Глава 30

Беру ее лицо в ладони.

– Нам незачем торопиться с пониманием, – говорю я, целуя ее. – От меня разит навозом, и я мечтаю поскорее оказаться под душем. Надеюсь, мой природный аромат не отпугивает тебя и ты пойдешь со мной.

Задумчивость на лице Кэмрин сменяется улыбкой. Для меня это лучшая награда.

Я подхватываю ее на руки. Кэмрин обвивает ногами мою талию и обнимает за плечи. Как только ее теплый язык оказывается у меня во рту, я несу ее в душ. В ванную мы входим совсем голыми, оставив сброшенную одежду на полу номера.

* * *

Самым первым местом, которое мы навещаем вечером, становится «Олд пойнт бар». Войдя туда, мы сразу попадаем в объятия обрадованной Карлы. Оттолкнув двоих дюжих охранников, она бросается мне на шею. Мы крепко обнимаемся.

– Как я рада, что ты снова здесь! – кричит Карла, перекрывая громкую музыку. Она смотрит на меня, потом на Кэмрин. – Я так и знала, что он тебя не отпустит. – С этими словами Карла сжимает в объятиях и Кэмрин. – Когда вы уехали, я так и сказала Эдди, – продолжает Карла, все время поглядывая на нас. – Я ему сказала: эта девочка – хранительница нашего Эндрю. Эдди согласился. Он не сомневался, что в следующий раз обязательно увидит вас вместе. Даже хотел побиться об заклад на кругленькую сумму. Ты же знаешь, каким был наш Эдди, – говорит она и подмигивает мне.

У меня замирает сердце.

– Был? – переспрашиваю я, боясь услышать ответ.

Улыбка Карлы не гаснет. Разве что самую малость.

– Прости, Эндрю, что мы не сообщили тебе. Он умер в марте. Говорят, от инсульта.

Мне становится трудно дышать. Подвигаю к себе барный табурет и сажусь. Кэмрин останавливается позади. Сейчас я могу смотреть лишь в пол.

– Только не вздумай скорбеть по нему прямо здесь. Слышишь? – окликает меня Карла. – Уж ты знал Эдди лучше, чем кто-либо. Он не плакал, даже когда умер его сын. Помнишь? Он весь вечер играл в память о Роберте.

Кэмрин берет меня за руку. Я не поднимаю головы, пока Карла не заходит за стойку и не приносит бутылку виски и пару стопок. Поставив их передо мной, принимается разливать.

– Он всегда говорил так: «Если я помру раньше вас, то хочу проснуться на другой стороне и видеть, как вы танцуете на моей могиле, а не поливаете ее слезами». А теперь выпейте. Это его любимое виски. Ему там уже никто не нальет.

Карла права. Она против того, чтобы я горевал по Эдди. Да и сам Эдди, насколько я знал этого человека, не выносил скорбных церемоний. И все равно в моем сердце образовалась глубокая, почти бездонная брешь. Я оглядываюсь на Кэмрин и вижу, что она крепится изо всех сил, стараясь не заплакать, хотя ее глаза влажно поблескивают. Но она улыбается и осторожно сжимает мне руку. Кэмрин тянется к налитой Карлой стопке и ждет, когда я возьму свою.

– За Эдди, – говорю я и повторяю: – За Эдди.

Мы чокаемся, улыбаемся друг другу и залпом выпиваем.

Поминальная часть кончается быстро и неожиданно. Кэмрин шумно переворачивает пустую стопку. Ее лицо перекашивает отвратительная гримаса. (Таких гримас я не видел ни у одной девчонки.) Она шумно выдыхает. Кажется, будто у нее в горле полыхает пожар.

– Я не говорила, что виски вам понравится. – Карла смеется и быстро вытирает пролившиеся капли. – Но Эдди любил этот сорт.

Даже я вынужден признать, что виски… так себе. Настоящая бурда. Не представляю, как Эдди годами это пил.

– Вы продолжаете выступать вместе? – спрашивает Карла.

– Да. – Кэмрин усаживается на соседний табурет. – Мы уже устроили кучу выступлений.

– Говоришь, кучу выступлений? – Карла недоверчиво смотрит на нас, потом убирает вниз мою стопку. – А что же у нас не появлялись?

– Видишь ли, отсюда мы тогда поехали в Галвестон. – Я тяжело вздыхаю и приваливаюсь к стойке. – Я все-таки пошел к врачу и… очутился на больничной койке.

– Очутился на больничной койке? – переспрашивает Карла.

Она что, мне не верит? Я почему-то вспоминаю того флоридского копа, не поверившего, что я лупил дерево, а не Кэмрин.

– Мы все гнали его к врачу, но он и слушать не хотел, – обращаясь к Кэмрин, сердито бросает Карла.

– Вы тоже знали? – удивляется Кэмрин.

– Знали. Но твой парень упрям как осел.

Я мотаю головой и отталкиваюсь от стойки:

– Слушайте, прежде чем вы обе изольете на меня весь свой праведный гнев, напоминаю: Карла видит меня, а не мой призрак. Я жив и здоров. После операции… словом, нам было не до Нового Орлеана. Жизнь подкинула нам задачек. Пришлось решать. Но, как видишь, мы их решили и теперь снова здесь.

– Вижу, что вы прошли весь круг, – отвечает Карла. – Надеюсь, сегодня вы нам споете. Эдди был бы рад еще разок поиграть вместе с вами.

Мы с Кэмрин переглядываемся.

– Я согласна, – говорит она.

– Я тоже.

– Тогда заметано. – Карла радостно хлопает в ладоши. – Начнете, когда захотите. У нас сегодня должна была играть одна группа, но они отменили выступление.

Мы еще час болтаем с Карлой и чувствуем: пора. Бар заполнен едва наполовину, но публика собралась душевная. Мы ощущаем это по энергетике зала. Начинаем с нашего коронного дуэта «Barton Hollow». Иначе и быть не могло: это первая песня, которую мы спели вместе в «Олд пойнт». Потом исполняем еще несколько вещей и наконец доходим до «Laugh, I Nearly Died». Я объявляю, что эту песню мы посвящаем памяти Эдди Джонсона. Но сегодня на месте Эдди симпатичный молодой креол по имени Альфред.

В первом часу ночи мы прощаемся с Карлой и «Олд пойнт баром». Но в Новом Орлеане не принято ложиться спать так рано, и мы решаем поразвлечься. Взбадриваемся порцией выпивки, затем идем в бар, где год назад я учил Кэмрин играть на бильярде. Тогда мы вляпались в драчку и были вынуждены уносить ноги. Надеюсь, охранники меня не помнят… К двум часам ночи, влив в себя несколько порций и сыграв несколько партий, возвращаемся в отель. Как и год назад, я помогаю Кэмрин войти в лифт. Она едва держится на ногах.

– Детка, ты хорошо себя чувствуешь? – спрашиваю я, обнимая ее за талию.

– Нет, плохо. – Ее голова раскачивается из стороны в сторону. – А ты опять смеешься?

– Прости, но тебе это показалось, – отвечаю я, хотя отчасти она права. – Я не смеюсь. Лишь думаю, не придется ли нам и в этот раз спать возле унитаза.

Она стонет. Сомневаюсь, что ей муторно. Ей сейчас трудно выговаривать слова. А стонать, выражая свое недовольство, проще.

Лифт останавливается. Мы выходим. Точнее, я выволакиваю Кэмрин из кабины и веду по коридору в номер. Там раздеваю до трусиков и помогаю надеть короткую маечку. Кэмрин утыкается в подушку. Накрываю ее одеялом. Возможно, ей сейчас жарко, но я знаю: когда Кэмрин переберет, она сильно потеет. Мне нужно, чтобы она пропотела. С потом у нее выйдет весь выпитый алкоголь.

На всякий случай придвигаю к кровати мусорное ведро. Потом иду в ванную, холодной водой смачиваю тряпку, отжимаю и возвращаюсь. Хочу стереть пот с лица и щек Кэмрин, но она уже вовсю дрыхнет.

* * *

Просыпаюсь рано и с удивлением вижу, что Кэмрин тоже не спит.

– Доброе утро, детка, – почти шепотом говорю я.

Она лежит лицом ко мне, прижавшись щекой к подушке. Синие глаза смотрят тепло и нежно. В них ни усталости, ни следов похмелья.

– Что тебя разбудило в такую рань? – спрашиваю я, гладя ей щеку.

– Сама не знаю. Меня это тоже малость удивляет.

– А как ты себя чувствуешь?

– Отлично.

Притягиваю ее к себе. Наши голые ноги переплетаются. Она водит пальцем по моей груди. Прикосновение легкое, но у меня от него ползут мурашки.

Разглядываю ее глаза и рот. Мои пальцы движутся вслед за взглядом. До чего же она красива. Просто бесподобна. Кэмрин берет мои пальцы и целует по одному, потом прижимается еще крепче. В ней что-то изменилось.

– Ты действительно хорошо себя чувствуешь?

Она нежно улыбается и кивает. Потом приникает к моим губам. Ее соски затвердели. К тому времени, когда ее рука обхватывает мой член, он уже на взводе. Кэмрин облизывает мне нижнюю губу, проводит языком по моему языку. Я властно обнимаю ее. Прижимаюсь к ней, наслаждаясь мягкостью ее кожи. Внизу у нее уже мокро; я это чувствую сквозь тонкие трусики. Не отрываясь от ее губ, просовываю руку вниз и стаскиваю с нее эту ненужную деталь одежды. И сейчас же мой напрягшийся член прижимается к ее теплому влагалищу.

Меняю позу, оказываюсь сверху и смотрю в ее глаза. Молча. Я не говорю, что она вся «течет» и не заставляю ее глядеть на меня. Ничего не требую от нее: ни словами, ни взглядом. Просто смотрю ей в глаза и знаю: сейчас такой момент, когда слова не нужны.

Нежно целую ее в губы, в уголки рта, в щеку. Раздвигаю ей губы языком, снова ее целую, еще нежнее. Одновременно вожу членом по влагалищу. Ее бедра подаются ко мне. Я чувствую: Кэмрин хочет, чтобы я поскорее вошел в нее. Сейчас я не дразню ее. Она хочет меня, ей это нужно. Вхожу в нее, совсем неглубоко, и продолжаю наблюдать за ее лицом. Ее ресницы подрагивают, губы расходятся. Вхожу еще глубже. У нее дрожат ноги. Я снова ее целую и вталкиваю член на всю глубину. Остаюсь в ней и наслаждаюсь дрожанием ее тела и рук, цепляющихся за меня. Ее ногти впиваются мне в кожу.

Качая бедрами, толкаю член сильнее, еще сильнее. Наши тела покрываются тонким слоем пота. Мне хочется слизать пот с ее тела, но я не останавливаюсь. Не могу остановиться…

Потом я приподнимаюсь сам, приподнимаю ее ногу и держу снизу, под коленом. Это позволяет мне войти в Кэмрин еще глубже. Мои толчки усиливаются. Тело Кэмрин сотрясается. Она выкрикивает мое имя. Цепляется за мою грудь, но потом быстро отводит руки и закидывает за голову. Жадно смотрю, как трясутся ее груди, и это подхлестывает мое желание. Склоняюсь и ртом ловлю ее соски, впиваясь в них зубами.

Перед глазами появляется пелена. Кэмрин громко стонет и начинает поскуливать. Эти звуки сводят меня с ума. Я отпускаю ее бедро. Наши тела снова смыкаются. Ее соски упираются мне в грудь, а пальцы сцепляются у меня на спине. Кэмрин качает бедрами. Наши губы соединяются в безумном поцелуе. Чем ближе мой оргазм, тем неистовее становятся поцелуи. По моему телу проходит судорога. С губ, прижатых к ее губам, срывается стон. Толчки теряют силу и превращаются в вялое покачивание. Кэмрин закусывает мою нижнюю губу. Я нежно целую ее и продолжаю толкать член, пока он не выплескивает все.

Валюсь ей на грудь. Сердце постепенно возвращается к привычному ритму. Кровь приливает к пальцам рук и ног и стучит в висках. Прижимаюсь к ложбинке между ее грудей. Дышу ртом, дыхание все еще неровное. Ее пальцы теребят мои мокрые от пота волосы.

Мы лежим так целое утро, не произнеся ни слова.

 

Глава 31

Не помню, когда я успел заснуть. Но я действительно спал. Открываю глаза. Часы на ночном столике показывают десять минут двенадцатого. Я вдруг ощущаю свою наготу, и не потому, что на мне нет одежды, а потому, что рядом нет Кэмрин.

Она сидит на подоконнике, в шортах и футболке, но без лифчика. Разглядывает вид из окна.

– Думаю, нам пора уезжать, – говорит Кэмрин, отрываясь от ярких красок новоорлеанского пейзажа.

Я не сразу врубаюсь в ее слова. Может, мне послышалось. Сажусь на постели, прикрыв низ простыней.

– Ты хочешь уехать из Нового Орлеана? – переспрашиваю я. – Но не ты ли говорила, что в прошлый раз мы уехали слишком рано?

– Да, – отвечает Кэмрин, не поворачиваясь ко мне. – В прошлый раз мы уехали слишком рано. Но нам незачем задерживаться здесь, чтобы исправить эту оплошность.

– Почему тебе захотелось уехать? Мы не пробыли здесь и суток.

Кэмрин поворачивается ко мне. Даже не понять, чего больше в ее глазах: решимости или эмоций. Возможно, я опять наблюдаю некий «микс». Она молчит. Я жду.

– Эндрю, может, я говорю жуткие глупости, но мне почему-то кажется, что, если мы здесь останемся, я…

Встаю, надеваю поднятые с пола трусы.

– И что тогда будет? – спрашиваю я, подходя к ней.

– Я думаю… вчера, когда мы сюда приехали, у меня все мысли были только о прошлогоднем июле. Я ловила себя на том, что все время пытаюсь заново пережить все тогдашние события.

– Но ты же понимаешь: никакое событие нельзя пережить дважды, – говорю я, не понимая, к чему она клонит.

– Да. – Она чуть заметно кивает. – Просто само это место – такой значимый пласт воспоминаний… Эндрю, я сама не понимаю, какую чушь несу.

Теперь на ее лице полная растерянность.

Я пододвигаю кресло к окну и сажусь в него, зажав руки между коленями. Начинаю что-то говорить, пытаясь расширить ее объяснения, но Кэмрин машет рукой, и я замолкаю.

– Наверное, нам вообще не стоило сюда приезжать, – говорит она.

Я ожидал услышать что угодно, только не это.

– Но почему?

Кэмрин упирается ладонями в подоконник. Ее плечи застывают, а спина горбится. Постепенно с ее лица уходит и растерянность, и неуверенность. Кажется, она начинает понимать свое состояние.

– Если что-то произошло, потом можно пытаться воссоздать это событие до мельчайших деталей, и все равно оно не будет таким, каким было в первый раз. – Она задумчиво оглядывает пространство номера. – В детстве мы с Коулом любили играть в лесочке. Тогда мы жили в другом доме, и лесочек начинался буквально за калиткой… Это самые яркие из моих детских воспоминаний. И наверное, самые лучшие… Мы с Коулом даже построили дом на дереве. Конечно, не настоящий дом. Так, несколько досок, которые он прибил к двум крепким ветвям. Но это был наш дом, и мы им гордились. После уроков мы обязательно бежали в лесок, к тому дому. – Ее лицо озаряется воспоминаниями. Кэмрин улыбается, но улыбка довольно скоро гаснет. – Потом мы перебрались туда, где мама живет и сейчас. Я часто вспоминала лесок, наш дом и веселую пору. Я дорожила этими воспоминаниями и иногда так глубоко погружалась в них, что почти ощущала то место. Мне казалось, я испытываю те же чувства, что и в детстве. – Кэмрин замолкает, подносит руку к груди и растопыривает пальцы. – А однажды я решила там побывать, – продолжает она. – Меня замучила ностальгия. Вот я и подумала: навещу то место. Постою под деревом, на котором был наш дом, посижу на земле, посмотрю, не торчит ли где прутик, надломанный особым образом. Так мы с Коулом помечали тайники, где оставляли друг другу послания… И знаешь, Эндрю, все оказалось по-другому.

Я смотрю на нее и жду продолжения.

– Все оказалось по-другому, – отрешенно повторяет Кэмрин. – Встреча с тем местом принесла мне сплошные разочарования. И дыра в моем сердце стала еще шире. Но самое печальное… сколько я потом ни пыталась пробудить детские воспоминания, у меня ничего не получалось. Навестив лесок, я их разрушила. Заменила пустотой того дня, когда там побывала. Увы, я поняла это слишком поздно.

Ностальгия знакома и мне. Наверное, каждый человек тоскует по какому-то месту, где ему было хорошо. Но я прогоняю все мысли о своей ностальгии и продолжаю слушать Кэмрин.

– Все утро я дурила себе мозги, пытаясь внушить, что мы остановились вовсе не в этом номере. И бар, где мы вчера выступали, не «Олд пойнт». А печальная новость об Эдди – просто дурной сон. – Она пристально смотрит на меня. – Эндрю, я хочу уехать. Боюсь разрушить и эти воспоминания.

Она права. Она абсолютно права. Но у меня есть вопрос, который я должен ей задать.

– Кэмрин, а зачем ты пыталась вновь пережить прошлогодние воспоминания? Неужели тебе плохо в настоящем? В нашем настоящем?

Мысленно ругаю себя за этот вопрос.

Кэмрин вскидывает голову и смотрит на меня с недоумением. Потом ее глаза теплеют, и она говорит:

– Ни в коем случае, Эндрю. – Она спрыгивает с подоконника и становится у меня между ног. – Ни в коем случае. Я думаю, все это вызвано нашим приездом сюда. Я бессознательно начала пытаться воссоздать наиболее значимые события моей жизни.

Кэмрин кладет руки мне на плечи. Я обнимаю ее за талию. Ее ответ принес мне невероятное облегчение.

– В таком случае, – говорю я, улыбнувшись и встав со стула, – давай поскорее сваливать отсюда, пока твои воспоминания не превратились в груду дерьма.

Кэмрин хихикает.

Я тут же принимаюсь собирать наши пожитки.

– Зайди в ванную, посмотри там, – прошу я.

Кэмрин несется в ванную. Еще несколько минут – и все собрано. Мы выходим из номера не оглядываясь. На дверь соседнего номера, который мы снимали в прошлом году, мы тоже не смотрим. Лифт спускает нас в холл. Я подхожу к стойке администратора и говорю, что у нас изменились обстоятельства и мы съезжаем. Достав кредитную карточку, прошу вернуть деньги, которые заплатил вперед за целую неделю. Служащая берет карточку и проделывает нужную операцию.

Кэмрин стоит поодаль, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Ты лучше закрой глаза, – говорю я, опасаясь за ее воспоминания.

Она усмехается и закрывает глаза.

– Благодарим вас за то, что были гостями новоорлеанского «Холидей-инн», – заученным тоном произносит служащая. – С нетерпением ждем вас снова.

– «Холидей-инн»? – разыгрывая удивление, переспрашиваю я. – Нет, это… «Эмбасси сьютс» в… Галфпорте. Конечно, мы же в штате Миссисипи. Откуда у вас такие фантазии, мэм?

Тетка ошеломлена. Скорчила гримасу, наморщила лоб. Но в ответ – ни слова. Выходим на улицу.

– Слушай, когда мы въедем в Луизиану, давай не заезжать в Новый Орлеан, – продолжает игру Кэмрин, пока мы запихиваем вещи в багажник «шевеля». – Что мы там забыли?

Оказывается, совсем нетрудно делать вид, будто ты находишься где-то в другом месте.

– Вот и я о том же, – говорю я, захлопывая дверь. – Если хочешь, мы и в Галвестон можем не заезжать.

– Нет, заедем, – возражает Кэмрин. – Надо навестить твою маму. А потом поедем куда угодно.

– А может, по пути в Галвестон мы заедем еще куда-нибудь? – спрашиваю я, включая зажигание.

Кэмрин покусывает губы, словно в раздумье, потом кивает:

– Да, можно и заехать.

Она выразительно смотрит на меня. «Давай поскорее сваливать отсюда», – говорит ее взгляд.

* * *

Из Нового Орлеана до Галвестона можно ехать по прямой, но мы не торопимся. Наш путь лежит теперь на северо-запад, через Батон-Руж и Шривпорт. Вскоре мы въезжаем в пределы Техаса и попадаем в город Лонгвью. Не задерживаясь, едем дальше. В Тайлере мы заправляемся и держим путь прямиком в Даллас. Кэмрин настаивает, чтобы там мы заехали в Уэст-Виллидж и купили «наа-стоя-щуую ковбой-скуую ши-ляпуу». Я лишь воспроизвожу ее слова и добавляю, что речь идет о женской шляпе.

– Когда едешь по Техасу, лучше не отличаться от техасцев, – растягивая слова на местный манер, добавляет Кэмрин.

Я не спорю. Сам я не горю желанием нахлобучить ковбойскую шляпу или надеть ковбойские сапоги, но на ней шляпа смотрится очень даже живописно.

На ночь мы останавливаемся в Лагранже, где вливаем в себя несколько порций местного пойла и слушаем потрясающий ансамбль, играющий кантри и рок. На следующий вечер мы посещаем клуб «Гилли», где Кэмрин катается на механическом быке Эль-Торро (сесть на настоящего я бы ей не позволил) и дразнит местных мужчин своей сексапильной шляпой. Когда мы возвращаемся в отель, я сам изображаю механического быка и позволяю ей прокатиться на моей спине. (Разумеется, в ее шляпе.)

Через пару дней, в часе езды от Лаббока, мы вынуждены остановиться. Спустилось колесо. Задним числом ругаю себя, что на заправке в Тайлере не попросил проверить состояние всех четырех.

– Дело дрянь, детка, – говорю я, сидя на корточках и разглядывая поврежденное колесо. – И запасного у меня нет.

Кэмрин стоит, прислонившись к машине. Ее лоб, щеки и шея блестят от пота. Солнце жарит нещадно. Вокруг – почти пустыня, где на целые мили не найдешь ни деревца, ни какого-либо иного укрытия. Равнина. Растрескавшаяся земля. Я очень давно не был на крайнем западе Техаса. Начинаю вспоминать, почему именно.

Потом выпрямляюсь, вспрыгиваю на капот и прошу у Кэмрин ее мобильник.

– Хочешь вызвать эвакуатор? – спрашивает она, подавая мне телефон.

– Это наша единственная возможность. – Пролистываю меню в поисках «Желтых страниц».

На сенсорной клавиатуре набираю слово «эвакуатор» и просматриваю результаты.

– Надеюсь, на этот раз к нам приедут, – говорит Кэмрин.

Набираю номер. Мне почти сразу отвечают, и пока я беседую с диспетчером, называя тип и размер колеса, Кэмрин достает с заднего сиденья свою бесподобную ковбойскую шляпу. Уже не для красоты, а чтобы защититься от палящего солнца.

Она садится на капот рядом со мной.

– Спасибо. Жду, – говорю я и заканчиваю разговор с диспетчером. – Сказали, придется ждать не меньше часа. А то и больше.

Кладу мобильник на капот и улыбаюсь Кэмрин.

– Чтобы не скучать, пока ждем эвакуатор, предлагаю тебе укоротить джинсы и сделать из них шорты вроде тех, что были у Дейзи Дьюк. И лифчик тебе сейчас ни к чему. Достаточно маечки. А потом ты бы…

– Нет, – заявляет она, приложив палец к моим губам. – Даже и не думай об этом.

Мы сидим, вертя головой по сторонам. Окружающий пейзаж не вдохновляет. Кажется, стало еще жарче, а может, все дело в том, что мы расположились прямо под солнцем, да еще на капоте черной машины, которая накаляется особенно сильно. Хорошо, что дует ветер, иначе бы мы спеклись.

Кэмрин снимает шляпу и устраивается поудобнее, прислонившись к лобовому стеклу. Она закладывает руки за голову и подтягивает колени.

– Эндрю, хочу добавить к нашему списку обещаний еще один пункт. Пятый. Если я умру раньше тебя, позаботься, чтобы меня похоронили в платье, которое мы купили на блошином рынке. Обуви вообще не надо. И пожалуйста, никакой косметики на лице. Ни теней для век, ни подведенных бровей. – Она наклоняет голову и вопросительно смотрит на меня.

– Но, насколько помню, в этом платье ты собиралась выходить за меня замуж.

– Да. – Кэмрин щурится и отворачивается от солнца. – Только пусть и хоронят меня в этом же платье. Некоторые люди считают: когда ты умираешь, в загробном мире ты снова переживаешь счастливейшие моменты своей земной жизни. Одним из таких моментов будет мое замужество. Жаль, что нельзя взять платье на тот свет.

Я улыбаюсь, потом снимаю с нее шляпу, прижимаюсь к ее виску и пытаюсь сделать так, чтобы шляпа укрывала нас обоих.

– Добавляю шестой пункт, – говорю я. – А если я умру раньше, сделай так, чтобы на моих похоронах исполняли песню «Dust in the Wind».

– Мы что, опять возвращаемся к прежней теме? – Кэмрин осторожно поворачивается, чтобы не уронить шляпу. – Из-за этого пункта я возненавижу очень хорошую песню. Можно сказать, классика рока.

– Знаю, – усмехаюсь я. – Но в фильме «Горец» есть такой эпизод: когда умирает его жена Тесса, фоном звучит эта песня. С тех пор она стала у меня чем-то вроде похоронного марша.

– Обещаю. – Кэмрин улыбается и отирает вспотевший лоб. – Раз уж мы коснулись списка, добавляю пункт седьмой. Ты видел фильм «Привидение»?

Я оглядываюсь на нее:

– По-моему, все его видели, исключая мелкоту, которой не исполнилось шестнадцати. Удивительно, что ты его смотрела, – добавляю я, пихая ее локтем.

– Любимый фильм моей мамочки. – Кэмрин хохочет. – «Привидение» и еще «Грязные танцы». Я их видела раз сто. Мама питала слабость к Патрику Суэйзи, а я была единственной, с кем она могла говорить о его мужском обаянии. Главное, ты видел этот фильм. Так вот: если вдруг тебя кто-то убьет, ты обязательно вернись, как это сделал Сэм, и помоги мне найти убийцу.

Я смеюсь и качаю головой. Шляпа слетает.

– Вот видишь, к чему привел разговор о фильмах? Ладно, обещаю: я вернусь и буду прикрывать твою задницу.

– Попробуй только не вернуться! – смеется Кэмрин. – Я разделяю мнение тех, кто верит, что их любимые после смерти продолжают находиться где-то рядом. У меня есть причины в это верить.

Уж не знаю, как бы я выполнил обещание. Там видно будет.

– Если ты просишь, то обещаю, – говорю я.

– Я требую.

– Номер восемь, – продолжаю я. – Не хоронить меня там, где холодно.

– Целиком согласна. И меня тоже!

Кэмрин снова вытирает вспотевший лоб.

– Полезли внутрь, а то изжаримся. – Спрыгиваю с капота и протягиваю ей руку.

Проходит два часа. Эвакуатор до сих пор не приехал. Начинает темнеть. Похоже, нам предстоит любоваться закатом в жаркой техасской пустыне.

– Так я и знала, – вздыхает Кэмрин. – Какого черта! Они что, издеваются над людьми?

И в эту же минуту ослепительно вспыхивают фары подъезжающей машины. Свернув с шоссе, она направляется к нам. Нашей радости нет предела. Мы вылезаем из салона и одновременно подмечаем интересную особенность: водитель эвакуатора – точная копия Билли Фрэнка. Мы молча переглядываемся.

– Вам сменить колесо или отвезти вашу машину? – спрашивает он, оттопыривая лямки комбинезона.

– Только колесо, – отвечаю я и иду к его фургончику.

– Но мне некогда ждать, пока вы его смените, – говорит водитель, сплевывая на землю куски жевательного табака. – Справитесь сами?

– Конечно справимся. Одну минутку. Сейчас двигатель проверю.

Просовываю руку, поворачиваю ключ. Двигатель мгновенно оживает. Выключаю его и возвращаюсь к фургончику.

– Все в порядке.

Расплачиваюсь с двойником Билли Фрэнка, и вскоре габаритные огни эвакуатора исчезают в предвечернем мареве. Возвращаюсь к нашей машине и с удивлением вижу, что Кэмрин, орудуя домкратом, уже приподняла ее.

– Ай да девочка у меня!

Она улыбается и продолжает работать. Светлая коса елозит по плечу.

– Это не так уж и трудно, – говорит она, подкатывая новое колесо к оси.

Ей удалось самой открутить стопорящие гайки на старом колесе. От такого зрелища может возникнуть эрекция… Уже возникла.

– Ты права, это совсем просто, – наконец отвечаю я и улыбаюсь во весь рот.

Еще через несколько минут Кэмрин опускает машину на новое колесо и убирает домкрат в багажник. Туда же я бросаю и старое колесо.

Мы забираемся в салон и сидим, наслаждаясь тишиной.

Как здесь тихо. По небу тянутся розовато-сиреневые и голубые облака. Их полосы уходят далеко к горизонту и исчезают там. Дневной зной сменяется вечерней прохладой. В салоне гуляет ветерок. Мы встречаем закат. Он действительно красив. Странно, но раньше я не обращал внимания на закаты. Наверное, все дело в том, что я не один.

Не знаю, что происходит сейчас между нами, но что-то происходит. Момент полного созвучия. Я смотрю на Кэмрин, она смотрит на меня.

– Ты готова возвращаться?

– Да, – отвечает она и замолкает, задумчиво глядя сквозь ветровое стекло.

Потом снова поворачивается ко мне, и на ее лице больше решимости, чем несколько секунд назад.

– Думаю, я готова вернуться домой, – говорит Кэмрин и улыбается.

Впервые с тех пор, как я покинул Галвестон, а она – Роли, мы оба чувствуем: эта стадия нашего путешествия… подошла к концу.