Глава 8

Вот уже две недели, как мы в Роли. Я даже не хочу ворошить тот кошмар, через который нам пришлось пройти. В первую очередь – через который прошла Кэмрин. Я отказываюсь вдаваться в детали. Лили ушла, не успев родиться. Мы с Кэмрин просто раздавлены, размолочены… Не знаю, какие еще слова найти. Нашу дочь не вернешь, и я всеми силами пытаюсь жить с этим пониманием. А Кэмрин с того дня как будто не в себе. Я не раз мысленно задавался вопросом, восстановится ли она полностью. Она не желает ни с кем говорить: ни со мной, ни со своей матерью, ни с Натали. Она не погрузилась в полное молчание. Кэмрин говорит, но только не о случившемся. Мне тяжело это видеть. Я прекрасно понимаю: под внешне благополучным фасадом («Я в полном порядке») скрываются невыносимые страдания. А я не в состоянии ей чем-либо помочь.

Сейчас Кэмрин в ванной, принимает душ. Она подолгу стоит под струями. Я лежу в ее бывшей детской комнате и смотрю в потолок. Мои невеселые мысли прерывает звонок мобильного. Я протягиваю руку к ночному столику и беру телефон:

– Алло!

Это Натали.

– Мне нужно с тобой поговорить. Ты один?

Она застигла меня врасплох.

– О чем?.. – не сразу отвечаю я. – Да, я один. Кэмрин в ванной.

Оглядываюсь на дверь: хочу убедиться, что наш разговор никто не слышит. В ванной по-прежнему шумит вода. Значит, Кэмрин не слышала звонка.

– А разве ее мама тебе… ничего не говорила? – недоверчиво спрашивает Натали.

Мне становится не по себе. Такой вопрос может означать что угодно.

– Давай без загадок, – говорю я и чувствую, что начинаю сердиться.

Натали тяжело вздыхает. Она что, нарочно испытывает мое терпение?

– Ладно, слушай. Кэм явно не в себе. – (А то я не знаю!) – Постарайся ее уговорить, чтобы она снова стала ходить к своему психотерапевту. Чем раньше, тем лучше.

«К своему психотерапевту?» – мысленно повторяю я.

Вода в ванной больше не шумит. Я снова поглядываю на дверь.

– О каком это ее психотерапевте ты говоришь? – почти шепотом спрашиваю я.

– О том, к кому она ходила, пока не уехала. Она…

– Постой! – одергиваю я Натали.

В ванной хлопает дверь. Кэмрин возвращается в комнату.

– Она идет сюда, – скороговоркой бормочу я. – Я тебе перезвоню.

Только я успеваю прекратить разговор и вернуть мобильник на место, как в комнату входит Кэмрин. На ней розовый махровый халат. Голова замотана полотенцем.

– Привет, – говорю я.

Я лежу, заложив руки за голову и сцепив пальцы. Смотрю на Кэмрин. Мне очень хочется перезвонить Натали и узнать про психиатра. Но на этот раз я решаюсь действовать напрямик. Не хочу ничего скрывать от Кэмрин. Один раз попробовал, повторять не тянет.

Кэмрин улыбается мне. Она разматывает полотенце и принимается вытирать волосы.

– Можно тебя кое о чем спросить?

– Конечно. – Кэмрин встряхивает своими светлыми волосами, откидывая их назад.

– Ты раньше ходила к психотерапевту?

Улыбка мгновенно исчезает, сменяясь крайним недоумением. Кэмрин подходит к шкафу, открывает дверцу:

– А почему ты спрашиваешь?

– Потому что, пока ты была в ванной, позвонила Натали и попросила, чтобы я уговорил тебя возобновить сеансы.

Кэмрин трясет головой. Она стоит ко мне спиной, разглядывая вешалки с одеждой.

– Натали хочется видеть меня чокнутой? Пусть. Это ее право.

Я выскакиваю из-под одеяла, путаюсь в нем и роняю на пол. Подойдя к Кэмрин, я обнимаю ее за талию:

– Ходить к психотерапевту еще не значит быть чокнутым. Возможно, тебе действительно стоит пойти. Выговориться.

Мне обидно, что Кэмрин не хочет выговариваться мне, но сейчас главное – помочь ей выйти из тупика.

– Эндрю, я обязательно приду в норму. – Кэмрин поворачивается ко мне, ласково улыбается и дотрагивается до моего подбородка. Потом целует в губы. – Обещаю. Я понимаю: вы все тревожитесь за меня. Ты, мама, Натали. Я понимаю вашу настороженность. Но к психотерапевту я не пойду. Это просто смешно. – Она снова поворачивается к шкафу и снимает с вешалки блузку. – Психотерапевтам глубоко наплевать на своих пациентов. Главное – выписать лекарство и забыть о нашем существовании. Я не собираюсь принимать никакие психотропные средства.

– Речь не о психотропных средствах. Если бы ты смогла выговориться перед кем-то, это помогло бы тебе справиться.

Кэмрин не поворачивается ко мне. Ее руки опущены, и в одной зажата блузка. Она вздыхает, потом расправляет плечи, поворачивается ко мне и смотрит прямо в глаза.

– Лучший способ справиться со случившимся – это забыть о нем, – говорит она, и каждое ее слово рвет мне сердце. – Я быстро приду в норму, если мне не будут каждый день напоминать об этом. Чем больше вы все будете убеждать меня в необходимости выговориться, чем дольше я буду видеть на ваших лицах это выражение тихой печали – а я его вижу постоянно, – тем дольше я не смогу ничего забыть.

Такое невозможно просто взять и забыть. Кэмрин не права, но сейчас я не могу ей это сказать.

– Хорошо, я же не настаиваю… – Я бреду обратно в кровать. – Тогда другой вопрос: сколько мы еще пробудем здесь? Только не думай, что мне надоело это место и я тебя тороплю.

У меня на языке вертится еще несколько вопросов, но я стараюсь действовать осмотрительно. Все мои разговоры с Кэмрин в течение этих двух недель велись с крайней осторожностью.

– Я не собираюсь возвращаться в Техас, – легкомысленным тоном произносит Кэмрин и сдергивает с вешалки джинсы.

Опять осторожность. Любое невпопад сказанное слово может все испортить.

– Ну и замечательно, – говорю я, почесывая в затылке. – Тогда я съезжу туда за вещами. Ты пока побудешь с Натали и присмотришь нам квартиру. Выбор за тобой. Все, что хочешь. – Осторожно улыбаюсь. Я хочу, чтобы она была счастлива, и ради этого готов сделать что угодно.

Лицо Кэмрин светлеет. Неужели она мне подыгрывает? Если да, то я поддался ее игре. Но может, она улыбается совершенно искренне? Пока у меня нет ясности.

Кэмрин подходит ко мне, упирается ладонями в грудь и толкает меня в сторону кровати. Я смотрю на нее. В другое время мы бы уже лежали в постели и занимались сексом, но сейчас мне это кажется неправильным. Я знаю, она хочет близости со мной. По крайней мере, мне так кажется… Но с самого момента ее выкидыша боюсь притрагиваться к ней.

Она садится на меня, оседлав мои бедра. Я боюсь дотрагиваться до нее, но инстинктивно прижимаюсь к ней. Руки Кэмрин ложатся на мои плечи. Она пристально смотрит на меня. Я закусываю губу и закрываю глаза. Она наклоняется, чтобы меня поцеловать. Отвечаю на ее поцелуй, наслаждаясь сладостью ее губ и втягивая в себя ее дыхание. Но потом отстраняюсь. Нежно обнимаю ее за талию, пресекая попытки усесться на меня:

– Детка, я не думаю…

Мои слова ошеломляют ее.

– О чем ты не думаешь? – спрашивает она, склонив голову набок.

Я не знаю, как лучше сформулировать то, что хочу сказать, и говорю первое, что приходит на ум:

– Прошло всего две недели. Ты, наверное…

– Хотел спросить, продолжаются ли у меня кровотечения? – подсказывает Кэмрин. – Нет. Болей тоже нет. Я прекрасно себя чувствую.

Это только слова. Я вижу, в каком она состоянии. Но если я попробую ее разубедить, весь огонь обрушится на меня.

Черт побери, ну и ситуация! Может, мне все-таки нужно решиться и поговорить с Натали?

Кэмрин слезает с меня и встает. Я тоже встаю, обнимаю ее и прижимаю к своей голой груди. Потом зарываюсь лицом в ее еще влажные волосы.

– Ты прав, – говорит она и тоже отстраняется, чтобы видеть мои глаза. – Мне нужно… В общем, мне нужно возобновить прием противозачаточных таблеток. Было бы глупо снова рисковать. – Она отходит.

Я имел в виду совсем другое. Возможно, она по-своему права. Нам действительно нужно проявлять осторожность, помня, через что она прошла. Но если уж быть совсем честным, я бы прямо сейчас уложил ее в постель и трахнул без всяких таблеток, чтобы она снова забеременела. Конечно, если бы она этого хотела и если бы попросила сама. Я не жалею, что однажды уже сделал ее беременной, и готов повторить. Но желание должно быть обоюдным. Я боюсь даже заикаться об этом, чтобы не сделать хуже. Чего доброго, Кэмрин начнет испытывать еще и чувство вины. Вобьет себе в голову, что потеряла не нашего ребенка, а мою Лили. Тогда желание снова забеременеть будет откликом на мое желание иметь детей. Она подумает, что мне это необходимо для большей уверенности в жизни и все такое.

Кэмрин снимает халат, бросает на край кровати и начинает одеваться.

– Если ты считаешь, что нужно возобновить прием таблеток, я целиком тебя поддерживаю.

– А ты сам что считаешь? – спрашивает она, заглядывая мне в глаза.

«Осторожно, Эндрю! – напоминаю я себе. – Похоже, это вопрос-ловушка».

– Я соглашусь с любым твоим выбором, – киваю я. – Хочу, чтобы ты была здорова, и считаю, что ты решила правильно.

Ее глаза непроницаемы. Я ничего не могу в них прочесть, и это меня заводит.

Наконец она тоже кивает и отводит взгляд. Натягивает джинсы и начинает рыться в шкафу, разыскивая подходящие носки.

– Если меня примут без записи, я сегодня же пойду к врачу.

– Отлично, – говорю я.

Такое ощущение, что между нами не было тяжелого и довольно угнетающего разговора. Кэмрин подходит ко мне и чмокает в губы.

– И тогда ты снова станешь сам собой, – говорит она.

– Как это понимать?

– Не притворяйся. Ты все понял. С тех пор как это случилось, ты даже не пытался заняться со мною сексом. – Кэмрин улыбается, затем начинает внимательно разглядывать мою грудь. – Должна признаться, я скучаю по своему Эндрю Пэрришу, помешанному на сексе. В последние три дня я активно сама себя удовлетворяла. – Она наклоняется к моим губам, потом к уху, осторожно берет зубами мочку и шепчет: – Совсем недавно я делала это в душе. Жаль, ты не видел.

Меня прошибает дрожь с головы до ног. Неужели она не могла сказать мне прямо? Я бы с радостью ее трахнул. Сейчас-то она в этом не сомневается.

Я зажимаю ее лицо в ладонях и начинаю неистово целовать. Кэмрин тем временем лезет ко мне в трусы и хватается за мой член. Еще через мгновение я лежу на кровати, а она заползает на меня. Ее пальцы играют с эластичной тканью моих трусов. Глаза полузакрыты. Я хорошо знаю эти дьявольски полузакрытые глаза!

Неужели она собралась взять в рот?

Ее пальцы вклиниваются под резинку трусов. Только тогда я понимаю, что лежу с закрытыми глазами. Кэмрин стаскивает с меня трусы. Я по-прежнему не открываю глаз.

Здесь во мне просыпается и поднимает свою уродливую головенку совесть. Я пытаюсь остановить Кэмрин и приподнимаюсь на локтях:

– Детка, давай не сейчас.

Она обижается. По-настоящему обижается и надувает губы. Взгляд у нее сейчас, как у обиженного щенка. Я просто таю под ее взглядом и уже готов уступить.

– Я тебя хочу, – говорю я, нервно хихикая. – Честное слово, я действительно тебя хочу. Но давай подождем. В любую минуту может вернуться твоя мама, и я…

Кэмрин склоняет голову и улыбается.

– Ладно, – говорит она, целует меня и спрыгивает с кровати. – Ты прав. Меньше всего я хочу, чтобы мамочка застала меня за минетом.

Неужели я только что отказался от минета? Эта девчонка даже не представляет, как крепко она держит меня за яйца. Лучше ей не говорить, чтобы не злоупотребляла своей властью… Что за чушь лезет в голову? Наоборот, я хочу, чтобы она злоупотребляла! Я же до жути люблю ее.

Кэмрин все-таки удалось договориться насчет приема у гинеколога, и вскоре они с матерью отправляются в клинику. Меня так и подмывало отозвать ее мать в сторонку и расспросить обо всем, что не успела рассказать мне Натали. Увы, ничего не получилось. Они собирались в спешке. Через час их уже ждут там. И потом, Кэмрин сразу поняла бы, о чем я говорю с ее мамочкой.

 

Глава 9

Свою машину Кэмрин оставила в мое распоряжение. Помнится, однажды я спросил ее, почему в тот день (это был последний день июля) она прыгнула в автобус, а не рванула из города на машине. «А почему ты не рванул из Техаса на своей?» – вопросом ответила Кэмрин. Сейчас мне понадобилось немало душевных сил, чтобы сесть за руль ее маленькой красной «тойоты приус», но я стиснул зубы и поехал в «Старбакс», где договорился встретиться с Натали.

Меня не покидало ощущение, что я занимаюсь чем-то опасным и грязным. Нет, это не под капот лезть. Рук я не запачкаю, но потом мне отчаянно захочется встать под душ и отмыться мылом «Лава», каким я всегда отмываю въевшуюся грязь. Натали приходит одна, без Блейка. Идет по залу, направляясь к моему столику. Ее длинные темные волосы стянуты в конский хвост. Я выбрал столик у стены, как можно дальше от широких витрин заведения. Боялся, что нас могут увидеть вместе. Смешно, правда? Меня в Роли почти никто не знает, и тем не менее. После ухода Кэмрин я позвонил Натали и думал, что она расскажет все по телефону. Однако она настояла на встрече.

Натали садится на свободный стул, шмякнув сумочку на стол.

– Я не кусаюсь, – усмехается она.

«Может, ты и не кусаешься, – думаю я, – но… бдительность не помешает».

– Я же не прошу, чтобы ты мне симпатизировал, – говорит она, прерывая мои мысли. – Кэм здесь нет. А я, какой бы дурой ты ни считал меня, все-таки не настолько глупа.

Должен признаться, Натали меня удивила. Я думал, она и не догадывается о моей антипатии. Пусть она лучшая подруга моей невесты, но в свое время она всерьез обидела Кэмрин. Это было почти год назад. Деймон, бывший бойфренд Натали, говорил Кэмрин, будто запал на нее. Она рассказала об этом случае Натали, а та обвинила ее во лжи. Вот такая идиотская история.

Я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки на груди:

– Если у нас с тобой честный разговор, скажи, в чем твоя основная проблема?

Мой вопрос застает ее врасплох. Глаза Натали сначала распахиваются от удивления, затем превращаются в щелочки. Она втягивает щеки и сжимает их зубами. Ей неуютно.

– Что ты имеешь в виду? – наконец спрашивает Натали.

Она тоже скрещивает руки и склоняет голову набок. Конский хвост ударяет ей по плечу.

– Думаю, ты это знаешь. А если нет, тогда… ты и впрямь дура, какой я тебя считал.

Меня так и тянет говорить ей гадости. Я бы согласился бесконечно терпеть ее, не говоря ни одного грубого слова. Но она сама меня спровоцировала. Между тем наш разговор еще и не начинался.

Потом в ее голове вспыхивает маленькая лампочка. Карие глаза темнеют. До нее дошло! Теперь Натали понимает, что я имею в виду.

– Да, я заслуживаю такого отношения, – говорит она, глядя в сторону. – Наверное, я всю жизнь буду раскаиваться за тот поступок. Но Кэмрин меня простила. Я не понимаю, почему это так волнует тебя. Ты ведь тогда даже не знал о моем существовании. Ты вообще меня не знаешь.

Она права. Мои собственные представления о Натали поверхностны. Но я достаточно знаю о ней из рассказов Кэмрин. Так что навешать лапши мне на уши ей не удастся. Деймон, или как там звали этого придурка, – совсем другая история. Пожалуй, я бы даже согласился, чтобы на ее месте сейчас сидел он. С ним бы я объяснился. Особенно вручную.

– Но разговор-то не обо мне, – снова усмехается Натали. – А теперь слушай, почему я попросила тебя о встрече. – (Я киваю и больше не подкалываю ее.) – Мы с Кэм давно дружим. Очень давно. Я поддерживала ее, когда умерла ее бабушка, когда умер Иен, когда Коул насмерть сбил человека и сел. Я уж не говорю про развод ее родителей. Отец изменял ее матери, и та узнала. – Натали подается вперед. – И все это случилось за последние три года. – Натали снова приваливается к спинке и скрещивает руки. – Поверь, Эндрю, каждое из тех событий могло перевернуть жизнь Кэм вверх тормашками. Для нее они были настоящим потрясением. Уж не знаю, почему судьба так дерьмово отнеслась к ней. – Натали театрально заламывает руки и продолжает: – Думаю, ты догадываешься, что сказать это Кэм я не могу. Я тут попробовала посочувствовать ей, так она мне чуть голову не откусила. Говорю тебе: она не любит, когда ее жалеют. Просто ненавидит. У Кэм своя упертая философия: какие бы гадости ни подкидывала ей жизнь, вокруг полно людей, которым еще тяжелее. – Натали столь же театрально закатывает глаза.

Я прекрасно понимаю, о чем она хотела сказать. Пока мы странствовали, Кэмрин пыталась убежать от своих проблем. Это я видел собственными глазами. Однако Натали не знает, что я помог Кэмрин выбраться из раковины. Хотя бы отчасти. Слушая Натали, я усмехаюсь про себя. Мне за две недели удалось сделать то, что Натали, ее так называемая лучшая подруга, не могла сделать за годы.

– Кэм лишь принимает удары судьбы, – продолжает Натали. – Так было всегда. Запихивает внутрь. Уж поверь мне: там скопились целые залежи боли, злости и разочарований. Все, с чем она никогда не могла разобраться до конца. А теперь еще эта история с ребенком… – Натали снова делается неуютно: как-никак она говорит с отцом Лили. – Эндрю, я всерьез боюсь за нее, – добавляет Натали, и ее карие глаза мрачнеют.

Я никак не ожидал, что эта встреча обострит и без того глубокую тревогу за здоровье и состояние психики Кэмрин. Я и раньше беспокоился, но сейчас чем дольше я слушаю Натали, тем хуже делается мне самому.

– Расскажи про психотерапевта, – прошу я. – Спрашивал у Кэмрин, но она отмахнулась.

– Это отец убедил ее, вскоре после смерти Иена. – Натали закидывает ногу на ногу и тяжело вздыхает. – Кэм каждую неделю ходила на сеансы. Мы думали, что ей становится лучше, что она постепенно выбирается из депрессии. А она просто дурачила нас. Человек, которому стало лучше, не вскочит в автобус, не оставив даже записки.

– Так, значит, это отец уговорил ее обратиться к психотерапевту?

– Угу, – кивает Натали. – Кэм всегда была ближе с отцом, чем с матерью. Нэнси – чудесная женщина, но временами бывает взбалмошной. А когда после развода отец собрал вещички и вместе с новой подружкой двинул в Нью-Йорк, мать Кэм еще больше сошла с катушек. Конечно, сама она в этом никогда не признается, да и Кэм будет отрицать.

Глубоко втягиваю воздух и провожу рукой по волосам. Мне неловко, что все эти подробности я узнаю не от самой Кэмрин. Но я приму услышанное к сведению, тем более что Кэмрин никогда об этом не расскажет мне.

– Кэмрин что-то говорила о таблетках. Из-за них она и не хочет идти к психотерапевту, поскольку…

– Вот-вот, – кивает Натали и перебивает меня. – Ей прописывали андидепрессанты. Какое-то время она их принимала, потом сказала, что бросила. Когда именно – не знаю.

– И все-таки зачем ты меня сюда позвала? – спрашиваю я в лоб. – Наверное, не только чтобы раскрыть тайны Кэмрин.

Конечно, я благодарен Натали за полученные сведения. Но что двигало ею? Только ли желание хотя бы косвенно помочь лучшей подруге? Вряд ли. Тогда бы Натали не была Натали. Об этом нельзя забывать.

– Тебе нужно внимательно за ней следить, – продолжает Натали. Я выныриваю из своих мыслей. – После смерти Иена Кэм впала в странную депрессию. Такой я ее еще не видела, а ведь мы давно знакомы… Подожди, это я уже говорила… Нет, она не плакала. Не вела себя так, как обычно ведут те, у кого депрессия. Кэм держалась… – Натали на несколько секунд задумывается, потом снова смотрит на меня. – Она держалась стоически, если я правильно употребляю это слово. Но со мной никуда не ходила. Запустила школьные занятия. Отказалась поступать в колледж. До этого мы с ней мечтали, как поступим в колледж. Строили планы, чем займемся на первом курсе. А когда Кэм впала в депрессию, она вообще больше не заикалась про колледж.

– Но хоть о чем-то она с тобой говорила?

Натали едва заметно качает головой:

– Говорила. Правда, очень редко… Лабуда какая-то. Ей хотелось путешествовать по миру. Вроде пешком. Я всего уже не помню. Но что она в облаках витала – это точно. А еще она однажды сказала, что тоскует по чувствам и мечтает, чтобы они вернулись. Представляешь? Разве можно не испытывать никаких чувств? Но я с ней не спорила. – Натали взмахивает руками и улыбается. – А потом она познакомилась с тобой и снова стала прежней, – продолжает Натали, и я понимаю, в чем дело. – Нет, в сто раз лучше. Я поняла это, когда встречалась с вами в Новом Орлеане. Я тогда очень обрадовалась за нее. Честное слово. – Ты самое лучшее событие в ее жизни, – помолчав, добавляет она. – Думаю, ты не прибьешь меня на месте, если я тебе скажу… Если бы ты умер…

Мне не терпится услышать концовку фразы, однако Натали молчит. Она смотрит в сторону и, похоже, готова взять свои слова назад.

– И что было бы, если бы я умер? – не выдерживаю я.

– Не знаю, – отвечает Натали, но я ей не верю. – Я тебе еще раз советую: присматривай за Кэм. Ты и без меня знаешь, как ты ей нужен. Сейчас еще больше, чем раньше.

Это я действительно знаю и без Натали. Но после ее слов вдруг ощущаю настойчивое желание оказаться рядом с Кэмрин. Прямо сейчас. И вообще не отходить от нее ни на минуту. Всегда. Я почти ненавижу Натали за все, что от нее услышал, и в то же время мне нужно было об этом узнать.

Встаю, запихиваю руки в карманы своей черной куртки, потом коленом задвигаю стул.

– Ты что, уже уходишь?

– Представь себе.

Натали тоже встает.

– По-моему, я узнал достаточно.

– Только, пожалуйста, не говори…

– Пойми меня правильно. – Я машу рукой. – Я благодарен тебе за информацию. Но если Кэмрин спросит, я скажу, что встречался с тобой наедине и ты рассказала мне все, о чем я и так знал. Не жди, что я скрою от Кэмрин эту встречу.

Лицо Натали вытягивается.

– По крайней мере, честно, – говорит она, подхватывая сумочку. – Кэм может расстроиться. Потому я и попросила тебя промолчать. И на меня она сильно разозлится. Но вот это меня ничуть не волнует.

Я киваю. На этот раз я верю Натали.

* * *

Когда Кэмрин с матерью возвращаются от гинеколога, я сижу в гостиной и смотрю телевизор. Ожидая, что сейчас в гостиную войдет ее мать, я невольно сажусь прямо. Если честно, в этом доме я чувствую себя неловко. Кладу на дубовый кофейный столик пульт от телевизора и поднимаюсь, чтобы встретить Кэмрин.

– И как все прошло?

Стою в неловкой позе и задаю дурацкие вопросы. Все здесь идет как-то не так. Терпеть не могу эту скованность. Надо скорее искать квартиру. Может, на время перебраться в отель.

Кэмрин подходит ко мне. У нее теплеют глаза.

– Все прошло замечательно, – говорит она, чмокая меня в щеку. – Получила то, что мне нужно. А чем ты занимался? Держу пари, катался на моей машине и выглядел чертовски сексуальным. Крутой парень за рулем авто эпохи «Нью Эйдж». – Она награждает меня полуулыбкой.

Мать Кэмрин тоже улыбается, стоя у дочери за спиной. Потом быстро уходит на кухню. У ее матери «тихая улыбка», о которой Кэмрин говорила мне утром. Улыбка, скрывающая вопль: «Она такая ранимая!» или «Я так волнуюсь за вас обоих!». Начинаю понимать, почему Кэмрин ненавидит материнскую улыбку.

– Ты не угадала. Я почти не катался. Зато выдержал пятнадцатиминутную встречу с Шензи в «Старбаксе».

– С Шензи?

– С Натали, – поясняю я, улыбаясь и качая головой. – Она захотела встретиться и поговорить о тебе. Она всерьез обеспокоена твоим состоянием.

Рассерженная Кэмрин уходит из гостиной в свою комнату. Я иду следом.

– Представляю, чего она тебе наплела, – бросает мне Кэмрин. Сумочка и пакет с покупками летят на кровать. – Меня до чертиков злит, что она встречается с тобой за моей спиной.

– Наверное, мне не стоило ездить на эту встречу, – говорю я, встав у двери. – Но она настаивала. Если честно, мне стало любопытно. Захотелось узнать, что же такого она расскажет.

– И что ты вынес из ее рассказа? – спрашивает Кэмрин, поворачиваясь ко мне.

Чувствуется, Кэмрин встревожена, отчего в ее тоне появляется яд.

– Только то, что жизнь выдавала тебе по полной и…

Кэмрин вскидывает руку и недовольно качает головой:

– Эндрю, пожалуйста, выслушай меня. – Она подходит и берет меня за руки. – Прошлое – это прошлое. Но сейчас я больше всего страдаю от вашей нескончаемой тревоги за меня. Утром мы с тобой уже говорили об этом. А теперь посмотри на меня.

Я послушно смотрю на нее. Можно подумать, меня об этом надо просить!

– Я что, реву днями напролет?

«Нет», – мысленно отвечаю я.

– Сколько раз за эту неделю ты видел, как я улыбаюсь?

Много, даже очень много.

– Ты слышал от меня хоть одну жалобу? Или по мне можно сказать, что я убита горем?

Нет, я бы так не сказал.

Она гладит меня по щеке. У нее удивительно мягкие пальцы.

– Обещай мне одну вещь.

Раньше я бы ответил: «Что угодно», но сейчас не тороплюсь.

Кэмрин наклоняет голову, убирает руку с моей щеки.

– Все зависит от того, о чем ты просишь.

Мой ответ ей явно не нравится.

– Обещай мне, что мы вернемся к нормальной жизни. Эндрю, это все, о чем я прошу. Я скучаю по тому, как мы жили прежде. Скучаю по нашим безумствам, по нашему дикому сексу и по твоим сумасшедшим ямочкам на щеках. По твоему неистовому отношению ко мне, по твоему жизнелюбию.

– Ты скучаешь по дороге? – спрашиваю я, и улыбка на лице Кэмрин мгновенно гаснет, словно я сказал что-то ужасное и недопустимое.

Кэмрин отводит глаза и куда-то погружается. Куда – не знаю, но явно во что-то мрачное.

– Кэмрин… ты не ответила. Ты скучаешь по дороге?

Я не ожидал такой реакции на свой вопрос, и сейчас мне очень нужно услышать ее ответ.

После долгого молчания она опять смотрит на меня. В ее глазах – растерянность. Похоже, я испортил ей настроение.

Кэмрин не отвечает. Скорее всего, она не в состоянии ответить.

Я не знаю, какие мысли бродят в ее голове, и мне хочется это узнать. Наконец говорю:

– Нам ничего не мешает. – Я обнимаю ее за плечи. – Может, как раз этого тебе… то есть нам обоим и не хватает.

Едва произнеся эти слова, я вдруг ощущаю волнение. Уже представляю: дорога и мы с Кэмрин. Едем куда глаза глядят, свободные, живущие в «здесь и сейчас». Так, как мы и собирались. На моем сияющем лице – улыбка во весь рот. Черт бы нас побрал! Вот что нам необходимо. Почему я раньше об этом не подумал?

– Нет, – сухо отвечает Кэмрин, и ее «нет» вышибает меня из блаженных мечтаний.

– Нет? – переспрашиваю я, еще надеясь, что ослышался или не понял.

– Нет, – повторяет она.

– Но… почему?

– Потому что больше нет причины, заставлявшей нас ждать. – Кэмрин отходит в другой конец комнаты.

Я сразу понимаю, о чем она. Через несколько секунд Кэмрин подтверждает мою догадку.

– Эндрю… – В ее голосе звучит сожаление. – Если бы мы опять пустились в путь, меня подспудно все равно терзала бы мысль: «Раньше мы это откладывали из-за ребенка, а теперь нам ничего не мешает». Я ничего не могу с собой поделать, но мне кажется, нам сейчас нельзя никуда ехать. Должно пройти время. Достаточно времени.

– Хорошо, – соглашаюсь я и подхожу к ней.

Я тепло улыбаюсь Кэмрин. Надеюсь, она понимает: какими бы ни были ее желания, я их поддержу.

– И каким двуличным чудовищем меня сегодня изобразила Натали? – усмехается Кэмрин, склоняясь над пакетом с покупками.

Я тоже смеюсь и ложусь поперек кровати, упираясь ногами в пол.

– Красок она не пожалела. А себя изобразила твоим антиподом. Думаю, ты это и так знаешь, – добавляю я и поворачиваюсь, чтобы видеть ее лицо.

Кэмрин снова улыбается, извлекает из пакета несколько пар трусиков и начинает отдирать с них этикетки.

– Представляю, чем она набила твою голову. Конечно, и про мою депрессию рассказала, и про то, как дерьмово обошлась со мной судьба. – Кэмрин слово в слово повторяет фразы, которые я слышал от Натали, и язвительно щурится, поглядывая на меня. – Ну сколько можно это полоскать? Был такой этап в моей жизни. Я преодолела его. Что в этом особенного? Разве у других не умирают близкие, не разводятся родители, не ломаются отношения? Просто смешно.

– Детка, помнишь, что я тебе говорил? Тогда, в Новом Орлеане.

– Ты много чего говорил, – отвечает Кэмрин, бросая смятые этикетки в мусорную корзинку.

– Я говорил, что незачем сравнивать свои страдания с чужими.

– Как же, помню.

Кэмрин подхватывает всю коллекцию купленных трусиков, намереваясь перенести в шкаф. Я успеваю стащить три верхние пары. Две я кладу себе на грудь, а третьей (соблазнительные розовые кружева) размахиваю перед носом.

– Какие симпатичные трусики, – бормочу я.

Кэмрин забирает их у меня, но я беру другую пару и тоже разглядываю на просвет.

– В любом случае я больше не хочу говорить о прошлом, – заявляет она.

Отобрав у меня свои приобретения, она идет к шкафу, открывает дверцу и начинает укладывать их на верхнюю полку. Потом возвращается, садится ко мне на колени и подтягивает одеяло. Я глажу ее по бедрам.

– Вечером я хочу куда-нибудь сходить, – говорит Кэмрин. – Что ты думаешь по этому поводу?

– Думаю, это неплохая затея. И куда ты хочешь пойти?

Она лучезарно улыбается. Похоже, эта мысль пришла к ней еще утром. Я наслаждаюсь ее улыбкой. Настоящей, искренней. Настолько искренней, что слова Натали начинают казаться мне глупой выдумкой.

– Можно бы сходить в «Подземку» вместе с Натали и Блейком.

– Не там ли этот стервец целовал тебя на крыше?

– Да, – беззаботным голосом отвечает она.

Если она не перестанет елозить по моим коленям, я просто…

– Кстати, стервец сейчас в тюрьме и будет торчать там еще целый год. Натали очень хочет потусить в «Подземке». Она мне недавно эсэмэску прислала.

– Надеюсь, это не вызвано ее угрызениями совести и стремлением как-то вывернуться из своих откровений в «Старбаксе»?

– Может, и так, – пожимает плечами Кэмрин. – Но я все равно с удовольствием пойду. Приятно сидеть, слушать живую музыку и знать, что пришла оттянуться, а не играть на подхвате.

Кэмрин ложится мне на грудь. Я тянусь к ее упругим ягодицам и с наслаждением их тискаю. Она отвечает поцелуем. Я крепко прижимаю ее к себе.

– Решено, – говорю я, когда мы перестаем целоваться. – Идем в «Подземку». А завтра я полечу в Техас за нашими вещами.

– Надеюсь, ты не сердишься, что я с тобой не еду.

– Ничуть. Я и один все соберу, – отвечаю я, целуя ее в лоб. – Кстати, ты так и не сказала, будешь ли сама искать нам жилье или возьмешь с собой Натали.

Кэмрин выпрямляется, берет мои руки. Наши пальцы переплетаются.

– Пока не решила, – улыбается она. – Незачем валить все дела в одну кучу. Сегодня у нас «Подземка». Надо сообразить, что надеть.

Я киваю, улыбаюсь и снова прижимаю ее к себе.

– Ты мой мир, – шепчу я. – Надеюсь, ты об этом не забываешь.

– Не забывала и не забуду, – шепчет она и тихонечко взбирается ко мне на колени.

Мы снова напропалую целуемся.

– Но даже если я и забуду, – успевает сказать Кэмрин, – ты обязательно найдешь способ мне напомнить.

– Обязательно, – обещаю я и впиваюсь в ее губы.

 

Глава 10

Давно я не тусовался в клубах вроде «Подземки». Черт побери, мне всего двадцать пять, а в этом месте я чувствую себя старым. Я как-то привык к более спокойным заведениям уровня «Олд пойнт» и почти забыл о существовании хеви-метала. Мне нравится хеви-метал, однако всегда предпочту что-нибудь из добротных старых вещей. Мы сидели вчетвером, слушая группу под названием «69». Тоже мне оригиналы. Их гитары не звенели, а скрипели, выдавая один долбаный звук за другим. Солист ревел в микрофон, будто лось в период гона.

А публике в зале, похоже, это нравилось. Наверное, потому, что большинство из них были либо пьяны, либо под кайфом. А может, то и другое сразу.

Я бы тоже напился, но я сегодня за рулем. И не жалею. Главное, что Кэмрин вышла из своего затворничества и оттянулась. Ей это было очень надо. Я горжусь ее стремлением вернуться в нормальную жизнь. Я побаивался, что она надолго забудет обо всех развлечениях. Не могу сказать, что сам оправился после потери Лили. Главное – Кэмрин рядом со мной.

После трех часов в душном прокуренном зале холодный воздух ноябрьского вечера даже приятен.

– Идти можешь? – спрашиваю я Кэмрин, крепко обнимая ее за талию.

– Вполне, – отвечает она. – Ты вовремя извлек меня оттуда, иначе тебе пришлось бы нести меня на руках, как тогда, в Новом Орлеане.

Она поворачивает голову ко мне. Я бросаю на нее взгляд и опускаю глаза. Мы идем по темному щербатому тротуару.

– Помнишь тот вечер? – спрашивает Кэмрин.

– Конечно помню. – Я еще крепче обнимаю ее. – Это было не так уж давно. Но даже если бы и давно, то я никогда не забуду тот вечер и вообще все вечера и ночи с тобой.

Она улыбается и тоже смотрит под ноги.

– Ты незабываема, – добавляю я.

Кэмрин прислоняется к рукаву моей куртки.

– Помню, я тогда очнулась. Смотрю – я в туалете. Спиной чувствую тебя. Ты держал меня за талию, и мне не хотелось вставать. Не только потому, что я хорошо перебрала и голова у меня как в блендере побывала, а потому, что ты стоял рядом.

– Да, я помню, – говорю я и на мгновение переношусь в тот вечер.

Обнявшись, мы целых десять минут идем до заправочной станции. Рядом – парковка, где мы оставили машину. Я завожу мотор, включаю обогреватель на полную мощь, и красная «тойота» – шик времен «Нью Эйдж» – везет нас в дом матери Кэмрин. Ее машина стоит тут же, возле двери. Нэнси – хорошая женщина, но мне нравится разгуливать по дому в трусах или голым, зная, что меня никто не видит, кроме Кэмрин. Зря, конечно, мы не остановились в отеле.

Я помогаю Кэмрин вылезти из машины и веду ее в дом. Моя рука по-прежнему лежит на ее талии. На всякий случай, если выпитое уже начало действовать. Но Кэмрин держится великолепно. Конечно, трезвой ее не назовешь, однако на ногах она стоит достаточно крепко. Щелкаю замком входной двери. Кэмрин снимает пальто, бросает его на вешалку в углу прихожей. Я тоже снимаю куртку.

В доме полная тишина и сумрак. Горит лишь оранжевый шар коридорного ночника, да в кухне включен свет над барной стойкой.

Кэмрин меня удивляет. Она вдруг припечатывает меня к стене коридора. Ее язык быстро оказывается у меня во рту. Я слегка закусываю ей губу, потом мы целуемся. Ее правая рука подбирается к моим джинсам, легко расстегивает пуговицу и открывает молнию. Я еще крепче целую ее и постанываю, когда ее рука забирается ко мне в трусы и обхватывает член.

Боже, я уже забыл, когда мы с ней занимались этим…

Кэмрин крепче вдавливает меня в стену.

На мгновение я прерываю поцелуй, успевая шепнуть:

– Я ужасно тебя хочу, но все-таки давай сначала доберемся до твоей комнаты.

Ее поцелуи становятся все необузданнее.

– Мамы нет дома, – почти не отрывая губ, шепчет Кэмрин. – Она взяла машину Роджера. Сегодня вечером она работает.

Мы продолжаем целоваться, я беру Кэмрин на руки и несу в комнату. За считаные секунды она успевает снять с меня рубашку, и, когда я открываю дверь, рубашка тут же летит на кровать. Я быстро раздеваю Кэмрин, оставив лишь трусики. Она садится на край кровати и стаскивает с меня джинсы и трусы. Я залезаю на нее. Одной рукой упираюсь в матрас, а другой вожу у нее между ног. Мой палец вместе с тканью трусиков проникает во влажные, мягкие губы ее влагалища. Кэмрин извивается подо мной и запрокидывает голову, приподнимая грудь.

Двумя пальцами стаскиваю с нее трусики. Я целую ей лобок и все пространство вокруг. Моя голова застревает у нее между ног. Мне кажется, что за две недели я все забыл. Больше не лезу в нее пальцем, боясь, что кончу на месте.

Вместо этого я принимаюсь лизать ей влагалище. Кэмрин пытается отползти от моего рта. Она хватается за простыни и ползет дальше. Теперь ее голова свешивается с кровати. Я крепко держу ее за ляжки. Мои пальцы почти впиваются в ее кожу. Я сосу ее клитор. Сильнее, еще сильнее. Кэмрин не выдерживает и плотно зажимает мне голову.

Чувствую: она вот-вот кончит, как вдруг она хватает меня за волосы и силой отрывает мою голову от себя.

Приподнимаю лицо и ловлю пристальный взгляд Кэмрин. Ее пальцы теребят мне волосы. Я жду, пытаясь понять ее замысел. Раньше ей всегда нравились ласки клитора.

Похоже, и она чего-то ждет. Вот только чего? Мне не остается иного, как влезть на нее. С трудом удерживаюсь, чтобы не поставить ее раком. Хочется что есть силы схватить ее за волосы и войти в нее сзади…

Кэмрин вскидывает голову и смотрит на меня. Наблюдает за мной, словно пытается угадать мои дальнейшие действия. Меня завораживает ее лицо. В нем появилось что-то загадочное и хрупкое, чего я не видел или не замечал раньше. Она отталкивает меня от края кровати. Я инстинктивно ложусь на спину. Кэмрин взбирается на меня и целует мне живот и ребра, а сама тем временем устраивается на мне. Я невольно вскрикиваю – так меня заводит ее жар и влажность между ног. Она улыбается мне ласковой невинной улыбкой, но я-то знаю: в ней нет ничего похожего на истинную невинность. Ее пальцы обхватывают мой член. Это так неожиданно, что я буквально закатываю глаза, а она уже вводит его в себя. Медленно, до жути медленно, превращая это в пытку.

Я позволяю ей трахать меня столько, сколько ей хочется, и сдерживаюсь как могу, чтобы кончить с ней одновременно. Но в самую последнюю секунду происходит то, чего я совсем не ждал и не мог предвидеть. Меня охватывает паника. У меня всего мгновение, чтобы решить: кончить в нее или на нее. Надеюсь, она ничего не почувствовала.