— Отец велит набрать в лесу сучьев и хворосту, а потом отнести в школу к дону Антонио. И почему ты, Пассалоне, в школу не ходишь?

— Ох, и настырный ты, Сальваторе! Хуже Нинки-Нанки — школа, школа! Завтра пойду.

— Опять заладил свое «завтра», я это уж месяц слышу. Погоди, отец узнает!

— Ты что, ябедничать собрался?

— Я-то нет, а вот Булыжник пронюхает, что ты отца не слушаешься и в школу совсем не ходишь, он сразу ему всё и выложит.

Пассалоне вынул руку из кармана и ожесточенно заскреб затылок. Да так яростно, что меховая шапка чуть с головы не свалилась.

«От этого чертова Булыжника всего ожидать можно. Вот обжег мне руку так, что до сих пор не заживает. Возьмет да наябедничает отцу. Ему ни на грош доверять нельзя. Придется, видно, из-за этого вреднюги в школу пойти».

Пассалоне тяжко вздохнул:

— Ладно, сегодня приду.

— Знаешь, как там интересно, Пассалоне?! Когда мы не шумим, дон Антонио нам песни поет и на гитаре играет. А потом мы всем классом поем.

— Неужто поете?!

— Ну да.

— Вот это здорово! А куда я Нинку-Нанку дену, пока в школе буду?

— Можешь и ее привести.

— А дон Антонио меня не заругает?

— Конечно, нет. Скажешь ему честно, он ее куда-нибудь и пристроит. Помнишь, как он Роккино вылечил?

— Да, но Нинку-Нанку одну надолго оставлять нельзя. Она козлят ждет.

— Правда?

— А ты сам послушай, как у нее в брюхе козлята шевелятся!

Они приникли ухом к мохнатому брюху козы.

— Чуешь?

— Ага. Вот здорово!

— Моя Нинка-Нанка молодчина. Увидишь, какие у нее козлята будут. Крепкие и красивые.

— А что вы с ними сделаете?

— Не знаю.

— Убьете? Я как подумаю, что моего Роккино могут убить, так мне тошно становится.

— Э, Роккино другое дело. Ты в лесу его нашел и от змеи спас. Он теперь твой.

— А козлята разве не ваши?

— Наши, но за них деньги можно получить.

— Значит, продадите?

— Наверно. Нам теперь много денег нужно. У нас Роза родилась.

— Твоя самая младшая сестра?

— Все до одной девчонки. Вот беда-то, Сальваторе! Единственный мужчина — я. Отец все горюет. Опять девочка родилась, восьмая подряд.

— Да, а с тобой вас девять. Будешь ходить в школу, сможешь их сосчитать. А то ты даже не знаешь, сколько у тебя сестер.

— Знаю одно, их слишком много.

— Гляди, какой толстый сук. Помоги его сломать, Пассалоне. Дону Антонио надолго хватит топить.

— Ба, смотрите-ка, кто пришел, сам Джулиано Петроне! — удивился дон Антонио.

— Это я его привел, учитель. Сыграйте нам на гитаре, а то Пассалоне мне больше верить не станет.

— А куда Нинку-Нанку деть?

— Привяжи ее у входа.

Пассалоне почесал голову и затоптался на месте, не решаясь переступить порог.

— Я веревку боюсь отпустить.

— Садись на заднюю парту. А веревку протяни через порог и держи крепче, твоя Нинка-Нанка никуда и не убежит. Ну как, хорошо?

— Хорошо.

— Решите еще один пример, — говорит учитель.

Весело потрескивает в печи хворост, собранный ребятами. Охапку веток учитель сложил в углу. Пузырь принес мешочек угля, его хватит на целых два дня. Антонио закрывает заслонку. Так теплее будет.

И верно, теплее.

— Решите еще один пример.

Булыжник, довольный, улыбается. Он уже все сосчитал в уме. Сальваторе, наоборот, терпеть не может арифметику. Как бы Джованни Лоренцо опять не подсунул ему решение, чтобы потом, в обмен, списать диктант.

А Пассалоне?

С ним придется начинать все сначала. С рисунка. Пусть он пока нарисует круг, потом овал. Да и вообще, как он сможет писать, если одной рукой крепко держит веревку?!

Какое блаженство после ночного холода посидеть в тепле! Антонио совсем разморило. А вдруг он задремлет? Что тогда ученики скажут?

Пассалоне тоже клонит ко сну. После дороги из Монте Бруно в школу через зимний холодный лес так приятно посидеть в тепле. А вдруг он заснет! Что тогда учитель скажет? Глаза слипаются. Хочется спать.

Глаза слипаются. Спать хочется.

Мадонна, как спать хочется! И что в этой школе хорошего? Все этот Сальваторе. Лучше уж Нинку-Нанку пасти.

«До чего же спать хочется!» — думает Антонио.

— Учитель Антонио Лазала!

— Да, слушаю.

Нет сил открыть глаза. Перед столом стоит мышь в черном фраке и в цилиндре. Хотя нет, это не мышь, а какой-то важный синьор в цилиндре и во фраке. Но лицо у него мышиное.

Как он сюда пробрался? Меня не предупредили о его приезде. Это явно злая шутка одного из недоброжелателей. А теперь меня застали врасплох, и я не получу нужной оценки в аттестации. Ведь как у нас оценивают работу учителя? «Превосходно», «отлично», «хорошо», «посредственно», «очень плохо».

Ребята не готовы к уроку, а мне как раз сегодня смертельно хочется спать. Хорошее же впечатление останется у этого синьора от наших занятий!

Посредственно, нет, увы, очень плохо, учитель Лазала.

— Синьор Лазала, Антонио Лазала!

Это он ко мне обращается. Надо встать и ответить. Но язык словно распух и прилип к гортани. Даже пошевелиться не могу. А сердце так и колотится.

— Я жду ответа, учитель Лазала.

— Да, да, сейчас синьор Мышонок, простите… ваше превосходительство. Я в вашем… Что в вашем?.. Ах да, распоряжении. Нет, не могу. Не выходит. Язык одеревенел.

— Я прибыл по особому поручению министерства народного образования, милейший синьор Лазала.

— О да, синьор… Министерство образования… Да, да, синьор Мышонок.

— Первое впечатление таково, что школьное помещение не отвечает принятым нормам. А эти нормы, учитель Лазала, необходимо соблюдать строго и неукоснительно. Они гласят: «Дабы школьное здание отвечала своему назначению, оно должно быть удачно спланированным, светлым, хорошо проветриваться и отапливаться. Помимо этого, каждое здание должно иметь отопительную установку, санузел и подсобные помещения». А что я вижу вокруг, учитель Лазала?

О, если бы я мог встать и посмотреть вокруг! Впрочем, мне и так хорошо известно, какие тут хоромы!

— Что я вижу, учитель Лазала? Здесь даже окна нет! Я уже не говорю — окон, хотя бы одно окно было.

— «Окно» — имя существительное.

— При чем тут грамматика?! Если вам нечего ответить, лучше помолчите. Итак, здесь не соблюдаются, вернее, вообще игнорируются самые элементарные правила гигиены. Где вентиляция? Где яркое и равномерное освещение? По-вашему, учитель Лазала, это равномерное освещение?

Этот Мышонок, вернее, синьор Министерство с лицом мышонка, раскачивает бедную керосиновую лампу. Того и гляди, она упадет и разобьется. Кто тогда новую купит? Этот господин?

— Так. Ну, а где у вас ученики моются? Под краном?

— У них нет водопровода, синьор Министерство. Но руки я каждый раз заставляю их мыть.

— Итак, кранов у вас нет. А душ?

— Душ?! Ха-ха-ха!

— Как вы смеете нагло смеяться мне в лицо?

— Чем же я виноват, если у нас воды нет! Я-то тут при чем?

— Ну, а фонд помощи школе имеется?

— Фонд помощи? Книги мне подарил инспектор из Аччеттуры, тетради я сам купил, да и цветные карандаши тоже.

— Эти географические карты давно устарели.

— Мне их подарил мой друг из Матеры. Если бы не он, у меня и таких не было бы.

— Ваши ученики ходят босиком.

— Знаю. Но что поделаешь?

— А где у вас столовая или буфет?

— Вон там в углу стоит кастрюля с остатками обеда. Я уже не раз делился с ребятами. Но больше не могу. Так у меня ни одной макаронины не останется и я по уши залезу в долги, ваше превосходительство!

— Каждый нуждающийся ученик ежедневно обязан получать тарелку горячего супа. Ему бесплатно полагается пара ботинок и лекарства. Вам известно, синьор Лазала, о чем говорит соответствующая статья итальянской конституции? Что же вы молчите?

— Не знаю. Веки слипаются, а вы пристаете ко мне со всякими вопросами.

— Из вашего ответа я заключаю, что вы не знаете данной статьи конституции. Она звучит так: «Республика должна устранить препятствия социального и экономического порядка…» Зарубите себе это на носу, синьор Лазала, — «препятствия социального и экономического порядка, которые ограничивают свободу и равенство граждан и мешают всестороннему развитию человеческой личности». Проснитесь, дорогой учитель, пора и вам устранить препятствия.

— Я тут ни при чем. Это государство не желает открывать школу ради каких-то пятнадцати учеников.

— При чем тут государство? Я с вами говорю, а не с государством. Прошу вас отвечать здраво и логично, маэстро.

— Обучение в школе обязательно и бесплатно.

— Вот и прекрасно. Наконец-то вы вспомнили эту важную статью конституции. Но, милейший Лазала, ваше поведение и внешний вид удивляют меня. Вы небрежно, удивительно небрежно одеты. Имеется целый ряд благотворительных учреждений, общества помощи школе, международные организации, интересующиеся вопросами просвещения. А вы, что вы делаете, чтобы…

— Макароны с томатной подливкой.

— Что? Вот эту гадость?!

— Да, лучше у меня не получается. Подливка все время подгорает.

— Вы обязаны знать также, что учитель должен поддерживать чистоту и порядок в классе. Ведь учитель не только служащий, он прежде всего воспитатель детей и юношества. Вы признаете, синьор Лазала, что нарушили инструкции министерства просвещения?

— Да, да, синьор Министерство, простите, синьор Мышонок.

— А отопление? Разве можно назвать отопительной системой эту кривоногую печку, которая так сильно чадит?

Чадит? А вдруг, а вдруг это… Голова Антонио точно налита свинцом, веки слипаются, какая-то сила клонит его к земле. В ушах звон! Это колокольчик звенит, звенит.

Дверь отворилась, и на пороге выросло странное существо с огромными глазами. В комнату ворвался ветер. Антонио открыл глаза, на этот раз уже наяву. Что-то случилось! Но что?

Ноги его не слушаются, но любой ценой надо добраться до двери. Он должен добраться. Немного воздуха, он задыхается.

Нет, он не спит и не бредит. Он еле дополз до двери, выбрался на воздух. Такой звон в ушах и боль бывают лишь при угаре. Угар?! Как дымит печка!

Где же ребята? Тоже угорели! Их нужно немедленно вынести на воздух. Какой он тяжелый, этот Джулиано.

— Джулиано, Джулиано, очнись!

Пассалоне красный, как помидор. Да и остальные тоже. Они даже не шевелятся. Вдруг они умерли?! Умерли по его вине. Что нужно делать в таких случаях? Кажется, искусственное дыхание. Антонио не помнит, ничего не помнит. У него нет сил даже поднять руку Пассалоне. И все же надо сейчас же сделать ему искусственное дыхание. Но какие у него тяжелые руки!

Врач. Нужно позвать врача. Тут нет никакого врача. Антонио обессилел, он едва дышит. У него кружится голова.