Питер был жив.

Он проснулся. Он лежал на соломенном тюфяке в маленькой комнате с цементными стенами, металлической дверью и крошечными, забранными решеткой окнами у самого потолка — сквозь них вливался дневной свет, а с ним — уже знакомый топот сапог по гравию и рев машин. Камера находилась в полуподвале, но, встав на цыпочки, он мог рассмотреть автомобильную стоянку, обнесенную каменной стеной. Железные ворота выходили на оживленную улицу, в них то и дело въезжали серые штабные машины и мотоциклы — в них сидели немцы в форме люфтваффе.

Питер поднялся с тюфяка, подошел к окну. Скоро принесут завтрак — черствый черный хлеб и чашку горького кофе, потом его поведут на первый на сегодня допрос к майору Кесселю. Пошел пятнадцатый день плена.

В ночь налета он очнулся, лежа на спине в кустарнике. Было холодно, темно и тихо, его точно облако окутывал шелестящий белый шелк. Он не знал, где находится, как туда попал, знал только, что из-под платка, которым перевязан лоб, сочится кровь, и что «Вики» больше нет. Его последних минут, как и последних минут своего экипажа, он не помнил.

Некоторое время он полежал на спине, борясь с желанием разрыдаться. Горе прокатывалось по телу, как волны по пустынному пляжу, хотя почему — он не знал. В конце концов он перекатился на колени и, невзирая на болезненную пульсацию в голове, встал. Нашарил пряжки, отстегнул парашют, спрятал его в кустах, как и спасательный жилет. Повернулся спиной к светлеющему небу на востоке и двинулся к дому.

Через три часа, когда уже рассвело, его заметил рядовой, который возвращался на велосипеде с ночного пожарного дозора. Он громко свистнул в свисток, перекинул со спины винтовку и жестом приказал Питеру подойти, подняв вверх руки. Рядовой обыскал его, снял с него часы, а потом под дулом винтовки повел его в ближайшую деревню — там его заперли в какой-то комнатушке.

Пришел местный доктор, наложил на голову швы.

— Вам повезло, юноша, — пробормотал он по-английски с сильным акцентом. — Тех, кто бросает бомбы, тут не очень любят.

Питер ничего не ответил, лишь стиснул зубы, когда игла вошла в кожу. Потом спросил у врача, где находится и нашли ли накануне других летчиков.

— Тут самолет упал, — ответил доктор. — В нескольких километрах. Обнаружили тела. Все, что я знаю.

Еще он добавил, что они в Вестфалии.

Кроме врача, в этот день к нему никто не приходил. А на следующее утро двое полицейских в штатском усадили его в машину и повезли на восток, в глубь немецкой территории. Уже прошел слух, что задержан английский летчик, причем офицер. Более того, этот летчик, возможно, участвовал в дерзком налете на рурские плотины, который посеял в стране панику и вверг в ярость берлинское руководство, в том числе и фюрера. Соответственно отдел абвера 1-Л, подразделение немецкой военной разведки, ответственное за все дела, связанные с авиацией, жаждал допросить этого офицера. Уже через сутки Питера перевезли в особняк в Дортмунде, служивший местным штабом Абвера. И там начались допросы.

Это почти чудо — но некоторые из тех, кто потерпел аварии во время операции «Честайз», выжили. Увы, немногие. Вернон Байерс и его экипаж на «Кинге» стали первыми жертвами налета, в 23.00 их сбил зенитный снаряд, когда они проходили над голландским островом Влиланд. Через несколько дней их «Апкип» взорвался в Ваддензе, не причинив никому вреда.

Через пятьдесят минут после катастрофы «Кинга» товарищ Байерса по второму звену Норм Барлоу вел «Изи» над самой долиной Рейна — они задели высоковольтные провода, самолет упал на поле и взорвался. Их «Апкип» отделился при падении, закатился под деревья и не сдетонировал. Прибыла группа саперов, бомбу обезвредили и изучили. Уже через неделю инженеры люфтваффе были прекрасно знакомы с изобретением Уоллиса.

В «Бейкере» Билла Эстела не выжил никто — этот самолет стал третьей потерей, в 00.15 Эстел врезался в высоковольтную вышку и упал на поле под Марбеком. Местные крестьяне видели, как откатился в сторону объятый пламенем огромный барабан. Через несколько секунд прогремел чудовищный взрыв «Апкипа».

Через пятнадцать минут погибла «Мама» Хопгуда. Самолет, подбитый зенитками, вступил на Мене в свой последний бой. Во время атаки «Мама» попала под зенитный огонь. Самолет загорелся и, едва проскочив над гребнем, ушел к северу, оставляя за собой хвост пламени. Хопгуд понимал, что машину не спасти, и велел экипажу прыгать. Бомбардир Фрейзер открыл носовой люк и выбросился с парашютом. Выпрыгнул и хвостовой стрелок Бэрчер, но неудачно приземлился и повредил спину. Оба выжили.

Канадец Льюис Бэрпи и его экипаж погибли ровно в два часа ночи. «Шугар» шел в составе резерва третьего звена, но попал над Голландией под огонь зенитных орудий.

Двадцатилетний Уоррен Отли на «Чарли», тоже входившем в состав третьего звена, также был сбит зениткой. Они совершили посадку на поле у кромки леса, «Апкип» взорвался, уничтожив самолет. Однако хвостовую башню оторвало взрывом и вопреки всему находившийся в ней сержант Фред Тис выбрался из нее живым. Несмотря на шок и ожоги, он встал на ноги и пошел на север, но скоро попал в плен. Примерно тогда же, в 2.30, «Зебра» Генри Модсли была сбита под Эммерихом. Самолет был поврежден, а экипаж получил ранения, когда их «Апкип» ударился о гребень Эдера. Однако они смогли довести искалеченную машину почти до голландской границы — и тут попали под зенитный огонь.

Следующим стал Динги Янг — точно сброшенная с его самолета бомба нанесла Мену фатальное повреждение. Они дошли на низкой высоте до голландского берега, и там, поскольку уже светало, Динги поднял «Эппл» чуть выше в небо над Влиландом. Случайное попадание зенитного снаряда — «ланкастер» упал в море и взорвался. Не выжил никто.

Оставалась только «Вики».

На пятнадцатый день плена, в Дортмунде, Питер наконец-то узнал о его судьбе.

После завтрака и умывания его, как обычно, отвели в кабинет на первом этаже — на допрос к майору Леопольду Кесселю. Адъютант ввел Питера в кабинет и усадил на обычный стул перед столом красного дерева.

— Доброе утро, капитан Лайтфут, — начал Кессель на своем безупречном английском. — Утро замечательное, уже довольно тепло, нет? Да, спешу вас обрадовать, раны сержанта Тиса не смертельны. Несколько ожогов. У лейтенанта Бэрхера травмы, боюсь, серьезнее, но он в хороших руках.

Кессель открыл папку с надписью: «617-я ЭСКАДРИЛЬЯ, 5-я АВИАГРУППА, БОМБАРДИРОВОЧНОЕ КОМАНДОВАНИЕ».

Пока Кессель изучал последние записи, Питер молчал, сохраняя на лице безразличное выражение.

— Мы обнаружили тела членов других экипажей; они были похоронены со всеми воинскими почестями, — продолжал Кессель, листая страницы, — хотя, к сожалению, многие пока не опознаны по причине тяжких повреждений… Да, только что пришли хорошие новости, объявились два сержанта-канадца, Бимсон и Гуттенберг, оба живы и здоровы.

Бесстрастный тон, гипнотизирующий шелест страниц — Питер невольно поддался.

— Что? — воскликнул он. — Где?

— Насколько мне известно, в Бохольте. В военном госпитале для унтер-офицерского состава, в пятидесяти километрах от того места, где нашли вас. — Кессель улыбнулся. — Выходит, Питер, вы с ними знакомы. А это подтверждает, что вы из 617-й эскадрильи, и разбившийся «ланкастер Эй-Джей-Ви» был вашим. — Кессель вернулся к бумагам. — А вот ваш второй пилот, Макдауэл, боюсь, не уцелел. Его нашли в пилотском кресле. Погибли и радист со штурманом — как, кстати, их звали?

— Уайт. И Джонсон, — без выражения ответил Питер. Кессель все равно скоро узнает. А может, уже знает. Чоки и Джейми. И Дядька. Все мертвы. Этого ему было не вынести. Всплыло воспоминание: Дядька, перевесившийся через него, что-то кричит, перехватывает управление, а кто-то еще, может, Джейми, а может, Чоки, платком вытирает ему кровь со лба.

— Одного из ваших так пока и не нашли… — продолжал Кессель. — Это бомбардира, да? Как его звали, Питер?

Киви. Его не поймали. Значит, он, возможно, жив. И скрывается.

— Больше я вам ни черта не скажу, — ответил он яростно.

— Ваша операция, Питер, — английские газеты прозвали вас «разрушителями плотин» — была удивительным начинанием, требовавшим особого мужества и воображения. Но обошлась она дорого, а урон нанесла невеликий. Почти половина вылетевших на задание молодых людей погибла. Это преступное расточительство.

Питер подался вперед:

— Я сам видел, майор, как рухнули две плотины, и урон не был «невеликим». А прилетели мы туда по собственному почину. Все были добровольцами. До последнего. И никто не погиб зря.

— Но… — Кессель запнулся. — Так, значит, это были вы? На второй плотине?

Он встал со стула, недоверчиво усмехаясь, подошел к стеклянной двери, закрыл ее, запер на ключ. Тем временем Питер сунул в рукав нож для разрезания конвертов.

— Так-так-так. — Кессель вернулся на место, взял перо. — Итак, капитан авиации Лайтфут и его экипаж были как на Мене, так и на Эдере, где именно они и подорвали плотину. Что означает, что вы были в составе основной боевой группы подполковника Гибсона. Расскажите, пожалуйста, поподробнее.

— Нет. Не буду. Отведите меня в камеру.

Майор поморщился будто от боли:

— Очень глупо. Поскольку, как я вам уже говорил, если вы станете упорствовать, мне придется передать вас в гестапо. Мне ужасно не хочется. Оставайтесь здесь, Питер, и помогите мне. Да, и ножичек для конвертов верните, пожалуйста…

В ту ночь он вспомнил все. Он долгие часы лежал на тюфяке, глядя на тускнеющий свет в окне и вспоминая Дядьку и всех остальных. Из памяти всплывали новые обрывки картин — будто обломки разбитого корабля.

«Вики» при смерти, экипаж изранен, рана Джейми Джонсона смертельна — в грудь ему попал осколок. Чоки тоже ранен, из раздробленной левой руки хлещет кровь. Питер сидит в кабине и чувствует, что теряет сознание. Из раны на голове струится кровь, горячими потоками затекая в рот и в глаза. Ничего не видно, руки налились свинцом, наползает обморок. Он чувствует под ногами педали — ослабевшие, бесполезные, знает, что на крыле бушует пожар, и знает — все кончено.

— Машине конец, Дядька, — шепчет он слабо. — Конец.

От Эдера они пошли на запад, к границе. И там их настиг ночной истребитель. «Мессершмитт БФ-110», скоростная двухмоторная машина с четырьмя двадцатимиллиметровыми орудиями на борту. Первый залп прошил правое крыло и уничтожил один двигатель, второй пришелся по фюзеляжу и кабине. Атака заняла не более минуты. Но оказалась роковой.

Питер на грани забытья. Сильные руки вытаскивают его из кресла, стирают кровь с лица.

— Давай теперь я, дружище, — говорит спокойный голос. — Все нормально. Держишь его, Киви?

— Держу.

— Вот и хорошо. Давайте прыгайте. Все.

И на этом Питер проваливается в беспамятство. А Дядька принимает на себя командование, отдает приказ, сидя с прямой спиной в пилотском кресле, решительно уводя обреченный бомбардировщик в небо.

Питер проснулся в непроглядной тьме под вой противовоздушной сирены. Минуту лежал, пытаясь собраться с мыслями, вслушиваясь в незнакомый звук. Потом услышал нарастающий гул двигателей и вскочил с тюфяка. Налет на Дортмунд. Гул превратился в грохот. Питер был уверен — он распознает гудение «мерлинов», и их много, а значит, это «ланкастеры» или «Галифаксы Марк-2». Он потянулся к окну, но увидел лишь перекрещенные лучи прожекторов и вспышки далеких разрывов. А потом посыпались бомбы, земля задрожала, загремели взрывы. При каждом взрыве двор озарялся вспышкой. Мимо с громким звоном пронеслась пожарная машина. Он понял: о нем забыли, оставили умирать, как птицу, брошенную в клетке. Потом — ослепительная вспышка и грохот; в спину, как кулаком, ударило взрывной волной. Питер упал на колени и пополз к двери.

— Выпустите меня! — кричал он. — Ради бога, выпустите!

Утром после налета его не повели на допрос, а вместо этого вывели на усыпанный обломками двор и посадили на заднее сиденье штабной машины. Через несколько минут в нее сел и Кессель.

— Доброе утро, капитан Лайтфут, — промолвил он как всегда.

Майор был свежевыбрит, одет с иголочки и излучал несокрушимую бодрость — можно было подумать, что не было никакого налета. Однако двигаться им пришлось с заминками — машина с трудом пробиралась между обломками и воронками, и Кессель вынужден был это прокомментировать.

— Многие бомбы упали на жилые кварталы, — сказал он, глядя на разрушенное здание. — По моим сведениям, тридцать погибших. Прискорбно — надеюсь, вы не станете возражать.

Питер представил себе Дядьку, пытающегося удержать «Вики» в воздухе. Вспомнил, как гибель любимой жены Мэри во время немецкого налета лишила его желания жить. Теперь мертвы оба.

— Вы бомбили мирных жителей в Лондоне, — сказал он. — И в Ливерпуле, и в Ковентри, и в других местах. Вы сгубили тысячи человек — молодых и старых, женщин и детей. Вот это прискорбно. Прискорбно, что вы начали эту войну.

Кессель будто и не услышал.

Они выехали из города.

— Куда мы едем? — не сдержавшись, спросил Питер. Рядом с водителем сидел охранник, вооруженный пистолетом.

— Немного терпения, Питер.

Прошло два часа. Ландшафт сделался изломанным — скалистые горы, густые леса. В конце концов, миновав изгиб дороги, они остановились перед КПП. Какие-то пояснения, документы, Питера внимательно рассмотрели, потом их пропустили. Они проехали еще полмили, миновали ворота; дорога, петляя, забирала вверх, а потом вдруг открылся необъятный простор.

Перед ними лежало Эдерское водохранилище. Вернее, то, что от него осталось; обмелевшая река, петляющая среди трех тысяч акров обнаженного дна, которое уходило вдаль, к лесистому берегу. На берегу, как вытащенные из воды рыбины, лежали лодки и паромы; прогулочный пароходик замер будто бы на ходу — теперь он плыл по сухой глине, а пирсы и причалы тянулись от берега в никуда. Питер в изумлении осматривался.

— Ну вот, Питер. — Кессель широко повел рукой. — Полюбуйтесь на плоды ваших усилий.

Через несколько секунд Питер уже стоял на изогнутой стене плотины, где кипела какая-то суетливая, но явно организованная деятельность. Возводили леса, сновали краны и подъемники, рабочие спешили исполнить резкие приказы инженеров, которые размахивали чертежами. Один из инженеров подошел к ним.

— А, герр доктор! — приветствовал его Кессель. — Питер, это доктор Хольцман, один из инженеров, отвечающих за ремонт плотины. Герр Хольцман, позвольте представить вам старшего лейтенанта авиации Лайтфута. Это он разбомбил вашу плотину.

Хольцман натянуто кивнул и сурово посмотрел на Питера — будто перед ним стоял хулиган, поцарапавший его машину. Из-за его спины с любопытством выглядывал молодой ассистент.

— Показать вам пролом, майор? — предложил Хольцман.

Они двинулись по гребню, прошли под правой башней и, отшагав ярдов сто, оказались в центре плотины. Тут, у вершины утеса, она резко обрывалась.

Кессель посмотрел вниз:

— Полюбуйтесь, что вы натворили, Питер.

Питер глянул вниз. Точно в пропасть. Семидесятифутовый обрыв, по дну которого текла в долину речка. У основания плотина была толщиной футов сто и выстроена из монолитного железобетона — однако ее будто рассекли ударом гигантского топора.

— Попадание было примерно в десяти метрах ниже уровня воды, — объяснил Хольцман. Он говорил по-английски, как понял Питер — ради него. — От взрыва образовалась трещина, под напором воды она расширилась. Потом рухнул гребень.

— Феноменально. Повреждения серьезные?

— Вовсе нет. К осеннему паводку мы все заделаем.

— Правда? Удивительно. — Кессель пристально посмотрел на Питера. — А сопряженный ущерб?

— Тоже несущественный, герр майор. Пришлось остановить некоторые предприятия, не хватает электроэнергии, а также воды. Но через три месяца мы все восстановим. К нам приезжал герр директор Шпеер, обещал, что у нас будет все необходимое.

— Жертв много?

— Семьдесят человек. В основном гражданские.

Питер понял, что ему хотят сказать: операция была напрасной тратой времени и сил. И человеческих жизней. Они отправились в обратный путь. Он наклонился, подобрал фрагмент металлической арматуры, переломанный пополам будто зубочистка.

— Для этого потребовалась колоссальная гидродинамическая энергия, — негромко произнес рядом чей-то голос. Питер поднял глаза и увидел молодого ассистента Хольцмана. — Взрыв снес тридцать килотонн армированной кладки. Для этого нужно было очень точно сбросить чрезвычайно мощный заряд. Ваша атака была гениальна, герр лейтенант, и спланировавший ее ученый — тоже гений. Я бы с удовольствием с ним познакомился.

— Приезжайте в Англию. Устроим.

— Я собирался учиться в Лондоне. Но началась война.

— Понятно.

— Столько страданий. Столько крови. Какой ужас.

— Да.

Юноша настороженно огляделся.

— Не доверяйте словам герра Хольцмана, герр лейтенант.

— Почему?

— Потому что — да, плотину восстановят в указанные сроки. Но ущерб куда серьезнее. Поперечные трещины, оставленные другой бомбой, ослабление несущей конструкции — запустить ее на полную мощность можно будет только через несколько лет. А сопряженный ущерб еще существеннее. Уничтожены четыре электростанции, многие заводы остановлены, разрушены автомобильные и железнодорожные мосты — я уж не говорю о нарушении водоснабжения. И это только здесь, в Эдере.

Когда они вернулись в машину, Кессель выглядел довольным.

— Ну, Питер, полагаю, поездка оказалась небезполезной. Теперь вы знаете, что ваша операция была бессмысленной — вы не лишили нас воды, не лишили электроэнергии, не лишили возможности производить оружие. Итак, теперь вы с охранником вернетесь в Дортмунд, а завтра мы продолжим наши беседы.

— А вы куда-то уезжаете, майор?

— У меня назначены кое-какие встречи в Хамме, так что я довезу вас до железнодорожной станции. Вы с охранником вернетесь в Дортмунд на поезде. Пожалуйста, будьте паинькой.

Но Питер никогда не был паинькой. Поезд едва полз — рельсы были повреждены во время затопления. Тоже его вина. Всюду лежал туман, вскоре стало темнеть.

— Toiletten, bitte, — сипло прошептал Питер, обращаясь к охраннику, который сделал вид, что не слышит. — Toiletten! — повторил Питер, гримасничая и хватаясь за живот.

Охранник, ворча, повел его в кабинку.

— Fünf Minuten! — предупредил он, растопырив пятерню.

Этого хватило. Пол в туалете был деревянный и почти сгнил. Питер мгновенно сорвал унитаз, еще через минуту-другую расширил щель под ним настолько, чтобы в нее протиснуться. Не раздумывая свесил ноги в проем и спрыгнул на рельсы.