных животных, а это — только малая часть мира африканского буша. Картина потрясает своей красотой и философским смыслом: сверху на вас глядят мириады звезд безбрежного Космоса, а снизу — тысячи звездочек глаз братьев наших меньших. И мы в ответе и перед теми, и перед этими.

Прожектор выхватил из ночи стадо жирафов, насчитывающее около десяти голов. Наверное, они направлялись на поиски новой рощицы деревьев мохалы. Нежно-зеленые перистые листья этой «жирафьей акации» являются самым любимым их лакомством. Испугавшись света, они бросились через дорогу перед джипом кавалерийским галопом, ритмично вытягивая шеи в такт ногам. Туча пыли окутала нас, и только по топоту копыт можно было определить, что они исчезают все дальше и дальше.

В ночи все стихло: ни шороха, ни криков. Потенциальные жертвы попрятались и притаились, а ночные хищники замерли, в ожидании добычи. Как только на пути нам попадалось одиноко стоящее высокое дерево, водитель притормаживал, а его помощник обшаривал лучом прожектора все большие ветви. Ведь они являются излюбленной позицией для засады леопарда, и его прыжок мог бы быть нацелен и на нас, ведь у машины нет крыши. Этот самый коварный африканский хищник предпочитает охотиться по ночам, отсыпаясь днем на ветвях высоких деревьев. Мы видим, как большое стадо антилоп-куду кружит в середине поляны, пугливо озираясь на окрестные кусты. Также ведут себя зебры и другие копытные. Никто не спит по ночам в буше: одни хотят поесть, другие не желают стать их пищей.

В траве, близ дороги, фара прожектора часто освещает самых разнообразных небольших зверюшек, не видимых глазу днем. Они замирают в луче света на некоторое время, позволяя нам как следует разглядеть себя. Вот мы застали врасплох манула, зверька, размерами с большую кошку. У него черно- белая пятнистая шкурка и толстый, длинный, пушистый попе- речно-полосатый хвост. Но к семейству кошачих он не принадлежит, так как является разновидностью мангустов. А вот ищет что-то носом в траве мангуст другого вида; Карликовые мангусты (китафы) — маленькие мясоеды. Они живут группами в брошенных термитниках и дуплах деревьев, отыскивая себе по ночам насекомых. Этот зверек чуть поменьше первого, равномерной серой окраски, с круглыми ушами и длинным хвостом, широким у основания и совсем тоненьким у кончика. Он сверкнул на нас глазками и торопливо засеменил в траву, повиливая толстеньким задом. Большая серая крыса замерла от света неподалеку. Правда, хвост у нее, как у крысы, а морда и уши — как у зайца. Аллен говорит, что не знает, как ее зовут, ведь в Африке еще остаются десятки неизученных животных.

Внезапно наш джип остановился. Обшаривая лучом света ветви стоящего впереди большого дерева, рейнджер высветил жуткую картину. Крепко обхватывая ствол окровавленными когтистыми лапами, по нему боком взбирался большой леопард. Зубами он зажимал шею какой-то антилопы. С расстояния около десяти метров нам было трудно определить ее вид, но размеры жертвы были чуть ли не в полтора раза больше размеров хищника. Тем не менее, леопард довольно легко подтягивал тушу антилопы вверх по дереву, находясь уже на высоте более семи-восьми метров. Труп жертвы безжизненно болтался, дергаясь вверх при каждом рывке зверя и ломая короткими рогами мелкие ветки. По стволу дерева тянулся темно-красный след крови, говорящий о том, что драма разыгралась совсем недавно. Очередным рывком леопард затащил труп антилопы на развилину толстой ветки, прижал лапой и, разжав зубы, повернул голову в нашу сторону. Его глаза в свете фары засветились двумя круглыми зелеными огнями, не сулящими ничего хорошего. Аллен немного подумал и не стал рисковать: джип съехал в сторону и обогнул дерево на безопасном расстоянии.

Но буквально через несколько минут нас ожидало другое приключение. На большой поляне прожектор осветил стадо из не менее чем тридцати пасущихся гиппопотамов. Мы не сразу признали их. Сначала они напоминали округлые копны зеленого сена, а при ближайшем рассмотрении стали походить на танки, покрытые маскировочными сетками. Детеныши же напоминали спецназовцев в маскхалатах. Все дело было в том, что тела бегемотов сплошь были покрыты зелеными коврами из болотных кувшинок. Вылезая вечером на сушу из родного водоема, гиппо украсили свои тела изумрудными пелеринами, закрывающими даже ноги. Можно было только пожалеть о том, что кувшинки не цвели, — вот это было бы действительно фантастической картиной. Однако звери, по-видимому, не разделяли наших восторгов. Потревоженные резким светом, несколько гиппопотамов бросились в нашу сторону, с треском сметая низкорослый кустарник. Рейнджер выключил свет и дал по газам. В полной темноте мы промчались несколько минут и перевели дыхание только тогда, когда вдали показались костры нашего лагеря.

Стакан водки, миска каши и теплый спальник — что еще нужно туристу-авантюристу, чтобы окончательно почувствовать себя счастливым после такого незабываемого дня.

Однако масса впечатлений, полученных за сегодняшний день, требовала переосмысления, не давая мне уснуть. Почему звери не боятся в национальных парках людей? Видимо, потому, что не чувствуют в нас врагов. Более того, считают нас равными себе, то есть обычными обитателями окружающей среды, живущими по понятным, общим для всех законам природы. Хищники видят в людях равных себе хищников и потому готовы, при необходимости, выяснять отношения привычными для себя способами. Травоядные также принимают нас за своих и потому не ожидают от людей подлости. Человечество, хотя бы на этих небольших территориях перестало осквернять партнерские отношения со всем окружающим его миром живой природы. Охота в этих краях практически повсеместно запрещена. Предпринимаются решительные меры, способствующие этому: военизированная охрана, запрещение торговли и вывоза изделий из слоновой и жирафьей кожи, рогов, когтей, страусинных яиц, бивней элефантов и носорожьего рога, морских раковин, кораллов, панцирей черепах и шкур любых животных.

Хотя, к стыду человеческого общества, кое-где в Африке охота еще разрешена по специальным лицензиям. Ряд деятелей ищет оправдания этому позорному факту в необходимости регулирования численности тех или иных видов животных в целях поддержания гармонии в природе. Иначе, как глупыми и циничными, эти бредни псевдозоологов трудно назвать. Гитлер тоже хотел регулировать численность определенных национальностей человека путем истребления. Так что данная «идея» не нова, и поклонники ее мало чем отличаются от нацистов. Много стало волков — отстрелять; много расплодилось кенгуру — уничтожить, а то будет плохо… Плохо кому, позвольте вас спросить? Человеку? Не думаю. Человеку и человечеству будет только хорошо, если миром будут управлять установленные Богом законы саморегуляции и естественной гармонии в природе. Жизнь на нашей Земле существует миллионы лет, и тот, кто ее регулировал все эти годы, пусть продолжает заниматься этим и дальше. Ведь везде, где человек вмешался в этот процесс, везде он получил только проблемы. Хотелось, как лучше, а получалось, как всегда… Займитесь лучше самосовершенствованием, люди! Не лезьте не в свои дела, для собственной же пользы! И уж совсем преступной мне представляется охота — как страсть, как забава или как способ самоутверждения. В одном из номеров журнала «ТВ-Парк» я как-то увидел большую фотографию одного из самых маститых наших кинорежиссеров, которую он дал автору прославляющей его статьи в качестве фотодокумента из семейного архива. На ней этот кумир миллионов запечатлен в Африке, с карабином в руках, подле убитого старого буйвола. Его преисполненный гордости вид как бы говорит зрителю — вот я какой герой, настоящий мужчина! Думаю, что очень многие люди, как и я, потеряли к нему былое уважение. Ведь даже если он и по глупости когда-то убил несчастное животное, то хотя бы потом ему хватило сообразительности не показывать на всю страну свои «подвиги». Я еще могу понять, к примеру, эскимоса, добывающего зверя для еды. Но сытого и самодовольного супермена, который даже не задумывается о всех последствиях такого поступка, в том числе и для себя самого, — не пойму никогда. Если уж невтерпеж доказать всем, что ты такой мужчина и герой, а не пошлый киллер, выйди против зверя один на один, с голыми руками, как это делали, например, Геракл и Самсон! Да зачем далеко ходить, еще совсем недавно зулусы, пока не прозрели, один на один выходили на льва. Все их оружие при этом состояло из коротких пик-ассегаев и кожаного, туго натянутого на деревянную раму щита. Подойдя ко льву на пятнадцать — двадцать метров, они бросали в него ассегаи, а затем моментально падали на землю под щит, плотно прижимая его к себе за ремни. Щит, изготовленный из кожи бегемота, был настолько прочным, что выдерживал когти любого хищника. Лев делал бесплодную попытку его разорвать, после чего начинал уходить. Отважный охотник вскакивал и бросал в хищника очередные пики. Так продолжалось до тех пор, пока лев не падал, истекая кровью. Воины племени бечуанов вообще выходили с ассегаями на льва, десять против одного, и бились с ним в открытом бою, до последнего. При этом они не бросали свои пики издалека, а втыкали их в тело льва, подойдя вплотную. Так охотились настоящие мужчины: в честном бою, а не расстреливая противника издалека, да еще небось из автомашины. Ну, да Богему судья…

Лет двадцать назад, я был знаком с семьей Богачевых — потомственных тигроловов. В Уссурийской тайге, вчетвером, с собаками ходили они на отлов тигров, вооруженные одними только деревянными рогатинами. На их счету было тогда уже более десятка пойманных для нужд зоопарков хозяев тайги. Эти удивительной скромности люди никогда не кичились своей храбростью и, казалось, даже стеснялись своего занятия, считая, что амба, как называют тифа на Дальнем Востоке, должен жить свободным.

Для меня тоже неприятны и неприемлемы зоопарки. Ведь клетка, она и есть клетка, как ее не назови, — это тюрьма для животного. Мы изучаем жизнь животных, говорят ученые-тюремщики. Полноте! Как можно, живя в удобной московской квартире, изучать повадки животных, сидящих в неволе? В медицине любое исследование обязательно проводится, как in vivo, так и in vitro; то есть как в пробирке, так и в живых условиях. Ведь даже непосвященному ясно, что результаты будут разными. Кому нужны результаты изучения животных, находящихся в неволе? Ну, разве что изощренным изуверам. Если кто-то считает себя настоящим ученым, пусть едет в места их обитания, как это делал, например, Б. Гржимек, живет там и занимается действительно серьезными исследованиями, а не показухой. Ведь лев в клетке и лев в буше — это разные звери.

Цирковая дрессировка животных мне также представляется полнейшим издевательством над ними. Мало того, что животных там держат в неволе. За еду их заставляют делать вещи, вовсе им не свойственные. Это атавизм, оставшийся в обществе от римских варваров; желание возвеличить человека как царя природы, который все может. Но если ты считаешь себя царем, то прежде всего уважай своих подданных, а не глумись над ними и не делай из них рабов. Голодом можно добиться, конечно, многого, но это еще никому не делало чести. А какой вред это зрелище наносит воспитанию детей, вырабатывая в их неустойчивых характерах жестокость и жажду повелевать более слабым. Само слово-то какое — «укрощать», то есть насиловать, заставлять, принуждать… А по какому, собственно, праву? По праву сильного? А если вдруг найдется более сильный и станет, за еду, укрощать вас? Понравится? Поставьте себя, на минуту, на место цирковых животных и, может быть, тогда согласитесь со мной. Надо уважать природу и принимать окружающий мир таким, каким он создан Богом, а не укрощать его. Сильный должен быть добрым и мудрым, в противном случае от силы будет происходить одно только зло. А совершивший зло всегда получит зло в ответ.

В «Буддистской декларации природы» (Ассизи, 1986 г.) говорится следующее: «Если животные не в состоянии передать, что они страдают, то это не означает, что они не чувствительны или безразличны к боли и страданию. В этом смысле их положение мало чем отличается от положения человека, у которого расстроена речь… Мы видим поразительное сходство между истреблением диких животных ради забавы и уничтожением невинного человеческого существа по прихоти более могущественного человека. Право на жизнь мы рассматриваем как свое неоспоримое право. Но будучи нашими соседями на этой планете, другие виды тоже имеют право на жизнь. И поскольку человеческие существа, а в равной мере другие чувствующие, но не являющиеся людьми существа зависят от окружающей среды, как важнейшего источника жизни и благополучия, давайте признаем, что охрана окружающей среды и нарушенного в прошлом по нашей небрежности равновесия должны быть воплощены в реальность со всей решительностью и мужеством». Мне нечего к этому добавить…