Сокращение романов, вошедших в этот том, выполнено Ридерз Дайджест Ассосиэйшн, Инк. по особой договоренности с издателями, авторами и правообладателями. Все персонажи и события, описываемые в романах, вымышленные. Любое совпадение с реальными событиями и людьми — случайность.

 

Глава 1

А ведь зачастую, размышлял Квентин Кредо, губит бомбардировщик со всем его экипажем не смертоносная стена пулеметных очередей, не разрывы зенитных снарядов, не столкновение с другим бортом в темноте и даже не прямое попадание бомбы, брошенной с самолета сверху. Зачастую пули и бомбы тут ни при чем. Просто — не повезло…

— Штурман — командиру.

— Слушаю, штурман.

— Предполагаемое местонахождение — шестьдесят миль к северо-востоку от Лиона. Пожалуй, пора уходить на двадцать тысяч футов.

— Понял, штурман, спасибо.

«Пожалуй?» — Оторвавшись от приборов, Питер Лайтфут вгляделся в лобовое стекло. В обычных обстоятельствах его штурман не говорил «пожалуй». Впрочем, это задание проходило не в обычных обстоятельствах. Питер смотрел вперед. Впереди расстилался непроглядный черный туман — этот туман окутал их через несколько минут после взлета из Ноттингемпшира. За три часа полета ни сам Питер, ни его экипаж не видели ничего — ни земли, ни луны, ни звезд. Как, к сожалению, не видели и ни одного из пятидесяти бомбардировщиков, чьи двигатели гудели рядом в тревожном ночном небе. Видели только облака и тьму. А теперь еще началось обледенение крыльев — еще одна причина для беспокойства. И далеко не единственная. Он снова посмотрел на авиагоризонт и тут же обнаружил очередную проблему: «ланкастер» снова заваливался на левое крыло. Питер покрутил рукоятку элерона, однако, сколько он ни старался, бомбардировщик отказывался лететь ровно. Питер бросил возню с элероном — придется лететь с креном. Без помощи. Рядом бессмысленно светилась панель автопилота, к ней как насмешка была прикреплена записка: «Не работает». Итак — ему вести тридцатитонный самолет вручную до самого Турина и обратно. Восемь часов без перерыва. Он включил переговорное устройство.

— Командир — штурману. «Предполагаемое» — это насколько точно, Джейми?

— Совсем неточно, — ответил штурман. — Час назад я сделал засечку по радионавигатору, но Чоки считает, что он барахлит. Звезд в тумане не видно, так что прикидываю на глазок. Но пора уходить на двадцать тысяч, как считаешь?

Да, пора, признал про себя Питер. Но там, наверху, их ждала совсем уж поганая погода, метеоролог предупреждал: кучевые дождевые облака, вероятность сильной турбулентности, обледенения и молний, так что Питер туда не спешил. Но не все так плохо, бодро заметил метеоролог, по другую сторону Альп погода куда лучше. Будем надеяться. Давая понять, что будет дальше, скрипевший «ланкастер» мотнуло, будто автобус, попавший колесом в открытый люк, — вот и турбулентность. Питера швырнуло на лямки. Посыпались реплики:

— Ого, ничего себе!

— Черт, я весь суп пролил!

— Почувствовал, как крылья прогнулись?

— Нас точно не отозвали?

— Штурман — командиру, так уходим вверх-то?

— Порядок, Джейми, — сказал Питер. — Сейчас уходим.

Он выровнял самолет. Голос у Джейми встревоженный, отметил он про себя, — правда, у Джейми он всегда встревоженный. Штурман сидел в крошечной выгородке за пилотской кабиной, плотно занавесившись шторой, чтобы освещение карты не мешало пилоту. За все их боевые вылеты Джейми ни разу не раздвинул штору по собственному почину, в какие бы мясорубки они ни попадали, каким бы плотным ни был зенитный огонь, какие бы маневры Питер ни совершал. При этом страх никогда не мешал двадцатидвухлетнему клерку из Кройдона прокладывать курс, иногда он делал это будто по наитию. Словом, если Джейми считает, что пора подниматься на двадцать тысяч футов, значит, пора.

Потому что, несмотря на скверную погоду, на то, что радист Чоки не смог из-за помех расшифровать двух сообщений от ведущего, на то, что крылья начали покрываться льдом, а правый внешний двигатель разогревается все сильнее, чтобы выполнить боевое задание, необходимо подняться на двадцать тысяч футов. Чтобы перемахнуть через Альпы.

Турин, Альпы, — однажды они уже это проделали, но при ясной погоде и чистом небе, когда горы внизу заливал лунный свет. Пытаться повторить то же самое в феврале ночью, с нулевой видимостью, было чистым безумием. Питер недоумевал, почему их до сих пор не отозвали обратно на базу по причине плохих погодных условий, но теперь выбора не было — только вперед, на цель: авиамоторный завод «Фиат». Единственным положительным моментом было необъяснимое отсутствие противника. Пролетели над всей Францией — и ничего: ни ночных истребителей, ни прожекторов противовоздушной обороны, ни зениток — ничего.

Он потянулся к рычагам газа. Пора набирать высоту. Тут бортинженер Макдауэл, сидевший рядом на откидном сиденье, обернулся и вопросительно посмотрел на Питера. Они сидели фактически плечо к плечу, но разговаривать было невозможно — все заглушал рев двигателей, роллс-ройсовских «мерлинов». Можно было, конечно, общаться через переговорное устройство, или ПУ, но для этого нужно было менять настройки в шлемофонах; впрочем, после стольких вылетов Питер научился читать по лицу Макдауэла. В данный момент оно свидетельствовало о скрытой тревоге. Питер растопырил четыре пальца, потом пошевелил пятым, большим, что означало: как там четвертый двигатель? Макдауэл указал на датчик температуры двигателя, где стрелка фактически ушла в красную зону, закатил глаза и пожал плечами.

— Штурман — командиру. Пора все-таки уходить выше.

— Да, понял, штурман, сейчас уходим. Эй, там, командир — экипажу, начинаем набор высоты, не забудьте про кислородные маски и подтяните лямки, там, наверное, потрясет.

— Вот радость-то.

— А на крыльях действительно лед?

— Нас точно не отозвали?

— Командир — радисту. Как там, Чоки?

— Пока тишина, командир. Но помехи жуткие.

— Ясно, что ж, летим дальше. Всем доложиться.

Все доложились по очереди: бортинженер, штурман, радист, стрелок средней башни, хвостовой стрелок — все, кроме бомбардира. А потом:

— Бомбардир — командиру.

— Да, привет, бомбардир, что там у тебя?

— Я про жуткую вонь тут в носу. Помнишь, я тебе говорил? Так вот, это из-за дохлой крысы. Что мне с ней делать?

— Привяжи ей носовой платок вместо парашюта и сбрось на цель!

— Итальяшки примут ее за диверсанта и откроют огонь!

— Или слопают, знаю я этих итальяшек.

— Приготовят спагетти с крысиным соусом.

Ладони Питера снова легли на рычаги газа. Он плавно отжал все четыре от себя, и натужный гул двигателей превратился в рев: «ланкастер» начал медленно подниматься вверх.

— Хвостовой стрелок — командиру.

— Привет, хвостовой, тебе чего?

— Ничего. Проверяю, слышал ли ты мой доклад.

У Херба Гуттенберга был такой пунктик — убедиться, что его сообщения по ПУ услышали и отреагировали на них. Питер понял это почти сразу после того, как они начали летать в одном экипаже.

— Наш хвостовой стрелок, — тихо обратился он однажды к Макдауэлу. — Гуттенберг. Почему он вечно проверяет, слышно ли его по ПУ?

— Глуховат небось, — предположил Макдауэл. — Спрошу-ка у носового стрелка, Бимсона, они, похоже, друзья.

Их экипаж из семи человек был сформирован полгода тому назад, летом 1942 года, в Центре оперативной переподготовки в Йоркшире — их тогда переучивали на «ланкастеры». Все семеро были сержантами, пребывали в гордом равенстве в глазах Господа: ни единого офицера. И все вопреки любым законам вероятности, правда, не без личных потерь, уже пережили первый оперативный цикл из тридцати боевых вылетов. Ни одному еще не стукнуло двадцати четырех — кроме Макдауэла, который был лет на десять старше и потому получил прозвище Дядька. Экипаж состоял из трех англичан — пилота, штурмана и радиста, двух стрелков-канадцев, бомбардира из Новой Зеландии и бортинженера-шотландца; все семеро были опытными, упертыми, а еще, что неудивительно, достаточно нервными.

В этом смысле Херб Гуттенберг ничем не отличался от других. С Билли Бимсоном они действительно были близкими друзьями — об этом доложил Макдауэл после того, как Питер задал ему вопрос про ПУ. Оба прямо со школьной скамьи завербовались в Канадские королевские ВВС, оба прошли стрелковую подготовку, но когда их направили в бомбардировочную авиацию в Англию, пришлось расстаться. Бимсон попал в 50-ю эскадрилью, Гуттенберг — в 102-ю, служил хвостовым стрелком на «Уитли». Однажды осенним утром — так рассказывал Бимсон — борт Херба возвращался с дальнего вылета на вражескую территорию: оказалось, что над Англией висит густой туман. Вымотанный, разнервничавшийся пилот без особой надежды кружил, расходуя последнее топливо, пытаясь сориентироваться и найти посадочную площадку. В конце концов он включил автопилот и отдал команду покинуть самолет. Херб команды не услышал — у него всю ночь барахлило ПУ. И вот все члены экипажа благополучно выпрыгнули, а он остался один в самолете, сидел и наблюдал, как под ним скользит укрытая туманом земля. Через двадцать минут «Уитли» совершил жесткую посадку на поле под Кеттерингом. Пока машина катилась по полю, Херб сидел, упрямо вцепившись в ремни; наконец она кое-как остановилась.

— Жестковатая вышла посадка, командир, — высказался он в мертвое ПУ, потом выкарабкался из покореженного самолета и выяснил, что рядом никого нет. Жизнь хвостовому стрелку спасло одно только везение, и все об этом знали.

Вот почему Херб часто проверял работу внутренней связи, и Питер не возражал против этого: после сорока-пятидесяти вылетов у всех появляются свои фобии. Даже Дядька Макдауэл, с виду совершенно невозмутимый, имел свои пунктики — перед каждым боевым вылетом надевал чистую форму и начищал ботинки. Но главное — быть мастером своего дела, а вот с этим в экипаже у Питера все было в порядке.

Их действительно отозвали. Они об этом не знали, потому что среди массы иных дефектов в резервном самолете, на котором они летели, была плохо работавшая радиостанция. Вернее, она работала, но не на полную мощность; прибавьте к этому большое расстояние и тяжелые атмосферные условия, и станет понятно, почему Чоки не получил ни одной из радиограмм от командования, поступавших каждые полчаса, — в двух последних содержался приказ возвращаться на базу.

Питер боролся с усиливавшейся турбулентностью, с трудом удерживая самолет. Двенадцать тысяч футов, тринадцать — с каждой отметкой машина становилась тяжелее, неповоротливее. Бросив взгляд за борт, Питер увидел, что обледенение ускорилось — как на крыльях, так и вокруг воздухозаборников двигателей; посмотрев наверх через огромный «парниковый» фонарь «Ланкастера», он понял, что надежды на то, что небо выше прояснится, нет — непроглядная темнота, пронизываемая редкими вспышками молний. Потом по фонарю застучал град — будто гравий летел в стекло, заглушая даже рев двигателей. Питер упорно набирал высоту, остальные сидели, вцепившись в привязные ремни. Вдруг двадцатилетний Билли Бимсон, которому все было видно из носовой башни, вскрикнул:

— Винты! На винты посмотрите! Они горят!

Все лица повернулись в одну сторону. Действительно вокруг винтов возникло призрачное голубоватое сияние, мерцающие ореолы. Их увидел Билли Бимсон, их было видно из носовой башни Киви Гарвею, увидел их и Макдауэл и с непонимающим видом повернулся к Питеру.

Хербу из хвостового отсека было не видно.

— Что там Билли сказал? — спросил он напряженным тоном.

— Ничего страшного! — успокоил всех Гарвей. — Эти самые, огни Святого Эльмера. Статическое грозовое электричество.

— А по-моему, мы горим.

— Святого Эльма, Киви, — поправил Чоки. — Не Эльмера. Такую штуку видели на мачтах парусников, когда…

И тут в фюзеляж с оглушительным треском ударила молния, кабина тут же заполнилась ядовитым дымом, синие искры заплясали по корпусу. Сработали автоматы защиты сети, автоматически отключилась подача электричества, гироскопы отключились. В мгновение ока самолет превратился в незрячего калеку. В кабине, на приборной панели, погас свет, датчики погрузились во тьму. Снаружи, на крыле, внешний левый двигатель, поврежденный молнией, чихнул, выпустил облако дыма и искр и с натужным воем задергался в своем гнезде.

Питер со всей силы надавил на правую педаль — «ланкастер» резко накренился в сторону обреченного двигателя: его предсмертные конвульсии сотрясали весь самолет.

— Не удержать, Дядька! — крикнул он.

Макдауэл схватил фонарик, осветил приборную панель.

— Опору вырвало. Отключаю, а то сейчас крыло оторвется!

Питер кивнул — лицо его перекосилось от усилия; Макдауэл перекрыл подачу топлива к двигателю, полностью прибрал на нем газ и топливный корректор, зафлюгировал лопасти.

Дурная тряска тут же прекратилась. Еще несколько секунд — и Питер сбалансировал рули: подраненный бомбардировщик опять ему подчинялся.

Макдауэл осветил ночные приборы.

— Порядок? — прокричал он.

— Да… вроде бы. — Сквозь завесу дыма Питер сверился с приборами. Он знал: в нормальных условиях «ланкастер» вполне способен лететь на трех двигателях, даже с полной загрузкой. Можно даже понемногу набирать высоту. Но не сегодня.

— Тяжеловато идет, но, похоже, порядок. Правда, половина приборов отказала, так что кто его знает? Как там остальные?

В кабине сильно пахло дымом. Оба опасались, что в фюзеляже мог вспыхнуть пожар. Аккуратно проверяя рычаги управления, Питер дожидался обнадеживающих щелчков — когда все члены экипажа выйдут на связь. Губы у Макдауэла шевелились, но Питер ничего не слышал. Макдауэл покачал головой.

— Молчат!

Тут в носовом люке у их ног появилось лицо Киви — он бил себя по уху и тряс головой. Макдауэл жестом велел бомбардиру подняться к ним и протянул ему фонарик.

— Я пошел в хвост! — крикнул он, отстегивая ремни.

Прошло десять минут. По-прежнему сверкали молнии, Киви светил фонариком, а Питер вел самолет и оценивал ситуацию. Оценка вышла невеселая. Один двигатель вышел из строя, приборная панель не горит, гироскопы не работают, указатель направления — тоже, в результате определять направление можно только по маленькому магнитному компасу. Однако стрелка компаса описывала бессмысленные круги, сведенная с ума грозовым магнитным полем. Итак, определить, куда они летят, было невозможно.

Это было не все. Высотомер работал, указатель скорости тоже, однако высота набиралась очень медленно, из чего следовало, что горизонтальная скорость неуклонно падает. Каждые несколько секунд самолет сотрясался от удара, как будто кто-то швырял в него булыжники. Это лед, образовавшийся на винтах, отваливался кусками и ударял по фюзеляжу. Питер еще раз посмотрел на крылья — предкрылки покрылись толстым слоем чистого льда. Он чувствовал: самолет из-за этого перегружен, а кроме того, лед нарушает геометрию крыла и мешает набору высоты. Еще немного — и «ланкастер» просто упадет на землю. Чтобы не терять скорость, Питер выровнял нос. Теперь самолет летел горизонтально.

— Бортинженер — командиру, — раздался в наушниках голос с шотландским акцентом.

— Командир слушает. Что там, Дядька? Все целы?

— Все. Я у Чоки. Погасили пару возгораний на проводке, мы подключили ПУ к аккумулятору. Гидравлика вышла из строя — где-то множественные пробои. Чоки пытается взять пеленгом направление и включить хоть какое освещение, Джейми прокладывает курс при фонарике, все остальное — рация, навигационное оборудование, панель сброса — сильно задымлено.

Панель сброса бомбы. У них пять тонн взрывчатки в бомбовом отсеке. Если не запитать бомболюк, сбросить их не удастся.

— Командир — штурману.

— Штурман слушает.

— Джейми, указатель направления и штатный компас отказали, не исключено, что мы летаем по кругу.

— Я вижу. Можешь подержать направление минуту-другую? В аварийном наборе есть запасной компас. Билли сейчас принесет.

— Хорошо, не отключайся пока…

Тут штурвал запрыгал у Питера в руках. Взвыл сигнал отказа двигателей. Питер мгновенно отдал штурвал от себя, но было поздно. Ощущение падения — как на американских горках, штурвал словно обмяк в руках, потом самолет начало угрожающе уводить в сторону. Питер до отказа вывернул рули направления, и через несколько отчаянных секунд самолет, вильнув, успокоился, тряска прекратилась, и «ланкастер» пошел вниз, теряя высоту, но зато набирая скорость и вновь становясь управляемым. Потом он замер, чуть не свалился в штопор и за несколько секунд снизился на 500 футов; Питер понимал — он в любой миг может потерять управление. Некоторое время он держал нос опущенным, чтобы разогнать машину, потом осторожно выровнял тангаж. Посмотрел на приборы — бледный Киви сидел рядом, светя фонариком. Бомбардировщик держался в воздухе, однако с трудом. Что-то случилось с двигателями. Они будто бы задыхались, звук был непривычным.

— Штурман — командиру. У вас там порядок, Питер?

— Да. Нет. Обледенение. Двигатели глохнут, и звук какой-то… Можешь прислать сюда Дядьку?

— Сейчас. Мы на какой высоте?

— Тринадцать с половиной тысяч, теряем высоту. И тягу тоже, давай сюда Макдауэла!

Но Макдауэл появился и сам.

— Что происходит? — спросил он, включив внутреннюю связь.

— Не знаю. Что-то с двигателями. Даю полный газ, но тяги нет.

Макдауэл осветил фонариком крылья.

— Ах ты ж! Воздухозаборники. Смотри — совсем замерзли. Движкам не хватает воздуха.

Через тридцать секунд воздухозаборники трех оставшихся двигателей полностью замерзли, и двигатели, почихав, заглохли.

Этот вылет должен был стать для них последним. Самым последним. Впрочем, из всего экипажа «Бейкера» знал об этом один Питер. Выяснил он это утром. Командир эскадрильи Уокер позвал его на разговор, а потом начал, будто конфетти, разбрасывать бомбы. Первая взорвалась, едва Питер переступил порог.

— Заходи, Питер, садись. — Уокер широко улыбнулся. — Точнее, не Питер, а старший лейтенант авиации Лайтфут!

Питер изумился. Даже опешил. Его произвели в офицеры? После того как он столько времени пробыл в унтерах. Старший лейтенант авиации. Теперь члены экипажа должны будут обращаться к нему «сэр».

— Из тебя получится отличный офицер, — продолжал Уокер. — И уж если кто это заслужил, так ты. И это тоже… — Он протянул Питеру докладную записку. — Представлен к кресту «За летные заслуги». Сам Харрис вынес резолюцию, смотри: «Совершив свыше пятидесяти боевых вылетов в составе бомбардировочной авиации, старший сержант авиации Лайтфут продемонстрировал незаурядное упорство и надежность. Он безусловно достоин этой награды». Что скажешь, Питер?

Питер пока не знал, что сказать. Да так и не успел ничего придумать — командир эскадрильи сбросил на него вторую бомбу.

— Вот и славно. А теперь к делу. Шестьдесят первую эскадрилью передислоцируют в Олдергроув в Северной Ирландии, в распоряжение Берегового командования. Что касается вас, сегодняшним вылетом ваш цикл завершен. Ты и твой экипаж и так сделали достаточно.

— Но… но, сэр, нам осталось еще несколько вылетов до…

— Я это знаю, Питер, но тебе ведь известно, что протяженность второго оперативного цикла определяется произвольно. Двадцать вылетов плюс-минус еще один-два — какая разница? А за вами уже почти шестьдесят, и командование группы считает, что с вас довольно. Да что с тобой? Я-то думал, ты обрадуешься.

— Ну… да, сэр, я, конечно же…

— Так-то лучше. Итак, сегодня ваш последний вылет из Сирстона, последняя боевая операция, да и та, хочу тебя порадовать, не из сложных…

После этого он рассказал про Турин, почему необходимо устроить еще один налет. Но Питер не слушал, шок оказался слишком силен. Вот и все, крутилось у него в голове, конец всему, ради чего он трудился, готовился, сражался. Три с лишним года он мечтал об этой минуте и одновременно боялся ее.

А Уокер продолжал говорить и, вопреки всем законам вероятности, сыпал новыми бомбами:

— В операции принимают участие около пятидесяти бортов из Первой и Пятой групп плюс «Патфайндер», чтобы вывести вас на цель. Погода не сахар, но вам она по плечу. Ожидается ветерок. Да, и еще одно…

Питер уже с трудом воспринимал.

— Что именно?

— На вашем «Квине» вы в этот раз не полетите. Там отказал компрессор, так что полетите на «Бейкере». Он уже не молод, но довезет в лучшем виде.

«Бейкер»? Питер опешил. «Бейкер». Запасной борт их эскадрильи. Совершенно никудышная развалина. Все экипажи избегали его как зачумленного. Питер хотел было возразить, но Уокер уже поднялся, крепко пожал ему руку и вывел в приемную, где дежурил адъютант, — там ждала очередная бомба.

— Сержант Лайтфут? — сказал адъютант. — Вам почта.

Питер взял два письма и шагнул на улицу, в утреннюю февральскую стужу. Приберегу-ка я сюрприз, подумал он. Про то, что это наш последний вылет. Скажу ребятам, только когда мы благополучно вернемся. Потом он вскрыл письма. В первом, к его глубочайшему расстройству, содержался приказ отправиться после этого задания в отпуск, а потом прибыть в 19-ю учебную эскадрилью в Лоссимуте, в Шотландии, где ему предстояло стать летным инструктором. А второе, как это ни казалось невероятно, было от девушки, о которой он ничего не слышал шесть лет, из-за которой здесь и оказался. От Тесс Дерби.

На удивление, когда отказали все двигатели «ланкастера», Питер не почувствовал паники. Теперь выбора не было. Оставалось лишь действовать по инструкции и не терять времени зря. Быстро, сосредоточенно он опустил нос и выровнял самолет — «Ланкастер», плавно снижаясь, разрезал ледяной воздух с постоянной скоростью 130 миль в час, теряя по 900 футов в минуту. Поставив его на глиссаду, Питер посмотрел на Макдауэла, потом включил ПУ.

— Командир — экипажу. Простите, ребята, лошадка выдохлась. Выходим, причем без промедления. Через носовой люк, это безопаснее. Киви, открой его. Остальным доложиться.

Все члены экипажа доложились, потом начали протискиваться в кабину, а оттуда по узкому проходу — в отсек бомбардира.

Чоки Уайт помедлил.

— А как вы, старики?

— Дядька прыгает за вами, — ответил Питер. — Потом я закреплю штурвал и следом.

Он встретился глазами с Макдауэлом. Оба прекрасно знали, что при неработающем автопилоте шансов у Питера практически нет. Через секунду в кабину ворвался ледяной воздух — значит, Киви открыл носовой люк.

Сам Киви скорчил рожу.

— Говорил я — нужно мне было идти во флот! — сказал он. — Ладно, ребята, вперед, в пустоту!

Он отцепил ПУ и опустил ноги в струю воздуха от винта, сидя на краю узкого люка.

Тут они услышали. Будто кашель где-то на правом крыле, потом громкий хлопок, точно от взрыва. Бимсон и Гуттенберг переглянулись.

— Что это?

— Отставить прыжок! — раздался в ПУ голос Питера. — Эй, погодите, похоже, движок ожил!

Да, похоже. Один из двигателей вроде как заработал. Они услышали хлопки и плевки, будто от грузовика с барахлящим карбюратором. Все, кроме Киви, который уже наполовину высунулся из люка.

А в кабине Макдауэл резко дернул рычаги газа и высотного корректора внешнего правого двигателя.

— Давай, сволочь ленивая, — приговаривал он.

В кабину заглянул Чоки:

— Что там такое?

— Мы сильно снизились. — Питер смотрел на счетчик оборотов. — Похоже, лед подтаял.

Макдауэл продолжал двигать рычаги, ругаясь, приговаривая, а гигантский бомбардировщик все скользил по наклонной вниз. И вдруг раздался целый раскат взрывов — «мерлин» ожил.

— Есть!

Питер схватился за ожившее управление — двигатель снова развил тягу, но тут же стало ясно, что этого недостаточно.

— Молодец, Дядька! — похвалил Питер. — Попробуй внутренний левый. Если заработают два, может, и выкарабкаемся.

Макдауэл дал полный газ на четвертый двигатель, Джейми Джонсон нырнул обратно в свой закуток. В носу Бимсон и Гуттенберг с трудом затащили Гарвея обратно.

— Давай назад! Дядька запустил один мотор!

Через некоторое время, благодаря усилиям Дядьки, заработал еще один двигатель, внутренний левый, но дальше дело не пошло — внешний левый был разбит, внутренний правый так и не схватился. Увеличив обороты обоих работающих двигателей до максимума, Питер постепенно уменьшил скорость снижения и на высоте восемь тысяч футов перешел в горизонтальный полет. Через несколько минут была включена внутренняя связь и состоялось импровизированное совещание.

— Говорит штурман. Я не уверен, но, судя по тому, что мы еще живы, мы миновали самые высокие вершины. Или нам повезло — и мы прошли над перевалом Мадлен.

— Знаете, ребята, я за то, чтобы остаться на борту, — твердо сказал Киви. — Я слазал наружу, и мне там не очень понравилось.

— Да и шлепать отсюда до ближайшего жилья невесть сколько, — добавил Дядька.

— Верно. Предлагаю остаться и попробовать привести эту развалюху домой.

— Да, только развалюха совсем уж дохнет.

— Херб прав, — вмешался Питер. — Мы летим на полуживой машине с двумя работающими двигателями, причем один сильно перегревается. Если хоть один из них откажет, наше дело труба. Но если мы продержимся в воздухе еще минут пятнадцать, мы успеем миновать горы и оказаться над итальянской территорией. Тогда можно прыгать.

— Я согласен с Хербом, — сказал Билли Бимсон. — По-моему, надо прыгать.

— Ну и прыгай, дурка канадский, а я остаюсь.

— Вы лучше посмотрите сюда, — перебил их голос Макдауэла — выговор выдавал уроженца Глазго. Он смотрел через фонарь вверх. — Да, ребята, вон туда, глядите-ка.

Семь голов задрались к небу. И все увидели звезды, сиявшие на черном фоне небосвода, как бриллианты на бархате. Видно их было всего несколько секунд. Но эти секунды изменили все.

— Облака рассеиваются, — спокойным голосом продолжал Макдауэл. — По-моему, это добрый знак. Мне кажется, всем следует вернуться по местам и попробовать довести самолет до базы.

Так они и сделали. Легли на изначальный курс к югу, обошли Турин, потом повернули на юго-запад. Скоро должно было рассвести, и все согласились, что сворачивать к северу и возвращаться над территорией оккупированной Франции — полное безумие: там обязательно засекут английский бомбардировщик, летящий без сопровождения на низкой скорости и малой высоте, среди бела дня. Джейми проложил маршрут западнее — над Бискайским заливом, потом — плавный разворот над Атлантикой, а там — на юго-восток, к Корнуоллу. План был дерзок, да и времени требовал немало, но все сошлись на том, что это самый безопасный вариант, и деятельно принялись претворять его в жизнь.

Когда они оказались над Атлантикой в районе Аркашона, кабину уже заливал дневной свет. Питер с Макдауэлом обменялись взглядами, полными надежды. Земля осталась позади, а с ней — и опасность обнаружения. Теперь внизу подстерегал иной враг: ярко-синие океанские воды. Топлива было впритык, но пока удача им не изменила, так что, может быть…

Не вышло. Они придумывали, как бы сбросить бомбы. Нужно было во что бы то ни стало минимизировать расход топлива, и уж тем более никому не хотелось идти на вынужденную посадку с бомбами на борту. Однако ни гидравлика, ни электропитание не работали, так что открыть бомболюк и спокойно сбросить бомбы было непростой задачей. Можно было открыть люк при помощи резервного запаса сжатого воздуха, но никто не мог сказать, хватит ли его, чтобы закрыть люк снова, а потом чтобы выпустить перед посадкой шасси. В конце концов стало ясно, что экономия топлива важнее, и они решили открыть люк. Дядька запитал систему; Киви в носу снял с предохранителя и дернул рычаг. Дверцы люка распахнулись с громким шипением, и через несколько минут Питер почувствовал, как «ланкастер» рывком набрал высоту — бомбы полетели в океан.

И тут, без всякого предупреждения, отказал правый внешний двигатель. Собственно, он перегревался всю ночь, с тех пор как они пролетели над Альпами, а теперь заглох окончательно. Как раз в тот момент, как люк с шипением закрылся, они услышали на крыле громкий хлопок, повалил черный дым, полетели искры, по крылу потекло горящее масло, и двигатель почти сразу смолк.

Слов было произнесено мало — они и не требовались. С одним двигателем «ланкастер» не уцелеет, все это знали. Питер снова опустил нос и поставил самолет на глиссаду — остальные же собирались спокойно, без суеты. Отстегнули парашюты, оделись потеплее, надули спасательные жилеты. Фляжки с водой, оставшиеся бутерброды, термосы с супом, плитки шоколада были собраны в мешок, а с ними — аптечка первой помощи, фонарики, ракетница и ракеты. Чоки Уайт использовал оставшийся в аккумуляторе заряд, чтобы отправить сигнал СОС, потом поставил телеграфный ключ в режим передачи.

— А голуби? — спросил Билли Бимсон.

На случай вынужденной посадки на земле или на море в каждом британском бомбардировщике на каждое задание отправляли двух почтовых голубей. Как именно их использовать — тут мнения расходились.

— Придержим их до приводнения, да?

— Я слышал, одного нужно выпускать до того, как покидаешь самолет, а второго после.

— Давай, выпусти его на скорости сто миль — от него одни перья останутся.

Билли держал птиц, а Джейми писал на двух клочках бумаги все необходимые данные; бумагу свернули в два цилиндрика и привязали к лапам голубей. После этого Билли посадил обеих птиц обратно в контейнер.

— На все действия у нас примерно минута, — сказал Питер, обращаясь ко всем. — Всем занять места за центральным лонжероном. После приводнения сразу же спустите шлюпку. Удачи.

Оставшись один в кабине, он приготовился. Небо было безоблачным, яркие солнечные лучи отскакивали от водной поверхности, которая струилась внизу потоком расплавленной стали. Он лег в небольшой крен, чтобы выровняться над волнами, на высоте в шестьдесят футов убрал газ в оставшемся двигателе, заметил, каким головокружительно близким кажется море с этой высоты. Левое крыло слегка подвисало, он приподнял его в последний раз. А потом опустил «ланкастер» на воду.

Посадка оказалась одновременно и хуже и лучше, чем он ожидал. Бомбардировщик коснулся воды, подпрыгнул, будто плоский камешек на пруду, снова опустился, теперь уже насовсем. Нос глубоко зарылся в воду, всех бросило вперед, хвост почти вертикально задрался вверх, потом медленно опустился. Сидя в кабине, Питер завороженно наблюдал, как фонарь заволакивает зеленью — светлой, потом темной: из открытого носового люка набежала плотная стена ледяной океанской воды. Опускается на дно, подумал Питер. Через несколько секунд воды уже было по пояс. Ежась от внезапного холода, он высвободился из ремней, встал на сиденье и принялся колотить по плексигласовому люку на фонаре. Поначалу тот не поддавался — на него давил толстый слой воды — потом вдруг засияло солнце, бомбардировщик вынырнул на поверхность, запоры поддались, люк распахнулся, и Питер выскочил на дневной свет.

Остальные уже были на поверхности и энергично плыли к спасательной шлюпке. «Ланкастер» держался ровно, но быстро погружался в воду. Питер пробежал по верху фюзеляжа и присоединился к остальным — его товарищи один за другим прыгали в лодку, хватая воздух, точно вытащенные из воды рыбы. Воспоследовала краткая паника — Билли вспомнил про голубей и поплыл обратно за контейнером. Еще один момент паники: «ланкастер» начал погружаться, а Киви никак было не отрезать трос, державший шлюпку. В конце концов Дядька рубанул по нему топором, они быстро отгребли в сторону и стали молча смотреть, как «Бейкер» тихо ушел под воду и исчез.

— Утоп, бесеняка. — Киви поежился.

Главным врагом теперь стал холод. А еще — время. Северная Атлантика в середине зимы, в крошечной открытой шлюпке, не место сидеть без дела. Их надувная спасательная шлюпка типа «Джей» была немногим больше тракторной шины и совсем не защищала от стихий. Небо было чистым, море спокойным, и все же волны то и дело перекатывались через борт: приходилось постоянно вычерпывать воду, а в ботинках все время хлюпало. Очень скоро они совсем окоченели. Воды и пищи у них было достаточно, холод расправится с ними задолго до того, как припасам придет конец. А произойдет это дня через два.

Долгое время все молчали. Сказались потрясение и холод, кроме того, все промокли до нитки и выбились из сил. Позднее — утро уже подходило к концу — Дядька разломил плитку шоколада, вылил оставшийся у Чоки суп в кружку и пустил все по кругу.

— Давайте, ребята, подзаправьтесь.

— Спасибо, Дядька, — сказал Херб. — Мне это не удержать.

— Я, парень, не шучу. Не будешь есть — не выживешь.

— Дядька прав, — подтвердил Чоки. — Хлебни немножко.

— Ну, тогда ладно… — Херб отхлебнул супа.

— Смотри-ка, Киви, сбылось твое желание стать моряком.

— А ведь верно, черт.

— Чоки, ты как думаешь, кто-нибудь услышал твой СОС?

— Кто его знает. Если услышали, спасатели скоро будут здесь.

— Уж я на это надеюсь, потому что больно тут холодно. — Киви содрогнулся.

— Голуби. — Джейми Джонсон очнулся от грез. — Почтовые голуби. Нужно их выпустить.

Достали контейнер, извлекли оттуда птиц. Проверили, что записки привязаны надежно, а потом Джейми поднял первого голубя и под одобрительные крики товарищей подбросил его вверх. То же самое, только с еще большим энтузиазмом, проделали и со второй птичкой, правда, она сделала круг и села обратно на шлюпку.

— Вот ведь глупая птица! — выругался Чоки.

— В крайнем случае мы его съедим, — предложил Билли.

— До тебя, канук тупоголовый, еще не дошло, что случай и так крайний?

— Киви, я тебе сколько раз говорил: не обзывайся. А ну, извинись.

— Извинись? Поглядим, как ты меня заставишь.

Воспоследовала не слишком жаркая потасовка, в результате шлюпка набрала еще воды.

— Так, вы, двое, кончайте-ка, — распорядился Дядька.

— Да? — все лез на рожон Киви. — Кто это тут командует?

— Я, — негромко сказал Питер. — Приказываю прекратить.

— Что-что?

— Меня произвели в офицеры.

Члены экипажа озадаченно переглянулись.

— Ничего себе. Офицер авиации трам-пам-пам Лайтфут.

— И это еще не все. Это был наш последний вылет. Командование решило досрочно завершить наш цикл. Эскадрилью переводят в Олдергроув, наш борт нужен для подготовки новых экипажей. Говорят, мы и так сделали достаточно.

— Вот уж тут они, черт, правы.

— Ничего себе! Прямо не верится. Все. Отлетались.

Снова повисло молчание — все осмысливали новость, а потом медленно, с подобающей торжественностью, все семеро наклонились друг к другу и обменялись рукопожатиями.

— Хорошо воевал, Джейми, старина.

— Я тебя тоже поздравляю, Чоки.

— Выпьем вечерком по этому поводу, а?

Утро тянулось медленно. Ближе к полудню на западе начали собираться облака, подул резкий ветер, он пронизывал мокрую одежду и еще сильнее захлестывал шлюпку водой. В этих неприютных обстоятельствах, а кроме того устав и промерзнув до крайности, они уже не так активно вычерпывали воду, все меньше разговаривали, все больше поддавались безразличию. Сидя по колено в ледяной воде, они один за другим впадали в ступор.

И Питер тоже. Он вдруг понял, что думает про Тесс, про девушку, которую не видел и с которой не говорил шесть лет, но память о которой была по-прежнему свежа. Почему, гадал он, именно сейчас, через столько лет, она вдруг решила ему написать? Ее письмо, аккуратно сложенное в нагрудном кармане, говорило о многом, но почти ничего не сообщало. «У меня все неплохо, — писала она в конце. — Правда, неплохо».

Кто-то ткнул его локтем в бок.

— Питер! Эй, проснись же!

Питер неохотно разлепил глаза, покрасневшие от соли, и обнаружил, что уже сгустились сумерки. Вокруг угрожающе шипели волны, увенчанные белыми бурунчиками. Остальные привалились друг к другу. Дядька говорил ему прямо в ухо:

— Питер, дружище. Спать нельзя, нужно двигаться, причем всем. Если будем двигаться и проживем ночь, нас, скорее всего, подберут. Если закемарим — нам конец. Питер, ты меня слышишь?

Питер почувствовал, что его ткнули еще сильнее.

— Да. Слышу. Только чего ты от меня хочешь?

— Бери на себя командование, сынок. Ты у нас теперь офицер.

— Да. — Питер выпрямился. — Так. Да… Джейми!

Никакого ответа, только шлепки волн по неопрену.

— Джейми, проснись. Командир — штурману!

— Какого черта? — Джонсон тяжело поднял голову.

— Где мы?

— Что? Ну, в Бискайском заливе, а ты что думал?

— Я не о том. А где именно?

Джейми с трудом выпрямился.

— Ну, по приблизительным прикидкам у Западных подходов. Я так думаю. Корнуолльский берег примерно в ста пятидесяти милях к северо-востоку. А что?

Питер заметил, что остальные тоже зашевелились.

— Слушайте меня, — продолжал он. — Ветер юго-западный, так? Несет нас в нужном направлении, узла этак по два. И Гольфстрим тоже идет к северо-востоку, узла два-три, верно?

— Ну и что?

— А то, что нужно грести! И поставить парус! Сделаем из весла мачту, поставим небольшой парус, а сами будем грести по очереди — узла три к своей скорости и добавим. Вы что, не сообразили? Пятнадцать-двадцать часов — и мы на месте.

— Погоди-ка, — хрипло пробормотал Чоки. — Ты хочешь сказать, что, если взяться за весла, завтра вечером к открытию пивнушек мы уже будем в Блайти?

— Вот именно! Еще как будем!

Затея была безнадежная, совершенно, и они это знали. Только это было не важно. Они ему поверили и готовы были попробовать. Физическая нагрузка помогла им продержаться все ночные часы на страшном холоде, а там, с рассветом, снова затеплилась надежда, и они, уже без всякой опасности для жизни, смогли снова погрузиться в ступор. Так они и пролежали весь второй день, а примерно за час до заката их подобрал гидросамолет «Сандерленд» из Плимута и переправил на сушу.

Так что вечером они уже пили пиво в Блайти.

А самое удивительное, написал Кредо перед тем, как закрыть соответствующую папку, самое удивительное заключалось в том, что спас их муж Тесс Дерби.

 

Глава 2

Звонок поступил в одиннадцать вечера — к этому времени командир 61-й эскадрильи, сорокаоднолетний майор авиации Уокер провел без сна уже двое суток. Обычно во время ночных операций он не спал, разве что задремывал ненадолго прямо за рабочим столом, предпочитая заполнять долгие часы ожидания бесконечной бумажной работой.

Из группы, составленной из бортов, принадлежавших двум эскадрильям, из Турина не вернулся единственный «ланкастер» — «Бейкер». И в этом была жестокая насмешка, потому что хотя Уокер не мог вслух сказать это Питеру и его экипажу, он знал заранее, что задание будет отменено по погодным условиям. Именно поэтому он и послал их туда — хотел, чтобы последнее их задание было легким. Но затея эта вышла боком, самолет исчез вместе с экипажем, и, как всегда, Уокер возлагал всю вину на себя.

И вот он коротал часы ожидания, пил какао, приводил документы в порядок и раз за разом проигрывал сценарии, которые давно знал наизусть. На листке его блокнота возможности ветвились, как ветви на дереве. Топлива в «Бейкере» было на девять часов полета — возможно, он просто ползет обратно на малой скорости, может быть, с неработающим двигателем. Но когда занялся холодный рассвет, пришлось смириться с мыслью, что столько Питер и его экипаж в воздухе продержаться не могли. Ветвление продолжалось. Они могли уйти на другой аэродром — в этом случае они в ближайшее время позвонят.

Девять часов, и по-прежнему ничего; Уокер понял, что ситуация куда серьезнее. Теперь на его дереве осталось лишь четыре ветви — четыре варианта. Первый — что они сели на своей территории и просто не могут выйти на связь — был самым оптимистичным и одновременно наименее вероятным. Остальные три варианта предполагали, что экипаж находится на вражеской территории: приземлились целыми и невредимыми, приземлились с потерями, все погибли.

Потянулись долгие дневные часы. Было воскресенье, Уокер сходил в церковь на службу и там, сгорбившись на скамье, молился за здравие Питера, Дядьки и остальных. Потом позвонил жене — та уехала в гости к родителям в Глостершир.

— Как ночь прошла? — спросила она беспечным тоном.

— Один не вернулся, — ответил он хмуро.

В середине разговора в дверь постучали, вошел адъютант с листком бумаги. Уокер прочитал и торопливо закончил разговор. В Портишеде приняли сигнал на частоте 600 метров — стандартная частота для сигнала СОС. Сигнал был слабый, но радист вроде как разобрал буквы «Кью-Эр» — код 61-й эскадрильи. Это и была последняя радиограмма Чоки Уайта с «Бейкера».

Через пять минут Уокер уже дозвонился в Портишед.

— Радист не до конца понял, что именно он услышал, сэр. У нас тут дел по горло, так что я не сразу до этого добрался.

— Капрал… — Уокер силился сохранять спокойствие. — Это крайне важное сообщение. Пожалуйста, сообщите мне все, что вам о нем известно.

— Тут написано, что в семь сорок восемь через дорчестерский передатчик был принят слабый неподтвержденный сигнал СОС, возможно сопровождаемый позывными «Кью-Эр» или «Игрек-Эр». Потом передача оборвалась.

— Запеленговать удалось? Хотя бы примерно?

— Нет, сэр. Хотя он, скорее всего, из зеленого сектора.

— Что значит — из зеленого сектора?

— К западу, сэр. От Дорчестера.

— Вы хотите сказать, сигнал был подан над морем?

— Так точно, сэр. Никакого сомнения.

Итак, вынужденная посадка. На воду. Уокер повесил трубку, затем позвонил в штаб Пятой авиагруппы, откуда его сообщение передали в Девятнадцатую группу Берегового командования, дислоцировавшуюся в Плимуте. Через час два «локхид-хадсона» и «шортс-сандерленд» прочесывали Западные подходы. Однако короткий зимний день уже угасал, через два часа им отдали приказ вернуться на базу и продолжить поиск с рассветом.

Уокер провел еще одну бессонную ночь; в шесть утра позвонили из Берегового командования и сообщили, что поисковый самолет выслан, поиск сосредоточен в районе к юго-западу от берега Девона. С каждым часом надежда на счастливый исход становилась все слабее. Дважды за утро Уокер отрывался от дел и звонил своему коллеге из Берегового командования.

— Пока ничего, дружище, — отвечали ему.

А потом, ближе к середине дня, наступила развязка — в форме необычного телефонного разговора.

— Майор авиации Уокер? — спросил интеллигентный голос. — Это капитан авиации Квентин Кредо. Старший офицер разведслужбы 57-й эскадрильи.

— Да? — Уокер нахмурился. 57-я эскадрилья тоже состояла из «ланкастеров» и тоже дислоцировалась в Линкольншире, в Скэмптоне. — Чем могу помочь, капитан?

— Я, наоборот, надеюсь, что это я могу вам помочь, сэр. К нам тут прилетел ваш голубь.

Дальше Кредо объяснил, что скэмптонская голубятня, которой занимается некий сержант Мюррей, и есть то место, куда должны возвращаться голуби, сопровождающие самолеты Пятой группы.

— Короче, утром к нам прилетела изрядно потрепанная птичка, с запиской на лапе. Мюррей сразу же принес ее мне. Позвольте спросить, сэр, у вас есть пропавший самолет?

— Да, да, не тяните! Что там в записке?

— «„Ланкастер Кью-Эр Бейкер“, сели на воду 8.00 25 февраля, координаты 48°19′ север, 6°44′ запад».

Не прошло и нескольких минут, а Уокер уже сообщил координаты в Береговое командование. Еще два часа он кусал ногти, а уже ближе к вечеру раздался звонок, которого он с таким упованием ждал. Экипаж «Бейкера» обнаружен и спасен.

Через несколько часов, когда Уокер уже собирался уходить из кабинета, раздался еще один звонок. Звонил Питер Лайтфут, из плимутского паба, совершенно пьяный.

— Хотел доложиться, сэр. Сообщить, что все с нами в порядке.

— Рад это слышать, Питер. И сказать не могу, как мы тут переволновались.

— Так точно, сэр. Но все позади.

Повисла неловкая пауза.

— Так как, Питер… какие планы на отпуск?

— Ну, я думал заехать в часть, поблагодарить всех, попрощаться.

— Хорошо. Кстати, поблагодари офицера разведки Кредо из Скэмптона. И голубятника по фамилии Мюррей.

— Кого-кого? Из какого Скэмптона?

— Да не важно. Потом объясню.

— А. Ну ладно, сэр.

Еще одна неловкая пауза.

— У тебя все в порядке, Питер?

— Так точно, сэр. Правда…

— Да?

— Ну… — И тут его вдруг прорвало. — Я хочу и дальше летать, сэр! В смысле, я не знаю, как я без этого… это все, что у меня есть.

— Питер, ты это о чем?

— Из меня будет паршивый инструктор, сэр. Позвольте мне остаться!

— Не могу, Питер. Все, что мог, ты уже сделал. А инструктор из тебя будет прекрасный.

— Нет, сэр, я прошу вас, я одного хочу — летать. Больше у меня в жизни ничего нет.

Ничего нет? Уокер устало потер виски. Что бы это могло значить? А потом он высказал обоснованную догадку:

— Питер. — Он вздохнул. — Тут ведь замешана девушка?

Дорогой Питер!

Надеюсь, что все у тебя хорошо. И что письмо, пришедшее через шесть лет, тебя не слишком озадачит! Почему я пишу? Просто потому, что вдруг стала о тебе думать. Хотя, если по правде, то никогда и не переставала. Мне случайно сообщили, что ты служишь в ВВС, причем на бомбардировщике, а мой муж, какое совпадение, тоже служит в ВВС и работает на базе бомбардировщиков. Мне также любезно сообщили, где именно ты находишься, вот я и решила написать.

Как сложилась твоя жизнь после наших детских лет в Бексли? Мне очень не хватает нашей дружбы, и мне очень обидно за то, как она закончилась. После той истории было решено, что мне лучше начать другую жизнь в другом месте и не поддерживать с тобой связи. Я приехала сюда, в Линкольншир, поселилась у папиной сестры. С тех пор я совсем не общалась с матерью, хотя папа и сейчас иногда мне пишет. Я попыталась здесь закончить школу, но из этого ничего не вышло, вместо этого я стала работать в библиотеке. А в 38-м году познакомилась с Бренданом, и мы решили пожениться. Он меня на десять лет старше, он сейчас сержант, техник, отвечает за наземное обслуживание. Мы женаты уже четыре года.

Я не буду делать вид, что все так уж замечательно, Питер, потому что это было бы неправдой. Моя жизнь сложилась не так, как я когда-то мечтала. Я так и не поступила в университет, никакие свершения мне не светят. Но, как говорится, что посеешь — то и пожнешь, а по большому счету все у меня неплохо, правда неплохо.

А у тебя? Как сложилась твоя жизнь? Нашел ли ты свою половинку? Я бы очень хотела об этом узнать — если ты захочешь со мной поделиться. Если нет, я тоже пойму.

Береги себя, я знаю, как вы, пилоты, рискуете.

С самыми искренними пожеланиями,

Тесс

Согласно имевшимся у Кредо сведениям, «история», о которой упомянула Тереза Дерби, произошла в 1936 году. Им с Питером было по шестнадцать лет, они были соседями и лучшими друзьями, оба жили в пригороде Лондона Бексли — семья Дерби в современном роскошном особняке, Лайтфуты — через дорогу, в скромной многоквартирной одноэтажке. Дети дружили, взрослые были друг с другом любезны, но в остальном у двух семейств было мало общего. Отец Тесс был управляющим банка в Сити, отец Питера — клерком на фабрике. Миссис Дерби устраивала благотворительные садовые приемы, миссис Лайтфут убирала в ее доме. Дерби были истовыми католиками, Лайтфуты — не слишком ретивыми последователями англиканства. Дерби были уверены, что их дочь поступит в университет и удачно выйдет замуж, Лайтфуты считали, что Питеру поскорее нужно найти работу.

Пока они были маленькими, они не замечали этих различий. В пять лет оба пошли в начальную школу. Очень скоро они стали неразлучны.

В одиннадцать они перешли в среднюю школу, где Питер, крепко сбитый, сильный, темноволосый, всегда отличался во всех практических занятиях. Тесс была выше его — светловолосая, стройная; ее отличали безупречная логика мышления, способность все схватывать на лету и усидчивость при выполнении домашних заданий. Но дружба не ослабевала, они поддерживали друг друга — она болела за него в регби, он громко аплодировал, когда она играла Титанию на школьной сцене. Однажды в Рождество, когда они ходили колядовать, Тесс потянулась к Питеру и, пока звучала «Тихая ночь», сорвала поцелуй. От прикосновения ее губ у Питера чуть не остановилось сердце, и он понял, что теперь принадлежит ей навеки.

Однако все не могло так длиться и дальше. Дети подросли, мир стремительно менялся, на горизонте сгущались грозовые тучи. Впервые в жизни они ощутили разницу в своем социальном положении. Питер теперь страдал от того, что у отца вечно нет денег, что мать его работает уборщицей у Дерби. В то же время его безотчетно тянуло к Тесс, в ее присутствии он становился скованным, у него кружилась голова, а по ночам его терзали чувство вины и неутоленное желание. Тесс при его прикосновениях тоже испытывала странное томление, иногда ей страшно хотелось, чтобы он ее обнял.

Когда стало известно, что скоро Тесс уедет в дорогой пансион — готовиться к вступительным экзаменам, — напряжение только возросло. А потом, в один жаркий день в июле 1936 года, все разрешилось. Тесс и Питеру было по шестнадцать, занятия в школе только что закончились, оба семейства готовились уехать на каникулы — Дерби в Шотландию, Лайтфуты в Маргейт. Устав от бесконечных сборов, Тесс с Питером ускользнули в теплицу, стоявшую в дальнем конце сада. За ней находилось одно из их тайных убежищ: огромная куча листьев и скошенной травы.

Они растянулись на мягкой ароматной подстилке. Тесс читала, Питер следил за облаками, пробегавшими по небу.

— Я собираюсь стать летчиком, — пробормотал он. — Как только начнется война.

Тесс перевернула страницу.

— Папа говорит, войны не будет. Чемберлен не допустит.

— Будет, тут и говорить не о чем. И я хочу заранее к ней подготовиться. — Питер сунул руку в карман. — Вот, это тебе. — Он достал сверточек из мягкой бумаги. — Ты ведь уезжаешь.

Тесс развернула крошечный серебряный медальон.

— Святой Христофор. Питер, какая прелесть!

— Он сохранит тебя от бед. В пути. Куда бы ты ни уехала.

Он помог ей надеть медальон, и в процессе лямка ее летнего платья соскользнула с плеча. Он потянулся поправить и внезапно оказался на ней сверху, прижимая к земле ее закинутые за голову руки. На щеках Тесс вспыхнули два ярких пятнышка.

— Поцелуй меня, Питер, — прошептала она.

Ее полные губы дышали часто-часто.

Он помедлил.

— Тесс, я люблю тебя.

А потом губы их сомкнулись, руки змеями заскользили по коже. Грудь ее под его ладонью оказалась округлой и крепкой, ее пальцы нащупали пуговицы его брюк, она выгнулась, когда он просунул ладонь ей между ног, они снова поцеловались, с еще большей жадностью. А потом он почувствовал, что ее рука тянет его еще ближе.

— Ну, давай же!

Он несколько раз отчаянно дернулся, почувствовал обволакивающее тепло, потом — взрыв.

А потом к теплице подошла миссис Дерби и испустила крик.

Все произошло столь же внезапно, сколь и предсказуемо: последствия навсегда изменили их жизнь. Сразу после происшествия не было произнесено ни слова. На следующий день семейство Дерби отбыло в Шотландию, а Лайтфуты — в Маргейт. По возвращении Питер перебрал все пришедшие в их отсутствие письма, но ничего не нашел. Через три недели мистер Дерби вернулся с сыном домой, но Тесс и миссис Дерби так и не появились — поехали к родственникам погостить, пояснил мистер Дерби.

Питер ждал, часами просиживал в прихожей в надежде хоть на какую-то весточку — письмо, открытку, может, тайный телефонный звонок. Ждал он напрасно, дни тянулись, становясь неделями.

Каникулы закончились, Питер вернулся в школу — одинокий, подавленный.

А уже в октябре однажды вечером у дома Дерби остановилось такси. Из него выгрузили несколько чемоданов, но кроме них в машине была одна только миссис Дерби. В тот же вечер под дверь Лайтфутам подсунули конверт. В нем было две записки. Одна была адресована матери Питера, в ней говорилось, что Тереза продолжит образование в частном пансионе в Чешире и, поскольку дети больше не живут дома, в услугах миссис Лайтфут Дерби больше не нуждаются. Вторая записка была от Тесс. Питеру:

Дорогой Питер!

В обозримом будущем я собираюсь учиться вдали от дома, и будет лучше, если мы никогда больше не увидимся; прошу не предпринимать никаких попыток со мной связаться. Желаю тебе всяческих успехов.

Т. Дерби

Это был ее почерк, но не ее слова — Питер почувствовал это сразу. Почему, подумал он, такое суровое наказание? Неужели их провинность уж так велика? Он стал хуже учиться, избегал друзей, отношения с родителями, которые после увольнения миссис Лайтфут вообще перестали упоминать имя Дерби, стали напряженными. Лишь одно поддерживало его: что Тесс его по-прежнему любит и когда-нибудь найдет способ вернуться. Но она не приехала на Рождество и никак не дала о себе знать — пришлось ему смириться с мыслью, что она его отвергла.

Сначала он чувствовал себя узником, потом — отверженным. Прошло два года, от нее — ни слова. В 1938 году ему исполнилось восемнадцать, он бросил школу и взялся за первую же подвернувшуюся работу — клерком в страховой компании. Работу он ненавидел, но трудился не поднимая головы, а еще читал все газеты, перекладывая свой гнев на надвигающийся катаклизм. Всего через сутки после того, как Чемберлен выступил с обращением о начале войны, Питер сложил вещи, отправился на ближайший вербовочный пункт и вступил в ряды Королевских ВВС.

И там стал воином, настоящим мужчиной — самостоятельным, надежным; три года он летал и сражался, пока не посадил «Бейкер» в океан, поставив тем самым точку в почтенном списке из пятидесяти восьми вылетов на вражескую территорию. Но тем самым с ним было покончено — больше он никому не был нужен, фактически снова отвергнут, обречен на бездействие.

Через два дня после своего спасения Питер и его экипаж вернулись в Сирстон — прощаться. Громкие пирушки по этому поводу были уже позади, расставание прошло как-то приглушенно. Бокал хереса с майором Уокером, пара хлопков по спине в столовой — на том и кончилось. Каждый получил двухнедельный отпуск. Питер с Дядькой Макдауэлом решили прямиком направиться на базу ВВС в Скэмптон в Линкольншире.

Дядька прекрасно знал, зачем они едут: поблагодарить тех двоих, кому они, собственно, были обязаны жизнью, — офицера разведслужбы капитана авиации Кредо и голубятника Мюррея. Ведь на самом деле, напомнил им за хересом майор Уокер, если бы эти двое не оказались такими сообразительными, шансы на спасение экипажа «Бейкера» практически равнялись нулю. Дядька охотно согласился — впрочем, была у него и своя причина ехать в Линкольншир. Ему нечем было больше заняться. Он был бездетным вдовцом — жена погибла год назад во время воздушного налета, после чего он сразу напросился на второй оперативный цикл.

В Скэмптон они прибыли в середине дня, доложились командиру базы, полковнику авиации Уитворту. Тот принял их тепло и сразу отправил в кабинет к Кредо. Там они представились, сказали все положенные слова и попытались скрыть потрясение, которое вызвали обгоревшее лицо и скрюченная, скрытая перчаткой рука офицера разведки.

— Чаю выпьете, джентльмены? — осведомился Кредо, поднимаясь. Потом, не чинясь, рассказал про свои увечья — он так делал всегда, зная, что летчиков смущают такие вещи: — Простите за внешний вид. В прошлом году подвернулся на «Веллингтоне» под зенитный снаряд над Гельголандом. Молока, сахара?

Они вежливо сидели, слушая, как кастаньетами постукивают чашки — Кредо управлялся одной рукой. Разливая чай, он продолжал говорить, голос у него был мягкий, интеллигентный, не вязавшийся с изувеченным лицом и неловкими движениями.

— А с Мюрреем вы уже познакомились? — спросил он, бросив взгляд на Питера; тот покачал головой. — Ну, он сейчас придет. Изумительный персонаж. И жена у него очень симпатичная.

В ожидании они пили чай и по просьбе Кредо пересказывали историю последнего полета «Бейкера».

— Вы молодцы, — заметил Кредо, когда они закончили. — Голову не потеряли, действовали грамотно — вот и уцелели.

Он взял ручку и начал неловко что-то записывать. На форме у него красовалась синевато-малиновая нашивка ордена «За выдающиеся заслуги», к которому представляют за проявленное личное мужество. За что он его получил, догадаться было нетрудно. Волосы у него были светлые, а ниже лоб, рот и щеки — те части лица, которые не защищены летным шлемом, — сильно обгорели, красная кожа шелушилась, ее рассекали желтые задубевшие шрамы. Нос представлял собой багровый обрубок, рот — перекошенную щель, неестественную, как у клоуна. Только проницательные голубые глаза не пострадали. Он поднял голову, перехватил их взгляды.

— На мне были очки, — сказал он негромко. — Полезная, оказывается, вещь.

— А экипаж уцелел? — спросил Дядька.

— Двое — да, четверо — нет.

— Сурово.

— Да. — Кредо сел, глядя на посетителей. — Ладно, джентльмены, хватит обо мне. Я слышал, вы свое отлетали, будете теперь учить других, как это делать правильно.

Питер прочистил горло:

— Так точно, сэр. Хотя у меня был вопрос по этому поводу.

— Вот как? Валяйте.

— Да. Ну, в общем, я слыхал, что иногда экипажам разрешают отлетать третий оперативный цикл.

Сидевший рядом Дядька явно напрягся. Кредо на другой стороне стола моргнул.

— Вот как? И где это вы такое слышали?

Питер не успел ответить — в дверь громко постучали, и в кабинет ворвался Мюррей.

— Так это они и есть? — проорал он.

— Они самые.

— Ух ты, а на вид-то ничего особенного! А я из-за них так старался!

— Еще бы. Старший лейтенант Лайтфут, сержант Макдауэл, позвольте представить вам сержанта Мюррея.

— Ирландец-голубятник. — Дядька схватил руку Мюррея.

— Он самый! А ты — шотландец, ну да ладно, с кем не бывает.

Он был крупным: широкие плечи, широкая грудь, широкое красное лицо, кудрявые волосы, могучие бицепсы. Повернулся к Питеру — тот был ниже на две головы:

— А этот маломерок — англичанин, помогай ему Бог! Ладно, потерпим. — Питер и глазом не успел моргнуть, как оказался в медвежьих объятиях, начисто вышибивших из него дух. — Как вас там, Лайтфут? Ничего себе фамилия, прямо как у индейца!

Покончив с приветствиями, сержант Мюррей показал им базу — та сильно напоминала Сирстон, только была больше и оснащена более современной техникой, потом воспоследовала лихая поездка на грузовичке в дальний конец летного поля, чтобы осмотреть голубятню — та располагалась над сараем, где стояла всякая сельскохозяйственная техника.

— Мои единоличные владения! — объяснил Мюррей, извлекая из шкафчика бутылку виски. Они поднялись по приставной лестнице на чердак, затянутый железной сеткой, — там же находился крошечный кабинет. Мюррей показал гостям своих птиц, нежно воркуя, объяснил, как выращивает их и дрессирует. Потом протянул руку и вынул одного голубя из клетки — Питер с Дядькой с глубоким почтением посмотрели на птицу, спасшую их от гибели.

— Невероятно, — пробормотал Дядька. — Такой крошечный, а какое расстояние пролетел. И как быстро.

— Господь его для этого и создал, — ответил Мюррей. — На ваше счастье.

База ВВС в Скэмптоне принадлежала Пятой авиагруппе бомбардировочной авиации, сейчас здесь дислоцировалось только одно подразделение, 57-я эскадрилья, хотя места вполне хватало на две. Сама Пятая группа состояла из десяти эскадрилий «Ланкастеров», располагавшихся на восьми аэродромах в Линкольншире; штаб группы находился в Грэнтеме.

Пока Питер и Дядька любовались в Скэмптоне голубями, командир Бомбардировочного командования, пятидесятилетний главный маршал авиации Артур Харрис — въедливый, строгий, похожий на бульдога человек, сидел в полутемной комнате в городке Теддингтон, графство Миддлсекс, и смотрел на пожилого седовласого ученого, который возился с проектором.

— Да ну сколько же можно! — не выдержал наконец Харрис. — Мне в шесть нужно быть в министерстве.

— Сейчас-сейчас, — ответил ученый, явно нервничая. Через несколько секунд проектор ожил, и на экране появилось зернистое черно-белое изображение морского берега и расстилавшегося за ним водного пространства.

— И где мы на сей раз? — осведомился Харрис.

— В Чесиле, сэр. Сейчас появится «веллингтон».

На экране возник двухмоторный «веллингтон», низко летящий над морем. Под фюзеляжем явственно просматривались два сферических предмета, диаметром сантиметров пятьдесят. Когда бомбардировщик поравнялся с камерой, один из предметов отделился, упал в море и бодро заскакал по волнам, будто футбольный мячик по траве.

— Ну, прыгает, это мы, Уоллис, уже знаем! — пробурчал Харрис. — И вашу чертову статью я читал. Но для плотин она слишком маломощная, вы сами говорили!

— Да, но теперь можно сделать и большую.

— Тогда ее будет не закрепить под «ланкастером», диаметр слишком велик!

— Нет, потому что я изменил форму. Видите, это уже не шар. Теперь это сжатый сфероид. То есть сплющенная сфера, по форме напоминающая бочку.

— И что с того?

— Диаметр стал меньше за счет удлинения. Теперь ее можно подвесить под «ланкастером».

— А она сработает?

Ученый указал на экран:

— Вы только что видели это своими глазами. Уменьшенная срабатывает прекрасно.

— Правда? Так это была бочка, не шар?

Ученый скромно улыбнулся.

— Давайте, сэр, пройдем в соседнее помещение, там расположен бассейн. Это займет одну минуту.

Харрис последовал за ним — они прошли по коридору и, миновав распашную дверь, оказались в длинной низкой пристройке. Здесь находился неглубокий бассейн, шириной семь метров, а глубиной от силы метр, зато по длине — почти стометровый.

— Национальная физическая лаборатория позволила мне им еще попользоваться, — сказал Уоллис.

Они зашагали вдоль бортика и в конце концов оказались рядом с конструкцией, на которой крепилась в воде дугообразная преграда. Напоминавшая плотину. Поблизости маячили несколько ассистентов в белых халатах, среди них были две молодые женщины.

— Все готовы? Молодцы. Ладно, дамы, вперед.

К удивлению Харриса, женщины спустились с двух сторон по лесенкам в бассейн и, стараясь соблюдать приличия, залезли в два узких металлических цилиндра, опущенных в воду.

— Бока цилиндров стеклянные, — пояснил ученый. — Оттуда можно вести подводную съемку. Правда, там тесновато, с камерами и прочим оборудованием. Вот и пользуемся услугами дам.

— Любопытно. — Харрис посмотрел на часы. — Это займет много времени?

— Менее трех секунд. — Ученый взял микрофон, посмотрел в дальнюю часть бассейна. — Ну, поехали, Уолтер! — крикнул он.

Харрис услышал хлопок, напоминавший винтовочный выстрел, потом прерывистое шипение — что-то стремительно двигалось по поверхности воды. Потом увидел снаряд — подпрыгивая, тот приближался на огромной скорости, потом с громким звуком ударил в стену, отскочил примерно на полметра и начал тонуть.

— Следите! — сказал ученый, наклоняясь над бассейном.

Харрис следил. Снаряд — металлический, размером примерно с крикетный мяч, скрылся под водой, продолжая вращаться, и при этом подплыл обратно к стене, а потом с едва слышным щелчком соприкоснулся с ней и остановился.

— Ничего себе! — сказал Харрис в искреннем изумлении. — И так оно каждый раз?

— Как правило. Если поверхность воды относительно спокойная.

Они вышли на улицу, где ждала служебная машина Харриса.

— О каком радиусе и какой скорости идет речь? Я имею в виду настоящую бомбу, — сказал он.

— Сбросить ее нужно будет в четырехстах метрах от плотины, на скорости примерно двести двадцать миль в час.

— С какой высоты?

— Сто пятьдесят футов.

— Ну, не знаю, Уоллис, — сказал маршал, качая головой. — Говоря по совести, я все-таки считаю это авантюрой.

— Ничего подобного, сэр. Это научный факт.

— Гм. И вы полагаете, что сможете создать с нуля полноформатную бомбу, построить ее, испытать и довести до ума всего за три месяца?

— Да. Если у нас будут необходимые ресурсы. И цель.

— Ладно, посмотрим. — Они обменялись рукопожатиями. — Я еще раз переговорю с Порталом. Но обещать пока ничего не могу. Меня сильно смущает подобное разбазаривание ресурсов. Рисковать людьми ради такого вот бреда. Уж вы меня простите.

После нескольких рюмок виски, когда над летным полем взошла зимняя луна, Питер и Дядька снова сели в грузовичок Мюррея и снова помчались по полю, выехали за ворота базы и отправились в Линкольн, где их ждала целая череда шумных прокуренных пабов. Куда бы они ни заходили, их приветствовали тепло и гостеприимно. Казалось, все в городе знают Мюррея, все спешат ему проставиться. Питер пытался пить с ним вровень, но едва поспевал.

Мюррей был родом из графства Лоут в Северной Ирландии. Родился он рядом с ипподромом города Дандолк, где отец его работал смотрителем; Брендан рос в мире скачек, заячьей охоты, бокса без перчаток, хоккея на траве и, разумеется, голубиных гонок. К шестнадцати годам он вытянулся до шести с половиной футов и знал все, что только можно было знать, о спорте, азартных играх и о том, как ухаживать за травяным газоном. После двадцати он отправился в Англию, потрудился чернорабочим, потом поступил в ВВС. Сделал он это крайне своевременно — надвигалась война, и ВВС стремительно расширяли сеть аэродромов. Мюррей знал толк в газонах, и его раз за разом направляли обустраивать очередной аэродром. В конце концов он осел в Скэмптоне.

— На деле это вот что значит, Дядька, — пояснил он. — Я слежу за работой подрядчиков, которые следят за состоянием газона.

— Важная работа на такой базе, как Скэмптон, — согласился крепко захмелевший Дядька. — Слушай, Брендан, — он дернул приятеля за рукав, — я тут все думаю про этого голубка, который нас спас. Может, продашь мне его, а?

— Продать? Тебе? Зачем?

Дядька наклонился ближе.

— Сделаю из него чучело и поставлю на каминную полку.

На лице у Мюррея отобразился ужас, потом он заглянул в лицо Дядьке, и через секунду двое почтенных мужчин уже сгибались пополам от хохота. Питер с вежливой улыбкой посмотрел в другую сторону и вдруг увидел, что в двери входит Тесс.

На ней было пальто, перетянутое поясом, и синий берет. Она стала старше, утратила юношескую наивность — но не красоту. Шок от ее появления был почти физическим. Сердце у Питера бухало, конечности одеревенели. Когда Тесс заметила его, глаза ее расширились, в них отразился испуг и одновременно некое облегчение, как будто жребий был брошен.

— А, вот и она наконец! — взревел Мюррей. — Тесс! Сюда, малышка! Познакомься с двумя славными парнями из Сирстона.

Почти час она стояла у барной стойки, делая вид, что не знакома с Питером. Она почему-то была уверена, что письмо приведет его к ней, а теперь знала, что чувства ее к нему остались неизменными, однако не готова пока была осознать последствия этого открытия. Поэтому она стояла рядом с Бренданом, из последних сил улыбалась и время от времени искоса бросала взгляды на Питера — тот был мрачен, погружен в себя и мужчиной выглядел еще привлекательнее, чем юношей. Потом, когда они уже собирались расходиться, Брендан сказал, что сходит отлить, а Дядька сказал, что ему нужно тоже, и они оба ушли, оставив ее наедине с Питером, который, поколебавшись лишь миг, сразу же перешел к делу:

— Почему ты не попыталась со мной связаться? — спросил он умоляющим голосом. — Тогда, в самом начале?

— Я пыталась, — ответила она. — Но мне сказали, что, если я не перестану, тебя арестуют. За изнасилование.

— Что? Да почему, господи?

Она облизала губы.

— Из-за ребенка.

 

Глава 3

Несколько дней спустя Квентин Кредо вошел в свою квартиру в Скэмптоне, запер дверь, оставил на столике список звонков, ожидавших ответа, и сразу направился к полке со спиртным. Достал бутылку скотча, плеснул в стакан и выпил.

После этого рухнул в кресло, дожидаясь действия алкоголя. Боль настигала его волнами, зарождаясь в искалеченных тканях правой руки, набирая силу в предплечье и плече. Сегодня она нарастала весь день, с тех пор как закончилось действие петидина.

Виски постепенно умерил боль до привычной пульсации, и тут его затуманенный взгляд упал на список. Снова звонила Тесс Мюррей, жена ирландца-голубятника. В последние две недели, с тех пор как на базе появился ее дружок-летчик, она звонила почти каждый день. Он тоже звонил сегодня, согласно списку. Дважды. Их настойчивость внушала Квентину уважение, как и их взаимная преданность, но требовали они немыслимого, а точнее — невозможного. Они хотели, чтобы он неким волшебством изменил приказ, полученный Лайтфутом, и добился его перевода в 57-ю эскадрилью здесь, в Скэмптоне, а также разрешения отлетать третий оперативный цикл. Такое было Квентину не по силам.

Быстро просмотрев остальные сообщения, он вскочил на ноги. Хотел было остаться на месте, чтобы избежать боли, но не позволил себе такой слабости. Подошел к постели, рядом с которой стоял глубокий таз, наполнил его горячей водой, бросил туда щедрую порцию соли. Закатал правый рукав и осторожно стянул черную кожаную перчатку, прикрывавшую ладонь, — под перчаткой обнаружились скрюченные пальцы, а между ними — открытые раны: днем, в госпитале, ему срезали разросшуюся ткань. Резко втянув воздух, погрузил ладонь в воду. Накатили головокружение и тошнота, и целых десять мучительных минут он стоял, сжимая пальцы, дожидаясь, когда соленая вода сделает свое дело. Закончив терапевтический сеанс, он вынул руку из воды и нетвердым шагом побрел к кровати, утерев по дороге единственную слезу, скатившуюся по покрытой шрамами щеке. Он лег, откупорил бутылку, смочил прозрачной жидкостью лежавшую рядом хирургическую маску. Проверив, что резинка, которой маска привязана к кровати, не растянулась, он натянул маску на рот и вдыхал терпкие пары, пока не погрузился в блаженное беспамятство.

В тот день он ездил на дежурный осмотр в «свинарник» — так любовно, хотя и не слишком лестно именовали госпиталь Королевы Виктории в Восточном Гринстеде. Это заведение, затерянное среди густого леса, было по своему уникально — под руководством крайне деятельного директора, доктора Арчи Макиндо, здесь создали самое передовое ожоговое отделение в стране. Пациенты по большей части были из ВВС — пожары в самолетах случались регулярно, лечили тут самыми современными методами, зачастую даже экспериментируя, вот почему пациенты именовали себя подопытными морскими свинками, а сам госпиталь — свинарником. Говорили они это с уважением, ценя здешние сострадание, умение подарить надежду и ни с чем не сравнимую самоотверженность персонала.

— Ну, Кредо, — сказал Макиндо, начиная осмотр, — как самочувствие?

— Недурно, сэр, — ответил Квентин.

— Недурно? А на мой взгляд, так просто блеск!

— Так точно, сэр. Вот только рука…

— Сейчас доберемся и до руки. Я бы сказал, можно уже ваять тебе новый нос, как считаешь?

— Да, сэр, но…

— Вот и славно. Первый шаг — подготовить мигрирующий лоскут сантиметров в двадцать: отделим кусок кожи на плече, свернем в трубочку, однако оставим две ножки — по виду он будет напоминать чемоданную ручку. Потом, когда станет ясно, что кожа здоровая и нормально обновляется — на это уйдет недели три, — отрежем лоскут с одного конца и пришьем к лицу, на то место, где раньше был нос. С этим можешь отправляться домой и жить обычной жизнью, пока лоскут не приживется.

— Жить обычной жизнью с лицом, прикрепленным к плечу?

— Да не мелочись ты, Кредо, оно того стоит. Потом мы отрежем его от плеча, но формовать сразу не станем. Немножко походишь как зверь-носач, останется последний этап — слепить из этого хоботка нормальный нос, с перегородкой и ноздрями. Подождать еще пару месяцев, пока спадет отек, — и готово дело! Результат изумительный, вот, взгляни на фотографии…

Квентин взял фотографии, хотя не особенно в этом нуждался. Он знал о методике мигрирующего лоскута — названной так потому, что лоскут ткани пересаживали с плеча на нос, на веко, на губу. За четыре мучительных месяца, которые он провалялся в «свинарнике», он видел множество таких пациентов.

При этом не мог не признать, глядя на фотографии, результаты порой поражали. У одного пациента новый нос был ничем не хуже, чем у среднестатистического регбиста. Однако процедура была сложной, болезненной, а самое главное — длительной, и именно последнее смущало его сильнее всего.

Макиндо ждал.

— Ну что скажешь, старина, записываем тебя на очередь?

— Ну… — осторожно начал Квентин — он знал, Макиндо не выносит никаких проволочек. — Звучит, конечно, здорово, сэр. Вот только мне скоро проходить летную комиссию. Мне, конечно, хочется новый нос, но еще больше мне нужна здоровая рука…

— Да это черт знает что! — взорвался Макиндо. — Вам, летчикам, что, больше всех надо? — Он бросил на Квентина испепеляющий взгляд, а потом наконец начал осматривать его скрюченные пальцы. — Гм. Похоже, получше. Горячие соляные ванны делаешь, да?

— Еще как, сэр. Но двигается она по-прежнему плохо. А если ее не разработать…

— В небо тебя не пустят, да. Уж я-то знаю. Ладно, Квентин, можно попробовать убрать разросшуюся ткань между пальцами, а то она как перепонки. Тогда двигательная функция восстановится хотя бы отчасти.

— Спасибо вам, сэр, буду очень признателен.

— Можно прямо сейчас.

Квентин сглотнул.

— Сейчас?

— Да, если готов — введем петидин. Будет здорово больно, но к ужину отпустим домой.

Квентин ощутил знакомую легкость — защитные силы организма готовились к очередному приступу боли.

— Да, сэр, — услышал он свой собственный голос. — Конечно.

В тот же день, в девять часов вечера, командующий базой Скэмптон полковник авиации Джон Чарльз Уитворт, коренастый, энергичный, постоянно озабоченный человек лет тридцати, прибыл на машине в бывшее викторианское поместье в Грэнтеме, где теперь располагался штаб Пятой авиагруппы; его провели в обшитый деревянными панелями кабинет. Через несколько минут вошел человек с ястребиным лицом в форме вице-маршала авиации.

— Чарльз. — Он пожал Уитворту руку. — Спасибо, что оперативно приехал. Позволь предложить тебе бренди с содовой.

Наполнив стаканы, достопочтенный Ральф Кохрейн, аристократ и блистательный командир Пятой авиагруппы, перешел к делу:

— Сразу должен сказать, Чарльз, что все, о чем здесь пойдет речь, является строжайшей тайной. Надеюсь, понятно.

— Разумеется, сэр.

— Вот и хорошо. Слышал про такого чудака — Барнса Уоллиса?

Уитворт кивнул.

— Этого, из «Виккерса»?

— Его самого. Похож на сельского священника и несет полную чушь, но настырный как я не знаю кто, при этом голова у него трезвая и мозги что надо.

— Ясно, сэр.

— Так вот. Как тебе известно, в последнее время Портал сосредоточивает все усилия на бомбардировке объектов немецкой тяжелой промышленности, особенно в долине Рура, где находятся основные заводы, а также электростанции.

— Так точно, сэр. — Маршал авиации Портал был командующим ВВС и подчинялся непосредственно Черчиллю.

— Короче говоря, Уоллис работает над тем, чтобы нанести серьезный удар по целям в Руре, и придумал такую штуку, которая, по мнению Портала, может сработать.

— Вот как? Какую именно, сэр?

— Этого я тебе не могу сказать. Но Портал загорелся этой идеей. Харрис настроен куда скептичнее, собственно, ему эта затея кажется опасным бредом. Однако Портал на него давит. До такой степени, что Харрис приказал Пятой группе этим заняться.

— Отличная новость, сэр. Только а чем именно заняться?

— Это я тебе пока тоже не могу сообщить. Скажу одно — вчера мне показали некую пленку, и да, это действительно поражает. Но больше не будем об этом, главное, нам понадобится очень крепкая эскадрилья «Ланкастеров» с рядом технических изменений, пилотам необходимо их быстро освоить. Как там дела в Скэмптоне?

«Это собираются поручить мне! — с восторгом сообразил Уитворт. — Что бы это ни было, он поручает это мне».

— В Скэмптоне полный порядок, сэр. Тихо, ясное дело — Сорок девятую эскадрилью передислоцировали. Пятьдесят седьмая последует за ней, когда…

— А как там дерн на полосе?

— Нормально, сэр, проблем нет. У нас отличный специалист.

— Вот и хорошо. Проследи, чтобы так оно и было. Доведенные «Ланкастеры» будут тяжелыми. А как у вас с безопасностью? Кто офицер разведки?

— Один молодой парень по имени Кредо, сэр. Капитан авиации из 57-й эскадрильи.

— Толковый?

— Да, сэр. Я так считаю. Хотя на самом деле он временно исполняет обязанности офицера разведки. Вообще-то он летчик, но сейчас отстранен от полетов — сильно обгорел в «Веллингтоне». Однако мозгов ему не занимать — учился в Оксфорде на адвоката, все такое. Правда, очень хочет вернуться обратно в строй.

— Понятно. Ну что есть, то есть — потом разведслужба, скорее всего, пришлет к вам кого посерьезнее. Смотри, Чарльз, чтобы он не зевал: секретность превыше всего. Харрис хочет, чтобы для этого задания сформировали новую эскадрилью.

— Целую эскадрилью? Семьсот человек? Сколько же месяцев на это отведено?

— Нет у нас никаких месяцев. Через две недели они должны начать полеты.

— Ничего себе.

— Согласен. Так что придется помогать им чем только можно, Чарльз, во всех смыслах. Как, справишься?

— Ну конечно же. А кто будет командовать новой эскадрильей?

— Харрис предложил нынешнего командира Сто шестой. Зовут этого парня Гибсон.

На следующий день, ближе к полудню, в дверь кабинета Квентина постучали.

— К вам молодая дама, сэр. — Адъютант подмигнул. — Некая миссис Мюррей. Работает в военторге, муж у нее здесь служит.

— Спасибо, капрал. Попросите ее, пожалуйста, подождать.

Квентин вытащил из ящика папку, открыл, перечитал. Он ждал этого посещения.

Познакомились они с Тесс в прошлом октябре. Тогда он только начал работать в разведке — сразу после выписки из «свинарника».

— Доведи руку до ума, — сказал ему командир. — А тем временем поработай-ка офицером разведки, как раз место свободно.

Прошла неделя, он едва успел освоиться — и к нему явилась Тесс. Она сидела напротив, кусая губу, явно смущенная, не глядя ему в глаза — он уже привык к такой реакции, однако в данном случае оказалось, что причина ее неловкости вовсе не в его шрамах.

— Мне необходимо связаться с одним человеком, — сказала она интеллигентным, но неуверенным голосом. — Я была с ним знакома, очень давно. Насколько мне известно, он служит в ВВС.

После этого она прямо глянула ему в лицо и уже не отпускала его взгляда, и в этот миг он узнал о ней важную вещь. Вернее, они узнали это друг в друге. Эта женщина, столь юная, но уже столь зрелая, пережила тяжкую боль и тяжкую утрату. Как и он. Поэтому он не стал ее дальше расспрашивать, уцепился за одно это слово — «необходимо» и, чуть ли не помимо своей воли, сразу предложил помощь. Через несколько дней он уже разыскал Питера Лайтфута в Сирстоне и передал ей адрес. Не задавая никаких вопросов.

Что офицеру разведки вообще-то делать не полагалось. И вот она пришла к нему вновь — на сей раз он собирался быть бдительнее.

— Миссис Мюррей, — начал он, когда она села, — приветствую вас снова. Надеюсь, у вас все хорошо.

— Все нормально, спасибо. Э-э-э… получали ли вы мои сообщения?

— Да, получал, прошу прощения, что не ответил. Однако мне ясно: ваши просьбы о переводе его сюда носят чисто личный характер, а посему я не вижу никакой возможности вам помочь.

— Вы женаты, капитан Кредо?

Этим она застала его врасплох. На миг явилось видение Хелен — дивный запах ее светлых волос. Потом все пропало.

— Не понимаю, каким образом…

— Так женаты?

— Я… ну… я был помолвлен, но это в прошлом.

Она не отводила взгляда.

— Сочувствую. Мечтам редко суждено сбыться.

— Согласен.

— Понимаете, дело вовсе не в том, о чем вы думаете. В смысле, про наши отношения с Питером.

— И что же я думаю?

— Что у нас с ним какая-то там любовная интрижка.

— А тогда… в чем же дело?

— Он бьет меня, — пробормотала Тесс. — Мой муж меня бьет. И рано или поздно убьет вовсе. Вам этого довольно?

Это была правда. Она подтвердила его подозрения. Мюррей, жизнерадостный гигант-ирландец был не тем, кем казался. В октябре, через неделю после того, как Тесс попросила его разыскать Лайтфута, Квентин зашел к Мюрреям, чтобы передать ей конверт, в котором лежал листок со сведениями о Питере. Он собирался уже постучать в дверь, но тут изнутри донесся громкий мужской голос, а вслед за этим — тихие жалобные женские увещевания. Он смущенно вернулся к себе. На следующий день он отыскал Тесс в военторге и передал ей конверт. Она поблагодарила его и с облегчением прижала конверт к груди. На шее у нее отчетливо проступал багровый синяк.

За этим последовал приезд Лайтфута в Скэмптон и ее мольбы о его переводе. Картина начинала складываться.

— Это… чудовищно, — выпалил Квентин. — Однако это личное дело, вам следует обратиться в социальную службу.

Она его не слушала.

— Это началось вскоре после того, как нас перевели сюда из Фелтвела. Он стал скрытным, угрюмым, начал больше пить. Однажды он пришел домой очень поздно, я спросила, где он был, он впал в ярость и сдавил мне шею. Я не знала, что делать, вот и пришла к вам, к офицеру разведки, и попросила помочь мне отыскать единственного человека, к которому я могу обратиться. А теперь вы отсылаете его отсюда.

Квентин вздохнул.

— Я его не отсылаю, миссис Мюррей. Таков приказ. Приказ Бомбардировочного командования. Я могу дать вам адрес…

Она, похоже, сдалась. Не теряла решимости, однако была готова к поражению.

— Видите ли, у меня есть дочь, — продолжала она уже спокойнее. — Вернее, у нас. У нас с Питером. Маленькая дочь. Она родилась задолго до того, как я вышла за Брендана. У меня ее отобрали. Питер только сейчас об этом узнал. Ей почти шесть, мы хотели ее разыскать. Но если Брендан об этом узнает…

— Понятно. Простите. Я не знаю, что вам сказать. Очень хотел бы вам помочь. Правда. Но приказ есть приказ.

— Понятно. — Она поднялась.

— А вот что касается вашей дочери… — произнес он почти помимо воли, — я могу поспрашивать на этот счет.

— Мне не хотелось бы затруднять вас еще и этим.

— Это не затруднение.

— Тогда спасибо.

Питер затянул тесемки вещмешка и вскинул его на плечо, потом в последний раз обвел глазами свою спальню. И только тут сообразил — это по-прежнему комната мальчишки: повсюду плакаты из журнала «Авиация» и модели самолетов.

Он закрыл дверь и сбежал вниз, вещмешок бросил в прихожей. Вошел в кухню — в ноздри ударило еще одно воспоминание детства — запах жареной тушенки и переваренной капусты.

— Ужин готов, сынок, — сказала мама. — Господи боже ты мой, ну какой красавец!

— Спасибо, мам.

Отец отложил газету.

— И когда твой поезд?

— В половине двенадцатого. Спальный.

— У тебя отдельное купе?

— Понятия не имею. Вряд ли.

— А полагалось бы. Ты же у нас офицер…

Зазвонил телефон, Питер побежал в прихожую.

— Алло?

— Это я.

— Тесс? Ну слава богу. Я так боялся пропустить твой звонок. Еду ночным поездом в Глазго. Я так тревожусь, ты там одна…

— Не тревожься. У меня все в порядке.

Питер прижался лбом к стене. Их воссоединение с Тесс произошло три недели назад — три недели восторга и отчаяния. Он узнал о том, как она жила эти шесть лет, как нелегко ей приходилось с Бренданом, узнал о существовании их дочери. И вот, только они обрели друг друга — и им предстояло расстаться.

— Это ненадолго, Питер, — сказала она, будто прочитав его мысли. — Всего полгода, ну, может быть, год…

— Я люблю тебя, Тесс. Знаю, что нельзя, но ничего не могу с собой поделать. Люблю и всегда буду любить.

— Зачем что-то с этим делать? Я тоже тебя люблю. Не пропадай, Питер. Пиши мне. Пиши сюда, в военторг, до востребования, так безопаснее. И сообщи мне номер, по которому я смогу звонить.

— Да, да, конечно же.

Повисло тяжелое молчание — нужно было столько всего сказать, но сказать было нечего, они скомканно попрощались и разъединились. Питер уставился на трубку, слушая тоскливые гудки, выругался и швырнул ее на рычаг.

— Кто там? — спросила мама, когда он вернулся в кухню.

Он не мог сказать им правду, ни за что.

— Да так, ошиблись номером.

Родители переглянулись.

— Ладно, садись, поужинай, прежде чем… ты куда?

Он ушел в прихожую, в груди кипели боль и обида. Виноваты во всем они — эти, что по-прежнему живут через дорогу. Он утратил ее шесть лет назад, шесть долгих лет тоски, упований, недоумения. И вот теперь он утратит ее снова, и этого он уже не мог снести. Он распахнул дверь, пересек улицу, прошагал по темному тротуару. Все здесь осталось как прежде: плитка на крыльце, медный почтовый ящик, шнурок звонка.

А вот мистер Дерби сгорбился и постарел.

— Господи, Твоя воля! Молодой Лайтфут? — сказал он. — А, вижу, старлей авиации. А это что — крест за боевые заслуги? Ну, так чем же мы можем тебе помочь?

— Можно войти?

— Ну… мы как раз собирались слушать новости. В Африке…

— Я на одну минуту. — Он оттолкнул мистера Дерби и вошел в гостиную — мистер Дерби трусил следом. Комната показалась ему еще роскошнее, чем раньше: сатиновая обивка на стенах, зеркало в золоченой раме, книжный шкаф из красного дерева, на рояле фотографии в рамках — молодой Дерби, Дэвид, в военной форме, он же в белой крикетной форме, он же во фраке и в цилиндре. Ни единой фотографии Тесс.

— Миссис Дерби?

Она подняла голову от шитья, вроде как опешила.

— О. — Она потянула нить. — Это ты.

— Да, я. Простите, что побеспокоил, но вы давно в последний раз говорили с Тесс?

— Тереза живет в Ланкашире. Она замужем. С нами не общается.

— В Линкольншире, и вам это прекрасно известно, но я спрашиваю не об этом.

— Какое тебе дело, говорила я с ней или нет?

— А такое, что мы с ней друзья. И ей нужна помощь — ваша, помощь родных.

— Если ей понадобится помощь, она сама попросит. Да и родные у нее есть. Есть муж.

— Который над ней издевается.

— Это ее дело. Она сама его выбрала, не спросив нашего совета, нас даже не пригласили на свадьбу. Мы вообще с ним не знакомы. А теперь, если это все…

Она отложила рукоделье и начала вставать.

— Почему мне не сказали про ребенка?

— Что-что?

— Про мою дочь. Я имел право об этом знать.

— Ты? Имел право? — Сдерживаемый гнев выплеснулся наружу. — Ты еще скажи спасибо, что тебя не посадили!

— Кхм… Эмили… Может, не стоит…

— Закрой рот, Бернард! Этот… этот мерзавец погубил нашу дочь, навлек позор на всю семью. А теперь имеет наглость являться сюда и чего-то от нас требовать!

— Я ничего не требую, я прошу. — Питер схватил с рояля одну из фотографий. — Вот, где здесь она? Ваша дочь? Помните, она еще жива, и ей нужна ваша помощь. Свяжитесь с ней, миссис Дерби, попытайтесь помочь. Я прошу вас.

Чья-то рука легла ему на рукав.

— Не надо, Питер, так будет только хуже.

Глаза защипало.

— Умоляю, миссис Дерби, скажите, что по-прежнему ее любите.

— Бернард, я прошу тебя, выведи его отсюда!

Питер с грохотом швырнул фотографию на пол. Дерби ахнули. Бросив на них яростный взгляд, Питер повернулся к двери.

— Черт бы вас побрал, вы прикидываетесь верующими, но у вас нет сердца!

В Скэмптоне царил организованный хаос. Началось все два дня назад с прибытием авангарда таинственной эскадрильи — группы техников, присланных из 97-й эскадрильи. Число прибывших возрастало с каждым часом. Заряжающие, оружейники, механики, заправщики, шоферы, метеорологи, картографы, прокладчики курса, машинистки, адъютанты — сложная человеческая машина бомбардировочной эскадрильи опустилась на Скэмптон.

На командном пункте Уитворт и его подчиненные управлялись как могли — расквартировывали, обеспечивали транспортом, организовывали питание, а главное — проверку нового состава. Последнее упало на Квентина, офицера разведки: на его столе скоро выросла целая гора списков, документов и папок. Ему предстояло проверить каждого, будь то мужчина или женщина.

А потом прибыли летные экипажи, и тогда пришло понимание, что «Эскадрилья Икс», как ее пока называли, будет не вполне обычным подразделением.

— Вы только гляньте! — пробормотал адъютант, заглядывая Квентину через плечо. — Крест «За летные заслуги» с нашивкой, крест «За летные заслуги» и орден «За выдающиеся заслуги», медаль «За летные заслуги», орден «За выдающиеся заслуги» с нашивкой. Ничего себе, а у этого два креста — и он к тому же командир эскадрильи! Что бы это значило, сэр?

— Понятия не имею, — невинно ответил Квентин.

Утром четвертого дня он сидел за столом, просматривая многочисленные новые папки, и тут в кабинет ворвался какой-то круглолицый офицер.

— Где Уитворт? Мне нужно… Черт, что с вами такое приключилось?

— Не повезло малость, сэр. В прошлом году. На «Веллингтоне». Возгорание топлива…

— Черт бы драл эти «веллингтоны», там давно пора довести до ума систему подачи топлива. Из какой части?

— Из Сорок седьмой эскадрильи.

— Слыхал про вас! — Круглолицый осклабился. — Вы Кредо, да? Отлично себя проявили.

— Спасибо, сэр, — сказал Кредо. — Хотя…

Вошел Уитворт.

— А, вот ты где, Гай. Квентин, ты уже знаком с подполковником авиации Гибсоном? Он теперь за старшего в «Эскадрилье Икс».

— Рад знакомству, Кредо. — Гибсон протянул ему одну руку, потом стремительно поменял ее на другую. Ему было двадцать четыре — низкорослый, коренастый, с мальчишеским лицом и темными кудрявыми волосами. — Так вы, значит, разведка? Так вот, тут начали расползаться кое-какие слухи. Нужно, пока не поздно, положить им конец.

— Так точно, сэр. Я уже над этим подумал. Нужна какая-нибудь легенда…

— Ладно, доложите потом. — Гибсон повернулся к Уитворту. — Я хотел переговорить с вами об экипажах. По-прежнему не хватает нескольких пилотов.

Они сгрудились у стола Квентина и начали перебирать имена. Судя по всему, Гибсон был не только живым и энергичным, но еще и взвинченным, нетерпеливым. Впрочем, подумал Квентин, это вполне объяснимо — Гибсон только что закончил третий оперативный цикл в бомбардировочной авиации. Внушительный показатель — 172 боевых вылета.

— Есть Хопгуд, Шэннон и Бэрпи из моей бывшей эскадрильи, из Сто шестой, — сказал он через несколько минут. — Еще Манро, Молтби и Маккарти из Девяносто седьмой, все отличные парни. А кто тут у нас есть из Пятьдесят седьмой?

— Райс и Эстел, сэр, — ответил Квентин. — Я готов поручиться за обоих.

— Прекрасно. А кто еще из Пятьдесят седьмой?

— Янг сам вызвался. Пилот что надо.

— Да, Динги Янга я знаю. Хорошо. А еще?

— Парочка из Пятидесятой, двое из Сорок девятой, по одному из Двести седьмой и Четыреста шестьдесят седьмой, один из Шестьдесят первой…

— Всего один? Чего это у них так?

— Не могу знать, сэр. Его зовут Барлоу.

— Так, сколько там у нас набралось?

Уитворт подсчитал:

— Шестнадцать плюс еще несколько кандидатов.

— Шестнадцать? А мне нужен двадцать один плюс парочку в резерв.

— Постепенно наберутся и еще, Гай, я уверен.

— Меня это не устраивает. Мне они нужны прямо сейчас!

К удивлению Квентина, он грохнул кулаком по столу. Гибсон был не просто нетерпелив, он был нетерпим. Похоже, его совсем не волновало, что Уитворт приходился ему начальником.

— А вы, Кредо? — внезапно спросил Гибсон. — Вы человек опытный. Переучивались на «ланкастеры»?

— Я? Как сказать, сэр, я бы только мечтал…

— Квентин не допущен к полетам. — Уитворт хлопнул его по плечу. — Пока руку не подлечит. Послушай, Гай, дай мне пару часов, я тут всех обзвоню. Я уверен, что соберу недостающих.

— Ладно. — Гибсон, похоже, смирился. — Ладно, сэр, спасибо. Буду благодарен за любую помощь…

— Вот ведь ходячий запал! — не выдержал Уитворт, когда Гибсон ушел. — Но Харрис его поэтому и выбрал. Ради дела готов идти по головам. А задачка у него — будьте-нате. Только подумай, за неделю собрать новую эскадрилью. На мой взгляд, чистое безумие. Ладно, Квентин, у нас не хватает летчиков. Есть какие соображения? Я имею в виду ребят из Пятой группы.

Квентин перебрал папки.

— Одно имя есть, сэр. Как вариант.

— Тесс, душечка, вот и ты. — Мюррей закрыл свой блокнот и встал из-за стола. — В город ездила, да?

— Зашла в библиотеку. И в пару магазинов.

При ней не было ни книг, ни покупок, но даже если Мюррей это заметил, виду он не подал. На деле она провела большую часть дня в линкольнской ратуше — выясняла в Бюро помощи гражданам (новой службе, устроенной по принципу передвижных поликлиник и располагавшейся в школах, церквях, даже в пабах), как можно разыскать дочь.

— Ты выглядишь усталой, малышка, дай-ка я тебе налью чаю.

— Ничего, ты сам ешь. Там грудинка осталась.

— Не надо, я потом поем. Давай садись.

— Ты куда-то уходишь?

— Ты же знаешь, у меня всегда работы невпроворот. А тут еще прибыла целая толпа. Они, похоже, хотят сразу же начать полеты, так что придется нам поднапрячься.

Она позволила ему усадить себя на стул, а потом следила, как он возится с чайником и молочником. Его блокнот на металлических скрепах лежал на столе. В нем были списки дел, заметки про семена, тракторное масло и корм для голубей. А еще — подробности пари, которые он заключал с другими служащими на базе: он полагал, что она про это не знает. А еще — подробности кое-каких операций на черном рынке. Он называл это «мой военный дневник» и носил его с собой повсюду.

— Ты слышала последние новости? — спросил он. — Про нового командира эскадрильи?

— Нет. А кто он такой?

— Тот еще фрукт. — Брендан спрятал блокнот. — Видишь ли, у половины новоприбывших нет полной формы — понятное дело, собирали-то всех второпях. И наш местный проныра из военной полиции давай придираться — что они, мол, одеты не как надо. Семьдесят пять взысканий наложил. А потом отнес список командиру, так этот Гибсон, который сперва делает, а потом думает, разорвал бумажку и вышвырнул бедолагу вон. А потом позвонил интендантам и приказал одеть всех до последнего в новую форму. «Это невозможно, — говорит интендант, — нет у нас формы». «Найдите — и точка», — говорит Гибсон. Наутро все до последнего в новой форме. Обалдеть, да?

— Филлис из военторга говорит, что нам пришлют какие-то особые «ланкастеры».

— У твоей Филлис слишком длинный язык. И где она это услышала?

— У нее муж работает во втором ангаре. Слесарем.

— Зря он болтает. Даже жене не следовало говорить.

Он протянул ей чашку и встал сзади, опустив могучие руки ей на плечи.

— Ну, вот я, например, никому не стану разбалтывать твои секреты. И ты мои тоже не станешь, да, малышка?

— Конечно.

Но он так и остался стоять сзади, поглаживая и слегка сжимая ей шею. Тесс почувствовала, как в горле разрастается ужас. Прошло несколько секунд, и наконец он убрал руки.

— Вот и умница. — Поцеловав ее в затылок, он вышел.

Она осталась сидеть у стола, вслушиваясь в металлический стук его каблуков во дворе. Потом уронила голову на руки.

— И зачем нам опять на вокзал, Дядька? — спросил Питер, шагая вслед за Макдауэлом по Арджил-стрит. — До моего поезда еще уйма времени. Или нет?

— Сейчас увидишь зачем. Давай шевели ногами, не трать зря ценное время, которое можно употребить на выпивку.

— Вот уж точно.

Впрочем, Питер и так выпил достаточно. Да и начали они уже давно. Глазго ему понравился, но они весь день провели на ногах, то и дело пропуская по рюмочке, и Питер выдохся. Едва они вошли в задние, как под потолком заметался знакомый австралийский клич, и перед ними появилась ухмыляющаяся физиономия Киви Гарвея, а вслед за ним — Билли Бимсона и Херба Гуттенберга.

— Ого, все три мушкетера! — воскликнул Питер, крепко пожимая им руки. — Чего это вы тут делаете?

— Вас пришли проводить, понятное дело! Как это — мы и упустим возможность надраться?

— Рановато начали, парни, — ухмыльнулся Макдауэл. — Ну ладно, мы вам прощаем. Итак, первая остановка — вокзальный буфет.

Как выяснилось, до этого Херб и Билли напропалую гуляли в Ливерпуле, дожидаясь транспорта обратно в Канаду.

— Нам сказали, может, придется ждать пару недель, — пояснил Билли. — Так мы как услышали от Дядьки, что ты собрался в Глазго, сразу выцыганили увольнительную на два дня.

— А потом связались с Гарвеем, — добавил Херб. Гарвей тоже маялся в ожидании возвращения в Новую Зеландию, где ему предстояла новая жизнь инструктора по стрелковому делу.

— Ты небось радуешься, Киви, — сказал Питер. — Наконец-то домой.

— А то. — Киви уставился в стакан. — Жду не дождусь.

— Можешь подать рапорт о переводе во флот. — Питер не мог отделаться от впечатления, что его экипаж какой-то невеселый.

— Может, и попробую.

— Ну а ты, Херб? Домой, в Канаду! Небось считаешь деньки?

— Угу, — подтвердил Херб. — Считаю. Хотя…

— Хотя — что?

Взгляды их встретились, оба были не в состоянии высказать несказуемое. Слова за них нашел Дядька:

— На их взгляд, что-то тут не так, парень.

— И верно! — яростно выпалил Билли. — Мы сюда приехали сделать дело. Оно пока не сделано, а нас отсылают домой. Получается… мы его бросили.

— Вот именно, бросили!

Питер кивнул. Он чувствовал то же самое. А несколько раньше Дядька высказал ему то же самое:

— Мне теперь некуда податься, приятель, — сказал он грустно. — Летать больше не придется, Мэри нет…

Питер посмотрел на друзей.

— Оказывается, у меня есть дочь. Я только что об этом узнал.

Они недоверчиво переглянулись.

— Чего?

— Было дело, давно. С одной девушкой. Мы росли вместе.

— А, это та, имя которой ты все бормотал? — Киви подался вперед. — Ну, в ту ночь, на шлюпке. Как ее, Бесс?

— Тесс. Мы наконец снова встретились. А меня теперь переводят в Лоссимут.

— Как всегда. — Повисло молчание, все задумались.

В конце концов Дядька поднял стакан.

— Чем тут киснуть и дуться, давайте-ка выпьем за нашу удачу. Мы ведь уцелели, верно? Мы живы в отличие от тысяч других. Это настоящее чудо, так что мы должны благодарить судьбу.

— Верно!

— За удачу!

— За любимых!

Настроение поднялось, пиво текло рекой, разразилась шумная пирушка. Через некоторое время Питер снова погрузился в блаженное опьянение.

Потом он вспомнил — скоро его поезд.

— Господи, который там час?

Дядька глянул на часы.

— Пора!

Они помчались по залитым дождем улицам и вернулись на вокзал за несколько минут до отправления. Из громкоговорителей неслось объявление о начале посадки, а Дядька с остальными на руках тащили Питера на платформу.

Там дожидались двое агентов военной полиции.

— Упс, — сказал Билли.

— Так, — хмуро начал один из полицейских, — что это тут у нас такое?

— Похоже, опять летчики безобразничают, — сказал второй.

Дядька, покачиваясь, шагнул вперед.

— Вы уж нас извините, джентльмены. Расслабились маленько.

— Гм… мой поезд… — пробормотал Питер.

— А вы не спешите, сэр. — Первый полицейский достал блокнот. — Так, и который из вас, нарушителей порядка, Лайтфут?

Питер замер.

— Прошу прощения?

— Вы мало что англичанин, так еще и глухой? Я же четко сказал: Лайт-фут. Старший лейтенант авиации Питер Лайтфут.

— Ну, это я. Только мой поезд…

— А не нужен вам никакой поезд. Вот, распишитесь.

Питер расписался, полицейский вручил ему конверт. Питер вскрыл и начал читать — остальные сгрудились вокруг.

— Вот это да!

— Прямо не верится.

— Ого! А меня возьмешь?

— Там написано — только Лайтфут. Что бы это значило, Питер?

Питер лишился дара речи. Колени у него медленно подогнулись, он опустился на землю и в изумлении уставился на телеграмму:

СРОЧНО СТАР ЛЕТ П Д ЛАЙТФУТУ ТЧК НЕМЕДЛЕННО ЯВИТЬСЯ БАЗУ ВВС СКЭМПТОН ЛИНК В РАСПОРЯЖ Г П ГИБСОНА 617 ЭСКАДРИЛЬЯ ТЧК ПОДПИСЬ ВИЦЕ МАРШАЛ АВИАЦИИ Р А КОХРЕЙН КОМАНД 5 ГРУППОЙ ВВС БОМБАРДИРОВОЧНОГО КОМАНДОВАНИЯ КОНЕЦ

 

Глава 4

Квентин поднял лицо от бортового нужника — глаза щипало от залитых туда химикатов. Отчаянно выругался про себя — он налетал свыше двухсот часов, и его еще ни разу не мутило в полете, при любой тряске, в любых самых тяжелых передрягах. До сегодняшнего дня. «Ланкастер», скользивший, точно корабль-призрак при свете дня, казался нереально пустым. Через секунду Квентин снова скорчился над нужником. И в этот момент понял, что страдает не от воздушной болезни. А от страха.

А поначалу казалось — как здорово будет полетать.

— Я бы хотел слетать с вами на тренировку, — сказал он Питеру Лайтфуту, который был у него в долгах как в шелках за то, что именно Квентин рекомендовал его и его экипаж в новую 617-ю эскадрилью. — Погляжу, чем вы там целыми днями занимаетесь.

Уитворту эта мысль тоже пришлась по душе. Замечательная возможность оценить, хорошо ли Гибсон организовал тренировочные полеты, сказал он. Ни тому ни другому Квентин не обмолвился, почему на самом деле рвался в полет. Хотел проверить — выдержат ли нервы.

Теперь он знал ответ на свой вопрос. Тяжело подняв голову от нужника, он обнаружил, что рядом открылась дверь хвостовой башни.

— Не очень вы свежо выглядите, капитан. — Херб Гуттенберг протянул ему пакетик. — Леденчики.

— Спасибо. — Квентин взял конфету. — А вас, бывает, тошнит, сержант?

— Бывало. В первом цикле. Потом прошло.

Квентин встал на нетвердые ноги. В первом цикле, подумал он. Этот канадец отлетал два полных оперативных цикла. Добровольно. А теперь подписался на это сумасшедшее задание, даже не зная, о чем конкретно идет речь. Просто удивительно. Квентин благодарно махнул ему рукой и побрел обратно.

Собственно, все экипажи 617-й эскадрильи удивительные, подумал он. На земле — сплошные попойки, потасовки, дурачества, но стоит им сесть в самолет, и они волшебным образом превращаются в нечто невообразимое. В изумительный семигранный механизм, созданный с одной целью — сеять панику в рядах врага.

Он обогнул пустую верхнюю башню и продвинулся вперед, к первому препятствию на своем пути: к метровой ступени, которая вела на крышку десятиметрового бомболюка. Преодолев ее, он двинулся дальше, теперь согнувшись пополам, пока не наткнулся на еще более внушительную преграду. То был центральный лонжерон, кессонированная балка, к которой крепились огромные крылья «ланкастера». Шум и вибрация тут были непередаваемые — корпус самолета сотрясали четыре ревущих двигателя «мерлин». Квентин мысленно отключился от грохота и пополз дальше, в переднюю часть фюзеляжа, согнувшись почти пополам, чтобы протиснуться между лонжероном и крышей. На полдороге он потерял равновесие, его подхватила чья-то рука.

— Тихо, капитан! — К нему наклонился Чоки Уайт, сидевший за радиопередатчиком. — Смотрите под ноги.

Квентин быстро очухался.

— Оступился, экий я неловкий, спасибо. Ну как там дела?

Чоки повернулся к панели, вмонтированной в боковую стену.

— Пока ничего хорошего. С бортом Барлоу можно связаться только с помощью световых сигналов, отправлять или получать сообщения с базы мы тоже не можем — слишком низко.

— Понятно. Ну ничего, постепенно это все наладится, я уверен.

— Да уж я надеюсь, а то из этой нашей затеи выйдет полная задница… куда бы мы там ни собирались.

— Вот именно.

— Мы не «Тирпиц» летим топить?

Квентин улыбнулся.

— А я не знаю. Я всего-навсего офицер разведки.

В нескольких шагах от места радиста находилась кабина штурмана, задернутая занавеской — хотя снаружи было светло. Квентин приподнял ткань и увидел, что штурман Джонсон сидит, согнувшись над каким-то рулоном вроде туалетной бумаги, испещренным линиями и знаками. На такой низкой высоте штурману приходилось почти так же тяжко, как и радисту: за пятнадцать секунд самолет пролетал милю, ориентиры проносились мимо слишком быстро, их было не распознать. Штурманам 617-й эскадрильи пришлось изобретать новые методы ориентирования, например использовать самодельные рулонные карты, а вместо глаз — бомбардира, сидевшего на носу. С переменным успехом.

Квентин опустил занавеску и шагнул в кабину. Питер и его бортинженер сидели к нему спиной, Питер — в большом пилотском кресле слева, Макдауэл — на откидном сиденье рядом. Оба были сосредоточены на непосредственной задаче, и правильно, подумал Квентин, потому что непосредственная задача состояла в том, чтобы вести «ланкастер» на скорости 250 миль в час практически над верхушками деревьев, по холмистой йоркширской местности, в тесной связке с другим «Ланкастером». Да еще и по приборам — в темных очках. Зачарованный скоростью, Квентин пристроился рядом с Питером, подключился к ПУ. В ушах тут же зазвучал спокойный, но напористый голос Гарвея, бомбардира-новозеландца.

— Впереди поперек река. Рощица на три часа. Деревня с церковью в двух милях на одиннадцать. За ней холм с развалиной. За ним высоковольтная линия. Там поворачиваем, так, штурман?

— Да. Так, командир, два-два-ноль влево, тогда водохранилище Дервент будет прямо по курсу в восьми милях, осторожно, слева холм Марджери, высота восемьсот…

— Опоры! Выше, командир, уходи вверх!

Питер мгновенно забрал штурвал на себя, Макдауэл дал полный газ, а Квентин замер от восхищения — «ланкастер» взмыл вверх под вой двигателей. Шли секунды, самолет дрожал, облака становились все ближе, потом из хвостового отсека раздался голос Гуттенберга:

— Прошли опоры!

Питер тут же снова пошел на снижение.

— Простите, если напугал.

— Да уж не говори!

— Молодец, что заметил опоры, Билли.

— Такие поди не заметь. Даже в этих проклятых очках.

— Угу, придумали бы что получше для отработки ночных полетов.

— И сколько можно носовому стрелку сидеть у бомбардира на ушах!

— Прости, Киви, ноги мне девать некуда…

— Эй, а где Барлоу?

Все уставились в иллюминаторы в поисках второго «Ланкастера».

— Кажется, отклонился, хотя, подожди, вон он… Потерял хвостовую антенну!

Они следили, как Барлоу, без антенны, возвращается в строй.

— Знаете, ребята… — заметил Гуттенберг, — по-моему, операция делается немного опасной.

— Кто бы с этим поспорил, Херб.

Пауза.

— Знать бы, что за операция!

Они благополучно вернулись на базу после четырехчасовой тренировки, которая началась с восьмидесятимильного круга над Северным морем, потом полет в строю к водохранилищу Дервент, несколько проходов над водохранилищем на малой высоте, заход с малой высоты на бомбардировку в Уэйнфлите, а потом, наконец, возвращение в Скэмптон. На последнем участке Питер, к изумлению Квентина, предложил передать ему управление. К еще большему его изумлению, едва он сел в кресло пилота, положил левую руку на штурвальную колонку, нащупал ногами педали, как страх и тошнота куда-то пропали, спокойствие окутало его, будто одеяло. Пусть искалеченная правая рука не справлялась с управлением — Дядьке Макдауэлу приходилось крутить рукоятки, перемещать рычаги газа и делать практически все остальное, — пусть даже это значило, что его больше никогда не допустят к боевым вылетам, эти несколько минут стали переломным моментом.

Шагая от самолета, экипаж признал вылет удачным, несмотря на технические неполадки.

У Гая Гибсона было совсем иное мнение.

— Безрукие! — ревел он. — Все вы безрукие, все до последнего!

Они собрались в комнате предполетной подготовки, где на них обрушился гнев командира. Суть его речи, как понял Квентин, сводилась к тому, что у 617-й эскадрильи было только десять заемных бомбардировщиков для тренировочных полетов, их нужно было лелеять и использовать с толком. В тот день на тренировку вылетели все. При этом два вернулись на трех двигателях, еще два заблудились, в еще одном сопла оказались забиты листвой, Барлоу прилетел без антенны, а один и вовсе не вернулся.

— Картер, — проворчал Гибсон. — Звонил недавно. Из Манчестера. Штурман у него ошибся.

Он замолчал, яростно меряя комнату шагами.

— Картер сказал, что через пару часов вернется, — продолжал он. — Я сказал ему не брать с собой штурмана — тот уволен. Картер сказал — если уволен штурман, то уволен и весь экипаж. Я сказал ему — выбирай. Он выбрал, ушли все. Вон таких из эскадрильи.

По комнате пробежал шепоток изумления, летчики переглядывались — со смущением, но скорее — с изумлением. Один экипаж уже три дня не вылетает по болезни, добавил Гибсон. В 617-й нет времени болеть, ни по-настоящему, ни понарошку, заявил Гибсон, так что их он тоже уволил. В результате для выполнения задания осталось двадцать экипажей.

Знать бы, что за задание.

— Ты нам совсем ничего не можешь сказать, Гай? — спросил один из его приближенных, Молтби. Как ни странно, после сообщения об увольнениях настроение у всех поднялось.

— Простите, ребята, не могу. Могу сказать одно: справимся — война кончится быстрее. Но чтобы справиться, нужно днем и ночью отрабатывать полеты на малой высоте, над землей и над водным пространством, пока не сможете летать с завязанными глазами.

— Значит, все-таки корабль! — предположил еще один близкий друг Гибсона Хопгуд.

— Может быть, Хоппи. — Гибсон ухмыльнулся и посмотрел на Квентина. — Из меня ты ничего не вытянешь. — После этого он вновь заговорил серьезно: — Успех операции будут решать два момента. Тренировки и секретность. О тренировках мы уже поговорили, но это полдела. Если противник будет нас ждать, пиши пропало. Так что рот на замок обо всем, что касается этого задания. Никаких вопросов, никаких домыслов, никаких сплетен.

— Оно, конечно, так, босс, только каким образом? — спросил кто-то.

Квентин заметил, как в комнату вошел Уитворт. С ним — двое в штатском. Он сразу почуял неладное. И действительно, едва Гибсон по второму разу пустился в рассуждения о секретности, Уитворт поманил его наружу.

— Квентин, эти господа — майор авиации Арнот и майор авиации Кэмпбел, — с явной неловкостью проговорил Уитворт. — Из разведывательного управления Министерства авиации.

Негромкие приветствия, рукопожатия. Квентин обратил внимание: несмотря на звания, эти двое не были похожи на летчиков. И почему они в штатском? — недоумевал он.

— Вы старший офицер разведки? — Арнот смотрел на него с сомнением.

— Так точно, сэр. Точнее, исполняющий обязанности.

— Вам известна цель операции?

— Никак нет, сэр. Разумеется. Она почти никому не известна.

— Верно. Давайте поговорим. — Оставив Уитворта у дверей, они зашагали по аэродрому, Квентин — в середине. Спускались сумерки, апрельский вечер был прохладным. Они молчали.

Кэмпбел закурил сигарету.

— Вы неплохо справлялись, капитан. Пока что.

— Благодарю, сэр.

— Наверное, это было непросто, с вашей-то рукой.

— Рука мне не мешает, сэр.

Почему он говорит в прошедшем времени? — недоумевал Квентин.

Арнот еще раз огляделся, убедился, что их никто не слышит.

— Да. Использовать в качестве легенды «Тирпиц». Это была ваша идея?

— Ну, вроде как, сэр. Пожалуй.

— А откуда вам известно, что не он является подлинной целью?

— Я обговорил это с полковником Уитвортом и подполковником Гибсоном. Уверен — будь «Тирпиц» подлинной целью, они бы ее не одобрили.

— Логично. Ну и как вы действовали дальше? Как вы внушили личному составу, что цель — именно линкор «Тирпиц»?

— Да я, собственно, и не внушал. Они сами выдвинули такое предположение. А я попросту не противоречил.

— Умно.

— Благодарю, сэр. Я называю это «управлением слухами».

— Забавно. И когда все это началось?

— Через несколько дней после формирования эскадрильи.

Спутники отошли в сторону и начали тихо переговариваться. Квентин ждал. Немецкий линкор «Тирпиц», спрятанный в настоящий момент в одном из норвежских фьордов, уже много лет был для союзников как заноза в пятке. Было предпринято несколько попыток атаковать его, однако он был окружен плотным кольцом мин и вооружен мощной зенитной артиллерией, так что к нему было не подобраться. Почти все в 617-й эскадрилье не без оснований пришли к выводу, что именно он и станет их целью.

Арнот и Кэмпбел договорили:

— Благодарим вас, капитан. Вы освобождены от обязанностей старшего офицера разведки.

— Я что-то сделал не так?

— Отнюдь. Просто такая задача не по плечу одному человеку. Речь идет о крайне важной операции. Вы остаетесь сотрудником разведслужбы. Просто разведслужба теперь будет куда многочисленнее.

— Понятно. — В общем, отодвинули под благовидным предлогом. — Но откуда такая секретность?

— А оттуда, капитан, что Шестьсот семнадцатой поручено слишком важное задание, провал тут исключен. В основном — отсюда.

— А еще?

Его спутники переглянулись.

— Я имею право это знать.

— Не имеете. Но раз уж спросили — немцы переводят «Тирпиц» дальше на север, на новую базу в Альтафьорде.

По спине Квентина пробежал холодок.

У Квентина была машина «Эм-Джи» 1938 года выпуска, двухместный спортивный кабриолет, щегольский, черный, блестящий — красные кожаные сиденья, колеса с литыми дисками. Водить ему после ожогов было тяжело, и машиной он пользовался редко. Соответственно он с легкостью одолжил ее на вечер Питеру.

То была третья встреча Тесс и Питера после его перевода в Скэмптон. Две первые — дневные свидания на парковой скамейке, во время которых эмоции перехлестывали через край, — лишь подтвердили неизменность их взаимных чувств, которые оказались даже глубже, чем оба полагали. К этой третьей встрече, назначенной возле церкви в деревне Скэмптон, оба собрались, взяли себя в руки. До определенной степени. Питер подъехал, Тесс вышла из тени и залезла в машину.

— Сколько у тебя времени? — спросил он.

— К десяти я должна быть дома. Поехали отсюда.

Они выбрались из Скэмптона и ехали по затемненным улицам, пока Линкольн не остался позади.

— Что ты сказала Брендану? — спросил Питер.

— Что иду с Филлис в кино. Не знаю, поверил ли он, он стал очень подозрительным, по любому поводу.

— Мне это не нравится. Ты очень рискуешь.

Она вымученно улыбнулась.

— Оно того стоит.

Через пять миль они свернули с шоссе и добрались по проселкам до деревушки, где имелся тихий с виду паб. Они устроились за столиком в углу, потягивая водянистое пиво.

— Ты устало выглядишь, Питер. У тебя все в порядке?

— Да вроде как. Работы много, куча проблем, командир вечно недоволен и кого-нибудь распекает. — Он отхлебнул пива. — Да, чуть не забыл. Кредо дал мне вот это.

Он протянул ей конверт. Она вскрыла его, вынула несколько листков бумаги, пробежала глазами.

— Список адресов. Региональные отделения Агентства по усыновлению. Он пишет, мне нужно послать туда данные о ребенке — дата и место рождения, родители и все такое. Может, они смогут ее найти… если, конечно, ее удочерили. — Тесс осеклась. — Что бы это значило?

— Понятия не имею. Наверное, что ее могли и не удочерить. А что, если она до сих пор в приюте?

Они посмотрели друг на друга.

— Дожидается удочерения!

— Это ведь возможно?

— Да! Питер, а если мы ее найдем?

— Да… — Он заколебался.

— Питер? Что с тобой?

— Ничего. — Он уставился в стакан. — Ничего. Просто думаю. О дочке. И о Брендане. Что он сделает, если все узнает.

— Да. — Тесс вздохнула. — Трудно сказать. Он совершенно непредсказуем. Сейчас смеется и шутит, а через минуту делается злым и угрюмым. И работает чуть не круглые сутки.

— У него много дел, как и у всех. А с тобой он нормально обращается?

— Часто злится, но в основном на себя. Тогда начинает бить посуду и все, что под руку попадет. Меня это пугает.

— Как ты думаешь, он нас подозревает?

— Не знаю. Вчера вечером пришел очень злой, кричал, как все было хорошо до какой-то там посадки в Фелтвеле.

— Какой еще посадки?

— Не знаю, может, каких деревьев, это ведь его работа. Но дело не в том, что он сказал, а как. Просто побелел от ярости.

Хозяйка паба протирала за стойкой бокалы и бросала на них подозрительные взгляды, будто все знала.

— Тесс, — тихо сказал Питер. — Я не могу не задать этот вопрос. Почему ты вышла за него замуж?

Она взяла его за руку.

— Потому что поначалу он был ко мне добр. Внимателен, и мне с ним было весело — впервые за много лет. И еще казалось, он даст мне опору, надежду на будущее, все те вещи, которые я уже отчаялась обрести. Но я ошиблась, он оказался не таким, и я уже не раз обо всем пожалела. А потом он стал поднимать на меня руку, и это было…

— Как?

— Как наказание за мой грех. Только вот я не могла этого стерпеть. Я не знала, что делать. Оставалось одно — разыскать тебя.

Он сжал ее ладонь.

— Слава богу, ты меня нашла.

Они еще немного поговорили, допили пиво, вернулись к машине, поехали обратно. Рядом с церковью Питер заглушил двигатель, и они крепко прижались друг к другу.

— Как мне хочется забрать тебя отсюда, — сказал он.

Она погладила его по руке.

— Я буду осторожна. А в остальном — тревожиться нужно за тебя, не за меня. Ты по-прежнему не знаешь, к чему вас готовят?

— Командир приказал отставить разговоры и сосредоточиться на тренировках.

Тесс прижалась к нему еще теснее.

— Ну и правильно. Я тоже больше не буду спрашивать.

Питер посмотрел на часы.

— Уже почти десять, Тесс.

— Знаю. Ну еще пять минут.

— Конечно. — Он помолчал. — Можно задать тебе вопрос?

— Разумеется.

— Ну, просто, я ведь до сих пор не знал… про ребенка. Как ты его родила. Как потеряла. Как это было? На что похоже?

На смерть. Когда умираешь снова и снова. На кошмарный сон, который не истаивает при пробуждении, а остается с тобой.

Утром после «той истории» семейство Дерби уехало в Шотландию, храня натянутое молчание. Шли дни, о случившемся не упоминали, Тесс поняла, что так оно и останется — сгниет, как прошлогодние листья. Большую часть времени она гуляла одна, разглядывала прибрежные скалы и бухты, бродила по вересковым пустошам или просто лежала на кровати. Потом однажды вечером к ней вошла мать.

— «Гости» пришли? — спросила она, переплетая пальцы.

Тесс не поняла:

— Какие «гости»?

— Прекрасно знаешь какие! — рявкнула мать.

Тесс сообразила, что речь идет о месячных, которые действительно не пришли, а дальше потянулись дни, и «гости» все не приходили, и мать делалась все свирепее, все истеричнее, все набожнее — каждый день ходила к мессе.

Наконец отпуск закончился, но Тесс с матерью не вернулись в Бексли, они поехали к материной родне на Англси, потом — в Престатин. Потом беременность Тесс стала слишком заметна, чтобы жить у родных, они перебрались в приморский пансион в Саутпорте, где провели еще месяц. Тесс, одинокая, отчаявшаяся, попыталась связаться с Питером. Однажды ночью она пробралась вниз, чтобы ему позвонить. Это услышала хозяйка и устроила скандал — телефон, мол, не для общего пользования. После чего вызвала мать Тесс и велела им съезжать — под тем предлогом, что ее пансион — не место для всяких малолетних развратниц. На следующее утро они съехали.

Приют, где молодые католички, попавшие в беду, разрешаются от бремени, находился в дальнем крыле монастыря под Честером. В комнатах стоял холод, еда была отвратительной, сестры — суровыми. Между молитвами и работами будущие матери изучали Писание или слушали проповеди о том, как страшно согрешили. Пришла зима, настало Рождество. Тесс получила единственную открытку, от отца — он сочувствовал ей в ее горе и выражал надежду, что это послужит ей уроком.

Схватки начались в конце марта 1937 года. Пришла повитуха, велела сестрам позвонить матери Тесс. «Не надо, не звоните!» — выкрикивала Тесс, но ее не послушали. Повитуха привязала ее ноги к металлическим подставкам, засунула внутрь ледяные пальцы и сказала, что пока еще рано. Потом вышла; через некоторое время начались настоящие боли. Ближе к рассвету, в изнеможении и лихорадке она почувствовала, как кто-то коснулся ее лба, открыла глаза и увидела мать. На лице у той мелькнуло сострадание — но лишь на миг.

Ребенок родился — девочка, которую тут же запеленали и унесли. Тесс запомнила лишь слабые крики, удалявшиеся по коридору, после ей дали снотворное, и она уснула. Потом ее разбудила мать, подала чашку чая. Впервые после той истории в теплице мать выглядела спокойной и умиротворенной.

— Все необходимое сделано, — сказала она. — Ребенок в надежных руках, о нем заботятся. Мы с твоим отцом подписали все необходимые бумаги, девочку поместят в приют, а потом удочерят.

— Можно мне ее хотя бы увидеть? — взмолилась Тесс.

— Нет, — отрезала мать, — это никому не нужно. Ты уедешь отсюда и поживешь в Линкольне у тети Розы, а через несколько недель, как оправишься, поедешь доучиваться в Лондон.

— А как же Питер? — спросила Тесс.

Лицо матери окаменело.

— Никогда больше не упоминай этого имени. Если попробуешь с ним связаться, я подам в суд, и его посадят.

Тесс поехала в Линкольн и пожила у тети Розы, сестры отца, рассеянной, но добродушной дамы. А через несколько недель написала родителям, что, по ее мнению, для всех будет лучше, если она останется в Линкольне и здесь пойдет в школу. Те, разумеется, согласились, и больше она с родителями не общалась.

 

Глава 5

На базе ВВС Мэнстон в Кенте вице-маршал авиации Кохрейн, Чарльз Уитворт, Гай Гибсон и чиновник из Министерства авиации по имени Эшвел беседовали с Барнсом Уоллисом, который выглядел довольно понуро. На встрече, к собственному изумлению, присутствовал и Квентин Кредо.

— А это кто? — не чинясь, осведомился Эшвел.

— Мой адъютант, — примирительно ответил Уитворт. — Капитан авиации Кредо. Он отвечает за соблюдение секретности в Скэмптоне.

— Ладно. Продолжим. Я должен успеть на поезд.

Чуть ранее провалилось испытание двух новых бомб на побережье Кента, и Эшвел созвал эту срочную встречу. Начал он с подведения итогов — сброшено две бомбы, обе развалились на куски, — потом начал доказывать, что необходимо отменить всю операцию. Квентин слушал вполуха — во-первых, ему не хватало фоновых знаний, во-вторых, голова у него шла кругом. Неужели Уитворт действительно назвал его своим адъютантом? Своей правой рукой? Квентин было решил, что в Рекулвер, курортный городок в трех милях к востоку от залива Херн, его позвали, просто чтобы утешить после отстранения от должности. А выходит — он теперь адъютант командира. Ответственный за соблюдение секретности.

Эшвел продолжал:

— Уверяю вас, Уоллис, я уважаю ваши знания и изобретательность, но на моих глазах провалилось уже третье испытание. Пора положить этому конец. В конце концов, до крайней даты выполнения задания остается менее четырех недель.

— Совершенно верно, — тихо признал Уоллис. — Полнолуние, середина мая. Уровень воды у плотин будет максимально высок. После этого он начнет снижаться.

— Вот то-то же. Идея прекрасная, но слишком дерзкая, учитывая сроки. Можно попробовать через год. А теперь я предлагаю вернуться в Лондон, подготовить необходимые распоряжения по сворачиванию программы и…

— Нет! — отчаянно выкрикнул Уоллис. — Просто нужно провести еще испытания. Бомба сработает, я в этом убежден!

— Я тоже. — Ко всеобщему удивлению, Гай Гибсон шагнул вперед. — Если мистер Уоллис говорит, что она сработает, мне и моим экипажам этого достаточно. В конце концов, лететь-то нам.

Все знали, что мнение Гибсона является решающим. Если он поддержит Уоллиса, у того еще остается шанс. За многие недели тренировок эти двое очень сблизились — Квентин заметил, что здесь, рядом с Уоллисом, стоит совсем другой Гибсон, не огнедышащий дракон из Скэмптона: он больше был похож на почтительного племянника рядом с любимым дядюшкой. Когда утром того же дня не взорвалась вторая бомба — она развалилась на куски при ударе об воду, — все стали свидетелями странного зрелища: Уоллис стащил ботинки и носки и побрел по ледяной воде отыскивать обломки. Почти все отвернулись в смущении — кроме Гибсона: он остался возле воды и помогал.

— Джентльмены, — продолжал Эшвел, — не будем лгать самим себе. Дело не только в бомбе. Операция чрезвычайно затратна во всех отношениях — с точки зрения личного состава, технического обеспечения, я уж и не говорю про деньги. Все эти ресурсы можно употребить на другие цели. Кроме того, у нас масса мелких недоработок. Радиопередатчики барахлят, навигация проблематична, и список бесконечен…

— Никто не говорил, что будет легко, — пробормотал Уоллис.

— Никто не говорит о легкости. Речь об осуществимости.

— Это осуществимо. Я уверен.

Эшвел обвел комнату взглядом, качая головой. Потом взял свой портфель.

— У вас неделя, джентльмены.

За его спиной хлопнула дверь. Тут впервые заговорил Кохрейн:

— Барнс, утром у меня встреча с Харрисом. По-вашему, это осуществимо? Если учитывать все недоработки и сроки?

— Наверное. Ох, да не знаю я, — вздохнул Уоллис. — Только если нам наконец улыбнется удача.

В течение следующего часа Квентин узнал все, что было известно остальным. Кодовое название бомбы — «Апкип» («Домохозяйка»), операции — «Честайз» («Наказание»). Задача — довести двадцать «Ланкастеров» из 617-й эскадрильи до самого драконова логова, до прекрасно защищенного Рурского бассейна, промышленного сердца Германии, и там сбросить бомбы Уоллиса на три основные плотины. Плотины сдерживают миллионы тонн воды, обеспечивая работу сталелитейных заводов, электростанций и фабрик по всему бассейну. Если разрушить плотины, не только возникнет смертоносная приливная волна, но и будут выведены из строя все предприятия, которые уцелеют.

Как всегда, дьявол был в деталях. Во-первых, чтобы добраться до цели, а потом вернуться на базу, «ланкастеры» все время должны будут лететь над самой землей, при лунном свете, используя специальные маршруты — тайные, те, где их не ждут. Во-вторых, если они все-таки доберутся до цели, атаковать ее нужно будет в точности согласно плану Уоллиса, который полагал, что даже одна бомба при точном попадании способна разрушить плотину.

Оно и хорошо, подумал Квентин, поскольку каждый «ланкастер» в состоянии нести только одну бомбу, а сбрасывать их нужно с величайшей точностью. Во-первых, бомба будет совершать по пятьсот вращений в минуту, в противоход — перед сбрасыванием ее раскрутит ременный привод, расположенный в бомбовом отсеке. Заходить нужно будет в лоб, над поверхностью воды, под определенным углом к плотине. Самолет нужно будет выдерживать в горизонтальном полете в 150 футах над водой на точной скорости — 232 мили в час. Сбросить раскрученную бомбу нужно в 450 ярдах от центра плотины. Сбросишь раньше — она не долетит и утонет, сбросишь позже — она ударится о гребень или просто перепрыгнет плотину. Но при верном сбрасывании она долетит, отталкиваясь от поверхности водохранилища, до плотины, взорвется и разрушит опоры. Довершит дело чудовищный напор воды.

Квентин в очумелом молчании переваривал эту информацию. План был столь же блистательным, сколь и дерзким. Впрочем, напомнил он себе, все еще не продумано до конца. Не доказано. Полномасштабный прототип «Апкипа» так пока и не запрыгал по воде. Ни разу.

Вечер шел, дискуссии становились все горячее. В конце концов Уоллис отбросил карандаш в сторону.

— Есть только один способ, — вздохнул он устало. — Я имею в виду, с учетом сроков.

— Ну, валяйте, говорите. — Кохрейн явно терял терпение.

— Вообще отказаться от внешней оболочки.

— А это сработает?

— Да. Но только если ослабить удар. Сбрасывать придется с меньшей высоты. Думаю, футов с шестидесяти.

Все ошеломленно смолкли. Потом Гибсон прочистил горло:

— Но… это же меньше, чем размах крыльев «ланкастера», вы это знаете. Чуть наклонил машину, чуть опустил нос — и заденешь воду. А это конец.

— Я знаю, Гай, — мягко произнес Уоллис. — И поэтому не могу просить вас об этом.

— Днем-то все просто, — продолжал Гибсон, глядя на стол. — Днем масса ориентиров, чтобы рассчитывать высоту. А ночью ни одного. В этом вся проблема. Нам нужен способ точно определять высоту, ночью, над водой. Если решим эту задачу — сможем лететь на шестидесяти футах.

Кохрейн обвел стол взглядом.

— Да, но как?..

На следующее утро Квентин приступил к исполнению своих новых обязанностей — адъютанта Уитворта. По мере того, как бежали утренние часы, начали происходить странные вещи. Сначала прибыл поднос с чаем и печеньем, который принес официант из офицерской столовой. Потом забежал вестовой, спросил, не нужно ли Квентину что отпечатать. Наконец появился рабочий и привинтил к двери табличку: КАПИТАН АВИАЦИИ КРЕДО, КАВАЛЕР ОРДЕНА «ЗА ВЫДАЮЩИЕСЯ ЗАСЛУГИ».

А еще появилась Хлоя Хиксон, капрал женской вспомогательной службы — она била в коридоре крылышками, как пойманная бабочка. Когда он выходил из кабинета, она вскакивала и отдавала честь, когда возвращался — снова отдавала честь и садилась.

Его это забавляло, но в конце концов он заговорил с нею напрямик:

— Отдавать честь в помещении не дело, капрал.

— А-а-а. Понятно. Виновата, сэр, — ответила она, снова отдавая честь.

— Ничего страшного. Вот разве что вы отдали ее снова. Гм… а кто вы, собственно, такая?

— Капрал Хиксон, сэр. Ваш водитель.

— Мой водитель? — Квентин вдруг сообразил, что смеется, впервые за много месяцев. — Водитель, ха! Ну и ну! Капрал, вы меня повеселили! У вас что, и машина имеется?

— Так точно, сэр. Хотите взглянуть? Даже заводится нормально.

— Водитель, машина, да она еще и заводится! Полное счастье. — Он оглядел коридор. К ним подходил Арнот, один из новых офицеров разведуправления. — Благодарю, капрал, я с удовольствием, только попозже.

Он вернулся в кабинет. Арнот вошел следом и запер дверь.

— Я слышал, в Рекулвере очередное фиаско, — начал он.

— Да, все прошло не совсем здорово.

Арнот покачал головой, потом вытянул из портфеля листок бумаги:

— Вот список нарушений режима секретности. Попрошу вас этим заняться.

Квентин просмотрел список: время, дата, суть нарушения, имя. Одно из них сразу бросилось в глаза: сержант Б. Мюррей.

— Разумеется, сэр. Займусь.

— Незамедлительно, если можно.

— Да. Гм… Разрешите спросить, вы что-то обнаружили? Что-то серьезное?

Арнот перегнулся через стол.

— Капитан, серьезных нарушений режима секретности в Скэмптоне нет. Были бы — мы бы знали. — Он помедлил. — И еще: у одного из летчиков 617-й эскадрильи роман с замужней женщиной. Имя — Лайтфут. Попрошу вас это прекратить.

После его ухода Квентин просмотрел список. Нарушения были вполне обыденными: потерянный пропуск, неосторожное замечание, невинный вопрос. Напрашивалась мысль, что Арнот и Кэмпбел нарочно отвлекают его от по-настоящему серьезной работы. Но что будет с Питером и Тесс? — подумал он. Как их засекли? Что-то здесь не так. Он сунул список в карман, вызвал своего водителя и вышел на улицу.

Там дожидался видавший виды «Остин-8». Водить который его водитель была не в состоянии. Квентин сел на переднее пассажирское сиденье, чем явно смутил Хлою, которая думала, что он сядет сзади. Потом двигатель не хотел запускаться, она снова и снова крутила стартер, пока не залила карбюратор. Когда машина, наконец завелась, оказалось, что Хлоя не может переключать передачи — она дергала рычаг, прохожие посмеивались, а коробка передач протестующее скрежетала. В конце концов Квентин сам включил передачу здоровой рукой, после чего Хлоя резко отпустила сцепление и машина, разумеется, заглохла.

После этого он не выдержал:

— Пересядьте, ради бога. Будете переключать передачи, а я поведу левой рукой и буду вам говорить когда. Ясно?

— Так точно, сэр. — Хлоя едва сдерживала слезы. — Виновата, сэр.

— Не извиняйтесь, в море бывает и покруче. Я так слышал.

Они прокатились по периметру, сперва дело не ладилось, но постепенно они поймали ритм — Квентин выжимал педали, Хлоя орудовала рычагом и время от времени, по его команде, бралась за руль. Первая остановка — у второго ангара, сделать внушение слесарю, который прилюдно бурчал по поводу «этих идиотских полетов над самой землей». Потом — к телефонисткам, которые передали не туда малозначительное сообщение, и так далее.

Наконец он отправился на поиски Брендана Мюррея.

Судя по записи, его нарушение не было связано с секретностью, скорее с махинациями на черном рынке. Он якобы обсчитал сержанта-техника при продаже пачки сигарет.

Он обнаружил Мюррея на складе — тот обедал вместе с гражданскими подрядчиками.

— Ого, кого мы видим! — ухмыльнулся Мюррей, как будто ждал этого визита. — Заходите, сэр, как житуха?

— Помаленьку, спасибо, сержант. — Квентин шагнул в полумрак. За столом, уставленным бутербродами и — вопреки распорядку — бутылками пива, сидели восемь человек.

— Джентльмены, это капитан авиации Кредо, — представил его Мюррей. — Отличный парень и настоящий герой. Попал под обстрел при расстановке мин, вырвал горящую машину из лап смерти, потом сбил пламя голыми руками, сумел совершить посадку и тем самым спас половину экипажа.

Привычное бормотание и смущенные взгляды, отметил Квентин. Тут за спиной у него раздался кашель. Хлоя — миниатюрная, подтянутая, вдруг ставшая неожиданно хорошенькой, стояла в дверях.

— Здравствуйте, а это что у нас за прелесть?

— Мой водитель, капрал Хиксон.

— Добро пожаловать, барышня. — Мюррей поднялся, сунув в карман лежавший на столе блокнот. — Заходите, скушайте бутербродик, а мы с мистером Кредо потолкуем снаружи.

— Спасибо, — легко ответила Хлоя, — но я уже поела.

— Как знаете.

Они вышли на солнце, Квентин изложил суть претензии. Услышав, о чем речь, Мюррей явно почувствовал облегчение — от Квентина это не укрылось. Можно подумать, он ждал чего-то хуже.

— Врет этот подонок! — тут же заявил он. — И еще он должен мне пять гиней за проигранное пари.

— Может, и так, но торговля контрабандой запрещена.

— Ставки — тоже, но все этим занимаются.

— Плохо то, где именно вы этим занимаетесь. Здесь военная база бомбардировщиков.

— Мои личные дела никак не мешают моей работе. Ни в чем. Ну, я вот вам что скажу. Сверну я все это маленько. Воздержусь. Пока не закончится вся эта белиберда.

— Какая белиберда? — спросил Квентин.

— Да с новой эскадрильей. Это секретное обучение.

— А вы все замечаете, а?

— Хотя по опыту знаю, что не стоит.

— Вот именно. Откуда вы узнали, что случилось со мной в последнем полете?

— Да это все знают. Я тогда тоже служил в Фелтвеле.

— А, ну конечно. Я просто забыл.

— Что-то еще? — Мюррей настороженно улыбнулся.

— Пока — нет. Спасибо за понимание.

— Всегда к услугам. Передайте привет Чарли Уитворту.

— Да. — Квентин поколебался. — А вы мой — супруге. Она в добром здравии?

Глаза метнулись в сторону.

— Она в порядке, сэр. В полном порядке.

Они расстались у выхода. Вернувшись в машину, Хлоя излила свои чувства.

— Какой прохвост! — воскликнула она.

— Похоже. Вторую передачу, пожалуйста. Так вы уже ели?

— Нет, но я не хотела пропустить ваш разговор. Например, вопрос про жену. Можно спросить, что вы имели в виду?

— Да ничего. Просто старался быть любезным, капрал.

— А ему вопрос не понравился. Совсем.

— Правда? С чего вы это взяли?

— Женская интуиция, сэр.

В летной подготовке наконец-то произошел прорыв. В три часа дня все двадцать пилотов 617-й эскадрильи были приглашены во второй ангар. Гибсон группами по четыре человека приглашал их в кабину «ланкастера». Как обычно, начали с его ближайшего окружения: Хопгуда, Мартина, Молтби и Янга, через десять минут за ними последовали Шэннон, Модсли, Эстел и Найт. Питер и остальные дожидались своей очереди, прикидываясь равнодушными. Восемь фаворитов Гибсона всегда оказывались впереди, затем шла шестерка Питера, потом пятеро пилотов резерва.

Изобретение, которое показал им Гибсон, предназначалось для отработки полетов по приборам. Новая система называлась «дополнительные цвета»: все окна в кабине закрывали синими фильтрами, а пилоту, штурману и бомбардиру выдавали очки со стеклами янтарного цвета. В результате получалось крайне натуральное ночное освещение — соответственно подготовку теперь можно было проводить как в реальной, так и в искусственной ночной обстановке. Но это было не все. С целью улучшить связь на самолеты поставили новое радиооборудование, а в бомбардирском отсеке опустили пониже мягкий упор для груди и повесили своего рода «стремена», чтобы носовой стрелок не бил бомбардира ногами по голове; кроме того, на сиденье его лежал какой-то деревянный треугольник.

— Это так, чтобы лучше прицеливаться, — туманно пояснил Гибсон. — Один мужик придумал, по имени Данн. Чертовски просто, но очень точно. — Он передал приспособление Питеру. Обычный раздвижной равнобедренный треугольник с отверстием наверху и двумя гвоздями в двух углах и на вид, и на ощупь казался чем-то примитивным. — Поднеси к глазу, — продолжал Гибсон. — Когда два гвоздя совместятся с ориентирами на цели, это значит, что ты на верном расстоянии — открыл бомболюк, и готово дело. Завтра испытаем.

— Где? — с невинным видом поинтересовался Большой Джо.

— Над водохранилищем Дервент. Будем использовать башни тамошней плотины. Очень удобное место. И попрошу лететь как можно ниже над водой. Футах этак в шестидесяти. Высотомер так низко, понятное дело, не работает, так что придется прикидывать на глаз. Вы там поаккуратнее.

Бортов на базе по-прежнему не хватало, в результате группа из трех машин, в которую входил и экипаж Питера, вылетела только к вечеру. Питер вел три самолета свободным строем, слева — Джеф Райс, справа — Вернон Байерс. Маршрут до Дервента давно был проложен, изучен и опробован во время многих вылетов. Над Ноттингемпширом Питер почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной. Через минуту в наушниках раздался щелчок.

— Говорит штурман. Я в кабине.

— Джейми? — отозвался Питер. — Что-то случилось?

— У штурманов было собрание, — заявил Джейми. — Мы пришли к выводу, что сидеть внизу во время полетов на такой малой высоте совершенно бессмысленно. Куда проще прокладывать курс из кабины.

— Ну хорошо, а сам-то ты как к этому относишься?

— Да нормально вроде бы. — Джейми нервно хихикнул.

— Вот и молодчина, Джейми, — сказал Дядька.

— Ого, Джейми забрался в кабину! Кто бы мог подумать?

— Киви мог.

— Да не мог я.

— Хвостовой стрелок — командиру.

— Слышу тебя, Херб, что там?

— Ничего. Проверка связи.

Три «ланкастера» без помех добрались до Дервента и встали на круг в миле к северу. Под ними длинной узкой полоской черного стекла лежало в ложбине меж трех поросших лесом гор водохранилище. Питер внимательно изучал его, дав остальным сигнал подождать, а потом стал заходить на первый круг — «мерлины» бурчали и потрескивали, когда Дядька сбросил газ, чтобы опуститься ниже. Высотомер показал 100 футов — теперь казалось, что вода совсем рядом. Не обращая внимания на приборы, Питер неотрывно смотрел на поблескивающую черную гладь, потом опустил бомбардировщик ниже. Потом еще ниже, пока погруженный во мглу пейзаж не начал задираться, как перед посадкой. Дядька рядом держал рычаги газа, регулируя тягой скорость; сзади затаив дыхание Джейми следил, как мимо, сливаясь в головокружительные полосы, проносятся заросшие лесом берега. А в носу лежал Киви, пытаясь не обращать внимание на черноту, от которой болели глаза; он взял деревянный треугольник, поднес к глазам.

— Ни черта не вижу, — доложил он. — Хотя подождите-ка… — Вдалеке смутно замаячила темная полоска плотины, на обоих концах стояли квадратные сторожевые башни. — Ага, вот она, вижу. Чуть правее, командир, вот так, еще чуть правее. Отлично.

Водохранилище сместилось левее, потом опять правее, Питер сделал «змейку» со снижением, чтобы прямо зайти на плотину. При этом самолет попал в тень от левого берега, и Питер утратил все высотные ориентиры.

— Не вижу… не вижу высоту…

— Вверх! Срочно! — раздался крик Гуттенберга. Питер резко взял на себя штурвал, Дядька дал полную тягу, и «ланкастер» взмыл в небо, так и не зайдя на цель. Шли секунды, двигатели выли, Питер все тянул штурвал на себя, помогая себе ногой, упертой в панель, все поле зрения заполняли темные холмы, и вот наконец появилось звездное небо — опасность осталась внизу.

Через минуту был восстановлен порядок, тяга прибрана до нормы, «ланкастер» снова перешел в горизонтальный полет. Теперь можно было разобрать случившееся.

— Так, парни, неплохо, все старались! — попытался подбодрить их Дядька.

— Неплохо? Да полный провал! — возразил ему Киви. — Не получилось никакого захода на плотину.

— Бредовая затея, — добавил из носовой башни Билли. — Как водить мотоцикл с завязанными глазами. А что там случилось-то?

— Бурун от винтов, — ответил Херб. — Сзади вдруг появился такой след, ну, как от скоростного катера. Вернее, от четырех.

— Ничего себе, это докуда же мы снизились-то?

— Да уж слишком, видно, раз едва не задели винтами воду.

— Командир — экипажу. Молодец, что заметил, Херб, это я виноват. Потерял в тени берега ориентиры и снизился слишком сильно. Сейчас еще раз попробую…

— Хочешь, я буду следить за высотой? — предложил Джейми. — Ну и, например, буду постукивать тебя по плечу, чтобы ты знал, выше или ниже. А ты тогда сможешь смотреть вперед.

— Хорошая мысль, Джейми, давай попробуем.

В Скэмптон они вернулись только к полуночи. Гибсон, естественно, еще не спал и потребовал немедленного доклада. Питер пошел к нему в кабинет. Три захода, доложил он, все с одинаковым результатом: новый прицел работает отлично, но вести «ланкастер» вслепую на высоте шестьдесят футов, в полной темноте, практически невозможно. Слишком велик риск.

— Знаю, — ответил Гибсон непривычно тихим голосом. — Я и сам попробовал и чуть не разбился. Вроде как завтра привезут какую-то новую штуку, может, она поможет. А вас хочет видеть адъютант командира.

— Прямо сейчас, сэр?

— Да. У себя на квартире. Незамедлительно.

Питер поспешно зашагал через погруженную во мрак базу к жилому корпусу. Подошел к двери Кредо, постучал и сразу вошел.

В комнате стояла полутьма, горела лишь настольная лампа. На кончике стула сидела какая-то женщина.

— Тесс!

— Питер, слава богу! — Она поднялась и обняла его.

— Что с тобой? Что случилось?

— Ничего. Я в порядке.

Квентин протянул ему стакан чего-то крепкого.

— Ну-ка, выпей, тебе не помешает.

— Да говорите же, ради бога!

— Если коротко, сегодня утром у меня был разговор с Мюрреем. А вечером он набросился на Тесс.

— Что?

— Так и было. — Тесс заключила в ладони его лицо. — Но со мной все в порядке, это ерунда.

Тут он увидел, что на щеке у нее синяк, одна бровь распухла.

— Ерунда? Да ты сама на себя посмотри! А шарф зачем?

Она дотронулась до шарфа, прикрывавшего шею, потом медленно стянула его, обнажив страшные багровые пятна.

— Господи, что он с тобой сделал!

— Первым делом ее должен осмотреть врач, — сказал Квентин. — У нее есть еще синяки. В основном на ребрах.

— Господи. — Питер попытался поймать ее взгляд, чувствуя, как в груди закипает гнев. — Я убью его. Возьму револьвер и пристрелю. Прямо сейчас.

— Питер, не надо, прошу тебя. Лучше присядь. Это не все.

Она рассказала, что Брендан вернулся домой к ночи, пьяный и буйный.

— Ты меня продала! — орал он. — Продала этой суке Кредо!

Она не могла понять, что он имеет в виду.

— Брендан, что ты, я ничего не делала.

— Не лги! — заорал он. А потом вдруг бросился на нее, схватил обеими руками за горло. Она пыталась вырваться, но была совершенно беспомощна, дыхание перехватило, надвигался обморок, и тут он притянул ее к себе и прошипел: — Я с ним разобрался, и с тобой разберусь. А еще я разберусь с твоим дружком-летчиком — думаешь, я ничего не знаю? Со всеми разберусь.

После этого он швырнул ее на пол и начал пинать ногами, а потом, хрипло дыша, вывалился вон.

В комнате Квентина повисло молчание. Питер, совершенно ошеломленный, потерял дар речи.

— Ты должна от него уйти, — прошептал он. — Я тебя спрячу.

— Простите, но это невозможно, — вмешался Квентин. — Гибсону известно о ваших отношениях. Похоже, кто-то доложил. Суть вот в чем: либо вы перестаете встречаться, либо тебя отчисляют из эскадрильи, Питер.

— Хорошо. Пусть отчисляют.

— Нет. — Тесс встала рядом с ним на колени. — Ты сам этого не хочешь, Питер, и мы договаривались о другом. Помнишь? Мы решили, что ты выполнишь это задание, а потом мы вместе уедем.

Питер покачал головой:

— Тогда было одно, теперь — другое.

— Ладно, но ты сам подумай, — продолжал Квентин. — В Шестьсот семнадцатой осталось всего двадцать экипажей. Если ты уволишься, будет девятнадцать. Тем самым ты подвергнешь остальных еще большей опасности. Ты на это согласен?

— Да мне плевать. Тесс мне важнее.

— Не плевать. И Гибсону не плевать. Он сказал — ты один из лучших. Сказал, что, не цени он тебя так высоко, давно бы уже выгнал.

— Подумай о своем экипаже, — поддержала Квентина Тесс. — Они столько вложили в эту работу.

— Ну ладно. — Питер вздохнул. — Ладно, но Мюррея я так не оставлю. Его нужно посадить под арест. За нанесение увечий.

Тесс с Квентином переглянулись.

— Можем, конечно, попробовать… — согласился Квентин. — Но не забывай, мы на военной базе, находящейся в полной боевой готовности, жалобу нужно подавать начальнику военной полиции. И что мы в ней напишем? Один из ключевых работников базы впал в ярость, узнав, что его жена встречается с другим? Вряд ли к нам отнесутся с пониманием.

— Боже мой. — Питер тряс головой. — Да что же это такое…

— Попробуй понять. — Тесс прикоснулась к его руке. — Квентин опасается, что здесь скрыто нечто более серьезное. Он считает: Брендана лучше держать на базе. Под наблюдением.

— Да, только я тебя с ним наедине не оставлю.

— И не надо. — Квентин посмотрел на часы. — У ворот базы ждет такси. Я заказал номер в гостинице «Роял». Тесс может там переночевать, а завтра снять комнату в каком-нибудь спокойном месте. Мюррею она напишет записку, что временно уехала домой, к родне. Он ничего не узнает. А ты тем временем выбросишь это из головы и сосредоточишься на подготовке.

По предложению Квентина, Питер ушел первым и кружным путем вернулся к себе. Потом вышел Квентин, вместе с Тесс. Когда он подсаживал ее в такси, Тесс спросила:

— А что Брендан имел в виду? Когда сказал, что разобрался с тобой?

Квентин выпрямился. «Тирпиц» — эта мысль пришла ему сразу после того, как Тесс передала слова Мюррея. Это Мюррей донес Арноту и Кэмпбелу про легенду с «Тирпицем» и добился его увольнения. Отомстив за помощь Тесс. Либо так, либо все еще серьезнее — об этом даже думать не хочется.

— Бог ведает, Тесс. — Он вздохнул. — Один Бог ведает.

 

Глава 6

К этому моменту, вспоминал Квентин, проглядывая досье, декорации были готовы. Тесс перевезли в пансион в Линкольне, она взяла на работе больничный и исчезла из виду. Питер по мере возможности поддерживал с ней связь: записки, изредка — тайные встречи, хотя, когда апрель сменился маем, покидать базу практически запретили. А тем временем шли дожди и число вылетов возросло, так что Брендан Мюррей был постоянно занят поддержанием в нормальном состоянии взлетной полосы. Квентин продолжал собирать на него данные и наблюдать за ним с расстояния.

Что касается налета на плотины, как оно часто бывает с грандиозными британскими замыслами, когда дело уже казалось безнадежным, все вдруг пошло на лад…

— Квентин! — прошипел в интерком голос Уитворта через несколько дней. — Сработала!

Квентин покосился на Хлою, возившуюся у шкафа.

— Прошу прощения, сэр?

— Наша штуковина. Сработала! Давай сюда, живо!

Квентин поспешил в кабинет Уитворта и закрыл за собой дверь.

Уитворт протянул ему фотографию:

— Сделана вчера в Рекулвере. Я лично видел. Прыгает, черт ее задери!

Квентин уставился на фото. На нем был тот же, что и раньше, участок берега, та же группа наблюдателей, среди них Эшвел, Гибсон, Уитворт и Барнс Уоллис с непокрытой головой. Этот последний победоносно размахивал руками, будто дирижер, глядя на огромную, похожую на барабан бомбу, скакавшую по волнам в сторону берега.

— Ничего себе! — Квентин уставился на фотографию.

— Да. Квентин, ты бы ее видел. А знаешь, что из этого следует?

— Операция состоится.

— Вот именно. — Уитворт кивком показал на еще какие-то фотографии на столе. — Хочешь посмотреть на цель?

Квентин взял кадры аэрофотосъемки — огромное крючкообразное озеро в окружении полей и лесов. В одном конце находилась длинная дуга плотины со сторожевыми башнями по краям.

— Это Мен, — сказал Уитворт. — Ничего себе зверюга, а? Фотографии сделаны с разведчика-«спитфайра», с высоты тридцать тысяч футов. Он вылетал раз в неделю, последнюю съемку провели вчера. Разницу видишь?

Нет, хотел было ответить Квентин. Потом пригляделся.

— Уровень воды. У плотины. Чем дальше, тем выше.

— Верно подметил. К маю он поднимется до максимума — тогда, по словам Уоллиса, и нужно атаковать.

Квентин взглянул на настенный календарь.

— Для этой операции экипажам нужно полнолуние…

— А это примерно середина месяца.

— Ничего себе.

— Вот именно. Времени у нас совсем мало.

Квентин вернулся к себе — Хлоя ждала с чаем на подносе.

— Вам два сообщения, сэр, — сказала она. — От некой миссис Барклай из совета графства Стаффордшир, ответ на ваш звонок на прошлой неделе. Перезвонить ей?

— Нет, спасибо. Это потом. Что еще?

— С минуты на минуту прибудут новые «Ланкастеры».

Квентин схватил фуражку.

— Тогда поехали встречать.

Они сели в «остин», он за руль, она — за передачи, и понеслись по мокрому от дождя бетону в дальний конец аэродрома. Там, у диспетчерской будки, уже собралась целая делегация из летного состава 617-й эскадрильи.

Один из пилотов подошел к Квентину. Это был Джон Хопгуд, двадцатидвухлетний лондонец.

— Не видно новых «ланкастеров»? — спросил Квентин.

— Скоро будут. — Заслонив ладонью глаза, Хопгуд осматривал горизонт. — Я слыхал о твоем поступке, Кредо. Тогда, в «Веллингтоне». Мне Динги Янг рассказал. Отважный поступок, парень.

— Спасибо. Мне очень приятно. — Квентин посмотрел на Хлою, которую уже окружили распетушившиеся авиаторы. — Как там ночные полеты? Новые прожекторы помогают?

— Да. Под брюхо «ланкастеру» поставили два прожектора, один за бомболюком, другой на носу. Отрегулировали, чтобы из кабины были видны круги на воде, перед правым крылом. И выставили угол так, что точно на высоте шестьдесят футов круги соединяются. Работает без отказа! Сам вчера ночью пробовал.

— Просто здорово. А как там радио?

— Последняя идея — поставить ультракоротковолновые рации, как в истребителях, чтобы «ланкастеры» могли переговариваться, по крайней мере на небольшом расстоянии. А для получения и отправки радиограмм на большие расстояния будем использовать стандартные передатчики с морзянкой.

Квентин склонил голову набок. С запада долетел гул двигателей.

— Похоже, все наконец сходится, Хоппи.

— Да уж пора бы. Осталось получить оружие…

— Гм. Тут без комментариев. Для начала — будут вам новые игрушки. Вон они! Кстати, а как называется эта модификация?

— А никак не называется. Просто по номеру. «Ланкастер-464».

Гул превратился в гудение, а потом в рев — пять «Ланкастеров» промчались у них над головами, ушли в широкий левый разворот и по одному стали заходить на посадку. Через несколько минут они уже катились по полосе к поджидавшим летчикам, которые разглядывали их с предсказуемым скептицизмом.

— Ну и уроды! Что это у них с бомболюками?

— Да их просто отрубили, видишь, вместе с заслонками.

— А что это за вилки там снизу торчат?

При этом никто не скрывал возбуждения. Долгие недели тренировок на чужих бортах, перешептывания, сплетни — и вот наконец будущее задание начало вырисовываться отчетливо. Квентин видел, как первый «ланкастер» заглушил двигатели — и его тут же обступили летчики, любопытные, как ребятишки.

На протяжении следующих нескольких дней пригнали и остальные самолеты, распределили их между экипажами. На боку каждого были выписаны красным буквы «Эй-Джей» — код эскадрильи плюс третья опознавательная буква. Распределяли не глядя: Эй-Джей-Эй («Эппл») достался Динги Янгу, Эй-Джей-Би («Бейкер») — Биллу Эстелу, Эй-Джей-Джи («Джордж») — Гибсону, Эй-Джей-Эм («Мама») — Хопгуду и так далее. Питеру и его экипажу, к их общему восторгу, выдали Эй-Джей-Ви («Виктор») — его немедленно перекрестили в «Вики» в честь жены Чоки. Едва инженеры закончили осмотр и выкатили самолет из ангара, как весь экипаж забрался внутрь, чтобы проверить борт в воздухе.

— Носовая башня вроде в порядке, — доложил Бимсон.

— Новые передатчики тоже на месте, — добавил Чоки, усаживаясь на свое место. — Ультракоротковолновый последней модификации, вот уж удружили.

— Да еще и новенькая рация, — добавил Джейми.

— А нужник прежней модификации, — пробормотал Херб Гуттенберг, протискиваясь мимо унитаза к хвостовой башне — от товарищей, находившихся на носу, его отделяло шестьдесят футов. Он невозмутимо закрыл двери и втиснулся на свое место, понюхал масло на четырех пулеметах «Браунинг-303». Скорострельность у них была двенадцать выстрелов в секунду, значит, четыре разом делали почти пятьдесят выстрелов — колоссальная огневая мощь, если правильно ею пользоваться. Некоторое время назад стрелки эскадрильи приняли решение. В обычном боекомплекте каждая четвертая пуля была трассирующей, чтобы стрелок видел, куда ведет огонь. Херб и его товарищи, понимая, что летят прямо в пасть дракону, решили использовать только трассирующие пули, что создаст могучий внешний эффект, поднимет точность и обманет немцев — те решат, что огонь ведут из пушек.

На носу Киви разложил оружие, а потом вытянулся, чтобы осмотреть носовой плексигласовый фонарь. В кармане у него была бечевка точно отмеренной длины, в середине ее — узел. Бомбардиры подметили, что, если привязать бечевку к бокам фонаря, а потом поднести к носу, чтобы получился треугольник, достигается тот же геометрический эффект, что и с деревянным прицелом Данна, только проще, да и держать его легче. В теории в момент, когда башни на плотине совместятся с двумя метками, сделанными химическим карандашом на плексигласе, бомбардировщик будет ровно в 450 ярдах от плотины. Киви вытащил карандаш, размотал бечевку. Вот сегодня вечером он это и проверит.

У него над головой Билли Бимсон проверял два своих «браунинга». Ноги его были продеты в стремена и никому не мешали.

— Устроился, Билли? — спросил Киви.

— Устроился, — ответил Билли. — Теперь можно и лететь.

Они все пристегнулись, включили электропитание, натянули летные шлемы, проверили ПУ. Дальше проверка всех систем шла согласно предполетной карте. Через пять минут «Вики» уже подскакивал по траве, направляясь к подветренному концу полосы.

Как только на вышке загорелся зеленый свет, Питер отпустил тормоза и увеличил тягу справа, разворачивая бомбардировщик против ветра. Опробовав двигатели, проверил магнето, компрессор, поправил шаг винтов. Наконец все было готово к взлету.

— Ну что ж, Дядька, вперед.

— Закрылки тридцать.

— Есть закрылки тридцать.

— Радиаторы закрыть.

— Есть.

— Газ на стопоре.

— Есть на стопоре.

— Ладно, парни, держитесь, полетели!

Тесс, вздрогнув, проснулась. Опять тот же кошмар. Руки сжимаются на горле, перекрывают доступ воздуха. Она села, дрожа, ощупала шею. Над головой прокатился и стих рев моторов. Тут она поняла, что именно они ее и разбудили. «Ланкастеры». Они теперь летали днем и ночью. Тесс опустила ноги на пол, к ногам упал смятый листок бумаги. Она нагнулась, подняла его, разгладила, потом прижала к сердцу. Записка от Квентина. Ее принесли сегодня днем. Она ждала эту записку шесть лет.

Он обнаружил ее дочь — в Крокстоне, графство Стаффордшир, в сорока милях от того места, где девочка родилась. Долгие поиски, бесконечные письма — и вот наконец результат. Сперва — ни к чему не обязывающее подтверждение: «Да, миссис Мюррей, у нас есть информация о Вашей дочери». Потом более подробно: «Да, миссис Мюррей, Ваша дочь живет с приемными родителями, СТ Т. и миссис Г. неподалеку от Стаффорда, у пары также есть старший сын. Девочка здорова, развивается нормально». А после этого — глухая стена: «Нет, миссис Мюррей, мы не можем сообщить Вам их адрес».

Остальное сделал Квентин — помогло ему стечение обстоятельств. Автор письма, сам того не желая, дал им в руки ключ. «СТ» — это воинская должность, старший техник, унтер-офицер ВВС. Несколько телефонных звонков, и удалось узнать имя этого техника: Томас Гроувз, женат, двое детей, проживает в Крокстоне, графство Стаффордшир, Поплар-лейн, 23.

Сегодня днем, когда Тесс вернулась из библиотеки, письмо ждало ее на столе. Ей сразу бросился в глаза неровный почерк Квентина, и она сразу поняла, что письмо это — поворотное. Только начав читать, она почувствовала, что падает будто во сне, опустилась на кровать, уткнулась в подушку и зарыдала так, что едва не разорвалось сердце. А потом наконец заснула.

Она должна туда ехать. Прямо сейчас, сегодня. Тесс потянулась за пальто, но тут услышала скрип половиц, прямо под дверью. Замерла, парализованная ужасом. Потом в дверь постучали.

— Тесс, милая. Это я. — Мужской голос.

Она подкралась к двери, зажимая рот рукой, отворила. Сразу увидела, как он постарел, усох, сгорбился.

— Папа, — произнесла она. — Папа, это правда ты?

— Прости, что я вот так, без предупреждения. — Слезящиеся глаза обежали комнату. — Так вот где ты живешь.

— Нет. Хотя — да… — пробормотала она. — Сейчас — да. Как ты меня нашел?

— Да уж не без труда! — ответил он весело, но тут же закашлялся. — Доехал на такси до Скэмптона. Ну и местечко. Всюду колючая проволока, вооруженная охрана… Меня, понятное дело, не впустили. Привели какого-то офицера из службы безопасности, у бедняги жутко изуродовано лицо. Он задал мне кучу идиотских вопросов, но я сумел его убедить, что не желаю тебе зла, и тогда он дал мне адрес. И вот я здесь. — Мистер Дерби пожал плечами.

— Да. Ты здесь. Через столько лет. Но почему… сейчас?

— Потому что давно пора. И жизнь слишком коротка.

Они пошли вверх по склону холма к собору, часто останавливаясь передохнуть. Тесс поняла — отец болен, слаб, дышит с трудом. Через некоторое время ей пришлось обхватить его рукой за талию и поддерживать. Странно было через столько лет снова обнимать отца — странно, но как-то совершенно естественно.

Они как раз успели к вечерней службе, и, стоя под высокими сводами, слушали завораживающий «Nunc Dimmitis» Хоуэлла, смотрели, как закатное солнце вливается в огромное южное окно.

— Как красиво, — пробормотал отец. — Я и забыл, какой он огромный.

— Ты здесь бывал?

— Однажды. С твоей мамой. До твоего рождения.

Тесс посмотрела на высокий свод.

— Экипажи бомбардировщиков говорят, что в туманную погоду — а здесь туманы часто — собор будто бы плывет по воздуху.

— Представляю. — Отец кивнул. — Питер, кажется, тоже летает на бомбардировщике. Он тут к нам заходил. Очень тревожился о тебе. Только, боюсь, свидание прошло не слишком гладко.

— Он мне рассказывал. Мы… в общем, мы общаемся.

— Очень рад.

Потом отец угостил ее ужином в деревенском пабе, из разговора она поняла, что он приехал искать покоя, утешения, даже примирения. Дэвид прекрасно служит в Африке, сказал он. Что касается матери, она в добром здравии — на этом он умолк. Ел он мало, к вину не притронулся и очень скоро, явно обессилев, попросил проводить его до гостиницы.

— У меня рак, Тесс, — сознался он у порога. — Легкие и кости.

— Как это ужасно.

— Нет, ужасно то, как мы поступили. — Он взял ее руки. — Поезд у меня рано утром. Не вставай меня провожать.

— Хочешь, чтобы я приехала к вам в Бексли?

— Очень хочу. Но только если ты сама не против.

— А Питер?

Он выдержал ее взгляд.

— Все, что произошло, то, как мы с тобой поступили, Тесс, все это страшная ошибка. Я постоянно молюсь, чтобы ты нашла душевные силы нас простить.

— А что мама?

— Вера поддерживает ее. Но не жди многого.

Прибыли бомбы, в количестве 37 штук, доставил их конвой из низкорамных грузовиков, накрытых брезентом, — напрямую в особо охраняемый ангар, подальше от глаз. С ними прибыли модифицированные бомбовые тележки, передвижной кран и подъемник на колесах для загрузки бомб в самолет. В Мэнстон было доставлено 19 бомб-муляжей, в точности таких же, как настоящие, но заполненных цементом — их предстояло испытать в Рекулвере. Наконец-то экипажи увидели оружие, ради которого столько тренировались, наконец испытали его.

Результаты обнадеживали, хотя не обошлось без проблем. Чтобы раскрутить бомбу, требовалось время, в самолете начиналась вибрация, зачастую опасная, это надо было учитывать при пилотировании. Кроме того, вращение действовало на компасы, а поскольку точность навигации была ключевым фактором, компасы необходимо было перенастроить. Что же касается бомбометания, недели тренировок не прошли даром, учебные сбросы, как правило, проходили гладко, бомбы подпрыгивали четыре-пять раз, покрывая расстояние от 400 до 600 ярдов.

Этого было достаточно. Прошла еще неделя, дни становились длиннее, установилась теплая сухая погода. В Скэмптоне продолжались тренировки, но внимание теперь сместилось на вопросы взаимодействия — навигацию и связь. Три группы, образовавшиеся по ходу тренировок, были консолидированы: первое звено из девяти самолетов вел Гибсон на «Джордже», второе, в которое входил и Питер, из шести самолетов, — Большой Джо Маккарти на «Квине», резервное звено из пяти самолетов вел Уорнер Отли на «Чарли».

На земле предпринимались беспрецедентные меры безопасности. Патрулировали периметр, проверяли пропуска. Проходы забаррикадировали, ворота заперли, возвели барьеры — а второй ангар и вовсе превратился в крепость. Что касается связи с внешним миром, ее фактически пресекли — новости фильтровали, телефоны прослушивали, все письменные сообщения проверяли. Даже частные письма вскрывали и прочитывали — в результате многие отказались от переписки с близкими до того момента, когда все это кончится.

А на плотинах вода с каждым днем прибывала. Фотографии доставляли регулярно — их делали самолеты-разведчики.

— Посмотрите-ка, Квентин, — сказал Уитворт однажды утром. — Только что принесли, еще тепленькая. Я вызвал Гибсона, он сейчас прибудет. Это плотина Эдер, это — Зорпе. Они же — цели Игрек и Зет, как мы их теперь будем называть. Видите уровень воды? Всего фут от гребня.

— Так точно, сэр, того и гляди перельется. А что с Меном?

Тут ворвался Гибсон.

— С целью Икс, Кредо! Целью Икс! Не смей больше называть ее по-другому!

— Слушаюсь, сэр. Виноват, сэр.

— То-то же. Ладно, посмотрим. — Он принялся изучать фотографии. Квентин и Уитворт стояли у него за спиной, переглядываясь. Выглядел Гибсон ужасно — темные волосы взлохмачены, глаза красные. Оба понимали: ему нужно отдохнуть или уже выполнить задание и покончить с этим — иначе он сорвется.

— Пора приступать, — пробормотал он, будто бы прочитав их мысли. — Мы готовы, так уж давайте за дело!

— Я все понимаю, Гай, — попытался умерить его пыл Уитворт. — Но теперь вопрос за политиками. Черчилль в курсе ситуации, Портал тоже. Он сейчас в Америке, на встрече с Рузвельтом, вопрос чрезвычайно деликатный. Но все вас поддерживают.

— Так пусть уже примут решение, черт побери!

— А это что? — Квентин склонился над одной из фотографий.

— Что?

— Вот здесь. На Ме… то есть на цели Икс.

Уитворт вгляделся.

— Квентин, вы о чем?

Квентин взял лупу и всмотрелся в плотину.

— Вот это. — Он нагнулся еще ниже. — Ящики. На плотине. Деревянные ящики. Вчера их там не было.

 

Глава 7

Не прошло и часа, как позвонили из отдела расшифровки фотоматериалов ВВС в Медменхэме в графстве Букенгемшир и подтвердили, что также обнаружили нечто необычное на последних снимках. Ближе к обеду Квентин оказался в актовом зале штаба Пятой авиагруппы в Грэнтеме, там же находились Гай Гибсон, Чарльз Уитворт, Ральф Кохрейн и адъютант Артура Харриса — сам Харрис дожидался на другом конце телефонного провода в Хай-Уикоме. Присутствовал также начальник Квентина Фрэнк Арнот и старший эксперт из отдела расшифровки. По столу были разбросаны увеличенные аэрофотоснимки плотины Мен.

— Итак, сомнений нет, — произнес Кохрейн.

— Так точно, — ответил эксперт. — Деревянные ящики, всего двенадцать штук, десять футов на четыре. Привезены вчера.

— Дьявол. — Кохрейн потряс головой. — Вопрос — что в них?

— Этого я не могу сказать, сэр. Возможно, зенитные орудия, или противоторпедные заграждения, а может, просто запчасти для сторожевых башен.

— Когда запланирован следующий вылет разведчика?

— Сегодня днем, сэр, но в долине Рура очень плотная облачность, так что, возможно, пока мы снимков не получим.

— Вот черт. А Харрису нужна информация. Остальным тоже…

Повисло молчание — все переваривали новость. Ставки в этой операции были слишком высоки, многие ставили на кон репутацию, о провале и думать не хотелось. Квентин знал, что в числе «остальных» был и Чарльз Портал, глава Королевских ВВС, сейчас находившийся в Вашингтоне, а кроме того — премьер-министр.

Кохрейн повернулся к Арноту:

— Что вы на это скажете?

— Я совершенно уверен, что никакой утечки не было, сэр. По крайней мере, из Скэмптона. Предлагаю ничего не отменять.

— Гм. Кредо?

— Сэр, — нетвердо начал Квентин. У него болела голова, бросало в жар; едва он увидел эти ящики, его начало лихорадить от дурных предчувствий. — Насколько я понимаю, если существует хотя бы малейшая опасность, что немцы нас ждут, операцию следует отменить. Риск для экипажей будет запредельным.

— Нет никаких свидетельств того, что нас ждут. — Арнот помахал фотографией. — В этих ящиках может быть что угодно.

— Тем не менее нужно учесть возможность, что немцам все известно, — настаивал Кредо. — В конце концов, «Тирпиц» же перевели в другую гавань.

— И кто в этом виноват?

— Джентльмены! — Кохрейн поднял руку. — У нас катастрофически мало времени. В конце концов, речь идет о тактическом решении. — Он повернулся к Гибсону, сидевшему в конце стола. — Гай, старина. Каково твое мнение?

Гибсон оторвал ладони от лица. За эти три месяца он, кажется, постарел на десять лет.

— Ну, сэр, как мне это видится, чем больше мы медлим, тем сильнее рискуем. Мое мнение — нужно действовать немедленно. Или вообще все отменить.

— Хорошо. — Кохрейн отодвинул стул. — Благодарю вас, господа, прошу всех подождать. Я переговорю с Харрисом.

Они ждали — буфетчик принес бутерброды, к которым никто не притронулся. Наконец, почти час спустя, вернулся Кохрейн.

— Прошу прощения, трехсторонние переговоры через Атлантику — дело нелегкое. — Он поднял повыше листок бумаги. — Это от Портала: «Операция „Честайз“. Незамедлительную атаку на цели Икс, Игрек и Зет разрешаю».

Была пятница, 14 мая 1943 года.

Обратно в Скэмптон Квентин ехал в одной машине с Гибсоном и Уитвортом. Поначалу все молчали, погрузившись в размышления. Квентин сидел впереди, стараясь справиться с головной болью и мучительной пульсацией в больной руке. При этом он чувствовал, что заявление Кохрейна принесло Гибсону облегчение — будто бы брошенный жребий снимал огромный груз с его плеч.

— Ночью в воскресенье будет самая подходящая фаза луны, — пробормотал он через некоторое время. — Если погода не подведет, я хотел бы вылететь в двадцать один ровно.

Уитворт сказал:

— Прекрасно. Тогда я запускаю машину.

Следующий день, суббота, выдался прохладным и туманным. Но постепенно небо расчистилось, потеплело. Вопреки обыкновению, самолеты эскадрильи оставались на земле, проходя тщательное обслуживание, на земле оставались и экипажи — они отдыхали в столовой или сидели на траве, греясь на солнышке. К обеду прибыл сам командир Пятой авиагруппы вице-маршал авиации Кохрейн, его встретил командир базы Уитворт и сразу уволок на какое-то совещание. А ближе к полудню на базе приземлился легкий самолет, и его пассажира — седоволосого, взволнованного на вид штатского, в котором кто-то признал изобретателя Барнса Уоллиса, — тоже сразу куда-то увели.

— Что за чертовщина творится? — ворчал Киви. Экипаж Питера валялся на траве.

— Похоже, что-то сдвинулось, — твердо ответил Чоки.

— Да пора бы. Я уже свихнулся от этого ожидания.

Питер посмотрел на Дядьку, который сидел, погрузившись в чтение какого-то письма — листок был старый, затертый.

— Ты в порядке, Дядька? — спросил Питер, присаживаясь рядом. Он знал — то было последнее письмо, которое Дядька получил от жены.

— Она… Мэри написала это от сестры, — хрипло прошептал Дядька. — Я ей говорил, что в Ливерпуле опасно, ведь собирались бомбить доки, и все такое. Но Мэри сказала — сестра нездорова, нужно съездить к ней. И поехала.

— Ты говорил, что она была очень упорной, — произнес Питер.

— Уж это-то точно! — Дядька через силу улыбнулся, глаза его были мокрыми. — За это я ее и любил. За упорство. — Взгляд его снова обратился к письму. Через минуту на листок упала одинокая слеза.

— Дядька…

Но шотландец только помотал головой. Питер положил руку ему на плечо и стал смотреть на косилку вдалеке. Вполне возможно, что за рулем косилки сидел Брендан Мюррей, подумал он. Питер уже целую неделю не видел и не слышал Тесс. Его мучило, что он не знает, что с ней, здорова ли она. Накануне, впав в отчаяние, он попросил помощи у Кредо. Хоть записку, умолял он, краткое свидание, хоть что-нибудь, хоть на несколько минут. Но Кредо, в отличие от обычного, оказался неумолим:

— Ты с ума сошел, Лайтфут! Только не сейчас!

— Глядите-ка! — раздался громкий голос Билли. — Вон к нам Джейми поспешает, да еще как! Неужели узнал что-то?

Все сгрудились, дожидаясь, когда на велосипеде подъедет Джейми.

— Я прямо из ангара, — проговорил он, отдуваясь. — Загружают бомбы. Настоящие.

Чоки присвистнул:

— Похоже, вот и оно, парни. Идем на дело. Как думаешь, Питер?

— Да на то похоже.

Питер посмотрел на Дядьку, который аккуратно складывал письмо. За спиной у него по краю поля медленно пробиралась видавшая виды машина, останавливаясь возле каждой группы.

Через минуту она подъехала и к ним, из окошка выглянул Квентин.

— В восемнадцать ровно в предполетной комнате состоится инструктаж, — сказал он. — Для пилотов, штурманов и бомбардиров. — Он повернулся к Питеру. — Старший лейтенант Лайтфут, мы можем переговорить?

Питер подошел к машине. Он сразу увидел, что лоб у Квентина влажен от пота, лицо изжелта-бледное. Рядом с ним сидела его водитель, Хиксон.

— Лайтфут, касательно вчерашнего…

— Да вы и не думайте об этом, сэр. Зря я вчера просил, вы и так столько всего для нас сделали.

— Вы лучше послушайте. Юго-западный периметр. У дороги в деревню. Сегодня в полночь. Она будет ждать. Только, ради бога, недолго. И еще…

Он вдруг умолк, утирая лоб рукавом.

Питер ждал. Из второго ангара выкатили «Ланкастер-464», это был «Джордж» Гибсона.

— Сэр, вам нехорошо?

— Все нормально, — ответил Квентин. — Так, немного лихорадит. Послушайте, Питер, вот что важно. Вы там поосторожнее.

— Разумеется, сэр, никто ничего не узнает, уж я позабочусь…

— Я не про сегодняшний вечер. — Он кивнул в направлении самолета. — Я вот про это. Будьте предельно осторожны.

Вечером шестьдесят пилотов, штурманов и бомбардиров 617-й эскадрильи собрались в комнате предполетной подготовки второго ангара. Всем им приходилось проходить инструктаж перед важными вылетами, но на сей раз обстановка была даже серьезнее, чем обычно. На возвышении стояли три стола, на них какие-то ящики, накрытые тканью. Ровно в шесть открылась задняя дверь, все встали, и по проходу к кафедре прошагали четверо: Гибсон, Уоллис, Кохрейн и Уитворт. Гибсон встал за кафедру, жестом разрешил всем сесть, последовал шум двигающихся стульев, потом воцарилось выжидательное молчание.

— Вам предстоит нанести по врагу удар, какой никогда еще не наносило небольшое формирование, — начал он. Низкорослый, коренастый, он стоял, уперев руки в бока, и выглядел так, как должен выглядеть настоящий командир. — Нам очень скоро предстоит совершить налет на главные плотины Западной Германии. Если мы их разрушим, мы поставим промышленность врага на колени и приблизим конец войны. — С этими словами он взял бильярдный кий и отодвинул занавеску, скрывавшую огромную карту Европы. — Вот они, Мен, Эдер и Зорпе. Атака будет проведена в три этапа, три звена полетят по разным маршрутам, которые отмечены здесь красным. Препятствий к успеху немало, но если мы будем точно придерживаться маршрутов и проведем атаку так, как это делали во время тренировок, все пройдет хорошо. Если, как мы рассчитываем, все три основные плотины будут разрушены, мы также атакуем дополнительные цели — плотины Листер, Эннепе и Димель. Я сейчас перейду к деталям, но прежде хочу представить вам изобретателя нашего оружия, мистера Барнса Уоллиса, который объяснит, почему так важны эти цели и как мы собираемся их уничтожить.

Уоллис, смущаясь, поднялся с места.

— Известно ли вам, — начал он, — что на выплавку одной тонны стали требуется восемь тонн воды…

Инструктаж продолжался. Когда Уоллис закончил, Кохрейн произнес вдохновляющую речь:

— Если Бомбардировочное командование — это дубина, бьющая Гитлера, то вы — острие рапиры, которое поразит его в самое сердце.

После он опять передал слово Гибсону, который провел полномасштабный инструктаж.

— А как будет выглядеть возвращение? — подал кто-то голос, когда он закончил. По залу пробежал нервный смех.

— Ах да, почти забыл! — осклабился Гибсон. — За исключением командиров звеньев, которые будут оставаться на месте и координировать действия подчиненных, остальные борты, сбросив бомбы, должны самостоятельно возвращаться самым безопасным маршрутом — оставаясь на низкой высоте. Командиры последуют за ними, за завтраком мы тут все встретимся. И выпьем.

— Или надеремся!

— Вот-вот. На всю затею уйдет не больше восьми часов. А теперь подойдите, взгляните. — Он шагнул к трем столам и сбросил ткань. На каждом стоял точный макет одной из плотин вместе с окрестностями. — Я хочу, чтобы вы запомнили их во всех подробностях, чтобы они отпечатались у вас в мозгу, чтобы потом вы могли обнаружить и опознать их с закрытыми глазами.

— Слава богу, все-таки не «Тирпиц», — пробормотал кто-то из звена Питера. — С этими хоть есть какой-то шанс.

Вскоре все сгрудились вокруг макета Зорпе.

— А на вид не очень страшная, а, парни? — сказал Маккарти после паузы.

— Тут нет башен, чтобы прицеливаться, — заметил Киви. — Придется прикидывать расстояние по береговой линии.

— Подход довольно удобный, высоких гор рядом нет.

— Эдер, пожалуй, хуже, — сказал Барлоу. — Места на подход мало, берега крутые. Вот это уж точно крепкий орешек.

— А как их обороняют? — Джейми все разглядывал макет Зорпе. — Вот этот городок, Лангшайд, там есть зенитки?

— Неизвестно, — ответил Маккарти. — Вот сегодня ночью и выясним.

Тесс, волнуясь, дожидалась на заднем сиденье машины Квентина, стоявшей в тихом переулке неподалеку от ограждения периметра. За рулем сидела Хлоя Хиксон, водитель Квентина.

— Я вам очень признательна за помощь, — сказала Тесс.

— Да не за что. Я только выполняю распоряжения капитана.

— Вы это уже сказали. Гм… а он здоров?

— Отдыхает. Он неважно себя чувствует. А почему вы спрашиваете?

— Просто надеялась его увидеть. Поблагодарить. За все, что он для меня сделал. Вернее, для нас.

— Вы можете отблагодарить его по-другому.

— Да. — Тесс, собственно, не поняла, о чем речь, и подумала было про блокнот Брендана, но тут заметила за оградой какое-то движение. — Вот и Питер! — шепнула она. — Не ждите, пожалуйста. Я вернусь пешком.

Она выскользнула из машины и поспешила навстречу. Через секунду они прижались к ограде, неловко поцеловались.

— Тесс, слава богу! Ты в порядке?

— В порядке, только соскучилась. — Она услышала, как сзади отъехала машина. — А ты?

— Все нормально. Только без тебя плохо. Все считаю дни.

— И я. Как там дела?

— Все в силе, Тесс! И случится очень скоро. А как только закончится, я вернусь, отыщу тебя, и мы уедем отсюда — от Брендана, от всего этого.

— Скорее бы. — Он встала на цыпочки, и они снова поцеловались.

— А новости есть? — продолжал Питер. — Ты что-нибудь узнала? В агентстве по усыновлению?

— Нет. Ничего принципиального. — Она улыбнулась. Не скажет она ему пока ничего важного, ничего, что может его отвлечь. Сейчас — только о хорошем или повседневном. — Зато — знаешь что? Ко мне приезжал папа!

— Надо же! Когда?

— На прошлой неделе. Раз — и объявился. Благодаря тебе. Сказал, ты заходил к ним, говорил обо мне, и на него это произвело впечатление. Он приехал, чтобы снять груз с души.

— Вот замечательно! А что мать?

— Может, и она передумает.

— Тесс, как это здорово, у меня как камень с души! — Он оглянулся. Издали доносился шум — в мастерских полным ходом шла работа. — Мне нужно идти, тут каждые четверть часа проходит патруль.

— Постой! — Она завела руки за спину. — Хочу отдать тебе это. — Она передала через ограду медальончик со святым Христофором. — Пусть он сохранит тебя от бед в пути.

Он посмотрел на медальон, поблескивавший в лунном свете.

— Спасибо, Тесс.

— Храни тебя Господь, Питер. — Она в последний раз прижалась к проволоке, дотронулась губами до его губ. — И я тоже буду с тобой, все время буду рядом.

Они еще раз поцеловались, потом он исчез в темноте.

Хлоя же тем временем подъехала к главным воротам, предъявила пропуск, поставила машину и торопливо зашагала в сторону квартиры Квентина. На стук ей не ответили. Она поколебалась мгновение. Они виделись там же два часа назад, и выглядел он ужасно: бледный, весь в поту, чуть не бредящий в лихорадке. Она постучала снова, не дождавшись ответа, дернула дверь — та оказалась не заперта — и вошла. В комнате горел лишь ночник, Квентина она увидела не сразу. Зато в ноздри ей ударил запах: этиловый спирт — его она узнала — и что-то еще. Сладковатое, тошнотворное.

Он лежал в постели в беспамятстве. Рубашка прилипла к груди, правая рука в перчатке бессильно свесилась, а в левой он сжимал хирургическую маску, прикрепленную резинкой к кроватному столбику.

— Квентин? — прошептала она испуганно. — Квентин?

Через десять минут явился Уитворт с врачом базы.

— У него жар, — сказал врач, оттянув веко Квентина.

— Какой-то вирус? — спросил Уитворт.

— Никак нет, сэр. — Врач бережно поднял правую руку Квентина. — Причина в этом. Гангрена.

— О боже. Что же делать?

— В госпиталь. Незамедлительно.

— Я его отвезу, сэр, — тут же вызвалась Хлоя.

Врач шагнул назад.

— Его нужно в Ист-Гринстед. К Макиндо. Там его история болезни, и вообще Макиндо — последняя надежда. Я поставлю ему капельницу и отправлю с ним санитара.

— Поторопитесь. Я позвоню в Ист-Гринстед. — Уитворт посмотрел на Квентина. — Бедняга. А я-то хотел как лучше, хотел ему помочь пережить то, что он больше не будет летать. Чтобы у него было дело, чтобы он чувствовал себя полезным. А его давно нужно было отправить к Макиндо. Я только все испортил.

— Никак нет, сэр, — ответила Хлоя. — Вы ему очень помогли, я это видела. А это — право же, не ваша вина.

Воскресенье, 16 мая, было заполнено лихорадочной деятельностью. Подготовить эскадрилью «Ланкастеров» к боевому вылету — непростая задача, она требует скоординированных действий сотен людей: заправщиков, оружейников, сигнальщиков, радиотехников, механиков, укладчиков парашютов, планировщиков, поваров, водителей, не говоря уж о ста сорока членах экипажей двадцати самолетов. Подготовка в этот день 617-й эскадрильи требовала в разы больших усилий — нужно было проверить новое радиооборудование, подготовить штурманские карты, коды, сигналы, а главное — само оружие.

Часы летели. Вскоре все перестали притворяться, что речь идет об очередном учебном вылете. Летному составу подали обед — традиционный пир из бекона, двух яиц, чая и поджаренного хлеба без ограничений: такой неизменно готовили перед боевой операцией. Разговоры были скупыми, напряжение ощутимым, официанты обменивались взглядами — все знали, что в эту ночь парням предстоит настоящий бой. Потом были новые инструктажи — что тоже говорило о многом. Прогноз погоды, планерка для штурманов, для бомбардиров, а к вечеру — еще один полный инструктаж для всех экипажей. Наконец, всего за несколько часов до взлета, все они узнали, куда и зачем летят. Как и раньше, Гибсон прошелся по всем деталям операции, Барнс Уоллис объяснил научную часть, Кохрейн произнес пламенную речь о героизме.

И вдруг, когда солнце начало клониться к закату, над Скэмптоном повисла тишина. Работа завершена, двадцать «ланкастеров» стоят на стоянке — заправленные, с боекомплектом, готовые к вылету. Члены экипажей надели летную форму, забрали ремни, парашюты, спасательные жилеты, и все вышли в летние сумерки ждать — курили, переговаривались или просто смотрели на широкие просторы Ланкашира в задумчивом молчании.

В 20.30 Гибсон получил последнее подтверждение. Погода над всей Европой ясная, на плотинах не замечено никакой необычной активности, отвлекающие маневры начаты, можно приступать к операции «Честайз». В щегольском галстуке и рубашке с короткими рукавами, оплетенный парашютными лямками, в трофейном спасательном жилете он прошелся между товарищами, подбадривая их шутками, острым словом, рукопожатием. Потом, почти в девять, Гибсон словно случайно взглянул на запястье.

— Ну что, ребята. Если верить моим часам — пора.

 

Глава 8

Началось все вполне обыденно. Все экипажи, кроме третьего звена, заняли свои места и приготовились к взлету. В 21.15 Гибсон выпустил красную ракету — сигнал к запуску двигателей. Шестьдесят «мерлинов» взревели в пятнадцати «Ланкастерах», но в одном, «Квине» Маккарти, обнаружилась утечка охлаждающей жидкости, пришлось его заглушить. Питер с Дядькой с нетерпением ждали в кабине «Вики». Звено Маккарти должно было взлететь за десять минут до звена Гибсона. Ведущим был Большой Джо, ему доверили честь поднять 617-й эскадрилью в воздух. «Вики» взлетал вторым.

— Знаешь что, приятель? — Дядька смотрел, как фургоны техобслуживания несутся по полю к «Квину». — Надо брать дело в свои руки.

— Верно. — Питер потянулся к ручкам газа, отпустил тормоза и начал длинную рулежку в конец полосы. За ним последовали остальные — «Квин» же остался на месте.

У контрольной вышки, следуя традиции Бомбардировочного командования, собралась толпа провожающих. Вспыхнул зеленый свет, Питер прибавил газ, развернул перегруженный бомбардировщик по ветру и начал разбег. Самолет стал медленно, неохотно разгоняться, между стойками шасси неуклюже свисала огромная бомба. Хвост «ланкастера» задрался, «мерлины» взвыли, потом мощно загудели — «Вики» набирал скорость. И вот огромная машина уже напоминала стремительно взлетающего лебедя — двигатели поют, закатное солнце сверкает на крыльях; по толпе провожающих пронесся вздох облегчения — самолет победоносно взмыл в вечерний воздух, убрал шасси и повернул к востоку, в сторону моря. Операция «Честайз» началась.

На борту было спокойно — все члены экипажа занимались своим делом. Вскоре они пересекли береговую линию и оказались над Северным морем. Питер опустил бомбардировщик ниже, к воде. Сгущались сумерки, воздух был теплым, спокойным — после многонедельных тренировок лететь над водной гладью удавалось почти без усилий. За «Вики», с интервалом в минуту, шли оставшиеся четыре борта из второго звена: Барлоу на «Изи», Манро на «Уилли», Байерс на «Кинге» и Райс на «Харри». Все надеялись, что первое звено Гибсона тоже уже в воздухе и направляется к югу.

Первый час все шло гладко. Они оставались на малой высоте, чтобы их не засекли радары; когда опустилась ночь, под фюзеляжем «Вики» включили два прожектора, указывающих высоту над морем. Джейми Джонсон регулярно сбрасывал дымовые шашки, чтобы фиксировать смещение, и давал Питеру небольшие корректировки курса. Шли минуты, напряжение нарастало и достигло пика, когда Джейми произнес: «Впереди вражеский берег». Чтобы без потерь пересечь береговую линию, нужно было пролететь над одним из островов Фризского архипелага, Влиландом, а потом снова опуститься и идти над Вадензе до материка.

Ошибки были недопустимы — отклонись они чуть-чуть к северу, и окажутся над соседним островом Терсхеллинг; к югу — под ними будет Тексель; на обоих мощная противовоздушная оборона. Пять «Ланкастеров» в свободном строю неслись к берегу — «Кинг» Вернона Байерса поднялся несколько выше и чуть отошел от курса, оказавшись над северной оконечностью Текселя. Через несколько секунд тьму разорвали вспышки — заработала зенитная батарея. Прямое попадание — «Кинг» потерял управление и взорвался над морем. Заняло это всего несколько секунд; остальные смотрели, онемев: было ясно, что выживших нет.

Был задет и «Уилли» Леса Манро — повреждены системы связи и навигации. После мрачных переговоров с экипажем, Манро лег на обратный курс.

Джеф Райс без повреждений прошел над Влиландом и стремительно снижался, чтобы оказаться на безопасной высоте. Но его так потрясла гибель Байерса, что он не рассчитал высоту, опустился слишком низко и «Харри» зацепил воду; бомба сорвалась, вдавив заднее шасси в корпус и повредив стабилизатор. Райсу с трудом удалось удержать управление и снова набрать высоту. Однако он остался без оружия и выбора у него не было — только отказаться от выполнения задания и ковылять обратно. За три минуты второе звено лишилось трех самолетов.

Осталось двое — Питер и его экипаж на «Вики» и его коллега из 61-й эскадрильи Норм Барлоу на «Изи». Без всяких колебаний они сомкнули строй и взяли курс на Германию. Через пятьдесят минут Киви предупредил Питера по внутренней связи:

— Впереди линия электропередач, командир. На одиннадцать часов, расстояние миля.

— Вижу, спасибо. — Питер потянул штурвал на себя, чтобы перелететь провода, однако справа от него самолет Барлоу продолжал двигаться на прежней высоте. Через секунду — ослепительная вспышка, «Изи» зацепился за провода и огненным шаром рухнул на землю. Питер смотрел, не веря своим глазам.

Из шести составлявших звено самолетов уцелел только один.

— Командир — радисту, — произнес Питер после паузы. — Чоки, сообщи о произошедшем на базу.

— Есть, командир.

— И скажи, что мы продолжаем выполнение задания.

Передовая группа первого звена, которое вел Гибсон, тоже подлетала к немецкой территории. И у них возникли проблемы с вражескими прожекторами и зенитками. Все три борта — «Джордж» Гибсона, «Попси» Мартина и «Мама» Хопгуда получили повреждения от наземных орудий. В одном месте зенитный огонь оказался таким плотным, что Гибсон прервал молчание в эфире и передал предупреждение в штаб Пятой группы — оттуда его быстро переслали всем остальным бортам. От зенитного попадания в «Маму» Хопгуда там начался пожар в двигателе и заклинило хвостовую башню; несколько членов экипажа, включая пилота, получили ранения. После нескольких секунд смятения бортинженер отключил подачу топлива в горящий двигатель, а Хопгуд попытался выровнять самолет. Через некоторое время был восстановлен относительный порядок. Хопгуд сделал перекличку. Как оказалось, все, кроме штурмана и бортинженера, ранены. У самого Хопгуда было сильное кровотечение — рана в голову, а носовая башня просто молчала.

— Что будем делать, Хоппи? — преодолевая боль, спросил радист. Ему сильно повредило, почти оторвало ногу.

— Летим дальше. — Хопгуд отер кровь с головы. — Мы здесь только за этим.

С десятиминутным интервалом за ними следовала вторая группа звена Гибсона из трех бортов — Шэннона, Молтби и Янга; они пролетели половину голландской территории, их так пока и не обнаружили. А в десяти минутах за ними летела третья тройка — Модсли, Эстел и Найт, они как раз приближались к голландскому берегу. Их заход на береговую линию оказался точен, не встретив сопротивления, они с ревом пронеслись над дюнами и повернули на юг, к Германии. Что удивительно, им удалось пройти над двумя базами ночных истребителей и остаться незамеченными. Теперь, согласно маршруту, следовало изменить курс и пересечь Рейн. Эстел на «Бейкере» чуть запоздал с разворотом и отстал. Он искал в темноте синеватое свечение — выхлопы других «Ланкастеров» — и их самолет стал второй жертвой столкновения с высоковольтными проводами. «Бейкер» врезался в незамеченную вышку, развалился на куски и ткнулся в землю. Модсли и Найт ничего не знали о потере, пока не услышали за спинами оглушительный удар — это взорвался «Апкип» Эстела.

Итак, двадцать один погибший, а ни одной бомбы пока не сброшено. В штабе Пятой группы в Грэнтеме Кохрейн, Уитворт и Уоллис, к которым присоединился сам маршал авиации Харрис, собрались, не скрывая волнения, на командном пункте. Они еще не знали, что из двадцати самолетов, которые должны были лететь на Рур, осталось только четырнадцать. Один оказался технически неисправен, два возвращались с повреждениями, три разбились.

Впрочем, один самолет — а точнее, его экипаж — вернулся в дело. Поняв, что их обожаемый «Квин» лететь не сможет, Большой Джо Маккарти и его экипаж бросились через взлетную полосу к резервному «Томми». Через некоторое время «Томми» стремительно вырулил на взлетную полосу. Теперь он уже был в пути, его двигатели гудели над Нидерландами.

А тройка Гибсона тем временем подходила к Мену. Впереди вздымались темные горы. Когда все три самолета миновали их вершины, им открылось водохранилище — огромное, серебристо-серое в свете луны, а в конце — могучая плотина.

«Ланкастеры» начали облет местности. И тут из бойниц в обеих башнях и из полей вдоль берега полетели трассирующие снаряды. Держась на безопасном расстоянии, Гибсон оценил обстановку. Выходило — двенадцать орудий, скорее всего, двадцатимиллиметровых, четыре-пять огневых точек. Он тут же вспомнил деревянные ящики, появившиеся два дня назад. Неужели немцы ждали нападения? Он это первым и выяснит. Он увидел, что начинать заход можно под прикрытием лесистого мыса, но дальше за ним — резкий правый разворот и последняя миля до плотины — по открытой местности, под огнем зениток. Почти пятнадцать бесконечных секунд, прикинул Гибсон, учитывая их нынешнюю скорость.

— Радио из штаба, командир, — доложил радист.

— Зачитай.

— «Третье звено вылетело. Второе звено потеряло четыре борта. „Вики“ летит один, сейчас близко к вам. „Томми“ вылетел, местоположение неизвестно».

— Что с ними, черт, приключилось?

— Не говорят. А в первом звене потеряли «Бейкер». В штабе предлагают заменить его «Вики».

— Понял, не отключайся. — Гибсон умолк, так он был ошарашен, и начал собираться с мыслями. Второе звено фактически уничтожено, остались только Лайтфут и, возможно, Маккарти. Первое звено цело, разве что задето зенитными снарядами, на «Маме» есть раненые, а бедняга Билл Эстел на «Бейкере» погиб. Третье звено на подходе — есть надежда, что там уцелели все. Осмотревшись, он увидел, что над залитым луной кряжем на северной оконечности водохранилища появились три «ланкастера». Прибыли Шэннон, Молтби и Янг — и вовремя. До рассвета оставалось всего четыре часа.

— Хорошо, подтверди получение, радист. Свяжись с Лайтфутом, пусть летит сюда.

— Есть.

— Привет, всем бортам, говорит командир. Приготовиться к атаке, по порядку. Я первый. «Мама», готовность один, если что со мной, ты следующий.

— Понял, командир. Удачи.

Гибсон прибрал газ и лег в широкий разворот, сбрасывая высоту, оставляя луну сзади, заходя на восточную оконечность водохранилища в четырех милях от плотины.

Все прошло хорошо. Гибсон вылетел из-за мыса, отвернул вправо, заработали зенитки — цветные огненные шары взмывали от башен и с берега. Заставив себя не обращать на них внимания, он опустил «Джордж» еще ниже. Вспыхнули прожекторы под фюзеляжем, бомбардир приник к прицелу Данна, инженер прибрал тягу.

Огонь зениток становился все яростнее. Гибсона поразила удивительная яркость — тысячи светящихся точек пролетали мимо в разных направлениях. Однако, заметил он, прицелиться они не успели — в этом было единственное преимущество первого — зенитчики понятия не имели, что и зачем он делает. Когда осталось лишь несколько секунд, цельная картина распалась на фрагменты: белые костяшки пальцев бортинженера на рычагах газа, просьба штурмана опуститься еще ниже, а бомбардир выкрикивает в ПУ указания:

— Чуть левее. Теперь прямо, так, держим, хорошо, держи курс…

— Бомба сброшена!

После выхода бомбы «Джордж» подбросило вверх, он подскочил над гребнем, Гибсон взял штурвал на себя, набирая высоту. Хвостовой стрелок открыл ураганный огонь по башням.

— Прыгает! — крикнул он возбужденно. — Прыгает, чертовка, смотрите!

Пять экипажей, круживших над водохранилищем, смотрели тоже. «Джордж» вышел из дела невредимым. И, судя по всему, «Апкип» лег точно на цель. Прямо на их глазах бомба трижды подпрыгнула, но потом отклонилась от курса, замедлилась, остановилась и пошла ко дну в тридцати ярдах от левой башни. Через несколько секунд прогремел взрыв, вызвав мощную взрывную волну и водяной смерч, поднявшийся на несколько сотен футов.

— Молодцом, командир! — крикнул кто-то. — Похоже, получилось!

— Нет. Подождите. — Гибсон повернулся, глядя вниз. Поверхность водохранилища кипела, гигантские волны бились о плотину. А потом волнение стихло, вода успокоилась, пена улеглась. Стало ясно, что плотина устояла.

В этот момент из-за гребня вынырнул «Вики».

В наушниках раздался треск.

— Всем бортам, говорит командир, приготовиться к следующей атаке. Привет, «Вики», с прибытием, вставайте в левый строй и ждите указаний. «Мама», ты меня слышишь?

— Так точно, командир.

— Твоя очередь. Подожди, пока вода успокоится. Удачи.

Все ждали, пока Хопгуд готовился — вышел из строя и полетел на восточный край водохранилища. Тут же прибыли два последних самолета из первого звена — «Зебра» Модсли и «Нэн» Найта; теперь над Меном кружили девять самолетов. Хопгуд начал заход. Поначалу он делал все, как Гибсон, — снижение в развороте в дальнем конце водохранилища, горизонтальный полет до мыса, разворот вправо и выход на боевой курс. Все видели, как вспыхнули его прожектора, как соединились при снижении два круга света, как заработали зенитки — на сей раз прицел был куда точнее. Видели, что носовой стрелок Хопгуда почему-то не открыл ответный огонь, видели вспышку — прямое попадание в левое крыло — и хвост желтого дыма — загорелся топливный бак. Видели, как Хопгуд упорно выдерживает направление и высоту, как была сброшена бомба — на правильном курсе, но позднее, чем с самолета Гибсона. Видели, как «Мама» перескочила гребень, пытаясь уйти вверх — за самолетом тянулся хвост дыма. А потом все видели, как отвалилось левое крыло и подбитый бомбардировщик взорвался. Через секунду их ослепила вспышка — сдетонировал «Апкип». Он перескочил через гребень и врезался в электростанцию в нижней чаше.

Два промаха, погиб еще один экипаж. После ошеломленной паузы тяжкую весть передали по радио Харрису и всем тем, кто ждал в Грэнтеме. Ответа не было, его и не требовалось. Операция «Честайз» уже стоила четырех экипажей и шести самолетов, а плотина и не шелохнулась. Судя по всему, Мен был прекрасно защищен, и теперь, когда немцы поняли направление и метод атаки, они били прицельно и точно. Джон Хопгуд был одним из ближайших друзей Гибсона, и все очень любили его экипаж. Возможно, заурядный командир эскадрильи и дрогнул бы в этот момент, взвесив число потерь и тающие шансы на успех.

Но Гай Гибсон не был заурядным командиром.

— «Попси», готов?

— Мы готовы, — ответил Мартин.

— Ваша очередь. Только нужно что-то делать с зенитками. Я зайду с вами вместе, буду отвлекать их на себя. «Эппл», в случае чего примешь командование.

— Вас понял, командир.

Все следили, замерев, как Мартин развернул свой «ланкастер» в дальний конец озера — «Джордж» Гибсона шел за ним следом.

— Мы можем им чем-то помочь? — спросил Киви.

— Да, можем. — Питер взялся за рычаги газа. — Пролетим ниже плотины, попробуем сбить зенитчиков с толку.

Он развернул «Вики» и повел его к долине за плотиной. Он заметил, что Модсли следует за ним на «Зебре». Мартин тем временем опустил «Попси» к самой воде, Гибсон шел с ним рядом.

Тактика сработала. Питер видел из-за плотины, как Мартин и Гибсон вышли из-за мыса и оказались на виду. Ярко светили их прожектора, фиксируя высоту, Гибсон замигал бортовыми огнями, пытаясь отвлечь зенитчиков, которые отчаянно обстреливали оба самолета — те отвечали встречным огнем.

В тот же миг Питер почувствовал, как содрогнулся «Вики» — Херб и Билли открыли огонь по башням. Шесть пулеметов выпускали по семьдесят трассирующих пуль в секунду, им вторил Модсли. Питер видел вспышки — пули ударяли в камень, видел, как серые фигуры метались по гребню в поисках укрытия, видел, как Мартин и Гибсон, не прекращая стрелять, несутся к плотине. Потом «Вики» проскочил дальше, Питер развернул его и пошел на новый заход. Однако атака уже завершилась — бомба Мартина прыгала по воде. Все ждали с надеждой, однако и эта бомба улетела к берегу и взорвалась, подняв тучу грязи и воды.

Все молчали, не веря в случившееся, потом прозвучал отчаянный крик Модсли:

— Мы все сделали правильно, так почему же?

— А потому, — ответил Гибсон. — Бомба легла неровно, вот и все. «Эппл», слышишь меня? Приготовься, ты следующий.

Напряжение в Грэнтеме ощущалось почти физически. Командный пункт располагался под землей, в длинном подвале без окон; в одном конце находилось возвышение, по стенам были развешаны карты Европы; стоял стол для радиста, а также доска, на которой отмечали мелом ход операции.

Уоллис был близок к отчаянию.

— Нет, не может быть! — простонал он, когда из радиопередатчика «Таннон» донеслась новость о третьей неудаче. — Я ничего не понимаю, Рой. Ведь по идее достаточно одной бомбы.

Рой Чедвик, один из конструкторов «ланкастера», как мог попытался его утешить:

— Не падай духом, старина, — пробормотал он.

Он посмотрел на Кохрейна — тот выглядел угрюмо.

Харрис сидел с каменным лицом.

— Я знал, что это безумие, — бормотал он угрюмо. — Знал.

Чарльз Уитворт, не сдержавшись, отвернулся от доски:

— Я прошу прощения, сэр, но эти парни вывернулись наизнанку, готовясь к операции. Мы должны, как минимум, дать им шанс довести ее до конца.

А в Мене наконец-то все к тому и шло. Сброшено три бомбы, плотина вроде и не шелохнулась, однако, хотя они этого и не знали, зенитки были практически подавлены пулеметным огнем «Ланкастеров». Динги Янг повел «Эппл» в конец водохранилища, готовясь к атаке, — на сей раз его страховали сразу Гибсон и Мартин, остальные совершали над плотиной отвлекающие маневры. Когда Янг начал заход, стало ясно, что зенитный огонь сильно ослаб; кроме того, под прикрытием Гибсона и Мартина, Янгу удалось с большей точностью вывести «Эппл» на нужный курс и положить бомбу точно в центральной точке. Как и предсказывал Барнс Уоллис, единственная безупречно сброшенная бомба сделала все дело.

Впрочем, произошло это не сразу. В первый момент, к своему отчаянию, они увидели лишь ту же удивительную взрывную волну — очередной водяной смерч взметнулся в воздух, волны хлестнули через гребень в нижнюю чашу, тот же белый круг пены начал распространяться по поверхности воды. Потом все стихло, вода успокоилась, дымка развеялась. Плотина стояла на месте.

Никто не знал, что ниже уровня воды она получила фатальное повреждение. «Ланкастеры» продолжали кружить над ней, выжидая, и вновь Гибсон не колебался ни минуты.

— «Джонни», слышишь меня? — вызвал он Дэвида Молтби. — Заходи и атакуй. «Вики», приготовься, ты следующий.

Молтби сделал круг, снизился и пошел в атаку, прикрываемый Янгом и Гибсоном — остальные смотрели. Поначалу он вроде бы верно держал курс, но пар и дым от горящей электростанции внизу мешали видеть цель. Кроме того, происходило что-то еще — вся плотина вроде как двигалась, колыхалась, гребень проседал.

— Смотрите, падает! — крикнул кто-то.

— Бомбу не сбрасывать! — прокричал Гибсон. — Отставить!

Молтби резко отклонился, но бомба уже летела вниз и взорвалась как раз в тот момент, когда основание плотины треснуло и мощный поток воды хлынул в долину — будто из гигантского шланга. Еще через секунду гребень обвалился, в плотине образовалась стометровая брешь, в которую всей тяжестью устремилась вода из водохранилища. Гигантская масса обрушилась в нижнюю чашу и помчалась по долине, сметая все на своем пути.

Несколько секунд они смотрели в изумленном молчании. Потом эфир наполнили дикие вопли восторга, которые точно эхом повторились на расстоянии в четыреста миль, в Грэнтеме, — радист Гибсона отбил кодовое слово, сообщавшее об успехе операции. Прямо перед ними десятиметровая приливная волна катилась по долине. Электростанция, дороги, мосты, заводы — все было сметено гигантской метлой.

Гибсон быстро восстановил тишину в эфире. Рассвет был уже близок, и если раньше враг, возможно, не догадывался об их намерениях, теперь надежд на это не оставалось.

— Уходим отсюда, — сказал он и приказал Молтби и Мартину взять курс на базу. В первом звене еще оставалось четыре неизрасходованные бомбы, работа не была завершена. Выстроив Шэннона, Модсли, Найта и Лайтфута и взяв с собой Янга в качестве резервного командира, Гибсон взял курс на Эдер.

 

Глава 9

Было ровно час ночи. В Скэмптоне стояла напряженная тишина, будто бы вся база затаила дыхание. Все знали — сегодня у 617-й боевой вылет, им предстоит прорваться через вражескую оборону и испытать в деле свое странное оружие.

Тесс подъехала к воротам на велосипеде, предъявила пропуск и прошла на территорию. Она заметила, что режим безопасности по-прежнему соблюдается строго, но общий настрой как-то изменился — исчезла почти маниакальная подозрительность.

Тесс проскользнула по неосвещенным дорожкам к зданию, где были расквартированы семейные унтер-офицеры. Она знала — в это время Брендан на голубятне. Во время боевых вылетов он всегда был там. Поскольку, любил он прихвастнуть, это могло стать вопросом жизни и смерти. Несколько недель назад он таким образом спас Питера, напомнила она себе, и за это, пусть даже только за это, она будет ему благодарна до конца дней. Она поднялась по ступеням, помедлила у двери. Внутри было темно и вроде бы тихо. Тесс достала свой ключ и отомкнула дверь.

В ноздри тут же ударил его запах — сигареты, пиво, удобрение, свежескошенная трава. Она испуганно замерла, напрягая слух, но в квартире стояла тишина. Тесс зажгла настольную лампу, осмотрелась. Старые газеты, пустые бутылки из-под пива, в раковине — гора немытой посуды. Она не заметила ничего необычного или подозрительного. Достав матерчатую сумку, она принялась поспешно собирать вещи — свою чековую книжку из буфета, свои письма: одно было от отца, его уже вскрыли. Потом — любимые безделушки и единственную семейную фотографию, которую ей подарила тетя Роза: снимок ее бабушки и дедушки. Все это она проворно сложила в сумку. Оставалось забрать кое-какую одежду.

Он дожидался в спальне, на постели, — руки закинуты за спину, лицо, когда дверь распахнулась, оказалось в полутьме.

— А вот и она, — сказал он, будто и правда ждал.

Ей нужно бы было бежать. Бросить сумку и рвануться к двери. Но она не могла сделать и шагу.

— Что ты тут делаешь? — выдохнула она. — Я думала, ты на голубятне.

— С голубками? Только не сегодня, старушка.

— Да почему нет?

— Да понимаешь ли, твой красавчик и его дружки… полетели в такое место, где им уже никто не поможет. Даже мои птички.

— Ты о чем? Откуда ты знаешь, куда они полетели?

— Ну уж я-то знаю, а ты можешь гадать, сколько хочешь. — Он приподнялся, лениво потянулся. — А потом, было у меня такое чувство, что ты сегодня заглянешь. Повидаться с муженьком, да?

Тут Тесс вновь обрела способность двигаться и попятилась к двери. Но Брендан стремительно вскочил и грубо толкнул ее в сторону. Через секунду она услышала, как во входной двери повернулся ключ.

— Брендан, послушай, — проговорила она, стараясь сохранять спокойствие. — Я действительно виновата. Мне следовало бы раньше связаться с тобой и все объяснить.

— А что тут объяснять? Что ты от меня сбежала и живешь в грехе со своим красавчиком?

— Нет. Это не так. Не живу. Но все действительно… стало иначе.

— Да что ты говоришь? И что же стало иначе — что ты теперь изменяешь мне с этим красавчиком, которого я сдуру спас? Или то, что ты настучала этому идиоту Кредо о моих делишках? Или то, что ты доложила своим родным, как ужасно тебе живется с жестоким мужем?

— Брендан, я никогда и ничего не говорила о тебе своим родным. — Она раз за разом огибала обеденный стол, панически придумывая, как бы вырваться. Он кружил следом.

— Вот как? А что же это папочка тебе пишет, что очень жалеет тебя, бедненькую?

— Потому что он болен, Брендан. Он приезжал со мной повидаться. Хочет помириться.

— Ишь как трогательно. Это об этом ты говоришь «иначе»?

— Да. — Она помедлила. — Да, об этом.

— Врешь, шлюха!

— Но это правда!

— А твой ублюдок? — Тут он рванулся вперед и схватил ее за руку. Она вскрикнула, вырвалась и бросилась в кухоньку — там было маленькое окно. Запертое.

— Ну вот так лучше, — проговорил он, зажав ее в углу. — Ты думала, я не знал? О дочке, которую ты нагуляла.

— Да, — прошептала она, сдерживая слезы. — Брендан, что тебе нужно?

— Что мне нужно? Только одно — оставь меня в покое.

— Хорошо, я оставлю тебя в покое.

— Да уж, только, боюсь, все не так просто. Слишком уж у тебя длинный язык. Плюс есть еще твой красавчик, и этот бедняга Кредо, и твоя нагулянная дочь. — На лбу у него блестел пот, дыхание отяжелело. Он сделал еще один шаг вперед. Тесс отшатнулась, ударилась о раковину, начала шарить руками за спиной. Бежать теперь было некуда. И тогда, хотя сердце и билось отчаянно, она вдруг обрела ясность мысли.

— Ты… ты шпион, да?

— Ты это где-то слышала?

— Я так думаю. Ты кому-то передаешь сведения.

— Правда? И как же, интересно, я это делаю?

— Как-то… с помощью того блокнота. Я не знаю.

— Не знаешь. Ничего ты не знаешь. Потому что ты — тварь, ты шлюха, которая родила ублюдка, а теперь путаешься за спиной у мужа неизвестно с кем.

— Ничего подобного. Я тебе не изменяла.

— Так я тебе и поверил. А вот кому поверят другие? Уважаемому сержанту ВВС или лживой шлюхе, которая покрывает свои шашни пустыми рассказами о шпионаже?

— Я… Брендан, постой…

Он шагнул еще ближе. Она чувствовала его дыхание, видела брызги слюны у него на губах.

— Мы на военной базе, Тесс. Тут мои люди, они своего не бросят. Так что провернут все быстро и ловко, уж поверь мне.

— Что провернут? Ты о чем?

— Я о военной полиции, Тесс. Они начнут расследование и установят, что на всеми уважаемого сержанта Мюррея набросилась его жена, которая, как известно каждому, изменяла ему с одним из летчиков. Несчастный, доведенный до крайности сержант Мюррей всего-то пытался защитить свою честь и достоинство — и при этом жена случайно упала с лестницы и, увы, погибла.

— Брендан, господи, я обещаю тебе…

— Нет! Я тебе не верю!

Он бросился на нее, потянулся к горлу. Но в этот самый момент она выбросила руку из-за спины, и сжатый в ней нож глубоко вошел ему в грудь.

Так все и произошло, записал впоследствии Квентин, — Мюррей погиб на кухне собственной квартиры, в ночь налета на плотины. Самого-то Квентина там не было, он и вовсе был в беспамятстве. А находился он в ста пятидесяти милях от базы, на больничной койке, в полутемной палате. Он медленно приходил в сознание, то выплывая из забытья, то погружаясь в него снова, объятый лихорадкой мозг терзали видения — пожар, мучительная поездка в машине по затемненным улицам. В конце концов он очухался. Понял, что сейчас ночь, что его мучают жажда и тошнота, что болит голова. А еще — правая рука тупо ныла, туго спеленутая бинтами.

В палате было жарко и душно, несмотря на открытое окно — занавеска чуть колыхалась, а где-то снаружи заливался одинокий соловей. Он повернул голову, чтобы послушать, и увидел молодую женщину в форме Вспомогательного корпуса, которая спала, свернувшись в кресле у окна. Квентин хотел с ней заговорить, но горло сжалось, и, потеряв над собой власть, он разрыдался. Он оплакивал товарищей, которых потерял в «веллингтоне», и бесчисленных других, не вернувшихся домой. Он оплакивал того белокурого мальчика — улыбчивого, беззаботного, который теперь чувствовал себя таким неприкаянным. Оплакивал трагедию войны, души ее жертв, утраченных и безутешных.

— Хлоя… — прорыдал он. — Хлоя, проснись, прошу тебя.

И она проснулась, и подошла к нему, и напоила его через соломинку, и отерла его пылающий лоб, и утешила его, и укачала, и наконец рыдания стихли и он успокоился.

А потом они поговорили.

— Отрезали, да? — спросил он. — Руку…

— Да, Квентин. Макиндо сказал: еще немного — и было бы поздно. Я сообщила твоим родителям. Они завтра приедут.

— Спасибо, Хлоя. Ты удивительный человечек.

— Вот уж не сказала бы.

— А я сказал бы. Ты работаешь на Арнота и Кэмпбела, верно?

— А как ты догадался?

Квентин выдавил из себя улыбку.

— Меня таинственным образом назначают адъютантом Уитворта. Дают мне водителя, который не умеет водить машину, но ходит за мной повсюду, следя за каждым движением. Тебе приказали за мной приглядывать, верно?

— Вроде того. Хотя для себя я это называла — помогать в работе. Кстати, я умею водить машину. Идея с машиной пришла в голову Уитворту. Он считал, что тебе нужно почаще отвлекаться.

— Он — добрый человек.

— Да. И ты тоже.

— Так я не предатель?

Она погладила его по руке:

— Ну о чем ты.

Он отвернулся.

— Так наша дружба… была частью игры?

— Тебе так кажется?

— Не знаю. Боюсь… мне не вынести…

— Квентин. Не надо. Не расстраивайся понапрасну.

— Прости, — прошептал он. — Пожалел себя. Непростительно.

— Очень даже простительно, учитывая, что тебе выпало.

— Толку от этой жалости. — Он шмыгнул носом. — И вообще от чувств. Уж я-то знаю.

— Ты так считаешь? А почему, как ты думаешь, я тут с тобой сижу?

— Тебе так приказали.

— А вот и нет, дурачок! — Она рассмеялась.

Некоторое время они сидели молча. А потом ее рука скользнула ему в руку. Вдали раздался бой церковных часов.

— Который час? — спросил он.

Она глянула на запястье.

— Без четверти два.

Глаза у него расширились.

— А какой сейчас день?

— Воскресенье. Вернее, уже понедельник.

— Значит, они там? Прямо сейчас? Питер и остальные?

— Да, Квентин. Они там. Прямо сейчас.

Большой Джо Маккарти на «Томми» атаковал Зорпе. В одиночку.

— Ты уверен, приятель, что мы не ошиблись водохранилищем? — спросил он штурмана, кружа над водной гладью.

— Совершенно уверен. Смотри, вон там, к северу, город с колокольней и все такое.

— Хорошо, ладно. Что-то тут слишком тихо. Ни дымов, ни огней. Куда все подевались?

Члены экипажа задумчиво умолкли. Действительно, расстилавшийся под ними пейзаж поражал нежданным покоем. Сонные деревушки прятались в долинах у скрытого дымкой водохранилища, сложенная из грунта плотина казалась могучей и мирной, будто спящий великан. Совершенно здоровый великан. А ведь сюда послали шесть бомбардировщиков, и боеприпасов у них было довольно, чтобы разнести в куски целый линкор. Где же они?

— Не мог же никто не долететь. — Кто-то из членов экипажа высказал вслух его мысли. — Уж все-то… Или могли?

— Бог его знает. Предлагаю сбросить груз и сматывать отсюда.

— Хорошая мысль. Что-то не нравится мне это местечко.

Джо бросил «Томми» в вираж, выходя на боевой курс. И тут же обнаружил, что план атаки невыполним. Эта плотина отличалась конструкцией от Мена и Эдера — она была прямой, не выгнутой, центральная часть, из бетона, поддерживала боковые, грунтовые. Для атаки на Зорпе второму звену предписывалось лететь на малой высоте вдоль плотины и сбрасывать бомбы точно по центру, без раскрутки. Надежда была на то, что бомба начнет вращаться в воде, взорвется и пробьет брешь. Джо увидел, что горы вокруг куда выше, чем они предполагали, это затрудняло как подход, так и последующий набор высоты.

Они сделали девять заходов, и все девять зря — никак не удавалось вывести «Томми» в нужную точку.

На десятом заходе Большой Джо раньше прибрал тягу и почти спланировал вниз, оказавшись всего футах в тридцати над гребнем, на малой скорости 170 миль в час.

— Давай! Сейчас! Сброс! — закричал Джо.

— Бомба сброшена!

Все припали к иллюминаторам, посмотреть на результат.

Бомбу положили точно в центре плотины. Прямо на их глазах она, вращаясь, ушла ко дну, как и требовалось, потом взорвалась — ослепительная вспышка озарила окрестности, вода вскипела, земляной столб взметнулся в воздух. Большой Джо и его экипаж четко выполнили задание.

И при этом — безрезультатно. Когда развеялся дым и осели брызги, они поняли: все было зря. Плотина и не шелохнулась. Не веря своим глазам, они легли на обратный курс, к дому.

Тем временем пять бортов третьего звена пересекли границу Германии. Они вылетали поодиночке, каждый получал индивидуальные указания из Грэнтема — морзянкой. Первым от земли оторвался двадцатилетний Уорнер Отли со своим экипажем на «Чарли». Они летели через Голландию южным маршрутом, тем же, что и Гибсон, незамеченными продвигаясь в сторону Германии, к Руру. При подходе к Хамму с его мощной противовоздушной обороной они получили радиограмму — приказ заходить на плотину Листер, к югу от Мена. Подтвердив получение, они скорректировали курс. Через три минуты пришла новая радиограмма, в ней значилась новая цель — Зорпе. Еще одна корректировка курса, однако, озадаченный этими переменами, «Чарли» подошел слишком близко к Хамму. Билл Таунсенд находился в двадцати милях и направлялся к плотине Эннепе — он и его экипаж увидели, как вдали какой-то самолет попал в перекрестие прожекторов, на него обрушился град трассирующих снарядов, потом — ослепительная вспышка: это взорвалась бомба.

— Кто-то из наших, — тут же определил Таунсенд. И он был прав. «Чарли» был сбит.

В ста милях позади канадец Льюис Бэрпи на «Шугаре» обходил к западу Эйндховен, избегая баз ночных истребителей. Они были подняты по тревоге после пролетов первых бомбардировщиков 617-й эскадрильи. Попав в луч прожектора, Бэрпи резко набрал высоту — и тут же оказался в прицеле зенитчиков. Получив несколько попаданий, «Шугар» загорелся и рухнул на землю. Через секунду раздался взрыв «Апкипа», разрушивший множество зданий. Операция «Честайз» унесла жизни шестого экипажа.

На Эдере у Гая Гибсона и уцелевших экипажей были свои проблемы — они катастрофически выбились из графика. От Мена ушли с опозданием — слишком много времени потребовалось, чтобы его разрушить, — потом не сразу отыскали Эдер, лежавший среди лесистых холмов и темных долин, среди переплетения рек и озер. Дэвид Шэннон на «Лезере» даже начал заход на совсем другую плотину и не сразу осознал свою ошибку. В конце концов Гибсон отыскал нужную цель.

Прибыв к цели, они обнаружили: она неприступна. Они заходили снова и снова, но сбросить бомбы не удавалось — не тот курс, слишком высоко, слишком низкая скорость. Гай Гибсон, почти потерявший терпение, и его заместитель Динги Янг уже покрикивали на остальных, понукая их, как овчарки — овец.

Вся беда была в рельефе. Водохранилище лежало между крутых холмов, как ящерка в своем логове, — узкое, извилистое, с резким изгибом в самом начале, там, где стояла плотина. Заход на нее начинался в двух милях, у северного берега, под углом девяносто градусов. Оттуда нужно было снизиться над водой на 1000 футов, перелететь к южному берегу, перескочить еще один лесистый мыс, выполнить резкий разворот под прямым углом вправо, снизиться до заданной высоты для захода на цель. А после этого, как и у Зорпе, нужно было резко набирать высоту, чтобы не врезаться в склон холма. Задача осложнялась еще и тем, что водохранилище накрыл утренний туман. Единственной хорошей новостью было отсутствие огня ПВО.

Модсли совершил еще одну неудачную попытку, после чего Гибсон снова вызвал Шэннона:

— «Лезер», вызывает командир, слышишь меня? Так, Дейв, больше нельзя топтаться на месте. Давай еще раз.

Шэннон вывел «Лезер» в исходную точку; остальные внимательно смотрели, как он опустился к воде, пересек озеро, развернулся над мысом и начал заход. Бомба сброшена, она запрыгала по воде и ударила в плотину, но не по центру, а справа. Через несколько секунд раздался уже знакомый удар взрывной волны, водяной смерч, кольцо пены на воде.

Шэннон был в восторге — ему казалось, что заход удался. Но плотина не треснула. Убедившись в этом, Гибсон вызвал Модсли на «Зебре». Но его заход сразу пошел не так — Модсли поздно снизился, пропустил разворот, попытался выровняться для сброса, но сделал это слишком поздно. Долину озарила ослепительная вспышка — «Апкип» взорвался, ударившись о гребень, в тот момент, когда «Зебра» проходила над плотиной. Все подумали, что самолет тоже взорвался, — было не рассмотреть среди пламени, дыма и обломков. Прошло несколько томительных секунд, и тогда все увидели, что бомбардировщик уходит дальше по долине, оставляя за собой хвост дыма.

— «Зебра», слышишь меня? — вызвал Гибсон. — Вы в порядке?

Отклик прозвучал на удивление тихо:

— Да… кажется, да, командир. Только…

Шипение помех, потом рация Модсли умолкла.

Остались лишь два самолета с боезапасом. Следующим был Лес Найт, упорный австралиец. Его заход на «Нэне» оказался удачнее — он четко вышел на южный берег, миновал мыс, развернулся вправо, вовремя зашел на цель. Круги от прожекторов совместились, курс был взят верно, сброс произведен вовремя, однако «Апкип», после трех прыжков, ударился о плотину и пошел ко дну.

Потом раздался взрыв — вспышка, озеро заходило ходуном, в воздухе повисла водяная пыль. И ничего больше.

— Отлично сработали, «Нэн», — произнес Гибсон. — Ладно, «Вики», ваша очередь.

Питер был готов к этому всю свою жизнь. Все вело его в эту точку — скромное детство в Бексли, насмешки богатых, сношенные башмаки. Детство рядом с Тесс, дружба, подростковая любовь. Все ради этого. Ради полуминутного пролета над водохранилищем, чтобы разрушить плотину.

— Командир — экипажу. Всем доложиться.

Доложились. Джейми стоял у него за спиной, следя за прожекторами, заранее положив одну руку ему на плечо. Киви лежал в носу, в одной руке прицел, другая — на спуске. Оба стрелка скорчились в башнях, Чоки сидел за рацией, с ключом в руке. Дядька — за управлением.

Питер уселся поудобнее, убавил газ.

— Готов, Дядька?

— Готов.

— Хорошо. Закрылки на двадцать.

— Есть на двадцать. — Дядька потянулся к рычагу.

Тут в наушниках раздался голос:

— Эй, Питер, дружище. Ты бы выпустил закрылки.

Это был Найт, круживший над ними на «Нэне».

— А я их не выпускал, — встрял Шэннон.

— Так и зашел криво! — добавил Янг.

Дядька посмотрел на Питера.

— Тебе это нужно?

Питер покачал головой; щелчок — и радио смолкло.

— Так-то лучше. Ну, как поступаем?

— Как Найт. Только снижаемся сразу, заходим быстрее и последний разворот круче. Понятно?

— Угу. — Дядька осклабился. — Только мы не «Штука» вертлявая, помнишь?

— А чем мы хуже?

И с этими словами он убавил газ, отжал штурвал, и «Вики», будто выдохнув, нырнул с холма, как баклан с утеса. Небо исчезло, лобовое стекло заполнили лес и озеро. Ниже и ниже, свистит воздух, обтекая винты, высотомер вращается и наконец замирает — самолет всего в 100 футах от земли.

— Убрать закрылки, полный газ!

«Мерлины» ревут, бомбардировщик выравнивается и несется над водой к южному берегу. Впереди стеной стоят темные горы. Самолет в несколько секунд пересекает озеро, ревет над берегом, набирает высоту перед разворотом, задевает деревья концом левого крыла. Питер смотрит через плексиглас, выжидает — мелькание деревьев на вираже, зловеще накренившийся горизонт, самолет дрожит в его руках, а он ложится в разворот еще круче. И вот перед ним возникает угловатый силуэт плотины. Питер быстро выравнивается, дает полный газ и кладет «Вики» в глубокий левый вираж.

И последнее — заход на цель. Осталось семь секунд.

— Включить прожектора! — Питер выравнивается, корректирует курс. Джейми жмет плечо — ниже; рядом Дядька добавляет газа.

— Двести в час, двести десять, двести двадцать…

— Вижу цель. — Это Киви из носа, прижимая к глазу прицел. — Хорошо, левее, еще левее, хорошо, так…

Пять секунд.

— Двести тридцать, так держать! — Дядька корректирует тягу.

Киви:

— Еще чуть левее, вот так, держим…

Три секунды.

Легкое пожатие плеча, чуть ниже. Легкое похлопывание — так держать.

— Так… так… держим… Сбросил!

Словно сорвавшись с поводка, «Вики» прыгает вверх, Дядька дает полный газ, Питер направляет нос к звездам, стиснув штурвал в объятиях и упираясь ногой в приборную доску.

Херб, в хвосте, следит за сброшенной бомбой.

— Прыгает! Прыгает!

Они взмывают над гребнем холма, но вот опасность позади, переход в горизонтальный полет, газ прибран, разворот — посмотреть. В шлемофонах — напряженное молчание. Потом — вспышка на воде, синяя электрическая дуга, и все водохранилище содрогается, кипит, разламывается на куски, в воздух на тысячу футов взлетает белая пена. Потом — завеса пара, она постепенно опускается, обломки падают в воду.

Дядька невозмутимо сообщает:

— Мы ее раскололи, ребята. Смотрите, рушится.

Над плотиной поднимается мощная круговая струя, будто пена над бутылкой, которую встряхнули. А потом, прямо у них на глазах, целый фрагмент плотины падает, и мощный поток низвергается в брешь. Еще несколько секунд — и плотина начинает проседать, обваливаться в пролом — а тот все ширится, пока зияющая дыра не достигает ширины сто метров. И тут они понимают — да, они обрушили Эдер! Через несколько секунд по равнине уже несется волна высотой тридцать метров, сметая все на своем пути.

— Ничего себе! — выдыхает Чоки. — Вы только гляньте!

— Молодцы, ребята, — говорит Дядька. — А ты, Киви, и вовсе отличился.

— Спасибо, ребята. Ты, командир, тоже сработал четко.

— Я всеми нами горжусь, — кратко высказывается Билли.

— Да. — Питер утирает пот, заливающий глаза. — Мы ее обрушили, все вместе.

— Говорит хвостовой стрелок. Почему в эфире так тихо?

Питер с Дядькой виновато переглядываются. Они так и не включили связь. Питер тянется к тумблеру, но Дядька перехватывает его руку.

— Подожди маленько, дружище. — Он улыбается. — Насладимся моментом.

Это была вторая, и последняя, плотина, разрушенная в ходе операции «Честайз». Но то была не последняя попытка. И счет жертвам не был закрыт.

Через пять минут первое звено рассредоточилось и взяло курс на базу, каждый по заранее спланированному маршруту. Но к району подходили три оставшихся самолета третьего звена, все еще с боекомплектом. Через два часа после того, как Джо Маккарти улетел от Зорпе на «Томми», туда прибыл канадец Кен Браун на «Фредди» — и столкнулся с теми же проблемами. Он положил «Апкип» практически в центр плотины, но ничего не добился.

Сирилу Андерсону на «Йорке» тоже пришлось хлебнуть лиха. Он поздно прибыл в район Хамма, пострадав от зениток, с выведенной из строя хвостовой башней; как и Отли, он сперва получил приказ заходить на другую плотину, Димель, и только потом его послали к Зорпе. Сгустившийся туман осложнил работу штурмана, и скоро «Йорк» просто потерялся. Время неумолимо шло к рассвету, и Андерсон решил повернуть обратно.

В тумане Билл Таунсенд со своим экипажем летел на «Оранже» атаковать Эннепе. Однако бомба толком не раскрутилась, и, хотя ее сбросили вовремя и в нужной точке, она прыгнула лишь дважды, а потом затонула в пятидесяти метрах от цели и взорвалась, не нанеся ей вреда. Раздался голос штурмана:

— Говорит штурман. Кажется, мы атаковали не ту плотину. Смотрю я, и мне кажется, что это Бевер, в пяти милях от Эннепе.

— Как бы то ни было, — твердо сказал Таунсенд, — бомба сброшена, обратно не достанешь. Штурман, берем курс на базу.

Первые борта из первого звена уже подлетали к берегу — к безопасности. Шэннон, Гибсон и Найт неслись над морем, а в эфире гремели восторженные крики, перемежаемые обещаниями как следует надраться в честь победы.

Генри Модсли со своим экипажем к ним не присоединился. «Зебра» почти чудом пережила взрыв собственной бомбы на Эдере, и экипаж бережно повел подбитый самолет назад над территорией Германии. Но уже у самой голландской границы они слишком близко подошли к зенитной батарее, и их сбили. В мартиролог «Честайза» записали седьмой экипаж.

Восьмым стал Янг на «Эппле». Они безупречно провели атаку на Мене, разрушили плотину, ушли к Эдеру, потом снова повернули на запад. Динги Янг, получивший свое прозвище Шлюпка за то, что несколько раз успешно совершал посадки на воду, вышел на береговую линию над Кастрикумом, в пяти милях к северу от Иджмуйдена. И тут он допустил роковую ошибку. Увидев впереди манящую морскую гладь, летчик, измотанный многочасовым полетом на малой высоте, поднял «Эппл» чуть выше. В тот же миг «ланкастер» засекла зенитная батарея и сбила его одним удачным выстрелом. «Эппл» упал в море и взорвался.

И был еще «Вики». Девятая, и последняя, жертва операции «Честайз». Ночной истребитель сбил его над Боркеном в Германии.

 

Глава 10

Середина дня. Молодая женщина сидит на скамейке в парке Стаффорда. Рядом на качелях играют дети. Одна девочка устроилась сама по себе на карусели, что-то напевает, и, вращаясь, ведет по воздуху ладошкой. За ней присматривает женщина средних лет — она тоже садится на скамейку.

— Похоже, дождик будет, — замечает она, глядя на тучи.

— Простите? — говорит молодая женщина, пошевельнувшись. — А, да.

— Вы тут часто бываете?

— Нет.

— В гостях у нас?

— В гостях. Да.

— У родных?

Молодя женщина поднимает глаза, потом страдальчески морщится, качает головой. На колени начинают капать слезы. Женщина постарше встревожена.

— Господи, милая моя, что с вами такое? Вы нездоровы?

— Нет, — шепчет ее собеседница. — Простите. Я… потеряла… близкого человека.

— Ах, бедняжка. Вот, возьмите. — Женщина постарше протягивает ей носовой платок, ласково гладит по спине.

— Спасибо.

— Оставьте себе, милочка. Ох уж эта война.

Некоторое время они сидят молча. Потом молодая женщина поднимает голову.

— Ну как? — Собеседница внимательно смотрит ей в лицо. — Полегчало немного?

— Да. Спасибо. Простите меня.

— Да ну что вы. Всем нам иногда нужно выплакаться.

Молодая женщина кивает.

— Девочка там, на карусели. Ваша?

— Вы про Пегги? Еще бы не моя.

Пегги. Пегги Гроувз. Красивое имя.

— Какая славная.

— А уж шалунья какая! — Женщина постарше смеется. — Но вообще-то она хорошая девочка. Мама ее очень любит.

— Это я вижу. — Поколебавшись, молодая женщина спрашивает: — А она… счастлива?

— Да уж счастливее некуда. А умница какая, уже читает и все такое. Мечтательница, правда, ну так это не беда, верно?

— Мечтательница? Совсем не беда. — Молодая женщина застегивает пальто.

— Уходите?

— Да. Я… мне пора.

— Вам силенок-то хватит? Хотите, я вас провожу?

— Нет. Спасибо, вы и так очень добры. Мне нужно… не скажете, где здесь полицейский участок?

— Полицейский участок? Вы что-то потеряли?

— Потеряла? Нет. Не потеряла…

— А-а-а. Ну, полицейский участок на главной улице.

— Спасибо. — Молодая женщина протягивает руку. — Рада была познакомиться. До свидания.

Собеседница озадаченно смотрит ей вслед.

Как-то вечером, дней через десять, я сидел в доме у родителей в Чизвике и читал газету; вдруг зазвонил телефон. Похоже, по службе, и давно пора, потому что мамины сострадательные взгляды да бесконечные визиты родных и друзей, обрушивавших на меня свою жалость, уже довели меня до ручки. Я тогда не знал, что звонок станет предтечей совершенно удивительного дня.

Звонил Чарльз Уитворт:

— Квентин, старина, ты как там?

— Здравствуйте, сэр. Спасибо, неплохо, учитывая ситуацию. И спасибо, что вовремя вмешались. А то было бы поздно.

— Я тут ни при чем, это твоя Хиксон тебя спасла. Как она там?

Выходит, он знал про Хлою.

— Надо думать, хорошо, сэр.

Вестей от нее не было.

— Отлично. Отлично. — Похоже, Уитворт думал о чем-то другом.

— Сэр. — Я понизил голос. — Полагаю, новостей нет? Про выживших…

— Нет. Никаких. Но ты же знаешь, Квентин, пока рано.

— Знаю, сэр.

— Ладно, к делу. Не хочешь поработать?

— Конечно, хочу. А о чем речь?

— Да тут небезызвестное тебе лицо попало в пренеприятную историю. По телефону обсуждать не могу, но если ты утром заедешь в полицейский участок Линкольншира, тебе все станет ясно.

Первое, что я подумал, — какого-нибудь механика арестовали за пьяный дебош. Срочности никакой, а все повод сбежать. Я покосился на родителей — они делали вид, что не слушают.

— Да, сэр, звучит серьезно. Поеду утренним поездом.

— Отлично. А как управишься, Квентин, загляни в Скэмптон. И надень форму, хочу тебя кое-кому представить.

В Линкольн я прибыл на следующее утро в десять часов. Воздух был по-летнему теплым, и здорово было сюда вернуться. Я дошел до участка, сообщил свое имя дежурному. Через несколько минут он провел меня в заднюю комнату, где, к моему удивлению, стоял на посту сотрудник военной полиции.

— К вашим услугам, капитан. — Сержант подмигнул. — И удачи вам. Как закончите, стукнете в дверь.

За столом, понурившись, сидел никакой не похмельный механик, а Тесс Мюррей. В первый момент я с трудом ее узнал. Она страшно переменилась — исхудала, побледнела, волосы собраны сзади в пучок, плечи сгорбились.

— Тесс? Господи, Тесс! Это я, Квентин.

Она не подняла головы. Сидела, обхватив себя за плечи.

— Тесс, да что произошло?

Не поднимая глаз, она проговорила:

— Он мертв. Я его убила.

Я думала — это она о Питере. Винит себя за то, что он попал в 617-ю эскадрилью. Но почему она под стражей?

— Ну что ты, — попытался я ее утешить. — Мы ведь пока ничего не знаем. Официально он пропал без вести.

Она покачала головой.

— Брендан, — пробормотала она. — Я убила Брендана.

— Что?

— Я его убила. И меня за это повесят.

Постепенно я вытянул из нее все. Как в ночь налета она пробралась к нему в квартиру, чтобы забрать самое необходимое. Как обнаружила в спальне Брендана, рассказала про смертельный танец вокруг стола, про рывок на кухню, про нож. Говорила запинаясь, но внятно. Не пыталась смягчить свою вину, не заводила речи о самозащите, просто излагала факты. И уже смирилась с тем, что понесет заслуженное наказание.

Я был совершенно ошарашен, однако сообразил, что она дает официальные показания, вытащил из кармана блокнот и ручку и начал записывать. Как оказалось, после убийства она в панике бросилась в свою комнату, чтобы дождаться там возвращения Питера, а потом вместе пойти с повинной — в надежде на сострадание. Но когда забрезжил рассвет, а в дверь так и не постучали, она впала в отчаяние. Около девяти утра она дошла до телефонной будки и дозвонилась своей подруге Филлис. Та встретила ее слезами. Ах, Тесс, рыдала она, столько их сегодня не вернулось! А Питер? — в ужасе спросила Тесс. Погиб, все погибли, твердила Филлис.

Некоторое время она не помня себя бродила по улицам, потом вернулась к себе и долго лежала без движения. На следующее утро поехала в Стаффорд, узнала адрес своей дочери и пошла следом за ней и ее приемной матерью в парк. Повидав свою девочку, она явилась в полицию с повинной.

И вот она снова в Линкольне, под арестом, по обвинению в убийстве. Если она признает свою вину — а она, похоже, на это настроилась, — ее могут повесить. А это ни в какие ворота — ведь Мюррей избивал ее, пил и занимался разными темными делами. Все это есть в донесении, которое я передал Арноту и Кэмпбелу. Если будут учтены эти факты, худшее, что ей грозит, — непреднамеренное убийство, а то и полное оправдание по статье «преступление в состоянии аффекта». Нужно одно — время, чтобы подготовить материалы.

— Тесс, послушай. Ты не собиралась убивать Брендана, ты действовала в целях самозащиты, и мы можем это доказать.

— Зачем? — спросила она, устремив на меня тусклый взгляд. — Родных я от себя оттолкнула, у моей дочери другая мать, а теперь я потеряла единственного человека, которого любила. И еще убила своего мужа. У меня нет будущего, мне незачем жить.

— Как это незачем? — Я лихорадочно соображал. — А Питер?

— Питер погиб. Все погибли. Спроси кого хочешь.

— Но мы же этого не знаем. Знаем, что он пропал без вести. А если он попал в плен, ранен или скрывается, Тесс, если он пытается вернуться к тебе?

Глаза ее на миг вспыхнули подобием надежды — как последний уголек блеснул в пепле. И тут же угас.

— Нет. Это из-за меня он попал сюда. И погиб. Я убила и его.

— Ну ладно. — От отчаяния я решил пустить в ход последний прием. — Может, ты и права. Но тебе не кажется, что нужно, как минимум, дать ему возможность доказать, что ты ошибаешься?

Я оставил дежурному телефон для связи и немного денег, чтобы он купил ей по списку самые необходимые вещи, велел звонить мне в любое время, по любой причине. Потом вскочил в автобус и поехал в Скэмптон — и застал там настоящий бедлам. Длинные очереди у КПП, повсюду вооруженные полицейские, ищейки на поводках, лихорадочная деятельность. Наконец меня заметил один из охранников и подозвал жестом.

— Добро пожаловать обратно, капитан! — улыбнулся он. — Рад, что вы успели.

— Куда успел, капрал? Что тут происходит?

— К нам едут их величества, сэр. Вы не знали? Король с королевой, сегодня. Чтобы познакомиться с разрушителями плотин.

«Разрушители плотин». Я уже видел эти слова в газетах, но впервые услышал от служащего ВВС. Похоже, 617-я эскадрилья официально получила титул «разрушители плотин», и он скреплен печатью монаршего одобрения. Однако мне не до монархов, у меня важное дело, и, игнорируя праздничную атмосферу, яркие флажки и приветствия коллег, я зашагал ко второму ангару, где находился кабинет Арнота и Кэмпбела.

Там оказалось, что вещи их упакованы и погружены в грузовик.

Фрэнк Арнот стоял посреди разгрома в парадной форме майора ВВС, при пилотских медалях и нашивках.

— А, Кредо, вот и вы, — сказал он. — Надеюсь, вы поправились. Решили не пропускать праздник, да?

— Меня пригласил полковник Уитворт, сэр. А… вы уезжаете?

— Да пора уж. Тут все закончено, нас ждут другие дела.

— Итак, операция «Честайз» завершена, ваша работа в Скэмптоне закончена. Все дела сданы.

— Так точно. Сданы и отосланы в штаб. Осталась пара мелочей, но нас тут ничто больше не держит.

— Понятно. Вот только…

— Да?

— Сержант Мюррей. О котором я вам писал.

— Ах да. Скверная история. Жена всадила ему нож прямо в сердце. Тело обнаружили только через несколько дней.

— Вот именно. Только она его не убивала, сэр. Она защищалась. Мюррей неоднократно применял к ней насилие, кроме того, занимался мелкими махинациями на черном рынке и тому подобное. Все это есть в моем донесении.

— Правда?

— Так точно, сэр. — Я глубоко вдохнул. — А также мои соображения по поводу возможного шпионажа.

— Но вы не представили ни единого доказательства.

— Сэр, — не отступался я, — Мюррей вел себя скрытно и подозрительно, некоторые вещи, которые он говорил жене, свидетельствуют о двойной игре.

— Вот как, Кредо? — Арнот оторвался от документов. — И какие же?

— Однажды вечером, будучи пьян, он сказал жене, как все было хорошо до посадки в Фелтвеле. Полагаю, он имел в виду, что мне, к его огорчению, удалось посадить самолет после того неудачного вылета.

— А… — Арнот кивнул. — Вот о чем речь. Вы хотите сказать, он предупредил немцев, что вы полетите ставить мины?

— Возможно.

— А вам не кажется — причем по-человечески это понятно, — что вы просто ищете виноватого?

— Возможно. Но, учитывая картину в целом…

— Я читал ваше донесение, Кредо. Там говорить не о чем. Доказательств нет.

Я пытался его переубедить, но для него это задание было завершено, а Мюррей мертв. Спорить было бессмысленно. Да и у меня были другие задачи.

— Мое донесение, сэр, — сказал я, помолчав. — Оно крайне важно, чтобы построить защиту его жены.

— Сомневаюсь.

— Его необходимо передать в суд. Скрывать его нельзя.

— Еще как можно. Речь идет о сверхсекретной информации. Она ни под каким видом не может быть использована в гражданском суде. А сейчас досье на грузовике, на пути в штаб, там его поместят в архив. Как минимум, на пятьдесят лет.

— Но в этих документах — спасение Тесс Мюррей.

— Простите, Кредо, но я не могу вам его дать, и на этом закроем тему. И вообще, вам не приходило в голову, что она, возможно, лжет? По нашему мнению, она все спланировала заранее, чтобы уйти к своему дружку. А я бы на вашем месте прикрыл собственную спину, вы тут тоже не совсем в стороне.

— Вы это о чем?

— Не притворяйтесь, Кредо. Это вы добились перевода к нам ее дружка. Вы помогали им встречаться. Вы оплатили ее номер в гостинице. Вы даже ссужали им машину для тайных свиданий!

Хлоя. Как всегда, ничего не упустила. Умница. Он все знал. Почти все.

— Вы нашли его блокнот?

Тут он слегка опешил:

— Блокнот?

— У него был блокнот. Куда он записывал все. Это сказано в моем донесении. Не сомневаюсь, что, когда обнаружили тело, вы обыскали квартиру. Вы его нашли?

— Я даже не понимаю, о чем речь.

Повисло неловкое молчание — он разбирал папки, я стоял рядом, кипя гневом. В ангаре собрались сотрудники наземных служб в чистенькой форме — они курили и возбужденно болтали; снаружи вышагивал духовой оркестр.

— Где Хлоя Хиксон? — спросил я.

— Переведена. Проходит переподготовку. Послушайте, Кредо, — заговорил он увещевающе, — попробуйте увидеть общую картину. Сегодня нам выпал редкий случай, среди всех тягот и ужасов, отпраздновать наш успех. Операция была сложнейшая, в ней были задействованы тысячи человек, своей слаженной работой они помогли добиться величайшей победы. Вы — в их числе. Уверяю, ваш вклад будет оценен. А теперь давайте праздновать.

На меня это не подействовало.

— Величайшая победа, сэр? Мы отправили на задание двадцать самолетов. Вернулись одиннадцать. А девять не вернулись, девять экипажей, шестьдесят три человека, скорее всего, погибли. Боюсь, высоковата цена за величайшую победу.

— А при чем здесь цена? Вам кажется, что она высока, Кредо, — так все претензии к фрицам. Они начали эту войну.

— Их ждали, сэр. Гибсона и остальных. Я в этом уверен, иначе не было бы таких потерь.

— Да ну вас с вашими теориями заговора! — Он шагнул к столу, перебрал пачку фотоснимков. — Вот, это Мен, снимок сделан через день после налета. Посмотрите, Кредо. Обратите внимание на пролом в сто ярдов — разрушения, оставленные бомбой. И на пустое водохранилище. — Он сунул снимок мне в руку. — Мы задавили противника, вот что главное!

Я рассмотрел фотографию.

— Да, сэр. Итог потрясающий. Я ничего другого и не говорил.

— Так-то. А теперь посмотрите еще. Что вы там видите? Деревья, Кредо, деревья! Эти ваши деревянные ящики. Теперь поняли, что в них было? Декоративные хвойные деревья. В кадках.

Я взглянул еще раз.

Он не соврал. По обеим сторонам плотины появились деревья, на неравном расстоянии, — можно подумать, кто-то хотел, чтобы они сливались с окружающим лесом.

— Камуфляж.

— Да не выдумывайте. — Арнот закурил и отошел к окну.

— Но я же об этом и говорил. Возможно, это были зенитки, или прожекторы, или что-то еще. Закамуфлированные. А с чего бы немцам камуфлировать плотину перед самым налетом?

— Да какая теперь разница?! — заорал он. — Все кончено, Кредо, операция завершена! А остальное не важно!

— А мне — важно!

И тут я стал громить мебель. Ну, собственно, просто пнул корзину с бумагой, но я ведь еще не совсем поправился. А корзина была металлической и полетела точно вперед и чуть не попала в Арнота. А через двадцать минут мы непостижимым образом стояли рядом, и нас представляли королю. Все выстроились снаружи, на солнце, Ральф Кохрейн и Чарльз Уитворт сопровождали монархов и их свиту — монархи время от времени останавливались и вступали в разговор. Я очень растерялся, когда король остановился рядом со мной.

— М-мужественный поступок, с-старина, — проговорил король, как всегда слегка заикаясь. — В в-вашем экипаже кто-то еще пострадал?

— Я… э-э-э… нет… Понимаете, сэр, на самом деле…

Уитворт стремительно пришел мне на помощь.

— Капитан авиации Кредо не участвовал в налете, ваше величество, — сказал он. — Во время этой операции он был моим адъютантом. Обеспечивал секретность.

Арнот, стоявший рядом, презрительно фыркнул. А я отметил, что Уитворт употребил прошедшее время. «Он был моим адъютантом». Выходит, меня опять сняли с должности. Король, похоже, запутался, потом все-таки улыбнулся.

— М-мужественный поступок, — пробормотал он снова и пошел дальше.

Потом был торжественный прием, где мне наконец удалось поговорить с теми, кто летал на задание. Но только после того, как окончилась официальная часть. Шампанское, бутерброды, бесконечная очередь к монаршей чете — будто гости на свадьбе. Затем — бесчисленные выступления, Кохрейн, Уитворт, Гибсон. После слово взял Барнс Уоллис и в своей нервической, самоуничижительной манере произнес печальную речь о самопожертвовании, потерях, трагизме и бессмысленности войны.

— Бедолага, — пробормотал мне в ухо австралиец Лес Найт. — С тех пор как ему сообщили о потерях, он безутешен.

Наконец речи смолкли, мне удалось залучить в уголок Леса и еще нескольких летчиков. Шампанское развязало им языки, оставалось надеяться, что они будут откровенны с собратом по ремеслу.

— Не повезло, Джеф, — сострадательно обратился я к Райсу, бывшему товарищу по 57-й эскадрилье. Он потерял бомбу и чуть не разбился — с трудом посадил «Харри» в Ваддензе. Ему крепко влетело за это от Гибсона.

— Спасибо, Кредо. Только я сам сглупил, и все это знают.

— Зря ты так думаешь. Ты ведь доставил экипаж на базу.

— Вот именно! — Лес хлопнул нас обоих по плечам. — Отличные вы парни, 57-я эскадрилья.

Райс бросил на меня печальный взгляд. Два других экипажа из нашей эскадрильи, которыми командовали Динги Янг и Билл Эстел, погибли.

Подошел Дэвид Молтби с бокалом в руке.

— Ты небось слыхал про Сирила Андерсона? — пробормотал он заговорщицки.

Все головы подались к нам — послушать. Андерсону тоже влетело от Гибсона — он летел на «Йорке» и отказался от выполнения задания по причине неполадок в хвостовой башне, а также из-за тумана. Теперь его, похоже, выгнали из эскадрильи.

— Не только за то, что не долетел, но и что привез бомбу обратно — вопреки приказу.

— Поздравляю с орденом «За выдающиеся заслуги», Молтби, — сказал я. — Я слыхал, на Мене ты отправил мяч прямо в ворота.

— Ну, я скорее добивал. — Он улыбнулся. — Когда я атаковал, плотина-то уже качалась. На деле свалил ее Динги.

— А почему, как ты думаешь, потребовалось целых четыре бомбы? Уоллис был уверен, что хватит и одной.

Молтби передернул плечами.

— Первые три попадания были неточными. Командир сбросил ближе и левее, Мартин вообще непонятно где, а бедняга Хоппи перекинул свою за гребень.

Все переглянулись.

— А что случилось? — спросил я без нажима.

— «Мама» попала под зенитки, уже на подлете сильно горела. Но довела атаку до конца, даже сбросила бомбу, хотя и поздно — мы видели, как она перескочила через плотину. «Мама» дальше, вся в огне, попыталась набрать высоту, потом взорвалась.

Пауза — глядя под ноги, мы осушили бокалы и начали озираться в поисках официанта. Я заметил смеющегося Джо Маккарти, героя Зорпе, — его голова и плечи возвышались над толпой. Потом — Дэвида Шэннона, на вид совсем мальчишку, уверенного, что это он взломал Эдер: он нынче праздновал двадцать первый день рождения. Но здесь не хватало стольких лиц, давно уже ставших привычными: Барлоу, Модсли, Байерса, Бэрпи и еще пятидесяти девяти. В том числе Питера, Дядьки, Чоки и остальных.

— А «Вики» досталось на обратном пути, — продолжил Лес Найт, прочитав мои мысли. — Я знаю, ты дружил с Лайтфутом и его ребятами. Они отлично зашли на Эдер, уж ты мне поверь. Я в жизни не видел, чтобы такое проделывали с «ланкастером». Лайтфут вел эту махину так, будто это «спитфайр». Поразительно. И бомбу сбросил как в аптеке. Она проломила плотину, будто врезали кулаком по мокрой картонке.

Время шло, шампанское лилось, шум становился все громче. Король со своей свитой, предвидя начало дебоша, незаметно удалился в какое-то более спокойное место. После их ухода все отбросили последние потуги на приличие. Появились бутылки с джином и виски, а также жены, подружки и барышни из Вспомогательного корпуса. С воплями и кряхтением приволокли пианино, и скоро загремели песни, начались танцы, игры и всевозможные дурачества. Как и принято у летчиков, подумал я, глядя на этих расшалившихся детей. Летать от души, веселиться от души и ни о чем не думать. Ибо завтра тебя может ждать смерть.

Я немного понаблюдал со стороны, а потом — голова кружилась, и мне почему-то было очень одиноко — оставил их веселиться дальше. Снаружи воздух был напоен запахом росистой травы и вьющихся роз. Я глубоко вздохнул, глядя на зазеленевшую взлетно-посадочную полосу и в бескрайние линкольнширские небеса.

— Здравствуй, Квентин. Чудесный вечер. — Ко мне подошел Чарльз Уитворт с бокалом бренди и сигарой.

— Здравия желаю, сэр. Ничего себе денек выдался.

— Да уж верно. Как там жена Мюррея?

— В серьезной беде, сэр, как вы и говорили.

— Помочь можешь?

— Не уверен. Постараюсь.

— Понадобится что — дай знать.

— Спасибо, сэр.

Он затянулся сигарой, озирая свои владения.

— Знаешь, мне нравилось командовать этой базой. Лучшее из всех моих назначений. Но ее скоро закроют. Будут строить бетонную полосу. После этого все тут изменится. Это, можно сказать, чуть не последняя бомбардировочная база с грунтовкой. Но, с другой стороны, в жизни все меняется, верно? Рано или поздно, надеюсь, ты понял, о чем я.

Я понял. Я больше не был летчиком и никогда не буду. Не был ни офицером разведки, ни адъютантом. Не был никем, разве что вгонял всех в краску. Место мое было не здесь. Пора было уходить, и я чувствовал, что готов.

— Тебе абсолютно не в чем себя винить, Квентин, — уловив мои мысли, продолжал Уитворт. — А достоинств у тебя хоть отбавляй. Первое — здравый смысл, кроме того — боевой опыт, логика, доброе сердце. В ВВС все это требуется. Скажи одно словечко — и я живо пристрою тебя в штаб Пятой группы.

— Благодарю вас, сэр, но мне либо на фронт, либо никуда. Я готов к переменам. Готов начать новую жизнь.

— Я так и думал. А капрал Хиксон является частью новой жизни?

— Ну да вот, да, не знаю. — Я покраснел. — Хотелось бы…

— Вот и славно. Кстати, она в Лондоне. Ее перевели в штаб разведки ВВС, и ей там не очень нравится, мягко говоря. Это в Хайгейте, называется Этлон-Хаус. — Он ухмыльнулся, потом сунул мне в ладонь какую-то бумажку. — Позвони им, скажи, что ты мой адъютант, пусть соединят с ротой связи. Вот и поговорите.

— Я… просто не знаю, что сказать, сэр.

— А ты ничего не говори. Просто действуй. Carpe diem, и все такое. Только, ради бога, никому не проговорись!

И с этими словами он развернулся и пошел прочь по траве.

И я ей позвонил. Через каких-нибудь десять минут.

— Квентин! Слава богу. А я тут с ума схожу. Ты где?

— В Скэмптоне. Только что откушал с королем. Вот так-то.

— Ах ты, негодник. Ты же на лечении.

— А мне надоело. И всплыло тут кое-что. А как ты?

— Скучаю по тебе. И вообще тут ужасно. Странно, я раньше так любила эту работу. Но, с тех пор как мы начали работать вместе, все изменилось. И теперь мне это не по душе.

— Гм. Ты выразила мои мысли. И я решил с этим покончить. Подать в отставку. Меня явно спишут по болезни.

— Ого. И что дальше?

— Пока не знаю. Приведу лицо в порядок. Стану адвокатом.

— Что ж, рада слышать. И какие чувства испытываешь?

— Самые замечательные. Может, и ты со мной?

Пауза. Но совсем короткая.

— Снова возьмешь меня в водители?

— Я возьму тебя в жены, Хлоя. Ты выйдешь за меня замуж?

— Конечно. Я только об этом и мечтала. А когда?

— Как можно скорее. Только, Хлоя, у меня есть одна просьба.

— Какая?

— Сейчас не могу сказать. Но мне нужна твоя помощь.

Мы разъединились. Я немного постоял, покачивая трубку в руке, еще не решаясь поверить. Я обручен.

Я вернулся к себе, открыл окно, налил виски. Снаружи доносились звуки гулянки, где-то граммофон играл Гленна Миллера. Я поднял бокал, приветствуя ночь, потом выпил.

Через пять минут в комнату ввалился Гай Гибсон.

— Après moi le deluge, — выпалил он по-французски.

— Простите, сэр?

— «После меня хоть потоп». Девиз нашей эскадрильи. Как, нравится?

— По-моему, просто замечательно, сэр. Прекрасно подходит.

— Это Мартин придумал. Так! Я слыхал, у тебя есть виски.

— Да, есть. Налить рюмочку?

— Налить, только три! До краев. И сам выпей.

— Ну что ж, сэр, если вы настаиваете…

— Настаиваю. И прекрати называть меня «сэр». — Он подмигнул. — По крайней мере, до завтра.

Он был пьян, растрепан, краснолиц. Я налил ему, он взял рюмку и плюхнулся в кресло, разглядывая меня с любопытством.

— Гляжу, тебе отрезали руку, Кредо. Сочувствую.

— Выбора не было. На самом деле без нее даже лучше.

— Вот только летать с одной сложновато. С другой стороны, летает же этот Бадер на истребителе без ног, так что нет ничего невозможного. Правда, я слыхал, самолет у него вихляется почем зря.

Я сообразил — а они очень похожи, Бадер и Гибсон. Оба вспыльчивые, упрямые, волевые. Оба убеждены в собственном бессмертии. Оба — непревзойденные командиры.

— Представляешь, Квентин, мне решили навесить чертов крест Виктории.

— Я уже слышал. Поздравляю. И не могу не добавить — по заслугам.

— Думаешь? А я сильно дрейфил. Прямо поджилки тряслись.

— Еще бы. Вы же тоже человек. Но вы подготовили остальных, вы их вдохновляли, внушали им уверенность. Вы довели их до цели и вопреки всему выполнили задачу.

— Мне так приказали, у меня не было выбора.

— Неправда, Гай. На Мене, после неудачи Хоппи. Когда вы полетели с Мартином, чтобы отвлекать зенитки. Этого вам не приказывали. На мой взгляд, это стоит креста Виктории.

— Ну, может быть. — Он осушил рюмку. — Только потери великоваты.

Повисло молчание. Снаружи, в коридоре, летчики шумно расходились по своим комнатам. Я нагнулся, долил ему виски, понял, что или сейчас, или никогда.

— Можно задать вам один вопрос?

Он махнул рукой.

— Валяй.

— Как вам кажется, вас ждали? В смысле, на Мене. Как вам показалось, немцы успели подготовиться?

Томительная пауза — Гибсон думал, пытаясь сосредоточить на мне нетвердый взгляд. Потом раздался стук в дверь.

— Простите за беспокойство, капитан, — произнес ординарец. — Вас к телефону. Звонят из городской полиции.

— Спасибо, сейчас иду.

Гибсон все еще думал, все вспоминал, все таращил мутные глаза.

— Гай?

Он начал подниматься из кресла.

— Бог его знает, Квентин, — сказал он наконец. — Но я вот что тебе скажу. Оно было на то похоже.

Звонила Тесс. Голос усталый, но не такой безнадежный.

— Тесс. Ты как там? Что-то случилось?

— Нет. Ничего. Все в порядке. Спасибо за вещи. И спасибо, что оповестил моих родных. Папа прислал телеграмму. Что найдет мне адвоката, и все такое.

— Вот и хорошо. Они должны были знать, Тесс.

— Наверное. — Она помолчала. — Да, про блокнот…

— Да?

— Я пыталась. — Она вздохнула от одного воспоминания. — Я его обыскала, потом… ну, ты понимаешь. И в квартире посмотрела. Но не нашла. Прости. Я знаю, как он тебе был нужен.

— Не важно. Спасибо. Представляю, каково это было.

— Да. — Снова пауза. — Квентин, как ты думаешь: может такое быть, что Питер еще жив?

 

Глава 11

Питер был жив.

Он проснулся. Он лежал на соломенном тюфяке в маленькой комнате с цементными стенами, металлической дверью и крошечными, забранными решеткой окнами у самого потолка — сквозь них вливался дневной свет, а с ним — уже знакомый топот сапог по гравию и рев машин. Камера находилась в полуподвале, но, встав на цыпочки, он мог рассмотреть автомобильную стоянку, обнесенную каменной стеной. Железные ворота выходили на оживленную улицу, в них то и дело въезжали серые штабные машины и мотоциклы — в них сидели немцы в форме люфтваффе.

Питер поднялся с тюфяка, подошел к окну. Скоро принесут завтрак — черствый черный хлеб и чашку горького кофе, потом его поведут на первый на сегодня допрос к майору Кесселю. Пошел пятнадцатый день плена.

В ночь налета он очнулся, лежа на спине в кустарнике. Было холодно, темно и тихо, его точно облако окутывал шелестящий белый шелк. Он не знал, где находится, как туда попал, знал только, что из-под платка, которым перевязан лоб, сочится кровь, и что «Вики» больше нет. Его последних минут, как и последних минут своего экипажа, он не помнил.

Некоторое время он полежал на спине, борясь с желанием разрыдаться. Горе прокатывалось по телу, как волны по пустынному пляжу, хотя почему — он не знал. В конце концов он перекатился на колени и, невзирая на болезненную пульсацию в голове, встал. Нашарил пряжки, отстегнул парашют, спрятал его в кустах, как и спасательный жилет. Повернулся спиной к светлеющему небу на востоке и двинулся к дому.

Через три часа, когда уже рассвело, его заметил рядовой, который возвращался на велосипеде с ночного пожарного дозора. Он громко свистнул в свисток, перекинул со спины винтовку и жестом приказал Питеру подойти, подняв вверх руки. Рядовой обыскал его, снял с него часы, а потом под дулом винтовки повел его в ближайшую деревню — там его заперли в какой-то комнатушке.

Пришел местный доктор, наложил на голову швы.

— Вам повезло, юноша, — пробормотал он по-английски с сильным акцентом. — Тех, кто бросает бомбы, тут не очень любят.

Питер ничего не ответил, лишь стиснул зубы, когда игла вошла в кожу. Потом спросил у врача, где находится и нашли ли накануне других летчиков.

— Тут самолет упал, — ответил доктор. — В нескольких километрах. Обнаружили тела. Все, что я знаю.

Еще он добавил, что они в Вестфалии.

Кроме врача, в этот день к нему никто не приходил. А на следующее утро двое полицейских в штатском усадили его в машину и повезли на восток, в глубь немецкой территории. Уже прошел слух, что задержан английский летчик, причем офицер. Более того, этот летчик, возможно, участвовал в дерзком налете на рурские плотины, который посеял в стране панику и вверг в ярость берлинское руководство, в том числе и фюрера. Соответственно отдел абвера 1-Л, подразделение немецкой военной разведки, ответственное за все дела, связанные с авиацией, жаждал допросить этого офицера. Уже через сутки Питера перевезли в особняк в Дортмунде, служивший местным штабом Абвера. И там начались допросы.

Это почти чудо — но некоторые из тех, кто потерпел аварии во время операции «Честайз», выжили. Увы, немногие. Вернон Байерс и его экипаж на «Кинге» стали первыми жертвами налета, в 23.00 их сбил зенитный снаряд, когда они проходили над голландским островом Влиланд. Через несколько дней их «Апкип» взорвался в Ваддензе, не причинив никому вреда.

Через пятьдесят минут после катастрофы «Кинга» товарищ Байерса по второму звену Норм Барлоу вел «Изи» над самой долиной Рейна — они задели высоковольтные провода, самолет упал на поле и взорвался. Их «Апкип» отделился при падении, закатился под деревья и не сдетонировал. Прибыла группа саперов, бомбу обезвредили и изучили. Уже через неделю инженеры люфтваффе были прекрасно знакомы с изобретением Уоллиса.

В «Бейкере» Билла Эстела не выжил никто — этот самолет стал третьей потерей, в 00.15 Эстел врезался в высоковольтную вышку и упал на поле под Марбеком. Местные крестьяне видели, как откатился в сторону объятый пламенем огромный барабан. Через несколько секунд прогремел чудовищный взрыв «Апкипа».

Через пятнадцать минут погибла «Мама» Хопгуда. Самолет, подбитый зенитками, вступил на Мене в свой последний бой. Во время атаки «Мама» попала под зенитный огонь. Самолет загорелся и, едва проскочив над гребнем, ушел к северу, оставляя за собой хвост пламени. Хопгуд понимал, что машину не спасти, и велел экипажу прыгать. Бомбардир Фрейзер открыл носовой люк и выбросился с парашютом. Выпрыгнул и хвостовой стрелок Бэрчер, но неудачно приземлился и повредил спину. Оба выжили.

Канадец Льюис Бэрпи и его экипаж погибли ровно в два часа ночи. «Шугар» шел в составе резерва третьего звена, но попал над Голландией под огонь зенитных орудий.

Двадцатилетний Уоррен Отли на «Чарли», тоже входившем в состав третьего звена, также был сбит зениткой. Они совершили посадку на поле у кромки леса, «Апкип» взорвался, уничтожив самолет. Однако хвостовую башню оторвало взрывом и вопреки всему находившийся в ней сержант Фред Тис выбрался из нее живым. Несмотря на шок и ожоги, он встал на ноги и пошел на север, но скоро попал в плен. Примерно тогда же, в 2.30, «Зебра» Генри Модсли была сбита под Эммерихом. Самолет был поврежден, а экипаж получил ранения, когда их «Апкип» ударился о гребень Эдера. Однако они смогли довести искалеченную машину почти до голландской границы — и тут попали под зенитный огонь.

Следующим стал Динги Янг — точно сброшенная с его самолета бомба нанесла Мену фатальное повреждение. Они дошли на низкой высоте до голландского берега, и там, поскольку уже светало, Динги поднял «Эппл» чуть выше в небо над Влиландом. Случайное попадание зенитного снаряда — «ланкастер» упал в море и взорвался. Не выжил никто.

Оставалась только «Вики».

На пятнадцатый день плена, в Дортмунде, Питер наконец-то узнал о его судьбе.

После завтрака и умывания его, как обычно, отвели в кабинет на первом этаже — на допрос к майору Леопольду Кесселю. Адъютант ввел Питера в кабинет и усадил на обычный стул перед столом красного дерева.

— Доброе утро, капитан Лайтфут, — начал Кессель на своем безупречном английском. — Утро замечательное, уже довольно тепло, нет? Да, спешу вас обрадовать, раны сержанта Тиса не смертельны. Несколько ожогов. У лейтенанта Бэрхера травмы, боюсь, серьезнее, но он в хороших руках.

Кессель открыл папку с надписью: «617-я ЭСКАДРИЛЬЯ, 5-я АВИАГРУППА, БОМБАРДИРОВОЧНОЕ КОМАНДОВАНИЕ».

Пока Кессель изучал последние записи, Питер молчал, сохраняя на лице безразличное выражение.

— Мы обнаружили тела членов других экипажей; они были похоронены со всеми воинскими почестями, — продолжал Кессель, листая страницы, — хотя, к сожалению, многие пока не опознаны по причине тяжких повреждений… Да, только что пришли хорошие новости, объявились два сержанта-канадца, Бимсон и Гуттенберг, оба живы и здоровы.

Бесстрастный тон, гипнотизирующий шелест страниц — Питер невольно поддался.

— Что? — воскликнул он. — Где?

— Насколько мне известно, в Бохольте. В военном госпитале для унтер-офицерского состава, в пятидесяти километрах от того места, где нашли вас. — Кессель улыбнулся. — Выходит, Питер, вы с ними знакомы. А это подтверждает, что вы из 617-й эскадрильи, и разбившийся «ланкастер Эй-Джей-Ви» был вашим. — Кессель вернулся к бумагам. — А вот ваш второй пилот, Макдауэл, боюсь, не уцелел. Его нашли в пилотском кресле. Погибли и радист со штурманом — как, кстати, их звали?

— Уайт. И Джонсон, — без выражения ответил Питер. Кессель все равно скоро узнает. А может, уже знает. Чоки и Джейми. И Дядька. Все мертвы. Этого ему было не вынести. Всплыло воспоминание: Дядька, перевесившийся через него, что-то кричит, перехватывает управление, а кто-то еще, может, Джейми, а может, Чоки, платком вытирает ему кровь со лба.

— Одного из ваших так пока и не нашли… — продолжал Кессель. — Это бомбардира, да? Как его звали, Питер?

Киви. Его не поймали. Значит, он, возможно, жив. И скрывается.

— Больше я вам ни черта не скажу, — ответил он яростно.

— Ваша операция, Питер, — английские газеты прозвали вас «разрушителями плотин» — была удивительным начинанием, требовавшим особого мужества и воображения. Но обошлась она дорого, а урон нанесла невеликий. Почти половина вылетевших на задание молодых людей погибла. Это преступное расточительство.

Питер подался вперед:

— Я сам видел, майор, как рухнули две плотины, и урон не был «невеликим». А прилетели мы туда по собственному почину. Все были добровольцами. До последнего. И никто не погиб зря.

— Но… — Кессель запнулся. — Так, значит, это были вы? На второй плотине?

Он встал со стула, недоверчиво усмехаясь, подошел к стеклянной двери, закрыл ее, запер на ключ. Тем временем Питер сунул в рукав нож для разрезания конвертов.

— Так-так-так. — Кессель вернулся на место, взял перо. — Итак, капитан авиации Лайтфут и его экипаж были как на Мене, так и на Эдере, где именно они и подорвали плотину. Что означает, что вы были в составе основной боевой группы подполковника Гибсона. Расскажите, пожалуйста, поподробнее.

— Нет. Не буду. Отведите меня в камеру.

Майор поморщился будто от боли:

— Очень глупо. Поскольку, как я вам уже говорил, если вы станете упорствовать, мне придется передать вас в гестапо. Мне ужасно не хочется. Оставайтесь здесь, Питер, и помогите мне. Да, и ножичек для конвертов верните, пожалуйста…

В ту ночь он вспомнил все. Он долгие часы лежал на тюфяке, глядя на тускнеющий свет в окне и вспоминая Дядьку и всех остальных. Из памяти всплывали новые обрывки картин — будто обломки разбитого корабля.

«Вики» при смерти, экипаж изранен, рана Джейми Джонсона смертельна — в грудь ему попал осколок. Чоки тоже ранен, из раздробленной левой руки хлещет кровь. Питер сидит в кабине и чувствует, что теряет сознание. Из раны на голове струится кровь, горячими потоками затекая в рот и в глаза. Ничего не видно, руки налились свинцом, наползает обморок. Он чувствует под ногами педали — ослабевшие, бесполезные, знает, что на крыле бушует пожар, и знает — все кончено.

— Машине конец, Дядька, — шепчет он слабо. — Конец.

От Эдера они пошли на запад, к границе. И там их настиг ночной истребитель. «Мессершмитт БФ-110», скоростная двухмоторная машина с четырьмя двадцатимиллиметровыми орудиями на борту. Первый залп прошил правое крыло и уничтожил один двигатель, второй пришелся по фюзеляжу и кабине. Атака заняла не более минуты. Но оказалась роковой.

Питер на грани забытья. Сильные руки вытаскивают его из кресла, стирают кровь с лица.

— Давай теперь я, дружище, — говорит спокойный голос. — Все нормально. Держишь его, Киви?

— Держу.

— Вот и хорошо. Давайте прыгайте. Все.

И на этом Питер проваливается в беспамятство. А Дядька принимает на себя командование, отдает приказ, сидя с прямой спиной в пилотском кресле, решительно уводя обреченный бомбардировщик в небо.

Питер проснулся в непроглядной тьме под вой противовоздушной сирены. Минуту лежал, пытаясь собраться с мыслями, вслушиваясь в незнакомый звук. Потом услышал нарастающий гул двигателей и вскочил с тюфяка. Налет на Дортмунд. Гул превратился в грохот. Питер был уверен — он распознает гудение «мерлинов», и их много, а значит, это «ланкастеры» или «Галифаксы Марк-2». Он потянулся к окну, но увидел лишь перекрещенные лучи прожекторов и вспышки далеких разрывов. А потом посыпались бомбы, земля задрожала, загремели взрывы. При каждом взрыве двор озарялся вспышкой. Мимо с громким звоном пронеслась пожарная машина. Он понял: о нем забыли, оставили умирать, как птицу, брошенную в клетке. Потом — ослепительная вспышка и грохот; в спину, как кулаком, ударило взрывной волной. Питер упал на колени и пополз к двери.

— Выпустите меня! — кричал он. — Ради бога, выпустите!

Утром после налета его не повели на допрос, а вместо этого вывели на усыпанный обломками двор и посадили на заднее сиденье штабной машины. Через несколько минут в нее сел и Кессель.

— Доброе утро, капитан Лайтфут, — промолвил он как всегда.

Майор был свежевыбрит, одет с иголочки и излучал несокрушимую бодрость — можно было подумать, что не было никакого налета. Однако двигаться им пришлось с заминками — машина с трудом пробиралась между обломками и воронками, и Кессель вынужден был это прокомментировать.

— Многие бомбы упали на жилые кварталы, — сказал он, глядя на разрушенное здание. — По моим сведениям, тридцать погибших. Прискорбно — надеюсь, вы не станете возражать.

Питер представил себе Дядьку, пытающегося удержать «Вики» в воздухе. Вспомнил, как гибель любимой жены Мэри во время немецкого налета лишила его желания жить. Теперь мертвы оба.

— Вы бомбили мирных жителей в Лондоне, — сказал он. — И в Ливерпуле, и в Ковентри, и в других местах. Вы сгубили тысячи человек — молодых и старых, женщин и детей. Вот это прискорбно. Прискорбно, что вы начали эту войну.

Кессель будто и не услышал.

Они выехали из города.

— Куда мы едем? — не сдержавшись, спросил Питер. Рядом с водителем сидел охранник, вооруженный пистолетом.

— Немного терпения, Питер.

Прошло два часа. Ландшафт сделался изломанным — скалистые горы, густые леса. В конце концов, миновав изгиб дороги, они остановились перед КПП. Какие-то пояснения, документы, Питера внимательно рассмотрели, потом их пропустили. Они проехали еще полмили, миновали ворота; дорога, петляя, забирала вверх, а потом вдруг открылся необъятный простор.

Перед ними лежало Эдерское водохранилище. Вернее, то, что от него осталось; обмелевшая река, петляющая среди трех тысяч акров обнаженного дна, которое уходило вдаль, к лесистому берегу. На берегу, как вытащенные из воды рыбины, лежали лодки и паромы; прогулочный пароходик замер будто бы на ходу — теперь он плыл по сухой глине, а пирсы и причалы тянулись от берега в никуда. Питер в изумлении осматривался.

— Ну вот, Питер. — Кессель широко повел рукой. — Полюбуйтесь на плоды ваших усилий.

Через несколько секунд Питер уже стоял на изогнутой стене плотины, где кипела какая-то суетливая, но явно организованная деятельность. Возводили леса, сновали краны и подъемники, рабочие спешили исполнить резкие приказы инженеров, которые размахивали чертежами. Один из инженеров подошел к ним.

— А, герр доктор! — приветствовал его Кессель. — Питер, это доктор Хольцман, один из инженеров, отвечающих за ремонт плотины. Герр Хольцман, позвольте представить вам старшего лейтенанта авиации Лайтфута. Это он разбомбил вашу плотину.

Хольцман натянуто кивнул и сурово посмотрел на Питера — будто перед ним стоял хулиган, поцарапавший его машину. Из-за его спины с любопытством выглядывал молодой ассистент.

— Показать вам пролом, майор? — предложил Хольцман.

Они двинулись по гребню, прошли под правой башней и, отшагав ярдов сто, оказались в центре плотины. Тут, у вершины утеса, она резко обрывалась.

Кессель посмотрел вниз:

— Полюбуйтесь, что вы натворили, Питер.

Питер глянул вниз. Точно в пропасть. Семидесятифутовый обрыв, по дну которого текла в долину речка. У основания плотина была толщиной футов сто и выстроена из монолитного железобетона — однако ее будто рассекли ударом гигантского топора.

— Попадание было примерно в десяти метрах ниже уровня воды, — объяснил Хольцман. Он говорил по-английски, как понял Питер — ради него. — От взрыва образовалась трещина, под напором воды она расширилась. Потом рухнул гребень.

— Феноменально. Повреждения серьезные?

— Вовсе нет. К осеннему паводку мы все заделаем.

— Правда? Удивительно. — Кессель пристально посмотрел на Питера. — А сопряженный ущерб?

— Тоже несущественный, герр майор. Пришлось остановить некоторые предприятия, не хватает электроэнергии, а также воды. Но через три месяца мы все восстановим. К нам приезжал герр директор Шпеер, обещал, что у нас будет все необходимое.

— Жертв много?

— Семьдесят человек. В основном гражданские.

Питер понял, что ему хотят сказать: операция была напрасной тратой времени и сил. И человеческих жизней. Они отправились в обратный путь. Он наклонился, подобрал фрагмент металлической арматуры, переломанный пополам будто зубочистка.

— Для этого потребовалась колоссальная гидродинамическая энергия, — негромко произнес рядом чей-то голос. Питер поднял глаза и увидел молодого ассистента Хольцмана. — Взрыв снес тридцать килотонн армированной кладки. Для этого нужно было очень точно сбросить чрезвычайно мощный заряд. Ваша атака была гениальна, герр лейтенант, и спланировавший ее ученый — тоже гений. Я бы с удовольствием с ним познакомился.

— Приезжайте в Англию. Устроим.

— Я собирался учиться в Лондоне. Но началась война.

— Понятно.

— Столько страданий. Столько крови. Какой ужас.

— Да.

Юноша настороженно огляделся.

— Не доверяйте словам герра Хольцмана, герр лейтенант.

— Почему?

— Потому что — да, плотину восстановят в указанные сроки. Но ущерб куда серьезнее. Поперечные трещины, оставленные другой бомбой, ослабление несущей конструкции — запустить ее на полную мощность можно будет только через несколько лет. А сопряженный ущерб еще существеннее. Уничтожены четыре электростанции, многие заводы остановлены, разрушены автомобильные и железнодорожные мосты — я уж не говорю о нарушении водоснабжения. И это только здесь, в Эдере.

Когда они вернулись в машину, Кессель выглядел довольным.

— Ну, Питер, полагаю, поездка оказалась небезполезной. Теперь вы знаете, что ваша операция была бессмысленной — вы не лишили нас воды, не лишили электроэнергии, не лишили возможности производить оружие. Итак, теперь вы с охранником вернетесь в Дортмунд, а завтра мы продолжим наши беседы.

— А вы куда-то уезжаете, майор?

— У меня назначены кое-какие встречи в Хамме, так что я довезу вас до железнодорожной станции. Вы с охранником вернетесь в Дортмунд на поезде. Пожалуйста, будьте паинькой.

Но Питер никогда не был паинькой. Поезд едва полз — рельсы были повреждены во время затопления. Тоже его вина. Всюду лежал туман, вскоре стало темнеть.

— Toiletten, bitte, — сипло прошептал Питер, обращаясь к охраннику, который сделал вид, что не слышит. — Toiletten! — повторил Питер, гримасничая и хватаясь за живот.

Охранник, ворча, повел его в кабинку.

— Fünf Minuten! — предупредил он, растопырив пятерню.

Этого хватило. Пол в туалете был деревянный и почти сгнил. Питер мгновенно сорвал унитаз, еще через минуту-другую расширил щель под ним настолько, чтобы в нее протиснуться. Не раздумывая свесил ноги в проем и спрыгнул на рельсы.

 

Глава 12

Но мы в Блайти ничего, конечно, про это не знали, размышлял Кредо и, переворачивая страницы документов, вспоминал те горькие дни, когда ничего еще не было известно о выживших из экипажа «Вики»… Питеру предстояли долгие месяцы жизни во вражеском тылу. Месяцы, когда он будет перепрыгивать с поезда на поезд, садиться в автобусы и переплывать реки, одеваться бродягой, рабочим, даже раненым немецким солдатом. Месяцы, по ходу которых он изменится и возмужает, приобретет новые знания, откажется от прежних привычек, научится скрытности и хитрости, терпению и осторожности, научится добывать пропитание, жить впроголодь и выживать, научится убивать голыми руками — но ни на миг не утратит стремления вернуться домой, к любимой.

Осенним утром, через много недель после побега из поезда, Питер проснулся на ферме в Гаскони и увидел на юге, у горизонта, заснеженные горные вершины.

— Пиренеи, — сказал фермер. — На той стороне уже Испания.

— Скоро я там окажусь? — спросил Питер.

— Тебе придется научиться терпению, а еще — жить и работать с «маки», — ответил фермер: речь шла об участниках Сопротивления, скрывавшихся в здешних горах. — Потом, в подходящий момент, они переправят тебя в безопасное место.

Питер ушел в горы и стал партизаном.

Как я уже сказал, мы об этом узнали только через много месяцев. Нам было известно только одно — он пропал без вести, возможно, погиб. Это осложняло положение Тесс, которое делалось все более невыносимым. Питер был не только ее другом и союзником, он был главным свидетелем в разыгравшейся драме, без него ей почти нечего было сказать в свою защиту.

Ситуация выглядела безнадежной, но потом, в самый отчаянный момент, судьба взяла дело в свои руки и подкинула нам небольшой, но ценный подарок. Он принял форму письма от миссис Барклай из Стаффордширского совета — я связывался с ней, когда разыскивал дочку Тесс. Миссис Барклай написала, что к ней приходила приемная мать девочки, Джун Гроувз. Как-то раз, в парке, Джун встретила очень расстроенную молодую женщину и нечто — интуиция или сострадание — сказало ей, что женщина пришла туда специально, повидать ее и ее дочь Пегги. Нечто подсказывало ей, что эта женщина и есть настоящая мать Пегги.

Короче говоря, Джун Гроувз заявила, что не возражает, если Тесс приедет еще и они познакомятся поближе. То был благороднейший порыв и именно та поддержка, в которой Тесс так нуждалась. Я приехал в Линкольн с этими новостями и по благодарным слезам Тесс понял, что в ней возрождается воля к жизни.

А в семействе Кредо тоже произошло немало событий. Начнем с самого важного — в июле мы с Хлоей поженились, свадьба была в субботу и вышла совершенно роскошной, несмотря на скудное угощение — продукты выдавали по карточкам. Друзья и родные явились в полном составе, а кроме того — Чарльз Уитворт и несколько моих товарищей по 617-й эскадрилье, в том числе Лес Найт и Джеф Райс.

Хлоя была прекрасна и ослепительна в великолепном атласном платье, взятом на время у двоюродной сестры. Я стоял с ней рядом у алтаря, и в жилы как бы вливалась новая жизнь — я никогда еще не был так счастлив. Спасибо тебе, повторял я ей после, спасибо за все. Родом она была из Саффолка, так что медовый месяц мы провели там, в снятом домике, и целую идиллическую неделю сидели в шезлонгах у моря и осматривали окрестности.

После медового месяца меня должны были снова положить в Ист-Гринстед, на пластическую операцию. Однако не зависящие от меня обстоятельства заставили ее отложить. Был назначен день суда над Тесс Мюррей, пришлось бросить все силы на это. Почти все дни я проводил у ее адвоката в Лондоне, мы вместе готовили материалы для защиты.

Важнейшим для нас фактом было то, что Мюррей применял к жене физическое насилие — мы это знали, но не могли доказать. Были лишь доказательства, что он пил, часто лез в драку и совершал мелкие правонарушения, например торговал контрабандой. Все это — не оправдания для убийцы, но лучше, чем ничего. Однако самым важным аргументом могло стать составленное мною досье. То, которое лежало в архивах в штабе разведуправления ВВС.

Я поручил Хлое «позаимствовать» его. Чтобы можно было снять копию. Именно об этом я и просил ее по телефону в тот день, когда сделал ей предложение, — а потом она собиралась уволиться со службы, да и правильно, в разведке не слишком жалуют сотрудников, которые выкрадывают бумаги. Однако «операция» прошла гладко, а через пару дней мы вернули досье на место.

Пока мы делали копии, адвокат Тесс занимался прошлым Мюррея и обнаружил несколько любопытных деталей — что он был судим за кражи и драки, что у него имелась бывшая жена, с которой он забыл развестись, когда в 1936 году бежал из Ирландии, оставив за собой хвост неоплаченных долгов. Мы быстро разыскали эту женщину, и она — что было крайне важно — согласилась дать показания, что Мюррей неоднократно ее избивал.

Ее показания плюс показания Тесс и свидетельство о частичной невменяемости в момент совершения преступления должны были убедить суд, что она совершила преступление в целях самозащиты, и тем самым спасти ее от высшей меры. Но у меня была в запасе еще одна карта, и вот одним дождливым июльским вечером я договорился о встрече с Арнотом. Чтобы разыграть ее.

Последний раз мы с ним виделись в Скэмптоне, в день королевского визита. Арнот не растерял своего очарования.

— Ах, Кредо! — воскликнул он, когда я вошел в переполненный бар. — Вот и ты, старый зануда. Ну и погодка нынче, а? Дай-ка я возьму тебе выпить. — Глянув на пустые стаканы, я понял, что сам он в этом смысле уже немало продвинулся. Оно и к лучшему. Я позволил угостить себя пивом и предложил перебраться за столик в углу.

— Зачем? — вытаращился он. — Опять за старое?

В определенном смысле так оно и было, правда, он не сразу это понял.

Я объяснил все очень спокойно. Постепенно он понял суть. И как понял, быстро протрезвел.

— Какого черта… — прошипел он, когда я достал из портфеля копию досье. — Откуда ты его выковырял?

— В основном — из собственной памяти. Я сел, мысленно его перелистал и написал заново. А еще — из заранее снятых копий.

— Так закопай все это обратно. Речь идет о сверхсекретной информации. Обладать ею ты не можешь. Пользоваться — тем более. Уж всяко не в суде, Кредо. Я тебе уже об этом говорил.

— А я и не собираюсь пользоваться ею в суде. Я продам ее газетчикам.

Это его проняло.

— Что? Ты не посмеешь.

С формальной точки зрения я еще был офицером ВВС, а он был старшим по званию. Но оба мы были в штатских костюмах и сидели на нейтральной территории.

— Почему не посмею? Только представьте себе заголовки: «УБИТЫЙ В 617-й ЭСКАДРИЛЬЕ БЫЛ ПЬЯНИЦЕЙ», или «РАЗРУШИТЕЛЬ ПЛОТИН — ДВОЕЖЕНЕЦ», или, — тут я понизил голос, — «БЫЛ ЛИ УБИТЫЙ ГОЛУБЯТНИК ШПИОНОМ?»

— Немыслимо! Ты офицер ВВС. Я приказываю…

— Я со дня на день выйду в отставку, Фрэнк. Мне ничто не мешает это сделать. И я это сделаю.

За столом повисло ошеломленное молчание. Я потягивал пиво, наблюдая за ним. Потом понял — время нанести решительный удар.

— А еще у меня есть это. — Я осторожно расстегнул пиджак и вытащил из нагрудного кармана блокнот. — Его блокнот, Фрэнк. Тот, о котором я вам рассказывал. Который вы не могли найти.

Он смотрел остекленевшим взглядом.

— Откуда ты его взял?

— Обнаружил под половицей у него на квартире. Тесс сунула его туда после убийства. Здесь все, Фрэнк. Имена, даты — все.

Засим — тупик. Собственно, для нас обоих. Был ли Брендан Мюррей шпионом, как я подозревал? Фрэнк и компания никогда в это не верили, да и не хотели верить. По их понятиям обеспечение секретности в Скэмптоне было налажено идеально. Любое предположение, что это не так, могло теперь обернуться скандалом, причем для многих. Фрэнк тоже попадет под раздачу.

Еще одна пауза, потом тяжкий вздох.

— Ладно, чего ты хочешь?

— Снимите с нее обвинение. Она невиновна, и вы это знаете. Вы также знаете, как договориться с коллегой из Министерства внутренних дел — он скажет своему начальнику, а тот скажет министру, что ради соблюдения государственных интересов необходимо закрыть это дело. Военная тайна, защита отечества, требования времени — назовите это как хотите, но никаких прямых улик нет, и дело необходимо прекратить. В противном случае будет запятнана репутация 617-й эскадрильи, все документы из этого досье получат огласку, в том числе и мои подозрения касательно Мюррея. Как и его блокнот. Фрэнк, вы только подумайте — сам Гибсон может оказаться под судом. Да и вы тоже. Вам это нужно?

— Это шантаж, Кредо.

— Нет. Правосудие.

— А если обвинение снимут?

— На том все и закончится. Я уничтожу и досье, и блокнот.

На этом, собственно, и была поставлена точка. Через некоторое время обвинение сняли — якобы всплыли новые факты о прошлых правонарушениях Мюррея и действия Тесс признали самозащитой. Тесс вернулась домой в Бексли, ухаживать за больным отцом. А потом я выполнил обещание, взял досье и блокнот (который купил в «Вулворте» и заполнил всякими каракулями) и сжег в дальнем углу сада. Подозреваю, что Арнот сделал то же самое с оригиналом досье, так что имя Брендана Мюррея навеки исчезло из архивов разведки. Через некоторое время я послал Арноту открытку с сообщением, что дело закончено, и больше мы не общались. За исключением одного раза.

После этого я наконец-то лег в госпиталь, где занялись моим лицом. Процесс оказался долгим, мучительным, болезненным. Нет надобности описывать его в подробностях, скажу только, что Арчи сделал мне с помощью мигрирующего лоскута новый нос, а еще провел несколько операций по реконструкции губ и щек. Кроме того, он привел в порядок мою культю, подготовив ее к протезированию. Всего я провел в госпитале около двух месяцев. Хлоя была ангелом — без нее я бы все это не вынес. Мы сняли ей комнату в соседнем пансионе, и она каждый день являлась ко мне, источая бодрость и хорошее настроение, ну чистая Флоренс Найтингейл. Только красивее.

В госпитале я написал историю операции «Честайз»; до меня доходили новости о 617-й эскадрилье. Судя по всему, они в одночасье стали этаким бриллиантом короны, символом национального единства, столь ценным, что его нужно всячески оберегать. Соответственно в бой их больше не отправляли, расформировать тоже не могли. Бомбардировочное командование тянуло время, раздумывая, что с ними делать дальше. Сначала всех отправили в отпуска, потом, по возвращении, стали досылать новые экипажи, которые нуждались в переподготовке — так что возобновились тренировочные полеты. Полеты на малой высоте, полеты по приборам, горизонтальный полет над водохранилищами с помощью прожекторов и с прицелом Данна — примерно та же программа, что и раньше. Однако без конкретной задачи все это выглядело бесцельным. Как всегда, по эскадрилье гуляли слухи о новых атаках на плотины в Италии, на каналы в Нидерландах или ангары подлодок в Атлантике, но ничего не происходило.

Шли недели, подготовка продолжалась, экипажей становилось все больше, прибыли новые самолеты, но — никаких новых заданий. Скука провоцировала на потасовки. Хуже того, в Пятой группе начали подшучивать над 617-й эскадрильей — ведь остальные что ни день бомбили Германию. Их прозвали «чудом одной ночи», что их страшно злило. А еще — «кабинетными героями».

Наконец в июле — боевое задание. Эскадрилья возбужденно загудела, а потом они с негодованием выяснили, что великой 617-й поручено сбросить над Италией листовки, призывавшие деморализованных итальянцев к сдаче.

— Я ребят прекрасно понимаю, — ворчал Большой Джо Маккарти. — Нас превратили в газетчиков.

Через несколько дней — двойной удар. Подполковника авиации Гая Пенроуза Гибсона, кавалера креста Виктории, ордена «За выдающиеся заслуги» и креста «За выдающиеся заслуги», отстранили от полетов. А кроме того — от командования 617-й эскадрильей.

— Ты сделал все, что в человеческих силах, — сказал ему Кохрейн. — Пора тебе на заслуженный отдых.

Это было официальное объяснение. В кулуарах же говорили: Верховное командование считает, что Гибсон — слишком видная фигура, нельзя им рисковать. Уинстону Черчиллю предстоял важный визит в США, Гибсон поедет с ним, а потом получит продолжительный отпуск. Сам Гибсон был в отчаянии. Небо было его судьбой, и другой жизни он не знал. Он со школьной скамьи пришел в авиацию и отдал ей все без остатка. А теперь, после 173 боевых вылетов, ему приказали сложить крылья.

Однажды в середине дня я сидел в госпитале, просматривая свои записи, и вдруг раздался неожиданный телефонный звонок. Я уже шел на поправку и, говоря по правде, только и мечтал смыться оттуда и наконец нормально зажить с Хлоей. Я шел по коридору в приемную, и новый нос вроде как застил мне обзор, хотя Макиндо клятвенно уверял, что это лучшее его произведение, а Хлоя сказала, что я стал очень похож на Стюарта Грейнджера. Я взял трубку.

— Кредо? — осведомился знакомый голос. — Это Арнот.

— Здравствуйте, Фрэнк, — ответил я настороженно. — Чем могу быть полезен?

— Одним — забудешь навеки, что у нас состоялся этот разговор.

Опять тайны мадридского двора.

— Хорошо, Фрэнк, — вздохнул я. — Так в чем дело?

— В службе РТР ВВС в Чиксэндзе приняли сообщение. Из Бельгии.

РТР. Радиотехническая разведка. Итак, получена радиограмма.

— Понятно. Что за радиограмма?

— Расшифровка еженедельного доклада руководителя одного из отрядов бельгийского Сопротивления. Ничего особенного — последние новости, сводка погоды, список необходимого матобеспечения, все такое. А в конце — запрос о поручительстве.

— Чего? Фрэнк, я вас прошу, говорите по-человечески!

— Другими словами — можем ли мы поручиться за одного человека, с которым он вступил в контакт. Ну, у них принято просить поручительства за другого руководителя, или слишком любопытного соседа, или сбежавшего военнопленного.

Волосы у меня на загривке встали дыбом.

— Так за кого поручиться?

— За твоего приятеля. Некоего лейтенанта авиации Лайтфута.

— Господи! За Питера? Неужели?

— Выходит, он жив. И в тылу врага. Вернее, был там, когда пришла радиограмма. А тому, похоже, уже несколько недель. Но я подумал — надо бы тебе сообщить. Ради женушки Мюррея и все такое.

— А, да, да, Фрэнк, спасибо огромное. И от нее тоже.

— Не за что. Мы тут тоже не полные подонки.

Я как в тумане побрел обратно в палату. Чуть позже пришла Хлоя, мы обсудили замечательную новость и что из нее вытекало. Первое — у меня появился долгожданный повод сбежать из госпиталя.

— Мы скажем все Тесс при встрече, — решил я. — Бексли отсюда недалеко. Завтра и поедем на «Эм-Джи». То-то она обрадуется!

Хлоя согласилась, мы начали собираться. Но это, на удивление, было еще не все. На следующий день я сложил свои вещи, распрощался с Арчи и его подопытными свинками и сидел в палате, не без волнения дожидаясь Хлою. Проведя столько времени на больничной койке, я покидал ее со смешанными чувствами. Это напоминало захватывающий и жутковатый прыжок в неизвестность.

— Капитан Кредо? — осведомился голос с австралийским акцентом. Я поднял глаза и увидел крепкого юношу с вьющимися волосами, который смущенно топтался поблизости. На нем была форма сержанта ВВС с литерой «Б» — бомбардир — на погонах. Я вгляделся — он похудел и стал на вид старше, — потом признал его.

— Гарвей! Киви Гарвей! Господи, как я рад тебя видеть!

— А я — вас, сэр. Вижу, у вас новый нос.

— А ты удрал от немцев, проныра. Как тебе это удалось?

Как выяснилось по дороге в Бексли — он удрал по морю. Молодой новозеландец до войны работал портовым грузчиком и теперь вернулся к корням — пробрался на борт судна.

«Эм-Джи» преодолевал милю за милей, а рассказ Киви обретал форму — мы узнали много нового о судьбе «Вики» и его экипажа.

Выпрыгнув из горящего самолета, Киви Гарвей отыскал Бимсона и Гуттенберга, однако Питера нигде не было.

— Я уверен: когда мы его выбросили, он был жив, — волнуясь, говорил Киви.

— Жив, — успокоил его я.

Что же до Чоки, Джейми и Дядьки, надежды практически не было — из подбитого бомбардировщика не вылетело больше ни одного парашюта, а сам он упал на поле в нескольких милях. Херб при приземлении повредил ногу и сам идти не мог. Билли и Киви, как могли, помогали ему, но продвигались они медленно и мучительно; забрезжил рассвет, они обсудили положение.

— Ступай один, Киви, — настаивал Билли. — Я останусь с Хербом, может, и обойдется.

Киви обернулся в последний раз — они сидели у дороги и ободряюще махали ему. В тот же день они попали в плен.

Киви же двинулся на запад, шел несколько дней, отмахал восемьдесят миль, несколько раз едва не попался, а там чутье моряка вывело его в голландский портовый город Роттердам. Порт строго охранялся, там было полно немцев. Киви осматривался и выжидал — и в конце концов смог проникнуть на склад рядом с причалами. Три ночи спустя он увидел то, чего ждал. Грузчики загружали скандинавский каботажный сухогруз — таскали на борт ящики, возвращались за новыми. Выбрав момент, Киви выскользнул из тени, тоже взял ящик и пошел за остальными. Никто его не заметил, и через несколько минут он уже спрятался под парусиновым чехлом спасательной шлюпки. Он сошел с судна в норвежском Тронхейме. Второе судно доставило его в польский порт Гданьск на Балтике, а там он пересел на третье, направлявшееся в нейтральную Швецию, в Хельсингборг. Там он пошел к начальнику порта и сдался. Прошло две недели — его историю проверяли, — и он сел на судно, направлявшееся в Ньюкасл.

— Это было месяц назад, — закончил Киви. — С тех пор я тут бью баклуши, жду переводных документов и пытаюсь всех разыскать. Повидал жену Чоки и родителей Джейми. Надеюсь, им это помогло. А потом мне сказали — вы подали в отставку и женились, и где вас искать. Да, поздравляю с законным браком, сэр. И вас, миссис Кредо.

— Спасибо, сержант, — тепло отозвалась миссис Кредо.

Мы с Хлоей и Киви прибыли в Бексли как раз к чаю, отыскали нужный дом на обсаженной деревьями улице. На одной ее стороне теснились многоквартирные одноэтажки, на другой, где жили Дерби, высились куда более роскошные особняки. Мы припарковали машину и пошли по дорожке к дому. Нам открыла миссис Дерби, маленькая седая женщина со стальным взглядом.

— Вы с новостями про молодого Лайтфута? — осведомилась она. — Я позову Тесс.

Появилась Тесс, на лице — ужас, и тут я вдруг понял, что, может, зря затеял этот сюрприз. Ситуацию спасла Хлоя.

— Все хорошо! — воскликнула она, сжимая руку Тесс. — У нас замечательные новости!

— Нужно немедленно сказать Лайтфутам, — забеспокоилась Тесс. — Мама, я сбегаю им скажу.

— А может, пригласим их на чай? — отозвалась ее мать.

Впоследствии я осознал — то был настоящий прорыв. Да и отношения между Тесс и ее матерью, похоже, несколько наладились. Натянутость сохранялась, однако они вдвоем приготовили чай и всячески о нас заботились, а еще — ухаживали за мистером Дерби, который сидел, завернувшись в одеяло, в кресле.

— Спасибо, — прошептал он, когда я поздоровался. — Спасибо за все, что вы сделали для Тесс.

Сама Тесс немного позже отвела меня в сторону.

— Вот, смотрите, — прошептала она, доставая фотографию. Светловолосая круглощекая девочка сидит на коленях у немолодой женщины. — Пегги, — с гордостью произнесла Тесс. — Пегги с приемной матерью. Это они мне прислали.

А потом пришли Лайтфуты — обоим за шестьдесят, на вид — совсем простые, на лицах одновременно и радость, и тревога.

— Неужели это правда? — тут же спросила миссис Лайтфут.

Безусловно, заверил ее я, хотя предаваться безраздельной радости все-таки еще было рано.

— Как видите, радиограмма отправлена несколько недель назад. Однако то, что Питер в безопасности, в рядах бойцов Сопротивления, безусловно, добрый знак.

— Вот именно! — добавил Киви, размахивая печеньем. — Попомните мои слова, этот уж точно выкрутится.

Мы пили чай, поначалу разговор не клеился, но через некоторое время появились вежливые улыбки, потом зазвучал смех. Я понял — прямо на наших глазах происходит примирение; это — миг высвобождения и очищения. Шесть лет горя, озлобленности, вражды завершились. И это было правильно.

Примерно через неделю мы с Хлоей поехали в Скэмптон забрать мои оставшиеся вещи и в последний раз посмотреть на базу перед тем, как я покину ряды ВВС. Из уважения, а также ради того, чтобы без проволочек попасть на территорию, мы оба надели форму.

База опустела, осталась лишь охрана — 617-я эскадрилья перебазировалась в Конингсби неподалеку отсюда. Не ревели «мерлины», не стучали молотки в мастерских, никто не пел, не свистел, не выкрикивал команды. Лишь громко заливались птицы, а вдали рокотали строительные машины — на полосу укладывали бетон.

— Пройдемся? — предложила Хлоя, и ее рука скользнула в мою.

Мы зашли в мой бывший кабинет во втором ангаре, на командный пункт, в столовую — повсюду пусто. А потом мы зашагали по траве посмотреть, как продвигаются работы на полосе. Там, в складском сарае, был устроен временный штаб — перед ним сгрудились бульдозеры, укладчики, самосвалы. У стола стоял инженер в гражданском и разглядывал чертежи.

— Как работа? — поинтересовались мы.

— Все по плану. Почти. — Он ухмыльнулся. — Почва твердая, это хорошо. И дерн в отменном состоянии. Снимать его легко. Явно тут работал мастер своего дела.

Мы с Хлоей переглянулись, еще немного поболтали с инженером, потом пошли к двери.

— Вы, случайно, в птицах не разбираетесь? — спросил он.

— В каких еще птицах?

— В голубях. Вон там, на чердаке над сараем. Там их сотни. Иногда страшно шумят. Мы их кормим хлебом, черствыми бутербродами, всяким таким. Но их, похоже, бросили.

Мы пошли в сарай, забрались по шаткой лесенке на чердак. Голуби настороженно следили за нами.

— Бедняжки, — сказала Хлоя. — Все про них забыли.

— Полагаю, после смерти Мюррея никто про них и не подумал.

— Нужно их выпустить, Квентин. Давай откроем ставни.

Мы стали карабкаться вверх между жердочками и насестами, перепачкали чистое обмундирование пылью и перьями, наконец добрались до окон, распахнули их. На чердак хлынул солнечный свет, птицы встрепенулись, беспокойно загомонили. Но ни одна не двигалась с места, тогда мы закричали, затопали, и вот они разом поднялись в воздух и под громкое хлопанье крыльев ринулись наружу.

Мы спустились по лестнице, вышли из сарая. Над нами радостно кружили освобожденные голуби.

— Ну и зрелище! — сказал инженер. — Пожалуй, больше мы их не увидим.

Мы смотрели вверх, глядя, как птицы танцуют и пикируют, точно играющие рыбки. А на заднем плане заходил на посадку маленький самолет.

— Боюсь, что увидите, — сказала Хлоя. — Это же почтовые голуби.

Мы взялись за руки и пошли обратно по полосе, самолетик же приземлился, вырулил на стоянку, заглушил двигатель. На землю ловко спрыгнул высокий представительный мужчина в форме полковника авиации. Мы с Хлоей, смутившись, разжали руки, не слишком четко встали по стойке «смирно» и отдали честь.

— Приветствую. — Полковник улыбнулся. — Простите, что вот так нагрянул. Это же Скэмптон, да?

— Так точно, сэр. Только, боюсь, здесь никого нет.

Полковник снял летные перчатки, осмотрелся.

— Знаю. Я просто хотел взглянуть, разобраться, что это за место. Кстати, меня зовут Чешир. — Он протянул руку для пожатия. — Леонард Чешир. Новый командир 617-й эскадрильи. Вернее, буду им через несколько недель.

Я о нем слышал. Из Четвертой авиагруппы. Блистательный летчик, неподражаем в небе — отлетал три полных цикла и мечтает превратить бомбардировки в точную науку; на земле же скромен и открыт. Прирожденный лидер, такого и нужно в 617-ю.

— Отличная новость, сэр. У них в последнее время все не очень гладко. Особенно с моральным духом.

— Да. Это необходимо исправить. — Он наклонился, снял с моего лацкана голубиное перышко. — А вы кто будете?

— Виноват, сэр. Квентин Кредо. Капитан авиации, раньше служил в 57-й эскадрилье. А это моя жена, капрал Хлоя Хиксон, ну, то есть Кредо.

— Очень рад знакомству. — Он снова улыбнулся. — Как вы сказали — «раньше»?

— Так точно, сэр. Отстранен от полетов по состоянию здоровья. Работал офицером разведки здесь, в Скэмптоне, потом служил адъютантом у полковника Уитворта. Во время налета на плотины, и все такое.

— Вот как? Вы служили здесь в это время? Превосходно. А чем теперь занимаетесь?

— Ничем, сэр. Собственно, собрался подавать в отставку. Буду учиться на юриста.

— А-а-а. — Чешир кивнул и, прикрыв глаза, посмотрел на заходящее солнце.

— Очень жаль, — пробормотал он. — Мне как раз нужен толковый адъютант.

 

Роберт Рэдклиф

Ридерз Дайджест: Как вы стали писателем?

Роберт Рэдклиф: Начал я свою журналистскую деятельность в журнале «Бот» — крошечном ежемесячном издании, где работало всего три человека. Там я научился делать все — от репортажей до подготовки макета и фотографий. Прекрасная школа. К сожалению, «Бот» пошел ко дну, меня уволили. Потом я работал в рекламном агентстве, писал тексты для профессиональных журналов — сразу вспоминаются «Новости фармацевтики» и «Промышленные пылесосы». Я научился толково писать о предметах, о которых знал очень мало и которыми не особо интересовался. Кроме того, я понял, как важны сроки и объемы — это полезные навыки для будущего писателя. Работа мне нравилась, но хотелось сделать что-то большее, так что между делом я начал понемногу писать в стол.

Р.Д.: Легко ли вам в 1997 году далось решение полностью посвятить себя литературе?

Р.Р.: Это было совершенно сумасшедшее решение, принятое в момент отчаяния. В 1994 году мне удалось опубликовать небольшой роман, — продалось примерно десять экземпляров. В то же время я открыл рекламное агентство, оно стало моим основным делом. Нужно было решать: заниматься этим или попытаться написать более успешный роман. Я выбрал второе, продал бизнес и дом, сложил вещи в машину и уехал во Францию. Решение было необдуманное и рискованное. Но, стоя на борту парома и глядя, как исчезают вдали белые дуврские утесы, я почти физически чувствовал, какой груз упал с моих плеч. Через полгода я написал «Сына Лазаря» — он разошелся миллионным тиражом и был переведен на 20 языков.

Р.Д.: Почему вас так интересуют авиаторы и их жизнь? Сыграло ли свою роль то, что вы десять лет служили коммерческим пилотом?

Р.Р.: Да, конечно. Меня с детства занимали самолеты и вообще авиация. Собственно, и просто вести самолет — непростая задача, а лететь на допотопном аэроплане, да еще и воевать… Каково это было? Об этом я и хотел рассказать читателям.

Р.Д.: Работа над романом потребовала обширных исследований.

Р.Р.: Я много работал с источниками. И меня поразил этот союз изобретательности и мужества — гениальный ученый рождает не до конца продуманную идею, которую храбрецам из 617 эскадрильи предстоит претворить в жизнь. А кроме прочего, какой драматизм: почти непреодолимые трудности, смертельный риск, победа. Из 133 членов экипажей, вылетевших на то задание, до конца войны дожили только 48. Только теперь их подвиги оценены по достоинству и увековечены.