Сначала молчаливый сговор крестьян, затем снегопад, потом сбор цикория и диких трав, и в итоге ребятишки больше работали, чем бывали в школе. А теперь еще прополка. Но сегодня она кончается, и с нею должно кончиться и мое вынужденное безделье. Меня тоже пригласили на праздник. Разумеется, с гитарой, потому что вечером на ферме Крикуна будут танцы. А пока работа в самом разгаре.

Над полем звенит песня. Голоса девушек как бы задают ритм движению. Склоненные спины, у каждого в руке цапка; удар-другой — и из разрыхленной земли вырван пучок сорной травы, который кидают прямо к мулам. Они привязаны к колышкам у сеновала.

Беспокойно поводя ушами, мулы то и дело жалобно ревут, заглушая гудки далеких кораблей. Три женщины сортируют и сушат на солнце траву граминью. Потом они приготовят из нее отвар. Говорят, он помогает тому, у кого больные почки.

Возле мулов примостились малыши под охраной старших сестер. Самых младших девчонки держат на руках.

Наконец возвращаются с поля усталые, потные женщины, каждая несет на голове корзину с едой. Сзади плетутся ребята постарше. У Кармелы Петроне в корзине не еда, а Роза, самая младшая дочь.

Тереза Виджано идет гордо, ни на кого не глядя. Пришли на ферму и безработные парни из тех, кто, как и Феличе Коланджело, ждут, что со дня на день их возьмут на стройку. Бегут недели, месяцы, но никто и не думает вызвать их в город. Некоторые оформили выездные документы и готовятся ехать на заработки в Германию, а кое-кто из уже побывавших на чужбине приехал повидаться с родными.

Для дона Антонио Лазала оставлено самое лакомое блюдо: две козьи головы, заправленные чесноком, оливковым маслом, петрушкой, тмином и запеченные в тесте. Сладкая, пахучая козлятина прямо тает во рту. Остальных гостей потчуют макаронами с томатной подливой и тертым овечьим сыром. Хлеб, испеченный умелыми руками крестьянок, вкусно пахнет дымом очага.

В самый разгар ужина Булыжник вдруг ехидно ухмыльнулся и что-то показал Сальваторе, а тот побледнел, вскочил из-за стола и бросился на него с кулаками. Скинул Булыжника со стула и давай его молотить. Тереза схватила Сальваторе и оттащила его от обидчика. Но тут уж Булыжник бросился на Сальваторе, а у того в лице ни кровинки… Терезе с трудом удалось увести брата на гумно.

Что случилось? Антонио ничего не понимает. Сальваторе паренек вспыльчивый, но не злой. Раз он так рассвирепел, значит, на то есть серьезные причины.

«Чего это они вдруг подрались?» — недоумевают хозяева и гости.

«Зачем дон Антонио тоже на гумно пошел? Что теперь люди подумают?» — огорчается Тереза.

«Лучше мне было остаться в доме, — мелькнуло у Антонио. — А то Терезу в неловкое положение поставил».

— Что с тобой, Сальваторе?

В ответ Сальваторе лишь крепче сжал кулаки да яростно стукнул ногой о землю.

Терезе надо самой все объяснить Антонио, иначе учитель ее и Сальваторе за невеж посчитает.

— Булыжник приходил к нам третьего дня и увидел Роккино, — объясняет Тереза.

«Какого Роккино? A-а, того зайчонка. Значит, он еще жив. Уцелел-таки».

— Так зовут зайца, которого спас Сальваторе, — добавляет Тереза.

— Я знаю, Тереза, отлично знаю.

— Вошла я в комнату и вижу — Булыжник зайца в руках держит. «Наконец, говорит, дождались, ваш Роккино жирный да гладкий стал. Самое время его изжарить». Еле бедного зайчишку отняла.

Оказывается, Сальваторе все время прятал зайца у себя дома. И Тереза ему помогала.

— А сейчас за столом Джузеппе сунул кусок мяса в рот и промычал: «Вот так же, Сальваторе, я твоего любимого зайца слопаю», — поясняет Тереза.

«Ну и негодяй этот Джузеппе! — подумал Антонио. — Мне ведь тоже этот зайчишка дорог. Он был моим единственным другом, теплым живым комочком, который лежал у меня за пазухой в ту ночь, когда я воевал с мышиными полчищами».

— Если он Роккино хоть пальцем тронет, я его убью, этого проклятого Булыжника! — вне себя крикнул Сальваторе.

— Сальваторе по ночам мечется, стонет.

Сказав это, Тереза покраснела и робко взглянула на Антонио. Видно, хочет, но не решается сказать ему нечто очень важное.

«Был бы ты мне родичем, двоюродным братом, ну хоть кумом, — в смятении думает Тереза, — тогда бы я могла без утайки рассказать тебе обо всем, что у меня на сердце».

«Говори же, Тереза, говори смело. Я для этого и пришел сюда. Теперь я понимаю, что ты мне дороже всего на свете. Говори же, Тереза!»

— Сальваторе по ночам кричит, мечется, стонет. А потом весь в поту просыпается. Приходится лампу зажигать и успокаивать его.

— Неужели? А с ним раньше такое случалось?

Тереза отрицательно качает головой. Ее золотистые волосы разметались по лицу.

— А еще дедушка у нас занедужил.

Тереза, наверно, с ума сошла. Разве можно открывать чужаку семейные тайны? Но разве Антонио чужак?

— Дядюшка Винченцо болен?

— У него желтуха. Он весь пожелтел, точно лимон. А с недавних пор ему совсем плохо стало.

Тереза снова умолкла, потупилась.

«Значит, у дядюшки Винченцо желтуха. Конечно, это не очень-то приятно, но по твоим глазам, Тереза, видно, ты хочешь сказать мне и о чем-то другом. Хочешь, но не решаешься. Ну, не бойся же, Тереза!»

— Дедушка по вечерам подзывает к себе Сальваторе и долго не отпускает от себя. Он боится смерти, и ему страшно оставаться одному.

— Тереза… Ты что тут делаешь?

Голос у Феличе злой, а лицо такое, что он вот-вот бросится на Антонио с кулаками.

— Феличе, скажи своему брату, чтобы он больше не приставал к Сальваторе.

— Что-то ты за Сальваторе заступаться стала? Вон у Джузеппе до сих пор по его милости кровь из носа идет.

Сальваторе впервые улыбнулся краешком рта.

— Иди домой, Тереза.

Феличе упорно не подымает на Антонио глаз. Тереза обернулась и взглянула Антонио прямо в лицо. И хоть она тут же отвела глаза, Антонио прочел в ее взгляде ласковую молчаливую мольбу. Лишь на миг она одолела свою робость. Антонио понял — Тереза верит в него. Она ждет, что он не отступит и сразится за нее с Феличе. Что же делать? Антонио прежде надо справиться с собой. Ведь чувство к Терезе все сильнее захлестывает его, и он явно не в силах совладать с собой. Что его ждет? Лучше об этом не думать.

— Сальваторе, поди-ка сюда.

Мальчик нехотя подходит. Он устал и бледен. Весь день он полол в поле.

— Что тебе снится по ночам?

Сальваторе отшатнулся и в страхе поглядел на Антонио.

«Все-то учителю надо знать».

— Ничего мне не снится.

Дверь дома распахнулась, и на ток вышли мужчины, чуть подвыпившие, разомлевшие от сытной еды.

— Давайте сыграем в «кто сильней».

Все встают в большой круг. Каждый кладет руки на плечи соседа. Черные рабочие руки с землей под ногтями. Мужчины снимают рубахи и остаются в стиранных-перестиранных грубых майках, насквозь пропитанных угольной пылью, золой, по́том. У многих майки заботливо заштопаны и починены.

И вот уже первый круг приготовился к состязанию. Неожиданно налетает ветерок, подымая с земли сено, сухие стебли сорняков, срывает у девушек платки с головы.

Мужчины ритмично покачиваются и не замечают, что мулы замерли, опустив голову. Они чувствуют, что надвигается гроза, но ждут ее с унылой покорностью. Люди привязали их к кольям, и никуда от них не убежишь.

— Ну, влезай, Джулио.

Вито Петроне напрягся и подставил другу свои крепкие плечи. Джулио уселся Вито на шею и крикнул:

— Кто еще хочет?

Рафаэле де Систо принимает вызов и, поддерживаемый снизу, взбирается на плечи к Джулио. А напротив уже готова вступить в борьбу другая живая пирамида.

— Начали!

Вито Петроне громко хохочет, хотя Джулио изо всех сил сжимает ему шею коленями. И вдруг грохочет гром.

Пассалоне, стоящий возле Нинки-Нанки, по привычке ожесточенно скребет затылок. Тереза и ее подружка, худая черноволосая девушка, не оглядываясь, быстро идут к дому.

А мужчины продолжают меряться силами. Они стараются сбросить сидящих друг на друге противников, кружась в неуклюжем танце.

Смех, веселье, крики.

— Скинь его наземь, Вито! Чего ждешь?

Упала первая капля, за ней вторая, третья…

Дождь!..

Темные тучи словно тоже затеяли спор, кто сильнее. Они грудятся, наползают друг на друга.

— Подумаешь, дождь! — кричит Вито.

Он делает шаг вперед, два назад и внезапно отскакивает вбок. Двое седоков покачнулись, вот-вот упадут. Но Джулио еще крепче обвивает Вито ногами, не дает себя сбросить.

Раскаты грома снова прокатились над током. Женщины в страхе затыкают уши и теснее прижимаются друг к другу.

Сверкнула молния. Вито высоко подпрыгнул, Джулио поскользнулся, но все же удержался на своей «лошадке». И тут полил дождь. Как из ведра.

— Хватит, довольно, скорей по домам!

Женщины с криком укрываются в доме, некоторые забираются на чердак. Длинноухие мулы, уныло свесив морду, покорно ждут. Им-то при всем желании некуда удирать.

И мужчины больше не смеются. Они подпрыгивают, скользят, седоки крепче сжимают шею «коней». Дождь струями стекает по их шапкам прямо за ворот, хлещет в лицо.

Но они не сдаются. Только сильнее стискивают зубы. И в эти минуты им кажется, что куда страшнее дождя их бесконечные странствия в поисках работы, жизнь вдали от семьи, на чужбине, болезни, которые лечит знахарь, непонятные бланки и прошения, что так и остаются без ответа. Главное, выстоять, тесно прижавшись друг к другу, и не дать сбросить себя на землю.

А дождь не переставая хлещет мулов по спине, мордам, ногам, и нет от него никакого спасения.